Шеки обожгло поочередно. Сначала левую, потом правую. Ларат попытался сопротивляться , в наивной надежде пробуя глубже нырнуть в сон. Горячие, мозолистые руки были резко против, новыми пощечинами за шкирку вытянув из забытья.
-Встывуай. Скорее встывуай, билядь.
Ларат открыл глаза. Из под козырька, защитного цвета кепки, на него безразлично смотрело бородатое лицо.
-Поссыте и пошлите.- Лицо сместилось влево, пропав из поля зрения, и его владелец принялся распутывать руки пленника.
Рядом заворочался Свэн. Ларат посмотрел в его сторону. Тот, приподняв голову, с просони лупал красными глазами, явно вспоминая где находится. Когда мужчина, в тяжелых горных ботинка и камуфляже, взялся за него, лицо Свэна приняло страдальческое выражение. От требовательного толчка в спину, он подался вперед, безвольно отдавая свои связанные за спиной руки в полное распоряжение.
Когда с узлами было покончено, бородатый мужчина отошел в сторону и взяв в смуглые руки ружье, до этого прислоненное к бурому камню, махнул стволом, приказывая подняться.
Ларат и Свэн, игнорируя хруст затекших суставов, медленно встали.
Во рту стоял привкус пустыни. В голове гудело, обожженная солнцем кожа горела адским огнем.
-Бистрее, билять ! А то ща пробки в ващи грязние, неверние жепи позабиваю и так до вечера бижять будете!
Пленники вздрогнули и, боязливо озираясь, отошли в сторонку, на ходу расстегивая штаны. Надзиратель, держа ружье у бедра, следил как они испражняются. После приказал им лечь лицом вниз и снова спутал руки за спиной, но уже не так крепко как ночью. Ларрат мог немного шевелить кистями, только толку с этого было ноль.
Мужчина в военной форме, пинками под задницы, помог им подняться и выбрать верное направление движения. Свэн ковылял на шаг впереди, то и дело, спотыкаясь о торчащие из земли камни. Ларат плелся следом, прижав подбородок к груди и пряча воспаленные глаза от колючего, утреннего ветра. Надзиратель шел последним. Шел как тень, изредка поторапливая тычком дула в спину.
Они двигались навстречу небольшой сопке и встающему солнцу, в очередной раз распахивающему свой беспощадный, единственный глаз. Солнце, приносящее нестерпимую жажду и помутнение рассудка. Солнце, дарующее незаживающие ожоги и бордовые опухоли. Милое солнце, забирающее урожай и влагу из колодцев. Поистине, в этих краях его никто не любил. Пока оно только просыпалось и позволяло совершать вдохи, пока еще не раскаленного воздуха, безнаказанно.
До сопки они добрались минут за пятнадцать, в полном молчании. Когда конвоир приказал остановиться, Свэн уронил голову и на секунду могло показаться, что он собирается упасть в обморок, но тот лишь пошатнулся и расставил ноги пошире, слегка согнув их в коленях. Ларат же, напротив, поднял глаза, разглядывая склон. Вверху, у самого края, притаившись лежали двое. Лежали неподвижно, будто трупы. Но труп не умеет держать бинокль в руках, деловито прислоня его окуляры к глазам. Двое были живые. И тот, который вместо бинокля, в руках держал гладкоствольное ружье, подтвердил это, медленно перевернувшись на спину. Он носил свободные, серые одежды, к голове плавно преобразовывающиеся в, того же цвета чалму, открывающую только суровое и худое лицо, обрамленное густой бородой. Его взгляд скользнул по прибывшим.
-Шаку хаизе сайвол. Киште ауаль, щеде саир- Он обратился к конвоиру и вернулся в прежнее положение, требовательно протянув руку к соседу.
Бинокль был тут же передан ему.
Человек освободившийся от бинокля, метра на два съехал вниз на заднице, а затем, поднявшись, не спеша спустился к пленным.
Он был много моложе остальных и безбород. За те несколько дней, что их куда-то вели, Ларат ни разу не видел как тот бреется. Несколько раз, на привалах, Ларату удавалось рассмотреть его вблизи: подбородок и виски пацана пробивали редкие, курчавые волоски, походившие на рассаду.
Оглядев связанных, молодчик отвернулся к конвоиру и быстро затараторил на своем, активно жестикулируя и притаптывая на месте. Бородач слушал его молча, гуляя пальцами по замусоленному ружейному цевью.
Пацан все тараторил и тараторил, каждым словом чеканя по разрывающемуся на части затылку Ларата. Казалось, гортанная речь его плескалась изо рта, тут же мешалась с пакостной местной пылью, солнечной рванью, струящейся с неба и обволакивала, обволакивала, обволакивала -заползала через уши и рот внутрь и разрывала душу и сердце на части, как хлопушкой из половика, выбивая все надежды, цепляющие вслед за собой мужество и гордость.
Не в силах этого вынести, Ларат приготовился свалиться на землю и, размусоливая ее своими слезам, закопаться лицом поглубже, спасаясь от невыносимого словесного барабана и быть может тихонько задохнуться там, проснувшись уже в своей постели, со светлым ликованием осознавая, что сон... что кончилось все и можно вытянуть перед собой руки и улыбаться, чувствуя их податливость и силу и радостно, мятым ото сна, сбежать вниз в погребок и залпом осушить пол крынки резкого кваса, а потом, рукой утирая рот и облитый, хлебной влагой, воротник спальной рубахи, выбрести на ржавое крыльцо и стоять так, глядя как колышутся редкие стебельки за оградой, покуда дерзкий утренний ветер не вызовет мурашки на коже и не загонит снова в дом.
Свалиться ему не дала грубая рука. Сильно дернув за шиворот, проволокла его к сопке, там отпустила и уже голосом заставила подниматься.
В полузабытье, Ларат неуклюже стал карабкаться вверх. Несколько раз падал и насколько мог быстро вставал, опасаясь получить выбивавшую последние силы, затрещину. Лишь взобравшись на вершину он рухнул на колени, в бессилии ища глазами
прости хозяин ! Не знаю как это вышло! Такого больше не повторится !
одного из, шедших позади, надзирателей.
Рядом упал Свэн. Потом появились бородач и пацан, обступив пленных по бокам. Бородач стоял рядом с Ларатом. Ларат, представив себя черепахой, попытался втянуть голову в шею, спасаясь от наказания. И тут же рука опустилась ему на затылок. Ларат вздрогнул и лишь потом осознал, что это был не удар, а просто
тише, тише, Тузик ! Ты чего ?
легкий шлепок. За ним последовало еще несколько, быстрых и едва ощутимых.
- Сматры, пес ! Дажэ среди всего этого ада и войны, охватывших наш мир, Всевышний нэ забывает своих дэтей и показивает им свои знамэния, даря красоты рожденные из пэпла и пыли.
Ларат поднял голову. Перед ним стоял мужчина в чалме и с биноклем. Тот поглядел на него сверху вниз и, смерив ехидной улыбкой, отошел в сторону. Тогда пленник узрел то о чем толковал бородач.
Внизу, бесконечно далеко, тянулась ровная как стекло равнина. От ее кремово-белой поверхности, словно от стекла отражалось и тут же превращалось в искры, солнце. Очень редко глаз выхватывал, словно инородные в этом месте, комки перекати-поля, лениво скользящие по этому исполинскому зеркалу и периодически тонущие в мареве, созданном воображением, в мираже, воплотившимся в потоке, обретшего вязкую форму воздуха, кривыми струями стелющегося до самых гор. Этот морок искажал перспективу, не давая понять действительного расстояния до рыжих скал, преграждающих путь на краю равнины. Будто капнули в глаз воды и заставили смотреть в подзорную трубу.
Бородач шумно втянул носом воздух и ностальгически вздохнул...
Ларата замутило...
Пытаясь сдержать рвотный порыв, он плотно зажмурил глаза, но кусочку солнечного комка удалось зацепиться и застрять под веком, нещадно прожигая сетчатку. Где-то под затылком запульсировали невидимые змеи, щекоча и раздражая нейроны и нервные окончания, заставляя содержимое желудка рваться наружу, терпким желчным потоком. В ужасе, Ларат глубоко вдохнул и закрыл руками рот, с опозданием пытаясь приглушить рвотную отрыжку. Тугая, мутная слюна протянулась вниз, протиснувшись между ладонью и подбородком. Она была тут же втянута назад, но хмурый бородач, привлеченный горловыми звуками, съежившегося на коленях человека, успел ее приметить.
-Ти че скатина, я тибиа ситчас прямо тут прирежу ! - Он уже серьезно, почти в полную силу, двинул по, дернувшейся в сторону, башке. А затем, ловко захватив всей пятерней, яростно ткнул в песок. - Мразь, билять !
Ларат печенкой почувствовал, как тот хотел добавить еще и ногой, но тут вмешался (Ларат считал его за старшего) мужчина в чалме:
- Оставь его, Илса. На него осталось только ветром подуть и он сдохнет. Не каждому дано узреть истинную красоту всевышнего.
- Аува, в остину мюдрие слова ти говоришь - согласился бородач.
Они перекинулись еще парой фраз на своем, судя по интонации, продолжая туже тему. Потом негромко посмеялись чему-то. После о чем-то недолго поспорили.
Ларат понял, что все обсуждения окончены, когда каменным ботинком его, бесцеремонно, ковырнули под копчик.
- Видвигаемся, мои дорогие, видвигаемся. - голос Илсы за спиной.
- Пащель, пащель ! - писклявый, с хрипотцой голос, справа, там где лежал Свэн.
Ларат поднялся и покорно встал у края сопки, ожидая распоряжений. Пацан толкнул Свэна к нему (тот грязным лицом ткнулся в ларатово плече, да так и застыл), а сам стал натягивать лямки походных рюкзаков, до сего момента видимо лежащих где-то неподалеку. Его примеру следовали и остальные. На первый взгляд вещей они несли с собой не много, но на стоянках всегда находилось все необходимое и даже больше.
Их эргономичности стоило поучиться рэйнджерам, таскающим за собой много килограммовые баулы, набитые быстро кончающейся жратвой и ненужным хламом. У этих все было словно рассчитано и расписано. Многие вещи импровизировались по ходу дела из подручных материалов или вовсе из ничего. Все это Ларат примечал в начале, когда голода и обезвоживания еще не ощущалось и надежда вернуться из плена была скорее не надеждой, а какой-то наивной уверенностью. В первые двое суток, находясь в диком ужасе, но и подпитываемый обильными выбросами адреналина, он старался подмечать каждую мелкую деталь, начиная от обустройства и мест стоянок и заканчивая количеством остановок по нужде, каждого из боевиков.
Сегодня же было на все наплевать. Вчерашним вечером Ларат считал, что наплевать на все было уже тогда, но сегодня понял ошибочность ощущений. Сегодня показало себя ужасней Вчера. И, черт побери, Завтра наверняка снова удивит и окажется ужасней Сегодня. Ларата снова замутило...но группа уже начала спуск и ему так же пришлось зашагать навстречу равнине, тихо молясь ненужному, до сегодняшнего дня, Богу.
Спустились очень быстро. Ноги тут же почувствовали разницу, из вязи рыхлого песка, ступив на плотную и устойчивую поверхность. При ближайшем рассмотрении ею оказалась глиняная корка, сверху, словно сахарной пудрой, присыпанная белым налетом. Когда нога опускалась на нее и начинала совершать следующий шаг, неуклюже шаркая по пудре, та, вопреки ожиданиям, не смазывалась и не взлетала облачком пыли, а соскабливалась вместе с тонким слоем глины, мешалась с ним и пропадала из виду. Корка покрывала равнину не сплошным панцирем, а подобно чешуе, слоилась неровными прямоугольниками, треугольниками и квадратами, вспучивая края каждой чешуйки, подобно бортам, не до конца выдолбленного, каноэ. При каждом шаге эти сегменты трескались, ломались и, наконец, громко хрустели, взрезая тишину высохшего озера тупым ножом.
Пересекали эту глиняную сковородку в привычном порядке: Илса шел первым, Ларат со Свэном двигались в середине, замыкали цепочку юнец и старший. Без перерыва они брели около двух часов и наверняка прошли бы еще столько же, только Свэн грохнулся в обморок. Солнце к тому времени готовилось выйти на финишную прямую своего адского марафона и , лишенный утренней порции воды, соратник по несчастью Ларата не выдержал. Не слишком церемонясь, Илса со своим юным другом быстро привели его в чувства, но так и не напоили, пригрозив пристрелить и бросить здесь на съедение шакалам. Одурманенный Свэн поднялся и затопал дальше, но, нагло проигнорировав угрозы, через некоторое время, снова рухнул безвольным кожаным мешком. В этот раз очнулся он не так резво. Илса, раздраженно щуря левый глаз, ходил вокруг него, тыкая ботинком в лицо, потом, сочно матерясь, уступал место пацану, который без энтузиазма предпринимал попытки приподнять Свэна за подмышки. Обмякшее тело отказывалось принимать горизонтальную форму. Бородатый, тот который в чалме, вальяжно сидел на рюкзаке и терпеливо наблюдал за действом.
Спустя некое количество таких циклов Свэна удалось усадить. Из ноздри его медленно капала кровь, разукрашивая глину в мелкий крапчатый узор.
Недовольный и злой, Илса дал ему немного воды и на всякий случай повторил про шакалов еще разок, на этот раз пообещав не убивать его до конца и дать насладиться первыми укусами в горло и пах всласть. Юнец поднял Свэна на ноги и, по приказу старшего, быстро соорудил чалму на его голове, из тряпок и пустого патронташа.
Ларату, с обморока товарища тоже перепало: его , на всякий случай, тоже напоили.
Дальше двинулись в том же темпе, час за часом приближаясь к границе озера. Ларат шел взглядом уткнувшись под ноги, в полузабвении наблюдая как его тень двигается рядом, прилипнув к пяткам.
Когда начало вечереть, конвоиры заметно повеселели и начали переговариваться между собой. Каркали в основном на своем, лишь местами соскакивая на язык Ларата. Знакомые слова цеплялись за слух и тут же отваливались, не успевая поделиться, возможно, полезной информацией. Ларат брел будто обмотанный, вымоченными в кипятке, махровыми полотенцами. В таком состоянии, даже известие о втором пришествии миссии, он также пропустил бы мимо ушей.
Первую остановку всегда делали до начала сумерек. Все трое конвоиров откладывали багаж, становились в линию и, воздев руки к заходящему солнцу, некоторое время замирали столбами, беззвучно шевеля губами. Отмерев, принимались налаживать путы на ноги пленных, садили их у поклажи и сами располагались чуть поодаль, опускаясь на колени в низких поклонах.
Нынешний день не явился исключением. Ларата со Свэном спутали и усадили спинами подпирать рюкзаки. Илса с пацаном тут же устроились в позиции, почти бок о бок, и едва слышно зашептали скороговорками. Старший ниспадал на колени всегда последним, после того как расстилал небольшой коричневый коврик и, непременно, достав из поклажи Это. Также молодые матери из колыбелей достают своих младенцев: боясь уронить, с неземной нежностью и заботой перехватывая обеими руками, с застывшими в глазах любовью и трепетом. Запустив руки в недра рюкзака, он извлек сверток из тонкой ткани, крест накрест перетянутой кожаными ремешками.
Содержимое не являлось тайной и даже наоборот, со всей возможной помпезностью, разворачивалось и освобождалось от складок ткани, в следующий миг сияя своим тонким, серебряным слитком, в закатном солнце.
Старший, протерев стеклянный экранчик слитка тканью, устроился на своем месте.
-Инша виида ляз - Произнес он.
-Ауиду, инша ляз ! - Громко вторили ему двое, склонившихся в низких поклонах.
Удовлетворенный исступленными откликами, старший выпрямился и полез за пазуху своей чалмы. От туда он извлек маленькие пластмассовые наушники, формой своей напоминающие ушные затычки. От каждого их ушка отходило по тонкому черному проводку. Они змеились сантиметров двадцать, во многих местах путаясь меж собой, а затем сливались в один потолще, который, в свою очередь, заканчивался серебристым наконечником, с чуть заостренным носиком. Неторопливо распутав проводки, старший погрузил этот самый наконечник в отверстие, спрятавшееся на одной из граней слитка. Убедившись в правильности манипуляций ( его пальцы несколько раз проверили прочность состыковки и целостность проводков), старший закупорил свои уши наушниками, несколько раз погладил и ткнул слиток по белому кругу, расположенному ниже экрана и положил его по правую от себя руку.
На несколько мгновений все вокруг замерло и затихло, будто боясь разбудить три застывшие человеческие фигуры. А потом происходило то, к чему Ларат каждый раз готовился и тем не менее, не умея сдержаться, вздрагивал. Старший неожиданно и с исступлением затянул :
- Овеееер е мааааааз даааааа-аэ-аааа !
При этом он упал ниц, уперевшись лбом в подстилку и вытянув вперед руки.
-Овеееер е маааааз дааааа-аэ-аааа ! - Затянули в ответ Илса с пацаном, повторяя за старшим, в том числе и движения.
Поющий в чалме снова выпрямился и поднеся раскрытые ладони к лицу, продолжил в том же ключе:
-Э-ээ-нуворс су саа-а-ааааааай ! - Руки первыми устремились к коврику, следом последовал корпус.
Два голоса подхватили напев и их хозяева совершили поклон.
-Эээилааааай оууущиииин дуууууу-уэ-ууууу! - Сильный и уверенный голос старшего.
-Эээилааааай оууущиииин дуууууу-уэ-ууууу! - Один голос хриплый и колючий, второй - всегда на пару мгновений отстающий, писклявый и тихий.
-Ис ра кип сэин элаааааааа.
-Ис ра кип сэин элаааааааа.
Ларат приметил, что Илса с пацаном иногда подпевают немного иначе, вроде как не расслышав слова и на ходу переиначивая их под свой манер, при этом сохраняя мелодику и ритм.
Меж тем трио продолжало, постепенно набирая в громкости и пронзительности.
-Суа ди зи стилууаааээээээээ....-В конце старший еле заметно дал петуха, замаскировав его коротким кашлем. Эту концовку ноты, его компаньоны решили не копировать. Выдержав паузу, старший продолжил :
-Донт блооу ее маааайнд ин ваа-э-ааааааай...
Дальнейшее Ларат пропустил, провалившись то ли в сон, то ли в небытие. Как правило действо продолжалось около пяти минут. После чего конвоиры утыкались лицами в, сложенные лодочкой, ладони и снова шептали, покуда старший не издавал клич, закрывающий ритуал.
Судя по всему, Ларат отключился не на долго. Когда открыл глаза, пацан с Илсой уже стояли, отряхивая штаны, а бородач в чалме, раскладывал тряпицу, готовясь укутать в нее слиток. В этот момент Ларату удалось рассмотреть его обратную сторону : ровно по центру, на блестящей отполированной поверхности, матово-серой кляксой выделялось изображение яблока, слегка надкусанного посередине.
Он еще помнил их вкус. Вкус яблок... резкий, потом сладкий, иногда сводящий скулы и заставляющий жмурится от удовольствия. Эти воспоминания всплыли из детства, но сумели с такой легкостью наполнить рот слюной, словно яблоки были попробованы вчера и еще кое-где, меж зубов сохранились крохотные частички кожуры, назойливо царапающие десна.
- Чего устауился, пес ?
Илса приближался к нему.
-Ти у нас любопитни, блиать ? - спросил он. - Че смотрищь, спращиваю ?
Илса схватил Ларата за горло, шелушащимися мозолями ладоней, поцарапав кожу. Пленник приготовился к побоям и удивился когда конвоир, отпихнул его на бок и принялся развязывать узлы на ногах. Младший в это время взялся за Свэна.
-Вперед -скомандовал Илса, когда обоих подняли на ноги.
Группа из пяти человек двинулась дальше. Потихоньку начинало смеркаться и жара, нехотя, уступала место неуверенному вечернему поветрию. Оно еще обдавало лица жаром, но в то же время, каким-то невероятным образом, принесло с собой свежие порции кислорода, с боем прорывающегося в скукожившиеся легкие.
До "берега" добрались к сгустившимся сумеркам. Когда ступили на песок, широкой полосой, окаймлявший озеро, конвоиры активно заговорили между собой. В тоже время пацан щурясь оглядывал окрестности, подолгу всматривался в глиняную равнину, за день преодоленную ими.
Двинулись дальше. Но прошли совсем ничего, когда снова остановились, явно уже на ночь. Илса остановился возле огромного валуна, снял кепку и ею же утер смуглое лицо. Как ездовые псы, инстинктивно почувствовавшие привал, пленники рухнули бок о бок, но под разными углами, образовав галочку, с разной длины концами. Старший, подобрав одежды, беспечно уселся на корточки, глядя на зажигающиеся звезды и медитативно поглаживая бороду. Пацан, принялся складывать рюкзаки в кучу, отгораживаясь этим не высоким забором от озера и пустоши, простиравшейся за ним далеко на Юг.
Илса, в такие моменты, по обыкновению, бравшийся за налаживания костерка, в этот вечер сначала долго кружил вокруг валуна, разглядывая, оформившиеся в нескольких ста метрах от них, скалы. Время от времени глядел на них в бинокль, видимо пытаясь окулярами проколоть сумрак насквозь и глазами добраться до желаемого. В эти моменты старший тихо спрашивал у него, на своем и тот, выдерживая паузу, коротко отвечал. Таким макаром поизучав местность и видимо так и не высмотрев желаемого (или не желаемого), Илса присел у нависающего края валуна и ,подобранным куском плоского камня, начал активно вскапывать землю. К нему тут же присоединился пацан, руками помогая загребать взрыхленную почву. Углубились, примерно, сантиметров на двадцать, когда камень в руке Илсы неприятно чиркнул по металлу. Они еще немного покопали, расширяя края ямки и затем, со скрипом, подняли тонкую крышку тайника, лениво осыпавшуюся оставшейся землей.
Старший подошел к ним и встал рядом, наблюдая как из дыры под валуном, извлекается цилиндрический сосуд, с помятым жестяным боком. Пацан отнес сосуд к рюкзакам и принялся скручивать его верхнюю часть. Ларат, лежащий к нему лицом, опустил веки, дабы не привлечь к себе лишнего внимания, ненароком встретившись с конвоиров взглядом. Старший с Илсой остались у тайника, вытаскивая наружу небольшие, но плотно набитые, мешочки. Их отбрасывали под валун, к книгам, там же уложенным невысокой стопкой. Потом, все добро перенесли к общей куче хабара, а тайник прикрыли крышкой.
К этому времени пацан установил пластмассовую банку под маленький краник, торчащий почти у самого основания цилиндра и стоял над конструкцией, расстегивая штаны. Вскоре Ларат услышал звук бьющей, во что-то полое и железное, струи. Осторожно глянув в сторону пацана, увидел как тот мочится в цилиндр, с нескрываемым удовольствием жмурясь и подергивая верхней губой. Вслед за ним, туда же, опорожнились и Илса со старшим. Когда закончили, пацан присел у сосуда, подкрутил краник и отошел, помогая Илсе собирать костер. Несколько минут ничего не происходило, а затем в банку закапали большие, но редкие капли.
Маленький костерок разгорелся быстро и мужчины расселись вокруг,почти скрыв, своими спинами ,его скупой свет от опустившегося на пустош мрака. Они кипятили воду и не хитро ужинали, перебрасываясь фразами. Пленникам был выдан вечерний паек, в виде двух сухарей и крохотного кусочка вяленого мяса, на двоих. Мясо моментально исчезло, неравными частями растаяв в желудках. Теперь они жадно грызли сухари, плотно держа их в связанных руках как птиц, готовых выпорхнуть при малейшей возможности. Поили всегда в конце трапезы. Воды выдавалось настолько мало, что Ларат забывал пил ли он вообще или это только померещилось.
После начиналась беседа...
В первые два вечера старший говорил с обоими. Ларата со Свэном усаживали к рюкзакам спиной и мужчина в чалме располагался напротив, подобрав под себя ноги и уложив руки на коленях. Илса садился сбоку от одного из пленных и вместо рук на колени укладывал свое ружье. Свэн с первых дней их пленения впал в ступор и не мог адекватно отвечать на вопросы. От страха он заикался и мычал, не в попад мог начать умолять отпустить или просто замолкал, водя глаза от старшего к Илсе, часто сглатывая слюну. Тогда Илса, матерясь, шлепал его по затылку или пальцем зацепив угол рта, сильно дергал, надрывая кожу и заставляя Свэна скулить. Это помогало на какое то время вернуть его к разговору, только толку было мало.
- Ты будешь говорить со мной как мужчина ? - спрашивал старший, заглядывая в глаза.
- Буду...я это...да...хорошо...все хорошо...да, да, да...- бубнил Свэн.
- Ты понимаешь , что я у тебя спрашиваю ? Хочешь жить ?
- Хорошо...да, да, да... все...да...ну, хорошо, хорошо...Жить же хочу же я...Пожалуйста...
- Если войны Всевышнего, по воле его, придут в дом твой и будут, во славу имени его, уничтожать неверных родных твоих : мать, отца, сестер и братьев твоих, возьмешь ли ты в руки оружие против них ? Станешь ли убивать рабов всевышнего, противясь их угодным деяниям ?
- Хорошо, да...да, да, да. Угодные да, да...Жить же...Жить хочу, пожалуйста...Стану, стану.
- Если я вложу в твои руки оружие, убьешь ли ты своих отца с матерью, во славу Всевышнего очищая мир от неверных ?
- Да..да...Буду я , да...Очищать неверных чисто...да...
- Ты отрицаешь Всевышнего, как единого бога этого мира?
- Отрицаю, да..отрицаю...отрицаю...Пожалуйста !
- Любишь ли ты Всевышнего как своего единственного бога ? Готов ли ты следовать его заветам, беспрекословно и с открытыми душой и сердцем ?
-Следовать буду, да...да, да...Советам буду следовать, да, да...
-Чито да ? Чито будищь ? - заорал ему в ухо Илса и отвесил пощечину.
- Исчиб аят ислим хаяула - сказал старший, отвернулся от Свэна и навсегда забыл о его существовании.
С тех пор, перед началом вечерних диалогов, Свэна пеленали ко сну веревками и оставляли до утра. Он и не противился.
Так и нынешний вечер не стал исключением. Илса приготовил Ларата к беседе со старшим, распустив путы на руках и подарил два лишних глотка воды. Старший присел напротив, спрятав руки под мышки. Пацан остался сидеть у затухающего костерка, они никогда не оставляли огонь на ночь. Он сидел, пыхтя, забитой зеленой массой, трубкой. По стоянке медленно растекался сладкий аромат анаши. В свободной руке он вертел, размером с кулак, кубик.
Этим вечером старший неожиданно представился Ларату. Он несколько раз заставил пленника повторить имя, прежде чем тому удалось его правильно произнести.
- Ля-сауи-кхте - сказал старший.
- Лясахте- сказал Ларат.
-Ля-сауи-кхте - повторил старший.
-Лясаутех - разминая засохший язык, предпринял очередную попытку Ларат.
- Нет. Слушай внимательнее - не унимался бородач в чалме. - Ля...Сауи...Кхте. Лясауикхте. Попробуй еще. - Он внимательно смотрел на собеседника.
Илса, для ускорения процесса, посчитал нужным отвесить подзатыльник.
-Ля..сауикхте - выговорил наконец Ларат.
Лясауикхте, удовлетворенный результатом, кивнул.
- Чипхе, Илса. Сейулдык чапил сабэ - обратился он к Илсе.
Тот пошуршал в кармане и протянул Ларату небольшой засушенный листок, с остатками стебля.
-На, мочи в слюнях, а потом жюй и глотай.
Ларат принял листок и в нерешительности замер, виновато разглядывая растение.
- Жюй, билядь ! - брызнул в лицо слюной Илса. - Че баишься ? Что отравить хочу ? Если нядо будет я тибе просто шею силомаю ! Жюй, а то сичас ебну.
Ларат запихнул растение в рот и замер, прислушиваясь к ощущениям. Стебелек больно колол щеку и мякоть под языком.
- Не бойся. Это поможет тебе расслабиться и быть собой, а не трусливым мальчишкой. - сказал Лясауикхте.
Сначала листок казался безвкусным и язык нащупывал лишь его толстые, шершавые жилки. По мере того как он размягчался в, обильно выделившейся, слюне, начал проявляться, едва заметный, пряный аромат. Следом появилась легкая перечная горчинка, вызывающая щекотку в носу и испарину на лбу.
-Жюй бистрее ! - не выдержал Илса.
Ларат задвигал челюстями, размалывая, оставшийся все таким же крепким, стебелек и горечь усилилась в несколько раз. Он приоткрыл рот, свежим воздухом пытаясь затушить возникшее на языке пламя. Помогло, но лишь на мгновенье. Зажгло еще глубже, у самого корня языка и где-то в дальних уголках носовых пазух. Он понял, что если не проглотит это сейчас, то дальше просто уже физически не сможет. Собрав все скопившуюся слюну, он сглотнул этот огненный травяной комок и громко выдохнул, сдерживая накатившую рвоту.
- Тирпи, а то потом заставлю с земли жирать твою риготу - проинформировал Илса.
Ларат приходил в себя довольно долго. Тошнота вроде бы отпускала, а потом желудок начинало сводить и колоть. Пленнику, путем невероятных усилий, удавалось сдерживать эти волны. Бородатые мужчины терпеливо ждали, смотря в упор и будто сдавливая, с двух сторон ментальными тисками.
Тошнота отступила неожиданно, уступив место беспокойству и дикому сердцебиению. В испуге, Ларат заметался на месте, подумав, что сейчас в страшных мучениях начнет умирать. Мозг запрудил хоровод бессвязных мыслей. Они, как выпущенная стая воробьев, бились о стенки тесной черепной коробки. Вены на шеи вздулись и сделалось тяжело дышать. Страх накатил еще более жуткий, липким потом выступивший на спине и груди.
Илса схватил его за уши и несколько раз выкрутил, едва не поломав хрящи.
-Илщамя! Пошло дело - заулыбался он.
Сердце все еще колотилось как сумасшедшее, но Ларат внезапно осознал как ему хорошо. Еще не до конца поняв свои ощущения, он встряхнул головой и весь мусор разом высыпался и пропал, оставляя его наедине со своей, вдруг ставшей такой осязаемой, кожей, со своей кровью, щекотно бегущей по венам и артериям. Со своим прошлым, засохшей глиной, налипшем на стену воспоминаний. К этой стене хотелось скорее подойти и отковыривать пласты этой глины, заглядывая под них, рассматривать их самих по себе. Ковыряться в этом и разбираться.
Боже, как хорошо. Думать - хорошо. Понимать - хорошо.
-Давай парень, посмотри на меня - сказал Лясауикхте. - Я хочу поговорить с тобой. Ты не против?
-Нет. - ответил Ларат.
-Чито, нет ? - снова вспылил Илса. - Ти разговаривать нормально умеищь ? Тибя научить, билять?
- Ты не бойся. Говори как хочешь и думаешь. Поговорим так ? Нормально ? - сказал Лясауикхте.
- Да, конечно-конечно. Я не против, конечно - поспешил с ответом Ларат.
-Он ни против, билять ! - сообщил Илса Лясауикхте. - Ни против будищь когда тибя ищяк ибать будет !
- Я хотел сказать... - Начал Ларат, но Илса его перебил.
- Хотим тут ми. А ты думаещь и деляещь то, чито ми хотим. Понимаещь, свиния ?
- Понимаю.
Лясауикхте уселся поудобнее, поправив ноги и одной рукой уперевшись в землю.
- Как тебя зовут ? - спросил он.
-Ларат - ответил пленник.
- А как тебя мама дома называла, Ларат ?
От вопроса, поставленного в прошедшем времени, у Ларата по телу пробежали мурашки. Ему подумалось, что его ответ прозвучит как прощание с матерью навсегда. Своевольное и безвозвратное прощание. На вкус напоминающее предательство и стыд. Накатившая теплая волна быстро смыла эти глупые мысли. Ему захотелось проглотить еще один листок.
- Мама меня Федькой называла. Говорила так ее деда звали, а он ее любил шибко
- Вот видишь, Федька, мама твоя еще не до конца забыла лица своих родителей. Инша, правдивы слова Всевышнего, да светится имя его, о роли женщины как сосуда, хранящего в себе все тепло дома и оберегающего его от скверны и грязи. - сказал Лясауикхте. - А как твоего отца зовут, Федька ?
- Отца в живых нет уже как четыре года. - ответил Ларат.
- Тибя не просят вспоминать кито у тибя когда сдох, а конкретними вещами интересуются. - вклинился Илса.
- Отца Биллом звали.
- Биллом... - попробовал имя на вкус Лясауикхте. - А ты знаешь почему деда Федором звали, а отца твоего Биллом ?
- Билл... Ларат... это же не ваши имена. - не давая времени на ответ, продолжил старший. - Отец тебе рассказывал, почему ваших мужчин и женщин стали называть не в честь праотцов. Говорил с тобой об этом ?
-Нет, не говорил. У нас просто всех так называют. Такие имена, как у моего деда я раза два встречал только.
Лясауикхте пригладил бороду.
-Вот видишь, даже такой малости не знаешь, Федька. Ваши мужчины забыли лица своих отцов и матерей. Ваша честь и история предков, стали для вас не важнее мусора в доме. Такие вещи тщательно выметаются, им уже нет места в ваших семьях.
- Если вообще когда-то било у них это - вставил Илса. - Еще до того как Мир перевернулся, их мужики не достойни били носить штаны. Трусливие шакали.
-А я, возможно к твоему удивлению, знаю о именах и культуре твоих предков, наверное даже больше, чем знал, упомянутый тобой дед. - Лясауикхте вопросительно глядел на Ларата. - И кто из нас в таком случае черножопая чурка ? А ? Так вы говорите друг другу, когда в безопасности разливаете самогон по стаканам ?
- Не знаю...Я так не считал никогда - сказал Ларат.
- Говори как мужчина ! - прохрипел Илса. - Тебе стращьно в лицо мне это сказать ? Или прощиптать, может ? У себя, там, перед пьяными бабами, ти это кричал, клянусь, а инша ! Здесь уже не можищь кричать, что ли ? Ви забили для чего мужчине язык, а инша. Вам он нужин только для гнилого базара, есть же. Или чтобы пощади просить. Или чтобы своим бабам пизьдю лизять. Все.
-Да, я знаю, что ты так не считал, Федька. - продолжил Лясауикхте. - Скольких я не спрашивал, вот так, как тебя, никто ни считал и не говорил подобного. Всех воевать заставляли и никому эта война не нужна. Может тебе нужна война, Федька ?
- Нет. - пробормотал Ларат.
- Говори как мужчина, э уаша ! Да. Нет. Наверное. Не знаю. Тебе, что вчера мало было ? - пригрозил Илса.
- Не нужна мне война. Я мира хочу. И Спокойствия. Чего нам воевать то ? - едва ли громче произнес Ларат.
- Мы с тобой, оказывается, одинаково мыслим, в этом вопросе. Только у нас наверное разные понятия о мире. - сказал старший. - Вот ты чем займешься, когда мир наступит ?
Ларат подумал.
- Ну... жениться хочу. Детей завести.
-Детей завести хочешь ? Дети - это второй по значимости дар, после жизни, который нам низподнес Всевышний. Но ты скажи мне, Федька, чему ты их учить будешь ? - поинтересовался Лясауикхте.
Ларат вновь задумался.
- Ну...Постараюсь только хорошему учить. Добру. Тому, что воевать нельзя. И людей убивать.
- А если придут враги и их жен начнут насиловать, тоже воевать нельзя ?
-Нет, ну так то можно. Я не про такую войну говорю. Как же можно смотреть как жену насилуют. - Ларат замялся и в нерешительности добавил. - Это не по мужски ведь.
- А если жена шлюха. Сквернословит, аборты делает и бухает, тоже нужно за нее воевать ? - приподнял густую бровь Лясауикхте.
- Не знаю...От ситуации зависит конечно.
- Но ты же должен знать. Как так, не знаешь? Ты, что конкретно делать станешь?
- Наверное, в первую очередь не надо на такой жениться, я думаю.
- А если вокруг других нет ? Просто нет. Что делать?
- Если не найдется, думаю тогда надо в других поселках поискать.
- И вакрюг света облитеть на кирильях любви, да? - Илса изобразил взмах, свободной рукой.
-Я хочу, чтобы ты понял, Федька, за кого и когда надо воевать. Просто так война никому не нужна. Думаешь мне хочется смотреть как мои братья умирают, а моих женщин и детей уводят из родных сел в чужую им землю и содержат там отдельно от вас, как скот и называя это гуманитарной эвакуацией? Ты сам, человек, хотел бы жить среди животных, среди свиней, каждый кусочек кожи которых, от копыт и до рыла, противен твоему естеству?
-Их же никто силой не спускает на равнину. Эвакуируют села, в районы которых планируются ракетные удары. Они сами соглашаются уходить. - ответил Ларат.
- А ты бы хотел, чтобы тебя и твоих родных разбрызгало ракетой по окрестностям? - спросил Лясауикхте.
-Нет конечно.
Лясауикхте не продолжал, явно ожидая послушать пленного еще. Ларат понял и продолжил :
- К ним хорошо относятся у нас. Никто их не держит за пленников и рабов. Каждому выделяется питание и одежда.
Илса было дернулся к Ларату, но старший остановил его, прихватив за рукав.
- Во первых, хочу чтобы ты запомнил здесь и сейчас и в дальнейшем не допускал даже мысли о том, что наш народ можно поработить. Этого не случиться никогда и ни с кем, инша, да услышит мои слова Всевышний. А во вторых, твои утверждения о приличном обеспечении - либо наглое вранье, либо полное неведение. Мы видели своими глазами эти резервации и постоянно ведем общение с несчастными слугами Всевышнего, там проживающими. Инша, у нас повсюду глаза и уши и пусть ваше руководство не надеется скормить, хоть кому-то, свое вранье.
- Я не вру, честно. Может я не те места видел просто.
- Тибе, чито, шакал, зубы выбить? Хочишь сказать это ми врем ? - зашипел Илса.
-Не врете, конечно. Я согласен с вами. Теперь я знаю правду и не буду больше слушать вранье, честно. - Ссутулившийся и худой, Ларат выглядел как ребенок, просящий прощение у родителей.
- Отвичай как мужчина. С тобой пока нарьмально разгоуваривают, а у тибя уже моча по ногам стикает. - Илса повернулся к старшему и указал на уснувшего, или притворяющегося спящим, Свэна. - Итчкхе хауаля, он от него не отличается. Ща пристрилю обоих и все.
Лясауикхте продолжил разговор в том же ключе. Много рассуждал и задавал вопросы на тему межнациональной розни, духовности и чести. Набрав темп, он почти превратил диалог, в длинный и тягучий, монолог. В прошлые разы его монотонная речь буквально вводила Ларата в транс, сегодня же она воспринималась совсем по другому. Хотелось слушать ее без остановки. Ларат не мог сказать, что проникся словами мужчины в чалме и задумался о перемене взглядов на жизнь. Вовсе нет. Его идеи и принципы виделись ему все той же темной комнатой, но воспринимать их на слух стало очень приятно и даже как-то спокойно. Лишь Илса вспугивал эту притаившуюся идиллию, время от времени расшевеливая Ларата тычком или резким словом. В эти моменты он казался пленному назойливым комаром, жужжащим у уха, которого не представлялось возможным отогнать или прихлопнуть. Это раздражало. Ларата чувствовал как его все больше накрывает...
- Федька, скажи мне, ты жизнь любишь? - спросил Лясауикхте.
-Конечно люблю, что может быть прекраснее. - незамедлительно ответил Ларат.
- А в бога своего веруешь?
- Сложно сказать. Не так, чтобы сильно.
- А разве в бога можно веровать слабо или сильно - удивился Лясауикхте.
- Наверное нельзя, вы правы конечно. - задумался, подбирая слова. - Просто мне не все понятно и нравится в нашей религии. Я конечно стараюсь, по возможности, вести себя согласно канонам писания, но так, чтобы молиться и посты соблюдать, такого нет конечно.
-А знаешь почему так, Федька? А потому что писание это изначально было задумано и создано во лжи и корыстном умысле. Тысячи лет люди переписывали его под себя, как хотели, выбрасывая и добавляя удобные соответствующему времени новшества. Эти фальшивые, пропахшие ложью и трусостью страницы давно превратились в эфемерную и смешную вещь, не несущую в себе силы. Просто бумага. - Лясауикхте вытянул перед собой указательный палец. - Вы же, хоть и погрязшие в бесчестии и безбожии, изначально являетесь созданиями Всевышнего. Потому ваша душа противиться лживому писанию. Ставит его под сомнение. Ты не чувствуешь под ним фундамента и потому постоянно сомневаешься. Боишься ошибиться и упасть. Ведь так?
- Да, у меня похожие ощущения. - сказал Ларат.
- Ты сильно жить хочешь, Федька? - поинтересовался Лясауикхте.
- Конечно. Очень. - выпалил Ларат.
- А узнать, что значит жить в истинном боге хочешь?
- Ну, без бога жить нельзя, я думаю. Рано или поздно все к нему приходят. - ответил Ларат.
- Хорошие слова, Федька. Я сразу заметил, что ты не глупый парень. Просто пойми, когда, не имея в душе Бога, живешь в стаде свиней, рано или поздно сам превратишься в одну из них. И не заметишь как рылом начнешь ковырять грунт и купаться в собственном дерьме.
Лясауикхте попросил у Илсы фляжку с водой, отпил из нее и продолжил :
- Скажи мне, Федька, ты хочешь в живых остаться и с нами пойти?
- Да, хочу. С вами с удовольствием пойду. - обрадовался Ларат.
- Или может хочешь, чтобы мы тебя отпустили и ты в свинарник вернулся? - старший прищурился.
- Не хочу...В свинарник не хочу. - ответил Ларат.
- А по мамке скучать будешь?
Ларат не отвечал. Где-то в далеке затявкал шакал. Пацан, сидящий у кучки углей кашлянул. Илса почесал хрустящую бороду.
-Ты парень умный. - повторил Лясауикхте. - Скажи, Федька, ты хочешь учиться у меня истинному писанию?
- Да, с удовольствием. - ответил Ларат.
- А воевать против своего народа сможешь? За истинную, обретенную тобой веру, станешь убивать тех свиней, с которыми раньше делил хлев?
-Если научите меня, стану.
- Клянешься? - серьезно спросил Лясауикхте.
- Клянусь. - как мог, торжественно ответил Ларат.
Лясауикхте, как то по отечески, улыбнулся и потрепал Ларата по плечу. Илса хрипло засмеялся.
- Мы еще не один день будем говорить с тобой, Федька. Прежде чем я смогу доверять твоим словам пройдет не одна неделя. Окончательное решение сделают Железные Духи. Если будешь хорошо себя вести и внимательно меня слушать, в конце нашего пути встретишься с ними лично. Всевышним, им подарены аппараты, которые способны отличить правду ото лжи. Они смогут заглянуть тебе в душу и понять, зря я трачу на тебя свое время или нет.
Потом Лясауикхте еще долго говорил о религии и истории священного писания, время от времени листая, поднесенную ему пацаном, книгу и показывая Ларату черные закарючки на страницах. Такой шрифт пленному не был знаком и потому он просто разглядывал его как картинки.
Перед сном к Ларату подошел пацан. Молодцик широко улыбался, глаза его превратились в узкие щелочки. Он вручил пленному кубик, с которым ранее сидел у костра. Руки его еще не успели зафиксировать за спиной и он смог неловко его принять. В тусклом свете, вновь ненадолго запаленного, костра (Илса снова кипятил воду) его сложно было рассмотреть в деталях. Достаточно легкий, кубик состоял из разноцветных квадратиков, между которыми пролегали ровные бороздки. Ларат не сразу узнал предмет. Такие штуки ему показывали в городе, расположенном недалеко от их воинской части. Популярная разновидность игрушки-головоломки, которую он так и не смог осилить.
- Крути-верти. - указал пацан на кубик.
Ларат немного повертел сегменты, двигающиеся в двух плоскостях.
- Прости, я не умею с ним. - сдался Ларат.
- Крути-верти! - явно не понял его пацан.
- Не умею, говорю. Здесь надо по цветам составить, у меня не получиться. - громче, будто глухому, пояснил Ларат.
- Крути-верти, шайтан! - пацан выхватил из рук Ларата кубик и сунул ему же под нос, то ли предлагая понюхать, то ли поближе рассмотреть.
- Сабырдел итча. Саукхт ляш те. - подал голос Лясауикхте, укладывающийся в спальник.
Недовольный пацан отошел к Свэну, немного постоял над ним, о чем то задумавшись и ушел к своему спальнику, на ходу разбираясь с кубиком.
Чуть погодя Илса, выпив на ночь чая, затушил костер и связал Ларата. Лежа на боку и засыпая, Ларат наблюдал как бородач, вытащив из кострища тлеющий сучок, прикуривает от него трубку. Илса, по обыкновению, ложился последним.
Ларат проснулся без посторонней помощи. Когда он разлепил глаза, его встретил одно яйцевый близнец вчерашнего утра. И сгорбленные спины конвоиров, приступивших к утреннему ритуалу. Он решил еще подремать, но их напевы так и не позволили ему этого сделать. Пришлось просто лежать с закрытыми глазами и ждать когда их поднимут и поведут дальше.
После нехитрых утренних манипуляций, лагерь быстро собрали и приготовились выдвигаться. Пленных приготовили к дневному переходу. Ларат стоял лицом к скалам, рассматривая их расщелины и не заметил как сзади подошел самый молодой из конвоиров. Пацан толкнул его в спину, привлекая внимание. Ларат обернулся.
- Курти-верти утро. Мал-мал крути, я - потыкал себя в грудь кубиком, пацан. - Ты крути-верти не моги. Овец ты!
Пацан коротко, как шакал, засмеялся и пошел навьючивать свой рюкзак, бросив к ногам пленного полностью собранную по цветам головоломку.
Горы, недвижными великанами, выселись перед группкой пыльных людей. Ларат приготовился к худшему, ожидая ад, который обещал принести этот день. Последние крупицы сил и воли забрал вчерашний переход, а сегодняшний горный марафон сулил, напоследок, поиздеваться и прикончить. Когда ноги зашуршали по мелким камешкам, тонким ковром устилающим подъем, Ларат попытался впасть в транс и забыться до привала. А там уже не важно, очнешься уже в раю, в аду ли или снова среди бородатых рож.
К его удивлению, они не прошагали и двух часов. Поднялись на гору, повиляли среди скал и вышли к небольшому ущелью. Там, возле естественной, а быть может выдолбленной, пещеры и встали на привал. Пленных сразу определили внутрь. Пещера уходила не глубоко. Даже до самого ее края, там, где тихонько лежали Свэн с Лоратом, доходил тусклый, рассеянный свет. Поклажу, конвоиры, сложили тут же, а сами остались снаружи. Пацан с Илсой тарахтели без умолки, явно обсуждая весьма интересное. Изредка подавал голос Лясауикхте. Когда он начинал говорить, те двое замолкали и никогда не перебивали, терпеливо дожидаясь своей очереди.
Ларата быстро сморило и он заснул. Проснулся от громкого смеха пацана, залетавшего в пещерку словно через громкоговоритель. Было еще светло. Пленный полежал немного, краем уха прислушиваясь к разговору снаружи и не заметил как вновь провалился в сон.
Приснилась мать. Во сне Ларат был снова маленьким, лет шести-семи. Он сидел на соседском заборе, оседлав его как лошадь, и разглядывал чужие владения. По ту сторону земля бугрилась черноземом и исходила паром, как свежая каша. Хотелось спрыгнуть на эту мякоть, прислониться к ней лицом и понюхать. Может даже попробовать на вкус. Вдруг это и есть манна? Но она же вроде должна быть небесной? Может ее просто просыпали сверху и забыли? Ужасно хотелось проверить. Да еще и эти фигуры, скрытые тенью огромного дуба, безустанно манящие его, маша руками и звонко смеясь юными голосами. Они стояли на этой манне и веселились. Собравшись спрыгнуть , он перебросил вторую ногу на ту сторону и услышал окрик матери. Испугано оглянулся. Она стояла возле дома, на серой, бесплодной земле. У ее ног бестолково петляли грязно-белые куры, тюкая своими клювиками по твердой корке, по болячке, на коже земли, болячке разросшейся на их дворике. Мать и сын смотрели друг другу в глаза. Мать погрозила сыну пальцем, а затем кулаком. Потом закрыла лицо руками и в голос зарыдала. Ларат пошатнулся и свалился вниз. Вот только по какую из сторон свалился, так и не успел понять.
Открыв глаза, сначала попытался позвать мать. Хотел заплакать и рассказать как больно ударился когда упал. Хотел за все попросить прощение, даже за те провинности, которые умом не осознал. Те, суть которых известна лишь ей одной. Все равно прости! Только не было больше ни забора, ни соседского огорода, ни матери. Только, уже ставшие новыми частями тела, веревки на руках и ногах, да непроглядная темнота.
Ларат вспомнил где он. И с кем он.
Было еще не так поздно, судя по горевшему снаружи костерку и беседе двух голосов, доносившейся от туда же. Говорили совсем тихо и сначала Ларат не понял отчего проснулся. Когда остатки сна окончательно отлипли от влажных глаз, он наконец сообразил в чем причина: за спиной, там где лежал Свэн, происходило движение.
Ларат не пошевелился, но насторожился. Прислушался. Задержал дыхание. Заподозрив неладное, сердце поспешило забиться чаще.
-Че ты? Че такое? Вставать, что ли? Я не понял? - сонный голос Свэна.
Зашуршала одежда.
-Да че ты? - Свэн заволновался.
Снаружи засмеялся Илса. Что-то сказал. Следом усмехнулся старший.
-Ты че делаешь, братец? Ну ты че, братец, а? - Свэн шумно выдохнул - Давай я встану, а?
- Молча заткнись! - зашипели ему в ответ. - Молча заткнись, шама!
"Пацан - отметил про себя Ларат."
Снова зашуршала одежда. Цокнула пряжка ремня. Пещеру наполнило шумное и торопливое дыхание пацана. Свэн суетливо заерзал. Задел Ларата. Опять заерзал. Снова задел.
- Братаааан - шепотом протянул Свэн.
Ларат почувствовал, что обращаются к нему, но не подал виду. Про себя обматерил друга и трижды проклял. Какого хуя он зовет его? Не понятно разве, что он спит? Ведь спит же он. Какого хрена будить человека когда он спит? Спит, спит, спит. Боже!