...А прозвали его Шесть Лодочек, потому что он всегда так говорил, когда ему шестерка выпадала.
- Какая шестёрка?
- Ну, игра такая. В общем, это хорошо. Добрый знак. А выпадала-то она ему часто... везучий Сэм.
- Так это же ты Сэм?
- Конечно, я Сэм. А что?
- Значит, это про тебя?
- Ну, что ты. Куда мне. Я просто Сэм. А он был великий Везучий Сэм по прозвищу "Шесть лодочек". И вот однажды доктор Торманс Зло...
Да, Везучему Сэму приходилось туго. Но он ведь пообещал, что спасёт жителей Драконвилля от чудовищной Гомункулы, дочери доктора... и спас, конечно, куда же денешься от подвига, если ты герой? Да и аэростат Четырёх Спасателей всегда поспевает вовремя...
- Спи, Рюки-Рюки. Мы же договорились. Совсем не уйду. Я здесь, если что - зови. А сейчас спать.
- Сплю.
- Спи.
Томори отнял указательный палец от виска, и уютный шум - дыхание, голос, звучавший только что, шорох одеял, скрип кровати - всё это смялось, исказилось. Превратилось в совсем другое. Соблазн был, конечно - посидеть так подольше, и слушать, и почти видеть почти человеческое лицо, почти чувствовать на раскрытой ладони живое прикосновение... Ну, поводил всё-таки пальцем - на прощание. Аааааэээ... Ааааэ. Движение рождало эхо, гулкий шорох - как будто он раковину подносил к уху. Томори глубоко вздохнул, открыл глаза. Кубик на ладони мерцал зелёным. Шестёрочка сверху... Он старательно уложил левую ладонь рядом с правой. Тщательно сжал пальцы. Упёрся кулаками в столешницу, вытолкнул из кресла неповоротливое тело. Пить не хотелось. Хотелось не шевелиться и никуда не ходить.
Томори выбрался в коридор. Ковылял вдоль запечатанных дверей - ноги, чёрт бы их побрал, будто воздухом надуты. Рука тоже - то ли есть, то ли нет, в темноте только дверные панели наощупь чуть отзываются холодком. Первый отсюда - Миако, потом Феонин, за ним Лидас и Ромеро. Пустая арка - проход в лабораторию, потом Николь. Потом - Томори. Если подержать руку у замка подольше - дверь откроется, можно будет войти и лечь, и тишина укачает. И будет так долго... то есть, недолго, потому что с этим долго уже не получится, но зато ведь и не больно. И Рюки-Рюки не будет - поговорить. А без него тоскливо и тревожно. А сейчас он спит. Томори растянул резиновые губы - не почувствовал улыбки. Резиновые веки опускались сами собой. Томори очень устал. Но нужно было сходить в кессон и нажать на кнопку.
Он неловко развернулся, зашаркал назад - к проёму, свернул направо. Двери лабораторий пересчитывать не хотелось. За каждой из них было слишком тихо. Склепы. Мрак. Пустые станины - как прозекторские столы. Порожние стойки - как скелеты. Нечего теперь исследовать - риф умер. И некому - рифовый паралич косит без разбора - люди или "дети моря" - ему всё равно... Потому и пусто, и обесточено всё. И темно - резервному генератору и так хватает работы: воздух гонять, согревать единственную теперь жилую комнату и держать под напряжением сигнальную систему. Томори нащупал пластину замка, приложил ладонь, для верности ещё бедром упёрся. Замок щёлкнул. Под колпаком блока вызова горел один-единственный зелёный глазок. Томори сквозь ресницы смотрел на него. Сейчас ткнуть в кнопку - и через шесть-восемь часов придёт за ним лодочка. Шестая лодочка. Маленький беспилотный автомат. Места - ровно чтобы лечь, вытянуться. Загубник. Специальная смесь, хорошая смесь, не этот разбавленный чёрт-те чем больной воздух... Три часа - и ты на поверхности, а там солнце (ах, солнца нам теперь нельзя), ну всё равно, там люди...
А тут - Рюки. Томори очень хотелось поднести палец к виску - послушать, услышать. На таком расстоянии необработанный сигнал уже не ловился, но для преобразованного дальность приёма была - вся станция, и... Ничего не "и". Уснул Рюки. Разбужу...ну, или будет совсем тихо. Тогда уж точно придётся нажать кнопку. И через восемь часов совсем тишины... и ещё через три...
Томори не очень доверял ногам - правая уже до колена сделалась бесчувственная. Пират, нога деревянная ... Привалился негнущейся спиной к стене. Каждый вечер так, и с каждым днём - немного хуже. Уже неделю. Ну да, когда Николь увозили - был здоров... Ну, ещё до завтра ведь можно потерпеть. Надо потерпеть. Потому что через шесть или восемь часов Рюки проснётся... если проснётся.
Но, если проснётся, то скажет: "Здравствуй, Сэм".
А Сэма Томори "Шесть лодочек"-то и нет...
Он покачал головой - это ещё получалось, это ещё будет получаться, шею и дыхательные мышцы парализует последними... Полагалось бы лечь, соблюдать режим и оставленные врачами с "Отченаша" предписания - хотя какие там предписания, какое "лечь" - вот так ляжешь, и всё, пожалуй...
И Томори, повернувшись всем телом, как неловкий кит, выбрался из тесного тамбура. Он медленно двигался - будто плыл посуху, по нешироким, наизусть знакомым даже в кромешной темноте коридорам станции. Передвигал ноги, пересчитывал левой рукой двери, в правой неуклюже катал туда-сюда пластиковый кубик - не для забавы, не с кем играть в нарды, а просто - чтобы знать, что ещё чувствительность осталась. Осталась ещё.
В контакт-камере можно было свалиться в кресло или сесть прямо на пол. Томори не стал. Ещё медленнее переставляя босые белые ступни - кожа слабо светилась тут, флуоресцировала, - подобрался к обзорной стене.
Чернильно-чёрное море.
Чёрный неразличимый сейчас риф с редкими белёсыми пятнами - такими бледными, что не понять - то ли это глазу мерещится, то ли светятся колонии бактерий - всё, что осталось от буйной жизни.
И Рюки - такая же слабо мерцающая туша у самого окна. Огромные глаза прикрыты - левый чуть больше, правый наполовину. Сразу и не поймёшь - спит или бодрствует, хочет поболтать или наоборот... Щупальца свисают, не шевелятся - но это как раз ни о чём не говорит, Рюки-то болен, и болен тем же, что и Сэм, только вот...
Только Сэм - везучий, потому и остался последним наблюдателем, а Рюки был болен уже тогда, когда их нашли на умирающем рифе - последних из рода, чудовищных, странных, как в тех комиксах, что он подростком рассматривал с сердцем в горле - морские страшилища выходят на сушу...
Томори смотрел на сына моря и сам с собой рассуждал - ведь это чистый случай, так совпало, что я лучше всех его понимаю... Может быть, из-за этих книжек. А может быть, потому что везуч во всём, вот ведь и паралич меня скрючил в последнюю очередь, думал даже - обойдётся... Ну, не обошлось, и ничего, и так дольше всех продержался. Конечно, выкручусь, ну, буду лёжнем лежать полгода - санаторий, отдых, а жить я буду вечно, вечно, так мы всегда думаем, и Рюки тоже думает так, потому что о смерти рассуждать мозг не приспособлен - ни наш, ни их, да и мал ещё, не соображает, что к чему...
Это правда, подумал Томори, я ж его себе пацаном и представляю - лет двенадцати, сказок уже не надо, истории подавай. А ему, может быть, тысяча лет... или две... Ромеро сказал - он по сравнению с другими - ребёнок ... Видишь, как получается - долго живут они, морские создания, да и жили бы ещё - но не судьба, и обидно, что так и не знаем, что их погубило. Один остался Рюки-Рюки, и того...
Толчок, дрожь в ещё живых нервах... Томори ребром ладони черкнул по лицу... Что - тишина? Уже?
Сглотнул нарочно с усилием, чтобы опомниться, чтобы дышать ровнее. Что ты, Рюки, малыш, что? Это было уже - и вчера, и позавчера, но он не успел привыкнуть, да и не привыкают к такому... В контакт-камере Сэм даже без активации чипа слышал "голос", а третьего дня то ли чутьё стало подводить, то ли Рюки стал уже проваливаться в поджидавшую его вечную тишину. И каждый раз Томори пугался до ледяного пота, до спазма в горле.
Как только уйдёт Рюки-Рюки - нельзя и незачем будет оставаться дольше в этой смертельной воде, отнимающей жизнь медленно, но верно. Томори знал, что на локтях поползёт в кессон, кнопку будет нажимать хоть носом, на последнем издыхании полезет в лодочку - и домой, к своим, в жизнь... Но стоило Рюки притихнуть, ещё не замолчать, а просто притихнуть - тут же водная толща и тьма навалились разом, и Томори будто воочию увидел и поверил, что ничего родного и надёжного в мире больше нет, и лодочка не придёт, сколько на кнопку ни жми: остался совсем один... А пока он тут болтался, занимался чёрт знает какой благотворительностью, - там, наверху, поднялась из бездны огромная волна и затопила всё, и небоскрёбы сломались, как спички, и пучеглазый ужас на мягких шупальцатых ходулях вылавливал людей из вод, поднявшихся выше самой высокой горы...
Рюки... Рюки. Ты как там ...
Рюки?
Рю.. .
"Сэм..."
Оооо... Спи, спи. Спи, Рюки-Рюки.
"Ты здесь?"
Да. Да. Ты не бойся. Ты спи. Я побуду с тобой. Я не уйду. Мы же договорились. Спи. Спи.
Сэм, сказал Рюки-Рюки, малое одинокое дитя. Ты здесь. Не уходи.
Томори сполз на пол, привалился лбом к стене. Правая ладонь выпала из кармана комбинезона, полуживые пальцы зажали прозрачный кубик. Последний человек, ночной дежурный подбросил его кое-как и поймал. Но смотреть, что там выпало, не стал. Лодочка - она подождёт до завтра. Или до послезавтра. Она подождёт.