Как же без поросяти-то? Столы грубо сколоченные есть, лавки есть, и вообще весь псевдонемецкий колорит есть, вон и дизайнер ухмыляется, кивает. Нужна, нужна свинья... Так что Таня взяла бюджет и вышла из подвала на осенний ветерок.
Где купить поросёнка в большом городе? На Крытом рынке их было много, но уже готовых к употреблению - лежат рядком неживые, улыбчивые, вытянутые по струнке. Мажь сметаной и в духовку.
А нужен был живой.
Кружить по городу не хотелось. А поеду-ка я в цирк, подумала Таня. И от работы недалеко. И... вдруг там дрессированные свиньи есть?
В цирке ей объяснили, что теперь не дуровские времена, свинья животное не так, чтобы зрелищное, забот с ней много, а спивается по кочевой циркачьей жизни не хуже, чем человек. Нынче все больше собачки. Собачку не желаете?
Собачку Таня не желала. Но тут из гулких цирковых недр вышел какой-то молодой человек с мокрым тюленем на руках и сказал, глядя поверх семейной пары дрессировщиков: "Пусть же она позвонит Кайдосу".
Сказал - и снова унес тюленя во тьму.
И правда, оживился дрессировщик, и вы знаете что, моя милая, ведь он чудак, каких мало...но поросята у него точно есть!
Телефон этого чудака ей в конце концов нашли. И Таня даже позвонила. Уже смеркалось, она стояла на заднем дворе цирка, руки озябли, телефон был как ледышка.
-Э? - сказал в ухо тяжелый голос. - Э?
Таню это слегка сбило с толку, но она честно поинтересовалась насчет поросят. "Вьетнамских, карликовых", - уточнила даже, потому что всплыло в памяти, что вьетнамская свинка-де размером с собаку, и не растет.
- Есть, - мрачно сказал невидимка. - Есть поросенок. Маленький. Ты где? Стой там. Буду сейчас.
У него был странный акцент - будто полон рот грохочущих камней. Таня приготовилась ждать минут десять, пятнадцать, но почти тотчас же из грузовых ворот появился высокий, кособокий, горбатый человек и надвинулся на нее. Горб, впрочем, оказался ненастоящий. Это был мешок, а в мешке - поросёнок.
- Бери, - заявил он, не здороваясь и ничего не спрашивая, а чего тут спрашивать, в самом деле?
- А посмотреть? - пискнула Таня.
- Ну, смотри, - угрюмец пошарил в мешке и вытащил поросенка. Маленького, чернявого, очень тихого.
- Плохо видно, темно уже, - сказала Таня. Ей было подозрительно, что поросенок молчит. - Так я не куплю.
В ответ незнакомец (имя его Таня уже позабыла) закинул мешок на плечо, освободившейся рукой сграбастал девушку за локоть и поволок ее с поросенком со двора туда, где было светло от фонарей.
На свету порося Татьяне понравилось. Оно было вполне живое, остроглазое и некрупное. Пятак бойко нюхал осенний воздух. А что не голосит - так это же и отлично... В ухе у зверенка блестело тусклое кольцо.
- У него что, серьга?
- Младший в роду, - совершенно серьезно отвечал продавец. - Сирота. Есть его не моги.
- Я не буду его есть, - отвечала Таня. - Это замысел такой, понимаете? У нас ресторан... и поросеночек в зале. Он будет у нас жить там, как дома. Мы его назовем "господин генеральный директор".
Тане уж и самой показалось, что она несет редкостную чушь, но незнакомец не рассмеялся и не удивился. Он держал черного поросенка на весу и чесал ему загривок. Поросёнок жмурился. Таня достала деньги и протянула, но чудак денег не взял. И порося, правда, не отдавал. Таня теперь только заметила, что он и сам черный и косматый, как зверь. Грек? Цыган? Речь странная, но не смуглый, а бледный, наоборот. И одноглазый. Точнее, глаза-то оба на месте, но один почти совсем веком прикрыт. И в верхней губе посередке - кольцо. Как у поросенка, только в губе. Цыган, наверное.
- Не директор, - каркнул он наконец. - И не господин. У него имя есть. Модестом зовут. Берешь?
- Вот деньги же, беру.
- Денег не давай. Так бери.
И сунул ей порося прямо в руки. Модест при малом росте оказался тяжелый.
- Ой. А он... не вырастет? В смысле, он карликовый? Вьетнамский?
Продавец задрал верхнюю окольцованную губу - не то засмеялся, не то злобно оскалился.
- Арррр, - прорычал он. - Не вьетнамский! После полуночи его не корми, на полную луну не пои, большой не вырастет! Поняла?
- Чего ж тут не понять, - прошептала Таня, - не кормить, не поить, диета...
- На полную луну! - рявкнул черный человек ещё раз, развернулся и пошел прочь. Только одно и сказал на прощание: "Я приходить буду".
Поросенок на руках завозился и вздохнул, как собака или ребенок. Таня встряхнулась и увидела, что стоит у самого пешеходного перехода, а черного одноглазого странного человека и след простыл.
Порося Модест директору понравилось. Тане ещё раз пришлось съездить в цирк и с тем же самым собачьим дрессировщиком договориться, чтобы Модечку учили, как щенка - проситься гулять, подавать голос и лапу, танцевать перед посетителями вальс. "Генеральному директору" оборудовали стойло возле умывальника. Таня стала менеджером зала, и заодно - главной поросячьей опекуншей. Жители окрестных домов были немало шокированы: утром и вечером по прекрасному бульвару, пугая чинных хозяйских собак и озадачивая ничьих котов, прогуливалась на поводке несомненная свинья: пятак, хвостик, нахальные глазки. В ухе серьга, опять же. Люди смеялись, спрашивали - кто такая, откуда. Записывали адрес заведения. Так что Модя, конечно, генерально директорствовал, как и задумывалось. Жизнь, в общем, вошла в колею.
Одноглазый Кайдос обещание сдержал, появлялся раз в полгода примерно, и всегда выходило, что вот ещё минуту назад столик свободный был, и камера на входе ничего не показывает, а вот - бац - он уже сидит. И даже дверной колокольчик не звякает. Закажет три порции гречневой каши, квасу кувшин, умнет-запьет, посмотрит на Модечку, пошепчет ему что-то в ухо - и поминай, как звали. Денег Кайдос не платил, и как бы нечаянно попался на глаза директору, который орал на Таню - мол, нечего потакать всяким глупостям, что это такое - бесплатно кормить, да хоть бы и трижды такой-сякой... Директор после этого несколько часов просидел, уставясь в стену, и попустило его только к ночи. Каждый раз бывший Модестов хозяин отыскивал Таню, где бы она ни была - в зале, в подсобке или на кухне, и кивал, поджимая губы - верхняя с кольцом: мол, все путем, живите дальше. Таня его боялась. Но стала со временем как бы полагаться - раз Кайдос приходит, значит, действительно, все в порядке и все на месте. Вот, скажем, когда Модечка из невинного поросяти стал превращаться в кабанчика, и директор грозился Таню уволить к чертям вместе с "генеральным директором", если она немедленно не найдет ветеринара и не прекратит "это безобразие". Городские ветеринары от Модечки шарахались: поросятко весило добрых полцентнера, отрастило себе острые копыта и кривые клыки, и голос имело пронзительный. Так ведь только Кайдос и спас положение. Плюхнулся за стол, как с неба свалился, подозвал Таню, велел привести Модеста - как-де живет, услыхал про ветеринара и зашипел, ударил по столешнице кулаком.
- Никакое! Нельзя! Нет! - и легко, как щенка, поднял кабанчика на колени. Модест с хриплым "лаем" тыкался пятаком в морщинистую щеку, а Кайдос что-то ему наговаривал. И наговорил. Никто Модю не трогал, но и Модя впредь был просто ангел. После этого разговора Кайдос вывел Таню за локоть на улицу. Все в зале провожали ее такими взглядами, будто одноглазый тащит ее в ад.
- Кхррррм. Большой, - сказал Кайдос и вперил в Татьяну глаз-сверло.
Таня залилась краской.
- Посетители иногда... за всеми же не уследишь...
- Следи! На полную луну! Я говорю! - и показал пальцем в ясное полуденное летнее небо.
- Обязательно, - прошептала Таня, не чая утихомирить грозного гостя. И вдруг спросила:
- Кайдос... А какой это язык был? С Модей вот разговариваете, он вас вообще слушается так... не научите? А?
Кажется, это была неудачная попытка. Одноглазый аж завибрировал, - он смеялся, и был это жуткий железный смех. А может быть, это были какие-нибудь ругательства - всклекотал и умолк.
-..., - сказал он, и это было такое же неразборчивое, клокочущее, гортанное слово. Невообразимое. - У вас говорят - "Гиперборей".
И он ткнул на этот раз куда-то себе за спину и под ноги. Точно там и был этот неведомый край, где люди вдевают кольцо в верхнюю губу и дают поросятам звучные имена.
- Ступай, - сказал гиперборейский гость и подтолкнул Таню к дверям ресторана. Она ступила, оглянулась - ну, как всегда, нет уже никого.
Ишь ты. Гиперборей.
Но записочку все же написала. Получилось почти в стихах:
Модест, хотя он и свинья,
Но он не кушает, что зря.
Его ты вовсе не корми,
А руки мой и уходи.
Инструкцию эту повесили в стойле у "генерального директора". И посетителей предупреждали. Посетителям, впрочем, было все равно. А Кайдос только пугал Таню, но объяснять ничего не объяснял. "Тоже мне, этот.. как его... лангольер?", - сердилась она, пытаясь иногда уговорить Модеста отдать неположенную еду. Нет, не лангольер, хотя те тоже были зубастые... Гремлин! Вот! Вот кого нельзя было кормить и поить после полуночи. "Гремлин ты мой", - вздыхала, а свин щурился точь-в-точь, как его хозяин, кашлял, но редко когда удавалось отнять у него незаконную добычу. По правде сказать, ничего особенного с Модестом от полуночной еды не делалось - он только отрастил себе совершенно не карликовые телеса, но так ведь и не вьетнамский же кабан, а гиперборейский.
Так и текла себе жизнь ровной струей. До утреннего звонка. Вернее сказать, до ночного. Таня ложилась спать поздно, а тут ещё и в окне не засинело, а уже запел мобильник фальшиво-бодрую песенку. Было все, положенное при внезапном раннем пробуждении и неприятных новостях: чертыхание, скакание по комнате в спадающем с ноги тапке, надевание впопыхах какой попало под руку одежды, вызывание такси и злой озноб у подъезда. Родное заведение оказалось в осаде - возле ворот, ведущих во дворик, стояла желтая аварийка, у колес на ящиках и тросах сидели смутно различимые брезентовые аварийшики, и два неестественно спокойных ресторанных охранника зачем-то стерегли проход.
Во дворе маялся директор.
- Таня, - тоскливо изрек он и указал дрожащей рукой на приоткрытую тяжелую дверь.
Дверь была как дверь. Целая. На петлях.
- Ну? - Таня была очень, очень неприветлива, а обычно гневливый директор был как-то не по-хорошему тих.
- Беда, - сказал директор и повесил голову на грудь. - Беда, Таня.
Нужно было, наверное, сходить и посмотреть на беду. Татьяна осторожно прошла мимо директора, потянула за ручку. В крутом коридорчике, ведущем в зал, все тоже было тихо-мирно. Вот только из-под второй двери, что внизу, натекла лужа. И пахло в тесном пространстве как-то... Соляркой? Болотом? Гарью?
- Трубу, что ли, порвало? Ну и я-то тут нафига? Что, без меня не справитесь?
Никто не отозвался. Одолевая брезгливость, Таня спустилась по лесенке и отворила нижнюю дверь.
Труба, видимо, и в самом деле порвалась. В помещении, залитом примерно по щиколотку водой, в сумеречном свете дежурной лампочки высилось что-то очень большое. Выше барной стойки. И это оно пахло, чавкало и сопело впотьмах. И это у него были рубиновые, как стоп-сигналы, глаза и спирально загнутые плоские клыки по обеим сторонам чудовищного мокрого пятака. В приоткрытой пасти мерцал красноватый свет, как в жерле печи.
"Гррр", - сказало чудовище.
Таня завизжала.
Она не была амазонкой. А адский кабан с пастью, полной острых, тускло поблескивающих зубов, уже не был мирным ученым "генеральным директором". Очевидно, труба просто подтекла, а кабанчик-то и напился из лужицы. В полночь. На полную луну. И теперь тупо и огненно глядел на Таню. От него шел жар. Или это Тане так показалось. Она пулей взлетела обратно вверх.
Из подземелья послышался рев, как будто там дралась стая собак. Бледный лунный свет столбом стоял в узком дворике. Вокруг расстилался ватный предутренний покой. И за не слишком толстой деревянной дверью в паре метров внизу копошилась гигантская огненная свинья.
- Я не знаю, - прошептала Таня. - Не знаю. Кайдос же предупреждал...
- Да к некоторой матери твоего Кайдоса, делать-то что? Что делать будем, я тебя спра...
Кайдос отодвинул директора, и тот примолк. Несмотря на теплую погоду - дело было в конце мая - гипербореец кутался в кожух. Он мельком черкнул по Тане взглядом, нырнул за дверь и был таков.
Прошла минута. А может быть, секунда. А может быть, время вообще поломалось и болталось в несусветной глухой тишине.
Потом земля вспучилась, бросив Таню и директора в разные стороны. Полыхая жаром и дыша огнём, оставляя за собой клубящийся паровой след, бывший генеральный директор вырвался на простор. За его загривок цепко держался всадник - одноглазый, босой, в кожухе, из-под которого выплеснулась длинная белая рубаха со спиралями и крюкастыми крестами по подолу. Страшный свист хлестнул кроны деревьев, сшибая молодую листву, заглушая всякие другие звуки и крики. Кабан всхрапнул, как целая стая гончих собак, и скачком поднялся в небо, к самой луне.
Когда Таня опомнилась, оказалось, что ее аккуратно отнесли к стене и там положили на вонючую куртку кого-то из аварийщиков. Сами аварийщики, однообразно матюкаясь, двигались мимо туда-сюда, как муравьи. Рядом с Таней на корточках сидел директор. Он, наконец, закурил. Увидев, что Таня открыла глаза, помог ей сесть. Нашарил ее руку и холодными пальцами принялся что-то пихать в танин стиснутый кулак. Это были мятые купюры. Таня посмотрела на него, словно из-под воды. А директор приблизил вымазанное землей лицо, и прошептал, отчего-то указывая в небо, тронутое зарей:
- Только ради Бога... ради Бога... в этот раз - просто порося!