"Сказали мне что эта дорога ведет к океану смерти и с полпути я повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы. Потому купил дорогу. Так что приезжай. ПЧ"
- С ума сойти, - сказал я, - телеграмма.
Тетя Салли величественно кивнула и дважды клацнула челноком. Вахты в кондоминиуме скучные, чинные - вот она и вяжет полотно на древней машинке. Сейчас у нее пять мотков в корзинке, и цвета самые что ни на есть бореальные. Потом из всего этого получится трико, в котором тетя Салли в выходные дни делает зарядку на террасе, или новое платье в обтяжку с перьями, или плащ с дыркой для головы, который она отдаст для рождественской лотереи. Но леший с ним, с ее вязаньем... все-таки телеграмма!
- Так вот, миленький, - она оторвала ярко-синюю нить, привязала оранжевую. - Прямо курьер прикатил, весь в коже, на роликах. Упаси Господь, плохие новости?
- Странные, - отвечал я. - Странные, тетя Салли. И вообще.
И вообще. ПЧ. И текст этот - цитата... Подъемник не спеша возносил меня над цветами, зеленью, опять над цветами, над пестрыми шахматными клетками кафе, над дрожью фонтана. ПЧ. К океану смерти. Я знал и книгу, и даже помнил, что там это - тоже из какой-то японской поэтессы... Но в целое не складывалось: океан смерти... кривые тропы, купил дорогу, приезжай, ПЧ. Как - и зачем - можно купить дорогу? Куда приезжай? Какой такой ПЧ - постоянный читатель, что ли? Да их у меня тысячи. Но главное - это очень богатый ПЧ, потому что телеграмма в наш век мгновенных сообщений - удовольствие дорогое. То есть, будь это смска, я бы ее стер и не задумался, а телеграмму выкинуть - рука не поднимается: такая длинная должна стоить как мой недельный заработок, пожалуй. И наобум ее не пошлют, развлекаясь от скуки. Это, понимаете, какой-то весьма стильный ПЧ... или откуда-то очень-очень издалека, я даже не знаю из какого медвежьего, росомашьего глухого угла... и все равно не складывается...
С бумажным листком в руках я вошел в гостиную, бросил его на ковер, рассветлил окно.
Кому как, а мне никогда не надоедает на это смотреть - багровые и бело-голубые столбы света, улицы, выложенные огненными точками, как первобытные татуировки, все это движется, колышется, а некоторые огни недвижимы - и все их знаешь по именам... В детстве я жил возле аэропорта - и одно воспоминание потащило за собой другое, третье...
"ПЧ" - это, наверное, Питер Черемис, Петька, но вообще-то Питер, потому что папа у него был с Островов. После высшей школы я о нем и не слыхал ничего - он в технари подался, электроника, физика-шмизика, а я-то что - я обыкновенный гуманитарий, потребитель чудес... но дело тут было даже не в ночном городе, похожем на аэропорт из детства... Питер, как и я, знал ту книгу, которую цитировал "ПЧ" в телеграмме. Питер мог, конечно, написать "приезжай".
И ещё была дорога.
Глядя в окно на живую карту, я вспомнил: Питерова мама, тетя Аня, училась в Академии путей сообщения, и как-то ей надо было сдавать экзамен - ехать в соседний город. А дело было летом, мы с Петькой все равно болтались без дела, и она нас взяла с собой. В огромном здании я растерялся, да и Петька что-то стал поднывать, и она, торопясь уже, впихнула нас за какую-то дверь и крикнула незнакомым людям, чтобы они за нами присмотрели. Незнакомые люди (двое дяденек и тетенька в голубых халатах) не очень-то за нами присматривали: сказали, чтобы мы походили там по "техзалу", только ничего руками не трогать и пальцы никуда не совать. "Техзал" был огромный, казалось, что его дальний конец затянут туманом. Нам с Питером и ближнего пространства хватило - потому что там был настоящий - с полосами и диспетчерской, с аэровокзалом и даже с лайнерами - аэропорт, и морской порт там был в другом углу - по-моему, даже была вода налита в специальную ванну, а посреди зала на длинном столе красовалась модель железной дороги. Ещё той, по которой обычные электровозы и тепловозы ездили. Мне она не понравилась - слишком запутанно, аэропорт был понятней и проще... А Петька, помню, к ней прямо прилип и, конечно, нажал там самую большую кнопку, и модель ожила. В общем, к тому времени, как прибежали дяди и тетя из дальнего угла, Питер успел провести какой-то грузовой состав через пару тоннелей и мостов, устроить ему крушение и соединить пассажирские вагоны с товарняком на сортировочной. Он тогда был счастлив, несмотря на взбучку, и долго меня изводил рассказами о том как поезд - вжжж! и бум! а потом тут чпок-чпок-чпок - и ого! - как будто я сам не видел!
Итак, если "ПЧ" - это старый друг детства... то железную дорогу он, конечно, мог купить - небось, уже большой дядя, и если не закоренелый холостяк, как я - то, может, уже и внукам. Я и сам себе - было время - покупал самоновейшие детские конструкторы с позитроникой - собирал и счастлив был, а ведь возраст уже не детский...
Но, черт возьми, почему тогда "приезжай"? Столько лет ни слуху, ни духу, а тут вдруг купил какой-то конструктор и тратит бешеные деньги, чтобы послать мне телеграмму?
Я решил поискать в сети. Думал, что поиск будет обилен результатами, но отыскались только черемисы как народ, несколько разных Чемерисов, а Питер К. Черемис только пару раз скупо упоминался как лицо, подписавшее какой-то договор о перспективах освоения верхне-мантийных слоев. Название компании, которую представлял этот господин, состояло из одних прописных букв. На фирменном сайте интерактивная девушка-бот приятным голосом поведала, что Питер Кольм Черемис входил в Совет директоров с такого-то по сякой-то годы, два года назад вышел в отставку, и никакими данными о нем компания в данный момент не располагает. Среди десяти миллиардов людей запросто мог бы найтись и ещё один Питер Кольм Черемис, так что это был тупик. Тогда я сдался и лег спать.
На пограничье между сном и бденьем открылся мне смысл телеграммы: к океану же смерти ведут пути... купил дорогу... приезжай.
Я открыл глаза и поглядел на листок с бумажными словами. Уже было утро - прекрасный ослепительный свет, много света, тем страннее было думать о том, что... какой такой вообще океан смерти в наши-то годы? Рано ещё. С другой стороны - мало ли что... и ласковая дева-бот, такая уклончивая, гладенькая - с чего бы это? Черт, если мой собственный океан смерти прилился бы вот сейчас под ноги - кого бы я стал разыскивать? Отца с матерью - не знаю, с одной стороны, это бодрые люди зрелых лет, они ходят в учебные заведения, танцуют танго и уезжают разводить красивых и полезных рыб на Рифах, с другой... Ага, и с третьей стороны... Подруг? Коллег? Чего их разыскивать, вот они, под рукой.
Я не знал этого о себе - стал бы я разыскивать именно Петьку Черемиса, которого не видел добрых двадцать лет... да больше, больше. Но он-то меня разыскал. Дороги... деньги... океан. Океан смерти.
Надо ехать. Но сначала понять - куда.
Все оказалось гораздо проще, чем я думал - в офисе почты я миновал стенд с обаятельным ботом и зал автоматических операций, и прошел в тот отдел, где за дубовым прилавком безупречная викторианская девушка в платье из шотландки запечатывала сургучом - о Боже мой, я ещё смутно помнил это липучее варево на почтах моего детства - да, липким охряным сургучом пятнала толстые пакеты из зеленовато-желтой бумаги. У нее была печать, и марки в специальной кассе, и толстые справочники. Она посмотрела на телеграмму, полистала книги и ровным почерком выписала мне адрес отправителя.
ПЧ, Петька Черемис, если только это он, забрался далеко. Очень далеко. И отсюда, и от краев, в которых мы пацанами лазили по рукотворным горам и швырялись вниз красной теплой породой. Туда даже самолетом лететь долго. Но теперь ведь не нужно было лететь самолетом. Я поставил метку "недоступен" во всех своих рабочих календарях на ближайшие три дня, собрался по-походному и спустился с высот, миновав пост тети Салли (нынче там, правда, сидела не она, а господин Мин, строгий и соразмерный - воплощенная нефритовая скала) - спустился я, в общем, глубоко в подземелья Дома, где не так давно установили телепорт. На двери кабины матово светилась монограмма компании - той самой, с названием из одних заглавных букв. Вот так, значит? Вроде привета... я толкнул дверь, вошел, зажмурился, вдохнул озон и лед и вышел.
По ту сторону прыжка оказалась облицованное белым кафелем подвальное помещение. Большие стиральные машины вытаращили на меня свои центрифужьи глаза. Из-за особенностей процесса телепорт стараются заглубить понадежнее, это я знал из популярного техминимума, а тут, поди же, глубже прачечной ничего не нашлось. Да и прачечная какая-то... нежилая. Инвентарные номера везде понаписаны. Больница, наверное - и недобрые мысли снова завозились в душе. Пахло, правда, не больницей, а перегретым паром и нефтью. Я быстро поднялся наверх, прошел по коридорчику, выкрашенному блеклой зеленой краской, и оказался в вестибюле - не больничном, это точно.
Телепорт стоял на бывшей железнодорожной станции. Ванино, ДВЖД - гласила надпись над древним наборным расписанием поездов.
И ведь не сообразил, что скакать далеко на восток через две части света - потерять день. Часы показывали половину десятого вечера, в вестибюле никого, и в билетных кассах, понятное дело - тоже.
Снаружи был влажный летний вечер. Непривычно широкий, дикий горизонт - сопки, сопки... Ветер. Багровое небо со всех сторон - на западе от позднего заката, а на востоке какие-то явно промышленные огни отражались в низких облаках.
Я оглянулся. В станционном здании светилось окно на втором этаже. За палисадником был перрон, и огни над путями горели. Хм, а станция-то, похоже, не бывшая... Глушь тут и раньше была, и теперь глушь. Хотя и с телепортом... Между тем, надо было что-то делать, как-то в этом месте определяться и выяснять, где именно искать отправителя моей телеграммы. Я подумал и побрел вдоль путей на восток. Темнело очень быстро, и к тому же спустился и стал на глазах густеть туман. Через несколько минут я уже различал только общее направление на светящееся пятно, подумал - не повернуть ли назад, поскользнулся и съехал вниз по неожиданному склону, отчаянно тормозя ботинками. Меня вынесло на бетонную площадку. С двух сторон в тумане я различал какие-то темные коробки. Влага полосами проплывала между ними, показывая то фонарь, кажется, над дверью, то смутное световое пятно на его месте. Воздух был полон мороси и неясных звуков. Кто-то бубнил и бормотал металлическим голосом, слышалось кряхтенье и уханье. Я понимал, что это голос железной дороги, но он показался мне жутким и чужим. Пока я стоял, шаркая подошвами и отирая их от земли, туман немного поднялся. В здании слева действительно были ворота, над ними в стальной клетке - апельсиново-яркий прожектор. Я двинулся туда, и тут створки со скрежетом и скрипом распахнулись сами, выпустив прямо на меня два больших цельнометаллических колеса на оси. Какой-то дурень там, в депо или мастерских, или черт его знает, что это было такое, упустил колесную пару. Я сообразил, что стою прямо между рельсов, заделанных почти вровень с площадкой. Надо было спасаться, я прыгнул вбок, но чертовы колеса снесло с невысоких путей в ту же сторону, и я позорно скакал, спасаясь от тупой железяки. Из распахнутых ворот показались рабочие. Двое побежали ловить пару, а третий посмотрел на меня с понятным любопытством.
- Вы не стойте там, это, - сказал он. - И вообще не стойте. Нечего тут стоять... и ходить, вообще-то, тоже. Вы кто?
Я назвался. Железнодорожник хмыкнул.
- Ну ладно, а в производственной зоне что делаете?
Я разозлился и ехидно спросил, кто такой мой настырный собеседник, и не из полиции ли он.
- Я-то понятно кто, бригадир. Моя обязанность тут находиться, на смене, а вот зачем вы без спецодежды да без сопровождающего по производственной территории гуляете на ночь глядя - этого я никак не понимаю.
Рабочие прокатили мимо нас выловленную пару. Бригадир посмотрел на часы и назидательно сказал:
- На станцию идите, а оттуда в город. Не надо тут ходить. Ещё хорошо, что Кольмыч не видит...
- Стойте! - закричал я в спину этому положительному и основательному человеку, - как вы сказали? Кто не видит?
- Начальник наш, Петр Кольмыч Черемис, - важно сказал бригадир, почти не замедляя шага, но это было неважно, потому что я за ним бежал и догнал уже в цеху.
Остановить бригадира было непросто - он неуклонно шел вслед за рабочими, как будто его влек некий гироскоп, и на мои смятенные выкрики только поднял руку и показал наверх:
- Вон там, вон, диспетчерская, и это... каску наденьте, голову откусит...
Да уж, можно подумать! Материализовать каски из воздуха я не умел, поэтому просто влез по железной лесенке в диспетчерскую, устроенную высоко на боковой стене, и там увидел, наконец, Петьку.
Вышла для нас обоих полная неожиданность. Было тут и тыканья кулаками в грудь, и суровых мужских объятий, и я был удивлен тем, что это все же Петька и что он, вместо того, чтобы тщательно прощаться с жизнью, руководит по ночам бригадой слесарей, а Петька был страшно рад, но не понимал, как это меня так ловко принесло - к месту и, видимо, ко времени, потому что он все повторял: "Вот как ты успел, сейчас мы тебе покажем..." Он был очень живой, друг детства, и о своей дурацкой догадке я предпочел умолчать.
- Вот, Сергеев, - сказал Питер молодому человеку в рыжем комбинезоне, тихо просидевшему в углу все время, пока мы исполняли приветственные ритуалы, - я же говорил, что он приедет.
- Уши всем прожужжали, - сказал Сергеев, поднимаясь. - Я, значит, пойду и посмотрю, как там чего. Я тогда свистну вам, Петр Кольмыч.
- Добре, - сказал Петька, и это слово было такое знакомое, из детских времени и из детских краев, никто давно при мне так не говорил. - Иди, мы следом будем.
- Но как это все? - пробормотал я, глядя вниз на ремонтные мастерские. - Ты начальник депо, что ли? А как же телеграмма? Продал электровозы на металлолом? Штук сто?
Черемис заржал.
- Сто! Боже мой, Сашка, на металлолом... Нееет, я начальник, только не депо, а всей этой дороги и ещё того-сего. Я ж тебе писал: купил дорогу.
- Я так и понял. Только все равно понял все не так и вообще ничего не понял. Я думал, ты недрами занимаешься, физикой, и вообще, что ты должностное лицо... Рассказал бы.
- И недрами, - отвечал он, - и физикой, и должностным лицом побывал. Ты вот чем сюда явился?
- Телепортом.
- То-то же. А что это чуть не первый серийный телепорт - знаешь? Кто же тебе такую машину станет испытывать в больших городах? Вот и отправили куда подальше. Я тогда проектом руководил. Вот по этой дороге грузы пришлось возить. Все на свете проклял: ветка заброшенная ещё с тех времен, того нет, этого нет, тока нет, парка нет, один развал и никакого схождения. Но все-таки построил я этот "объект V", стало ясно, что система рабочая... ну, я и ушел из технических директоров. Дорогу выкупил, теперь вот занимаюсь. Она у меня... как куколка теперь. Пойдем, я покажу.
- А этот...
- Сергеев? Так он же по рации свистнет... О, уже и свистит. Да? Слушаю тебя.
"Спускайтесь, Петр Кольмыч", - сказала рация. Питер открыл дверь - не вниз, а на верхнюю лесенку, на галерею, которая шла по периметру здания.
- Сюда иди.
Мы прошли по галерее к торцу корпуса, и там он отпер ещё одну дверь - наружу, на маленький балкончик.
- Вот, - сказал Питер. - Это моя дорога.
И я увидел, как в детстве тогда - немного сверху - залитые туманным светом рельсы, красные и синие огни, четкие линии колей и проводов. Услышал, как где-то неподалеку жестко прозвенел металл по металлу. Неразборчивый голос диспетчера, словно по ступеням, спустился с небес по громкой связи: "пути...движется локомотив...осторожно...". Я видел грузовые составы, сбоку огненной змейкой вдруг пролилась новенькая электричка и исчезла в тумане.
Я посмотрел на Петьку: у него было мечтательное влюбленное лицо. Конечно, он пришел сюда с совсем другим делом, с фантастическим проектом - телепортацией, а увидел это... Нет, не это, он застал, конечно, другую дорогу - сонную, спящую, уснувшую давно и без надежды. А теперь...
- Так что в телеграмме я, конечно, малость того, - заметил друг детства. - Цитата уж больно была памятная, правда, тут все наоборот: никакой пока смерти, зато есть океан, и тропы ни разу не кривые - смотри, как ровно бегут.
Снизу вдруг раздалось адское шипение и скрежет. Поднялось густое облако пара. Я глазам своим не поверил - из других ворот депо прямо под нами выкатился и встал, окутываясь белым, паровоз.
Он даже сверху был огромный. Он стравливал пар откуда-то снизу, как космический корабль в фантастическом боевике. Рельсы под ним тихонечко гудели.
- Петька, - сказал я, еле переведя дух, - ну это ты уже совсем... Паровоз-то... тебе зачем?
- Давай, давай, - он легонько подтолкнул меня на галерею. - Паровоз - это самый смак. Это скорость.
Я рассмеялся. Он тоже.
- Нет, Сашка. Ты сам подумай: на машинах почти никто уже не ездит. Самолет? Ну, летишь почти в стратосфере - сверху синее, снизу белое, на иллюминаторе лед. Поезд - ты попробуй, высунь хотя бы палец на скорости в четыреста километров в час... Телепорт? Ты сам видишь, это так - скачок, хоп - и тебя нет, хоп - и ты черт-те где. Это удобно. Но это не то, что можно... почувствовать, понял?
Мы уже спускались по лесенке вниз, и я не очень понимал, или понимал, но не успевал ещё отложить в мыслях, а паровоз уже был здесь - здоровенный, черный, лоснящийся. Машинист отворил дверцу. Питер первым влез по лесенке, протянул руку.
- Давай, брат, залезай. Проедемся к океану.
Парень в кабине потянул за рычаг, и паровоз громко, ликующе закричал. Он хотел ехать. Он был готов. Он был полон почти позабытой силы, а мне нужно было только подняться на три ступеньки.
- Ну, что же, - сказал я, - к океану - так к океану.