Синенко Андрей Евгеневич : другие произведения.

Бобриков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт!!!
  
   Ну почему всё так плохо?!!
  
   Фюзеляж трясёт, двигатель работает с перебоями, вот-вот заглохнет.
  
   Вот что значит - "не везёт". С утра всё не заладилось.
  
   И что за день такой?
  
   Утром вызвали к замполиту.
  
   - Что же это, товарищ лейтенант Бобриков, получается? Позорим, значится, погоны? Так выходит? - капитан Швидкый, заместитель командира 37-го истребительного полка по политической части, присел на край стола и закурил "Казбек".
  
   - Това-арищ замполит... - начал я, но Швидкый, которого лётчики за глаза называли "Жабой", слушать был пока не готов.
  
   - Ма-алчать! - рявкнул замполит, и его исказившееся злобой лицо на мгновение действительно напомнило отвратительную жабью морду. Правда, черты его тотчас расслабились, приняв чуть ли не отеческое выражение. Поговаривают, что раньше он служил в Московском НКВД. И что выперли его оттуда с понижением в звании за... Впрочем, не важно за что. В наше время меньше знаешь - спокойнее спишь!
  
   В любом случае, капитана Швидкого в полку не любили. Не был он хорошим человеком. Точно не был! Потому и любой слух, порочащий ненавистного всем в полку "капитана Жабу", принимался как само собой разумеющееся.
  
   - Давай-ка, побеседуем с тобой, лейтенант, о том, какое поведение приличествует высокому званию - "офицер Красной Армии"! Армии рабочих и крестьян, которые доверили тебе боевую технику для того, чтобы ты защищал их от немецкой сволочи, ползущей на нашу землю! У нас тут война идёт, если ты не забыл!
  
   Замполит заметно покраснел. И говорить начал с натугой. Я даже испугался немного. Вдруг припадок начнётся?
  
   - А ты чем занимаешься?! - замполит судорожным движением раздавил в пепельнице папиросу. Плеснул себе в стакан воды из графина, выпил и тут же снова закурил. - А ты, сук-кин сын, жжёшь народный бензин, развлекая девок из столовой? А ты знаешь, сколько стоит нашей стране, ведущей тяжёлую кровопролитную борьбу с зарвавшимся немецко-фашистским зверем, каждый литр авиационного бензина, а? Отвечай! Что?! Ма-ал-чать! Не знаешь! А это идиотское состязание по стрельбе, которое ты устроил? Знаешь, во сколько обходится стране каждый патрон? Женщины и сопливые пацаны отстаивают по три смены за станками! И всё это для того, чтобы ты, лейтенант Иван Бобриков, развлекался, стреляя по пустым банкам из-под консервов? Так?!
  
   - Никак нет, товарищ капитан!
  
   - Что "никак нет"?!
  
   - Никак нет! Не для того, чтобы я развлекался, товарищ капитан! Но... - я набрал в лёгкие побольше воздуха. А-а, будь что будет! - Я не развлекался, товарищ капитан. Я тренировался!
  
   - Тренировался? - скривился капитан. - В чём же ты, Бобриков, тренировался?
  
   - Летать, товарищ капитан!
  
   Я попытался придать лицу максимально честное и придурковатое выражение. В конце-то концов! Пусть я чуток и повыкобенивался перед Машенькой и её подругами. Это же было во время учебных полётов... Так что...
  
   - Вот как, Бобриков? Ну, хорошо, а твой тир? Это тоже тренировка?
  
   - Так точно, товарищ капитан! Тренировка! Офицер ведь должен уметь метко стрелять? А у нас занятий по огневой подготовке совсем не проводят...
  
   - Твоя, Бобриков, задача - бить фашистов в небе! А не консервные банки расстреливать!
  
   - Так я и сбиваю! - я автоматически поправил орден Боевого Красного Знамени. Получил я его всего десять дней назад и ещё не совсем привык.
  
   - Ты орденок-то не тереби! Как дали, так и отнять сможем! - глаза Швидкого полыхнули неприкрытой злостью. - Думаешь, раз получил побрякушку, значит, уже всё можно?
  
   - Не согласен с вами, товарищ капитан!
  
   - Что-о?!
  
   - Раз мне доверено табельное оружие, значит, я должен уметь из него стрелять! Я так считаю!
  
   - Он считает! Посмотрите-ка, умник какой! Он считает! Ты, что ли, "мессеров" из своего "ТэТэ" сбивать будешь?
  
   - Из "ТэТэ" не буду, но в жизни всякое бывает. А, тем более, на войне...
  
   - Много ты знаешь, чего на войне бывает... - буркнул замполит, обходя стол и усаживаясь на своё место. - Та-ак! Посмотрим!
  
   Он распахнул неприметную серую картонную папку. К внутренней стороне обложки скрепкой была прицеплена пожелтевшая фотография. Моя, Вани Бобрикова, фотография.
  
   - Значится, что мы имеем? Бобриков Иван Ефимович, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Сталинградская область. Так, так... Из рабоче-крестьян, школа, ОСОВИАХИМ, Свердловское авиационное училище. Так, так...
  
   "Жаба" перевернул ещё несколько листов. Потом захлопнул папку и с раздражением отбросил её на угол стола.
  
   - Ладно, Бобриков. Свободен пока! Но, учти. Я за тобой слежу!.. Идите, лейтенант!
  
   Замполит открыл первую попавшуюся папку и демонстративно углубился в её содержание. Я отдал честь и поспешил убраться из его кабинета. Выбежав из здания штаба полка, снял фуражку и вытер выступивший на лбу холодный пот рукавом гимнастёрки.
  
   "Вот же сволочь! Крыса тыловая! - Я плюхнулся на скамью курилки и принялся шарить по карманам в поисках папирос. - Сам-то, не то, что в кабине истребителя не сидел! Даже и пороха, уверен, не нюхал! Хотя нет... Нюхал в НКВДэшных подвалах, где стрелял людям в затылки из своего именного нагана! И эта крыса ещё будет меня учить, что значит быть советским офицером. Меня, у которого уже семь звёзд на фюзеляже!"
  
   - Привет, Ванёк! - рядом приземлился Костя Астахов из второй эскадрильи. - Чего буйну голову повесил?
  
   - Дай закурить! - я хлопнул по протянутой ладони.
  
   - Ты же бросил! - удивился Костя, но пачку всё-таки протянул.
  
   - Да Жаба пропесочил! Уму-разуму учил, скотина... - Я прикурил от зажжённой Астаховым спички. Закашлялся. Всё-таки уже два месяца не курил.
  
   - И за что же? - Костя с видимым удовольствием затянулся, хитро кося чёрным глазом. Мы с ним познакомились ещё в лётном училище. Лётчиком он был, откровенно говоря, средненьким. Зато человеком - чрезвычайно общительным. Я, по крайней мере, не мог себе представить того, с кем старший лейтенант Астахов не нашёл бы общего языка. На курсе он никогда ни с кем не конфликтовал, был душой компании и всеобщим приятелем.
  
   Так уж вышло, что у нас с ним сложились самые близкие отношения. И когда нас после выпуска направили в один полк, мы оба были очень рады. Однако попали мы в разные эскадрильи, а потом Костю подбили. В первом же бою.
  
   Истребитель его сгорел, а сам лейтенант Астахов, проведя три месяца в госпитале, назад вернулся уже в качестве специалиста по снабжению. Меня это даже обрадовало. Во-первых, старый друг всё-таки вернулся. Во-вторых, и запчасти к "Лавке" достать стало легче. И то, и сё...
  
   - Да вот, ему, видишь ли, не нравится, что я вчера во время учебных полётов вместо отработки старых трюков крутил фигуры высшего пилотажа!
  
   - Всего-то? - поразился Костя. - Что ж тут такого? Ты же хороший пилот!
  
   - А капитан Жаба считает, что я сжигаю государственный бензин для того только, чтобы позабавить девочек из столовой! И из пистолета стреляю я, оказывается, для того же...
  
   - Так вот в чём дело! - рассмеялся Костя. - Значит, всё дело в Машке Овечкиной?.. Ха-ха-ха! Надо же!
  
   - Постой! При чём же тут Маша? Я...
  
   - Да о вашем романе уже весь полк знает! Старик! Ты что, с небес не спускаешься?
  
   Астахов хлопнул меня по колену и вытер тыльной стороной ладони выступившие на глазах слёзы.
  
   - Ну ты, Ивашка-старичок, даёшь! Ну, рассмешил!
  
   - Да что такого-то! - я уже готов был обидеться. Костя ещё в училище отличался циничностью суждений о женщинах. Но Машенька - это же совсем другое! Я никогда ещё не встречал более красивой, чистой и скромной девушки.
  
   - А то такое, Ванечка, что Швидкый имеет там свой интерес! Вот поэтому и нападает на тебя. Хочет таким образом избавиться от соперника. Вот и всё!
  
   - Что-о-о? Какой такой интерес? Ты что это имеешь в виду?
  
   - То, о чём знает весь полк! От комполка до кухонной Жучки. Все знают, что Жаба в последнее время зачастил на пищеблок вообще, и к сержанту Овечкиной в частности, - усмехнулся Астахов с видом начальника контрразведки, раскрывшего шпионскую агентурную сеть.
  
   - Нет! - я весь внутренне сжался. - Не может быть!
  
   - Да чего ж не может быть? Очень даже может быть. Всё-таки замполит! Да и Машенька не ангел... Все знают, что она старшего лейтенанта Козодубова привечала, до того как...
  
   Ну, это уже было чересчур! Этого я стерпеть не мог. Даже от друга!
  
   - Заткнись, слышишь? Не смей о ней так говорить!
  
   - Да ты чего, старичок? С ума сошёл?! - Астахов потёр рукой челюсть. - А ещё друг называется! Я ему правду, а он...
  
   - Замолчи! Слышишь! Не смей о ней так говорить!
  
   Я совсем утратил над собой контроль и вцепился в его гимнастёрку. Мы упали на землю и покатились по ней, осыпая друг друга ударами и оскорблениями.
  
   Не известно, чем бы это закончилось, но, откуда ни возьмись, набежала куча народа. В том числе дежурный по полку - капитан Горгадзе. Нас с Астаховым мгновенно растащили в стороны. Смотрели мы друг на друга двумя голодными волками. Я подбил ему глаз и порвал ворот гимнастёрки, а он разбил мне губу.
  
   После короткой, но не ставшей от этого менее нудной лекции на уже доводящую меня до бешенства тему о поведении, соответствующему высокому званию Советского офицера, Горгадзе отправил нас обоих по расположениям, обязав доложить непосредственным командирам об имевшем место происшествии, и о том, что он, как полковой дежурный, наложил на каждого дисциплинарное взыскание в виде двух нарядов.
  
   Добравшись до своей эскадрильи, я ещё получил на орехи от капитана Мирошникова. Но этого мне, дураку, оказалось мало! Нет, чтобы остыть, успокоиться... Куда там! Я, конечно же, немедленно отправился выяснять отношения с Машенькой...
  
   Ничего хорошего из этого, естественно, не вышло.
  
   Она меня так встретила, так обрадовалась! Так искренне встревожилась, увидев мою разбитую губу... А я-то...
  
   Дурак, ой, дура-ак!
  
   Я ей: "Как ты могла!", да "Как я мог тебе поверить?" А она...
  
   В общем, разругались мы с ней, со страшной силой разругались!
  
   И не успел я ещё уйти из столовой, как попал в руки Петровне - шеф-повару. Женщине огромных размеров и силы.
  
   Те, кто попадался в её железные руки, знал, что вырываться бесполезно. Вот и я, потрепыхавшись немного, был зажат неумолимой поварихой в угол между стеной пищеблока и дровяным сараем. Следующие четверть часа я получал выволочку от неё. При том, что Петровна Уставом и Присягой связана не была, в выражениях себя не ограничивала.
  
   За эти четверть часа я узнал очень многое как лично о себе, лейтенанте Иване Ефимовиче Бобрикове, так и о мужчинах вообще. При этом эпитеты "герой вшивый" и "паршивец крылатый", вкупе с "петухом общипанным", были, пожалуй, наиболее литературными.
  
   В расположение своей эскадрильи я возвращался с пылающим ухом и знанием о том, что старлейт Козодубов всего лишь вздыхал по Машеньке и "ничего такого" между ними не было. Что Костя Астахов - первый сплетник на весь полк, и что он сам к Маше "клинья подбивал", да неуспешно. И что я, лейтенант Бобриков, - круглый дурак.
  
   С последним сложно было не согласиться.
  
   Я вообще был зол на себя и на весь мир. А уж Астахова готов был вообще по стене размазать.
  
   А тут ещё и Иваныч со своими запчастями!
  
   Иваныч, это мой механик. Хороший, кстати, мужик. Невысокий седой старик. Добрейший человек. И заботится обо мне, сукине сыне.
  
   Тем более стыдно!
  
   Человек по делу, о моей же безопасности в воздухе печётся, а я наорал на него! Как стыдно...
  
   От полётов меня Мирошников отстранил, поэтому я пару часов бродил по раскинувшемуся за лётным полем лесу. Потом отправился в палатку и завалился на кровать. Обедать, естественно, не пошёл. После того, что устроил сегодня, и сам не знаю, как я в столовой появлюсь.
  
   Впрочем, для того, чтобы появиться в столовой, нужно ещё вернуться.
  
   В четырнадцать тридцать две меня разыскал посыльный из штаба полка. Вызывал лично комполка полковник Барабанов.
  
   - А вот и наш король купола, как говаривали в цирке до войны! - повернулся от стола старый вояка, любовно прозванный в полку "Будённым". И вовсе не за пышные усы. А за то, что как Семён Михайлович был уверен, что конница - главные войска, а все остальные - вспомогательные, так и Владимир Никодимович был уверен в превосходстве авиации над прочими родами войск.
  
   Чудаковатого полковника Барабанова в полку любили. Был он мужиком простым и справедливым. Никогда никого напрасно не наказывал. Даже наоборот, всегда за своих людей стоял горой, и перед начальством и перед особистом.
  
   Кроме самого полковника в кабинете сидели начштаба, начальник разведки и некий серьёзный полный мужчина в офицерской форме без знаков различия. Он ощупал меня цепким изучающим взглядом умных серых глаз, насмешливо приподнял седую бровь.
  
   - Король купола?
  
   - Так точно! Специалист по высшему пилотажу... - ответил ему комполка.
  
   - Так это же хорошо! Хороший лётчик. Вон и орденок, я вижу...
  
   - Да уж пилот хороший, тут сказать нечего, - глаза "Будённого" мгновенно потеплели. - И орден по заслугам получил. Вот только выделываться любит перед девочками из столовой.
  
   - Това-арищ полковник!..
  
   Но оправдаться мне не дали. Точнее, не пришлось.
  
   "Будённый" разъяснил мне задачу, начштаба вручил полётную карту, начальник полковой разведки указал ориентиры и те районы, на которые надо обратить особое внимание. Седой без знаков различия выразил уверенность в том, что я оправдаю оказанное мне высокое доверие.
  
   И вот теперь двигатель чихнул в последний раз, и благополучно затих, подводя тем самым черту под вопросом "как теперь показаться в столовой".
  
   Высота четыреста метров и быстро падает. До линии фронта километров восемнадцать. Не дотяну...
  
   Вот же день какой неудачный выдался!
  
   Слетал нормально, всё, что нужно, сфотографировал. И зенитчики немецкие не достали.
  
   А достал - вот глупость-то! - какой-то долговязый фриц одним-единственным выстрелом из винтовки. Бензопровод перебил, точно... Вот уж повезло гаду. Наверняка, за сбитый самолёт отпуск получит.
  
   О! На альтиметре уже двести метров. Сто девяносто девять, сто девяносто восемь, сто...
  
   Пора бы и прыгать!
  
   Хорошо бы, как капитан Гастелло, направить машину на танковую колонну. Но танков нигде не видно, да и другого чего приличного.
  
   А так, запросто, погибать не хочется!
  
   Да и самолёт, честно говоря, уже давно простился с той частью траектории, которую принято называть "управляемым полётом". Так что если прыгать, то - САМОЕ ВРЕМЯ!!!
  
   Фонарь кабины отлетел в сторону, я оттолкнулся от фюзеляжа и на несколько секунд отправился в свободное падение. Затем резкий рывок наполнившегося воздухом купола...
  
   Под ногами закачался приближающийся ковёр леса. Вон хутор, в нескольких километрах к западу от него другой. Болото, не очень большое, но как раз на пути к фронту.
  
   С одной стороны хорошо, что ещё не стемнело. Видно куда летишь. А с другой - очень плохо. Хреново даже! Ведь и немцы смогут увидеть, куда я приземлюсь. А приземлюсь я, похоже, как раз в болото...
  
   Вот ч-чёрт!..
  
   С громким плеском я погрузился в зловонную болотную жижу по пояс. Хорошо ещё, что купол парашюта надёжно зацепился за какой-то сук одного из растущих по краю болота деревьев.
  
   Подтягиваясь на стропах, с большим трудом выбрался из грязного месива. Осмотрелся, взобравшись на дерево. Ничего утешительного!
  
   Болото с земли выглядит гораздо больше, чем сверху. И более топким, кстати. Не говорю уж о запахе. С другой стороны - лес. И ладно бы "лес"! А то так, разбросанные там и сям рощи. Пара хорошо накатанных грунтовых дорог, километрах в шести к юго-востоку из-за деревьев выглядывает покосившаяся маковка храма. Это плохо. Значит, большая деревня, а большая деревня - это комендатура и немцы.
  
   Ну, что же! Будем пробираться в направлении фронта. А там посмотрим...
  
   Я обвязал вокруг найденного у болота камня свой лётный комбинезон и парашют. Пухлый свёрток утонул на удивление быстро. Патрон с сухим щелчком дослан в казённик. Вперёд, лейтенант!
  
   Собачий лай настиг меня минут через сорок, когда конца-края болоту ещё и видно не было. Причём нёсся, казалось, со всех сторон сразу!
  
   Оп-па, товарищ Бобриков. Похоже, ты допрыгался!
  
   Через пятнадцать минут бега сломя голову, я выскочил на большую поляну с развалинами бревенчатой избёнки. А лай всё ближе и ближе! И доносится он действительно со всех сторон. И уже слышны гортанные команды на ненавистном немецком языке.
  
   Ну, что же, для "последнего парада" место вполне даже подходящее. А чего? Практически ДЗОТ, сектора обстрела вроде бы приличные. Огневая мощь, конечно, подкачала... Ну да ничего не поделаешь! 7,62 мм "ТТ" и всего две обоймы к нему. Шестнадцать патронов. Вот и посмотрим, товарищ замполит, зря или не зря я по банкам стрелял. Если повезёт, заберу с собой полтора десятка гадов...
  
   И сложится в полку печальная история. И кто-нибудь, вроде Астахова, или того же Швидкого, с удовольствием будет рассказывать всем желающим. Был, мол, такой у нас лейтенант Бобриков Иван Ефимович, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Хороший пилот, орденоносец... Но, зазнался... И вот, однажды утром, как с цепи сорвался! Драку устроил, девушке нагрубил. А потом улетел на задание и не вернулся. И остались от лейтенанта Бобрикова только орден, комсомольский билет, неотправленное письмо матери в Ташкент, да томик Пушкина с вложенной в него довоенной фотографией сержанта Марии Овечкиной. Такие вот дела, товарищи граждане!..
  
   Ага, вот и первый!
  
   Два выстрела. Человек и собака.
  
   Ответные очереди с трёх сторон сразу. Сруб, конечно, та ещё защита, но всё же.
  
   Три выстрела. Один, увы, в молоко! Эх, мне бы пистолет-пулемёт, да парочку гранат.
  
   Успел я положить ещё только пятерых фрицев и двух овчарок. Следующая собака вцепилась мне в ногу, а её товарка - в руку, держащую пистолет.
  
   Меня окружили, собак отозвали. Офицер, длинный и худой как жердь, пролаял что-то по-своему, вытаращив на меня водянистые блекло-голубые глаза, обрамлённые рыжими ресницами.
  
   Немецкого я не знаю. Так уж вышло. Сначала мотались с отцом-танкистом по гарнизонам, а когда уже осели в Сталинграде, перед самой войной, "немка" в новой школе внезапно ушла в декрет, а замены так и не нашли. А там и война началась, совсем уж недосуг стало. Так, пару фраз вымучить могу, не больше... В общем, не знаю я немецкого.
  
   Видимо, именно за это мне тут же и врезали несколько раз прикладом карабина по рёбрам. Чтобы помнил: ученье - свет! А неучёных - прикладом, а потом ещё и подкованными сапогами...
  
   По окончании урока немецкого меня связали и конвоировали по лесу километра полтора, подталкивая в спину винтовками с примкнутыми штыками. Поэтому, к тому времени, когда мы вышли на дорогу с армейскими грузовиками, в кузове одного из которых я и продолжил путь, вся моя спина была покрыта многочисленными порезами. Неглубокими, но очень болезненными. Стоит ли упоминать о том, что они исправно кровоточили, не говоря уж о порванных собаками голени и предплечье.
  
   В машине я трясся с полчаса. Затем последовал допрос в ближайшей комендатуре, оказавшейся, как я и предполагал, в той самой деревне с храмом. Устроились фрицы в бывшем здании сельсовета. Комендант, тот самый рыжий капитан по фамилии Горнторф, задавал вопросы, покуривая папироску и брезгливо поглядывая в мою сторону. Жалостливого вида старик, совершенно седой, переводил, старательно отводя глаза в сторону. Огромный капрал с откормленной красной рожей, освободившись от кителя, убеждал меня в необходимости отвечать на вопросы при помощи пудовых кулаков. Было очень больно.
  
   Очнулся я снова в кузове грузовика. Правда, теперь болело уже всё тело. Два мордатых фрица что-то в полголоса обсуждали, покачиваясь в такт движению по неровной дороге. Время от времени они похохатывали и бросали на меня лишённые какого-то особого любопытства взгляды.
  
   Ехали долго. Я успел задремать, а проснулся только тогда, когда конвоиры выгружали меня из кузова. На улице было уже темно. Машина стояла, похоже, во дворе какого-то замка. Или чего-то похожего. Серо-каменного, готического и древнего.
  
   Однако, вместо ожидаемых подвалов и застенков, меня провели в просторный, обшитый резными деревянными панелями кабинет с огромным камином. Бледный плюгавый господинчик в чёрной эСэСовской форме долго изучал меня сквозь монокль, лениво поглаживая большого чёрного дога. Ну вылитый фашистский бонза! Наконец, пригладив жидкие волосики неопределённого цвета, он забавно сморщил свою крысиную мордочку.
  
   - Я-а ест гауптман Фридрих Ри-ильке. А ти? Кто ти ест? Отвешайт!..
  
   В конце он перешёл на визг, нервно хлопнув по крышке стола стеком. Дог рявкнул. А помощник гауптмана, одноглазый эсэсовец, коротким профессиональным ударом в затылок лишил меня сознания.
  
   В себя я пришёл в том же кабинете на застеленном ковром полу.
  
   - Ти ест русиш пилот! - бросил мне в лицо гауптман, как только моё, такое непослушное, тело усадили на стул. - Лиотчик! Говорить!
  
   Едва я успел отрицательно качнуть головой, сокрушительный удар снёс меня обратно на пол. Сознание померкло, но не потухло совсем, поэтому на этот раз мне удалось оценить мягкость ковра.
  
   Я лежал на полу, уткнувшись щекой в слипшийся от моей же крови ворс. На расстоянии вытянутой руки от меня прохаживались начищенные до блеска сапоги. Где-то высоко над головой раздавались лающие звуки немецкой речи.
  
   Не дав мне толком прийти в себя, подручный гауптмана, которого Рильке звал Гансом, вновь рывком бросил на стул.
  
   - Ти ест русиш пилот! Проклятий красний швайн! - крыса в чёрной форме, брызжа слюной, выплёвывала слова мне в лицо. - Ти ест стреляйт немецки зольдат! Молчайт ест?!
  
   Рильке наотмашь ударил меня по лицу перчатками, но я этого даже не почувствовал. После обработки Ганса это было как дуновение ветерка.
  
   Я попытался улыбнуться, но разбитое в кровь лицо, лишь свело болезненной судорогой.
  
   Гауптман что-то крикнул в сторону двери. Двое дюжих солдат подхватили меня подмышки и поволокли куда-то по извивающимся, как змеи, узким каменным коридорам. Дорогу я всё равно запомнить не смог бы, даже если бы захотел. Надо отдать Гансу должное, своё дело он знал и отделал меня как следует. Так что ноги мои волочились по полу, а голова безвольно болталась, свесившись на грудь. Поэтому в поле зрения попадали только полы замковых переходов.
  
   Когда же они сменились широкими квадратными плитами двора, конвоиры с силой шмякнули меня о какую-то стену и отошли.
  
   От удара в глазах потемнело, и я сполз но стене вниз. Уже лёжа, осмотрелся.
  
   Я действительно оказался в глухом дворе, окружённом со всех сторон высокими стенами. Сверху, с чёрного ночного неба, на меня равнодушно взирали холодные звёзды.
  
   У противоположной стены выстроилось отделение автоматчиков в чёрной форме.
  
   - Ну, што? Ти буд'еш говорийт?
  
   Перед шеренгой солдат появился Рильке.
  
   - Если буд'еш молчайт, ми ест тебя немножько расстреляйт. Ха-ха!
  
   Гауптман был очень доволен своей шуткой.
  
   - Ну-у, швайнэ! Буд'еш говорийт?
  
   - Та пошёл ты, морда фашистская! - смог выдавить я. Даже плюнуть получилось.
  
   Вряд ли мои потуги выглядели героически. Судите сами. Избитый до полусмерти, с опухшим окровавленным лицом. Я даже стоять не мог. Так, приподнялся слегка, держась за стену. Даже в гауптмана не попал. Не доплюнул. Зато вездесущий Ганс попал.
  
   От его очередного удара я ударился лбом в стену и потерял сознание.
  
   В чувство меня привёл поток ледяной воды, обрушившийся откуда-то сверху.
  
   Две пары рук вздёрнули меня на ноги и прислонили к стене.
  
   - Последний рас спрашивайт: буд'еш говорийт? Найн?
  
   Я с трудом сфокусировал взгляд на крысёныше Рильке. Ну и пусть расстреляют. Зато закончится, наконец, избиение. Смерть, может, и не очень героическая, но уж как получилось. Всё же семь "мессеров" за мной числится, да ещё восемь фрицев и три собаки. Вроде бы не так уж и плохо... Только маму жалко!
  
   - Ахтунг!
  
   Раздалось нестройное, сухое клацанье затворов. Я выпрямился, насколько позволил измочаленный организм. Вряд ли выгляжу героически, но умереть лучше стоя! Пусть и неровно...
  
   - Аим!
  
   И кто сказал, что за мгновение до смерти перед внутренним взором человека проносится вся его жизнь?
  
   Враки! Ничего подобного!!!
  
   Десяток тёмных отверстий, готовых выплюнуть смерть, заслонило Машенькино лицо. Обиженное, с медленно ползущей по щеке слезой...
  
   - Фоер!
  
   Я зажмурился изо всех сил, сжался, ожидая удара десятка свинцовых шмелей.
  
   Затарахтели "шмайсеры", но пули свистели мимо, с глухим стуком врезаясь в стену. Правую щеку ожгло каменной крошкой.
  
   Выстрелы смолкли.
  
   Ещё не веря, что остался жив, я судорожно ощупал себя, осторожно открыл глаза.
  
   - Ну, што, храбри русиш зольдат? - Гауптман подошёл ко мне, похлопывая по начищенному сапогу стэком. - Не сходить ещё в штаны от страх? Ха-ха-ха!
  
   - Не дождёшься, крыса! - ответил я, горделиво выпрямляясь. По крайней мере, я так думаю, что горделиво. - Научи сначала своих ублюдков стрелять...
  
   Веселье гаупимана как ветром сдуло. Удар стеком рассёк мою левую щеку до кости.
  
   - Огрызайтса? Упирайтса?! - заверещал фашист, обрушивая на меня целый град ударов. - Говорийт! Паршивий швайн!! Говорийт!!!
  
   Я прикрывался руками, защищая голову.
  
   Наконец ярость эСэСовца иссякла.
  
   - Ничехо, ничехо! - сказал он, поправляя китель. - Послезавт приезжать барон фон Зиммербаунт! Он ест бальшой специлист расвязывайт языки. Я познакомийт вы. О! Ето бить ошень вольнительний встреч! А сейчаст ти итти камера. Форвардс!
  
   И снова пара бугаёв в черной форме куда-то волокут меня по лестницам и коридорам.
  
   Остановка, скрежет отодвигаемого засова, скрип дверных петель.
  
   Конвоиры бросили меня на бетонный пол, ничуть не заботясь о целостности моего организма. Бросили, как бросают какой-нибудь мусор. Да я, наверное, и был для них таким мусором.
  
   Когда дверь закрыли, я оказался в кромешной темноте. Сил не осталось даже на то, чтобы ползти. Поэтому я заснул на том месте, куда меня бросили. Несмотря на боль во всём теле и отсутствие даже намёка на хоть какую-нибудь подстилку. Прямо на холодном бетонном полу.
  
   На том же самом месте и проснулся.
  
   Помещение, где я находился, оказалось небольшим. Где-то пять на шесть метров с высоким сводчатым потолком. Массивная деревянная дверь с квадратным окошком обита металлическими полосами. На высоте метров четырёх от пола располагалось небольшое зарешёченное окно, дававшее достаточно света для того, чтобы осмотреться. Сразу видно, что я в этой гостинице не первый постоялец. Облупленная штукатурка стен испещрена надписями, на полу и стенах бурые пятна. Кровь, наверное.
  
   Закончив изучение своего, надо понимать, последнего пристанища, я принялся изучать состояние собственного здоровья.
  
   Всё тело болело как одна сплошная рана. Лицо опухло, каждый вздох отдавался резкой болью в груди. Но более всего досаждали раны, нанесённые клятыми псами. Правое предплечье и левая голень полыхали огнём. Как бы ещё бешенство не подхватить...
  
   До войны нашим соседом по квартире был Семён Исаакович Гауфман, пожилой ветеринар. Человек одинокий и очень любивший животных. Так вот, он рассказывал, что если укусила собака, пусть и домашняя, первейшее дело - у врача обследоваться. "Ибо бешенство болезнь страшная, не приведи господи заболеть такой!" - так учил меня дядя Сёма. А уж пены у них на губах хватало, когда они меня грызли. Хотя...
  
   Какая уж теперь-то разница?! Всё равно не сегодня-завтра в расход пустят... Так что особо переживать нечего. До бешенства и гангрены точно не доживу!.. Зато, может, хоть успею покусать того барона?..
  
   Кормить меня никто и не собирался. Толку-то? К чему смертника кормить?!
  
   Весь день, пока оконце под потолком давало скудный свет, я, переползая по полу, разбирал надписи на стенах. Сделанные кровью или выцарапанные в штукатурке, на разных языках. Были и на русском.
  
   "Силивестров Иван", "Товарищи, отомстите за меня!", "Смерть фашистским оккупантам!", и далее, в том же духе. Особым разнообразием, короче, надписи не блистали. Не знаю уж о тех, что на незнакомых языках. В языках-то я не силён.
  
   Перечитав всё написанное по-русски, я ещё немного полежал, потом меня сморил сон. И снилась мне Машенька Овечкина, собирающая лютики в берёзовой роще за полевым аэродромом. Замечательный сон был, будто и нету войны никакой. Будто всё хорошо. Машенька в венке из ромашек, цветы срывает, улыбается мне ласково и так нежно...
  
   Сон, до невозможности чудесный, был прерван заливистым скрипом дверных петель. Яркий свет электрических ламп из коридора ударил в глаза. В камере снова было темно, наверное, наступила ночь. А на пороге стояли двое. Два чёрных силуэта непонятных абрисов.
  
   Один из них включил электрический фонарик, посветил мне в лицо.
  
   - Эй, парень! Это ты, что ли, лётчик?..
  
   - Ничего я вам не скажу, гады фашистские! - Я попытался прикрыть глаза рукой. - Можете пытать меня...
  
   Но ответом мне был искренний заливистый смех пришельцев.
  
   - Ну, ты, парень, даёшь! Ну, насмешил! - тот, что стоял слева, поднёс руку к лицу, как будто вытирал слёзы.
  
   - Мы, конечно, может быть и гады, - отозвался его напарник с фонариком. - Где-то даже и сволочи, но уж определённо не фашистские, а самые что ни на есть свои, советские!
  
   - Советские? - не поверил я. - Скажите этой своей крысе Рильке, что на такую простую уловку он меня не купит!
  
   Но гордое это моё заявление, вопреки ожиданиям, вызвало у ночных гостей новый взрыв веселья.
  
   - Да он шутник! - сказал тот, что был без фонарика. - Ладно, Лёха, давай, бери этого юмориста подмышки и вынесем его в коридор.
  
   Так они и поступили, совершенно не интересуясь моим мнением. Старший взял меня под колени, тот, что моложе, потушил фонарик и обхватил меня вокруг корпуса. Вдвоём они вынесли меня в коридор и уложили на пол рядом с...
  
   Справа от меня на полу лежал эСэСовец. Его неестественная поза и остановившийся, неживой взгляд бледно-голубых глаз, смотрящих сквозь меня с молочно-белого лица, говорили о том, что он мёртв.
  
   - А-а... - это всё, что я смог сказать, указав здоровой рукой на бывшего часового.
  
   - Не переживай, парень, - успокоил меня тот из двоих, что постарше. - Мёртвые не кусаются, даже если носят череп с костями на эмблеме.
  
   Теперь я смог рассмотреть своих визитёров получше. Оба высокие, крепкие, с откровенно славянскими рожами. Одеты в немецкие маскировочные комбинезоны. Мужчина лет сорока- сорока пяти с проблесками седины в чёрных волосах и суровыми, жёсткими чертами лица. Второй - парень моего возраста с ослепительной, располагающей улыбкой.
  
   - Так вы...
  
   - Майор Фролов, лейтенант Миронов, фронтовая разведка, - ответил старший.
  
   - Лейтенант Бобриков, Иван... - сам не веря в свою удачу, выдавил я, пытаясь отдать правой рукой честь. - Так вы... вас послали за мной?
  
   - Ты, лейтенант, не слишком ли много о себе думаешь? - спросил тот, что помоложе, который, видимо, и был лейтенантом Мироновым. - Ты что, такая важная птица, что за тобой станут посылать разведку фронта?
  
   - Да нет...
  
   - Ладно, времени мало, - старший встал. - Лёша, обработай его раны и введи в курс дела. А я пока найду ему во что переодеться.
  
   С этими словами он удалился по коридору.
  
   - Ну, давай посмотрим, товарищ Бобриков, что тут у тебя...
  
   Лейтенант Лёша Миронов бесцеремонно разрезал кинжалом остатки моей формы и принялся изучать раны. Время от времени задавал вопросы.
  
   Когда вернулся его старший товарищ, Лёша успел обработать все мои раны, перебинтовать нанесённые собаками, наклеить пластырь на остальные и сделать мне несколько уколов с помощью странных шприцов, каких я никогда в жизни не видел, хоть мать у меня врач.
  
   - Ну, что, ребята, договорились?
  
   Майор Фролов появился из-за угла коридора, неся в руках комплект чёрной эСэСовской формы и сапоги с фуражкой.
  
   - Раны обработал, - доложил лейтенант Лёха Миронов. - Вколол ему обезболивающее и транквилизаторы. Должен быть в форме.
  
   - Лады! Давай-ка, Ваня, переодевайся.
  
   Майор протянул мне форму.
  
   - Извини, что ношенная, другой не нашёл, - и, глядя на отразившееся на моём лице негодование, резко добавил: - Не дури, лейтенант! Сейчас не время для брезгливости! В твоих лохмотьях мы тебя не вывезем отсюда! Кроме того, я этого... в общем, шею я ему сломал, крови на этих тряпках нет.
  
   С этими словами он бросил мне чёрную форму.
  
   - Значит так, лейтенант Бобриков! Слушай меня внимательно! - Майор Миронов уселся на стул, ранее занимаемый мёртвым караульным. - Мы с Мироновым выполняем задание в тылу противника. Добыли сведения особой важности. Но нас обложили. Покинуть район мы не можем - кругом патрули. От одного-двух уйдём, но... В общем, сведения у нас сверхважные и доставить их в штаб фронта - дело первостатейной значимости. Так вот! Тут рядышком, в пятке километров, есть немецкий аэродром. Догадываешься для чего мы здесь?
  
   - Н-нет!.. - выдавил я.
  
   - Ну, ты же лётчик! Вот ты и поможешь нам, а мы - тебе.
  
   - Вы хотите угнать самолёт с немецкого аэродрома? - озарило меня.
  
   - Умница, Иван! - Майор Фролов был доволен. - Лёха! Сколько времени?
  
   - Через пятнадцать минут препараты должны подействовать.
  
   - Вот и хорошо. - Майор глянул на ручной хронометр. - Времени мало! Через шесть часов рассвет...
  
   - Ну что, Ваня? - Лейтенант Миронов повернул ко мне своё улыбчивое лицо. - Сможешь нас, а заодно и себя отсюда вытащить?
  
   - А как?..
  
   - А вот так! - Старший поднялся со стула, поправил многочисленные подсумки. - Самолёт немецкий сможешь поднять в воздух?
  
   - Ну-у... теоретически смогу.
  
   - Нам бы желательно практически!..
  
   - Думаю, что смогу...
  
   Видимо, возымели действие вколотые лейтенантом препараты. Сознание прояснилось, в истерзанном теле появилась бодрость.
  
   - Так, если готов, то пойдём.
  
   Лейтенант тоже поднялся. Оба посмотрели на меня. Выжидающе так, со значением.
  
   - Так точно, готов, товарищ майор! - я отдал честь забинтованной правой рукой.
  
   - Вот и хорошо.
  
   Фролов кивнул младшему напарнику.
  
   - Стрелять умеешь, Иван Бобриков? - поинтересовался Лёша.
  
   - Из трёхлинейки в училище стрелял, из ПэПэШа случалось... Из ТэТэ в полку - лучший стрелок! - не удержался я от похвальбы.
  
   - Ну, ТэТэ предоставить не могу, - Миронов лучезарно улыбнулся. - Вот тебе заместо этого "Вальтер" Пэ-тридцать восемь!
  
   Он протянул мне рукояткой вперёд изящный воронёный пистолет.
  
   - Хорошая машинка.
  
   - А это тебе вместо ПэПэШа, - майор протянул мне немецкий пистолет-пулемёт. - Длинными очередями не стреляй, а то сильно ствол вверх задирает.
  
   - А-а, "Шмайссер"...
  
   - Не "Шмайссер", товарищ Бобриков, а эМПэ-сорок, - строго поправил меня майор Фролов. - Сам запомни и другим передай, что Хуго Шмайссер к разработке этого оружия не имеет никакого отношения!
  
   - Да ладно тебе, Старый! - вмешался лейтенант Миронов. - Не грузи парня. Ну, что, Ваня, ходить сможешь?
  
   Он помог мне подняться на ноги. Я наступил на правую, и зашипел от боли.
  
   - Что? Так плохо? - участливо поинтересовался Миронов, подхватывая меня под локоть.
  
   - Ничего... терпимо... - я перекинул через плечо ремень пистолета-пулемёта.
  
   - Ну, тогда ходу, мужики! До утра уже меньше шести часов осталось, а нам ещё до аэродрома надо добраться.И мы направились к выходу из здания.
  
   По коридору налево, вверх по лестнице. Два трупа эСэСовцев, скорчившиеся на лестничной площадке в луже крови. Ещё один пролёт, ещё один труп. На этот раз в нижнем белье, с неестественно вывернутой шеей. Ещё двое за поворотом коридора. Три двери. Совершенно одинаковые. Высокие, чёрные, массивные, покрытые замысловатой резьбой.
  
   - Куда? - спросил майор.
  
   - Мы пришли оттуда, - Миронов указал на левую. - Но через стену мы его не перетащим. Тебя, Ваня, откуда в подвал привели?
  
   - Да я, думаешь, помню? Я в таком состоянии был, что и к родному дому бы дороги не нашёл!
  
   - Понятно, - кивнул майор Фролов, подхватывая меня под локоть. - Лёша, проверь.
  
   Миронов коротко кивнул, выхватил из ножен широкий эСэСовский кинжал, и скользнул за центральную дверь.
  
   - Ты как? Держишься?
  
   Я посмотрел в глаза майору. Ни капли насмешки в холодных серых глазах. Только совершенно искреннее участие.
  
   - Спасибо, товарищ майор! Не знаю, что ваш помощник мне вколол, но - помогло! Чувствую себя вполне сносно, почти хорошо.
  
   - Не обольщайся, лейтенант, - спустил меня с небес майор. - Этого хватит на два, от силы три часа...
  
   - Ничего, вколем ещё! - из-за двери появился улыбающийся лейтенант Миронов. Он вытирал кинжал чьей-то красной нарукавной повязкой. - Пойдём, дорога свободна.
  
   Мы прошли по длинному коридору, перешагнув ещё через четыре трупа в форме. Вот и парадная дверь.
  
   - Стойте, мужики! - я остановился в дверях. - Надо найти этого гада Рильке и убить его!
  
   - Пойдём, у нас нет на это времени!
  
   Майор потянул меня на улицу, но я упёрся.
  
   - Нельзя оставлять его в живых! Он же меня пытал!.. Настоящий гестаповец!
  
   - Не дури, лейтенант! Это приказ!
  
   Глаза Фролова потемнели, а брови грозно сошлись на переносице.
  
   - Как выглядит этот твой Рильке? - как бы между делом спросил Миронов, подхватывая меня под свободный локоть, с другой стороны.
  
   - Невысокий такой, противный, на крысу похож.
  
   - С тросточкой и большим догом? - уточнил он мягко, как разговаривают обычно с капризничающими детьми.
  
   - Да, а откуда ты?..
  
   - Можешь о нём больше не беспокоиться. Лежит твой гауптман преспокойненько в своём кабинете с перерезанным горлом. Пойдём, Ваня, у нас ещё дел выше крыши!..
  
   Это его заявление привело меня в лёгкий ступор. Мысли лихорадочно роились в голове, наползая одна на другую. Я настолько растерялся, что не смог даже сформулировать ни одного из рвущихся наружу вопросов. Но упираться перестал, чем не преминули воспользоваться мои новые попутчики.
  
   Возле здания, из которого мы вышли, стояли три легковых автомобиля. Они подтащили меня к чёрному лакированному автомобилю. Это был крытый "Мерседес-Бенц" с обитым бежевой кожей салоном, явно предназначавшийся для высокого начальства. Лейтенант Миронов уселся на водительское сидение, майор распахнул заднюю дверцу.
  
   - Садись!
  
   Из стоящего по соседству зелёного "Хорьха" без крыши выскочил солдат, второй, с папиросой в зубах, встал в полный рост в салоне.
  
   - Хальт!
  
   В правой руке майора, вытянувшейся в их сторону, откуда ни возьмись, появился маленький пистолетик. Раздалось два негромких хлопка, и оба солдата упали, получив по небольшому отверстию в центре лба.
  
   - Едем!
  
   Фролов, как ни в чём не бывало, уселся рядом со мной и захлопнул дверцу. Мягко заурчал мотор, и машина плавно тронулась с места. Справа и слева поплыли сонные дома небольшого городка.
  
   - Из чего это вы их, товарищ майор? - спросил я у Фролова, когда мы отъехали пару кварталов.
  
   - А? - майор вздрогнул. - О чём это ты?
  
   - Ну, те два солдата... Из чего вы их так ловко застрелили?
  
   - А-а, вот ты о чём! - он улыбнулся. Хорошо так, по-доброму. И сунул мне в ладонь маленький никелированный пистолетик. - Вот! "Лилипут", автоматический пистолет системы Менца, тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Стреляет маломощными патронами калибром четыре с четвертью миллиметра. Потому и выстрел такой тихий. Правда, и дистанция соответственно...
  
   Я вертел в руках пистолет. Маленький, аккуратный, сильно потёртый и местами поцарапанный.
  
   - Надёжная немецкая машинка, хоть и старая. Досталась вот по случаю... Нет, оставь себе!
  
   Отмахнулся он, когда я попытался вернуть ему пистолет.
  
   - На память! - хмыкнул майор, криво ухмыльнувшись. - Только не показывай никому, а то вопросов будет - не отбрешешься. Вот тебе ещё запасная обойма.
  
   - Спасибо, - я не стал спорить, и сунул подарок в нагрудный карман кителя, совершенно не представляя, зачем бы он мне мог понадобиться.
  
   Через четверть часа мы проехали немецкий КПП. Невозбранно...
  
   Не знаю уж, чего там майор наговорил часовому, однако тот побелел так, словно по неосторожности посмел остановить самого Гитлера. Вытянулся в струнку, отдал честь и поднял полосатый чёрно-белый шлагбаум. Ещё минут через десять машина, съехав в лес, остановилась.
  
   - Вылезайте, приехали!
  
   Лейтенант Миронов выбрался из машины, сверкнув белозубой улыбкой. Майор Фролов, а за ним и я, тоже выбрались из гостеприимного салона.
  
   - Как себя чувствуешь, ангел небесный? - поинтересовался Фролов.
  
   - Да ничего, вроде, - вяло отозвался я, чувствуя вновь подступающую боль и головокружение.
  
   Майор посветил мне в лицо извлечённым из кармана миниатюрным фонариком, наверное, тоже трофейным, на мгновение ослепив.
  
   - Э-э, да ты уже расклеиваться начинаешь... Лёша! Вколи-ка ему ещё дозу!..
  
   Лейтенант сноровисто добыл из подсумка шприц и, закатав мне рукав, вколол очередную дозу чудо-зелья.
  
   - Ну, как? - осведомился он, едва схлынула лёгкая тошнота, вызванная уколом. - Полегчало?
  
   - Полегчало, - согласился я, чувствуя прилив сил и прояснение в голове.
  
   - Вот и ладушки! - заключил старший, сунув мне в руки тяжёлый объёмистый портфель тёмной кожи. - Посиди, голубь, тут у машины, а мы пока решим проблемы с таможней.
  
   - Какой ещё таможней? - выдавил я, но оба разведчика уже растворились среди деревьев.
  
   В одиночестве я, однако, пребывал недолго. Минут через пятнадцать появился Алексей.
  
   - Пойдём, архангел! - улыбнулся он, помогая мне встать. - С тринадцатым "Юнкерсом" управишься?
  
   - Постараюсь, - ответил я, выдавливая из себя ответную улыбку.
  
   Через десяток минут, миновав распростёртое навзничь тело молоденького часового, мы оказались на полевом аэродроме у самолёта.
  
   - Прошу! - Фролов картинно поклонился, указывая на распахнутую дверь в фюзеляже.
  
   Отдав ему портфель, я забрался в пилотскую кабину, уселся в кресло пилота. Непривычное расположение приборов, все надписи на немецком. Майор быстренько перевёл мне все обозначения на приборном щитке. Двигатель пару раз чихнул, и ровно застрекотал.
  
   - Готово!
  
   Лейтенант хлопнул люком.
  
   Самолёт стронулся с места и побежал по полю, набирая скорость. Сквозь мерный гул двигателей слышались крики, разрознённые выстрелы и вой сирены. Боковым зрением я заметил лучи прожекторов, принявшихся беспорядочно шарить в небе. Несмотря на чуждость и непривычность аппарата, взлететь нам удалось без проблем. Может, и правда я неплохой пилот?
  
   Летел я настолько низко, насколько можно было. И, если фрицы и выслали погоню, то нас она не обнаружила. Линию фронта пересекли, когда уже начало светать. При подлёте к аэродрому базирования я вышел в эфир на открытой волне.
  
   - Внимание, первый! Говорит "Фиалка-восемнадцать", повторяю, "Фиалка-восемнадцать", лейтенант Бобриков Иван Ефимович! Был сбит над территорией врага. Возвращаюсь домой на трофейном аппарате. Не стреляйте! Повторяю! "Фиалка-восемнадцать", лечу на трофейном самолёте, прошу посадки!
  
   - Ванька! Ты, что ли?! - ворвался в эфир радостный голос Владлена Шабаровского. - Живой, чёрт?
  
   - Так точно, товарищ старший лейтенант! - отрапортовал я. - Не стреляйте! Иду домой на "трофее"...
  
   - Давай, Ваня! Высылаю звено Тимофеева! Они тебя и посадят!
  
   - Принял! - Я щёлкнул тумблером радиостанции и улыбнулся. - Всё, мужики, скоро будем у своих!
  
   - Погоди радоваться, лейтёха! - пробасил майор Фролов. - Есть один момент!
  
   - Какой ещё момент? - поразился я. - Минут пятнадцать-двадцать, и мы у своих! Всё позади!..
  
   - Не всё ещё! - отрезал майор. - Тебя ещё ждёт разговор с особистом, поэтому слушай меня внимательно!..
  
   Я оглянулся на собеседника, лицо которого было ещё более насупленным и суровым, чем раньше, когда мы были на вражеской территории.
  
   - Как же так?..
  
   - Слушай и запоминай! - перебил меня майор. - Нас с Лёшкой ты не видел! Тебя сбили, ты прыгнул с парашютом, отбился от преследования... Захватил вражеский самолёт и вернулся домой. Подробности придумаешь сам. Не спорь! О нас - ни слова!!!
  
   - Но как же... - попытался возразить я.
  
   - Вот так! - отрезал тот. - У нас слишком важное задание, чтобы о нём знали даже свои! И не спорь! Как мы исчезнем, дело наше!.. Твоё - никогда и ни при каких обстоятельствах о нас не упоминать! Уразумел?..
  
   - Так точно, товарищ майор! Но как вы уйдёте с аэродрома?..
  
   - Не твоя забота! Веди лучше машину. Смотри, вон встречающие уже появились!
  
   И действительно, впереди, в стремительно сереющем небе, появились три быстро растущие тёмные точки. Вот они уже превратились в хищные силуэты истребителей, уже видны стали звёзды на фюзеляжах и бортовые номера. Я, на всякий случай, покачал плоскостями. Головной истребитель качнул в ответ.
  
   - Ванька, чёрт, неужели, правда ты? - ворвался в наушники недоверчиво-весёлый голос старшего лейтенанта Тимофеева.
  
   - Я, Егор, я!
  
   Истребители промелькнули мимо, вернулись, пристроились по бокам.
  
   - Давай, на посадку...
  
   - Есть на посадку!
  
   Ещё с десяток минут и шасси трофейного "Юнкерса" коснулись травы родного аэродрома. Аппарат запрыгал по неровностям почвы, гася скорость.
  
   На моё плечо легла тяжёлая ладонь майора Фролова.
  
   - Запомни, парень, ты нас не видел! Тебе же будет лучше!
  
   Неожиданно он, впервые за всё время нашего недолгого знакомства, улыбнулся.
  
   - Спасибо тебе, сынок!
  
   Самолёт, пробежав по полю положенное расстояние, остановился. Замерли винты. Со всех сторон к нему бежали люди. Пилоты, техники, даже вспомогательный персонал.
  
   - Сейчас выбирайся из самолёта и ври поубедительней! - не то посоветовал, не то приказал майор, ставший вновь серьёзным. - Можешь даже приврать немного, заслужил!
  
   Он ещё раз хлопнул меня по плечу, подмигнул и освободил выход из кабины.
  
   - Прощай!
  
   - И вам за всё спасибо! - выдохнул я, всё ещё не веря, что весь этот кошмар закончился.
  
   - Давай уже, летун! - лейтенант расплылся в улыбке и сунул мне в руку широкий эСэСовский кинжал в ножнах. - Это от меня, на память!.. Иди, давай!
  
   Не помня себя от радости, я торопливо пожал им руки и буквально вывалился из самолёта.
  
   И тут же попал в водоворот криков, объятий и рукопожатий. Знакомые, малознакомые, и совсем незнакомые лица. Все радостно улыбающиеся, как будто уже наступила Победа! Одобрительные выкрики, хлопки по спине, рукопожатия. Кажется, меня даже собрались качать! Но от этого кошмара меня избавили небесно-васильковые глаза Машеньки Овечкиной.
  
   Не обращая ни на кого внимания, девушка обвила руками мою шею, впилась своими губами в мои, разбитые и опухшие, а потом уткнулась лицом мне в грудь, заливая трофейную эСэСовскую форму слезами, и приговаривая, сквозь всхлипы:
  
   - Ванечка, родненький мой! Любимый! Живой! Вернулся!..
  
   Были, конечно, потом, и доклад командиру части, и трудная беседа с особистом, и брехня на посиделках с друзьями-пилотами. И орден. "За проявленные мужество и героизм"...
   А вот лейтенанта Миронова с майором Фроловым ни одна живая душа не видела, хоть и собралось на лётном поле сотни полторы народу, и многие сразу же полезли в трофейную машину.
  
   И куда делись?..
  
   Одно слово - фронтовая разведка!
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"