Аннотация: Читаю жития Великих Подпор... Нахожу много нового и интересного
Глава 11. Жития Великих Подпор
- Вот это да!
- А вот это - нет!
Перепалка мне надоела, и я, стараясь перекричать всеобщий ор, громко извинилась, положила на тарелку яблочек пяток, чтоб покушать хоть чуток, и поднялась в свою комнату. Села в кресло и принялась читать жития Подпор в изложении мага Утряма.
Книга оказалась мало того, что рукописной, а почерк - убористым и плохочитаемым, так еще и строки скакали, налезая друг на друга. То ли Утрям создавал свой шедевр практически в полной темноте, то ли кто-то постоянно толкал его под руку. Но, поскольку в библиотеке про Подпор больше ничего не имелось, пришлось разбирать рукопись, ковыряясь в малопонятных загогулинах.
Первое житие повествовало про пастуха Кайнана.
Для начала, наверное, надо сказать про то, как неприязненно восприняли люди открытие Святым Улией магического порошка. Называли его и дьявольской солью, и бесовской отрыжкой, и нечистым песком. Улия ходил от дома к дому, предлагая помощь и демонстрируя силу могуллия, дабы облегчить простым труженикам их непосильный труд, но получал лишь комья в спину да добрую - точнее, злую - порцию ругательств. В принципе, в самом начале у Святого было лишь два действенных заговора, подкрепленных порошком: на хороший урожай и против немощи телесной. В первом случае следовало посыпать могуллий по периметру огорода, во втором принять малую толику внутрь либо втереть в немощный орган. Селяне, привыкшие полагаться на навоз в качестве удобрения и травки при хворях, скептически отнеслись к Улии с его нововведением. И лишь молодой пастух Кайнан ему поверил.
Был Кайнан, по словам Утряма, открыт душою и непосредственен сердцем. С утра до вечера пас овечек на лугу, сочинял песенки да поиыгрывал на дудке. Радушно приветствовал всех, кого встречал. Поэтому появление путника в монашеской рясе с котомкой его несказанно обрадовало. Обменявшись приветствиями, они разговорились, и монах предложил юноше помощь в излечении. Тот ответил - не болею, мол. А овечки, не унимался монах. Кайнан смущенно ответил, занедужила, мол, одна, что есть, то есть, не углядел, как она в овраг свалилась да ногу повредила. Дальше юноша стал свидетелем чудесного исцеления своей подопечной и возликовал. Сей порошок, заявил он, достоин воспевания. И немедленно воспел его в одной из баллад. Эта баллада и легла впоследствии в основу мощного оздоровительного заклинания.
Дальше произошло вот что. Кайнан, уверовав в чудодейственные свойства могуллия, принялся денно и нощно его воспевать, не забывая упомянуть и о монахе. Песни его передавались из уст в уста, и недоверие к Улию постепенно сменилось если не на уважение, то как минимум на терпимость. Теперь, если он предлагал свои услуги, его преимущественно не гнали, а лишь снисходительно позволяли творить волшбу. Заметили, однако, что в присутствии играющего на дудке Кайнана проку от волшбы становилось больше. Вскоре пастух нашел себе замену, сбыл овечек с рук на руки и отправился вместе с монахом нести людям истину о необыкновенном порошке.
Но забылись бы чудесные пастушьи песни, если бы им не повстречался писец по имени Рнав. Как сообщает Утрям, их встреча произошла в одном из придорожных трактиров, где Улия насыщался, а Кайнан услаждал слух едоков чудесной песней. Рнав по своему обыкновению методично изводил листы пергамента, записывая все, что видел и слышал - научившись однажды писать, он так пристрастился к этому делу, что занимался им практически постоянно. Улия обративл на него внимание и спросил, чем тот занят. Записываю песню, ответил Рнав, даже не подняв взгляда. Ты-то нам и нужен, обрадовался монах, а то Кайнан столько песен в день сочиняет, что даже со счета сбился, а уж чтобы запомнить слова - об этом даже речь не идет. Рнав только плечами пожал - отчего ж нет. Ему вообще было все равно, что записывать. Вот так его стараниями и были сохранены бесценные тексты пастушьих песен, из которых позже составили немало рабочих заклинаний.
Третьей Подпорой стала травница Инея. Именно она высчитала нужные пропорции для могуллия при добавлении порошка в отвары и настои. До сих пор не найден ее труд "Триста тридцать три добавки", где изложены основы зельеварения. Современные магические растворы - лишь крупица знаний Инеи, дошедшая до нас каким-то чудом. Третья Подпора - пожалуй, самая почитаемая из шестерки, мудрость ее несомненна и неоспорима.
Кстати, Утрям приводит тексты нескольких песен Кайнана, посвященных Инее. Из них можно заключить, что пастух был влюблен в травницу. Вот, например, начало одного из шедевров:
Приди ко мне под сень дерев,
Тебя я жду почти три дня,
Как серну ждет голодный лев,
Как мышь - крупу, седло - коня.
Под сладкий песенки напев
Приди ко мне под тень плетня.
О, ты, нежнейшая из дев,
Не мучь отсутствием меня.
Не уверена, что Инея, выслушав подобную песнь, рискнула прийти. Она вообще была человеком занятым и на глупости не отвлекалась. Хотя, по некоторым данным, использовала кайнановы вирши в работе над зельями. Наверное, пела в процессе варки.
Следующей идет Биаска. Утрям туманно намекает на некую связь между ней и Рнавом. Хотя по сути, четвертая Подпора всего лишь обеспечивала Улию и его соратникам безбедное существование. Во-первых, дама она была по тем временам довольно обеспеченная. Во-вторых, богатство ее с каждым днем росло как на дрожжах, к чему Биаска не прилагала никаких усилий. Ну, почти никаких. Разве что позволяла за небольшую плату пользоваться единственным на все селение колодцем, находившемся в ее дворе. В-третьих, она страдала падучей и была готова озолотить каждого, кто избавит ее от сей напасти. Но селяне довольствовались лишь колодезной водой. Улия оказался первым, кто попытался вылечить болезную. Окончательно не вылечил, но приступы стали намного реже и менее утомительными как для Биаски, так и для окружающих. Возблагодарив небо, дама поклялась до конца дней своих обихаживать монаха и его друзей и снабжать всем необходимым - едой, одеждой и кровом. От последнего Улия сотоварищи отказались, остальное же принимали с благодарностью.
Пятым в шестерке Подпор стал лекарь с очень созвучным профессии именем Лепарь. Он в сотрудничестве с травницей готовил на основе могуллия разнообразные снадобья, а позже принялся за изготовление артефактов. Он же составил основную классификацию последних, которой все маги пользуются до сего дня. А именно: артефакты лечебные, бытовые, защитные, оборонные и запрещенные.
Но самый главный вклад в создание артефактов внес кузнец О-Фрари, шестая Подпора Святого Улии. Маг Утрям перечисляет далее основные наработки кузнеца. Список занимает три страницы, и я начала задремывать на второй, когда наткнулась на знакомое Яблоко Света, по-другому именуемое "Ябло-ковчежец". Сей магический предмет служил для сохранности некой ценной вещицы, а именно - веретенца, назначение которого к большому моему сожалению Утрям не указал. В конце списка шли шесть кинжалов с символами Подпор. Как утверждалось в рукописи, жальца сии служат делу искоренения тьмы и привнесения в мир чистой магии и света.
Тут я решила немного прерваться и принять ванну. Ночью-то помыться не успела, срубилась, как подкошенная. Да и утром было не до того. Решив дочитать труд Утряма в процессе омовения, пошла в туалетную комнату.
Большая бледно-розовая ванная стояла в центре. Вокруг нее на мраморном с темно-розовыми прожилками полу лежали пушистые коврики всех оттенков розового. Стены до середины облицованы тем же мрамором, а выше украшены росписью по штукатурке - розы, розы, розы... В общем, мечта девочки-подростка.
Халаты на вешалке в количестве трех штук - слава Святому Улии - оказались белыми.
Я потрогала круглый бок ванны. Теплая. Значит, все готово к купанию. Это радовало. Ванна в моей квартире частенько барахлила - не наполнялась водой или не прогревалась до нужной температуры.
Сняв с ванны большую легкую крышку, я порадовалсь - небольшая шапка пены, приятный цветочный аромат, теплая, но не горячая вода. В общем, тут сделано все, чтобы сделать нашу жизнь чутоку приятней.
К слову сказать, в моей квартире ванна была намного, намного меньше. Сидячая. То есть, верхняя (и лучшая) половина меня во время помывки торчала из воды. Конечно, определенные плюсы в такой конструкции имелись. Например, небольшой объем воды на одну помывку. Количество могуллия для нагрева. Отстутствие необходимости посещать общественные бани и отдавать свое тело на обозрение и потеху публике.
Большая ванна была у маминой подруге, к которой мы ездили в гости на пару недель. Она - ванна, а не подруга - сразу покорила заставила... нет, не полюбить, но уважать. Любовь моя отдана родной, сидячей, а эта - словно праздник, который случается несколько раз в году.
Воду набирает, наверное, Сварт. Или его жена.
Но неужели кто-то из них рассыпает по поверхности воды лепестки роз? Я хмыкнула. Представила, как вылезаю из ванны вся облепленная лепестками. Хмыкнула еще раз. Надо сказать, чтобы не делали этого впредь.
Однако едва я погрузилась в воду и вдохнула усилившийся розовый аромат, как из глубин памяти всплыла странная картина. Меня, лежащую на кровати, поднимают большие сильные руки, опускают в воду, где плавают красные и розовые лепестки, и нежный голос говорит:
- Вот так, моя милая, вот так... Будешь купаться в розах, вырастешь нежной, как роза. Самой красивой вырастешь, самой умной...
Там, в видении, я не понимала, кто меня купает. Единственное, что знала - это самый близкий, самый родной человек...
Я моргнула. Видение пропало. Что это было? Ложное воспоминание? Нездоровые фантазии? Видимо, да. Странный замок, странная комната. Надо спросить у Сварта, кто здесь жил раньше.
Теплая вода расслабила уставшее тело, призывая к полноценному отдыху. Однако я пересилила себя и мужественно раскрыла Утрямов труд. Продолжила чтение и попыталась вникнуть в символьную систему, а именно: почему тому или иному соратнику соответствует определенное животное и откуда взялся тот самый перевернутый треугольник.
Возможно, на кинжалах изображены домашние животные Подпор. Или таким образом мастер подчеркивал их характер.
Впрочем, может быть, никакой связи зверюшек с подпорами не было.
Я не заметила, как задремала.
Очнулась, когда в дверь кто-то поскребся. Ойкнула и крикнула "Нельзя!"
В ответ раздалось истошное мяуканье. Я вспомнила, что в замке еще в мой первый приезд обитал огромный черный котище. Не это ли чудище разбудило меня утром? Ну и что ему понадобилось на сей раз?
Выбравшись из ванной, я, не подумав накинуть на себя хотя бы халат, распахнула дверь.
И тут же снова захлопнула. Потому что в комнате, кроме кота, стоял Гвейнард. В короткое мгновение я успела заметить его изумленный взгляд.
Я быстро схватила полотенце и принялась лихорадочно вытираться. Ужас, ужас. Ну почему я не выгляжу, как та нахальная девица? И что теперь делать? Никогда больше не смогу посмотреть ему в глаза. Стыдно. Ни слова больше не скажу.
И тут же крикнула через дверь:
- Чего тебе?
- Мне или коту? - уточнили из-за двери.
- Стучаться надо, - я стала заводиться.
- Мы стучались, - не очень убедительно сказал Гвейн. - Но никто не ответил.
- Именно поэтому ты решил вломиться. Логично.
Гвейн полмолчал. Скзал глухо:
- Слушай, Мира, я вообще ничего не успел разглядеть. Честно. Поэтому давай выходи. Не люблю разговаривать через дверь.
Все еще злясь, я сняла с вешалки халат. Заметила несколько лепестков, прилипших-таки к моему телу. Представила, как Гвейн глядит на меня, голую, всю в розовых лерестках, и внезапно захохотала. Интересно все-таки, что он подумал, глядя на эдакую дурищу?
Я накинула халат и закусила губу, чтобы прекратить хихикать. Открыла дверь. Взгляд Гвейна был чист и незамутнен. Хорошо, не будем акцентироваться на скользких моментах. Чтобы скрыть смущение, схватила на руки кота, который тут же стал обтирать об меня башку. Сказала:
- Кстати, рукопись Утяма содержит много интересного. Я как раз дошла до кинжалов. Хочешь ознакомиться?
Гвейн кивнул. Я свалила недовольно мякнувшего кота на кровать и вернулась в ванную. И ахнула.
Вздремнув во время водной процедуры, я выпустила книгу из рук, и теперь она плавала среди лепестков на поверхности воды, которая почему-то становилась все чернее и чернее. Неужели я была настолько грязная? Выловив дрейфующую книгу, я снова ахнула. То, что я принимала за грязь, были чернила. Я умудрилась вымыть не только себя, но и почти все страницы рукописи. Последние - практически начисто.
Опустившись на пол ванной, я расправляла мокрые листочки. Дура набитая, идиотка. У себя в музее трясусь над каждым артефактом, а тут загубила такой ценный документ! Гвейн тихо постучал, потом приоткрыл дверь и, не заглядывая, спросил, можно ли ему зайти или я в таком виде, что лучше подождать.
- Лучше меня убить, - мрачно ответила я. - Я как раз в таком виде. Вернее, состоянии.
Дверь распахнулась рывком.
- Что случилось? - в его голосе слышалась тревога.
- Вот, - я потрясла выстиранной рукописью. Темные брызги полетели во все стороны, попав на мой светлый в цветочек халат и на его белую рубаху.
- Решила окропить меня святой водой? - озадаченно спросил Гвейн.
- Рукопись пропала! Я уронила ее в ванну!
Он взял у меня из рук книгу, поворошил страницы и недоуменно спросил:
- Уронила в ванну? И именно поэтому смеялась?
- Конечно, не поэтому, - прорычала я.
- Тогда я не понимаю... - он и вправду не понимал. - Зачем ты ее уронила?
- Что значит - зачем? Низачем. Случайно. Потому что спала! В ванной! Представляешь? Заснула как идиотка. И позволила книге вымыться. Смыть с себя все записи мага Утряма! - Я часто-часто заморгала, чтобы прогнать слезы. Шмыгнула носом. - Даже не представляю, как буду оправдываться перед Данни. И как теперь восстановить записи.
Гвейн уставился на меня, потом перевел взгляд на книгу:
- По-моему, они сами прекрасно восстанавливаются.
- Что?!
Подскочив, я уставилась на мокрые страницы. На них медленно, будто нехотя, проявлялись слова. Нет, сперва стали появляться отдельные буквы, символы, которые постепенно складывались в текст.
- Но... это совсем не то, что здесь было, - пробормотала я.
- Ты уверена? - Левая бровь Гвейна вопросительно поднялась. - Может, просто не дошла до этого места?
Лихорадочно пролистав уже прочитанные страницы и узрев на них незнакомые строки, я покачала головой:
- Нет, это что-то другое. Во-первых, те записи были сделаны черными чернилами, а эти почему-то красные. Во-вторых, тут какие-то формулы, а там не было ни одной. И вот эти строки мне тоже незнакомы: "Когда задремлет старый сад, под яблоней отыщешь клад".
- Интересно, - сказал Гвейн.
- По-моему, ничего интересного. Дурацкие стишки.
- Я не столько про стишки, сколько про способ подачи материала.
- Способ подачи? Ты вот про эти строки? И что тебе показалось интересным? Красные чернила?
- И они тоже. По какой-то причине автор... как его?
- Маг Утрям, - подсказала я.
- Да, он. Написал жития Святых поддержек...
- Подпор! Неужели так трудно запомнить?
- Извини, если невольно оскорбит тебя в твоих лучших религиозных чувствах. Конечно, Подпор. Итак, он запечатлел жития смываемыми чернилами, но перед этим те же самые листы исписал симпатическими.
- Какими?
- Ты не знаешь что такое симпатические чернила? Они как правило незаметны и проявляются под воздействием определенного вещества. В нашем случае - воды. Обычно ими записывали страшные тайны, предназначенные только для одного адресата. Или для узкого круга людей. Как полагаешь, зачем это сделал наш незнакомый маг? Что такого в этих стишках, если на них пришлось переводить драгоценные чернила?
- Понятия не имею.
- Тогда давай дадим книге высохнуть, а потом вместе ознакомимся с ее содержимым. Может, появятся какие-то разъяснения.
Ничего другого не оставалось. Мы вернулись в комнату, где Гвейн положил книгу на подоконник.
Я выглянула наружу. Под окном росли яблони. Много яблонь. Стройными рядами они уходили вдаль, ветви их гнулись под тяжелыми плодами, некоторые почти касались земли.
Под яблоней отыщешь клад.
Дурацкие стишки.
Интересно, под какой именно? И почему лишь когда сад задремлет?
Кстати, а когда он задремлет?
- Возможно, зимой, - сказал Гвейн.
- Ты что, читаешь мои мысли? - недоуменно посмотрела я него.
- Да какое там чтение. Просто смотрю туда же, куда и ты. И сопоставляю с только что прочитанным. Со стишками. Когда задремлет старый сад? Кстати, он ведь достаточно стар, так? Ну, и когда? Скорее всего, зимой. Или осенью.
- Так сейчас и есть осень.
Я жадно вглядывалась в ряды деревьев, пытаясь угадать, под какой именно яблоней следовало искать клад.
- Может, его уже давным-давно отыскали, - предположил Гвейн.