-Допился!!! Мерещится! - обреченно и с ужасом подумал Костя.
Мужской силуэт за столом пошевелился и почесал затылок.
-Шурец! Шурец, проснись! - Костя попытался растолкать безмятежно спящего на полу приятеля, но тот только всхрапнул, да так, что, казалось, оконные стекла вот-вот вылетят.
-Да не буди ты его! - послышался хрипловатый голос.
Костя обернулся. Незнакомый мужчина средних лет преспокойно наливал себе коньяк в стакан Шурика.
-Пусть спит, ну его. Лучше иди сюда. - Мужчина плеснул коньяк и в Костин стакан. Косте ничего не оставалось, кроме как подчиниться. -Ну, будем! - непонятно откуда взявшийся гость чокнулся с ним и выпил коньяк залпом. Потом налил себе новую порцию, по-хозяйски достал из холодильника бутылку кока-колы и разбавил коньяк. Хозяин с ужасом смотрел на него.
-Что, белая горячка, думаешь? Думаешь, я призрак? Видение? Да нет, до этого тебе еще далеко, больно молодой ты и здоровый лось. Я в твоем возрасте на этой кухоньке не так пил, эх... И разговоры мы вели, а не просто так коньяк глушили, чтобы потом на ковре, как твой приятель, храпеть... Эх...
-Вы...тут раньше были?? - спросил Костя.
-Жил даже. И интересно жил. Не то что вы. Что уж говорить, были времена.
-Я...уж...вижу... - умирающим голосом сказал Костя.
-Расслабься, не зеленей, не сожру я тебя. Налей себе еще лучше. Ну пришел к тебе человек, ну и что? Представь себе, что я обычный гость.
-Но вы-то не обычный гость...
-А чем я так необычен?
-Нууу... - Костя пригляделся к странному человеку. И вправду, ничего ведь необычного. Мужчина средних лет или около того, с усами, со стрижкой, одет в брюки и рубашку. Все самое обыкновенное. Разве что глаза какие-то не такие. Но что в них не так, он сказать не мог.
-Ну что?
-Да ничего...
-А что в глаза мне вперился тогда?
-Бе-безуминка там у вас! - выпалил вдруг Костя.
-Хм... Ну, может оно и так. - сказал гость. -А ты сам-то вообще кто?
-Что значит - кто?! - оскорбился хозяин. - Я здесь живу! Я - домовладелец!
-Тихо, не кипятись, - необычайно строго ответил собеседник. - Во-первых, ты такой же домовладелец, как я испанский летчик, квартира эта не твоя, а твоей тетки, а во-вторых, когда тебя спрашивают "кто ты?", надо отвечать именно о том, кто ты, кем ты являешься, а не какую роль ты на данный момент играешь. Ну?!
-Ну...ммм... вообще-то я поэт, - робко произнес Костя.
-Хм. Это интересно. Я тоже, правда, в твои 24 годика я как-то стеснялся заявлять об этом так громко...
-Оппозиционный поэт! - вдруг почему-то визгливо добавил хозяин дома.
-Спокойно!.. Хм. Это еще интереснее. А против кого, так сказать, оппозиционируешь?
-Как...как это против кого?! - Костя забормотал. - Против...власти. Режима!! У нас однопартийная диктатура!..
-Диктатура, ну и что? - невозмутимо спросил странный собеседник.
Костя несколько раз открыл и закрыл рот, силясь выразить свое недовольство уже самой постановкой вопроса более-менее членораздельно, но вместо этого издал странный звук, больше похожий на стон, и плеснул себе коньяка, который тут же залпом и выпил.
-Как что?! - заорал он.
-Спокойно, друг мой, ты говорил мне, что ты поэт, а не неврастеник, а это, насколько я помню, не одно и то же. Кстати, что гостю не наливаешь? - гость плеснул и себе.
-Диктатура! - продолжал орать Костя. - Только вслушайтесь в это слово - дик-та-ту-ра!! Вам что-то диктуют, а вы обязаны делать! Разве это достойно человека! Разве это нормальная жизнь! Но ведь кто-то так считает! И они диктуют другим людям, как им жить! А те слушаются! И страдают! Слушаются! И страдают!..
-Ну хватит, в общем, понятно. И каковы твои поэтические подвиги против столь ужасной диктатуры?
-Я прочту, а вам не понравится. - начал ломаться хозяин.
-Если ты поэт, то ты и не должен стремиться нравиться.
-Ладно. - Костя почему-то отвернулся от собеседника и, смотря в окно, сосредоточенно пробухтел:
Закажу себе на ужин
Панихиду по свободе,
Глупость по последней моде
И политики полкружки.
Поброжу под фонарями,
Надышусь весенней влагой
Да заправлюсь новой брагой,
Чтобы двери отворялись,
Чтобы воля оклемалась,
Над сердцами воспарила...
Чтобы серость не сгноила,
Чтоб ей в лапы не попались
Живость мысли, сладость боли
И звучание гитары.
Но лишусь я браги жара -
И исчезнет жажда воли,
И наступит новый ужин,
И мне снова станет нужно,
Чтобы убежать от моды,
Терпкой влаги для свободы.
-Кхм. Не заправиться ли нам еще брагой? - спросил гость, показывая на пустую бутылку коньяка.
-Я вам стихи читаю, а вы пьете!! - оскорбился автор. - Постеснялись бы! И так у меня денег нет! В шкафу последняя бутылка! Не нравится - так и скажите! Мне тоже, положа руку на сердце, не нравится, ну и что? А Шурцу нравится, и многим знающим людям - нравится! Они говорят, это очень точно выражает наш общий дух, между прочим. И еще это выражает мою боль. Мою! Личную!!
-Я не хотел сказать, что мне не понравилось, отнюдь. Наверно, в этом что-то есть, хотя это что-то мне малопонятно. Впрочем, многое из того, что происходит сейчас, мне вообще непонятно, так что можешь не обращать внимания.
-Послушайте, а кто вы вообще такой? - закричал вдруг Костя, как будто протрезвев. - Вы просто так пришли в мою квартиру, причем совершенно незаметно! Сели тут, начали пить мой коньяк, да еще и с колой, стихи меня тут просите читать, расспрашиваете обо всем, как на допросе. А вы-то сами кто??
-Я могу тебе рассказать, кто я. Лишь бы ты был готов это услышать.
-Готов, готов, не надо загадочности-то напускать! - злобно сказал хозяин. - Я всегда готов знать, кто у меня в доме ни с того ни с сего появляется.
-40 лет назад я точно так же сидел на этой кухоньке, как ты. Кстати, как я уже говорил, я тоже был поэтом, и тоже оппозиционным. Это была квартира одного из моих товарищей, я появлялся здесь часто.
-40 лет назад?! Да вам сейчас столько и есть, а то и меньше! Не смешите меня, 40 лет назад вы в лучшем случае ползали по полу.
-Не готов ты, Костя, меня слушать. 40 лет назад мне был 31 год. Так что я даже не ползал.
-Что-что?..
-Не веришь? Ну поезжай завтра на Востряковское кладбище, сразу за братскими могилами, линия 19, найдешь там плиту - "Протопопов А.А., 1938-1995". Это мои фамилия, инициалы и даты жизни в этом мире.
Спокойно, - сам себе сказал Костя. - Это сумасшедший. Его надо выслушать, а то еще бушевать начнет, и как-нибудь выгнать.
-Я не сумасшедший, - сказал Протопопов А.А.
-Но вы утверждаете, что вы мертвы!!
-Для вашего мира - мертв. Для того мира, где существуют могильные плиты, на которых можно написать фамилию, инициалы и даты жизни. В этом же вашем мире существует диктатура, и борцы с ней, и оппозиционные поэты, и непрошенные гости, пьющие коньяк с колой. Которой 40 лет назад у нас не было.
-Уж извините меня, - язвительно сказал хозяин. - Я вот такой, видимо, глупый, других миров не знаю... Может, вы еще с другой планеты?
-Уже знаешь. Считай, что через меня ты прикасаешься к этому другому миру.
Костя злобно посмотрел на собеседника. Ему все это начало надоедать.
-Теперь послушай меня. Я постараюсь объяснить понятнее. Я тебе говорил, что ровно 40 лет назад я сидел на этой кухне на стуле и пил коньяк, так?
-Ну?
-Это было, Костя.
-Было и исчезло, что с того?
-А кто тебе сказал, что это исчезло?
-Это и так понятно. Каждую секунду мир меняется. Мало ли что было когда. Физика пока еще не научилась возвращать время.
-Что значит - не научилась физика? Это значит - люди пока еще не разглядели эту возможность. Но это не значит, что ее не существует. Люди вообще поразительно наивны, они считают, что существует только то, что они видят, слышат, трогают, или то, что открыто какой-то наукой. Но это вовсе не значит, что они доказали, что ничего другого, кроме того, что они видят или доказали, нет.
-То есть, мертвецы все же могут приходить к живым? А вы случайно не какой-нибудь там черный маг? Или колдун? - язвительно сказал Костя и налил себе просто колы. Его начала зверски мучить жажда.
-Мда... Тебе не объяснишь... В мои времена достать Ницше было сложно, но тем не менее я знаком с идеей вечного возвращения, кажется, гораздо лучше, чем ты.
-Да знаком я с ней, знаком. С 16 лет Ницше читаю. Но нельзя же воспринимать ее так буквально! Что, в конце концов, вы хотите сказать? Каждый момент вашей, пусть даже и ценной, жизни будет повторяться много раз? Я что теперь, каждую ночь буду вас здесь видеть? И почему тогда я вижу именно вас, а не кого-то еще?
-Костя. Забудь слово "нельзя". И представь себе на минутку, что это не я у тебя в гостях, а ты у меня.
-Кхм. Представить-то могу...
-И запомни одну-единственную вещь: если ты чего-либо не видишь, или если кем-то "положено", чтобы чего-либо не было, если что-то не доказано, то это не значит, что его нет.
-Ладно, а вы-то тут причем? Я уже верю, что вы есть, хоть вас и не должно быть.
-Я есть здесь, в этой кухне. Я, 31летний поэт и околодиссидент. Я, 7летний, играю в мяч в 45м в Уфе, на грязном пустыре. Я лежу в августе 91го на диване на своей даче под Раменским, смотрю, как по Москве идут танки. Я есть и там, и там, потому что это было. Я навсегда есть там, где я был. И ты тоже, и все остальное точно так же. Каждая секунда нашего бытия - возвращается. С каждой новой прошедшей секундой. И проблема только в том, что вы этого не видите, так как эти возвращения не принадлежат к той ограниченной до крайности сфере, которую вы называете "реальной жизнью", думая, что кроме нее больше ничего нет.
-То есть, все, что произошло когда-либо, как бы откладывается в памяти вселенной?
-Наконец-то ты начинаешь понимать. В общих чертах - да. Так называемая "память вселенной" - не что иное, как бесчисленное количество плоскостей, автономных мирков, в каждом из которых застыло событие или действие. И попаданий из одной такой плоскости в другую практически не происходит, или происходит, но очень редко, наш случай - одно из таких попаданий. Вот почему я говорю, что это ты у меня в гостях.
-Но почему именно я?
-Сложно сказать, чем ты подготовил к этому свое сознание. Скорее всего тем, что мы допиваем. Видимо, для вас это единственный способ освободить свое сознание, отпустить его на волю, за колючую проволоку вашей ограниченности. Впрочем, я не скажу, что для нас тогда это было по-другому. И я не скажу тебе, почему. Я не знаю. Если во всем этом будет некий смысл, ты поймешь его позже.
-Ладно, черт с вами, поверил. Но все-таки что бы вы мне сказали про мои стихи, раз вы тоже оппозиционный поэт? И почему я вас не знаю, не читал? Вас так и не напечатали?
-Если бы не напечатали одного меня...
-Ну вот, а вы тут удивляетесь, что это я так ужасаюсь диктатуре. Сами-то как жили!! Не было бы диктатуры, вас бы печатали.
-А ты думаешь, что поэт - это тот, кто есть на бумаге?..
-Не кривите душой, ни один поэт не хочет писать "в стол".
-Не криви душой и ты, ни один поэт также и не хочет идти в ногу со временем, а хочет его опережать. Ты оппозиционен и непонят? Не оценен? В этом твоя сила.
-Опять меня мордой об стол, да?! То есть, вся моя сила - покуда меня нет для широких масс?
-Не возбухай, Костя. Для широких масс тебя никогда не будет в принципе - им не нужна поэзия. По крайней мере, после написания выпускного сочинения.
-Но сейчас я есть для узкого круга людей. Очень узкого. Я не могу издаться, у меня нет на это денег, издательства печатают только то, что продается. А такие, как я, - мы не продаемся.
-Костя. Дело не в продажах. Не будь того, что ты называешь диктатурой, - не было бы тебя. Ты бы не писал.
-Писал! О любви, природе!
-Но это был бы не ты.
-И все равно свободы хочу... - захныкал хозяин. Гость на всякий случай отодвинул от него стакан.
-Здесь не будет свободы, Костя. Это миф. Но без него уж очень горько жить.
Около трех часов дня Константина разбудил телефонный звонок.
-Кооооостяяяааааааа! - истошно заорал в трубку знакомый голос. - Как жизнь, Костян?! Сто лет тебя не слышал, двести не видел!! У нас тут обед на работе, решил позвонить-вспомнить двоюродного братца!!
Это был не кто иной как Валька - самый успешный Костин родственник. Несколько лет назад он уехал в Бельгию на стажировку в одну всемирно известную пивоваренную компанию. Там он чем-то настолько поразил брюссельских пивоваров, что те оставили его у себя, а не выслали, как всех остальных, в Москву - открывать филиал компании у нас. С тех пор Валентин постоянно жил в Брюсселе в крошечной, но уютной квартирке, усердно управлял процессами пивоварения, поскольку уже стал менеджером среднего звена, по праздникам и выходным мотался по Европе, а в отпуск обычно приезжал домой. Каждый приезд он навещал Константина - они дружили с детства. Но в этом году в отпуск приехать в Москву ему не удалось, и он компенсировал это звонками.
Константина с похмелья охватывало состояние депрессивное. Поэтому он не преминул тут же вылить на брата все, что накопилось. Особенно с похмелья от Кости доставалось собственному алкоголизму и товарищам, которые, по его мнению, и направляли его на этот нездоровый путь.
Валя знал, что "поэтические депрессии", как он это называл, длятся недолго - до следующего прихода упомянутых товарищей. Но в этот раз брат как-то уж слишком страдал. Ему пришла в голову идея.
-А послушай, Костян, - сказал он. - Что ты там закончил два года назад? Факультет французского языка?
-Нну да, - промычал Костян.
-Вот и чудно. Не хочешь поработать с французским языком вживую?
-Это как?
-По моим стопам пойдешь. Сейчас же весна, новый набор на стажировку. Мы расширяемся, понимаешь. Смотаешь на год ко мне в Бельгию, поработаешь в европейской компании, станешь человеком, отопьешься приличным пивом, да и не только, а не вашим сомнительным Московским коньяком. Стажировка не напряжная, тут все добрые, трудовой кодекс, как говорится, чтут. В выходные будешь кататься по городам, а то и по странам, кадрить девочек, писать свои вирши...
-А...это что, так и вправду можно? - спросил еще с трудом все понимающий Костя.
-Тут все можно, тут свобода! Та самая, на отсутствие которой у вас ты мне все время плачешься.
С похмелья Костя с трудом представлял себя стажером в бельгийской пивоваренной компании. Но Валька был столь убедителен, да еще и сладкое слово "свобода" сыграло с ним шутку... В общем, он согласился. Тем более что до окончания набора кандидатов оставалось всего полтора дня - вовремя оказался родственник со своим звонком. Нужно было решать сразу. Всего и дел-то было: заполнить подробную анкету на французском и пройти тест на собеседовании, ответы на который прислал ему тот же Валька - наивные бельгийцы давали стажерам из года в год один и тот же тест. Его инязовский диплом пришелся кстати - Костя был тут же оценен как весьма перспективный стажер только потому, что более-менее прилично помнил французский. Кроме анкеты, теста и собеседования никаких этапов больше не было, прошло всего три недели с Валькиного звонка - и ему объявили о том, что Брюссель ждет его через неполные два месяца.
Костя тут же позвонил Вальке. Валька бурно, но коротко, поздравил его, выразил свою радость по поводу скорой встречи и унесся куда-то не то на совещание, не то в командировку. Почему-то только после этого скомканного разговора до него стало потихоньку доходить, что эти неполные два месяца - последние два месяца его дерганой, непредсказуемой, но устоявшейся жизни. Потом уже все будет по-другому.
Впрочем, чего уж в его жизни было непредсказуемого? Временные подработки, встречи, чтения "для своих", банкеты, переходящие в небольшие запои. Не так-то уж было плохо, что он наконец-то сменит это все. Когда-то ему казалось, что это и есть жизнь поэта, писателя, художника. В действительности же в этой среде вращалось много совершенно разных людей, как и везде. Пусть уж он наконец заживет там, где по всем параметрам лучше. В конце концов, ну что его держит здесь? Что вообще способно по-настоящему держать человека где-либо?..
В его богемно-алкогольной среде новость восприняли как-то странно, как показалось ему. С одной стороны, он и не ждал особых восторгов, ведь многие будут банально завидовать. С другой - нет, все же, он ждал их. Хотя бы неискреннего выражения радости.
Начинающий эротический писатель Разгуляев выразил надежду, что может быть в Брюсселе Полякова наконец-то оценят и напечатают, пусть даже в переводе с русского на французский. Он сказал также, что бельгийцы любят экзотику, а русские подпольные поэты - то для них как раз экзотика. С ним в полемику вступил патриотический художник с красивой фамилией Сухомлин. Он заявил, что русские уже никакая нигде не экзотика, и что вообще нация - это не товар, чтобы подпадать под пошлое определение экзотики. Испугавшись идеологического давления, Разгуляев посоветовал Косте "открыть свое творчество для более эротических мотивов" и убежал в другую комнату, где хозяйка квартиры - гражданская жена литератора Гробовского - разговаривала с еще парой гостей о пользе духовных практик. Сухомлин сочувственно посмотрел на Полякова и сказал, что, возможно, после этой поездки он вернется другим, и, скорее всего, не поэтом. Откуда-то взялся Гробовский, пожелал ему "не утонуть в корпоративном бескультурье" и тут же исчез на кухне. Почитательница поэтов второкурсница Гитиса Снежкова заметила, что если Косте станет скучно в Брюсселе без родственной русской души, то он всегда может выслать ей несколько сотен евро на билет к нему.
Собственно, все этим и кончилось. Впрочем, Костя махнул на них рукой. Да, и вправду надо сменить обстановку, думал он. Я не могу постоянно вариться в этой тусовке. А ведь это же тусовка, такая же, как эти идиотские телезвезды, только по сравнению с ними нищая. С другой стороны, ну а почему они должны бурно радоваться за меня? Сейчас что, брежневская эпоха? Сейчас выехать может каждый. И заграница - это вовсе не чудеса, хоть там и намного свободнее, комфортнее, чище.
Слова Разгуляева ему запомнились. А может и вправду там напечатают? Наверняка Валька что-нибудь знает, или кого-нибудь. Поможет.
Оставшееся время он посвятил оформлению необходимых документов. И покупкам в дорогу. Почему-то потребовалось весьма немало денег, хотя и жилье, и авиабилеты - все предоставляла компания. Как же дорого стоят всякие мелочи, думал он. Пришлось набрать дополнительных переводов. Две недели Костя даже не пил.
А в ночь перед вылетом ему вдруг приснился Протопопов А.А. Но в этот раз он не пил коньяк с колой и не рассуждал пространно, как тогда, а тихо и очень серьезно сказал: тебе много дано, Костя. И утром Поляков проснулся легко, с каким-то светлым чувством. Уезжать было ни чуточки не жаль. Как будто этот странный человек или призрак (он до сих пор не разобрался: был ли тогда Протопопов? или все же привиделся?) наполнил его энергией и воодушевил.
Первое впечатление о Брюсселе было, скажем так, не радостным. Костя тут же запутался в огромном аэропорту, просто несуразно огромном для такого небольшого города. Потом выяснилось, что Валька не сможет его встретить - срочно куда-то убегает, и поэтому ему придется добираться до квартиры самому. Для этого нужно было сначала доехать до центра города, потом найти вокзал и поехать не то на метро, не то на трамвае куда-то на окраину.
На вокзале прозаически пахло мочой. Костя испытал разочарование, как ребенок, которому подарили дорогую игрушку и тут же отобрали за плохое поведение.
На вокзале он тоже заплутал - в поисках входа в метро. Метро было неким гибридом нашего метропоезда и трамвая. Народу было не меньше, чем в московском. С чемоданами протолкнуться было особенно сложно.
Однако первые неблагоприятные впечатления быстро стерлись. Не прошло и недели, как Костя стал свободно ориентироваться в городе, изучил местный транспорт. Сама стажировка еще не началась, нужно было только оформить кое-какие документы. Все это время он проводил с Валькой, которому понравилась роль гида, правда, в основном водил он брата по барам.
Впрочем, начавшаяся работа тоже мало что изменила: дисциплинированные бельгийцы работали ровно с 8 до 17, точно так же должны были работать и стажеры. Отношение ко всем ним было доброжелательное. Или они просто привыкли улыбаться при каждой встрече? Костя иногда задумывался над этим, но приходил к мысли, что на самом деле ему все равно. Вечера он обычно проводил с Валькой и его компанией. Пару раз шатался по городу один, иногда сидел дома, писал емейлы знакомым и спал. Познакомился с другими стажерами - их всех поселили рядом.
В общем, темп жизни выработался. И он был довольно похожим на московский, с той только разницей, что там не было постоянной работы. Первые два месяца пролетели совсем незаметно.
Как-то в будний день, когда в "Делириуме" было не так много людей, как всегда, Костя сидел там с одним приятелем, тоже из Москвы и тоже стажером.
-Ну и как, кстати, твои стихи? - спросил он. - В них пропали горькие нотки?
-Эээ... - заикнулся. Костя. После приезда он так ничего и не написал - не было ни времени, ни желания.
-Ты же обрел, что хотел? - продолжал спрашивать приятель.
-Обрел, Серж, обрел. Живу как человек. Но стихов пока нет. Видимо, переоценка ценностей.
Потом он возвращался к этому эпизоду, и эпизод слегка пугал. А и правда - почему раньше стихи лезли пачками, почему он мог проговорить про себя их и забыть, просто так, ведь завтра все равно будет новое - не жалко! А сейчас их нет, и это воспринимается абсолютно нормально, не тянет на все это. Писать совершенно не тянет.
С другой стороны - а плохо ли ему без этого? У него тут интересная, насыщенная жизнь, ему просто некогда, он каждую ночь засыпает и спит, как сурок, сколько бы не выпил, здесь хорошо и спокойно, и очень заполненно.
В конце концов, он же не обязан быть поэтом, подумал он. И сам испугался своей мысли.
Раньше это было его жизнью, главным его делом, он это мог, ему было это необходимо, как пища, как сигареты. Тянуло. Теперь нет, теперь все по-другому.
Ну не пишет он два месяца, и что? Можно не писать годы, а потом начать снова.
Что такого, если он нашел себя в другом? Что плохого в интересе к бизнесу? Это, конечно, более тривиально, более пошло, но ведь он, Поляков, свободен выбирать то, что он сам считает нужным! Эта свобода, он еще не привык к ней. Еще по привычке ведет постоянные дуэли с главным внутренним оппонентом - самим собой, а иногда и с образами своих знакомых. Перед кем-то он до сих пор отчитывается, не может отвыкнуть, как будто боится.
Ладно, пройдет, подумал он. Хорошо бы мне здесь остаться, как Вальке. Он должен что-нибудь придумать по этому поводу.
Грязный, провонявший мочой подъезд. Всего одна тусклая лампочка - разве можно здесь что увидеть? Но Протопопов тянул его за собой, и Костя шел, шел, немного заторможенный, как будто не сразу все понимающий, пролет за пролетом, пока не оказались под самой крышей этой хрущевки. Там был как бы небольшой чердак - половина лестничного пролета наверх и железная сетка зачем-то, и запертый люк на крышу.
-Присаживайся, - сказал Протопопов. - Чувствуй себя как дома. Да ты и есть дома. Я здесь не одну неделю ночевал.
-Здесь?! - удивился Костя. - Как здесь можно жить?
-Очень просто, здесь никто не видит и не слышит, наверх же никто не ходит. Тут хоть умри - не сразу найдут. Так, кстати, однажды с одним из наших и случилось.
-Что, прямо здесь?
-Не здесь, но рядом. Впрочем, не ужасайся, кто сказал, что в жизни ему было лучше? Кто сказал, что смерть плоха? Не мысли стереотипами, Костя, я тебе уже говорил. Не все так просто, как хотелось бы нашему ограниченному восприятию.
-Зачем я здесь? Зачем вы меня сюда привели?
-Ты сам ко мне пришел. Я уже объяснял, как это происходит. А я в этот момент был именно здесь. Кроме того, мне интересно с тобой и мне хочется показать тебе свою жизнь. Наливай, кстати, не стесняйся. Сегодня я угощаю.
-Был я в Бельгии... - ошарашенно пробормотал Костя, - а оказался в Советском Союзе...
-Эх... И как таких тупиц на стажировки только берут. Ты - в другой плоскости. Бельгия здесь тоже существует. И Америка. И даже Новая Гвинея.
-Ну хорошо. А зачем тогда, по-вашему, я сюда пришел? Мне было вполне себе хорошо в моей плоскости.
-Ты что-нибудь написал в последнее время?
-Нет, пока ничего. Я пока еще не освоился. Не разобрался.
-Потому-то ты и здесь. Твоя сила в том, что ты хочешь разобраться. В первую очередь в том, что происходит в тебе. Познай самого себя - помнишь?
-Но не обязательно же делать это на чердаке хрущевки! И еще там, где когда-то лежал труп!
-Просто позволь границам своего сознания раздвинуться. И не будет ничего обязательного или необязательного.
Протопопов пошарил вокруг себя и обнаружил ржавый ключ. Этим ключом он открыл люк на крышу и удивительно ловко для своей грузной комплекции вылез туда.
-Давай тоже сюда. - сказал он.
Поляков повиновался. На крыше обыкновенной хрущевки он ощутил себя как будто на другой планете. После шумного Брюсселя, да и Москвы тоже он отвык от абсолютно тихих и темных ночей.
В домах не горело ни одно окно. Только тусклые фонари освещали площадки перед подъездами. Обычный московский двор казался мертвым.
Костя почувствовал очень сильную, необъяснимую тревогу, перешедшую в страх.
-Да, люди не только живут, но и умирают, - угадал его мысли Протопопов. - Ты чувствуешь сейчас смертный ужас. Ты никогда его не чувствовал, поскольку в вашей цивилизации не принято подходить к смерти близко, ее как бы нет для вас. Сейчас твое сознание сливается с сознанием умирающей в этом доме женщины. Она тоже жила как ты - внутри рамок, а теперь испытывает муки, внезапно освободившись от них. Что ж, ты увидел смерть. Возможно, ты окажешься способным увидеть и рождение.
-Но причем тут - познай самого себя? И причем здесь эта ночь, этот дом?
-Потому что и смерть, и рождение, и страх, и тишина - это тоже ты.
Ночной "Делириум" гудел как улей. Серж истошно орал:
-А теперь...я хочу поднять бокал за самого успешного стажера нашей группы - за тебя, Поляков!! Вы посмотрите на него - приехал будто не от мира сего, какой-то непонятый поэт, я думал - и откуда такого мамонта выкопали?! А теперь - самый успешный менеджер группы, мать его! За тебя, Поляков!!
Это был уже не первый и еще не последний тост, который Костя слышал в честь себя в эту ночь. Стажировка подошла к концу, изрядно пьяные менеджеры уже третий час полусидели-полулежали в креслах в подвальном зале бара. Девушки уже забывали поправлять спадающие лямки летних сарафанов, мужчины громко рассказывали анекдоты и матерились. Почему-то Костя чувствовал себя чуть трезвее других, хотя пил и веселился вместе со всеми.
Строчка про мамонта чуть-чуть задела его, хотя он уже давно ничего не писал и сам относился к своей прошлой оппозиционно-поэтической деятельности со снисходительным юмором.
-Чё, Поляков? - не унимался Серж, - тебе уже небось предложили здесь остаться, как твоему братцу, да? Будете вместе с ним мутить бельгийско-русское пиво?
-Да нет еще пока, хотя что-то об этом говорили, - сказал Костя.
-Ну ты, конечно, останешься? - спросила одна из девушек, - мы тогда к тебе приезжать будем, по обмену опытом...
-А я еще не знаю, останусь я или нет, - вдруг очень отчетливо и абсолютно трезво произнес Поляков.
-Ты еще думать будешь?! - зашумели все.
-Нет, Поляков сегодня не в себе, у него головокружение от успехов, - подытожил Серж.
Наутро Костя подумал, что, как ни крути, в Бельгии, конечно, лучше, и остаться здесь и работать дальше в пивоварении, да еще с Валькой - перспектива блестящая, но почему-то душа его к этому не лежала. Он решил, что в любом случае сначала съездит в Россию и там все обдумает еще раз, и только потом примет решение.
Он прекрасно понимал своих коллег, сам, как большинство людей, "искал, где лучше" и патриотом особенным не был. Но встреча с Протопоповым и та ночная прогулка по крыше девятиэтажки... Постоянные, вдруг снова появившиеся мысли о собственном творчестве, которого почти не стало... Все это как бы косвенно говорило ему: не торопись! Если ты примешь решение слишком быстро, ты что-то потеряешь.
-Ничего ты не потеряешь, - сказал Протопопов. - Просто нельзя одновременно идти двумя путями. И если с пути социальных стандартов свернуть можно, то с пути познания того, что находится над ними и над человеческой сущностью, уже нет. Потому что не только ты выбрал этот путь, он сам выбрал тебя. А две жизни сразу прожить нельзя.
-Я ничего не понимаю, - медленно произнес Костя. - Меня как бы разрывает. С одной стороны, я живу обычной жизнью, с другой стороны, эти наши с Вами ночные путешествия... Я чувствую себя в воронке, она затягивает меня. Как можно жить в мире человека, если одной ногой я уже в мире над человеком?
-Тебе много дано, Костя.
-Вы это уже говорили.
Невозможно было поверить, что этого города больше нет. Обычный провинциальный городок 30-х годов, только тронутый советской властью, тихий, патриархальный, со старухами, детьми во дворах. Работали магазины, парикмахерские, похоронные бюро. Менялась погода. А ведь потом, в 41м, жителям пришлось массово покинуть его. Всем, кроме 294 человек, которые добровольно решили уйти под воду вместе с городом.
-Для того, чтобы пережить рождение, Костя, надо пережить смерть, - тихо сказал Протопопов. - Не просто почувствовать, как это с тобой уже было, а пережить, то есть умереть, как умирал каждый. Стать одним из них.
-"История Мологи" - вслух проговорил Шурец. - Что-то, Костян, с тобой не в порядке. Вроде бы вернулся из заграницы, должен привезти всякой всячины, друзей созвать, фотографии показывать, а вместо этого читаешь какие-то странные книги. Это же только историкам интересно. Давно сгубила советская власть эту твою Мологу, туда теперь только любители острых ощущений ездят - полазать с аквалангом по дну, поискать древние церкви.
-Не интересно - не трогай, - огрызнулся Костя.
-Может, как Анна Всея Руси, напишешь про новый Китеж? - не унимался товарищ.
-Мне пока не интересно писать, - сказал Костя. - Не могу.
На улицах города изредка начали появляться люди с чемоданами, тележками, узелками. Кто-то ехал в Рыбинск, кто-то в Ярославль. Переселение только начиналось, но уже чувствовалась в воздухе суета, торопливость. Обреченности было мало, на первый взгляд она присутствовала только для старожилов, а молодежь, возможно, расценивала переселение как шанс - получше обустроиться на новом месте, попасть под хорошее распределение. Не было ощущения, что люди уезжают из города навсегда, для того, чтобы никогда больше не вернуться в него и даже не иметь возможности его увидеть.
Разве что нервно лаяли собаки - как будто боялись, что хозяева их забудут. Да мрачно перешептывались старухи, не любящие перемен и не ждущие уже ничего хорошего, просто желающие спокойно дожить свой век.
И местный юродивый, прохаживающийся по главной улице города взад-вперед, повторял: обречен на новую жизнь, обречен на новую жизнь.
А в конце февраля 41го улицы опустели: переселение было официально закончено.
Приезда его в компании как будто не заметили. С одной стороны, этого можно было ожидать - в конце концов, не жили же они одними его делами. С другой - опять же, некая зависть. Костя с удивлением понял, что ему в общем-то не важно, как его приняли. После Бельгии он стал смотреть на свою богемную тусовку иначе.
Нет, он любил их, по-прежнему это были те люди, с которыми ему было приятно выпить и порассуждать о жизни и сущем, но теми ли они были, кем себя позиционировали? Костя почувствовал фальшь. Все, начиная от рафинированного Сухомлина и заканчивая постельной вдохновительницей Снежковой, вели себя, как правило, довольно скромно, но во всем - во взгляде, жестах, интонациях - читалось какое-то плохо скрываемое чувство собственного превосходства, причем как будто бы обиженное, задетое.
Это игра такая, - думал иногда Костя, - они сами в глубине души понимают, что представляют из себя гораздо меньше, чем мнят, но это их гложет, и они играют в "великих", надеясь когда-нибудь слиться с ролью.
Как так получилось, что раньше он всех их считал большими, неоцененными талантами, людьми с передовыми взглядами, а теперь - просто потерявшимися интеллигентами, которые действительно в чем-то талантливее других, но в целом представляют собой обыкновенную околобогемную публику? И кто тогда он, какое место занимает он среди них?
Он терпеть не мог, когда его спрашивали, как же у него получалось целыми днями сидеть в офисе, выполнять рутинную работу...ведь это же так тривиально (они любили слова банально и тривиально). Да, работа не была особенно интересной, но она была обычной, необходимой работой, да и чем так нетривиально их постоянные сборища для разговоров "ни о чем и обо всем" и зачитывания друг другу своих стихов, например? Ведь это тоже было всегда. Про то, что стихов практически не написал, он пока молчал.
-Просто делай то, что обычно, - сказал ему Протопопов. - Видишь, тут все так же, как было, просто было несколько тысяч человек, а осталось 294 и мы с тобой. Умывайся по утрам, заваривай чай, выходи из дома - пока еще можно.
-Это будет страшно? - спросил Костя.
-Естественное не страшно.
-Сколько будет прибывать вода?
-Неизвестно. Пока еще затопление не началось. И насколько оно будет быстрым - никто не знает.
-Что, если оно будет продолжаться несколько дней? Там меня тоже не будет несколько дней?
-Нет, там все будет так, как обычно. Здесь время идет по-другому. Твое восприятие времени не есть время. Хотя это твой выбор - оставаться там или нет.
Костя с удивлением подумал, что страха он и вправду не чувствовал. Ему отчего-то не хотелось зацикливаться на процессе затопления, на том, как будет прибывать холодная, мутная вода, с мусором, с грязью, поглощая все на своем пути.
Затопление началось через 13 дней и продолжалось несколько суток.
За день до отъезда Костя, как положено, пришел со всеми прощаться. Его компания, ставшая за две недели пребывания в Москве почти чужой ему, торопилась дать последние наставления - что привезти в следующий приезд. Костя чувствовал, что это уже не его люди и не его жизнь, но тем не менее всем охотно обещал и звонить, и писать, и привозить исправно книги на французском, шоколад и алкоголь, что входило в основные запросы.
Первой тревогу подняла Снежкова - через неделю после Костиного отъезда она написала ему два мейла, но он так и не ответил ни на один. Проблем с Интернетом в Брюсселе быть не могло. Предприимчивая студентка, подключив к делу подругу, владеющую французским, разыскала в сети телефон HR-отдела пивоваренной компании, связалась с работниками, отвечающими за найм иностранцев, и отрядила их разыскать Полякова, тем более что вот-вот уже должно было начаться рабочее время. HR-отдел поднапрягся и выяснил: никакого Полякова в арендованной для него квартире нет и не появлялось, более того, таковой не прилетал в Брюссель ни в назначенное число, ни позже.
Остальные подключились и выяснили: на самолет Москва-Брюссель 15 октября 2009 года Константин Поляков сел.
Эти 13 дней ничем не отличались от предыдущих - они просыпались утром, ставили на печку чайник, дожидались чая, нехитро завтракали, а потом ходили по городу, или читали книги, или рубили дрова... И только когда начала показываться вода, вдруг что-то изменилось, но страха не было, было лишь наоборот какое-то светлое, радостное ощущение, что стоит лишь пережить еще некоторое время - и все сменится, наступит что-то иное.
Вода не была ни мутной, ни холодной, в ней можно было дышать так же легко, как и на воздухе.
-А я всегда боялся захлебнуться, когда купался в море, даже когда уже умел плавать... - подумал Костя.
-Ты просто вышел за человеческие рамки, - услышал его мысли Протопопов.
Они сидели на склоне холма, а впереди был пустынный галечный пляж и серо-синее бескрайнее море, холодное и тяжелое, казалось, что ни один еще человек не побывал до них на этом холме, у этого моря.
-Какое это время? И что это за море? - спросил Костя.
-Костя, здесь нет времени. Это любое время. И с пространством та же штука. Они существуют всегда и везде, но не каждый может к ним вернуться. Ты принял решение уйти из того мира, выйти за рамки, и тебе это удалось. Ты можешь перемещаться в любые точки времени и пространства, потому что они существуют, просто не все это понимают. Каждый выбирает сам ту реальность, в которой он живет. Они не лучше и не хуже, это не рай, а обычная жизнь, которой ты жил до этого, - не ад. Просто ты оказался способным познать больше, чем многие. И если ты вышел за рамки, ты уже не захочешь в них вернуться. Хотя, повторяю, это не лучший выбор, это просто твой выбор. Наверно, это можно назвать полноценной свободой. Однако это вовсе не та свобода, которую ты искал раньше, как и твои друзья.