--
Три миллиарда двести сорок шесть миллионов триста девяносто три тысячи пятьсот семьдесят восемь, - выдохнул Блом и откинулся на спинку обитого бордовой тканью кресла. - Всё!
--
А вдруг семьдесят семь? - ответил, подначивая, Ярвис и хитро улыбнулся.
--
Спорим? Какая ставка? Если поставишь много, я могу согласиться и на семьдесят восемь.
Блом закатил глаза. Намек был совершенно прозрачен.
--
Конечно, не отрицаю, я мог забыть какую-нибудь лямбду в хвосте Дракона. Но ты ведь не будешь настаивать на абсолютной точности? Погрешность должна быть, иначе - какая же это статистика?
--
Это математика, - расхохотался Ярвис.
--
Статистика - это тоже математика, - Блом нахмурился, но это было лишь притворство, в глазах его танцевали веселые огоньки, почти такие же яркие, как те, что были рассыпаны по небосводу над ними. Он не сердился, потому что спор был шуточным, и ставка на кону - пиво, ждавшее своей участи в переносном холодильнике - будет разделена поровну между победителем и проигравшим.
--
Поспорим еще о множествах и подмножествах?
--
Наливай, давай!
Теплой летней ночью, когда дневную душащую жару смыл к морю бриз, и дышишь полной грудью, что может быть лучше дружеского мужского разговора ни о чем? Немного о знакомых и незнакомых красивых женщинах, немного о футболе и последней формулической гонке, немного о скоростных машинах, которым тесно на узких городских улицах, но, конечно, не о работе, которой хватает вдоволь и днем. Они перебрасывались фразами, смеялись, рассказывали анекдоты и просто веселые истории из жизни, иногда надолго замолкали, глазея на узоры, выложенные на небе тремя миллиардами с пригоршней звезд.
--
Но, кажется, мы зря выбрались на балкон. К нам пришли, а третьего кресла у нас нет, - сказал Ярвис.
--
Что ты имеешь в виду?
На балкон через комнаты, закрытые двери и толстые шторы, донеслось от входа в квартиру бренчание звонка.
--
Кого там принесло? - Блом обернулся и посмотрел через стекло внутрь.
--
Открой незваному гостю, - Ярвис вдруг понял, что уже давно слышал крадущиеся шаги на лестнице. Они звучали фоном, бесшумные, как льющийся звездный свет, осторожные, но уверенные, что цель близко и бежать ей некуда - ловушка захлопнута, клацнул капкан. Им не надо громыхать, не надо угрожающим эхом разноситься по зданию.
Можно было прыгнуть с балкона, но шесть этажей стоили бы переломанных конечностей, или в худшем случае - позвоночника. До крыши было слишком далеко, да и уйти с нее можно было, только взлетев в небо, а оперение жидковато. Ярвис попытался встать, но почувствовал, что уже настолько опьянел, что тело не повиновалось ему.
--
Ну, его, - Блом взял новую бутылку пива, открыл ее ударом о край стола и присосался к горлышку. - Нормальные люди в такое время по улицам не ходят, а ненормальных мы на порог не пускаем.
Звонок прокрался на балкон еще раз, почти неслышно скользнув в балконную дверь.
--
Открой, - повторил Ярвис. - Этот гость пришел по делу.
Хозяин что-то пробурчал, тяжело поднялся с кресла, и, придерживаясь за стены левой рукой - правая вцепилась в бутылку, - пошел через темную квартиру. Не горело ни одной лампочки. Зачем ночью включать свет, если на небе есть угрожающе скалящаяся луна и океан ярких звезд?
Он не услышал, но почувствовал щелчок замка, тень, проникшую в дом, ее острое холодное дыхание, морознее ветра студеным зимним днем. Она накрыла Блома, спеленав его тугими цепями, и он покорно плелся рядом с ней.
Балконная дверь распахнулась, стекло в ней расписали трещины.
--
Привет, Диоген.
--
Я рад, что ты все еще помнишь мое имя.
--
Как я могу забыть?
Названный Диогеном, нависая, стоял перед Ярвисом, высокий, статный, надменный, требующий покорности и подчинения. Хозяин говорил слуге.
--
Тогда вперед! Нам предстоит неблизкий путь, раб.
Когда сон Блома закончился, он лежал на кровати у себя в квартире. Мягкая подушка, теплое одеяло, шипение невыключенного телевизора. Бордовые кресла с высокими спинками стояли внутри комнаты рядом с балконной дверью. Будто Ярвиса никогда и не было, будто дружеские посиделки были сновидением.
Немного - как от похмелья - побаливала голова, Блом перевернулся, положил руку на плечо девушки, лежавшей рядом, пододвинулся к ней поближе, вдыхая запах ее волос, и снова уснул.
Здесь не было извержения вулкана, сверкающих алым, неторопливых, но непреклонных потоков и огненных дождей, но склоны были облиты почерневшей застывшей магмой - творением рук человеческих. Тому была прозаическая цель - так горы укрепляли от оползней, но выглядела картина по-настоящему фантасмагорично, как безумный пейзаж, кое-где расцвеченный зелеными пятнами деревьев, героически долбивших корнями спаянную в монолит скалу. Пустота и тишина в бормотании листьев. Капитальное строительство на горах было запрещено, но никто не возражал против деревянного домика, устроившегося на маленькой ровной площадке, невесть каким образом зацепившегося в высоте.
Двускатная крыша с печной трубой, по два окна, в которых не горело электричество, - на боковых стенах, торцевые стены - глухие. Хозяин дома, сгорбившись, сидел рядышком на бревне и смотрел на пламя, танцевавшее в совершенной темноте, бывшее единственным светом вокруг. Словно по другую сторону горы не стояли небоскребы большого города.
Искры из обложенного камнями очага прыгали к его ногам, и тихо-тихо потрескивал хворост. Хозяин дома слушал музыку огня, усыплявшую его. Он расслабился, закрыл глаза, что-то напевал, почти не разжимая сжатых в тонкую линию губ. Он уже устал от жизни и ожидал ее конца.
Пламя дернулось, метнув огненные брызги вверх, забеспокоилось, будто затревоженное ветром, и хозяин нехотя проговорил в полголоса:
--
Не прячься, Меон.
Гость выплыл из огня - вот было пламя, вот стал человек; его одежда была алого цвета, начищенная пряжка пояса сверкала, как резала. И сверкали уголья его глаз. Он был полон энергии и жизни.
--
Никогда не прячусь, я всего лишь торопился к тебе и выбрал самый быстрый путь.
Диоген открыл глаза - смертельно серые, бледные до бесцветия.
--
Ты приносишь горькие вести, мой огненный друг. - Это был странный звонок. Звонок из прошлого. На этот номер никто не звонил уже почти три года и никогда голос на том конце провода не был радостен. Поэтому, когда четыре дня назад Диоген услышал внезапный дребезжащий сигнал проснувшегося телефона, он долго сомневался, стоит ли поднимать ли трубку, стоит ли услышать еще одну разочаровывающую новость. Наверное, номер надо было отключить еще давно, но раз уж провод не был обрезан, Диоген решил ответить. Опоздал на долю секунды, но решение было принято.
--
Для тебя весть будет радостной, - Меон бросил в костер пару поленьев. - А вот для Ярвиса грустной.
Хозяин остался спокоен, совсем не на это рассчитывал гость.
--
Где эмоции? Где фанфары? Где заслуженная мной награда?
--
Я не обещал никому тридцати серебряников.
--
Как разочаровывающе. Насколько я помню, ты обещал намного больше.
--
Говори. Или уходи.
--
Он у Блома.
--
Это будет стоить Блому много. Может, жизни. Может, больше. Я подумаю над ценой.
--
Не надо. Блом в доле. Ему обещано.
А вот это Диогена удивило.
--
Что ты посулил Блому?
--
Мое дело, Диоген, - отрезал Меон. - Не важно. Ты пойдешь за Ярвисом?
--
А ты как думаешь? - Диоген поднялся на ноги. - Спасибо. Я буду помнить.
Ворота были несокрушимыми. Их ковали поколениями, не одну сотню лет, и в сияющий металл вплавились пот упорных, гордыня и сила творцов подземного мира. Беспредельная сила. И беспредельная же покорность судьбе.
Пот кузнецов отполировал поверхность ворот, она была как ясное зеркало, проходя мимо, как и много раз прежде, он кинул взгляд, посмотрел на себя и вдруг остановился, оцепенел от вида отразившегося человека.
Первые седые нити в грязных волосах, глубокие морщины и уставшие глаза - перед ним был разбитый жизнью мужчина преклонных лет, которому оставалось еще немного - огарок, да и только. А ведь он не так стар. Он дотронулся до дряблой кожи на лице и увидел в зеркальной поверхности ворот, как дрожат руки.
Каждое утро просыпаясь, он видел над собой скалу, чувствовал влагу подземных рек, журчащих настолько близко к его комнате, что иногда казалось, что стоит протянуть руку и ее можно будет погрузить в поток. Влага выступала на стенах и пропитывала воздух. Каждый вечер перед сном он, усталый и опустошенный, думал о том, как вырваться из монотонной жизни. Каждое утро он не помнил мыслей предыдущего вечера и уходил на работу, как и тысячи людей рядом с ним, но сейчас, смотря на тень, оставшуюся от того, кем он когда-то был, червячок сомнения ожил.
Взгляд опустился вниз. В левой руке был зажат ключ. Ярвис поднял руку и смотрел на блеск ключа, десятикратной яркостью отражающийся в зеркале ворот. Он слышал что-то внутри себя - голос, шепчущий почти неразличимые странные слова на незнакомых языках. И голос этот умел убеждать. Да, Ярвис ничего не понимал из того, что говорилось ему, но голос заставлял верить себе, проникал в сознание, овладевал телом, кровью тек в венах. И Ярвис ничего не мог поделать с собой. Он слышал только голос, и безмерное величие подземных рек и каменных пещер покинуло его сознание. Он засунул ключ в незаметную - тоньше нити паутины - щель между закрытых створок, и ворота отворилась, приглашая его выйти и прощаясь с ним.
В середине комнаты на толстом теплом ковре с длинным ворсом девочки играли с куклами, кормя их золотистыми апельсинами и фиолетовыми сливами. Мальчик чуть постарше возрастом, забравшись с ногами в кресло, читал книгу, громко произнося слова по слогам. Отец улыбался: он то и дело кидал взгляд на сына и дочерей, ничуть не жалея, что ему приходится отвлекаться от бумаг. Не так уж часто он мог найти пару-тройку свободных минут, которые мог провести с детьми, любуясь их искренностью и теплотой, и совершенно не хотел, чтобы его отвлекали назойливым стуком! Он проигнорировал стук и в первый раз, и во второй. Но звук становился все тревожнее, окрашиваясь оттенками беспокойства и срочности.
--
Кто там?! Я же просил не беспокоить.
--
Это Кристан. Меня послал Хранитель ключей. Он сказал, что это важно и безотлагательно, - слуга влетел в комнату, измазанный грязью и с тьмой чувств, которые легко читались на лице.
--
У старого бездельника могут быть срочные дела? Невероятно. Обождет. - Диоген махнул рукой, жестом отпуская Кристана.
--
Он сказал, что река наступает.
--
Какая еще река? - Диоген смотрел, как Теогаст закрыл последнюю страницу, хлопнув обложкой, гордо зыркнул на девчонок, еще не знавших что такое буквы и слова.
--
Поток. Поток обезумел, прорвал дамбы и уже залил четыре нижних уровня. Шлюзы на пятом пока держатся, но Хранитель говорит, что они остановят воду не более чем на полчаса.
Что будет дальше, Диоген знал и сам - на шестом уровне обветшавшие шлюзы были на ремонте. На седьмом их не было вовсе.
--
Эвакуация!
--
Хранитель уже распорядился и попросил меня предупредить Вас, - Кристан покорно поклонился, предчувствуя бурю, которая ворвалась в комнату через долю секунды.
--
Где тебя носило! - Диоген переменился: из расслабленного, нежащегося с бумагами на диване господина он стал сгустком энергии, готовым прожечь скалы насквозь. - Займись детьми. Я к Хранителю на пятый. - Он вылетел из комнаты.
Подземелье было уже растревожено, наполнено людским гомоном и дрожало от взволнованного крика, и Диоген бежал навстречу потоку слов, пронизанных страхом и раздражением, пробираясь через толпу, еще не понимающую, зачем и куда всех гонят.
На пятом уровне уже работали все мужчины, кто смог собраться там за полчаса, прошедшие с того момента, как подземная река ворвалась в нижние галереи, и весть об этом понеслась вверх. Люди пытались укрепить шлюзы и сдержать Поток хотя бы еще на несколько минут, пока их жены и дети поднимались выше, на надземные уровни, куда жестокая смертоносная вода не должна дойти ни в коем разе. Любой ценой они должны были бороться с водой, пусть они не остановят ее, но любое выигранное мгновение - спасение чьей-нибудь жизни. Порыв соединил подземных жителей в единый организм с единственной целью - сохранить свой мир.
Хранитель тем временем смог закрыть шлюзы на шестом уровне - дырявые и гнилые, но это дало долю секунды. Диоген работал вместе со всеми, сбросив бархатный камзол, уже весь в крови, ободрав руки о камни, он кидал обломки в тачки и тащил их к преградам, через которые уже сочилась вода. Мешков с песком давно не осталось, и в дело пошло все, что удавалось найти - уголь из котельных и кузниц, мусор, мебель беспорядочно валились в плотину, перекрывавшую тоннель. Когда усталость добила Диогена, непривычного к физическому труду, он прислонился к стене, глотая воздух, которого внезапно стало так мало. Обливаясь потом, он закрыл глаза и тут же открыл, когда кто-то потряс его за плечо. Это был Хранитель, у которого по лбу текла струйка крови из кое-как перевязанной тряпкой глубокой ссадины.
--
Пошли. Здесь конец, больше ничего нет в наших силах, - слова не хотели складываться в предложения.
Вода, разрушавшая баррикады быстрее, чем люди успевали их строить, хлестала уже струями, сбивавшими людей с ног. Одна минута, две, и плотина рухнет.
--
Я запустил лифты. Клети нас ждут, поднимут сразу на поверхность.
--
Шестой?
--
Поток прорвался туда по техническим шахтам. Вода сейчас над нами и под нами. Торопись!
Диоген не помнил, как Хранитель втащил его в клеть, не помнил красной от крови погибших внизу воды, с презрением разметавшей хлипкую, сложенную впопыхах преграду, едва только люди отступили. Поток только посмеялся над их усилиями и, как гончая к добыче, устремился к лифтам, поднимавшим последних спасавшихся людей.
Два дня он провел в забытье, где сознание, отделившееся от тела, странствовало по серому бесконечному приграничью жизни и смерти, по каменистым старицам давно пересохших рек, по умершим лесам, где деревья скорчились в последних судорогах, по берегам соленых морей, где ветер без запаха, жестче наждачной бумаги, сдирал с тела кожу и мышцы.
Шелестел и плакал песок под ногами, хрустели, переламываясь, сухие ветви, и Диоген чувствовал все - каждую песчинку и каждую каплю покинутого подземного мира.
Что-то происходило вокруг: люди-тени, бродившие рядом с ним, голоса, певшие то вместе, то по отдельности, - но это все был туман, морок, метавшийся перед глазами. Его душа замерла на границе, сложенной из округлых камней, низенькой стенке, которую можно было переступить и не заметить, постояла и отправилась в обратный путь.
И, проснувшись, Диоген увидел вокруг густой холодный тенистый хвойный лес, прятавший подземных жителей от опасного для бледной кожи солнца. Шалаши, навесы, палатки, костры. Под ветвями сосен поселились отчаяние и страх.
Диоген, пошатываясь, встал, пытаясь осмотреться, между деревьев он заметил огромный город внизу под горой - небоскребы, многоуровневые развязки автострад, подвесной ажурный мост над проливом.
--
Ты очнулся, - незаметно приблизился Хранитель.
--
Сколько спаслось? - Диоген спросил именно так, не в силах задать вопрос по-другому: "Сколько погибло?"
--
Что? - Диоген, услышав фальшь в голосе, отвернулся от города и попытался поймать взгляд Хранителя, тут же опустившего глаза вниз.- Говори!
--
Ключи. Поток затопил хранилище и унес все прочь.
--
Один! - потребовал Диоген.
--
Ни одного. У меня нет больше ни одного ключа. И больше не будет ни одного. Никогда.
Диоген знал, что Хранителю нужен был, как образец, хотя бы один ключ, чтобы сделать второй, третий. Ключи никогда не выходили похожими друг на друга, но кузнец никогда не мог выковать новый, не положив рядом прототип.
--
Иди!
Диоген снова обернулся к городу, к безжалостному солнцу, посылающему лучи отражаться в зеркальных башнях небоскребов. То, что люди сбежали от воды, не стало спасением народа Диогена. Им нужны были ключи, чтобы жить.
Когда на заре мира Господь Подземелий вытесал своих людей из камня, он положил осколок своей души в первый ключ, отданный первому человеку. Господь Подземелий не был всемогущим богом, не в его силах оказалось дать своим детям полновесную жизнь до старости, но он сделал все, что смог, чтобы они жили долго - забрав из ключа каплю души творца, человек мог прожить больше, чем отмеренную судьбой дюжину лет.
Больше ключей не существовало, а значит - скоро народ Диогена умрет.
И его дети умрут. Последние мгновения спокойной жизни стояли у Диогена перед глазами. Вот Теогаст закрывает книгу. Он любит читать, но предпочитает гонять крыс, азартно носясь по подземным переходам и галереям. Вот близняшки Шейна и Тана водят хоровод вокруг украшенных бантами кукол в разноцветных платьях. Диоген вспомнил, как потратил ключ буквально за полчаса до того, как прибежал Кристан. Потратил на себя.
--
Олавин! - Диоген впервые за много лет позвал Хранителя по имени. - Я послал за ключом для Теогаста. До того, как прорвалась вода. И мне его не принесли. Ярвис. - Слава Господу, он помнил имя. - Твой кузнец по имени Ярвис должен был доставить ключ.
--
Я помню, как отдавал ему ключ.
--
Ярвис не принес его мне. И он не спускался вниз, и не мог погибнуть там, потому что дорога проходит по второму уровню.
На лице Хранителя отразился ураган эмоций. Он понял, что означают слова Диогена. Один ключ должен был сохраниться.
--
Я найду Ярвиса.
Многие люди верят, что духи огня спускаются с небес в молниях, рассекающих небо штормовыми ночами. Пронзительными росчерками они на секунду вспыхивают в небе, заявляя о своем приходе, и быстро прячутся на земле. Они стремительны и в действиях, и в мыслях, их надо бояться, потому что их руки и сердца горячи, и не обжечься сможет лишь тот, кто уже закален.
Когда Ярвис вышел наружу из разверзнувшихся каменных стен, перед ним встала еще одна стена - ливень, похожий на море, вздыбленное и устремившееся вверх, заслонил мир, полосуя землю тяжелыми струями. Вода ревела и оглушала, поглощая в себе даже звонкое пение громов высоко в небе. Ярвис оцепенел, он никогда до сих пор не видел дождя, уделом его жизни были лишь водопады на перекатах подземных рек - пародия на то, что творилось в это мгновение у него перед глазами. Беглец сделал шаг вперед из-под каменного карниза, прикрывавшие ворота подземелья, и удары воды обрушились на него со всех сторон. Ярвис остановился, упал на колени, в хлюпающую грязь и вспененные лужи, откинул голову назад и открыл лицо Потоку - повелителю мира.
Меон же, таившийся от жестокой воды под корнями и кроной дерева, увидел бледнокожего человека-безумца, вышедшего из раззевившегося камня. Человек упал на размокшую землю, катался по ней, плакал - и дождь смывал его слезы; человек что-то говорил, смеялся, кричал, пел, обращаясь к кому-то невидимому и уже далекому. Будто бледное творение Франкенштейна обрело свободу и вопило об этом в пароксизмах торжества.
--
Съехал с катушек, - прошептал Меон, и уже было отвел взгляд, но помедлил, что-то удержало его внимание на безумце. Мощные руки, широкие ладони, что-то знакомое, очень родное вдруг почудилось Меону, настолько близкое, что он стал всматриваться пристальнее. Сердце заколотилось, когда он разглядел ожоги на руках человека.
Солнце медленно садилось, прячась за горы, окрашивая макушки деревьев в цвета разгорающегося пожара. Его пламя танцевало на ветвях, пока иллюзорное и беспомощное, но оно угрожало, готовое в любое мгновение ворваться в реальность и вцепиться в мир, обращая его в легкий серый пепел, гонимый ветром.
Десять лет назад у них была маленькая кузница в промышленном пригороде - Ярвис ковал декоративные решетки, а Меон расклеивал напечатанные на машинке рекламные объявления на столбах рядом с похоронными конторами. Семь лет назад у них была маленькая дизайнерская студия в арендованном поближе к центру покрашенном в зеленый цвет домике, на втором этаже которого разместилась комнатушка для приема посетителей, гордо названная офисом; у них даже появилась табличка на двери. Четыре года назад они впервые начали отказываться от заказов, не приносивших должной прибыли, а три года назад в первый раз сказали "нет" клиенту, попросившему выполнить неинтересную, шаблонную работу. В прошлом году их назвали лучшей дизайнерской компанией города - сертификат в посеребренной рамке встречал гостей прямо напротив главного входа. Пять минут назад у них не стало ничего общего.
Меон был в бешенстве - казалось, что огонь изливается из его алых глаз прямо через черные линзы. Он шел по улице, и каждый, кто оказывался хотя бы в метре от него, чувствовал ненависть и негодование, брызжущие от человека в бордовом пиджаке.
С самого начала они с Ярвисом были совладельцами предприятия - пятьдесят на пятьдесят, равны всегда и во всем, во всех прибылях и во всех расходах; поделены были лишь обязанности, каждый занимался тем, что ему нравилось, тем, что подходило ему больше всего: Меон - маркетингом, а Ярвис - творчеством. Десять лет не менялось ничего, и они преуспевали и радовались успехам, но только что - полчаса назад - Ярвис предложил выкупить пай Меона за примерно половину того, что доля стоила на самом деле. Кинул подачку. Когда Меон услышал это, он даже не понял о чем идет речь, и чистосердечно ответил, что он согласен на новый кредит для расширения бизнеса. Ярвис повторил еще раз свой ультиматум и намекнул, что если компаньон не согласится, в дело пойдут адвокаты, и тогда выяснять отношения они будут очень долго - в суде и с соответствующими издержками. После долгого спора, наконец, осознав, что продолжение разговора бесполезно, Меон наотрез отказался, выразив отказ самыми резкими словами, и вылетел из кабинета, чуть не сбив Блома, их бухгалтера - тот еле успел сделать шаг в сторону от раскаленного хозяина.
Это все она. Это всё Георгина, девушка, за которой Ярвис стал ухлестывать полгода назад, уведя ее прямо из-под носа у Блома. Мутит воду. Честолюбивая стерва, готовая на всё. В принципе, Меон мог бы попортить настроение Ярвису, затеяв процесс. И неизвестно ещё, как бы они смогли разделить компания, даже, несмотря на то, что кто-то из родственников Георгины был большим человеком в городской прокуратуре. Но, черт побери, у него сейчас нет денег начинать дорогостоящий суд! Он только что купил большой дом и начал серьезный затратный ремонт, ценные бумаги, которыми он располагал, можно было продать только со значительным дисконтом, потеряв до тридцати процентов их стоимости. Ярвис нанес удар в самый подходящий момент, когда Меон не мог защищаться.
Не в силах совладать с собой, Меон, не обратив никакого внимания на Блома, торопившегося обсудить с ним рекламный бюджет, вышел из офиса, спустился на первый этаж, вышел на улицу и окунулся в жаркий и душный городской воздух, плотный настолько, что казалось, его можно резать ножом. Такси на парковке не было, и Меон пошел пешком, не обращая внимания на пот, в мгновение ока выступивший на лбу, сочившийся за воротник, собиравшийся между лопаток. Скорее домой, подальше от проклятой работы, надо успокоиться и хорошенько все обдумать.
Он так глубоко был погружен в мысли, беспорядочно крутившиеся в голове, что свернул не на том перекрестке, потом еще раз и, в итоге, заблудился, Меон понял это, только забредя уже довольно далеко в сторону от обычной дороги и оказавшись в совсем незнакомом квартале - в узком темном переулке между небоскребов, где-то на задах Глочестер-роуд. Меон растерянно остановился, пытаясь сообразить, куда его занесло - название улочки ни о чем ему не говорило, ища кого-нибудь, у кого можно будет спросить, как отсюда выбраться, и тут взгляд наткнулся на бумажку, приклеенную на стену посреди десятка других объявлений - такси, девушки по вызову, ремонт телевизоров, всякая дребедень и эта бумажка, уже наполовину оборванная, истрепанная, почти нечитаемая, но на ней было изображение такого знакомого человека. Мутная фотография, будто увеличенная из старого личного дела, отпечатанная на принтере с полупустым картриджем, делала этого человека практически неузнаваемым. Сейчас он изменился, набрал вес, бледность кожи сменилась загаром, он отрастил бороду-эспаньолку. Только тот, кто провел с ним бок о бок десять лет, мог бы узнать его сейчас.
Меон отодрал бумажку с фотографией от стены и вцепился глазами в текст.
Ярвиса искали. Не полиция, нет, но за информацию с указанием местонахождения человека на фотографии обещали сумму с шестью нулями. Серьезные люди.
Один телефонный звонок. Всего один.
Трубку не брали. Меон слушал протяжные гудки. Пять, десять раз телефон отвечал ему резкими пилящими, тянущими жилы звуками. Меон набрал номер с объявления еще раз, подождал две минуты и положил трубку.
Он буквально ворвался домой, со всей силы хлопнув дверью. Ярость все еще бушевала в нем, не находя выхода. Меон по привычке включил телевизор и, увидев лысого ведущего, монотонно бормочущего что-то про фондовые индексы, тут же выключил, хотя вчера смотрел бы, не отрываясь. Он бродил по квартире с бутылкой виски, выхваченной из бара, чтобы напиться и решить все проблемы хотя бы на время, но алкоголь не лез в горло. Желание забыться, залить огонь спиртным, прошло очень быстро, и снова захотелось что-нибудь сделать.
Меон позвонил знакомому в полицию и попросил выяснить все о телефонном номере - владелец, где и когда установлен, список звонков. Результаты маленького расследования оказались слишком интересными, и Меон обрадовался, что на звонок никто не ответил. Он мог влипнуть, потому что история с объявлением начинала выглядеть сомнительно - номер был куплен десять лет назад, через несколько дней после того, как Меон и Ярвис познакомились. Уже одно это было подозрительно, а уж то, что за все годы у этого телефона, установленного где-то на обратной стороне Пика, было зафиксировано всего полтора десятка звонков - как входящих, так и исходящих, но абонентская плата регулярно оплачивалась, было очевидным намеком на то, что дело пахло тухлятиной. Все-таки пришлось отхлебнуть из бутылки - Меон сделал большой глоток автоматически, будто пил пиво или сок, и мысли стали чуть яснее. Где-то на кончиках пальцев он чувствовал, что все не спроста, что это шанс достать Ярвиса, но шанс - опасный, игра с высокими ставками, ввязываться в которую можно, лишь обеспечив надежные пути отступления.
Телефон издал протяжный сигнал. Вызов. Меон протянул руку и едва не поднял трубку, как заметил высвеченный определителем на экранчике номер. Тот самый номер. Вот как быстро подозрения о том, что скоро его пульс будет стучать в висках, подтвердились. У Меона был закрытый номер, который не должен опознаваться, но факт налицо - на том конце провода оказался неглупый человек, знающий, как обойти формальные запреты.
Руки в ноги, рюкзак на спину, ключ в замке. Этой квартиры у Меона больше нет, но он уже понимал, что делать дальше. Раз уж он влип, надо менять правила игры.
Сегодняшнюю ночь он провел на улице, бродя по улицам и переулкам, заглядывая в полуночные магазинчики с однообразным и давно знакомым ассортиментом компакт-дисков, заходя в кафешки, на два часа задержавшись в баре, где на огромном экране показывали футбольный матч. Но, даже наблюдая за увлекательной игрой, он смотрел по сторонам. Меон был совершенно уверен, что нужный ему человек промелькнет мимо него. Среди воплей болельщиков, вскочивших после очередного гола, прыгавших, танцевавших, размахивавших руками, Меон едва не упустил свою цель - незаметно проникшего в бар и устроившегося за столиком в углу парня.
--
Могу я Вас угостить?
--
Мы знакомы? Вы не находите, что такой вопрос обычно задают девушкам, которых клеят? - Ответ был сделан серьезным, но не угрожающим голосом.
--
Гиннесс и пицца.
--
Садитесь. Гиннесс - это правильно.
Он выглядел мальчишкой. Маленького роста, сухощавый. Коротко подстриженные взъерошенные волосы, подбородок никогда не знавший бритвы; потертые джинсы, расстегнутая куртка, тенниска с провокационной неприличной надписью на груди. Торопливые порывистые движения.
Меон не знал его, но чувствовал, что этот парень - именно тот, кто ему нужен. Очень часто на улицах, на концертах, в ресторанах он замечал других людей - людей, которые были ярче, чем окружающие. Иначе и не скажешь, смотришь - и они притягивают взгляд, выделяясь на фоне всеобщей серости. Вроде бы совершенно обыкновенные люди, но они горят, от них тянет уютным теплом, запахом дома. Меон знал, что никто из его знакомых не замечает этой разницы, он даже как-то специально указал Ярвису на одного из этих непонятных людей. Ярвис пожал плечами, сказав, что ничего не видит.
Меон чувствовал, что в нем говорит его огненная кровь, что именно она позволяет ему ощущать больше, чем остальным. Именно огненная кровь подсказывала ему, где стоит искать помощь.
--
Пиво неплохое.
--
По-моему, здесь светлое получше.
Парень попробовал еще раз свое темное. Покачал головой.
--
Останусь при своем мнении. Меня зовут Рэндалл, и я готов Вас выслушать, - прищурившись, он смотрел на Меона. Чего хочет этот лощеный незнакомец? Пиджак и галстук подошли бы ему лучше, чем футболка с длинными рукавами и шнуровкой на вороте.
--
Меон. Очень приятно. Мне нужно посредничество.
Меон рассказал свою историю, постаравшись никоим образом не упомянуть причин своих действий. Когда он закончил, Рэндалл хитровато усмехнулся, потому что понял, что лакун в рассказе было вдоволь, едва ли не больше, чем содержания. Что ж, не его дело домогаться тайн, если у человека есть, что скрывать.
--
В этом месте я должен был бы сказать, что вы сделали все правильно и обратились по правильному адресу, и написать на бумажке сумму с тремя, лучше с четырьмя, нулями. Но я всего лишь скажу Вам, что Вы предусмотрительно осторожны, потому что я знаю, кто расклеил то объявление.
--
Кто? - выпалил Меон.
--
Его зовут Диоген, и у него плохой характер, - ответил Рэндалл. Еще бы, он помнил ту единственную встречу, с которой еле унес ноги.
--
Насколько плохой?
--
Раньше вроде бы был лучше. Деон был королем подземелий. Но сейчас у него стало меньше силы.
--
Был королем?
--
Его королевство затоплено, он едва смог с горсткой людей сбежать от сошедших с ума вод подземных рек. Его люди неизлечимо больны и умирают один за другим - уже почти никого не осталось. Кого-то пытается спасти его брат, король Ночь, но дни королевства Диогена сочтены. Он понимает это, и становится все нервнее, жестче и невыносимее. Я попробую поговорить с ним, - тут Рэндалл сделал паузу, - найти людей, которые смогут поговорить с ним и организовать вам встречу. Лучше в месте, где много публики. Например, прямо здесь, - Рэндалл обернулся и посмотрел на программу телетрансляций, написанную мелом на доске рядом с экраном. - Послезавтра. Бар будет полон, и вы сможете поговорить спокойно.
--
Не лучше ли выбрать тихое место? Чтобы никто не мешал.
--
Вы хотите рискнуть? Я бы не стал гарантировать настроение Диогена во время вашей встречи. Если он выйдет из себя, это может оказаться опасно. Лучше иметь прикрытие. Вас одного он может убить не задумываясь, а вот устроить бойню посреди толпы - наверное, он все-таки подумает и, может, не решится.
Рэндалл говорил совершенно серьезно - больше никакого мальчишки, никакого азарта в голосе, только холодный расчет.
--
Ли! - Рэндалл позвал бармена. - На послезавтра мне нужен будет столик.
--
Кабинет или поближе к экрану?
--
Не кабинет, но чтобы можно было слышать друг друга.
--
Я тебя понял, Рэндалл. Все будет.
--
Удачи Вам, - Рэндалл воткнул в уши наушники и, протанцевав через толпу, выскользнул из бара.
Диоген явился. Меон еще не видел, но, черт побери, он уже чувствовал его, начиная ощущать страх. В баре стало холодно и запахло тиной и гнилью, и опасностью. По помещению раскатывались волны душащей злобы, перехватило дыхание, и Меону пришлось заставлять себя дышать, пропихивая внутрь внезапно потяжелевший воздух. А болельщики, как ни в чем не бывало, бесновались, поглощая пинту за пинтой. Черный айсберг приблизился - задавить, смести, уничтожить - и сел напротив.
Диоген устроил Меону форменный допрос на пару часов, задавая бесчисленные вопросов и вымогая подробности и ничтожнейшие детали, о которых Меон никогда бы не вспомнил, если бы не намеки короля подземелий.
--
Значит, Вы никогда не видели у него этого предмета.
--
Не видел. У него нет этой вещи. Я прожил с ним десять лет, мы спали в одной комнате, работали вместе. Если бы он обладал ею, я бы увидел ее хотя бы раз.
--
Он мог спрятать ее.
--
Не было времени. Я увидел его в первый раз в тот самый момент, когда он вышел из стены.
--
Или Вы врете. Без заключенной в ключе силы он давно должен был умереть. Также как Теогаст, Шейна и Тана.
--
Он совершенно не похож на человека при смерти.
--
Наверное, он слишком много времени проводил рядом с ключами, выковывая их. Интересно, сколько дополнительных лет жизни это подарило ему - один-два или десяток. - Диоген, размышляя, разговаривал сам с собой. - Можно будет отдать его Олавину, чтобы старик разобрался.
У него был ледяной голос, который подползал к коже и дотрагивался до нее холодным шершавым змеиным язычком. Укусит? То, о чем предупреждал Рэндалл. Диоген начал угрожать, он и в правду выглядел смертельно опасным. Худой, с глубокими морщинами на бледном лице, с серо-голубыми, водянистыми глазами. На лице не читалось никаких эмоций; и никакой не было интонации в голосе.
--
Я думаю, нам стоит поговорить наедине.
Хорошо, что вокруг них так много людей.
--
Вы расскажете мне больше нужной информации.
--
Плохая идея.
--
Хорошая.
Меон вдруг осознал, что еще секунда, и Диоген сорвется и начнет действовать, и тогда обещанная Рэндаллом бойня может стать реальностью. Меон протянул руку и пальцем провел черту между собой и Диогеном. Линия загорелась, невысоким, но многоцветным пламенем. Пора было бросать на стол козыри. Огонь.
--
Давайте не устраивать комедию. Я предлагаю Вам Вашего Ярвиса тепленьким, и Вы сможете разобраться с ним по всем вопросам, которые только можете придумать. Вместо этого, Вы хотите драться со мной и потерять то, что Вам нужно. В чем смысл?
Диоген хлопнул по огню ладонью, но тот не погас, а даже стал ярче и выше, поглотив кусочек ненависти. К столику подошел Ли.
--
У вас все в порядке? Пожар будет не к лицу моему заведению.
Меон щелкнул пальцами, и пламя пало, затаилось, готовое воскреснуть в любой момент, а Диоген откинулся на спинку, он молчал, полуприкрыв веки, и думал; он получил отпор и собирался с силами для второго штурма. Он смотрел на огонь, потом перевел взгляд на Меона, готового к драке.
--
Я не понимаю, зачем нам ссориться? Вам нужен я или Ярвис? - повторил Меон.
Несмотря на лившуюся из него ярость Диоген не был идиотом.
--
Рассказывайте, что придумали и что Вам надо. Посмотрим.
Блом заставил себя сдержаться и не посмотреть вслед, когда Георгина прошла мимо него по коридору. Не смог. Как только он видел ее, у него щемило сердце, но он не отводил взгляда, потому что эта боль доставляла ему удовольствие. Блом долго и, как ему казалось, успешно пытался за ней ухаживать, собирался сделать ей предложение, и, когда она совершенно неожиданно для него выбрала Ярвиса, это стало трагедией, которую он до сих пор не смог забыть. Она не сказала Блому ничего, лишь пару месяцев назад Ярвис между делом - как о само собой разумеющейся вещи - упомянул, что они с Георгиной обвенчались. Блом сначала даже не расслышал имени невесты и радостно поздравил босса, лишь потом, увидев его под руку с Георгиной, прокручивая в голове фразу Ярвиса, Блом понял, что случилось. Ему не хватило мужества на откровенный разговор с ней, лишь несколько раз он был близок к этому, когда оказывался вместе с ней в лифте или сталкивался с ней лицом к лицу в коридорах офиса, но не мог выдавить из себя ничего, кроме: "привет!" С тех пор он часто - видя ее, замечая, как она одета, как уложены волосы, улыбается она или серьезна - думал об увольнении, чтобы больше никогда не встречаться с ней, никогда не видеть, вырвать из сердца, но только не сегодня.
Сегодня он просто ждал вечера и того, что обещал ему Меон.
Тихо. Еще тише. Пусть замолчит шепчущая трава, пусть больше не звенит роса, катящаяся по стебелькам трав, падающая на землю с веток деревьев. Эти маленькие бриллианты, достойные огранки любованием, как настоящие драгоценные камни. Но не они самая дорогая здесь вещь, не их ищут в отчаянии и страсти, в готовности перевернуть мир, свои судьбы и судьбы людей вокруг.
Здесь, у каменной стены, посреди тишины, в темнице выросшей за десяток лет высокой травы лежит на берегу озера потерянный и забытый ключ.
Тише, зачем, о чем журчит полноводный ручей, тайной тропой пробирающийся из-за каменной стены? Не о долгожданной ли свободе? Не о темных ли родных холодных глубинах, откуда он прогнал людей? Не о жестокости ли клацающих подземных потоков, стремительных и беспощадных, прозрачных, как бриллиантовая роса? Не о том ли чего больше не будет никогда?