Эту фразу Герберт помнил всю жизнь - "когда он умрет, у его семьи не будет денег на достойные похороны, но за гробом будет идти толпа". Он не был уверен ни в точности текста, ни в том, когда и о ком были сказаны эти слова много лет назад одним умным человеком. Но за окном Герберт видел иллюстрацию к этой фразе. Наверное, там собралось человек двести или больше.
Обычно на похоронах льет дождь, словно погода чувствует людское настроение и отвечает ему слезами, но сегодня, слава Богу, яркое солнце прогнало с неба тучи. Слава Богу, потому что иначе Герберту пришлось бы через оптику прицела выискивать лицо того самого единственного человека среди одинаковых черных зонтов. Все черные пиджаки, черные платья, черные плащи, черные платки - одинаковы, на похоронах люди становятся клонами вселенской скорби. Ошибешься чего доброго и пристрелишь не того. Без траурных зонтов - все же легче, можно посмотреть в глаза цели, увидеть ее притворство и мерзость и с чувством искреннего удовлетворения спустить курок.
У него есть еще минут пять, пока процессия доберется до места, и пастор откроет Библию, чтобы проводить покойника к злачным пажитям и тихим водам. А, может, священник прочитает и не двадцать второй: трупу все равно, где гнить - в черноземе или суглинке.
Герберт поставил бинокль на подоконник, взял снайперскую винтовку, щелкнул затвором, еще раз проверяя оружие.
--
Подожди, пусть остановятся, - сказал он сам себе.
--
Ладно, - беззвучно ответила лаковая белая маска с черными овальными прорезями на месте глаз.
Маска скрывала все лицо - лоб, нос, щеки, подбородок. Гладкая, лощеная, блестящая насколько, что в ней как в зеркале отражалась вся комната на последнем этаже заброшенного здания. Она была лишена человеческих черт - никакого рисунка рта или бровей, ни единого волоска или морщинки. Яйцо, в котором прожжены два отверстия. Казалось, маска приросла к голове, став вторым лицом.
Яма, свежая, только что выкопанная, пахнущая чуть мокрой землей, с нетерпением ждала хозяина, которому никак не давали окончательно распрощаться с мирской суетой. Священник встал у изголовья могилы, окруженной людьми, и тут же в него восьмикратным увеличением уткнулся прицел винтовки. Герберт не знал своей мишени в лицо, слишком часто она меняла облик, но он просто был уверен, что сможет - должен - узнать ее. Поэтому прицел останавливался на каждом, задерживался на несколько секунд, пока снайпер изучал лицо, всматривался в глаза, пытался понять, что чувствует этот человек.
Когда священник закрыл Книгу, рядом с ним встал бородач. Он положил на землю футляр, взял в руки скрипку. Умершего будет провожать Паганини. Бородач приладил скрипку к плечу и подбородку, закрыл глаза и замер. Нога отстучала пустой такт, и смычок дотронулся до струн, и музыка живой бурлящей водой полилась во все стороны, не обращая внимания на расстояния.
Прицел скакнул на скрипача, палец задрожал на курке.
Скрипач не был одет в черное. Наоборот, на нем была бордово-изумрудная жилетка поверх голубой рубашки, широкий пояс прострочен серебряной нитью. Музыка дотронулась до Герберта, он не мог ее слышать, но он был уверен, что это не похоронная нуднятина, тянущая жилы, никакой не помпезный реквием. Нет, слишком быстрым был смычок, слишком нежным вибрато. Ушедший заслужил большего, чем траурная песнь и слезы, чем слова прощания, потому что не было меры месту, которое он занимал в сердцах собравшихся людей - занял навсегда.
Алая трехногая лошадка, звонко постукивая копытами, пыталась догнать белоснежного лебедя, но тот, элегантно сложив гордые крылья, уплывал от нее. Тигр протягивал когтистые лапы, пытаясь ухватить лошадку за позолоченный хвост, а осьминог, спутав щупальца в клубке-головоломке, равнодушно наблюдал за провальными попытками большой полосатой кошки. Дети на карусели веселились, и звон их блестящих голосов расцвечивал все вокруг тысячами праздничных цветов.
Под деревьями четверо парнишек бегали с водяными ружьями, не обращая внимания на взрослых, которые поначалу пытались урезонить казако-разбойничью чехарду, но быстро поняли, что не надо мешать юному счастью.
--
Папа, а что это? - мальчик, лепивший куличи в песочнице, подошел к отцу, читавшему книгу на скамейке, и потянул его за штанину. - Па, а пап?
Мужчина достал из ушей таблетки-наушники:
--
Что случилось, Дик?
--
А что это, пап? - мальчик показал пальцем в сторону карусели.
--
Где?
--
Смот'и, к'асный зайчик.
Отец пригляделся: по карусели - по лебединым крыльям, по фиолетовому осьминогу, как резвый солнечный зайчик, прыгала красная точка - указатель лазерного прицела. Отец испуганно потер глаза, алое пятнышко дернулось и пропало, но через секунду появилось вновь.
Отец прижал сына к груди, и тут хлопнул выстрел.
Водитель не жалел машину и крутил двигатель, выжимая из уже немолодого "Опеля" все лошадиные силы. Ограничения скорости? Плевал он на них, и километры шоссе ложились под колеса. Час за часом, остановка только для заправки.
Водитель не видел ничего, кроме дороги, будто мир замкнулся вокруг бетонных плит автострады. Что-то пролетало по сторонам: где-то невысокие дома с плоскими крышами, где-то изумрудный лес, поднимающийся по горным склонам, где-то дорога ныряла в тоннель и рядами вытягивались огоньки освещения. Но водителю было не до красот, сливающихся за окнами в мутные размазанные пятна, он смотрел на дорогу, давил на акселератор. Молчала магнитола, и в машине лишь шипела резина шин, да ревел, надрываясь, двигатель.
Телевизионный репортаж вырвал его из дома, заставил бросить всё.
Алоиз умер. Убит.
Он не стал расспрашивать ни о чем, позвонил на работу, бросил в трубку: "Уезжаю", и через минуту "Опель" уже выруливал на трассу.
--
Что случилось?
--
Он отдыхал на скамейке в городском парке, у детской площадки.
--
Вот как...
--
Мне кажется, что все-таки охотились не за ним.
--
Охотились?
--
Стреляли из снайперской винтовки. Там был профессионал. Но у меня такое впечатление, что целью был не Алоиз.
--
Кто?
--
Не знаю. Вернее не понимаю - там была толпа родителей с детьми. Но кто был нужен снайперу? Черт его знает. На линии выстрела не было никого, за кем мог бы охотиться киллер.
--
Так может все-таки Алоиз?
--
Пуля вошла в спинку скамейки и пробила ее насквозь.
--
Снайпер - всегда неслучайность. У нас ведь не бродят по городу стаи снайперов?
--
Только бездомные псы.
Роберт накинул куртку, стрельнул у кого-то сигарету и вышел на улицу - под редкие капли накрапывающего дождя, в затягивающее болото ночи, где изогнутая полоска луны подвисла над бесконечной водой, где по городу разгуливают снайперы и бездомные псы. Тихий ветерок грустил и искал ласки. Так и не закуренная сигарета скоро отправилась в траву.
--
Тоскливо, - вслед за Робертом из дома вышел незнакомец. Он смотрел в небо, ветерок играл его волосами и длинной бородой.
Оба молчали, погружаясь в тишину.
--
Оккам не всегда прав, - сказал незнакомец.
--
Что?
--
Это обман, что самое простое решение - самое верное. Иногда ответ надо искать глубоко, иногда он спрятан на самом дне бездонного колодца, погребен под грудами камней - очевидных причин.
--
Я не понимаю.
--
Алоиз.
--
Я согласен, что ночь - время загадок, - резко ответил Роберт, - но сегодня ночью я не расположен разгадывать шарады.
--
Алоиз, - повторил незнакомец, застегивая молнию на косухе и надевая шлем. - И Вы. Просто подумайте. До свиданья.
Незнакомец спустился по лестнице, оседлал спортивный мотоцикл, прикрепил футляр с инструментом, и уехал.
Роберт так и не смог разглядеть его лицо.
Он остался один на один с ночью. И настроение стало еще хуже. В душу проникли гниль и подозрение, будто незнакомец навел ведьмовскую порчу. Неужели незнакомец догадался, кто такой Роберт? Как? Откуда? Голос его был совершенно незнакомым, Роберт был уверен, что никогда раньше не разговаривал с этим человеком.
Взгляд растерянно метался по сторонам - не в состоянии остановиться ни на чем. Что-то случилось. Незнакомец намекал, что смерть Алоиза была связана с ним, с Робертом? Игра слов, инсинуации? Или за этим все-таки что-то есть?
Роберт сел в "Опель", раздраженно сдернул с лица надоевшую за день маску, дав коже подышать воздухом, и отправился в город - раскапывать колодец, разбрасывать камни.
На доске творилась образцовая чехарда: фигуры смешались настолько, что уже было трудно разобрать, с какой стороны начали играть белые, а с какой черные. Черные пешки пытались загнать вражеского коня, а ферзь отважно и, кажется, уже безнадежно оборонял своего престарелого короля от атак белых слонов.
--
Шах.
--
Бросай играться, и начинай играть. Шахами ты победы не добудешь.
--
Тут мат в три хода.
--
Или в два - тебе.
Роберт остановился у шахматистов, устроившихся в тени раскидистого дерева. Судьба подсказала ему срезать дорогу через дворы, и он нашел, что искал. Вот, как ему надо ходить. Предстояло поднять старые связи, поэтому он поймал такси и попросил отвезти его на пристань.
Пятнадцать минут, которые пароходик вез его на северную сторону, он думал, что сказать человеку, которого видел всего пару раз восемь лет назад, как убедить его помочь.
Прозвучал гудок, пароходик лениво и осторожно дотронулся до пристани, концы легли на кнехты, и Роберт вместе с гомонящей толпой остальных пассажиров сошел по раскачивающимся в такт дыханию волн сходням на берег, пробрался наискосок через парковку, забитую расцвеченными рекламой автобусами и красными машинами такси, и нырнул в подвальчик, вход в который был украшен огромными плакатами; два пролета вниз по узкой, крутой лестнице.
Как и тогда, здесь был музыкальный магазин - компакт-диски, виниловые пластинки, ДВД. И почти ничего не изменилось, даже ассортимент на добрых восемьдесят процентов остался тем же самым - кроме дисков-новинок, выставленных на стенде рядом с продавцом - высоким худым рыжеволосым парнем в оранжевой рубашке с коричневым рисунком.
--
Где Мирко?
--
Знаете, его сейчас нет, но если Вы оставите для него информацию, я обязательно передам ему, - как автоответчик отбарабанил выученный продавец.
Роберт едва не расхохотался, услышав выпаленную на одном дыхании заготовку, но постарался все же остаться серьезным и с важной миной на лице сказал в зеркало, висевшее сбоку от продавца:
--
Привет. Есть разговор.
Продавец тоже посмотрел в зеркало, прижал к уху наушник - наверняка не от плеера.
--
Извините, но Мирко и в правду сейчас не у себя.
--
Надеюсь, хоть в себе.
Прорваться в лоб не получилось. Мирко не узнал его по голосу, правда, в магазине был еще сканер, который мог бы считать отпечатки пальцев, но оставлять таких очевидных следов не хотелось. Нужно было придумать что-то другое.
--
Вы не отойдете в сторонку? Мне надо перекинуться с Мирко парой слов наедине.
--
Что? - продавец вылупился на упрямого посетителя и рука его опустилась под стол - к кнопке сигнализации.
--
Ладно. Попробуем по другому. Мирко, читай по губам. - Роберт приложил к лицу ладонь, закрыв губы от рыжего парня, и сказал: "Помнишь, тогда накануне вечером, у тебя сломался таймер в бомбе, и ты выпросил у меня часы? Я пришел за ними".
Продавец вернул руку на стол, удивившись и прищурившись, внимательно посмотрел на Роберта - кажется, Мирко шепнул ему кое-что в наушник, - и кивнул головой в направлении еле заметной среди афиш и плакатов двери, открывавшейся только изнутри.
Мирко сидел за столом, на котором мирно устроились два широкоформатных монитора, миди-клавиатура, проигрыватель компакт-дисков, на котором мигала кнопка паузы, и еще небольшая кучка всякого компьютерного, и не только, барахла. Мирко отрастил бороду.
--
Тебе не идет.
--
Что?
--
Борода тебе не идет. Щеки наверняка из-за спины видно. Привет.
--
Привет. А мне нравится. Не надо бриться каждое утро, - Мирко недобро улыбнулся. А еще он сильно постарел. Все лицо в морщинах. Сколько ему сейчас? Наверняка, не меньше шести десятков.
--
Я еще не поверил. - Эти слова быстро направили свернувшие было на кривую дорожку мысли по верному пути.
--
Фома ты наш... - Роберту пришлось отдирать от кожи маску, с резким резиновым звуком нехотя отошедшую от лица.
--
Откуда мне знать, что под первой маской нет второй?
--
А вот это уже паранойя. Ты вообще видел одну маску под другой?
--
Нет. Но все случается впервые.
--
Налей мне лучше чего-нибудь.
--
Пиво? Есть темное.
--
Мирко, - Роберт укоризненно покачал головой, - лучше сладкий чай.
Мирко щелкнул бамбуковой тростью по выключателю электрочайника.
--
Чай, сахар и чашки на полке.
Пока Роберт управлялся с чашками, Мирко жестко спросил:
--
Зачем ты вернулся?
--
Ты ведь слышал про Алоиза?
--
Да. Слышал, что его убил маньяк, стрелявший по детской площадке, - ответил Мирко, поигрывая тростью.
--
Мне нужно знать, что происходило здесь со дня моего ухода.
--
Ты думаешь, что Алоиз - это не случайность?
--
Мне намекнули, и я решил позадавать вопросы.
--
Тут все было тихо. Все восемь лет подряд. Поэтому ты рискуешь, вернувшись. Страшно рискуешь. - Мирко рвал фразы. - Я понимаю, что ты не мог пропустить похороны Алоиза. Но не пускай волну. Ведь кто-то может поработать соображалкой и додуматься до того, что тот взрыв был инсценировкой, и ты жив, а не мертв.
--
Выжил, - быстро прервал его Роберт.
--
Извини, что не все вышло гладко, - Мирко старался выглядеть как можно спокойнее, но его выдали задрожавшие руки.
--
Восемь лет. Все давно стерлось из памяти.
--
Я думаю, те огненные весенние месяцы будут помнить еще долго. Убийство Бланделла. Банкротство "Фитц и Харп". Ты вовремя решил выйти из игры.
--
Я знаю. Филипс затеял войну, и я бы в ней не выжил. Я мог бы выбирать только из двух вариантов - тюрьма или смерть. Но не мог ли кто-нибудь догадаться о том, как я вывернулся?
--
Ко мне бы уже пришли.
Роберт отвел взгляд и посмотрел в лицо Бэтмену на огромном плакате. Горящие глаза в прорезях маски, и безвольный подбородок. В темном же переулке за спиной человека в черном плаще сверкала пурпурная улыбка.
Но вдруг все это ненужные волнения?
--
Мирко, я не знаю, что делать.
--
Алоиз. Это все из-за него.
--
Да. Если бы это был не Алоиз, я бы не мучался.
--
Я не смогу помочь тебе. Я постарел и уже стараюсь не ввязываться в сомнительные дела. Боюсь, что снова подведу тебя.
--
Жаль.
--
Но я скажу тебе, где найти человека, который может оказаться более полезен, чем я.
--
Говори.
Роберт чувствовал себя самым настоящим идиотом. А что еще он мог ощущать, стоя на набережной. Один. Смоляной ночью. В белом плаще. Белая ворона посреди полупустого квартала. Да, чего уж там полупустого, скажем прямо - пустого на 99 процентов. В соседнем квартале был ночной клуб, но вход в него находился на параллельной улице, и оттуда доносился только гогот пьяных компаний.
А Роберт торчал, как фонарный столб, смотрел на берег напротив и думал, что даже снайперу-новичку на первом деле хватит одной пули, чтобы подстрелить его. И что ему будет жалко так бесцельно расстаться с жизнью. Нелепо и трагично, не написав завещания, не договорившись о месте на главной аллее центрального кладбища, двухметровом гранитном памятнике и надписи готическим шрифтом на надгробии.
--
Эй!?
Роберт обернулся, но никого не увидел.
--
Не туда смотришь!
Он сообразил, что голос идет от воды. Он перегнулся через каменное ограждение и посмотрел вниз. На волнах, прямо под ним плескалась лодка. В лодке сидел человек, умело удерживая её веслами на одном месте.
--
Я за тобой. Спускайся.
--
Как? - До воды было метра три, и Роберт засомневался в том, что удержится в лодке, если спрыгнет вниз с такой высоты. Ночное купание в длинном плаще станет самым грандиозным развлечением сегодняшнего вечера.
--
Я ведь просил тебе принести веревку? Принес?
--
Нет, - искренне ответил Роберт. Плаща ему хватило за глаза.
--
Вот так всегда. Лови! Перекинь через ножку скамейки и давай оба конца обратно.
--
А белый плащ зачем?
--
Для опознания. Только дурак будет бродить ночью в такой одежде.
Видно было, что у хозяина лодки все в порядке с чувством юмора. Мирко так и предупреждал Роберта - не удивляйся ничему и не обижайся, у тебя будет встреча с человеком с невероятно своеобразным характером австралийской ехидны. Но если удастся договориться, то любое дело может выгореть.
Хозяин лодки молчал, ухмылялся и вертел веслами, вкладываясь всем телом. Он был очень сильным, хотя ростом едва ли доставал до полутора метров. Длинные волосы забраны в хвост на затылке и перетянуты черной лентой.
Ночь растерянности продолжалась, потому что Роберт никак не мог сообразить, что перед ним за человек, будто сложенный из несовпадающих кусочков двух разных мозаик. На ногах военные ботинки с высокой шнуровкой, но в обыкновенных черных брюках, и даже, кажется, со стрелками. Рубашка бордового или, может, черного цвета с отливом - в темноте не видно. А поверх - черная кожаная куртка с яркими красными вставками. Неформал? Но все аккуратное и чистое. Воротничок рубашки накрахмален, сама она выглажена и, черт побери, она дорогая! Руки рабочие, широкие ладони, но пальцы едва ли не с маникюром.
--
Куда мы плывем? Надеюсь, не на южный берег?
--
О, нет. Тогда я выбрал бы катер с двумя формированными двигателями. - Хозяин лодки обернулся и прищурился. - Или заказал такси. Посмотрите-ка лучше между пристанями.
Роберт попытался разглядеть что-нибудь в чернильной темноте.
--
Где?
--
Говорю же, ровно между пристанями. Извините, не захватил телескопа.
--
Темень же.
--
Ну, а как же - все-таки ночь на дворе. Было бы страньше, если бы было светло и все видно.
Роберт почувствовал себя было белым кроликом, но в тот же момент ему удалось увидеть очень черное пятно посреди стены черной пристани, настолько черное, будто там пропадал свет. Клякса без четких границ.
А тем временем на лбу хозяина лодки появились капельки пота - ему становилось все тяжелее поднимать весла. Они прилипали к воде, которая словно обратилась в расплавленную смолу - вязкую и тягучую, она прихватывала весла и не желала их отпускать, хотела поймать лодку.
Наконец, Роберт смог различить края пятна - это оказалось отверстие в стене набережной, будто слив канализации, но размером метра четыре в диаметре. И лодка нырнула прямо туда - в зев водостока.
Лодка плыла по широкой подземной реке с чернильной водой, с совершенно ровной, гладкой, отутюженной поверхностью, простирающейся невероятно далеко. Роберт едва мог поверить, что он не спит. По его расчетам над ними должны были быть небоскребы отеля Арарат-Хайат и Тошиба-билдинг. Но река будто проплывала сквозь их фундаменты - у нее не было уклона, то ли она течет к морю, то ли от него.
--
Уже скоро. Совсем скоро. Еще немного. Здесь. - Лодка остановилась посредине реки.
--
Где?
--
А сейчас стоит глянуть наверх.
Роберт посмотрел - там была железная лестница, ведшая к светившемуся глазу люка в своде.
--
Мне туда?
--
Ага. Вставайте и дерните ее вниз - там есть дополнительное сочленение, и оно опустится, чтобы было удобнее.
Роберт так и сделал, и, ухватываясь покрепче за железные перекладины, поднялся наверх; там он оказался в круглой пустой комнате с запертой дверью. На стенах розоватые обои в цветочек и больше ничего. Шутка Мирко? Честно говоря, в голову больше ничего не пришло.
--
Проходите, - дверь плавно и бесшумно открылась.
--
На прислугу денег не хватает? - Роберт вошел внутрь и спросил своего перевозчика, успевшего уже переодеться в нормальные ботинки и пиджак. Абрахам - а именно так называл его Мирко - выглядел даже щеголевато.
--
Лишние люди не нужны, - пожал плечами Абрахам. - Потому что разговор будет серьезным.
--
Хорошо.
--
Тогда поступим так. Мирко в паре слов описал мне ситуацию. Но мне нужны подробности. И, для начала, детали того, что случилось восемь лет назад.
Роберт помешкал, но, вспомнив указания Мирко, начал рассказывать.
Восемь лет назад Роберт был преступником, только-только начавшим легализовать свои деньги. Больших сумм у него не водилось, но даже те небольшие тысячи, что удалось заработать, отмывать приходилось со скрипом, хотя он и не был связан с наркотиками или убийствами и разбоем. Проблемой стало то, что еще юношей он успел получить судимость, пусть и условную, и поэтому полиция и прокуратура оказывали его персоне повышенное внимание. Этим начали пользоваться конкуренты, сливая властям компромат на него. Он пытался отбиваться, судиться, стараясь разделять приминал и легальный бизнес, но такие действия были восприняты, как признак слабости и двое его помощников внезапно пропали без вести. Это был знак. Пришлось открыть огонь на поражение. Выстрелы прозвучали и в ответ. Разборки длились недолго - через неделю стало ясно, что шансов выжить нет. Тогда-то Роберт и инсценировал свою смерть в результате взрыва. Банальный, киношный, но отлично сработавший ход.
--
А некоторое время назад Вы получили письмо от Алоиза и имели неосторожность ответить на него.
--
Да. Письмо было давно. Три или четыре года назад.
--
Но Алоиз не должен был знать о том, что Вы живы.
--
Не должен был, но ведь это был Алоиз. Он мог узнать, что угодно.
--
Это была подстава, - у Абрахама не было никаких сомнений по этому поводу. - А кто еще знал, что Вы живы?
--
Никто. Честное слово. Я легализовал и обналичил так много денег, сколько смог и договорился с Мирко. Знал только Мирко и никто другой.
--
А что насчет его самого? Может, это он организовал?
--
Он же послал меня к Вам, - возмутился Роберт.
--
Это не оправдание. Мирко мог оговориться, кто-то мог отследить его действия. Все что угодно.
--
Он слишком опытен.
--
Иногда это бывает недостатком. Он слишком известен. Это могло привлечь внимание. Если бы кто-нибудь задумался о Вашей судьбе, то Мирко был бы первым, к кому пришли. В конце концов, Вы же помните, что взрыв вышел не идеальным.
У Роберта зачесалась шея - там, где маска прилегала к лицу.
Абрахам резко щелкнул пальцами.
--
Ладно. Вернетесь тем же самым путем. А я пока обмозгую, что можно придумать.
--
Тем же?
--
Лодка ждет Вас на том же самом месте. Надеюсь, веслами поработать сможете.
--
Да... - растерянно ответил Роберт.
--
Только белый плащ снимите, а то рискуете нарваться.
Абрахам смотрел в потолок - туда, где замковый камень запирал своды, скрепляя их в единое целое. Он был озадачен, потому что история напоминала банальный детектив Агаты Кристи. Количество персонажей ограничено, все они известны, и один из них убийца. Только один из тех, что указан в коротком списке в начале пьесы. Но сейчас почему-то никто не подходил на эту роль, словно великая Леди детектива решила изменить своему узнаваемому стилю. Подумаем: Мирко, на редкость осведомленный подозрительный незнакомец, пересекшийся с Робертом на поминках, Алоиз, Шенеман и Филипс из конкурентов, может, кто-нибудь из полицейских, охотившихся за Робертом, - и всё. Хотя убийство Алоиза, а Абрахам допускал, что это была не случайность, казалось очень странным и, честно говоря, пугающим. Он никогда не встречал Алоиза, но много слышал о нем - даже слишком много. Убивать такого человека не стоило, потому что могло вызвать ненужные эмоции людей, готовых достать убийцу из-под земли - раскопать могилу, распотрошить гроб и развеять пепел по ветру.
Абрахам прикрыл глаза, под не до конца опустившимися веками осталась только узкая щелочка, через которую был виден необыкновенно яркий, молочный белок, контрастировавший с вдруг резко потемневшей кожей. Абрахам отпустил мысли в далекое плавание среди пассатов и бурь, пытаясь найти проход через архипелаг загадок и тайн. Откинувшись на спинку кресла, вытянув ноги вперед, Абрахам потерялся между ветром и волнами.
Каменные своды раздвинулись в стороны, став мощнее, выросли и за минуту вытянулись вверх почти на десять метров. Их цвет изменился - еще минуту назад гранитно-серые, они помрачнели, окрасившись в темно-коричневые оттенки. На стенах появились деревянные панели, в углу устроился жарко растопленный камин. Четыре широких окна с тяжелыми пурпурными занавесями встали по сторонам света, и в щель между ними на Абрахама смотрел проглядывавший кусочек яснеющего лазурного неба.
Или... Или есть ещё кто-то, кого он пока не учел, не вычислил - кто-то, пока не появившийся в кадре. Значит, надо искать. Абрахам резко открыл глаза, постучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла. Через секунду рядом с его рукой появился паучок, выслушал распоряжения и резво сбежал вниз.
Роберту двенадцать. Он снизу вверх смотрит на невысокого крепкого человека в кожаном пиджаке. Тот ухмыляется, заметив паренька, подмигивает и проходит мимо. Роберт слышал об этом человеке, когда-то инженере, строившем метро, сейчас сержанте-полицейском, которому доверяют все жители окрестных районов.
Двадцать лет. Роберт здоровается с Алоизом. Они перекидываются парой слов. Недавно Алоиз снял форму и вернулся к бетону и кирпичам. Он организовал строительную фирму и получил большой подряд на обустройство почти пяти кварталов на новых территориях развивающегося города. Уже через год Алоиз стал своим для каждого жителя новых территорий - иначе и быть не могло, как можно относится по-другому к человеку, который вырос рядом с тобой, который построил твой дом, школу твоих детей, больницу, где лечатся твои родители.
Роберту двадцать три, и он в доле с Алоизом. Пай маленький, но это только начало, будет больше, когда Роберт выведет деньги из криминала окончательно и станет работать на растущий, как на дрожжах, город.
А потом начались проблемы.
Абрахам дергает за ниточки, сплетенные из солнечного и лунного света, беседует с пауками, черной тенью заполонившими комнату. Кажется, куда ни ступи - раздавишь паучка. Они на полу, ползают по стенам, поднимаются на кресло, пробегают по рукам и груди Абрахама.
Он слушает их поскрипывающий шепот, уточняет, отправляет с дополнительными поручениями. Он уже знает, что скоро его паутина будет настолько плотна и часта, что разгадка попадется в нее, как неловкая муха.
Абрахам проводит в кресле, не вставая, весь промелькнувший, как мгновение, день, следующую ночь, в которую пауков стали мириады. По углам шуршали крысы подземелий, под потолком танцевали летучие мыши, к ногам ластилась дворняга.
Завтра похороны. У Абрахама на столе лежит листок бумаги - короткий список. Три фамилии. Номер два - некто Эштон Лайонс. Номер три - Кристина Фитц-Конрой.
Фитц-Конрой - это фамилия Алоиза. Кристина была его дочерью. А список - это люди, погибшие при взрыве, организованном Мирко.
Вот она, первая половина разгадки.
И вторая бумажка. Неофициальный отчет врачей скорой о причинах смерти Алоиза. Неофициальный, потому что документов от коронера нет и не будет - вскрытие не производилось. Кому-то надо было скрыть, что Алоиз умер от сердечного приступа. Его никто не убивал. Алоиз умер сам.
Маска смотрела на Герберта Фитц-Конроя.
"Я не знал. Я сбежал, обрубив все старые связи, постаравшись забыть о прежней жизни. Неужто, если бы я мог изменить то, что случилось, сделать все по-другому, я бы не перевернул ради этого землю? Она была мне сестрой, как и тебе. Когда-то мы, наверное, думали, что влюблены, пока не поняли, что наши жизни идут разными путями. Но, несмотря на это, мы были лучшими друзьями. Клянусь, Герберт, ни я, ни Мирко не знали, что она окажется там. Я знаю, что ты не сможешь меня простить, и можешь не поверить, но все таки - извини".
Где же цель? Герберт был готов выпрыгнуть из окна, подбежать к этим черным людям, силой повернуть их всех к себе, схватить, посмотреть им в глаза.
--
Где он? - Герберт вглядывался в каждого: коллег отца по полицейскому участку, подрядчиков, разорившихся вместе с ним восемь лет назад, старых друзей, соседей, людей, которым отец когда-то помог. Не было только одного человека.
Винтовка дрожала в руках.
"Прости".
Маска дернулась, сделала робкий шаг к Герберту. Сказать ему? Попытаться объяснить? Вдруг появилось нестерпимое желание сдернуть маску и посмотреть на мир прежними глазами, вернуться в прежнюю жизнь. Но кому нужны струпья, ожоги, шрамы, сделавшие его уродом? Ни один пластический хирург не согласился на операцию.
Скрипнула рассохшаяся половица, и маска, испугавшись, застыла на месте.
Герберт поставил винтовку на предохранитель, чтобы не выстрелить ненароком.
--
Где!? - Неужели он напрасно ждал восемь лет, скрывая чувства от отца. Герберт приложил все силы к тому, чтобы мерзавец, виновный в смерти сестры, был наказан. Не может быть, что убийца ускользнет из ловушки.
"Прости".
Маска начала меняться: ее поверхность будто ожила, порозовела, окрасившись в цвет человеческой кожи, появились брови и нос, глубокие морщины легли от ноздрей к уголкам рта, оформился угловатый подбородок, - она превратилась в настоящее лицо.
На лестнице послышались тихие шаги, как далекое эхо, хлопнула входная деверь.
Герберт обернулся, он смотрел прямо туда, где еще минуту назад стояла маска, но ее уже и след простыл.