Рокс Валерия Олеговна : другие произведения.

Аттрактор

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Жизнь Иллеаны Эванс, молодой сотрудницы психиатрического исправительного учреждения, казалось бы, идет по самым оптимистичным планам. Успешное продвижение по карьерной лестнице, скорая свадьба с любимым человеком и безоблачное будущее впереди - разве стоит мечтать о чем-то большем? Однако случай вносит в существование девушки свои коррективы, когда посылает к ней пациента с особо сложным расстройством психики.

Пролог.

Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Данте Алигьери, "Божественная комедия"

   Минутная стрелка сделала ленивый рывок вперед и указала на цифру двенадцать.
   Чарли облегченно выдохнула: в гробу она видела настолько беспощадный график и всю эту чертову работу в целом. Не о посредственной должности медсестры она мечтала, с интересом разглядывая пропитанные формалином внутренности, что обрели вторую жизнь в качестве анатомических экспонатов для студентов-медиков. Да и вообще... Она могла бы сейчас видеть десятый сон кряду, если бы ей не нужно было бы торчать в этом жутком месте до полуночи.
   Здание нью-йоркского исправительного учреждения и при свете дня представляло собой довольно унылое зрелище: серый камень и темное железо. Светлый кафель некоторых коридоров, напоминающий белую чешую диковинного зверя, мало спасал ситуацию, являясь причиной неприятной ряби в глазах.
   А уж когда ночь накрывала лечебницу черным колпаком и глушила все внешние звуки, это место становилось идеальной площадкой для съемки фильмов ужасов. Флуоресцентный свет отражался от гладких поверхностей, будто подсвечивая их изнутри; белесая дымка неспешно плыла в холодном воздухе, пронизывая тесные комнатки; изредка откуда-то долетал гулкий стук рудиментов каблуков на обуви медсестер или резко вспыхивал и гас чей-то сдавленный голос.
   Словом, несложно было представить проектировщика этой конторки, говорящего нечто вроде: "Это психбольница, а не спа-курорт! Хм... Еще капельку отчаяния в тот угол, пожалуй..."
   "Неплохо было бы заменить вывеску на въезде с "Психиатрическое исправительное учреждение Нью-Йорка" на "Оставь надежду всяк сюда входящий"... Точно!" - подумала Чарли, бодро шагая вдоль стерильного коридора и поправляя мешковатую сумку на плече.
   Сбрасывая с себя белое облачение медсестры, эту опостылевшую вторую кожу, девушка в красках представляла себе, как небрежным жестом бросает заявление об уходе на стол заведующего отделением. Представляла его полные поддельного удивления глаза, похожие на две влажные маслины, и неумело скрываемый сарказм: "Как, и вы тоже?.. Похоже, на этой должности я переживу вас всех..."
   Этот гадкий тип, доктор Лонг, наверное, уже ведет счет тем сотрудникам, что оказались менее стойки к этой неблагодарной работенке, чем он. Разве что не чертит на стенах палочки, чтобы потом зачеркивать по три сразу...
   Что ж, одной палочкой больше, одной меньше - подумаешь... Во всяком случае, Чарли не видела ни единого повода и дальше оставаться здесь. "Ты ведь знала, на что идешь, когда пришла сюда работать, Черри", - как-то сказала ей эта заносчивая докторша с конопатым носом и собственной табличкой на двери собственного кабинета. Чарли тогда всего лишь хотела излить ей душу после тяжелого дня, пожаловаться на пациента, который выбил у нее поднос с едой из рук и полил такими словами, после которых она еще час рыдала в туалете... А она, эта докторша, возомнившая о себе невесть что, назвала ее "Черри"... Легко ей говорить, когда ее работа заключается лишь в том, чтобы вести душевные беседы с пациентами и участливо кивать своей рыжей головкой!..
   Чарли нахмурилась и резко выдохнула через нос, когда вспомнила эту мерзавку в частности и все пренебрежение начальства в целом. Больше она не доставит им такой радости, смотреть на нее свысока и щекотать свое раздутое чувство собственной значимости!
   Полная решимости завтра же подать заявление об увольнении, девушка направилась к выходу из лечебницы. Комнатка младшего персонала находилась в самом сердце здания, поэтому и путь к выходу от нее был довольно длинным и пролегал сквозь некоторые палаты пациентов в том числе. Чарли невольно оглядывалась на содержимое этих палат - железные решетки, что многофункционально служили и дверьми, и стенами, и преградой, отделяющей опасных личностей от социума, вполне позволяли это делать.
   Узники этих стен в своих одноместных апартаментах коротали время по-разному: кто-то спал, кто-то шуршал страницами второсортных журнальчиков определенного содержания, а кто-то, уставившись в потолок и бормоча себе что-то под нос, общался то ли с космосом, то ли с лесными эльфами.
   У многих обитателей здешних мест довольно любопытные собеседники, стоит отметить.
   Проходя мимо палаты того самого типа, который опрокинул на нее поднос, Чарли чуть замедлила шаг, всеми фибрами души желая уметь убивать взглядом.
   Своего обидчика девушка застала лежащим на жесткой койке и слепо рассматривающим потолок. Уловив движение - впрочем, любая обувь в этих коридорах производит эффект целого оркестра музыкальных тарелок, и не уловит движение здесь только глухой -, он оторвал от плоской подушки взъерошенную голову и уставился на Чарли из-под темных нахмуренных бровей. Еще секунда - и его лицо вдруг просияло. Словно солнце выглянуло из-за туч.
   - Эй, мэм... - он резво вскочил со своего лежбища и вытянулся перед решеткой во весь свой внушительный рост. - Подождите! - он вцепился в железную сеть большими ладонями, окрикивая Чарли, которая была уже в нескольких футах от его палаты. - Что это за место?.. С кем я могу поговорить, чтобы выяснить, какого, собственно... хрена?..
   Девушка оглянулась и посмотрела на узника недоумевающим взглядом, который призван был красноречиво выразить нечто вроде: "Совсем уже тронулся, раз забыл, где ты и почему?.." Молодой человек лишь развел руками и скривил лицо в выражении "ты немая или как?"
   Чарли только стряхнула челку с глаз и демонстративно зашагала прочь. Каков наглец!.. Еще недавно вел себя совершенно по-скотски, а теперь отвечай на его тупые вопросы! Конечно же!
   Уже подходя к стойке охраны, чтобы отдать ключ от кабинета, девушка услышала какую-то непонятную возню и шорох. Чарли не придала этому особого значения - слишком явно в ее воображении вырисовывался силуэт ее кровати, купленной в "Икее" и сейчас являвшей собой предел любых мечтаний.
   - Отстрелялась на сегодня, Чарли? - с добродушной улыбкой поинтересовался старый привратник - единственный, к кому девушка испытывала симпатию во всем этом треклятом здании.
   - Так точно, - расписываясь за ключ, улыбнулась в ответ Чарли. - Это у вас там Чарли Чаплин? - указала она ручкой на маленький экранчик телевизора, на котором мелькали черно-белые картинки старой комедии.
   Старик только было открыл рот, чтобы что-то ответить, как вдруг чудовищный грохот, переплетенный с коротким вскриком, лавиной прокатился по опустелым коридорам лечебницы. Чарли и охранник вздрогнули почти синхронно и одновременно метнули взгляд вглубь здания, сквозь туннель идентичных ламп.
   Не говоря ни слова, сторож встал и поспешил к неизвестному источнику шума - насколько ему позволяли его скованные возрастом ноги. Испуганная девушка последовала за ним.
   Стоило двум людям миновать лестничный подъем и повернуть в один из самых длинных коридоров здания, как ноги их словно вросли в холодный пол.
   - Господи Иисусе... - прошептала Чарли, и ее глаза раскрылись неестественно широко, стоило им зафиксировать картинку и отправить ее на обработку мозгу.
   Яркие алые пятна хаотично плясали на поверхности белого кафеля, словно резкие мазки на картине воодушевленного художника-экспрессиониста.
   Чарли еще со времен учебы в медицинском колледже помнила, что в человеке в среднем умещается около пяти литров крови. Но она и подумать не могла, что эти пять литров могут настолько красочно расписать стены и пол широкого коридора.
   Последнее, что отпечаталось на сетчатке глаз медсестры Нью-Йоркского психиатрического исправительного учреждения - пропитанный насквозь багряной жидкостью белый халат и конвульсивно подрагивающий носок лакированного ботинка распростертого на полу доктора Лонга. "Я все-таки пережила тебя на этой должности, козлина!" - совершенно непрошенная и неожиданная мысль электрическим разрядом пронеслась в голове Чарли, прежде чем она потеряла сознание.
  
  
  

Часть первая.

1 глава.

   Иллеана Эванс.
  
   Экран моего мобильного в данный момент интересовал меня куда больше занудного тарахтения Бэйкера. О, этот мухомор явно страстно ждал того момента, когда сможет взять бразды правления в свои руки и почувствовать себя чем-то более значимым, чем обычно. Так и сказал: "что ж, ввиду обстоятельств, дамы..." Будто бы тот, кто первым предложит устроить экстренную летучку, автоматически становится боссом. Впрочем, то, что Бэйкер единственный из нас (теперь единственный), кто обладает первичными мужскими признаками, наверняка тоже немало щекочет его жаждущее внимание эго.
   Мое же эго сейчас щекотали веселые сообщения Джеймса, которые обещали мне крайне приятный вечер. Я уже подумывала о том, что бы соорудить на ужин и что бы такого надеть на себя (чтобы возможно было как можно более эффектно это снять), и... В общем, мысленно я была уже дома, в компании моего жениха и бутылки какого-нибудь отменного вина.
   Видимо, мечты эти были столь неприкрыты, что дурацкая усмешка украсила мою светящуюся физиономию.
   - Обезображенное тело вашего начальника нашли в нескольких футах от того места, где вы сейчас стоите, Иллеана, - вырвал меня из грез обращенный ко мне голос Бэйкера. - Ваше безоблачное расположение духа поражает, - уставился он на меня этим своим упрекающим взглядом.
   Черт бы побрал его! Уильям Бэйкер - просто искусный умелец драматизировать и произносить свои слова так, словно бы это заученные реплики из трагичных пьес. Собственно, именно поэтому мы с Ханной (единственным адекватным человеком во всем нашем веселом коллективчике) между собой зовем его Гамлетом.
   Еще четыре пары глаз воткнулись в меня так, будто бы именно я убила Лонга - вне всяких сомнений.
   Я втянула щеки:
   - Но я пока что жива, - от долгого молчания мой голос не сразу проснулся и был похож на скрип старых половиц. - И пытаюсь как-то планировать свою жизнь, - я мило улыбнулась и пожала плечом, мол, "подумаешь, жестокое убийство..."
   - Ваши слова в крайней степени циничны. В крайней, - похлопала своими перегруженными черной тушью и оттого напоминающими паучьи лапки ресницами пухлая Дороти - молодящаяся дама на закате своего детородного возраста. Раньше она работала в хосписе, и в круг ее обязанностей входило определение судьбы вещей тех почивших, что не имели родственников. Или имели - но таких, что с легкостью вычеркивают из своей жизни тех, кого вскоре вычеркнет и сама жизнь.
   Словом, я прямо вижу, как плещутся литры сочувствия и сострадания в человеке, который с каменным лицом выбрасывал ранее трепетно хранимые фотографии, затертые от многократного соприкосновения с тонкими пальцами личные письма и засушенные на память цветы.
   - Мы - врачи, Дороти, - я чуть задрала подбородок. - Цинизм - часть нашей профессии.
   Пышка Дороти вонзила в меня полный брезгливого отвращения взгляд, который красноречиво сообщал мне все то, что она обо мне думает.
   После того, как наши морально возвышенные личности убедились в том, что бесполезно контактировать с таким прогнившим человеком, как я, мне вновь представилась возможность окунуться в пикантную переписку и пропустить мимо ушей все злободневные вопросы. "А кто же теперь будет заведующим отделением?", "А что же напишут о нас в прессе?", "А не перекроет ли департамент финансирование после такого-то?"
   По-моему, гораздо интереснее вопрос "А как же отразится произошедшее на настроениях наших пациентов?" Еще утром убедительный тон Гамлета и выпученные глазки ("Заключенные не должны знать. Постарайтесь не болтать об этом в коридорах!") могли заслуживать хоть какого-то внимания. Но теперь, когда на каждый квадратный метр восточного коридора приходится не менее двух копов, конфиденциальность информации может быть подвергнута большому такому сомнению.
   Я все это к чему. Довольно веселое начало рабочей недели.
   - ... но ведь у доктора Лонга было довольно много пациентов, - услышала я тихий голосок Ханны и невольно подняла на нее глаза. Она теребила крестик на шее и выглядела совершенно испуганной. Но это не потому, что гибель заведующего отделением настолько поразила ее. Просто Ханна - это Ханна. Ее большие синие глаза всегда распахнуты умилительно широко, а пухлый красный рот всегда приоткрыт.
   Она вообще очень симпатичная девушка: на три года младше меня, но выглядит еще юнее своих лет. Ханна Кент - обладательница высокого роста, хрупкой фигурки и изящно-бледной кожи, что в контрасте с темным волосами смотрится просто потрясающе. Этакая Белоснежка. Или же Лив Тайлер в роли толкиенской эльфийки.
   Как я уже говорила чуть выше, я считаю мисс Кент единственным адекватным субъектом в нашем шипящем клубке змей и испытываю к ней что-то вроде дружески-материнских чувств. Именно под моим контролем Ханна находилась первое время работы здесь, и, возможно, именно она еще удерживает меня на должности психолога в Нью-Йоркском психиатрическом исправительном учреждении.
   Именно поэтому я проявляю интерес к беседе лишь тогда, когда слышу детский, с капризными интонациями, голос Ханны.
   - Поэтому поднятый мной вопрос и важен, - Гамлет смахнул капельки пота над верхней губой и сморщил лоб. - Нам необходимо как-нибудь... аккуратно перераспределить пациентов доктора Лонга между собой. Случай, конечно, беспрецедентный, но разве есть у нас иной выход? Если у вас есть какие-то симпатии к кому-либо или предпочтения, то... я возьму того, кто останется, - обвел он нас уверенным взглядом, мол, смотрите, какой я герой - самую испорченную зверюшку могу взять себе.
   Первую "симпатию" неловко высказала Дороти и прибрала к рукам того милаху, который в шестнадцатилетнем возрасте застрелил мать и сестру, а теперь всюду не расстается с библией и вещает про всеблагое прощение Господа нашего. После этого начался настоящий аукцион или же нечто напоминающее раздачу котят, которым прямая дорога на утопление, если ничей заботливый взор не упадет на них.
   Собственно, я в дележке пациентов не принимала участия ровным счетом никакого - просто молча прошла к отделению с личными делами наших "клиентов" и под шумок вытянула одну папку наугад.
   - Этот - мой, - сообщила всему курятнику, даже не раскрывая документ и не интересуясь, кого же себе вытянула. - Только один, больше не возьму.
   - Вам необходимо взять еще кого-нибудь, Иллеана, - единственный петух посмотрел на меня из-под жиденьких бровей. - Двух или трех.
   - Одного, - я настояла на своем. - Насколько вы все знаете, у меня скоро свадьба, медовый месяц и так далее, - я помотала ладонью в воздухе в жесте "ну, вы меня поняли". - Я не смогу уделять должного внимания всем своим пациентам, - сказав это, я кивнула - этакий прощальный поклон - и зашагала прочь из кабинета, совершенно не желая и дальше слушать весь этот балаган.
   "Непозволительно!" - услышала я брошенное мне в спину откуда-то из области рта Дороти.
   "Твое декольте в сочетании с ядерно-красной помадой - вот что непозволительно, дорогуша".
   Засунув папку с делом моего нового пациента под мышку, я направилась к автомату с кофе и шоколадками: еще хоть один тревожный сон протяженностью лишь четыре часа, и я усну на самом интересном месте откровений какого-нибудь моего шизофреника.
   Стоило мне покинуть кабинет, я попала в настоящий криминальный сериал: повсюду желтая лента, словно веселое новогоднее украшение, и ребята в форме снуют туда-сюда. Деятельность так и кипит: один что-то скребет с плитки, другой пытается запечатлеть на фотопленку каждый квадратный миллиметр всех мыслимых и немыслимых поверхностей, а третий с сочувственным видом что-то записывает со слов одной из наших медсестер. (Черри?.. Челси?... Неважно...)
   Только было я прошла мимо всего самого интересного, как меня догнала Ханна и присоединилась к моему торжественному шествию во имя кофеина и быстрых углеводов:
   - Дурдом какой-то... - оглядываясь на копов, произнесла она своим вечно обиженным тоном и сложила алые губы утиным клювиком.
   - Да ну? - вздернула я бровь и усмехнулась. - А до этого у нас тут кружок кройки и шитья был?
   - Ой, Леа, ты меня поняла, - девушка закатила глаза и пожала хрупкими плечами. - Представляешь, один из моих новых подопечных - тот тип, что сказал мне, будто я вылитая его сестренка... Голову которой он пытался засунуть в камин, когда ему было девять... А кого ты себе вытащила?
   Не успела я среагировать, как Ханна уже выхватила личное дело из моих рук и раскрыла его на первой странице.
   - О, - многозначительно протянула она, проведя пальцем по бумаге. - Иствуд, - подруга захлопнула папку с сухим звуком "пуф" и вручила мне обратно.
   - Это фамилия? Ничего не помню о нем, - я нахмурилась и покачала головой. - Чем знаменит?
   - Ну, начнем с того, что он полнейший отморозок. Хотя... для наших друзей это не то чтобы в новинку, - задумчиво почесала подбородок Ханна. - Самое главное, что тебе нужно знать - он абсолютно вменяем. Помимо того, что редкостный подонок, разумеется. Видимо, он и его адвокат сочли год в этом радужном месте более предпочтительным, чем пожизненный срок в тюрьме.
   Я вопросительно посмотрела на Ханну, чем поощрила ее дальнейший рассказ.
   - У него вроде как отец - большая шишка откуда-то из правительства. Плюс, крутейший адвокат, который выигрывал самые безнадежные дела. Поэтому у всей этой веселой компании был выбор, куда заказывать путевку. Хотя дело было действительно шумным. Он, - девушка кивнула на личное дело Иствуда, - ведь из какой-то там рок-группы был. Ну, знаешь, разряда тех, что трясут грязными челками под невообразимые звуки и поливают поклонников со сцены какой-то дрянью из резинового... ну, ты понимаешь... - ох уж эта Ханна... Она лучше язык себе откусит, чем произнесет название мужских гениталий.
   (Вообще не уверена, что она их видела где-то за пределами анатомического театра, если честно).
   - Вот только давай без оскорбления Rammstein, прямого или косвенного, - посмотрела я на подругу с псевдо-серьезностью. - Они мне нравились в старших классах... Так а что этот тип, Иствуд, сделал? - вернулась я к изначальной теме, уже завидя на горизонте землю обетованную - небольшой холл, где располагались автоматы со съестным.
   - Подружку прикончил, - сообщила Ханна таким голосом, будто огласила результаты вчерашней игры в бейсбол. - Очевидно было, что это его рук дело, поэтому оставалось два выхода - или коротать пожизненный срок, или к нам. Здесь этот тип якобы пройдет полный курс реабилитации, душевных бесед под халдолом или еще какой дрянью... Потом финальный тест, который - о, чудо! - покажет, что он полностью вменяем, и все. Можно опять спокойно убивать подружек и трясти грязной челкой, где заблагорассудится, - девушка свела брови к переносице и склонила голову к автомату с кофе, который в своем чреве перерабатывал мои деньги в капучино.
   - Чудно, - кратко прокомментировала я все услышанное, беря в руки обжигающий напиток. - Предпочитаю заранее знать, с кем буду иметь дело, - я подула на пенку капучино, на секунду ощутив себя Моисеем, разверзающим гладь морскую.
   Прикончив бодрящий напиток и шоколадный батончик, я приступила к своим непосредственным рабочим обязанностям. На сегодня у меня было назначено три приема, причем пациенты были не самые проблемные. Я не предполагала, что общение с моими подопечными может принести мне какие-то затруднения. Однако это оказалось не совсем так.
   Хью, невысокий заключенный сорока шести лет, довольно безобидный субъект, высказывал немалое беспокойство по поводу убийства Лонга и опасения, что "существо", убившее доктора, может вернуться за ним. Второй пациент все отпускал какие-то сальные шуточки по поводу произошедшего, а третий, кажется, был вообще не в курсе состояния дел в лечебнице.
   Плюс ко всему, чуть позже рыжий юнец в форме полицейского решил поиграть со мной в опрос свидетелей и прочих статистов сего действия. И мне пришлось долго намекать ему своими сухими и скупыми ответами на его глупые вопросы, чтобы он шел к чертям.
   "Нет, что вы, доктор Лонг всегда был просто душкой!", - игриво взмахнула я ладонью в ответ на вопрос, были ли у доктора очевидные недоброжелатели. - "Практически все наши медсестры могут подтвердить: он всегда был очень, просто крайне... любезен с ними".
   (Ох, не удивлюсь, если это какой-нибудь ревнивый муж одной из наших сотрудниц решил вспахать кафель восточного коридора черепом Лонга).
   Словом, под конец дня я была изрядно вымотана. Только лишь мысль о ждущем меня вечере сохраняла во мне остатки сил и грела грудную клетку изнутри. Я в нетерпении ерзала на сидении, пока гнала свой старенький Форд к нашему с Джеймсом дому по мокрым от непрекращающегося октябрьского дождя улицам. (А учитывая, что от места моей работы до места моего обитания больше получаса езды, можно и проерзать кресло насквозь.)
   Только лишь на середине пути я вдруг вспомнила про то, что ужин предполагает наличие еды. Поэтому мне пришлось завернуть в один из уютных ресторанчиков средней ценовой категории - не слишком пресно и не слишком пафосно. Идеально для блюда, которое хочешь выдать за результат своего труда.
   Водрузив говяжьи стейки и салат-цезарь на соседнее кресло, я зацепила взглядом брошенное мной на заднее сидение личное дело Иствуда и еще раз напомнила себе не забыть забрать его и найти минутку для хотя бы беглого ознакомления - встреча с мои новым другом должна была состояться уже завтра.
   Терпеть не могу работать с теми заключенными, в мозгах которых уже покопались другие мои коллеги. Мало ли какие проводки они уже успели сдвинуть или запутать? Вторичное препарирование черепной коробки пациента - действие абсолютно лишнее. Но без него я, однако, не могу обойтись, если хочу определить для подопечного кратчайший путь к статусу адекватного человека и сделать свою работу качественно.
   Впрочем, в случае с Иствудом можно несколько снизить планку требований к самой себе - вряд ли к пациенту с липовым заключением нужен какой-то особо трепетный подход. Возможно, будет достаточно одного лишь многозначного взгляда "Мы оба знаем, что ты здесь только потому что ты и твой адвокат - редкостные говнюки и обоим вам место в обычной тюрьме"?..
   Вскоре в поле моей видимости показался четырехэтажный таунхаус из красного кирпича - наше с будущим мужем уютное гнездышко с камином и пушистыми коврами. Невзирая на нависающую надо мной дилемму (как же вести себя в сложившейся на работе ситуации?), я выпорхнула из авто совершенно окрыленная. До прибытия Джеймса оставалось еще около часа, и мне нужно было произвести все необходимые приготовления.
   Я быстро организовала наш стол (когда ты не готовишь, это происходит довольно быстро) и отправилась в гардеробную, чтобы привести в порядок и себя. Прежде чем стянуть с вешалки какое-нибудь хорошее платье, в котором я буду смотреться наиболее выигрышно, я на несколько мгновений застыла перед зеркалом.
   Вьющиеся мягкими волнами волосы растрепались и выглядели не лучшим образом, грустно свисая с плеч. Отсутствие полноценного сна и высасывающая, словно дементор, всю радость работа оказали мне не лучшую услугу: под глазами пролегли темные тени, бледная кожа стала еще бледнее, а веснушки, поймав контраст, заметнее.
   Помнится, немало страданий они, эти пигментные пятна, принесли моей чувствительной натуре в подростковые годы - завороженная отфотошопленными девушками на обложках журналов с этой их идеальной кожей, я беспощадно терла свое лицо лимонным соком. Кто-то сказал мне, что от этого веснушки могут сойти... Смешно вспоминать, честное слово.
   Так о чем это я? Сейчас мне просто жизненно необходим консилер и румяна.
   Я придирчиво осмотрела свое отражение напоследок: в принципе, для своих двадцати шести я выгляжу неплохо. А учитывая мою склонность иногда злоупотребить бокальчиком-другим или какой-нибудь ужасной гадостью с повышенным содержанием сахара...
   В общем, уже через пять минут я, в одном из своих лучших коктейльных платьев, зажигала свечи, чтобы уж наверняка романтическая атмосфера свалилась на нас с Джеймсом откуда-нибудь с потолка. По моим расчетам, жених должен был прибыть минут через пять. И я, воодушевленная, настроилась на недолгое ожидание.
   Но все пошло абсолютно не так, как я предполагала. Томительные пять минут совершенно внезапно растянулись в томительные просто уже до неприличия два часа. Часы в гостиной указывали на одиннадцать вечера. Я успела протоптать дорожку на нашем ворсистом ковре (сначала утыканную мелкими дырочками от каблуков, позже - примятую моими босыми ногами), посмотреть какое-то глупое ток-шоу и откупорить вино.
   Позвонить Джеймсу и поинтересоваться у него, не умер ли он по пути домой, у меня даже мысли не возникло. Мы ведь договорились, что этот вечер мы проводим вместе, и никак иначе... Какие вообще могут быть еще дополнительные разговоры?
   В общем, к тому моменту, когда мистер Брайс возник передо мной, нацепив свою самую виноватую маску - "смотри, я так расстроен!" -, я уже успела прикончить половину бутылки полусладкого. Поэтому и взгляд мой, который я послала в сторону заблудшего пилигрима, наверняка был полон гипертрофированных злости и упрека.
   - Ли, - жених потер подбородок ладонью - прядь русых волос упала на лоб. - Заказчик, он... Возникли некоторые заминки. Прости, - он подошел ближе и легко коснулся моего нагого плеча холодными пальцами; извиняющаяся кривая улыбка неловко обозначилась на лице, серые глаза сожалеюще посмотрели в мои, сверху-вниз. Огонек свечи красиво отражался в этих глазах и бросал желтые пятна света на скулы и подбородок Джеймса.
   - Прошу за стол, - сухо сказала я, а сама встала, сбросив тем самым ладонь усталого трудяги с моего плеча.
   - Леа, ты же понимаешь: это работа, - негромко пробурчал он за моей спиной.
   Я лишь промычала "угу".
   - Я не мог уйти.
   "Угу".
   - Я заглажу свою вину, компенсирую этот ужин, Ли. Ты все это сама приготовила? Выглядит просто чудесно!
   "Угу".
   - И пахнет тоже. Мне кажется, я готов слона... Что это, Ли? Плед? - спросил Джеймс, когда я вручила ему клетчатое покрывало.
   - Угу. Это тебе пригодится. Ты ведь будешь спать на диване, - мой голос спокоен, как тысячи удавов. Я - умиротворенный Будда.
   - Иллеана, черт, ты... - мистер Брайс склонил голову набок и сморщил свой прекрасный лоб, сведя брови. - Не начинай. Обстоятельства сильнее меня.
   - Не говори, что обстоятельства сильнее тебя, - я мило улыбнулась и погладила его гладко выбритую щеку. - Говори: "Между работой и тобой я выбрал работу, ведь удовлетворить клиента для меня принципиально важнее, чем удовлетворить мою невесту. И поэтому чертовски логично, что сегодня я удовлетворяю сам себя, черт меня подери!" - я улыбнулась шире.
   Джеймс отвел взгляд и с шумным выдохом раздраженно закатил глаза.
   В этот день мы больше не разговаривали.
  

2 глава.

   Иллеана Эванс.
  
   Новый рабочий день начался со ставшего уже привычным утреннего бдения у автомата с кофе.
   Два часа сна. Бью собственные рекорды.
   На самом деле, просто у меня было столько увлекательных дел этой ночью... Примерно до четырех утра я дружила с бутылкой "Пино Блана", запершись в спальне, закутавшись в плюшевое покрывало и размышляя о своей дерьмовой жизни.
   Мне отчего-то вспоминался тот день, когда я впервые встретила Джеймса Брайса - студента архитектурного колледжа и обладателя типично американской внешности: светлая кожа, идеальные зубы. Я в тот день, помнится, была не трезвее себя нынешней, грустно полоскающей внутренности в алкоголе.
   Однако куда жизнерадостней, это точно.
   О, позвольте познакомить вас с Иллеаной Эванс, студенткой медицинского колледжа и просто отпадной девчонкой.
   В свои семнадцать я страдала типичным синдромом отличницы, вырвавшейся на свободу из родительского дома. Я и до поступления в колледж не была тихоней, но покинув родной Кингстон, просто пустилась во все тяжкие. Тем не менее, мне удавалось неплохо сдавать все экзамены и нравиться преподавателям. И это несмотря на то, что я несколько раз всерьез вознамеривалась бросить колледж, а про дальнейшую учебу в университете и слушать не желала.
   Меня никогда не интересовала медицина, и больше манила возможность заниматься чем-нибудь вроде изучения литературы или философии. Но мои родители пребывали в состоянии настолько наивной веры в мою великую врачебную миссию на этой земле, что мне было неловко даже думать о том, чтобы одним широким жестом разрушить все их надежды.
   К чему я это все? Ах, к знакомству с Брайсом.
   Мы познакомились в одном из дешевых клубов, где в пятничные вечера студентов набивалось по самую крышу. О, наша встреча была в крайней степени романтична! Грохочущая музыка сотрясает диафрагму мощными басами; неоновый свет пляшет на всех поверхностях, огибая черные людские силуэты; табачный дым закручивается в причудливые спирали и кольца, поднимаясь к потолку... Молодой Джеймс Брайс пьет виски, словно воду, и шумно спорит с друзьями о том, кто же первый уведет из клуба какую-нибудь горячую штучку.
   И вот юноша вдруг поворачивает голову и видит ее... Окутанная сигаретной дымкой, в ореоле голубой подсветки, очерчивающей контуры ее тела и делающей ее похожей на какое-то сказочное существо... Она падает на него, споткнувшись о собственную ногу и хрипло спрашивает, где здесь сортир.
   Ох, веселое было время. Беззаботная и безответственная молодость, фейерверки гормонов и святая вера в великое будущее для нас двоих.
   Итого, мы с Джеймсом вместе уже около шести лет, и окружающие люди считают нас просто идеальной парой, этакими Микки и Минни Маус, Шреком и Фионой, Винни Пухом и Пяточком... (Последние точно не гей-пара?)
   Разумеется, наши отношения далеко не идеальны, но и большого желания пускать кого-либо за глянцевый фасад нашей с Джейсом совместной жизни у меня нет никакого желания. Пусть лучше думают, что мой жених само совершенство, чем знают, что иногда он ведет себя совершенно по-мудацки, считает материальные ценности превыше всего и взращивает лишние восемь паундов веса на своем некогда рельефном животе. (Ах, а еще Джеймс Брайс укомплектован парочкой невыносимых снобов, что, к моему огромному сожалению, именуются его родителями.)
   Я уже научилась относиться к нашим небольшим разногласиям и несостыковкам характеров философски. В конце концов, кто из нас идеален? Я придерживаюсь мысли, что главное в отношениях мужчины и женщины - вычислить тараканов своего партнера и попытаться примирить их с тараканами своими.
   В общем, с этой мыслью я и заснула, чтобы проснуться через два часа с гудящей головой и мешками под глазами, что больше самих глаз.
   Когда я выходила из квартиры, перемалывая челюстями сэндвич с лососем, лишь тонкие ноты шипра, витающие в воздухе, напоминали о существовании в моем доме мужчины. Клетчатый пледик был аккуратно сложен на диванной подушке, словно служа мне немым укором; на обеденном столе влажно блестел кофейный кружок. Похоже, весь питательный завтрак мистера Брайса заключался лишь в одной чашке кофе.
   Но перенесемся на час вперед и вернемся к автоматам с едой и горячими напитками. Получив свой эспрессо, я уступила очередь у кофе-машины узкоплечему копу, бубнящему в телефон что-то о "невероятных помехах на записях", и с грустью подумала о том, что просаживаю в этом месте больше денег, чем могла бы спустить в казино.
   До официального начала рабочего дня оставалось некоторое количество времени, поэтому я направилась к своему кабинету, чтобы прикончить кофе в гордом одиночестве и еще несколько минут полелеять свое похмелье. Восточный коридор по-прежнему представлял собой скорее место жуткого преступления (кстати, нужно было поинтересоваться у полисмена ходом дела), чем наиболее короткий путь до моей обители, поэтому мне пришлось тащиться в обход.
   Целую вечность мои туфли звонко цокали по гладкому полу, отражаясь от стен гулким эхо; назойливые камеры слежения наблюдали за моими перемещениями, вращая головами, словно какие-то чудные металлические птицы.
   - Хреново выглядите, доктор Эванс, - раздался едкий комментарий со стороны одной из палат с пациентами, когда я гордо шествовала вдоль узкого коридора. - Бурная ночка?
   - Если бы, Энтони... - я обернулась, не сбавляя шага, и встретилась взглядом с привалившемся к решетке бритоголовым человеком с пережаренной под солнцем кожей, собирающейся в сухие складки у рта и глаз, и короткой черной щетиной на подбородке. - Твоя ночка точно была веселее, - я позволила себе легкую улыбку, вспомнив, какого содержания журнальчики обычно лежат у Энтони на прикроватной тумбе.
   Обменявшись кивками с охранником сектора, я вывернула к коридору, выложенному бликующей в ослепительно-белом свете плиткой, и прищурилась от переизбытка освещения.
   Наша лечебница немало напоминает мне огромный муравейник со столь беспорядочным расположением коридоров и алогичным делением на секторы, что впору садить мифического минотавра куда-нибудь в подсобку медсестер и запускать сюда любителей мрачных катакомб. Во всей этой жутковатой атмосфере, впрочем, я даже нахожу некоторую прелесть: с детства моим любимым жанром фильмов были ужасы, а это место будто бы и строилось специально в качестве декораций для чего-то подобного.
   (Рано или поздно наш центр просто обязан был стать местом кровавого убийства, и это свершилось!)
   Словом, пока я дохожу до своего кабинета непривычным путем - табличка с моей фамилией приветственно моргает белым бликом -, я успеваю чуть ли не заблудиться. Кофе был уже безбожно холодный, когда я опустилась на стол и позволила себе на секунду воткнуться лбом в прохладную столешницу из светлого дерева.
   Только спустя несколько мгновений я заметила, что в кабинете как-то чересчур зябко - наверное опять уборщица, эта милая старушка с патологическим неумением обращаться с техникой чуть более новой, чем телефон Белла, чего-то намудрила с кондиционером.
   Я потерла плечи и, бросив взгляд на кондиционер, случайно зацепила глазами настенные часы.
   Четыре минуты до встречи с Иствудом, мать его! Я чертыхнулась и возвела глаза к потолку: конечно же, я забыла ознакомиться с его делом, которое мирно продолжает себе лежать на заднем сидении моего авто.
   Вот ведь черт! Ненавижу быть неподготовленной к чему-либо. Я ведь даже понятия не имею, какой диагноз стоит в его купленной справке и каким образом Лонг планировал превращать нашего друга в полноценного члена социума. А знать это важно, если я хочу создавать видимость профессиональной деятельности.
   Прежде чем вылететь из кабинета, я опрокинула внутрь себя остатки эспрессо и, задумавшись на несколько секунд, выхватила из ящика стола свои старые очки без диоптрий. (Да, когда я только устроилась сюда, года полтора назад, я всерьез полагала, что строгая оправа поможет коротышке с лицом в веселую крапинку выглядеть более представительно.)
   Сейчас же я просто хотела хоть каким-то образом прикрыть мрачные мешки под глазами, чтобы новый подопечный не подумал, будто мы, врачи, периодически закидываемся теми же веселыми препаратами, что даем свои пациентам.
  
   Уже через две минуты я сидела в хорошо проветренной комнате, сложив руки на гладкой поверхности стола и удерживая идеальную осанку. Сплошной сгусток компетентности и профессионализма.
   Иствуд и его небольшой конвой слегка опаздывали, и у меня появилось время открыть блокнот на новом разделе и, покачивая ручку в пальцах, собраться с мыслями. Я пыталась представить себе человека, прирезавшего свою подружку и позже прикинувшегося невменяемым, чтобы избежать законного наказания за свой поступок. Интересно, сколько ему лет? Больше, скажем, двадцати двух?.. Воображение рисовало мне тощего, высушенного наркотой и прочими радостями жизни истинного рокера юнца с голубоватыми венами у выпирающих ключиц и диковатыми темными глазами. Наличие немытой нечесаной челки, разумеется, обязательно.
   Такому типу вполне к лицу что-нибудь вроде шизоаффективного расстройства, приправленного паническими атаками... Ставлю на то, что Лонг начиркал в его заключении нечто подобное.
   Заслышав за тяжелой сейфовой дверью шаги трех пар ног и звон ключей, я еще раз расправила лопатки и приподняла подбородок, готовясь встретиться лицом к лицу с моим новым клиентом.
   И... и я даже не знаю, кто из нас удивился увиденному больше.
   В первую же секунду пересечения наших с Маркусом Иствудом взглядов я осознала, что определение "рокер" не несет в себе эпитетов "тощий", "низкорослый" и "дохлый" априори.
   Рост обозначившегося на пороге комнаты человека был явно больше шести футов - шесть футов и где-то четыре дюйма*, может быть. Макушка Иствуда возвышалась над лысиной того сопровождающего его охранника, что повыше своего второго коллеги, на добрые полголовы. "Дохлым" моего нового подопечного язык тоже не позволял назвать - мяса на его костях было более чем достаточно. Причем мяса качественного, без нежелательных примесей жира.
   Наверняка моя мимика выдала удивление самым подлым образом. Но что моя мимика по сравнению с выражением лица Иствуда, улицезревшего своего нового лечащего врача!
   - Да мать твою... - негромко выругался он, выразительно дернув бровями и слегка развернувшись назад, будто бы решил опять вернуться в свой номер люкс. Молодой человек (лет двадцать восемь, возможно? И тут я промахнулась!) выглядел то ли удивленным моему нахождению здесь, то ли крайне разочарованным. Будто вместо ожидаемой сексуальной медсестрички увидел какого-то надоедливого старого знакомого.
   Однако ребята, сопровождающие этого недовольного, были серьезной преградой на его пути обратно в палату, поэтому вскоре Иствуд опустился напротив меня, откинувшись на спинку и свесив сцепленные между собой руки, украшенные несколькими чернильными рисунками, под столом. Взгляд его глаз цвета прозрачного голубоватого стекла выжигал во мне дыру - яркий контраст светлой радужки с темными ресницами, которым позавидует любая красотка, лишь усиливал этот неприятный эффект.
   Я невольно коснулась оправы игрушечных очков - скользнувший по их стеклам белый блик заставил на секунду нахмуриться. Брови субъекта напротив тоже дернулись в направлении к переносице.
   Дьявол, даже спутанной челки из головы его не произрастало! Угольно-черные волосы были подстрижены вполне по-человечески, пусть и требовали немного убрать отросшие вихры.
   В общем, я промахнулась абсолютно везде. Абсолютно.
   Зато в поисках челки, при внимательном осмотре головы молодого человека, я отметила довольно любопытную деталь - белую полоску старого шрама на его виске, вероятно, оставленную на память каким-то острым предметом. Видимо, однажды горе-парикмахер Иствуда был в стельку пьян.
   Я прочистила горло и вновь поправила чуть сползшую бутафорию на моем носе.
   - Меня зовут Иллеана Эванс, и я - ваш новый лечащий врач, Маркус, - я постаралась выжать из себя доброжелательную улыбку ("да перестань ты пялиться на меня, как на единорога, забодавшего твою мать!").
   - Иллеана... Эванс, - низким, с хрипотцой голосом повторил Иствуд, приподняв темные брови - две скептичные складочки пролегли вдоль его лба. - Врач, - из его уст это звучало почти как обвинение.
   - Что-то не так, Маркус? - я все еще старалась держать приклеенную улыбку на своем лице.
   - Нет, все отлично, - мужчина по другую сторону стола коснулся языком нижней губы и, потерев украшенную несколькими проколами мочку, наконец-то отвел глаза - я сразу облегченно выдохнула. - Мы, психи, - веселые, неординарные ребята... Можем иногда позволить себе странное поведение, - он вновь бросил на меня короткий, тяжелый взгляд и слегка приподнял уголок рта.
   "Да, а те психи, которые в действительности ими не являются, в особенности".
   - Что ж, - я кивнула парочке охранников - этакие Чип и Дейл - намекая свалить уже куда-нибудь в сторонку, - нам с вами предстоит как минимум два месяца встреч, поэтому мне бы хотелось познакомиться с вами поближе, - я чуть задрала голову - чертовы очки все сползали с носа, а снять их и избавить себя от неудобств почему-то мысли мне и не приходило. - Может, вы сами хотите сказать мне что-нибудь? Напоминаю, наша цель - говорить о том, что беспокоит вас, о том, чем бы вы хотели поделиться.
   "Тем, как славно нанизывать живую плоть на сталь и изображать потом из себя жертву обстоятельств", - пронеслась глупая мысль в голове, и я поспешила отогнать ее.
   - Да нет, ничего не хочу сказать, - тоном "отвали от меня" произнес Иствуд так, словно захлопнул какую-то невидимую дверь перед моим лицом.
   "Мудила".
   - А что насчет вас... доктор Эванс? - вздернул человек одну бровь заискивающе и потер ладонью черные розы, вбитые под кожу его плеча - мускул руки чуть сократился, и выпуклая вена на нем обозначилась резче. - Расскажите что-нибудь... о себе. Я, знаете ли, хочу знать человека, который будет копаться в моих мозгах, - нахальная усмешка затронула его рот.
   "Мудила дважды".
   - Что вы хотите знать, Маркус? - я - само доброжелательство, и тон моего голоса - сладкая патока.
   - Вы получаете какой-то особый кайф, произнося мое чертово полное имя? - усмешка Иствуда стала еще нахальнее, обнажая правую часть белых зубов - однако глаза его улыбались, что странно, по-доброму.
   - А вы, видимо, не очень его любите? - ручка в мои пальцах словно барабанная палочка - качается вправо-влево.
   - Смотря, кто его произносит, - пациент потер кожу под яремной впадинкой, тем самым чуть смещая ворот форменной футболки бледно-голубого цвета. Кусочек еще одной картинки, выбитой на груди, открылся моему взору. Кажется, нечто вроде перьев - часть больших крыльев размером с широкую грудную клетку.
   - Так и как же мне вас называть? - обратилась я к молодому человеку.
   Но он не ответил - вместо этого надел сосредоточенное лицо и чуть подался вперед, внимательно вглядываясь в мои глаза.
   Ну... черт.
   Охранники напряглись, готовясь в любой момент спасать меня от буйства свихнувшегося маньяка. Я замерла и приготовилась отскакивать назад, опрокидывая стул.
   Подобные жесты - многозначительные взгляды, говорящие о том, что пациент внезапно увидел нечто большее, недоступное взору простых смертных - меня уже не удивляют. Но у Маркуса Иствуда, как оказалось, они выходят особенно завораживающими.
   Когда лицо Иствуда оказалось к моему еще ближе, отодвигая все остальное на задний план, его внимательный взгляд из-под нахмуренных бровей скользнул от моего рта к глазам и замер на них.
   Его светлые радужки - словно два кусочка льда, пронизанного сетью белых паутинок.
   - Это... это что, простые стекляшки? - вдруг широко улыбнулся молодой человек - ямки украсили его щеки, делая все лицо каким-то совсем юным и мгновенно сбрасывая со своего обладателя несколько лет. Его зубы не были идеальной формы - передние были чуть длинноваты относительно остальных - но вкупе с их здоровой белизной это только придавало улыбке Иствуда какую-то детскую небрежность.
   Я не нашлась, что ответить - просто молча стянула с себя свои ужасные очки (сжечь их! Растоптать и сжечь!) и почувствовала, как по щекам пополз пятнистый румянец.

***

   В конце рабочего дня я ощутила острую нехватку сигаретного дыма в моих легких. Уютно устроившись в своем автомобиле, я нашарила в бардачке припрятанную от Джеймса пачку сигарет и затянулась одной, закрыв глаза и откинув голову назад. Полная релаксация: капли дождя скребутся о стекла Форда, пока чернильная тьма расползается в воздухе, а белесая дымка наполняет салон авто. Я позволила себе еще несколько минут абсолютной пустоты в голове, пока мимо моей машины не прошуршала гравием карета добропорядочной полиции - без мигалок и прочей показухи. Лишь желтый свет фар скользнул по моей отвыкшей от освещения сетчатке.
   Любопытно, нашли уже что-нибудь занимательное? Мне, между прочим, почти интересно, что за одержимый псих мог такое сотворить с Лонгом.
   На волне размышлений о чокнутых психопатах я вспоминаю о личном деле Иствуда, что мирно покоится в паре футов от меня - и все-таки решаю дождаться прибытия домой, чтобы окунуться в перипетии жизни нового пациента в компании кружечки чая.
   "Я хочу знать человека, который будет копаться в моих мозгах".
   Пока я неспешно мотала мили пути домой, мой мозг окутало состояние некой прострации, заключающееся в зацикленной перемотке моего единственного на сегодня приема.
   Наша беседа с Иствудом не задалась сразу же после следующих его слов:
   "Очки не спасут ситуацию, если в целом вы выглядите как... Знаете эти пин-ап картинки? - в глазах Иствуда сверкнул игривый огонек. - На Второй Мировой... Ну, понимаете, на фронте ведь нет женщин в чулках и вообще каких-либо красивых вещей... Эти рисунки тысячам мужиков поднимали боевой дух и другие части тела, - он многозначительно приподнял бровь. - Вас здесь тоже для подобных целей держат?" - уголок рта заключенного дернулся в бесстыдной ухмылке, а меня словно ввысь вытянуло от подобной дерзости.
   Впрочем, Иствуд не показался мне человеком, способным на убийство, честно скажу. Да, он засранец с неоправданно завышенным самомнением, но серьезных сдвигов в его мозгах я не заметила. Конечно, вполне возможно, что он просто хорошо вжился в роль раскаявшегося в своих грехах персонажа, хорошего парня, оступившегося лишь единожды... Стереть с его кожи все эти жуткие татуировки жесткой мочалкой, и...
   Когда я оказалась дома, слегка намокшая под дождем, я даже не подумала о том, во сколько же заработавшийся архитектор почтит наш дом своим присутствием, а тут же разожгла камин и плюхнулась на диван с папкой, должной раскрыть мне личность Маркуса Иствуда.
   Пламя в огненном чреве камина слабо пульсировало, лишь иногда выбрасывая яркие всполохи искр; мягкие волны тепла медленно плыли в воздухе, а желтые и оранжевые блики лениво скользили по отражающим поверхностям интерьера. Звук тонких пальцев дождя, царапающих окна, действовал лучше любой умиротворяющей музыки.
   Чтобы этот октябрь стал идеальным, не хватает только моего толстого рыжего кота под боком - Маффина, ныне коротающего свои девять жизней в доме моей матери в Кингстоне.
   Именно в этой уютной обстановке я открыла первую страницу дела Иствуда.
   И после этого мое чувство комфорта вдруг куда-то убежало.
   Черно-белая фотография, притягивающая к себе первый взгляд, имела мало общего с тем человеком, с которым я познакомилась сегодня. Нет, это, конечно, был Иствуд, однако выглядел он несколько иначе.
   Четко очерченная линия челюсти выглядела напряженной, а высокие скулы словно свело от злости. Вертикальная полоска пролегла меж бровями, будто говоря о том, что обладатель этих бровей слишком часто хмурится. Бледные даже по меркам черно-белого фото губы были плотно сжаты.
   Впрочем, я вообще слабо представляю себе человека, который будет веселиться, когда его фотографируют для личного дела в психушке, так что...
   Остальные страницы, заполненные кривым почерком Лонга представляли собой явную фальсификацию: целый букет каких-то совершенно невероятных диагнозов... Деперсонализационное расстройство, парамнезия - самые веселые из них. Намеченный врачом план работы с пациентом тоже напоминал пестрый бред человека, которому в срочном порядке необходимо родить нечто в письменном виде.
   И за что вам заплатили, доктор Лонг? Вопиющая халтура!..
   Я захлопнула папку с легким недоумением. Пожалуй, настало время плана "Б".
   Раз уж Иствуд - бывший участник какой-то там музыкальной группы (еще и вляпавшийся в такое скандальное дерьмо!), то наверняка про него что-то известно гуглу. Поэтому я водрузила ноутбук на колени и выбила имя нового подопечного.
   Оказалось, что Маркуса Иствуда знает не только гугл, но и википедия.
   Отец Иствуда, как и говорила Ханна, действительно был и есть крупная шишка: с допотопных времен и поныне продавливает кресло в сенате.
   Кто бы мог подумать.
   Википедия также поведала мне, что мой новый пациент окончил какую-то частную гимназию для отпрысков истинных богачей и поступил в Бруклинскую Консерваторию. Итого: у Маркуса Иствуда блестящее музыкальное образование.
   Кто бы мог подумать [2].
   Еще во времена обучения Маркус стал участником музыкальной группы, что соединила в себе множество довольно любопытных жанров и пятерых студентов Бруклинской Консерватории. Кружок самодеятельности тот носил название "Белые Журавли" и просуществовал в первоначальном составе почти шесть лет.
   После внимательного прочтения статьи пришло время для ознакомления с предложенными поисковой выдачей видео.
   Первый ролик представлял собой выпуск новостей декабря прошлого года. Именно с этого момента, как мне стало известно чуть позже, в биографии Иствуда началось все самое интересное.
   В начале репортажа миловидная блондиночка с кукольными ресницами напоминает телезрителям о "чудовищном убийстве" и о том, что следствие по делу до сих пор ведется. Несколько секунд на экране висит фото убитой девушки. Здесь она еще может улыбаться.
   Далее глазам уже схватившихся за полные праведного гнева сердца зрителей представляется запись, очевидно сделанная на камеру мобильника - руки горе-режиссера тряслись, словно после жесточайшего запоя.
   Внушительная фигура Иствуда, укутанного в черное худи и натянувшего капюшон по самые брови, стремительно движется сквозь толпу репортеров - пушистые микрофоны возвышаются над происходящим, словно причудливые деревца. Представительный смуглый дядечка в дорогом костюме, вышагивающий рядом с главным объектом людской ненависти, вытягивает ладонь над собой в попытке утихомирить всеобщее безумие.
   Следующий кадр - мать Маркуса (как подсказывает надпись внизу экрана), еще одна кукольная блондинка, убеждает общественность в невиновности сына. "В трезвом уме он бы... Он бы никогда...Марк бы никогда не сделал такого", - булькает что-то в ее горле, пока она промокает красные глаза белым платочком.
   В противовес ей, конечно же, находятся какие-то одержимые феминистскими идеями дамочки, что голосуют за пожизненное заключение преступника и чуть ли не за его кастрацию. (Интересно, это потому что он убил ту милую девчушку или просто потому что его угораздило родиться с y-хромосомой?)
   Эта веселая пмс-ная компания отбила у меня всякое желание изучать репортаж дальше, и я решила посмотреть другие предложенные гуглом ролики.
   Второе видео на сегодня - интервью Иствуда, записанное задолго до истории с убийством. Здесь он что-то говорит о вегетарианстве и сохранении экологии, и я поражаюсь, как можно совмещать в себе неприятие животного белка и любовь к тяжелым наркотикам. А любовью к тяжелым наркотикам участник "Журавлей" так и светится: дерганные движения, туман и влажность в красных глазах. Вообще бедняга выглядит не лучшим образом: всклоченные волосы рваными прядями торчат из-под серой шапки, скулы выпирают острыми треугольниками...
   ...Но ведь такого просто не может случиться, чтобы вселенная позволила мне спокойно зависнуть на ютьюбе и посмотреть на рокеров с красивыми скулами! Стоило мне чуть расслабиться после того мерзкого репортажа, как вдруг ботинки Джеймса ("мы еще в ссоре, и ты меня бесишь!") уверенной дробью атаковали наш паркет.
   А свет очей моих вроде как даже и спешит к любимой, судя по громкости его шагов.
   - Леа, ты вообще собиралась мне сказать? - летит вопрос изо рта Джеймса прямо мне в лоб, стоит ему показаться в радиусе моей видимости.
   - Ч... чего? - я вытащила наушники-капельки из ушей и, захлопнув крышку ноутбука, уставилась на молодого человека совершенно недоумевающе.
   - Ты долго собиралась молчать об этом? - и вот только на этом радостном моменте я заметила, что Джеймс трясет какой-то газетенкой почти у моего носа.
   "Убийство доктора в коррекционном центре, в самом сердце Нью-Йорка", - гласил главный заголовок на ее первом развороте. И я в красках представила себе восторженного писаку, которого аж гордость распирает за себя - ведь он не забыл упомянуть, что убийство было совершенно ну прямо в самом сердце Нью-Йорка.
   Только рассчитывающий на громкую сенсацию журналюга мог назвать остров Райкерс, этот плевок Всевышнего в Ист-Ривер, "сердцем Нью-Йорка" - вот что я хочу сказать.
   Я подарила жениху взгляд разряда "И что?", и его брови стремительно взлетели вверх.
   - Ты думаешь, это какие-то веселые шуточки? - он склонил голову, чтобы получше всмотреться в мое глупое, по его мнению, лицо. - В вашей психушке всегда творится какое-то дерьмо! Стабильно раз в месяц в интернете всплывает какая-нибудь стремная история... То ваша гребаная охрана забивает кого-то насмерть, то кто-то умирает в куче собственных испражнений, потому что ему вовремя не оказали помощь... А теперь еще и это! Что еще должно произойти, чтобы ты наконец ушла из этого чертового места, Леа?
   Я сделала вид, что задумалась:
   - Ну... Когда кого-нибудь сожрут прямо на моих глазах, тогда и поговорим об этом, - я поджала губы и несколько раз кивнула - собранные в растрепанный пучок на макушке волосы сделали несколько движений взад-вперед.
   - То есть, ты даже не допускаешь мысли, что что-нибудь может произойти непосредственно с тобой? - Брайс швырнул газетенку на диван рядом со мной. - Да ведь тебе даже не нравится эта работа! - он свел брови и распахнул глаза шире. - Я помню, что ты говорила... Ты поступила в мед лишь потому что твои родители были врачами! А психология... просто показалась тебе чем-то... "не настолько медицинским".
   Весь мой взгляд умолял Джеймса унять свою истерику, но мой жених ведь вообще невосприимчив к подобного рода взглядам. Это очень в его стиле: бескомпромиссное вдалбливание своей истины в чужие головы любыми доступными способами.
   - А если это один из твоих... пациентов прикончил этого вашего главврача? Какой-нибудь из тех, с которыми ты контактируешь каждый день, Иллеана? Ты ведь прекрасно понимаешь, что постороннему человеку никак не попасть даже на остров... Боже, что это за неудержимая жажда приключений и опасности, Ли?
   Мне уже начало порядком надоедать смотреть на молодого человека снизу-вверх, но я продолжала сидеть на диване перед ним, стоящим, и не отводила взгляда от его чрезмерно озабоченного лица.
   - Я не уйду с работы, Джеймс, - спокойно сообщила я, демонстративно раскрыла папку с делом Иствуда и не менее демонстративно обратила туда все свое внимание.
  

3 глава.

   Иллеана Эванс.
  
   Если я когда-нибудь и покину свое рабочее место, то только по причине нахождения парковки нашего психцентра в самой заднице этого мира. Кто вообще придумал располагать место отдыха автомобилей в такой дали от центрального входа?
   Мой старый Форд попрощался со мной, моргнув фарами и два раза пикнув, и я направилась в мою любимую обитель зла (чем-то в этом роде ведь считает Джеймс место моей работы?).
   Мы с моим будущим мужем, кстати, вновь спали сегодня вместе, словно бы все наши обиды и разногласия остались завернутыми в тот клетчатый плед. И даже совершенно неуместное "Где же твой мозг, Иллеана...", брошенное Джеймсом после нескольких минут ленивой одетой близости, не превратили меня в самку богомола, которая с радостью сожрала бы своего незадачливого бойфренда. (Наверное, самцы-богомолы тоже любят нести всякую чушь после спаривания).
   С утра любовь моя заботливо погладил мои волосы и поцеловал в макушку, словно говоря "береги себя, маленькая тупица", и выскользнул за пределы квартиры, оставив меня наедине с размышлениями, жена или дочь мистеру Брайсу, собственно, нужна.
   Терпеть не могу, когда меня пытаются впихнуть в какие-то границы дозволенности и разумности, вот что я хочу сказать. Почему бы не завести себе канарейку, если ты хочешь быть на сто процентов уверенным, что она не выскользнет из-под твоего контроля?
   Примерно где-то в этих сферах вращались мои мысли, пока я вышагивала к центральному входу, обходя сотни метров железной решетки и колючей проволоки. Сегодня впервые за дней пять не было дождя, хотя небо по-прежнему хмурилось, а свежие потоки воздуха трепали волосы и складки одежды. Я втягивала шею в плечи и куталась в свой тренч, хотя этот жест был скорее рефлекторным: ветер ведь.
   Когда я проходила вдоль большого двора со скамейками и простейшими спортивными снарядами - место "прогулок" наших пациентов, то сквозь решетку бросила краткое приветствие охраннику и обвела взглядом "прогуливающихся". Осеннее похолодание вынудило народ накинуть на легкую форму что-то более существенное - и теперь заключенные уже меньше напоминали однородную светло-голубую массу, облачившись в собственную теплую одежду.
   Данное обстоятельство очень кстати облегчило мои потуги определить, какой сектор выгуливают на этот раз. Так, если на той скамейке Хью читает потрепанную газетку в своем веселом желтом дождевике, а Оливер лабает на своей небольшой гитарке, подпирая собой стену, то... Все просто чудно! Я разве что ладони друг о друга не потерла, словно кинозлодей, когда поняла, что "гуляет" сейчас как раз нужный мне сектор.
   До первой частной беседы, запланированной на сегодня, оставалось еще часа два, поэтому я смогла себе позволить тоже отправиться на внутренний двор "погулять". Когда я оказалась в пункте назначения, то вновь осмотрела всех присутствующих. Нужного человека я увидела довольно быстро - его сложно не заметить.
   Опустив широко разведенные ноги на скамейку и упершись в колени локтями, Иствуд одиноко сидел на деревянной поверхности столика, ножки которого терялись в высокой пожухлой траве. В ладонях его светилась зеленой обложкой какая-то книга, которая, судя по всему, завладела вниманием своего нынешнего читателя целиком и полностью: он не поднял глаз, когда я приблизилась к нему почти вплотную.
   Я взглянула на заглавие книги и не поверила своим глазам.
   - "Элементарные частицы и компенсирующие поля"? - с трепетным ужасом огласила я прочитанное, пытаясь отлепить от своего рта собственные летающие повсюду волею ветра волосы.
   И тут Иствуд наконец заметил меня - веер черных ресниц взметнулся вверх, и взор кристально-голубых глаз вонзился в мою удивленную физиономию.
   - У вас тут крутая библиотека, - молодой человек захлопнул страшную книжонку - вены на его напрягшихся ладонях чуть вздулись - и приподнял брови: "ну, чего надо?"
   Я кивнула на пустую площадь столешницы рядом с ним: "могу я присесть?" - Иствуд пожал плечом: "а почему бы и нет?"
   Стоит уже, пожалуй, сказать, чего меня, собственно, приволокло к этому опасному - если верить СМИ и Ханне - маньяку. Я хотела найти новые подтверждения того, что этот человек не мог убить, находясь в трезвом уме; чувствовала непреодолимое желание компенсировать вчерашнюю пустую встречу, состоящую в основном из обмена какими-то тупыми репликами, чем-то более содержательным. Теперь, я верила, мне уже будет, о чем говорить с Иствудом - теперь-то, когда я ознакомилась с его биографией, ознакомилась с деталями совершенного им преступления... Деталями, которые явно говорили о том, что совершено было убийство в состоянии глубочайшего аффекта.
   Ни один чертов маньяк сразу же после содеянного не поплелся бы бродить по заснеженным городским улицам, еле волоча за собой ноги; механически, словно запрограммированный робот, двигаться наперекор острому ветру, грозящему содрать с него его последнюю защиту - обагренную кровью убитой тонкую майку.
   И тут вдруг эти "элементарные частицы"... Вгоняют меня в ступор и навевают ощущение, что читала я о каком-то другом человеке.
   Да откуда у выпускника консерватории интерес к ядерной физике?!
   Возникла неловкая пауза, которую Иствуд вдруг решил заполнить табаком.
   У нас тут, разумеется, не запрещено курить, ведь мы прекрасно понимаем, что некоторые пациенты либо выкурят сигарету, либо начнут убивать людей. Вопрос только в том, где сигареты эти достать. Вероятнее всего, что узнику стен психцентра проще всего дождаться посетителя, который принесет ему желанную дозу никотина, но... А кто, интересно, носит сигареты Иствуду? Вообще, конечно, среди пациентов существует какая-то своя табачно-обменная система, в суть которой я и не пыталась вникать. Но... Кто, интересно, носит сигареты Иствуду?
   Так о чем я... Молодой человек достал из внутреннего кармана своего светлого кардигана помятую пачку сигарет и внезапно протянул мне:
   - Вы случайно не курите, доктор Эванс? - учтиво поинтересовался сидящий рядом тоном, прямо-таки полным колючего сарказма. "Девочки с такими габаритами и такой внешностью, вероятно, кушают одуванчики и не пьют ничего крепче колы, какие уж сигареты!"
   - Только по особенным поводам. Сегодня вряд ли один из них, - заправив прядь волос за ухо, ответила я с легкой улыбкой вполне честно.
   Иствуд кивнул, мол, понятно, и, зажав сигарету в губах, поднес к ее кончику зажигалку, выуженную из той же помятой пачки. Затянувшись, он поместил коробочку в место ее изначального пребывания, и, направив слепой взгляд вдаль, выпустил изо рта сизое облачко дыма.
   Ветер внезапно ожесточился, и я, поежившись, спрятала покрасневшие ладони в рукава своего тренча.
   Казалось, осень решила сдуть меня с поверхности этого стола. Только большая фигура человека, сидевшего рядом, служила преградой между мной и разбушевавшейся стихией. Потоки воздуха со стороны Иствуда доносили запах горького дыма до моих ноздрей, и мне хотелось тоже прижаться ртом к сигарете, которая касалась его сухих губ.
   Бывают же люди, которые умеют курить настолько красиво - как-то лениво и небрежно, что ли -, что вызывают в тебе непреодолимое желание тоже получить свою каплю никотина.
   Зря я отказалась взять одну, когда он предлагал.
   Но теперь мне оставалось только ежиться от холода и усиленно заниматься пассивным курением.
   Когда ледяной ветер уже начал лизать мои кости, Оливер - тот, что с гитарой - вдруг решил спеть что-то из репертуара Нирваны под свой же аккомпанемент. Мы с Иствудом молча уставились на его мини-шоу.
   Наверное, происходящее - просто оскорбление для человека, профессионально занимающегося музыкой.
   - Так... элементарные частицы, значит? - чувствуя, как нос леденеет, подала я чуть осипший голос - молодой человек перевел взгляд прищуренных глаз с Оливера вновь на меня.
   - Элементарные частицы, значит, - просто чертовски содержательный ответ и новая порция дыма.
   Превосходно.
   Ладно, попробуем зайти с другой стороны.
   - Знаете, Маркус, если вам хотелось бы сыграть на гитаре или что-то вроде того... - я запнулась на середине предложения, словно застенчивая школьница, приглашающая красавчика из старших классов на весенний бал.
   - Что? - Иствуд озарил меня своей лучезарной улыбкой - тонкие струйки дыма вылетели из его ноздрей вместе с шумным выдохом. - Если на мне гранжевая вязаная кофта, это еще не значит, что я гребаный Курт Кобейн, - одна его бровь вздернута и открыто говорит мне о том, что я только что сморозила какую-то абсурдную глупость.
   И почему с каждой новой секундой нашего теплого "общения" с Иствудом я чувствую себя все тупее и тупее?
   - С чего-то вдруг (совершенно внезапно!) мне показалось, что человеку, посвятившему жизнь музыке, может неожиданно захотеться взять в руки свой любимый инструмент, - я уже начала раздражаться - даже холод подвинулся на вершине рейтинга раздражающих меня в данную секунду вещей. - Разве нет? - я вопросительно уставилась на сидящего рядом.
   Его мозг, наверное, отключился на несколько немых мгновений. А как иначе объяснить тот факт, что он замер на целых "раз - Миссисипи, два - Миссисипи..."?
   - Нет, - Иствуд, наконец, воскрес и мотнул головой, опустив уголки рта, мол, "я соглашусь с любым бредом, только отвали".
   Между нами вновь повисла пауза: колючая, как стальная проволока, что венчает решетки вокруг. Пауза эта, отмечу, тяготила меня еще больше, чем тугие попытки коммуникации с Иствудом.
   Стоило, наверное, включить беззаботные интонации и, сказав какую-нибудь банальную вежливость, свалить отсюда побыстрее. В конце концов, кто принуждает меня контактировать с этим мрачным типом вне наших обязательных встреч? Никто, абсолютно верно.
   Однако я упрямо продолжала сидеть на месте, сложно высиживая яйцо - мне было лениво от одной мысли, что нужно вставать и тащиться десятки метров до входа в строение. "Странно, что ты не родилась овном по гороскопу", - любит жужжать мне на ухо мама, верящая во всю эту астрологическую ерунду, - "какая же из тебя дева?.. Вылитый упрямый баран, которого хлебом не корми - дай пободаться с закрытыми воротами!"
   На сей раз такими закрытыми воротами был череп Иствуда - ох, как мне хотелось вскрыть его и с любопытством рассмотреть содержимое!
   Пока я думала о том, какой же консервный ножичек способен одолеть черепную коробку моего подопечного, он, вытянувший из своей сигареты весь ее потенциал, щелчком отправил окурок в зрелищный полет против ветра. Я невольно проследила за траекторией этого полета - а когда вновь взглянула на мужчину рядом, обнаружила его взгляд на мне. Кажется, он хотел что-то сказать, да вот только...
   - Иствуд, к тебе посетитель, - вырос перед нами Боб, начальник охраны, совершенно некстати. Обычно я довольно благосклонно отношусь к Бобу, но в этот раз его явление вызвало во мне целый фейерверк отрицательных эмоций.
   - Кто? - хмуря темные брови, Маркус перевел сосредоточенный взгляд с меня на нарушителя мирного течения нашей "беседы".
   - Как обычно, - Боб нетерпеливо передернул плечами, намекая Иствуду стаскивать задницу с насиженного места и идти встречать своего гостя.
   Судя по скептичному выражению лица заключенного, идиома "как обычно" о личности посетителя ничего ему не говорила. Однако он не стал удивленно чесать макушку и задавать новых вопросов.
   Уже через пару мгновений я смогла оценить то, как неплохо этот его теплый кардиган сидит на широкой спине. Ни кивка на прощание, ни вежливого слова - ничего.
   Но только нелицеприятный эпитет в адрес Иствуда промелькнул в моем замершем мозгу, как он вдруг обернулся - чуть покрасневший от холода острый нос и хаотично разметаемый ветром вихор на лбу.
   - Шли бы вы... чаю попить, - молодой человек подарил мне взгляд, словно адресованный непослушному ребенку, причуды которого и умиляют, и досаждают одновременно. - Отморозите себе еще... что-нибудь, - глаза его кратко метнулись куда-то вниз, к моей гордо восседающей на столешнице заднице.
   Мои брови медленно выгнулись.
   Надо же, какая забота.

***

   Мне понадобилось три (!) кружки чая, чтобы мои конечности перестали трястись, словно в припадке эпилепсии. Сидя на продуваемой всеми ветрами мира столешнице, я даже и не подозревала, что настолько замерзла.
   В общем, и даже спустя полчаса моего пребывания в относительно теплом помещении я куталась в свои рукава и шмыгала носом. И в этом состоянии полурастаявшей сосульки я и направилась на первую на сегодня встречу с пациентом.
   Что ж, стоило мне добраться до той тесной клетки, где обычно проходят мои беседы с заключенными, как к беспокоящим факторам моего состояния в виде озноба добавилось еще и легкое недоумение происходящим.
   - Ли, они просили дать им пару минут, - услышав мои шаги за своей спиной, Ханна резко развернулась - темные волосы выписали в воздухе пируэт - и выставила перед моей грудью бледную ладошку.
   - Кто "они"? Что происходит? - я выглянула из-за ее плеча и направила взгляд сквозь мелкие ромбовидные ячейки решетки, что ограждала небольшое пространство со столом и двумя стульями.
   Представшая глазам картина скривила мой рот в тонкую косую линию: два человека в полицейской форме решили поиграть в допрос с моим пациентом. Один, светловолосый тип с тонкими руками, что-то записывал со слов Хью, уютно устроив свой зад на моем месте, а второй (бедняга, стула не досталось!), возвышался над сим действием, заложив руки за спиной.
   "Рядовая ситуация!", - недоуменно пожмет плечами любой, не вникнув в суть моих опасений. "Доблестные копы просто делают свою работу, молодцы ребята!"
   Но мои эмоции в корне отличались от радости по поводу того, что полиция, наконец, занялась хоть чем-то полезным, помимо вылизывания восточного коридора.
   А все дело было в Хью. Вернее, в его реакции на задаваемые копами вопросы.
   - Это... это был он, демон, я точно... точно знаю, - больной слегка раскачивался на стуле, взад-вперед, словно тяжелый маятник. Пальцы его нервно переплетались меж собой, влажный рот кривился, как и кустистые брови, а на лбу блестела обильная испарина. Было очевидно, что пестрые воспоминания в его голове, в правдивости которых он уверен, делают ему больно. Он не хочет говорить об этом.
   - Эй! - я отодвинула Ханну с пути и, застыв в полуметре от решетки, развела руки в стороны, чтобы привлечь внимание копов. - Вы серьезно? Серьезно надеетесь как-то использовать эту информацию?
   Лишь тот полисмен, что стоял, бросил в мою сторону секундный взгляд - и продолжил изображать из себя гребаный столб.
   - Глаза такие... такие красные, словно... Словно налитые кровью, - Хью, казалось, вот-вот разрыдается - влага блеснула у его воспаленных уголков глаз. - Почему вы не видите? Как вы можете не видеть? - он бросил на фараона напротив затравленный, умоляющий взгляд, и лицо его скривилось в выражении горечи.
   - О, Боже, - выдохнула Ханна, вертя в руках свой крестик - она всегда так делает, когда волнуется или просто глубоко задумывается. - У него, кажется, сейчас начнется приступ...
   Хью, словно услышав слова Ханны, поднял свои блестящие, застланные туманом безумия глаза...
   И случилось то, что было предсказано секундой ранее - приступ паники.
   - Отойдите от него! - зачем-то крикнула я копам, которые, в общем-то, и не пытались подойти к упавшему на пол с коротким вскриком Хью (светловолосый, соскочив со стула, так вообще чуть в штаны не наложил). - Роджер, помоги мне! - бросила я охраннику, выталкивая решетчатую дверцу клетки вперед.
   Хью, цепляясь трясущимися пальцами за лицо и горло, сучил ногами и пытался отползти в ближайший угол. Рыдания смешивались с хриплыми стонами, крупная дрожь завладела каждой клеточкой моего бедного пациента.
   - Хью, вы слышите меня? - пока что опасаясь прикасаться к мужчине, я опустилась на пол рядом с ним и попыталась включить спокойный голос. Поднятой ладонью я держала Роджера на расстоянии и давала ему понять, что еще не время для выкручивания рук и прочих излюбленных им штучек. (Наши охранники, видите ли, всерьез полагают, что насилие - вот лучшее лекарство от душевных расстройств). - Ханна, давай пока за галоперидолом... - негромко шикнула я на подругу, и она, на миг распахнув глаза шире, поспешила за нейролептиком. - Хью? - я рискнула осторожно коснуться жилистой ладони кончиками пальцев. - Все в порядке... Здесь нет никакого... демона...
   Ох, не знаю, то ли мой чарующий голос оказал эффект лучше любого седативного препарата, то ли руки у меня обладают чудодейственной силой, но периодичность сиплых стонов вдруг стала меньше, а конечности Хью чуть расслабились. Нашептывая ласковую ерунду и потирая плечи больного, я наблюдала за тем, как панический припадок отступает и, подобно черной гадюке, уползает куда-то в угол.
   Когда Роджер увел все еще трясущегося Хью в его покои (надеюсь, Ханна додумается отнести пилюли туда), я осталась с копами один на один.
   - Вы чертовы идиоты, - не сдержалась я, окатив обоих фараонов галлоном презрения. - Какую полезную информацию вы собирались почерпнуть из слов психически нездорового человека? - я развела руками, переводя взгляд с одного полисмена на другого и обратно.
   - Ох, мэм... - столбообразный коп поднял маленькие ладошки в примирительном жесте. - Это как многослойный салат, где вся суть, рыба там или мясо... в нижнем слое, под мерзким салатом-латуком. Нужно просто снять верхний слой, - о, по объемистому животу этого служителя порядка видно, что аналогии с едой - его любимые. - Найти рациональное зерно во всем этом чокнутом бреде, понимаете...
   - Не хочу понимать! - категорично направила я указательный палец в пухлую грудь копа. - В следующий раз... В следующий раз, когда вы вздумаете доводить одного из моих пациентов до панической атаки, то сначала будете иметь разговор со мной, ясно? - осмотрела я растерянные лица фараонов - они явно не ожидали от хлипкой барышни с детским лицом умения превращаться в ту еще фурию при крайней надобности. - Вот и славно, - расценила я затянувшееся молчания как знак немного согласия.
  
  
  
  
  
  
  
  

4 глава.

   Иллеана Эванс.
   Когда я вставила маленькие наушники-капельки в уши, Джеймс крепче сжал в пальцах руль и как-то недобро на меня покосился. Он, видите ли, полагает, что долгие автомобильные поездки - это отличный повод провести время вместе и душевно поболтать под аккомпанемент хруста гравия под колесами. Я же терпеть не могу трепаться в те моменты, когда случай вынуждает меня находиться в закрытом пространстве какого-либо транспортного средства.
   В нашей жизни слишком мало мгновений, когда ты можешь просто отключить мозг и отпустить свои мысли в свободное плавание... А дальние дороги как раз предоставляют подобную возможность. Долгие поездки для меня - своеобразный вид медитации; и я не готова менять эти благие минуты расслабления на нудные разговоры.
   Именно поэтому, когда мы трогаемся с места, я блаженно поеживаюсь на сидении и закрываю глаза. "Лунная соната" в моих ушах погружает меня в состояние мягкой, теплой полудремы. И только на этом прекрасном моменте я в полной мере осознаю, что этот внеплановый выходной был мне просто необходим.
   Хотя, говоря "внеплановый", я немного не права - мы с женихом целую вечность планировали навестить мою одиноко живущую матушку. Но каждый уикенд на наши усталые за рабочую неделю головы сваливалась целая гора лени - она намертво вдавливала нас в диван гостиной, и мы, поглощая лазанью в положении лежа, клятвенно заверяли друг друга, что "на следующих выходных мы уж точно поедем в Кингстон".
   И вот этот день настал. Мы уж точно едем в Кингстон!
   Полуторачасовая дорога пролетела практически незаметно: две трети времени в пути я потратила даже не на медитацию, а на банальный тревожный, прозрачный сон. (Все-таки пора завязывать с ночным бодрствованием: и литры кофе, которыми я наполняю желудок с утра пораньше, уже не спасают от состояния недоубитого зомби.)
   И вот за окном автомобиля показались небольшие домишки окраины Кингстона - и даже мрачность серого октябрьского дня не могла умалить очарования этих милых построек. Осматривая заваленные опавшей бурой листвой дворики, я нетерпеливо покусывала нижнюю губу и теребила в пальцах провод наушников. Смешанные ощущения дрожали в груди: с одной стороны, я невыносимо соскучилась по городу детства, с другой же - невыразимое чувство тоски и горечи по утраченным дням моего прошлого заставляло мое сердце болезненно сжиматься.
   Когда наш автомобиль остановился у развесистого клена, что произрастает около дома моей матери, я бросила беглый взгляд на знакомый до приятного щемящего чувства в груди фасад. Белые рамы мансардных окон - словно глаза здания; и смотрят они по-доброму. Краска на невысоком деревянном заборе слегка облупилась - я подумала, что нужно отправить сюда нескольких нанятых по объявлению в интернете Томов Сойеров, чтобы исправить ситуацию.
   Видимо, пока мой мозг демонстрировал мне какие-то невнятные сны, Джеймс успел связаться с моей милой матушкой - а иначе объяснить факт ее нахождения на узком крыльце с целью встретить гостей у меня не выходит.
   - Давайте скорее в дом - ужин уже остывает! - взмахнула руками мама, стоило нам с женихом выйти из авто. (Даже в десяти метрах от входа в обитель цветастых диванов и кружевных салфеточек витал запах свежеизготовленной еды, и я проглотила непрошенную слюну). - Ого, да вы с подарками! - радостно расцеловала Джеймса эта неуемная женщина в обе щеки, когда он протянул ей бутылку отличнейшего бурбона.
   Свою законную порцию поцелуев и объятий я получила уже после моего будущего мужа, который теперь с глуповатой улыбкой смотрел на наш с матерью обмен любезностями.
   Обнимая маму, я думала о том, как хорошо бы срастись с ней носом навеки. Ее волосы и одежда пахли моим детством: сладкой выпечкой и теми духами, которыми она пользуется со времен мамонтов и птеродактилей.
   Чуть позже, пока Джеймс помогал своей будущей теще на кухне - звон бокалов доносился до моих ушей, мешаясь с веселыми репликами хозяйки дома - я получила возможность выжать из своего кота все то кошачье тепло, которого мне не хватает в моей манхэттенской жизни. Маффин стал слишком стар и ленив, чтобы сопротивляться - а еще пять лет назад я бы не осталась невредимой, попытавшись тискать эту пушистую задницу подобным манером. Сейчас же кот лишь недовольно крутил кончиком хвоста и щурил желтые глаза, пока я жамкала его толстое брюхо и гнусавила в рыжие уши какие-то глупости.
   - Ох, некоторые вещи никогда не меняются, - мама покачала головой, когда застала нас с Маффином в момент нашей интимной близости.
   Спустя несколько минут наша небольшая компания уже уничтожала прекрасное джамботто, давая отдых челюстям лишь на момент вливания внутрь себя бурбона. Мама, оживившаяся ввиду прибытия дорогих сердцу гостей, все шутила на злободневные темы, а Джеймс ловил ее шутки на лету и дополнял своими остроумными комментариями.
   Да этой парочке прямая дорога на сцену "Комедийного Клуба", честное слово... Спустя десять минут обмена репликами между этими двумя я уже потеряла суть разговора, и даже не пыталась вновь ее поймать. Справившись с основной миссией на ближайшие полчаса - набить свой желудок - я откровенно заскучала и, подперев подбородок ладонью, стала собирать кончиками пальцев крошки со стола.
   - ...А ты почему не носишь свое кольцо, Иллеана? - вдруг вырвал меня из летаргического сна неожиданный вопрос из уст матери.
   Я подняла глаза. Мама смотрела на меня с нежной улыбкой - морщинки у уголков глаз были похожи на маленькие лучики; взгляд же Джеймса был несколько мрачен. Пальцы его бесшумно отбивали на столешнице чечетку - кольцо на безымянном поблескивало в теплом свете камина бессловесным укором.
   - Эм-м... - после долгого отдыха мои голосовые связки включились с хрипом и сложностями. - Я просто... не считаю это обязательным?
   На мгновение мне показалось, что я - участница какой-то тупой викторины, и от правильного ответа на поставленный вопрос зависит вся моя дальнейшая судьба.
   И что-то у меня такое чувство, что верный ответ я не угадала, черт меня дери.
   - Это же символ ваших отношений, дорогая, - мама подарила мне чуть смягченный взгляд разряда "ты - тупица". - Нося кольцо, ты показываешь всем, что уже нашла спутника своей жизни, - она поскреблась пальцами о лежащую на столе ладонь мистера Брайса.
   Я напряженно вздохнула, не найдясь с ответом. Что вообще отвечать на эту увешанную розовыми рюшечками ерунду?
   Маме легко говорить всякие такие сахарные вещи: ее брак с отцом был совершенен. Мои родители были просто высшим воплощением слова "идиллия". Прожив вместе целую вечность, они точно срослись в нечто однородное, неразрывное: даже некоторые повадки и жесты у них были идентичны. Если бы страшная болезнь не уложила отца в сырую землю пять лет назад, мои бы родители и в это мгновение сидели бы передо мной, держась за руки и синхронно покачивая головами.
   Теперь же мне кажется, будто бы мама проецирует свои идеализированные представления об отношениях между супругами (или почти супругами) на меня и Джеймса. Она всерьез полагает, что и для нас большую роль играют все эти "символы": колечки, подарочки и календарики с памятными для нас обоих датами... Но у нас даже нет памятных для нас обоих дат. Вообще. Зачем вся эта мишура, когда тебе просто комфортно рядом с человеком? Когда тебе достаточно лишь самого этого человека для удовлетворения своих потребностей?
   Я искренне надеюсь и верю, что Джеймс мыслит в том же русле. Хотя порой опасаюсь, что моя мать (не его мать, эта сушеная черствая вобла, которую я не перевариваю, а именно моя) вобьет ему в голову сомнения по поводу того, как же должна себя вести по-настоящему любящая женщина.
   А ведь такое развитие событий вполне вероятно: у моей матери и Джеймса с первого дня знакомства возникла какая-то гипертрофированная симпатия друг к другу. Иногда мне кажется, что после смерти своего мужа матушка просто не смогла найти иного объекта мужеского пола для растраты всех своих богатых запасов любви и ласки. А от ее любви и ласки просто невозможно отмахнуться, если честно.
   Мой жених, собственно, и не пытается.
   Порой, когда мы собираемся втроем, я чувствую себя лишней в этой утопическом мирке двух людей: Шарлотты Эванс и Джеймса Брайса.
   И вот даже сейчас они смотрят на меня практически одинаково: взглядом "и как же ты выживаешь в этом мире с последней-то стадией кретинизма". Идеальная, черт возьми, гармония и полное взаимопонимание!
   - Хорошо, - я не выдержала взгляда двух пар глаз и взбросила ладони над опустевшей тарелкой в примирительном, сдающемся жесте. - Завтра же я надену это кольцо, - всем своим видом я умоляла сидящих рядом наконец вернуться к своей увлекательнейшей беседе и оставить меня и моих тараканов в покое.
   Собственно, это они и сделали - уже через минуту любовь моя рассказывал охающей и ахающей на самых веселых моментах Лотте какую-то байку с работы. Я же, под предлогом маленького, но неотложного дельца встала из-за стола, напоследок опрокинув внутрь остатки бурбона в моем стакане.
   Но покинув пределы гостиной, я повернула не в сторону уборной, а в сторону своей старой комнаты. Ностальгия огромной волной накрыла меня по самую макушку - и я захотела полностью раствориться в этой волне, поддаться ее течению. Течение это, собственно, и повело меня на второй этаж.
   Ох, каким же наслаждением было плюхнуться в свою старую кровать! Пухлый матрас мягко отпружинил, и я глупо хихикнула: то ли от приятных эмоций, то ли от алкоголя, медленно всасывающегося в мою кровь.
   Продолжая лежать на мягкой перине в позе морской звезды, я обвела взглядом свою бывшую опочивальню. Все в ней осталось таким же, каким я запомнила: те же розовые абажуры, тот же разлетающийся при любом движении воздуха белый тюль, те же фотографии в рамках... Последние привлекли мое внимание более всего.
   Я встала и подошла к одной из стоящих на моем старом письменном столе рам, поблескивающих холодным стеклом в полутьме. Стоило только сжать фотографию в подрагивающих отчего-то пальцах, как легкие мучительно съежились в моей груди.
   Запечатленное на бумаге старое воспоминание воскрешало в памяти такие далекие дни... Дни, когда казалось невероятной даже мысль о том, что придет время и ужасный недуг осушит моего отца - и мать иссохнет вслед за ним.
   На старом фото девочка с растрепанным рыжим стогом на голове и ободранными коленками стояла рядом со своими родителями и широко скалилась. Родители ее были еще так молоды: темные как смола волосы обоих время еще не припорошило снегом старости, а глаза блестели с юношеским задором.
   Я еще раз охватила взглядом картинку в целом. Какой яркий контраст все-таки...
   "Бес украл у твоих родителей их настоящего ребенка и подкинул тебя!" - как-то в начальной школе сказала мне Сюзи МакГилиан, маленькая тупица из семьи протестантского пастора.
   "Бесов не существует, куриная твоя голова!" - пнула я в нее волейбольный мяч.
   С какими-то смешанными чувствами я поставила рамку с фото на прежнее место. Почему-то захотелось выйти из этой комнаты, стало невыносимо душно.
   Бесшумно, словно бестелесное приведение, я неспешно добрела до кухни и включила чайник: чем-то очень приятным пахло из духовки, а в моем животе, кажется, уже образовалось пустое пространство для десерта. Под тарахтение нагревающего воду прибора и смешки из гостиной, в которых уже ясно слышалась легкая степень опьянения, я размышляла о чем-то, что и словами выразить сложно.
   Отчего-то мне казалось, что все вокруг словно ненастоящее, несуществующее. Протяни руку - и зыбкая иллюзия рассеется, будто туман. Чувство огромной, сосущей пустоты вяло пульсировало в моей грудной клетке.
   "Что-то пошло не так. С самого начала", - четко прозвучала мысль в голове, когда чайник веселым звоночком оповестил о готовности горячей воды для дальнейшей эксплуатации.
   Я взяла в руки чашку с заваркой, налила туда бурлящую воду и... почувствовала острый удар где-то в височной области. В глазах неприятно потемнело.
   Я поняла, что теряю ориентацию в пространстве, и ухватилась слабыми пальцами за край тумбы. Но это не помогло, и уже через мгновение...
   Уже через мгновение я сидела в зеленой траве и почесывала комариный укус на покрасневшей под открытым солнцем ноге. Это был чудный день: прекрасная погода, мороженое вместо обеда... Да и в школу только через две недели. Столько всего можно сделать за это время! Ко всему прочему, на земле рядом со мной (на носовом платочке - так все-таки более гигиенично) лежали целых два персика. Одним из них я собиралась поделиться со своим другом. Пусть он уже и сжевал свой - косточка влажно поблескивала на солнце.
   - Если ты не начнешь есть прямо сейчас, то я смертельно обижусь. Так и знай, - услышала я мальчишечий голос рядом. - Зря я локоть разодрал, что ли? - в его чуть охрипшем после холодного мороженого голосе послышались нотки упрека.
   Вместо того чтобы впиться зубами в сочный плод, я упала в траву (теперь меня никто не сможет увидеть из окон нашего дома!) и заложила руки за голову.
   - Твой папа, наверное, рассердится, - произнесла я задумчиво. - Он ведь запретил лазать в соседский сад...
   - Плевать я хотел на него, - в его голосе вся категоричность этого мира. - Он только и умеет... сердиться.
   Я чуть повернула голову, чтобы посмотреть на моего друга. Первое, что я увидела - огромная ссадина на его локте и алые пятна на шортах. Только я хотела переместить свой взгляд выше, к его лицу, как...
   Чашка с чаем разбилась о пол с оглушительным звоном. Мои неловкие пальцы не справились со сложной задачей удержать ее. Я же сама, упершись спиной в кухонную тумбу, судорожно хватала ртом воздух, словно неуклюжая рыба, выброшенная на берег. Главный орган кровеносной системы гулко бился о мои ребра; резкий запах ржавчины никак не мог отлепиться от моих ноздрей.
   - Эй, детка, ты там в порядке? - послышался голос Брайса из гостиной.
   Мне понадобилось несколько секунд, чтобы верно идентифицировать себя в этой реальности и собрать свои галопирующие по периметру черепной коробки мысли в слова:
   - Я... да, в порядке, - я выровнялась, отлепившись от тумбы. - Просто чашка из рук выскользнула... Да, я точно... точно в порядке... - мои веки моргали с частотой крыльев порхающей бабочки.
   И только спустя несколько мгновений я наконец осознала, что за странный металлический привкус я чувствую на языке.
   Вялые пальцы, коснувшиеся верхней губы, стали красными.
   Кровь. Гребаным гейзером из моего носа.
  
   О, да я ни черта не в порядке.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"