В забавах ратных целый век,

В трудах, как говорится,

Жил-был хороший человек,

По положенью - рыцарь.

То было прекрасное утро, государи мои!

Прохладно-свежее, но обещавшее долгожданную августовскую жару. Пасмурное, но предварявшее день, солнечный до рези в глазах. Утро, спрятавшееся в дымке, которой в скором времени предстояло осесть на траве и листьях деревьев благодатной росой. Оно как нельзя лучше подходило для выступления в славный поход, суливший подвиг, вроде тех, которые менестрели воспевают балладах.

Сидя на подоконнике, с ломтем мяса, уложенном на ломоть хлеба, в одной руке и кружкой молока в другой, Гест, благородный и доблестный покоритель Волшебной пустыни, задумчиво наблюдал, как заря возвращает законный светло-коричневый цвет ветвям огромных тополей, которые в предрассветном тумане обманывали глаз розоватым оттенком. Ночные птицы умолкли с первым лучом солнца, а вскоре предстояло умолкнуть и птицам дневным, чье незатейливое чириканье заглушит шум и говор просыпающегося города.

По старой традиции, выступая в поход, палладин отпустил слуг на недельный отдых, поскольку снаряжаться для сражений предпочитал в полном одиночестве. Вот почему сейчас в огромном доме с башней кроме владельца не имелось ни одной человеческой души. Завершив завтрак, он облачился в легкую кольчугу, не стеснявшую движений при поединке. Конь, оседланный хозяином собственноручно, ждал внизу.

Строго говоря, завтрак на подоконнике распахнутого окна башни мало совместим с дворянским достоинством, требующем (при совершеннейшей неприхотливости в походе) неизменной изысканности манер при жизни в доме. А ломоть хлеба с мясом, опять-таки, строго говоря, никак не является пищей, которую должно поглощать рыцарю известного возраста и положения, за здоровьем которого внимательно следят любящая супруга и хороший медик.

Но супруга вместе с дочерьми отправились на побережье навестить матушку супруги, бабушку обеих девочек, и немного развеяться в путешествии. По этой причине лишились выгодных заказов портные, парикмахеры, цветочницы и доктор, который, безусловно, мог исполнять свои обязанности и в отсутствие хозяйки дома, однако без хозяйки не нашлось в городе такой силы, что заставила бы его пациента терпеть бесконечные обследования и глотать непременно и ежедневно прописываемые энергичным учеником Гиппократа пилюли. Утратив нежную женину опеку, беспокойный больной тотчас же вернулся к испытанному средству возвращения мужчине здоровья и душевных сил - дал обет сразиться с Песчаным бесом, год назад убившим его сына.

Благородный рыцарь Гест происходил из известнейшей семьи покорителей волшебных земель. В молодости совершив ряд успешных походов в одиночестве и сотоварищи в пустыню, он победил многих чудовищ и нашел немало магических диковинок, за которые получил из рук градоправителя не один кошель звонкой монеты. В последствии ему даровали звание почетного горожанина вместе с правом построить дом не далее чем в одном полете копья от ратуши.

Ярый враг умеренности в еде и возлияниях, любитель погулять на стороне, Гест пользовался репутацией первейшего повесы. Герой жил, любим друзьями и уважаем недругами, растил двух дочерей и младшего сына, замечательного молодого человека, чьи достоинства позволяли многим пророчить, что в скором времени славе младшего отпрыска рода позавидуют не только ровесники, но и умудренные опытом воины. Каково же было горе родителей, когда даровитый и благородный Тильс (так звали юношу) не вернулся из похода. Позднее в пустыне нашли его труп, одетый в кольчугу, разорванную ужасными когтями песчаной твари.

Говорили, что бес появляется в пустыне единожды в год, а остальное время лежит под огромным барханом, не в силах выбраться из-под тяжелого песка. Когда ежегодно приходящий в те места самум развеивает бархан, освобождая беса, тот обрушивает всю мощь своего мерзостного колдовства на случайного путника. Говорили, что бес искушает свою жертву самыми страшными и соблазнительными искусами, что б понудить человека самому предаться в лапы чудовища. Говорили, что беса невозможно убить иначе, чем заговоренным мечом, чья сталь закалялась в водах серебряного рудника. Говорили, что даже если убить беса, со временем под барханами зародится еще один. Говорили... но говорили в основном те, кто и в страшном сне не встречали на своем пути окаянного зверя. А те, кому довелось встретить и остаться в живых, предпочитали умалчивать о подробностях поединка.

Когда рыцарь Гест подъехал к главным городским воротам, там терпеливо дожидался, пока его выпустят за городскую стену, крестьянин, каждое утро поставлявший молоко в богатые дома. Большие оплетенные лозой кувшины стояли в его телеге плечом к плечу аккуратным каре, как хорошие воины. И, как хорошие воины, перед сражением старались запугать возможного врага, ощерясь на мир пустыми черными глотками, повествующими о неплохом доходе и хорошем настроении хозяина глиняного отряда.

- Неужто в странствия собрались, ваша милость? - спросил упомянутый хозяин, давно усвоивший слегка панибратский тон с постоянными клиентами. Впрочем, на молочника редко кто обижался.

- Решил размяться, - кратко ответил всадник.

- И то сказать, засиделись, - закивал головою старик. - А ведь возраст у вас самый тот, когда мужчину на подвиги тянет. Недаром люди говорят, седина в бороду - бес в ребро!

Стражники, поднимавшие решетку ворот, обнаружили похвальное благоразумие, фыркнув достаточно тихо, что б на беду не рассердить гордого господина. Однако, будучи верными поданными богини-покровительницы комедии, коей по праздникам жертвовали они последние медяки, оставшиеся от воздаяния богу-покровителю виноделия, фыркнули стражники достаточно громко, что б знаток пословиц понял, что его деревенское остроумие пришлось по вкусу слушателям.

Пустыня предстала взору через час. Среди высоких холмов, поросших сосновым лесом, открылся гигантский кратер, сияющий золотом, над которым маревом струился раскаленный воздух. В незапамятные времена тут произошла великая битва непостижимых сил, изменивших свойства пространства и времени на небольшом клочке земли. Относительно небольшом, потому, что, хотя пустыню по периметру конный мог объехать за два дня, еще никто не прошел Волшебную пустыню насквозь. Чем ближе к центру кратера подбирался отважный путешественник, тем бескрайней становились засыпанные золотым песком просторы, которые требовалось пересечь.

Мрачные чудовища, населявшие это место, не могли пересечь незримую границу, отделявшую песок от травостоя зеленых холмов. Но, считалось, что если чудовищ расплодится слишком много, волшебство границы не сможет противостоять их объединенной силе. Поэтому рыцари не щадя живота своего истребляли мерзкие порождения магии проклятого места.

Не только рыцарей и чудовищ видела пустыня. Благодаря своеобразию климата, тут отлично росли тутовые деревья, на которых жили шелкопряды особой породы, нигде более не встречающейся, производившие дивный переливчатый шелк. В оазисах удавалось выращивать диковинные фрукты. В некоторых местах пустыни песок приобретал целебную силу, и туда тянулись караваны с больными и немощными. Небольшой народ кочевников жил тут, охраняя караванные тропы и торгуя с земледельцами холмов, продавая найденные в пустыне магические камни и покупая зерно, сыры и мясо.

Дневное время в пустыне и окрестностях совпадало, а вот времена года в кратере сменялись самым прихотливым образом. Сейчас снаружи бушевала густая летняя зелень, а в пустыне царила весна. Конь осторожно ступал по нежным стебелькам крохотных ярко-желтых тюльпанов, точно понимал, что грех топтать хрупкие цветы, которым суждено лишь на краткое время набросить покров жизни на мертвые пески.

Там, где Гест вошел в пустыню, на картах не значились оазисы и поселения. Рыцарь рассчитывал достигнуть места обитания беса на второй день пути, двигаясь всю ночь неспешным шагом. Поэтому он крайне удивился, увидев в закатном солнце силуэты пальм. В неприметной ложбинке обнаружился довольно большой оазис. Скромный ручеек рассыпался серебряными брызгами, выбегая из-под земли и снова ныряя под землю в пяти шагах от истока. Пропитанная водой земля гордо убралась сочной зеленой травой, усыпанной по весеннему времени сиреневыми звездами крокусов, распространявших благоухающий аромат шафрана. Шесть пальм, гордо вознесясь над ручьем, осеняли его благодатной тенью густых широких крон.

У шатра, стоявшего на краю зеленой поляны, сидела прелестная дева, которая в одиночестве развлекалась игрой на гитаре. Сирина, дочь смотрителя оазиса, пригласила рыцаря расположиться у костра перед шатром. Её отец отправился за край пустыни, что б купить в близлежащих деревнях продуктов и собирался вернуться через три дня.

Сирине едва исполнилось шестнадцать. Её красота расцвела под жестоким солнцем, сделавшим кожу лица смуглой и бархатистой, зачернившим волосы в тон воронового крыла, и наделившего их необычайным блеском. Темные глаза, точно бездонные озера, точно такого же глубокого зеленого цвета, скрывались за таинственной завесой густых ресниц. Алые губы самой своей негой утверждали, что их хозяйка никогда не прикасалась к помаде, ибо не требовалось ей искусством алхимии заменять недостаток красоты. Нежнейший оттенок персиковых скул свидетельствовал, что ни одни румяна не могли бы сделать столь совершенным овал прекрасного лица. Что касается гибкости стана девушки, полноте трепещущих персей и нежной покатости плеч, но признанный знаток женских прелестей, многоопытный рыцарь Гест вынужден был сознаться себе, что столь дивного сочетания милых черт ему встречать еще не приходилось.

Очарованный красотой и манерами прекрасной дочери пустыни, рыцарь рассыпался в пылких благодарностях и хвалах её милосердию и радушию. Сирина не осталась равнодушна к его красноречию, и приятный разговор продолжился за ужином. Красавица расспрашивала незнакомца о жизни в городах.

Рыцарь рассказывал. С иронией описал жизнь благородных дам, и с нежностью - забавы босоногих мальчишек, играющих в прятки на развалинах старой крепости, с гордостью говорил о мостовых, помнящих осады, которые выдержали вековые стены, и со смехом изображал уродливых позолоченных истуканов, какими каждый новый градоправитель пытается изуродовать главную площадь, дабы войти в историю города. Говорил об узких улочках, похожих на полноводные ручьи в теплых, прогретых солнцем каменных берегах и о яблоневых садах, прячущихся во внутренних двориках больших домов. О стремительных голубях, в лазоревом небе несущих письма из города в город.

Сирину очаровали истории чужого ей мира. Природный острый ум позволял делать неожиданно глубокие замечания, иной раз поражавшие её собеседника новизной и точностью. А девичья наивность проявлялась в забавных вопросах, которыми обнажала она свою неосведомленность, в понятиях, привычных каждому горожанину с детства. Ночь упала в пустыню неожиданно, окутав собеседников черной кисеей, сквозь которую над головой засияли огромные разноцветные звезды, соперничая блистаньем с языками пламени костра.

Глядя в огненные переливы, Гест расписывал, как сияет небо во время праздничного фейерверка, как благоухают цветочные гирлянды, которыми обвивают ворота и балконы домов по большим праздникам. Он говорил о благодатной осени и суровой зиме, о кораблях, привозящих летом заморские пряности и редкостных животных, и о санных обозах с мороженной рыбой, приходящих в город из глубин материка по льду реки зимой. Вспоминал о балах и театре, представлениях скоморохов на главной площади по воскресеньям, рыцарских турнирах, больших осенних ярмарках. О серенадах менестрелей, о красавицах и их верных поклонниках, о том, как зимними вечерами незамужние девушки пытаются увидеть суженного при помощи зеркал и свечей.

Взял гитару Сирины, Гест запел приятным голосом популярный романс:

Известен мало, не богат, -

Судьба к нему жестока,

Но рыцарь был, как говорят,

Без страха и упрека.

Но были войны впереди,

И от судьбы не скрыться

И, спрятав розу на груди,

В поход умчался рыцарь.

Красавица слушала, позабыв обо всем на свете, упиваясь чарами нежной музыки, сама не своя от пробудившейся жаркой любви.

- Я хочу уехать с тобой, рыцарь, - вдруг произнесла она. - Увези меня в свой город. Хочу увидеть его, узнать, что за место вырастило мужчину, подобного тебе. Я не стану обузой, не заставлю тебя жениться на мне. Просто увези меня отсюда, после разговора с тобой я никогда не обрету счастья в пустыне.

И по единственной одной

Он тосковал, уехав,

Скучало сердце под броней

Его стальных доспехов.

Взяв последний аккорд, музыкант вздохнул, аккуратно отложил гитару, встал и сделал шаг к пасущемуся рядом коню.

Сирина тоже встала, но не двигалась с места. Она понимала, что очень хороша сейчас, озаренная пламенем. Широко распахнув прекрасные глаза, вглядывалась она в темноту, в которой скрылся её собеседник. И, ослепленная костром, увидела лезвие меча, только когда оно со свистом опустилось.

Она еще успела заслониться хрупкой кистью, потрясенно ахнув так по-девичьи, что рыцарь вдруг засомневался в верности своих подозрений, и удар, который должен был стать смертельным, вышел слабым, но тяжелый меч перерубил кисть, ключицу и глубоко погрузился в грудь.

Второй крик был мало похож на девичий. Жуткий вой резанул по ушам, и огромная чешуйчатая серая тварь, возникшая на месте девушки, бросилась на рыцаря, ударив его в бок когтистой лапой. Но заговоренный клинок грозно свистнул второй раз, отсекая уродливую башку монстра. Там, где упало тело беса, вихрем поднялся песок, огромным смерчем стирая с земли оазис. Рыцарь с трудом удерживал бьющегося коня, шаг за шагом отступая от опасного места.

И вдруг все закончилось.

Черная ночь, молчащие звезды и мертвые дюны вокруг.

- Теперь я знаю, что такое "бес в ребро", - морщась от боли пробормотал Гест, аккуратно выдергивая из кольчуги пробивший железо, но застрявший в плотном подкольчужнике коготь беса.

Фух, фух, фух, с приглушенным звуком вырываются и-под копыт коня фонтанчики холодного черного песка. Стук, стук, стук, - звук стал отрывистым на твердой почве, скрепленной корнями многочисленных тюльпанов, невидимых во тьме.

Подстраиваясь под ритм легкой рыси, мысли укладываются в короткие отрывистые фразы, похожие на удары кастаньет в сарабанде.

Самый страшный искус для стареющего мужчины - молодость.

Как хочется влюбиться в молоденькую девушку,

Нарушить приличия, забыть о благоразумии.

Стать таким же глупым, неразборчивым и жадным до удовольствий.

Взять от жизни все, что не смог взять в юности:

Развлечения, на которые тридцать лет назад не хватило денег,

Путешествия, на которые двадцать лет назад не нашлось времени,

Безумства, на которые десять лет назад не достало смелости.

Как невыносимо больно вдруг услышать голос разума, говорящий, что нельзя войти дважды в одну и ту же воду.

Непременно, непременно по приезде нужно послать букет Розалинде, негоже забывать старых подруг.

Кстати, Красотка просила подарить ей новое платье к празднику.

Не забыть поздравить Мадам Брунгильду с именинами, с содержательницей лучшего борделя города полагается дружить.

Обязательно, обязательно преподнести какую-нибудь красивую и дорогую вещицу многомудрой и долготерпеливой супруге. Траур закончился, но ярких нарядов и украшений она еще долго надевать не станет, поэтому лучше всего купить ожерелье из жемчуга. Да, ожерелье из жемчуга и черного оникса, безусловно...

Подъезд к главным воротам этой весной выложили брусчаткой, которая радостно ответила на удары подков привычным цок-цок-цок-цок-цок. Радостное цоканье прогнало нелегкие мысли.

Над городом всходило солнце.

Недалеко от дома рыцаря под большим каштаном стояла наполовину опустошенная телега молочника, решившего передохнуть и позавтракать куском сыра и парой спелых груш. Дабы не нарушать приличий разговаривая с забитым ртом, он только вежливо поклонился благородному господину. Ослик, впряженный в телегу, покосился любопытным глазом на рыцарского коня, издали осторожно обнюхав своего большого и важного непарнокопытного родственника.

Рядом с телегой на камне примостился юный менестрель, то ли слишком рано вышедший на промысел, то ли возвращающийся домой с затянувшегося пира. Задумчиво перебирая струны, он негромко (публики еще нет, так для кого стараться?) напевал последний куплет модного романса:

Когда в крови под солнцем злым

Копался он мечом своим

В душе у иноверца, -

Так счастье понимать он стал:

Что не его, а он достал

Врага копьем до сердца.

- Сегодня привезите большой кувшин молока, многоуважаемый, - попросил благородный рыцарь Гест аппетитно жующего молочника.

Примечание автора: в эпиграфе и в рассказе использованы стихи Владимира Высоцкого