Аннотация: Ацтекский жрец бога мертвых раскрывает преступления. Первый рассказ из цикла Blood&Obsidian.
Я держал его в руке - смертоносный осколок обсидиана размером с половину ладони, его острые края все еще хранили на себе следы крови. По черной поверхности рябью пробегали зеленоватые отражения, а сам камень мелко дрожал, окруженный аурой, которая для меня была связана с загробным миром - в ней смешались кровь, боль и смерть. Мягко говоря, странно. В доме мертвого воина не ожидаешь подобных находок.
Я перевел взгляд на судью Масиуина, который стоял на расстоянии нескольких шагов, внимательно наблюдая за мной.
- Где вы нашли это? - спросил я.
Судья пожал плечами:
- Осколок засел в сердце, и довольно глубоко - нам со стражниками пришлось повозиться, прежде чем мы смогли его вытащить.
- Почему вы решили вскрыть грудную клетку?
Масиуин помрачнел:
- Тело выглядело так, словно смерть наступила от остановки сердца. Но соседи слышали крик. А когда мы раздели труп, то увидели слева на груди небольшое пятно крови, слишком маленькое для того, чтобы быть раной. Просто... метка. Что ты об этом думаешь, Акатль?
Я был жрецом бога мертвых. Я обряжал трупы, читал нужные молитвы и приносил положенные жертвы. А в тех случаях, когда смерть была напрямую связана с загробным миром - вот как сейчас - я помогал советом судьям, таким, как Масиуин.
- Значит, обсидиан вошел прямо в сердце, почти не повредив кожу. Здесь не обошлось без магии, - я зажал осколок в кулаке.
Мне и раньше приходилось держать обсидиановые лезвия. На этот раз ощущение было неправильным - слишком гладкие грани, слишком много скрытой силы. Однажды так уже было, но...
- В нем заключена магия мира мертвых, но я не могу сказать, какая именно. Пока не могу.
Масиуин спросил:
- Хочешь увидеть тело?
Мы покинули двор и вошли в дом, где за трупом присматривали двое стражников.
Ничего необычного я не увидел. Тело лежало в спальне на тростниковой циновке, на лице застыло бессмысленное выражение, свойственное мертвым. На дальней глинобитной стене виднелось изображение Тескатлипоки, бога войны и судьбы, и его вечного противника, Кетцалькоатля, бога-создателя, покровителя знаний. В когтистой руке Тескатлипока сжимал обсидиановое зеркало, хранилище Его силы, а Его лицо исказилось от дикого хохота, словно смерть была для Него лишь развлечением. Кетцалькоатль стоял рядом с Ним, держа в руке череп. В Его глазах застыла печаль.
Стражники Масиуина вскрыли грудную клетку покойника, чтобы извлечь осколок: неровные разрезы отмечали края раны. В комнате пахло так, как пахнет в алтарной зале большого храма, пол которого покрывает высохшая кровь сотен жертв.
Кроме разрезанного на две части сердца, все остальное выглядело вполне обычно. Я не первый раз видел рассеченную грудь и кое-что знал о строении человеческого тела.
Масиуин сказал:
- Его звали Уитшик. Он был воином и пользовался уважением своего клана. Но мне неизвестно ничего, что объясняло бы осколок у него в сердце. Я надеялся, ты мне поможешь.
Он едва сдерживал нетерпение и беспокойство. Для него убийство с помощью магического обсидиана было чем-то непонятным, неведомой опасностью, вторгшейся в его жизнь. Для меня... Я не был знаком с покойным. Но подобный осколок я уже видел семь лет назад в груди Паяшина, моего ученика.
- Обсидиановый Вихрь, - при этих словах я ощутил в сердце холод. - Стражник, оберегающий границу между нашим миром и миром мертвых.
- Обсидиановый Вихрь? И с чего бы ему приходить сюда и убивать Уитшика?
Лицо Масиуина ничего не выражало, но в его голосе слышался страх. Наверное, он ждал, что я объявлю это убийство обычным преступлением, не имеющим ничего общего с загробным миром. Но нам не повезло.
- Скорее всего, Уитшик нарушил границу, - сказал я. - Каким-то образом стер ту грань, что отделят мир мертвых от мира живых.
Масиуин отвел глаза, не желая встречаться со мной взглядом. Он выглядел слишком обеспокоенным, даже если учесть всю необычность случившегося.
- Что ты скрываешь? - тихо спросил я.
После долго молчания он ответил:
- Он не первый, кто умер таким образом. Те случаи мы списали на остановку сердца. Как списали бы и этот, если бы соседи не услышали крик.
Услышанное мне не понравилось. Вихрь мог убить одного человека, но нескольких?
- Сколько человек так умерло?
- Еще двое. У них на теле была такая же метка, но до сегодняшнего дня я никак не связывал ее с причиной смерти, так что их просто похоронили. Они тоже были воинами, - добавил Масиуин. - Похта совсем недавно захватил своего первого пленника и сбрил детскую прическу. Итлани, первый из умерших, был текуиуа.
Текуиуа[1]. Тот, кто делает подношения. Не самый последний человек. Я раздраженно тряхнул головой.
- Три смерти.
- Да, и все жертвы - не простые крестьяне. Мне нужны объяснения, Акатль, и чем быстрее, тем лучше. Если они и в самом деле нарушили границу, я хочу знать, как.
- Не только ты, - мягко сказал я. - Если они сумели вызвать нечто из загробного мира, опасность грозит всем нам.
Я знал, что за чудовища обитают в мире мертвых: питающиеся человеческим мясом твари-из-тени, огромные птицы, пожирающие глаза людей, и уродливые двуногие создания, у которых вместо кистей рук росли когти. Мне становилось не по себе при мысли, что кто-то из них сейчас бродит среди людей.
Обсидиановый Вихрь убивал нарушителей границы, но на этом его обязанности заканчивались. Равновесие поддерживали жрецы и в особенности Хранители, которые не пускали чудовищ в наш мир.
Я вздохнул. Посмотрел на осколок обсидиана, который по-прежнему держал в руке. Обсидиановый Вихрь. После смерти моего ученика что-то во мне надломилось. Я больше не мог доверять Вихрю, который слишком легко сеял смерть.
И все же... и все же я был жрецом бога мертвых, что налагало на меня определенные обязанности.
- Я вызову Обсидианового Вихря, - сказал я. - Посмотрим, что Он скажет.
- Хорошо, - ответил Масиуин. - А я пороюсь в записях. Возможно, найду что-нибудь интересное.
Он двинулся было прочь, но передумал.
- Совсем забыл, - он подозвал к себе одного из стражников и что-то забрал у него. - Это мы сняли у него с шеи.
Масиуин протянул мне небольшую нефритовую подвеску с двумя выбитыми на ней глифами.
- "Четыре" и "ветер", - прочел я вслух. - День его рождения?
Масиуин покачал головой:
- Согласно записям, он родился в первый день Кролика.
- Странно.
На выходе из дома мы расстались; Масиуин вернулся в суд, а я направился к себе в храм. Идя по заполненным людьми улицам - здесь можно было встретить кого угодно, от воинов в уборах из перьев до скромных крестьян в одних набедренных повязках - я размышлял о предстоящем ритуале вызове.
Мне совсем не хотелось его проводить.
***
Жрецы смерти не селятся рядом друг с другом. По переулкам Кольуакана разбросано немало храмов, похожих на мой, с такими же невзрачными фасадами. В каждом из них одинокий жрец ждет скорбящих родственников. Иногда вместе с ним ждет ученик, постигающий наше ремесло под руководством наставника. После смерти Паяшина я учеников не брал.
Вернувшись в храм, я положил осколок на низкий столик. Время близилось к полудню, и высоко поднявшееся солнце порождало на поверхности обсидиана все новые отражения, отмеченные касанием смерти: образы воинов, бесславно умирающих от старости или болезни, вдали от поля боя, или женщин, хватающихся за грудь и падающих с искаженным от боли лицом.
Загробный мир. Обсидиановый Вихрь.
"Четыре" и "ветер". Если это не дата рождения убитого воина... остается только одно объяснение.
До того, как возник наш мир, было еще четыре мира, четыре эпохи, и каждая из них получила название по своему последнему дню. Бог-создатель очередного мира становился солнцем в небе, подателем тепла и жизни. У каждого солнца были свои почитатели - до тех пор, пока боги, утомившись, не уничтожали свое творение.
Наша эпоха была Пятой и должна была закончиться в первый день Движения. Говорят, что Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, разрушит мир землетрясением, сорвет с неба Пятое Солнце и сам займет его место, положив начало Шестой эпохе.
Но для чего умерший носил эту подвеску?
Возможно, ответ мне даст Обсидиановый Вихрь, если только я осмелюсь спросить его.
Я еще долго мог бы тянуть с ритуалом, откладывая тот момент, когда мне придется произнести слова, зная, что стоит мне ошибиться - и Вихрь убьет меня, как убил Паяшина,
Нет, чем быстрее я покончу с этим, тем лучше.
***
Я снова вышел из храма и направился в торговые ряды. На то, чтобы пробраться между навесами, ушло некоторое время. Повсюду взгляд натыкался на иноземные товары, один причудливей другого - плащи из перьев, желтая краска, которой женщины покрывают свои лица, длинные рубахи, расшитые золотыми и серебряными нитями...
Наконец я добрался до того места, где расположились торговцы птицами. Воздух звенел от резких криков. Я переходил от навеса к навесу, пока не увидел то, что искал: сидящую в плетеной клетке небольшую серую сову, затерявшуюся среди других, более ярких птиц, которых продавец держал из-за их оперения. Он согласился обменять ее на медную чашу. Всю дорогу до храма сова недовольно ухала - ей не нравился солнечный свет.
После смерти Паяшина я не вызывал никого из обитателей загробного мира, тем более - Обсидианового Вихря. Моя жизнь шла без Его участия.
Я опустился на колени за небольшим алтарем и открыл плетеный сундук, в котором хранил свое имущество. Внутри лежала нефритовая табличка, по размеру намного превосходившая найденную на теле Уитшика подвеску; на ней были изображены странствия души по всем девяти уровням загробного мира - путь от Реки Душ к подножию трона Миктлантекутли, бога мертвых. Следом я достал небольшую костяную фигурку паука.
Оба предмета я положил на алтарь, рядом с осколком обсидиана и клеткой с совой. Потом добавил к ним кое-что еще: еще один кусок обсидиана, который я нашел в сердце Паяшина и хранил все эти годы.
Когда обсидиановый нож коснулся ее груди, сова забилась, но я привычным жестом удержал ее. Брызнула кровь, заливая руки и рубаху. Кончиком лезвия я подцепил крохотное сердце и положил его на алтарь. Затем кровью нарисовал квадрат и провел через него две диагональные линии. Сведя линии в одну точку в центре, я положил нож так, чтобы он острием указывал на середину нефритовой таблички. На четвертый уровень загробного мира.
Я начал произносить ритуальные слова; руки у меня дрожали.
- Прочен нефрит, Бога мертвых почтил я совою и пауком. Я взываю к тебе. С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя. Приди.
Ничего не произошло, и я уже решил было, что ритуал не удался. Но затем на меня надвинулась тьма, охватив плотным кольцом. До боли знакомое ощущение пустоты в животе пробудило старые воспоминания и страхи.
Поднявшийся ветер нашептывал мне слова скорби.
Обсидиановый Вихрь соткался из тьмы за алтарем. Я видел лишь размытый светящийся силуэт, составленное из множества обсидиановых осколков подобие человеческой фигуры с головой чудовища и сверкающими глазами. Он давил на мой разум, бился о возведенные мною преграды, пытаясь прорваться сквозь них. Но я не собрался сдаваться.
- Ты призвал меня, - голос Обсидианового Вихря нес в себе стоны мертвых душ.
- Господин, мне нужны ответы.
- А ты храбр, - похоже, мои слова его позабавили. - Я никому не даю ответов.
О чем я прекрасно знал. Он не отвечает никому, даже из жалости.
- Но я выслушаю твои вопросы.
Я поднял дрожащую руку и указал на два осколка обсидиана на алтаре.
- Один из них этим утром обнаружили в теле умершего мужчины. Я хочу знать, почему ты убил его.
Плавным движением он протянул руку к алтарю. Пальцы на ней были обсидиановыми лезвиями, отражаясь в которых, солнечный свет становился холодным и безжизненным. Они сомкнулись вокруг осколка, найденного в груди Уитшика.
- Это принадлежит не мне, - произнес Обсидиановый Вихрь, поворачивая осколок на свету.
Не может быть.
- Я не...
- Ты мне не веришь? Опасный путь для жреца бога мертвых.
Я помотал головой:
- Я...
Он протянул ко мне руки. В каждой из них было зажато по куску обсидиана. Левый, тот, который я получил от Масиуина, сохранял зеленоватый блеск даже в холодном свете загробного мира. Правый, который я когда-то обнаружил в теле Паяшина, оставался черным и тусклым.
- Это мое, - сказал Вихрь, поднимая правую руку.
- Ты оставил его в теле Паяшина.
- Твой ученик нарушил границу. Законы тебе известны.
- Да, - с горечью ответил я. - Законы мне известны. Он хотел всего лишь вызвать призрака, чтобы утешить вдову.
- Тогда ему надо было с большим вниманием отнестись к ритуалу. И не вызывать меня.
Наш спор мог продолжать бесконечно, но пользы от него не было никакой. Поэтому я уклонился от ответа и вместо этого спросил:
- Тогда чей?
- Магическим обсидианом может воспользоваться любой жрец, - пожал Он плечами. - Меня это не касается.
Его голос изменился. Будь Он человеком, я бы решил, что Он врет. Но, конечно же, я не мог обвинить Его во лжи, как бы ни хотелось мне разобраться в причинах смерти Паяшина.
- Это все? Ты не знал покойного? - я запнулся, вспоминая имя. - Уитшика. Он ничего для тебя не значит? Похта? Итлани? Они нарушили границу?
Его заботило только соблюдение правил.
- Я не убивал его, - порази меня боги, но на этот раз Его голос звучал искренне. - Ни его, ни двух других.
- А подвеска? Подвеска с символами Второй эпохи? - спросил я, но Он помотал головой, смазав четкость обсидиановых граней.
- Я достаточно сказал тебе.
- Мне надо знать, нарушили ли они границу. Кого они вызвали.
- Из загробного мира они никого не вызывали, - ответил Вихрь, постепенно тая в воздухе. - Я пресекаю все нарушения границы.
Он исчез. Я остался один, содрогаясь от одного воспоминания о Его приходе.
Наконец я отложил в сторону осколок Паяшина и привел в порядок алтарь, пытаясь понять, что же Вихрь скрыл от меня.
***
- Эти смерти связаны между собой, - сказал мне Масиуин немного позже, пока мы с ним шли вдоль канала. В его голосе звучало беспокойство. - Я зашел в храм, просмотрел записи. Наши покойники принадлежали к одному религиозному культу.
- Что за культ?
- Братство Четырех Эпох, - ответил он.
Четыре Эпохи. Это объясняло подвеску. Я сказал об этом Масиуину, и он кивну, соглашаясь.
- В записях упоминаются имена четырех человек. Я выяснил, где живет четвертый.
- На твоем месте я бы за ним присмотрел, - предложил я.
- Может быть, - Масиуин потер лицо. - А у тебя что?
- Они не нарушали границу. По крайней мере, так сказал Обсидиановый Вихрь. И Он их не убивал.
Масиуин отвел взгляд.
- И среди нас не бродят чудовища?
- Нет.
Одной заботой меньше, и все же... даже если Вихрь тут ни при чем, кто-то убил этих людей. Мне происходящее совсем не нравилось. Культ. Что ж, я знал, кого можно расспросить о культах. Не то чтобы мне нравилась эта идея.
- Есть одна женщина, - начал я, подбирая слова. - Возможно, она кое-что знает об этих людях.