|
|
||
Предлагаемые читателю тексты - это не результат, это - путь к результату. И в этом отношении тексты представляют собой "живое исследование", имеющее своей целью
получение идей,
на основании которых должны формироваться результаты. Так как высказываемые
идеи, с одной стороны, имеют самостоятельное значение, и, с другой,.
"материализация" идей, превращение их в некоторый результат в виде
системного знания, зачастую
характеризуется чисто механическим характером, то автор делает упор на первое. Идеи - это средства,
обеспечивающие материализацию. И нужна совокупность идей, образующих целое, для
того, чтобы на основании их был получен результат как некоторая
целостность. По мере продвижения
вперед как несвязность, обрывочность, так и терминологические и фактические
неточности связанные, с процессом исследования, постепенно должны будут
устраняться.
У меня возникло, однако, ощущение, переходящее
в убеждение, что данное мной обещание никогда не будет выполнено. Скорее всего
потому, что путешествие в неизведанное гораздо интереснее передвижения в
квартире мебели с места на место. Я рассматриваю тексты как
особого рода художественные произведения и отношусь к ним как к рассказам о
путешествиях мысли. Что до моего замечания относительно устранения
несвязности, то сомнение в его исполнимости связано с тем, что путешественник
никогда не ходит одной и той же дорогой.
Получил как-то письмо такого содержания:
"Довольно неплохо, вот только старайтесь выражать (мысли?) попроще, понятнее. "Просто сказать сложно, сложно сказать просто". Я даже посоветовал бы вам, все эти рассказы удалить и начать новые, изложенные простым понятным языком, просто проскакивают гениальные мысли, но пока разберёшься, поймёшь суть, всякое желание пропадает... " Помнится, Гоголю постоянно говорили, что ему нужно исправиться, писать о
положительном. И Гоголь послушался. И стал писать о положительном. А потом сжег
то положительное, что он написал, и умер. И так как я стараюсь учиться на
ошибках, которые допустили другие, то ...
Тем не менее, проблема поставлена, и требует ответа - и в первую очередь самому себе: а что, собственно, ты делаешь? То, что ты делаешь то, что любишь делать и так, как любишь это делать, это понятно. И понятно также, что иначе писать ты не будешь. Тем не менее, взгляд со стороны на собственные действия, реализуемый, разумеется, на том же самом уровне непонятности, он, разумеется, имеет право на существование.
Забыл фамилию русского эзотерика, который писал в соответствии с принципом, прямо противоположным ленинскому. Ленин написанное читал Крупской, которая изображала из себя непонятливого читателя, и исправлял свои произведения в сторону понятности. Впрочем, помнится мне, что, несмотря на это, в своё время, читая Ленина, я чувствовал, что не понимаю. Наверное, потому, что Крупская была не настолько непонятлива, насколько непонятлив в те времена был я. Так вот, этот самый русский эзотерик исходил из прямо противоположного принципа: он читал своё произведение ученикам, и спрашивал: понятно? Понятно, отвечали ученики. Он переписывал произведение и снова спрашивал: понятно? Понятно, но не очень - отвечали ученики. И так он раз за разом переписывал своё произведение, пока его ученики не отвечали: "А черт его поймёт, что у вас написано". И тогда он говорил: вот, теперь в самый раз - и сдавал произведение в печать.
Есть и еще одно высказывание в подобном же духе, но из другой области и человеком другой профессии. Известная русская поэтесса говорила: если бы только знали, из какого
сора вырастают стихи.
То, что существует инстинкт, который берет лежащие на поверхности факты, чувственные данные, которые понятны настолько, что понятнее некуда, и начинает производить с ними всевозможные операции на основе ощущения чувства чуда, которое при этом совершается, чуда и связанного с ним
ощущения более глубокой сущности, лежащей за поверхностью чувственных данных. И
потом этот инстинкт при посредстве полученных результатов возвращается к
непосредственной чувственной достоверности, но теперь он видит в ней совсем не
то, что она собой представляет для непосредственного человеческого восприятия.
Нужно понимать, что в нормальном состоянии сознания мы представляем собой машину, которая функционирует на уровне стереотипов. Всё неизвестное приводит нас в стресс, ведя к регрессии сознания. И именно со стрессами связаны неуправляемые человеком изменения в его сознании путем формирования в нём независящих от него по сути своей фобических
связей, которые связывают человека по рукам и ногам. Но как раз это связывание человека по рукам и ногам и делает из человека социальное, управляемое существо, однако управление им осуществляется независимо от его воли. Такой человек есть болезненный человек, но он и остается человеком до тех пор, пока он болен. Входя в своеволие (в свою волю), он начинает управляться не рассудком, а инстинктами,
потому что своего рассудка у него нет, ему попросту не откуда было взяться. Его
рассудок - это рассудок, внедренный в него социумом. И тогда к нему приходится применять насилие для того, чтобы снова превратить его в человека, то есть из здорового животного превратить в больное
животное, приобретающее признаки человека. Существует правило: если вы не
можете ограничивать себя, то за вас это сделают другие, но так, что это вам не
понравится. А наша публика в подавляющей своей части представляет собой помесь
животного и человека, управляемого импульсами, а не рассудком. Рассудок у неё
появляется тогда, когда её фобии ограничивают её поведение. С потерей фобий она
теряет и рассудок.
Любопытны приёмы Милтона Эриксона при
проведении им психотерапии. Важнейшими являются два. Первый приём состоит в
приобретении власти над пациентом, в превращении пациента в гипнотика. Никакая
психотерапия невозможна до тех пор, пока пациент "находится в своём уме", так
как "свой ум" - это система стереотипов, это тот круг представлений, из которого
пациент не может вырваться. Превратить пациента в гипнотика - это то же самое,
что отнять у пациента собственную волю, передать её психотерапевту. По сути
своей это не что иное, как психологический наркоз, в который Эриксон вводит
пациента. И у пациента, находящемся в наркозе, Эриксон заменяет один
психологические схемы другими схемами, то есть осуществляет по сути своей
психологические хирургические операции. Когда дочь спросила однажды Эриксона:
"Папа, почему пациенты выполняют твои дурацкие задания?", Эриксон ответил:
"Потому что они тоже так думают". То есть они так и думают, что задания дурацкие,
и ничто не мешает им их выполнить. Но, между тем, задания Эриксона представляли
собой перемещение фокуса сознания пациента с уровня сознания, то есть уровня
социальных стереотипов, на уровень бессознательного. И т.о. оказывалось, что
пациенты сами осуществляли свою собственную психотерапию. Второй прием точно
также имеет в качестве своей цели пробой в защитных структурах сознания от
внешней реальности и переход на бессознательный уровень. Это приём спутывания,
дезориентации сознания пациента, который приводит к тому, что пациент теряет
ориентацию в актуальной внешней среде, поскольку теряет самое внешнюю среду,
связь с ней и он, подобно допившемуся до положения риз любителю зеленого змия,
вопрошает:"где я?", т.к. и оказывается "наедине с самим собой", в
подвешенном состоянии, вокруг него ничего нет и ему не на что опереться, и вот
тут-то и является голос Милтона Эриксона и начинает сопровождать его "в шорохе
листьев и шуме прибоя", творя его реальность.
А теперь нетрудно видеть, какую функцию выполняют мои тексты своей непонятностью. Человек в качестве своей цели имеет понятность. Он стремится что-то понять. Но понять нечто он может только при посредстве тех стереотипов, которые у него имеются. Никакого другого пути к пониманию у него нет. А это значит, что если человек нечто понимает, он приобретает новое знание, но сам при этом не изменяется. Он каким был, таким и остаётся.
Но для его стереотипов существует громадное множество знаний, которых он не понимает,
поскольку у него нет подходящих для этого стереотипов. При этом посредством своих
имеющихся стереотипов человек может интерпретировать знания, подставляя на место их
содержания содержание собственных стереотипов, либо же, если понимание у него отсутствует, он может говорить, что этого не существует, либо же, если его инстинкт сигнализирует об опасности для существующей системы стереотипов, он объявляет соответствующее знание ложным. Но во всех этих случаях человек имеет дело со знанием. И совсем иное дело, когда текст непонятен, представляет собой загадку. В этом случае актуализируется ориентировочная деятельность мозга, которая ведет к выходу из сферы существующих стереотипов сознания. Происходит пробой на бессознательное, и уже здесь, в этой сфере происходят изменения в структуре сознания, возникают новые открытия, новые знания. Но всё то, что при этом возникает, есть не что иное, как результат деятельности мозга самого человека, и эти результаты представляют собой средства знания, орудия знания, или метазнания. Это - новые стереотипы, которые так или иначе встраиваются в существующие. И когда автор письма говорит о "гениальных мыслях", на получение которых, однако, он не хотел бы затрачивать труд, то следует заметить, что не существует гениальных мыслей, есть мысли. Гениальным же мы называем то, что не очень понимаем,
а не очень мы понимаем то, что впервые открываем для себя. Но и этого мало. Те мысли, которые автор письма определяет как гениальные, это мысли самого автора письма, и они произведены его мозгом, что же касается моих текстов, то они всего - навсего играют роль повитухи, как Сократ однажды выразился о своей деятельности как философа, то есть они просто обращают внимание
сознания на те или иные аспекты реальности. Я не могу знать, о каких "гениальных мыслях" говорил автор письма, да это и не
нужно. Важно только то, что автор письма открыл что-то для себя самого, и то, что он открыл, принадлежит ему, а не мне, он
же просто принимает проекции собственных мыслей на раздражители, которые их вызвали, и приписал их раздражителям,
то есть то, что принадлежит ему, приписал чему-то внешнему.
Я должен с глубоким прискорбием сообщить, что пишу не для читателя. И даже не потому, что не хочу, а просто потому, что нет во мне того, что позволило бы это делать. А на нет и суда нет. Я пишу для себя. И целью моей писанины является получение нового знания для себя. Но так как и то, что пишу, и применяемый мной метод представляются мне могущими иметь интерес и значение не только для меня, то я и публикую свои тексты.
Но иногда, вдруг, становишься на место обыкновенного читателя, читаешь и смотришь недоуменно: что за бред? К чему это написано? Что автор этой писанины хотел сказать? Ни сюжета, ни красоты стиля, просто набор каких-то не связанных между собой высказываний. Ну, что делать, я - из породы хозяйственных барахольщиков, которые всегда готовы переродиться в Плюшкиных: найдет такой хозяйственник какую-нибудь железку, тут же начинает вертеть в руках: к чему бы её приспособить? И если даже и не придумает, не выкинет железяку, а отнесет к себе в сарай и там бросит среди всякого хлама: авось пригодится. Но что самое смешное во всём этом? - смотришь, через какое-то время она действительно для какого-то дела пригодилась.
Мысль не есть знание. Для меня мысль есть средство знания, а не знание. И поэтому всё, что я ни нахожу, любую мысль, я стремлюсь преобразовать в орудие, или, если хотите, в форму мысли. Чем характеризуется мысль как орудие, как средство? Точно также, как орудие применимо многократно и к разным ситуациям, это же самое относится и к мысли. Из множества мыслей формируются сложные системы орудий, применяемых к реальности, которые позволяют получать результаты. Меня интересует мысль как средство, и в этом отношении она выполняет ту же роль, какую выполняет промышленность, производящая средства производства. Вы можете рыть землю руками, можете делать это лопатой и киркой, и можете делать это экскаватором. И это же самое относится к тому, какими средствами мысли мы пользуемся при производстве знаний.
Впрочем, что такое наука, как не система, производящая орудия для получения
знаний.
Нда, так на чем мы, бишь, остановились? На средствах. На том, что прочитаешь этакий бред, и думаешь: для чего? А если последовательность бредов? Тут уж тем более думаешь: уу, какая каша. Вот товарищ Сталин сказал: "Кто ясно мыслит, тот ясно излагает". А это
-неясное мышление и, значит, - сор. Так что сметем его на совок - да в мусорное ведро.
И вот я соображаю таким образом, а, между тем, подключается бессознательное, и я думаю: посмотрю-ка, что оно будет делать. Тем более что всё написанное, как вы понимаете, это всё находится вне сознания,
то есть меня, то есть моей реальности, всё это результат деятельности бессознательного. Ну, так вот сознание смотрит на всю эту белиберду, и спрашивает: а какая может быть от всего этого польза для меня, сознания. И ожидает, что ответит на это бессознательное.
Скажем, вот такой текст:
" 153. Ничего нельзя делать непосредственно. Всё нужно делать
опосредованно, через чьи-то интересы. Общественный интерес может быть
реализован только через частный интерес. А что это значит? Это означает
точно также, что частный интерес реализует себя через общественный.
Частный интерес даёт закон общественному интересу.
154. В чем состоит
общественная тенденция освобождения человека? Леви-Брюль : всё
начинается с погруженности человека в общество. Следовательно,
освобождение человека осуществляется не от общества - в этом случае мы
получаем закон войны всех против всех, а освобождение человека в
обществе.
155. Когда нужно что-то сделать, всегда возникает вопрос, кто
или что, какая материальная сила будет это делать.
156. Что значит выучить нечто? Это значит, сделать так, чтобы это знало ваше тело.
157.
Мозг - это машина, на которой мы работаем. Какой принцип? Это всё тот же
рефлекторный принцип, что во внешности, то же самое и внутри. Какие-то
клетки либо срабатывают, актуализируются на основе имеющейся
информации, либо деактуализируются. И больше здесь ничего нет. Весь
человек - это механика.
206.
1.Итак, есть
рассогласование.
2. есть аппаратура, то есть датчики
измеряющие рассогласование
3.
[1. Но эти датчики принадлежат не объекту, а
субъекту, и созданы субъектом. 1]
4.
Сразу же следует иметь ввиду, что
есть датчики рассогласования, но наряду с ними должны существовать
приборы, снимающие это рассогласование. (то есть данные о существующем
рассогласовании) . В связи с этим, когда Джемс говорит о том, что
личность состоит из познаваемого и познающего, то это его высказывание
отражает общую закономерность, связанную с тем, что существуют
какие-то изменения во внутренней или внешней среде системы, которые
рассматриваются ею как рассогласования ( причем существует необходимая
связь между внутренними рассогласованиями и внешними, поскольку
внутреннее реализуется через внешнее), какие-то параметры изменяющиеся,
во-первых, и во-вторых, существует система, которая измеряет эти
рассогласования.
5.Но если существует система, которая измеряет эти
рассогласования, то она делает это ради чего-то. А всякое "ради чего-то"
имеет целью самого себя. Но всякое нечто не может иметь цель себя
непосредственно. Всё то, что имеет в качестве цели себя, в то же самое
время представляет собой также и средство реализации себя. Другими
словами, всюду, где мы можем говорить о цели, там же мы можем говорить и
о средстве. Не может быть цели без средства. Точно также, как и обратно...
верно ли положение, что не может быть средства без цели? Если отбросить
субъективную сторону, как, например, если мы возьмём топор, то он,
конечно, не является целью самого себя. Он очевидно, является целью
человека. Но топор - неодушевленное. Но для того, чтобы появился топор в
качестве средства человека, раньше он должен выступить в качестве его
цели. Человеку нужно реализовать какую-то цель, и он ищет средства, как
и при помощи чего её реализовать. Почему об этом приходится говорить
специально? Потому что обычно считается, что есть цель, и есть
средства. Человек преследует какую-то цель, и есть другой человек,
который используется в качестве средства для реализации его цели. Но для
того, чтобы использовать другого человека, нужны средства, и т.о. для
субъекта любая цель превращает человека в средства цели, и любые
средства для человека перестают иметь значение с достижением им своей
цели. А цель исчезает вместе с её реализацией."
"153. Ничего нельзя делать непосредственно. Всё нужно делать опосредованно, через чьи-то интересы. Общественный интерес может быть реализован только через частный интерес. А что это значит? Это означает точно также, что частный интерес реализует себя через общественный. Частный интерес даёт закон общественному интересу. "
Так как к высказанной мысли мы относимся как к средству, орудию, то мы к ней так и относимся. Это означает, что не
мысль нас применяет, а мы её. И, значит, мы должны задаться вопросом: при каких условиях её следует применять и при каких условиях применение её недопустимо. Всякое орудие производится для каких-то целей, оно должно позволять что-то во что-то перерабатывать.
И нам, со своей стороны, следует научиться пользоваться мыслью: "Ничего нельзя
делать непосредственно". Это как понимать? Что такое непосредственное и что
такое опосредованное отношение к внешней среде? Причина и следствие, это какое
отношение, непосредственное или опосредованное? Если есть причина, то есть
следствие. И это - необходимым образом. Значит, это - непосредственное
отношение? Я отвечаю: да. А безусловный рефлекс, это какое отношение,
непосредственное или опосредованное? Если обезглавленную лягушку ущипнуть, она
начнёт двигать ногами. Причина - щипок, движение ног - следствие. Значит, это -
непосредственное отношение? Да, но... если вас неожиданно ущипнут, вы
отреагируете также, как лягушка, но если вы знаете, что вас ущипнут, и вы решили
не реагировать на щипок, вы явно не отреагируете. Или возьмите т.н.гипнотическую
операцию обезболивания, которая заключается в том, что фокус сознания
перемещается в другую область. В результате вы не чувствуете боли, поскольку
сознание у вас занято в это время другим. В этом случае как же так? Налицо болевое воздействие, то есть воздействие, которое должно включить соответствующий
болевой безусловный рефлекс, а в ответ - ничего, никакой реакции. То есть раздражение с афферентного нерва не передается на эфферентный. Это как понимать? Что это за регулировка? Во всяком случае, приходится признать, что в точка перехода с афферентного на эфферентный путь
амбивалентна, что этот путь может быть заблокирован.
А, с другой стороны, никакая причинно-следственная связь не существует сама по себе, но предполагает совокупность условий, определенных множеством других причинно-следственных отношений. И тогда как это множество причинно-следственных отношений можно назвать - это непосредственные или опосредованные отношения? Если причина А даёт следствие В при условии С, тогда как при условии D даёт следствие Е, то должны ли мы эту цепь отношений рассматривать в качестве непосредственных? Ведь все причинно-следственные отношения оказываются опосредованы друг другом. В чем же тогда заключается их непосредственный характер?
В том, что каждая отдельно взятая причинно-следственная связь непосредственна,
а их совокупность делает их опосредованными?
Я сказал: непосредственное и опосредованное отношение. Следовательно, непосредственное и опосредованное рассматриваются как абстрактные понятия. И они являются таковыми потому, что они оказываются ни с чем не связаны, то есть выступают в качестве самостоятельных объектов, которые и должны рассматриваться в качестве таковых. А как это выглядит на практике? На практике непосредственное и опосредованное не являются субъектом. Если мы говорим "непосредственное", то спрашиваем: между чем и чем? И, значит, субъект у нас выступает в качестве своей противоположности, предиката. То, что в качестве объекта требовало определения для себя, оказывается, в действительности само является определением. Непосредственное отношение
- между чем и чем? - Между А и В. Почему? Потому что между ними нельзя вставить ничего другого. Между мужем и женой, матерью и ребенком ничего нельзя вставить другое. И если мы говорим об опосредованном отношении, то мы говорим: между чем и чем выполняется опосредованное отношение. Что это значит? Это значит, что отношения А и В опосредуются некоторым С, то есть между ними должно быть поставлено С. И тогда это С оказывается непосредственно связано с А, и непосредственно связано с В. А это значит, что опосредованное отношение реализуется отношениями непосредственными. Значит, если мы имеем цепочку причинно-следственных отношений если А, то В, и если В, то С, то отношения А и В, с одной стороны, и В и С с другой являются непосредственными, тогда как отношение между А и С является опосредованным.
Какого рода урок относительно движения мысли мы получили? Мы получили, что если нами субстантивируется свойство, действие, то его непосредственное определение оказывается невозможным. Для его определения оно должно быть десубстантивировано, должно быть показано, как эти вещи работают в реальности. А когда это сделано, тогда ради бога, субстантивируйте их снова. Но для чего нужна субстантивация? Для формирования абстрактных понятий. Впрочем, понятие и может быть только абстрактным. Что такое абстрактное понятие? - это вещь, не тождественная никакому объекту, входящему в его объём. Например, если дикарь присваивает себе имя орла, то он тем самым отождествляет себя с орлом. Является ли слово "орел" понятием дикаря? Нет, не является. Но разве "орел" не определяет свойства дикаря? Разве с
орлом не связывается понятие неустрашимости? и разве неустрашимость - это не некоторое определение. Абстрактное понятие "неустрашимость" здесь не выступает в качестве понятия. Оно не положено, а снято и представляет собой чувственное соотнесение чего-то с чем-то. Это - форма предпонятия, это- понятие, которое зачато, но не рождено. Понятие есть объект, поскольку понятие есть вещь субстантивированная. Тогда как дикарь отождествляющийся с орлом,
определяет тем самым себя как некоторое качество. Уберите орла как носителя некоторого качества, исчезнет и само качество. Здесь качество представлено не в форме понятия, а в форме чувственной данности.
Читаем дальше:"Всё нужно делать опосредованно, через чьи-то интересы." Ага,
здесь, значит, речь идет о субъекте, который выступает в качестве причины
действия, потому что интерес - категория человеческая. И чьи-то интересы - это
интересы других субъектов. И для реализации собственных интересов субъект
использует интересы других субъектов. И это и есть опосредованное отношение.
А теперь я приведу пример блужданий мысли, которая в качестве предпосылки рассуждения берет непосредственно данные понятия непосредственного и опосредованного.
[Если субъект не причина действия, тогда что представляет собой его
действие? Очевидно, реакцию на воздействие. А что это означает? Это означает существующий у субъекта стереотип. Стереотип? Всякий стереотип? Но что такое стереотип - это рефлекс на воздействие, вызвавшее рассогласование и устраняющий его. А что можно понимать под устранением рассогласования?
Это должно означать устранение воздействия как причины рассогласования. И, т.о., стереотип представляет собой механизм опережающего отражения действительности. И вот тут и возникает вопрос: а может ли механизм опережающего отражения действительности быть непосредственным?
(Замечание: мы видим, что есть рассогласование, и есть способ устранения
рассогласования. Рассогласование - это состояние живой системы. Устранение
рассогласования является её целью. Следовательно, цели живой системы
определяются рассогласованиями в ней. Но для того, чтобы устранить
рассоглавование, нужно иметь знание о его причинах, то есть об объекте, который
вызвал рассогласование. И нужно сформировать действие в соответствии со
свойствами воздействующего объекта с тем, чтобы прекратить его действие.
Непосредственная форма реакции на воздействия - это движения ног лягушки на
щипок. Здесь воздействия на объект на основе отражения его свойств. Здесь есть
лишь реакция на удаление раздражающего действия. Под стереотипом понимают
рефлекторную схему воздействия на носитель причины с целью её устранения. И это
есть опосредованное действие. Но посмотрим на движение мысли, основывающейся на
неопределенном, данном только в чувстве, понятии, а именно таким и является
непосредственная, без определения реальностью, субстантивация) И вот тут мы сталкиваемся с диалектикой непосредственного и опосредованного. Если мы возьмём простую болевую реакцию
обезглавленной лягушки на раздражение, то она представляется непосредственной. Однако в своё время эта реакция была выработана, и она поэтому является опосредованной. Нужен какой-то более надежный критерий опосредованности. Примем такую формулу: (помните жалобу одного, из бывших, цэкиста
на Ленина: какая-то проблема, товарищи из ЦК обсуждают её. Идет демократический
процесс. Ленин ходит рядом из угла в угол. Когда все товарищи высказали своё
мнение, подходит Ленин и говорит: "Делаем так:..." И на этом обсуждение вопроса
заканчивается. Потому что, как говорил Наполеон, лучше один плохой генерал, чем
два хороших (должен стоять во главе сражения). Опять же, вспомним басню о
лебеде, раке и щуке. И мы с вами "сделаем так": примем, что какой бы длинной цепочка ни была, она является непосредственной, если для каждого её звена справедлива единственная
связь между данной причиной и данным следствием. С опосредованным отношением
свяжем его многовариантность. Обычно за конкретным решением стоит какое то явно
не осознаваемое общее положение. И в данном случае в качестве такового лежит
тезис об однозначной связи причины и следствия.]. Мы с
вами видим, что неопределенностью понятия оказывается обусловлена
неопределенность рассуждения, которое, не имея под собой определенных критериев,
не может придти ни к какому определенному выводу. И тогда дело заканчивается
тем, что принимается "силовое решение": нечто есть то-то. И мы видим, что вывод,
об опосредованности как многовариантности неверен. Если мы имеем цепь
причинно-следственных отношений, то в качестве опосредующего выступает звено,
опосредующее отношение звеньев. Если А, то если D, то
С, и если Е, то А=F, то D и
С опосредуют отношения А с E и F.
Если же мы возьмём отношение многовариантности Если А, то либо В, либо С,
то в случае неопределенности является непосредственным. Мы бросаем монету, она
упадет на орел или решку. Отношение многовариантности ничуть не хуже и не лучше
отношения одновариантности, это вещи одного порядка. и поэтому оно является
непосредственным
"нужно делать опосредованно, через чьи-то интересы". Значит, предполагается
субъект, и на другой стороне в качестве объекта снова предполагается субъект, и
действовать опосредованно - это значит действовать через чьи-то интересы.
Значит, непосредственно действовать - это значит осуществлять действия, не
обращая внимания на интересы объекта действия. Значит, непосредственное действие
- это прямое действие на объект (являющийся субъектом) без учета его реакций на
воздействия, следовательно, это - действия, направленные также на преодоление
нежелательных реакций субъекта действия. Словом, это - действия прямого
насилия, и это - непосредственное действие. Если же действие основывается на
интересе объекта, то как в этом случае изменяется характер действия? Очевидно,
что цель субъекта реализуется действиями самого объекта. Интерес объекта
заставляет его действовать в соответствии с целями и, соответственно, интересами субъекта
Далее: "Общественный интерес может быть реализован только через частный интерес.
А что это значит? Это означает точно также, что частный интерес реализует себя
через общественный. Частный интерес даёт закон общественному интересу. " Это -
формула опосредованности отношений между общественным и частным интересом.
Собственно, весь пафос, как я понимаю, этого текста состоит в отрицании
непосредственных, прямых насильственных действий общества относительно индивида и в переходе к отношениям
опосредованным. В этом высказывании подчеркивается ведущее значение
частного интереса сравнительно с общественным. Это положение одной своей
стороной опирается на тезис марксизма о том, что бытие определяет сознание, и в
этом смысле общее определяется частным. За этим определением маячит, однако, мысль,
что обратное отношение, определение частного общим, будучи непосредственным,
представляет собой диктатуру. Здесь, очевидно, оказывает на содержание текста
инерционность автора, не так давно освободившегося из-под пресса всеобщего. В
действительности это большая тема, связанная с высвобождением человека из его
звериной шкуры. В этой связи ключ к решению проблемы видится в следующем
высказывании:
Человек, жизнь которого была посвящена обществу, который реализовал свою личность посредством общества, однажды думает: "Надо и о себе подумать". И эта его мысль - начало его пути в противоположное состояние. Он-то думает, что он чуть-чуть о себе подумает, однако этот тот же самый процесс, который имеет в сексе. "Я её только за руку возьму" - взял за руку. Я её только обниму. Обнял. Я её только поцелую". И всё кончается постелью
как неотвратимым результатом однажды начатого невинного движения. Противоположности - это весы. Встав на одну чашу весов, мы начинаем накладывать на них одну гирю за другой до тех пор, пока чаши весов не поменяют положение. Начав "нужно и о себе подумать", человек заканчивает требованием частной собственности на средства производства. Не существует равновесия между противоположностями. Став на одну сторону противоположности, мы тем самым
предаём ей свою душу.
"154. В чем состоит общественная тенденция освобождения человека? Леви-Брюль : всё начинается с погруженности человека в общество. Следовательно, освобождение человека осуществляется не от общества - в этом случае мы получаем закон войны всех против всех, а освобождение человека в обществе." Это - тема, которая отпочковывается от
темы текста, в котором речь идет о соотношении цели и средства, с одной стороны, и непосредственного и опосредованного отношения к внешней среде, с другой. Как внешними по отношению к нему выглядят и последующие положения. Но так как то, что кажется на первый взгляд, зачастую оказывается совсем иным остановимся на них.
" 155. Когда нужно что-то сделать, всегда возникает вопрос, кто или что, какая материальная сила будет это делать.
" Очевидно, что это - положение, связанное с практикой опосредования. Всё то, что ни происходит, является результатом действия каких-то сил
и, соответственно, их носителей. Т.о., вопрос в носителе силы и в том, как
сделать так, чтобы превратить носителя силы в её персонификацию. В случае непосредственного отношения с внешней средой о действующих силах не задумываются в силу реактивного характера реагирования на действующие силы.
Необходимо указать на особенность текста, обусловленную его видимой обрывочностью. Когда мы что-то делаем, мы можем сначала подготовить весь материал, необходимый для действия. При этом окажется, что какой-то материал не подходит, и он так и остаётся неиспользованным. Например, осуществляя столярные работы мы покупаем доски, брусья,
фанеру, гвозди, саморезы, и т.д. Потом, когда приступаем к действиям, оказывается, что что-то мы купили лишнее, а о чем-то забыли. Словом, здесь есть свои плюсы и свои минусы. С другой стороны, мы можем действовать поэтапно: мы делаем какую-то часть, и делаем её последовательно: купили доски, обработали, теперь нам нужен клей. Идем за клеем. Склеили изделие. Теперь нам нужна грунтовка - пошли, купили грунтовку. Загрунтовали. Теперь нужен лак. Отправились за лаком. И т.д. Здесь тоже свои плюсы и минусы, поскольку хождение на рынок начинает занимать значительную часть времени производства.
Что является ключевым недостатком текста? Если мы создаем изделие, то у нас есть его чертеж.
и этот чертёж должен быть не в голове, а на бумаге. Чертёж в голове, при всей
кажущейся его ясности, является неопределенным, так как он не даёт нам
чувственного представления о вещи. Но мы с вами уже слышали о принципе работы
автора текстов: "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что." Это,
конечно, воистину русский принцип, но нам с вами, читатель, от этого не легче. У автора явно нет никаких бумажных чертежей.
Наверняка у него есть какие-то головные чертежи, но судя по тому, как он пишет, они, может быть, и являются
для него какой-то отправной точкой, но в дальнейшем он плывет "по океану мыслей без руля и без ветрил", и пытается уверить нас, что это - очень хорошо и интересно. Для него -
может быть. Но наверняка не для нас с вами, читатель.
" 156. Что значит выучить нечто? Это значит, сделать так, чтобы это знало ваше тело. " Когда мы имеем дело с высказыванием среди других высказываний, то следует обеспечить два подхода: рассмотреть то, о чем говорит высказывание само по себе, и второй вопрос - какую функцию высказывание выполняет в системе высказываний. Итак, первое. Здесь продолжается применение принципа опосредования также, как в предыдущем пункте. Существует отношение тождества, или параллелизма между нашими знаниями и нашими умениями,
и именно этим параллелизмом обусловлено опосредование друг другом знания и
умения, или способности производить какие-то действия. Если есть умение,
или то, что можно назвать знанием тела, то рациональное выражение этого
умения являет собой эпоху, так как представляет собой программу умений. И,
с другой стороны, если существует программа действий, то на её основе возможно
формирование соответствующих умений. Отсюда следует социальный характер
двойственности умений к действиям и умений программировать умения. Для отдельно
взятого индивида - носителя умения - программирование его умения не имеет
значения, так как он уже обладает им. Программирование имеет единственно
социальное значение как способ тиражирования умений.
И это отношение связано с другими формулами. Во-первых, с законом отношения между противоположностями. Во-вторых, с законом соответствия знания и умения, которому соответствует закон тождества в (диалектической) логике, закон удвоения, который заключается в параллелизме
знания и действия, то есть актуализируемого знания и рационализируемого действия. Мы высказываем некоторое положение, а затем действуем в соответствии с этим положением. Если положение истинно, то и соответствующее ему действие даст результат, который обещает положение. Но действие должно соответствовать положению - его объекту и способу действий с ним.
Отсюда и получается логический закон тождества как необходимая предпосылка преобразования умений в
знание и знания в умения. А отсюда следует и принцип отношения с теми или иными положениями как программами. Если есть некоторое положение, то мы должны обратиться к нашему телу как носителю бессознательного - знает оно это положение или нет. Если знает, то получаем тождество, если нет - то получаем рассогласование между головой и телом, которое может быть устранено только за счет того, что тело обучается знанию. Но также и обратно. Если тело знает, а сознание нет, то мы превращаемся в собаку, которая всё знает, всё понимает, но ничего сказать не может. И тогда возникает проблема получения сознания знания, то есть того знания, которое у нас есть
и содержится в наших умениях, но которого мы не знаем, то есть которое не
сформировано в виде системы понятий.
Мы уже говорили о принципе дополнительности, пронизывающем реальность. А это
значит, что принцип дополнительности должен действовать и в логике и в жизни; мы имеем дело с формой их единства. Помнится мне моя болезнь: я исходил из соответствия слова и дела. Если я что-то сказал, то мои действия должны соответствовать моим словам. Так как наши действия сами по себе вещь мало контролируемая, в значительной степени принадлежащая бессознательному, то основной контроль принадлежал словам. И слова имели для меня абсолютное значение,
как и тот смысл, который они имеют. Слова и их смысл были для меня нераздельны. И они должны были обусловливать действия. Если нечто сказано, то необходимо придерживаться сказанного. Чтобы изменить действие, нужно
было изменить слово, и нужно было еще найти основания для его изменения. Можно, конечно, смеяться над этой установкой, памятуя, что буквальное восприятие значения слов характерно для бессознательного, и моё следование буквальному смыслу слов свидетельствовало о бессознательности моего сознания. Но, во всяком случае, я находился в рамках законов формальной логики. А как происходит по жизни? Мы получаем некоторое высказывание, и мы полагаем, что источник высказывания будет ему следовать,
как и мы, со своей стороны. В свою очередь, источник высказывания как раз и рассчитывает на то, что мы будем действовать в соответствии с его высказыванием
и верим в то, что также и он будет следовать ему. Мы верим в то, что
высказывание не имеет под собой никакой подоплёки, что А есть А. Но оно имеет свою подоплеку, и на самом деле означает А есть
не А, но В . Тогда оказывалось, что так как
результатом оказывалось не А, но В, то тем самым для меня отношение А есть А
оказывалось ложным. А это - противоречие. Для меня оказывалось справедливым
положение А есть не-А. Когда нам говорили, что мы все будем богатыми, а в
результате мы стали нищими, а богатыми - те, кто говорил это , то здесь, конечно, логика, и
оказалось, что если бы по отношению к тем, кто обращался к нам с этими словами,
мы бы в ответ сказали: Вы, сказавшие нам, что мы должны быть богатыми, вы сами
должны быть бедными хотя бы уже для того, чтобы доказать истинность своих
слов, то ничего бы из того, что произошло, не случилось, и мы не стали бы
богатыми, и они не стали бы бедными, и всё осталось бы на своих местах. Логика
выражает отношение слова и дела, и отношения между словом и делом могут быть
какими угодно: они могут полностью, частично соответствовать друг другу либо друг
другу полностью или частично противоречить, и весь вопрос заключается в этом отношении
между словом и делом, в отношении между если А, то А, где на одной стороне слово, на другой
стороне дело, и слово и дело - это весы, на которых взвешивается их соответствие
или противоречие между ними. И, значит, в реальной жизни мы имеем дело от отношения от А
то А до отношения от А до не-А. И весь этот интервал отношений между Если
А, то А и если А, то не-А и есть универсальный закон
логики.
Далее, если мы говорим Если А, то А, то мы тем самым утверждаем
либо то, что слово определяет дело, либо то, что дело определяет слово. И только
тогда, когда мы говорим, что А эквивалентно А, мы утверждаем, что слово
определяет дело и дело определяет слово. То есть слово соответствует делу, и
дело соответствует слову. Тогда как если мы в качестве истинного рассматриваем
если А, то не-А, то мы тем самым утверждаем, что из принятия А следует не-А, из
принятия тезиса о богатстве для всех следует на деле нищета для всех. И если мы
говорим: если А, то не А, то это означает, что из слова следует противоположное
его смыслу действие, либо же из действия следует противоположное его смыслу
слово. И оказывается, что одно прикрывает другое. И если верной является
эквивалентность А и не-А, то истинной является их строгая дизъюнкция, гласящая:
либо А, либо не А, и, принимая в качестве истинного слово, мы тем самым
утверждаем противоречащее ему дело, как и обратно, принимая в качестве истинного
дело, мы тем самым утверждаем ложность соответствующих ему слов. Т.о., мы видим
в противоположности двух законом если А, то А, и если А, то не-А, разрушение
жесткой связи между высказыванием и его смыслом, переход смысла высказывания в
прямо противоположное ему значение. И вот логика такого рода,
предполагающая текучесть, изменчивость смысла высказываний и смысла действий, и
есть универсальная логика.
Все, что бы и о чем бы мы ни говорили в своей жизни, мы говорим об одном и том же в разных формах. И поэтому соотношение между сознательным и бессознательным есть, с одной стороны, опосредование между противоположностью управляющей и управляемой машинами, между головой и телом, между полушариями и управляемыми ими соответствующими им частями тела, с одной стороны, и, с другой стороны, между двумя полушариями и соответствующими им частями тела, между этими двумя уродами - половинками
"человеков" с одной рукой и одной ногой, которые принуждены жить в одном
общем теле и находить общий язык ради осуществления совместных синхронных действий. Здесь мы видим тот общий закон живых систем, который позволяет сосуществовать сиамским близнецам,
оперативно создаваемым собакам с двумя головами и т.д. Везде и во всём мы наблюдаем эту двойственность, с одной стороны, между системой управления и объектом управления, поляризацию
и единство между ними, и, с другой стороны, сталкиваемся всюду с двумя целостными объектами в одном теле,
представляющими "единство посредством поляризации и тем самым
противоположности противоположности тождественного.
" 157. Мозг - это машина, на которой мы работаем. Какой принцип? Это всё тот же рефлекторный принцип, что во внешности, то же самое и внутри. Какие-то клетки либо срабатывают, актуализируются на основе имеющейся информации, либо деактуализируются. И больше здесь ничего нет. Весь человек - это механика." Мы помним, что имеем дело со средствами. Мы можем относиться к человеку как к машине, если находим это полезным, и можем относиться к нему как-то иначе. Так как мы с вами вначале прочитали весь текст, и знаем, в какой части о чем говорится, и так как что бы и о чем бы мы ни говорили, мы говорим об одном и том же, то в процессе чтения мы устанавливаем значение
частного высказывания в целом, то, какую функцию оно в нём выполняет. Из текста ясна установка на механицизм и, соответственно, на механическое мышление. И это совсем не значит, что как только это средство предоставит материал, в котором мы нуждаемся,
не будет осуществлен переход к другим средствам, возможно, далеко не механистического характера. Механицизм имеет громаднейшее значение в том отношении, что он позволяет опереться на чувственные данные, на посюстороннюю практику, на то, что можно потрогать и испытать.
И вот теперь посмотрите, что позволяет делать механическое мышление.
"206.
1.Итак, есть
рассогласование." А теперь посмотрим, что может дать механическое мышление.
Следующий текст даёт применение механического мышления к объекту: " 2. есть
аппаратура, то есть датчики измеряющие рассогласование
3. [1. Но эти датчики принадлежат не объекту, а субъекту, и созданы
субъектом. 1]
4. Сразу же следует иметь ввиду, что есть датчики рассогласования, но наряду
с ними должны существовать приборы, снимающие это рассогласование. (то есть
данные о существующем рассогласовании) . " Всё это можно раскручивать, поскольку
существуют соответствующие материальные объекты, логику работы и функциональные
звенья которых остаётся только описать. Например, если существует
рассогласование, то их этого следует, что существует объект, система
параметров которого может обладать рассогласованиями. Эти рассогласования нужно
как-то считывать. А для этого должны существовать приборы, которые снимают
рассогласования. Если мы возьмём человеческую машину, то в качестве таких
приборов будут выступать рецепторы. Приборы должны давать просто данные о
состоянии параметров (координат) системы. В самих по себе данных нет ничего, что
говорило бы о рассогласованиях. Этим приборам, принадлежащим объектам,
должна противостоять система, которая снимает и перерабатывает эти данные, и уже
результатом переработки этих данных выступает вывод о равновесии или
рассогласовании той или иной системы объекта. Такая система может быть названа
системой управления. Однако для того, чтобы система могла давать эти данные, она
должна иметь у себя образцы, которыми определяются критерии равновесия или
неравновесия объекта. Но ведь мы не можем принять, что критерии равновесия даны
управляющей системе изначально. Они должны быть сформированы системой
управления. Значит, система управления должна, в свою очередь, обладать
критериями, на основании которых ею вырабатываются критерии о состоянии объекта
управления. Но в таком случае мы получаем схему, согласно которой система
управления, в свою очередь, сама по себе является объектом и, следовательно,
характеризуется некоторыми параметрами равновесия. По отношению к этой системе мы, в свою
очередь, можем придумать систему управления, которая способна создавать образцы,
критерии равновесия относительно состояний управляемой ею системы. И т.о. мы
получаем общий принцип отношения вложенности объектов управления и систем
управления, и относительности этого понятия относительно систем. А это
обстоятельство позволяет сделать вывод об одинаковой природе всех систем и
существовании некоторого принципа их соподчинения, ключевым моментом которого
является подразделение систем на объекты управления и управляющие системы на
основе определения управляющей системой параметров равновесия и рассогласования
для управляемой системы. Но если это так, то нам необходимо иметь принцип
формирования собственно образца равновесия, задаваемого вышестоящей системой,
системой управления, нижестоящей системе, объекту управления. А таким критерием
может быть только критерий равновесия или рассогласования управляющей системы.
Но это означает, что этот принцип сам по себе уводит нас в бесконечность, поскольку
для каждого объекта управления мы должны предположить систему управления. Это
обстоятельство заставляет нас принять некоторые объективные критерии равновесия
любого объекта, которые ему даны как точно такая же реальность, как и сам этот
объект. Если, например, возьмём камень и начнём оказывать на него
давление, то при каком-то интервале давлений он будет оставаться камнем, а при
каком-то давлении рассыпется в песок. В этом смысле рассогласование
оказывается неотъемлемой характеристикой бытия объекта. Но в этом случае
все множество объектов мы можем подразделить на степени
в соответствии с их способностью к познанию своего состояния, то есть к познанию своего
равновесного или неравновесного состояния. А это возможно только путем
подразделения всех объектов со стороны веса в них собственно материальности и
духовности, приняв для камня параметр духовности стремящимся к нолю, а для
человека - стремящимся к единице. И мы должны будем также при этом говорить о
соотношении материальности и духовности как некотором принципе дополнительности,
который заключается в том, что каждая из сторон вытесняет другую, что это - две
сущности, что духовность - это форма энергии, и чем выше её форма, тем более ею
вытесняется материальная составляющая, материя превращается в энергию, и тем
самым духовный объект как материальный в пределе уничтожается. Но и обратно,
материя вытесняет духовность, уничтожает её, то есть духовность превращается в
материю. Здесь должны действовать эти две противоположные силы и должна
существовать какая-то форма их равновесия, обусловленности этих двух сторон вообще,
и во всяком отдельно взятом объекте в частности. Это отношение является единством объективного и субъективного, отношением, при котором
либо дух противопоставляет себя своей материальной реализации, своему телу, и рассматривает его как вне его существующий объект с его свойствами. Это - объективное отношение тела и духа. Оно дополняется субъективным отношением, превращающим дух в свойство тела в виде инстинктивных реакций
последнего, тем самым превращая субъект в форму природного объекта. На этой возникает и
своеобразное отношение между объектами управляемыми и управляющими, между
объектами, которые оказываются неспособными к осознанию параметров своего
равновесия, следующие за ними, и объектами, которые осознают не себя, не
собственное рассогласование - собственное рассогласование выступает у них как
объективный фактор, как объективно действующая на них сила, но параметры равновесия и неравновесия объектов управления.
В этой точке прерываемся и читаем текст дальше:
"Сразу же следует иметь ввиду, что есть датчики рассогласования, но наряду с ними должны существовать приборы, снимающие это рассогласование. (то есть данные о существующем рассогласовании) . В связи с этим, когда Джемс говорит о том, что личность состоит из познаваемого и познающего, то это его высказывание отражает общую закономерность, связанную с тем, что существуют какие-то изменения во внутренней или внешней среде системы, которые рассматриваются ею как рассогласования ( причем существует необходимая связь между внутренними рассогласованиями и внешними, поскольку внутреннее реализуется через внешнее), какие-то параметры изменяющиеся, во-первых, и во-вторых, существует система, которая измеряет эти рассогласования. "
Внешняя среда представляет собой средство для реализации среды внутренней. Внешняя среда для любой системы является объектом. Если бы камень мог чувствовать, он чувствовал бы себя также, как чувствует себя любая живая система: он противопоставлял бы себя внешней среде, оказывающей на него благоприятные или неблагоприятные влияния. И эта внешняя среда выступала бы для него в качестве объекта. А если бы она выступала для него в качестве объекта, то он употреблял бы, со своей стороны, усилия для управления этой внешней средой, и при этот те или иные рассогласования и равновесия, которые он приписывал бы внешней среде, определялись бы его собственными объективно данными ему состояниями. Тогда все те влияния внешней среды, которые оказывают на него благоприятное влияние, объявлялись бы им состояниями равновесия внешней среды, и он стремился бы к их поддержанию, и, соответственно, все те влияния, которые оказывают на него неблагоприятные воздействия, рассматривались бы им как неравновесные состояния внешней среды, и он стремился бы к их устранению. Например, для сегодняшних Потаниных, Дерибасок и пр. всё то, что приносит им прибыль, рассматривается ими как равновесное состояние, и всё то, что её ограничивает, рассматривается ими как неравновесные состояния, которые должны быть устранены. А так как понижение уровня эксплуатации оказывает отрицательное влияние на их прибыли, так
как повышение заработной платы и социальные расходы отрицательно влияют на получаемые ими прибыли, то они
ужесточают эксплуатация, снижают уровень заработной платы и социальные расходы до такой степени, чтобы рабочие только что выживали. И это состояние рабочих для них выступает в качестве их, рабочих, равновесного состояния именно потому, что это состояние
рабочих позволяет Потаниным, Прохоровым, Дерибаскам поддерживать своё собственное равновесие на возможно более высоком уровне. Удается же им это потому, что они имеют дело с
бессознательным материалом. И все их усилия направлены на то, чтобы создавать
и воспроизводить этот бессознательный материал не только посредством низкого уровня жизни, не оставляющим рабочим времени для развития
их самосознания, но и созданием развращающей рабочих окружающей среды, оболванивающей их
и превращающей их в быдло.
"5.Но если существует система, которая измеряет эти рассогласования, то она делает это ради чего-то. А всякое "ради чего-то" имеет целью самого себя.
Всякое нечто не может иметь целью себя непосредственно. Всё то, что имеет в качестве цели себя, в то же самое время представляет собой также и средство реализации себя. Другими словами, всюду, где мы можем говорить о цели, там же мы
должны говорить и о средстве. Не может быть цели без средства. Точно также, как и обратно... верно ли положение, что не может быть средства без цели? Если отбросить субъективную сторону,
то, например, если мы возьмём топор, то он, конечно, не является целью самого себя. Он очевидно, является целью человека. Но топор - неодушевленное. Но для того, чтобы появился топор в качестве средства человека, раньше он должен выступить в качестве его цели. Человеку нужно реализовать какую-то цель, и он ищет средства, как и при помощи чего её реализовать. Почему об этом приходится говорить специально? Потому что обычно считается, что есть цель, и есть средства. Человек преследует какую-то цель, и есть другой человек, который используется в качестве средства для реализации его цели. Но для того, чтобы использовать другого человека, нужны средства, и т.о. для субъекта любая цель превращает
его самого в средство цели, и любые средства для человека перестают иметь значение с
достижением им своей цели. А цель исчезает вместе с её реализацией."
Что отсюда следует? То, что для того, чтобы иметь возможность управлять объектом, субъект должен сам себя превратить в объект, себя в средство для самого себя.
Тем самым субъект превращается в персонификацию владеющей его страсти, например, страсти к деньгам. Он перестает быть человеком. Он превращается в такой же бессознательный природный фактор, как и тот объект, который он превращает своей деятельностью в бессознательный фактор.
Что мы получили? То, что в бессознательном первоначальном тексте уже содержится всё то, что есть в тексте, направленном на осознание бессознательного. Осознание всего лишь разворачивает то, что уже содержится в бессознательном.
То, что нас во всём этом интересует, это
то, как перерабатывает сознание подобного рода тексты бессознательного, но опять-таки
это происходит при
посредстве бессознательного, и, следовательно, самое первое, что мы
делаем этим текстом, мы заменяем непосредственное отношение сознания с самим
собой, любимым, опосредованным характером сознания с собой через его отношение с
бессознательным, так как с реальностью сознание связано только через
бессознательное. Всюду, где существует разрыв между сознанием и бессознательным,
мы имеем разорванного в себе человека, у которого на одной стороне находится
извне управляемое
его сознание, и на другой стороне - существо, поведение которого
управляется его инстинктивно-рефлекторными импульсами, и между этими двумя
сторонами человека отсутствует мост.
Может быть, из осуществленного опыта работы над текстом, порожденным бессознательным, можно сделать какой-то вывод. Вывод о том, что бессознательные тексты сами по себе недостаточны. Что они должны быть осознанны. И это значит, что сам по себе бессознательный текст должен превращаться в объект и быть подвергнут осознанию - опять таки при посредстве бессознательного. Кажется, что в этом приёме содержится какой-то позитив. Когда я написал диплом, мой рецензент заставил меня сделать то же самое, потому что, как он выразился, "есть, "что", но далеко не всякому понятно, "для чего". И я тогда сделал то же самое, что сделал в настоящей статье: я написал предисловие к диплому, в котором разъяснял мысли, которые подвигли меня на написанный мной текст. Видимо, это следует делать. Но вот ведь в чем проблема: существуют вещи, относительно которых ты ощущаешь их важность, но для чего эти вещи, где и как они могут понадобиться, ты не знаешь. Другими словами, объяснить ты ничего не можешь. Любая часть познается через посредство целого. Поскольку существует целое, можно говорить о той функции, какую в целом выполняет та или иная его часть.
Но ведь целое не может быть создано раньше его частей. Но тогда существует
период, кода части только еще создаются, а целого нет. Что ты можно сказать в этом случает на вопрос: "а для чего это?".
С другой стороны, можно сказать: "Я реализую такую-то идею" и получить в
ответ: а ты сперва реализуй её, тогда и поговорим.
А теперь возвратимся к письму читателя. Не было бы письма, не было бы и этой статьи. Деловая обратная связь не бывает лишней.
10.01.11 г.
|