Аннотация: мечтательный художник и скульптор в теплых краях Италии ищет себя
Лето в оазисе
Мне нравилось снимать маленькую, уютную комнатку в бараке недалеко от моря на севере Италии в Генуе. Улица, на которой размещалось мое скромное наемное жилище, могла вывести вас прямо к морю и маленькому рыбацкомау городку Boccadasse, носила название CorsaItalia.Из окон моей комнаты виднелся заросший травой палисадник. А во дворе дома под густым виноградником находился умывальник и стоял стол укрытый ранними листьями так рьяно опадавшие под палящим солнцем юга. Суетливый здешний народ любил, умываясь по утрам подслушивать чьи-то задушевные разговоры или мягкий храп, доносившийся из соседнего барака. По вечерам же обычно здесь трудно было остаться наедине с самим собой, так как отовсюду слышались перешептывания переходящие в гулкий шум людских голосов. Рядом со мной снимали комнаты две сестры-одинокие старушки такие же эмигранты, как и я. Оттого частенько приходилось слышать их ещё задорные старушечьи голоса: " Да, Елизавета Матвеевна", "Безусловно, Маргарита Матвеевна" Иногда их любознательности не было предела. "Эх, Антон Петрович, если бы вы только знали, что натворила наша племянница Ниночка!"- восклицала Маргарита Матвеевна, присаживаясь около меня на скамейку. Меня мало волновали сплетни, особенно о тех людях, лично с которыми я не был знаком. Но от назойливой старушки, можно было отцепиться, лишь с покорностью выслушав этот скучнейший монолог. Постоянная суета во дворе вечером, сменялась тишиной в утреннее и обеденное время, и только тогда, если я не работал над своими картинами, выходил во двор. Небогатые замкнутые забором бараки украшали ветки и листья орешника и винограда. Мечталось..... оправляясь утром на работу, я рисовал море в потоках рассвета, мне приходилось закрывать окна шторами, потому что палящие лучи солнца до обеда настолько нагревало мне комнату, что невозможно было находиться в ней. Вечером я разлаживал свои акварели на солнце, чтобы они высохли, а скульптурные фигурки (этим я тоже иногда занимался) на столе и пока солнце не заходило за тучи, раскрашивал их новыми только что придуманными рисунками. Затем ближе к вечеру я ужинал. Повар Далила, работавшая в местном ресторане приходила по моей просьбе, готовить ко мне на дом, когда была свободна.В остальное время я питался пищей холостяка: яйца, сосиски и вермишель. Далила, превосходная женщина, и иногда помогала мне, даже по хозяйству. Мне нравилось гулять по окрестностям города, ненароком заглядывая то в один,то в другой барак от вездесущего любопытства. Вечером, особенно когда бараки оживали, мне нравилось наблюдать за одной парой, они не шушукались, как многие из здешних пар, не скрывали своих чувств. Правда она была эмоциональнее по настроению, чем он. Всплеск, бури, волны это её стихия. Мне нравилась страсть этих людей, хотя она удерживала их в тискахи испепеляла. Коренные итальянцы никто так, как они не могут передать своих эмоций мимикой и жестами. В том городке на севере Италии, где я находился на данный момент, моя жизнь казалась мне раем.
-Сеньор Антонио,- говорили мне сердито, - вы, изранили бедное сердце девушки. А я смеялся. Потому что это сердце, жаркое как огонь, пылало недолго, и почему-то ставало холодным буквально на следующий день. Её звали Августа, необычное имя неправда ли, ту девушку чье сердце я покорил через месяц после моего приезда в Италию. Черные смольные волосы, глаза окутанные тайной и томный взгляд обиженной кошки. Она обладала гипнозом. И я, даже, может быть, догадался об этом бы сразу, если бы не был так завлечён её красотой и природным магнетизмом. Целый день мне почему-то не везло в искусстве, скульптура не выходила, такой, как Я хотел, а времени оставалось так мало до выставки в Милане всего-то одна неделя. Концу дня мне захотелось быть поближе к морю, посмотреть на закат солнца и немного поплавать. Я шел по холодному песку, и мне казалось, что розовый небосвод и песчаная дорожка никогда не закончатся. Я нырнул в воду и поплыл по лунной дорожке на воде. Августа подкравшаяся незаметно, стояла на песке и бросала гальку в потемневшую морскую воду. Её глаза абсолютно ничего не выражали и были пустынны как у обозленной тигрицы. Но всё это было зря, так как у меня ни волоса не шелохнулось при виде этой странной девушки, этой грациозной фигуры и черных развевающихся на ветру волос.Два дня и две ночи я словно окаянный лепил её портрет, а сегодня ранним утром проснулся с мыслью, что мне этого совсем не надо.
Я ходил по окрестностям и рисовал пейзажи, зная, что скоро придется переезжать в пыльный и грустный Казахстан, где мне чертовски будет не хватать летних скамеек, усеянных влюбленными парочками при луне, словно цветами и теплого нежного моря.