" О, Боже мой! "- воскликнула, Катрин и ненароком увидела парочку глаз смотревших на то, как она неумело распласталась перед подъездом дома. "И ничего удивительного здесь нет,- подумала она ,- "Я только споткнулась и чуть не убилась" "Посмотрели бы они на мои уставшие в мозолях ноги"- недовольно пробормотала она вслед. Дома, едва сняв с себя ботинки на шпильке, Катрин вздохнула с облегчением. Джек приедет только завтра, а завтра будет ещё не скоро.. она сидела на диване , смотрела сериал и моча поддакивала Саре из телевизора, о том что жизнь чертовски сложная штука. Потом женщина посмотрела в окно.
За окном виднелось облако такое золотое и пустынное как мир. Катрин разложила фотографии перед собой, нашла на них Пьетро своего сынулю и молча рисовала его автопортрет. Ей хотелось к Пьетро а Рим, к маме в Милан и к Джеку - в Аргентину.
Они все расползлись по свету, как вселенская черепаха. Ну, кроме Джека, конечно, который изредка посещал их уютное гнездышко. А ей ещё надо дожить до отпуска, опалить все счета(не забыть за воду ) и улететь первым же рейсом из Нью-Йорка. Она рисовала старые стены Парижа, которые беззаботно выплывали из памяти и новые дома Италии, которые ей предстояло лишь увидеть. Она слышала за окном веселую беззаботную детскую болтовню, а ещё мимолетные движения ветра, щекотавшие волосы Пьетро. Он давно уже ничего не писал, она страдала, а Джек, кажется, просто забыл, что у них есть сын, после того как Пьетро наперекор ему стал акробатом в цирке. Джек же видел его ювелиром- человеком серьезным и рациональным в своих решениях. Какое-то смешное кино в голове. Хотелось хоть раз выспаться в кресле-качалке, укрытой пледом, которого у неё не было, и под трель соловья, а не занудное бубнение соседа-скрипача Стивена. Выкинуть не совсем потертый раритетный томик рассказов Набокова, она не понимала их, и привести в порядок засоленную кладовую. А ещё ей хотелось сфорсировать события, и родить второго ребенка сына( не такого заблудшего как старший) или дочь всю в мать- с большими амбициями и талантом художника и серыми как у Джека глазами.
Катрин всё это снилось и хотелось, а вместе с тем эти два понятия сила. Джек вернулся, как ни странно на день раньше, сидел в кресле, и читал старые французские газеты, не понимая и половины слов. Он был силен и крепок с явно выраженным подбородком и интеллигентным пенсне, которые неуместно смотрелись на его чудаковатой мужской внешности. Катрин терпеть не могла буржуазные замашки Джека. Его стальное правило следовать только своим амбициям и принципам, не впуская в свою жизнь чужие идеи. Как, например, эти французские газеты и диски, на которых слышались "Мари носит платье, а Андре курит сигары". Слушала, недоумевала, как можно учить французский язык, ни разу не побывав в Париже.
Катрин мыла посуду, жестом приветствовала мужа залюбовавшись на голубей, которые стучали ей в окно каждый день вот уже почти двенадцать лет ( с тех пор как их нарисовал на окне Пьетро в честь её день рождения). "А он мог бы быть талантливым художником мой мальчик!"- думалось женщине. Заглянуть бы в уста к Морфею и крепко заснуть на жестком мужском плече. Впрочем, эта мечта была лишь метафорой, Джек терпеть не мог обнимания, в этом смысле он был достаточно холоден и придирчив. В комнате летала злая муха, как в детстве - далеком и неуёмном, неповторимом, правда в чьем?