Штубеницкая Руфь : другие произведения.

На бывшей русской территории

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

На бывшей русской территории

   Содержание
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

На бывшей русской территории

   Две совершенно безопасные немки
   Север манил
   Как типичный урожденец северной Германии, моя подруга и соседка Ульрика обычно умела сохранять спокойствие. Я, приехавшая из более южных частей Германии, часто удивлялась этой ее способностью. Но сейчас она явно была взволнована.
   Дело было о том, что Мартину, ее другу, неожиданно пришлось отправиться на военные учения. А у Ульрики уже были два билета в Фэрбенкс, готовый план турпохода, двухместная палатка и вообще все, что нужно для трехнедельного пребывания в дикой местности, и к тому же адрес знакомых, проживающих на Аляске.
   Вдруг ее взгляд прояснился, и она с новым энтузиасмом заговорила:
   - А если ты поедешь со мной?
   - Что ты, без мужчины нельзя идти в такой поход.
   - А мне, наоборот, с самого начала не нравилась идея провести столько времени вдвоем с Мартином в таком пустынном месте...
   - Неужели? Вы ведь все равно собираетесь пожениться. А я вообще не хочу на Аляску, а если что, то на Чукотку.
   Она обвела взглядом мою комнату - на письменном столе лежали словарь и грамматика русского языка, на книжной полке книг на русском языке было едва не больше, чем на родном немецком, всю стену скрывала огромная карта СНГ, на другой стене висел русский шерстяной платок...
   - Но ты же сама говорила, что в Россию этим летом никак не можешь попасть.
   Это была правда. Я поздно заказала новый паспорт. Старый еще был действителен до октября, но российскую визу можно получить только, если паспорт действует еще как минимум шесть месяцев. Для въезда в США же, сказала Ульрика, главное, чтобы паспорт действовал сейчас.
   - Да не хочу я в США!
   - Это же Север, дикая природа! Мы за весь поход ни одного американца не увидим. А одна я не смогу, пропадут оба билета. Кроме того, - тут она хитро улыбнулась - это ведь бывшая Россия...
   Я, конечно, понимала, что на Аляске вряд ли сохранилось что-нибудь, напоминающее эту эпоху. Это тебе не города Европы, где каждая исторически-политическая эпоха оставила свои ясно выраженные следы. Но то, что Ульрика выдвинула в качестве аргумента, хоть и шутя, этот кусок далекой истории - это умилило меня.
   Кроме того, Север манил... Палатка, спиртовка...
   Я согласилась.
   Мы сократили поход вдвое, чтобы точно успеть, и оставили рыболовные снасти, взяв зато побольше сухих продуктов. Мы были согласны, что свежая рыба вкуснее и вообще лучше питаться тем, что можно там добыть - но мы обе не хотели убивать таких беспомощных тварей. Ульрика, наверное, из сердечной доброты, а я, наоборот, чтобы не раздуть так и не погасшую до сих пор искорку детского садизма. Впрочем, об этой причине Ульрика ничего не знала.
   Поход начался очень хорошо. Благодаря коротким переходам, мы даже не очень уставали. Погода была солнечная и прохладная. Природа была великолепная. Мы или разговаривали, или шли молча, хотя нам обеим хотелось петь. Дело в том, что у нас почти не было общих песен. Она знала в основном христианские песни всех времен - немецкие и английские, а я увлекалась русскими народными и бардовскими песнями.
   Еще ей нужно было каждое утро "побыть наедине с Богом". Она тогда брела по берегу и громко пела или тихо шептала молитву, сидела где-то на дереве или на земле и читала свою маленькую Библию или что-то записывала в тетрадку. А я была там лишняя. Я тогда тоже бродила вокруг палатки, но с пакетиком для ягод.
   Так было первые три дня. А на четвертый день пошел дождь. Легкий дождик, который нас не особенно беспокоил, но бродить без цели не хотелось. После завтрака мы полчасика разговаривали, а потом Ульрика решительно открыла свою Библию и тетрадку. Было ясно, что я ей мешаю своим присутствием, да что делать? Зная по горькму опыту, сколько весят книги, я взяла с собой только тоненький сборник русских рассказов, который прочитала уже в самолете.
   Еще через час мы все-таки пошли. К полудню прояснилось, но мы почему-то до вечера не совсем высохли, а когда снова ставили палатку, она оказалась мокрой изнутри. Намокли и Ульрикины Библия и тетрадь. Но комаров, вопреки моим надеждам, не стало меньше.
   В этот вечер мы развели костер и готовили ужин прямо на нем. Это оказалось вполне возможно, и к тому же в кипящую воду падало намного меньше комаров, чем над спиртовкой.
   Несмотря на всю эту романтику, я смотрела с тоской на близкие горы, где даже совсем низко остался снег. Какая там красота, какой простор! И к тому же комаров меньше...
   - Давай, Ульрика, пойдем не вот здесь по долине дальше, а по этому желтому пути. Видишь, Мартин туда собирался.
   - Но Сусанна, ведь здесь так хорошо! Там-то даже деревьев нет, голые камни да редкая низкая трава.
   - Это плохо, что ли? Так и надо! Север ведь! Видишь, там снег!
   И мы сделали совсем безумную вещь - расстались на три дня.
   Здравствуйте!
   Я оставила Ульрике палатку, потому что подумала, что из снега легче соорудить убежище, чем из мелких кривых сучьев здешних деревьев. Зато они прекрасно годятся на костер, поэтому спиртовку Ульрика отдала мне.
   Я дошла до снега только к вечеру, а после того, как соорудила что-то вроде убежища - по форме скорее похожее на гроб - я так устала, что ничего не ела, а сразу легла спать.
   Комаров действительно почти не было, зато всю ночь таяло, и мой снежный дом становился все меньше и мокрее.
   Я проснулась рано от голода и холода. Продукты остались сухими в прочном мешке снаружи. Даже здесь я ни за что не брала еду в "палатку", хотя мы и в лесу ни следа медведя не видели.
   Сначала я сварила чай на спиртовке, потом истратила непростительно много нашего жира на блины. Каждый блин я съедала сразу, посыпав ягодами, собранными еще вчера. Ягоды вопреки всякой логике замерзли, хотя ведь всю ночь таяло.
   После блинов мне все еще было холодно и я все еще хотела есть, поэтому сварила еще и суп.
   Потом я собрала вещи и прицепила мокрый спальник к рюкзаку несвернутым. Ветер был холодный, но солнце грело.
   Шла я два-три часа, когда увидела на снегу выше по склону странные темные пятна, и под каждым из них тень, в которой что-то сверкало. Потом облако скрыло солнце, и пятна сразу исчезли. Тени тоже. Но сверкание на грязном летнем снегу осталось, как осколки стекла на старой пожелтевшей скатерти.
   Потом два таких "осколка" покатились прямо на меня! Остальные тоже пошевелились. Я насчитала девять, но потом оказалось, что их четырнадцать - шестнадцать вместе с теми двумя. Те два остановились метра в четыре от меня. Это были шары диаметром с полметра, а стояли они на чем-то вроде коротких стволов с длинными густыми корнями. Все это было светло-голубого цвета и покрыто то ли прозрачной шерстью, то ли иголками инея. Прямо под шаром чернел круг из пяти отверстий, в которых я сразу узнала глаза.
   Облачко уплывало, и я подумала: "Сейчас на солнце как засверкает!" Но как только появилось солнце, шары распахнулись, как цветы, и сушества быстро убрали свои корни в тень широкой крыши из десяти лепестков. Верхняя сторона лепестков оказалась темно-пурпурной. Они повернули ее к солнцу, совсем как настоящие цветы. Или как поворачивают антенну-тарелку - очень похожую по форме - в сторону спутника. Внутри каждого цветка, в середине, торчал длинный тоненький волосок, как антенна.
   Вдруг одно из существ протянуло мне корнем какой-то пурпурный, полупрозрачный ящичек величиной со спичечный коробок на такой же полупрозрачной веревочке, а из ящичка раздался голос:
   - Здравствуйте!
   Приятный такой русский женский голос, только немного слишком на голос диктора на радио похож.
   До сих пор я наблюдала с интересом и почти без страха, а это приветливое слово на любимом языке испугало меня почти до обморока. Как будто исследуешь чужую планету, а перед тобой вдруг возникает беленькая скамеечка или телефонная будка. Я засомневалась в том, что я в здравом уме.
   - Э... почему вы говорите по-русски?
   - А мы сразу догадались, что вы русская. На чукчу не похожа.
   - Да откуда здесь русские да чукчи? Немка я. А на американку, значит, я не похожа?
   - Да откуда здесь американцы?
   - Ну все-таки территория американская! Россия продала Аляску американцам уже в прошлом веке!
   - Значит, мы на Аляске!
   - А как же! Я, наверное, единственная говорю по-русски в радиусе ста километров, и то случайно, потому что в Россию не попала, потому что паспорт новый нужен, а у подруги уже были билеты сюда.
   То, что я не верила своим глазам, совершенно не мешало, а наоборот, способствовало нашей легкой беседе. Это напомниало разговор с самой собой. Я уже слышала, что в полном одиночестве с личностью случаются странные вещи, вплоть до раздвоения, но ведь не в первый же день! Я закрыла глаза и открыла их снова. Существа не исчезли.
   Тогда я спросила:
   - А вы кто такие?
   - Мы "инопланетяне".
   - А откуда вы тогда знаете русский?
   - От чукчи и из передач.
   - От каких чукчей и из каких передач?
   - Это длинная история. Время у вас есть?
   Было ли у меня время? Вообще-то мне надо было идти, не только чтобы успеть во любом случае пройти путь за три дня, а главным образом, чтобы не замерзать. Но с другой стороны встреча с инопланетянами - это раз в жизни... если, конечно, это настоящая встреча, а не галлюцинация.
   - Мы можем и провожать вас, но только по снегу.
   - Тогда пошли вместе! Мне вон туда надо. И расскажите свою историю.
   - Мы прилетели лет десять назад...
   Они двигались странно, вращаясь на корнях. Но не медленнее меня. Ящичек существо повесило на кончик лепестка, так что голос становился то громче, то тише.
   - А сколько вас?
   - Четыре группы по шестнадцать. Остальные на Чукотке...
   - Мы не знаем, все ли. Одна группа точно там. - перебил другой голос, мужской. Это явно говорил второй цветок.
   - Верно. Сначала мы никаких людей не знали, только через радио и телевидение изучали языки. Не очень получалось. Особенно потому что мы до сих пор не можем восстанавливать изображение телевидения. А через год с русским языком нам повезло. Пришел к нам на снега чукотский мальчик. Он в каникулы приехал к родственникам в дикую тундру и решил пойти на охоту один. Взял у дедушки ружье, пошел в горы, а там наши. Вот к нему двое подошли, а он выстрелил. И хотя наши никогда не видели, как стреляют, они узнали выстрел по передачам и ответили то, что слышали в подобных случаях: "Не стреляйте, мы друзья!" Только это было, конечно, бесполезно, ведь мы тогда не знали, что вам для общения нужны звуки. Радиоволны издавали, как между собой и как в ваших передачах. А откуда нам знать, что вам еще нужны приемники?
   Мальчик стоял, смотрел. Он перебил одному из наших два лепестка, да ничего страшного, антенну не задел. Он потом сказал, что подумал, пули против нас бесполезны. Поэтому он просто ушел. Медленно, оглядываясь. А дома ему дед рассказал, что по радио посреди музыки вдруг раздался голос: "Не стреляйте, мы друзья!" Мальчик догадался, в чем дело, и на следующий день опять пришел - с маленьким радиоприемником. Потом, когда понял, что мы звуки не понимаем, пришел опять с рацией. И так мы стали разговаривать. Он нам многое обьяснил, а теперь мы полностью владеем русским языком.
   - Хотя, по правде говоря, многое нам все еще не ясно, потому что только слышали, а не видели. - вставил опять мужской голос.
   - И мы сами такие рации научились строить, даже получше.
   Чем дальше мы шли, тем больше они казались мне похожими на людей. Они начинали подчеркивать сказанное жестами свободных корней, и жесты эти были не только вполне человеческими, но настолько похожими на манеры самых моих близких людей, что я чувствовала себя как с родными. Но именно это было жутковато. Потому что этого следовало ожидать от плода моего воображения, а никак не от реальных инопланетян. Только потом до меня дошло, в чем дело - они учились человеческим жестам именно у меня.
   - А мы не совсем поняли, как вы сюда попали?
   - Давайте будем на "ты", да? Я - Сусанна. А вас... ой, вас-то, наверное, никак не зовут по-нашему...
   - Придумай нам имена.
   Цветок с женским голосом был Цветой, это было сразу ясно. Цветок с мужским голосом я назвала Колькой. От слова "колокол", потому что он любил изгибать кончики лепестков так, что они походили на край колокола.
   Вообще они были совсем не одинаковые, и голоса выбрали удивительно подходящие. Цвета была чуть-чуть поменьше, прозрачная шерсть у нее была короткая, тонкая и гладкая. На краях густо-пурпурных лепестков виднелся синий узор. Колька был более мохнатый, с чуть заметным зеленым оттенком шерсти - а у Цветы скорее лиловый - и с намеками на крупные зеленоватые полосы на темных, почти черных лепестках. Даже жесты у Цветы получались более изящные, женственные, хотя оба учились только у меня.
   Впрочем, не только. У них были и свои, нечеловеческие жесты. Непонятное шевеление антенной и лепестками.
   Я как раз рассказывала о себе, когда снежное поле кончилось, и нам надо было расстаться.
   - Возьми рацию, будем разговаривать дальше! - предложил Колька, - даже когда ты будешь в Германии...
   Цвета протянула мне свой маленький, хрупкий на вид ящик. Я потянула руку, но коснулась ее корня и вскрикнула от жгучего холода. Я испуганно отдернула руку назад, Цвета свои корни тоже. В рации что-то неприятно скрипнуло, и она упала в снег. Цвета зарыла задетый мной корень поглубже в снег. В рации все еще потрескивало, и я догадалась, что Цвете больно. Гораздо больнее, чем мне.
   - Знаешь... - осторожно начал Колька, - не обижайся. Температура наших холодных поверхностей - минус девятнадцать градусов. А у твоей руки, наверно, градусов плюс тридцать два, если не больше.
   Действительно, как назло, руки у меня именно сейчас не были холодными.
   - Ну, это же была всего доля секунды! - успокоила его пришедшая в себя Цвета. - Ничего, заживет за неделю. А сама ты не ранена, Сусанна?
   - По-моему, нет. Жаль, что мы не можем пожать руки на прощание. Знаете, такой обычай у нас...
   - А ты можешь потрогать верхнюю сторону лепестков! - обрадовалась Цвета.
   Они наклонились ко мне. Я осторожно погладила приятно-прохладные гладкие лепестки. Это было более ласково, чем рукопожатие, но мне очень понравилось.
   Я взяла упавшую в снег рацию и положила ее в один из закрывающихся карманов куртки. Для этого я вынула свою фотографию на паспорт, чтобы не помять ее.
   - Что это? - спросил Колька с большим интересом.
   - Это? Фотография. На всякий случай. Ведь паспорт у меня не...
   - Можно посмотреть?
   - Пожалуйста.
   Фотогафия им не понравилась. Они сказали, что цвета совсем не похожи, и мне даже пришлось обьяснить им, где рот, где глаза и так далее.
   - Это мы сделаем прямо тут лучше! Из снега и камней! За десять минут!
   - Правда? Покажите!
   Они не просто клали камни на снег, а перемалывали их в порошок своими корнями. Через десять минут сказали: - Вот смотри! Правда же лучше!
   Я обалдело смотрела на свой большой портрет на снегу. Пропорции и линии были действительно великолепны, но именно цвета, то, что им больше всего не понравилось, не подходили вовсе. Все лицо было ярко-красное, даже глаза имели красноватый оттенок. Синяя куртка была лиловой, а выбранный точно в цвет шарф светло-голубым.Через одежду светилось мое тело, как красная лампа.
   - Вы издеваетесь надо мной, что ли? Разве я такая красная?
   - Ну не совсем точно, но ведь более похоже, чем на твоей фотографии!
   - Вот уж нет! И смотрите же! Куртка и шарф одного цвета, а вы сделали разного!
   - Как это - одного?
   Оказалось, что они воспринимают цвета совсем не так, как мы. И что телевидение для них, наверное, останется недоступным.
   Однако мне действительно надо было идти. Я еще раз - уже заметно более холодными ладонями - погладила у Цветы и Кольки пурпурные лепестки, а потом пошла вниз по камням с редкой мелкой травой, а они вернулись к своим товарищам. Но я разговаривала с ними дальше - рация лежала в кармане куртки. Я узнала, что они автотрофные, как растения, но им нужны кроме света не вода и растворенные в ней минералы, а лед и камни.
   Потом я спросила, действительно ли Цвета женского пола и Колька мужского. Оказалось, что у них нет разных полов - размножаются они по-другому. Все одновременно отбрасывают лепестки, и каждый делится по вертикали пополам. Около недели проходит до полного разделения, потом еще месяца полтора, в течение которых половины дорастают до целых, а еще через месяц новые лепестки обретут величину, нужную для полной жизнеспособности.
   - Вот почему мы сейчас такие толстые - мы накопили энергию, потому что решили этой зимой делиться. Темный период здесь достаточно длинный, чтобы солнце не застало нас без защиты.
   - Вот почему вас всегда щестнадцать, шестьдесят четыре,...
   - Правильно. - согласился Колька, - и по правде говоря, ваша десятичная система для нас довольно трудна. Не привыкли мы мыслить в десятках.
   - Но у вас же по десять лепестков!
   - А, это другое дело. Это - ну как перевести - это два "круга". И еще у каждого у нас по кругу глаз. Но круга кругов не бывает. Бывает пара кругов, четверка и так далее. А у вас сто - это десяток десятков.
   - Кажется, я поняла. Но тогда у вас получится длинно, если вы должны описать, например, число сто.
   - Естественно. Восемь восьмерок - это у нас одно слово - четыре восьмерки и четверка.
   - А если кто-нибудь из вас умрет? Вас будет неровное число.
   Они недолго помолчали.
   - Об этом мы еще никогда не думали. А ведь опасности есть, и немало, если подумать... Наверное, если кто-нибудь из нас погибнет, то его ближайшему "родственнику" придется делиться раньше времени... Это будет очень тяжело для нас. Но как мы понимаем, для людей тоже тяжело, когда кто-то умирает. Хотя столько опыта есть...
   - Опыт тут не помогает. А... разделение, это не страшно? Оно не похоже на смерть? Ведь вас потом не станет, будут другие.
   - Не другие, это по-прежнему мы. Мы с Цветой отлично помним все, что случилось, когда мы были одним и тем же. Даже когда вся наша четверка была одним, хотя это было очень давно. Тогда мы еще жили на родной планете и даже не собирались отправиться исследовать космос...
   Я хотела спросить, не странное ли это ощущение, но вовремя поняла, какой это дурацкий, а может быть, и обидный вопрос. Однажды в детском садике я по-настоящему дралась с мальчиком, потому что он спросил, не странное ли это ощущение быть девочкой.
   - А роды у вас - спросила Цвета - они ведь тоже страшные, правда?
   - Я не рожала, я знаю об этом ненамного больше, чем вы. Как я понимаю, это очень больно... А разделение у вас не больно?
   - Не то что больно, но утомительно. Нельзя делиться чаще, скажем, раза в двадцать лет.
   Придя на место, где я решила пообедать, я подробно описала им все, что делаю и зачем. Но вдруг стало плохо слышно.
   - Вынь рацию из кармана и повесь на шею! Ей нужно солнце.
   Я так и сделала, и связь сразу стала нормальной. Расстояние, похоже, ничуть не влияло на нее.
   Теперь я уже не сомневалась в реальности своих новых друзей. Ведь на моей шее болталось вещественное доказательство, хоть и прозрачное, но никак не призрачное. Наверное, я должна была испытывать особые чувства, ведь немногие люди имели возможность общаться с существами с другой планеты. Наверное, до меня действительно был только тот маленький чукча. И именно благодаря ему я чувствовала себя с цветами так свободно - у нас в самом буквальном смысле был общий язык.
   - А у вас в Германии всю зиму днем светло, да? Тогда мы сможем общаться дальше. Только не когда антенна будет делиться. Но это дело суток.
   Третий человек узнает
   К вечеру я уже прибыла на предназначенное место встречи с Ульрикой, на сутки раньше, чем договорились. Здесь на карте было указано здание. Но оказалось что это было, как выражался Мартин, здание "в стиле сороковых годов", то есть развалина. Хотя при чем тут сороковые, здесь-то? Наверно, просто заброшенное...
   Спустя три часа пришла Ульрика. Разлука, запланированная на три дня, получилась меньше двух суток. Но я чувствовала себя, как будто очень давно не видела человека, как будто и впрямь вернулась с другой планеты. Как я радовалась, что подруга опять рядом! Привычная, теплая...
   Но в то же время я чувствовала себя немножко чужой. Рассказать, что было? А она поверит? Христиане не верят в инопланетян.
   Зато теперь у меня было чем заниматься во время ее молитвы.
   Вечером перед сном меня дернуло за язык, и я спросила:
   - А что было бы с твоей верой, если бы вдруг на Земле появились инопланетяне?
   - Ну, я не думаю, что появятся, но если и появятся, что такого? Разве Бог не мог сотворить еще много чего, что мы не знаем? Тогда только надо было бы как-то выяснить, нужно ли рассказать им об Иисусе или нет.
   В предпоследний день Ульрика опять пошла в лес, громко напевая нехитрую английскую песенку, а я удалились в другую сторону и начала спрашивать Цвету об их родной планете.
   - Ты сказала, что помнишь даже то время, когда вы еще не разделились... а какие твои первые воспоминания?
   - Это когда нас было двое. Мы жили на планете, построили себе домик из льда и украшали его. Там было удобно делиться, потому что солнце - то есть не ваше солнце, конечно, а наше - не мешало. А потом, вчетвером, мы построили разные средства передвижения, в том числе и первые летающие. Мы стали исследовать планету... Знаешь, на полюсах у нас океаны из жидких атмосферных газов! Это так красиво!
   Я где-то слышала, что у жидкого кислорода голубоватый цвет. Да, подумала я, должно быть, это очень даже красиво.
   - Мы плавали по этим океанам на чем-то вроде кораблей, мы восходили на горы - у нас такие крутые горы! И высокие, но атмосфера у нас более густая, чем у вас, поэтому мы даже на горах не страдаем от низкого давления. И в горах много интересных ледяных пещер.
   - А другие живые существа у вас на планете есть?
   - Да, но нет разумных. В экваториальной полосе, где лед иногда тает, растет что-то вроде больших лесов. Тоже очень красиво. Мы можем там ходить по густым корням деревьев, но под ними - вода. И по воздуху везде летают разные существа, и по земле и по льду ходят. А есть ли жизнь в полярных океанах, мы так и не установили. Да, мы могли бы еще несколько поколений исследовать только свою планету, но потом, когда нас было тридцать два, мы все-таки решили отправиться в космос.
   - А сколько времени вы летали по космосу?
   - Это трудно определить. Ведь в открытом пространстве энергии мало. Мы направляем космический корабль к следующей звезде и, ну, погружаемся в сон, что ли. А на планетах, наверное, проходят сотни лет.
   - У вас есть возможность вернуться?
   - У нас пока нет планов вернуться. Посмотрим.
   - А я правильно поняла, что вы отправились все? А планета?
   - А планета в нас не нуждается. Это вы - хозяева. Мы - исследователи, искатели, так сказать.
   - Да какие мы хозяева? Земле было бы в тысячу раз лучше без нас.
   - Но ведь вы бы так не сделали.
   - Разве что, спасаясь от чего-то. Но не просто так. А скажи, вы однажды делились в космосе? Или это было уже здесь?
   - Нет, это было на другой планете. Великолепная была планета, с такими образованиями из льда, как... как лабиринты, наверное. Но без других видов жизни, насколько мы знаем.
   Возвращаясь по большому кругу, я поздно заметила Ульрику, которая тихонько, с поднятым лицом и закрытыми глазами сидела на упавшем дереве. Мы испуганно посмотрели друг на друга.
   - Вот что ты теперь делаешь по утрам! Не можешь жить без русского языка, да? Только я думала, что ты ненавидишь мобильники... Покажи, это русская штука, что ли?
   - Ой, Ульрика, пожалуйста, не сейчас, ладно? Я же не разглядываю твою тетрадку. Это... я потом , может быть, объясню.
   Оставлять людей в покое Ульрика умела. Иногда слишком. И ревновать меня к России ей в голову не приходидо, хотя (или, наоборот, потому что) она знала, что я время от времени ревную ее к Творцу вселенной, да в последнее время еще к Мартину.
   Потом мне несколько суток не удавалось поговорить с цветами. Мы удачно завершили поход, поехали к друзьям Мартина (верующим - очень милым, но я у них страшно затосковала по России), а потом полетели домой. Сначала на маленьком самолете вернулись в Фэрбенкс, потом на лайнере в Нью-Йорк и оттуда во Франкфурт.
   Ульрика любила самолеты. Всякие. У ее отца был планер, и он часто катал ее на нем, когда она была маленькой. Мартин же, как я только сейчас поняла, не просто пошел на военные учения, а поступил в армейское училище летчиков. Об этом, оказалось, он давно мечтал.
   - Вот как! - вздохнула я. - Я думала, ты пацифистка.
   - Я и есть пацифистка. А он - нет.
   - Надо же! Как ты можешь дружить с таким человеком?
   - Он хороший. Он очень даже ответственный человек.
   - Как это ответственный, если он готовится убивать людей?
   - Он считает, что бывают случаи, когда это меньшее из двух зол.
   Я не стала разбираться, бывают ли такие случаи. Другое мне казалось гораздо более вероятным:
   - А если такого случая не будет, а ему прикажут?
   Ульрика помолчала, но по ее лицу было видно, что она вполне серьезно считает, что Мартин в такой ситуации способен сопротивляться и не выполнять приказ. Не прошло и двух лет, как это подтвердилось - но сейчас, в самолете, я подумала, что она просто из влюбленности ничего не видит.
   - Ведь наше государство - продолжала я - тоже не всегда такое хорошее. Раньше я думала, да, у нас демократия, ну бывают проблемы, но в принципе все, как надо. Не то, что в тоталитарных странах. Но теперь, когда знаю Россию, я поняла, что разница не такая уж... ну конечно, она большая, но как сказать, не такая принципиальная. Разница только в степени.
   Ульрика, к моему удивлению, согласно и немного печально кивнула. Потом она опять восхищенно посмотрела в окно.
   Я тоже любила вид сверху на море, землю и облака, любила невероятно синее небо, ослепительное солнце - несмотря на вред для здоровья и на то, что оно засвечивает фотопленки. Но сами вонючие, шумные самолеты мне не нравились. Планеры, правда, чистые, но они для богатых, не для меня. Так же, как Америка не для меня. Но сейчас-то я была рада, что летала в Америку.
   Дома я швырнула рюкзак на пол и первым делом попробовала, можно ли связаться с Цветой и Колькой. Было можно.
   Я рассказала в подробностях все, что было, включая спор про Мартина и армию. Они своего мнения не высказывали. Да и как, они-то и со смертью ни разу не сталкивались, не то что с убийством. Хотя наслушались ведь об этом по телепередачам, и в одного из них стреляли из ружья.
   Я уже тогда смутно догадывалась, что они считают себя не вправе говорить нам, что надо делать или что нельзя.
   Я не стала их спрашивать, тем более что возникла практическая сложность:
   - А куда же я дену рацию? В темноте не работает, а на свету заметят.
   - А что будет, если заметят?
   - Тогда и у меня, и у вас будет куча неприятностей. Быть знаменитым - несладко.
   - А мы думали, что хорошо бы познакомиться с кем-то, говорящим по-английски. Ведь наша пара, кто изучает английский язык, скоро будет готова к этому.
   - Ну, тут я смогу вам помочь. Ульрика хоть и не верит в вас, но я в нее верю. Она не станет болтать кому не надо. А английский у нее хоть и не родной, но великолепный - лучше моего русского, кстати.
   - Тогда ты можещь где-то через месяц познакомить нас?
   - С большим удовольствием.
   Я не сказала им, что с некоторым злорадством жду, что произойдет тогда с ее верой.
   С рацией я так ничего подходяшего не придумала. Она продолжала лежать на моем письменном столе, а когда ко мне приходили, я ее прикрывала бумажкой. Потом я положила на нее пачку полиэтиленовых обложек, и ее стало не видно, но свет на нее попадал.
   Конечно, соседи слышали, когда я разговаривала с цветами. Дом был старый и хороший, но здесь раньше был чердак, а стены сделаны после войны и следовательно тонкие. Однако моих соседей не удивляло, что я в своей комнате часами говорила по-русски.
   Ульрика жила не на бывшем чердаке, а этажом ниже. Я ходила к ней чаще, чем она ко мне. Наверное потому, что у нее всегда был относительный порядок, и к тому же настоящая маленькая кухня, в которой мы иногда готовили вместе.
   И теперь я часто бывала у Ульрики. Занятия в университете еще не начались, так что свободное время было. Я всячески пробовала готовить Ульрику к разговору с цветами, но у нее было много другого на уме.
   До начала семестра она еще должна была написать курсовую работу по английской литературе. Она брала кучу книг из библиотеки и часами сидела перед компьютером.
   С Мартином они сейчас виделись очень редко, и даже разговаривать по телефону удавалось нечасто. Но Ульрика писала ему от руки длиннейшие письма и украшала их рисунками. Мартин тоже писал ей длинные письма, но все-таки в меру. Они договорились отметить вместе хотя бы Рождество. А тут ее отец почему-то встревожился. Я пришла к ней, и она рассказала:
   - Я сегодня у мамы с папой спросила, может ли Мартин приехать на Рождество к нам, а папа сказал, что хочет серьезно поговорить насчет моей дружбы с Мартином. Я сказала, чтобы перезвонил после восьми. Не понимаю, что это такое, Мартин ему вроде бы понравился...
   После разговора с отцом она без стука ворвалась в мою комнату, прервала мой разговор с цветами, грохнулась на кровать и сказала обреченно:
   - Представляешь, мне отрезали два пальца.
   - В каком смысле?
   - В прямом. Взяли да ампутировали, ни спросив ни...
   - По телефону, что ли? У тебя все пять пальцев на месте!
   - Не по телефону, а давно, когда я только родилась. Было по шесть.
   Она неловко повернула ладони и показала на два белых шрама под мизинцами.
   - Мне не говорили ничего, но теперь папа сказал, чтобы я знала, что когда у нас с Мартином будет ребенок, с вероятностью пятидесяти процентов у него будет то же самое. Это у нас семейное, оказывается. Но последняя, кто носил шесть пальцев с гордостью, была прабабушка. Бабушка, когда была девочкой, тоже. Но когда Гитлер пришел к власти, и столько говорили про уродов, она побоялась и пошла к знакомому врачу... А потом папа родился, и ему тоже тайком сделали операцию. Когда он об этом узнал, поклялся, что не отрежет своим детям пальцев, будь их хоть по десять на каждой руке.
   - Но потом передумал?
   - Нет. Его поставили перед фактом. Он говорит, что сходил с ума от злости. Ну и гадство. Вот покалечили меня, а я даже не помню.
   - Как это покалечили? Я калека, что ли? - Я показала свою большую, здоровую, еще не совсем потерявшую устойчивый северный загар пятерню. - И Мартин калека, и вообще все вокруг?
   - Ты-то родилась с пятью, для тебя нормально, а мне отрезали! Если лечить болезнь, от которой ребенок страдает, это другое дело, но вот просто так - здоровая, но не как все, значит сделаем такой, как все. У нас в церкви у одной женщины глаза разного цвета, ее ведь не заставляют носить темные линзы!
   - А кто знал, что ты не будешь страдать от лишних пальцев? Тяжело ведь быть не такой, как все. Над тобой могли смеяться в детском саду.
   - Быть не такой как все - по-моему не так уж плохо. Страшно, если не такой, как надо. Это часто путают, но на самом деле это совершенно разные вещи.
   Я не стала спрашивать, кто решает, как надо. Я и так знала ее ответ.
   Потом, когда Ульрика ушла, я рассказала об этом Цвете. Она, как всегда, не выразила никакого своего мнения, хотя ей явно было жаль Ульрику. Я спросила:
   - А у вас такое бывает?
   - У нас целая четверка с шестью лепестками на каждом круге. Никто не знает, как это случилось. Разделились, отращиваем лепестки, а у одного из нас их двенадцать.
   - А дальше что?
   - А дальше долго решали, как назвать число шесть. Ведь круг же, но не пять. Стали говорить "большой круг". Из них, кстати, и те, кто учит английский язык. Подходяще, правда ведь?
   И через месяц, когда я в пятницу вечером пришла к Ульрике, я взяла с собой рацию. Ульрика с интересом смотрела на прозрачно-пурпурный ящичек на моей шее, но вопросов не задавала. Только после ужина она спросила:
   - Ты наконец объяснишь, с кем ты там разговаривала и почему это тайна?
   - Теперь уже они сами смогут объяснить, научились английскому. - ответила я, положила рацию на стол и поднялась. - Можно я тебе эту штуку просто оставлю на ночь? Ты им поможешь с английским и заодно выяснишь, надо ли обратить их в христианство или нет...
   - Ты что, серьезно? Ино... Не думаешь, что это чья-то глупая шутка?
   - Я их видела. Там в горах. А ты поговори с ними и посуди сама. А утром мы позавтракаем вместе и ты расскажешь, ладно?
   - Ладно.
   Я ушла к себе. Но я точно представляла себе, что она сейчас делает. Опускается на колени, горячо молится о защите от опасностей и искушений. Потом осторожно берет рацию и говорит "hello?"
   И третий человек на свете, вторая взрослая, совершенно точно узнает об инопланетянах.
   Я понятия не имела, что за нашими разговорами уже внимательно следят спецслужбы трех стран.
   Отменили разделение
   Утром, когда я спустилась к ней, глаза у Ульрики сияли. Этого я совсем не ожидала.
   - Ты что так светишься, обратила их уже, что ли?
   - Да что там обращать, они и так все знают! И что Бог есть, и что Он стал человеком на Земле, и что Он умер, чтобы спасти людей и сделать их детьми Отца... Почему-то это и для них имеет большое значение, хотя они говорят, что сами не "дети", а просто "создания". Поэтому они и прилетели на Землю, чтобы увидеть самим эту планету и узнать, кто такие люди.
   - Ничего не понимаю. Если так, то почему они до сих пор мне ни слова об этом не сказали? Ты же говорила, что знать про Спасение и молчать - это самое страшное предательство!
   - Для людей - да. Цветы могут рассказывать про Творца лишь косвенно, как вся природа. А иметь духовное общение с людьми им нельзя.
   - А с тобой-то, очевидно, имели! Это потому что ты "спасенная", что ли?
   По восхищеному лицу Ульрики прошла тень тревоги.
   - Нет, даже с такими. Если кто-нибудь из них начнет духовно общаться с людьми, то в духовном плане у него будет все как у человека. Он окажется в опасности совершить грех. И умирать будет, как люди. И после смерти будет с людьми.
   - А они что, пошли на это?
   - Один пошел. Ал. Ну, я называю его Алом и другую - Бет.
   - Почему же один?
   - Вот это я тоже не совсем поняла. Сказал, что все вместе смогут помогать ему, а... потом... Бет придется "делиться одной", и все ее в это трудное время поддержат. Еще говорил, что они вообще собрались все "делиться", но ради Ала охотно отменят. Ты не знаешь, что они имеют в виду?
   Я объяснила. Потом спросила:
   - Если они так охотно начали духовное общение, то почему не раньше, со мной?
   - Это как раз потому, что я верующая. Хоть какая-то поддержка со стороны новых братьев и сестер. Да еще я сама начала о вере...
   - А Ал... будет теперь пытаться обратить меня?
   - Что тебе еще сказать? Ты все знаешь.
   Вот что получилось из моего злорадства! Но я знала, что не могу верить в Христа, даже если и верит в Него какой-то Ал с корнями и лепестками. Слишком уж это все нелогично и запутано. Зачем Всемогущему умирать? Да если Он действительно взял всё на Себя, то почему люди еще так много страдают, и нередко в этом виноваты именно христиане? Что-то тут сильно не сходится. И Ульрика ответа не знала, и никто не знал.
   А раз она "сама начала о вере", то наверное, Ал просто поверил Ульрике, и ей только показалось, что он уже все знает. Бедный Ал, бедные цветы - отменили разделение ради такого. Попались в ловушку. Откуда же они взяли, что Алу придется умереть? Неужели потому, что она говорила, что надо "отдать всю жизнь"? Как я ненавидела эти слова! Чушь какая! Говорит, что Иисус умер за нас и взял все на Себя, а потом говорит, что надо следовать за Ним и тоже умереть. Обычно не в буквальном смысле, но в не менее страшном, если разобраться.
   Ульрика молча накрывала на стол. Она знала, что я сержусь, но думала, из-за того, что я знаю и не хочу признать, что она права. Однако она молчала, и вовсе не было в ней сейчас никакого злорадства. Радость - потому, что у нее появился столь интересный новый "брат", легкая тревога оттого, что ему будет нелегко, и лишь на третьем месте усталая грусть из-за моей, столь знакомой реакции.
   Я знала, что заговорить придется мне. Она об этом больше ничего не скажет, чтобы зря не бередить меня, а сменить тему она считает трусостью.
   К счастью, было о чем поговорить. Я рассказала, как встретила Цвету и Кольку, и многое из того, что уже знала про них. Ей, конечно, было очень интересно, и разговор пошел хорошо.
   Еще мы договорились, что Ульрика будет разговаривать с Алом и Бет по понедельникам, средам и пятницам, а я с Цветой и Колькой в остальные вечера. По утрам же "когда как или вместе".
  
   После завтрака, я унесла рацию с собой и попыталась спросить у Цветы, в чем дело. Но она сказала:
   - Почему ты не спрашиваешь самого Ала? Только... он сейчас по-русски не говорит. Чтобы поскорее выучить английский.
   - Тогда лучше в другой раз.
   С одной стороны, конечно, меня привлекала тайна верующих инопланетян. Но тем не менее, я не любила, когда мне говорили о христианстве по-английски. Хотя... в языке ли дело? Или в том, что манера американцев мне не нравится и не убеждает? Во всяком случае, я решила подождать. И еще подумала, что если Бог существует и хочет, чтобы я в этом убедилась, то Он прозевал большой шанс. Инопланетянин, объяснивший христианство по-русски - это было бы нечто.
   Кроме того, это известие окончательно убедило меня не предлагать им помощи с немецким. У меня и так хватает русскоязычних знакомых, которые упорно общаются со мной на ломаном немецком языке.
   Древние легенды
   Однако потом я не выдержала и все-таки присоединилась к беседе Ала с Ульрикой. Это было, когда он рассказывал об их истории. Оказалось, как я и предполагала, что они вовсе не знали христианство раньше, а объяснили им свои древние легенды.
   Верили они в Бога-Творца и "знали", как он выразился, что где-то в космосе есть существа, которые не только создания, но то ли были, то ли должны стать Его детьми. Что такое дети, они, правда, представляли очень приблизительно. Одно летающее создание на их планете плодилось по-земному и выращивало детенышей с большой заботой и любовью, но оно было неразумное.
   В начале цветы жили на своей планете с чувством, что их возможности неограничены. Они предполагали, что без всяких сложностей смогут исследовать и планету, и весь космос, и познакомятся с детьми Божьими, которых Ал в своем рассказе сразу звал людьми.
   - Но потом произошла космическая катастрофа. Изменились все законы природы. Материя стала нестабильной. Начало действовать и то, что вы называете вторым законом термодинамики. И с того времени у нас очень много энергии уходит на простое выживание, развиваться стало трудно. Нас тогда было четверо. Мы знали раньше, что такое холод и тепло, много и мало солнца, но сейчас впервые бывало слишком холодно, слишком тепло, мы впервые испытали неприятные ощущения и даже боль. Маленькую, но настоящую. И появились опасности. Я не говорю, что стало совсем плохо. Но до этого мы, когда закрывались на ночь, часто думали: "А как хорошо жить! Какая у нас замечательная планета!" А теперь мысли стали такими: "А как все-таки хорошо жить! Какая у нас все-таки замечательная планета!"
   Я пыталась объяснить ему, что закон природы действовал и до его открытия, и что в действительности ничего не изменилось, кроме их восприятия, которое стало менее наивным. Но он настаивал на том, что катастрофа произошла на самом деле. И в их сознании это было связано с тем, что люди то ли перестали быть детьми Бога, то ли потеряли возможность стать ими.
   - Но потом мы обнаружили, что все-таки можем делиться, и все-таки в состоянии исследовать планету дальше. А со временем поняли, что Бог что-нибудь придумает, чтобы люди все-таки могли стать Его детьми. И тогда уже закон тления не будет всесилен. Вместе с человеком или вслед за ним будет и новый космос. Итак, мы решили все-таки отправиться в космос и искать людей, и узнать, каким образом Бог их спасает.
   А с христианством они познакомились уже на Земле, по разным русскоязычным передачам, прямо или косвенно касающимся этой темы.
   Авиакатастрофа
   Вскорости мне пришлось разговаривать по-английски с Алом и Бет о другом, ибо произошло чрезвычайное событие, о котором мы должны были посоветоваться все вместе и немедленно. Над цветами пролетел большой военный самолет, он вдруг потерял равновесие и упал на склон соседней горы. Это произошло в час дня - значит в Германии в полночь. Колька сразу же позвал меня по рации, которая находилась у меня, потому что был вторник. Только что начались занятия в университете, и в среду утром лекция у Ульрики была с девяти. Несмотря на это, мы согласились, что надо позвать ее сразу. Тем более что цветы утверждали, что видят в самолете живых людей.
   - Вы не говорили, что это в нескольких километрах от вас? Как вы можете различать в темноте людей на таком расстоянии.
   - Сейчас у нас как раз светло. Но если бы и было темно - люди же светятся! Теплые... А добраться до них мы не можем. Там речка еще не замерзла, а жидкая вода для нас непреодолимое препятствие.
   Я побежала и позвала Ульрику. Ал объяснил ей ситуацию.
   - Срочно надо что-то делать. Но как перейти реку?
   - А ваш космический корабль?
   - Он разряжен. Нужно накопить энергию. Мы уже начали, но светлое время дня сейчас так коротко!
   - А когда вы сможете взлететь?
   - Дней через семь-восемь. Боюсь, что тогда будет поздно.
   - Да и чем вы им поможете? Лучше помогите тем, кто их ищет. Как-то подскажите им, куда идти или лететь. Только постарайтесь, чтобы вас не заметили.
   - Я думаю, тут жизни людей важнее, чем наше спокойствие. Земля есть Земля. - Это был Ал, конечно. - Но как мы им можем описать место? Мы не умеем устанавливать свои точные координаты на чужой планете, да еще с таким странным магнитным полем, постоянными северными сияниями.
   - А это как раз просто. Ульрика, где карта?
   - Ууу, я ее Мартину вернула. Но я думаю, мы найдем это место и на карте всей Аляски.
   В течении получаса мы нашли местонахождение цветов и четко сформулпровали то, что надо сказать. Ал и Бет обещали внимательно слушать все волны, доступные им, а если где-то заговорят о самолете, сообщить на этой же волне то, что они знают. А если за два часа ничего не найдут, то передать эту информацию просто по радио.
   - А вы помолитесь. Обе.
   Ульрика и так горячо молилась за незнакомых летчиков, попавших в такую беду. Как она страдала за них! Иногда мне казалось, что ей до боли стыдно ходить в теплом, уютном доме, иметь вдоволь пищи и смотреть на дневной свет каждый день. Хотя она мне об этом не говорила, она как-то заразила меня этим. С той только разницей, что я молиться не могла. Ну конечно, ни летчиков, ни американцев я не любила так, как она. Зато любила ее.
   Еще до того, что Ал и Бет смогли куда-нибудь сообщить данные об упавшем самолете, прилетел вертолет. Но он сделал несколько кругов и улетел, так и не сев. В это время он ни с кем не связывался по рации, так что Ал и Бет не могли установить, как к нему обращаться.
   - Что это за безобразие? Почему людей не спасают?
   - Может быть, сесть негде. Это была бы и для нас большая сложность.
   - Может быть. Но теперь, по крайней мере, нашли место, где лежит самолет. Что-нибудь придумают. Может быть, спустят спасателей из вертолета на веревке. Или сядут где-нибудь поблизости и придут оттуда пешком.
   Было два с половиной часа ночи. А в шесть утра впервые сообщили о пропавшем самолете в новостях.
   "Вашингтон. На Аляске пропал самолет типа Dash-7B."
   Ульрика побледнела. На следующей фразе я поняла, почему.
   "На борту находилось 82 человека. Спасательные работы продолжаются."
   А я думала, что на этом самолете было человек пять, самое большее десять! Понятия не имела, что у армии есть такие громадные самолеты и не могла представить себе, зачем они.
   В Германии эту информацию дали на полсуток раньше, чем в США, где сообшили об этом только на следующее утро - у нас уже было семь вечера.
   Мы с Ульрикой так и не пошли в университет в среду утром. Сидели у Ульрики весь день, слушали все новости по радио - немецкие и американские - и то и дело спрашивали Ала и Бет, что нового. Еще несколько раз прилетали вертолеты, но так и не сели и никого не спустили.
   Ал вдруг сказал:
   - Может быть, они и не увидели самолет под снегом?
   - Что ты говоришь, под снегом?
   - Да. Здесь постоянно идет снег и дует сильный ветер, настоящая буря. Самолет уже совсем замело. Вам-то, кажется, сквозь снег ничего не видно, даже людей.
   Почему же я думала, что там ясная погода? А, потому что они видели северное сияние. Да мало ли что они видят сквозь облака, сейчас не до того.
   - Так что, мы будем обращаться все-таки в AFN?
   - Наверное, сложность сейчас уже не в том, чтобы найти самолет. Они просто рискнут разбиться так же, если опустятся низко при такой буре и на такой местности. Ветер-то ровный или порывистый?
   - Порывистый. Это хуже, да? Значит придется действовать нам. Только бы не опоздать. Теперь здесь столько снега! Мы из него начали строить мост через речку. Может быть, так быстрее доберемся до самолета. А там мы что-нибудь и придумаем, как им помочь.
   А инфракрасный свет от живых тел становился все слабее.
   В четверг мы все-таки пошли в университет, решив, что нам сейчас делать нечего. Мост строился и без нас, и теперь было ясно, что место аварии уже известно. Вечером нам рассказали, что Колька чуть ли не упал в реку - Ал, Бет и еще двое поймали его уже в воздухе.
   А в пятницу утром, когда мост был все еще не закончен, Ал вдруг сказал:
   - Поздно. Там уже нет живых.
   Тут у Ульрики наступил кризис веры, который я ждала давно. То есть, она по-прежнему не сомневалась в существовании и во всемогуществе Бога. Дело было не в этом, а в том, что она на Него злилась.
   Теперь-то я поняла то, что она мне говорила давно: "Но Сусанна, дело ведь не в том, чтобы признать какие-то догмы и соблюдать определенные правила! Вот если я хочу дружить с тобой, то, конечно, не мешает признать, что ты существуешь и что ты человек. Не мешает также иногда общаться и по возможности не делать тебе подлостей. Но разве в этом состоит дружба? Даже само слово "вера" в греческом связано с доверием и верностью".
   Я тогда подумала, что интересно, что в русском так же, но ее взгляд показался мне красивым, но нереальным. Но теперь я поняла. Она не только верила в Бога, она как бы дружила с Ним. А теперь эта дружба стала невозможной.
   Я не только поняла ее, а у меня самой тоже началось что-то вроде кризиса веры. Казалось бы, какой кризис, если веры нет? Но я почему-то была уверена не меньше ее, что кто-то или что-то обязательно спасет этих молодых людей. Не обязательно всех, хоть двух, хоть одного! Но когда погибли все, я почувствовала себя обманутой.
   Позже, правда, я узнала, что самолет летел полупустым, потому что пятьдесят два солдата были неспособны к перелету из-за какого-то отравления. Не знаю, утешило ли это Ульрику, и честно говоря, даже не знаю, утешило ли это меня.
   Больше никакие вертолеты не прилетали, хотя погода прояснилась. И скоро объявили по радио и телевидению, что нет оставшихся в живых и что извлечь мертвых смогут лишь весной, когда кончится полярная ночь и ослабеют морозы. Но в следующий вторник - у нас в семь вечера, у них же в восемь утра - в уже почти постоянную, но зато светлую от снега и луны ночь пешком туда пришли люди.
   - Их трое, - сообшил мне Колька, - и одежда у них по всему, что я понимаю, не военная, а просто альпинистская.
   Вдруг раздались в рации посторонные голоса:
   - Serge, was that Russian?
   - Russian. He said: "It's three of them and they're not in military clothes."
   Журналисты и известность
   В пятницу утром во всех газетах были такие заголовки:
   "Загадочная находка у упавшего самолета"
   "Россия замешана в гибели Dash-7B?"
   "Спасатели наткнулись на тайную российскую радиостанцию"
   "Россия содержит тайные военные устройства на Аляске"
   А в субботу газета уже сообщила подробности:
   "Они хотели спасти друзей
   Джек, Том и Серж не поверили, что их приятели действительно погибли. "Слишком уж скоро сообщили, что все мертвы. Не могли они так быстро установить это точно. В первые два-три дня было невожмозно добраться, потому что был буран. А когда он кончился, они якобы уже всё знали". Несмотря на наступающую полярную ночь, три молодых человека сами пошли искать упавший самолет. Но вместо самолета они нашли совсем другое - загадочных передвижных роботов с радиоантеннами и всякими другими устройствами для наблюдения, в том числе и инфракрасными камерами. Мало ли что за опыты американцы проводят на своем безлюдном севере - но самое страшное и загадочное то, что эти устройства явно не американские! Рация Джека случайно была настроена на ту же волну, а Серж случайно знал русский язык и услышал там точное описание по-русски себя и своих друзей! Потом, по словам Джека, "русские заметили, что мы их слушаем, и обратились к нам по-английски. Сказали, что там точно нет никого в живых. Но когда мы настаивали на том, чтобы убедиться самим, они указали нам путь. Мы нашли обломки самолета, но никаких признаков жизни. А русские над нами издевались. Они сказали, что ничего не делали, и еще всякую чушь - то "мы друзья", то "мы инопланетяне", и даже "Вы поможете нам выучить английский?" Только удивляюсь, что нам дали уйти, ведь могли догадаться, что молчать не будем, а что им три парня после целого самолета?"
   Россия пока не высказывалась о случившемся".
   Потом начались комментарии о том, как внутри России - бардак, а при всем этом она тратит, как оказалось, столько денег на шпионаж.
   Россия, как и следовало ожидать, скоро высказалась в том смысле, что она ничего об этом не знает. Министр иностранных дел выдал загадочную фразу: "Не все, кто говорят по-русски, работают на наше государство".
   Наши знакомые и товарищи по учебе долго гадали, кого он имел в виду. Не верилось, что такой техникой владеет кавказская или среднеазиатская страна или тем более чеченские сепаратисты. Да они и не поставили бы на такие посты людей, говорящих между собой по-русски. По той же причине отпадала и Прибалтика. А на Украину и Белоруссию Россия не стала бы сваливать такое подозрение. Единственные три страны с передовой техникой, не очень хорошими взаимоотношениями с Россией и достаточно большим русскоязычным меньшинством - Израиль, Германия и сами США... А может, это был еще и намек на Сержа, который наверняка когда-то был Сергеем?
   Три парня дали еще несколько интервью, клялись добиться справедливой мести и более подробно описывали цветы. Стало ясно, что они более похожи на живые существа, чем на роботы, и впервые был упомянут женский голос. При этом сам Джек настаивал на том, что цветы были роботами, потому что их не было видно через инфракрасную камеру.
   Конечно, цветы все это слышали, и Ал и Бет уже почти все понимали.
   Ульрика наконец, однажды в пятницу в начале ноября, приобрела антенну-тарелку, чтобы смотреть и американское телевидение. Мартин у кого-то одолжил машину, приехал на выходные и помог нам ее настроить. Я им как можно меньше мешала, а следовательно, много общалась с Цветой. Мы были согласны, что надо как-то открыть общественности правду, но как можно деликатнее.
   Однако в воскресенье вечером, когда Мартин уехал, я сначала спросила Ульрику совсем о другом.
   - Ты сказала ему про пальцы?
   - Да.
   - А он?
   - Сказал, что единственный такой человек, упомятутый в Библии, был врагом.
   - А ты?
   - Сказала, что единственный поименно упомянутый левша тоже был весьма сомнительным персонажем. Да не смотри ты так, это же была шутка. На самом деле он прекрасно понял меня и за наших детей, если они будут, заступится.
   В понедельник утром до университета мы быстренько посмотрели американские новости. Старательная журналистка сказала во время передачи:
   - Загадка пока остается загадкой: Грозные мощные цветовидные роботы на Аляске, кто вы такие, на кого работаете и зачем погубили американский самолет?
   Тут раздался голос Ала:
   - Можно ответить прямо сейчас? Мы инопланетяне, ни на кого из людей не работаем, а изучаем Землю и вашу культуру, а самолет сбили не мы, он сам упал. Мы виноваты только в том, что не были готовы спасать.
   Умная журналистка сообразила, что такой случай упускать нельзя. Несмотря на риск оказаться жертвой глупой шутки, она решила продолжить не­за­пла­ни­ро­ван­ное интервью.
   - У вас была такая возможность? Вы могли бы кого-нибудь спасти?
   - Не знаем. Надо было попытаться. Но мы сначала думали, что люди сами сделают это лучше и быстрее.
   - А если вас интересуют люди и у вас нет ничего на совести, то почему вы прячетесь в самых недоступных местах? К чему вы там готовитесь?
   - Нам для жизни нужен лед. Да еще, не обижайтесь, пожалуйста, слышали, что журналисты и известность могут сломать человеку всю жизнь. И подумали, что тогда для инопланетянина тем более неприятно быть знаменитым. Но нам тоже жаль, что мы не можем посмотреть на вашу жизнь поближе, однако мы от природы можем издавать и принимать радиоволны и слушаем ваши передачи. А готовимся как раз к встрече с людьми. Изучаем английский язык.
   - А еще какие-нибудь языки учите?
   - Почти все, которые можно регулярно слушать в эфире. Но активнее всего - английский. А русский уже выучили.
   - Почему именно русский?
   - Просто так получилось.
   - Ммм... если вы действительно с другой планеты и действительно ни на кого не работаете, то кому же вы сообщили на русском языке о трех спасателях?
   - Это просто друзья.
   - А эти друзья часом не работают на российскую спецслужбу или на российскую армию?
   - Отнюдь нет.
   - А кто же они тогда? Где они, сколько их, как их зовут?
   - Об этом я как раз предпочел бы молчать.
   - Я уверяю вас: никто не страдает от известности, если у него самого нет грязных дел.
   - Не обижайтесь, но я этому не верю.
   - Спасибо за интервью. Итак, уважаемые слушатели, мы и узнали их собственную версию. А теперь погода...
   Слово "погода" встряхнуло нас.
   - Это же не они виноваты, а мы! Колька рискнул своей жизнью. Мы же их успокаивали о отговаривали, а даже не догадались спросить про погоду! Только не понимаю, я все время молилась, а Он эту простую мысль не давал...
   - Ульрика, ты виновата меньше всех. Ты по крайней мере хоть что-то делала, хотя и не помогло, но ты ведь думала, что поможет. И что бы сделали цветы? Они даже прикасаться к людям не могут.
   Ульрика молчала. Но я знала, о чем она думает. Виновата, значит надо молиться о прощении. Но просить прощения у Того, Кто Сам сделал или допустил такое - все равно как предать этих ребят еще раз.
   Но на следующее утро я услышала гитару и ее чистый высокий голос. Она пела: "Вот этот день сотворил Господь". Мне стало жутко. Я бегом спустилась к ней, а там вошла вежливо и чуть стеснительно. Ульрика сидела с гитарой на кровати, а вокруг нее были разбросаны Библия, тетрадка, ручка (она любила писать чернильной ручкой), календарь и песенник. Как раньше. Как будто ничего не случилось.
   Ульрика подняла гдаза и увидела мой испуганный взгляд. Отпираться было невозможно.
   - Ульрика, - начала я, - я... я думала, ну не знаю, мне так казалось, что ты злишься на... Бога за этих ребят. А теперь? Ты про них уже забыла, что ли? Я знаю, я неверующая и так далее, но я хочу знать.
   - Хорошо, попробую объяснить. Я действительно злилась. Сначала все было честно, я Его честно ругала, и до сих пор считаю, что так и надо было. Но потом... я уже верила, что Он там все-таки сделал Свое дело, как-то. Мы же никогда не узнаем, что именно там было в последние сутки. Я верила, но все равно не могла славить Бога, особенно петь. Мне тогда все казалось, что предаю этих ребят. Пошли эти страшные слухи про наши цветы, будто это они сбили самолет, я молилась за них, но все равно... А вчера я просила прощения и простила тех, на кого обиделась. Кстати заодно и простила тех, кто вот... - она показала шрамы под мизинцами. - Давно пора было. А тогда мне вдруг пришло в голову, сколько людей в таких же ситуациях, как те ребята, все равно пели песни Богу. И сколько раз я молилась о том, чтобы я могла бы также... Знаешь, я боюсь ошибиться, не могу ручаться за себя, но мне кажется, если я сама бы пострадала, хвалить Бога было бы легче.
   - Легче?
   - Да, ну как тебе объяснить, ведь мне казалось настолько высокомерным петь песни тут в моей уютной комнатке, как будто я решаю за других, что... что их беда не такая великая, чтобы... понимаешь, если за себя, если бы мне самой по-настоящему больно, если бы например Колька тогда сорвался... или Ал... Ой, ты все равно не поймешь.
   - Немножко понимаю. А потом?
   - Ну я вспомнила, что другие это смогли, и Бог сказал мне... ну, была мысль такая, я думаю от Бога: "Ты дели с ними пока песни, а остальное потом". Ведь отказаться от песен, это же как будто они были неправы - те, кто смог; это же как будто я предала их.
   - Что... остальное? Когда... потом?
   - Ой, извини, Сусанна, я не хотела так пугать тебя! Хотя, может быть, немножко такого правда будет скоро... Ведь мы не знаем, как будет дальше с нашими новыми друзьями.
   - По-моему, Ал молодец. Он еще все подробно расскажет, а весной найдут, что он был прав. И ученые будут ждать до весны со своими исследованиями. А пока по радио, это ведь не опасно.
   Но Алу ничего рассказать подробно не дали. Это интервью осталось единственным, переданным в прямом эфире. Но общественность жаждала новых подробностей, и СМИ их обеспечили. Сначала знаменитые ученые высказывались о том, какова вероятность того, что это действетельно пришельцы из космоса. На навязчивые вопросы о других версиях и о загадке русскоязычности пришельцев упорно молчали, а на вопрос о возможной опасности честно сказали, что вот пришельцы, очевидно, знают намного больше о людях, чем наоборот, и слабые точки, наверное, уже знают, и что недавнее интервью доказало, что они, если захотят, полностью и без труда смогут овладеть радио и телевидением всего мира, мало того - и мобильными телефонами, и возможно и всякой техникой, управляющейся без проводов.
   Что-то вроде оружия
   В середине ноября американцы пригласили пришельцев на заснеженный пустырь около ближайшего города, а те, несмотря на наши с Ульрикой попытки их отговорить, согласились и перелетели туда. Когда их "летающая тарелка" садилась, ее ожидали тяжеловооруженные солдаты и куча журналистов и любопытных. Цветы выразили желание осмотреть городок. Власти отказались, пока те сами не дадут осмотреть свою тарелочку. Цветы согласились.
   Мы с Ульрикой с интересом слушали, о чем там говорят:
   - Холодно тут у вас!
   - Это наша любимая температура. Смотрите. Вот здесь управление. А здесь включается защита от солнца - видите, стена стала непрозрачной. Здесь хранятся лед и минералы.
   - Почему так мало?
   - Потому что ничего не теряется. Вся влага, которую мы выдыхаем, оседает на холодных поверхностях, замерзает и употребляется снова.
   - А как насчет воздуха?
   - Нам не так важно, из каких газов состоит атмосфера, лишь бы она пропускала нужный нам свет. Еще нам нужен какой-то минимум кислорода, но так как мы сами его выдыхаем все время, это обычно не проблема. На Земле его скорее слишком много для нас.
   - А это что такое? Оружие?
   Ал ответил с еле уловимой улыбкой в голосе:
   - Да, это что-то вроде оружия, и мы его построили специально для путешествия на Землю.
   Я с ужасом поняла, что этому юмору Ал научился у меня, и что американцы его не поймут. Ал продолжал уже серьезно:
   - Видите, надо было пролететь через полосу астероидов. А мы подумали: Если вдруг мы поздно заметим объект, слишком большой, чтобы спокойно дать ему ударить в нашу стену, и слишком маленький, чтобы сесть на него, то в крайнем случае мы его взорвем.
   - Это значит, объект какого размера?
   - Ну, размером... примерно от вас, до размера нашей тарелки.
   - А вы пользовались этим оружием?
   - Однажды.
   - С успехом?
   - Как видите, нас не разбило.
   - А объект?
   - Был камнем диаметром метров в пять.
   - Я имел в виду, что с ним случилось?
   - Он был разорван на мелкие куски и пыль. Совсем недалеко от нас. Обломки все-таки ударили нас, но это наши стены выдерживают.
   - А здесь... на Земле... вы что собираетесь сделать?
   - Да раньше мы ничего сделать и не собирались, только узнавать. Но теперь сложилось по-другому. Я с Земли уйти уже не смогу.
   - Почему?
   - Я вот поговорил с человеком о Боге. До того, ваши проблемы были не нашим делом, даже если вы идете на гибель. Ну... почти не нашим делом. Как для зверей и птиц и цветов. Но теперь уже я несу ответственность не меньше, чем все христиане. Вы христианин?
   - Да...
   - Тогда вы поймете. Людей надо предупредить. Чтобы искали Бога. Чтобы поняли, что сделал для них Христос. Чтобы познали любовь. Чтобы молились, отозвались на голос Отца. Но для этого я сначала должен познакомиться получше с людьми.
   - Я вас не совсем понял. Вы предполагаете, что наша смерть так близка и неизбежна, что единственное, что остается, это уже думать о спасении души?
   - Конечно, неизбежна. И близка тоже. Ведь несмотря на попытки, вы еще не изобрели средства от старости. Но даже если бы не близкая смерть, разве хорошо жить вот так, во вражде с Богом? Разве не лучше жить с Ним?
   Они совсем увлеклись беседой, а Цвета тихо сообщила мне по-русски, что два других журналиста в это время все снимают кинокамерами. Особенно это "что-то вроде оружия".
  
   На следующий день я купила газету, в которой мне бросился в глаза заголовок "Открытые угрозы во время осмотра тарелки".
   "Угрозы?" - подумала я с недоумением и читала дальше:
   "Небывалое событие: Пришельцы пригласили людей на свой корабль. Стэнли Вепстер, Джеймс Смит и Алан Нортон, три известных эксперта по контактам и коммуникации пошли осмотреть этот круглый объект, который сел в снегах Аляски. Вел их главный вождь пришельцев, называющий себя Ал.
   Сначала Ал показывал разную технику и рассказывал про условия их жизни. Однако потом Вепстер заметил кое-что, напоминающее оружие. Вспомнив гибель Dash-7B, он об этом спросил.
   - А это что такое? Оружие?
   - Да, это что-то вроде оружия, и мы его построили специально для путешествия на Землю. Мы подумали: Если вдруг мы поздно заметим объект, мы его взорвем.
   - Объект какого размера?
   - Ну, с размера... примерно от вас, до размера нашей тарелки.
   - А вы пользовались этим оружием?
   - Однажды.
   - С успехом?
   - Как видите. Он был разорван на мелкие куски и пыль."
   Странно, он же вроде бы говорил о камне, а тут получилось, будто это был тот самолет. И "как видите" тоже к чему-то другому относилось...
   "До того, ваши проблемы не были нашим делом, даже если вы идете на гибель. Но теперь уже я несу ответственность. Людей надо предупредить. Чтобы искали Бога. Чтобы молились.
   - Я вас не совсем понял. Вы предполагаете, что наша смерть так близка и неизбежна, что единственное, что остается, это уже думать о спасении души?
   - Конечно, неизбежна. И близка тоже. Но разве хорошо жить вот так? Разве не лучше жить с Ним?"
   Это уже действительно звучало как угроза. Куда они дели его объяснения про то, что нет средства от старости? Кроме того, у него вроде бы было ясно, что "жить с Ним" не обязательно означает быть уже на том свете...
  
   В такой же сокращенной форме, только добавив безобидное начало, передали интервью и по радио. Так как Ал еще произносил каждое английское слово отдельно, было незаметно, что там что-то убрали.
   Нам было очень интересно, когда объявили, что покажут интервью и по телевизору. Ведь я вблизи видела только Кольку и Цвету, а Ульрика вообще никого из них никогда не видела. Кроме того, мы обе не видели их "тарелку".
   Качество изображения было великолепно, несмотря на плохой свет. Летающая тарелка скорее напомнила прозрачный полушар. Только она была не совсем круглая, а пятигранная. А Ал был чуть меньше и светлее Кольки и уже обрел немного американскую жестикуляцию. Рядом с ним держалась, как мы предполагали, Бет - выше его, изящная, с розоватым оттенком и продолговатыми лепестками. У них у обоих действительно было по двенадцать лепестков. Среди остальных мы успели разглядеть еще двух таких, а я смогла показать Ульрике Цвету и Кольку.
   Все это мы заметили вначале. Потом стало не до того, так как передали вторую часть интервью в такой же форме, как и по радио. В "вырезанные" моменты показывали не Ала, а эти пять золотистых труб, управляемые изнутри и торчащие снаружи тарелки.
   Сообщить куда надо
   Сначала я была очень благодарна, что при всем этом никто не напал на наш след. Но теперь мы обе поняли, что миру надо узнать про нас, чтобы поверить Алу, а не СМИ. И мы попросили его сказать про нас.
   Ал сначала даже не мог взять в толк, что такого страшного в сокращенной версии интервью. Но я объяснила Цвете по-русски, и они поняли и согласились, что это нельзя так оставить.
   Однако Ала про тот случай с русским языком больше не спрашивали, а когда он сам начал, это не опубликовали. Вежливый Ал не хотел еще раз выступать без спроса в эфире, но мы его уговорили. Уговорили выкрикнуть правду на весь мир, когда следующий раз будут говорить про них такую подлую ложь.
   Буквально через полчаса после нашего решения выступали ученые и спорили, смогут ли пришельцы превратить Землю в планету, им угодную.
   - Если пустить в атмосферу соответствующие газы, они смогут понизить температуру планеты градусов на двадцать в течении лет десяти.
   - Что бы это означало для нас? В каких частях Земли могли бы еще жить люди при таких условиях?
   - Если бы речь шла только о температуре, то тропики остались бы вполне обитаемы. Другое дело, что таким воздухом мы дышать не можем.
   - А какие у нас шансы победить их и предотвратить это?
   Тут вдруг пропал звук. Вернее, раздался слог "Из-", а потом крайне громкое гудение. В нашей рации было чуть-чуть слышно, как Ал говорит:
   - Извините за вторжение, но мы и не собираемся изменять ничего на вашей Земле, она же ваша. Если вы действительно хотите, мой народ улетит. Только я сам должен остаться. Что это? Вы слышите меня?
   По экрану в то время ползли большие белые буквы:
   "Уважаемые зрители! Просим прощения за перерыв в передаче. Видимо, пришельцы начали показывать свою силу."
   В это время за буквами беззвучно говорил дальше ученый, потом журналистка его поблагодарила с улыбкой.
   - ... за интересную информацию. А теперь реклама...
   Ульрика беспомощно сжала кулаки. Я вдруг вспомнила, что эти руки уже однажды были беспомощны против того, что другие считали нормальным... или выгодным...
   - Меня было слышно? - спросил Ал.
   - Нет. То есть мы тебя слышали, но больше никто.
   - Ал, у американцев ничего не добьешься, по-моему. Может, Цвета с Колькой обратятся в российское телевидение?
   - Нет, Сусанна, это слишком опасно.
   - Мне кажется, ждать сейчас опаснее всего для вас.
   - Сусанна, нас всего шестьдесят четыре. А если натравить друг на друга Россию и США, могут пострадать миллионы.
   Еще только не хватало, чтобы мы с Ульрикой стали виновниками третьей мировой войны!
   Осталось одно - самим звонить куда надо. Но куда же надо?! СМИ нам как-то очень надоели. Лучше бы уж служба расследования...
   Мы набрались смелости и позвонили в нашу спецслужбу - БНД.
   - Извините, мы - Ульрика Бергман и Сусанна Карстен, студентки из Киля, и дело касается инопланетян на Аляске. Дело в том, что мы знаем, кому они тогда говорили по-русски.
   - Извините, госпожа Бергман, мы - служба расследования. Мы это тоже знаем.
   - Но почему вы тогда об этом молчите?
   - Боюсь, нам бы поверили не больше вас. Дело в том, что ни СМИ, ни общественность не устроит версия, что это были две - извините - совершенно безопасные немки.
   Надо же, говорит спокойно, что правда никого не интересует, а извиняется за слово "безопасные"!
   - Но как вы можете допустить, что весь мир верит такой подлой лжи и кидается убить совершенно безопасных пришельцев?
   - Во-первых, пока никого не убивают. Во-вторых, откуда вы взяли, что они безопасные? А в-третьих, у нас свобода слова, мы же не КГБ.
   - Раз так, и мы не будем молчать.
   - Ваше дело.
   Мне показалось, что он спешит положить трубку, потому что еле сдерживает смех. Они ожидали наш звонок? Давно? Надо же, может быть, я позвонила бы раньше, не будь я заражена российским страхом перед службами безопасности? Вряд ли. Я бы о них просто не думала. Ульрике идея показалась несусветнее, чем мне.
   Хорошо сказано "не будем молчать", но кому же говорить?
   Ульрика решилась и в следующее воскресенье рассказала обо всем в своей маленькой евангельской церкви. У них всегда была возможность рассказать то, о чем особенно надо молиться или за что особенно можно благодарить. Я тогда пришла вместе с ней, мы даже взяли с собой рацию, чтобы Ал мог рассказать свою историю сам.
   Было первое воскресенье предрождественского времени, в которое у них почему-то всегда говорят про конец света. И в этот раз пастор упомянул пришельцев как возможную угрозу! Потом, однако, он изменил тон:
   - Но мы во всяком случае знаем, что уничтожить Землю и человечество они не смогут. Потому что Земля не погибнет ни от людей, ни от инопланетян, ни от демонов, хотя им будет дана большая власть на короткое время. Конец наступит только по воле Бога. Нам бояться не надо, нам надо только распространять Евангелие словом и делом, чтобы люди почувствовали, что Любовь сильнее всех угроз на свете. Не только ввиду возможного близкого конца. Даже не только потому, что каждый человек когда-то умрет, и тогда важно только одно - вечная жизнь. Кроме того, и земная жизнь лучше с Богом, чем вдалеке от Него! Хотя мы и, возможно, страдаем больше и веселимся меньше, чем другие, но у нас всегда любящий Отец, а мир погибает не от захватчиков из космоса, а от недостатка любви.
   Эти слова были так похожи на настоящий конец интервью с Алом!
   Когда приглашали делиться переживаниями и радостями, Ульрика вышла вперед, рассказала суть своего знакомства с Алом и попросила его передать по рации настоящее интервью.
   Я всмотрелась в лица сидящих напротив меня прихожан - стулья стояли полукругом в несколько рядов - и видела вопрос, сомнение, желание и боязнь радоваться этой новости.
   В последовавшей молитве многие просили Бога помочь им разобраться и узнать правду. И защищать от хитрой лжи "врага". Кто-то даже молился за пришельцев.
   Я никак не ожидала, что у нас будет столько поддержки. Большинство, включая пастора, оказалось вполне на нашей стороне. Только одна пожилая пара и один молодой парень говорили, что Ульрика занимается там чем-то сатанинским, и ее надо исключить из общины. Они потом сами ушли в другую общину.
   - Жаль, - сказала Ульрика, - но не страшно. Там в духовном плане тоже все в порядке.
   Те, кто поверил Ульрике или хотя бы считал возможной нашу версию, конечно, рассказывали об этом друзьям. Мы надеялись, что так со временем возрастает поддержка.
   Еще Ульрика написала той семье на Аляске, у которых мы были в гостях после похода. Они ответили, что понимают ее, но дело все-таки подозрительное. Они сами однажды полетели в тот городок посмотреть на инопланетян, и те действительно жуткие. Так что они пока не станут ничего делать, но будут молиться.
   Я злилась на этот ответ, но Ульрика сказала, что это уже хорошо.
   Убитый пришелец
   На Рождество и Новый год мы с Ульрикой разъехались, и рацию взяла я. Я поехала к своим родителям, а Ульрика к своим - вместе с Мартином.
   Дома у меня было мало возможности быть одной. Я жила в зале, так как мою бывшую комнату мы сдали. Но двадцать пятого я позвонила Ульрике, и она мне сказала, что все рассказала Мартину, и он поверил ей и поддерживает нас. Он даже предположил, что случилось на самом деле с тем самолетом и зачем он там летел. Его версию причины аварии я так и не поняла. Но он считал, что Россия и Америка стягивали на Чукотку и Аляску военные силы именно из-за пришельцев.
   - Раз уже знали в нашем БНД, то тем более в ЦРУ и ФСБ.
   - Но тогда они ведь тоже знали, что цветы не опасные!
   - Они не такие доверчивые, как мы. Кроме того, может быть они в инопланетянах действительно видели возможный источник информации.
   Потом я рассказала обо всем своей матери. Она обычно хорошо понимает меня, но в этот раз она сомневалась.
   - Ты не можешь знать их намерения. С тобой они говорят как люди, потому что подражают вам. Вся приветливость и озабоченность ведь не их собственная. Они вас используют, потому что им выгодно.
   На минуту ее аргументация показалась мне вполне здравой и убедительной. В самом деле, что я про них знаю? Только то, что им угодно рассказать. А если под этим скрывается совсем другое? Я вспомнила, как в школьные годы одна одноклассница написала стихи про морского орла, и ее подруга недоумевала, как она может сравнивать себя с хищной птицей. "Не понимаю, - ответила юная поэтесса, - почему так: если я человек и ем рыбу, то это нормально, а если я орел, то это ужасно". Подруга тогда ответила: "Вот видишь, если ты человек, то я тоже человек. Но если ты орел, то кто гарантирует, что я не рыба?" А пришельцы ведь действительно не люди! А кто тогда гарантирует, что мы для них не подопытные кролики?
   "Никто не гарантирует. Доверие - это всегда шаг в неизвестность и всегда риск". Кто же это говорил? А, Ульрика - про христианство.
   Но недоверие к цветам рассеялось бесследно, когда я снова услышала голос Цветы. Однако это случилось лишь двадцать девятого, когда мама пошла в магазин, а папа работал. Поэтому я так поздно узнала, что двадцать седьмого декабря в короткое, относительно светлое время около полудня солдаты окружили тарелку, не пуская туда самих владельцев, и механики выломали из стены пять труб "оружия".
   Поэтому, когда потом то и дело сообщади по радио, что пришельцы по мнению экспертов готовятся к отлету, я догадалась, что они заделывают дыры в стене. Я не понимала, действительно ли они хотят улететь, а если да, то насовсем ли, и что тогда с Алом?
   Ульрика собиралась вернуться в Киль в субботу, третьего января, чтобы воспользоваться дешевым билетом выходного дня и попасть в воскресенье в церковь. Тогда я тоже решила ехать в субботу утром. Мы говорили, что может быть, встретимся уже в Гамбурге, но ни о чем конкретном не договорились. Я очень хотела наконец поговорить спокойно с цветами и спросить про их возможные намерения улететь, и надеялась найти свободное купе и поговорить с Цветой и Колькой, возвращаясь в Киль. Но поезд был переполнен. Долгое время я даже стояла.
   В Гамбурге на вокзале на большом экране транслировали телепередачи. У меня было достаточно времени, и я остановилась смотреть. Сначала показали какой-то глупый фильм и рекламу, но потом пошли новости.
   "Пришельцы на Аляске ранили научного сотрудника и улетели. Пришельцы из космоса, находившиеся на Аляске, напали на двух физиков из военной академии. Один из ученых был ранен, один из пришельцев убит. Остальные покинули место происшествия." И показали пустую снежную поляну, на которой лежал явно убитый цветок. Приглядевшись, я увидела, что там остались всего несколько узких продолговатых пятен чистого снега, а вокруг них что-то вроде большой, недавно и непрочно замерзшей лужи. Мертвый цветок и лежал прямо в этой луже, частично подо льдом, и самое большое пятно снега было сзади него. Его невозможно было узнать, даже лепестки сосчитать. Он выглядел, словно его кипятили.
   Вдруг я услышала крик, обернулась и увидела бледную Ульрику.
   Хотя цветок на экране был неузнаваем, Ульрика знала, что это Ал.
   И я тоже.
   Это навсегда
   Как это было на самом деле
   В следующем поезде мы уже ехали вместе. С нами в купе был любезный разговорчивый человек, который слышал новости поподробнее еще дома. Оказалось, что это случилось уже ночью - по местному времени как раз днем, - но тогда не снимали. Двое ученых подошли к пришельцам, чтобы продолжать свои научные разговоры. Вдруг пришельцы напали на людей и хотели отнять у них какие-то приборы. Ученые отбивались голыми руками, один пришелец упал, остался лежать и быстро завял. Тогда другие отступили, побежали в свою тарелку и улетели.
   Дома, пройдя в комнату Ульрики и закрыв дверь, мы бессильно свалились на кровать. Мы обе думали, что наконец-то держаться больше не надо и можно открыто плакать, но слезы не шли.
   - Ульрика, а может, попробуем позвать Бет? Вдруг они еще не слишком далеко.
   - Давай. А если не отзовется, то ты еще зови по-русски тех, кто в России. Вдруг они остались.
   Но Бет отозвалась, хотя связь и казалась не очень хорошей.
   - Ой, девушки - непривычно начала она, - простите пожалуйста, что мы расспрашивали вас про смерть и что сообщали так спокойно о людях в самолете - мы же не знали... думали, что представляем, а на самом деле понятия не имели, что такое смерть.
   - Поэтому вы и улетаете?
   - Как улетаем? Мы просто отлетели немного на место, где неповрежденный снег!
   - А Бет, можно... можно ты расскажешь, как это было на самом деле? Ведь не вы же напали на них, правда? И откуда там столько воды? Или ты не хочешь об этом говорить?
   - Ой да, вы же не знаете... Да спрашивайте. Говорить больно, но молчать еще больнее. Пришел профессор Смитсон, который с нами и раньше разговаривал, и незнакомый молодой человек. Смитсон пытался заставить Ала пойти с ним и показать, как работает наше "оружие". А Ал отказывался. Говорил, что оно при такой гравитации все равно не работает, но все же это не игрушка, и он никому не будет показывать, как играть с ним. Когда Смитсон настаивал, Ал сказал: "Неужели вы не понимаете, что я не могу?" Тут Смитсон улыбнулся и сказал: "А твой секрет тебе дороже жизни? Мы ведь можем тебя убить. Никто нас не накажет. Вы не люди и никаких прав не имеете". - "Все равно не скажу. Потому что тут, может быть, в опасности жизни многих, и я несу за них ответственность перед Богом и Христом." Это почему-то очень разозлило второго мужчину. Он сказал: "Ты-то единственный, кто мелет эту ерунду про Бога. Мы можем вас убить - пусть все узнают, что это реальность, а не красивые слова". Ал молчал и мотнул "головой". Тогда тот человек достал из кармана сильный инфракрасный излучатель в виде фонаря и посветил прямо в одного из нас. Тот еле успел повернуться верхней стороной лепестков к свету. Мы кинулись к молодому человеку, чтобы сбоку, не попав в луч, выбить у него излучатель. Но тот быстро отошел на несколько шагов назад и что-то крутнул на фонаре, а луч расширился и охватил нас всех. В первые секунды мы ничего не сообразили, а потом уже снег вокруг нас начал таять, и мы оказались на островках в своих же тенях и не могли двинуться с места. "Ничего себе! - заявил Смитсон, - жароустойчивые!" Другой шепнул ему: "Но смотрите! Они в таком луче обязательно должны держаться вот так, открытими! С открытой антенной! Теперь-то можно завершить дело простыми ножницами! Только быстро, чтобы не обжечься". И Смитсон действительно достал ножницы и пошел с ними к Кольке, который стоял с краю...
   Может быть, не надо было спрашивать о подробностях... Даже когда на рынке резали рыбу ножницами, я это воспринимала как неуважение к бывшему живому существу. А тут такое.
   - Колька? А мы думали, это Ал...
   - Да. Ал тогда рванулся вперед - через воду, он сильно обжег корни, я бы так не могла - и схватил всеми двенадцатью лепестками руку человека с излучателем. Он ее держал крепко у запястья и потряс так, что фонарь упал. Он свернул два лепестка, чтобы удержать его. Даже удалось выключить - или сломать, не знаю. Но человек тогда освободил руку, просунул ее до основания антенны, схватил антенну и... оторвал...
   В рации затрещало. Как в тот раз, когда я задела корень Цветы. Только сильнее.
   Я подумала: "Все-таки лучше, чем ножницами". Разум твердил, что в конце концов разницы нет, убийство есть убийство и страдал он, наверное, больше. Но эмоции были сильнее разума.
   - А Смитсон? И Колька?
   - Смитсон сразу же остановился и посмотрел, что там с его помощником и Алом. Я думаю, он разозлился, что тот убил Ала.
   - Он же сам хотел...
   - Но не Ала. Его он только хотел шантажировать. Ал ему еще был нужен, потому что говорил по-английски. Как и я. По крайней мере, Смитсон довольно-таки грубо утащил от нас помощника. А потом мы добрались до корабля по оставшемуся снегу и отлетели от воды подальше.
   - А насовсем вы не собираетесь улететь даже сейчас?
   - Наоборот. Мы теперь все, как Ал. Когда он умер, мы поняли, что уже не можем покинуть Землю, кроме как уйти в вечность. Знаете, мы только теперь понали, что Христос сделал для нас. Здесь на Земле.
   Так она сказала - не "для вас", а "для нас".
   - Но Бет, если вы останетесь... вас ведь...
   - Всех убьют? Опасность есть. Но есть и надежда. Ведь теперь у нас есть миллионы братьев и сестер во всем мире.
   - Только, увы, немногие из них верят, что вы их братья и сестры.
   - Знаете, что жаль? Что мы не можем креститься.
   - Может быть, найдется пастор, который вас хотя бы благословит.
   - Это было бы неплохо...
   Мы недолго помолчали.
   Опять сильно скрипнуло.
   - Девушки! У вас хоть обряды есть. Мы же... первый раз ведь... совсем не знаем, что делать... Знаете, если мы в скором времени не вернемся и что-нибудь не сделаем, ученые заберут его тело. И понятно, они хотят узнать побольше про нас. И вроде бы можно им его оставить, не опасно ни для кого. Но как-то не хочется. Хочется его похоронить, как... как человека. Как христианина.
   Ульрика оживилась:
   - Не отдавайте. Вы правы. Может быть, найдется пастор...
   Итак цветы уже до того, что у нас кончился день и на Аляске наступило новое утро, вернулись на прежнее место. Там уже вся вода замерзла, а тело Ала пока никто не трогал.
   Похороны
   Пастор почти сразу нашелся. Уильям Гоулдберг, внук еврейских эмигрантов из Германии, которые уже тогда были не иудеями, а христианами. Его разыскали те же самые друзья Мартина и Ульрики, которые раньше называли инопланетян жуткими. Он долго беседовал с Бет, а также по телефону с Ульрикой, и пришел к выводу, что на христианские похороны Ал имеет право.
   Ученые из военной академии подали на него в суд. Все это время тело Ала лежало на прежнем месте, его только засыпали снегом, чтобы защищать от солнца и от взглядов любопытных людей. Да и надо было бы сломать или растопить лед, чтобы его достать.
   СМИ распространяли ликовали о том, что пришельцы не непобедимые и не бессмертные - полуправда об их бессмертии раньше многих волновала. Также показывали крупным планом запястье Дона Волтерса - так звали сотрудника Смитсона - с круглой, как браслет, ссадиной, похожей на ожог. Про причину драки только намекали, что речь шла о снятом с летающей тарелки оружии. Но про споры о теле Ала давали вполне толковую информацию - видимо, в этот раз это было выгодно.
   Мы слушали интервью с Волтерсом, который был теперь с впечатляющей повязкой на руке. Он рассказал:
   - Пришельцы требовали от нас, чтобы мы вернули их оружие, которое находится у нас для изучения. Сказали, что это не игрушка. Но мы ответили, что именно поэтому мы его не вернем, пока не изучили и не узнаем точно, какой вред оно может принести человечеству - у нас есть ответственность. А вдруг тот, который называл себя Ал - их вождь - схватил мою руку... - по лицу Волтерса было видно, что он помнит это с настоящим ужасом. - Представьте, рука внутри этого шара, а запястье сжимает тугое кольцо, такое холодное, что я уже думал, еще несколько секунд, и рука отвалится. Но я все еще был способен двигать ею, и схватил его антенну, и дергал. Она была прочная, как нейлоновая нитка, но у меня была сила отчаяния...
   Но было очевидно даже сейчас, что там присутствовало далеко не только отчаяние, а азарт и даже чисто детское любопытство: "А правда ли, что стоит только разрушить антенну - и он умрет?" Такое же любопытство, из какого мальчики в Сибири в сорок градусов мороза спугивают воробьев, чтобы увидеть, действительно ли они после взлета упадут мертвыми - действительно ли так легко убить.
   Общее ожидание конца света прошло; люди все еще смотрели на пришельцев как на врагов, но уже видели себя победителями. И поэтому многие были не прочь дать им отсрочку и растянуть это небывалое приключение.
   Может быть, поэтому и рискнули передать в прямом эфире интервью с Бет.
   - Скажите пожалуйста, правда ли, что вы прочли "Отче наш" после смерти вашего вождя? А почему? Вы теперь жалеете о людях, погибших на Dash-7B?
   - Мы прочли молитву, чтобы полностью довериться Богу. Человеческую и вслух, чтобы навсегда быть в духовном единстве с людьми. А о людях в самолете мы вообще-то всегда жалели, но теперь больше понимаем, насколько это больно, когда погибает близкий.
   - Если вы "всегда жалели", то зачем вам надо было сбить самолет?
   - Если мы действительно чем-то способствовали этой аварии, то... приношу свои глубокие извинения, хотя и знаю, что извинения тут не помогают. Но я не могу представить себе, в чем наша вина; намерения такого у нас не было.
   - Вы хотите сказать, что не знали, что в самолете находится столько людей?
   - Знали приблизительно, конечно, но не знали же, что он упадет!
   - Ваш покойный вождь говорил о том, что "если заметим объект до размера нашей тарелки, мы его взорвем", а вы утверждаете, что не знали, что ваше оружие вообще собьет самолет? И вам обязательно надо было испытать его на таком объекте?
   - Он говорил о камне в космосе; только в сокращенном интервью получается, будто это был тот самолет.
   - Вы обвиняете нас в намеренной... э... в умолчании о существенных фактах несекретного характера с целью... э... обмана общественности?
   - Не знаю, что для вас секретно, но в общем, извините за дерзость, да.
   - Вы не считаете, что в такой свободной стране, как США, другая организация сразу опубликовала бы такие факты, если бы они были?
   - Надеялись сначала, но напрасно.
   - Мы немного отошли от темы, но наше время кончилось. Спасибо за откровенность...
   В общей атмосфере близкой победы над страшным врагом немногие поверили Бет. Многие назвали ее хитрой, дерзкой и удивлялись ее близкому к жестокости хладнокровию. Хотя на самом деле о хладнокровии и речи не могло быть. Особенно в начале интервью ей то и дело отказывал голос и раздавался нам уже слишком знакомый треск острой боли. Но другие, наверное, думали, что это просто связь плохо работает.
   Не только в Америке, даже в Германии верили в свободу прессы, как во что-то святое. Но некоторые задумались, и тут вдруг сообщили, что суд решил в пользу Гоулдберга и Ал будет похоронен.
   Многие изумились решению суда и сказали, что нельзя так упустить небывалый шанс для науки. И надо сказать, что я их вполне понимала.
   Я потом даже сказала Цвете:
   - Знаешь, Цвета, может быть, это очень жестоко, извини, но разве так важно, что делают с телом после смерти? Вот я всегда ношу в кошельке согласие на то, что если я погибну, можно использовать мои органы, чтобы помочь другим.
   Вдруг я подумала, что такие люди, как Смитсон и Волтерс, вряд ли использюут открытия на пользу другим. И еще вспомнила, что на этой же бумажке в кошельке я добавила, что если умру в России, то хочу, чтобы меня похоронили в русской земле. И про Ульрикины пальцы почему-то вспомнила.
   - Нет, Цвета, забудь, что я только что сказала! Не надо отдать его!
   - Знаешь, Сусанна, нам еще и хочется, чтобы люди признали, что мы... им подобные, что ли. Не просто новое явление, а новые знакомые. Ты же слышала, что нет такого закона, который запрещал бы убить инопланетянина. Пастор Гоулдберг же добился, чтобы хоть какие-то человеческие права признали и для нас.
   Очень нас злили неофициальные, но неумолкающие намеки на то, будто Гоулдберг победил только потому, что суд боялся обвинений в антисемитизме.
   Большой шум поднялся после известия о том, что на похороны прилетят еще три такие же летающие тарелки с сорока восьмью пришельцами. С невредимым "оружием"! Многие требовали "остановить это безумие". Но поскольку приезжало больше любопытных, чем уезжало осторожных, никто из ответственных за это не видел смысла в том, чтобы остановить прилет остальных пришельцев.
   Только Россия тоже не хотела упустить такой шанс для своей науки, а может быть и для разведки. Цвета мне рассказала, что с их товарищей в России взяли обещание вернуться после похорон в Россию, и не выдавать американцам военных тайн России, а за это обещали не вредить им.
   - Ну что ж, - сказала Цвета, - мы и так не собирались пересказывать никому какие-нибудь военные тайны, а познакомиться с русскими людьми очень хотим.
   - Только вы уже наболтали нам про самолет, например, про Смитсона, а теперь про русских...
   - Это же то, что случилось лично с нами! И никто не запрещал нам об этом говорить. Но мы же не передаем вам какие-то разговоры, которые случайно услышали, и тем более чужим разведкам или СМИ не рассказываем! Настолько мы уже поняли земные порядки.
   Я предполагаю, что с Америкой Россия тоже как-то договорилась, но это всего лишь догадки. В СМИ даже не упомянули, что не все четыре "тарелки" находятся где-то на Аляске.
   За день до похоронной церемонии город сотрясло несколько подземных взрывов. Официально никто не знал, что это было, но Бет нам сказала:
   - Да это, наверное, наше оружие испытывали.
   - Вы не боитесь, что им же в ваших будут стрелять?
   - Оно совсем не работает при такой гравитации! Оно же для космоса расчитано. Никуда здесь снаряд не полетит, а сразу упадет глубоко в землю, а там и взорвется. Это, видимо, и случилось. Вообще-то мы им давно объяснили это, но они, видимо, решили сами проверить. Ну ладно, я не думаю, что это очень вредно, хотя кто их знает, ваши тела...
   - А как вы думаете, завтра все будет нормально?
   - Честное слово, понятия не имеем. Вернее, нам кажется, что завтра случится для нас что-то очень важное, может быть и страшное, но в конечном итоге то, что надо. Потому, что Бог с нами и любит нас. И вас тоже. Вернее, сначала вас, а нас к вам присоединил. Как раньше язычников к Своему народу.
   "Оставьте эти богословские подробности для Ульрики", подумала я.
   Вечером прилетели три остальные тарелки, а на следующее утро наконец-то похоронили бедного Ала. Передавали это событие в прямом эфире.
   Гроб был обыкновенный, деревянный. Пастор Гоулдберг говорил у открытой могилы о том, что Ал любил Землю больше, чем многие из землян, потому что любил Бога. И поэтому правильно и нужно дать и его телу место в Земле. Закончив проповедь, он обернулся к шестидесяти трем цветам и громко произнес над ними слова древнего благословения: "Да благословит тебя Господь и сохранит тебя..."
   Когда он опустил руки, на полсекунды на Ульрикином телевизоре пропали и изображение, и звук. Когда телевизор опять заработал, пришельцев на кладбище не было. Только их загогулистые следы украшали снег.
   Пастор явно был испуган, а зрители - более вежливого слова я для них не найду - еще больше. Первым пришел в себя пастор. И начал молитву.
   - Господи... мы, так сказать, испуганы, мы не понимаем, что это такое, почему Ты так сразу и непонятно отнял у нас этих пришельцев, которые мне уже стали друзьями, и... Ты ли вообще сделал это, или кто-то другой, может быть и против Твоей воли... они Тебя любили, они были готовы страдать за Тебя... если я не очень сильно ошибаюсь... Господи, пожалуйста будь с ними, где бы они теперь ни были... если можно... и с нами и со всеми, кто их любил. - Отче наш, сущий на небесах...
   Я сказала хриплым голосом:
   - Он совсем не похож на американского проповедника.
   - А на кого?
   - На человека. Он мне нравится.
   Я заплакала. Ульрика прижала меня к себе. У нее тоже намокли ресницы.
   Быть человеком
   Очевидцы потом рассказали, что пришельцы сразу, в один миг исчезли, и не было никакой вспышки и никакого звука. Ученые говорили, что материя, если и может пропадать, то не бесследно, а превратиться в энергию. А здесь никакой лишней энергии не появилось, наоборот - пропала еще и энергия радиоволн. Одни говорили, что это значит, что материя не пропала, а куда-то перенеслась. Другие обозвали их выводы псевдонаучными, но сами тоже не знали объяснения.
   И верующие тоже объяснить происшедшее не могли. Были голоса, говорящие, что это доказывает оккультную природу цветов и что было большой ошибкой Гоулдберга связаться с ними. Однако их было меньше, чем я ожидала. Многие даже из тех, кто считал цветов по меньшей мере подозрительными, говорили, что Гоулдберг сделал все правильно. Поразительно, что многие из тех, кто и по другим вопросам были наиболее согласны с Ульрикой, заявили, что "не могу доказать, но почему-то уверен, что многих из них мы еще встретим в раю".
   Ульрика было тяжело, как и мне, но кризиса веры у нее на этот раз не было. Даже скорее наоборот. Испуг и непонимание толкали ее в "объятия Отца", как она выражалась. Я же просто заставила себя жить дальше, и пыталась попасть как можно скорее опять в любимую Россию.
   В России, кстати, смотрели на происшедшее совсем по-другому. Об этом мне однажды по телефону говорила подруга из Петербурга. Там было общепринятое мнение, что американцы заранее запланировали исчезновение ни в чем не повинных пришельцев. А то, что они ни в чем не виноваты, подтверждалось неизвестно откуда взятой полной версией интервью. Только там почему-то вместо "что-то вроде оружия" перевели "выглядит как оружие", вместо "чтобы познали любовь" - "чтобы научились любви", и часть про веру и они сократили.
   В Германии я об этом слышала только однажды, что "Россия осудила США за то, что они якобы "валили вину на невиновных и обманывали народ", и выдвинула ряд своих "фактов" для реабилитации пришельцев. В то же время, однако, она до сих пор не признает никакого своего сотрудничества с пришельцами."
   Весной американцы извлекли замерзшие трупы из самолета, наводнили мир страшными картинами и установили, что причиной аварии было вовсе не присутствие цветов. Дело - если этому можно верить - в том, что у пилота запоздало начало сказываться то же отравление, что помешало иным принять участие в злосчастном полете. Может быть, при ясной погоде он и успел бы передать руль второму пилоту, но в бурю он не смог это сделать. Еще говорили, что большинство находящихся в самолете людей умерли сразу, а всего человек десять были только ранены и прожили еще пару суток. Среди них была девушка, которая написала записку, из которой Ульрика делала вывод, что она обратилась к Богу, а может, и не только она. Но это было всего несколько строчек, и Бог был упомянут однажды.
   Я вообще впервые подумала о том, что там ведь были и девушки, раз они есть в американской армии. Конечно, какая разница, разве жизнь девушки ценнее жизни парня, но все-таки...
   Попасть в Россию мне удалось в конце августа. С новым паспортом я поехала в гости к подруге в Петербург. И хорошо, что у меня был новый паспорт, потому что отношения с Америкой после исчезновения пришельцев были довольно-таки холодные, и американский штамп в паспорте вряд ли понравился бы пограничникам.
   Но в России тоже творилось что-то жуткое. Курс рубля опять быстро падал, цены подскочили, во многих магазинах были пустые полки или - хуже - товары стояли, но продавцы говорили, что продать их не могут, пока не знают новые цены.
   И тут у моей подруги сломалась зажигалка для газовой плитки, и так как я все равно собиралась погулять по городу, я сказала, что заодно и куплю спички.
   Это оказалось не так просто. Может быть, я заходила не в те магазины, но во всяком случае спичек там нигде не было.
   Итак, я зашла в очередной магазин и спросила у одной из продавщиц, есть ли спички.
   - Здесь нет. Если есть, то в соседнем отделе. Света, у нас есть спички?
   Света была невысокая девушка с круглым лицом, аккуратно постриженными, короткими волосами медового цвета и большими светло-коричневыми глазами. Она была накрашена в меру и со вкусом и носила зеленый шерстяной костюм с узкой юбкой ниже колен. В открытом воротнике виднелся простой крестик. На лице, как у многих, выражались и усталость и следы страдания, но в глазах светилось живое тепло любви.
   - Нет, спички кончились. Но зажигалки есть. Только я не знаю...
   В голосе почуялось что-то очень знакомое.
   - Цвета?!
   - Сусанна!
   Она схватила мои руки. Я в первый момент хотела отдернуть их, но зря - ее пальцы были теплее моих.
   - Цвета, ты совсем русская стала. И это тебе идет. Будто так и надо.
   - Это потому, что так и надо.
   Некоторое время мы просто стояли, держась за руки через прилавок. Потом Света сказала коллеге, которая смотрела на нас с любопытством:
   - Люда, можно я отпрошусь на сегодня? Тут совсем особый случай. Эта девушка - старая знакомая.
   - Иди, ради Бога! Сегодня как-то очередей нет, не то что вчера.
   Света обернулась ко мне:
   - Сусанна, я сейчас иду. Я быстренько к начальнику.
   И она исчезла за дверью.
   - Вы правда знали Свету раньше?
   - Правда.
   - Только будьте с ней осторожны и не пугайтесь. Знаете, Света, она... она тяжело болела, она очень многое не помнит... словом, не слишком надейтесь найти ту Свету.
   - Вы можете рассказать поподробнее?
   - Это болезнь такая, довольно редкая, но говорят, именно в последнее время в России было несколько очень похожих случаев. Частичный провал памяти. Видимо, она раньше была очень умная и образованная?
   - Да, она всегда очень внимательно слушала телепередачи...
   - Это и видно. Их-то она помнит лучше некуда. Зато совсем не помнила, как выглядят самые простые вещи, читать и писать не умела и даже собственную фамилию и отчество не знала, только имя. Иногда до сих пор она радуется как ребенок, когда видит вещь, которую помнит. Куртку, шарф, паспортную фотографию, рюкзак... И помнит она какие-то странные вещи, спальник, например, помнит, а обычное одеяло - нет. Бедная Света... никто так и не мог установить, откуда она и как она здесь оказалась. Она появилась вдруг в январе, без документов, без теплой одежды, без всего, и объяснить ничего не могла. Наш батюшка с семьей взяли ее к себе домой, добрые люди... Теперь она уже почти в порядке, но про прошлое так ничего и не известно. То есть, она его не только не помнит, она там действительно немножко помешана. Говорит, что все помнит, но не может объяснить; что действительно не видела таких вещей никогда, и то, что видела, видела "другими глазами". И что не хочет пока больше говорить, чтобы не навязались журналисты. А... девушка, кем же она была на самом деле?
   - Знаете, если она сама не хочет сказать больше, то оставьте лучше ее прошлое. Она, наверно, отлично помнит, и ей от этого больно. Она правда цивилизации не видела, только слышала по радио. И от телевидения она могла слышать только звук. И фамилии и отчества у нее не было. И документов никаких никогда не было. Зато совсем другие вещи, которых здесь нет. Спальник и все остальное они у меня видели, я была там в туристическом походе. Потом пришли цивилизованные люди и совсем по-цивилизованному разгромили их жилище и убили одного из них. Но как она потом оказалась здесь, я понятия не имею.
   - Она что, чеченка, что ли?
   - Никакая они не чеченка и вообще не враг, и теперь вообще уже совсем русская.
   - Но если русские убили ее друга...
   - Не русские, а американец.
   - Ничего не понимаю, на русской территории, что ли?
   - На бывшей русской территории...
   - Боже мой, как сложен мир! Значит, она правду говорит... Хорошо, я больше лезть не буду. И другим скажу.
   - Спасибо большое.
   Наконец вернулась Света.
   - Пошли?
   - Пошли.
   Мы покинули магазин и погуляли по центру Петербурга.
   - Цвета, ты расскажи, что случилось? Как ты здесь оказалась? Мы видели, как вы исчезли с кладбища, а больше ничего не знаем.
   - Когда пастор нас благословил, я вдруг попала в такую тишину - я подумала, что наверное, это и есть смерть. Сначала к тому же было такое ощущение, будто тела у меня нет. Но потом я услышала звуки - это были машины - и почувствовала холод. Понимаешь, в последний раз мне было холодно лет двенадцать назад, в космосе. А звуки я вообще никогда раньше не слышала. И теперь у меня было человеческое тело и я сидела на снегу...
   - Ты была без одежды?
   - Я была одета и вполне по-русски, и подстрижена и даже накрашена слегка. Но без пальто. Недалеко от меня стояла маленькая девочка и очень удивленно смотрела на меня. "Откуда вы взялись?" спросила она. Я удивительно быстро поняла, как пользоваться своим новым телом и голосом. Даже звук "р" почти сразу получился, и я каждый звук узнала, что удивительнее всего. Через минуту я уже могла сказать ей нормальным русским языком, что сама на знаю, как сюда попала. Она была очень ласковая и терпеливая и почти не боялась. Спросила: "А вы не исчезнете опять?" - "Нет, мне кажется, это навсегда. А где я? В каком городе?" - "В Петербурге. А где вы живете?" - "Нигде пока." "А вещи?" "Нет у меня ничего, кроме того, что на мне." Я полезла в карман и обнаружила там помятый, но чистый носовой платочек и пять рублей. Показала ей. "Ой... может быть, вы еще и есть хотите? И вам холодно?" - "Холодно, да." А хочу ли я есть, я еще сама не поняла. "Пойдемте к нам домой. Я живу здесь недалеко." Она повела меня в дом и позвонила в дверь. "Мама, не пугайся, я тетю привела, ей холодно..." Мама, конечно, очень даже испугалась. Но попросила меня войти и угостила чаем. Сначала, когда я увидела горячий дымящийся чай, мне стало страшно. Ведь мое прежнее тело просто растаяло бы от него. Но я пересилила страх и попробовала чай. И было так хорошо! Здорово быть человеком, правда ведь?
   - Ну...
   - Сначала она меня ни о чем не расспрашивала. Спросила только, как меня зовут. Я сказала, что Цвета, но она стала звать меня Света. Ничего, хорошее имя, правда ведь? И она сказала, что могу звать ее Лена, а дочку зовут Таня. Был еще сын Женя - грудной младенец. Он потом тяжело заболел, в апреле... до сих пор не совсем ясно, не будет ли последствий...
   Света замолчала. Я спросила:
   - Ты у них жила в то время?
   - Да...
   Я догадалась, что Света не одну ночь бдила, чтобы дать родителям хоть несколько часов отдыха.
   - А теперь? Ты все еще у них живешь?
   - Нет, теперь снимаю комнату вместе с Людой, она мне тоже много помогла потом. Давай зайдем, это здесь рядом.
   Комната была простая, среднего размера - около шестнадцати квадратных метров. В старом доме. Света согрела чай и угостила меня печеньем, которое она сама испекла. Оно было вкусное.
   - Цвета, покажи мне одежду, в которой ты здесь появилась!
   Света показала мне вязаную кофточку медового цвета и темно-серую прямую юбку. Юбка была потертая, и одна из трех золотистых пуговиц на поясе почти оторвалась.
   - Ой, как ты ее износила за эти месяцы! Долго ничего другого не было, да?
   - Да нет, такая и была.
   Конечно, в принципе, если инопланетянин может превращаться в человека, то почему не в одетого? А если в одетого, то почему не одетого в поношенную одежду? Но все же - почему-то поверить труднее.
   - Цвета, ты уверена, что появилась из ниоткуда в такой одежде?
   - Танечка видела... а что ты так испугалась?
   - Да нет, то есть да, испугалась. Я думала, что вдруг это чужое тело, то есть принадлежало оно кому-то другому вместе с одеждой и пятью рублями, а она как будто умерла, когда в нее вселилась ты... Но Танечка ведь свидетель, значит все в порядке. Да и никто ведь тебя не узнавал, верно?
   - Кроме тебя... Это было бы действительно ужасно, но это не так, это я и сама даже помню. Вокруг меня был чистый снег без единого следа. И наши прежние тела ведь исчезли бесследно.
   - А расскажи дальше, что было тогда у Лены.
   - Лена еще дала мне конфеты к чаю, а когда я откусила, я поняла, что правда хочу есть. Но об этом не говорила. Стала разговаривать с ней о единственном, что знаю - о телепередачах. Оказывается, она тоже не любит дешевые американские фильмы и дурацкую рекламу...
   Это впервые Цвета говорила мне о том, что ей не нравится.
   - А "Утомленные солнцем" она похвалила, помнишь, ты мне объяснила кое-что... особенно про конец, где ничего не говорят, а показывают Митю в ванне... Я и спросила, почему вот про смерть столько говорят, а про Вечную Жизнь - почти нет. Спросила, нет ли христиан среди тех, кто делает передачи.
   - Цвета, но она же, наверное, не верующая!
   - Верующая, еще как! Она - жена священника. Мы потом про веру долго говорили и про историю мира. Потом она угостила меня ужином. Я настаивала на том, чтобы есть только вместе с ней. Понимаешь, я же первый раз в жизни ела! Надо было смотреть, как это делается. Она спросила: "Я правильно догадываюсь, что вам идти некуда?" - "Правильно. Если вы подскажете, куда идти, я буду очень благодарна. Только у меня денег всего пять рублей и документов нет". Она только вздохнула. Потом сказала: "Нынешнее время... Такая образованная, и вот без всего остались. Но с помощью Господа мы вас куда-нибудь устроим. Кто вы по профессии?" "Никто... я совсем не образованная, я даже читать не умею. Ничего не умею. А то, что умела, теперь не могу по физическим причинам. Боюсь, мне надо совершенно заново научиться жить".
   - А ты здорово научилась, и так быстро! Они тебя не спрашивали, откуда ты и как сюда попала?
   - Спрашивают, и часто. А я говорю, что сказать не могу, откуда я, а как сюда попала, сама не знаю. Только отцу Николаю рассказала все. Он ведь меня крестил. Нельзя было ему голову морочить.
   - Он не подумал, что ты какой-нибудь там демон?
   - Знаешь, нет. Лене мы потом тоже все сказали, она испугалась. Сказала: "А ведь сатана умеет подражать доброму, а что, если так хорошо умеет?"
   - Прямо при тебе, что ли?
   - При мне. Но отец Николай сказал, что "надо быть поближе к Богу и слушаться Его, тогда и заметим, если что-то не так. Или в крайнем случае именно добротой и простотой победим врага. И про гостеприимство наоборот написано, что некоторые принимали ангелов". Сусанна, я просто не знаю, что делала бы без него. Ведь и правда трудно иногда не забывать о Боге. Ой, ты же неверующая, я забыла...
   - Ничего, я привыкла. Однажды меня Ульрика даже представляла так: "Это Сусанна, она неверующая, но с ней можно как с верующей, она все знает и не издевается, только вот сама не верит".
   - А почему не веришь?
   - Сколько раз объясняла!
   - А Кто, по-твоему, сделал так, чтобы я стала человеком и попала сюда и прямо к священнику, и тебя встретила?
   - А почему Он бросил тебя без пальто на снег и сделал так, чтобы первая подруга испугалась тебя и чтобы заболел ее ребенок?
   Когда я говорила про снег, ее глаза еще блестели благодарностью, и она была готова ответить. Когда я упомянула Женьку, ее взгляд потускнел. Но только на миг.
   - Не знаю... не могу же я знать за других. Но то, что он выжил, уже было чудо.
   - Если во всем положительном видеть чудеса, и отрицательное игнорировать, тогда конечно...
   К тому же я подозревала, что это чудо отчасти совершила она сама. А может быть, мне просто хотелось верить, что они все-таки кого-то спасли, после того что не смогли в прошлом ноябре.
   - А Цвета, скажи, ты не скучаешь по своему прежнему телу и образу жизни?
   - По своим скучаю только. Особенно по Кольке. Но теперь уже скучала бы столько же по здешней жизни, по Лене и отце Николаю и Тане и Жене, по Люде... даже больше. Я же сказала тебе раньше, что мы - искатели. А теперь вот - нашли.
   Она теплыми пальцами потрогала мои и опять сказала:
   - А как здорово быть человеком!
   Когда я приехала обратно в Германию, Ульрика пришла ко мне и сразу сказала:
   - Ты никогда не угадаешь, кто в Библейском Обществе в Нью-Йорке работает переводчиком русского языка.
   - Бет.
   Ульрика пошатнулась и упала на мою неубранную кровать.
   Потом, лежа, протянула мне фотокарточку. Там улыбалась симпатичная белобрысая американка. Она сидела у экрана и держала в руках огромный русско-английский словарь. А на каждой руке у нее было по шесть пальцев.
   На миг я подумала с ехидством, как сейчас будет реагировать Ульрика, когда она узнает, что Цвета стала православной. Но тут же мне стало ясно, кто сейчас про что должен узнать в первую очередь. Пошла к телефону и набрала чудовищно длинный номер, потом чудовищно долго ждала соединения...
   - Здравствуйте, извините, что так поздно, Светлану Николаевну можно? ... Цвета, привет, это я. Садись лучше, а то Ульрика тут у меня свалилась... Да нет, ничего страшного, наоборот. Она разыскала Бет.
   - Аллилуйя!
   - Ух ты, прям американка.
   - А я, может быть, скоро найду Кольку... так что ты молись... ой, я забыла, ты же...
   - Да брось ты, какая же я неверующая...
   Но когда говорила "брось ты", я вообще-то не имела в виду "урони трубку на пол".

К началу текста

Назад на главную страницу

   2-я книга Царств 21:20
   Книга Судей 3:15
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"