Мы с Грин во время отсутствия Лис в замке богов разговорились как всегда о достаточно интересных, но совершенно бесполезных вещах. Инопланетянка рассказывала мне про Аргонию, я о земных катаклизмах. Получался весьма бессвязный, но забавный и познавательный разговор. Иногда мы рисовали совместные гигантские полотна, от которых приходили в ужас и тут же затирали их ластиком. В конце концов, в подаче любого материала многое зависит от расставленных акцентов. Одни и те же события можно пересказать совершенно с разными интонациями, абсолютно ничего не перевирая. Дальше идёт уже непосредственная работа над информацией. Если скажем, на нашем полотне присутствуют и жёлтые и синие, то мы, прежде всего, должны определиться с тем, за кого мы собственно радеем. Грин нравился синий цвет, поэтому синих мы причислили к нашим и начали разбираться в сражении. Понятно, что героика синих и невежество, а местами и варварство жёлтых нас просто потрясали. Жёлтые казались нам отвратительными и никчёмными. Иногда мы даже не понимали, за что они воюют. Если синие были симпатичны изначально и радели за идею, ведь синими бывают и глаза и море, то жёлтый цвет казался нам абсолютно примитивным и необузданным. Более того, он напоминал нам пору увядания. Иногда мы перекрашивали фигурки, чтобы внести в наши размышления хоть какую-то интригу, то от этого синие не становились менее приятными. Сражение мы описывали крайне правдиво, впрочем, сквозь беспристрастность подачи нашего материала проступала праведность синих и безумство жёлтых. Причём, синие умирали как герои, между тем жёлтые гибли как отпетые злодеи. Описав сражение, мы обнаружили, что некоторые места в нашем историческом трактате крайне раздражительны. Раздражение было связано с жёлтыми. Одно упоминание о врагах вызывало в нас аллергическую реакцию. Я предложил, чтобы придать материалу наибольшую выразительность отбросить незначительные факты, касающиеся жёлтых. И чем больше мы резали материал, тем ощутимей становилось, как синий цвет переполнял наши сердца. В итоге картина получалась радующей глаз. Жёлтые были окончательно втоптаны в грязь, а синие вознесены до небес.
И вдруг Грин вспомнила, что жёлтым бывает солнце. Этот факт нас крайне поразил. Грин начала рыться в мусорной корзине и выискивать положительные факты о жёлтых. И чем полнее и ярче открывались нам жёлтые, тем больше мы начинали ненавидеть синих, которые их истребляли в этой кровопролитном сражении. Героика синих казалось смешной. А поступки ужасали. Многое о синих из трактата пришлось убрать. Зато множество кусков, которые Грин нашла в мусорном ведре, мы вклеили и развили. Получилась целая ода золотой осени! Оказалось, что жёлтые бились не за какое-нибудь абстрактное море или глаза, а за свет, без которого нет, и не может быть самой жизни.
- А небо?! - воскликнула Грин. - Небо важнее солнца, без неба не будет и самого света. Синие сражаются за небеса!
Грин уже хотела снова полезть в мусорное ведро, но я её остановил.
- Эдак, мы никогда не закончим. А можно ли описать событие, не вставая ни на одну из сторон? Не деля поступки на хорошие и плохие, а людей на добрых и злых? - спросил я. - Ведь получается так, что у каждого есть своя правда. Как тогда сохранить объективность?
- Объективности просто-напросто не существует, - быстро ответила Грин. - Нельзя же допустить, чтобы события записывала какая-нибудь бессердечная машина. Любой независимый наблюдатель рано или поздно невольно начнёт сочувствовать тем или иным. Это неизбежно. А как определить справедливость поступков, не зная их предысторию? К примеру, мы осуждаем преступника, который совершил убийство. В зависимости от мотивов преступления у нас будет меняться отношение к преступнику. Но мотивы не отменяют убийства. Ведь так? Однако, разбираясь в деталях, которые толкнули человека на этот крайний поступок, мы можем полностью его оправдать, или же идя по цепочке причин и следствий вернуться к первородному греху Адама и Евы. В любом случае мы вынуждены совершать некий достаточно случайный срез и оценивать события, полагаясь на свои представления о мире.
- Получается, правы и синие и жёлтые в том, что так безжалостно истребляют друг друга? - спросил я. - Ведь если взглянуть глазами непредвзятого наблюдателя, то всё это напоминают страшную давильню человеческих душ. Причём, и на той и на этой стороне есть и святые и злодеи.
Получается, что если мы скажем будем рассматривать историю с точки зрения каких-либо частных судеб, то опять же получим ту же субъективную картину, потому как всегда и в любые времена можно отыскать благополучного персонажа и персонажа неудачника, негодяя и благодетеля. В зависимости от целей, которые преследует историк или общество, из колоды можно выдёргивать те или иные козырные карты. Таким образом, история вообще превращается в хитроумную мозаику, которую в зависимости от калейдоскопа можно рассматривать всякий раз в новых и неповторимых деталях, поражаясь своим открытиям. А как же тогда быть с идеалами?
- Аргоны в таких ситуациях считают правым того, кто победил, - ответила Грин.
- Взгляд на мир с позиции силы, - ухмыльнулся я. - Где-то мы уже это проходили. Впрочем, у богов и не может быть иного взгляда на мир.
- Это почему ещё? - удивилась Грин. - Я, к примеру, придерживаюсь совершенно противоположного мнения. Сила - не самое грозное оружие. И всякая победа может оказаться пирровой.
- И какое же оружие является самым грозным? - поинтересовался я. - Уж не женская ли слабость?
- Всё-то мы знаем о женщинах. Но ты забываешь, что большая половина человечества - как раз те самые женщины, - улыбнулась Грин.
- Ты меня интригуешь.
- Вовсе нет. Человека не нужно побеждать. Куда разумнее убедить его лить воду на твою мельницу. Причём убедить так, чтобы он сам поверил в разумность своего выбора. Создание иллюзий - самое мощное оружие современности, игра на человеческих страстях. Оно никого не убивает, но навсегда устраняет конкурента на твоём пути.
- Жестоко, - заметил я.
- Никакой жестокости. В таком случае любое воспитание можно с такой же лёгкостью отнести к проявлению жестокости. Ведь почти каждый ребёнок ежедневно подвергается родителями всевозможным нравоучениям. В него вбиваются достаточно сомнительные программы поведения и развития, вместо того чтобы предоставить ему полнейшую свободу выбора. В дальнейшем маленький человечек попадает под пресс законов улицы, школы, преподавателей, всевозможных авторитетов человечества. Изнасилованный ребёнок выходит мир совершенно ошарашенным и обезличенным. Т.е. что в нём остаётся от того милого и улыбчивого крепыша, который писал под себя, лёжа в кроватке? И кто сказал, что программа, заложенная в человека, верна? Если бы она была верна, никому бы не пришлось гоняться за преступниками, да и вообще никому не пришлось бы никого побеждать.
- Значит, нет никакой надежды? - обречённо спросил я.
- Этого я не говорила, - возразила Грин. - Посмотри в небо. Здесь в Звездограде оно особенно сказочно и бездонно. Человек - такая же вселенная. Он содержит в себе всю гамму страстей и добрых и злых. И они никуда не уходят на протяжении всей жизни. Они всегда с нами. Культура, воля, сознание подавляют в нас либо зло, либо добродетель. Остаться человеком, не смотря ни на что, разве это не цель желанная?
- Возможно ли? Сама же говоришь - играть на человеческих страстях в крови аргонов. И мне неприятно осознавать, что мной кто-то манипулирует, какими бы святыми ни были его замыслы. Я хочу знать все подводные течения.
- Ты хочешь быть богом, Григ. У тебя это в крови. Нести в себе всю печаль и ликование мира, - Грин вдруг сделалась грустной. В её глазах появилась та пронзительная глубина, которая заставляла бешено стучаться моё сердце.
Грин посмотрела мне прямо в глаза. Мне показалось, что я падаю. Нет, не падаю, парю над миром. Передо мной проносятся страшные исторические события с невообразимой быстротой. Беспросветные бои за место под солнцем. Вот кто-то упал и выронил меч, вот глаза потерявшей всякий разум женщины, ликование победителя. В груди как ком нарастает невыразимая и нескончаемая печаль. Кто-то перематывает ленту назад. Крик ребёнка ознаменовал рассвет. Вот он делает первые шаги, влюбляется в рыжеволосую девчонку, совершает первые ошибки, учится постигать, бежит босиком по росе... У могилы сидит безутешная мать, но и она уже мертва. Чёрные вороны летят над полем, усеянным горами трупов. Шатаясь мимо них, идёт одинокий воин. Почему-то его силуэт кажется мне знакомым. Неожиданно я оказываюсь позади него, в руках у меня вырастает меч. Сердце холодеет. Я не вижу лица. 'Убей его со спины! - доносится до меня чей-то пронзительный крик. - Или он убьёт тебя' Всё внутри меня протестует против этого. Я подбегаю к одинокому воину и трогаю его за плечо. Ко мне поворачивается Стар, и я ощущаю, как меч проходит меня насквозь. 'Почему?! - слышится какой-то далёкий и нереальный возглас'. Темнеет в глазах. Небо сливается с землёй и кружится в сплошном вихре. Лабиринт уносит меня куда-то прочь. Наверх. Вот они глаза Грин, сумрак комнаты, горящий камин...
- Что это было? - едва отдышавшись, спросил я.
- Планета Эпос, - ответила Грин.
- А причём здесь Стар? - удивился я.
- Он там воевал.
- Но я как будто погибаю от его меча...
- Ты был мной, Григ.
- Вы встречались со Старом раньше? - задал я самый глупый вопрос, который пришёл на ум.
- Только один раз, - ответила Грин. - Но Стар почему-то меня узнал. Он что-то кричал и тряс кулаками. Твердил, что не убивал меня. Он упомянул твоё имя, но я ещё не была с тобой знакома. Он крикнул: 'Что я скажу Григу?!' Представляешь, как меня разразил гром, когда я узнала от Странника о твоём существовании.
- И что случилось дальше?
- Ничего особенного. Боги не умирают, - сказала Грин. - Когда я очнулась, Стара уже нигде не было. Я встала, поправила кольчугу и зашагала в сторону солнца.