Шматок Дарья Алексеевна : другие произведения.

Ожерелье Артемиды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Легенды об амазонках известны с древних времен. А как могло появиться царство воинственных женщин? Что заставило их жить независимо, как складывались их обычаи, непохожие на другие народы? Здесь я попытаюсь дать ответ.

  Глава 1. Праздник Богини
  В первый день весны все жители города Феры собрались, по обычаю, на стадионе возле храма Артемиды. Каждый год в этот день чествовали древнюю и вечно юную богиню, дарующую женщинам счастье материнства, их детям - здоровье, подрастающим юношам и девушкам - силу и ловкость, стадам и лесным зверям - изобилие.
  И какой еще день мог быть угоднее для праздника Богини-Девы, как не этот, когда леса и склоны гор снова покрывались молодой листвой, и птицы, вернувшиеся из Блаженных Садов Гесперид, славили в рощах весну, как бы подавая людям пример! Ибо все знают, что Богиня добра, и радуется вместе со своим народом, когда к ней поднимается дым от сожженных жертв и драгоценных восточных благовоний. Но в любое мгновение дочь Зевса может пожелать и иной жертвы - и даже верховная жрица Нерта не знает, на кого падет выбор. Богиня всегда выбирает сама. Потому-то во главе процессии, сразу за живой ланью, пойманной специально для этого праздника, и шествовали, направляясь к стадиону, десять красивых девушек. Каждая из них готова была сегодня пролить свою кровь на испытании, посланной Богиней, и ни одна не знала, какую нить сегодня выпрядут для них Мойры.
  Все девушки были стройны и гибки, точно ветки молодой ивы - дерева, посвященного Артемиде. Их фигуры легко было рассмотреть, потому что одежда каждой из них состояла лишь из набедренной повязки, вышитой серебром, да другой повязки, на груди, отнюдь не скрывающей ее очертаний. На ногах у них всех были одинаковые сандалии с высокой шнуровкой, с ремешками из змеиной кожи. Голову каждой из них венчал хрустальный лунный серп, сверкающий на солнце. И такие же знаки повторялись на кольцах, серьгах, браслетах и ожерельях, буквально звеневших при каждом их движении. Там были все знаки Артемиды - полумесяц и всевидящее око, и фигурки ланей, медведей и вепрей. Не для одной лишь красоты надели их девушки сегодня! Эти украшения принадлежали к числу священных предметов, и носить их могли только жрицы, призывающие милость богини.
  Только одна девушка осмелилась пренебречь талисманами. Она была самой высокой из десяти, черноволосой и при этом удивительно бледной, то ли от природы, то ли от скрытых переживаний. Из всех украшений-амулетов на ней был лишь обязательный хрустальный полумесяц, и волосы были не уложены в сложную прическу, как у ее подруг, а заплетены в простую косу. И, в то время как ее подруги, проходя по главной улице Феры, приветствовали улыбками и радостными возгласами стекающийся к стадиону народ, идущая последней не улыбнулась ни разу, как будто ее угнетало нечто, не позволяющее ей радоваться, и она слышала хлопанье нетопырьих крыльев Кер-бед над своей головой. И те, с кем невольно встречался ее взгляд, спешили отвернуться и поспешно смотрели вперед, где шествовали в сиянии драгоценностей и в блеске собственной красоты ее подруги.
  Ибо всех их без преувеличения можно было назвать прекраснейшими девушками Феры, других не брали в жрицы Артемиды. И наготу их молодых тел не портили даже шрамы, пятнавшие почти всех, рассекавшие у кого грудь, у кого плечо, ногу или спину. Напротив, они свидетельствовали об особой святости жриц, именуемых еще Лунными Девами. Каждую весну они в этот день посвящали свою жизнь и кровь Артемиде. Порой случалось, что Богиня не довольствовалась кровью из ран и брала жизнь одной из девушек, чтобы та стала нимфой, одной из ее постоянных спутниц. На ее место неизменно находилась другая. Служба Артемиде не была пожизненной. Если гибель или тяжелое увечье счастливо миновали жрицу, она могла выйти замуж, если не хотела остаться в храме навсегда. Большинство так и поступали, как только начинали утрачивать гибкость, свойственную лишь ранней юности, и не могли больше участвовать в испытаниях. Но даже бывших жриц жители Феры чтили всю жизнь, к удивлению обитателей других царств. Не раз можно было видеть, как уже немолодая, вполне обычная на вид женщина укрощает пьяного буяна, так что тот после будет рад пробить лбом дубовый настил на полу, умоляя ее о прощении. Ибо для людей она на всю жизнь остается Лунной Девой.
  И горожанам, собравшимся на стадионе, не приходило в голову оскорбить даже брошенным вскользь замечанием жриц, чья умащенная маслом кожа матово блестела, подчеркивая игру мускулов, не вздымающихся хвастливо, как у воинов, но переливающихся при каждом движении мягко и упруго, как у крадущихся пантер. Да, жрицу Артемиды нельзя оскорбить безнаказанно! Не только она может после праздника разыскать дерзкого, но и сама Богиня накажет того, кто оскорбит ее служительницу. На следующей же охоте затупит его копье, а навстречу пошлет кабана или медведя вместо жирного оленя. Или осрамит перед женщинами, и ходи потом как терпеливый вол, пока не вымолишь прощения у оскорбленной... и, говорят, бывало!
  Первая девушка - со стянутыми в тугой узел темно-рыжими волосами, чем бронзовый блеск на солнце отливал ярким золотом, с огромными зелеными глазами, - поравнялась с помостом, где сидел царь Геланор с царицей Клименой, их старший сын и наследник Левкон и двое младших, еще мальчики. Девушка окинула царскую семью долгим взглядом и приветствовала взмахом руки. Царевичи в ответ помахали ей, а царица закрыла лицо покрывалом. Геланору обычай не позволял выражать свои чувства, но и он беспокоился в этот праздник Артемиды не меньше, чем в последние три года. Рыжеволосая девушка была их с Клименой дочь, царевна Эйрена.
  А она тем временем подошла во главе своих подруг к алтарю Артемиды, над которым возвышалось ее первое изображение, сплетенное из прутьев ивы раньше, чем люди научились лепить изваяния из глины и вырезать из камня или дерева. Она и выглядела невероятно древней, это почти черная от времени, а также от масла и крови жертвенных животных фигура, только что обильно политая кровью лани, заколотой верховной жрицей.
  Нерта, верховная жрица Артемиды, стояла тут же, держа в руках серебряную чашу с кровью лани. В отличие от молодых жриц, она была одета в длинное черное одеяние без всяких украшений, кроме такого же лунного полумесяца, как у них. Длинные полуседые волосы жрицы рассыпались по плечам, как львиная грива. Но ее темные глаза сверкали ярче всех камней, а смуглые руки держали тяжелую чашу без видимых усилий.
  Подойдя ближе, Эйрена протянула руки к изображению Богини и произнесла чистым и звонким голосом, не разу не дрогнувшим:
  - Артемида-Дева, приветствую тебя! Я, Эйрена, клянусь с честью пройти посланное Тобою испытание. Если тебе нужна моя кровь или моя жизнь - прими их. Я готова!
  Верховная жрица коснулась окровавленными кончиками пальцев ее лба, и девушка прошла мимо алтаря, к открытым воротам, ведущим на стадион.
  Вслед за ней к алтарю подходили остальные жрицы, одна за другой произнося те же слова клятвы:
  - Я, Аэлла, клянусь... - твердо проговорила вторая девушка, самая старшая из всех, с черными, до плеч, кудрями, развевавшимися вокруг ее головы, как грозовое облако.
  - Я, Фебея, клянусь...
  - Я, Пирра, клянусь...
  - Я, Леокадия, клянусь...
  - Я, Миррина, клянусь...
  - Я, Электра, клянусь...
  - Я, Тира, клянусь...
  - Я, Ксента, клянусь...
  - Я, Леда, клянусь... - последней произнесла мрачная девушка без украшений. Голос у нее был под стать внешности - низкий, почти как у мужчины, глубокий и печальный. Самой последней она получила от верховной жрицы кровавую отметину на лбу, и присоединилась к своим подругам. Дубовые, окованные бронзой ворота закрылись за ее спиной, и десять девушек остались одни на плотно утоптанной земле стадиона. Зрители, затаив дыхание, приготовились смотреть сквозь решетки, огораживающие его границы.
  На другой стороне стадиона тоже гулко стукнули створки ворот. И собравшиеся увидели, как навстречу девушкам выбежал, хлеща себя хвостом по бокам, огромный бык. Выбежал, приостановился, оглядываясь по сторонам, взрыл копытом утоптанную землю и бросился вперед, как живой таран.
  Это было царственное животное, без всякого преувеличения. Настоящей древней породы, уходящей корнями чуть ли не во времена титанов. Огромный - вдвое больше обычных крестьянских быков, с очень длинными рогами, расходящимися вбок подобно лире и сближающимися снова, - он внушил бы почтение и самому могучему воину. А перед ним стояли всего лишь десять девушек, безоружных и почти обнаженных.
  Однако рыжеволосая Эйрена первой шагнула навстречу быку, и на лице ее отражалась та же готовность, с которой она дала клятву перед алтарем. Она следила за быком внимательно и сосредоточенно, как воин во время поединка следит за каждым движением противника. И, когда приближающемуся тяжелым галопом быку осталось до нее совсем немного, царевна сама пробежала несколько шагов ему навстречу.
  Те, кто наблюдал это зрелище за оградой стадиона, охнули и затаили дыхание. Царь с царицей застыли, не отводя глаз. Со стороны поступок девушки казался безумием. Но нет, она прекрасно сознавала, что делает! Пробежав на одних кончиках пальцев, едва касаясь земли - каждая из Лунных Дев могла так пробежать по расстеленной ленте, не только не помяв ее, но и не сделав ни одной складки, - она взвилась в воздух перед самой мордой удивленного быка.
  Тот в последний момент вздернул голову, и концом рога все-таки задел руку устремленной вверх Эйрены. Но даже внезапная боль не помешала ей продолжить движение: прыгнув через голову быка, она приземлилась на его широченный загривок, такой мощный. что он вздымался горбом под бело-рыжей шкурой. Потом поднялась на ноги и встала на бычьей спине, точно это была простая бочка. На мгновение она замерла, загадочно глядя куда-то вдаль, поверх голов зрителей, и раскинув руки. С ее левой руки стекала кровь и тяжелыми каплями падала вниз, впитываясь в твердую землю стадиона, но девушка едва ли замечала это.
  Зато народ за оградой неистовствовал. Отовсюду доносились восторженные вопли, приветствия первой из Лунных Дев, праздничные славословия Богине, в какой-то момент - крики испуга, сменившиеся еще более восторженными. Но на помосте царской семьи было не до радости. Один лишь царевич Левкон было торжествующе вскинул кулаки, когда сестра встала на спину быку, да младшие братья, Аминтор и Меон, поддержали его радостным: "Эвоэ!" Но царица слабо застонала, увидев кровь дочери, и они умолкли под строгим взглядом отца. Пока рабыни растирали царице виски и давали вдохнуть благовония, она тихо обратилась к мужу, так что никто больше не слышал ее, даже сыновья:
  - Я все чаще думаю, правильно ли мы сделали, посвятив нашу дочь Артемиде. Скажи мне, Геланор: разве для того Богиня-Дева явилась мне во сне, когда я носила Эйрену, и велела отдать ее в храм, обещая ей в будущем великую славу и предназначение стать матерью сильного народа? В чем же ее слава - в том, чтобы плясать с быками, рискуя жизнью? Уже третью весну праздник Артемиды становится для меня черным! Сколько еще это продлится?
  - Успокойся, Климена, ведь на нас смотрит весь народ, - так же тихо ответил ей царь. - Я не меньше тебя беспокоюсь за нашу дочь. Но она в руках Артемиды, и, если Она не позволит, ни один бык не тронет ее. Мы не знаем, почему Богиня решила так, а не иначе, нам остается лишь смириться. Пока что воля Артемиды защищает Эйрену от гораздо большей опасности, и я с ужасом гляжу в будущее. Что будет через два года, когда истечет назначенный проклятым варваром срок?
  - Ничего не будет, если ты позволишь мне пойти войной на эти отродья змей и скорпионов! - воскликнул Левкон, услышав последние слова отца. - Только разреши мне собрать войско, и я вышвырну грязных зархитов обратно в пустыню, а самого царя Фойрага скормлю шакалам!
  - Замолчи, глупый мальчишка! - сквозь зубы прошипел Геланор, оглядываясь на готовую потерять сознание Климену. - Хотя бы о матери подумай: мало ей тревог из-за Эйрены, что с ней станет, если ты погибнешь? А с Ферой? Аминтор и Меон еще малы, кто будет защищать город, когда Фойраг, разгромив тебя, объявит нам войну? А так оно и будет, я видел его в бою, и знаю, как он могуч и как неустрашимы его воины, поклоняющиеся кровожадному Тифону, которого они зовут Зархом. Тебе никогда не победить Фойрага!
  - Нет, я... - запальчиво начал Левкон, но царь знаком велел его замолчать. Все вновь повернулись к стадиону.
  А тем временем Эйрена спрыгнула со спины быка и отошла к подругам, по-прежнему не обращая внимания на продолжающую кровоточить рану.
  Тогда навстречу быку вышла Аэлла, та, что следовала второй за царевной. Сейчас, когда она остановилась перед мчащимся навстречу животным, освещенная лучами солнца, она выглядела плотнее и тяжелее Эйрены - молодой крепкий дубок в сравнении с гибкой ивой. На первый взгляд даже казалось, что она не годится для игр с быком, где ловкость и быстрота важнее силы, ибо бык все равно сильнее даже самого могучего воина, не говоря уж о женщинах.
  Но впечатление было обманчивым. Когда бык уже приготовился подбросить вверх неподвижно стоящую перед ним девушку, та взметнула вверх, без разбега, свое мускулистое и вместе с тем женственное тело. Описала в воздухе изящную дугу, словно и в самом деле парила, а не падала вниз, и в прыжке ухватилась за позолоченные рога ринувшегося вперед быка. Замерла, прямая, как стрела, в стойке на руках. Бык остановился, почувствовав неладное, страшно заревел и затряс головой, пытаясь сбросить неизвестно откуда свалившуюся тяжесть. Однако Аэлла держалась крепко, ее сильные руки плотно обхватили кольчатые основания рогов, и бык только напрасно мотал головой и содрогался всем телом, продолжая реветь. Девушка чувствовала себя так, словно начинается землетрясение или словно она очутилась на палубе корабля в шторм, однако рук не разжимала. А потом собравшиеся за оградой, на зрительских скамьях люди увидели нечто небывалое до сих пор. Огромная рогатая голова быка повернулась вправо, и тот, снова взревев коротко и как-то удивленно, тяжелой рысью поскакал вдоль ограды, делая круг вдоль ограды стадиона, неся на голову Аэллу. И каждый раз, как только бык пытался свернуть в сторону, руки девушки вновь направляли его в нужную сторону, и он продолжал бежать по кругу.
  Когда круг был окончен, могучий бык тяжело дышал, словно пробежал, не останавливаясь, через все хеллинские царства. На губах его выступила пена, как у загнанной лошади, и он низко опустил голову, точно от стыда. Он равнодушно прошел мимо остальных жриц, и, казалось, не собирался останавливаться подчиняясь приказу Аэллы. Но той было достаточно. Поравнявшись с воротами, где ожидали ее подруги, она разжала занемевшие пальцы и вновь взмыла над рогами быка.
  Она приземлилась не сразу. Только через долгое-долгое мгновение, плавно приземлившись рядом с остальными Лунными Девами.
  - Это чудо! - воскликнула первой одна из них - кажется, это была Миррина, дочь придворного певца, сама сочинявшая баллады и песни, аккомпанируя себе на лире. Она всегда чутко воспринимала все, что было достойно стать воспетым в легендах. И то, что сделала Аэлла, было в ее глазах именно таким событием. Только что у нее на глазах произошло настоящее Чудо, и Миррина возвестила об этом первой, уже складывая слова, которые скоро станут песней.
  А народ уже услышал ее. И теперь Аэллу приветствовали еще яростнее, чем до нее Эйрену. Они тоже видели, что у них на глазах произошло чудо, достойное быть воспетым в балладах, которые люди будут помнить, быть может, всегда. В их глазах теперь Аэлла, укротившая огромного быка, способная парить в воздухе, подобно птице, стала героиней, полубогиней. И все слухи, что ходили об ее рождении прежде, теперь обрели для народа очевидное подтверждение.
  - Радуйся, Аэлла! - кричали ей из-за ограды.
  - Чудо! Чудо! Значит, Аэлла взаправду дочь северного ветра!
  - Аэлла, ветроногая Бореада! Смертная дева не смогла бы такого сделать!
  Девушка с гордым видом слушала их крики и поздравления, лишь слегка улыбаясь. Никто по ее лицу, покрытому золотистым загаром, уже заметным, несмотря на начало весны, не понял бы, о чем она думает, получив всеобщее признание в городе, где прежде встречала немало косых взглядов.
  А народ бушевал. Дружный, ликующий крик взмывал к небу и снова опускался, как грохот морских волн, разбивающихся прибоем о берег. Даже бык отскочил в сторону, косясь исподлобья на людей и взрывая копытами землю.
  Впрочем, изумление быка длилось недолго. Он еще был ошеломлен неслыханной дерзостью Аэллы, вздумавшей - и сумевшей! - направлять его, точно верховую лошадь. Но в медленном уме могучего владыки стад никогда еще не находилось места для страха ни перед кем, тем более перед этими хрупкими двуногими существами. Правда, одно из них как будто сделало что-то для него непонятное, но это лишь еще сильнее побуждало его броситься вперед, поднять наглое существо на рога и забодать. А когда бык видит перед собой возможного врага, бык не медлит, он атакует.
  Выстроившиеся перед ним полумесяцем девушки рассыпались по сторонам, легко уклоняясь от удара. Потом вперед выступила Фебея, высокая и статная, с короной светлых волос, и приготовилась, поджидая быка. Но внезапно ее отстранила мрачная Леда и бросилась вперед, под самые рога, нацеленные, как два копья.
  Все произошло так быстро, что никто не успел и вскрикнуть, не то что вмешаться. Резкое движение Леды разъярило быка еще сильнее, и он поспешно ударил рогами вбок, вправо, подбрасывая девушку. Но, сбитый с толку ее маневром, он ударил слишком рано, почти промахнулся и, вместо того, чтобы пронзить Леду обоими рогами сразу, лишь подбросил ее плашмя вверх, как куклу. Спина девушки мгновенно обагрилась кровью. Она упала жестко, как доска, и больше не двигалась, не то мертвая, не то оглушенная ударом.
  Бык уже разворачивался к ней - тяжесть его огромного тела не позволяла мгновенно обернуться вслед за жертвой. Но Лунные Девы уже окружили его, не давая приблизиться к раненой, а Пирра и Ксента вцепились с разных сторон в рога, едва не повисая на огромной голове животного. Бык мог бы, конечно, сбросить их, разметать ненадежный и хрупкий заслон. Но навстречу ему уже выбежала маленькая белокурая Леокадия и принялась кружиться перед самым носом быка. Она порхала вокруг, легко и беззаботно, словно не было никакой опасности. Порой пробегала под самыми грозно склоненными рогами, успевая увернуться в последний момент, и бросала быку цветы и ленты, выдергивая их из своей прически. Она всегда была веселой, и даже служба богине, требующая готовности в любой момент отдать жизнь, не тяготила ее. В смертельно опасной игре с быком Леокадия видела не поединок, как ее подруги, а танец, волнующий и увлекательный. И, кто знает, возможно, была права. Во всяком случае, ее чистую, молочно-белую кожу заметно реже, чем у других, пятнали шрамы от рогов.
  За оградой то и дело раздавались приветственные крики, хоть и не с такой силой, как во время торжества Аэллы. Люди еще были потрясены видением чуда, и белокурая дева не могла превзойти в их глазах грозную дочь северного ветра. Но и Леокадии досталось немало приветствий, звучавших, к тому же, особенно тепло и искренне, так как эту девушку любил весь народ. Особенно громко кричали юноши и молодые мужчины, бросая через ограду первые весенние цветы и расцветающие ветви деревьев, чего не смели делать ради ее подруг.
  А бык к этому времени почти так же устал от пляски Леокадии, как перед тем - от учиненного Аэллой принуждения. Он еще упрямо поводил головой, следя за стремительными движениями девушки, но едва ли понимал, что происходит, и чего, собственно говоря, от него ждут. И он даже не обратил внимания, когда на стадион вышли жрицы-целительницы и подняли на носилки еще бесчувственную Леду. А вскоре, утомившись, он беспрепятственно позволил себя загнать в огороженный выгул рядом со стадионом, где специально для праздника Артемиды держали лучшего быка, взятого на несколько дней от своего стада.
  Лунные Девы же, переждав приветствия толпы, прошли, не задерживаясь, в храм Богини, желая узнать поскорее, что с Ледой.
  Поравнявшись с одной из маленьких темных комнат, расположенных в глубине храма, они услышали строгий голос Нерты, верховной жрицы:
  - Что это ты надумала, глупая девчонка?! Вздумала бросить Богине под ноги свою жизнь, точно кость собаке! Разве такая жертва может быть угодна Ей? Богам полагается отдавать лучшее, что у тебя есть! Ух, взяла бы я сейчас ивовый прут и отстегала тебя, пока он не сломается, да, кажется, бык это уже сделал получше меня. Надеюсь, теперь это послужит тебе уроком?
  В ответ послышался слабый и горький смешок, потом голос Леды печально проговорил:
  - Я знаю, что Боги забирают лучших. Потому-то они и взяли Меланто ровно год назад, в этот самый день. Ты помнишь, как она умирала, жрица? Кровь пропитала землю там, где она лежала, и даже переложить ее на носилки было нельзя, не причинив еще больше страданий. Но она открыла глаза - не знаю, узнала ли она меня, - и попросила добить ее. Ты ведь сама учила нас, как можно одним движением мгновенно убить человека, нажав на определенные точки на его теле. Хоть на это твоя наука сгодилась! - слова Леды прервались сухим сдавленным всхлипом.
  - Такова была воля Богини, - непривычным для себя мягким голосом проговорила верховная жрица. - Она сочла, что Меланто более других достойна вечно танцевать перед Ней в кругу других избранниц, охотиться на зверей в тенистых лесах и отдыхать в прохладных гротах. Став вечно юной нимфой, она не узнает старости, болезней и других несчастий. Для нее сто лет промчатся как один день. А когда Богиня призовет тебя, ты вновь встретишь свою сестру, точно вы никогда не разлучались.
  - Я надеялась, что Она не заставит меня ждать слишком долго, - сказала Леда уже мягче; отчаяние уже ушло из ее голоса, осталась лишь печаль.
  - Ну, видно, у Нее пока что другие намерения для тебя. Смирись с этим. Может и случиться и так, что когда-нибудь твоя жизнь будет значить больше многих других. А, когда у тебя появится своя семья и дети, тебе станет не до воспоминаний о сестре.
  - У меня никогда не будет семьи и детей, - глухо ответила Леда. - Если уж Артемиде пока что не нужна моя жизнь, я посвящу себя ее храму. Ты примешь меня в ученицы, Великая Жрица?
  Нерта некоторое время молчала, как бы собираясь с мыслями. Потом произнесла, понизив голос, как будто боялась, что он выдаст ее истинные чувства, обычно тщательно скрываемые от всех посторонних:
  - Приму. Приму, моя девочка. Я уже стара и вряд ли доживу до того времени, как еще кто-нибудь из вас, молодых, предпочтет службу Артемиде радостям обычной жизни. А сейчас я пойду. Твои подруги ждут тебя!
  С этими словами верховная жрица открыла дверь, впуская удивленно переглянувшихся девушек, которым казалось, что они подошли совершенно бесшумно. Потом закрыла за подругами дверь.
  Леда лежала на постели ничком, ее спина, укрытая белым шерстяным одеялом, была сплошь перебинтована. Она была очень бледна, выглядела осунувшейся и больной. Но вошедших подруг она встретила улыбкой, какая не появлялась на ее лице со времени гибели сестры.
  - Что с тобой, Леда? - проговорила Эйрена, садясь прямо на пол, застеленный медвежьей шкурой; царская дочь не допускала никаких преимуществ перед своими подругами. - Зачем ты это сделала? Почему все это время держалась в стороне от нас? Неужели ты думала, что мы не поймем твоего горя? Ведь Меланто была и нашей подругой.
  - Она была моей сестрой, - тихо проговорила Леда. - Я думала, что вам легче забыть о ней. Боль не становится легче, если переложить ее на плечи чужих.
  - Но разве мы чужие? - Эйрена осторожно обняла раненую за плечи, в то время как Тира с Электрой осторожно расчесывали гребнями ее спутанные волосы. - Мы все сестры по службе Артемиде, все связаны общей кровью. И ты не должна быть одинокой, Леда. Даже когда ты станешь великой и грозной Верховной Жрицей, у тебя все равно останутся подруги, которым можно сказать обо всем.
  - Если только это не составляет священной тайны! - нараспев проговорила Леокадия, подражая торжественному тону Нерты. - Артемида не простит, если непосвященные узнают слишком много! - и расхохоталась, не выдержав паузы.
  Остальные Лунные Девы поддержали ее, хоть и более сдержанно. Даже на бледных губах Леды появилась слабая улыбка. Так приятно было после трудного и опасного испытания, сохранив всех живыми, посмеяться вместе и снова почувствовать себя не воинственными жрицами Артемиды, а самыми обычными подругами, собравшимися поболтать и пошутить в хорошей компании...
  
  Вечером после Испытаний с быками был большой праздник. Веселились на улицах и в своих домах жители Феры, и до утра горели костры, разносились громкие, немного хмельные голоса, на площадях кружились в танце мужчины и женщины, звенели струны лир и кифар, слышался мелодичный свист флейт. Один день и одну ночь в году строгая, неприступная Артемида смягчалась и покровительствовала человеческому веселью и человеческим страстям, как и другие, более снисходительные боги.
  В царском дворце тоже был праздник. Более чинный и пристойный, во всяком случае на первый взгляд, чем грубое веселье простого народа, но от того не менее радостный. В большом зале, стены которого были расписаны сценами охоты на всевозможных зверей, собралась вся царская семья и вся знать Феры. Мужчины и женщины в своих лучших нарядах удобно расположились, полулежа, на скамьях, покрытых пушистыми звериными шкурами и роскошными тканями, вокруг длинных столов, составленных вместе, ломящихся от обильного угощения.
  Царь Геланор и царица Климена возлежали на огромной шкуре необычного черного льва, убитого прошлой зимой их старшим сыном Левконом. На них обоих по случаю торжества были надеты белые одеяния с вышитыми на груди символами Феранского царства - красный бык и семь стрел Артемиды.
  Зал с наступлением вечера освещался светильниками, изображающими нимф, держащих в руках чаши с горящим маслом. Один из светильников стоял прямо за царским ложем, и языки пламени, поднимаясь вверх, бросали огненные отблески на светло-русые волосы царя, подхваченные золотым венцом, и его ухоженную бороду, на строгую темную прическу царицы, на буйные кудри Левкона, как две капли воды похожего на отца, и венчали солнечной диадемой царевну Эйрену, распустившую ради праздника бронзовые волны своих волос. Она успела вымыться и переодеться после Испытания, и сейчас, светлая, юная, выглядела как лесная нимфа в легком светло-зеленом платье, закрывающем руки. Такое она выбрала, вместо привычной короткой туники, не только ради праздника, но и чтобы скрыть свежую повязку на раненой руке.
  Упоминание о царской семье было бы неполным, если бы забыли юных царевичей Аминтора и Меона. Оба они, тщательно умытые и причесанные, сейчас были здесь, рядом со старшим братом, и оживленно болтали, вспоминая подробности сегодняшнего Испытания. Сегодня никакая сила не заставила бы их лечь спать. И родители сегодня снисходительно наблюдали за их стремлением быть наравне со взрослыми. Только вместо вина, хотя бы и разбавленного, мальчики все-таки пили разведенный в воде золотистый мед.
  По правую руку от царской семьи расположились военачальники и советники, затем лучшие командиры и воины, а также родовая знать. Хоть и не все из них имели личные заслуги, иные довольствовались славой своих предков, но не пригласить их на пир было бы оскорблением. А по левую сторону, следом за Эйреной, расположились ее подруги, Лунные Девы, не менее преобразившиеся по случаю праздника, чем она сама.
  Среди них не было одной лишь Леды, которой раны. полученные на Испытании, не позволили встать с постели. Да еще Миррина посреди пиршества оставила подруг, когда в зал вошел ее отец, придворный аэд Менетий. Она проворно подхватила спрятанную под ложем лиру и подошла к отцу, чтобы вместе с ним исполнить новый гимн Артемиде, которого еще никто не слышал до этого праздника.
  Это не было одно из распространенных сказаний о Богине-Деве: о том, как Она превратила в оленя и затравила собаками охотника, осмелившегося лицезреть ее обнаженной, или о том, как в гневе убила могучего Ориона, превзошедшего Ее в стрельбе из лука, после чего Зевс превратил его в созвездие. Нет, Менетий с дочерью воспевали Ее совсем иной. Не жестокую охотницу и убийцу - непорочную деву, чистую, как лунный луч, как прозрачная родниковая вода, хранительницу и заступницу всего живого. Она пробуждает жизненную силу во всех диких обитателях гор и лесов, когда прогремит первая весенняя гроза Ее отца, Зевса Громовержца, и когда Ее брат Аполлон вернется из Стран Гиперборейских, чтобы согреть Мать-Землю. Она, Артемида, помогает женщинам благополучно рожать детей и покровительствует юношам и девушкам, еще не знающим брака. Она танцует в кругу нимф и муз, которые и вдохновили сегодня отца с дочерью исполнить этот гимн. Она посылает удачу охотникам и выбирает, кому из ее зверей суждено пасть от метких копий и стрел. Она - владычица гор и лесов, и все живое славит ее в этот день!
  Струны двух лир пели согласно и звонко, как тетива на луке. Звучный, чуть приглушенный мужской голос переплетался с девичьим, высоким и чистым, а тот порой поднимался вверх, как песня жаворонка, и вновь камнем падал вниз, пережидая, когда придет его время.
  Хозяева и гости были в восторге. Царь первым снял со своего плаща пряжку из чистого золота в виде скачущей лошади, и вручил Менетию. Царевич Левкон добавил к ней кольцо, а царица своими руками повесила на шею Миррине серебряное ожерелье,изображающее извивающуюся змею с изумрудными глазами - Лунные Девы носили только серебряные украшения. По примеру царской семьи и многие из гостей предлагали аэдам подарки, но Менетий вежливо отказывался, отвечая, что, если бы он принимал дары от всех, давно стал бы богаче царя.
  После песни насытившиеся и слегка подвыпившие гости начали оживленную беседу. После гимна все еще были настроены на нечто необычное, с чем не приходится иметь дел в повседневной жизни. Речь зашла о подвигах Аэллы на сегодняшнем Испытании. Девушке удалось не смутиться, слыша, как превозносят ее победу над быком, называя ее героиней и прямо намекая на ее полубожественное происхождение.
  - Клянусь Зевсом Олимпийским, дорогая родственница, больше даже самым злым языкам не придет в голову сомневаться, что твоя мать говорила правду! - воскликнул Левкон, бесцеремонно перегнувшись за спиной отца, чтобы хлопнуть девушку по плечу. Аэлла в ответ столь же бесцеремонно дала ему подзатыльник, как в детстве, на что юноша только рассмеялся.
  На самом деле Аэллу никогда особенно не волновала тайна ее рождения, разве что в детстве, когда привлекает все необычное. Она не испытывала гордости по поводу того, что, возможно, она дочь бога, как и не страдала, когда кто-то сомневался в этом. Но сейчас ей вспомнилась давно умершая мать. Аэлла помнила ее все время тихой и печальной, погруженной все время в какие-то тайные мысли, к которым не было доступа никому, даже дочери. Она так и не оправилась после исчезновения двух сыновей-близнецов, пропавших при странных обстоятельствах, и почти никого не желала видеть. И всегда держала окно в своих покоях открытым, даже когда бушевали зимние вьюги.
  Внимание девушки привлек мужской голос по другую сторону стола - говорил молодой воин Ксанф, друг Левкона и такой же страстный охотник, как и он:
  - Три дня назад мы с друзьями видели кентавра на Таргеттской горе, великий царь. Уже четвертый раз за этот год...
  - Кентавра? - при этом слове царь Геланор сразу насторожился, лицо его побагровело, и в голосе послышалась едва сдерживаемая ярость. - Значит, эти полускоты, похитители детей вновь смеют появляться на наших землях? Что ты сделал, встретив его, Ксанф?
  - Мы с друзьями стреляли в него, но не попали - он был далеко и почти сразу исчез в зарослях. А неплохо было бы пристрелить его и отрубить руки, в назидание другим!
  - Да... похоже, что они забыли урок, какой мы им преподали двадцать лет назад, - глухо прорычал Геланор. - Хотел бы я заставить одну из этих тварей признаться, что они сделали с моими племянниками. К сожалению, кентавра нельзя взять живым, они слишком сильны и выносливы, а истыканные стрелами, как ежи, мало что могут сказать. Но нам, по крайней мере, удалось изгнать их за пределы Феры. Должно быть, теперь они узнали, что нам не до них, и осмелились вернуться!
  Аэлла побледнела, когда заговорили об ее братьях, похищенных кентаврами в раннем детстве. Гнев и скорбь зажглись в ее сердце, как всегда, когда речь заходила о тех событиях, хотя сама она в то время еще была слишком мала, чтобы понимать, что случилось.
  А вот Левкон думал об ином. Его больше волновали сегодняшние дела, чем прошлое, и он воспользовался моментом, чтобы продолжить разговор с отцом, начатый на стадионе:
  - Ты прав, отец: у нас есть враг поопаснее кентавров. Если мы победим его, сможем и кентавров загнать обратно в горы. В последнее время зархиты стали проникать на наши земли, по одному - по два. Скорее всего, это разведчики, высматривают, чем можно поживиться. Мы настигли некоторых и превратили в пищу для коршунов, но кто знает, сколько их было? Фойраг наверняка к чему-то готовится, отец. Мы должны ударить первыми!
  Но Геланор в ответ покачал головой, сурово нахмурив брови. Если упоминание о кентаврах вызвало в нем ярость, то при мысли о свирепых варварах, вторгшихся в хелленские царства пять лет назад и до сих пор нависающих над Ферой зловещим кривым мечом, царь заставил себя успокоиться. Это была угроза, с которой пришлось научиться жить бок о бок, и легкомыслие старшего сына огорчало Геланора, хоть он и понимал его.
  - Не проси меня, сын, я никогда не позволю тебе начать войну с зархитами. Мы уже сражались с ними пять лет назад - вспомни, это была твоя первая настоящая битва. Они пришли из далеких восточных пустынь, много лет шли берегом Зеленого Моря, потому что у них нет кораблей; потом вторглись в Северные Горы, перебив жившие там племена варваров, а оставшихся сделали рабами. Но северные земли им не понравились, и они скатились с гор, как лавина.
  - Я знаю это, отец, - сказал Левкон.
  - И все же самонадеянно мечтаешь их победить! Их было вчетверо больше нашего, и они, пройдя почти всю Ойкумену, сражались как драконы, что изображены на их знамени!
  - И мы тоже дрались! - воскликнул, покраснев, Левкон, и ему вторили несколько голосов его приятелей.
  - Я не оспариваю твою храбрость, сын, как и всех, кто сражался тогда. Вы все герои, - Геланор обвел взглядом воинов и командиров, отличившихся в той войне. - Но сейчас нашей храбрости недостаточно для победы. Фера - не самое большое царство, ей не по силам выставить войско, способное одолеть зархитов. Если бы нам удалось заключить союз с другими царствами...
  - Так отправь послов к другим царям, убеди из, что надо действовать всем вместе! - воскликнул Левкон. - Неужто цари, чтущие Зевса Громовержца, допустят, чтобы рядом поклонялись Его самому страшному сопернику?
  - Ты прав, сын мой! - оживился Геланор. - Именно об этом я собирался сказать. Похоже, что Боги смилостивились над нами и готовы помочь завоевать новых союзников. Только сегодня приехал гонец от Архелая, царя Бионта. Он приглашает всех лучших воинов и героев со всех царств для охоты на чудовищного вепря.
  Никому тогда не показались странными эти слова. Только Финей, первый советник царя, удивленно переспросил:
  - Охотиться на вепря? Но зачем для этого приглашать чужих? Я слышал, что у самого Архелая могучий сын и наследник, да и бионтийцы вряд ли разучились охотиться, ведь у них, как и у нас, страна гор и лесов. К чему им делить славу с чужаками?
  Но царь только отмахнулся; приняв решение, он не хотел слушать возражений:
  - Не знаю. Может быть, Архелай тоже хотел бы заключить договор с другими царями. Или этот вепрь вправду чудовище, и никто не смеет выйти против него. Так или иначе, это возможность, о которой мы мечтали! В Бионте соберутся все или почти все хелленские цари, и мы сможем договориться с ними о помощи против варваров-зархитов. Я сам поеду...
  - Нет, отец! - Левкон стремительно поднялся из-за стола, глаза его блестели, как у молодого леопарда, и белокурые волосы вспыхнули золотом. когда от его резкого движения взметнулось за спиной пламя в светильниках. - Я поеду в Бионт! Тебе нельзя - проклятые варвары воспользуются твоим отъездом, чтобы напасть. И потом, я скорее смогу убить вепря. Не обижайся, отец, но я моложе и ловчее...
  - И не думаю оспаривать преимуществ молодежи, сын мой, - усмехнулся царь. - Хорошо, ты поедешь в Бионт. Постарайся поговорить с царями без дворцовых церемоний, в лесу, как с обычными людьми, одержимыми общей страстью. Другого такого случая может не оказаться.
  - Я сделаю все, что в моих силах, отец! - заверил его царевич. - А вы подождите немного: скоро я привезу голову и шкуру этого вепря. Если он вправду так велик, как пишет царь Архелай, то выйдет отличное украшение для нашего зала, - он оглядел расписные стены, как бы уже выбирая подходящее место для будущего трофея.
  Но царица Климена, до того молча слушавшая спор мужа с сыном, теперь взяла Левкона за руки и проговорила умоляющим тоном:
  - Сын мой, постарайся быть осторожным на этой охоте. Ничего не случится, если не ты, а кто-то другой из царей и воинов убьет вепря. По крайней мере, не отнимай чужую добычу. Да и сам вепрь - страшный зверь, ростом с быка и с огромными клыками. Подумай об отце и обо мне, Левкон! Разве мало нам тревог из-за Эйрены, чтобы еще и тебя угрожало растерзать глупое лесное чудовище?
  Царевич крепко обнял мать, зарывшись лицом в складки ее белоснежного платья, как в детстве.
  - Не бойся, мама. Никто не уйдет от свей судьбы. Но все-таки я надеюсь, что в этот раз от нее не уйдет вепрь! - он засмеялся и сказал своим друзьям, вечно сопровождавшим его в самых рискованных затеях: - Готовьтесь к отъезду! Завтра утром выезжаем в Бионт.
  - Так скоро! Хоть бы подготовились к поездке как следует, ведь дорога предстоит не близкая! - Климена все еще держалась за край хитона сына, но уже сидела прямо, и глаза ее оставались сухими, как подобало царице, а не обычной матери.
  Но Геланор взглянул на сына с одобрением.
  - Поезжай, Левкон! Воин обязан быть всегда готов к действию. А ты не переживай за него, Климена. Он прав: с ним случится лишь то, чего хотят Боги. Пусть поохотится и на крупного зверя! Мужчине полезны в молодости такие развлечения. Я тоже в молодости проводил в лесах и в горах чуть ли не больше времени, чем во дворце. Из легкомысленных юношей вырастают настоящие мужи. А те, что в юности бывают не по годам серьезны и кажутся умнее, вырастают в придворных льстецов и интриганов... Но одних лишь твоих друзей мало для поездки, Левкон. Следует взять с собой еще кого-то из царского рода.
  - Меня! - воскликнула Эйрена. - Я не буду лишней в дороге и на охоте. Мечом и секирой я владею не хуже мужчин, а из лука стреляю лучше. Отец, разреши мне поехать с братом!
  Но царь мрачно покачал головой.
  - Нет, я не имею права тебя отпустить! Вспомни, какое условие нам поставил проклятый Фойраг, заключая со мной перемирие: он подождет до конца твоей службы Артемиде, а ты за это время не выйдешь замуж ни за кого другого. И, если ты уедешь из Феры, он решит, что я тебя просватал, и сочтет договор нарушенным. Нет, поедет Аэлла. Как-никак, она, пусть по материнской линии, но все же царского рода, к тому же Лунная Дева, и ее должны принять с почетом.
  Эйрена хотела что-то возразить, но поняла, что это бесполезно, и смолкла, кусая губы от негодования. Ей так хотелось взглянуть, что творится за пределами Феры, принять участие в таком большом деле, как охота на исполинского вепря, в которой - подумать только! - примут участие все хелленские цари и герои. Да и на них самих посмотреть было бы интересно: о многих из них она слышала только в песнях бродячих аэдов. В эту минуту она как никогда ненавидела проклятого варвара Фойрага, из-за которого она не имеет права ни найти себе мужа, ни даже выехать за пределы родного царства.
  А Аэлла спокойно поблагодарила царя за его решение, хотя сама не знала толком, хочется ли ей отправляться в Бионт. В отличие от дочери Геланора, она бывала и прежде в других царствах, и предстоящее путешествие не казалось ей чем-то удивительным. Хотя, пожалуй, было бы неплохо самой убить вепря и показать всем, чего стоят Лунные Девы. И все же это не было для нее мечтой, как для Левкона. Но царь приказал ей ехать, и Аэлла была готова.
  
  Поздней ночью, когда пир, наконец, закончился, и все разошлись спать, в покоях царевича Левкона тихо приоткрылась дверь, и неслышно вошла девушка в светлой одежде, с лицом, скрытым покрывалом.
  Левкон еще не спал, хоть позади и был долгий день. Его воодушевляло данное отцом поручение, мысленно он уже был в дороге, сожалея, что не может выехать немедленно, прямо в глухую ночь. Охотничья страсть горячила его сильнее, чем вино, а не менее сильное желание показать себя перед всеми царями, что соберутся охотиться на бионтского вепря, будоражило еще сильнее. Что бы ни говорил отец, но царевич был твердо намерен сам убить зверя, не уступая победы никому. Он сделает все, что в его силах: победит вепря и заключит договор с хелленскими царями, доставив Фере новых союзников против зархитов!
  Юноша прилег на постель, как был, не раздеваясь, только сняв сандалии. Прикрыл глаза, мысленно уносясь прочь, навстречу подвигам. Но ему хотелось движения, чтобы хоть как-то выплеснуть кипевшую в нем энергию, и он встал и принялся рыться в сундуках, собирая вещи, которые следовало взять с собой. Потом снял со стены блестящий медный щит, длинный меч с рукоятью в виде сплетающихся змей, украшенный светлой конской гривой шлем. Конечно, это было боевое снаряжение, а не охотничье, но Левкон собирался взять с собой все самое лучшее. Пусть видят все надменные властители, многие из которых были гораздо богаче затерянного в лесах феранского царства, что видят перед собой равного!
  Он увлекся тщательным осмотром оружия, и потому вздрогнул от неожиданности, когда девушка легким облачком проскользнула в комнату. Но тут же радостно вскрикнул:
  - Это ты! Слава лучезарной Афродите, ты все-таки пришла! А я уже не надеялся повидаться с тобой перед отъездом. Сегодня на испытании я так испугался за тебя, когда вы удерживали быка, что чуть не закричал от страха. К счастью, все подумали, что я беспокоюсь о сестре.
  Девушка на мгновение прижалась к нему, но тут же выскользнула из объятий, и по лицу ее скользнула тень.
  - Я знала, что ты меня видишь, Левкон. Когда я выхожу на Испытание, каждый раз надеюсь, что Богиня пощадит меня ради тебя. Но не вспоминай об Афродите. Мне еще рано думать о дарах Афродиты. Та, кому я служу, не разрешает их. Я зашла только попрощаться.
  - И ты не останешься со мной, даже сегодня? - Левкон сразу помрачнел. - Прошу тебя, хотя бы один раз! - он умоляюще протянул к ней руки. - Завтра я уеду, и, может быть, надолго. Если я буду знать, что ты меня любишь, мне будет легче, пока ты не со мной.
  - Левкон, мне нельзя! - девушка прижалась к двери, точно готовясь спастись бегством. - Нерта прилюдно опозорит меня и обрежет волосы, когда узнает!
  - Она не узнает, если ей не сказать.
  - Узнает, - на лице девушки появился страх. - Она обо всем узнаёт сразу, поверь! Лунной Девой может быть только девственница, иначе Артемида разозлится и накажет тебя! Может быть, и этот вепрь послан Ею в наказание людям...
  - Успокойся, моя лисичка, - Левкон со смехом усадил ее на кровать, сам сел рядом на полу, держа девушку за руки. - Если Артемида и послала вепря, то, без сомнения, для того, чтобы хелленским героям можно было себя проявить в стоящем деле! Вот увидишь, голова и шкура этой скотины скоро будут украшать Большой Зал. А когда я вернусь, попрошу отца позволить мне жениться на тебе. Тогда и Нерта тебя отпустит, никуда не денется!
  Он говорил вполне уверенно, не сомневаясь, что это возможно. Но девушка склонила голову, так, что не видно было ее лица, и покачала головой:
  - Нет, Левкон! Никогда царь Геланор не позволит тебе взять меня в жены. Ты - сын царя, для тебя найдется другая невеста, знатная и богатая. А я - дочь простого пастуха. Если бы меня не выбрали в Лунные Девы, ты бы и не посмотрел на меня никогда. И когда я стану слишком старой, чтобы танцевать с быком, меня возьмет в жены кто-нибудь из наших же или простой воин, или небогатый торговец. Я не пара тебе, сын царя!
  - Замолчи! - Левкон закрыл ей рот ладонью, заодно коснувшись губ девушки. - Это неважно, кем ты была раньше. Ведь теперь ты Лунная Дева, и все вы равны перед Богиней, даже моя сестра. Никто не вспоминает, что одна прежде была царевной, а другая пастушкой. Ты многому научилась в храме, и тебя будут чтить и потом, когда ты оставишь храм. Клянусь тебе Зевсом и Герой, я уговорю царя, когда вернусь из Бионта!
  Девушка слабо покачала головой, но не стала возражать.
  - Прошу тебя, Левкон, только будь осторожен! Я знаю, ты ловок и отважен, как леопард, но я все равно тревожусь. И Нерта сказала, что внутренности жертвенной лани показали тревожные знамения! Я знаю, ты должен ехать. Но прошу тебя, возвращайся скорее, и тогда... Проси о чем хочешь... - последние слова она выдохнула едва слышным шепотом.
  - Так значит, ты согласна! - радостно воскликнул Левкон и, уже не обращая внимания на протесты девушки, сжал ее в объятиях. - Теперь я точно знаю, что убью вепря! Я сделаю это ради тебя, моя лисичка!
  - Да... но потом, все потом! - прошептала, задыхаясь, девушка. - Когда вернешься, сможешь просить о чем угодно. А сейчас мне пора! Прощай, Левкон!
  Она поцеловала царевича и выбежала из комнаты, с неистово колотящимся сердцем, чувствуя, что, если задержится еще немного, уже не сможет выдержать и нарушит свои клятвы. Левкон же со стоном толкнул ногой один из разобранных сундуков и (что еще ему оставалось делать!) принялся дальше разбирать еще. Он чувствовал, что теперь уж точно не уснет в эту ночь.
  А наутро, едва поднялась над горами богиня Эос в розовом покрывале зари, Левкон с десятью спутниками на колесницах и Аэлла на своей любимой вороной кобылице Эриалэ покинули Феру.
  Глава 2. Охота на вепря
  Город Бионт открылся путникам неожиданно, будто вынырнул из чащи леса, еще более дикой, чем вокруг Феры. Даже ведущая к нему дорога была местами труднопроходимой. Легконогая лошадка Аэллы перескакивала через сползающие с горных склонов камни и выступающие древесные корни, словно коза, а вот колесницы ощутимо трясло.
  Но вот зеленый полог леса раздвинулся, и впереди открылась городская стена. Тогда Левкон послал в город вестника, а сам со своим отрядом остался ждать в роще неподалеку, где протекала быстрая и холодная горная речка. Во-первых, надо было доложить царю о приезде гостей, хоть и званых, а во-вторых, следовало привести себя в порядок - Левкон намерен был появиться как царевич, а не как усталый странник после долгой дороги.
  Впрочем, ждать им пришлось недолго. Едва феранцы успели искупаться в реке и надеть лучшие одежды, как навстречу им выехала из города еще одна колесница. В ней стоял только один воин, сам правивший парой белоснежных, точно лебеди, коней. Вот он увидел их и взмахнул рукой, приветствуя гостей. Поводья он при этом удерживал одной рукой, и кони, заплясав было на месте, не смогли освободиться. Уже высокое утреннее солнце вспыхнуло огненным ореолом в его золотых волосах, превратило в одеяние из чистого света его шафраново-желтый хитон. Таким его и запомнила на всю жизнь Аэлла.
  Воин спрыгнул с колесницы, едва она остановилась, и подошел к феранцам.
  - Приветствую тебя, царевич Феры, отважный Левкон, - произнес он, протягивая тому руку. Потом встретился взглядом с Аэллой и некоторое время не отводил глаз. Наконец, медленно спросил - почему-то не у нее самой, а вновь у Левкона: - Представь мне свою благородную спутницу, царевич. А я - Терон, сын Архелая, царя Бионта.
  - Рад познакомиться с тобой! - искренне воскликнул Левкон. - А со мной - Аэлла, моя двоюродная сестра, Лунная Дева Артемиды. Она собирается вместе с нами попытать счастья на охоте на вашего знаменитого кабана.
  К счастью, Левкон догадался не называть ее сразу Бореадой. Девушка уже привыкла, что слухи о ее рождении от Северного Ветра люди понимают очень по-разному. Однако Терон, к ее удивлению, почтительно склонил перед ней голову, точно она была царицей:
  - Я слышал о тебе, дочь могучего Борея, стремительная Аэлла! Пять лет назад до нас дошли слухи о вторжении варваров-зархитов и о большой битве под Ферой. Я очень хотел тогда придти вам на помощь, но отец не позволил - в это время наши родственники опять подняли восстание, и я был нужен здесь. Но я много слышал после той войны о доблестных Лунных Девах, что сражались наравне с мужчинами. Говорили, что одна из них прыгнула со скалы, как рысь, на военачальника зархитов и, убив его, не позволила им окружить ваше войско. Это была ты?
  Краска прилила к лицу Аэллы, и она смущенно опустила голову - обычная девушка так могла бы, скажи ей мужчина, что она прекраснее всех на свете.
  - Это была я. Но и тебе не о чем сожалеть, доблестный Терон. О твоих победах уже давно поют все бродячие аэды. Я слышала, что ваши соседи и родственники немногим лучше варваров, и Бионту по-прежнему приходится отражать их набеги чуть не каждый год...
  - Это правда, - Терон нахмурился, его синие, как летнее небо, глаза помрачнели. - Потому-то мой отец и хочет найти побольше союзников. Он разослал гонцов ко всем царям с самой зимы, когда только появился этот проклятый вепрь. Но поедем скорее, нас уже, верно, заждались! Другие гости тоже собираются. Апийцы скоро должны быть, и меланцы...
  Действительно, едва колесницы и лошадь Аэллы въехали в просторный мощеный двор, как земля снова задрожала под копытами коней, и появился, в туче поднятой пыли, целый отряд. Впереди всех мчался, далеко обогнав тяжелые колесницы, всадник на огромном огненно-рыжем коне. Ворвавшись, точно на поле боя, он сразу заметил Терона и его гостей. Спрыгнув с действительно великолепного коня, ничуть не запыхавшегося после бешеной скачки, он протянул царевичу руку, ожидая, что тот, на правах хозяина, приветствует его.
  - С приездом тебя, могущественный Клейт, великий царь Меласа, - произнес Терон вежливо, но, как показалось Аэлле, куда более сдержанно, нежели с ними.
  - Да пошлет Зевс-Олимпиец удачу тебе и твоему дому, доблестный Терон, - ответил приехавший. Голос его даже в обычном разговоре звучал сильно и властно, а при случае, вероятно, мог прогреметь не хуже Зевсовой молнии. - Но ты ошибаешься: недавно я, наконец, присоединил к своему царству Зеоклей, и взял имя Адраст. Моим бывшим соперникам пришлось смириться, что им уже не избавиться от моей власти.
  Аэлле показалось, что Терон удивлен этими словами, но вслух он своих чувств не выдал. Только в голосе его прозвучала теперь едва уловимая настороженность. Однако ответил он еще вежливее, чем прежде. Его по праву считали одним из лучших воинов хелленских царств, но он был и наследником престола, и его учили говорить с себе подобными.
  - Прости, великий царь, до нас еще не дошли слухи о твоей победе. Но лучше тебе будет рассказать обо всем отцу и мне сегодня вечером, на пиру. А пока позволь представить тебе отважного Левкона, сына Геланора, царя Феры, и его двоюродную сестру, прекрасную и доблестную Аэллу, - произнес Терон, почему-то выделив последние слова. При этом он взял девушку за руку, так что она оказалась лицом к лицу с Адрастом.
  Лучше бы ей этого не делать! В темных, с золотистыми искрами глазах нового властителя Зеоклея сверкнули хищные огоньки. Он смотрел на нее не как на воительницу и жрицу Артемиды, а как на самую обычную женщину, будто собирался купить! Рука Аэллы сама потянулась к висевшей на поясе секире, и только прикосновение твердой ладони бионтского царевича заставило ее успокоиться.
  - Доблестная и прекрасная Аэлла... - промурлыкал Адраст, точно сытый лев. - И ты тоже надеешься убить вепря, дева Артемиды? - он снова окинул ее взглядом от макушки до пяток.
  Аэлла выдержала его взгляд, не моргнув.
  - Я сделаю все, что смогу, а боги пошлют победу достойнейшему. Но я думаю, что каждый надеется вернуться с победой.
  Тот пожал плечами.
  - Если и не мне удастся убить вепря, я не стану об этом сожалеть после встречи с тобой, Аэлла! Кстати, - он повернулся к Терону, - когда состоится охота?
  - Я думаю, через три дня, когда все гости соберутся, - сухо ответил царевич. Похоже, что ему излишнее внимание Адраста к Аэлле нравилось немногим больше, чем ей самой. Но тот был гостем, к тому же могущественным. - Следуйте за мной, - обратился он ко всем гостям. - Рабы позаботятся о лошадях и колесницах.
  - Подожди, - возразил Адраст. Подойдя к своему коню, он обнял его за шею и шепнул несколько слов в острое, нервно прядающее лошадиное ухо. После этого жеребец, только что нервно косившийся по сторонам, предупреждающе взбрыкивая, совершенно успокоился и замер неподвижно. Аэлла, живо интересующаяся всем, что касалось лошадей, даже залюбовалась увиденным. Но, не желая лишний раз привлекать внимание Адраста, сдержала свое любопытство.
  Зато Левкон спросил, ничего не подозревая:
  - Могучий Адраст, скажи мне, почему ты ездишь на нем верхом, а не на колеснице, как подобает воину, тем более царю?
  Он усмехнулся, открывая белые крепкие зубы, и с гордостью оглянулся назад, на коня, к которому не без опаски приближались конюхи.
  - Скажи за это спасибо Арейону! Он не выносит присутствия рядом другой лошади, так что найдите-ка для него стойло покрепче. Да и нет, пожалуй, во всех хелленских царствах такой лошади, чтобы могла бежать с ним вровень. И запрягать такого красавца в колесницу - почти то же, что и в телегу. Ты согласна, Аэлла? Я слышал, вы, Лунные Девы, тоже всегда ездите верхом.
  - Да, - односложно ответила девушка, твердо намереваясь не позволять ему втягивать себя в разговор. К счастью, присутствие Терона, касание его руки успокаивало ее. Аэлла чувствовала себя рядом с ним удивительно надежно и уверенно. Никогда прежде с ней не было такого.
  Так они дошли до дворцовых ворот из прочного толстого дуба, украшенных лежащими львами: впереди Терон с Аэллой, держась за руки, за ними - Адраст и Левкон. Но в дверях Терон остановился, пропуская гостей вперед, и они с Адрастом вновь встретились лицом к лицу.
  Оба были одного роста, но Терон, несмотря на очевидную силу, выглядел легче и стройнее. Адраст был плотнее и тяжелее, и выглядел старше, его черная борода и волосы были завиты и умащены, тогда как золотые волосы бионтского царевича рассыпались по плечам свободно. Терон выехал встречать гостей в одном лишь легком хитоне, а Адраст и в дорогу оделся как подобало великому царю, в вышитом золотом черном хитоне и длинном багряном плаще с зеоклейским гербом - грифоном; это было истинно царское, роскошное и грозное одеяние. Вдобавок, в его густых темных волосах сверкал золотой венец с огненно-красными рубинами и гранатами, а волосы Терона поддерживал один лишь кожаный ремешок. "Аполлон Волчий и Зевс-Громовержец" - подумала Аэлла, и тут же мысленно попросила у Богов прощения за кощунственные мысли.
  Царский дворец в Бионте был больше феранского, но проще и грубее. Длинное прямоугольное здание из светлого гранита - Терон объяснил Аэлле, что дворец и несколько храмов и были единственными каменными зданиями в городе. Заметно было, что царю Архелаю, уже много лет занятому борьбой за власть, было не до того, чтобы приглашать приезжих мастеров, художников, ваятелей, ученых, как делали более благополучные правители. Все комнаты, через которые провел своих гостей Терон, носили отпечаток бережливой простоты, почти ничем не украшенные.
  И даже в Пиршественном Зале, где уже собрались успевшие приехать гости, оказались простые беленые стены: ни фресок, ни богатых драпировок. Правда, зато их украшали в изобилии развешенные охотничьи трофеи - свидетельства подвигов Терона и других бионтийских героев. Там были ветвистые рога оленей, кабаньи головы и шкуры хищных зверей. Огромная голова медведя со вставленными в глазницы кусочками слюды была укреплена прямо над царским троном, так что казалось, будто она нависает над головой сидящего царя, как боевой шлем. При вспышках светильников каменные глаза медведя вспыхивали жутковатыми отблесками.
  Однако царь Архелай, приветствовавший вошедших из-под медвежьей головы, сам ничем не напоминал медведя. Он был, как доводилось слышать Аэлле, немногими годами старше ее дяди, царя Геланора, однако выглядел стариком. Его волосы и длинная, до середины груди, борода были совершенно седыми, и спина сильно согнулась. Рядом с ним сидевшая по правую руку светловолосая женщина выглядела еще молодой и красивой, и действительно была хороша, но и ее лицо показалось Аэлле грустным, когда она присмотрелась поближе.
  Терон провел Аэллу с Левконом через зал и устроил рядом с собой, причем девушка оказалась к нему ближе. Она и не попыталась возражать, ей приятно было находиться с ним рядом, а, кроме того, ей казалось, что он защищает ее от жадных взглядов Адраста, расположившегося рядом с царем как почетный гость. Похоже было, что тот собирается извлечь всю возможную пользу от близости к ней. Под его откровенными взглядами Аэлла готова была то провалиться сквозь землю, то схватиться за секиру и вызвать наглеца на бой. И, наверное, она все-таки сорвалась бы, не выдержав, но Терон всякий раз касался ее или отвлекал разговором, и девушка успокаивалась. И его внимание действовало на нее совсем иначе. Впервые в жизни Лунной Деве Артемиды приятно было чувствовать себя под защитой мужчины.
  Она слушала, как Терон шепотом повторяет ей на ухо имена и звания всех присутствующих: "Фегей, царь Апии. Полидор, царь Гелиона. Акмон, брат царя Мераны..." О многих из них Аэлла уже слышала прежде - плохие воины не приехали бы сюда, рискуя не только попасть на клыки вепрю, но и быть опозоренными на все хелленские земли. Но сейчас ей было не до их славы. Аэлла запоминала все краем сознания, в котором оставалась воительницей, приученной не пренебрегать услышанным, но куда больше она в это время любовалась Тероном, слушала его голос, мужественный и в то же время мягкий. И они, увлекшись разговором и друг другом, не заметили, как смолкли песни аэдов, воспевавших, одного за другим, всех присутствующих, и настало время бесед.
  Вниманием всех завладел Адраст, рассказав подробности взятия Зеоклея, до сих пор неизвестные даже аэдам:
  - Я распустил слух о войне Меласа с долийцами и переодел половину своих воинов в долийские доспехи. Мы собрались, якобы для сражения, на равнине у самых границ Зеоклея. Я знал, что мой незаконный дядюшка и его жадные сыновья не выдержат, нападут на тех и других. Так и вышло: они захватили тысячу моих отборных воинов, даже не замечая, что те почти не сопротивляются! - Адраст презрительно усмехнулся, разглядывая на свет массивный золотой перстень с кроваво-красным камнем, который носил на правой руке. - И вот, когда их привели в Зеоклей, они бросились на ничего не подозревающих стражников. Потом захватили крепостную стену и открыли мне ворота. К утру город был в моих руках! - он гордо оглядел всех по очереди и снова остановил взгляд на Аэлле.
  - Много было убитых? - поинтересовался Терон, видимо, тоже заметив направление его взгляда.
  - Мало, - невозмутимо ответил Адраст. - Зеоклейцы не готовы были защищаться, и мало кто смог оказать сопротивление. Труднее пришлось во дворце, но и его удалось взять без больших боев. Там нашлось много моих сторонников, и они вытащили Полибия прямо из постели, привели ко мне. Он сразу согласился уступить мне власть, что завещал мне дед, и просил только пощадить его с уцелевшими сыновьями. Я согласился их помиловать, но взял клятву, что никогда ни один из них не ступит на землю Зеоклея или Меласа. И вот, теперь трон моего деда принадлежит мне, и я объединил оба царства под своей властью! - он снова оглядел всех по очереди, будто ища, кто мог бы воспротивиться.
  Но таковых не нашлось. Цари и великие воины, по большей части, владели доставшимся от богов и отцов уделом, иногда мирно, иногда - нет, если появлялись соперники. Но не каждый из них смог бы, уже владея царством, не последним по богатству и славе, поставить все на кон, чтобы получить еще более могущественное. Мало кто был настолько смел. Архелай и вовсе смотрел со своего трона под медведем на гостя, как будто тот был, по меньшей мере, полубогом. Быть может, завидовал его силе, предприимчивости, удаче во всех начинаниях, тому, что царь Меласа и Зеоклея смог победить своих соперников, на что сам он уже не надеялся.
  Оглянувшись по сторонам, бионтийский царь подозвал к себе девушку, возлежащую рядом с царицей. У нее были такие же золотые волосы, как у Терона, а на голове венок из роз.
  - Каллисто, дочка, передай нашему благородному гостю чашу вина.
  В наступившей тишине все увидели, как девушка подошла к Адрасту и дрожащими руками протянула ему тяжелую чашу с вином, стыдливо опустив глаза. Хозяева и гости дворца глядели на них, не отрываясь.
  - Благодарю тебя, прекрасная царевна, - Адраст взял чашу из рук девушки, плеснул немного в ближайший светильник, задымившийся синеватым пламенем, со словами "Зевсу Вседержителю". Осушив чашу, вновь упорно поглядел на Аэллу, да так, что она уже готова была пожелать ему полететь в Тартар.
  Но вместо этого пришлось довольствоваться вопросом Левкона, видимо, тоже почувствовавшего, что чувствует двоюродная сестра:
  - А ты не боишься, могучий Адраст, что кто-нибудь из твоих родственников попытается вернуться, пока тебя не будет дома? Может быть, тебе не следовало оставлять царство?
  Но Адраст был не из тех, кого можно смутить. Взглянув на феранского царевича сверху вниз, он ответил, пожав плечами:
  - Не беспокойся, отважный Левкон, я хорошо знаю свою родню. Скорее шакалы осмелятся влезть в львиное логово, чем Полибий со своим выводком решится вернуться. Кроме того, мои люди хорошо стерегут их, и доложат мне, едва что-то произойдет. Если бы дома нельзя было обойтись без меня, я бы остался - голова и шкура вепря мне не дороже царства. Кстати, - он возвысил голос, вновь привлекая внимание всех присутствующих, - я учредил новые Игры на границе Меласа и Зеоклея, чтобы окончательно объединить их жителей. Прошу всех, кто захочет, ко мне в первый день осени. И тебя приглашаю особо, царевич Левкон, вместе с твоей двоюродной сестрой. Пусть покажет моим воинам, на что способны Лунные Девы.
  Под очередным его жарким взглядом Аэлле окончательно стало не по себе. И теперь бы она уж точно не сдержалась, но Терон опередил ее:
  - И я буду надеяться, что наши феранские гости примут твое приглашение, царь Адраст - и на то, что мне будет позволено сопровождать к тебе в гости благородную Аэллу.
  Девушка ответила ему исполненным благодарности взглядом.
  - Я буду рада увидеть тебя снова, доблестный Терон!
  Они недвусмысленно выразили свое желание, и Адрасту оставалось только его принять. Несколько мгновений он молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, потом медленно проговорил, глядя куда-то вниз:
  - Очень хорошо. Я буду рад видеть вас обоих на следующих Играх.
  Когда пир был в самом разгаре, за дверями послышались шаги и голоса. Как ни рассеяно было сегодня внимание Аэллы, но слух у нее всю жизнь был как у рыси, и она услышала, как мужской голос, веселый и явно пьяный, заспорил со стражей у дверей, требуя пропустить его. Воины возражали, но не слишком уверенно, видимо, не имея права остановить пришедшего.
  Потом резная дверь распахнулась с гулким грохотом, и на пороге возник высокий мужчина, очень похожий на царицу и немного- на Терона и его сестру. Он был еще не стар, но некогда красивое лицо его запечатлело неизгладимые следы приверженности Дионису и Афродите. От собственного резкого движения мужчина покачнулся и ухватился за дверной косяк, но сумел выпрямиться и двинуться вперед достаточно твердо, хоть и был, несомненно, очень пьян. Его светлый хитон, сшитый из дорогой ткани, был разорван на груди, волосы - растрепаны, и в них запутались соломинки. А главное - его блуждающий взгляд и громкая, бессвязная речь выдавали крайнюю степень опьянения.
  - А-а, гости дорогие пируют-веселятся, точно к-кабанчика уже убили! - завопил он с порога. - Ведь не убили еще, нет? И не убьют без меня, мне сестра обещала! Она мне все дает, она добрая, и ее муженек тоже! А вы, вы и на охоту собираетесь без меня, и пируете без меня, без брата царицы!
  При его появлении царь Архелай заметно сник, не поднимая глаз на собравшихся, а его жена накинула покрывало на голову, скрывая лицо. Среди гостей послышались презрительные смешки, некоторые уже переговаривались между собой. Один лишь Терон подошел к пьяному и ухватил рукой за плечо.
  - Иди спать, дядя Плексипп, - проговорил он. - Не позорь нас перед гостями, не то я забуду, что ты брат моей матери, клянусь Аполлоном Далекоразящим!
  В его словах было столько силы, что пьяный сразу присмирел. Безрезультатно пытаясь вырваться из железной хватки племянника, сморщился от боли и закричал, зовя на помощь сестру:
  - Агата, смотри, что делает твой сын! Он сейчас сломает мне руку! Скажи ему, чтобы прекратил!
  Царица побледнела, как смерть. Поглядев на сгорбившегося от стыда мужа, она встала с трона и подошла к брату и сыну.
  - Терон, отпусти его! Это была случайность, такого больше не повторится. А ты, Плексипп, успокойся. Мой сын не хотел делать тебе больно, просто немного не рассчитал силы. И ты ведь не ребенок, а взрослый мужчина. Ложись спать, и все пройдет. А через три дня у нас будет большая охота, и ты непременно убьешь кабана, и все хелленские земли только о тебе и станут говорить!
  Царица Агата держала брата за руку, ведя к выходу из замка, и ласково говорила с ним. Можно было представить, как она вот так же успокаивала и утешала его в детстве. Только вот теперь в голосе царицы явственно слышались подступающие слезы, и Терон усилием воли заставлял себя сдерживаться - Аэлла видела, как он сжимает кулаки и стискивает зубы.
  Но царица напрасно обещала своему брату победу над вепрем. Тот мгновенно воодушевился, успев забыть ссору с племянником, высвободился из рук сестры и, воздев руки к потолку, закричал на весь зал:
  - Я убью вепря! Эвоэ, Зевс Олимпийский, и Артемида-Охотница, и Дионис - Покровитель Веселья! Все слышали, наши благородные гости?! Вепрь - мой!
  - Плексипп, замолчи! - закричал царь Архелай, поднимаясь с трона. В зал заглянули стражники, но, увидев, что дело касается царской семьи, вмешиваться не посмели. Терон собирался вновь схватить дядю, но царица встала между сыном и братом, выставив руки вперед. При этом она не переставала говорить:
  - Терон, не трогай его! Если ты поднимешь руку на моего брата, я прокляну тебя. А ты, Плексипп, успокойся, именем Геры, Хранительницы Очага! Я видела в огне, что ты победишь вепря.
  - Мама, не надо! - воскликнул Терон.
  Но было уже поздно. Слова сестры привели Плексиппа в еще больший восторг. Он хлопнул себя ладонями по бедрам и захохотал.
  - Я знал, что моя добрая сестрица увидит самые благопр-риятные для меня знамения! Сейчас мы спросим огонь еще раз! - и, прежде чем кто-нибудь успел опомниться, он сорвал с себя плащ и швырнул на пол, потом опрокинул на него светильник, полный горящего масла. Огонь в одно мгновение охватил ткань, по ней весело заплясали языки пламени. Царица Агата взглянула на пылающий плащ и уже не могла отвести глаз, застыла, точно птица под завораживающим взглядом змеи.
  - Ах ты, подлая тварь! - закричал Терон и, схватив своего беспутного родственника, швырнул в открытую дверь, как щенка. Послышался грохот и обиженный вопль.
  Но царица Агата не слышала его и не замечала ничего, кроме огня, у которого стояла в оцепенении. Огонь трещал, доедая плотную шерстяную ткань. И в не нарушаемой более ничем тишине царица принялась говорить:
  - Свирепого вепря послала Артемида на наши земли, на наших детей! Страшен вепрь, еще страшнее люди. Кто-то пришел сюда за победой, а кто-то за смертью. Позволит Богиня убить своего вепря, но дорого взыщет за него! Удар за удар, жизнь за жизнь, кровь за кровь! Горе древнему Бионту... - последние слова она уже не произнесла, а судорожно прошептала, задыхаясь; ее глаза закатились, и женщина упала без сознания на руки сыну.
  Некоторое время все гости, сколько их было, молчали - если явление пьяного царского родственника еще могло кого-то развлечь, то пророчество царицы настораживало и неробких. Иные, кажется, уже жалели, что приехали сюда, хотя вслух, понятно, не высказывали сомнений.
  Царь Архелай приподнял поникшую голову, оглядел гостей из-под медвежьей головы, каменные глаза которой вновь вспыхнули злыми отблесками.
  - Простите меня, благородные гости, что вам приходится видеть позор и несчастье моего дома, - проговорил он хриплым, как воронье карканье, голосом. - Забудьте о том, что видели! Наши беды не касаются гостей, они ложатся на наши плечи. А вы отдыхайте и веселитесь, пока охота еще на началась. Музыкантов и танцовщиц сюда!
  В зал вошли музыканты со свирелями и флейтами, закружились в танце девушки в одеждах менад - спутниц Диониса. Их танец, как и мелодия, был незатейлив и прост, и теперь Аэлле становилось ясно, почему Бионт не мог предложить даже почетным гостям ничего лучше. Понятно было, почему его царь состарился до срока, а царица постоянно погружена в печаль. Царские родственники, постоянно оспаривающие власть, брат царицы, позорящий свою семью... А сама она склонна к пророческому трансу, быть может, и посланному Богами, но в то же время близкому к безумию...
  Девушка поглядела вслед Терону, уносившему из зала лежащую без сознания мать - он не решился доверить ее рабам. Оглянулась на гостей, наблюдающих за пляской танцовщиц - во всяком случае, делающих вид, что наблюдают. Один лишь Адраст сохранял безучастный вид, зато ее окинул прежним горящим взглядом, так что девушка передернула плечами, словно от холода. Потом поднялась из-за стола и вышла вслед за Тероном.
  Аэлла быстро догнала Терона в коридоре. Подставила руки под голову царицы Агаты, все еще бессознательно лежащей на руках у сына. Царевич взглянул на нее с благодарностью; с лица его постепенно сходили горечь и ожесточение.
  - Мне жаль, что тебе пришлось в первый же день видеть такое, - тихо сказал он, когда вместе с девушкой уложил мать в постель и поручил заботам рабынь.
  Аэлла не сразу нашлась, что ответить, мучительно подбирая слова, чтобы не ранить его гордость еще сильнее.
  - Мы жрицы, и нас учат, что Боги проявляют порой свою волю и в том, что, казалось бы, меньше всего заслуживает обожествления. Они не судят так, как мы: красиво ли, благородно ли то, чего Они хотят от людей. В своем могуществе Они даже не всегда рассчитывают, хватает ли их избранникам сил нести их дар. Так и с твоей матерью. Ведь она способна видеть будущее, как Пифия?
  Терон сурово нахмурился, его губы скривились грустной складкой.
  - Да. Но почему-то этот дар у нее чаще всего проявляется, когда уже ничего нельзя сделать. Первый раз это произошло еще до моего рождения, но во дворце до сих пор вспоминают об этом. Я расскажу тебе, потому что ты все равно услышишь, если проживешь у нас хоть несколько дней...
  Он привел девушку в комнату, очень простую, как и все здесь, с открытым, несмотря на вечернюю прохладу, окном. При зажженном светильнике Аэлла разглядела, что стены, как и в Большом Зале, увешаны охотничьими трофеями, а кровать застелена шкурой огромного леопарда. Над изголовьем висел длинный и мощный лук с колчаном стрел и копье, бронзовый наконечник которого сверкнул кровавым отблеском в пламени светильника.
  - Моя мать принадлежала к одному из самых знатных и богатых родов в Бионте, более древнему, чем царский дом, - продолжил Терон, усадив Аэллу на кровать, а сам сев на пол, застеленный медвежьей шкурой. - Отец женился на ней, надеясь упрочить свою власть, но сразу полюбил ее. Она и сейчас красива, а раньше, говорят, была точно сама Афродита Пеннорожденная. Я этого не застал: когда я родился, ее уже угнетало горе... Но я отвлекся. Словом, все было хорошо, но родственники моего отца боялись, что он слишком усилится в союзе с семьей своей жены. Они уже много лет хотели захватить власть. И вот однажды ночью они напали на семью царицы. Их дом был далеко за городом, и никто не мог узнать, что там творится. Но царица Агата каким-то образом увидела в огне очага. Она смотрела, не в силах оторваться, а потом страшно закричала и упала, точно мертвая. Наверное, это было еще страшнее, чем сегодня. Отец жутко испугался, потом, когда убедился, что она жива и вне опасности, послал туда воинов, но было уже поздно. На месте дома ее семьи догорали головешки, и все живущие там были перебиты. Остался в живых только один младший брат - Плексипп, которого ты уже видела. Он тогда как раз гостил в царском дворце, и убийцы до него не добрались. Иногда мне кажется, что зря, - Терон вновь нахмурился, его брови, темные, темнее волос, сошлись почти одной линией.
  - Но, может быть, он не виноват, что пьет, - неуверенно предположила Аэлла. - Ведь это больно - в одночасье потерять всех близких...
  - Он о них давно и думать забыл, - усмехнулся Терон. - Только моя мать вечно жалеет его и позволяет самые дикие выходки, так как думает, что он и так пережил слишком много, и теперь имеет право на что угодно.
  - Даже на жестокость к ней самой, которой всем обязан? - недоверчиво фыркнула Аэлла. - Ну это уж слишком! Всему должен быть предел...
  - Я бы убил его, если бы не мама, - прорычал сквозь зубы Терон. - Я не боюсь, что мне придется очищаться от крови родственника. Но она проклянет меня, даже после сегодняшнего. Брат, какой ни есть, ей дороже сына... Да еще то, что она увидела сегодня! Может быть, лучше было бы оставить этого вепря бегать в лесах, хоть он уже убил человек десять охотников и крестьян и лучшую свору моих собак, а уж о вытоптанных полях с виноградниками и говорить не приходится! Но охоту уже не отменить, слишком много съехалось гостей, и никого нельзя оскорбить.
  - Понимаю. А ты убей вепря сразу, вот и не будет причин для ссоры, - сказала Аэлла, и тут же прикусила язык: неужто Терон сам не убил бы зверя, будь это так просто?
  - Придется постараться, хоть это не самое простое дело. Хотя, признаюсь, я очень хотел бы убить вепря, и все же уступлю его вместе со щетиной и копытами кому угодно, лишь бы удалось уладить это дело, не попав в песни аэдов... по крайней мере, не о том, как величайшие цари и герои ссорятся и убивают друг друга. Хотя из этого могла бы выйти для них неплохая тема.
  Терон судорожно усмехнулся в ответ на собственные слова, потом заставил себя успокоиться и произнес уже совсем другим тоном:
  - Прости меня, Аэлла. Я не должен был жаловаться тебе. Это стыдно: воин, сын царя плачется при женщине, точно малыш, которого мать не взяла на руки!
  - Ты не жалуешься, а советуешься со мной, - возразила Аэлла. - Кроме того, у каждого человека бывают минуты, когда необходимо выговориться перед кем-то. Это мне говорила наша верховная жрица, и я вижу, что она была права. И для женщины порой важнее всего доверие мужчины...
  - Тоже слова верховной жрицы?
  - Нет, - Аэлла усмехнулась, представив грозную Нерту когда-либо вот так запросто беседующей с мужчиной. - Нет, это я сама поняла сейчас. Впервые... Мне бы хотелось, чтобы ты всегда советовался со мной. И не только... Не только советовался, Терон!
  - Аэлла! - он поднялся с пола и сел с ней рядом, обняв рукой за плечи. - Аэлла, ты вправду этого хочешь? Не раскаешься потом?
  - Нет! - она решительно сама обняла его за плечи, подставляя губы для поцелуя. - Я хочу быть с тобой рядом всегда. Если только ты захочешь!
  - Хочу ли я?! - воскликнул Терон, сжимая ее в объятиях. - Я сразу понял, что хочу, чтобы ты была моей женой. Но не стал навязываться тебе, я же не Адраст. Я думал, что тебе будет лучше выбрать самой. И, кроме того, я слышал, что у вас, Лунных Дев, суровые законы. Жрицу, нарушившую обет, ждет позор и изгнание, а иногда и смерть. Я боялся за тебя.
  - А это приятно, когда за тебя кто-то боится... - девушка рассмеялась низким грудным смехом. - Ничего, меня отпустят, когда я сообщу, что выхожу замуж. Наша служба ведь не пожизненная, большинство уходят, когда утрачивают юношескую гибкость. И выходят замуж, как обычные женщины. Я и так задержалась слишком долго. Мне уже двадцать семь лет, мало кто из Лунных Дев служит и до двадцати.
  - Я ни за что бы не поверил, если бы ты не сказала, сколько тебе лет, - признался Терон.
  - Наверное, мне удается больше, чем другим, потому что я все-таки дочь Северного Ветра, - усмехнулась Аэлла. - Но это неважно. Сейчас, с тобой, я - обычная женщина, и хочу таковой оставаться всегда!
  - Так и будет! Сразу после охоты, если в Бионте будет спокойно, я поеду с тобой в Феру и попрошу царя Геланора и вашу верховную жрицу отдать тебя мне в жены, - проговорил Терон, расшнуровывая завязки то на своем хитоне, то на короткой черной тунике Лунной Девы.
  Когда наутро Терон с Аэллой спустились в Большой Зал, счастливые, отвлекшиеся на время от всех предвестий будущих бед, первым их встретил Адраст. Он уже знал, что эту ночь они провели вместе - сомнений не было. Вышел к ним в полном боевом облачении, в доспехах, украшенных золотой насечкой, и с мечом у пояса. Только лицо его еще не было скрыто под сверкающим сводом шлема, и на лице этом застыла ярость. Именно застыла - какие бы чувства не обуревали сейчас царя Зеоклеи, он помнил, что находится не в своих владениях и не имеет права выражать их открыто. Он проговорил совершенно спокойно, глядя в глаза Терону и будто не замечая Аэллу:
  - О тебе говорят, что ты один из лучших воинов во всех хелленских землях, царевич. Я хотел бы узнать, так ли это. Окажи мне честь, выйди на поединок.
  Он как будто предлагал всего лишь тренировку, учебный бой, но всем троим ясно было, что, начав бой, противники уже не смогут сохранить необходимое хладнокровие - слишком сильные чувства сейчас волновали их обоих. И сражение быстро перейдет в настоящее.
  Терон сомневался всего несколько мгновений. Он сразу понял, чего хочет Адраст, что скрывается под его вкрадчивой речью. И постарался ответить столь же невозмутимо:
  - И я много слышал о твоем искусстве владеть мечом, могучий Адраст. Но подожди, пока рабы принесут мои доспехи и меч. Ты же не собираешься сражаться с безоружным? - поинтересовался он, насмешливо прищурившись.
  - Нет. Разумеется, я подожду, когда ты будешь готов, - глухо, отрывисто бросил Адраст, и с силой потянул завязки шлема, закрывая лицо.
  В другой комнате Аэлла сама помогала Терону облачиться, отпустив рабов. Когда она застегивала нагрудник, царевич засмеялся и поцеловал ее:
  - Никакая другая женщина не могла бы это сделать и вполовину так быстро и точно, как ты, моя львица!
  Аэлла чувствовала себя польщенной его словами, но все же высказала то, что было у нее на уме:
  - Вот и начало сбываться предсказание твоей матери. Что делать, если ты убьешь Адраста? Воинов у него хватит захватить ваш дворец, а там подоспеет и все зеоклейское войско.
  - Я знаю это, и не хочу убить своего гостя. Постараюсь только обезоружить его, в крайнем случае легко ранить. Правда, это непросто - он-то будет драться всерьез.
  - Ты все равно справишься, я верю, - Аэлла поцеловала возлюбленного и решительно увенчала его голову шлемом, украшенным светлым и пышным конским хвостом.
  Они спустились на дворцовую площадь, где уже ждал Адраст. Вокруг уже собрались царские гости, узнав о предстоящем поединке. Для них предстоящее было всего лишь зрелищем, способным скрасить время, пока охота на вепря еще не началась, и вряд ли кто знал истинную причину.
  Воины начали сходиться, не спеша, присматриваясь и оценивая друг друга. Оба выглядели в своих доспехах огромными и могучими, точно движущиеся бронзовые статуи. Между ними оставалось несколько шагов, когда меч Адраста взметнулся первым, как атакующая змея. Он сверкнул светлой молнией и, казалось, должен был обрушиться на голову Терону, но тот ответил коротким сильным ударом, и два тяжелых бронзовых лезвия столкнулись с такой силой, что выбили искры.
  Но и следующий выпад Терона оказался столь же безрезультатным. Сделав вид, что метит в грудь противника, он продолжил выпад и с силой ударил по рукояти меча противника. На бронзовой рукояти, изображающей дерущихся льва и грифона, появилась глубокая зарубка, почти отделяя львиную голову от тела. Но Адраст сумел удержать меч, хотя для этого понадобилась вся его сила. Глухое рычание вырвалось из его горла. Он понял, чего хочет противник. Это уж слишком! Еще никто не смел играть с ним, как с мальчишкой, впервые взявшим в руки настоящий меч. Никто не имеет права украсть у него и возлюбленную, и победу! Он вновь замахнулся мечом, целясь в горло врагу, в уязвимое место между нагрудником и шлемом. Рискованный удар, но при удаче, да еще с такого близкого расстояния, его трудно отбить. Адраст подался вперед, вкладывая в удар всю силу, и Терон разглядел совсем близко его горящие от ярости темные глаза и оскаленные зубы. Привиделись ли ему разгорающиеся огоньки безумия или властитель двух городов нарочно хотел смутить его, заодно и заставляя недооценивать противника? Трудно было сказать; да у бионтского царевича и не было времени на размышления. В последний момент он вновь успел поймать меч Адраста на свой. Ему почти не пришлось ничего делать - широкое бронзовое лезвие само ударилось о такое же в его руке, как волна, свирепо бросающаяся на неподвижный камень. Уже поврежденный меч Адраста не выдержал второго удара. Послышался странный лязг, и в руке у зеоклейского царя осталась одна бесполезная рукоять.
  Яростно зарычав, Адраст отшвырнул бесполезный обломок - тот ударился о камень поодаль от сражающихся, высекая яркие искры. Но, даже проиграв, он не собирался покорно смотреть, как Терон снова заносит меч. Его рука взметнулась вверх и перехватила руку Терона, держащую меч. После, остыв от поединка, он поймет, что, с настоящим противником, готовым убить, это вряд ли удалось бы. А тогда Адраст не чувствовал ничего, кроме злобного, звериного торжества - и еще сознания, что Аэлла сейчас, должно быть, тоже видит их. "Смотри, смотри! Гляди, не раскайся, кого выбрала!"
  Может быть, Терон и промедлил, замахиваясь, ведь он не собирался ударить, а хотел лишь вынудить противника признать поражение. Но в следующий миг понял, что ему не высвободить руку с мечом. Адраст удерживал его железной хваткой, и не собирался разжимать пальцев. Оба замерли неподвижно, и ни один не желал уступать победу не просто в состязании, но в чем-то очень важном для них обоих.
  Наконец, Терон попытался осторожно повернуть руку, чтобы хоть немножко ослабить хватку противника. Но этого невозможно было сделать, удерживая меч, и он с невольным ужасом почувствовал, как его пальцы, сомкнувшиеся на рукояти, разжимаются.
  Второй меч упал у ног сражающихся уже мягче. И Адраст с Тероном, расцепившись, взглянули друг на друга.
  - Мы оба победили - или никто, - почти весело ответил бионтийский царевич, радуясь, что, по крайней мере, худшего исхода удалось избежать. - Выбирай, великий царь, что тебе больше нравится. В бою мы оказались равны, теперь пусть нас рассудит охота.
  - Да будет так, - мрачно ответил Адраст. - Пусть рассудит охота.
  
  Глава 3. Любовь и смерть
  И вот настал день охоты на вепря. Наконец, все гости собрались, чтобы попытать счастья, и никто из хелленских героев не мог бы потом сказать, что его обошли приглашением. Собравшись вместе, объединенные общей страстью, они составляли внушительный отряд. Все лучшие мужи шли налегке, вооруженные лишь охотничьими копьями и луками. Сопровождающие их воины несли запасное оружие и припасы, несли и щиты, закинув их на спину - чтобы закрыть своего господина, если он будет ранен и не сможет защищаться, чтобы внести в город богатую добычу, а если понадобится - и тела убитых. Потому что никто не мог быть уверен, что вернется живым.
  - Другой противник на месте этого вепря, пожалуй, удрал бы без боя, увидев нас, - пошутил Левкон, стремясь скрыть за весельем непрошенное беспокойство.
  - Он не отступит, - уверенно отозвался Терон. - Я уже знаю эту тварь: людей он совсем не боится. Дайте ему только услышать нас, и он сам выбежит навстречу. Тогда уж успевайте только нацеливать стрелы и метать копья, раньше чем он сам успеет ударить.
  Левкон только пожал плечами.
  - Позаботься об Аэлле, доблестный Терон. А я не женщина!
  Аэлла, идущая рядом с бионтским царевичем во главе отряда, обернулась и молча погрозила двоюродному брату кулаком. Кое-кто из гостей расхохотался, не особенно сдерживаясь. На обычной охоте следовало идти тихо, но только не на этой. Терон сказал правду: чем быстрее узнает об их присутствии чудовищный вепрь, тем раньше выйдет им навстречу.
  Собак с собой не взяли: они боялись вепря, и их не удалось бы на него натравить. И Терон с Аэллой шли впереди, отыскивая следы. Лунная Дева не знала лесов вокруг Бионта, но распознавать следы учили всех жриц Артемиды-Охотницы. И она бесшумно, как ее учили, шла рядом с Тероном, отыскивая малейшие признаки присутствия зверя.
  Впрочем, искать пришлось недолго. В молодой дубовой рощице вся земля оказалась вспахана, словно плугом, а часть деревьев и выкорчеваны с корнем. Виновника преступлений выдавали отпечатки острых и длинных раздвоенных копыт. Они были раза в три больше, чем у обычного кабана!
  Разом смолкли разговоры и шутки. Каждый из охотников мог теперь воочию представить размеры и силу такого зверя. Нет, разумеется, никто из них не выдал бы своих сомнений, и тем более - не повернул бы назад, но все они стали серьезны.
  Терон миновал рощу и повел отряд в глубь лесной чащи, по проложенной вепрем тропе. Теперь уж и самый никчемный следопыт смог бы вести их: вепрь прокатился здесь, как валун, летящий с горы, и его тропу отмечали по обе стороны примятые травы, изломанные, искрошенные кусты и мелькая поросль деревьев. Там, где ступали его копыта, оставались черные проплешины взрытой земли.
  Где-то позади голос силача Акмона приглушенно прогудел:
  - Меня, кажется, еще никто не осмелился обозвать трусом, но таких зверьков я у себя в Меране не встречал! Наши лесные кабаны - поросята перед этим. Видно, Богиня и вправду злится!
  Терон ничего не ответил. Ему тоже было о чем подумать. Его дядя Плексипп все же напросился на охоту, и, хоть он и клялся, что не пил накануне вина, и ночь провел спокойно, а не как обычно, в обществе веселых девушек, царевич все же предпочел бы обойтись без него. А главное - следовало позаботиться, чтобы гости, по возможности, ушли живыми и довольными, и эта охота не принесла Бионту новых распрей. Но, стоило ему взглянуть на Аэллу, гордую и стройную, как сама Богиня-Дева, как ему сразу становилось теплее, и он чувствовал в себе новые силы.
  Тропа, проложенная вепрем, привела охотников к большому лесному гроту, некогда скрытому в пышных зарослях лавра и дикой вишни. В то время, вероятно, его охотно избрала бы своим жилищем любая нимфа этих лесов. Но пришел свирепый вепрь Артемиды, вытоптал и переломал стройные деревца, обглодал поблизости все съедобные растения - черной и пустой, словно выжженной стала земля вокруг логова чудовищного вепря.
  Терон подал знак, и воины, пришедшие вместе с отрядом, принялись изо всех сил бить в медные тимпаны, стучать древками копий о щиты и орать, точно сатиры на празднике Диониса. Эти ужасающие звуки должны были выманить вепря из логова. Охотники выстроились полукругом у темного отверстия, как Лунные Девы, поджидая быка.
  И он рванулся навстречу, как будто прямо из недр Матери-Земли, пошел стремительно, как боевая колесница. Аэлла явственно разглядела его огромную голову, длиннющие белоснежные клыки, неприятно напомнившие и длиной, и формой кривые мечи зархитов, кроваво-красные глазки зверя. Весь он выглядел воплощением свирепости и неодолимой мощи; но странным образом был быстрее и подвижнее обычного кабана. Так Царь Быков на Испытаниях Артемиды отличается от толстой неуклюжей деревенской скотины.
  Лес копий устремился навстречу вепрю. Первым ударил Адраст, но его копье пролетело чуть выше и, вместо того, чтобы пронзить глаз, ударилось в лоб зверю, а тот был словно отлит из меди. Копье ударилось и бессильно упало под копыта вепрю, чтобы переломиться пополам, сокрушенное мстительным зверем. А в следующий миг вепрь, злобно рыча и хлопая большими ушами, устремился прямо на Адраста, и тот спасся, лишь отскочив в сторону, не успев даже взять у своих воинов второго копья.
  В этот момент сразу несколько копий зацепили бока вепря, но ни одно не вонзилось достаточно глубоко хотя бы для серьезной раны. Вепрь, потеряв из виду Адраста, развернулся с быстротой, кажущейся немыслимой для такого массивного зверя.
  Аэлла посылала в него одну стрелу за другой, но напрасно. Стрелы из тяжелого боевого лука, пробивающие доспехи варваров из бычьей кожи, обшитой медью, не могли пронзить толстую шкуру вепря. С громким проклятьем она отшвырнула бесполезное оружие и схватилась за секиру, собираясь метнуть ее. Вот сейчас, подпустить вепря поближе, и бросить, лучше к середине морды или ближе к концу его невероятно длинного рыла...
  Уже готова была метнуть секиру Аэлла, но в последний момент ее оттолкнул в сторону Левкон. Он не намерен был уступать победу кому бы то ни было, а тем более женщине, пусть и двоюродной сестре. Он изо всех сил бросил копье, и то со свистом рассекло воздух, и... пролетело слишком высоко, срезав лишь край уха у зверя.
  Рана не могла быть опасной, но боль еще сильнее разъярила могучего зверя. Он взревел еще страшнее - этот звук можно назвать хрюканьем, потому что его издал кабан; но едва ли хоть один лев в хелленских землях смог бы так зарычать. И бросился на Левкона.
  Все произошло так стремительно, что никто не успел не только вмешаться - даже крикнуть. Левкон взлетел на воздух, подброшенный ударом огромной головы зверя, пронзенный сразу обоими клыками-серпами, до основания окрасившимися кровью. Он упал наземь, содрогаясь в агонии, и лишь тогда закричал, пронзительно и безнадежно. И тогда завопили и другие охотники, своими глазами увидев, как убивает страшный вепрь.
  - А-а-о-и-и! - Аэлла выкрикнула боевой клич Лунных Дев, резкий и пронзительный, как крик сокола. В следующий миг собравшимся показалось, что скорбь о родственнике лишила ее рассудка. Когда вепрь бросился вперед, проламывая живую стену охотников, отбрасывая, как зайца, могучего Акмона, расталкивая Эвмена и Фегея, Аэлла сама выбежала ему навстречу и, взвившись на воздух, упала прямо на спину вепрю.
  Тот снова взревел и, высоко подпрыгнув, метнулся в сторону, к лесу. Вломился в заросли, видимо, надеясь сбить со своей спины непрошеную всадницу. И действительно, Аэлле нельзя было терять время: ветки уже хлестали ее по лицу и груди, а у вепря не было бычьих рогов, чтобы держаться за них. Девушка поняла, что и размахнуться секирой для настоящего удара не получится. Но она еще носила нож, закрепленный в ножнах на ремешке сандалии. Аэлла выхватила его и вонзила прямо в глубокую глазницу вепря, в его запавший, горящий кровавым блеском глаз.
  - Получай! Это тебе за Левкона! - воскликнула она.
  В это время Терон уже бросился следом за прорвавшим оцепление вепрем, уносящим Аэллу. Он отвлекся, чтобы взглянуть, что с Левконом. Феранский царевич доживал последние минуты, он был распластан пополам, точно сам превратился в охотничью добычу, и из ран ручьями лилась кровь. Губы, покрывшиеся пеной, смешанной с кровью, дрогнули, произнеся чье-то имя, но Терон не смог ничего разобрать. Он закрыл умирающему глаза, схватил копье и бросился вслед за вепрем, опережая остальных охотников.
  Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как наполовину ослепленный вепрь мечется среди деревьев, совершая все более невероятные прыжки. Аэлла не могла даже прицелиться, чтобы выколоть ему и второй глаз.
  - Аэлла, прыгай! - воскликнул Терон, мгновенно оценив обстановку.
  Он оказался прав - вряд ли бы кому-то, кроме Аэллы, удался такой безумный прыжок. Но она, снова взвившись над головой зверя, не прыгнула, а пролетела, планируя, как огромная птица, и приземлилась на камень за спиной Терона. И он сразу же бросил копье. Со всей силы оно вонзилось в грудь бешено мчащемуся зверю, под левую лопатку, прямо в сердце. Вепрь рухнул на бок, ломая при падении копье Терона. Потом вытянулся во всю свою великанскую длину и затих.
  - Эвоэ! - хрипло выкрикнула Аэлла. - Ты убил его!
  - Ты это сделала вместе со мной, а рисковала гораздо больше, моя львица, - таким же хриплым голосом ответил Терон.
  Она подошла к нему, шатаясь от усталости, и обняла за талию. Через несколько мгновений тихо спросила:
  - Левкон?
  - Умер, - ответил, склонив голову, Терон. - И еще двое воинов.
  - Да будут к нему... к ним благосклонны Владыка Подземного Мира Аид и Персефона, Царица Блаженных Полян, - тихо проговорила Аэлла.
  В это время послышались торопливые шаги, и к месту убийства вепря вышли остальные охотники. Они держали копья наготове, собираясь продолжить битву, но увидели, что опоздали.
  - Охота закончена, благородные гости, - произнес Терон, отрубая секирой чудовищную голову вепря. - Победили я и Аэлла. Но я уступаю награду той, что первой ранила зверя, и в память о доблестном царевиче Левконе. Пусть Фера получит и голову, и шкуру вепря!
  Он говорил уверенно и твердо, так что никто из гостей не осмелился оспаривать его решение. Даже Адраст молчал, и никто сейчас не взялся бы угадать, о чем он думает.
  Но вот из скопления бионтийских воинов выбрался Плексипп и направился к племяннику. При первом взгляде на него Терон понял, что тот все-таки сумел добыть перед охотой вина - не настолько много, чтобы совершенно опьянеть и обо всем забыть, но достаточно, чтобы возомнить себя могучим и непобедимым и стать самоуверенней гигантов, собиравшихся захватить Олимп.
  - Что это ты творишь, глупый мальчишка?! - воскликнул Плексипп. - Собираешься ограбить Бионт? Хочешь отдать добычу своей девке? Все знают, что она твоя... - он добавил неприличное слово, каким и в самом дешевом притоне назвали бы не каждую гетеру.
  - Замолчи! - Терон поднял сжатый кулак. Те, кто был рядом, увидели, как исказилось его лицо, как синие глаза побелели от ярости, затмевающей душу и разум. Но он еще сдержался тогда.
  - Ради моей матери я еще щажу тебя. Уйди сейчас же, не то я забуду, что ты ее брат!
  Но Плексиппу упоминание его царственной сестры придало смелости, и он только захохотал в ответ.
  - Зато твоя матушка про меня никогда не забудет! Она мне предсказала, что я убью вепря, все гости видели! Так будет справедливо: бионтский вепрь останется в Бионте!
  - Уйди, дядя! Не ты убил вепря, не тебе решать!
  - Это была случайность! - не сдавался Плексипп. - Он мог быть моим трофеем. Он должен быть моим! Отдай мне его!
  Терон замахнулся, собираясь оттолкнуть родственника в сторону, но тот уже схватил секиру, так что царевич едва успел перехватить его руку и забрать ее. Это было нетрудно, совсем не то что недавний поединок с Адрастом. Оттолкнув Плексиппа, он швырнул прочь секиру. Брат царицы бросился за ней с громким воплем.
  Огромный топор с тяжелым дубовым обухом перевернулся на лету и опустился на голову Плексиппу. Тот рухнул лицом вниз, как бык, и замер без движения. Мертвый.
  
  Грустным было возвращение охотников в город, более напоминающим похоронную процессию. Правда, впереди двое воинов несли водруженную на щит кабанью голову, и все могли убедиться, что цель охоты достигнута, а бионтийские поселяне избавлены от напасти. Но позади, тоже на щитах, широких и длинных, несли тела Левкона, Плексиппа и еще двух воинов, убитых вепрем.И вряд ли кто-то мог торжествовать - во всяком случае, не главные герои этой охоты.
  У ворот дворца их встретил царь Архелай. Он был во всем черном, без всяких знаков власти, и выглядел самым обычным стариком, сгорбленным под бременем лет и невзгод. Найдя взглядом сына, царь произнес надтреснутым голосом, похожим на карканье старого ворона:
  - Она уже знает все. Огонь очага показал ей, что случилось.
  - Мама? - сразу понял Терон. Он тоже сник, даже отшатнулся, но вспомнил, что на него по-прежнему смотрят.
  - Она глядит в огонь, с того времени, как вы ушли. Даже не шевельнулась ни разу за все время, так и стоит на коленях у очага, не отводя глаз, будто окаменела. Только раз страшно закричала и сказала, не отворачиваясь: "Мой сын убил моего брата!" Терон, как ты теперь станешь смотреть ей в глаза?
  - Я не хотел этого, - произнес царевич, но тут же оборвал себя: - Я должен ей все объяснить. Нашим гостям лучше этого не видеть...
  - Я пойду с тобой, - твердо заявила Аэлла.
  Он сжал ее руку.
  - Пойдем.
  В огромном, во всю длину стены, очаге догорал огонь. Последние обгорелые головни, еще не успевшие рассыпаться пеплом, вспыхивали отдельными язычками пламени и скоро гасли. У очага действительно стояла на коленях, прямо на каменном полу, царица Агата. Серым, как пепел, было ее платье и покрывало, упавшее с головы, таким же серым оказалось и ее лицо, когда она повернулась к вошедшим, едва погас огонь.
  - Ты... - она увидела Терона, и голос ее сначала тоже послышался невесомым шелестом оседающего пепла, но с каждым словом все больше набирал силу. - Ты, убийца моего брата, поднявший руку на родственника по матери! Или ты не знаешь, что родство по матери испокон веков было важнее отцовского?! Лучше бы ты сам умер, прежде чем совершить это преступление!
  Терон стал белее стены, к которой прислонился, чтобы не упасть, точно смертельно раненый. Выставил вперед руки ладонями вверх, будто молился или, вернее, умолял.
  - Мама, подумай, что ты говоришь! Я понимаю твою скорбь, но Плексиппа уже не вернешь, и я сделал это случайно. Рок властвовал надо мной. Теперь уже ничего не изменить. Неужели ты предпочла бы, чтобы Плексипп жил, а я умер?
  - Да! - пронзительно выкрикнула царица, так что ее вопль взлетел под высокие своды зала, отдаваясь от каменных стен. - Да, хотела бы! Ибо он мой брат, и у меня нет другого! Если Боги призовут моего мужа, я еще могу выйти замуж, и другого сына еще смогу родить взамен тебя, неблагодарное Тартарово чудовище, а других братьев у меня уже не будет, потому что наши родители давно мертвы, мертвы!
  С этим криком она вновь упала на колени и закрыла голову руками, повторяя про себя: "Мертвы, мертвы, мертвы!" Терон подошел к матери и хотел поднять ее, но царица с силой ударила его по лицу - в тишине Большого Зала, онемевшего после ее ужасных слов, звук пощечины раздался как щелканье бича.
  - Агата! - воскликнул царь, но она его даже не заметила. Видела перед собой лишь сына, вернее - того, кем он теперь стал для нее.
  - Я уже сказала тебе, убийца, что у тебя нет больше матери! Ты отверженный, и никто больше не вспомнит о родстве с тобой. Пусть все демоны Тартара вечно преследуют тебя, и при жизни, и после смерти! Я видела: недолго осталось, скоро их месть и тебя отправит на погребальный костер!
  - Царица, во имя Зевса и Геры, прошу тебя, успокойся и не предсказывай несчастий! - вмешалась и Аэлла.
  Но напрасно - царица Агата лишь скользнула по ней взглядом и снова обернулась к Терону:
  - А-а, для тебя просят пощады ради Богов Олимпа? Но это зря: не помогут они тебе, и ты теперь не в их руках! Ты еще дышишь, но уже обречен Богам Подземного Мира! Я видела в огне, что будет с тобой! Огонь открывает мне тайны, и огонь скоро сожжет тебя изнутри. Иди, и будь проклят!
  Бледная, с распущенными змеящимися волосами, с неподвижными, немигающими глазами, царица Агата выглядела как некая богиня мести, как сама неумолимая Немезида, не знающая пощады. Выкрикнув свои последние слова, она выбежала из зала, направившись к лестнице, ведущей в ее покои. Никто не посмел ее остановить.
  Царь рухнул в свое кресло, пытаясь собраться с силами, чтобы достойно встретить новые несчастья, обрушившиеся на его дом. А Терон отер ладонью холодный пот со лба. Печально взглянул на Аэллу.
  - Мне жаль, что так получается, да еще при тебе, - тихо проговорил он. - Но все же хорошо, что мы не успели пожениться, как хотели...
  - Хотели? - переспросила Аэлла высоким звенящим голосом, почти как ее боевой клич. - Разве ты больше не хочешь жениться на мне?
  - Я вовсе не это хотел сказать! - воскликнул Терон. - Я думал, что ты сама не захочешь... Ты ведь слышала - я проклят.
  - Я помогу тебе справиться с проклятием, - обещала Аэлла. - И твоя мать сама не понимала, что говорит. Она простит тебя, как только успокоится. Боги не допустят сбыться проклятию, произнесенному в полубезумном состоянии. Ты поедешь со мной в Феру, и царь Геланор очистит тебя от крови Плексиппа.
  - Или проклянет меня еще раз, за то, что я не спас его сына, - Терон грустно усмехнулся.
  - Левкон... - глухо проговорила Аэлла. - Да, царю будет трудно смириться с его гибелью. Да и всем феранцам тоже - они очень любили его. И феранский трон лишится надежной опоры... Но никто не посмеет обвинить в случившемся тебя, Терон! И царь Геланор так не скажет даже в самом страшном горе. Он знал, как его сын любит охоту, и гордился тем, что он не боится бросать вызов и самым страшным зверям. Не он первый, не он последний... А когда пройдет срок траура, мы поженимся. К этому времени ты сможешь вернуться домой.
  Терон слушал ее горячую, убежденную речь и отчаянно хотел ей поверить. В ушах его еще звучало произнесенное матерью проклятье, и его сердце сжималось, как ледяной комок, и только обещания Аэллы пытались его отогреть. Если бы она оказалась права...
  Он заставил себя улыбнуться уголками губ и протянул невесте руку.
  Эту ночь им следовало бы провести в одиночестве, молясь об умерших и о самих себе. Так указывали все обычаи, и так сказал бы любой из жрецов, если бы к нему обратились за советом. Но Терон с Аэллой не спрашивали совета ни у кого. И вот, вечером после пышных похорон Плексиппа, - царь Архелай не поскупился, проводил в царство Аида своего родственника с лучшей славой, чем тот имел при жизни, - Аэлла не выдержала одиночества.
  В подвале царского дворца сейчас лежало тело Левкона, в гробу из кедра, залитое смесью меда и душистых смол, чтобы задержать тление и доставить его в Феру. Аэлла представила, как сообщит царю Геланору и царице Климене о гибели старшего сына. Царь ничего не скажет, наверное, лишь в одночасье постареет на десять лет. А царица, наверное, заплачет, быть может, потеряет сознание. Она всегда переживала за своих детей.
  А что будет с Ферой, лишившейся наследника? Левкон был порой слишком горяч и самонадеян, но он - уже воин, готовый сражаться за свое царство. Аминтор сможет вполне заменить его не раньше, чем через шесть лет. Есть ли эти годы у Феры, над которой давно нависает угроза варваров-зархитов? Аэлла сомневалась в этом. Вот если бы Эйрена могла стать наследницей трона и командующей войском! Ведь она умеет сражаться не хуже своего несчастного брата, а воспитание в храме Артемиды и Испытания с быками не только закалили ее, не только научили стремительно двигаться, но и молниеносно принимать нужные решения. Но, увы, женщина-царь - это против обычая, а кроме того, тогда уж войны с Фойрагом точно не миновать.
  Сон никак не спускался к усталой Аэлле, она лежала и думала, что будет дальше с ее народом, думала и о Тероне, которому сейчас, должно быть, еще хуже, чем ей - наедине со своим проклятием... Наконец, не выдержав, она поднялась и надела свою привычную черную тунику - прикосновение ткани к рагоряченной коже показалось холодным. Сандалий обувать не стала - ей было привычно ходить босиком, а разбудить кого-то во дворце совсем не хотелось.
  И все же, как ни тихо двигалась Лунная Дева, проскользнуть совершенно незамеченной ей не удалось. За одним из поворотов навстречу ей вышла из темноты высокая фигура. Светильник в руке девушки испуганно замерцал, по стене метнулась громадная тень. Аэлла схватилась за висящую на поясе секиру, но тут же опустила руку. Перед ней стоял Адраст.
  - Чем обязана такой встрече? - протянула молодая женщина.
  - Я знал, что ты пойдешь здесь. Догадался, что захочешь утешить своего возлюбленного и в эту ночь. Я хотел поговорить с тобой, Аэлла!
  - О чем? - ее брови высоко взметнулись.
  - О тебе, доблестная Аэлла. Я знаю, сейчас ты любишь Терона, хоть его и прокляла собственная мать. Подумай - ведь такие проклятия всегда сбываются, царица Агата, к тому же, владеет тайной силой, или, скорее, та владеет ею, - у нее оно точно исполнится.
  - И ты хочешь, чтобы я оставила Терона? - еще приглушенным, но уже закипающим гневом голосом воскликнула Аэлла. - Нет, Адраст, тебе не на что надеяться! Мы оба в гостях здесь, и на сегодняшний день уже слишком много смертей, только поэтому я не предлагаю тебе бой!
  Он отступил на шаг, глядя на девушку с восхищением, несвойственным ему прежде. На охоте он видел, на что она способна, и теперь, во всяком случае, начинал понимать, что значит Лунная Дева Артемиды.
  - Гордая Аэлла, непреклонная Аэлла! - произнес он горячим и вместе с тем вкрадчивым голосом. - Я знаю, что сейчас, - он сделал ударение на этом слове, - у меня нет надежды поколебать твою любовь к Терону. Но я согласен ждать, сколько потребуется, хотя бы и долгие годы. Рано или поздно я сумею добиться твоей любви, Аэлла! Я получу ее, как получил Зеоклейское царство, ты слышишь!
  Скажи это кто другой, она лишь рассмеялась бы ему в лицо; но в словах Адраста слышалась такая уверенность, такое полное осознание своей силы и умение ей пользоваться, что Аэлла на миг смутилась. Нельзя было отмахнуться от его слов или счесть их бредом сумасшедшего! Ей довелось повидать немало царей, вождей и полководцев, но ни в ком она не встречала такой несокрушимой уверенности, как у Адраста. Женщине пришлось признать, что лет десять назад, в своем первом бою, пожалуй, она была бы счастлива пойти за ним. Но сейчас - нет, сейчас она ему не добыча.
  И она ответила, как могла спокойно:
  - Жди, великий царь, коли терпения хватит!
  - Я уже сказал: когда надо, у меня его бывает достаточно, - ответил, понизив голос, Адраст. - Иди сейчас к своему Терону, но я клянусь: когда-нибудь ты точно так же придешь ко мне! Клянусь Зевсом Олимпийским, своим покровителем, и всеми богами, небесными и подземными, что ты еще полюбишь меня! Клянусь в том же Великой Клятвой - Рекой Стикс и Богами Возмездия! Пусть они услышат, если я нарушу Клятву!
  Аэлла отшатнулась от него, как от змеи. Светильник в ее руке затрепетал и погас, задутый ее стремительным движением. В каменной кладке стены послышался зловещий скрип. И уже из темноты послышался голос девушки, убегающей по коридору:
  - Не клянись зря, Адраст, все равно не поможет! Я люблю Терона, и попробуй только повредить ему или мне!
  Она убежала, а Адраст еще долго стоял на месте, скрежеща зубами от ярости. Потом услышал, как со скрипом поворачивается камень в стене, казавшейся сплошной; как часть стены отодвигается, открывая темный проем. И оттуда вышла старуха.
  Сначала она показалась Адрасту ожившим сгустком мрака - на ней были черные одежды, полностью сливающиеся с темнотой вокруг. Голова была покрыта закрывающим лоб черным покрывалом, и из-под него глядели черные глаза, тусклые, без блеска, как два черных камешка. Даже лицо и руки старухи казались землисто-оливковыми, как земля на могиле. Старуха была маленькой, иссохшей - ее черное одеяние казалось слишком широким для нее, точно она носила его всю жизнь, с самой молодости, если только она была когда-то молодой. Адраст в этом усомнился, глядя на нее.
  И старуха заговорила, качая головой и усмехаясь своими впалыми губами:
  - Опасную клятву ты дал, великий царь! Опасное имя себе взял, променял свою славу на имя от подземных богов! Они тебя давно заметили. Хочешь ли стать их рукой на земле?
  - Замолчи, старая колдунья! - зарычал Адраст; в нем еще не упала та волна новых сил и энергии, которую он считал даром Зевса, с помощью которой он привык действовать и побеждать. - Я не хочу слушать твоих предсказаний, кем бы ты ни была. Можешь каркать на ухо кому-нибудь другому!
  - Я - жрица великих богов, гораздо более древних, чем твой Зевс и другие небесные боги, которым молитесь вы, мужчины, в своем безумном честолюбии, - покачала головой старуха. - Иди, если хочешь, но ты сам не знаешь, что обещал!
  - Я всегда знаю, чего хочу! - ответил Адраст и ушел прочь широким шагом, не оглядываясь.
  А старая жрица еще долго стояла в полной темноте, почти невидимая, и смотрела ему вслед, качая головой. Когда шаги царя Зеоклеи смолкли вдалеке, она проговорила глухим, сиплым голосом:
  - Ты сам не знаешь, какую клятву дал, великий царь, а если бы понял, что она значит, твои волосы стали бы дыбом от ужаса. Даже сами Боги не смеют нарушить эту клятву. Те, кому она предназначается, услышали и приняли ее. Теперь ее нельзя не исполнить. Если могучий Адраст не получит дочь Северного Ветра, все хелленские земли дорого за это заплатят! Когда умирает любовь, остается лишь гордость и жажда власти. Война огненным колесом прокатится по хелленским царствам, чума и голод разорят их, Керы-Беды станут терзать людей железными когтями. Но, чтобы выполнить Клятву, нужна жертва, и ее придется принести, - жрица замолчала и размышляла несколько мгновений, сцепив вместе обе руки с иссохшими крючковатыми пальцами, похожими на когти коршуна. Наконец, проговорила едва слышно: - Мне жаль тебя, царевич Терон. Я видела, как ты родился, помню тебя маленьким мальчиком, наблюдала, как ты становишься могучим воином. Но по-другому нельзя!
  Она шагнула вновь в проем, из которого появилась, и каменная стена сомкнулась за ней.
  Наутро, едва рассвело, Адраст уехал. Терон с Аэллой, разбуженные громким стуком копыт и колес, видели в окно, как он промчался на огненно-рыжем Арейоне, не оглядываясь и, казалось, не заботясь, следуют ли за ним его воины. Видели - и обрадовались: им показалось в тот момент, что с Адрастом их оставляют и другие беды, уже наступившие и обещанные. И Терон готов был в это утро поверить, что проклятье удастся снять. Он согласился, наконец, поехать с Аэллой в Феру, через несколько дней, когда тело Левкона будет надлежащим образом забальзамировано.
  В это утро они собирались провести тренировку на мечах. Без доспехов - это был риск для бойцов, менее уверенных друг в друге, однако бионтийский царевич и Лунная Дева твердо знали, что справятся. Нескольких дней и ночей им хватило, чтобы узнать друг друга лучше, чем иным удается за всю жизнь. Одного взгляда, движения руки, скользнувшей по губам тени улыбки, было достаточно, чтобы понять мысли друг друга. И они не хотели закрываться слоями кожи и меди.
  Завтракать перед боем не стали, лишь поели немного фруктов и выпили по чаше десятилетнего вина. Оно было терпким на вкус и очень темным. Раб, принеся его, осторожно поставил перед ними чаши: Терону - его любимую золотую, с гравировкой в виде львов, идущих сквозь заросли, Аэлле - серебряную, с медведицей, кормящей молоком жрицу Артемиды.
  Во дворе было холодно: ночью прошел дождь, и, хоть и не смог размыть землю, утоптанную множеством ног и копыт, но в каждой колдобине блестела вода. Пришлось еще поискать место, где не придется месить грязь.
  Терон поежился, задергивая поплотнее хитон, оставлявший руки открытыми.
  - Давай уже начнем поскорее, а то сегодня холодно, как в горах на севере. Я хочу скорее начать двигаться, - сказал он.
  Аэлла с удивлением взглянула на своего спутника, - было холодно, но не для закаленного воина, - но, взглянув на бледное лицо Терона, не стала ничего спрашивать. Они заняли боевую стойку - царевич лицом к солнцу, золотившему его волосы, а девушка против.
  Первый удар был за ней, но Аэлла не спешила, держа на весу обнаженный меч со знаками Богини на рукояти. По правде говоря, ей был не слишком привычен меч, обычно Лунные Девы сражались секирами - самым древним, а потому и наиболее угодным Артемиде оружием. Меч был для нее как новая лошадь, которую надо сначала испытать, а потом уж доверять свою жизнь в битве.
  Но вот она приноровилась и ударила, сверху вниз, со свистом вспоров воздух перед самым лицом и грудью Терона. Будь это в настоящем бою, враг вряд ли сумел бы уклониться. Но царевич легко отступил, будто танцуя, и сам провел серию ударов, заставляя Аэллу, в свою очередь, уклоняться и закрываться. Оба бронзовых лезвия двигались с такой скоростью, что стали невидимы, как спицы в колесе бешено мчащейся колесницы, только вокруг бойцов вращались два вихря.
  Пение мечей, грозная радость битвы воодушевили Терона, прогоняя печаль и невольный страх, что внушало ему проклятие матери. Он даже смог улыбнуться, собираясь отразить очередной удар Аэллы... И вдруг глухо вскрикнул, закрывая глаза руками. Аэлла едва успела отдернуть меч, чуть не вонзившийся ему в бок. Подбежала к нему, схватила за плечи.
  - Что случилось, что?! - воскликнула она, холодея от ужаса.
  Он осторожно отнял руки от глаз, повертел пальцами, как будто проверяя, видит ли их...
  - Не знаю... - растерянно протянул он, выпрямляясь. - Ничего, уже все прошло. Должно быть, я слишком долго был лицом к Гелиосу в его колеснице, и солнечное копье ударило меня по глазам. Теперь все прошло. Давай продолжать.
  - Терон, нельзя, лучше вернуться под крышу, - обеспокоенно возразила девушка. Но царевич ответил, сдвинув брови:
  - Спасибо тебе за заботу, но я не ребенок, и сам решаю, что для меня лучше. Не пытайся указывать мне, даже когда мы поженимся. Именно теперь мне нужно продолжить этот бой.
  Он и вправду выглядел здоровым, и глядел вполне ясно, вот только стал еще бледнее прежнего. И Аэлла нехотя согласилась, лишь предложила изменить позиции. Теперь за спиной Терона лежала большая лужа, зато он стоял в тени.
  Снова и снова скрещивались бронзовые мечи; уже руки обоих бойцов заныли от усталости, их обнаженные руки блестели от пота, как бока скачущих лошадей. У Терона на лбу тоже выступил пот, но Аэлла не решилась больше ничего говорить, хоть и видела, как его брови все больше сходятся одной линией.
  Но вот с ним начало твориться что-то неладное. Еще недавно такие сильные руки задрожали, и меч выпал из них. Терон пошатнулся, словно от невидимой раны, сделал несколько неверных шагов, и рухнул на колени прямо в лужу, прежде чем Аэлла успела его подхватить.
  - Что... что с тобой? - спрашивала она, сама вся бледная, дрожа от подступающего ужаса, как самая обычная женщина.
  Жестокая судорога заставила Терона согнуться пополам, он корчился и извивался в грязной воде, хватая ее скрюченными пальцами, пачкая в ней лицо и золотые волосы. Но голос Аэллы звал его, и он смог предельным усилием воли выпрямиться и найти мутнеющим взором ее лицо, прекрасное даже сейчас, в ужасе и отчаянии. Прохрипел еле слышно:
  - Это проклятие, Аэлла... Она сказала: "Скоро огонь сожжет тебя изнутри". Вот... оно и пришло...
  Потом снова, болезненно корчась, вытянулся на земле. Его рвало густой, запекшейся кровью.
  Аэлла похолодела от ужаса. Она не могла ничем помочь ему, и не верила, чтобы даже мудрая Нерта сумела бы, будь она здесь. Проклятие матери - самое страшное, даже боги обычно не встают между матерью и сыном. У нее сдавило горло, как будто невидимой рукой, и она не могла ни позвать кого-то на помощь, ни выкрикнуть богам проклятье. Девушка обхватила Терона за плечи и прижала к себе, пытаясь ослабить судороги. Они действительно постепенно проходили, становясь все слабее, как круги на воде от брошенного камня, но лишь затем, чтобы смениться полным изнеможением. Аэлле не приходилось прежде видеть действия проклятий, но она достаточно видела смертей, чтобы понять - Терон умирает. Ни о чем другом она не могла думать. Будто и не было на свете ничего другого, и никаких других людей в целом мире, кроме них двоих, а теперь и они переставали быть.
  Она даже не помнила, как долго просидела возле него, и кто нашел их потом. Не помнила, как рабы осторожно подняли Терона на руки и внесли во дворец. Он был еще жив и слабо стонал при каждом движении, и она шла рядом с ним, поддерживая его голову. Потом была маленькая комната на первом этаже, рядом с оружейной, и какие-то люди, они приходили и вновь исчезали, говорили что-то, но все это проходило мимо внимания Аэллы. Она не замечала, как прошел день, и наступила ночь. Терон бредил, говорил, что огонь сжигает его, но, когда ему давали пить, отталкивал воду. Он не узнавал склонившуюся к нему Аэллу. Несколько раз звал мать, но царица Агата не появлялась. Ее опять захватило огненное безумие.
  Когда первые лучи нового солнца робко выглянули из-за окрашенных кровью туч, Терон открыл глаза и поглядел осмысленным взглядом. Это было жутко - невероятно синие глаза на черном от боли, измученном лице. Но он узнал Аэллу и слабо улыбнулся ей.
  - Терон! - воскликнула она, сжимая его руку.
  Но он успел лишь слабо коснуться ее холодеющими пальцами. Потом его глаза закрылись вновь.
  Аэлла покачнулась и упала ему на грудь. И зарыдала - тяжело и сдавленно, теми слезами, что не облегчают душу, а просто текут, как кровь из смертельной раны. Она плакала впервые за много лет, впервые после смерти матери.
  
  Царевич Терон еще не успел умереть, а по дворцу уже поползли страшные слухи: мол, он умирает от проклятия родной матери, и мрачные подземные духи, вызванные царицей Агатой, уже терзают его... И самые последние рабы, подметающие пол в опочивальне, открыто говорили об этом, если и понижая немного голос, то из страха, что внушали им истории о магии и проклятиях, а вовсе не из почтения к хозяевам. Те не слышали, о чем говорят их рабы, а стало быть, уже не внушали страха.
  Царские покои были почти пусты. И царь, и царевна Каллисто были там, внизу, стремясь поскорее узнать, что с Тероном, ожидая, затаив дыхание, любого слова врачей или знамения богов. Одна лишь царица Агата сидела неподвижно, как статуя, у горящего очага. Ей не нужно было спускаться к сыну, чтобы увидеть все самой, и она смотрела в огонь, не отрываясь и не слыша,что происходит вокруг.
  В дверях стояли две рабыни, пожилая и молодая, и наблюдали за царицей. Наконец, молодая вздохнула и сказала презрительно, почти не понижая голос:
  - Поглядите на нее: извела родного сына и сидит как ни в чем не бывало, даже слезинки не уронила! Разве это мать? Даже свирепая волчица оплакивает своих волчат; одна только свинья может сожрать собственных поросят.
  - Тише! - зашипела на нее старшая рабыня. - Не приведи Боги, услышит еще, проклятая ламия!Ох, что с нами всеми будет, если царевич Терон умрет...
  Она прижала палец к губам, указывая своей подруге замолчать, и обе рабыни попятились к дверям, боясь, что царица повернется к ним.
  Но царица не повернулась и не заметила их. Она всматривалась в образы, сотканные из пламени, и видела в мельчайших подробностях, как над ее сыном исполняется страшное пророчество. Сейчас она не могла бы оторваться от очага, если бы и попыталась. Те, кого она видела в огне, появлялись искаженными, багровыми от жара пламени, увеличенными, точно распухшие трупы. Но она знала, что эти зловещие картины всегда говорят правду.
  И царица узнала, что ее сына больше нет, увидев его прощание с Аэллой, прежде чем где-то хлопнула дверь, послышался топот множества людей, мечущихся, как потревоженные муравьи, и чей-то голос надрывно завопил: "Царевич Терон умер!" Но Агатой еще владел транс, а огонь горел ярко и сильно, и она лишь прошептала одними губами: "Терон умер!" И даже не повернулась, когда присланный ее мужем вестник передал ей страшное известие.
  Тело Терона решено было сжечь немедленно, пока смерть не успела исказить его. Так велела сделать Аэлла, взяв на себя роль распорядителя похорон. Царь Архелай совсем сник и ослабел, все боялись, что и он умрет вслед за сыном. Он держался на ногах лишь с помощью двух рабов, и, когда его спросили, как он хочет устроить похороны сына - лишь покачал головой. Аэлла - иное дело, она должна была сделать для Терона, так любившего ее, все, что было в ее силах. И эти заботы были все же лучше бесплодной, иссушающей скорби, не находящей себе выхода. Поэтому она приказывала дровосекам, откуда привезти лучшие бревна для погребального костра; сама, своими руками, омыла тело Терона и обрядила в лучшую одежду и драгоценности; вместо со жрецами выбрала жертвенных животных, и проследила, чтобы все готово было для погребальных игр в честь умершего. Вторым призом для гонки колесниц Аэлла поставила собственный меч, подаренный Тероном - с рукоятью в виде сплетающихся змей, украшенный аметистом и горным хрусталем. Любой из гостей, еще не успевших покинуть Бионт, остался бы доволен, выиграв его.
  Но царица Агата и похороны сына видела в огне очага, не покидая своих покоев. Гостям та же Аэлла объявила, что царица тяжело больна и не может придти. Что думали гости, осталось неизвестным, так как им, по крайней мере, воспитание не позволяло злословить открыто; зато рабы и, особенно, дворцовые женщины, вернувшись с похорон первыми, не выбирали выражений.
  - Зевс-Вседержитель видит, это не женщина, а ужасная ламия или кровожадная эмпуса! - воскликнула, не сдерживаясь, та же молодая служанка. - Когда она сойдет в Аид, Эриниям придется отдать ей свои бичи! Никто больше не будет так жесток к осужденным, как она.
  Ее более осторожная подруга опасливо шикнула:
  - Тише; смотри, огонь погас! А если она тебя услышит?
  - И пусть слышит! - в отчаянии воскликнула девушка. - Что она мне сделает? Напустит проклятье, как на собственного сына, и прикажет огню меня сжечь? Пусть! А что будет, когда Бионт захватят враги, как только узнают, что царица убила нашего единственного защитника? Будет в сто раз хуже для нас всех!
  Царица Агата все это время лежала в изнеможении на каменных плитах, рядом с очагом, куда опустилась, как раненый воин, отдыхающий прямо на поле боя, посреди крови и грязи. Казалось, она и не слышит разговоров служанок. Но вдруг она поднялась на ноги, и рабыни попятились в страхе, точно она в самом деле была чудовищем Аидова царства.
  - Я убила своего сына и лишила Бионт защитника? - переспросила она чужим, замогильным голосом. И ответила сама себе, едва слышно: - Да. Я!
  Она была слаба и измучена, но она уже была человеком. Огненное безумие отпустило ее, позволяя осмыслить то, что показывали прежде демоны, терзающие ее безнадежными видениями. Это они, не иначе, внушили ей проклясть собственного сына! Она и сама не сознавала тогда, что Терон ее сын, обрушила на него все отчаяние и безумие, что затопило ее душу. А теперь его нет, нет!
  Она не стала кричать и плакать, рвать на себе волосы. Окинула взглядом рабынь:
  - Идите. Вы мне больше не нужны!
  Они попятились от нее, как от змеи, и были рады, когда их отделила от царицы закрытая дверь. Она же, оставшись одна, сняла со стены, увешанной разнообразным оружием, кинжал. Вот и все. Огонь погас. Нет Плексиппа, нет Терона, а скоро не будет и Бионта. И ей остается только одно, раз она не может даже оплакивать погибших близких, как другие женщины.
  Недрогнувшей рукой она вонзила кинжал себе в грудь. Когда спустя некоторое время рабыни, удивленные ее долгим молчанием, осмелились войти в покои, они нашли уже холодеющее тело царицы. Лицо ее искажали боль и отчаяние, в уголке рта змеилась тонкая струйка крови.
  Аэлла покинула Бионт в тот же вечер. Ей было невыносимо провести еще одну ночь в этих стенах, и она бежала, увозя тело Левкона. От одной смерти к другой, из одного обреченного города к другому, тоже лишившемуся наследника и первого защитника.
  Царь Архелай умолял ее остаться. Ей было жаль его, совсем одряхлевшего и беспомощного, но она знала, что не сможет здесь жить. Воспоминания - и страшные, и те, что прежде доставляли радость, - и гнездящиеся здесь призраки умерших скоро заставят и ее разделить судьбу царской семьи.
  - Я должна отвезти тело Левкона в Феру и рассказать, как он погиб. После этого я, быть может, вернусь, если мое присутствие не нужно будет дома, - так сказала она, но твердо знала, что не вернется.
  Она ехала за гробом двоюродного брата, придерживая лошадь, чтобы не опережала колесницы, и думала, что ей делать раньше. Что делать ей в Фере, и кому она нужна там? Воины, сопровождавшие Левкона, и без нее вполне смогут вернуть его домой и рассказать царю и народу, как он погиб. Если разобраться, на свете нет места, где бы ее ждали, и нет людей, которым она была бы нужна, - бывшая жрица, не жена и не вдова, без семьи и без дома. Только шкуру и голову знаменитого вепря царь Архелай отдал ей, но сейчас Аэлле не было до них дела, как и ни до чего другого.
  Они ехали по каменистому берегу горной речки. Весенний паводок уже сошел, но вода оставалась еще высокой и бурной, бежала по скатам с грозным рокотом, таща в своих струях валуны порой с бычью голову. При переправе через такую реку надо быть очень осторожным, иначе ударит валуном коня по ногам, сбросит обоих в воду, и стремительное течение унесет их, размозжив о камни. Кто заподозрит неладное, если и ее лошадь оступится ненароком? Теперь Аэлла понимала, что чувствовала Леда, выйдя против быка, отказавшись от милости Богини. Что все-таки удержало ее, не позволяя утратить осторожность? Быть может, вспомнилось, что Нерта говорила потом Леде. Или слабым, еще неосознанным намеком подала голос чужая кровь, которой предстояло еще вырасти и окрепнуть, чтобы властно заявить о себе.
  Глава 4. Лунное Ожерелье
  Прошли три луны, и жаркое, солнечное лето вступило в права. Темные леса на склонах Таргеттских гор стояли в пышном убранстве, и на полях вокруг Феры созревал хлеб - его высокие колосья уже вытянулись выше человеческого роста, но еще не начали желтеть. Гелиос метал вниз солнечные копья с такой силой, что все живое старалось поскорее спрятаться в тень. Даже по ночам почти не становилось прохладнее; земля очень медленно отдавала накопленный за день жар, и сама казалась раскаленной, как горящий в лихорадке больной.
  Уже смеркалось, и лес оглашался сотнями разных звуков, из которых самым безопасным было громкое стрекотание цикад и шорохи ползущих ящериц. Подальше уже слышались голоса просыпающихся ночных птиц - они одни способны были испугать путника, отправившегося в лес в одиночестве ночью, особенно если путнику всего двенадцать лет, и у него при себе только пастушеский кнут. А между тем, по ночам вокруг стад часто бродили волки, а иногда приходил и сам страшный лев. И все ли шорохи в траве принадлежали безобидным ящерицам? В темноте ведь так легко наступить на гадюку...
  И все же тощий босоногий мальчишка, на котором из-за жары была надета только набедренная повязка из овчины, бежал по тропинке вверх, туда, где лес становился все гуще, и, наконец, превращался в непроходимую чащу. Через каждые несколько шагов мальчик останавливался и напряженно прислушивался. Но, слыша вокруг лишь обычные лесные звуки, он бежал дальше, видимо, не находя того, что искал. На бегу он иногда откусывал от зажатой в руке корки ячменного хлеба, посыпанной солью, и со злостью сжимал в руке кнут.
  Вот с дерева сорвалось что-то большое и серое, бесшумно проплыло над головой мальчика. Он испуганно присел, весь скрываясь за кустом можжевельника. И тут же беззвучно рассмеялся: это же сова, птица мудрой Афины! Должно быть, она указывает ему дорогу!
  Делать было нечего. Мальчик вздохнул, откусил еще от корки хлеба, и принялся карабкаться вверх по крутому склону, поросшему терновником и ежевикой. Не мог же он, пастух царского стада, позволить диким зверям растерзать лучшего годовалого быка, сына могучего Царя Быков! Если он не сможет его найти, царь Геланор возместит убыток, продав в рабство его родителей, братьев и сестер. При этой мысли мальчик сдавленно всхлипнул и тут же вытер глаза.
  Его звали Кой, и он уже третье лето пас царское стадо, не смешивающееся с деревенским скотом, вместе с рабами царя. Но этот день был очень жаркий, всех разморил сон, и один бычок сбежал, когда никто не смотрел. И Кой пошел искать его, никому не сказав, куда идет.
  Может быть, если он вернет быка, царь наградит его? Вот было бы здорово, если бы родители смогли купить еще двух коров и разбить виноградник побольше! А что, это будет справедливо: ведь один бык из царского стада стоит десяти деревенских, а тем более такой, что, может быть, через несколько лет станет Царем Быков и будет участвовать в Испытаниях Артемиды. Мальчик мечтательно улыбнулся, вспомнив весенний праздник. Как красивы жрицы в нарядах Богини! И как они прыгали через быка, даже дух захватывает! Казалось, что у них есть невидимые крылья, многие деревенские так и думают.
  Да, но где же этот бык?! Неужели уже попался прожорливым хищникам? Тогда ему, Кою, лучше совсем не возвращаться домой! Может быть, если его растерзают звери, царь решит, что его родные и так уже достаточно наказаны, и не станет продавать их. Да, наверное, так будет лучше для всех. Но почему-то при этой мысли сердце трусливо забилось, а к горлу подступил комок, будто мальчик снова собирался заплакать.
  В кустах затрещало, как будто там двигалось что-то большое, и Кой стремительно обернулся, забыв обо всем. Из рамы темных, словно вырезанных, листьев лавра высунулась, белея в сгущающихся сумерках, морда быка.
  - Вот ты где, дурачок! - радостно воскликнул мальчик, обнимая любимца за шею. - Слава Пану, Хозяину Стад, и хитроумному Гермесу, и Аполлону с Артемидой! Пошли же скорее, рогатый...
  Он сунул быку весь оставшийся хлеб, и тот подобрал его теплыми губами. Но, когда Кой хотел его увести, бык протяжно замычал и и взрыл землю копытом.
  - Иди скорей! - сердито закричал мальчик, теряя терпение. - Того и гляди, лев выйдет на охоту! Ну! - он хлестнул быка по спине, но тот обиженно замычал и снова принялся рыть землю.
  - Да что у тебя тут? - мальчик наклонился к вырытой под корнями дерева ямке. Там смутно белело что-то, похожее на полусгнившую ткань, а в одном месте она разорвалась, и нечто блестящее ослепительно сверкнуло при свете взошедшей на небо Селены.
  - О, Артемида-Дева! - мальчик дрожащими руками разворачивал истлевшую, разлезающуюся на куски ткань. - Какая красота!
  В его руках лежало необычной красоты серебряное ожерелье. Оно все сплеталось из тонких веточек, с листьями из чистого серебра, такой искусной работы, что даже прожилки на них казались настоящими. А на равных промежутках друг от друга сияли крупные цветы с серебряными лепестками, а сердцевина каждого была из прозрачного горного хрусталя, чистого, как капля воды из родника. Всего цветов и камней было десять.
  - О, Великие Боги! - растерянно прошептал мальчик. - Что мне делать?
  Он уже представил, как принесет это ожерелье родителям, как они продадут его и купят столько скота, что ни у кого из богатых вельмож не найдется, не говоря уж о деревенских. И выстроят новый дом, каменный и с большими окнами. А для мамы и сестер можно будет купить украшения, конечно, не такие красивые, как это ожерелье, но такие, что даже лучше пойдут им.
  Но эта мысль, мелькнув, тут же исчезла. Такую драгоценность нельзя просто так принести домой и продать в лавке, или даже какому-нибудь заезжему купцу. Их обвинят в краже и всех казнят. Откуда вообще взялось это ожерелье? Тряпка, в которую оно было завернуто, вся сгнила, а само оно даже не почернело. Кто мог зарыть его в землю в лесу? Какой-нибудь царь давным давно? Кому же еще оно может принадлежать, кроме царя или какого-нибудь богатого храма? А вдруг его послали Боги, приказав быку разрыть землю?
  Кой подумал еще немного, и, наконец, решил: ожерелье нужно принести царю. Да, пожалуй, это лучшее, что он может сделать. И мальчик спрятал ожерелье под набедренную повязку, сел на быка верхом, как садились, он видел, Лунные Девы на Испытаниях, и погнал прямо в город, мимо лесных склонов, мимо уснувших пастбищ и загонов для скота, к воротам, куда пастухи обыкновенно пригоняли скот.
  
  Лунные Девы жили все вместе, в одной комнате в подземной части храма Артемиды. Десять одинаковых постелей с висящим над ними снаряжением, десять одинаковых коротких черных туник, что носили жрицы в обычные дни.
  Аэлла проснулась в тяжелый и душный предрассветный час, посвященный Гекате, когда ее свита незримо преследует людей, посылая им беды и ночные кошмары. Проснулась, и больше не могла сомкнуть глаз. В последние месяцы она вообще спала очень мало, что что Нерта даже поначалу поила ее сонным зельем. Им, однако, тоже злоупотреблять не стоило... Молодая женщина чуть заметно улыбнулась в темноте, но и эта улыбка вышла печальной.
  Те первые, бесконечно тяжелые дни после смерти Терона и возвращения в Феру, она никогда не могла впоследствии вспомнить ясно. Должно быть, кто-то из богов милосердно окутал ее сознание туманом, среди которого всплывали отдельные образы. Чернеющее на глазах от страшной вести о сыне лицо царя Геланора; окаменевшие объятия Эйрены на ее плечах; надрывный стон царицы, когда она расспросила Аэллу о гибели Левкона наедине. Потом она стояла у погребального костра вместе со всеми Лунными Девами. Все они обрезали волосы и возложили их на тело царевича, и только она, Аэлла, уже остригла их и вложила в руки другого умершего...
  И она стояла среди своих подруг, хоть и призналась сразу по возвращении, что не имеет больше на это права. Нерта тогда сказала ей: "Если тот человек мертв, тебе некуда сейчас уйти. Живи вместе с остальными, пока Богиня не скажет, кому ты принадлежишь теперь". Признаться, Аэлла рада была услышать эти слова, убедиться, что хоть что-то еще осталось от ее прежней жизни, и она не совершенно одинока.
  А в скором времени она окончательно убедилась, что не одна, и тогда сковавшее ее равнодушие стало медленно таять, как снег по весне. Вернее, она не сама это узнала Они с Тероном в немногие доставшиеся им дни и ночи мечтали о будущем, хотели иметь много сыновей и дочерей. Но потом Аэлла не хотела даже вспоминать эти мечты, все равно что трогать руками рану. Это Нерта поняла, что ее бывшая ученица беременна; жрицам Богини-Девы положено было разбираться и в деторождении.
  Но тогда, у погребального костра Левкона, все это было еще впереди. И никто, даже Нерта, занятая Аэллой, не заметила, как напряженно застыло лицо совсем юной девушки в кругу Лунных Дев, каким злым звериным блеском вспыхнули ее сузившиеся глаза. Она не плакала, как остальные.
  И вот, с тех пор прошло уже три луны, и казалось, что черная полоса оставила феранцев. Царская семья и весь город продолжали носить траур по Левкону, но никаких несчастий пока что больше не было, и люди понемногу успокаивались. Голову и шкуру его убийцы - чудовищного вепря посвятили Артемиде, повесив над ее алтарем в храме. Об охоте на него хелленские аэды уже складывали новые песни, и им позволено было звучать в царском дворце, и даже царица Климена, казалось, смирилась. А свирепые варвары не решались пока что беспокоить феранские границы. Но что-то все же не давало покоя Аэлле...
  Она прислушалась к своим ощущениям. Нет, хвала Артемиде, как будто, все в порядке. Беременность еще не была заметна по ладной, крепкой фигуре бывшей жрицы Артемиды, и она не знала утренних недомоганий, как обычные домашние женщины. Она даже продолжала ежедневные тренировки, хоть и более умеренно. Для нее невыносимо было безделье. Едва ей нечем оказывалось заняться, как печальные воспоминания снова теснились вокруг, высасывая хищными губами все светлое, что было в ее жизни, оставляя лишь туман и беспросветную мглу.
  Поэтому Аэлла по-прежнему ездила верхом, плавала, сражалась с подругами на секирах и мечах, стреляла из лука, и усталость приносила ей чувство удовлетворения. Теперь ей никогда уже не придется выйти на Испытаниях против быка, но что-то подсказывало молодой женщине, что воевать еще придется. Хотя бы ради того, чтобы в будущем ее сын, сын ее Терона не чувствовал себя безродным скитальцем, незаконнорожденным родственником, как была она сама в детстве. Она почему-то была уверена, что родится сын.
  За дверью послышались шаги, торопливые, видимо, лишь из уважения к храму не переходящие на бег. Потом заговорили младшие жрицы, помощницы Нерты. Их голоса, приглушенные далеким расстоянием, но казавшиеся удивленными, разбудили чутко спавших девушек. Они давно привыкли реагировать быстро - суровая Верховная Жрица прежде нарочно поднимала их среди ночи, заставляя готовиться к любой возможной опасности молниеносно. И сейчас, к тому времени, как она вошла, все десятеро были уже готовы, и приветствовали ее ритуальным взмахом руки.
  - Свободны! - усмехнулась Нерта, осматривая их. - Идемте за мной. Новость, и такая, что касается и нас.
  - Нашли новую Лунную Деву вместо Аэллы? - весело и непосредственно спросила Леокадия, но осеклась, взглянув на ту. - Прости, Аэлла, я не хотела...
  Та лишь вздохнула про себя, но похлопала девушку по плечу почти весело; она ведь не виновата, всего лишь сказала правду.
  - Успокойся, я же знаю, что так и будет...
  А между тем, Лунные Девы, следуя за Нертой по коридору, продолжали обсуждать неожиданную весть, делая самые неожиданные предположения о том, что за новость их ожидает. Хоть и жрицы, они все равно оставались молодыми девушками, и любили поговорить.
  - Проклятый Фойраг опять приехал требовать, чтобы Эйрену отдали ему в жены, а заодно и саму Артемиду-Деву отправили в Тартар к Тифону, чтобы ему все драконьи головы молнией поотшибало? - предположила бойкая на язык Тира.
  - Нет, скорее Тире решили укоротить слишком длинный язык, - фыркнула в ответ вспыхнувшая от злости Эйрена.
  - Наставница, скажи же нам, наконец, что случилось, - попросила сильная молчаливая Электра со шрамом на правой щеке - бык на одном из Испытаний рассек ей лицо.
  Уже у выхода из храма Нерта повернулась к ним:
  - Возможно, нам послана Богиней новая священная реликвия - ожерелье из Лунного Металла, с горным хрусталем. Его нашли в лесу - мальчишка-пастух, искавший убежавшего быка, нашел его и принес царю. А царь созвал Совет и жрецов всех богов, чтобы решить, что с ним делать.
  Несмотря на ранний час, Тронный Зал царского дворца был уже полон народа. Как и сказала Нерта, все советники и жрецы собрались, чтобы решить, кому должно достаться ожерелье. Вновь входящие рассматривали его, восхищаясь необычно тонкой работой и игрой камней. Оно лежало на темном ореховом столе посередине комнаты, и сияло, как сама луна в зимнюю ночь.
  Лунные Девы тоже пришли посмотреть. У двоих или троих вырвался восхищенный возглас, тут же умолкший под строгим взглядом Нерты. Да и, по правде говоря, не каждую молодую девушку, хотя бы и жрицу Артемиды, привлекала красота лунного ожерелья. Холоден был его блеск, и тяжелыми казались кристаллы в чашечках серебряных цветов. Нет, это была не та драгоценность, что хотелось бы надеть себе на шею... Леокадия, первой протянув к нему руку, испуганно отдернула ее, дерзкая Тира покачала головой. Одна лишь Эйрена взяла его в руки, приподняла, давая всем разглядеть, и положила обратно.
  - Эта вещь не для людей, - сказала она, обращаясь к отцу. - Мой царь, ожерелье послали нам Боги - им и следует его посвятить.
  Геланор, несмотря на сложную обстановку, залюбовался дочерью. Как она выросла, как смело и разумно говорит со старшими, не поддаваясь девичьему тщеславию! Вот если бы она родилась мальчиком, или его младшие сыновья поскорее стали бы похожи на свою сестру...
  - Но кто именно из Богов послал его нам, мы пока не знаем, - вслух заметил царь. - Может быть, кто-нибудь из жрецов видел знак, что поможет выяснить правду?
  При этом он выразительно обвел жрецов взглядом. Но те и сами чувствовали серьезность момента. Как и Лунные Девы, они не решались взять в руки неведомо откуда взявшееся ожерелье. Если кто-то из них и мог бы злоупотребить своими обетами, то не в этот день. Нельзя было пренебрегать присутствием Богов.
  Первым заговорил жрец Зевса, седой высокий старик с длинной бородой:
  - Я не получал знамений, великий царь. Может быть, кому-то другому они являлись. Если же нет, то не лучше ли будет отправить гонца к оракулу, лучше всего Всеотца Зевса или Апполона Ясновидца? Пусть Боги сами дадут ответ. Пока же скажу, что все же ожерелье найдено с помощью быка, животного Зевса; это можно считать знаком.
  Нерта, слушая его, загадочно усмехалась, а, когда жрец замолчал, ехидно поинтересовалась:
  - Доказательством чего, Синон, - что Зевс носит ожерелья из Лунного Металла? Разве Небесным Богам посвящены не золото и медь? Что до быка - не жрицы ли Артемиды много лет подряд участвуют в Испытаниях с именно такими быками? Великий царь, расспроси мальчишку еще раз, может быть, он расскажет более подробно о том, чего мы не заметили сначала?
  - Ты права, его следует расспросить, - кивнул царь и велел стражникам привести Коя.
  Ввели мальчика - умытого и одетого в явно непривычный ему полотняный хитон. Он был очень смущен таким вниманием чуть ли не всей знати Феры, казался теперь совсем маленьким и смотрел в пол, не смея поднять глаза.
  Когда мальчик еще раз рассказал о своих приключениях, дрожа сильнее, чем в ночном лесу, царь спросил его:
  - Как ты понял, что ожерелье - подарок Богов? Может быть, ты видел еще какой-то знак? Вспоминай, никто тебя не торопит.
  - Мне больше нечего вспоминать, великий царь, - Кой шмыгнул носом, вновь опуская косящие от волнения глаза. - Ну, я увидел сову и пошел в ту сторону, куда она пролетела. Потом из-за туч показался месяц - молодой, рогами влево. Стало светлее. А потом я нашел быка, а он раскопал землю и нашел ожерелье. И все.
  - Значит, все? - переспросил царь. - И ты не заметил ничего больше? Как лежало это ожерелье? Оно выглядит так, будто только что вышло из кузницы; а между тем, ты нашел его в земле...
  - Оно было завернуто в какую-то тряпку, да она почти вся сгнила и разорвалась у меня в руках. Но я кое-как завязал самый большой лоскут и принес в нем ожерелье, - сказал мальчик.
  Нерта подала знак Леде, и та принесла кусок старой ткани, вроде той, из какой шили праздничные повязки Лунные Девы. Кое-где на ней еще можно было разглядеть вышитые знаки - секиру и семь стрел.
  Нерта обвела всех торжествующим взглядом.
  - Ожерелье из Лунного Металла, с горным хрусталем. Завернуто в ткань со знаками Артемиды, что защитила его от повреждений. Кто-то еще сомневается, кому следует посвятить его?
  Жрецы и советники порой с сомнением качали головами, но не возражали. Эйрена внимательно, как и подобало царской дочери, разглядела всех. Одни, хоть и служили Небесным Богам, видимо, не хотели злить Артемиду, другие делали вид, что спорить с женщинами ниже их достоинства.
  - Итак, все знаки доказывают, что ожерелье действительно послано Артемидой, и ей же должно быть посвящено, - сказал царь Геланор. - А ты, мальчик, заслужил награду.
  Кой выпрямился, не веря своим ушам. Ему уже казалось, что он спит и видит во сне все это: ожерелье, и царский дворец, и расспросы царя и вельмож. Слишком много это было для бедного мальчика-пастуха. Он уже открыл рот, собираясь благодарить, но тут царь сказал:
  - Твоя семья получит пятьдесят коров, разумеется, простых. Ты же всю жизнь, если захочешь, будешь служить пастухом царского стада, и ни я, ни мои сыновья тебя не прогонят. А если пожелаешь, станешь воином, когда подрастешь, я приму тебя в войско... Ну-ну, не бейся лбом об пол, - усмехнулся царь, когда мальчик с радостным воплем упал на колени.
  Когда ошеломленного Коя увели, в зале снова принялись решать судьбу ожерелья. Впрочем, самое важное уже было ясно, и никто не мог оспорить, что оно должно принадлежать Артемиде. Не было только ясно, с какой целью Богиня послала его феранцам. Как бы там ни было, о появлении новой реликвии следовало заявить так, чтобы ни у кого в городе не возникло и тени сомнений, что это благоприятное знамение. Следовало устроить праздник - первый после гибели Левкона.
  - Пошлите глашатаев по всему городу, пусть кричат, что сегодня в полдень будет церемония посвящения ожерелья Артемиды, - распорядился царь. - Пусть и поселяне придут к храму в своих лучших одеждах. Всех нас это тоже касается. Сейчас не время оплакивать моего сына. Царевич Аминтор поедет на первой колеснице вместе со мной. Теперь он наследник; пусть и он, и народ привыкает к этому.
  Праздник действительно прошел на славу, хоть и был скромнее весеннего. Все же удалось собрать жителей Феры возле храма. Эйрена стояла у алтаря позади Нерты и видела лица людей. Многие из них со дня смерти Левкона ждали новых бед, и, во всяком случае, все были напуганы. Сильный царь и наследник царь означал милость Богов, и не только на случай грядущей войны, хотя о ней не забывал никто, особенно те, кому уже приходилось сражаться с варварами пять лет назад. Царь - защита и опора народа, а его будущее - сын, способный вести за собой людей. Поэтому не всех успокоил вид тонкого темноволосого мальчика в колеснице рядом с царем. Но все же Эйрене показалось, что на некоторых лицах, насколько она могла рассмотреть, тревога уступила место надежде.
  Девять Лунных Дев стояли за спиной Верховной жрицы, когда она надела сверкающее серебром и хрусталем ожерелье на мраморную шею статуи в храме. Аэллы среди них не было. Она стояла рядом с царицей Клименой в женской одежде. Ей больше не было места среди жриц Артемиды.
  
  Гора спускалась вниз тремя пологими уступами, поросшими лесом. В свете растущей луны их очертания казались смазанными, игра сумерек и полутонов обманывала глаза, смягчая очертания и скрывая камни и ямы. Поэтому лишь человек, хорошо знающий местность, мог осмелиться спуститься по склону ночью.
  Но всадница, спускавшаяся вниз, очевидно, бывала здесь не раз - так ловко и непринужденно она правила лошадью. Она даже не глядела вниз, под копыта, все время смотрела вперед, туда, где начиналась равнина, давным-давно расчищенная от леса. Кое-где тускло мерцали огоньки пастушьих костров. А еще дальше возвышалось, угольно-черное в лунном сумраке, странное нагромождение камней, слишком правильное для одинокой скалы и слишком несоразмерное для крепости. Придя в хелленские земли из восточных пустынь, варвары-зархиты вынуждены были научиться строить, но получалось у них пока далеко от совершенства, во всяком случае, с виду. А как выглядит внутри их крепость, никто из хелленов сказать не мог, потому что бывали там лишь в качестве пленных, а обратно и вовсе никто не возвращался.
  Девушка - ибо по ее легкой посадке на лошади, с согнутыми назад, вытянутыми вдоль конской спины ногами, по всей тонкой и гибкой фигуре видно было, что она совсем молода, - остановилась на опушке леса и, приложив руки ко рту, издала резкий крик ночной птицы. Ей ответил далеко впереди такой же крик. Навстречу выехали несколько всадников. Они держались кучно, то и дело перемещаясь в строю и меняясь местами. Несмотря на эти маневры, девушка смогла сосчитать шесть человек. Один из них подъехал к ней ближе, остальные остановились на расстоянии полета стрелы.
  - Те, кто рожден побеждать, - произнес приблизившийся всадник с хриплым гортанным выговором.
  - Огонь в ночи, - ответила девушка недрогнувшим голосом.
  Всадник обернулся к поджидавшим его.
  - Все в порядке, мой вождь, это она!
  При этих словах один из всадников направился к девушке. Еще двое последовали за ним чуть позади, как близкие, но отнюдь не равные, а тот, что говорил с девушкой, отъехал в сторону и стал поодаль, вместе с двумя последними.
  - Это ты хочешь помочь нам захватить Феру? - спросил вождь недоверчиво. Он говорил на хелленском наречии гораздо лучше своего воина, но все же с акцентом, похожим на клекот ястреба, и название города он выговорил как "Фаррах".
  - Да. Я помогу тебе, великий Фойраг, царь зархитов, - голос девушки был по-прежнему холоден, как будто это говорила не живая женщина, а тень из Аидова царства. При свете дня было бы видно, что она и бледна как мертвец, но призрачный свет луны всем придавал тот же замогильный облик.
  Фойраг усмехнулся - в сумерках видно было, как блеснули его белые зубы под тонкой полоской усов, встряхнул головой в медном шлеме с навершием в виде свернувшегося кольцом дракона, и несколько мгновений беззвучно смеялся. Потом хлопнул себя ладонью по колену.
  - Что же ты хочешь за свою помощь, женщина? Ради чего пришла к нам, не побоялась, что я не стану тебя слушать и обойдусь как с обычной женщиной?
  - Это и сейчас не поздно, мой вождь, - один из сопровождающих окинул девушку таким наглым взглядом, словно ему и тусклый свет луны не был помехой. Насколько можно было разглядеть, на нем поверх доспехов было багряное, цвета запекшейся крови, одеяние, вышитое золотыми драконьими головами - знак главного жреца Зарха-Тифона. - Слышишь, красавица, я обещаю тебе покровительство, когда мы захватим ваш город...
  - Замолчи, Вайретт! - прикрикнул на него Фойраг. - А ты, женщина, не хватайся за секиру. Никто тебя не тронет, если сама не захочешь. В вашей Фере найдутся женщины и получше. Например, ваша царевна Эйрена. Ты говоришь, ее отец нарушил договор, стал искать для нее другого мужа?
  - Да, - ответила девушка, не моргнув глазом. - Он послал своего сына и племянницу на большую охоту, где собрались все хелленские цари, и обещал, что отдаст дочь в жены тому, кто поможет победить тебя. Проклятая Аэлла хвасталась, что сразу несколько царей поклялись осенью напасть на тебя.
  - Ах, вот как! - яростно прорычал Фойраг, и в лунном свете его лицо, которое шлем оставлял открытым, жутко исказилось, походя скорее на маску какого-то демона пустыни, хотя вообще отнюдь не было безобразным даже по хелленским канонам. Когда он был спокоен, разве что длинный, с горбинкой, нос, да смуглая до красноты кожа, прокаленная солнцем пустыни, выдавали в нем варвара, но в ярости он был страшнее леопарда, у которого отобрали добычу. Даже второй спутник вождя, военачальник Хондар, покосился на него с удивлением. Впрочем, негодование Фойрага было наполовину напускным. В душе он радовался, получив долгожданный повод нарушить договор, подписанный пять лет назад с царем Феры. В то время зархиты, еще измученные долгими странствиями, были слишком слабы, чтобы взять город и идти дальше, но за эти годы хорошо подготовились к большой войне. Но вождь не мог открыто нарушить свое слово. Тем лучше было для него, что это сделал враг.
  - Так значит, ваш лживый, трусливый царь нарушил свою клятву! - злорадно воскликнул Фойраг. - Этого следовало ждать: хеллены коварны, им ни в чем нельзя верить. Вот передо мной доказательство! - он показал рукой на девушку. - Так ты говоришь, что есть подземный ход в город?
  - Да. Он ведет через храм Артемиды, проходит под городской стеной и выводит на площадь. Только пошли туда побольше воинов: жрицы и ночью будут драться как дикие кошки.
  - Мы возьмем тебя с собой и убьем, если вздумаешь предать, - пообещал Фойраг.
  Но девушке было, казалось, все равно, она согласно кивнула:
  - Да будет так; но я не собираюсь предавать тебя. А ты обещай мне взять живой одну из них, Аэллу. Больше я ни о чем не попрошу.
  Фойраг взглянул на нее с интересом.
  - Обещаю. А что ты хочешь сделать с ней?
  Впервые на безжизненном лице девушки появилось чувство - но такое, что сам вождь зархитов едва не повернул коня в сторону. Ее глаза злобно сузились, как у нападающей змеи, а зубы оскалились, и она прошипела, вцепившись пальцами в лошадиную гриву:
  - Я хочу отомстить ей! Она узнает, что значит умирать одной, не надеясь, что кто-то придет на помощь, даже друзья и родственники, те, кто должен был спасти! Отдай мне ее, Фойраг, а после делай со мной, что хочешь!
  - Интересно... - протянул он, пристально разглядывая девушку. Ее гнев казался убедительным более, чем что-нибудь другое, но он все же не был в ней уверен. - И за что ты так ненавидишь ее?
  Но девушка уже успокоилась, вернее - еще больше замкнулась в своем ледяном панцире, за которым привыкла таить боль. Лицо ее теперь было просто суровым. И она ответила невозмутимо:
  - У меня есть причина ненавидеть ее! Из-за нее погиб тот, кто в сто раз больше заслуживал жизни. Я не успокоюсь, пока не отомщу ей и всем феранцам - пусть они почувствуют то же, что я. Поэтому я пришла к тебе, великий царь. Клянусь Артемидой-Девой, что не обману тебя!
  - Ладно, - Фойраг не привык долго ждать, когда желанная победа была так близка. - Думаю, что даже хелленская жрица не решится нарушить клятву именем своей богини, даже готовясь предать своих. Хорошо, ты получишь свою Аэллу, когда мы захватим город.
  Девушка почтительно склонилась перед вождем зархитов.
  - А на какую ночь ты готовишь нападение, великий царь?
  Фойраг подозрительно оглянулся на своих спутников: как-то отнесутся к его именованию хелленским титулом? Прежде зархиты, кочуя со своими стадами в степи, не признавали никаких царей; каждый род имел своего вождя, над ними стоял верховный вождь, но и его должность была скорее почетной. Так было всегда, и даже самые древние легенды не рассказывали, чтобы когда-то зархиты жили иначе. Но их Бог, свирепый и беспощадный, как раскаленное солнце пустыни, послал им перемены. Долгая засуха иссушила степь, и овцы, лошади и даже выносливые верблюды стали падать от бескормицы. Но великий Зарх послал своим людям алую хвостатую звезду, и они пошли за ней, на Закат. Долог и труден был их путь, и, чтобы привести народ в обещанную их Богом землю и захватить ее, нужен был сильный вождь. Им и стал он, Фойраг, добившийся фактически царской власти, не по рождению, а по праву сильного. Но открыто он не решался именоваться царем, и не был уверен в своих воинах. Чтобы окончательно убедить их в своем божественном праве, нужно было совершить нечто еще небывалое. Завоевание всей Хеллении и должно было стать поистине божественным деянием. С Феры предполагалось только начать.
  - Я не хочу откладывать надолго. Нападем в первую же безлунную ночь. Будь готова, женщина!
  Она согласно кивнула:
  - Ты прав, великий царь. К тому же, Артемида - Богиня Луны, и в лунные ночи особенно сильна, а когда луна скрывается, ее власть слабеет.
  Фойраг захохотал:
  - Видно, ваши хеллены настолько слабы, что никто до сих пор не смог лишить Артемиду девственности! Ничего, скоро мы сочетаем ее с Всепожирающим Зархом, а в знак победы повесим ее пояс в главном храме!
  На этот раз смеху вождя вторили и его приближенные. Особенно долго хохотал жрец, вцепившись унизанными золотыми кольцами руками в поводья, чтобы удержаться в седле. Отсмеявшись, он облизнул пухлые чувственные губы и снова окинул девушку масляным взглядом:
  - А когда вождь научит ласкам вашу гордячку-царевну, я помогу познать радости жизни и другим жрицам! Не хочешь ли начать прямо сегодня, красавица? - он подъехал к девушке и положил руку ей на плечо. - Ты такая печальная и бледная... Тебе будет полезно немного развлечься.
  В следующий миг ему в лоб смотрело лезвие секиры, непонятно когда появившейся в руках у девушки.
  - Я знала мужчину в тысячу раз лучше, красивее и благороднее тебя, зархитский пес! - прорычала она. - Ты жив только потому, что я пока не хочу ссориться с твоим царем. Коснись меня еще раз - и отправишься в Тартар, к своему Тифону, похотливый скот!
  Жрец отпрянул прочь, как ужаленный. К тому же его вождь и не подумал его поддержать - совсем напротив:
  - Убирайся прочь, Вайретт, и чтобы я тебя не видел! А ты, женщина, молодец - устроила хорошую потеху! И нам всем урок - будем знать, что Лунных Дев нельзя недооценивать. Не злись на Вайретта, он привык брать податливых женщин.
  - Я не злюсь, - но по голосу девушки ясно было, что она не думает доверять обманчивому благодушию врага. - Но ты дал слово, великий царь: до того, как ты возьмешь Феру и отдашь мне Аэллу, я вам союзник. Не менее того. Теперь мне пора ехать. Нужно еще подстрелить какого-нибудь зверя, чтобы объяснить, где я была. Итак, до первой безлунной ночи?
  - Да. Встретимся здесь же, и ты проведешь нас подземным ходом. Но, если дрогнешь, берегись, женщина!
  Ее глаза вновь по-змеиному сузились, хмуро окинув вождя зархитов:
  - Моя решимость не меньше твоей, великий Фойраг. Не сомневайся, я не царь Геланор, не поступлю вероломно. Пусть твои воины будут готовы к походу, а уж я-то буду.
  - Если ты все сделаешь хорошо, я поставлю тебя Верховной Жрицей Артемиды, - пообещал Фойраг. - Я не собираюсь запрещать молиться вашим Богам. Когда мы истребим феранских мужчин, а женщин возьмем в жены, пусть молятся сколько угодно. Им будет легче смириться, а от их проклятий Зарх нас защитит. Да и они недолго захотят нас проклинать, вождь насмешливо взглянул на не решавшегося приблизиться Вайретта.
  Девушка мрачно покачала головой.
  - Лишь бы удалось отомстить феранцам и Аэлле, а будущее меня не волнует. Делай, что хочешь, с людьми, не сумевшими спасти лучшего из них.
  Она поглядела на Восход. Луна тем времена скрылась за облаком, но серая полоска на краю неба чуть посветлела, предвещая скорый восход Эос-Зари.
  - Пора... Да, еще одно, великий царь, - она повернула коня. - Боги послали храму Артемиды чудесное ожерелье - по крайней мере, все верят, что это Их подарок. Люди ждут, что оно станет защищать Феру. Уничтожь его или захвати, но не позволяй ему затеряться при штурме! Пусть оно защищает твое царство - тогда хеллены покорятся тебе.
  - Я подарю его своей невесте на свадьбу, - усмехнулся Фойраг. - Пусть готовится выйти замуж! А ты прощай, союзница, - произнес он уже в спину девушке, и таким тоном, что ясно было: имеется в виду совсем другое слово. Сделав знак спутникам, он повернул коня обратно к своей крепости.
  А девушка направила лошадь обратно через лес, той же дорогой, по которой приехала. Ее не заботило, что о ней думают новые союзники. Фойраг жаждет завоевать Феру и принял ее помощь - чего еще оставалось желать? Эта растущая луна округлится, станет полной и яркой, затем пойдет на убыль, а когда она состарится и умрет, придет возмездие. Всем - подлой убийце Аэлле, царю и его семье, горожанам, что смеют жить как обычно, будто ничего не произошло. Пусть поют и пляшут от радости, что нашлось Ожерелье! Скоро и они узнают, что значит потерять самое дорогое в жизни. Те, кому дороже всего собственное благо, простятся с богатством, свободой, а затем и с самой жизнью. А если хоть кто-то из них способен был любить, сначала потеряют всех, кого любят. Фера же не заслуживает лучшего будущего. Если им все равно, кто будет править, сойдет и царь-варвар. Быть может, тогда хоть кто-то поймет напоследок, что они все потеряли со смертью Левкона!
  
  И снова была ночь, но теперь непроглядно темная, безлунная. Только яркие крупные звезды проливали мерцающий свет, но ему не под силу было рассеять мрак. Именно такие ночи - раздолье для злых духов преисподней, убийц, разбойников и хищных зверей.
  Но двое юношей, что бесшумно пробирались по узкой горной тропинке, заросшей вереском и призрачно светящимися белыми звездочками камнеломки, не думали об опасности. Они шли легко и быстро, почти бежали, но не похожи были на людей, которых несчастье могло заставить скитаться ночью в глухомани. Напротив, сразу можно было с уверенностью сказать, что они выросли здесь, в этих горах, как звери и птицы.Их босые ноги, никогда не знавшие обуви, двигались по каменной осыпи легко, как лапы барса, без малейших затруднений, и даже маленький камешек не сорвался вниз.
  Если бы сейчас светило солнце, видно было бы их кожу, покрытую вечным загаром - похоже было, что они привыкли встречать и самое жгучее солнце, и самые свирепые морозы, не заходя под крышу и даже не прикрываясь одеждой, и оттого их кожа приобрела оттенок самой темной бронзы. И действительно, из одежды на них были только сплетенные из сухой травы набедренные повязки, да еще ожерелья и браслеты из ярких камешков и речных раковин. Но это им явно ничуть не мешало, хотя в горах и летом было холодно.
  Но, несмотря на эти признаки самого первобытного образа жизни, они все же не были похожи на дикарей. Черты их лиц, хоть и смуглых до черноты. были тонки и правильны, а волосы, иссиня-черные, свисали до лопаток гладкими прядями, а не спутанным колтуном. И, конечно, никому из дикарей не вздумалось бы пойти в горы безоружными. Нет, следя за их легким, стремительным бегом, не знающим усталости, как скачка молодых оленей, скорее можно было принять их за духов этих гор, живущих здесь так же давно, как стоят сами горы.
  Когда тропинка расширилась настолько, что по ней можно было двигаться вместе, второй юноша легко догнал брата - а что они братья, и притом близнецы, было ясно сразу; отражение в кристальной воде родника не бывает так похоже на глядящего, как они между собой.Первый засмеялся и прянул вперед еще быстрее, без слов приглашая к соревнованию. Да, вряд ли самый прославленный бегун в хелленских землях смог бы догнать их! Казалось, будто они не ступают ногами по земле, а скользят над ней - так стремительны и бесшумны были их движения. Горная коза, спящая на уступе над их головой, даже не проснулась и не повела чуткими ушами, когда они проносились мимо.
  Вот впереди послышался грозный рокот водопада. К нему-то, похоже, и держали путь юноши. Никто из них не останавливался хоть на миг, чтобы передохнуть или обменяться словом-другим - слова им как будто и не были нужны.
  В одном месте скалу рассекала широкая трещина - вероятно, след очередного землетрясения, какие бывали в этих горах почти каждый год. Даже ночью она темнела на теле горы, как свежая рана. Не каждая ловкая коза или стремительная лань решились бы перескочить трещину, оттолкнувшись копытами от ее ненадежного края, готового вот-вот осыпаться. Но юноши, не замедляя бега, прыгнули вперед и приземлились локтях в четырех от края провала. И даже при свете солнца никто бы не разглядел, который из них опередил другого хоть на мгновение или стал на шаг впереди. Они были равны во всем.
  По эту сторону провала рев водопада стал еще сильнее. И вскоре перед братьями вырос острый каменный гребень, за которым - они знали - рычала и бесновалась в вечном прыжке вода, яростно вздымая седую гриву пены. Сейчас, в темноте, водопада не было видно, но братья и на память представляли его, будто воочию.
  - Не правда ли, его белая пена похожа на снежные пряди Вьюг, что они наметают, кружась у самой земли? - впервые заговорил один из братьев.
  - Ты прав, но только Вьюги потому и любят играть со снегом, что сам по себе он скучен и неподвижен, как камень, - рассмеялся второй. - А водопад иное дело, он всегда в движении, и даже наш отец не смог бы его заморозить. В этом уж они непохожи!
  А водопад тем временем ревел и прыгал по камням, будто предупреждая незваных смельчаков, что с ним шутки плохи. Холодные, как льдинки, брызги воды взлетали до самой скалы, где стояли братья, оседали на их лица, волосы, плечи. Но, если братья чуть и помедлили, то не из опасения - это было видно. Не сговариваясь, приветствовали водопад взмахом руки, как старого знакомого. Переглянулись - в темноте их черные глаза блестели. И прыгнули вниз.
  У обычного человека, даже самого сильного и выносливого воина, на их месте остановилось бы сердце от страха, а если и нет, то он все равно разбился бы при падении о воду и камни, мгновенно окоченел бы в ледяных струях водопада. Но братья только засмеялись, подхваченные бешеным водоворотом. нырнули с головой и выпрыгнули из воды, как огромные рыбы. Потом течение мощно подхватило их, и они расслабились, раскинув руки и отдаваясь на его волю. Оно потащило их, как сильная спина лошади или дикого быка, на которых они бывало катались в лесу для развлечения. А низкий гул впереди все нарастал, и вот волна, которую оседлали юноши, обрушилась вниз. И сквозь ее рев прозвучал их боевой клич, резкий и дикий, как вой ветра в горном ущелье.
  В следующий миг между братьями появилась девушка. Вынырнула из воды и обняла обоих за шею, серебристо смеясь. Ее черные волосы тянулись, как струи воды, концы которых тонули среди белой пены и брызг. Голубовато-белая кожа светилась в темноте, как и огромные зеленые глаза. На ней было легкое полупрозрачное платье зеленовато-голубого цвета, на шее - жемчужное ожерелье.
  - Как долго вы пропадали, Бореады! - проговорила она со смехом, целуя обоих по очереди. - Я уж думала, вы совсем меня забыли. Что, Вьюги вашего отца ласковее меня, да? Теплее?
  - Ну, не обижайся, Меланиппа, ведь теперь мы здесь, - ответил один из юношей.
  - Какие упреки могут быть между друзьями детства? - подхватил второй брат, обнимая наяду за талию.
  - Да и мы ведь не спрашиваем, скучала ли ты без нас, - заметил первый.
  - Потому что знаем, что нимфы не любят скучать долго! - закончил второй брат.
  Но в улыбке и взгляде наяды сегодня было что-то новое, как будто она знала то, что не было пока известно им. И она ответила с несвойственной ей прежде задумчивостью:
  - Это правда, нимфы не любят скучать долго, особенно по смертным. Ведь мы можем жить вечно, пока жив наш источник или дерево. А уж горные нимфы вовсе помнят еще титанов. И всю свою вечность оплакивать несчастного смертного, который проживет свою короткую жизнь и увянет, как травинка? Ну уж нет! Для нас опасно по-настоящему влюбляться в смертных. Если нимфа слишком страдает, она может истаять, как бедняжка Эхо. Нет-нет, такая судьба не для меня, - она серебристо рассмеялась.
  - Но мы ведь не обычные смертные, - заметил, лаская ее, один из братьев.
  Как были, втроем, они вышли на берег, более пологий, чем выше по реке, поросший густой травой и ночными цветами со сладким, одурманивающим запахом.
  - Хоть вы и полубоги, но все равно проживете жизнь обычных смертных, ну, может быть, немного длиннее обычной. Это слишком мало, чтобы мне стоило любить вас всерьез, - нимфа села на траву, повернувшись к ним спиной.
  Братья переглянулись. Это было на нее совсем непохоже. Они уже приготовились прыгнуть на нее вместе, вовлекая в шуточную потасовку, но Меланиппа повернулась к ним сама. Лицо ее показалось братьям печальным. Не то чтобы они над этим задумывались - им не так уж часто приходилось видеть печаль, и уж никак они не ожидали ее от своей давней приятельницы. И все же она была непохожа на себя.
  - Мы с вами видимся в последний раз, - произнесла наяда тонким и ломким голосом, как будто ее реку раньше времени сковал мороз. - Скоро вы уйдете. Я не хочу плакать без вас - в моих владениях и без того мокро. Скоро я забуду вас, а вы меня - еще раньше.
  - Мы? Уйдем?! - воскликнули сыновья Северного Ветра вместе, не понимая, к чему она клонит. - Меланиппа, о чем ты? Мы и не думаем никуда уходить! Здесь наши леса, и горы, и пещеры, и ты, и Вьюги зимой. Зачем и куда нам уходить?
  - Уйдете. И скоро, - повторила наяда. И вдруг, взглянув в сторону леса, вскрикнула и нырнула в свою реку, мгновенно скрывшись из глаз.
  Братья поглядели в ту же сторону и почтительно склонили головы. Им навстречу выехал огромный кентавр с золотисто-каштановым конским туловищем и такими же волосами и бородой. В руках он держал два охотничьих лука.
  - Эврий! Эолий! - проговорил он гулким, как раскат грома, голосом. - Не говорил ли я вам, что в лесу и в горах нельзя ходить безоружными?
  Юноши почтительно склонили головы перед кентавром. Но их живой нрав тут же взял верх, и один из них весело воскликнул:
  - Кого нам бояться здесь, наставник? Ни один зверь нас не тронет, а если и вздумает, мы легко уйдем от него. А люди, если встречают нас, принимают за горных духов.
  Но кентавр продолжал смотреть на них сурово:
  - Я ведь говорил вам, что люди бывают разные. Есть и враги, не верящие в наших богов. Лучше бы вам слушать, что говорят, а не только нырять в водопады да носиться наперегонки с оленями!
  - Мы помним, - возразил один из братьев. - Но луки было никак не взять с собой: ты бы сам нас отругал, если бы мы их утопили.
  - И мы слушаем тебя, Фар, - произнес второй. - Что ты хочешь нам сказать?
  Но кентавр медлил, пристально разглядывая то одного, то другого. Темнота, казалось, вовсе не была ему помехой, а может быть, он так хорошо знал своих учеников, что и в кромешном мраке смог бы разглядеть их лица.
  - Я должен рассказать вам о вашей семье, - наконец, сказал он.
  - О нашей семье? - удивился один из юношей. - Наш отец - Борей, Северный Ветер, а его Вьюги - наша настоящая семья. Мы никогда не слышали об иной.
  - Ты прав, Эолий, - кивнул кентавр. - Но, кроме отца, у каждого человека есть и мать. Даже большинство Богов имеет двух родителей. И вы не исключение. Ваша мать была царевной города Феры, сестрой Геланора, нынешнего царя. Она умерла, когда вы были еще малы.
  Братья печально опустили головы. Но упоминание о давно умершей матери не могло по-настоящему ужаснуть или удивить их. Ее не было в их жизни прежде, нет и теперь. Рассказ Фара не мог ничего изменить.
  - Значит, умерла, - вздохнул Эврий, более задумчивый и чуткий, чем брат. - Мы так и думали. Если бы была жива, постаралась бы нас найти, увидеться хоть раз... Но к чему ты рассказываешь о ней теперь, Фар?
  - Потому что мне придется многое объяснить вам, сыновья Борея, - проговорил кентавр. - Но здесь не место для такого важного разговора. Пойдемте лучше в грот.
  Братья последовали за наставником и, поднявшись обратно туда, где берег реки был еще каменист, вошли в пещеру. Оба, по укоренившейся с детства привычке, опустились на корточки, приготовившись слушать. Кентавр тоже опустился на неровный галечный пол, подогнув лошадиные ноги, чтобы быть на одном уровне с учениками. Нет, даже сейчас он оставался намного выше их, но, по крайней мере, так можно было смотреть друг другу в глаза. У кентавра они были темно-лиловые, как ночное небо, загадочные и нездешние, не глаза животного, но и не человека.
  - Вы никогда не спрашивали, почему я похитил вас у вашей матери и вырастил далеко от людей, - начал Фар.
  - Мы не знаем людей и не хотим другой жизни, - перебил его Эврий.
  - Разве люди могут спуститься по водопаду или танцевать в хороводе Вьюг? - подхватил его брат. - Здесь у нас есть отец, и его зимняя свита, и ты, и другие кентавры, и Меланиппа, есть горы и леса, и северное царство нашего отца. Что из этого есть у людей?
  - Я знал, что вы так скажете, - кентавр согласно кивнул. - Но так было не всегда. Может быть, вы сейчас проклянете меня, узнав всю правду. Даже воля Богов вряд ли оправдает меня в ваших глазах. Они послали мне знак, что вас обоих ждет удивительная и знаменательная судьба, но только если вы вырастете вдалеке от людей. Мне было нетрудно похитить вас: в то время кентавры свободно приходили в Феру. Приносили для обмена звериные шкуры и мед диких пчел, а взамен получали вино, сделанное людьми оружие и другие вещи, если хотели. А одаренные, к тому же, делали людям предсказания, помогали узнать посланные Богами знаки. И я тогда велел вашей матери и ее рабыням уйти из сада, куда они принесли вас - и ста дней не прошло, как вы появились на свет. И я унес вас. Не говорите ничего - я знаю, что мой поступок навлек на всех большие несчастья. Ваша мать умерла вскоре после того, а мы... Царь Геланор объявил кентавров вне закона, и многие из моего племени заплатили жизнью за исполнение пророчества.
  Юноши долго сидели молча, как каменные изваяния, пытаясь осмыслить все услышанное.
  - Неужели ничего нельзя было объяснить? - наконец, спросил Эврий, грозно нахмурив сросшиеся, как и у брата, брови.
  - Придти к царю Геланору все открыть ему? - Фар грустно усмехнулся. - Я думал об этом, и не раз. Но вряд ли он согласился бы оставить вас у меня. Да и не позволил бы ничего объяснить, сразу велел бы воинам стрелять. А моя жизнь была нужна вам и моему народу.
  - Хорошие же обычаи у людей! - усмехнулся Эолий. - Так зачем нам знать их?
  - У вас осталась сестра, - сказал кентавр.
  - Сестра?! - в один голос воскликнули оба юноши.
  - Да. Она выросла среди людей и сама не знает своей силы, хоть ей и дано не меньше, чем вам. Но сейчас ей грозит опасность. Она нависла над всей Ферой, но над вашей сестрой особенно. Смерть и предательство грозят ей.
  - Погоди, наставник, - перебил Эолий. - Мы знаем, что такое смерть. Она и жизнь - родные сестры, и всегда ходят рука об руку. По крайней мере, так бывает у людей и зверей. А что такое... как ты сказал?
  - Предательство? - кентавр вновь грустно усмехнулся. - Это то, что бывает только у людей. Я знал, что вы не поймете... трудно вам теперь будет привыкнуть к человеческим обычаям. Как бы вам объяснить... Ну, вот если бы Меланиппа, узнав, что вы скоро уйдете, разозлилась и утопила вас, чтобы вы не доставались никому - это было бы предательство.
  - Но ведь Меланиппа никогда не сделает такого! - горячо воскликнул Эврий, и брат поддержал его: - Это невозможно! Меланиппа любит нас обоих, и никогда не предаст.
  - Она - да, - согласился кентавр. - Но среди людей такое бывает. Самый страшный враг - тот, что притворяется другом, как змея, кусающая за пятку. Но это вы поймете позже, а сейчас у нас мало времени! В эту ночь огромное вражеское войско нападет на Феру. Бегите скорее, предупредите царя, предупредите свою сестру. Ее зовут Аэлла, она живет в храме Артемиды. Вы узнаете ее, она очень похожа на вас. Предательница - одна из жриц этого храма. Скорее! Быть может, и сейчас уже поздно!
  Братьям не нужно было повторять дважды. Они только переглянулись, и, подхватив принесенные кентавром луки с колчанами, полными стрел, бросились бежать. Их бег был так же легок, как прежде, но гораздо быстрее. До сих пор они всего лишь играли, не показывая и малой толики того, на что способны. Теперь у них впереди была цель, и вряд ли хоть одна лошадь или олень смогли бы их перегнать. Если бы кто-то мог их увидеть, воображение наверняка нарисовало бы темные орлиные крылья за спиной Бореадов. Они не останавливались и не переводили дыхание, усталость была им так же незнакома, как птицам в полете. Одна лишь мысль - общая на двоих, как все, что они делили в жизни, владела обоими: успеть вовремя!
  Глава 5. Нашествие
  Далеко за городской стеной, на каменистом склоне холма, начинался подземный ход, ведущий в храм Артемиды. Вход в него был замаскирован огромным камнем, уложенным так тщательно, что не только безлунной ночью - и среди бела дня никто из непосвященных не узнал бы тайны. Но стройная девушка, первой подъехав к камню, указала его без всякого колебания. Тотчас же двое сильных воинов вцепились в камень и потянули на себя. Он поддался - сначала медленно, затем все быстрее, видимо, его каменное ложе было отполировано до гладкости.
  В образовавшийся проем стали входить один за другим воины в кожаных доспехах, обшитых медью; шлемы их изображали головы разных животных - драконов, львов, быков, баранов, вепрей. В темноте они казались сказочными чудовищами с головами зверей на человеческом теле. У каждого были намотаны на ноги, поверх привычных жителям пустыни кожаных чулок с толстыми подошвами, куски войлока, так что двигались они совершенно бесшумно. Лишь у входа их предводитель задержался, достал меч и поднес к лицу девушки, что привела их.
  - Так запомни, женщина, что будет, если предашь!
  Она не вскрикнула, даже не отшатнулась.
  - И ты не забывай наш договор, великий царь. Аэлла моя!
  Фойраг удовлетворенно кивнул и обернулся к своим воинам.
  - Хондар, ты следишь за продвижением войска и войдешь в проход последним. Потом проследишь, чтобы они не пропустили и крысиной норы в этом городе. К утру он должен быть в наших руках. Убивайте мужчин и мальчишек, щадите женщин!
  - Сделаю, - бесстрастно произнес военачальник, и его холодное лицо выражало не больше чувств, чем голос.
  - Хорошо, - кивнул вождь зархитов. - Тогда я пойду на свидание к своей невесте. Завтра, милостью великого Зарха, справим много свадеб с нашими новыми хелленскими женами.
  Главный жрец Вайретт ухмыльнулся, предвкушая, как сбудется это обещание. Не он один - многие зархитские воины сейчас думали о том же, но, повинуясь вековому обычаю, оставались суровыми перед решающим боем.
  Неслышно, будто сонм злых духов из Тартара, двигались варвары во главе с предательницей в ничего не подозревающий город...
  Этой ночью Эйрена проснулась внезапно и подскочила, как от удара. Ей послышался гневный женский голос, то ли ее матери, то ли Нерты. Голос требовал: "Проснись, Эйрена, и разбуди своих подруг, иначе будет поздно!"
  Царевна сразу прыгнула на пол, в темноте хватаясь за секиру, а другой рукой кое-как натягивая тунику. И тут же поняла, как это глупо. Ничего не произошло, и не звала ее ни мать, ни Нерта. Но было уже поздно: ее подруги мгновенно проснулись, разбуженные шумом, и недоумевали, что происходит.
  - Зачем ты нас разбудила, Эйрена? - лениво протянула Фебея. - Почему тебе не спится?
  Но девушка не успела ответить. Где-то внизу, на нижних ярусах храма, со страшным грохотом рухнула тяжеленная бронзовая дверь. Затем кто-то закричал. Послышались торопливые шаги - видимо, сбегалась храмовая стража и младшие жрицы.
  - Враги! Скорее, все за мной! - крикнула Эйрена, но Лунные Девы и сами готовы были драться. Иные из них выбежали босыми и полуодетыми, но за секиры успели схватиться все.
  В коридоре еще не было боя. Судя по звукам, он шел пока где-то внизу, но постепенно приближался, нарастая, как рокот моря во время прилива. Враги наступали, а защитников храма было слишком мало, чтобы задержать их.
  В коридоре горели масляные светильники, и при их свете Эйрена впервые оглядела свой маленький отряд. И ее сердце тотчас сжалось от страха.
  - Одной не хватает! - прохрипела она чужим, незнакомым голосом. - Нет Пирры! Где она?
  - Она там, с ними! - прорычал гневный голос, и по лестнице, ведущей из подземелья, с трудом поднялась, хромая, Нерта. Ее седые волосы разметались по плечам, как змеи Медузы Горгоны, правая рука, насквозь пронзенная дротиком, безжизненно висела, и из раны обильно текла кровь. Но левой рукой жрица упрямо сжимала секиру, и кровь и волосы на ней, несомненно, принадлежали врагам.
  - Нерта! Что случилось? Где Пирра? - Миррина и Ксента подхватили под руки старую жрицу, хотели усадить на ступеньку, но та резко мотнула головой и выпрямилась.
  - Скорее уходите отсюда! Зархиты напали, Пирра с ними! Вот это ее работа, - Нерта кивнула на окровавленную руку.
  - Пирра?! - Лунные Девы изумленно переглядывались. Это известие было настолько же чудовищным, насколько и невероятным, оно затмевало даже вражеское вторжение.
  - Этого не может быть, Нерта! Ты, наверное, не так поняла. Может быть, они взяли ее в плен, но она не могла уйти к ним сама. Мы должны ее освободить!
  - Стойте, вы, ослицы безмозглые! - Нерта раскинула руки, закрывая им дорогу, встала перед девушками черным крестом. - Говорю вам: Пирра наш враг! Это она их привела сюда, сами бы они и через двести лет не нашли подземного хода. Не о ней сейчас речь! Ступайте скорее в святилище, возьмите Лунное Ожерелье, и уходите. Предупредите царя, город! Ну?!
  - Нет! - Эйрена уже услышала приближающийся, хоть и смягченный, звук шагов множества ног, и поудобнее перехватила секиру, будто уже выбирала жертву. - Пусть идет кто-нибудь один. Аэлла - ей нужно жить ради ребенка. А мы останемся!
  - Идите, глупые девчонки, недобитые быками, олухи Зевсовы! - всегда сдержанная Нерта сыпала проклятьями, точно сотник, обучающий новобранцев, и даже замахнулась окровавленной секирой над головой девушек. - Скорее, ну! Они уже идут! Не останавливайтесь, иначе прокляну вас и после смерти!
  Лунные Девы отшатнулись от нее, как от восставшего из Царства Мертвых призрака. И бросились бежать кратчайшей дорогой к святилищу. Леда, отступавшая последней, не выдержала, оглянулась, когда шум погони приблизился вплотную. И увидела...
  Сначала по лестнице взбежали из последних сил две младшие жрицы и трое стражников, видимо, последние из уцелевших. Почти все были изранены, и никто не успел толком облачиться в доспехи. Шатаясь и держась за стены, они выстроились вокруг Нерты, выставив вперед копья и дротики, что успели схватить впопыхах. А старая жрица, будто затылком почувствовав взгляд Леды, обернулась и крикнула ей еще раз:
  - Беги! Не ждите и не оглядывайтесь! Людям нужна главная жрица! - с этими словами она взмахнула секирой, разрубая голову первому зархитскому воину. Удар был так силен, что череп раскололся вместе с украшенным кабаньей головой шлемом. Но Нерта уже не успела освободить секиру - та плотно застряла в высоком бронзовом украшении, а времени ей враги не дали. Стремительный удар копья - и тело Верховной Жрицы Артемиды распростерлось лицом вниз на плитах храма, которому она отдала всю жизнь.
  
  Они бежали, как робкие зайцы от охотника, слыша по пятам топот погони, лязг оружия и жаркое свистящее дыхание преследователей. Одни враги еще могли бы отстать, заблудиться в каком-нибудь храмовом коридоре, уводящем в тупик, но та, что вела их, знала здесь все повороты. Лунные Девы все же бежали быстрее тяжеловооруженных воинов, но это преимущество все больше сокращалось.
  У каждой из них не раз возникало отчаянное желание остановиться и принять свой последний бой. Пусть он будет неравным и безнадежным, но они, последние из жриц Артемиды, еще могут умереть с честью, чтобы даже враги почтили их, а певцы сложили бы легенды, что переживут века. Но последний завет Нерты еще звучал в их ушах, и ни одна не осмелилась его нарушить.
  Когда Лунные Девы добежали до святилища, их уже отделяло от преследователей всего шагов двадцать. Но было еще не поздно: добраться до святилища, закрыть изнутри дверь, заложить тяжелым бронзовым бруском, и тогда всему зархитскому войску понадобится время, чтобы выломать ее. Снять Ожерелье и выбраться в окно, отодвинув ставни. Эта мысль воодушевляла их и придавала сил.
  Но, вбежав в святилище, Эйрена закричала от ярости и отчаяния. Бруска-задвижки не было на привычном месте, одни лишь широкие кольца скоб блестели тускло и бесполезно. Проклятая предательница все предусмотрела! А по пятам уже напирали враги...
  Тогда Ксента вставила в скобы обе руки и прижалась всем телом к холодной бронзовой двери, как не могла бы прижаться к горячему телу возлюбленного. Тем временем Эйрена взобралась по мраморной статуе Артемиды и, стоя на вытянутой руке Богини, натягивающей лук, принялась расстегивать Ожерелье, пока другие девушки открывали ставни на окне...
  Страшный удар потряс дверь - похоже было, что зархиты приволокли с собой таран. Дверь выгнулась, коробясь, и тут же пронзительно, как раненое животное, закричала Ксента, которой новый рывок сломал обе руки. Этот крик ее подруги слышали в кошмарах до конца своих дней.
  Девушка упала на колени, теряя сознание. И тут же искореженная дверь открылась, первый же враг, переступив порог запретного для мужчин святилища Артемиды, раскроил топором голову искалеченной жрицы.
  Это был конец. Отступать было некуда, и Лунные Девы приготовились к своему последнему бою - все, кроме Эйрены, еще не успевшей спуститься. Неосознанно они выстроились полумесяцем, точно на Испытании. Да, Лунные Девы Артемиды обязаны быть готовыми в любой миг отдать свою жизнь. И сейчас перед ними бык - чудовищный, многоголовый, многорогий, многокопытный, но все же бык, который сейчас принесет их в жертву вслед за Ксентой.
  Но у зархитов были другие планы на молодых и красивых девушек. Не принимая боя, они развернули подвешенные на поясе арканы, захлестывая ими Лунных Дев. Мало кто успел вступить в бой. Фебея метнула секиру первой, и та вонзилась в шею львиноголовому воину, между нагрудником и шлемом. Но другой враг тут же бросил аркан, приматывая ей руки к туловищу, точно кольцами гигантской змеи. Проворная Леокадия успела-таки распахнуть окно, но гибкая волосяная веревка обхватила ее за талию, стаскивая вниз. Аэлла, чьей стремительной реакции отнюдь не отняла беременность, дважды рассекала летящие к ней арканы. Но врагов было много, и она не могла уследить за всеми. Откуда-то сзади прилетел еще один аркан, больно хлестнул ее по запястьям, затянулся на груди петлей.
  И тотчас из рядов зархитов вышла, сбрасывая плащ, девушка с волосами цвета пламени. Она посмотрела в лицо поверженной Аэлле, и безумная усмешка искривила ее тонкие губы.
  - Отнесите ее на верх Дозорной Башни, чтобы я могла поговорить с ней без помех, - сказала она двум воинам в шлемах в виде бараньих голов.
  Аэлла хотела плюнуть в нее, но вспомнила, что находится в храме, пусть и оскверненном убийством своих служителей.
  - Иди в Тартар, подлая предательница! - прохрипела она и замолчала: веревка больно врезалась ей в грудь.
  Пирра усмехнулась и пошла вперед, показывая дорогу воинам, тащившим Аэллу. С ними двинулся и отряд Хондара, посланный захватить город.
  Эйрену схватили одной из первых. На мраморной статуе она была хорошей целью. Первый бросок оказался неудачным - петля вместе с девушкой захватила и мраморную голову Богини, накрепко привязывая к ней царевну, точно ребенка на груди у матери. Тогда огромный воин ударил обитой бронзой палицей по ногам статуи, отделяя ее от пьедестала. Статуя покачнулась и рухнула на пол, увлекая Эйрену. Только чудом ее не накрыло ни одним из крупных обломков. Но от сильного удара об пол девушка ненадолго потеряла сознание и распростерлась, точно мертвая, все еще сжимая в одной руке Лунное Ожерелье.
  Фойраг тут же подскочил к "отличившемуся" воину и с силой хлестнул его арканом по лицу.
  - Вон отсюда, дурак, чуть не убивший будущую жену вождя! Больше ты не мой воин! Баранов пасти и то не всякое стадо доверю! - убедившись, что девушка жива, вождь зархитов разжал ее стиснутые пальцы и взял ожерелье, залюбовавшись. - Слишком уж тяжелое, холодное. Но какой блеск! Будет ей истинно царский подарок утром, на свадьбу.
  Он спрятал Лунное Ожерелье в кожаную сумку, предназначенную для добычи, и во главе своего войска покинул храм Артемиды. Надо было идти дальше. До утра вся Фера должна быть в его руках.
  На улице уже полыхали пожары, слышались крики захваченных врасплох, погибающих людей и торжествующие вопли победителей. Какие-то люди, наспех одетые и почти все безоружные, бежали наверх, к царскому дворцу, еще надеясь спастись. Фойрагу следовало поторопиться со взятием дворца. Он еще раз окинул взглядом бледную оглушенную Эйрену. С кровавой ссадиной на лице, полураздетая - туника разорвалась на левом плече, обнажая большую часть девичьей молочно-белой груди. Она показалась вождю очень соблазнительной. Но прежде следовало закончить дела с ее родственниками. Тот не мужчина, кто позволяет объятиям даже самой прекрасной женщины отвлекать себя от войн и свершений!
  Лунные Девы остались в зале одни, под охраной небольшого отряда воинов. Их ловко связали теми же арканами, так что руки и ноги не немели, но и возможности освободиться не было. Не удалось и развязать их зубами - зархитские узлы не поддавались распутыванию. И они лежали на обагренных кровью плитах, рядом с разбитой статуей Артемиды - ее голова откатилась на несколько шагов и теперь глядела на своих жриц мертвыми, слепыми глазами. Они не разговаривали, лишь напряженно вслушивались в шум за стенами храма. Им нетрудно было представить, что происходит сейчас в городе.
  
  Ужас и страх, дети бога войны Ареса, быстро охватывали Феру. По приказу Фойрага, зархитские отряды прочесывали улицы, подобно частому гребню, вламывались в дома, вытаскивали оттуда женщин и младших детей, а мужчин и подросших мальчиков убивали и бросали в костер, в который немедленно превращали дом. Им не было дела до криков женщин и детей. Годы странствий и постоянные сражения ожесточили их сердца, к тому же большинство из них даже не понимали языка, на котором их умоляли о милосердии. Захваченных женщин связывали вместе длинной веревкой, позволявшей делать лишь короткие шаги, и отводили на стадион, где они должны были ждать до раздела добычи.
  Мало кому удавалось оказать варварам сопротивление. Те напали сразу со всех сторон, обхватив Феру кольцом. Опытный волк, военачальник Хондар крепко затянул петлю на шее обреченного города. Те, кто, услышав шум боя, успевали покинуть свои дома, метались, как загнанные крысы, со всех сторон все равно встречая лишь врага, и, в конце концов, разделяли общую участь.
  Те, кто был умнее, бежали наверх, к царскому дворцу. Там было больше времени, и его обитатели успели, по крайней мере, надеть доспехи и вооружиться. На близлежащих улицах располагались дома знати и лучших воинов, и теперь они вместе с семьями собирались за стены царского дворца. Отсюда выхода уже не было, оставалось лишь умереть или победить.
  Царь Геланор сразу понял, едва очнувшись от сна, что это - война. Пять лет, после первой битвы с зархитами, он всегда знал, что рано или поздно еще придется воевать с ними вновь. Вспомнился надменный облик варварского царя, как он говорил с ним через пленного раба.Уже тогда ясно было: этот не остановится ни перед чем. Чего стоило Геланору не схватиться за меч, когда варвар потребовал его дочь в жены! Наверное, мудрая Афина-Паллада не позволила ему все погубить. Удалось отсрочить самое позорное условие предлагаемого Фойрагом мира. Но царь Феры всегда знал, что этот мир непрочем.
  Прежде он еще надеялся, вопреки всему. Приносил жертвы Богам, хотел заключить договор с другими царями, для чего послал старшего сына на охоту в Бионт. Но эта охота погубила Левкона и еще больше ослабила Феру. Никакое обретение чудесного Ожерелья уже не могло ничего исправить. Народ следовало успокоить,поэтому Геланор объявил праздник. Но, объявляя своим наследником мальчика Аминтора, он в душе был почти уверен, что ему не придется царствовать.
  Если бы он мог отправить жену и детей подальше, куда-нибудь в недоступное убежище в горах, куда, может быть, не придут враги! Но нельзя. Царь, спасающий свою семью прежде других, не имеет права быть царем. Никто не должен подозревать его в малодушии!
  И теперь, едва вбежал запыхавшийся, испуганный воин, как царь, сорвав со стены доспехи, стал облачаться. Самые лучшие, с золотой отделкой, с львиными мордами на наплечниках - царя должны видеть издалека, и свои, и враги... С лязгом вышел из ножен меч. Вот, теперь все готово. Царь обернулся, ища взглядом жену.
  Царица Климена стояла у окна, в своем траурном черном хитоне. Похоже было, что она и не ложилась сегодня спать. После гибели сына она вообще спала очень мало, в первые дни придворный врач даже заставлял ее принимать снотворные снадобья. И теперь она глядела в окно, оцепенев, точно змея, завороженная музыкой.
  А за окном поднималось багровое зарево во все небо, как будто заря была ранена и истекала кровью. Но это не могла быть заря, еще не время было для нее, хоть в отблесках пламени и стало светло как днем. Однако над заревом поднимался черный дым, яснее всего объясняя его причину. И в этом противоестественном свете ясно видны были люди, стекающиеся отовсюду к холму, на котором стоял дворец. Они бежали, в основном, полуголые или одетые кое-как, наспех. Женщины тащили на себе плачущих детей. Мужчин было меньше, из них немногим удавалось добежать до дворца. И они все пронзительно вопили, но трудно было разобрать слова. Наконец, удалось различить:
  - Царь! Царь Геланор! Варвары идут! Зархиты! Они жгут и убивают! Зевс-Вседержитель и все Боги, помогите нам!
  Царь распахнул окно и закричал во весь голос, пытаясь пересилить рев толпы и треск пламени, охватившего Нижний Город:
  - Люди! Жители Феры! Входите и вооружайтесь! Защищайте дворец! Дадим им решительный бой! Боги за нас! - но он сам не знал, услышал ли его кто, и если да - поверили ли.
  Стали собираться и жители близлежащих улиц. Эти успели приготовиться: впереди шли женщины, дети, старики, за ними - сомкнувшие строй воины во всеоружии. Их вид, кажется, успокоил народ, как всегда бывает, когда слабый может надеяться на поддержку сильного.
  Точно растревоженные муравьи, втягивались в распахнутые ворота жители Феры. И все же их было мало, очень мало. Геланор сосчитал едва четвертую часть своих подданных, а среди мужчин - и того меньше.
  Последние из феранцев едва успели скрыться во дворце, когда из багрового облака появились первые отряды врагов. Их головы в звериных шлемах окутывал черный дым войны, и казалось, что их чудовищный покровитель в действительности дал им силу проходить сквозь огонь. Увидев, что ворота смыкаются у них на глазах, зархиты ускорили шаг. Но бронзовые створки успели сомкнуться, и десятки рук поспешно затянули ремни из бычьей шкуры, стягивая их вместе. Царь видел в окно, как передний из врагов натянул тетиву на луке и послал ее в сомкнувшуюся щель ворот. Стрела вонзилась с такой силой, что глубоко вошла в неподатливую бронзу и осталась торчать, дрожа от ярости.
  Царь положил руку на плечо жене.
  - Климена, пойдем. Наше место сейчас там.
  Она подняла на него глаза, полные боли и отчаяния.
  - Наши дети, Геланор! Что же теперь будет с ними?!
  
  Спальня царских сыновей находилась в глубине дворца, на втором этаже. Поэтому они не сразу услышали, что происходит. Их, в отличие от старших, еще не тревожили дела царства. Конечно, они слышали, как и все феранские мальчишки, о страшных кровожадных варварах, с которыми сражались их отец и старший брат. Тем более, что с тех пор Менетий и другие певцы не однажды воспевали эту войну. Аминтор и Меон очень любили военные песни, их только удивляло, почему отец всегда хмурился и молчал, если за столом пели о вторжении варваров. Левкон и Аэлла - те вспоминали былое охотнее.
  Меон особенно любил расспрашивать их о войне. Наслушавшись до одури, он потом грезил по ночам, в видениях, где сон не отличишь от яви, о битвах и подвигах, слышал звон мечей и свист стрел, грохот боевых колесниц и победный клич воинов. Вот он во главе отряда прорубает дорогу сквозь полчища врагов и сражает их предводителя. А вот уже въезжает в Феру и бросает вражеские знамена к ногам отца и брата, а весь народ приветствует его... Жаль, что пока его не то что на войну - на охоту не отпускают без сопровождения кого-нибудь из воинов. А он, хоть и на два года моложе Аминтора, уже сейчас одного с ним роста и ничуть не слабее. Плохо все-таки быть младшим!
  Аминтор меньше брата мечтал о битвах и подвигах. В детстве он рос слабым, часто болел, и мать, на которую он был очень похож, долго не хотела отпускать его учиться ратному делу. Конечно, со временем это прошло, но мальчик по-прежнему продолжал ежедневные тренировки лишь по необходимости. Особенно теперь, когда старший брат погиб, и, значит, ему, царевичу Аминтору, быть наследником. Отец говорит, что быть царем - не радость, а тяжелый груз, как у вола в упряжке. И впрямь: царская мантия показалась ему очень тяжелой, а от криков пристально глазевшей толпы у него разболелась голова, и после окончания церемонии пришлось лечь в постель и пить противные горькие лекарства. К тому же, Аминтор был достаточно внимателен, чтобы понять, что все сожалеют о Левконе. Еще бы: ведь он был уже взрослый воин, с ним ничего не было страшною Но его нет, значит, придется обходиться без него.
  Измученный дневной тренировкой, Аминтор крепко спал. И его не побеспокоили первые звуки сражения на улице, да их почти и не было слышно в этой части дворца. А Меону в полусне послышался неясный возглас, и он бессознательно сжал кулак, будто в нем был зажат меч.
  Неожиданно за дверью послышался топот, как будто там вздумали состязаться сумасшедшие бегуны. Потом чей-то сорванный, задыхающийся голос хрипло завопил: "Спасайте царевичей! Спасайте царевичей!" Но усталые мальчики слышали его в полусне и воспринимали как часть сна.
  Но вот дверь распахнулась, и в спальню вбежал молодой воин Ксанф, друг погибшего Левкона. Он был ранен - нагрудник рассечен почти пополам, и по нему обильно струилась кровь. Шатаясь, он схватился рукой за стену, оставляя окровавленный отпечаток, и снова крикнул:
  - Вставайте! Скорее! Враги напали!!!
  Аминтор только застонал, не в силах проснуться. Он узнал голос, но смысл слов никак не мог дойти до него, и царевич проговорил, не открывая глаз:
  - Что случилось, Ксанф? Неужели уже пора вставать? Я не хочу...
  Но вместо ответа послышался стук и звон бронзы, царапающей о камень, а потом все заглушил пронзительный боевой клич, похожий на вой хищного зверя. Несколько зархитских воинов карабкались по стене, цепляясь за каждую неровность, за каждую трещину в каменной кладке. Случайно ли они выбрали именно это окно, чтобы проникнуть во дворец, или их направляла чья-то злая воля?..
  Вот в окне уже появилась первая голова, окованная бронзой и увенчанная бычьими рогами...
  - Минотавр! - с ужасом и восторгом завопил Меон.
  Аминтор схватил маленький меч с гравировкой в виде золотого льва- такие носили все царские сыновья в детстве. Но младший брат опередил его: молниеносно сорвал со стены лук, он натянул тетиву и послал стрелу прямо в глаз "Минотавру". Тот громко закричал и разжал пальцы, уже вцепившиеся было в оконную раму.
  Но уже второй воин перепрыгивал через проем, за ним следовали другие. Закаленные в боях зархиты не привыкли задумываться над чужой смертью, хотя бы и своего соратника.
  - Скорее уходим! - Аминтор схватил за руку брата, радующегося первой победе, и потянул к выходу. Но Ксанф, совсем обессилевший от раны, стоявший, прислонившись к двери, прохрипел воспаленными губами, нащупывая на поясе кинжал - меча не было, пропал еще внизу:
  - Нет! Туда не пройдете, там тоже идет бой...
  Как бы в ответ, мимо комнаты царевичей вновь забегали люди, послышался плач женщин и торжествующий вой врагов. И он подстегнул забравшихся в окно: они двинулись навстречу двум мальчикам и умирающему воину.
  Аминтор вовсе не испытывал прилива отваги, как бывает с воинами в песнях. Он видел, что его брат словно бы и не боится, но сам он, судорожно сжимая меч, сейчас хотел бы оказаться где угодно, хоть в Стране Гипербореев, только бы не перед звероголовыми варварами, приближающимися с обнаженными кривыми мечами.
  Мимо плеча царевича просвистел кинжал Ксанфа, со звоном ударился о бронзовый нагрудник одного из врагов и бессильно упал на пол. В тот же миг воин с оскаленной волчьей головой бросил копье и пригвоздил Ксанфа к стене.
  - Ты, грязная варварская падаль! - Меон тоже выхватил меч и ударил неосторожно приблизившегося "волка" в бок.
  Тот размахнулся и ударил мальчика по голове, не помня себя от внезапной боли. Меон отлетел на несколько шагов, ударился головой об угол стола и остался лежать неподвижно. Из-под его светлых волос поползли по лицу первые струйки крови.
  Аминтор страшно закричал. Теперь он уже не думал, боится или нет. Вообще ни о чем не думал. Ему надо было, чтобы этот человек был мертв. И он замахнулся мечом, не заботясь ни о каких защитах, что придумывают воины, чтобы наносить удары, избегая смерти самим. Он не собирался ничего избегать. У него был в запасе только один удар, и мальчик это знал. На боку воина, там, где заканчивалась кожаная куртка, обшитая медью, зияла рана, из которой медленно стекала кровь. Как будто какой-то демон подтолкнул руку Аминтора: он вонзил меч прямо в рану, с такой силой, что едва не вывихнул руку. И в тот же миг три кривых ятагана вонзились ему в спину.
  Старший из зархитов, в шлеме с головой вепря, внимательно осмотрел мальчиков и Ксанфа - все были уже мертвы. Рядом на полу корчился от боли его соратник, но старшему было не до него - он видел такие раны и знал, что уже не помочь.
  - Крепкий народ эти хеллены, - в его голосе прозвучало уважение. - Одного воина за двух мальчишек! Щенков этого племени следует истребить всех до единого, не то они вырастут и перережут нас.
  
  Тяжелые бронзовые ворота царского дворца недолго выдержали неистовый натиск врага. В ход снова пошел таран, и от страшного грохота осажденные во дворце феранцы едва могли говорить и слышать друг друга. Но царь возвысил голос, приободряя подданных, хотя его все равно мало кто мог услышать:
  - Видимо, они стучат в наши ворота лбами. Недаром же у каждого второго бычьи или бараньи рога. Пусть и Фойраг свои пообломает, - говоря так, Геланор, стоя во главе своего маленького отряда, готовился метнуть копье в первого, кто войдет.
  За его спиной выстроились кольцом мужчины, окружив женщин и детей. Тонким вышло это кольцо, щетинившееся копьями и мечами, как огромный еж со стальными иглами. В иных местах всего один воин отделял сбившихся в кучу женщин от врагов. Впрочем, и некоторые женщины становились в строй,взяв кинжалы и дротики, подходящие по весу. В основном это были жительницы Нижнего Города, потерявшие близких и теперь готовые на все. Оружие они держали не слишком умело, но весь их вид выражал крайнюю степень безнадежности - не ту, при которой женщина плачет и падает в обморок, но ту, когда она становится опаснее загнанного в угол зверя.
  Царь снова вспомнил о дочери. Что с ней сейчас? Должно быть, она с Лунными Девами приняли бой раньше их. И теперь... Но лучше было об этом не думать. Он не мог сейчас ничем помочь ни ей, ни сыновьям. Посланные за ними воины не вернулись, а из глубины дворца слышался боевой клич, похожий на торжествующий звериный вой. Видно, не все захватчики теряли время с главными воротами, нашлись и обходные пути. А феранцам отступать было некуда, и они оставались в Большом Зале, еще и потому, что лишь там им хватало места развернуться, не стесняя и не давя своих же.
  И вот кованая бронза выгнулась горбом, а затем начала коробиться, точно под ударами молота. В два тяжелых, нанесенных со страшной силой, удара упали дверные скобы, и вслед за ними рухнула искореженная груда металла. И по ней двинулось, словно под грохот Зевсовых гроз, зархитское войско.
  Геланор ждал, держа копье на весу. Он хорошо помнил доспехи Фойрага - нагрудник, покрытый колдовскими знаками, шлем с головой дракона. Лиц врагов было не разглядеть под шлемами, но эти доспехи он узнал бы где угодно...
  Но в широкий проем вошли сразу четверо воинов в точно таких доспехах, какие он помнил на вожде зархитов! Одинаковые до мельчайшей черточки. Царь растерянно опустил копье. Позади послышался суеверный шепот. Кажется, люди решили, что встретились с колдовством. Нет, только не позволить им отчаяться! И он медленно занес копье, выбрал одного из драконоголовых вождей. Они уже изготовились для удара сами, но опоздали. Расстояние было близким, никто бы не промахнулся. Когда сраженный наповал вождь рухнул, хрипя и задыхаясь, горстка защитников Феры выкрикнула радостное: "Эвоэ!"
  Но крик тут же замер у них на губах. Тот, что стоял рядом с убитым, резко расхохотался, будто залаял, и сорвал с головы драконий шлем. Все, кто был на войне пять лет назад, узнали смуглое надменное лицо Фойрага, его темные миндалевидные глаза, сощуренные от смеха, крепкие белые зубы.
  - Ты глупец, царь Феры! - весело воскликнул он, отсмеявшись! - Ты думал, я один ношу шлем с драконом? Все наши вожди имеют на него право! Ты убил Раснефа, теперь попробуй убить меня! - с этими словами он выхватил кривой меч и ударил первым.
  Фойраг, стремительный и гибкий, как пантера, уклонился от удара. В то же время два оставшихся его двойника обогнули сражающихся царей и поспешили вступить в битву. За ними двинулись и остальные, медленно, но верно оттесняя назад защитников дворца. А сзади уже бежали, скатывались по лестницам, как горный поток, наседали новые вражеские воины, торопясь присоединиться к сражению.
  Некоторое время Геланору удавалось сдерживать натиск Фойрага, но тот был моложе и сильнее. Вскоре собственный меч стал казаться царю Феры невероятно тяжелым, он чувствовал, как под шлемом ползут по вискам горячие струйки пота. А Фойраг был по-прежнему свеж, он даже не покрыл голову шлемом. Это особенно злило Геланора. Один раз бы ударить по этой голове! Но вождь зархитов был слишком быстр, он уходил из-под ударов и смеялся.
  А вокруг них бушевало людское море. Атакованные со всех сторон феранцы дрались, как только могут люди, не рассчитывающие на лучший для себя исход и мечтающие лишь продать жизнь подороже. И гибли. Геланор видел боковым зрением, как падают замертво его воины, советники и придворные, с иными из которых он прошел бок о бок всю жизнь. Гибли и враги, но для них и двойные против феранцев потери были ничто. Царь успевал заметить, как израненный умирающий воин схватил за ноги львиноголового зархита и последним усилием повалил под копья своих; как озверевшие женщины вцепились со всех сторон в огромного, как бык, варвара и в несколько мгновений растерзали на части, как вакханки на празднике Диониса. Битва опьянила их сильнее любого вина, они скалили зубы, как безумные, и поднимали к небу окровавленные руки.
  Потом упала царица Климена, видимо, потеряв сознание от страха, и две служанки поддерживали ее. Геланор не мог ей ничем помочь, все его силы уходили на то, чтобы сдерживать натиск Фойрага. И, наконец, ему их не хватило. Царь Феры споткнулся о ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, и остановился, тяжело дыша, как загнанная лошадь. И тут же изогнутое лезвие ятагана вонзилось ему в грудь. Стало трудно дышать. Геланор сорвал с себя шлем и рухнул на пол, захлебываясь кровью. Перед глазами проплыли в призрачном лунном сиянии лица жены, дочери, Левкона, Аминтора, Меона, давно умершей сестры...
  Страшно закричали все оставшиеся феранцы. Их отчаянный вопль перекрыл торжествующий клич зархитов и громовой хохот Фойрага.
  Но последний царь Феры этого уже не услышал.
  После его гибели сопротивление феранцев быстро прекратилось. Да и некому уже было сопротивляться: все мужчины были уже мертвы, кроме немногих, что, оглушенные или тяжело раненые, лежали на полу среди мертвых; да и тем оставалось недолго. Женщины продержались дольше. Они были упорны и стойки, и дрались с мужеством волчиц у логова, так как ни одна не хотела живой попасть в руки варварам.
  Зато зархиты вовсе не хотели их убивать. По сигналу Фойрага, в ход снова пошли арканы, и очень скоро новые вереницы связанных женщин отвели на стадион к остальным. При этом звероголовые воины смеялись, радуясь легкой победе и уже присматривая себе понравившихся пленниц.
  И они не заметили, как скрылась, придя в себя царица Климена. Что им была всего лишь одна женщина, к тому же немолодая, когда вокруг столько красавиц, что хватит на все зархитское войско!
  Царица Феры, не глядя по сторонам, пробежала через горящий город. Она едва ли замечала бушующие повсюду пожары, это все уже ничто не значило для нее. Легкой и верной походкой лунатика она нашла самый короткий путь к городской стене. Она твердо знала, чего хочет. Ее муж и дети ждут ее, и сейчас они снова будут все вместе!
  Она без колебаний шагнула вниз со стены, только широкие черные складки хитона взвились в багровом небе, как крылья огромной птицы.
  
  Последние из мужчин Феры сбились в жалкую кучку возле давно погасшего очага. Когда-то это место считалось у хелленов священным; любой, даже заведомый преступник, подойдя к очагу, имел право просить у хозяев дома убежища и защиты. Кто теперь мог вспомнить об этом, да и что значили для варваров их законы! Опьяневшие от крови зархиты знали одно право - право сильного. И не жалкой кучке пленников было заставить победителей поступиться им. К тому же, большинство захваченных живыми были настолько изранены, что вряд ли могли прожить долго. Их прикалывали копьями и разбивали головы топорами, спокойно и уверенно, точно кололи дрова. Никто из звероголовых воинов не присматривался к ним особенно.
  Лишь один из пленных привлек-таки внимание врагов, а затем и самого Фойрага, обходившего дозором захваченный замок. Уже немолодой седовласый мужчина, высокий и худощавый, в домашнем сером хитоне, он защищался одним лишь коротким мечом, а левой рукой во время боя все время прижимал к себе лиру, как будто во время вражеского нашествия и всеобщей гибели больше всего беспокоился за нее. Теперь он стоял впереди других пленных, правая рука висела неподвижно, как плеть, и по ней темными струйками змеилась кровь, левая же по прежнему сжимала лиру, крепко и бережно, как спящего ребенка.
  Темные глаза вождя зархитов остановились на пленном. Он сделал знак подвести его, но тот подошел сам и упал на колени перед Фойрагом.
  - Великий царь, прошу тебя, пощади мою дочь, - прохрипел он пересохшим от жажды горлом. - Она жрица Артемиды и была в храме. Вы его, конечно, уже взяли, раз пришли сюда. Пощади ее, а я буду тебе служить.
  - Ты певец? - осведомился Фойраг. Его цепкий взгляд сразу заметил лиру, и теперь завоеватель Феры уже думал, какую пользу для себя можно извлечь. - Встань и говори со мной, как подобает мужчине, а мои люди пока перевяжут твою рану.
  Певец не понимал, что происходит. Он мог ожидать от врага лишь смертельного удара и надеялся лишь, что его дочь пощадят. Но вместо этого он почувствовал, как его подняли с колен и перевязали рану, затем кто-то принес воды в глиняном кувшине. Глотнув, он почувствовал, как стало легче говорить:
  - Я был придворным певцом царя Геланора, мое имя Менетий. Мою дочь зовут Миррина, она тоже певица. Если захочешь, она будет петь для тебя, великий царь, и твоих приближенных, - он искоса взглянул на воинов со звериными головами.
  На мгновение задумавшись, Фойраг подозвал к себе верховного жреца, в это время уже разглядывающего пленных женщин, выбирая более красивых:
  - Вайретт, ты успел лучше разглядеть тех диких кошек, в храме, вместе с моей невестой. Была среди них певица, дочь этого человека?
  Жрец, прекрасно запоминавший все, что касалось женщин, ответил почти сразу:
  - Да, кажется, одна из них была немного похожа на этого старика. А тебе она нужна, вождь? Слишком тощая, я бы такую не выбрал, - он, широко ухмыльнувшись, отступил прочь, обняв за полуголые плечи сразу двух бывших служанок царицы Климены. Те дрожали от страха, но не смели сопротивляться, чтобы варвар не разозлился. Пока он был весел и казался добрым, они еще могли на что-то надеяться.
  Фойраг удовлетворенно кивнул и почти дружески обратился к Менетию:
  - Видишь, певец, твоя дочь жива, и я могу освободить ее. Сделай для меня одно маленькое дело - и я отпущу вас обоих, и даже дам вам лошадей и еды, чтобы добраться до любого из хелленских царств. Мне даже нужно, чтобы вы туда попали, - он шагнул вперед и вперился в глаза певцу неподвижным змеиным взглядом.
  Менетий устало привалился здоровым плечом к стене. Под взглядом вождя варваров он сразу почувствовал себя старым и ослабевшим. Не для себя он вышел просить Фойрага. Он только что видел, как погиб его царь, а с ним и вся Фера. Он готов был разделить их судьбу. Его беспокоила лишь судьба дочери, да еще его любимая лира. Но Фойраг предлагал ему милость, на какую он не смел и надеяться. Это удивляло и пугало, мешая поверить в непонятное милосердие того, кто только что уничтожил Феру.
  - Чего ты хочешь от меня, великий царь? - произнес он устало.
  - Я отпущу тебя и твою дочь, если ты дашь слово, что вы сложите песню о взятии Феры. Это должна быть лучшая песня в твоей жизни. Чтобы у слышащих ее наяву вставал перед глазами пожар города, гибель царя и его детей, убийство мужчин и мальчиков. Не смягчай и не пропускай ничего - эта песнь должна быть как можно более жестокой. Пусть те, кто слышат ее, кричат от страха по ночам. Ты ведь сможешь сложить такую песню?
  - После того, что видел, думаю, что смогу, - глухим голосом произнес Менетий.
  - Вот и хорошо. Я отпущу тебя и твою дочь, и вы объедете все хелленские царства и будете повсюду петь ее. Чтобы каждый царь, каждый воин и каждый поселянин знали, как погибла Фера, и дрожали от страха, узнав об ее судьбе. Обещай мне - и я отпущу вас с дочерью. Слово верховного вождя зархитов.
  Военачальники и приближенные Фойрага, услышав эти слова, удивленно переглянулись. Они знали, что их вождь, вероломный и беспощадный в бою, никогда не нарушил бы своего слова. Да и зачем давать его беспомощному пленнику, не собираясь выполнять? Значит, Фойраг говорил искренне.
  Но Менетий замер, размышляя несколько мгновений.
  - Ты хочешь, чтобы мы с дочерью принесли страх перед тобой в хелленские земли, - медленно проговорил он. - Чтобы мы воспели твою победу, и все дрожали от страха перед тобой, заранее видя свой дом на месте Феры. И, когда ты придешь к ним, они бы слабели перед тобой и не могли защищаться.
  - Ну да, - Фойраг широко усмехнулся, только глаза оставались холодны.
  - Тогда я отказываюсь! - странное дело, произнеся эти слова, Менетий почувствовал, как ему стало легче. Он выпрямился, гордо взглянув в лицо победителю, будто и не чувствовал уже усталость и боль от раны. Вождь зархитов больше не имел над ним власти.
  - И ты больше не боишься за свою дочь? - Фойраг сделал еще одну попытку уговорить его.
  По лицу Менетия прошла судорога, но он справился с собой.
  - Она поймет, что у меня не было выбора, - тихо прошептал он. - Если бы моя Миррина узнала, что ты предложил ей, она сама бы сказала, что так нельзя. Делай, что хочешь, великий царь.
  Фойраг несколько мгновений пристально смотрел на упрямого певца. Ему было жаль отказываться от задуманного. Удайся ему подчинить Менетия, тот мог бы сделать для него больше целого войска. Но такие люди слишком опасны. Нельзя позволить ему уйти живым.
  - Оставьте его одного! - резко приказал он воинам. И, когда те удалились, бросил, не оборачиваясь, кинжал. Тот со звоном ударился о гранитную плиту, залитую кровью.
  Уже у самого выхода из зала вождь зархитов обернулся, наконец. И увидел, как певец сначала с силой ударил о стену свою лиру, чтобы та уже никогда не зазвучала снова, в других руках. Потом приставил кинжал к груди и с силой толкнул его вперед. И упал, сгибаясь пополам - тонкая хрупкая фигура в сером плаще, на серо-красных плитах.
  
  Короткая летняя ночь подошла к концу. Восход окрасился золотистой полоской рассвета, очень бледной на фоне полыхающих повсюду костров. По всему городу догорали дома, на широкой дворцовой площади тоже разложили огромные костры - зархиты праздновали свою победу. Воины в звериных шлемах уже растаскивали погреба, стаскивали к кострам свиные и коровьи туши, несли вино в расписных амфорах и катили в огромных пифосах, вертели в руках незнакомые соусы и приправы. Уже доносился запах жарящегося, дымящегося мяса, слышалось шипение капающего в огонь жира, текло вино рекой, попадая и не попадая в серебряные кубки и кожаные фляги - все вперемешку.
  Во дворце, оставшемся целым по приказу Фойрага, собрались вожди и лучшие воины. К таковым, в первую очередь, принадлежали все сколько-нибудь отличившиеся в последнем бою. Верховный вождь всегда расспрашивал всех военачальников, вплоть до командиров десятков в шлемах с волчьими головами, как сражаются их воины. Это позволяло ему в совершенстве знать свое войско, выдвигать лучших и наказывать недостойных. Да и о самих военачальниках их постоянные отчеты могли сказать многое, порой больше, чем они сами хотели бы сообщить о себе.
  Зал уже очистили от трупов и забросали каменный пол песком, скрывая следы крови. Кроме того, это напоминало бывшим кочевникам их песчаную родину. Сквозь сорванные с петель ворота и открытые окна уже доносился, перебивая аромат жарящегося мяса, другой запах, горький и дымный - запах горящих человеческих тел, брошенных в еще не отгоревшие костры. Царь Геланор и его воины получили достойное погребение по хелленским обычаям.
  Фойраг отрядил воинов обыскать весь дворец и убрать оттуда трупы. Оттуда все еще стаскивали по лестницам вниз и выбрасывали в окна тела убитых мужчин и мальчиков, обобранные до нитки. Все сколько-то ценное победители стаскивали в середину Большого Зала. Там уже возвышалась почти до потолка груда золотых и серебряных украшений, драгоценных кубков, поясов, тканей, мечей и кинжалов, инкрустированных драгоценными камнями. Все это ждало своей очереди, чтобы быть разделенным между воинами и командирами, в зависимости от их заслуг. До приказа верховного вождя никто под страхом смертной казни не мог запустить руку в добычу.
  Самых красивых среди пленных женщин приставили прислуживать вождю и его приближенным. Им развязали руки, и они, в изорванных хитонах, полуобнаженные, составляли вместе столы в Большом Зале, готовили мясо на костре, наливали вина. Там были и бывшие рабыни, и знатные женщины - этих выдавала теперь только некоторая неловкость манер. Общая беда сделала всех одинаковыми. Одни, выполняя работу, глотали слезы, другие опускали глаза, не глядя на завоевателей.
  Выслушав донесения начальников, Фойраг вышел на площадь, где у костров сидели воины. Там к нему подошел первый военачальник Хондар, только что вернувшийся, наконец, из города, и двое командиров тысяч с львиными шлемами.
  - У меня для тебя подарок, великий вождь, - сказал Хондар, приветственно кивнув. - Здесь люди сомневаются, что ты способен совершить подвиг, что мы с Вайреттом видели пять лет назад, в плавнях Большой Реки...
  Фойраг пристально взглянул на сомневающихся, потом с благодарностью кивнул Хондару. Хитрый волк доказывает, что, взяв Феру, вовсе не хочет ни в чем превзойти верховного вождя. Ну что ж, он докажет им и кому угодно, что ничуть не стал слабее, чем пять лет назад. Пусть и воины посмотрят, им будет полезно узнать, каков их верховный вождь.
  - О-о, я с радостью докажу твоим друзьям, что этот случай - чистая правда, - проговорил Фойраг мягко и вкрадчиво.
  Хондар махнул рукой, и из-за его спины воины вывели Царя Быков, стреноженного, так что он едва мог идти. На огромной голове быка повисли с каждой стороны по трое воинов - и все же они не без труда удерживали его.
  Огромный бык вдруг взревел и рванулся из пут, ударил головой вправо. При этом движении трое воинов с левой стороны выпустили рог и отлетели в сторону, как тряпичные куклы. Собравшиеся смотреть при этом подались назад, кто-то невольно отступил, другие схватились за луки, собираясь пристрелить быка. Но Фойраг сделал знак своим, и новые воины навалились на быка, повисли теперь уже по пять с каждой стороны. Он снова замычал, в этот раз уже с грустью и тоской, понимая, что ему, священному зверю, привыкшему видеть от людей лишь почет и уважение, не одолеть этих непонятных пришельцев.
  Так быка приволокли к верховному вождю. Он сделал знак воинам, и те не без опаски отпустили могучие рога. Царственный бело-рыжий зверь медленно поднял голову, оглядывая этого нового человека. И тут Фойраг выхватил из ножен ятаган и молниеносным движением опустил на шею быка, одним ударом отделяя огромную голову от тела. Потом крови хлынул на серые гладкие плиты, обезглавленное туловище медленно опустилось на землю.
  Верховный вождь зархитов вытер меч от крови и поглядел на усомнившихся в его силе.
  - Спасибо вам, друзья! Кажется, это животное было священным для Феры; убив его, я убил и их веру. Теперь их женщинам будет легче покориться нам. А тебе, Хондар, - он медленно перевел взгляд на первого военачальника, - тебе я подарю череп этого быка, вызолотив его рога. Пусть украсит твой будущий дом в этом городе.
  Военачальник поклонился до земли, не находя слов, чтобы выразить свою благодарность.
  Зато вокруг слышались возгласы изумления силой своего вождя. Фойрагу было приятно их слышать. Хотя главная сила вождя все-таки в голове. Отрубив голову быку, он решил сразу несколько проблем. Теперь, после пира, можно было и вернуться к своей невесте.
  
  Двое зархитских воинов притащили Аэллу на самую высокую башню дворца, на самый ее верх - небольшую площадку в десять шагов от одного края до другого, окруженную парапетом. Пирра шла впереди, уверенно показывая захватчикам дорогу. На лице ее играла торжествующая злобная усмешка, рыжие волосы казались красными в свете факела, который она несла в руках. К тому времени, как они поднялись по длинной винтовой лестнице, башня уже была занята варварами, и те как раз сбрасывали вниз тела последних ее защитников. Увидев их, Аэлла напряглась всем телом, потом стала извиваться, связанная по рукам и ногам. Напрасно - крепки были волосяные путы, не разорвать и не растянуть.
  Когда воины положили пленницу на голые каменные плиты, хоть и не успевшие остыть после жаркого дня, Пирра махнула им рукой:
  - Оставьте нас вдвоем. Охраняйте башню.
  Зархиты вышли. Две Лунные Девы взглянули друг другу в глаза. Взгляд золотистых глаз Пирры горел ненавистью, казалось, он способен был превратить в камень, подобно взгляду Медузы Горгоны. А бледное лицо Аэллы, прижавшейся спиной и плечами к парапету, было суровым и почти спокойным, и в глазах виднелось лишь бесконечное презрение.
  - Зачем ты натравила варваров на Феру, подлая предательница? - спросила она тихо, как говорит человек, находящийся на последнем пределе усталости, и, к тому же, не надеющийся получить ответ.
  Но ответ последовал. Пирра подошла к ней вплотную, нависла над полулежащей на полу женщиной, и стремительно заговорила, посылая фразы как стрелы из лука при состязании на скорость:
  - Наконец-то ты в моих руках! Как же я давно мечтала увидеть тебя вот так: связанной, одинокой, чтобы никто не мог тебе помочь! С того самого дня, как ты вернулась!
  Аэлла передернула плечами, но туго натянутая веревка врезалась в кожу и она болезненно поморщилась:
  - За что ты так ненавидишь меня, Пирра? Я не делала ничего плохого. Мы всегда были подругами.
  - Были, - рыжеволосая выплюнула это слово с видимым отвращением. - Но ты погубила лучшего из мужчин! Ты погубила того, кто в тысячу раз был достойнее жить, чем все, кто погибнут в эту ночь! Скажи, Аэлла, ты слышала, кого он звал перед смертью? Быть может, родителей, быть может - меня, недостойную, хоть я не могла ему дать ничего, кроме своей любви?
  Аэлла отшатнулась, насколько позволяло ее положение. Неловко завалилась на бок, успела опереться локтем и почувствовала что-то похожее на битые черепки.
  - Пирра, ты любила Левкона? - несмотря на все ужасные события этой ночи, она еще могла удивляться. - Но я не знала об этом, клянусь! И никто в городе не знал.
  - Конечно, ты не знала! - Пирра захохотала, размахивая факелом, как менада тирсом; в бешеной огненной пляске казалось, что язык девушки должен быть раздвоен. - А если бы знала, что, пощадила бы его? Ты бы не захотела сама завладеть шкурой и клыками вепря? Позволила бы, чтобы их привез в Феру Левкон, а не ты?
  Эти слова были настолько чудовищно нелепы, что Аэлла едва подавила желание рассмеяться ей в лицо. После всего, что произошло, после гибели Нерты, Ксенты и, как она понимала, всего города. Но Пирра когда-то была ее подругой, и нельзя было отмахнуться от нее, как от чужой. И Аэлла заговорила, сама не зная, зачем:
  - Одумайся, Пирра, что ты говоришь! Какой вепрь, какая шкура? Мне не было до них дела. Вепрь первым бросился на Левкона, и я хотела отомстить. Левкону нельзя было помочь, он умирал...
  - А ты не добила его? Может быть, он мог бы выжить, если бы не ты!
  - Одумайся, Пирра! - Аэлла уже кричала, ошеломленная этим нелепым обвинением. - Зачем мне убивать Левкона?! И как я могла это сделать среди других охотников? Горе ослепило тебя, но не следовало позволять ему лишить тебя разума!
  - Тебе-то хорошо так говорить! - Пирра перебросила горящий факел из одной руки в другую, так что пламя метнулось, как лисий хвост. - Ты нашла себе жениха там, в Бионте! Может быть, вы захотели править и Ферой? Один лишь Левкон мешал тебе, мальчишки - ничто!
  При этих словах Аэлла вновь вся напряглась, рванула зубами веревки так, что на губах выступила кровь. Потом закрыла глаза, тяжело дыша. Наконец, прохрипела:
  - Я тоже потеряла возлюбленного, как и ты, Пирра. Он умер у меня на руках, но от этого не легче, поверь. Неужели этого мало для твоей мести?
  Впервые предательница замерла неподвижно, размышляя. По ее лицо, освещенному багровыми бликами, казалось, будто ей самой сейчас не нравится то, что она делает. Но лишь на мгновение. Потом она сурово проговорила:
  - Ты... Ну, ты, если тебе позволить, родишь ребенка в память о нем. А у меня нет и этого утешения. Я берегла себя до того, как перестану быть Лунной Девой. Он хотел, чтобы я хоть последнюю ночь провела с ним, но я отказалась... - она закрыла глаза. На бледном лице предательницы появилось страдание.
  Несколько мгновений бывшие подруги, а теперь враги, молчали. Одна видела, как живого, Терона, другая - Левкона.
  - Мне очень жаль, что так произошло, Пирра, - тихо сказала Аэлла. - Знаешь, когда Терон умер, я тоже готова была умереть. Или убить кого угодно - мне было все равно. Но мне некого было обвинить тогда. Все, кто могли быть виновны, умерли сами. Я не могла даже придумать врагов, как ты, и найти утешение в мести. Если бы не мой сын, не знаю, что со мной стало бы. А тебе повезло меньше.
  Пирра криво усмехнулась.
  - Да. Я слишком строго соблюдала закон Лунных Дев, за это и наказана! А тебе, преступившей, Она послала ребенка! - девушка погрозила факелом в ночное небо, но там не было серпа луны. - Хороша Богиня, которая милует преступников и карает невиновных! Хорош народ, который поклоняется этой Богине и, потеряв истинного наследника, радуется тощему мальчишке и куску серебра! Они все прокляты, все! - она исступленно воздела руки вверх, и каменные стены башни отразили ее крик: "Все!"
  - И поэтому ты обрекла всех на смерть и рабство? - Аэлла, связанная, могла лишь сжимать кулаки в бессильной ярости. Но она заговорила, и голос ее понемногу креп, пока не заполнил все пространство, где они находились. - Ты привела в свой родной город чужеземцев! Ты отдала им и свой дом, своих подруг - за что? И не ты одна любила Левкона и оплакивала его. Царству нужен царь, и поэтому нужно было признать Аминтора.
  - А теперь нет больше ни царя, ни царства! - засмеялась Пирра. - Пусть варвар царствует там, где когда-то была Фера! Левкон должен был стать царем, а если его нет, пусть никого не будет!
  Аэлла глядела на беснующуюся перед ней девушку, скорее похожую на одну из сестер-мстительниц из Аидова царства, и изумлялась: как в одном человеке может заключаться столько ненависти и безумия? И почему, если так, никто из них прежде не замечал это? Но, в то же время, ей привиделся какой-то проблеск среди исступленных речей Пирры. Пока она говорила, во всяком случае, можно было попытаться пробудить в ней ту, что была прежде. Следовало попытаться сделать это. Другого выхода не было.
  - Если бы Левкон видел, во что ты превратилась, он не захотел бы и смотреть на тебя! - проговорила Аэлла с наигранным презрением. - Он любил ту Пирру, что была, а не нынешнюю. И он уж точно не захотел бы, чтобы ты предала его город, его отца, мать, братьев, сестру, с которой дружила всю жизнь.
  В ответ на эти слова Пирра лишь досадливо поморщилась, но и это сказало Аэлле, что ее слова попали в цель.
  - Замолчи! - она выхватила кинжал, нацеливая точно в сердце Аэлле. - Я с тобой разговаривала лишь потому, что хотела, чтобы ты знала, за что умираешь. Несправедливо, чтобы ты и перед смертью не узнала, за что я мщу! А Левкон, - рука чуть дрогнула, - Левкон не знает. Он не знает, что о нем забудут на другой день после смерти.
  - Нет же! - воскликнула Аэлла. - Знаешь, что мне сказала Нерта, когда я, еще совсем маленькая, плакала по маме? Она тогда только что умерла, и меня отдали в храм. Она сказала: "Пока ты помнишь свою маму, она не умрет." Она показала мне на грудь и на лоб, и сказала: "Те, кого мы любим, живут здесь всегда". Я теперь сама вижу, что она была права. А ты... В чьих сердцах будет жить твоя месть за Левкона, чтобы хоть так сохранилась память о нем?
  Пирра отступила на шаг, прижимаясь вплотную к ограде над пропастью. Глаза ее горели, зубы были оскалены, она задыхалась:
  - Тебе-то какое дело, проклятая убийца?! Говори что хочешь, все равно ты виновата в его смерти, и я убью тебя! - она вновь занесла кинжал.
  - Предательница! Подлая тварь! Хотя бы развяжи меня и позволь сразиться с тобой в поединке, если жаждешь мести! - прорычала Аэлла.
  Но Пирра рассмеялась и тряхнула головой, так, что ее огненные волосы рассыпались по плечам.
  - Нет, не проси! Я не собираюсь с тобой драться, я хочу тебя убить! Я знаю, чего ты ждешь: ты старше, опытнее, сильнее. О тебе говорят, что твой отец - Северный Ветер, и он дал тебе нечеловеческую быстроту и ловкость. Ты и беременная победишь меня. А я не дам тебе такой возможности!
  В третий раз она замахнулась кинжалом, но медлила, словно обдумывая что-то. Наконец, разозлившись на себя, резко ударила точно вниз, метя в сердце Аэлле.
  Но у той было достаточно времени проследить за движением. Связанная, как жертвенное животное, она все же смогла перекатиться в сторону, прижимаясь к парапету и глядя вниз. В густой синеве едва начавшего светать неба город внизу казался дном бездонного колодца, выложенного горящими угольями. Аэлла знала - это горели дома и костры победителей. Феры более не было. Но ее взгляд приковывала пугающая и вместе с тем манящая красота, открывающаяся с такой высоты. Она и раньше любила бывать на башне. Ей казалось, что эта головокружительная высота ей что-то шепчет. Но теперь она не без труда отвела глаза и встретилась взглядом с Пиррой.
  Та промахнулась - кинжал ударился о камень и сломался пополам, такова была сила удара. У Пирры была еще секира за поясом, но она медлила.
  - Давай, убей меня, - хриплым голосом подбодрила ее Аэлла. - Тебе не впервой убивать своих подруг, сделай это еще и своими руками. Ты не видела, как умерла Ксента? Она пожертвовала собой, чтобы дать время нам. Чем она была виновна перед тобой?
  Теперь по лицу Пирры прошла уже заметная судорога, пальцы, уже сжимавшие рукоять секиры, разжались.
  - Слишком поздно что-то сделать, - пробормотала она.
  - Но другие еще живы. Никто из них не радовался смерти Левкона, поверь. Ты можешь перестать быть феранкой, можешь проклясть город и Богов, но тебе никогда не уйти от храма Артемиды. Разве ты не слышала: та, кто была Лунной Девой, до последнего вздоха останется ею, что бы ни произошло. Они все равно твоя семья, ближе кровной. Торопись: может быть, еще не все поздно.
  - Н-не знаю, промычала Пирра,еще борясь с собой. - Ладно, - решилась она, - я вернусь за тобой. Ты за это время не сможешь ни освободиться, ни уйти отсюда, - она подняла обломки кинжала и швырнула вниз с башни. - Ты думаешь, я не догадаюсь? Но тебе не разрезать веревок, а за дверью стоят часовые. Жди! Тогда я решу, что делать с тобой.
  Она повернулась и ушла, закрыв за собой дверь. Воины-варвары по ту сторону двери лязгнули копьями, пропуская ее. Потом все стихло. Аэлла осталась одна. Она лежала и думала, глядя сверху вниз на гибнущий город.
  Никаких особенных надежд у нее не было. Может быть, Пирра и поможет остальным - если ее безумие не возьмет снова верх и если ее саму не убьют зархиты, - но только не ей, которую считает своим злейшим врагом. Эйрена и другие Лунные Девы не бросят ее одну, но что они смогут сделать? И есть ли смысл?
  Аэлла не боялась смерти. Она говорила правду: после гибели Терона было время, когда она о ней мечтала. Ей только было жаль, что их сын никогда не родится. Она не узнает, каким бы он оказался, был бы похож на Терона или на нее, не увидит, как он растет, и он никогда не станет великим героем, о котором будут петь аэды. А будут ли они петь о гибели Феры?
  Неожиданно ее мысли прервало тихое царапание по каменной кладке где-то со внешней стороны. А потом через парапет разом перемахнули двое юношей - совсем одинаковые, черноволосые и очень смуглые. Аэлла глядела на них, приоткрыв рот. Они двигались с ловкостью белок или диких котов. И вместе с тем очень напомнили ей кого-то, только она никак не могла понять, кого.
  Они помогли ей сами. Один из юношей достал нож и принялся резать стягивающие ее веревки, его примеру последовал и другой. И, пока она приходила в себя, первый проговорил вполголоса:
  - Ты и есть наша сестра? Аэлла, верно? Фар сказал нам про тебя.
  - Что? - от изумления молодая женщина едва не закричала слишком громко, но второй юноша зажал ей рот тонкими смуглыми пальцами. - Какая еще сестра? Кто вам сказал?
  - Ах да, ты ничего не знаешь, - рассмеялся второй. - Я Эолий, а это Эврий. Мы сыновья Борея и твои братья. Нас воспитали кентавры в лесу...
  - Об этом потом, - перебил его Эврий. - Все, ты свободна, сестра. Пойдем с нами.
  - Как? - ошеломленно спросила сестра. - Там, за дверью, стража. Все вооружены и в доспехах, - она оглядела почти обнаженные фигуры тех, кто назвался ее братьями. - Нам не пройти.
  - Значит, придется вниз, как мы пришли, - сказал Эолий.
  Но Аэлла, взглянув на отвесную стену башни, сложенную из плотно пригнанных камней, покачала головой.
  - Я не смогу здесь спуститься. Здесь только мухам лазить. Не знаю, как смогли вы, но я-то выросла среди людей. К тому же я беременна. Придется вам оставить меня здесь.
  - Нет, сестра, мы тебя не оставим! - порывистый Эолий подхватил ее под руку, обняв рукой за плечо. Эврий, помедлив немного, обхватил ее с другого бока.
  - Если ты не сможешь спуститься, значит, придется прыгнуть. Не бойся, сестра, мы поможем тебе. Да и ты сама это умеешь.
  - Конечно, умеешь, ведь ты дочь Борея, - подхватил его брат. - Просто поверь, что не разобьешься, и все будет хорошо. Ты еще в детстве прыгали с самых высоких деревьев в лесу. Даже не думали, что это опасно.
  - Ты слишком много думаешь, от этого тяжелеют и мысли, и тело. Забудь о людских делах. Ты вся - легкость. Ты - ветер. Ты - полет. Чувствуешь?
  - Да, - Аэлла стояла на парапете между братьям и ловила губами предутренний ветер. Они все трое стояли, точно на ровной земле, без малейшего колебания, и женщине не было страшно. Внезапный порыв ветра взвихрил ее волосы, и ей почудилось в этом дружеское прикосновение. Но вдруг мысль о ребенке пронзила ее стрелой: - Ведь он - от обычного человека, в нем только на четверть крови Северного Ветра. Сможет ли он летать? Примет ли меня небо вместе с ним?
  - Примет, - поворачивая голову, Аэлла встречала с обоих сторон их белозубые улыбки. Наконец, она перестала сомневаться, и ступила вниз, с парапета.
  Небо под их ногами мгновенно провалилось, еще далекая земля стала стремительно приближаться, а в ушах засвистел ветер. Как будто песня была в этих звуках, но Аэлла не смогла ее расслышать тогда. Она чувствовала, как гулко бьется ее сердце, и впервые ощутила биение крошечного сердечка ее будущего ребенка. Она ощущала восторг и ужас, который, как поняла теперь, был другим ликом того же восторга, данным для защиты смертных, чтобы они не искали Божьей Доли. Нет, за ее спиной не развернулись крылья, как и у ее братьев. Просто ветер поддерживал их во время падения незримыми руками, не крутя и не переворачивая, как было бы с обычными людьми. Да у самой земли стремительное падение замедлилось, становясь все более плавным, пока земля не качнулась под ногами Аэллы.
  
  Костры в поверженной Фере продолжали гореть и наутро. И, когда взошла Заря, неестественно багровая, жаркая, как горящий в лихорадке больной, она осветила разоренный город и пирующих в его стенах победителей. И феранских женщин, ожидающих, пока зархиты разделят добычу. Им предстояло стать последним этапом, после чего, по замыслу Фойрага, должна была последовать общая свадьба, которая навсегда соединит завоевателей с хелленской землей.
  Женщины, связанные вместе, стояли на площади, пестревшей от их полунагих тел со врезавшимися в светлую или смуглую кожу веревками, от спутанных растрепавшихся волос. Бывшие знатные дамы вперемешку с рабынями - их теперь стало не отличить. Сюда же привели и Лунных Дев, оставшихся восемь из десяти. Эти глядели гордо, показывая, что несчастье не сломило их; когда мимо проходил кто-то из зархитских воинов, жрицы Артемиды окидывали их такими взглядами, что даже у самых беспощадных варваров пробегал мороз по коже. "Кто знает, на что способны эти колдуньи? Может, и правду говорят местные, что их Богиня способна лишить мужчину силы? Да поможет нам Великий Зарх одолеть их чары!"
  Впрочем, вслух никто сомнений не высказывал, следуя примеру вождя. Фойраг решил взять в жены феранскую царевну, значит, и его воины должны были последовать его примеру. Верховный жрец Вайретт тоже обещал защиту всех зархитских богов. Он не привык видеть в женщинах противника и был уверен, что справиться с любой из них. И теперь, прохаживаясь перед ними, в своей багряной мантии со знаками огня и в шлеме с бычьей головой, он уже выбирал подходящих. Шлепнул Тиру по плечу - та оскалилась и зарычала; он ухмыльнулся: понравилось.
  - Вайретт! - послышался от распахнутых ворот строгий голос Фойрага. - Потерпи немного: обвенчаешь меня с моей невестой по завету Великого Зарха, а потом уже будешь улаживать свои дела.
  Вождь сделал знак, и воины отделили Эйрену, снова связав ей руки. А рванувшимся было за ней подругам охранники наставили копья в грудь, и тем осталось только скрежетать зубами, глядя, как их подруга, феранская царевна, идет к наспех сооруженному прямо в Большом Зале дворца алтарю из плоских камней, об руку с вождем варваров. Фойраг накинул поверх доспехов багряно-черный плащ - это были любимые цвета зархитов, цвета всепожирающего пламени и углей, остающихся на пепелище. Эйрену же зархитские женщины, последовавшие за войском, наспех вымыли и облачили тоже в черно-багряное шерстяное платье, длинное и узкое, само по себе сковывающее не хуже веревок. И она шла, как жертвенная лань к алтарю, ненавидя себя за каждый сделанный шаг.
  "Великая Богиня, помоги мне! Только на одно мгновение освободи от пут, чтобы я могла убить этого проклятого варвара! Он убил моего отца, мать, братьев, и после этого хочет, чтобы я стала его женой?! Артемида-Дева, ведь ты не можешь отдать меня ему? Не ради себя, ради твоего народа заклинаю: помоги мне! Если хочешь, потом порази меня на месте своей стрелой, только прежде дай отомстить!"
  Но чуда не происходило. Крепки были волосяные путы, и могучая рука Фойрага, удерживая ее под локоть, не давала отстать ни на шаг. Медленно, обреченно, но Эйрена шла вперед, мысленно призывая проклятья всех богов на голову Фойрагу и всем зархитам.
  Когда Эйрену увели, ее подруги остались на площади, в толпе женщин. Со связанными за спиной руками, соединенные одним арканом, они вынуждены были стоять тесным кружком, лицом к лицу друг к другу, так что каждая видела, как ее подруги скрипят зубами от ярости. Только одна из них - это была Леда, - временами зорко оглядывала и остальных женщин, чьи лица могла разглядеть. Большинство из них были испуганы, иные словно бы не понимали, что происходит, как будто им казалось, что видят страшный сон и вот-вот проснутся. Но на лицах некоторых видна была упорная решимость, иным из них бывшая вовсе не свойственной в прежней жизни. В основном это были те, кто дрались сегодня, защищая дворец или свои дома в Нижнем Городе. Таких она разглядела немало, у иных из них на руках и кое-как прикрытой груди еще темнели пятна крови врагов. Леда знала, что они чувствуют сейчас - как молодые воины после своей первой битвы. Сначала, когда убиваешь своего первого врага, чувствуешь себя преступником, нарушившим все заветы Богов. А потом - потом ощущаешь себя необыкновенно сильным, точно вся сила побежденного вливается в тебя, становишься дерзким и идешь в бой, не сомневаясь в победе, не думая о возможной гибели. А когда это смешивается с жаждой мести за погибших близких... Если бы только феранские женщины могли освободиться, еще смогли бы отомстить варварам! Но как это сделать? Леда напрягла руки, пытаясь растянуть веревку. Все бесполезно!
  В это время чья-то рука еле заметно коснулась ее плеча. Леда вскрикнула и с гримасой отвращения отшатнулась - насколько позволяли спины и плечи других пленниц, притиснутых к ней. Рядом стояла Пирра. В рваном хитоне, с растрепанными волосами, в беспорядке лежащими на спине и плечах, с вымазанным углем лицом, она ничем не отличалась от остальных пленниц. Только руки у нее были свободны - и она как ни в чем не бывало протягивала их бывшим подругам!
  - Ты! - с ненавистью выдохнула Леда. - Что тебе надо еще? Пришла полюбоваться, как нас связали, будто скот на рынке? Ну, что же ты? Радуйся!
  - Где Аэлла? Почему Эйрена должна стать женой варвара? - подхватили и остальные Лунные Девы. - Пусть вороны выклюют тебе глаза, пусть шакалы сожрут тебя заживо, и твои кости не получат погребального костра!
  - Тише! - Пирра приложила палец к губам. - Я принесла вам свободу! Выслушайте меня, пока эти не заметили!
  Действительно, охранники-зархиты собрались поближе к воротам дворца, желая хоть вполглаза поглядеть на свадьбу, и не очень-то следили за пленницами. Но жрица понимала, что нельзя терять времени.
  - Ладно, - сухо произнесла она. - Зачем ты пришла? А вы - тихо! - она суровым взглядом окинула Тиру, с губ которой уже рвался вопрос.
  - Вот это вам! - рыжеволосая предательница достала нож из-за ремней сандалии и стала уверенно перерезать связывающие их веревки. - Осторожно, чтобы не заметили. Так, пока стойте на месте. Передайте дальше!
  Крайняя из освобожденных девушек - Электра - незаметно резанула по веревке стоящей рядом женщине - жене одного из бывших царских советников, одной из тех, что смотрели гордо и непокорно, а после протянула ей сам нож. Та быстро стала освобождать остальных, передавая орудие освобождения по цепочке.
  - Что потом? - быстро спросила Леда. - С одним ножом на войско варваров в доспехах? А у них снова арканы...
  Пирра улыбнулась ей в лицо, и от этой улыбки новая верховная жрица Артемиды похолодела. Это была улыбка демона из Тартара, а не человека - безумная, если и порожденная весельем, то таким, какого обычные люди понять не в состоянии. Было видно, что она не надеется на прощение и не стремится его получить.
  - Нет, - проговорила она тихо, почти ласково. - Смотри, это зелье я взяла из храма...
  Она развернула полу плаща и показала большую связку листьев, облитых какой-то смолой. От них шел резкий, одуряющий аромат. Глаза Леды понимающе расширились.
  - А, ты хочешь поджечь их, как на жертвоприношениях, только больше, чем применяют обычно? Нерта никогда не брала больше четырех листков, она говорила, что иначе их дым становится ядовитым...
  - Но Лунных Дев учат задерживать дыхание дольше, чем может выдержать обычный человек, - Пирра снова усмехнулась. - Нам хватит времени насладиться местью. Они сейчас все там, это удобный случай. Я все придумала, все! - ее глаза торжествующе сверкали.
  - Но зачем ты это делаешь, Пирра? - все-таки не выдержала Леокадия. - Я имею в виду, ведь ты была против нас. Почему ты хочешь нам помочь теперь?
  Прищуренные золотистые глаза предательницы скользнули по чистому свежему лицу девушки и остановились на Леде.
  - Потому что я все равно была Лунной Девой и не могу забыть об этом. Можно забыть все: город, дом, семью, но не это. Можно отречься от Богов, только они-то от тебя не отрекутся. Ожерелье Артемиды сковывает нас всех, живых и мертвых, - она криво усмехнулась. Затем. запахнувшись в свой рваный плащ так, что не видно было спрятанной под ним связки листьев, направилась ко дворцу. На прощание обернулась к Леде: - Пока не с места. Идите, когда я подам сигнал. Чужих туда не пускай, им нельзя дышать этим. Прощайте!
  Ее бывшие подруги видели, как она вошла во дворец. Воины охраны пропустили ее, узнав предательницу, показавшую им путь в Феру.
  - Как ты думаешь, она не предаст нас снова? - тихо спросила Миррина у Леды.
  - Странно, но я почему-то думаю, что нет, - задумчиво проговорила жрица.
  Алтарь, наскоро построенный зархитами за одну ночь, выглядел, по сути, просто нагромождением камней, на верхушке которого горел костер. Почти такие каменные алтари они сооружали у себя на родине под открытым небом, под испепеляющим взглядом своего Бога. От этого варварского алтаря слышалось разрывающее уши ржание испуганного коня, которого стреножили и держали под уздцы помощники красного жреца.
  В тот миг, когда Фойраг подвел Эйрену к алтарю, жрец вонзил изогнутый нож из черного камня коню в грудь, одним ловким движением вырезал еще дымящееся сердце и бросил в огонь. Из толпы воинов, сбросивших, по большей части, доспехи и оставшихся в пестрых шерстяных накидках, раздались радостные возгласы. Кричали на своем языке, но Эйрена вздрогнула, догадываясь, что это поздравление новобрачных, их посвящение Богу Любви. Любви? Да разве может зажечься факел Гименея для той, кого ведет к алтарю, как эту принесенную в жертву лошадь, убийца ее отца?! "Клянусь именем Богини-Девы, я никогда не стану его женой! Если он попытается заставить меня, он, или я, или мы оба, не переживем этой ночи!"
  И вот они стали перед алтарем. Пламя костра жарко дохнуло в лицо Эйрене, как разинутая пасть чудовища. Хищной крадущейся поступью подошел жрец и приготовился произнести слова, полагающиеся по зархитскому обряду, но Фойраг опередил его.
  - Слушайте меня все, зархиты и покоренные феранцы! - торжественно произнес он с такой силой, что и впрямь пленницам на площади должно было быть слышно. - С этого дня и навсегда мы - единый народ, земля Феры теперь наша, и наши Боги да будут общими! Некогда наш Бог - Зарх Великий, Владыка Выжженной Земли, сражался с вашими Богами за власть над миром. Было время - хелленские Боги бежали перед Ним в страхе, и сам Зевс томился у него в плену. Было время - ваши Боги восстали и изгнали Его в пустыню. Но теперь Он вернулся красной кометой с Восхода, и мы, Его дети, последовали за Ним. Ныне Боги примирились, и сам Зевс, Повелитель хелленских небес, дает в жены Великому Зарху свою дочь Артемиду, которой до сих пор не смел коснуться ни один Бог. Не для молодых Богов она - ждала силу превыше силы. Боги открыли мне свой замысел, а потому и я беру в жены царевну Эйрену, жрицу Артемиды, чтобы и на земле повторить Их волю!
  Варвары отозвались на речь своего вождя громким победным воплем. Даже с площади донесся общий сдавленный возглас, похожий на удивленный вздох. Когда человек берется толковать волю Богов, попробуй его опровергни, попробуй докажи, правду он говорит или лжет! Только Эйрена скрипела зубами от ярости. "Умная тварь, и от того еще более опасная! Он, вроде как, и не против наших Богов, наоборот, сам хочет их принять и помирить со своим кровожадным демоном из бездн Тартара! Отдать ему Артемиду-Деву... Богиня, покарай его за святотатство! Или дай мне силу покарать его! Если он проживет дольше, еще сумеет заставить всех поверить, что это так и есть, а что Феру уничтожил... Ха, так это же мы мешали творить волю Богов! Нет-нет, так не должно стать!"
  В это время Фойраг обратился к ней - мягко и почти ласково, однако не развязывая рук своей "Артемиды":
  - Моя прекрасная супруга, я возвращаю тебе драгоценное ожерелье, принадлежавшее вашему храму, - в смуглых пальцах варвара ярко сверкнуло серебро. - Теперь оно твое. Носи его, как земная заместительница Богини.
  Девять кристаллов необычайной чистоты блеснули перед глазами Эйрены. Но что это? Ей показалось или последний, десятый камень стал багрово-красным, будто кровь? Тени погибших взывают к ней этим знамением, требуя мести, или багровое пламя на алтаре пляшет у нее перед глазами?
  Холодное серебро скользнуло по коже. Шершавые пальцы вождя зархитов, привыкшие к мечу и тетиве лука, ненадолго задержались, проведя по шее девушки, задержавшись на ее белых плечах, над которыми не властно было никакое солнце, и, кажется, не спешили убраться. Но вот Фойраг, наконец, отпустил ее...
  И тогда Эйрена почувствовала новую, неведомую ей прежде силу. Эта сила вливалась в нее с каждым мгновением, сплошным потоком, смывающим без следа страх, сомнения, горечь поражения. И вместе с тем это не было исступленное бешенство, что приносит воинам Арес. Напротив, ее голова сделалась чистой и ясной, как лунный свет. Должно быть, лишь Боги могут так жить постоянно.
  Девушка взглянула на связывающие ее веревки и рассмеялась, грозно и смело, как рычит молодая львица на страшного ящера пустыни. И это все, что ее держит?! Одним рывком она разорвала крепкий волосяной аркан и, с быстротой молнии выхватив кинжал из-за пояса ничего не подозревающего Фойрага, вонзила ему в грудь. Вождь зархитов зашатался и, споткнувшись о тушу лошади, которую разделывали младшие жрецы для гадания по ее внутренностям, рухнул с ней рядом.
  Эйрена выпрямилась с окровавленным кинжалом в руках. На губах ее играла улыбка, полная гордого сознания своей силы, и это поражало столпившихся вокруг варваров, и без того растерянных поражением своего вождя. Не может так улыбаться обычный земной человек, тем более женщина, только что потерявшая все на свете!
  Но Хондар первым пришел в себя и приказал воинам схватить ее. Опытный волк прошел пустыни своей далекой родины и снега северных гор, и ничему на свете не удивлялся.
  - Оставьте мечи, берите арканы! - командовал он воинам, бросившимся к оставленному у входа оружию. - Взять ее живой! Если вождь мертв, мы сожжем ее на его погребальном костре, а если он жив, пусть сам решит судьбу своей жены.
  Засвистели арканы. Эйрена смеялась, уворачиваясь от них и перерезая одну петлю за другой. Теперь это было легко, она металась по залу с ловкостью пантеры и была неуловима для них. Оценивая расстояние, она метнулась в сторону, втягивая в погоню и стражу у дверей. Теперь только бы проскользнуть к выходу раньше, чем они успеют...
  Краем глаза, она заметила, как в зал скользнула женская фигура в темном плаще, как она приблизилась к алтарю, где несколько человек осматривали раненого вождя, и бросила в огонь темную связку. От огня поднялся едкий запах, и повалил удушливый зеленоватый дым, окутывая весь зал.
  Огонь на алтаре шипел и трещал, разбрасывая красные искры и еще не потухшие угольки. Окутанная густой дымной завесой, Пирра еще некоторое время наблюдала за ним. Наконец, удовлетворенно усмехнулась, когда одна из искр попала на гобелен на стене,изображающий охоту на львов и его тут же принялось пожирать пламя.
  - Хорошо... Теперь ни один враг отсюда не выйдет! Никто не станет жить там, где жил ты, мой Левкон! Хорошо!
  И, никем не замеченная в густом удушливом дыму, она выбежала на улицу, крича:
  - В бой, Лунные Девы! Богиня с нами! Смерть варварам!
  Но во дворец кинулись отнюдь не только жрицы Артемиды - их боевой пыл передался и многим из освобожденных феранок. Они кидались к сложенному зархитами оружию, спеша опередить врага, вступали в бешеные поединки с его настоящими владельцами, не думая, о своей женской слабости. Многие из них там и остались лежать навсегда, но едва ли не больше трупов варваров громоздилось возле входа, где они оставили оружие. А тем временем новая опасность, общая для всех, уже настигала их. Становилось трудно дышать, варвары и женщины слабели, удары все реже достигали цели.
  Эйрена, еще чувствовавшая тот небывалый подъем воодушевления, пробилась к своим, прокладывая путь захваченной у кого-то двухлезвийной секирой. Ее медные волосы разметались по плечам и спине, узкое зархитское платье девушка сбросила и теперь была почти обнаженной, как на Испытаниях с быком. Только вместо множества драгоценностей на ее груди сверкало, рдело и искрилось Ожерелье Артемиды.
  - Женщины Феры, идите прочь! - закричала она так пронзительно, что все в изумлении оглянулись. - Все на улицу, не то смерть! Это кара Артемиды! Только посвященные могут ее выдержать!
  Лунные Девы, во время храмовых обрядов окуривающие храм дымным зельем, в подражание вещим Пифиям, могли дышать им дольше других, и знали, что у них еще есть время. Теперь они деловито расхаживали по залу, добивая тех варваров, что еще могли сопротивляться.
  Однако призыв Эйрены услышали и враги. Едва она смолкла, как заорал Хондар, вовремя заметивший новую опасность:
  - На улицу! Скорей на улицу, дети Великого Зарха! Здесь яд, и колдовство, и... огонь, огонь!
  Все, кто были еще живы и могли двигаться, устремились к выходу. Варварам было уже не до погони за женщинами, подобно зверям, вместе спасающимся от лесного пожара. Хондар с Вайреттом вытащили своего раненого вождя как раз вовремя - в следующий миг горящая балка обрушилась туда, где он только что лежал. Глядя на них, и другие стали помогать раненым и отравленным дымом, что уже не могли идти сами.
  Пирра стояла посреди устроенного ею пожарища, размахивая двумя горящими факелами, такими же красными, как ее волосы. Она провожала взглядом всех, покидавших горящий и рушащийся дворец, а сама оставалась среди зала, и на губах ее играла страшная улыбка. Вокруг нее ревело пламя, поглощая все, что могло гореть, лизало стены, крошило камень, уже ползло по полу, подбираясь к мертвым и умирающим. Вот совсем рядом обрушилась мраморная колоннада, былая гордость царя Геланора, возведенная в первый год его правления и погибшая с ним вместе. Но Пирра и тут даже не вздрогнула.
  Эйрена пробилась к ней, перепрыгивая через завалы из тел и уворачиваясь от потрескивающих каменных плит над головой. Она схватила Пирру за руку, но та рассмеялась:
  - Нет! Иди сама. Ты теперь царица, тебя ждет твой народ. Иди, Эйрена! Ты должна жить!
  - А ты? - горячим воздушным потоком швырнуло в лицо девушке пригоршню золы; она закашлялась, все-таки вдыхая понемногу отравленный воздух.
  Но Пирра захохотала еще громче и вскочила на еще недавний пиршественный стол.
  - А я остаюсь! - прокричала она сквозь рев пламени. - Я теперь огонь, я принесла его и вам, и варварам! Я сделаю свое дело до конца, а Вы делайте свое! Идите, сестры по Артемиде, связанные одним Ожерельем!
  В это время огонь уже взметнулся по стене вверх, и где-то наверху жутко загудели или застонали от боли готовые обрушиться вниз камни. Вспыхнуло пролитое на пол масло, потом огонь перекинулся на сцепившиеся вместе даже в смерти тела варвара и феранской женщины... Эйрена поняла, что еще немного, и ей будет не выйти отсюда. Она метнулась вперед одним отчаянным прыжком, как рысь, и жадно вдохнула свежий воздух. И сразу почувствовала, как у нее закружилась голова. Захотелось лечь на землю и уснуть, но девушка видела множество устремленных на нее взглядов. Они чего-то ждали, на что-то надеялись, и ей нельзя было обмануть их доверие.
  Жалкая кучка осталась от ее "народа" - немногим больше половины феранских женщин, что пережили эту ночь. Правда, почти все они были вооружены захваченными у врага ятаганами и кинжалами, но, измученные, обожженные и закопченные, выглядели похожими на загробные тени. Никто из них не произнес ни слова. Только Лунные Девы окружили Эйрену, безмолвно выражая поддержку.
  - Царица, пора идти, - тихо сказала Леда, указывая взглядом на врагов.
  От войска зархитов, еще недавно победоносного, осталось еще меньше, чем от феранок. Многие были убиты, еще больше отравились ядовитым дымом и сгорели во дворце. А те, что смогли выбраться, были так измучены, что не могли двигаться. Но все понимали - это ненадолго.
  - Пойдем отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, - Эйрена постаралась найти в своем голосе решимость. И ее новые подданные, кое-как поднимаясь с земли, шатаясь и поддерживая друг друга, двинулись за ней.
  Они еще не успели спуститься с Верхнего Холма, на вершине которого стоял дворец, как раздался грохот, точно при извержении огнедышащей горы, и обернувшиеся увидели, как его каменные стены прогорели насквозь и, не связываемые более ничем, обрушились вниз, погребая всех, кто нашел там свою могилу.
  
  Последние жители Феры спасались бегством, навсегда покидая разрушенный, погибший город. Куда идти - этого не знала ни Эйрена, и никто из ее народа - чуть больше тысячи взрослых женщин и множества девочек и младенцев, оборванных, голодных и перепуганных настолько. что не смели даже плакать. И они шли по вымершим улицам, мимо горящих домов, поднимая тучи пыли и пепла. Здесь, в Нижнем Городе, все чаще попадались неприбранные трупы, лежащие как попало, среди луж крови. Над ними жужжали мухи, выли осиротевшие собаки. Сколько времени пройдет, прежде чем они, оголодав, начнут пожирать тела, быть может, своих же хозяев? Счастливы те, кто сгорел в собственном доме, превратившемся в погребальный костер...
  Особенно страшное зрелище открылось в квартале оружейников. Его жители всегда умели не только ковать мечи, кинжалы да секиры, но и владеть ими. Даже застигнутые врасплох посреди ночи, они сумели дорого продать свои жизни: на каждого убитого с их стороны приходилось по нескольку врагов.
  Электра остановилась у кузницы своего дяди, мастера Кенея. Он лежал здесь же, весь истыканный стрелами, не выпустив из рук большого молота, которым успел уложить не меньше десятка варваров. По их смятым вместе с черепами шлемам трудно было понять, что за зверей те изображали.
  Дом кузнеца горел. Электра поняла, что его семья не могла пережить этой ночи. Сыновей, ее двоюродных братьев, тоже убили, конечно,а тетка не смогла или не захотела уйти... С глубоким вздохом девушка склонилась над мертвым и закрыла ему глаза. А потом с трудом разжала его руки и подняла тяжелый молот. Руки Лунной Девы, при всей ее силе, заныли, и она с трудом выпрямилась, убирая молот в мешок за плечами.
  - Нам понадобится ковать оружие, - только и сказала Электра на недоумевающие вопросы подруг.
  Двинулись дальше. Вот уже начинались сады, где в это время созревали черешни и цвели крупные алые розы. Но и к их амброзийному аромату примешивался запах гари, и пепел оседал на восковые блестящие листья.
  Здесь-то, в саду, вдруг произошла заминка. Одна из феранских женщин - это была рабыня царицы Климены, совсем молодая девушка по имени Филона - вдруг остановилась, вся дрожа, и вцепилась обеими руками в ствол каштана:
  - Я не могу идти с вами, я вернусь назад! Светлая царевна, отпусти меня! - взмолилась она, падая на колени и глядя на Эйрену глазами испуганной лани.
  Та была так растеряна, что чуть не ударила ее, в последний момент спохватившись, что на них смотрят люди.
  - Ты хочешь вернуться туда, к варварам? Да они убьют тебя на месте, они сейчас злее собак!
  - Может быть, не убьют... - девушка сжалась еще больше, желая стать совсем незаметной. - Может быть, они возьмут меня служить... А вас всех точно убьют, когда схватят! Я видела, как их вождь отрубил голову быку одним ударом. Его никто не сможет победить!
  Эйрена не успела возразить - вмешалась Тира, как всегда дерзкая. Хлопнув Филону по плечу, она воскликнула:
  - Ты плохо смотрела, девочка! Наша царица уже справилась с твоим "непобедимым", и он теперь валяется лапами кверху. Богиня-Дева даст нам силу и дальше победить всех врагов! Смотри - кто не пойдет с нами, тот сильно пожалеет! - добавила она с угрозой.
  Но Филона, даже не слушая ее, глядела снизу вверх только на Эйрену:
  - Я не смогу уйти, светлая царевна! Здесь мой дом, и я не знаю другого. Я не смогу жить в горах и лесах, не выдержу летнего зноя и зимних метелей. Умоляю, отпусти меня...
  - Да отпусти ее, Эйрена, только зря мучается, - не то с сочувствием, не то с презрением предложила Фебея.
  - И все, кто хоть немного сомневается в своих силах, пусть возвращаются обратно, в рабство, - произнесла Миррина звенящим, как туго натянутая струна, голосом; ей уже сообщили о гибели отца.
  Эйрена помедлила еще несколько мгновений, наконец, решилась и обвела всех беглянок пристальным взглядом изумрудных глаз:
  - Вы слышали, женщины погибшей Феры. Те, кому не по силам быть свободными, могут вернуться - лизать ноги варварам и греть им постель за кусок хлеба. Но выбор вам предлагается в последний раз. Те, кто пойдет за мной, пусть уже не оглядываются назад!
  А Леда, стоящая за ее спиной, многозначительно усмехнулась:
  - Те же, кто в будущем еще вздумают роптать, будут казнены, как струсившие воины. Так что тем, кто в себе не уверен, лучше убраться сейчас.
  При этих словах многим подумалось, что непреклонный дух старой Нерты вселился в ее преемницу.
  Человек двадцать отделилось от остальных и, не оглядываясь, принялись карабкаться обратно по склону холма, поросшему кустарником. Остальные глядели им вслед с презрением, кто-то плюнул вслед.
  - В нас ты можешь быть уверена всегда, царица Эйрена, - твердо проговорила Арсиноя, бывшая женой одного из советников царя, высокая красивая женщина лет сорока - это ее Лунные Девы освободили от пут первой.
  Эйрена поглядела ей в глаза и вспомнила, что муж и двое уже взрослых сыновей Арсинои, должно быть, разделили судьбу всех мужчин Феры. Но по ней видно было, что несчастье не сломило ее. И Лунные Девы по-прежнему с ней, соединенные волей Артемиды. Леда; Миррина, успевшая где-то раздобыть лиру; Леокадия; Электра с молотом...
  - Аэлла! - вздохнула, бледнея, царица. - Где Аэлла?
  - Об этом надо было вовремя спросить у той предательницы! - фыркнула Тира. - Это она куда-то утащила Аэллу, и никто с тех пор ее не видел.
  - Значит, надо ее найти, живой или мертвой! - Эйрена побледнела, как смерть. - Мы шестеро остаемся здесь, это наше дело! Арсиноя, уведешь остальных в горы. Мы, если выживем, найдем вас.
  - Стой! - Леда, на правах верховной жрицы, схватила царицу за руку. - Ты не можешь бросить народ! Ты сама поведешь людей в горы, а мы останемся искать Аэллу.
  Нет, Эйрена не собиралась бросить двоюродную сестру в беде, во что бы то ни стало! Она сжала кулаки и поглядела на Леду почти враждебно, готовая, если надо, отстаивать свою правоту силой. Но в это время послышался усталый и слабый, но до боли знакомый всем Лунным Девам голос:
  - Успокойтесь! Не надо никуда идти. Я здесь... То есть мы здесь...
  И из сплетения зарослей им навстречу вышла Аэлла, а с ней - двое юношей, смуглых и почти обнаженных, до изумления похожих друг на друга и чем-то неуловимым - на идущую между ними молодую женщину. Аэлла вскинула руку в знак приветствия и кивнула на своих спутников:
  - Вот мои братья, Эврий и Эолий, сыновья Борея! А вы знакомьтесь: это царевна Эйрена, наша двоюродная сестра...
  - Царица Эйрена, - поправила Леда.
  Аэлла скорбно склонила голову.
  - Значит, наш царь мертв, как она и говорила? И еще многие другие...
  - Все, кто остался жив, здесь, - тихо произнесла Эйрена, с любопытством разглядывая неизвестно откуда взявшихся родственников, но понимая, что расспросы следует оставить до лучших времен.
  А вот Леокадии, самой живой и подвижной из Лунных Дев, было не справиться со своим любопытством. Подойдя ближе, она спросила, глядя на близнецов широко распахнутыми глазами:
  - Братья Аэллы? Но как же это? Ведь вас давным-давно украли кентавры, так все говорят.
  - Украли! - кивнул Эолий, улыбаясь девушке. - И теперь мы все пойдем к ним, в их царство гор и лесов!
  Кто-то из женщин, стоявших позади Лунных Дев, вскрикнул от неожиданности, послышалось робкое: "Ой, а это не опасно?" Эйрена обернулась к ним, строго произнесла:
  - Успокойтесь! Мои родственники не станут предлагать нам опасный путь! - хотя сама понимала немногим больше.
  Юноши близнецы переглянулись, и Эврий спросил брата:
  - Куда ты хочешь их отвести? Не в Долину ли Горячих Ключей?
  - Именно в Долину Горячих Ключей! - сказал Эолий, подмигивая Леокадии. - Туда трудно добраться через горы, но зато и врагам, если не знать дороги, будет туда не добраться. Там всегда тепло, даже зимой, потому что землю согревают теплые потоки. А в скалах можно найти или сделать пещеры на первое время, где вы все сможете поселиться.
  - Не царское жилье нам предлагают, - усмехнулась Эйрена. - Спрятаться в горах, как лисы в норе...
  - Сейчас нам все равно нельзя оставаться здесь. Варваров еще много, там, в их крепости, и они явятся сюда или выловят нас в лесу, - напомнила Леда.
  - Нам нужно отдохнуть и подготовиться к решающей битве, - сурово произнесла Аэлла. - Твой народ измучен, многие едва стоят на ногах. Эта долина, о которой говорят мои братья, для нас - подарок Богов. И знаешь, - она усмехнулась, - я хочу, чтобы мой ребенок родился в безопасности. И не только мой, - она взглянула на молодую беременную женщину, судя по ее огромному животу, готовую родить в любую минуту. - Нам пора. Веди нас, царица Эйрена!
  - Я пойду с тобой и покажу тебе дорогу, - сказал Эврий молодой царице.
  И они вместе возглавили печальный исход из погибшей Феры.
  
  Глава 6. Я остаюсь, чтобы жить!
  Долина Горячих Ключей открылась изгнанникам поздним вечером, когда они, измученные долгим переходом через горы, уже не в состоянии были любоваться ее красотой. При других обстоятельствах, наверное, многие из них были бы восхищены зрелищем, открывшимся на перевале, когда заходило солнце. Небо горело всеми оттенками багряного и золотого, как будто там тоже пылал разрушенный город. На севере и западе тянулась, огораживая долину, длинная цепь скал, похожих на спящих великанов или на неведомых даже в легендах чудовищных зверей. Где-то далеко внизу слышался шум бурной реки, но, к тому времени, как все спустились, стало слишком темно, чтобы увидеть ее.
  Путь через горы оказался очень тяжел для феранских беглянок. Быть может, многие из них вовсе не выдержали бы его, да, на счастье, в лесу им встретилось пасущееся стадо - коровы, несколько лошадей, козы и овцы лучших пород. Оказалось, что пастухи успели, вовремя заметив приближающихся варваров, угнать стадо в лес. Правда, после этого все мужчины отправились защищать город и, конечно, погибли вместе со всеми. Навстречу своей новой царице из зарослей выбрались женщины с детьми, спасшиеся из разоренной деревни, несколько стариков да мальчишек постарше - эти глядели деловито и угрюмо, с недетской серьезностью. Среди них бывшие жрицы узнали мальчика, нашедшего Лунное Ожерелье. Богиня спасла исполнителя своей воли.
  Благодаря этой помощи удалось посадить самых слабых женщин и детей на лошадей и быков, а для иных и соорудить носилки из жердей. Беременную Нефелу тоже пришлось нести: она совсем ослабела и то впадала в забытье, то стонала от боли и страха. Теперь уже все боялись не того, что она родит в пути, но того, что умрет вместе с еще не родившимся ребенком. Аэлла, больше других вынужденная думать о будущем, хмуро глядела на суровые, поросшие соснами и елями горные склоны, среди которых, вероятно, предстояло появиться на свет и ее будущему сыну. Что-то будет с ним, в самый разгар зимних метелей и вьюг, хотя бы ими и правил родной дед этого ребенка, как говорят ее братья! Им-то что, им смешны и непонятны людские заботы, они и не думают, как жить здесь женщинам и детям, многие из которых впервые в жизни покинули дом...
  Словно подслушав ее мысли, братья подошли к Аэлле, вновь стали по бокам, будто защищая.
  - Не бойся, сестра, здесь можно жить, - проговорил Эврий. - Ты привыкнешь к горам и лесам и полюбишь их, как мы любим.
  - Вы сами увидите, насколько здесь лучше, чем в ваших каменных пещерах! - подхватил его брат. - Как вы могли жить там, где не видно неба, солнца и звезд, где даже деревья растут там, где позволяют люди? Видно, Боги нарочно позволили варварам разрушить город, чтобы привести вас сюда!
  Его брат, сообразив, что этого не следовало говорить при женщинах, потерявших дом и близких, ткнул его кулаком в плечо. Но тот принял это как приглашение к игре, и вот на самом гребне перевала, на широкой скале с как бы срезанной верхушкой, двое юношей, гибких и быстрых, как молодые леопарды, не то боролись, не то играли на глазах у усталых, измученных женщин.
  И те, наслаждаясь полученной передышкой, глядели на них с радостью, какую, как думали, навсегда разучились испытывать. Рискованной и опасной была игра братьев Бореадов - на самом краю обрыва. Но, стоило одному из них оступиться, как другой немедленно протягивал руку, и они вновь сцеплялись в объятиях, кажущихся смертельными. И вот некоторые женщины принялись хлопотать в ладоши в такт движениям борцов, а лира Миррины тревожно и грозно зарокотала самыми низкими струнами.
  Ни один из братьев не победил и не проиграл - для этого они слишком хорошо знали друг друга, да и не стремились к превосходству. Только оба повернулись лицом к своим гостям - две темных фигуры на небе, горящем багряно-алым закатным пламенем:
  - Вас ждет ваше царство, народ Артемиды!
  Спуск вниз был тоже не прост для тех, кто не могли прыгать по скалам с ловкостью горных коз, подобно братьям Бореадам. Даже Лунные Девы под конец были совершенно измучены. Леокадия, оступившись, ударилась коленом и захромала, и Эолий посадил ее на плечи. Впрочем, похоже было, что девушка не возражает - они вместе засмеялись. Эврий было предложил руку Эйрене, по-прежнему идущей первой, но она упрямо мотнула головой, хоть и чувствовала, как ноги наливаются свинцом.
  И вот она первой из своего народа ступила на землю Долины Горячих Ключей. Земля показалась ей мягче перины в отцовском дворце, какие она помнила по раннему детству, еще до храма Артемиды, трава приятно ласкала натруженные ноги. Хотелось лечь на эту траву и уснуть - надолго, может быть, навсегда. Слишком много всего произошло, чтобы выдержать даже самой закаленной женщине. Но она теперь была царицей, во всяком случае, так назвал ее народ, а потому обязана была заботиться о нем, а не о себе.
  Одна за другой бывшие феранки, а ныне изгнанницы, спускались вниз и рассаживались или ложились на траве. Слышалось протяжное мычание и блеянье скота, не без труда карабкающегося по скалам. Всех надо было разместить, обо всех следовало позаботиться... Эйрена медленно обвела взглядом самых выносливых и стойких. Лунные Девы, братья Бореады, ничуть не уставшие, и несколько феранских женщин во главе с Арсиноей.
  - Разведите костры, - медленно сказала им Эйрена. - Зарежьте несколько коров похуже, людям нужна пища, а идти на охоту слишком поздно. Пастухи пусть сторожат скот всю ночь, чтобы не подобрался никакой зверь.
  Те, кто еще держались на ногах, поспешили выполнить приказ царицы. Она же, отдохнув немного, обратилась к братьям Бореадам:
  - Покажите, где можно собрать хворост и сухие ветки для костров! И хоть какие-нибудь укрытия на ночь. Сейчас тепло, но самым слабым из нас не следует ночевать под открытым небом.
  - Укрытие нужно, - сумрачно проговорила Леда, держа в руках дротик вместо жреческого жезла. - У Нефелы начинаются роды. Ни к чему этого видеть всем.
  - О, Артемида-Дева! - ахнула Эйрена, разглядев корчившуюся от боли женщину. - Леда, что можно сделать?
  Жрица пожала плечами.
  - Откуда я знаю? Несколько женщин здесь умеют принимать роды, но ни у кого нет с собой никаких лекарств. Наверняка здесь должны расти целебные травы, да где их найдешь ночью? Остается надеяться на милость Богов...
  Аэлла при этих словах вздрогнула, представив, как спустя несколько лун эти же слова будут сказаны уже о ней.
  - Нефелу и ее ребенка надо спасти во что бы то ни стало, она - залог нашего будущего, - Эйрена сама не поверила своим словам: никогда прежде она не говорила так. - Эолий, помоги перенести Нефелу в удобную пещеру. Эврий, а ты проводи меня к реке.
  У пастухов, к счастью, нашлось несколько глиняных горшков и кувшинов - эта грубая посуда теперь, похоже, становилась едва ли не самым ценным имуществом изгнанников. И вот, Эйрена с Эврием спустились с этими кувшинами к реке набрать воды. Невидимая в темноте река бурлила и грозно рычала на перекатах, продолжая свою бесконечную работу. В прибрежных тростниковых зарослях захлопали крыльями потревоженные утки, плеснула хвостом прыгнувшая в воду выдра.
  Эйрена зачерпнула воду кувшином, и... едва не выронила его: вода оказалась горячей! Конечно, не как в кипящем котле, она не обжигала, но как раз такая, чтобы можно было выдержать.
  Эврий рассмеялся, взглянув на удивленное лицо девушки - им с братом темнота не мешала видеть, подобно диким обитателям гор и лесов.
  - Это Термодонт - Теплая Река. Ее питают горячие источники в горах. Выше по течению есть место, где они бьют из-под земли, там вода по-настоящему горяча. Но и здесь она никогда не замерзает, даже самой холодной зимой.
  - Значит, здесь всегда есть вода? Стало быть, должна водиться дичь и рыба? - царица отпила глоток теплой воды. Та оказалась чуть солоноватой, пощипывала на языке, но, в общем, приятной - Нерта говорила, что такая вода исцеляет многие раны и болезни. Эта долина для них действительно подарок Богов! - Спасибо тебе с твоим братом, что привели нас сюда, - она схватила руку Эврия и с благодарностью пожала.
  Юноше приятна была ее похвала, да и сама девушка его удивила с их первой встречи, когда он увидел ее, только что вырвавшуюся из битвы - с пятнами крови врагов на белоснежной коже, в дыму и копоти, с развевающимися рыжими волосами и горящими глазами. Она была гораздо моложе их с братом, но ее объявили царицей и пошли за ней столько людей, сколько выросшие в лесу юноши и представить себе сразу не могли. Нежная как лань и храбрая как леопард - такой она представлялась ему. Но он лишь скромно заметил:
  - Не хвали меня слишком, светлая царица! Мой брат сделал для вас то же, что и я, и оба мы пришли к вам, потому что Фар послал нас.
  - Кто такой Фар? - спросила Эйрена, с сожалением уходя от реки. Тянуло окунуться в ее горячие соленые воды, смыть в них кровь и грязь, отчаяние и боль, и саму память, точно Термодонт на самом деле Лета, подземная река забвения.
  - Фар - кентавр, воспитавший нас с Эолием. Даже не просто кентавр, он - самый мудрый и самый знающий из их племени. Но ты поймешь сама, когда познакомишься с ним. Он уже, наверное, знает, что вы пришли в Долину Горячих Ключей - ему всегда открыто тайное.
  Старейшина кентавров действительно пришел в лагерь изгнанниц во второй половине ночи, когда тем удалось кое-как накормить и устроить самых слабых, а остальные легли спать, как были, на горном лугу, постелив плащи от росы. Когда на перевале послышался гулкий топот копыт, часовые немедленно подняли всех. Эйрена решительно схватила лук, натянула тетиву, готовая послать смертоносную стрелу в первого, кто спустится вниз.
  - Стой! - Эврий схватил царицу за руку. - Это же наши! Клянусь Вьюгами нашего отца, это Фар и другие кентавры. Выслушай их, Эйрена!
  Действительно, со скал в долину спустился Фар, а за ним десяток кентавров помоложе, вооруженных луками и дубинками из цельных древесных ветвей. Было удивительно глядеть на их странные силуэты беглянкам, из которых многие и не видели никогда живого кентавра, только слышали о них страшные истории. Огромные величественные фигуры приблизились к людям, и даже самой Эйрене стало не по себе. Но она заставила себя выпрямиться и посмотрела на кентавра снизу вверх:
  - Приветствую тебя, хозяин гор и лесов! - почтительно проговорила она.
  - И тебе привет, царица Долины Горячих Ключей, - ответил кентавр. - Мы пришли увидеть тебя и твой народ. Вижу, что Боги не ошиблись, приведя вас сюда.
  - Все мы в Их руках, - проговорила Эйрена. - Прошу тебя, позволь нам остаться здесь, хотя бы пока люди не окрепнут. Я знаю, мой отец преследовал вас, но я обещаю от имени своего народа, что мы будем всю жизнь вам благодарны. И завещаем то же своим детям, если только они будут у нас, ведь мужчин почти нет.
  Лучше было бы об этом не вспоминать - при словах о былой вражде кентавры за спиной Фара разозлились, принялись спорить между собой. Голоса у них были низкие, как мычание быка, так что трудно было понять, о чем они кричат, но, кажется, они вспоминали, сколько зла причинили им феранцы в последние годы. Некоторые уже хватались за оружие.
  - Тихо! - прикрикнул Фар, обернувшись к сородичам. - Дочь Геланора, если ты дашь слово за себя и свой народ жить с нами в мире, мы уступим вам Долину Горячих Ключей и земли к северу. Они суровы, зато просторны и незаселены. Но это - потом. Сейчас вам надо научиться жить здесь. Долина Горячих Ключей - прекрасная земля, для тех, кто умеет пользоваться ее богатствами. Мои воспитанники помогут вам. Я вижу, они нашли свою сестру.
  - Да, - Аэлла подошла ближе вместе с братьями. - Приветствую тебя, Фар! Они много сделали для нас, но еще большему нам придется научиться.
  - Если надо, значит, научитесь. Надо много охотиться, добывать мясо и шкуры, надо ковать оружие и учиться сражаться, если вы боитесь, что враги могут вас найти.
  - Ты прав! - воодушевилась Эйрена. - Даю три дня на отдых, а потом начнем тренироваться. Но ковать оружие... Из чего? - она покачала головой.
  - А то, что мы утащили у варваров! - заметила Электра. - Неужели нам оставить эти кривые мечи и кинжалы со звериными головами? Если их перековать, хватит оружия на всех. Я, пожалуй, смогла бы ими заняться, но нужно будет сложить из камней хорошую печь, - она подкинула на руке измятый зархитский шлем, который взяла с собой непонятно зачем, и, примериваясь, ударила по нему молотом, сплющивая львиную морду.
  - Кроме того, у многих из нас остались украшения из бронзы, серебра и даже золота, - заметила Арсиноя. - Я успела собрать дома часть наших богатств, прежде чем пришлось бежать. Вот, - она раздвинула складки хитона и показала широкий пояс, полый внутри, звякнувший металлом, когда она его отстегнула.
  - Арсиноя, ты настоящая героиня! - воскликнула Эйрена, взвешивая сокровище. - Твой вклад сделает нас всех гораздо сильнее.
  Со стороны жилых пещер подошла Леда, почтительно кивнула кентавру, но вид у нее был мрачный.
  - Нефела истекает кровью, - сказала она. - Кажется, ей уже не помочь. Ночь не пройдет, как она умрет вместе с ребенком.
  - Дай роженице вот эту траву, - кентавр протянул жрице пучок остро пахнущих трав с мелкими соцветьями. - Заставь ее разжевать их, как бы горько не было, и мать с ребенком останутся живы. А сейчас мы уходим. До встречи вам, народ Долины Горячих Ключей!
  И действительно, едва забрезжил рассвет, как в пещере раздался слабый писк ребенка. Леда, вымыв его водой из Термодонта и вытерев сухим мхом, вынесла навстречу поднимающемуся солнцу.
  - Девочка, - сказала она, возвращая ребенка измученной матери. - Как ты назовешь ее?
  - Я не знаю... - молодая женщина слабо покачала головой. - Дай ей имя, великая жрица. Тебе мы обе обязаны жизнью.
  - Хорошо, - Леда ненадолго задумалась, как будто ушла в себя. Наконец, проговорила тихо, как будто выдавая нечто, чего не следовало говорить посторонним. - Назови ее Меланто. Та, что носила это имя, была сильной и храброй.
  - Пусть будет так, - кивнула Нефела. Как и все феранцы, она, конечно, знала имена Лунных Дев.
  
  Так началась жизнь феранских изгнанников в Долине Горячих Ключей. Что и говорить, трудная это была задача, да еще для женщин!
  Правда, Долина Горячих Ключей действительно была благословенным местом. Горячая вода Термодонта быстро поставила на ноги всех раненых и ослабевших, но могла ли она исцелить израненные души людей, потерявших дом и близких? В скалах нашлось достаточно пещер, чтобы вместить всех, но их нужно было еще расширить, а затем укрепить своды с помощью длинных деревянных подпорок. Это была поистине рабская работа, тяжелая и изнурительная, как наказание грешников в Подземном Царстве. День за днем свободные женщины, многие из них благородной крови, месили глину в грубо вылепленном тазу - ужасе гончарного искусства, разводили ее шипучей водой Термодонта да своими слезами и потом. Другие в это время рубили зархитскими секирами деревянные опоры и, как муравьи, тащили их и устанавливали на место, горбясь от напряжения. Третьи утаскивали из пещер упавшие камни и обломки скал - им тоже находилось применение. Благоустроив одну пещеру, принимались за следующую. Почти половина беглянок каждый день трудилась на строительстве, а другая, по распоряжению царицы, меняла их на другой день. Но строительство было лишь одной из забот, которых оказалось много у народа Долины Горячих Ключей.
  Еще одним, не менее важным делом была охота. К реке, как и предполагала Эйрена, приходили по ночам на водопой кабаны и олени, в тростниковых зарослях гнездилось немало водоплавающей птицы, а в воде - рыбы. Но этого все же не хватало для населения долины и для заготовок на зиму. Кроме того, в окрестностях водилось много хищников, которые, почуяв обилие возможной добычи, уже не раз спускались в долину, собираясь напасть на стадо, а может быть, и на людей. В первую же ночь убили огромного леопарда, а на другую - молодого льва и львицу. И поэтому Лунные Девы каждое утро уезжали на охоту в сопровождении братьев Бореадов и пропадали иногда по целым дням. Зато над кострами каждый день коптилось в ароматном можжевеловом дыму свежее мясо, а женщинам пришлось осваивать еще одно ремесло - кожевенное.
  Из Лунных Дев в охотничьих разъездах не участвовала одна только Электра, которую царица назначила управляющей лагерем поселенцев. Ее куда чаще можно было застать за отделкой очередной пещеры. С завязанными на макушке в хвост густыми каштановыми волосами, она ловко поднималась по выступам в скале и с помощью мастерка из овечьей лопатки замазывала глиной цели, через которые задувал ветер, или укрепляла стены камнями и бревнами. Или, собрав женщин посильнее, складывала с ними печь из камней, разводила огонь, осторожно проверяя, надежно ли сооружение, выдержит ли накал, необходимый для кузнечного горна. Некоторые из ее учениц и сами уже пытались складывать печи из камней. Предусмотрительная Электра не зря усложнила своим подчиненным работу, приказав утаскивать камни поодаль от жилых пещер: зато дым не относило в их сторону. И вот скоро в горных заревел, забушевал огонь,и окрепшим рукам женщин пришлось учиться обращаться с тяжелым молотом. Так осваивали они новое для себя мастерство - кузнечное, а вернее оружейное.
  Дело в том, что никто из поселенцев не считал свое убежище полностью безопасным. Как сказала дерзкая Тира, "Не так уж и неприступны эти горы, если через них удалось перегнать ночью стадо коров". Рано или поздно враги сумеют их выследить. А в том, что зархиты не оставят в покое бежавших женщин, не сомневался никто, а больше всех была уверена Аэлла, знавшая их повадки.
  - Дело даже не в Фойраге, не в том, жив он или мертв, - говорила она на собрании, оглядывая лица Эйрены, Лунных Дев, своих братьев и нескольких отличившихся женщин, на разум и отвагу которых царица могла положиться. - Эти варвары - не свора обленившихся псов, что бросят след лисы и погонятся за зайцем. Они - волки, которые будут преследовать добычу, пока не загонят ее или сами не упадут мертвыми. Так что рано или поздно они нас разыщут, сколько бы времени ни прошло. Они хотят властвовать над всеми хелленскими царствами, и не позволят над собой смеяться: как же, их вождя убили женщины и скрылись безнаказанными! А если Фойраг жив, то подавно не отпустит тебя. Так что нам надо готовиться к войне!
  Эйрена тогда кивнула ей:
  - Я вынуждена согласиться с твоим предложением, Аэлла. Сама я слишком мало знаю зархитов и меньше твоего понимаю в войне, - при этих словах царица смущенно улыбнулась, оглядывая своих советников. - Значит, будем ковать оружие и доспехи! Переплавляй вражеские ятаганы на секиры в своих кузницах, Электра. Для секир нужно меньше всего бронзы, а ведь нам понадобится ковать и доспехи. Сможешь ли ты вооружить всех, Гефестида?
  Управляющая долиной усмехнулась, услышав свое прозвище, все более приживающееся в народе. Мысленно представила себе груды металла, что еще ждали своей очереди у кузниц. Там были не только взятые у врагов трофеи, но и все драгоценности, что имели при себе переселенцы - а ведь для каждой из них это были не просто украшения, но последняя, быть может, память о покинутом доме, о самых счастливых событиях в жизни.
  - Смогу, - коротко сказала она. - Если только весь металл пройдет через мои руки.
  - Нет уж, все-таки Лунное Ожерелье ты нам оставь, пожалуйста, - усмехнулась Леда, указывая в сторону одной из пещер, где соорудили временный храм Артемиды. Все признавали, что своим спасением обязаны особому благоволению этой Богини, и считали необходимым отблагодарить ее. Поэтому в пещере, смежной с жилищем Леды, составили алтарь, на котором закололи лань, пойманную Бореадами живой. Над алтарем повесили на камне так чудесно проявивший себя дар Богини - Лунное Ожерелье, величайшее сокровище народа Долины Горячих Ключей.
  Вполне поняли силу, заключенную в Лунном Ожерелье, феранские изгнанницы на следующее утро после прихода в Долину Горячих Ключей. Эйрена так и принесла его с собой и, поглощенная необходимостью хоть как-то устроить людей, совсем забыла о том, что помогло ей разорвать путы и сразить вождя варваров. К тому же, она слишком устала, чтобы думать, и ожерелье, по-видимому, не могло давать ей силы бесконечно.
  Но, когда наутро улегшиеся спать вповалку, не дожевав кусок мяса, Лунные Девы проснулись - уже солнце стояло высоко, - Фебея удивленно воскликнула:
  - Что это у тебя, царица? Ведь оно раньше было другим! - девушка растерянно указывала рукой на что-то на груди Эйрены.
  - Что? - удивленно спросила царица и, поднеся руку, сомкнула пальцы на холодном металле. - Ой, оно же осталось на мне! Леда, возьми его, пусть хранится у тебя. Не подобает носить каждый день святыню, как обычное украшение.
  Но Леда, взяв Ожерелье из рук царицы, сама вдруг удивленно вскрикнула и подняла его на вытянутых руках, показывая всем окружающим - помимо бывших жриц, вокруг уже стал собираться народ.
  На ладони Леды лежало серебряное ожерелье необыкновенной красоты. Все, кроме братьев Бореадов, уже видели его раньше, на Церемонии Посвящения. Мальчик Кой, протиснувшись сквозь толпу женщин, узнал свою чудесную находку. Тонкие и упругие полураскрытые лепестки серебряных цветов, перевитые изящно изгибающимися лозами... Только два крупных кристалла были, как и все, прозрачными, точно капля родниковой воды, а теперь превратились в капли живой крови. Густо-красного, багряного цвета, горячие, сверкающие яростным, нестерпимым блеском - даже глазам больно смотреть.
  Леда поняла все первой.
  - Ожерелье действительно послано нам Богиней, сестры! - благоговейно произнесла она. - Оно дало нам силу вырваться из рук нечестивых варваров и указало нам путь сюда, в Долину Горячих Ключей. Посылая нам его, наша великая покровительница предвидела, кому всего нужнее будет чудесная сила Ожерелья. Смотрите: здесь десять камней, по числу десяти жриц Богини, спасительниц народа. Вот эти два багряных камня окрашены кровью павших за нашу свободу. Чтите Ксенту и Пирру, отдавших жизнь ради нашего народа!
  - Пирра? - гневно фыркнула одна из Лунных Дев. - Эта гадина, предательница? Она погубила Феру и всех, кроме нас!
  - А-а, это твой голос я слышу, Тира? - насмешливо спросила Леда. - Откуда же тебе знать, какое деяние Боги считают достойным награды, а какое - наказания? За то, что Пирра совершила в своем безумии, не ведая, что творит, она уже дает отчет Подземным Богам. Я надеюсь, они простят ее, ведь она спасла нас. Или, может, тебя не надо было освобождать из рук варваров?
  - Леда права, - поддержала и Эйрена. - Пирра отдала свою жизнь ради наших, осталась на верную гибель, хотя могла бы спастись. Она сказала мне: мы всегда останемся сестрами...
  - И нам она говорила до того, как уйти: мы вечно будем связаны именем Богини, - припомнила Миррина, тихонько трогая струны лиры. - Живые и мертвые, навеки связаны, как камни в ожерелье... - проговорила она нараспев. - Пока мы спорим, кем была Пирра, Боги уже решили все.
  Слушая своих подруг, Тира по очереди переводила взгляд с одной на другую. Наконец, фыркнула: "Ну, если некоторые ради удачной темы для песни готовы простить предательнице кровь своего отца...", и отступила назад.
  Больше никто не решался возражать по поводу Пирры. Да и вообще, ее имя старались не упоминать лишний раз. Они простили ее - мертвую можно было простить. Никто ничего не забыл и не собирался забывать, но о прошлом вообще старались говорить и думать реже, сначала следовало позаботиться о настоящем и будущем.
  И потому Лунное Ожерелье ожидало своего часа, вися на каменном выступе в священной пещере над алтарем. А последняя из рода феранских царей, первая царица Долины Горячих Ключей, по-прежнему каждый день ездила со своими советницами и двоюродными братьями на охоту и разведку. Верхом, что считалось чуть ли не зазорным для хелленских вельмож, да еще на крестьянских лошадках - маленьких, мышастой масти, мохнатых и неприхотливых, как козы - других не было.
  Положительно, в новом царстве все шло не по обычаям людей! Не просто все мужские работы пришлось учиться выполнять женщинам. Им, переплавляя в каменные печах зархитские доспехи и собственные украшения, приходилось самим переплавиться в кузнице новых испытаний. Прежние обычаи павшей Феры больше не действовали в Долине Горячих Ключей, вместо них создавались новые, каких не было ни в одном хелленском царстве.
  Теперь бывшим знатным госпожам постоянно приходилось работать, есть и спать вместе с бывшими рабынями, нередко своими же собственными. И уж не прикажешь им, как прежде, не пошлешь работать вместо себя - попробуй, если у той секира на поясе, вместе в одной кузнице отливали! Рабыням и бывшим селянкам, в свою очередь, пришлось привыкать, что на них теперь, как и на всех остальных, рассчитывает царица, что они отныне тоже воительницы Артемиды.
  Быть может, при других обстоятельствах и не удалось бы сразу же избежать ссор и междоусобиц между людьми. Но Эйрена в первый же день подтвердила свое обещание: любой, кто поднимет руку на соратника, а не врага, или захочет бежать, или еще каким-то образом помешает устроению жизни в долине - будет казнен как предатель. Молодой царице не хотелось допускать столь жестоких мер, но их положение было равно военному, а значит, и из женщин следовало сделать воинов как можно скорее. А для воина мало уметь владеть оружием, необходима постоянная дисциплина. Наблюдение за порядком было поручено Электре. И не зря - стоило кому-нибудь в кузницах или на строительстве не поделить спорный инструмент, стоило при разделе добычи присвоить лишнюю шкуру или за обедом запустить руку в миску соседки, управляющая долиной немедленно все замечала. И даже самым скандальным женщинам достаточно было поднести к носу кулак, покрытый ссадинами и свежими ожогами, чтобы они присмирели.
  Так проходило время. Раннее лето сменилось порой изобилия, когда все, что росло, цвело, бегало, летало и плавало, находилось на пике жизненных сил. В летние месяцы изгнанницам, поселившимся в Долине Горячих Ключей, легко было добывать пропитание. К этому времени большинство из них научились стрелять из лука и метать копье, и могли при случае уложить оленя или настрелять уток. Долина испокон веков была безопасным местом, и звери по привычке приходили туда и после прихода людей. Несколько крупных пастушьих собак очень пригодились женщинам во время охоты.
  Народу Долины Горячих Ключей необходимы были мясо и шкуры, и как можно больше. Им уже было известно, что осень и зима здесь вовсе не так благоприятны, как лето. Скоро здесь закружат свирепые вьюги, чуть ли не полгода жестокий мороз будет в горах единственным властелином... Братья Бореады успели поведать новым союзницам и о снежных заносах, способных похоронить кого угодно в холодной белой могиле, и о хороводе Вьюг. Они-то, сыновья Северного Ветра, выросшие в этом суровом краю, искренне не понимали, чего боятся женщины. А их от одних лишь рассказов о зиме бросало в дрожь, как будто та уже готовилась вцепиться в них своими леденящими когтями.
  Так одно неотложное дело сменилось новым. Едва пещеры удалось превратить в пусть нероскошное, но все же пригодное для людей жилище, как понадобилось все силы отдать охоте и сохранению добытого. Здесь действовал тот же установленный Эйреной порядок. Половина воительниц, едва светало, отправлялась на охоту - иногда устраивали большую облаву, вспугивая животных и выгоняя на цепь охотников, чаще же разделялись на отряды, и каждый старался захватить сколько мог. Вторая половина охраняла долину, выполняла все необходимые дела и коптила над огнем мясо, выделывала шкуры. На другой день на охоту шли те, что накануне отдыхали, а вчерашние охотницы становились стражницами и мастерами. Помимо мясной пищи, собирали и сушили разнообразные грибы, ягоды и плоды, травы, съедобные или лечебные. Одним словом, бывших феранок теперь вполне можно было принять за первых людей Ойкумены, не знающих хлеба и ремесел, если бы постоянно горящие в кузницах печи не указывали на несколько более высокий уровень развития.
  Да и феранками они теперь называли себя все реже. Слишком много боли приносило им это слово, и слишком далеко было от них нынешних. Еще не успело пройти лето, как их хитоны износились, сандалии истерлись от блужданий по горам, и пришлось шить одежду и обувь из шкур. Зимой, видимо, было не обойтись без плащей из шкур с мехом, но пока вполне достаточно было двух кожаных повязок - на бедрах и груди. Из волокон крапивы, бесстрашно сорванной и затем вымоченной, плели грубые накидки, которыми в Фере погнушалась бы последняя рабыня. Приведенные в долину козы и овцы, может быть, и дали бы немного шерсти, но ее не могло хватить на всех.
  Да, если бы сейчас могли их близкие видеть своих матерей, жен, сестер, подруг, дочерей, - пожалуй, и не узнали бы! Загорелые дочерна, большинство с обрезанными до плеч волосами, так как не имели возможности ухаживать за ними. У многих появились на лице, на руках свежие шрамы от звериных когтей и от ожогов в кузнице, от случайных ударов во время тренировок с оружием. У всех без исключения загрубели ладони, стертые тетивой лука и древком секиры, рукоятью молота и метательного копья.
  Теперь каждая из них стала не слабее мужчины. Конечно, дорогой ценой это далось жительницам Долины Горячих Ключей. Отчаянно болели и ныли все мышцы и суставы, так что многие могли заснуть лишь под утро, и в полусне глухо стонали, не помогали даже травы и мази Леды. Но Эйрена, сама страдая наравне с другими, все же не меняла установленных ею суровых законов. Шла война - с лесом и горами, где приходилось учиться жить, с врагом, которому мечтали отомстить они все, с собственной женской слабостью. И победителями в этой войне могли стать лишь существа, мало похожие на обычных женщин. Гибкие и крепкие, как молодые деревья, без капли лишнего жира, с мускулистыми руками и ногами, с почти юношеской грудью - они вряд ли годились соблазнять мужчин. Но их это устраивало, да и не думали они ни о каких мужчинах, кроме тех, что были их врагами.
  Но именно эти изменения дали, в конце концов, новое имя народу Долины Горячих Ключей. А появилось оно благодаря Тире. Это она однажды, когда женщины в солнечный день купались в Термодонте, отплыла подальше и некоторое время разглядывала свое отражение в воде. Потом вдруг громко расхохоталась, выпрыгивая из воды и громко плеща по ней руками. Испуганные подруги бросились к ней: не схватила ли девушку огромная рыба, что обитали в глубоких донных ямах, под бурной поверхностью реки? Но Тира продолжала смеяться и, когда вода успокоилась, показала остальным на вновь появившееся отражение:
  - Смотрите, вот как мы теперь выглядим! Клянусь Артемидой-Девой, в нас теперь и не узнать женщин! Коротковолосые, с лапищами, как у ремесленников, и безгрудые!
  - Безгрудые! Амазонки! - воскликнула Леокадия, любившая смеяться и теперь. - Теперь мы амазонки!
  - Амазонки! Амазонки! - повторяли и остальные, играя и плескаясь, как дети. Привыкшим жить на пределе своих сил женщинам и такое нехитрое развлечение казалось забавным.
  Так появилось название, которое, возникнув как случайная шутка, постепенно вошло в обиход и со временем превратилось в самоназвание народа Долины Горячих Ключей.
  
  Лето уже шло на убыль, когда Большой Мир напомнил о себе амазонкам.
  Солнце клонилось к закату, такому же багряному и кровавому, как в ночь их прихода в Долину Горячих Ключей. Было еще тепло, и все население Долины собралось возле пещер, не заходя под крышу. Недавно вернувшиеся охотницы свежевали добычу, бережно снимая с убитых животных шкуры, резали мясо и развешивали тонкими ломтями над кострами. Тут же с визгом и скулением крутились пять крупных длинношерстных собак, подбирая внутренности добычи и жадно торопясь все сожрать, рыча друг на друга и одновременно виляя хвостами.
  Поодаль от них другая группа амазонок занималась более женской работой - плела корзины из ивовых прутьев. Корзин требовалось много - для хранения запасов сушеного мяса, а также ягод, грибов и орехов, которыми в эту пору был столь богат лес. Их тоже немало сушилось на шкурах перед пещерами.
  У кузниц еще вспыхивали огненные отблески, меньше и ярче лучей закатного солнца - это не спешила заканчивать работу упрямая Электра. Возле Священной Пещеры сидела Леда, разбирая принесенные травы и отбирая из них лечебные. И об этом следовало позаботиться заранее, пока травы еще сохраняли сок и силу. На камне, покрытом рысьей шкурой, сидела Миррина, настраивая лиру. Вокруг нее уже собрались желающие послушать музыку.
  В это время со стороны перевала послышался гулкий топот копыт. Все удивленно вскинули головы. Им некого было ждать, придти незваным мог только враг! У кого под рукой были луки, мгновенно прицелились в сторону зловещего топота. Но Эйрена повелительно вскинула руку:
  - Стойте! Не стрелять, пока не убедимся, что это враг!
  - Счастья и доброй жизни тебе, избранница Артемиды! - произнес глубокий гортанный голос. - Видно, не напрасно Фар позволил вам здесь поселиться!
  Из сгущающейся темноты к кострам вышли два кентавра. Царица амазонок поднялась навстречу им, но все равно выглядела хрупкой девочкой рядом с могущими порождениями титанов.
  С самой первой ночи, когда Фар заключил договор с Эйреной, ни он, и никто из его народа не спускался в Долину Горячих Ключей. Только в лесу они иногда встречались охотницам, скорее намеренно, чем случайно - кентавры, кажущиеся такими заметными на открытом пространстве, в лесу не могли быть застигнуты врасплох, если сами того не желали. Иногда сообщали новости, передавали женщинам дикий мед в сотах и полезные травы. А теперь вот явились сами!
  Но еще удивительнее было, что двое кентавров держали за руки человека! Мужчину и, судя по одежде и внешнему облику, несомненно, хеллена. Он выглядел усталым и не пытался сопротивляться их мощной хватке, даже когда они волокли его, приподнимая над землей.
  - Этот человек говорит, что ищет вас, царица Эйрена! - произнес вороной кентавр с иссиня-черными волосами и бородой, выпуская руку пленника. Его гнедой собрат сделал то же самое, так что человек мешком рухнул на землю.
  - Это правда, светлая царица! - прохрипел он, отдышавшись и поднимаясь на ноги. - Я посол Адраста, великого царя Меласа и Зеоклеи. Мое имя Полидамант, сын Агенора. До нас дошла весть, что ты с частью женщин спаслась и ушла в горы. Мой царь поручил найти тебя.
  Вот чего не ожидала царица амазонок! Поглощенная заботами нового царства, она ни на день не забывала о варварах-зархитах, но вовсе не вспоминала о других желленских царствах, будто их и не было на свете, как не было Феры. Время старых договоров кончилось, и даже прежние союзники ее отца вряд ли приняли бы амазонок всерьез, пока те не докажут свою силу.
  - Аэлла! - позвала царица амазонок двоюродную сестру. - Скажи, ты узнаешь этого человека?
  Стоящая возле костра Аэлла вздрогнула и закуталась плотнее в накидку из крапивы. Но ни накидка, ни темнота, лишь слегка рассеиваемая огнем, не могли уже скрыть от посторонних глаз ее беременность. В последнее время Эйрена запретила ей ездить на охоту и работать в кузнице. Ничего хуже этого она не могла бы ей сделать! Аэлла вовсе не желала превращаться в неуклюжую корову, мирно жующую жвачку в своем хлеву. Она еще могла бы многое сделать, да и до родов оставалось еще почти три луны. Но, увы, приказы царицы обязательны даже для ее первой военачальницы. Даже если той придется превратиться в беспомощную калеку, обузу для остальных, когда каждый обязан сделать все, что в его силах.
  А теперь еще Адраст, которого она считала исчезнувшим из своей жизни! Артемида-Дева, откуда он взялся? Теперь, когда погибли один за другим почти все, кого она знала и любила, и сама она настолько изменилась, что Терон вряд ли узнал бы ту, кому суждено родить его сына... Аэлла поднялась на ноги, впервые почувствовав себя слабой и неуклюжей, скрестила руки на животе, будто посол Адраста угрожал ее ребенку.
  - Я узнала этого человека: он действительно был в свите царя Адраста на Бионтийской охоте, - сказала она, приглядевшись.
  Полидамант поклонился ей и Эйрене.
  - Мой царь послал меня искать вас, едва стало известно о падении Феры. Я проделал долгий путь, чтобы передать тебе, царица, или тому, кого найду во главе народа Феры, предложение союза. Мой царь обязуется разгромить варваров, а затем восстановить для тебя Феру. Вот его письмо, царица! - посол достал из-за пазухи свиток, скрепленный печатью, на которой расправлял крылья красный грифон - знамя Зеоклея и личная эмблема Адраста.
  Эйрена взяла в руки письмо, медленно прочитала, желая убедиться, что все понимает правильно. По мере прочтения ее брови, рыжеватые, тонкие и пушистые, как перья пустельги, все больше сдвигались. Все вокруг затаили дыхание, ожидая и одновременно боясь, что таится в послании Адраста.
  Наконец, царица амазонок подняла голову и оглядела собравшихся - весь свой народ, собравшийся около пещер.
  - Адраст клянется именем Зевса, что поможет нам, если... - она смолкла, как будто не хотела говорить дальше, остановила взгляд на Аэлле. - Если я отдам ему в жены мою двоюродную сестру Аэллу.
  После этих слов воцарилось глубокое, тяжелое молчание. Наконец, его нарушили братья Аэллы - бросившись к сестре, они прикрыли ее собой, обняв за плечи, и закричали в два голоса:
  - Какое право имеет Адраст требовать нашу сестру в жены, если она не согласна?! Немедленно откажи ему, Эйрена, нам не нужны такие союзники!
  Лунные Девы и некоторые девушки помоложе, которых новый образ жизни сделал самоуверенными, присоединились к их негодованию и даже схватились за копья, готовые уже обратить их против посла Адраста. Тогда Эйрена вскинула руку, останавливая их.
  - Стойте! - прокричала она пронзительным, как крик сокола, голосом.
  Бореады и амазонки смущенно замолкли - настолько властно было высказано это требование. А царица продолжала уже мягче, обратившись к кентаврам:
  - Союзники, я прошу вас увести этого человека и постеречь его еще немного, пока мы решим, что делать.
  Не говоря ни слова, кентавры снова подняли Полидаманта и повели прочь от лагеря амазонок. На лице его появилась презрительная гримаса, но, если он и хотел съязвить по поводу "женской болтовни", то сумел сдержаться - его не зря избрали послом.
  Когда среди народа Долины Горячих Ключей больше не осталось посторонних, Эйрена пристально взглянула на двоюродную сестру:
  - Ну что, Аэлла, все зависит от тебя. Я не хочу ни к чему тебя принуждать. Что ты решишь?
  Та пожала плечами прежним решительным жестом, так что накидка слетела на землю.
  - Что я могу сказать? Передать Адрасту, что я беременна от другого. Тогда он сам откажется от меня.
  - Извини, но тут ты ошибаешься, - Эйрена ткнула пальцем в письмо. - Вот здесь он передает тебе соболезнования по поводу смерти царевича Терона, но говорит, что, как благоразумной женщине, тебе тем более необходимо вступить в брак, подобающий твоему высокому происхождению. Если у тебя родится дочь, Адраст обещает вырастить ее, как свою. Если сын - он позаботится вернуть для него бионтийское царство, полагающееся ему по рождению.
  Пока Эйрена зачитывала письмо, ее подданные насмешливо кривили губы. И, как только царица смолкла, не только Тира, но даже опытная и рассудительная Арсиноя презрительно фыркнула:
  - Понятно, чего он хочет! Восстановить трон в Фере, трон в Бионте - а править поставленными им царями собирается он сам! И откуда он узнал о беременности Аэллы?!
  - Видимо, не оставлял меня в Фере без присмотра своих людей, - усмехнулась молодая женщина. - Теперь понятно, почему его гонец объявился так быстро! Да, Адраст не из тех, кто станет довольствоваться новостями годовой давности... Ну что же, царица, тебе решать, что лучше для твоего народа! Он еще скромен - мог бы тебя саму потребовать в жены, а не только твою родственницу, царской крови лишь со стороны матери, к тому же незаконнорожденную.
  - Нет! - снова протестующе вскрикнули братья Бореады, и на этот раз Эврий явственно опередил брата, сделав движение будто собирался броситься к Эйрене.
  Царица амазонок снова подняла руку, призывая к тишине.
  - Он говорит, что ему нужна ты, Аэлла. И, видит Богиня, - она подняла лицо к выплывшему из-за облаков серпу молодой луны, - помощь Адраста пригодилась бы нам против варваров. Но было бы безумием пускать целое войско мужчин в наше, с таким трудом создаваемое, царство. Они ненадежные союзники. А тебя я не стану принуждать ни к чему, Аэлла.
  - А я давно решила, - ответила она. - Я не могу забыть Терона еще до того, как родится наш сын. И я не доверяю Адрасту.
  - Ты знаешь его лучше нас, - заметила Эйрена.
  В это время Леда, молчавшая до сих пор, тоже взяла письмо из рук царицы и внимательно прочитала.
  - А ведь он клянется Зевсом только в отношении Аэллы и ее будущего сына, если родится сын, - заметила жрица. - Что до нас - он обещает только разбить варваров. А что дальше? Не захочет ли он захватить нас в плен и сделать рабынями?
  - Ну, Адраст все-таки не Фойраг. Он хеллен и чтит тех же Богов, что и мы, - возразила одна из амазонок.
  - Он чтит Зевса, покровителя царской власти -- власти таких вот надменных, самонадеянных и наглых правителей, как он, - возразила Леда. - Я уверена, что он сочтет верхом благочестия разрушить женское царство, как противное установленному порядку! А с нами обойтись как с обычными пленницами, - жрица окинула пламенным взглядом собравшихся. - Ну, кто из вас захочет не просто работать, как терпеливый вол - мы все видим, что вы на это способны, - но жить среди собак и терпеть палки, которыми постараются выбить из вас стремление жить свободными? Кто пожелает греть постели любого, кто выберет вас на ночь?
  Верховная жрица стояла у пещерного храма, высокая, гордая и сильная, а отблески пламени, освещая ее лицо, придавали выражение непреклонной решимости. В руке она сжимала кинжал, и никто не сомневался, что первая же, кому рабство показалось бы не таким уж тяжелым испытанием после той жизни, какую вели обитательницы Долины Горячих Ключей, тут же упала бы мертвой - в метании ножей Леда была первой среди амазонок.
  Никто не возражал ей. Если кому-то и хотелось заметить: "А сейчас мы не как волы, что ли?", то они не решились. Но Леда продолжала изучать их пронизывающим взглядом, пока, наконец, не обратилась к Эйрене:
  - Никто из твоего народа не хочет договариваться с Адрастом. Аэлла тоже не хочет жертвовать собой. Она готова, если не будет другого выхода, но разве мы для того бежали от варваров, чтобы сдаваться на милость других?
  - Вообще-то, выгодный брак никогда не считался сдачей на милость победителя, - усмехнулась Аэлла. - Скажи, Эйрена: если бы Адраст потребовал моей руки при твоем отце, он согласился бы? Царь Меласа и Зеоклея - выгодный союзник.
  Эйрена опустила голову. Она знала, что царь Геланор был бы в восторге от возможности породниться с Адрастом. Не задумываясь, отдал бы ему не только племянницу, но и родную дочь, лишь бы тот разбил зархитов. И это было бы правильно. Царь обязан заботиться об интересах царства и народа - так всегда говорил отец, и учил тому же своих детей. Но теперь все слова о государственных интересах выглядели злой насмешкой.
  - Я - не мой отец, а Долины Горячих Ключей - не Фера, - твердо произнесла царица амазонок. - Брачный договор годится заключать между царствами. Между теми, кто в состоянии принудить друг друга к выполнению всех договоров. Мы не можем доверять Адрасту. Поэтому следует отказать ему. Зархиты - наши враги, и война с ними - наша война. Мы справимся сами или сами погибнем. Так я передам послу. Все ли согласны?
  Леда, Аэлла и братья Бореады склонили головы, соглашаясь с решением царицы. За ними кивнули и остальные.
  Посол Адраста увез своему царю не слишком обнадеживающий ответ. А амазонки продолжали готовиться к будущей войне с удвоенной силой.
  
  Наступила зима, и тогда амазонки вполне оценили необходимость заботиться о будущем. Сначала ударил жестокий холод, какой едва могли представить прежние изнеженные обитательницы Долины Горячих Ключей. К счастью, вода Термодонта действительно была слишком горячей, чтобы замерзнуть, и в пойме реки осталась зеленеть трава, но вся листва на деревьях пожелтела и опала на добрых две луны раньше, чем ей полагалось внизу! Летом и осенью женщины накосили и насушили много травы, и все же не было уверенности, что этого хватит на все стадо. Тогда Эйрена велела пастухам выбрать лучших среди коров и коз с овцами, а всех остальных зарезать. Их мясо пополнило запасы уже самих амазонок, а лучшие куски пожертвовали Гелиосу, Деметре и Персефоне, чтобы скорее вернули земле тепло.
  Но Боги не могли нарушить установленный ими же порядок. А потому вслед за холодом выпал и снег - то, чего раньше не видел никто, кроме Лунных Дев, бывавших раньше в горах, и братьев Бореадов, выросших здесь. Все остальные наблюдали за кружением белых мягких хлопьев, похожих на перья таинственных птиц, с любопытством и отчасти с испугом. А дети - всего их было около десяти, не считая совсем маленьких, - пришли в восторг при виде падающих снежинок, заливисто хохоча, ловили их руками и ртом.
  Эта игра увлекла всех, независимо от возраста. Вечером набегавшиеся и усталые дети согласились лечь спать куда быстрее обычного. Но на следующее утро снег повалил еще чаще, и дети в сшитых на зиму длинных меховых одеждах вновь барахтались в сугробах весь день. Не довольствуясь быстро тающими отдельными снежинками, они катали из снега целые шары и сминали снег в руках, пока он не становился твердым снаружи. Потом оказалось, чтобросаться снежными шариками гораздо веселее, чем просто пригоршнями снега. Чуть зазеваешься - и холодный твердый ком уже летит тебе в грудь, а то и в лицо. Но все надеялись уж сами-то оказаться быстрее и ловчее, не попасть под обстрел. И даже самым младшим, даже тем, кто проигрывал, было не до слез.
  Амазонки долго наблюдали за игрой детей, а потом и сами к ней присоединились. Леокадия первой поймала снежок, брошенный одной из девочек и, звонко рассмеявшись, перебросила его Фебее. Та, прицелившись, залепила снегом рот болтливой Тире, которая, в свою очередь, еще не перестав отплевываться, скатала новый снежок, который и рассыпался о шкуру черного волка на плечах верховной жрицы Леды. Но расшалившиеся хуже детей амазонки не смутились и тогда - разве что на короткое мгновение.
  В эти дни у них было мало занятий. Перевал завалило снегом, и поездки на охоту пришлось отложить. Впрочем, к этому времени в пещерном городке амазонок было достаточно мяса, а чтобы до него не мог добраться никакой зверь или собственные собаки, все запасы хранили в верхних пещерах, куда надо было еще забираться по скале.
  Больше всего им теперь приходилось заботиться о дровах - их требовалось очень много, чтобы обогреть все жилые пещеры, даже несмотря на сооруженные из глины печи, сберегающие тепло. Правда, Эйрена, заблаговременно узнав от своих двоюродных братьев, каковы бывают зимы в Долине Горячих Ключей, распорядилась заготовить побольше дров. Но на всю зиму их бы, конечно, не хватило. И все же, зима угрожала амазонкам не только холодом и голодом, от которых успешно удавалось защищаться, но также скукой и бездействием. Именно теперь, когда постоянная работа уже не объединяла их, как воинов в строю, и впору было ожить прежде сдерживаемым ссорам и обидам, а там и до драк недалеко...
  К счастью, детская игра со снежками подсказала царице амазонок, как занять свой народ во время вынужденного бездействия. На следующий день на бывшем пастбище, занесенным снегом, началась постройка снежной крепости. Амазонки, одетые в плотные кожаные хитоны, в меховых плащах, обувшись в чулки из твердой кожи, с увлечением приступили к новой военной игре. Теперь уже они скатывали из снега не маленькие комки, а огромные глыбы, ставили их одну на другую, сглаживая и соединяя вместе. Потом поливали остывшей водой из Термодонта, так что получилась высокая ледяная стена, образовывающая почти завершенный круг. Только на северной стороне остались узкие ворота, в которые едва могли пройти рядом два человека. Но что это за крепость без ворот?
  Все амазонки разделились на два лагеря - осаждавшие и осажденные. Одни, стоя наверху ледяной стены, целились снежками, сбивая тех, что карабкались снизу, вырубая секирами ступени в стене. Те прикрывались щитами из кожи и дерева, отбивая удары. Порой снежки все попадали в цель - тогда, если сбитую вниз амазонку не успевали подхватить подруги, она падала вниз, не шкуры, предусмотрительно настеленные вокруг крепости. Все же несколько человек получили сильные ушибы, одна была оглушена падением, а две, как позже выяснилось, сломали руки. В азарте боя они почти не замечали боли.
  Хоть и многих удалось сбросить вниз, все же осаждающие постепенно прокладывали себе путь наверх. Исход штурма решил натиск пяти всадниц - Эйрены, Леды, Миррины, Арсинои и бывшей рабыни по имени Комито. Они сумели прорваться за ворота и живым тараном пробить вход, разбив часть стены. При этом в голову царицы амазонок, вертящейся на своей кобыле среди "побоища", угодил метко брошенный снежок. Но ее голову прикрывал шлем из шкуры Бионтийского вепря - эту шкуру Лунные Девы успели забрать из храма, покидая Феру. Так что Эйрена только встряхнула головой и в свою очередь бросила снежок в сторону оставшихся на стене защитников.
  Те еще некоторое время пытались сопротивляться, но недолго. Скоро снежная крепость была до весны отдана в распоряжение детей, которые полюбили играть в ней не меньше взрослых, а победители и побежденные, кроме самых пострадавших, направились домой. Да, пещеры в Долине Горячих Ключей они привыкли называть домом, ведь для них не стало другого. Веселые и разгоряченные, не обращая внимания на свирепый холод, они шли берегом реки, над курившейся паром черной водой, смеясь и припоминая самые интересные моменты "снежной битвы".
  Вслед за холодом и снегом прилетели из далеких северных стран белокрылые Вьюги. Днем и ночью они кружились над занесенной снегом долиной, взметая длинные белые шлейфы, и пели заунывные протяжные песни. Никто из хелленских жрецов, знающих повадки древних сил природы на своей Земле, не смог бы понять этих песен.
  - Опять кружатся в своем бешеном танце, - говорили между собой амазонки. - Должно быть, нижние пещеры уже занесло, а там - скот и сено для него. Скоро и нас всех занесет. Вьюги ткут нам саван из снега...
  - Кому не нравится, могут предпочесть пожарище Феры и покровительство Адраста, - усмехались другие, более стойкие.
  - Дожить бы до весны, а там видно будет, кто прав, - отвечали сомневающиеся. И так продолжалось, пока Эйрена или кто-нибудь из Совета Десяти не выгонял всех разгребать снежные завалы. А Вьюги все продолжали кружить, звеня холодным морозным воздухом, накрывая Долину Горячих Ключей белоснежным покрывалом. Один лишь Термодонт, дымящийся белым паром, неподвластен был зимнему колдовству.
  Только братья Бореады радовались Вьюгам, для них это были давние подруги, вечная свита их отца. С наступлением холодов они и не подумали одеться потеплее, а земля под ногами или снег, им было, казалось, все равно. Теперь они обособились от женщин и почти не замечали их, по крайней мере, так казалось. А когда песня Вьюг звучала особенно заунывно, похоже на жалобный призыв, они исчезали из пещеры, пока все спали.
  Только однажды Леокадия проснулась, уловив еле слышное уху движение и увидела, как братья покидают пещеру. Бронзово-смуглые, почти обнаженные, они стояли в круге лунного света, проникающего в пещеру, и, казалось, светились. Эврий вышел из пещеры, и его черные волосы поседели от снега. А его брат задержался на мгновение, почувствовав устремленный на него взгляд. Узнав Леокадию, улыбнулся и подмигнул ей.
  - Не бойся, малышка, мы скоро придем. Они нас заждались, надо повидаться. Мы скажем им, что вы наши друзья, и они будут помогать вам.
  Девушка так и замерла с открытым ртом, не находя слов. Но, когда Эолий исчез за снежной завесой, она закрыла лицо руками и заплакала. Она амазонка, и не боится ни смерти, ни боли, ни Вьюг. Но почему они, холодные, чужие людям, даже и полубогам, все равно лучше нее? Может быть, если бы у нее была льдина вместо сердца, и ее любили бы?
  Девушка так и не нашла для себя ответа. А сказать кому-то не осмелилась. Только амазонки стали с той поры замечать, что прежний беззаботный смех Леокадии слышится куда реже. Но для этого было столько причин...
  Братья Бореады вернулись лишь на третье утро после танца с Вьюгами. Эолий украдкой протянул Леокадии цветы - три серебристо-белых цветка, очень редких, потому что росли они на горных вершинах, куда трудно было забраться обычному человеку. Она взяла и снова всхлипнула, заплетая в волосы. Эврий же вернулся непривычно молчаливым, сел в углу пещеры и замер, как будто был в чем-то виноват и не хотел навлекать подозрение.
  А Вьюги продолжали кружить как кружили. Амазонки могли бы заметить их смягчение разве в том, что сами до сих пор живы, и их скот и запасы не уничтожены своенравной зимой.
  Из них одна лишь Аэлла могла бы, как ее братья, обнаружить родство с дикими северными нимфами своего отца. Но она была не в состоянии об этом думать. Еще накануне снежной бури у нее начались роды, и Леда приказала Бореадам перенести сестру в отдельную пещеру.
  Поначалу жрица думала, что все пройдет быстро. Как-никак, она смогла помочь появиться на свет маленькой Меланто, а потом - еще пяти детям, рожденным в Долине Горячих Ключей. А их матери были куда слабее Аэллы, сильнейшей из Лунных Дев. Но день прошел, настала ночь - самая холодная и снежная за всю зиму, а все было без толку.
  Аэлла, лежащая в окружении нагретых камней, не стонала. Лишь иногда принималась кусать губы, и без того уже окровавленные и распухшие. Леда укрыла ее львиной шкурой - для тепла и, чтобы ребенок, сразу уцепившись за нее, вырос доблестным, будь то сын или будущая амазонка. Но в какой-то момент женщина сбросила ее, и касаясь старых шрамов на боку и груди, с усилием проговорила:
  - Это больнее десятка ударов бычьих рогов. И крови больше, чем при десятке сражений, правда?
  - Все пройдет. И это тоже, - Леда постаралась отвечать уверенно. - И не думай ни о чем. Постарайся справиться поскорее, не трать силы на болтовню. Артемида-Дева, молю тебя, помоги... А вы, если и вправду сыновья Борея, смотрите, чтобы никакая нечисть не могла войти! - строго приказала она братьям, охранявшим вход в пещеру.
  - У-у! - донесся слабый, почти неразличимый ответ сквозь яростный вой ветра. Они стояли всего в нескольких шагах, но их фигуры было не различить в неистовом мелькании Вьюг. Клубы холодного воздуха со свистом втягивались в пещеру и змеились по полу. Огонь, в котором лежали, раскаляясь, новые камни, постоянно трепетал, угрожая погаснуть.
  - Не зови его... Он и так здесь... - прошептала Аэлла, содрогаясь от боли, как будто ее терзал невидимый зверь.
  - Кто? - не поняла Леда.
  - Мой отец. И Вьюги... пришли за нами...
  Леда хотела возразить, но осеклась, потому что в пещеру с новым порывом ледяного ветра ворвалась черная туча в облике снежной пыли. Жрицу отбросило в сторону, как бы взмахом могучего крыла, и, протирая глаза, она увидела, как туча склонилась над Аэллой.
  Ледяной воздух, составлявший тучу, сгустился, уплотняясь, и Аэлла разглядела огромного человека с черными с проседью волосами и бородой, такого же смуглого, как ее братья, с обнаженным могучим торсом и развевающимся за плечами черным плащом.
  - Вот и ты, дочь, - пророкотал он. - Давно я хотел тебя увидеть...
  - Я жила среди людей. Думала, что мне нечего искать в горах и лесах, кроме добычи, - ответила женщина извиняющимся тоном.
  - Вижу, тебе многое пришлось пережить из-за них. Как и твоей матери, - брови Горного Царя сошлись одной линией.
  - Нет... То есть, не все люди виноваты. И мы, амазонки - воины, отец. Спасибо тебе, но мы должны справляться сами.
  Она снова заскрежетала зубами, выгибаясь дугой; пальцы обеих рук стиснули львиную шкуру.
  - Ну-ну... Счастья тебе, Аэлла! После того, как родишь моего внука, приходи ко мне. Будешь с братьями и моими Вьюгами плясать в зимних хороводах, а летом увидишь далекие северные края, гораздо больше и обширнее ваших хелленских земель! - сказал Борей.
  Покинув пещеру, он взмахнул плащом - с удвоенной силой завыли и засвистели Вьюги, огромный ком снега сорвался с карниза пещеры и закрыл вход, внося внутрь и Эврия с Эолием, погребая запертых в пещере снежным покрывалом.
  Утро встретило узников, раскопавших себе выход, слепящей снежной белизной, сколько мог окинуть глаз, и еще более удивительной, какой-то звенящей тишиной. Казалось невероятным, что совсем недавно свирепствовала буря.
  Аэлла с гордым видом показала амазонкам, почти не надеявшимся увидеть ее живой, своего сына - Филиппа, закутанного в меховое одеяло.
  
  Высокая женщина, закутанная в тяжелый мохнатый серебристо-серый плащ из медвежьей шкуры, пробиралась через лес. Между толстыми стволами огромных деревьев почти не лежал снег, и она двигалась легко, однако через каждые несколько шагов останавливалась, настороженно прислушиваясь. Иногда вспугнутая птица с криком взлетала с дерева, раздосадованная, что ей не позволили спать спокойно. Порой сквозь кусты с треском продиралось какое-нибудь животное, видимо, олень или кабан, почуявшие присутствие человека. Но они могли бы не бояться: женщина не обращала на них внимания, хоть за спиной ее виден был тяжелый боевой лук, а на поясе висела секира. Она скрестила руки на груди и бережно держала мохнатый сверток, в котором едва можно было разглядеть розовое личико спящего младенца.
  Вот ребенок проснулся и издал слабый писк. Мать выбрала место в заветрии, за спиной огромного дуба, и раздвинула складки плаща, открывая грудь. Ребенок жадно принялся есть, широко распахнув синие, как небо, глаза - это уже не была младенческая облачная, неопределенная синева, нет, их цвет успел сделаться ясным и ярким.
  Покормив его, женщина тяжело вздохнула, вновь тепло закутываясь.
  - Прости меня, мой Филипп. Я не могу поступить иначе. Я верю, ты поймешь когда-нибудь. Если не сейчас, то когда вырастешь. Ради твоего будущего, ради памяти твоего отца я обязана тебя оставить.
  Пройдя вдоль оврага, перекрытого, как мостом, недавно упавшим стволом ели, женщина вновь стала пристально вглядываться. Однако, когда она, переправившись на другую сторону, хотела уже углубиться дальше в чащу леса, ее остановил глубокий мощный голос:
  - Меня уже нет там, где ты меня ищешь, женщина. Чего ты от меня хочешь?
  Навстречу ей из-за низких кусов орешника, где, казалось, не укрыться было и собаке, вышел огромный золотой кентавр. Его лиловые глаза светились в темноте, пронизывая женщину насквозь. Ей пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не отшатнуться.
  - Я пришла просить тебя, Фар, взять к себе моего сына. Его зовут Филипп.
  Аэлла протянула ему ребенка. Но кентавр сурово покачал головой.
  - Почему я должен взять человеческое дитя? Или он не нужен тебе?
  У победительницы Бионтийского вепря позорно задрожали руки, она прижала к себе ребенка и взглянула в лицо кентавру глазами, на которые накатывались слезы.
  - Я уважаю тебя, Фар, только поэтому не скажу, что ты лжешь или ошибаешься. Его рождение - чудо, о котором я и мечтать не смела после гибели человека, которого любила больше своей жизни, хоть и недолго длилась наша любовь. Он будет похож на своего отца, а не на меня, я в это верю! Как он был бы теперь счастлив увидеть его... Но сейчас моя жизнь принадлежит не только сыну. Может быть, даже придет время, когда Филиппу будет угрожать опасность именно из-за меня!
  Эти слова вырвались у нее с таким неприкрытым отчаянием, что даже непреклонный кентавр смягчился, видя, как лицо амазонки исказилось, как от страшной боли.
  - Что беспокоит тебя, Аэлла Бореада? Почему твоему сыну должна угрожать опасность?
  - Потому что нас ждет война! Рано или поздно варвары найдут нас и здесь, придут в Долину Горячих Ключей, чтобы залить ее кровью, как поступили с Ферой. Разве не говорят тебе об этом вещие знамения?
  - Быть может, - Фар поднял голову. В небе с криком кружилась стая ворон, и к ним продолжали слетаться все новые.
  - А я нужна нашему царству! - с отчаянием в голосе продолжала Аэлла. - Моя царица назначила меня первой военачальницей. Среди нас слишком мало бывших в настоящем сражении. То, что было тогда, при падении Феры - не в счет. Тогда нам помогли Боги; но они помогают только тем, кто помогает себе сам. Да еще Пирра и дурман-трава. И варвары не были готовы сражаться. А тут нам будут сопровождать хорошо вооруженные, опытные воины. А если мы победим их, то есть еще Адраст. Он поклялся получить меня. Я не хочу, чтобы у него была возможность принудить меня, угрожая моему сыну.
  - Ты не сомневаешься, что он на это способен? - спросил кентавр.
  - Он поклялся получить меня, во что бы то ни стало, - повторила женщина. - Я не знаю, на что он способен, и не хочу этого проверять. Прошу тебя, помоги мне скрыть сына от всех врагов!
  - И ты, - проговорил кентавр, снова устремив на нее испытующий взгляд, - согласишься расстаться с сыном навсегда или на много лет? Ты и дальше будешь нужна своему народу. Научившись сражаться, амазонки не смогут сложить оружие, если не хотят позволить мужчинам поглотить их мир. Первой военачальнице некогда будет воспитывать ребенка. Ведь так?
  Аэлла склонила голову, плечи ее согнулись, как у старухи. Она молчала довольно долго, пока, наконец, не выдавила хриплым голосом, как смертельно раненая:
  - Да. Видимо, так...
  - И ты хочешь, чтобы я вырастил твоего сына?
  - Ты вырастил моих братьев, научил их всему, что нужно людям, и передал всю силу гор и лесов. Ты сможешь воспитать и Филиппа. То есть, конечно, я могу только просить тебя, и ты не обязан принимать его. Я знаю: о моих братьях было предсказание, и ты выполнил его, хоть оно и пошло во вред твоему народу. А Филипп - обычный ребенок, и он не нужен тебе. Но ведь я не прошу тебя принять его на всю жизнь. Когда все будет спокойно, я смогу приходить сюда или брать его к нам. Я расскажу ему правду - о нас и о его благородном отце. Когда он вырастет, выберет сам, кем ему быть... - Аэлла говорила, не останавливаясь, как будто боялась, что Фар прервет ее, не дослушав, или что самой ей не хватит решимости выполнить задуманное.
  - Подожди, женщина! - кентавр властно поднял руку. - Ты права: обычно мы не вмешиваемся в людские дела. Только когда на то воля богов. Но правда и то, что ты сейчас нужна своему народу. если мужчины найдут дорогу в наши горы и в Долину Горячих Ключей, они не успокоятся, пока не вырубят все деревья и не станут пасти здесь коз, а водой Термондонта лечить раны. Только вы, амазонки, можете теперь их остановить.
  - Мы ведь тоже пасем коз, и охотимся в лесу тоже, - слабо возразила Аэлла.
  - Но не больше, чем вам нужно. Не то будет с другими, если пустить их сюда. Ради будущего наших народов я возьму твоего сына, Аэлла. Дай его мне.
  Женщина с усилием разжала руки, передавая младенца в огромные ладони кентавра. Сердце ее сжималось от боли.
  - Ты найдешь для него молоко, чтобы он всегда был сыт? - спросила она, закрывая лицо руками.
  - Да, не беспокойся. Вон там, в пещере под холмом, берлога медведицы. Она на днях родила двоих медвежат. Я отдам ей твоего сына до весны - медведица выкормит его и согреет.
  - К медведице? Это не опасно? - Аэлла протянула руки, пытаясь схватить сына, но Фар высоко поднял его.
  - Не бойся, женщина, ничего с ним не случится. Я попрошу мохнатую сестру, и такой малыш не покажется ей опасным. Теперь иди.
  Кентавр одним скачком перенесся прочь от женщины, оставив ее одну. Когда он обернулся, Аэлла все еще стояла на месте, как вкопанная; по щекам ее текли слезы, а волосы покрывал падающий снег, так что они казались седыми.
  - Береги его! - крикнула Аэлла ему вслед.
  Потом направилась назад по своим следам. Ей надо было вернуться к утру, когда проснется народ Долины Горячих Ключей.
  Глава 7. Тот, кого нельзя избежать
  Только слабые люди создают себе в утешение пустые мечты, которых никогда не осмелятся исполнить, а потом обвиняют Судьбу и Богов в собственных неудачах. Человек с сильной волей всегда знает, чего хочет. Он не станет мечтать о заведомо несбыточном - о том, чтобы полететь к звездам или получить бессмертие и стать равным Богам, или создать идеальное государство, в котором не будет господ и рабов, да и сам царь станет не нужен. Нет, истинно сильный человек ставит перед собой только достижимые цели, но зато уж ради их достижения предпринимает все возможное.
  Так всю жизнь считал Клейт, царь Меласа и Зеоклея, которому его народ дал другое имя - Адраст. Право властвовать было ему дано с рождения, а Зевс-Вседержитель, которому он в первый год своего воцарения построил новый храм, самый большой и роскошный в хелленских землях, дал ему больше сил и возможностей, чем другим царям.
  И потому, когда умер старый царь Зеоклея, дед Адраста по матери, не имевший законных сыновей, он ни на миг не усомнился, что станет его наследником. Для слабого человека зеоклейский трон был бы столь же недостижим, как престол Олимпа, и неудачник только измучил бы понапрасну себя и свой народ, даже дай ему Судьба достаточно власти и подданных. Но Адраст не отчаялся, когда перед ним наглухо заперли зеоклейские ворота, даже когда его дядя по матери, родившийся вне брака, вопреки всем законам объявил себя царем. Да, тогда Адраст скрежетал зубами от ярости, получив длинное и невероятно хвастливое послание Полибия. Оказалось, что знати и жрецам достойнее показался человек, рожденный без благословения Богов, не имеющий никаких преимуществ перед законным наследником, но выросшим в чужом царстве. Для этих ограниченных ослов соседний Мелас, где говорили на том же языке и верили в тех же Богов, был чужим краем, как будто лежал далеко за морем!
  Другой бы на месте Адраста, наверное, смирился, может быть, послал бы бессильное проклятье Полибию и зеоклейцам. Слишком высоки и крепки были городские стены, слишком многочисленно войско, и не силами маленького Меласа было надеяться его одолеть. Но Адраст не отчаялся. Ему удалось найти в Зеоклее людей, желавших видеть его царем, они исправно сообщали ему обо всех делах царства. Так что он действовал наверняка, свергая родственника, успевшего к этому времени разочаровать большинство своих бывших сторонников.
  Тогда-то один из зеоклейских придворных, захваченный в своей спальне и приведенный к новому царю, и назвал его новым именем: "Ты все-таки добился своего, Адраст! Нам следовало раньше знать, что от тебя не спастись". На его счастье, царь, упоенный своей победой, принял эти слова как комплимент. И не возражал, чтобы народ узнал это второе имя, посвященное мрачной подземной Богине неотвратимого возмездия. Пусть и имя напоминает зеоклейцам, что теперь у них есть настоящий царь, и им остается только смириться. Действительно сильный человек любое обстоятельство обернет в свою пользу, там где слабый бросит поводья, как плохой колесничий на норовистой упряжке.
  И ему удалось добиться своего. Он доказал жителям объединенного царства, что ценит меласцев и зеоклейцев одинаково и дал им общие законы; понизил налоги, завышенные жадным Полибием, принес богатые дары храмам - и даже бывшие противники Адраста вынуждены были остаться ему благодарны, что он сумел захватить власть почти бескровно. А он не боялся никого, не видя среди своих возможных противников равного себе по энергии, дерзости и силе духа. Все, кому было за что ненавидеть его - слабаки, люди неосуществимых мечтаний; они бы и рады взяться за дело, но не придумают, как.
  С такими мыслями Адраст и приехал на Бионтийскую охоту, где еще не все были осведомлены, кто он и в каком качестве встретился с ними. Там он и встретил цель, которая, как он себе признавался (самообман - тоже утешение слабаков), значила для него больше знаменитого вепря, да что там - больше зеоклейского трона. Имя ее было - Аэлла.
  До сих пор он не придавал большого значения женщинам. Разумеется, им полагалось быть поблизости; собственно, они составляли богатство любого царского дома, наряду с оружием и драгоценностями, стадами скота, породистыми лошадьми и боевыми колесницами. Но и ценил он женщин, как все прочее имущество, и никогда, даже в юности, не был по-настоящему привязан ни к одной. Впрочем, и сами женщины обычно были услужливы и покорны, и соответствовали как раз той цене, что могли дать за них на рынке рабов - и свободные не становились исключением. Так что Адраст придавал им не больше и не меньше значения, чем они заслуживали.
  Но Аэлла была совсем другой, это он понял сразу! Ему достаточно было увидеть, как непринужденно она скачет на лошади, как легко и уверенно сходит с нее на землю, как смело говорит с мужчинами, не опуская глаз, чтобы убедиться, что встретил равную. Не просто жрица Артемиды, победительница быков, не просто воительница, сражавшаяся со свирепыми варварами - царица, повелительница! Если бы о ней не говорили как о полубогине, Адраст сам понял бы: такой, как она, просто не могло быть среди обычных женщин!
  Однако он увидел в тот же вечер, что ни один другой мужчина не способен вполне оценить, какое сокровище перед ними. Ни легкомысленный мальчишка Терон, в которого Аэлла, похоже, мгновенно влюбилась, ни гости, глядевшие на нее как на диковинного зверя.
  Тогда Адраст еще не вполне понимал, что стала значить для него эта женщина. Он еще думал, что успокоится, сделав Аэллу такой же, как все женщины, такой же покорной, млеющей в его объятиях и готовой на все, чтобы удержать его рядом хоть ненадолго. Просто еще одна цель, которой следует добиться. Пусть трудная, и даже опасная, но он не сомневался, что сумеет заполучить ее. и успокоиться. Но он уже точно знал, что не сможет забыть ее, спокойно уступив другому. Это было трудной задачей, но Адраст был уверен, что рано или поздно победит.
  Но чем больше Адраст узнавал Аэллу, тем больше убеждался, насколько она не похожа на обычных женщин. В ней жил дух сильнее, чем у большинства мужчин. Она сразилась с исполинским вепрем, мстя за погибшего родственника, и первой смогла ранить его - беззаветная храбрость сочеталась в ней с хладнокровием опытного полководца. Она осталась верна своему избраннику, даже обвиненному в убийстве и проклятому родной матерью. И чем больше Адраст восхищался ею, тем сильнее сожалел, что сердце этой удивительной женщины отдано не ему. Что мог ей дать Терон, не умеющий справиться со своей родней и навести порядок в собственном царстве? На его месте Адраст нашел бы двадцать возможностей сделать Бионт процветающим. Аэлла затеряется здесь и сгинет в безвестности, среди медведей и вепрей, если останется с Тероном. Тогда как с ним - о, Адраст сумел бы завоевать для нее царство, достойное величайшей из цариц!
  И все же он не произнес бы ту ужасную клятву, предпочел бы выиграть время и добиться внимания Аэллы другими способами, но помешал страх за нее. Страх перед опасностью, по сравнению с которой ничего не значили клыки вепря - хотя, когда Адраст, обезоруженный, подумал, что она погибла, предпочел бы сам быть пронзенным клыками. Но она связалась с человеком, на которого пало самое страшное проклятье - брошенное родной матерью. И теперь опасность грозила и Аэлле. Вот потому Адраст и произнес самую страшную клятву, которой не могут пренебрегать даже Боги. Если бы проклятье царицы Агаты пало на возлюбленную ее сына, быть может, ее защитила бы клятва, связывающая с другим мужчиной. И, несмотря на то, что он сам видел очередное доказательство ее любви к другому - отчаянно надеялся, что после клятвы она поглядит на него иначе, увидит, что он готов ради нее на все! Адраст мечтал - да, он уже дошел до этого, словно последний из тех, кого всю жизнь презирал, - что она почувствует силу соединяющей их клятвы, задумается над ее смыслом, в конце концов, сдастся - она ведь все-таки женщина, и не может остаться безразличной, когда ее любят. Но все бесполезно - она отмахнулась от него, как от кусачей собаки, и пошла дальше, успокаивать своего проклятого.
  Но Адраст и тогда не пал духом. Он верил - пусть не сейчас, рано или поздно, но он сможет добиться любви Аэллы. Пусть не теперь, когда она ослеплена любовью к Терону. Но это чувство не продлится вечно, это просто запоздалая девичья влюбленность, вспыхнувшая скоро и обреченная так же скоро угаснуть. Иначе не может быть, ведь Боги предназначили ее ему, Адрасту! А свалившееся на Терона несчастье, думалось ему, должно помочь. Чья судьба может быть более непрочной, чем у проклятого, преследуемого Богами и презираемого людьми? Жаль, конечно, если любовь к бионтийскому царевичу принесет Аэлле несчастье, прежде чем она одумается сама!
  Однако сейчас, после своей клятвы, ему следовало уехать. Его время еще не пришло. Она сказала ему: "Жди, коли терпения хватит!" "О, будь спокойна, у меня хватит терпения дождаться тебя, хотя бы для этого понадобилась вся жизнь! Ты не просто станешь моей, но будешь любить меня, как сейчас любишь Терона. Нет - гораздо сильнее! Так хотят Боги!" И туманные пророчества старой жрицы, ставшей свидетельницей клятвы, не могли развеять ему уверенность.
  Пусть Адраст вернулся к себе домой не победителем, но и без гнева и разочарования, каким, по его мнению, предавались только слабаки. Даже его приближенные удивлялись, как быстро он успокоился, и между собой наверняка говорили, что их царь вовсе не любил феранку, если так быстро забыл ее. Но Адраст ничего не забыл.
  Первым делом он послал соглядатаев в Бионт и в Феру, чтобы те присылали ему с птицами-вестниками все известия об Аэлле. Так он гораздо раньше кого-либо в хелленских землях узнал о странной смерти Терона, и даже посочувствовал ему. Быть любимым лучшей из женщин, и все-таки умереть. "Прощай, мальчишка, ты умер напрасно. Доблестному воину, победителю чудовищного вепря, не подобает умереть от какого-то проклятья. Жаль, что ей все же пришлось страдать из-за тебя! Но и вторая любовь бывает иногда сильнее первой, и я сумею ей это доказать!"
  Он собирался дать Аэлле время на траур, хоть она и не была женой Терона. Но птица из Феры принесла известие, что Аэлла беременна. Эта новость впервые разочаровала Адраста - правда, лишь ненадолго. Он и не надеялся найти Аэллу прежней непорочной жрицей, Лунной Девой Артемиды. Но видеть каждый день живую память о Тероне - с этим нельзя было смириться сразу. Не раз и не два допрашивал себя, точно пленного врага - по-прежнему ли он любит Аэллу? Готов ли он принять ее с чужим ребенком? Но, несмотря ни на что, перед его глазами стояла Аэлла, такая, как была на знаменитой охоте, и он по-прежнему был уверен, что они рождены друг для друга.
  Стало быть, дело лишь за тем, чтобы добиться ее любви. Пусть не сейчас, когда ее скорбь по Терону слишком сильна. Позже, когда она родит, и вынуждена будет задуматься над будущим, своим и ребенка. Бывшая жрица, не жена и не вдова, незаконная царская родственница и мать незаконного ребенка... Ей очень пригодится забота и поддержка. Но лишь когда она готова будет их принять. Адраст был готов выдержать и это ожидание. Он не бык, чтобы опрометчиво кидаться напролом: и в любви, и на войне ему хватало терпения, когда было нужно.
  Но вот пришло еще одно известие, на сей раз страшное, ставшее для Адраста настоящим ударом. "Фера взята зархитами... Большинство жителей перебиты, уцелела лишь горстка женщин, они сбежали в горы". Когда каменный пол в его покоях перестал качаться, как палуба корабля, Адраст вновь перечитал нацарапанную кровью на клочке грязного плаща весть своего разведчика, ускользнувшего из города при штурме и позже наблюдавшего исход феранских женщин.
  - Где же она? - Адраст сам не узнал своего голоса: он прозвучал в тишине слабо и жалобно, как стон загнанной лошади. - Жива ли? Что с ней, беременной, станет в горах, если и спаслась?
  Но клочок рваной ткани на столе молчал, и никакая сила не могла выжать из него больше того, что было написано, вернее - нацарапано.
  Тогда Адраст и послал Полидаманта на поиски Аэллы и феранских женщин, в надежде, что хоть кто-то из них выжил. И, как ни мала была возможность найти их, передал с ним письмо, адресованное Эйрене - его первый посланец написал, что царевна спаслась, а, судя по тому, что доводилось слышать о ней раньше, на нее можно было положиться. В своем письме Адраст постарался обращаться, как царь, предлагающий выгодный союз с династическим браком, не выдавая своих истинных чувств. Он мог только надеяться, что Аэлла прочитает когда-нибудь его письмо, но ей он, в любом случае, признается во всем сам. Даже в слабости, недостойной царя Меласа и Зеоклея. А Эйрене, и кто там остался еще, он не признается, что сходит с ума от страха и тревоги.
  В ожидании вестей от Полидаманта, Адраст принялся готовить армию. Варварам он объявит войну в любом случае, ради Аэллы или чтобы отомстить за нее. Если последнее, то он сотрет с лица земли всех зархитов, и самого имени их не останется под солнцем! Но, чтобы победить воинственных и многочисленных варваров, надо было создать настоящее войско, и Адраст усиленно занимался их подготовкой.
  Прошло много времени, но вот, наконец, прилетела птица с письмом от Полидаманта. Тот, не в пример первому гонцу, прислал целый свиток, исписанный убористым мелким почерком. После рассказов о многочисленных опасностях, которым его посол подвергался, путешествуя по горам и каждый миг рискуя попасть в зубы дикому зверю или свернуть шею на скалах, - Адраст раздраженно просмотрел это пространное описание, - тот, наконец, сообщал, как его схватили дикие кентавры и притащили в горах, где поселились женщины из Феры. А в следующее мгновение он громко произнес благодарность Зевсу, потому что в письме говорилось об Аэлле. Она должна была вот-вот родить, но, без сомнения, была жива и здорова, хоть и куталась в шкуры, как дикарка. Впрочем, как и все они.
  От радости, что Аэлла жива, он не сразу понял, о чем сообщает письмо дальше. А между тем, там говорилось, что царица Эйрена и ее подданные - исключительно женщины, называющие себя амазонками, - наотрез отказываются от любого союза с царем Адрастом. Он едва не расхохотался, дойдя, наконец, до этих слов. Хорошо еще, что он предусмотрительно велел свите оставить его одного. Эти наивные женщины думают, что их возражения заставят его отказаться от Аэллы! Им кажется, что он смирится, после того, как узнает, что она жива, что их не разделяет самый страшный противник - мрачный Танат, Бог Смерти. Она жива, и это ли не доказательство, что ей суждено Богами быть с ним? Она считает его врагом, но скоро он придет, чтобы завоевать ее сердце. И Адраста не беспокоило, какого врага придется победить, чтобы, наконец, завоевать Аэллу.
  В тот день, когда Аэлла отдала своего сына на воспитание кентавру, из лежащего у Теплого Моря Зеоклея вышло войско Адраста - самое большое и боеспособное в хелленских землях. Им предстоял долгий путь до самых северных гор.
  
  Настала весна, освободив Долину Горячих Ключей из-под снега. Термодонт, разлившись вдвое, с грохотом катил бурные волны, мутные от растаявшего снега, тащил подхваченные в горах камни и мокрые осклизлые бревна. На деревьях, постепенно покрывавшихся свежей листвой, щебетали прилетевшие птицы. Переживший зиму скот, шалея от весенних запахов и вкуса молодой травы, носился по пастбищу с блеянием и мычанием, и пастухам надо было следить, чтобы они не свалились в реку.
  Но их хозяев - амазонок не слишком обрадовала наступившая весна. Они знали, что, как только горы вновь станет возможно преодолеть, варвары возобновят свои поиски и, в конце концов, разыщут Долину Горячих Ключей. Кентавры уже несколько раз предупреждали союзниц о появлении зархитских лазутчиков в предгорьях. До сих пор никому из обнаруженных не удавалось вернуться обратно, но когда-нибудь им могло и повезти. И амазонки вновь принялись каждый день обходить окрестности своего затерянного в горах царства. Уже не ради охоты - не раз осторожная, но любопытная лань или жирная дикая свинья подходили на расстояние выстрела и уходили целыми и невредимыми.
  Вот и в этот раз три молодых женщины лежали, распластавшись, как ящерицы, на уступе скалы, и следили за четырьмя пришельцами, остановившимися, чтобы развести костер и пообедать. Одеты все они были в мешковатые, но теплые одежды из овчины, какие носили и пастухи-горцы, но их темная кожа, грубые черные волосы и бороды, хищные горбатые носы и тонкие губы выдавали зархитов. Да и произношение тоже, хотя они в основном и говорили на хелленском наречии, во всяком случае, сами, наверное, так думали.
  - А я вам говорю: нет в этих горах никого, и нечего искать! Сбежать-то эти бабы, может, и сбежали а горы, да тут им и конец пришел. Забрались куда подальше помирать с голоду, называется. Куда им, почти без оружия и без одежды? Летом, может, еще как-то держались, а зимой все поумирали. Так что нечего нам искать.
  - Нечего говоришь? - усмехнулся второй воин. - Ну так ступай к Верховному Вождю и передай, что говорил нам. Только лучше сначала хоть кости их разыщи, а то он не поверит, пока ему не представят его рыжеволосую красотку живой или мертвой.
  - А что, правду говорят, будто Фойраг не в своем уме, будто рыжая его околдовала? - легкомысленно спросил самый молодой воин.
  Трое остальных с грозным видом повернулись к нему.
  - Кто тебе такое сказал, глупейший из ослов, выродок свиньи? Или, может, ты слышал больше, чем говорили? - воин многозначительно поиграл девятихвостой плетью с привязанными к ремням бронзовыми шариками. Юноша испуганно отшатнулся.
  - Я так не думаю, я не верю, Рамбук, успокойся! Я слышал, как в войске говорили: мол, это их Богиня наказала Фойрага, лишив его разума. Иначе как могли феранские бабы сбежать, да еще поубивав половину наших?
  - А по мне, так все это чушь собачья, и следующего, кто при мне ее повторит, я заставлю сожрать наконечник моего копья! - прорычал Рамбук, свирепо оглядывая остальных. - Вождь прав, что хочет раз и навсегда решить дело с бабами. И, заметьте, куда-то же пропадают наши воины, посланные на поиски. Значит, кто-то здесь все-таки живет!
  - Может, и живут - всякая нечисть, о которой рассказывали нам феранские пленницы. Полулюди-полулошади, и всякое еще похлеще, - проворчал четвертый воин, озираясь по сторонам.
  - Похлеще? Кто же это?
  Воин вновь принялся озираться, остановил взгляд на скале, за которой прятались амазонки; наконец, решился ответить:
  - Я думаю, здесь живут призраки этих баб! Когда они поумирали от голода и холода, сжечь тела было некому, растащили их волки да птицы. Ну, и они остались здесь, не смогли найти дороги в Подземный Мир. И теперь убивают тех, кто их побеспокоит.
  Одна из лежащих в засаде "привидений" не смогла удержаться от сдавленного фырканья, заменяющего смех. Фебея резко приподнялась, зажимая ей рот ладонью.
  В это время Рамбук с яростью обернулся к тому, кто говорил о привидениях:
  - К тебе мое предупреждение тоже относится, Орхан! Я вижу, мы засиделись. Ты в награду пойдешь первым. Если нам встретится привидение, ты заметишь его первым! - воин, захохотав над собственной шуткой, тщательно проверил свое снаряжение - за малейший беспорядок у зархитов полагались суровые наказания. За ним приготовились уходить и другие воины, оставив тлеющие угли костра.
  - Тьфу, свиньи! - в этот раз уже не выдержала и сама Фебея. - Того и гляди, устроят пожар! Вот уж точно варвары... Ну, Артемида-Дева, помоги нам уничтожить твоих врагов...
  С последними словами она натянула тетиву, и стрела с пронзительным свистом вонзилась в затылок молодому воину, идущему последним. Тот без звука упал ничком; остальные удивленно склонились над ним. Рамбук опомнился первым:
  - Это не привидения сделали! - завопил он, стремительно выхватывая из-за плеча лук.
  Но мгновением раньше была послана другая стрела: она принадлежала Комито, бывшей рабыне, трепещущей от горячего желания доказать, что и она не меньше других достойна быть амазонкой. И второй варвар упал рядом с первым. Третий, Орхан, был уже слишком далеко для выстрела. Обернувшись на бегу, увидел показавшихся на скале женщин. И, петляя, как заяц, юркнул в кусты, отнюдь не желая возвращаться на помощь Рамбуку. Привидения это или живые женщины, но они слишком опасны. Иное дело - если он, единственный выживший, расскажет Фойрагу об этих проклятых бабах. Тогда Верховный Вождь не пожалеет для него награды!
  А Рамбук, оставшись один против троих, еще успел злорадно усмехнуться, когда его стрела вонзилась в грудь светловолосой женщине, стрелявшей первой. Остальные подхватили ее, скрывшись за выступом скалы.
  - Фебея, как же это? Что мы скажем царице?! - спрашивали Комито и Эвадна.
  Фебея бессильно повисла у них на руках; она задыхалась и судорожно царапала грудь уже непослушными пальцами.
  - Враги... Не должны уйти... Убейте, обоих убейте... - прошептала она.
  - Да, сейчас! - Эвадна, уже не боясь быть обнаружить себя, поднялась на скале и выстрелила прямо в лицо Рамбуку, пробирающемуся по каменной осыпи, изыскивая безопасный путь к ним, на скалу. Варвар глухо вскрикнул и, разжав руки, сорвался вниз, в бурную по весне речку, приток Термодонта. Вода подхватила его и повлекла быстрее самой бешеной лошади.
  Эвадна обернулась к Фебее, но та была уже недвижна: взгляд ее остановился, русые волосы безжизненно рассыпались на холодном камне, и утреннее солнце окрашивало их в цвет золота.
  Комито, стоя на коленях рядом с ней, закрыла лицо руками.
  - Она погибла из-за нас! Будь на нашем месте опытные амазонки...
  - Даже Леда не могла бы ничего сделать с такой раной, - печально возразила Эвадна. - Теперь мы должны вернуть Фебею домой.
  Комито подняла голову.
  - Разве мы не должны найти последнего? Она нам сказала убить их. Будет плохо, если он уйдет.
  - Как ты собираешься гнаться за ним? - возразила Эвадна. - Он уже, наверное, далеко. И успеет напасть первым, если мы вообще его найдем. А пока мы гоняемся за ним по всему лесу, звери и птицы доберутся до Фебеи. Ты об этом подумала?!
  Девушка вздрогнула от ужаса, представляя обезображенное лицо Фебеи, как было с теми мертвецами, что они видели в погибшей Фере...
  - Ты права, - тихо сказала Комито. - Значит, возвращаемся домой.
  
  Царица Эйрена побледнела и сурово нахмурилась при виде своей убитой подруги, еще одной из Лунных Дев. Но, когда выжившие амазонки, потупив глаза и перебивая друг друга, рассказали ей о стычке с зархитами и о том, что один из них сбежал, Эйрена уронила на землю недоделанную стрелу, к которой как раз приклеивала перья клеем из древесных лишайников и рыбьих костей.. К ней немедленно поспешили другие амазонки.
  - Итак, Фойраг жив и теперь узнает точно, что и мы живы! - глухо произнесла она.
  - Но почему, царица? - запинаясь, проговорила Комито. - Может быть, варвар не осмелится вернуться? Или не сможет - его схватят в лесу звери или наши союзники кентавры?
  - Может быть? - переспросила Эйрена, гневно и презрительно. - Настоящий воин не полагается на "может быть", как глупая девчонка, он все делает сам, не надеясь на союзников! Вы вернули тело Фебеи - это хорошо! Но гораздо лучше было бы, не выпусти вы варвара живым! Она сама сказала бы то же.
  Девушки упали на колени, не смея поднять глаз. Нет, они не молили о пощаде - им было стыдно.
  - Царица, убей нас, если хочешь! Или прикажи - и мы убьем себя, - сказала Эвадна, не поднимая глаз.
  - Встаньте! - презрительно обратилась к ним Эйрена. - Вы кто - свободные амазонки или пленницы, привыкшие чуть что подставлять спину под плеть? Видеть противно... Идите пока. Электра, забери у них все оружие, а то вправду еще натворят глупостей.
  Девушки не шевельнулись и не отвечали. Только когда Электра легонько толкнула их ногой, они осмелились поднять головы.
  - Великая царица, ты что, прощаешь нас?
  - Прощаю, в виду скорой битвы не следует казнить своих воинов. Вы не виноваты, что не разбираетесь в войне. Сражаться учились, а думаете по-прежнему как обычные женщины. Этого не должно быть в дальнейшем. Теперь идите, поможете рубить деревья для погребального костра Фебеи!
  Наказанные отправились в лес вместе с отрядом лесорубов на повозках, запряженных быками. Другие принялись обмывать и наряжать для погребения тело Фебеи. Остальным приказано было разойтись по своим повседневным делам. Царица со своими советницами удалилась в Священную Пещеру. Там висело над алтарем Лунное Ожерелье, блестя и переливаясь в полумраке. В середине его горел неистовым кровавым огнем уже третий камень.
  - Мир тебе, Фебея, - тихо проговорила Леда, указывая на него остальным. - Кто-то из нас скоро последует за тобой?
  Все помолчали, мысленно воскрешая картину гибели Феры, пожара, убийства родителей, братьев, подруг, у самых старших - мужей и детей. И теперь враги собираются придти сюда, чтобы закончить начатое...
  - Они не должны придти в Долину Горячих Ключей! - первой воскликнула Электра, любовно прикасаясь к гладко отесанной стене пещеры. - Мы не для них работали все это время!
  - Успокойся: варварам вряд ли нужны будут пещеры и твои кузницы! Их они бросят, как было до нас, - съязвила Тира.
  - Только истребят всю дичь и вырубят леса, пока здесь не станет такая же пустыня, как на их первой родине, - заметила Аэлла, вспомнив разговор с Фаром. Ей было трудно: она успокаивала себя тем, что ее сын сейчас в безопасности, где его не найти никому из людей; и в то же время понимала, что, проиграй они битву, никакое лесное царство не спрячет Филиппа. Не устоять тогда кентаврам, нимфам и другим силам Матери-Земли против целого войска людей, да еще поклоняющихся древнему демону, врагу Зевса. В пепел и золу превратятся задумчивые дриады, смолкнут голоса резвых наяд и мертвым станет водопад Меланиппы. Одни только Вьюги будут зимой бушевать над опустевшей долиной, не находя своих друзей.
  - Ты тоже считаешь, что мы не можем позволить им придти в Долину Горячих Ключей? - уточнила Эйрена, предпочитавшая полагаться на боевой опыт своей двоюродной сестры.
  - Да, - твердо ответила военачальница. - Я считаю, следует выйти им навстречу. Другое дело, что и для Фойрага выгодно, если мы так сделаем.
  - Для него? Но почему?! - удивленно воскликнула Леокадия.
  - Не будь глупее домашней девчонки! Потому что в Долине Горячих Ключей нас не так-то просто будет взять! - ответила Леда.
  - Именно, - продолжала Аэлла. - Горы здесь, конечно, можно перейти, но это когда их не защищают. А мы, если останемся тут, будем защищать каждый перевал, каждый камень. Десятка человек хватит, чтобы завалить дорогу камнями, а остальные будут в это время расстреливать их сверху. Вот как мы станем воевать, если выберем остаться!
  Амазонки подались вперед, слушая военачальницу. Их глаза блестели, кулаки воинственно сжимались. Они уже мысленно видели, как будут сбрасывать камни на головы варваров.
  - Так почему же ты не хочешь защищать Долину Горячих Ключей?! - воскликнула молодая амазонка.
  - А потому что Фойраг не глупее нас, и тоже поймет, что ему трудно будет ее захватить, - ответила Аэлла. - Вероятнее всего, он и не станет штурмовать ее. Выберет другое оружие, пусть медленное, зато куда более надежное.
  - Что это за оружие? - растерянно переглядывались амазонки.
  - Осада! - резко ответила Аэлла. - У них хватит войска окружить всю долину, чтобы нам некуда было податься. Да и не нужно окружать. Через горы ведут три перевала: наш, Большой; Оленья тропа на закате и Высокогорная между севером и восходом. Им достаточно будет перекрыть их небольшими отрядами, чтобы мы оказались заперты, как мыши в мышеловке. Мы можем продержаться несколько месяцев, даже год, пока не съедим свои стада и все вокруг себя, но в итоге все равно придется сдаться или умереть от голода. А в распоряжении варваров тем временем окажется весь лес, они-то найдут себе достаточно пропитания. Вот почему я предлагаю не ждать варваров, а выйти им навстречу!
  - А примут ли они бой? Не захотят ли обойти нас стороной через лес и захватить долину, пока она пустует? - опасливо поинтересовалась Арсиноя.
  - Аэлла только что сказала, что перевалы не так уж трудно будет защитить, - возразила Эйрена. - Я оставлю пятьдесят человек, чтобы они охраняли подступы к долине днем и ночью. Заготовим побольше камней, чтобы сбросить их на головы варварам! А, чтобы быть совсем спокойной за наш дом, я оставлю его защищать тебя, Электра, и тебя, Леда. Я знаю, что, пока вы живы, ноги варвара не будет в Долине Горячих Ключей.
  - Не будет! - Леда, высокая, суровая, прошлась по пещере, как пантера. Электра тоже сверкнула глазами, многозначительно поднимая кузнечный молот, спасенный ей из Феры.
  Царица амазонок залюбовалась своими помощницами. Их задача была ясна, и они готовы были исполнить ее. Сама Эйрена не была настолько уверена. Она переглянулась с Аэллой. Их замысел был гораздо опаснее, и мог показаться даже безумным. Если окажется, что они ошиблись, их просчет погубит едва зародившееся царство амазонок. Впрочем, если это закончится плохо, винить будет не только некому, но и некого.
  - Итак, завтра мы выходим навстречу врагу, - сурово проговорила царица. - Дадим варварам бой на равнине у предгорий.
  
  Когда амазонки выходили из Долины Горячих Ключей, навстречу им уже двигалось от разрушенной Феры другое войско. Всадники на свежих, отдохнувших в стойлах лошадях, в новых доспехах, обшитых медью, при свете солнца блистающей как золото. В ярких плащах, со шлемами в виде звериных голов, они, очевидно, желали самим своим видом внушить ужас будущему врагу. Впереди реяло багряное знамя с черно-золотым драконом. Войско зархитов вышло во всей своей мощи, которой хватило бы сокрушить любое из хелленских царств.
  Во главе войска, под развевающимся знаменем, ехал верховный вождь зархитов. Драконья маска шлема надежно закрывала его лицо, так что никто не мог увидеть, как оно передергивается от ярости, как судорожно кривятся губы Фойрага. Если бы кто увидел, пожалуй, опять пошли бы слухи, что их повелитель сошел с ума... Слишком долго отдыхали воины на сочных хелленских хлебах, отбились от рук, пока он не в состоянии был их вести. Ничего, после победы уже никто не усомнится, что его сам Великий Зарх поставил вождем!
  Фойраг с силой хлестнул плетью коня, понукая его скакать быстрее. Огромный гривастый жеребец, темный с подпалинами, взвился на скаку и повернул голову, желая укусить. Но Фойраг ударил его по морде обмотанным ремнями кулаком, вынуждая покориться. "Это тебе вместо нее, глупая скотина - пока еще", - прошипел сквозь зубы вождь зархитов.
  После того, как его ранила проклятая рыжая девчонка, феранская царевна, на которой он собирался жениться, Фойраг выжил лишь чудом. Тяжелая рана, да еще ядовитый дым, от которого умерли столько его воинов, казалось, неминуемо должны были и самого вождя отправить на погребальный костер. Только его ненависть к Эйрене не позволила ему умереть. В первые же дни после раны он, сжигаемый лихорадкой, видел в бреду, как накажет ее, когда вернет, наконец, в свои руки. Что по сравнению с ее наказанием будет укрощение самой строптивой лошади! Узда и шпоры, кнут и прутья, которыми хлещут по глазам - все это можно, конечно, испробовать на ней, но Фойрагу для удовлетворения его мести мало было телесного наказания Эйрены. Сломать ее душу, сделать ее покорной и безусловно преданной - вот к чему он стремился! Мысленно он уже видел, как некогда гордая царевна униженно ловит каждый его взгляд, как станет просить его провести хоть одну ночь с ней, как будет выть и умолять, когда он уделит внимание не ей, а другим женам. Если он захочет ее наказать, она сама принесет нож и плеть, и станет просить ударить еще. Ни одна из его зархитских жен не сможет быть покорнее бывшей жрицы Артемиды. А если он прикажет ей убить, отравить, соблазнить кого-то - она мигом превратится в яростную менаду и выполнит любой его приказ, чтобы потом вновь покорно упасть к его ногам.
  Фойраг даже прикрыл глаза от удовольствия, представляя, как он воспитает дочь Геланора. Он уже приказал строго-настрого своему войску взять живой царицу бабьего сброда, на случай, если она попадется кому-то другому. Хотя больше всего Фойраг мечтал захватить ее самому. Пусть теперь хоть вся обвешивается священными побрякушками - его месть и Великий Зарх дадут ему победу над всеми хелленскими Богами. А пока еще не удалось захватить ее и других беглянок, его войско покорит землю, давшую им пристанище. На месте леса, населяемого всевозможной нечистью, должно остаться пепелище.
  Взлетев на вершину высокого холма как на крыльях, Фойраг остановил коня, резко натянув поводья. Навстречу ему мчались, как стремительные коршуны, его разведчики. То тому, как лоснились от пота бока их коней, как тяжело дышали сами воины, видно было, что скакали издалека и очень спешили.
  - Они... вышли нам навстречу, вождь! - проговорил командир разведчиков. - Ждут на равнине, оставив лес за спиной!
  - Вышли... К нам?! - голос Фойрага сорвался на хрип, точно он снова вдохнул ядовитый дым. Вождь зархитов сорвал шлем, открывая волчий оскал. - Значит, сами пришли? Вы видели проклятую рыжую колдунью? Сколько их, и как они вооружены? - последние вопросы вождь задал, уже придя в себя.
  - Их около тысячи, вождь, - доложил разведчик. - Точно сосчитать было нельзя, потому что они еще не выстроились и все время перемещались. Но их не могло быть намного больше. У всех луки со стрелами, копья и секиры странной формы - как те, что мы нашли в храме их Богини. Доспехи у них легкие, из кожи, обшитой медью. Маленькие круглые щиты, на всех знаки, вроде бы секира и семь стрел. Лошадей у них мало, а колесниц вовсе нет. Всадницы выстроились впереди, острым клином. Их ведет твоя рыжеволосая царевна.
  - Вот как! - усмехнулся вождь зархитов. - Кто бы мог подумать, что они у себя в горах подготовят целое войско? И оружие, и доспехи - и у кого, у кучки женщин! Хорошо, что мы нашли их вовремя, - в его словах прозвучало уважение, скрытое даже от самого себя.
  Но не все его подданные приняли всерьез весть о женском воинстве.
  - Да что они сделают? Бабы есть бабы! К тому же их тысяча, а у тебя, великий вождь, нас шесть тысяч! - воскликнул Орхан, недавно принесший Фойрагу первую весть об амазонках. И тут же осекся под его насмешливым взглядом.
  - А для тебя, мой хитроумный лазутчик, будет особое поручение, - сказал вождь. - Ты возьмешь тысячу воинов и захватишь логово этих этих кошек. Оно сейчас должно быть пусто или почти пусто, так что поручение будет нетрудным.
  Воин низко склонил голову, благодаря за поручение, которое можно было расценивать и как награду, и как наказание. Но о последней возможности, конечно, лучше вслух не размышлять, а то получишь уже настоящее...
  Услав в обход поля боя Орхана с худшими воинами, Фойраг пристально оглядел остальных. Ободрять войско перед битвой особенно не требовалось - все были готовы. Хоть и ходили слухи о загадочном колдовстве Лунных Дев, да и как еще можно было понять их внезапное освобождение и бегство, - но зархиты, прошедшие, непрерывно сражаясь, через почти весь обитаемый мир, не привыкли бояться женщин. На поле боя исход определяют мечи и секиры, а не женские уловки. Да и несопоставимая численность обоих войск внушила бы уверенность и робким.
  - Феранки в долгу перед нами. Посмотрим, чем расплатятся, - только и сказал Фойраг своим воинам. - Делайте с ними что хотите, хотя лучше бы постараться поймать. Вперед! Добудем себе жен! И запомните все: рыжая - моя!
  Никто не спорил с последним приказом. Только верховный жрец Вайретт, держа в руках шлем с бычьей головой, подъехав к вождю подмигнул ему:
  - Ладно, забирай свою рыжую, зато мне предоставь выбрать среди всех остальных! - он был сегодня в отличном настроении и не думал докучать Зарху лишними молитвами. Вместо этого сказал уже громко, обращаясь к войску: - Чего же мы ждем? Нас ждут женщины, а мы опаздываем на свидание!
  И, пришпорив коня, первым ринулся по склону холма вниз, пропуская вперед только вождя. Фойраг бешено гнал коня вперед, чувствуя, как дрожит земля под грозной поступью его войска. Скоро свершится его месть!
  Утреннее солнце уже стояло высоко, когда амазонки и варвары встретились лицом к лицу.
  
  Амазонки, конечно, узнали о приближении вражеского войска заранее. Дрожь земли только глухих не предупредила бы заблаговременно. Почти все помрачнели, понимая, насколько неравны силы. Эйрена, надвинув шлем на лицо, повернулась в ту сторону, откуда приближались еще невидимые враги.
  "Быть может, я погубила всех нас своим решением. При таком превосходстве они растопчут нас, как мышей. Они опытные воины, все до одного, мы же... Единственная битва, в ту страшную ночь, не в счет. Тогда нас вело отчаяние и воля Богини. О, Артемида-Дева, если тебе еще не безразлична судьба твоего народа, помоги нам и сегодня, а мы уж сделаем все, что в наших силах!"
  Аэлла подъехала к двоюродной сестре на мохнатой горской лошадке бурой масти - лучшей, что удалось найти амазонкам. Сегодня военачальнице как никогда не хватало ее любимицы, стремительной красавицы Эриале, доставшейся варварам. Но в остальном она была готова к битве лучше кого-либо из войска Эйрены. На скаку склонилась к земле, прислушиваясь, потом выпрямилась и неожиданно усмехнулась:
  - Всерьез Фойраг нацелился! По крайней мере, мы можем гордиться, что внушили ему уважение.
  Царица амазонок посмотрела в глаза своей военачальнице.
  - Твой сын в безопасности, хотя бы до тех пор, пока мы живы. Но неужели тебе не страшно, Аэлла?
  Та пожала плечами.
  - Кто тебе сказал, что нет? Но по сравнению с тобой мне нечего бояться. Филипп далеко, под надежной охраной, и до него варвары еще не добрались. Знаешь, Нерта сказала мне перед первой битвой: "Ты думаешь обо всем сразу, а случится что-нибудь одно". Когда я научилась отгонять лишние мысли, ушел и страх.
  - И теперь ты говоришь это мне?..
  - Нет, - покачала головой Аэлла. - Ты царица, тебе и следует думать обо всем.
  Эйрена хотела что-то ответить, но, взглянув вперед, увидела облако пыли, в котором, двигаясь против солнца, явственно приближалось нечто блестящее.
  - Они! Варвары! - царица амазонок резким движением открыла лицо. Под кованой бронзой шлема она выглядела сейчас совсем юной, и несколько темно-рыжих прядок упали на лоб. Она не приказывала остальным, но и другие амазонки как по команде тоже открыли лица.
  - А-а-о-и-и! - пронзительный крик, подхваченный тысячей женских голосов, разорвал утреннюю тишину. Конница амазонок, во главе с самой царицей, первой бросилась навстречу врагу. Когда перед ней мелькнул первый кривой меч, Эйрена наклонилась, прильнув к шее лошади, и сама ударила секирой в шею варвара, судя по львиному шлему, начальника большого отряда. Полукруглое лезвие сразу обагрилось кровью. Вокруг царицы уже дрались со множеством звероголовых воинов ее подруги. Слева и справа непрерывно свистели стрелы. Ежедневные тренировки у Лунных Дев не прошли даром: теперь каждая из амазонок была способна ыпустить по пять стрел подряд, чтобы последняя срывалась с тетивы в тот же миг, когда первая найдет добычу.
  Но в ответ на их дождь из стрел обрушилась настоящая грозовая туча со стороны зархитов. Их стрелы были окрашены в багряный цвет, с черным оперением. И их было много, очень много. Многие амазонки уже лежали на земле, еще больше было раненых. Одна стрела на излете задела в бок Миррину; морщась, вытаскивала стрелу из плеча Арсиноя; среди многих других осталась лежать распростертой на земле Эвадна.
  - Скажите нашим, пусть больше двигаются! Не ждите стрелы, пляшите, как перед быком, и стреляйте на ходу! - прокричала Эйрена лучницам. Понимая, что им не расслышать ее приказаний, она разыскала своих двоюродных братьев. Те бросились навстречу царице, как молодые олени, разя нападающих врагов длинными кинжалами. Сыновья Северного Ветра наотрез отказались от доспехов, но их необыкновенная быстрота защищала от серьезных ран. У Эврия был длинный порез на груди, у Эолия кровоточило левое плечо, но это их, похоже, не слишком беспокоило. Когда царица передала им свое поручение, Эврий, отбив удар свиноголового варвара, стремительно обнял ее и поцеловал в губы. И в следующий миг, прежде чем Эйрена успела хоть что-то сказать, братьев уже не было рядом с ней. А навстречу уже мчалась новая волна врагов, и царица амазонок развернула коня им навстречу, продолжая чувствовать на губах горячий поцелуй юноши.
  Лошади достались только лучшим из амазонок, хотя в Долине Горячих Ключей все научились хорошо ездить верхом. И теперь их выручала быстрота и умение править конем. Та же тактика, изобретенная Лунными Девами для Испытаний с быками, действовала и против варваров. Они, будто играя, уклонялись, не принимая рукопашного боя, заманивали врага, притворно отступая, вынуждая ломать строй. Уже не один противник, будто зачарованный лицом девушки под шлемом воина, ее бурно вздымающейся, хоть и закованной в металл, грудью, бросался вперед, воображая, что воительница готова сдаться, не устояв перед мужчиной, и... едва успевал понять, откуда обрушивался на него смертельный удар.
  И все же зархиты наступали. Их по-прежнему было гораздо больше, и не все были так легкомысленны, чтобы забыть, что перед ними враг. Гортанные выкрики военачальников гнали в бой все новые сотни воинов со звериными головами. Морды волков, быков, вепрей, львов, драконов колыхались, как волны живого моря из меди, грозя поглотить горстку отчаянно бьющихся женщин.
  Впрочем, всадниц варвары старались пока не трогать. Копья целили в основном в лошадей, кривые мечи сменили палицы и камни, и те ударялись о гладкую бронзу реже, чем хотелось бы зархитам. Даже самые лучшие всадники среди бывших кочевников уступали в быстроте амазонкам.
  Эйрена видела, как звероголовое воинство распалось на две огромных змеи, сверкающих медной чешуей, и они двинулись с двух сторон в обход войска амазонок. Причину царица поняла чуть позже, когда от одного отряда к другому промчался всадник в багряном плаще, со свирепой головой дракона на шлеме. Он прокричал своим громовым голосом, врезаясь в ряды амазонок:
  - Бейте пеших, берите в плен конных! Их царицу привести ко мне, живой! Если ослушаетесь - я вас всех перевешаю вверх ногами, грязные свиньи, отродья шакалов и скорпионов!
  Ослушников среди зархитов не было. Они усилили натиск на пеших амазонок. Те встречали налетающих всадников лесом копий, и многие из варваров были ими пронзены ими, иные лишились коней. Где удавалось завладеть конем, оставшимся без всадника - он мигом доставался одной из амазонок, и она спешила показать все, чему научилась в Долине Горячих Ключей. Но многие из них остались лежать на земле, еще недавно покрытой молодой травой, а теперь растертой, превращенной в месиво из пыли и крови.
  Всадницы зато получили передышку. Им ли, стремительным как ласточки и вертким как куницы, было бояться дубинок и арканов? Если кого-то и успевали схватить снаряжения охотников за людьми, другие амазонки спешили освободить подругу. Преследуя неуловимых всадниц, зархиты все чаще обращали взгляды туда, где дралось с пешими основное войско, куда ускакал Фойраг. Но помощи ждать не приходилось - вождь, казалось, забыл о них. В настоящем бою они могли бы победить, но приказа Верховного Вождя не осмелился нарушить никто, даже когда их одного за другим укладывали удары амазонок.
  С пронзительным боевым кличем Эйрена разрубила черную волосяную петлю, готовую опуститься ей на плечи, и ударила секирой в грудь воину с оленьими рогами. Вырвавшись из оцепления, махнула рукой туда, где дрались остальные.
  - Скорее туда, на помощь нашим!
  - А ты? - удивилась Миррина.
  Вместо ответа царица усмехнулась - чистая девичья улыбка, а на бледном лице пятна запекшейся крови врагов. И вместо ответа сорвала с головы шлем, распуская темно-рыжие вьющиеся кудри. Еще раз выкрикнув пронзительный боевой клич, так что обернулись не только свои, но и враги, Эйрена пустила лошадь галопом вдоль сражающихся войск, и закричала:
  - Эй, Фойраг! Вождь шакалов пустыни! Ты хотел меня получить? Ну вот, я здесь! Почему, если я нужна тебе, ты посылаешь за мной своих рабов? Приди и возьми сам, иначе ты - не вождь, не воин и не мужчина!
  Последние ее слова потонули в оглушительном возгласе, похожем на рев бешеного быка. Увидев перед собой воплощение своих худших кошмаров, единственную, что когда-либо нанесла ему поражение, Фойраг не выдержал. Хлестнув коня плетью, он пустил его вслед за царицей амазонок. Она бросает ему вызов - прекрасно! Он сумеет так на него ответить, что она раз и навсегда запомнит ярость дракона! Сейчас, вот сейчас она будет в его руках...
  Он выстрелил, целясь в лошадь, и одновременно сжимая до хруста коленями бока своего коня. Но тут как раз золотистая кобылица Эйрены прыгнула вперед, как горная коза, и предназначенная ей стрела, пролетев мимо, сразила наповал одного из зархитских военачальников. А рыжеволосая колдунья обернулась на скаку и засмеялась, помахав преследователю рукой! Она даже чуть придержала лошадь, пока между ними не осталось нескольких шагов. И мгновенно метнулась прочь, в сторону, стремительно повернув лошадь. Огромный жеребец Фойрага, несущий могучего всадника в тяжелых доспехах, не мог так, ему нужно было больше времени для разворота. На каждом повороте Эйрена выигрывала время, и, наверное, могла бы оторваться от преследователя совсем, но ей не это было нужно. Мелькая впереди сказочной птицей удачи, не приближаясь и не отдаляясь, она заманивала Фойрага то к одному флангу, то к другому, заставляя преследовать ее по всему полю боя.
  И там, где появлялся на взмыленном коне вождь зархитов, рычавший сквозь зубы самые страшные проклятья в адрес Эйрены, обоих воинств, всех богов, хелленских и зархитских, стихал бой и переставали лететь стрелы. Варвары не смели стрелять в царицу амазонок, представляя, какую казнь изыщет распаленный вождь. А амазонки не могли попасть в бешено мечущегося всадника, и их стрелы на излете застревали в прочных доспехах. Одна стрела ударила в шлем Фойрага, на мгновение оглушив его, и весь мир наполнился гудением огромной стаи шершней. Но вождь тут же выпрямился и хлестнул коня плетью, не обращая внимания на оставшуюся торчать в шлеме стрелу.
  Хондар, принявший командование войском, подумал, что охота Фойрага за рыжеволосой царицей - просто безумие. Если он не вспомнит, зачем пришел на войну, амазонки рано или поздно прикончат его.
  Временами, когда Эйрена приостанавливалась, не давая Фойрагу потерять ее из виду, до нее доносился его отчаянный злобный вопль:
  - Повернись ко мне, если считаешь себя воином, и сразись, проклятая тварь! Узнай, как долго ты устоишь перед мужчиной! Дай мне поединок, достойный царей!
  Эйрена не отвечала - берегла дыхание. Ах, как хотелось ей развернуть лошадь и принять вызов Фойрага, отомстить за отца и народ Феры, положить конец войне! Но она понимала, что ей не справиться с ним сейчас, когда он исполнен сил и ярости. Единственный ее шанс - если удастся подвести Фойрага под стрелы амазонок, или же измотать его, чтобы он стал похож на уставшего быка в конце Испытаний Артемиды. Лишь тогда она сможет справиться с ним.
  Приближение своей царицы и ее преследователя давало амазонкам передышку, в которой они нуждались больше всего. Хотя бы несколько мгновений, но они успевали перевести дыхание, глотнуть пересохшими губами воды из протекающего рядом ручья, оттащить в стороны убитых и раненых, и даже наскоро зажать раны взятым с собой белым мхом. Не много времени удавалось выиграть Эйрене, но амазонки и за это время как будто успевали обрести новые силы. Когда царица уезжала, они еще ожесточеннее сдерживали натиск зархитов. Каждый шаг вперед варварам по-прежнему приходилось брать с боем, и многие из них оставались лежать.
  И все-таки их по-прежнему оставалось гораздо больше. И они все бились верхом. Амазонки по-прежнему стремились завладеть каждой оставшейся без всадника лошадью, но пешим приходилось плохо. При всей выучке, полученной в суровых условиях Долины Горячих Ключей, они все же уставали. То у одной, то у другой женщины подкашивались в изнеможении ноги, не хватало дыхания на очередной отчаянный прыжок, или удар секирой оказывался недостаточно силен. Быстрота реакции - главное преимущество амазонок, - стало сходить на нет...
  Стремительный натиск всадниц, присланных Эйреной, спас амазонок от окончательного разгрома. Их было всего около двух сотен, вместе с теми, что поймали себе коней уже здесь, но своей дерзостью они на время ошеломили зархитов, решивших, что у противника есть свежие силы, неизвестные доселе. И впрямь, их первый натиск варвары не могли отразить сразу. Им приходилось признать, что бывшие феранские горожанки научились править лошадьми не хуже их самих, вольных кочевников пустыни. И они по-прежнему избегали прямого столкновения, предпочитая кружить вокруг врага, выбирая момент для удара секирой. Одного им обычно бывало достаточно.
  Но Хондар уже заметил с правого края поля опасность, грозящую его войску на левом. Спрашивать Верховного Вождя не было времени, да тот, одержимый погоней за Эйреной, и слушать не стал бы. Ну что ж, остальные, кажется, не неприкосновенны. Стрелять было нельзя, чтобы не попасть в своих. Значит, окружить всех, и на этот раз всерьез, чтобы не могли увильнуть.
  Медная змея, оставив истерзанных амазонок, развернула свои кольца и двинулась на выручку другой, попавшей в ловушку и отчаянно извивающейся.
  Братья Аэллы первыми увидели перемещения варваров и на всякий случай предупредили сестру. Та стиснула зубы, оцкенивая опасность. И развернула коня навстречу новому противнику, первым же ударом разрубила голову телохранителю зархитского военачальника. Дочь Северного Ветра до сих пор была невредима. Ее бронзовый нагрудник был залит кровью, но то была кровь варваров, ее же саму до сих пор хранила чудесная быстрота и искусство боя.
  Ее подруги - последние из Лунных Дев, что еще остались вместе, бросились вслед за военачальницей. Аэлла увидела, как в каком-нибудь десятке шагов от нее Тира отбила щитом удар кривого меча воина-кабана и сама занесла секиру. Но тут же подвернувшийся неизвестно откуда воин с оскаленной волчьей головой ударил амазонку мечом в бок. Захохотав, "волк" отрубил ей голову и поднял за волосы...
  - А-а-о-и-и! - Аэлла, не помня себя, бешено завизжала и пустила лошадь вращаться юлой, разбрасывая все живое вокруг себя. Но "волк" уже повернул коня, не дожидаясь, когда к нему прорвется разъяренная амазонка. Тогда Аэлла вырвала меч у убитого ей воина и с силой метнула в спину "волку".
  Вокруг кипел бой, две пеших амазонки уже поспешили поймать лошадей - Тиры и ее убийцы. А Аэлла на мгновение закрыла глаза, почувствовав безнадежность их последнего отчаянного сражения и глухую ненависть к самой себе. Это она предложила встретить зархитов на равнине, лишь бы не пустить их в лес. Как могла она, первая военачальница амазонок, позволить себе действовать как самая обычная мать, обезумевшая от страха за сына? А кто поможет ему теперь, когда они все падут? Лесу все равно придет конец. И все, что они выиграли - быструю и доблестную смерть от оружия врага, а не от голода в каменном мешке. Что ж, тоже немало!
  У самого лица военачальницы просвистело копье, и она в последний момент успела поймать его на щит, выйдя из ступора. Усмехнулась: вот был бы случай разом закончить все, зачем же защищаться? Дурацкая реакция тела, если идти у нее на поводу, все превратятся в трусов!
  Но она уже пришла в себя и снова готова была отразить любой вызов. Другие Лунные Девы и амазонки, конные и пешие, собрались вместе, желая продать свои жизни подороже. Они знали, что, даже основательно потрепанные, враги сильнее их, но завоевателям придется запомнить, что самый трудный их бой был с женщинами!
  Эйрена вернулась к своему войску и стала впереди, встретив бросившегося к ней Фойрага занесенной секирой.
  - Мы не сдаемся! - прокричала она. - Выбирай: ты убьешь меня или я убью тебя?
  Царица амазонок, однако же, не спешила подставляться под смертельный удар, пока у нее еще оставалась надежда, хоть малейшая, убить Фойрага. Быть может, в этом случае битва будет закончена... И она по-прежнему перемещалась и уклонялась от ударов расчетливо. Но и ей приходилось нелегко. Может, Фойраг и устал от погони за ней, но по-прежнему был чудовищно силен, и рукопашная с ним была бы верной смертью. А Эйрена, одна из своего войска, еще не поддавалась отчаянию. И они с Фойрагом продолжали кружиться перед рядами сражающихся, как будто в танце, а не в поединке.
  
  Но в то же мгновение, когда Эйрена вступила в поединок с Фойрагом, в последней отчаянной попытке выиграть битву, послышался топот копыт, лязг доспехов и грохот боевых колесниц. И среди громадной тучи пыли, подсвеченной солнцем, появилось новое войско. Начищенная до яростного блеска бронза их доспехов слепила глаза. Вот из пыльной тучи вырвался, опередив тяжелые колесницы, всадник на огненно-рыжем коне. Мгновенно оценив обстановку, он что-то крикнул своим, и войско на колесницах стремительно врезалось в правый фланг варваров.
  - Это не зархиты! - крикнула Миррина. - Там плещется на ветру их знамя, но я не узнаю его.
  - Алый грифон на черном фоне, - ответила Аэлла, против воли чувствуя, как предательски сжалось ее сердце. - Герб Зеоклея... Это Адраст! Артемида-Дева, его нам только не хватало!
  Как не изумились амазонки появлению войска Адраста, зархиты были поражены гораздо больше. Первые мгновения иные из них даже забыли о том противнике, что уже был, глядя на пришельцев, как на мираж в пустыне, что им доводилось видеть в своих родных пустынях. Но самые хладнокровные из их военачальников скоро поняли, что теперь уже речь идет не о добыче и мести феранским женщинам, но о собственной их жизни или гибели.
  Войско Адраста, не теряя времени, обрушилось на утомленных битвой варваров, кося их ряды, и без того изрядно поредевшие в ожесточенном сражении с амазонками. А у тех не было ни времени, ни сил осознать, что перед ними действительно союзники. Явление хелленского войска только заставило их еще ожесточеннее рубить секирами и метать копья, как будто они боялись, что мужчины отнимут у них врага.
  Да, теперь роли переменились. Слева воодушевленные амазонки, вновь обретя надежду на победу, перешли в наступление. Справа же войско Адраста на колесницах успешно теснило зархитов. С высоты колесницы удобнее было нанести меткий удар мечом сверху вниз, метнуть копье, а самому закрыться щитом. Боевые колесницы, влекомые каждая парой сильных лошадей, прокладывали себе путь по трупам людей и коней. Под бронзовыми ободами колес хрустели кости, ручьями хлестала кровь; лошади фыркали и хрипели, топча живых людей и друг друга. Но войско Адраста медленно, но непреклонно двигалось вперед.
  Царь Меласа и Зеоклея и здесь не пожелал сменить коня на колесницу. Это был риск - сражаться с варварами по их обычаям, но Адраст был твердо уверен в себе и в рыжем огнедышащем Арейоне. Впереди снова и снова поднимались лезвия кривых мечей, шлемы, изображающие звериные головы, но он пока что отбивал их удары. А позади, почти не отставая, катились колесницы, так что и окружить Адраста врагам не удавалось.
  Но вот впереди выстроилась живая цепь из звероголовых воинов; они выставили мечи навстречу врагу, готовые пожертвовать собой, чтобы задержать хелленское войско, убить их царя.
  Адраст успел ударить мечом одного противника, но в следующий миг откуда-то сбоку метнулось еще одно изогнутое лезвие, и он едва успел отшатнуться. Вместо того, чтобы прорубить кованую бронзу его шлема, меч лишь скользнул по щеке, сминая защитную пластину. Щеку обожгло болью, точно в лицо плеснули кипящей водой. Глухо вскрикнув, Адраст пришпорил коня, и его копыта со стуком ударились о медные доспехи варвара. За своим царем сквозь проломленное оцепление рванулись и его воины. Несколько лошадей все-таки забились с перерезанным горлом, и возницы спешили разрезать их упряжь, чтобы не преграждать дорогу остальным. Другие, более меткие удары оставили навсегда лежать и часть воинов Адраста. Но другие смяли врага и двинулись дальше.
  Не оглядываясь назад, Адраст знал, что его войско следует за ним. Совсем не они сейчас заботили его, куда важнее было другое. Где-то там, среди амазонок, из последних сил сражающихся с зархитами, была и Аэлла. Она должна была быть там! А вдруг уже нет? Об этом невозможно было и помыслить! Но он видел, какая ожесточенная шла битва, как много погибло амазонок. И, если она здесь, то почему молчит, почему не увидеть, как разит врагов отважная дочь Северного Ветра?
  Аэлла же не думала об Адрасте, вернее - не желала о нем думать, сосредоточившись на битве. Против них еще дрался большой отряд зархитов, здесь же продолжался поединок Эйрены с Фойрагом - для них как будто не было никого другого в целом свете. И военачальнице не следовало отвлекаться.
  Но вот впереди появился воин с бычьими рогами, в богатых позолоченных доспехах и в плаще с драконьими головами. Кажется, у зархитов в таких ходили жрецы. Но вовсе не его вид привлек Аэллу, а...
  - Эриале! Моя Эриале! - воскликнула амазонка, узнавая свою любимую вороную кобылу. - Ты носишь на себе варвара?! Ну уж нет! - выкрикнув боевой клич, она метнулась к врагу.
  Верховный жрец Вайретт встретил ее громким хохотом. Ленивым движением кривого меча отбил первый удар секиры и воскликнул, едва отсмеявшись:
  - Какая страстная красотка ко мне пожаловала! Иди сюда, я обещаю, что скоро ты не захочешь хвататься за секиру! Наш верховный вождь женится на вашей царице, а ты пойдешь со мной. Брось секиру! Я замолвлю за тебя словечко перед вождем, клянусь Великим Зархом!
  - Ты, негодяй, крадущий чужих лошадей! Даже будь ты последним мужчиной на свете, я бы не взглянула на тебя! - с этими словами Аэлла сделала обманный взмах, целя в грудь, а, когда варвар закрылся щитом, ударила в бок, пробивая неподатливую бронзу. С глухим стоном Вайретт согнулся пополам и упал на шею лошади.
  Но в следующий миг лошадь самой Аэллы покачнулась и стала падать, пронзенная сразу несколькими копьями. Со всех сторон бросились варвары, спеша схватить военачальницу.
  И тут Адраст, наконец, увидел ее в окружении врагов. Страшно закричав, он направил коня в гущу сражающихся, по телам живых и умирающих. Он подхватил женщину и перебросил ее перед собой, не дав упасть на землю вместе с лошадью.
  Рыжий Арейон прыгнул вперед, унося их обоих прочь, и Эриале последовала за ним, не желая снова терять обретенную было хозяйку. А навстречу зархитам уже катились зеоклейские колесницы и мчались всадницы-амазонки.
  Аэлла рванулась из рук своего спасителя, но тот держал крепко. Тогда она повернула голову и воскликнула:
  - Это ты, Адраст? Сейчас же отпусти меня!
  - А если не захочу отпускать? - они уже удалились с поля боя, приблизившись к маленькой рощице, через которую протекал ручей. - Я и так слишком долго боялся за тебя! И сейчас хотел бы увезти далеко, где тебе не будет грозить никакая опасность.
  - Это невозможно! Я военачальница амазонок, я нужна своему народу! - Аэлла снова попыталась освободиться, но Адраст был сильнее. Ей, привыкшей с юности ни в чем не уступать мужчинам. подумалось, что вряд ли она смогла бы с ним справиться.
  Он бережно поставил ее на землю, но руки пока не отпускал. Расстегнул застежки шлема, открывая лицо. На правой щеке багровел еще кровоточащий рубец.
  - Умойся. И приложи белый мох, он обеззараживает раны. - с неожиданной теплотой произнесла Аэлла, расстегивая кожаный пояс. Потом зачерпнула ладонью воду из ручья.
  Адраст глядел, как она пьет из пригоршни. Даже это примитивное движение, приличествующее разве что дикарям, не имеющим посуды, выглядело у нее изящным. А белый мох, что она посоветовала приложить к ране, конечно, не мог быть мягче ее волос, хоть и обрезанных до плеч. Он не мог отвести глаз от амазонки, и даже ее бронзовые доспехи не мешали ему любоваться ею. Аэлла вовсе не выглядела ряженой; напротив, Адраст вынужден был признать, что сейчас она - исхудавшая, с жесткой складкой у губ и обветренным лицом, в окровавленных доспехах, стала еще прекраснее, чем на бионтийской охоте.
  - Я пришел сюда ради тебя, Аэлла, - прежде его откровенное внимание было ей неприятно, но царь Меласа и Зеоклея не хотел хитрить с этой женщиной.
  Она с лязгом пожала плечами.
  - Я догадалась об этом - но все равно благодарна тебе. И что дальше?
  - Но, если хочешь, мы вернемся в битву. Иди к своему народу, Аэлла. Продолжим разговор после боя.
  На лице ее мелькнуло безмерное удивление, но женщина, еще не вполне доверяя его словам, мигом вскочила на спину заплясавшей под ней Эриале. Однако вслед за тем повернулась к Адрасту:
  - Ты знаешь, что я раньше любила другого. И у меня есть сын.
  - Я знаю. Полидамант все рассказал мне. И, как видишь, я здесь. Реши после битвы, как быть дальше, - и Адраст последовал за ней, не теряя времени.
  Они вместе вернулись на поле боя, с новыми силами принимаясь рубить зархитов: военачальница амазонок - секирой, царь Меласа и Зеоклея - мечом.
  К этому времени ход битвы решительно переменился. Теперь уже зархиты отступали, теснимые по пятам стремительными всадницами и воинами на колесницах. Все чаще звероголовые воины бросали отчаянные взгляды на своих начальников, а те - на Верховного Вождя, сражаюшегося с царицей амазонок.
  Осознай Фойраг, что для победы над Эйреной ее необходимо убить - и она не продержалась бы и нескольких мгновений. Но он все никак не терял надежды взять ее живой, а она вертелась и уклонялась, не позволяя ни оглушить себя, ни обезоружить - это затягивало поединок. Иногда варвар окликал ее, пытаясь вывести из себя:
  - Хватит тебе увиливать, песчаная змея! В эту ночь все равно будешь спать со мной! - и он описывал ей подробно все, что мечтает проделать для ее "воспитания".
  Эйрена отвечала не словами, но ударами, снова и снова отражаемыми крепкой бронзой доспехов. Что и говорить, оружие у варваров было отличное! Царица амазонок держала секиру уже двумя руками, давно бросив щит, но все равно чувствовала, как каждый удар отсушивает руки, будто в них не осталось крови. Она тяжело дышала, тогда как Фойраг словно и не выглядел утомленным, кружа вокруг нее.
  Но вот он случайно оглянулся на поле боя у них за спиной - и увидел, что его войско терпит поражение. Он заревел от ярости, как бык, и пришпорил коня, бросаясь на Эйрену.
  - Все равно пойдешь со мной, проклятая колдунья! - он ударил кривым мечом с такой силой, что секира в руках девушки была перерублена пополам. Вождь уже протянул руку в медном рукаве, собираясь схватить Эйрену. Но она, уклонившись в последний миг, выхватила из-за сандалии метательный нож и вонзила в шею Фойрагу, туда, где виднелось сочленение между медным воротником и застежками шлема.
  Верховный вождь зархитов покачнулся и рухнул, как подрубленный дуб, последним сознательным усилием высвободив ноги из стремян. Потом забился на земле, как смертельно раненый зверь, хрипя и задыхаясь.
  Его воины, видевшие исход поединка, с криками бросились к своему вождю, забыв о противниках. Те им не препятствовали. И они услышали, как Фойраг прохрипел через силу на их родном языке; его слова едва можно было разобрать сквозь клокочущее бульканье:
  - В бой... дети Зарха! Пусть погибнут... слабаки и трусы... Мы возьмем в плен этих... амазонок... Они родят нам племя героев!.. Их царицу - мне. Слышите? Живой... - он застонал, ткнулся лицом в пыль и затих. Верховный вождь зархитов был мертв.
  Эйрена подняла глаза к небу и с удивлением увидела, что битва продолжалась чуть больше часа.
  Глава 8. Во имя будущего
  Но уцелевшие зархиты не готовы были продолжать сражение. Весть о гибели Верховного Вождя уже разносилась по их рядам, повергая в смятение. Их величайший воин и полководец, тот, что объединил кочевые племена пустыни и провел их через почти весь населенный мир, не проиграв ни одного сражения, - был мертв! Это было невероятно, их рассудок отказывался это принять...
  Хондар первым оценил обстановку. Ему следовало немедленно принять решение, пока хеллены не отомстили за Феру. Под копытами его коня, в крови и грязи, лежал труп воина в когда-то бывшем белым плаще. Военачальник наклонился, сорвал с него плащ и резко взмахнул им, призывая сражающихся к вниманию. Остатки звероголового воинства стали стекаться к нему. Им, осиротевшим, как стадо без вожака, позарез был нужен кто-то, способный принимать решения, пока сами они не были готовы.
  Зоркие братья Бореады первыми увидели белое знамя и поспешили сказать своей сестре и Эйрене. Помимо пары неопасных ран, братья явились также со свежими синяками на лице и всклокоченными волосами, что уж вряд ли удалось бы сделать врагам...
  - Когда ты сцепилась с их вождем в драконьем шлеме, я хотел помочь тебе, - ответил Эврий на немой вопрос царицы.
  - А я ему помешал, - подхватил Эолий. - Я говорил, что такие сражения выигрывают вожди. Брат не слушал, и мы подрались. Но теперь уже помирились.
  - Когда львица бросается на быка, лев может ей помочь! - горячо воскликнул Эврий, заслужив благодарный взгляд Эйрены.
  - Спасибо тебе, но ведь мы не львы и не быки, - усмехнулась она. - Я царица амазонок, и должна была сама отомстить ему за Феру и за своего отца. Ни один мужчина не имеет права стать между амазонкой и ее врагом.
  Сейчас, после победы над Фойрагом, она чувствовала себя измученной, как раб после целого дня непосильной работы. Аэлла подъехала сзади и обхватила двоюродную сестру за плечи. Но Эйрена, увидев приближающегося на рыжем коне Адраста, нашла в себе силы выпрямиться и встретила его, как равного, приветственным взмахом руки.
  - Приветствую тебя и твой народ, отважная Эйрена, царица амазонок! - звучно произнес Адраст, спешившись.
  - И мы приветствуем тебя, доблестный Адраст, царь Меласа и Зеоклея! - ответила Эйрена, тоже спрыгнув с коня. У нее закружилась голова, но она и тут сумела не показать слабость.
  Как заведомые союзники, проследовали Адраст и Эйрена в рощу близ поля боя. Амазонки лишь удивленно переглядывались: не они ли недавно и слышать не хотели ни о каком договоре с Адрастом, не их ли царица ответила ему решительным отказом? А зеоклейские воины, ведя в поводу отпряженных коней, украдкой поглядывали на своих спутниц. Конечно, война - не женское дело, и эти дикие кошки - противоестественное нарушение всех законов Богов, но все же приятно было полюбоваться на их ладные, крепкие фигуры, освободившиеся от доспехов. Знать бы, на какой скотине к ним подъехать!
  На поле боя остались одни лишь зархиты, собравшись над телом павшего вождя. Над ним уже хлопотали женщины, взятые с собой по обычаю. Они обмывали и умащали тело Фойрага, немало потрудившись, чтобы вернуть павшему его прежний гордый вид. Той же чести удостоились и еще некоторые зархитские военачальники. Тела остальных воинов придется сжечь здесь, на равнине. Если, конечно, позволят победители.
  Хондар не собирался терять времени. Взяв с собой всего двух воинов, да тем приказав оставить оружие, он направился на поиски хелленских вождей. Еще его сопровождали юноша-вестник и некая фигура, с ног до головы закутанная в пестрое узорчатое покрывало.
  Победители расположились в роще, где до того побывали Адраст с Аэллой. Им еще следовало многое решить между собой.
  Цари сидели на поваленном стволе дерева непринужденно, словно в пиршественном зале дворца. Адраст время от времени бросал взгляды на присевшую на корточки по правую руку о царицы Аэллу. Ему хотелось заговорить относительно нее прямо сейчас, когда его люди и амазонки еще не утратили чувство боевого братства, связывающее только тех, кто вместе бился против общего врага. Но он вынужден был признать, что не может требовать в жены военачальницу амазонок, как простую женщину, у ее царя. Только она сама может дать ему ответ, когда будет готова.
  Эйрена оглядела своих подруг: Аэлла, Миррина, Леокадия собрались вокруг нее, тоже усталые настолько, что не могли толком радоваться победе. Здесь же были и другие амазонки, все, кто пережил битву. Сердце царицы сжалось: как много их погибли сегодня! Но оставшиеся, наскоро перевязав раны, глядели истинными воительницами, ничуть не смущаясь воинов Адраста.
  И царица амазонок первой решилась отбросить все сомнения. Взглянув в глаза Адрасту, проговорила:
  - Здесь неудобно праздновать победу, рядом с телами погибших. Да и нет припасов, чтобы устроить пир. Поэтому я приглашаю тебя и твоих воинов к нам, в Долину Горячих Ключей.
  На лице Адраста появилась на мгновене горделивая улыбка победителя, но тут же скрылась: он умел властвовать над собой.
  - Для меня твое приглашение - большая честь, великая царица, - ответил он с чувством. - Клянусь Зевсом-Вседержителем, тебе и твоим воительницам не придется раскаяться в своем приглашении! - сказав это, он опять поглядел на Аэллу, словно ведя с ней безмолвный разговор. И она кивнула ему, отвечая без слов.
  - Я верю тебе, царь Адраст, - ответила Эйрена. - Я же вижу, что, если бы тебе нельзя было доверять, ты без всякого моего приглашения мог бы сразу после битвы завершить то, чего не сумели варвары - захватить всех, и ту, на ком давно мечтаешь жениться. Но ты спас нашу Аэллу для нас, а не для себя. Теперь амазонки всегда будут помнить твою дружбу.
  Гутсые брови Адраста сперва сошлись одной линией: что себе позволяет эта девчонка, одичавшая в своем лесу? Он напомнил себе, что сам выдал свои намерения, посылая Полидаманта, и что амазонки, видимо, и вправду непохожи на другие царства не только тем, что женщины...
  - Не беспокойся, светлая царица, я не повторю ошибку Фойрага, - усмехнулся он. - Эта битва станет уроком для многих царей и вождей, если они не хотят, чтобы их побеждали женщины.
  Эйрена сложила руки на коленях, чтобы не видно было, что они все еще дрожат от усталости, как осиновый лист... Но не успела найти достойный ответ, потому что братья Бореады неожиданно насторожились, как охотничьи псы:
  - К нам кто-то подходит. Кто-то чужой! Сейчас мы встретим их... - и они бесшумно скрылись из виду. Амазонки удивленно переглянулись: всем им, даже Лунным Девам, с раннего детства приученным тренировать зрение и слух в самых суровых условиях, далеко было до близнецов, выросших среди гор и лесов. На таком расстоянии разве что зверь мог бы услышать, что кто-то идет.
  Братья вернулись скоро, и за ними следовали четверо зархитов. Они не успели или, может быть, не решились снять доспехи - грязные и окровавленные, кое-где пробитые оружием врага. Только шлемы у всех были сдвинуты, открывая лицо. В идущем впереди многие из бывших жительниц Феры узнали военачальника, командовавшего разорением Нижнего Города. Послышались крики, кое-кто уже схватился за оружие. Эйрена подняла руку, останавливая их:
  - Стойте: они без оружия!
  - Благодарю тебя, благородная царица, - Хондар поклонился ей, вопреки всем обычаям зархитов. - И твоим доблестным союзникам, - его острый взгляд скользнул по Адрасту.
  Тот пожал плечами.
  - Царица Эйрена и ее воительницы победили бы и без меня, - ответил он. - Предоставляю ей самой решить, возможен ли договор с тобой, вождь зархитов. Я поддержу любое ее решение, - он коснулся рукояти своего меча, с вделанным в нее крупным рубином, подтверждая свое обещание.
  Хондар понял, что говорить придется с Эйреной. Это не слишком обнадеживало: от победительницы могучего Фойрага глупо было ожидать девичьей мягкости.
  - Ты победила, великая царица, - двое спутников Хондара испуганно вздрогнули: не воскреснет ли сейчас Фойраг, чтобы наказать своего полководца за неуместную почтительность к женщине, не разверзнет ли Зарх Неумолимый пропасть, полную огня, под ногами нечестивцев? Но нет, ничего не происходило...
  - Наши Боги подарили нам победу, - слабо улыбнулась Эйрена. - Без их помощи мне никогда бы не победить такого могучего воина, как ваш царь Фойраг, - следовало отдать должное павшему.
  На остром, очень смуглом лице варварского военвчальника мелькнуло нечто вроде удивления. Но он произнес прежним невозмутимым тоном:
  - Фойраг был великим воином и вождем, но и его ошибки были велики. Он недооценил противника, думая, что легко победит, и позволил жажде мести уничтожить себя. К тому же, он... мы ничего не знали о твоих союзниках, - он взглянул на Адраста.
  Никто, и тем более Эйрена, не сказала, что и она не знала о союзниках, вступая в битву. Но в словах Хондара было нечто такое, на что она не могла не ответить, не имела права стерпеть, даже если бы это привело к новой войне. Она не могла позволить переступить через всех погибших, сегодня и раньше. Отец и мать, братья, наставница Нерта, Менетий, Лунные Девы - Ксента, Пирра, Фебея, Тира, и тысячи других мужчин и женщин... Ей мало было отомстить за них - надо было, чтобы свершившуюся месть признали все.
  - На месть гораздо больше имели право мы, амазонки! - произнесла она с воодушевлением. - Это вы напали на Феру ночью, на спящих и безоружных, истребили всех мужчин и вынудили женщин скрыться в горах. Мы могли бы еще долго прятаться, избегая решающего сражения, но нам была дороже месть за погибших близких. У каждой из нас погиб хоть кто-то из родных, а у большинства и все. А что, кроме самолюбия, потерял в Фере Фойраг?
  Все насторожились, ожидая реакции Хондара. Амазонки выпрямились и подобрались, точно перед прыжком, Бореады на всякий случай стали за спиной царицы.Но варвар устало покачал головой и медленно проговорил:
  - Теперь я могу признать твою правоту, царица. Мы побеждены, это правда, и все же я не сказал бы этих слов, если бы давно уже об этом не думал. Для нас труден был путь в хелленские земли. Мы тоже лишились своего дома и близких, царица Эйрена. Одни погибли от жажды и голода, были сожжены жгучими стрелами Зарха Жестокого. Другие не выдержали долгого пути или пали в постоянных сражениях. А уцелевшие ожесточились, как звери, изображенные на наших шлемах. Фойраг... ему нравилось вести за собой народ-победитель, народ-завоеватель. Он говорил, что нам можно все. И жрецы поддерживали его, говоря, что Великий Зарх даст нам новую землю взамен утраченной...
  - Они оказались правы, - перебила его Эйрена. - Вы завоевали себе новую землю огнем и мечом. Теперь она ваша.
  Вот теперь Хондар уже не мог скрыть изумления. На обветренном суровом лице появилось вполне человеческое выражение.
  - Позволь понять тебя, светлая царица! Ты сказала: "земля ваша". Ты говоришь о...
  - Ну да, я говорю о Фере, - подтвердила Эйрена. Лицо ее, как и у других амазонок, сделалось суровым, глаза зажглись гневом и скорбью. - Там был наш дом, вождь Хондар. Был. Теперь там только пепелище того царства, в котором мы выросли, и могилы наших близких. Люди не могут жить на могилах, там, где реют демоны боли и отчаяния. Вы завоевали себе дом - владейте им по праву завоевания. А мы, амазонки, нашли себе новый дом, в Долине Горячих Ключей. Его мы сумеем защитить от незваных гостей.
  Амазонки, тоже удивленные ее решением, теперь подтвердили слова царицы приветственными криками, согласно ударив рукоятями секир о щиты.
  Решение царицы амазонок было неожиданным для зархитского военачальника. Он едва мог надеяться выиграть для своих людей хоть небольшую отсрочку, чтобы отдохнуть и залечить раны. Другого пути, казалось, уже и не могло найтись для зархитов, кроме бесконечных сражений, вычерпывающих силы их народа. Но в словах Эйрены виделась надежда, и со стороны изгнанников не твердостью, но величайшей глупостью был бы отказ от нее. И Хондар взялся за рукоять меча - но только затем, чтобы проговорить с чувством:
  - Если ты говоришь правду, великая царица, то я со своей стороны клянусь землей и небом, и всеми Богами, нашими и хелленскими, что при моей жизни зархиты не нарушат договор с амазонками. И еще обещаю восстановить все разрушенные нами храмы. Раз мы собираемся остаться в хелленской земле, надо примириться с ее Богами.
  - Если так, то даже Леда согласится с твоим решением, Эйрена! - воскликнула Миррина. - Я вижу, песни о сегодняшнем дне будут не похожи на другие! Те рассказывают обычно лишь о битвах, а эти - еще и о примирении...
  - Погоди с песнями, Миррина, - царица подняла руку. - А ты уверен, вождь зархитов, что твое племя согласится принять новые законы и чтить новых Богов?
  Тот пожал плечами, лицо его снова окаменело.
  - Если не согласятся, придется научить их повиноваться. Хотя они и сами убедились, что с хелленскими Богами шутки плохи. Ожерелье Артемиды трудно забыть. А кроме того, - продолжал Хондар чуть мягче, - быть может, в жилах будущих вождей зархитов будет течь и хелленская кровь...
  С этими словами он сделал знак закутанной в пестрое покрывало фигуре. Та робкой крадущейся походной приблизилась и, метнув взгляд на Хондара, открыла лицо. При этом легкие складки ткани раздвинулись. Женщина была беременна. Но не это поразило амазонок.
  - Филона! - первой ахнула Леокадия. - Ты жива! Вас не казнили за то, что вы вернулись? За то, что мы...
  Бывшая хелленская рабыня не дала ей договорить - упала к ногам царицы амазонок и залилась слезами.
  - Великая царица, прости, что я оставила тебя! Вы ушли в никуда, и я думала, что вас ждет верная смерть. Я никогда не была героиней, как ты и Лунные Девы, как вы все, - она обвела взглядом войско амазонок, смущенно потупившись. - Мне, и тем, кто остался, казалось легче стать рабынями зархитов, чем самим превратиться в мужчин. Но мы не жалуемся: нам достались добрые мужья, и нам все же легче жить, чем вам...
  - Успокойся, Филога, я ни в чем не виню тебя. Жизнь амазонки сурова и подходит не каждой женщине. И я рада, что тебе не пришлось пожалеть о возвращении, - быстро заверила ее Эйрена. Она хотела еще поблагодарить Филону: ведь без нее Хондар, может быть, и не был бы готов сейчас заключить мир. Но промолчала: варвару могло не понравиться, что его считают способным поддаться влиянию женщины.
  Повинуясь едва уловимому жесту мужа, Филона снова отступила назад, закутавшись в покрывало, скрывающее от посторонних взглядов.
  Проследив за ней, Хондар еще несколько мгновений размышлял, борясь с собой, наконец, проговорил с тяжелым вздохом:
  - Фойраг, будь он жив, за этот день велел бы разорвать меня лошадьми. Но его нет, а мой долг - думать о живых. Ты сделала нам истинно царский подарок, и я теперь обязан предупредить тебя об опасности. Фойраг послал тысячу воинов разорить вашу долину. Их ведет Орхан - разведчик, обнаруживший вас.
  Кто-то из амазонок за спиной царицы испуганно вскрикнул. Эйрена и не думала их увещавать. Она сама сейчас воочию увидела, как судьба Феры повторится в Долине Горячих Ключей. Царица амазонок побледнела так, что страшно было смотреть, глаза сверкнули звериным блеском.
  - Вперед, амазонки! За ними! - прорычала она, стремительно поднимаясь на ноги.
  - Подожди, Эйрена! - Аэлла догнала двоюродную сестру и схватила за локоть, разворачивая к себе. - Я тебя понимаю, но мы уже ничего не можем сделать. Зархиты ушли еще до битвы, и далеко опередили нас. Нам не успеть догнать их. Нет другого выхода, как довериться отваге наших подруг и помощи Богов.
  Эйрена тяжело вздохнула.
  - Но мы все равно выходим сейчас же! Сотня останется похоронить погибших, а потом догонит нас. Адраст, ты пойдешь с нами? Может быть, в Долине Горячих Ключей сейчас не до гостей...
  - Мое войско идет с вами, - ответил тот без колебаний. - Я не могу оставить союзников на произвол судьбы.
  Показалось ли ему, давнее ли отчаянное желание выдало желаемое за действительное, точно для последнего слабака и глупца, или же Аэлла действительно приветствовала его благодарной улыбкой?
  А тем временем по диким горным склонам, поросшим крепкими соснами, темными елями, колючими кустами и густым подлеском, где иной раз и лошади ногу поставить было некуда, двигался отряд зархитов, посланный Фойрагом в Долину Горячих Ключей.
  Ведущий тысячу Орхан не признавался себе, но чувствовал, будто со всех сторон за ними следят чьи-то пристальные взоры. Он хорошо успел узнать лес, много раз выслеживал здесь бежавших феранских женщин. Но теперь он с трудом узнавал хорошо известные тропы. Деревья росли теснее и гуще, чем он помнил, а, когда всадники приближались к ним, начинали шуметь и раскачивать ветвями, даже если не доносилось ни дуновения ветерка. Бывшие кочевники, так и не привыкшие к лесам, суеверно переглядывались, кажется, жалея, что именно их Верховный Вождь отправил разорять гнездо колдуний.
  Чем дальше, тем хуже. То и дело слышался подозрительный треск, лесную тропу все чаще перегораживали рухнувшие деревья и целые буреломы, которые приходилось объезжать стороной. Орхан давно заблудился бы, но его выручали зарубки на деревьях, что он сам оставил с другими разведчиками. Прошло всего несколько дней, но зарубки уже наполовину стерлись, заплыли смолой, зарубцевались, как заживающие раны. Но все же по ним еще можно было находить дорогу, и зархиты двигались вперед.
  Но лес недаром внушал страх закаленным в боях воинам, не боящимся никакого открытого противостояния. Он умел не только пугать. Стоило кому-то отъехать в сторону, свернуть с дороги или схватиться за оружие, угрожая неведомым силам леса - возмездие приходило из ниоткуда. Привлеченные неожиданным треском успевали еще заметить, как сухое дерево подминает их товарищей вместе с лошадьми. Или из лесной чащи выскакивал зверь, бросился на свернувшего с тропы воина и исчезал, оставив растерзанную добычу. Те, что возвращались за отставшими, сами больше не возвращались. Иные, доведенные до отчаяния, готовились стрелять, сами не зная, куда и в кого. Но собственную стрелу всегда опережала вражеская, и никто не видел, кем и откуда она послана.
  Орхан гнал коня так быстро, как только позволяла лесная чащоба, и других заставлял спешить.
  - Скорей, скорей! - требовал он хриплым от напряжения голосом. - Или мы пройдем через этот проклятый лес, или его демоны истребят нас всех. Скорей, возвращаться нам некуда - Верховный Вождь казнит нас всех!
  Звероголовые воины и сами понимали, что им нельзя возвращаться, не выполнив приказа. И поэтому их почти обрадовало, когда лес впереди поредел и открылись скалистые нагромождения гор.
  Уже вечерело, когда воины Орхана подъехали к Большому Перевалу. Он разослал по десятку разведчиков проверить другие тропы. Те скрылись из виду, а через некоторое время где-то высоко в скалах прокатился страшный грохот, как будто обрушилась половина горы. Прокатился - и смолк, оставив варваров томиться неведением. Теперь уже никто не в силах был скрыть свой страх, даже перестали стыдиться его, как не стыдятся страха перед огнедышащей горой или вышедшим из берегов морем - бедствием, которому человек не может противостоять.
  Скоро вернулся десяток, посланный на Оленью Тропу - все, кроме одного, чья лошадь оступилась при переходе через бурную реку, и та увлекла их со всадником дальше, к гремящему впереди водопаду. Прочие радовались, что вернулись, но больше им гордиться было нечем. Река размыла камни, и в скалах зиял, пересекая тропу, широкий провал. Ни перескочить, ни объехать.
  - Нам не пройти там, но и амазонкам тоже, - сказал Орхан, стараясь не выглядеть обескураженным. - Теперь подождем вестей с Высокогорной.
  Они пришли уже заметно - в лице израненного, дрожащего воина на охромевшей кобыле - единственного выжившего из целого десятка. Запинаясь и стуча зубами, как от холода, он рассказал, как навстречу им стали рушиться камни и целые обломки скал, снося на своем пути все живое. Чем дальше, тем быстрее и сильнее становился камнепад. Ему одному удалось спастись.
  Проехав немного вперед, Орхан и сам убедился, что темный силуэт горной цепи на пылающем багряном, словно гневном, небе изменил свои очертания. Высокогорный перевал больше не существовал.
  Вот теперь вождь поневоле понял вполне, что против них поднялась действительно грозная сила, и надеяться не на что. Единственным выходом для них будет окончательная победа над амазонками. Это их проклятое колдовство двигает деревья и скалы, и, когда его удастся развеять, лес успокоится. "Зарх Великий, помоги нам выбраться отсюда, и я обещаю сжечь весь лес, оставив только выжженную землю, угодную тебе!"
  Оглядев бледные испуганные лица своих воинов, Орхан понял, что не следует ждать ночи. Ночью в этом таинственном и мрачном лесу может случиться что угодно, да и воины совсем измучаются телом и духом. Лучше скорее шагнуть навстречу неизвестному. Одно было еще сильно среди его воинов - воинский порядок, повиновение начальнику.
  - Идем всем отрядом через Большой Перевал. Застанем амазонок ночью, спящих. Их не может быть много. Все, что сможете найти - ваше. Вперед, дети Великого Зарха!
  Большой Перевал встретил зархитов сокрушительным порывом ветра. Он ударил, когда они не успели еще одолеть и половины расстояния по скалам. Ударил - самое точное слово: ветер хлестал в лицо, в грудь воинам, словно невидимый великан, стремящийся преградить им дорогу, не пустить дальше. Варвары цеплялись пальцами за острые выступы скал, раздирая руки в кровь, прижимаясь к камням, продвигались вперед ползком, как змеи - лишь бы удержаться. Орхан первым подал пример остальным, вцепившись в каменную глыбу, словно прирос к ней. И вовремя - иначе в следующий миг его сорвало бы вниз еще более мощным, чем первый, порывом. Тех, кто не нашел себе надежного укрытия, ветер подхватил и закружил, как щепки, сметая вниз по склону горы.
  Отчаянно цепляясь за камни, Орхан рычал самые страшные проклятия ветру, горам, всем Богам и своей собственной жизни, никчемной и неправильной. Никогда Верховный Вождь его не ценил, не доверял по-настоящему важных дел, вот и теперь послал подыхать в горы, точно подлую собаку. Если уж умирать, то почему не от оружия врага, пусть даже женщины?
  - Пусть рухнут все хелленские горы и раздавят все живое в этой земле! - отчаянно выкрикнул Орхан, и сам не услышал своего голоса. Один только рев ветра наполнял горы, и в нем явственно слышался злобный хохот. Да, ветер хохотал над бессилием варваров!
  Эта мысль так поразила Орхана, что он даже успокоился. Подождал, когда ветер немного стих, и пополз вверх, осторожно выбирая направление под прикрытием нагромождения камней. За ним нехотя двинулись и воины. Орхан иногда оглядывался, следя за ними взглядом, но не пытался приказывать или кричать. Да и кто бы его услышал в этом неперестающем гуле?
  Но, хоть и медленно, раздирая в клочья кожаные одежды - тяжелых доспехов воины не надели в горы, - дрожа от пронизывающего холода и сдирая кожу в кровь об острые обломки скал, - но зархиты двигались вперед. В упорстве завоевателям, во всяком случае, нельзя было отказать. Уже впереди виделось широкое ущелье между двумя хмурыми горными пиками. Только добраться до него - и ветер превратится из врага в их помощника, будет прижимать их к камню, а не отрывать от него...
  Когда до перевала оставалось совсем немного, внезапно поднялась вьюга. Здесь, в этой дикой горной стране, зима неохотно расставалась со своими правами, не то что внизу, где уже давно царила весна. Именно сегодня ей вздумалось вернуться. Зархиты же и тут увидели колдовство амазонок и месть их Богов. В уже сгустившейся мгле наплыли тяжелые черные тучи, распороли себе брюхо о каменные пики гор, и густо повалил снег. Он падал сплошной завесой, кружась и мелькая перед глазами, а беспощадный ветер хлестал им по лицу карабкающихся наверх воинов, так что мягкие снежные хлопья приобретали остроту иголок. Хуже того: камни под руками и ногами ползущих покрывались льдом, трудно было держаться. То один, то другой воин вдруг чувствовал, как выскальзывает оказавшаяся предательски ненадежной опора, еще успевал осознать, как уходит земля из-под ног и сердце замирает в груди. Иногда ветер еще доносил снизу вопль, полный ужаса.
  А потом еще один сокрушительный порыв ветра обрушился на лезущих вверх зархитов. И он был не таким, как раньше: уже не рев и вой, не демонический хохот звучал в нем, но звон, пронзительный и ясный. И сквозь секущий по лицу снег иным виделись фигуры женщин с лебедиными крыльями: они кружились в неистовом танце, вздымая тучи из снега, и вдоль самой земли стелились их длинные белоснежные косы, длинные развевающиеся юбки, сотканные из чистого снега.
  Всего несколько сотен из целой тысячи увидели своими глазами завораживающую и смертельную для простого человека пляску Вьюг. Одни глядели с ужасом, без мысли зная свою смерть, другие замирали, залюбовавшись их красотой, и застывали, не успев очнуться. Но и среди тех, кто боролся, многие остались в снегу навсегда. Теперь уже не приходилось не ползти, а пробираться по снегу, то и дело проваливаясь и оставляя кровавые следы, как загнанные олени. К тому же, снег заметал все опоры и вешки, все, что прежде помогало двигаться.
  А по ту сторону перевала затаились в засаде амазонки, держа наготове луки и секиры, едва высовывая головы из небольшой пещеры в склоне горы. Они слышали, как бушует снежный буран на перевале, и им казалось, что все исполинское тело горы дрожит и вот-вот рухнет, похоронив их вместе с врагами. Что ж, если бы не нашлось другого выхода, они готовы были и на это.
  - Если бы хоть узнать, что с нашими. Где царица и наши подруги... - сама себе прошептала вполголоса Электра.
  Леда бережно достала из деревянного ящичка Лунное Ожерелье, и от осветило серебряным светом темноту пещеры.
  - Еще один камень окрасился кровью, - заметила она дрогнувшим голосом. Действительно, теперь уже четыре кроваво-красных камня горели среди пяти, сохраняющих чистоту. - Но только один. Остальные еще живы и борются. И мы должны быть готовы.
  - Я готова! - Электра перехватила поудобнее большой молот. - Пока я жива, ни один варвар не ступит в Долину Горячих Ключе!
  - Мы все готовы, - Леда оглядела оставшихся охранять свой дом амазонок; те согласно кивнули. Жрица поцеловала секиру, на лезвии которой высечен был лунный серп. - Хорошая встреча ждет незваных гостей! Артемида-Дева, помоги мне сегодня отомстить за Феру!
  Остатки отряда Орхана из последних сил карабкались по скалам, сквозь снежную бурю. Им казалось, что они так всю свою жизнь и провели здесь, среди безжалостных Дев-Вьюг, жестокого ветра и снега, готового похоронить их всех. Трудно теперь было им вспомнить свою жаркую родину или приятную прохладу хелленских земель, поверить, что они были когда-то. Уже не приказ захватить Долину Горячих Ключей гнал их вверх, но смутное желание спастись, как будто только по ту сторону перевала они могли надеяться найти тепло и спасение.
  Но когда первые воины, наконец, достигли входа в ущелье, один из них, видимо, задел большой камень, невидимый под снежной толщей. Тот повернулся со скрежетом, вздыбился, как просыпающийся зверь, и покатился вниз, сначала медленно, потом все быстрее, увлекая за собой тучу снега и новый град больших и маленьких камней. Лавина из снега и камней обрушилась на войско Орхана, и Вьюги уже заметали могилу всех, кто оказался на ее пути.
  Теперь уже всего нескольким десяткам из сотен удалось кое-как откопаться из-под снега и, дрожащим, измученным, из последних сил вскарабкаться на перевал. Но там их ждал самый страшный враг, рядом с которым снег и ветер были еще милосердны. Словно мрачная тень из-под земли, выросла высокая женщина в черном хитоне. Орхан, чудом спасшийся и в этот раз, с усилием приподнялся, протянул к ней руку, пытаясь вспомнить хоть слово. Но она медленным, как ему показалось, движением занесла секиру... Да, она была самым безжалостным врагом! Ветер, скалы еще могли пощадить остатки зархитского войска, но эта женщина, появившаяся, как призрак, при свете молодой луны, - это была сама Немезида: кто ее увидел, уже ничего видеть не мог.
  Так, под рев ветра на перевале и звон разыгравшихся Вьюг, амазонки отомстили зархитам за гибель Феры.
  
  На следующий день в Долину Горячих Ключей вернулись амазонки вместе с воинами Адраста. К этому времени ничто не напоминало о недавней снежной буре; небо было ясным. и вновь появившееся весеннее солнце усердно растапливало выпавший накануне снег.
  Те, кто оставались дома, с волнением слушали рассказы вернувшихся о битве с варварами, о победе своей царицы над могучим вождем зархитов. Это известие наполнило гордостью их сердца. Теперь амазонки - уже не жалкие беглецы, загнанные в горы и опустившиеся до жизни последних дикарей, они - сила, с которой придется считаться надменным хелленским царям. Вот один из них, сам ищет союза с амазонками, придя к ним в гости!
  Вскоре даже те из амазонок, кому не довелось сражаться вместе с воинами Адраста, перестали недоверчиво коситься на них. Время шло, а гости и не думали захватить в рабство жительниц Долины Горячих Ключей. А там, где не осталось причин для недоверия, и воинственные амазонки вспомнили впервые со времени падения Феры, что еще остаются женщинами.
  Появление мужчин действительно изменило порядок их жизни. Они по-прежнему выполняли все работы, необходимые в их суровом укладе, и охотились, и состязались между собой в стрельбе из лука, в бою на секирах, в плавании по бурному течению Термодонта и в скачке верхом. Амазонки привели с собой много захваченных у зархитов коней, теперь уж их хватало на всех! Но, кажется, сейчас они особенно старались показать свою ловкость, красоту и силу на глазах у мужчин, привлечь их внимание. Мужчины охотно любовались, да и сами соревновались с амазонками. И те скоро доказали им, что не уступают мужчинам ни в чем. Тот, кто проигрывал поединок, мог больше не надеяться завоевать взаимность амазонки.
  Но все чаще они, одна за другой, поддавались обаянию мужчин и на некоторое время выпадали из обычной жизни, когда жаркое весеннее солнце горячило им кровь. И по лесу гуляли влюбленные пары, опьяненные свободой и любовью сильнее, чем самым крепким вином. Поляны с шелковой травой служили им лучшим ложем, а чистое весеннее небо - крышей.
  Эолий и Леокадия стали одной из первых пар. Недавняя битва помогла им вполне узнать друг друга. Они вместе сражались, вместе боялись друг за друга, готовясь отвести удар, нацеленный на другого, и теперь для них все было ясно. Во всей Долине Горячих Ключей не нашлось бы пары счастливее их. Сын Северного Ветра и бывшая Лунная Дева обрели друг друга, и знали, что никто уже не сможет их разлучить.
  Этого нельзя было сказать о других амазонках. Большинство из них сознавали, что их любовь с воинами Адраста не навсегда, а лишь на время, пока те гостят в Долине Горячих Ключей. Все они были уже слишком амазонками, чтобы согласиться вернуться обратно на женскую половину дома, к ткацкому станку и домашним хлопотам. Тем, кто захотел бы прожить с ними всю жизнь, пришлось бы принять их такими, как есть, со всем, что дала им Долина Горячих Ключей. Впрочем, и далеко не все мужчины готовы были предложить своим возлюбленным законный брак. У многих дома остались жены и семьи, и амазонки не могли бы ни на что рассчитывать, даже если бы хотели. Но и понастоящему влюбленные пары понимали, что скоро им придется расстаться. Вот скоро спадут бурные горные реки, солнце высушит землю, и зеоклейское войско уйдет. Разлука должна была стать новым испытанием для амазонок, но, в сущности, не настолько тяжелым, как могло бы быть. Им, потерявшим почти все в своей жизни, трудно было по-настоящему дорожить чем-то, кроме того, что с таким трудом создавали они сами.
  Адраст не препятствовал отношениям своих воинов с амазонками. Напротив, когда ему на глаза попадалась очередная пара, он чувствовал что-то вроде зависти к собственным подданным, так легко завоевывающим сердца воительниц. Сам он по-прежнему не мог получить никакого ответа от Аэллы. После их короткого разговора во время боя он больше не требовал от нее ничего, позволяя ей подумать, и молодая женщина, по-видимому, была ему за это благодарна. Но держалась по-прежнему холодно, давая понять, что видит в нем лишь гостя и союзника. И Адраст все не решался отдать приказ об уходе.
  Эйрена тоже не запрещала амазонкам встречаться с мужчинами. Теперь, когда они сумели отстоять свою независимость, следовало подумать и о будущем народа и царства. Спасшихся и родившихся уже в Долине детей было слишком мало, чтобы в будущем продолжить род. Чтобы у амазонок были наследники, нужны были мужчины. Зеоклейцы стали для них подарком Богов. И не страшно, если по хелленским законам дети амазонок будут считаться незаконнорожденными. Даже самый равнодушный мужчина не отвергнет своего сына, км бы тот ни был рожден: ведь сын - честь и гордость мужчины. Ну а для амазонок важны другие законы. Артемида-Дева помогает тем, кто честен и храбр, и готов победить или умереть, а не тем, чьих родителей обвенчали жрецы. И своим дочерям они дадут именно этот закон.
  Так решила царица амазонок, много раз советуясь с Ледой - та, разумеется, не поддалась всеобщей любовной лихорадке; даже самые отчаянные зеоклейские воины заметно опасались Верховную Жрицу амазонок. Она и посоветовала Эйрене предоставить воительниц своей судьбе, напомнив, что клятва не изменять боевому братству по-прежнему действует. Леда, правда, давала своей царице и другие советы, такие, от которых у нее голова шла кругом, и становилось стыдно даже смотреть на окружающих мужчин...
  Однажды после такого разговора Эйрена ушла одна на берег Термодонта и села, размышляя, полускрытая камышами. Она сидела неподвижно так долго, что даже крупные стрекозы, осмелев, запорхали над ее головой, трепеща полупрозрачными крыльями. Пара уток выплыли из камышей, словно не видели девушку; яркий селезень горделиво сделал круг рядом со скромной серой уточкой, красуясь перед ней. В реке шумно плеснула большая рыба. Все вокруг кипело жизнью, все радовалось наступившей весне. А Эйрена была одна...
  Погрузившись в свои мысли, Эйрена даже не услышала, как рядом с ней появился Эврий. Впрочем, он двигался совсем бесшумно, как лесной зверь; даже тростник не шевельнулся за его спиной. Только когда он сел рядом с девушкой, она встрепенулась.
  - Эврий, ты здесь? Почему ты один?
  Юноша вздохнул, лицо его стало непривычно грустным.
  - Я теперь все время один... Брат постоянно с Леокадией, а меня совсем забыл. Раньше мы всегда были вместе и все делили между собой, а теперь он научился быть счастливым без меня...
  Эйрена провела ладонью по обнаженному бронзово-смуглому плечу двоюродного брата.
  - Я понимаю, раньше вы были как одно целое, но у людей так не принято. Любовь соединяет только двоих. Так гласит хелленский закон. Но не огорчайся, Эолий не забыл о тебе, он скоро вернется. Человек может любить и возлюбленную, и брата, и еще многих, ничуть не слабее, чем одного! - спохватившись, что ее речь звучит, пожалуй, несколько назидательно, царица проговорила уже мягче: - А ты сам не думаешь последовать примеру брата? Среди моих амазонок много красивых девушек...
  На лице Эврия появилось странное выражение: у юноши, воспитанного людьми, оно, вероятно, означало бы смущение, но сыновья Северного Ветра не очень-то знали, что это такое. И он, в волнении схватив Эйрену за руку, заговорил горячо и сбивчиво:
  - Мне не нужны амазонки, Эйрена! То есть, не нужны другие, они меня так же мало интересуют, как чужая добыча на охоте. Я вижу перед собой днем и ночью только одну из них, грозную как леопард и нежную как лань... тебя, царица Долины Горячих Ключей. Скажи, ты знала?
  Эйрена при первых же словах осторожно высвободила свою руку, отвернулась, закрыв лицо ладонями, как будто это могло заставить юношу забыть ее образ. И теперь проговорила, не отнимаю рук:
  - Да... Но я царица, и мне некогда влюбляться. К тому же мы родственники...
  - Какое мне дело до родства, если я не вижу в тебе сестру! - с досадой воскликнул Эврий. - Вот Аэлла - наша сестра, а ты... это ты, и я не знаю, как еще назвать тебя! Я чуть не превратился в бешеного зверя, когда ты сражалась с Фойрагом. Даже впервые разозлился на брата за то, что он не дал мне вмешаться. Мне невыносимо было даже думать, что мы можешь погибнуть. Вот так, Эйрена...
  Она снова повернулась к нему, но не могла ничего сказать. Царевна, Лунная Дева еще никогда не любила; рядом с ней просто не было мужчины, способного рассказать ей о любви. К тому же, с того возраста, когда подросшая девочка вообще начинает думать о таких вещах, она знала, что ее руки требует страшный вождь варваров, и поэтому ни один мужчина в хелленских землях не осмелится жениться на ней. Таким образом, мысль о замужестве вызывала у нее лишь страх и отвращение. И даже теперь, убив Фойрага своей рукой, она не могла сразу измениться. Но почему-то слова Эврия не были ей неприятны, как следовало бы. Пожалуй, она даже рада была узнать о его любви...
  - Что же ты молчишь? - спросил он. - Если ты не любишь, так и скажи, я пойму! Скажи, чтобы я знал, раз и навсегда.
  - Я не могу сказать, что не люблю тебя, - она медленно покачала головой. - Это было бы ложью...
  - Значит, любишь! - воскликнул Эврий, как и его брат, не знающий тонкостей человеческих отношений. - Ты не знала сама, но лес открыл мне твое сердце, Эйрена!
  - Но я еще не решила... - беззвучно выдохнула она, когда сын Северного Ветра крепко обнял ее, укладывая на мягкую землю, на ложе из тростника.
  И Эйрена забыла все сомнения, забыла и о заботах царства - обо всем, кроме них двоих...
  Они вернулись к жилым пещерам лишь на утро. Амазонки и воины Адраста - кто был в это время в лагере, - понимающе переглядывались. Но, к радости Эйрены, не решились смеяться. Амазонки окружили кольцом свою царицу и ее возлюбленного, грозно поглядывая на мужчин. Они служили Богине, не признающей легкомысленного отношения к таинствам Жизни. И их суровый вид, их сплоченность и блистающие за поясом секиры внушили бы почтение кому угодно.
  Но где в тот день была Аэлла? Военачальницы не было среди встречающих царицу; она не появлялась в Долину Горячих Ключей уже три дня. Одни только Лунные Девы знали, куда она отправилась, и почти не беспокоились, зная, что отважная дочь Северного Ветра защитит себя от любого врага.
  Аэлла вернулась лишь через три дня. Осунувшаяся и притихшая, с еще углубившейся складкой между бровей, но собранная и уверенная, точно приняла важное решение. Ей, как видно, не хотелось говорить с другими. Она молча отдала разделывать тушу большого оленя, застреленного ей, и, позавтракав с остальными амазонками, ушла в пещеру на северном склоне горы. Эту пещеру амазонки не стали благоустраивать, потому что она была слишком мала, а в стенах зияли широкие щели, которых не получалось замазать глиной; здесь постоянно гуляли сквозняки и завывал ветер. Но Аэлла почему-то полюбила эту пещеру и часто уходила туда, когда хотела остаться одна.
  Там ее и нашел Адраст. Когда его высокая фигура закрыла свет у входа, Аэлла вздрогнула, но осталась на месте, узнав вошедшего.
  - Зачем ты нашел меня, царь Адраст? - печально спросила она.
  - Я беспокоился за тебя, Аэлла. Тебя слишком долго не было, - признался он, садясь на камень напротив нее.
  - Я навещала своего сына, - да, теперь уже было не ошибиться: в ее голосе слышалась неподдельная грусть. - Я не могу постоянно быть с ним, по крайней мере, сейчас, но я все равно люблю его.
  - Я понимаю, - поспешил Адраст заверить ее. - Но ты еще успеешь стать для него хорошей матерью, когда он подрастет, а в Долине Горячих Ключей станет спокойнее. Он получит воспитание, необходимое царскому сыну!
  Он немного помолчал, потом заговорил о другом:
  - Аэлла, завтра мы уходим. И так долго задержались в Долине Горячих Ключей, да и царство нельзя надолго оставлять без царя и войска. Ты поедешь со мной?
  Она впервые за время разговора посмотрела в глаза Адрасту. Сейчас из них исчезло привычное высокомерие, властность, непреклонность. Его взгляд показался Аэлле непривычно теплым. он просил ее принять решение, а не приказывал.
  И все же военачальница амазонок помедлила, взвешивая свои слова.
  - Поеду. Поеду, Адраст. Я много думала за это время, и узнала тебя совсем не таким, как думала раньше. Ты понимаешь, что мне нелегко было решиться...
  - Понимаю, - Адрасту хотелось бы обнять ее, но он понимал, что ей это может еще не понравиться. - Ты любила Терона. Мне очень жаль, что он умер. Он был доблестным воином и заслуживал любви. Я клянусь никогда не попрекать тебя его памятью. И еще раз повторяю обещание насчет твоего сына.
  - Дело не только в них, - возразила Аэлла. - Я - амазонка, больше того - военачальница. Мы разбили зархитов, но Эйрене по-прежнему нужна моя помощь. Здесь еще много дел. И я не смогу навсегда уехать с тобой, забыв обо всем. Амазонки - мой народ, и Долина Горячих Ключей - мой дом. Я не смогу жить спокойно, бросив их.
  - Тогда... - Адрасту трудно было выговорить эти слова, они словно были твердыми и колючими. - Ты можешь половину года жить со мной, а половину - здесь, в Долине. Я оставлю Эйрене птиц-вестников, выращенных в Зеоклее; если что-то случится, тебя немедленно известят. Теперь ты согласишься, военачальница?
  Аэлла, наконец, смогла слабо улыбнуться.
  - Не ожидала от тебя этих слов, Адраст. Но без них, пожалуй, не смогла быть остаться с тобой. Но от тебя трудно было ждать такой жертвы.
  Он пожал плечами.
  - Я изменился, должно быть. Как и все мы... Но даже если половину года ты будешь рядом со мной, моя Персефона, во всех хелленских землях не будет мужчины счастливее меня!
  - Аид все-таки завоевал Персефону, - согласилась она. - Так и ты исполнил свою клятву, завоевав мою любовь...
  На следующее утро войско Адраста покинуло Долину Горячих Ключей, увозя с собой свою новую царицу. Все до единой амазонки вышли провожать их, многие украдкой вытирали слезы. До самого перевала уезжающие еще слышали их прощальные напутствия.
  Когда стук копыт стих за поворотом, Эйрена оглядела свой народ.
  - Гелиос уже высоко поднялся на колеснице, а у нас еще бык не валялся, - сказала она. - Пора приниматься за дела...
  Эпилог
  Прошло много лет. В Долине Горячих Ключей вместо первоначального пещерного поселения амазонок вырос город. Лежащий по обе стороны Термодонта, он был построен из желтовато-белых плит песчаника, а на рассвете и на закате его здания, казалось, загорались всеми оттенками алого, розового и оранжевого. Город был обитаем, хоть и не было в нем мужчин, только звонкие голоса женщин и девочек оглашали его улицы. Проносились по городу отряды стремительных всадниц, отважные воительницы соревновались на площадях во всех видах боевых искусств, работали, не покладая рук, ремесленницы. За городом паслись табуны коней, стада коров и овец. В большом храме Артемиды на главной площади приносили жертвы.
  Но и самый первый, пещерный храм продолжал действовать. Собственно, он как был, так и остался просто пещерой, точно чья-то не любящая перемен рука запретила там хоть что-то переделывать со Дня Поселения. Лишь позади алтаря теперь возвышалась статуя Богини. Она была высечена из чистого, чуть розоватого оттенка мрамора, и казалась живой. Не грозная неземная сила, а совсем молодая девушка с полуулыбкой на устах, в любой момент готовая к стремительному движению. В руках Богиня-Дева держала туго натянутый лук, на котором вместо одной стрелы устремлялись в цель сразу семь, лежащие веером. Но к ногам Богини доверчиво прижималась лань. Последняя и самая лучшая работа Электры Гефестиды. На шее Богини сверкало при свете масляного светильника Лунное Ожерелье. Девять камней - багрово-красные, как живая кровь. Последний, в середине, прозрачен, как вода в роднике.
  Старая женщина, сидящая за каменным столом, задумчиво поглядела на игру камней, ее темное лицо, похожее на один из тех суровых ликов, что иной раз высекают на склонах гор вода и ветер, стало еще более сосредоточенным, словно она вспоминала что-то, ведомое ей одной. Потом закуталась в шерстяную хлену, черную, как и все ее одеяние. Обмакнула остро заточенную палочку в краску из золы и жира, и снова развернула лежащий перед ней свиток пергамента. Он был исписан почти до конца, лишь внизу оставалось еще немного свободного места.
  "После того, как мы, с помощью Богов, победили варваров зархитов, дела царства амазонок шли хорошо. Родилось много детей. Следуя завету Великой Богини, амазонки оставили на воспитание только дочерей, а сыновей, когда те немного подросли, отвезли отцам. Так повелось и по сей день. Военачальница Аэлла тоже оставила трех своих сыновей своему мужу Адрасту, царю Меласа и Зеоклея. А ее старший сын Филипп, вскормленный медведицей, когда вырос, собрал войско из сыновей амазонок и других молодых воинов и отвоевал Бионт, где после смерти царя Архелая не было твердой власти.
  Царица Эйрена правила сорок лет, и за время ее правления молодое царство амазонок выросло и окрепло. В Долине Горячих Ключей был построен город, названный на хелленском наречии Термоскирой. Но оказалось, что за эти годы речь амазонок сильно изменилась, по крайней мере, более молодые чаще произносят "Темискира". Но, как бы мы не называли этот город, он навсегда останется нашей столицей. Здесь наши храмы и курганы первой царицы и ее подруг, нашего первого Совета Десяти. Их память амазонки будут чтить всегда! Весной на курганах цветут алые маки. Алые, как кровь павших в сражении. Как камни в Лунном Ожерелье.
  У царицы Эйрены не осталось дочери-наследницы, и она постановила Совету Десяти выбрать себе преемницу среди лучших воительниц, наиболее любимых народом. Новой царицей стала Береника, дочь Аэллы. Она расширила царство, перейдя за горы далеко к северу, туда, где по полгода лежит снег. Никто из хелленов раньше не бывал там, но амазонки не боятся самых суровых условий. Зато летом там прекрасные пастбища для наших лошадей и скота, которым тесно в Долине Горячих Ключей. Степи к северу так обширны, что все хелленские царства едва ли заняли бы и пятую их часть. Правда, там тоже живут люди - племена кочевников скилов, они тоже разводят коней и ездят верхом либо в огромных повозках. Иногда встречи с ними заканчивались для войска амазонок сражением, иногда - союзом. Многим амазонкам нравятся их мужчины, сильные и грубоватые, зато надежные. От них родится для нашего царства много новых героинь.
  Пусть Боги вечно будут добры к нашему народу! Пусть не споткнутся никогда кони амазонок, не затупятся их стрелы! Пусть никогда не родится среди них ни одна, способная предпочесть богатство и власть, купленную ценой покорности мужчине, боевому коню и секире!
  Чтите вашу высокую покровительницу Артемиду-Деву, соблюдайте законы царицы Эйрены, не забывайте истории своего народа, готовьте всегда свое тело и дух к победам и к смерти - и будет Вам счастье, грядущие поколения амазонок!
  Я сказала все. Я - Леда, дочь Теодоры, первая Верховная Жрица амазонок".
  Дописав, старая жрица отерла палочку клочком шерсти ягненка и оставила свиток, не сворачивая, чтобы только что написанное успело высохнуть. Затем откашлялась и негромким, но еще сильным, хоть и охрипшим, голосом:
  - Меланто!
  Черная шкура, разделявшая две половины пещеры, приоткрылась, и появилась женщина средних лет, тоже одетая в черный хитон без украшений.
  - Ты звала меня, наставница? - тревожно спросила она. Потом ее взгляд упал на свиток: - О, я вижу, ты закончила?
  - Закончила, - Леда бережно скатала свиток и протянула его Меланто. - Храни его как зеницу ока, почти как Лунное Ожерелье. Чтобы ни пожар, ни мыши не добрались до него! И чтобы каждая подрастающая девочка, едва впервые возьмет в руки еще детский лук, уже знала, как появилось наше царство. И сама продолжай писать нашу историю. Приходит ваше время!
  На лице Меланто мелькнуло смятение.
  - Наставница, не думай, что будет потом. Живи еще много лет! Я только что сварила для тебя новый отвар, он придаст сил и прогонит печальные мысли, - она подала Верховной Жрице серебряную чашу с еще дымящимся напитком.
  Отпив глоток, Леда усмехнулась.
  - Благодарю тебя, но я не хочу уходить от мыслей, которые ты называешь печальными. Они - мои друзья, и не следует их забывать. Да и недолго уже мне осталось до встречи с ними. Не спорь! - она властно подняла руку. - Я выбрала тебя своей преемницей не за твои красивые глаза и даже не за то, что ты родилась в ночь нашего прихода в Долину Горячих Ключей. Просто я знаю, что ты справишься.
  Младшая жрица уже хотела что-то возразить, но, прислушавшись, повернулась к входу в пещеру. А в следующий миг почтительно кивнула вошедшей:
  - Приветствую тебя, царица Береника!
  Вошла рослая статная женщина; ее черные кудри до середины спины лежали свободно, ничем не удерживаемые; смуглое лицо с орлиным носом и яркими губами сейчас было приветливым, хотя, несомненно, могло отразить и презрение, а порой стать просто страшным. Однако же Верховную Жрицу и ее будущую преемницу царица встретила со всем возможным почтением; когда Леда хотела подняться ей навстречу, Береника сама усадила ее снова в кресло, обтянутое львиной шкурой.
  - Садись, Великая Жрица. Ты достаточно потрудилась в своей жизни, теперь пусть молодые послужат тебе.
  - Да, да, - кивнула Леда, вновь думая о своей. - Подай мне Ожерелье, царица.
  Меланто кинулась было к статуе, но царица Береника отстранила ее и сама расстегнула тяжелое серебряное ожерелье, подав в руки Верховной Жрице. Потом села напротив нее, свободным движением закинув ногу за ногу, как мужчина. Одета царица амазонок была подчеркнуто просто - в гранатово-красную тунику выше колена, какие носили многие ее подданные. Единственной драгоценностью в ее наряде был серебряный пояс тонкой работы.
  А Леда тем временем рассматривала Ожерелье, словно увидела его заново, осторожно касалась кончиками пальцев каждого камня и что-то беззвучно повторяла про себя. Потом спросила царицу, не поднимая глаз:
  - Значит, теперь вся северная степь до Великой Реки принадлежит амазонкам? И цари скилов дали клятву на священном мече избирать для кочевий другие дороги, кроме тех, кого Вы пустите сами?
  - Истинно так, Верховная Жрица, - с понятной гордостью проговорила царица Береника. Но тут же поняла, что от нее не ждали ответа.
  Леда, держа перед собой Лунное Ожерелье, наконец, заговорила вслух, прикасаясь к каждому камню и рассказывая его историю, называя имена давно умерших:
  - Ксента Самопожертвовательница, погибшая первой, чтобы другие успели спастись... Пирра, Раскаявшаяся Предательница... да будут Подземные Боги милостивы к ней! Она искупила свою вину... Фебея Лучница, ее гибель открыла начало новой войне... Тира Быстрая, та, что смеялась над всем и затевала споры, но в битве была всегда преданна... Миррина Певица, вдохновленная музами; ее нет, но ее песни амазонки поют и по сей день... Элекстра Гефестида, строительница Темискиры... Леокадия Светлая, не знающая слез и отчаяния, умершая, как и жила, с улыбкой на устах... Эйрена Отважная, Первая Царица. Пока жива хоть одна амазонка, память о тебе не умрет!.. Аэлла Бореада, твоя мать, царица. Она прожила дольше всех, хоть и была старшей из нас. Она умерла не здесь, а в Зеоклее, во дворце своего мужа, царя Адраста, и он согласился отдать ее тело амазонкам. Он по-настоящему ее любил.
  - Да, - царица амазонок опустила голову, - не зря отец пережил ее всего на две луны. Но зачем ты говоришь о них сейчас, Леда?
  - Взгляни, - продолжала Верховная Жрица. - Одни из них пали в бою, другие умерли естественной смертью, а камни все одинаково красные. Все, кроме одного. Я осталась последней из Лунных Дев. Когда я умру, все камни в Священном Ожерелье станут красными.
  - Через много лет! - поспешно воскликнула Меланто.
  - Мне незачем заживаться слишком долго, - возразила Леда. - Вам двоим не понять, вы еще молоды по сравнению со мной. Они ждут меня, мои подруги, мои сестры по Артемиде, навек связанные одним Ожерельем. Мы, конечно, не будем задерживаться долго в тоскливом царстве Аида. Богиня-Дева уже, верно, взяла их в свою свиту, и теперь они всегда вместе с ней, вечно юные, прекрасные и бессмертные. Скоро я увижу их и ту, в честь кого ты получила имя, Меланто. Не вари мне больше лечебных отваров, дочка - я не стану их пить. Я и так пережила всех из своего поколения. Нет больше никого из Лунных Дев, нет сыновей Борея - после смерти сестры их уже ничто не держало среди людей, и они исчезли зимой в хороводе Вьюг. Прошлому пора остаться в прошлом.
  Обе женщины молчали, удивляясь мужеству старой Леды, с каким она говорила о неизбежном. Наконец, царица Береника заметила с деланной веселостью:
  - Я все-таки попрошу тебя, Леда, подождать хотя бы до следующей луны. Сегодня по случаю нашего возвращения будет праздник и торжественное посвящение Артемиде. Принести жертвы сможет Меланто.
  - Нет! - возразила Леда непреклонным тоном, даже голос ее, казалось, помолодел. - Пока я жива, жертвы Богине буду приносить я! А что, и Испытания с быком будут? Я на всякий случай заставляла девчонок тренироваться каждый день.
  - О, Испытание состоится непременно! Я уже велела поймать и привести Царя Быков с дальнего пастбища. Но это лишь начало праздника. Завтра и другие амазонки покажут все, на что способны. Я объявляю соревнования, в которых смогут участвовать все. Кроме того, с нами приехал отряд молодых скилов из племен, заключивших с нами союз. Они мечтают жениться на амазонках; так что наши постараются не упасть в грязь лицом перед женихами. С ними и человек двадцать девушек из их народа, что хотят стать амазонками. Хоть и не по их правилам позволять женщине воевать, но вожди все-таки согласились их отпустить. Такого большого праздника, может быть, не было в Темискире еще никогда! И тебе стоит на него взглянуть, Леда, чтобы потом рассказать ушедшим, как мы живем! - с воодушевлением воскликнула Береника.
  Леда улыбнулась уголками губ, окинула взглядом царицу амазонок.
  - А твои родители тебе не рассказывали, какой праздник устроил царь Адраст в честь женитьбы на Аэлле, пригласив всех хелленских царей и лучших воинов на игры в Зеоклее?
  Царица Береника, дочь Аэллы и Адраста, согласно кивнула: - Рассказывали! Раз сто!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"