"А случилось это десять зим назад в деревне на другом краю леса. Оно и сейчас там стоит, то селенье, только историю эту то ли не помнят, то ли специально лихо не поминают. Ну да я вас предупредил, что рассказ мой пойдет про дела темные", - пробурчал старик и откашлялся.
Дети сидели вокруг костра и старались не шевелиться. Дед Беро, похожий на древнего сыча, нахохлившегося, сухого, с острым взглядом, пообещал рассказать страшную историю, а это ночью, да еще и в Меллафар, - самое увлекательное.
"Жил там в то время простой человек, звали его Люгге, со своей дочерью Истрой. Мать Истры давно то ли померла, то ли ушла в леса, разное о том говорили. Но, в общем, жили себе, не тужили. И не то чтобы ломился дом от достатка, но и не бедствовали. Были у них и коровы и батраки, сундуки с добром и амбар с хлебом. И когда пришла пора девушку сватать, тут уже и приданое готово и красотой природа не обидела. Кожа белая, как скатерти в праздник. Волосы что гречишный мед, в длинные косы заплетены. Ресницами взмахнет, словно стрелу из тетивы выпустит. Парни местные на нее, конечно, заглядывались, только она им все от ворот поворот давала, да и отец особо за порог ее не пускал. Так и сидела, бывало, днями в четырех стенах, по хозяйству помогала, вышивала полотенца, книжки даже, говорят, читала. И потому удивительно оказалось для всех в деревне, когда стали ее замечать с одним юношей. То у колодца перешептываются, то на празднике переглянутся. Видно, не устояло девичье сердце перед молодым Якки, который сам в селенье не так давно появился и стал жить на окраине, в заброшенном доме бывшего мельника, Чоре. Сам он был статен, кудри черные до плеч широких. Охотник, опять же, был знатный. Бывало, принесет за один поход жирного кабана, кролика и пару перепелок, все прямо диву даются. Как будто духи лесные ему помогают".
На этом дед Беро сделал паузу, и некоторое время молча затягивался самокруткой. Потом глотнул сидра из своей дубовой кружки и продолжил.
"И, конечно, думали местные, бабы особенно, что недолго уже и до свадьбы. Только отец, Люгге значит, паренька этого не привечал. Что-то подозревал в нем все, мол, откуда такой, почему на старом мельничьем дворе живет. А где же ему еще жить, отвечали, не валяются на дороге-то дома свободные. Самому на плотников еще скопить надо, потом еще пол жизни должен им будешь. Ну да ладно, это к слову. А тут еще вроде самого Чоре старый кузнец как-то на опушке видел, то ли в город шел, то ли из города. В деревне его уже почти двадцать зим не видели, думали, волки загрызли. Кузнец его окликнул тогда, а тот промычал что-то и дальше пошел. Может, и обознался.
Но надо сказать", - старик прищурился. -
"что этот мельник, получается, нашему Люгге, тестем приходился. Потому как, как только Чоре пропал, жена его от чахотки померла и сын, младенец, тоже. А дочку, подростка, себе на попеченье семья Люгге взяла, который сам вскорости на ней и женился. Такие вот сложные отношения. Чоре-то, кстати, и раньше никто не любил. Он еще до ухода бирюком был да нрава крутого, что домашние ему слово поперек боялись сказать, а остальные только по делам заходили. Мельник все-таки, никак без него.
"Ну да скоро про того мельника опять забыли. А тут еще праздник намечался, как сейчас. Меллафар, конечно. Колбасы коптить, пироги печь, дрова заготавливать. Молодежь себе костюмы пошла сооружать, как вы. Только тогда не в желтое, а в красное рядились. В общем, приготовления всяческие, хлопоты. И в это самое время в деревню лесник пожаловал, про которого только староста знал, что он не человек, а дух лесной. И раз пришел, значит, что-то важное. Постучался лесник к старосте, тот его сидром напоил, пирогом угостил и спрашивал, мол, что стряслось. А дух лесной ответил: "Вы, люди, когда дочь свою спасать пойдете, ее руками не трогайте и с собой не тащите. А отец ее лучше вообще от нее отречется. Тогда колдун с мертвяком ее не заберут. А вас уже все равно не спасти". Старосту, конечно, такой ответ не устроил. Приходит тут незваный и стращает, чушь какую-то несет, хоть и дух. Но дух ничего объяснять не стал, ему и так, сказал, нельзя вмешиваться, и ушел себе. И все-таки нельзя такое предупреждение как муравья смахнуть. Пришлось старосте самому разбираться. Панику сеять не стал, а пошел себе обходить семьи, где девочки были, просто велеть, чтобы присматривали за ними построже. Долго ли коротко, пока со всеми пересудачил, к ночи заглянул на двор к Люгге и тоже про дочку похлопотал, пошла ли на Меллафар, давно ли. А отец Истры как раз с ней строгий разговор давече имел, все опять про Якки-охотника, и в конце весь праздник велел дома сидеть. Оно, может, тогда и не случилось бы ничего, но девица сама к кострам сбежала. Люгге рассердился, когда обнаружил, и спросил не с проста ли староста спрашивает. Тот ему рассказал, что только что лесной дух ему поведал. Люгге ему сначала не поверил, но, как только про мертвяка услышал, так и обмер".
Старик сделал страшное лицо.
"Я, говорит, знаю, кто этот мертвяк. Сам его недавно видел, да думал, примерещилось. Пришел за мной Чоре, которого я сам в пятнадцать зим и убил".
"Рассказал тогда Люгге свою историю. Как понравилась ему дочка мельника, маленькая, юркая, да не по годам смышленая. Как носил он ей подарки и замуж взять обещал. Как видел он, что у мельника в семье делается, как этот Чоре проклятый женщин бьет, собаку пинает, по ночам в кабаке пьянствует. Но эта часть старосте была известна. А не знал он того, что однажды, когда мельник с попойки явился, и увидел на крыльце у себя Люгге, то так крепко с ним поругался, что бросился на него с топором, а юнец увернулся, схватил нож, который с собой носил, и сгоряча обидчика зарезал. И жена мельника, хоть на шум и прибежала, но мужу помогать не стала, до того он ей как ком в горле сидел. Молча помогла парню следы убрать, такие дела. Похоронил Люгге мельника в лесу, и больше они про то не говорили. В деревне решили, мало ли куда пьяницу занесло.
Староста даже не нашелся, что сказать. С одной стороны за такие дела вешать положено, с другой - сколько времени, чай, прошло. А сейчас другая проблема, значит. И тут как раз послышались визги, крики. От костров, где праздник справляли. Но не радостные праздничные, а суетливые да испуганные. Побежали мужички в ту сторону, им навстречу уже тоже детвора неслась, самые скорые. Истра с Якке, говорят, пропали, испарились буквально. Были у них там танцы, маски, все как полагается. Величавого, кудрявого охотника выбрали Королем Леса, а он, конечно, выбрал в Королевы свою зазнобу. Она счаслива была безмерно. Он тоже глаз от нее не отрывал. И вот, стали они прыгать через костер, взялись за руки, разбежались и все, как снежинки растаяли. Стали их звать, известное дело, никто не откликнулся.
Понял тогда Люгге, что стряслось, и куда ему идти надо. Созвал мужиков, друзей старых, кто готов с ним на поиски двинуться. Вызвались немногие, в ночь на Меллафар всякое может случиться, а с этой парочкой явно колдовство какое-то сотворили. Кузнец пошел, у него уже сын подрастал, можно после себя оставить. Двое пареньков, что за Истрой пытались ухаживать, имена правда запямятовал. Да ученик жреца, который на праздник приехал. Сам жрец остался, богов милостивить. И староста не пошел. Ему народ успокаивать и за порядком следить... А на самом деле, помнил он про слова лесника мрачные.
Взяли они факелы, вооружились ножами да топорами, и пошли в лес. Страшно было: темно, и духи не любят когда к ним в такую ночь вторгаются. И все-таки делать нечего, шли. Добрались аккурать до того места, где сокрыл когда-то тело убийца нечаянный. И видят Истру, на траве сидит. Живая, но бледная и дрожит тростинкою. Потому как рядом с ней два мертвяка стоят, сторожат. Серые, сгорбленные, но с виду как были при жизни. Мельник да пастух, что летом в солнцестояние допился и сам в лесу повесился. Потому что певца в нем не признали, ну да это к делу не относится", -
- усмехнулся дел Беро, глотнув из кружки и промочив бороду сидром. -
"И вышел из темноты колдун. Ни дать, ни взять, потому что взгляд у него был черный, что жук-навозник. Не хочется такую погань с вороном сравнивать. Волос сед, одет в хламиду, как обычно их малюют, а только сапог у него не было. Босой, а желтые ногти на ногах прямо вокруг себя заворачиваются. И оттого еще более глаза отвести мужикам хочется.
Подступили они к Истре, а вперед мертвяки вышли и не пускают. Что делать, дал кузнец пастуху подзатыльник, тот и отлетел. Мельник покрепче оказался, но его мальцы вдвоем завалили. Только тут же подступили мертвяки обратно, да с ними еще с десяток, тех уже и признать никак нельзя было. И тут уж пошла заваруха, что топоры в самое дело пошли. А уж запах терпкий такой, сладко-гнилостный, над ними стоял, самые косточки пропитались. И лезет мервец, и рубят ему руки, а он с культями своими обратно ползет.
Но вроде стало полегче. И можно было уже Истру схватить да деру дать, коли мертвяков убить второй раз не получается. Даже факелы им нипочем, не боятся. А только чудом услышал Люгге шептанье в листве, слов не разобрать, но похоже, что духи лесные разговаривают. Вспомнил тут сразу он о предупреждении. Как раз вовремя, жизнь из бедняжки уже утекала не каплями, а ручьями, губы совсем без цвета, а глаза, наоборот, чернеют. И тогда, как ни горько ему было, крикнул он мужикам, чтобы Истру тронуть не смели, а сам вышел вперед и голосом тяжелым от дочери своей отрекся.
Колдун, что к девице ногами своими когтистыми уже доковылял, тут же и отпрянул. Не ожидал он такого, по всему видать. Да и мужики так глазами и захлопали, что за лихо такое на их приятеля нашло. Зато духи сильнее зашептались, и тут уже ясно послышалось.
"Уговор был с тобой, Аскалид. Отпускаем мы дочь человеческую, а мужей себе берем, но судьба их теперь не во власти твоей, а ты ступай себе прочь".
Колдун, чтобы свои дела темные в лесу творить, дал зарок духам дань отплатить, привести девицу молодую да пригожую, потому что сила в ней и плодородие. А себе решил мертвяков пополнить, да еще крепких да сильных, которые на спасенье вызовутся. Но только была в том договоре оговорка. С духами как с менялами - сколько не разбирайся, все равно какую-то мелочь упустишь. Если узы никто, даже отец дочери не признает, значит, что-то в ней негоже и не получится из нее великой жертвы. А тогда духам хотя бы мужские души достанутся.
О том колдун с лесом препираться вздумал. И вышло это для него, конечно, боком. Разгневались духи, залетели ему в ноздри да в уши и разорвали изнутри на кусочки. Мертвяки колдовские тут же в труху рассыпались. Правда, и мужики из лесу тогда не вернулись.
Нашли только девушку на утро, на той самой поляне, где головешки от костров остались, а ветра уже все веселье унесли. Но она, сколько ни допытывались, ничего не вспоминала. Позже решили и сами о том больше не говорить.
А что Истра, так она после того с людьми знаться перестала и на краю леса поселилась. Выучилась у знахарки, и когда пришло время, заняла ее место. Скотину стала лечить, роды принимать. Травы целебные тоже выучила. Даже в лес не боялась ходить, хотя другой бы уж, наверное... А из деревни ходили к ней бабы, за приворотами-отворотами своими, знаю я их. Только сама она уже ни в какие любовные дела не ввязывалась".
Старик тяжело вздохнул и кряхтя поднялся.
- "Вот такая история".
Дети остались сидеть. Кто поблагодарил за историю, кто обсуждать начал, а прочие молчали, видно, от удивления. Пора бы уже расходиться, а то родители и так отвешают за опоздание. А только дед Беро, потушив самокрутку, снова откашлялся.
"А впрочем, Истра и сейчас живет, конечно. Правда, имя себе другое взяла. Да и не одна, пожалуй. Говорят, она родила тем летом, как раз через девять полных лун после Меллафара. Сыну, значит, ее сейчас должно быть что-то вроде вашего, десять зим. А кем он вырастет потом, вот что мне было бы любопытно. Да боюсь, так и не узнаю. Вот такие дела".
На этом старик совсем замолчал и только внимательно всматривался в глаза каждого уходящего.