Истинные самоубийцы не оставляют предсмертных записок. За порогом смерти кончается время слов.
Вот и он просто решил умереть. А может, это была она, я в темноте не смогла разглядеть глаз этого человека. Думаю, он тоже не видел ничего в этом мраке.Стены, запястья, стены, запястья... Нет, запястья он не трогал. Ему по душе была кровь, но порезанные запястья могли вызвать ненужный интерес к нему. Ну ничего, тела было еще много.
Потом была кровь, слезы, и каждый такой раз - словно второе рождение. Он всё хотел родиться в другом мире, но каждый раз непременно попадал в этот. И опять по новой... Становилось всё скучнее, всё невыносимее. Даже начинало казаться, что он уже давно умер и находится в загробном мире. Это подозрение подтверждалось тем, что на улицах он видел только мертвых людей.
Он думал: раз он в мире, населенном мертвецами, значит и сам такой. Но он-то на самом деле не видел ничего, кроме мифического чудовища, ползущего по его городу и глядящего на всё мертвыми глазами. И позабыл изречение, которое он когда-то так любил: "Cogito ergo sum". Ergo sum...
Падала ночь на город, взрывались звезды в черном небе, потом он открывал глаза, и лицом к лицу смыкался с чудовищем. А за закрытыми глазами снова звезды, огонь, бездна. Он это Адом называл, и даже начал потихоньку гордиться тем, что носит в себе дьявола вместе с его вотчиной. Дьяволу вот только не нравилось жить в куске мяса, и Рогатый нашептывал: "Ты станешь гниющим трупом, а Я - пребуду вечно". Он верил. И хотел сделать Ад реальностью.
Долгими были его пути, темными, извилистыми, странными. Но всё равно всё заканчивалось там, где я его тогда увидела - в той темной холодной комнатке, на верхнем этаже заброшенной недостроенной многоэтажки. Или это был старый маяк в бесконечном океане тьмы, чей смотритель давно умер, так что маяк давно не светил кораблям... я не помню уже. Он опять убивал себя, опять кровью своей багрил морду чудовища, слепо веря, что жажду крови этой твари возможно утолить; он опять умирал и опять рождался, безумный бог, не зная, не ведая, не смея даже подумать, что этот мир - его.