6. Феноменальное и формально-схематическое знание. Логика и причинность в структуре познавательных процессов. Жизненный цикл системы формальных представлений
6. Феноменальное и формально-схематическое знание. Логика и причинность в структуре познавательных процессов. Жизненный цикл системы формальных представлений.
Весьма тривиально указание на то, что знания излагаются далеко не в той форме, в которой они приобретаются. Более нетривиально рассмотрение причин этого явления. Европейский сущностный подход никак не допускает изложения предметного знания с поверхности явлений. В результате знания перекомпоновываются так, чтобы изложить представления о предмете знаний в рамках немногих сущностей, взаимодействие которых порождает все наблюдаемые явления. Способы возможных взаимодействий перечисляются и описываются, количественные характеристики взаимодействия выражаются математическими формулами. Все это называется научным подходом. При этом почти всегда и почти полностью теряется та эмпирико- психологическая нить, которая привела исследователя к необходимости измыслить именно этот набор сущностей, а не какой либо иной. Систематическое изложение знаний о предмете (в противовес историческому) - неизбежная цена за то, чтобы обладать более или менее сносными знаниями о предмете, не потратив на его изучение всю жизнь. Специалисты отчетливо представляют себе условность и неполноту схем изложения любимого ими предмета, зачастую устаревшие схемы не помогают, а только мешают им. Но специалист, в отличие от преподавателя, занят изучением предмета, а не поиском доступных адекватных схем его изложения, а преподаватель - увы! - знает предмет гораздо более формально, менее прочувствованно, чем специалист, и потому его гораздо более устраивает существующая сеть понятий. Схематизация и формализация понятий (там, где она не является инструментом изучения, как например, в теоретической физике) вносит в знания элемент искусственности и неизбежно отбрасывает ученого с переднего края науки.
Попробуем задать себе вопрос: что мы делаем в процессе формализации тех или иных знаний ? Ответ, пожалуй, таков: переводим все множество представлений о некоторой сущности в одно единственное представление - набор дискретных знаков и однозначные правила их преобразования (rewrite rules). Зададим второй вопрос: с какой целью мы это делаем ? Ответ так же очевиден: формальные операции со знаками дают новые формы записи, интерпретация которых дает некоторые новые представления, а следовательно, обогащает нас новыми знаниями. Наконец, третий вопрос - всегда ли эти новые знания верны - не имеет ни положительного, ни отрицательного однозначного ответа. Следующий вопрос таков: что является причиной имеющихся многочисленных артефактов при логическом выводе знаний - формальные операции или предшествующая формализация? Ответ - и то, и другое. Одни артефакты возникают в связи с некорректностью алгоритма автоматической резолюции, а другие - в связи с некорректностью формализации. Если в пределах логической системы имеется возможность избежать артефактов первого рода (хотя в традиционной логике раздел, посвященный логическим ошибкам, более всего напоминает собой достаточно бессистемное перечисление эмпирически найденных фактов, нежели когерентное изложение), то артефакты второго рода являются внешними по отношению к логике, и избежать их возможности нет, так как неизвестен сам механизм процесса формализации знаний, а взаимоотношения между формализованными и неформализованными знаниями проясняются не тотально, а скорее ситуативно. Изучение механизма формализации знаний требует подвергнуть детальному анализу все имеющие к нему отношение мыслительные операции и те операциональные когнитивные приемы, на базе которых происходят соответствующие формы мышления. Это прежде всего, пространственно-временные представления и типизированные схемы орудийно- предметных операций, психологические механизмы формирования инвариантных субъективных эталонов объектов и последующего распознавания на их основе конкретных объектов и абстрактных свойств, установления связей между представлениями об объектах и явлениях, классификации объектов и явлений, образования простых понятий и формирования из них сложных понятий, а также инвариантные к содержанию рассуждений мыслительные операции, обслуживающие сам процесс рассуждения. Эти и другие инструменты, находящиеся в арсенале нашего ума, позволяют каким-то непонятным пока образом свести бесчисленное количество индивидуальных представлений, возникающих в сознании, к ограниченному числу таковых, имеющих постоянные взаимоотношения между собой, подчиняющиеся определенным правилам. В связи с тем, что за этими взаимоотношениями начинает стоять определенная схема, становится возможным приписать каждой из ее элементов определенную сущность, а затем обозначить некоторым уникальным знаком. Однако, искусственное сведение множества различных между собой феноменальных вариантов к ограниченному набору более общих и абстрактных сущностей, взаимоотношения которых могут дать обозримый ряд, неизбежно приводит к большему или меньшему огрублению действительности, а точнее, того представления о ней, которое может дать феноменальное знание. Недостаток феноменального знания - необходимость держать в памяти большое количество материала и ситуативность его воспроизведения, а недостаток формализованного знания - его схематизм, уменьшить который чрезвычайно трудно, если не невозможно, так как процесс перехода от неформального, феноменального представления к формальной схеме является пока неразгаданной тайной человеческого ума.
Наличие указанного водораздела отмечается и в самой науке о мышлении, где имеется четко выраженная оппозиция: специалисты по традиционной и формальной логике и вычислительной лингвистике, знающие в совершенстве формальный инструментарий мышления, обладают в гораздо большей степени вербализуемыми, структурированными знаниями о процессе мышления нежели психологи, которых интересуют больше его частные и маргинальные аспекты. С другой стороны, психологи, владеющие в большей степени содержательными аспектами мышления, его связью с мотивацией, предметной атрибутикой, родом деятельности и ее динамикой, психофизиологическим состоянием субъекта и т.д., не владеют, как правило, его формальным инструментарием. В результате, взаимосвязи между содержательными аспектами мышления, т.е. его внутренней средой, и его внешним инструментарием до сих пор остаются невыясненными не только в связи с трудностями такого изучения, но и потому, что просто не изучаются. Очевидно, для успешных поисков психологических механизмов рефлексии над знаниями необходима качественно иная культура мышления, отличающаяся от той, которую воспитало поколение специалистов по обработке дискретных знаков, в плане ее кругозора, но сохраняющая компактность и операциональность последней. Мышление в этой культуре должно не ограничиваться знаковыми операциями, а рассматривать формальный инструментарий мышления в его неразрывной связи с предметом мышления, а также обладать мощным рефлексивным потенциалом.
Выше мы подробно останавливались на механизмах временной индукции в познавательных процессах, которая предшествует построению логических дедуктивных систем знаний. Выделение явления как отдельного класса посредством временной индукции основано на многократном наблюдении типичной ритмической смены форм и свойств, проявляющих себя уму как предметно-событийные представления. Дальнейшие когнитивные этапы состоят в создании таких представлений об изучаемом явлении как характер определяющих его объектов и их взаимоотношений (типичных событий и процессов) на каузальном уровне. Однако, понятие причинности стоит вне логики, хотя, как было показано выше, имеет определенный механизм взаимоотношений с последней. Причинность есть также вынуждение, но в отличие от вынуждения-следования, вынуждение-причинность включает в себя, кроме следования, еще и временную направленность, а также идею селективной зависимости между специфическими сущностями. То есть, каузальное отношение между A и B подразумевает не только то, что A следует из B, но и что A происходит после B и в результате B. Это отношение между объектами дает возможность выйти за рамки субъективной сочетаемости на уровень "реальных" межобъектных отношений, "независимых от наблюдателя". Если в предметности субстантивированы формы, а в следовании субстантивированы установленные субъектом закономерности их сочетаний, то в причинности субстантивированы "объективно" присущие этим формам валентности во взаимоотношениях с другими формами. Логические отношения, репрезентирующие временную индукцию, далее могут трансформироваться в причинные, но это не всегда является прямым транспонированием отношений на основе временного следования и известных четырех формальных правил,
A является причиной B, если A не раньше B, а также:
1. Если A, то B
2. Если не A, то B или не B
3. Если B, то A или не A
4. Если не B, то не A
так как в процессе каузальных размышлений могут измениться представления о самих объектах рассуждений, а также могут быть подключены новые знания. Другое дело - когда причинные связи подвергаются декомпозиции до логического следования с целью восстановления возможных вариантов следования событий и их временной последовательности по имеющимся данным. Точно так же как и в отношении следования, отношение причинности только тогда имеет смысл, когда известен способ отыскания следствия по его причине, т.е. опять речь идет о контекстной привязанности. Но отношение причинности, формально отличаясь от следования только наличием временной направленности, добавляет еще и связанную с практикой возможность изменять следствие, воздействуя на причину. Именно последнее обстоятельство служит критерием наличия причинно- следственных отношений между явлениями (Post hoc non est propter hoc). Чем полнее изучены причины того или иного явления, тем свободнее их можно воспроизводить "в нужном месте в нужное время", навязывая им ритм или форму, отличные от естественных. В этой проверке каузальности заложен изначальный разрушающий принцип: чтобы проверить свое знание природы, необходимо подчинить ее себе и совершить над ней насилие. И чем большей достоверности мы желаем добиться, тем больше должно быть уверенности в том, что придаваемые природе формы есть дело нашего ума и рук, а не случайные совпадения, следовательно, тем более изощренными и отличными от естественных должны быть созданные нами формы. Чем выше уровень знаний, тем больше процедур лежит в их основе, и тем больше насилие над природой.
Особенно демонстративно принцип насилия, свойственный научному подходу, проявил себя в области общественного устройства, так как в этом случае острие человеческого ума со всесокрушающей силой принялось разрушать человеческую природу и создавать монстров. К счастью, возможности науки и в этом случае оказались ограниченными. В настоящее время, после бурных событий, связанных с крушением коммунистического лагеря и идеологии, которые не в состоянии оказались вовремя предсказать крупнейшие аналитики, обозначилась теоретическая пустота, которая не может быть в одночасье заполнена новыми теориями. Как следствие, начался новый этап переосмысления доступного исторического материала, а параллельно возрос интерес к культурологическому анализу, антропологическим исследованиям, космогоническим процессам, мистике, психоанализу, астрологии и т.д. Свободное от концептуальных фильтров мышление склонно выискивать корреляции роста национализма на Балканах в равной степени со строением черепа аборигенов, с их ритуалами и обычаями, с расположение планет и с перемещениями НЛО. Это положение весьма трогательно, достаточно забавно, не очень перспективно, но наиболее безопасно. Преждевременное и полное чувство субъективной достаточности в этой сфере может привести к возникновению новой идеологии, созвучной коммунизму, фашизму или иному принудительному осчастливливанию человечества - да не допустит этого Создатель!
Любой научный эксперимент построен на наборе корреляций между воздействиями на объект изучения и его последующими изменениями. Логические отношения, установленные на основе корреляционных данных, позволяют моделировать причинные связи на основе ряда гипотез. Углубление знаний возможно только путем циклической согласованной смены корреляционного и причинного подхода. Корреляционное, временное знание само по себе еще не дает возможности управлять явлениями на основе причинно- следственных связей, но дает для этого необходимый материал. Теоретический подход предлагает свою версию причин и следствий, но в свою очередь, не отражает "реального" положения вещей, огрубляя действительность и заменяя ее моделью. Это вынуждает на определенном этапе отказаться от привычной, но неадекватной модели, чтобы начать новый этап накопления временной статистики, уже на более детальном уровне, за счет предыдущих позитивных знаний. Взаимопереходы между этапами осуществляются по достижении таких результатов в наблюдении временных закономерностей, которые сопровождаются необходимым чувством "теоретической готовности" и "разумной достаточности". Временное знание, даже полностью исчерпывающая статистика временных закономерностей не становится новым знанием до тех пор, пока за закономерными изменениями известных объектов, не объясняемыми их известными свойствами, познающая мысль не разглядит новые объекты и явления со своими наборами свойств, не создаст новых концепций. Старые концепции до тех пор не будут разрушены, пока новые наблюдения не опрокинут этих представлений. Известные ныне приемы формального описания знаний никак не могут помочь в этом тонком деле, более того, при каждой смене представлений о предмете системы формализованного знания необходимо переписывать заново.