Вообще я пока умирать не собираюсь, ни сейчас, ни завтра, и даже поводов или предпосылок к скорой своей смерти пока не вижу. Тем не менее, с каждым днем я замечаю, что вихрь повседневных событий несется все быстрее и быстрее, и решительно ни на что не хватает времени.
И недавно меня посетила такая мысль, что если вдруг одним из этих стремительно пролетающих событий окажется моя собственная смерть, то мне может попросту не хватить времени, чтобы написать предсмертную записку, как это делают предусмотрительные и порядочные люди. Вот поэтому у меня и родилась мысль написать такую записку заблаговременно.
Подумав более основательно, я убедился, что затея моя сложнее чем кажется. Ведь я совершенно не представляю себе пока, при каких обстоятельствах и в каком настроении мне доведется умирать, какой будет моя смерть, какие люди будут окружать меня близ моей смерти, и что нового явит мир остающимся на Земле в то время, когда мне доведется её покидать. А ведь от сочетания всех этих привходящих как раз и зависят те слова, которые я хотел бы сказать в своем последнем обращении к живущим и остающимся жить после того, как меня уже не будет.
Сама по себе мысль о том, что когда-то меня не станет, а будут только другие, меня уже не трогает так глубоко как раньше. Ведь были когда-то времена, когда меня не было, а были лишь мои предки. Значит когда-то наступят времена, когда и я сам стану одним из давно ушедших предков.
Если разобраться, то вообще крайне удивительно, как мне удалось появиться на свет. У меня двое родителей, которые должны были встретиться друг с другом хотя бы раз в жизни, чтобы родить меня. А у каждого родителя тоже было по двое родителей. Итак, 2, 4, 8, 16, 64, 128, 256, 512, 1024, 2048... Всего сто поколений назад у меня уже было количество предков равное двум в сотой степени, а это уже астрономическое число. Такое количество людей на Земле просто и не уместилось бы! Единственное разумное объяснение состоит в том, что каждая пара моих предков рождала не одного, а нескольких моих предков, стоящих на поколение ближе ко мне. Таким образом, мои предки являются между собой кровными родственниками, и это обстоятельство - единственный способ продолжить род. Подумать только, как все мои кровнородственные предки умудрились вовремя встретиться, зачать и родить ребенка в необходимое время, чтобы через сто поколений появился я. Ведь если кто-то один из миллионов моих предков вдруг, заболел, запил или просто раздумал рожать ребенка - я бы просто не появился на свет! Но я есть, и жизнь моя, полученная столь невероятным способом, уж никак не должна быть прожита зря.
И когда я думаю о том, как прожить жизнь не зря, у меня сразу возникает мысль о том, что бы я хотел чтобы было по другому у тех, кто будет после меня, чем у тех, кто был до меня и при мне. Я должен стараться придумать и осуществить это другое. Наверное, именно об этом я должен сказать в своей предсмертной записке. И если мне нечего сказать, то выходит, что моя жизнь и моя смерть ничего не изменят в этом мире. А почему-то хочется, чтобы что-то изменилось. Говорят, это называется оставить след.
Я жил и продолжаю жить, и оставляю множество следов, но все эти следы недолговечны. Раз-два - и след простыл, или его затоптали. А хочется оставить глубокий и теплый, непростывающий след. До сих пор мне не удалось его оставить, потому что чтобы вытоптать такой след, нужно задержаться на одном месте, а мне постоянно приходится идти и даже бежать - все дальше и дальше.
Я почти уверен, что перед смертью мне удастся остановить на мгновение этот непрекращаюшийся бег, но этого мгновения будет слишком мало, чтобы вытоптать нужный след. У меня может не достать сил написать даже предсмертную записку. Но я надеюсь, что у меня хватит сил прочитать свою предсмертную записку, написанную мной заблаговременно.
И вот я набрел на счастливую мысль: поскольку, повторюсь, я не знаю обстоятельств своей смерти, я напишу целую коллекцию предсмертных записок - по одной на каждый мыслимый случай. Когда придет время умирать, мне не придется ничего писать, а надо будет всего лишь выбрать подходящую записку и сжечь все остальные.
Все, решено. Начинаю писать свои предсмертные записки прямо сейчас, пока я в добром здравии.
Но вот что интересно: ведь очень обидно получается. Почему я должен оставить только одну предсмертную записку, а остальные сжечь? И почему я должен ждать почти до самой смерти, чтобы оставить людям всего только одну из них, уничтожив остальные? Это абсолютно неразумная трата времени и сил, и более того, если меня посетило в течение моей жизни определенное настроение, и жизнь моя протекала среди определенных обстоятельств, то ведь в каждый из этих моментов я мог бы умереть, потому что человек не просто смертен, а внезапно смертен.
Стало быть, каждая их таких предсмертных записок имеет право быть прочитанной людьми уже сейчас, потому что жизнь человеческая быстротечна, и только один Вседержитель знает, что с нами будет в следующий миг. И вообще, какое отношение имеет моя реальная кончина к той нереальной, выдуманной смерти, которую я могу вообразить для себя.
Вот так, ни в коей мере не будучи литератором, я заканчиваю тем, что прихожу в литературу со своим собственным жанром - с жанром предсмертной записки. Пусть читателя моих предсмертных записок не смущают различные обстоятельства, в них описанные. Ведь никто не знает, как повернется жизнь моя через день, а тем более через год, и значит я волен сочинять таковые обстоятельства впрок, сообразуясь только с собственным мироощущением и теми тенденциями в мировом развитии, какие я в силах разглядеть в сутолоке быстро текущих дней.
Я подумал еще теперь и о том, что жизнь моя теперешняя - это игра прихотливого случая. Ведь я мог бы родиться и раньше и позже, и в бедной семье, и в богатой, и мужчиной и женщиной. Значит и смерть моя могла бы быть чрезвычайно разной. И если рассматривать предсмертную записку не как личное послание, а как литературный жанр, то и это обстоятельство должно быть учтено. Что ж, так, видимо, мы и поступим. Ну а теперь - к делу!
Записка 1.
Любезный друг мой Сергей Евграфович! Вероятно, по приезде из Европы ты уже не застанешь меня в живых. Болезнь быстро прогрессирует, и доктора уж и говорить мне не велят, насилу допросился продиктовать это письмо. О смерти моей не печалься, я тверд духом, и останусь в твердости душевной до последнего вздоха. Душеприказчики мои позаботятся о моих финансовых делах, как это следует из завещания, а обе дочери мои если приедут из Парижа всплакнуть на моих похоронах, то и будет славно. А коли не приедут, то и тут я на них не в обиде. А к тебе, незабвенный мой друг, у меня одна только будет просьба: найди в верхнем ящике моего секретера рукопись. Это позднейший вариант моих комментариев к Категориям Аристотеля. Труд не завершен, и это единственное, что меня беспокоит на моем смертном одре. Если ты сохранил в памяти наши беседы, особливо по поводу категории Претерпевания, положи наши общие мысли на бумагу и отдай то и другое в Российский Философский Альманах для печатания. Возьми себе для памяти из моих книг сочинения Платона. Еще забери себе моего Овидия и Петрония Арбитра. Я помню, ты все на них как кот на масло поглядывал. Не забрасывай перо, Сереженька, пиши непременно, живи славно, не поминай лихом.
Прощай.
Вечно твой Иван.
Записка 2.
Ну вот ты и дождался своего часа. Я умираю, и в руке у меня бутыль неразбавленного уксуса, выпитая больше чем наполовину. Боже, как жжет у меня внутри! Я знаю, что ты негодяй и мерзавец, что моя смерть тебя не устыдит, и ты все равно женишься на этой кукле, но по крайней мере, я этого не увижу. Смешно, ведь у тебя есть револьвер, и я знаю, где ты его держишь, и при моем желании я могла бы легко забрать тебя с собой, но я не хочу. После того как ты променял меня на эту пигалицу, эту пустышку, ты потерял всю цену в моих глазах. Я свожу счеты с жизнью вовсе не из-за обманутой любви, не из ревности, а из презрения к самой себе, что обпачкалась об тебя, связав с тобой свои лучшие годы, не разглядела гнили душевной в человеке, которого считала самым близким. Зачем я тебе это пишу, право не знаю. Вероятно, просто, чтобы чем-то себя занять, пока яд подействует в полной мере. Попрошу тебя об одной только последней услуге: не появляйся с этой французской хористочкой, по крайней мере, на моих похоронах. Не прощаю и не прощаюсь. Презренных не прощают и прощения у них не просят.
Преданная тобой Анастасия.
Записка 3.
Свиньи!!! Все вы грязные свиньи! Ненавижу вас всех, и после смерти тоже буду ненавидеть. Жаль, не могу забрать вас всех с собой. Все вы остались чистенькие и как бы ни при чем. Я один теперь подыхаю на тюремной койке от отравы, которую мне подсунули подкупленные вами люди. Вы думаете, вам удастся этим от меня отделаться? На следующий же день после моей смерти все ваши грязные тайны будут раскрыты. Я отдал журналистам все документы, что имел, все материалы подлинные. У вас уже нет времени чтобы кого-то найти и остановить, потому что я умираю. Я надеюсь, что всех вас ждет суд, расплата и позорная смерть. Будьте вы трижды прокляты!!! Встретимся в Аду, где вам предстоит гореть вместе со мной.
Ненавидящий вас
Джусто Венци
Записка 4.
Вера! Пишу тебе видно в последний раз. Сейчас как раз перерыв между уколами обезбаливающих, и я могу немного соображать, а так все время в голове туман. Я так и не знаю, утро сейчас или вечер, все спуталось. Веруня, ты на меня зла не держи, что так все получилось. Я там оставил для Алены деньги на книжке, оформил на предъявителя. Брат мой Николай тебе книжку передаст. Ты сейчас лучше ничего не трать. Девица большая уже, вот-вот замуж. Пусть пока процент набегает, а там сделаешь ей подарок на свадьбу. Ты Алене не говори, что я ее отец. Раньше не говорила, и теперь не говори, а то мало ли что. Ну прощай, записку сразу порви, чтобы муж не увидел. Алену береги. Прости меня за все.
Семен.
Записка 5.
Мамуля, родная! Прости, что так получилось. Врачи вряд ли смогут помочь, да и если бы смогли, я все равно не захотел бы всю жизнь жить калекой. Я помню, ты всегда была против покупки параплана и говорила, что я себе с ним голову сломаю. Вот видишь, голову все-таки не сломал. Пусть тебя утешает, что я прожил хотя и короткую жизнь, зато это была жизнь, полная восхитительных полетов. Не огорчайся мамочка! С тобой остаются Галя и Андрюшка. Они тебя будут любить и за меня тоже. А я обязательно буду прилетать в твои сны, и ты будешь улыбаться во сне и летать вместе со мной. Ты не представляешь, как это будет замечательно! Я сейчас вспоминаю твою улыбку на той крымской фотографии. Это она, твоя улыбка, пробудила во мне тягу к полетам. Ты там такая воздушная, мечтательная! Я всегда думал о твоей улыбке, когда поднимался в воздух. Сохрани ее на всю жизнь и вспоминай обо мне с улыбкой. Обешай мне!
Твой сын Андрей
Записка 6.
Здорово, Василий-почтальон! Пишет тебе твой односельчанин Федор Клягин из областной больницы. Сообщаю тебе энтим письмом, что выходит мне помирать. Тута одному хвощу из третьей палаты мясо принесли, а он его исть не стал, сгноил в тумбочке. Ну я его третьего дня в кастрюльке переварил да и поел - не пропадать же добру. И вчерась мне совсем похужало - чего-йто в кишке лопнуло, и все утро кровь горлом хлыстала, мне в горло резиновый баллон вставляли. Доктора шепчутся, мол, нет надежды. Да ну и хуй с ним! Васька! Ты моей старухе пенсию не давай. Хуй ей, а не пенсию! Она ее все равно Анджелке отдасть, а Анджелка-блядь ее за день в городе профуфукает на пиво да на гандоны. Поедешь в Яловай-Рождествино и пенсию мою отдашь Сеньке Кондрашову по прозвишу Вертолет. Пусть он самогонки нагонит и всю бригаду напоит в усмерть, как я покончаюсь. Васек, понял? И чтобы когда меня хоронить будут, чтобы ни одна блядь на селе трезвой не осталась. Ну покеда, прощай. Бабке моей и Анджелке-блядище хуй в жопу.
Федор
Записка 7. (передано по армейской радиостанции)
Первый, я Гвоздика. Напоролись на засаду. Из взвода в живых остались только рядовой Ермилов и я. Прорываться бесполезно. Заняли круговую оборону. Нас не выручайте, ущелье простреливается из пулеметов - только людей положите. Дотемна продержимся, а когда по темноте духи поналезут, подорвем себя гранатами вместе с ними. Прощайте. Отомстите гадам за ребят.
Записка 8.
Ты не адвокат, а идиот! За что я тебе плачу деньги! Делай все что угодно, используй все связи, плати любые суммы, ври и обещай что хочешь, но добейся апелляции и отмены исполнения смертного приговора. Если не удастся, добейся хотя бы переноса срока казни. Может за это время что-то еще придумаем. Ты слышишь, сволочь, кретин, я не хочу умирать! Я боюсь! Я знаю что это такое, потому что я сам убивал. Слушай меня, гнида, если ты не пошевелишь задницей и не спасешь мою шкуру, я приду с того света и порву твою шкуру в клочья. Распорядись, чтобы ко мне привели священника, самого лучшего. Я хочу исповедоваться. Нет! Не надо! Лучше постарайся меня спасти. О Господи! Как я боюсь умирать!
Жан-Батист Л'Обри
Записка 9.
Ave satanas, Ave satanas
Unholy Satan, bringer of enlightment,
Lend us thy power, now and throughout our lives.
Endless glory shall be given.
Lord of hell, show us thy way.
Сегодня великий день! В моем тайном подвале собрано 666 заспиртованных детских органов. Как прекрасны эти ручки, ножки, ушки и глазки в своем прозрачном растворе! Я съел все внутренние органы, как ты мне повелел в моих, навеянных тобою снах. О великий Люцифер! Я исполнил твою волю. Сегодня я с наслаждением выпущу кровь из своих жил и отдам тебе свою жизнь, чтобы жить вечно. Мне осталось только убить свою мать и отца. Я сделаю это прямо сейчас, чтобы они тоже жили вечно. Я уже приготовил сосуды, в которые я положу их головы. Я с нежностью.глажу свой жертвенный нож. Как прекрасно его лезвие! Я буду вонзать его в свое тело много раз, с наслаждением. Я нарисую своей кровью 666 пентаграмм в твою честь и умру, чтобы жить вечно. Ave satanas!
Скурцетавр Мамлют, милосердный детоубийца
Записка 10.
Ах ты Господи! Ото дня ко дню мне все хуже и хуже. Совсем я почти оглох, и телевизор приходится выкручивать до отказа, чтобы хоть как-то слышать. Соседи замучили упреками, мол всю ночь телевизор орет, грохочет, спать мешает. А что еще делать, когда от бессонницы проклятой спасения нет! Андрей Герасимыч, сосед снизу, добрая душа, посоветовал от бессонницы пить синильную кислоту. Говорит - верное средство. Так ее в аптеке не продают, насилу достал. Ну, спаси его Господь. Сегодня вечером попробую.
Записка 11.
Никогда бы не подумал, какая это страшная вещь - чувство голода. Я мог бы продолжать влачить это жуткое существование, но у меня нет больше душевных сил. Ведь я даже не бомж. У меня есть квартира и даже осталась кровать и настольная лампа. Правда стол, на котором она стояла, я давно обменял на еду. Я больше не могу побираться по соседям, а на работу меня никто не берет. Здоровых не берут, а кому нужен инвалид. Пенсию не платят вот уже год и не предвидится. Нет, лучше сразу лечь на рельсы - и все дела. Я прощаюсь со всеми, хотя кому какое до меня дело. Таких как я теперь на Украине через одного. Перед смертью молю Бога, что поскорей кончилась эта беда, а мне больше сил нет терпеть, и жить я больше не хочу.
Петр Захарович Карпенко, инвалид детства
Записка 12. (перевод с кошачьих царапок на коврике в прихожей)
Леночка! Тебя нет уже вторую неделю! Я совсем ослабла от голода, и уже не могу вспрыгнуть на раковину, чтобы полакать водички, которая капает из крана. Я лежу у двери, но у меня больше нет сил плакать и звать на помощь. Я кричала первые три дня, пока были силы, но никто мне не помог. Никто не открыл дверь и не спас меня. А я так хотела еще котят. Они были бы такие славные и пушистые! Лена! Обещай мне, что после меня ты обязательно возьмешь себе пушистого котенка. Только не оставляй его так как ты оставила меня.
Преданная тебе навсегда
кошка Нюра
СБОРНИК ПРЕДСМЕРТНЫХ ЗАПИСОК,
ЛЮБЕЗНО ПРЕДСТАВЛЕННЫХ АВТОРАМИ САМИЗДАТА
Игорь Фарамазян
Thursday, July 26, 2001
Знаешь, о чем я сейчас думаю здесь, среди этих труб и вони? Нет, не о том, что какая-то падла не закрыла люк, не о том, что, будь я поудачливей, такой вонючей смерти удалось бы избежать запросто, и даже не о том, как я ненавижу эту гнилую интеллигенцию, запрещающую ковыряться в носу и ругаться матом... Нет, я думаю об отсутствии бумаги. Боже мой! Жалкий клочок бумаги и огрызок карандаша - вот все, что мне нужно сейчас для последнего счастья! Тогда я мог бы надеяться на то, что меня в конце концов найдут, а вместе со мной - записку: "А. Л. - падла!". Никто бы ничего не понял. Но ты бы, узнав об обстоятельствах моей смерти от общих знакомых, поняла: это я выиграл, отправив тебя в Европу, а не ты, отправившись туда из нашей Азии. Ведь ты думала, что я проявляю благородство, растрачивая последние деньги на то, чтобы ты выбралась со свалки, вместо того, чтобы вырваться отсюда самому? Болт!!! Без милой - рай и в шалаше. Так что я выиграл, а не ты. А может... Господи, ты же знала, что я захочу тебя проводить и что буду возвращаться домой именно по этой дороге! Так неужели... И уже никогда не узнаю. Как больно!..
Игорь Фарамазян - Алекс Шленский
Thursday, July 26, 2001
Сын! Я умираю той смертью, которой ты всегда боялся и не хотел умереть - у себя в постели, окруженный родными и домочадцами. Я знаю, ты не приедешь со мной попрощаться, ты считаешь что я предал родину. Но вспомни, сынок, свой Политех. Я уверен, что и теперь, через два десятка лет, в его коридорах воняет мочой. Страна, где люди, получающие высшее образование, ежедневно дышат мочой, не может быть родиной. Здесь, в эмиграции я был долгое счастлив тем, что ко мне не лезли в душу и дали возможность жить, уважая себя и окружающих. Но оказалось, мне этого мало. Что-то крайне необходимое для моего организма осталось в этой безалаберной, грубой, пропахшей мочой стране. Доктора считают, что я умираю от рака. В действительности же я умираю от того, что не могу жить ни в стране, где тела пахнут мочой, ни стране, где души пахнут дезодорантом. Я оставляю тебе в наследство тяжкий вопрос: Неужели порядок и человеческое достоинство настолько несовместимы с душевным богатством, душевной открытостью и роскошью человеческого общения, что они не могут сосуществовать в одной стране?
Приношу свои искренние извинения Игорю Фарамазяну за изменение первоначального замысла в его исходном тексте. А.Шленский