_______________________________________________________ Тонкий Восток
Держи, держи карапета. Он у меня шпульку свистнул. Не своим тонюсеньким голосом вопил Апокрифка Македонский.
От Апокрифки, хлопая морщинистыми ушами, убегал бледно-зелёный карапет. В руке у карапета шпулька блестела. Совсем, как звёздочка, блестела шпулька в руке у карапета.
Все карапеты были нечистыми на руку, особенно бледно-зелёные. Кстати: и серебристые тоже. Ох, уж эти тонкие востоки, вавилоны разные, антиохии. Приехал, называется, контакт установить. Карапеты эти всегда что-нибудь да свистнут, как правило - шпульку, уж больно шпульки им нравились: блестящие, звёздные со специальными дырочками в разных местах. Очень шпулька - удобная штучка. Потому и глаз на неё ложат.
Бежал карапет, хлопая ушами, а за ним Апокрифка бежал, пытаясь ухватить карапета за что-нибудь эдакое. Ну, как бежал: двигался в общем, но двигался достаточно быстренько для своего македонского возраста. Эх, жалко не было у карапета хвоста. Нос был, лоб был, бельмо на глазу было, а хвоста, как назло, не было. Ну и карапеты пошли на Тонком Ближнем Востоке, не за что и ухватиться.
Далеко оторвался карапет от Апокрифки, а потом вдруг остановился посреди бегства, приложил шпульку дырочками ко рту, да, как дунет в неё - оттуда аж звук вырвался.
Ну, всё - свистнул. Не успел-таки Апокрифка, только зря бежал на старости лет. Да и шпульки жалко, хорошая шпулька была: свистящая. Блин, аж уши заложило.
Нужно было просто нажать кнопку. Чтобы мир этот спасти. Температура мира была повышенной и повышенным было мира этого кровяное давление - но не критическим, спасти этот мир ещё можно было: кнопочку только нажать.
И мир был бы снова, в который уже раз, спасён. Целехоньким был бы.
Вознесённая рука Апокрифки замерла в воздухе, рука Апокрифки задумалась: нет, никто не мешал ей, она просто сомневалась.
Апокрифка увидел: красные, словно вареные, люди носились туда-сюда, вибрировали колонны архаичных храмов, позолота фасадов лущилась от жары, восхитительно изливались везувии.
Сомневалась как-то рука, как-то нервничала она: кто там, что там - люди? Ну, люди и что: плохонькие всё существа. Ну, и что, что погибнуть - ну погибнут. Подумаешь.
Рука вознесённая, сомнениями была полна и сомнениями был полон дедушка Апокрифка. Что он мог сказать руке своей вознесённой, как мог оправдать своё человечество перед ней, своё человеческое.
И вдруг мир лопнул, не выдержал; разлетелись во все стороны чёрного космоса краснофигурные люди, минотавры безмолвно ревели в вакууме и превращались в стекло единственные очи циклопов.
Тяжело ворочать судьбами мира, тяжело их ворошить. Как всегда: в открытом космосе было одиноко. Ничего, успокаивал себя Апокрифка, надевая скафандр. Надевая скафандр, слёзы он вытирал. Тишина-то какая, прямо мёртвая.
Поймали как-то Апокрифку космические персидские пираты. Правда и сам он виноват тоже, поскольку не соблюдал технику безопасности. Пиратов было много - целый народ, наверное. Батенька малосольный, вот влип очкарик, так влип. Всё, Гитлер мне капут.
Начали пираты Апокрифку грабить. Стоит Апокрифка Македонский, руки поднял, чтобы никому не мешать, а его грабят.
Грабили его пираты грабили, грабили-грабили, пока Апокрифка не утомился. Говорит пиратам: может, я сяду, а то ноги уже подгибаются от ваших грабежей бесконечных. Грабьте меня в сидячем положении, пожалуйста.
В это время один из пиратов нашёл документ Апоркифки, удостоверяющий его личность.
И сразу же в воздухе запахло жаренным. Серьёзно: жаренным - Апокрифка аж заволновался от этого запаха недвусмысленного.
Слушайте, ребята, я не тот Македонский, что вам нужен, я другой совсем Македонский, честное слово. А тот Македонский, настоящий который, между нами говоря, сейчас в Акапулько купается, под звездой Арктура загорает, да ваши персидские тугрики пересчитывает.
Что-о, тугрики наши слюнявить? Взбеленились тогда пираты и совсем плюнули на Апокрифку. Погрузившись в своё межпланетное транспортное средство, они быстренько убрались в сторону звезды Арктура - по всей видимости, с целью помешать настоящему Македонскому транжирить награбленные у них азиатские сокровища.
В общем: Ахемениды - дикие людишки, что с них взять. Хомо сапиенс ещё называются, только карманы зря оборвали, да и с Шуриком, как-то того... неудобно как-то получилось.
По Крещатику ходило ухо и что-то напевало себе под нос - чепуху какую-то. На первый взгляд обыкновенное ухо, мало ли кто по Хрещатику шастает, но это ухо... это ухо выделялось. Было это ухо - ухом нечеловеческим, было это ухо - ухом чёртовым, может даже самого Дидька Лысого ухо было.
На белом свете всякие черти случаются, но самые бессовестные - на Крещатике водились. Здесь их была тьма, здесь им было хорошо, Гуляй Поле здесь им было. Иной раз какое-то ухо оторвётся от личности чёрта и давай по Киеву автономно разгуливать, то на Горку Владимирскую пойдёт, то низкий Подол проведает, то завеется на Андреевский узвоз.
Это тебе не Невский - подумал Апокрифка - По Невскому носы, словно статские советники циркулируют: семечки не щёлкают, бескультурной шелухою не плюются. Нос - это ВЕСЧЬ, культурная единица, в нём одного ума килограмма два будет, а ухо, что - тьфу - вот и всё тебе ухо. Словно и не ухо вовсе, а так шмакодявка какая-то.
Но не приведи вас Господь со шмакодявкой этой контакт устанавливать. Каждый в Киеве знает, что ухо чёрта хитрее любого иудея будет - обязательно обдурит. По любэ.
Да и что с ними контакт-то устанавливать: ухо ведь не нос, хоть и часть тела, но какая-то уж совершенно несерьёзная. Нос, он посолиднее будет, посущественней, а ухо - сплошное недоразумение, а не часть тела. К тому же, кто горит желанием с нечистой силой дело иметь - никто. Нечистая сила, она и в Африке - нечистая.
А наше знакомое ухо, тем временем, Бессарабку шерстило, к салу принюхивалось, да щипало молодиц за их полусферические прелести. Безобразничало ухо, одним словом, учиняло "шкандаль" в общественном месте, провоцировало людей на всякую раздражительную реакцию. Согласитесь, разве с таким разумный контакт установишь. Вот то-то и оно.
Да, это тебе не Невский, согласился с собой Апокрифка, да и как тут с собой не согласишься. Не Невский, действительно.
Полишизия опять, подумал Апокрифка, сквозь вой пронзительный сирены. Надо спешить, и Апокрифка ворвался в навигационную рубку, шлёпая глупыми босыми ногами.
Взяв в руки немолодую обрюзгшую Библию, он начал послушно бормотать святое писание и класть на себя перстами крест животворящий. Во имя отца, сына и духа святого. Аминь.
Но полишизия быстро росла; развивалась быстро полишизия и уже краешком своим достигала она деревянной ракеты Апокрифки и щекотала дедушке голые чувствительные его пятки.
Тогда Апокрифка ухватился за "Начала" Эвклида и начал добросовестно штудировать труд древнегреческого геометра, в надежде, что полишизия испугается и отстанет него. Всем было известно, как полишизия боится начертательной геометрии и как её избегает.
Щекотно было, ноги постепенно становились смешными - не отставала от Апокрифки полишизия, всё вибрировала своею кромкою, бахромою всё шебуршала. Ах ты, батенька малосольный. Ну, что ты будешь делать - заколебала.
Уцепился Апокрифка тогда за другую книгу, толще Библии эта книга была, и начал оттуда шипеть заклинания алхимические, сплёвывать то через левое плечо, то - через плечо правое, стучать костяшками пальцев по ракетному дереву и время от времени лобызать заповедную африканскую косточку амулета.
Ну, что там? Тишина какая-то. Кажется всё, пронесло: осела полишизия, осунулась, урезонилась восвояси - можно теперь идти спать спокойно.