Солнце путалось в трещинах подоконника. Пахло разогретой краской и старым деревом. Шаловливый юркий лучик заглянул в тёмную кухню, кольнув глаза сидящего у открытого окна старика. Он невольно прикрыл их, но лучик уже убежал дальше, играя со стёклами соседнего дома. Шумные крики ребятни во дворе привлекли его внимание.
- Юрка, пас! Пас давай!
- Обводи, обводи!
- У-у, мазила!
Память услужливо подсунула воспоминание. Он был вратарём. Тогда ещё не было моды на иностранные словечки. И никто не называл его голкипером. Его приглашали в игру даже старшие мальчишки, ценившие руки, способные взять самые немыслимые мячи. Андрюха, по прозвищу 'Кент', игравший в настоящей команде, и даже носивший настоящие бутсы, обещал поговорить с тренером, когда он, Валька-Замок чуть-чуть подрастёт.
Сейчас бы на поле. И красиво в прыжке взять мяч, идущий точно в 'девятку', под крики друзей. Старик вздохнул, и покосился на стоящую в углу у косяка клюку. Отбегал свое Валька-Замок. Теперь и за хлебом в магазин сходить целая история.
- Дядя Валя, Вам хлеба купить? - соседка Алёнка. Рыжеволосая, смешливая. Принцесса округи. Но добрая девчушка выросла. Эх, где мои двадцать? А память уже рисовала картинку молодости:
- Валька, в магазин идём? Здрасьте, тёть Нюр. Ну, идёшь? - в двери просунулась курносая улыбающаяся Светка.
- Там фруктовое по семь копеек привезли...
Это потом он будет поджидать её вечерами, разгоняя 'фазанов' из училища. И родит она ему Саньку с Тимкой, и тридцать лет будет звать его любимым Валюшкой. А пока пацанка с задорно торчащими косичками. 'Свой парень'. Тоскливо без тебя, Светик мой родной. Глаза затянула непрошенная, но лёгкая на подъём старческая слеза.
- Так купить, дядь Валь?
- Купи, Алёнушка, купи.
Хорошо, что у него соседи как родня. Своих-то жизнь раскидала. Санька в Приморье, краба ловит. Уже и внуки с ним. Правнуки подрастают. А Тимка, последыш, почитай до сорока лет болтался по стране, как знамо что в проруби. Но вот остепенился. В Питере теперь, и жена у него хорошая. Ласковая. Скоро тоже внучка подарят. Его не забывают. Нет, дети у него хорошие выросли. Никто породу не опозорит. Все в него.
Старик гордо распрямил спину, как когда-то на армейском плацу. И во взгляде промелькнул тот боевой старшина запаса, что когда-то гордо шёл по родным улицам, вызывая зависть мальчишек, формой с запретными дембельскими акселями, и лихо заломленным голубым беретом.
- Ты свечи-то проверь! Что крутишь без толку, - насмешливый голос влез в паузу раздающегося с улицы сипа стартера. Сосед, как обычно, с жигулёнком возится. Желторотики. Старик и отсюда слышал, что карбюратор воздух подсасывает, и зажигание раннее. Как-никак почти сорок лет под шашечками проездил. Почётный таксист.
- Ты учись, Валя, машину слухать. Она тебе таки завсегда сама всё расскажет. И ухаживай за ней як за невестой. Трохи время есть - протри, проверь, и тудою, и сюдою загляни. Тогда и она тебя не подведёт. - вспомнился ему говорок Василя Митрофановича, его первого наставника А его и гонять не надо было - сам машину вылизывал как кошка котёнка. И ни разу не подводили его машины.
Руки знакомо зазудели. Скучал он по баранке. Ещё как скучал. Сейчас бы катить по залитой солнцем трассе, вдыхая запах довольно урчащей машины, смешанный с ароматом лета. Чтоб шуршали покрышки по перегретому асфальту. Подпевать приёмнику, и чувствовать, как подчиняется каждому движению послушная техника. Он даже заёрзал на стуле, почти чувствуя ногами педали. Да-а. Теперь его дело стариковское - вспоминать. Вот и сидит, перебирая воспоминания, словно бусинки чёток.
Задорный лучик снова пробежался по рассохшемуся от времени подоконнику. А когда-то он сам ладил свежеструганную доску под своё окно. Тогда многие строили хоз способом. Вот и они со Светиком и пацанами свой дом поднимали.
Старик провёл рукой по тёплому, нагретому жарким июльским солнцем дереву. Дом скрипнул в ответ что-то ободряющее, мол, оба уже старые, но живём помаленьку. А может, и показалось ему. Но старое дерево словно передало часть набранного за день тепла. Стало уютней. Как в компании со старым другом.
Длинную он жизнь прожил. Хорошую. Трудно, правда, пришлось. Ну, так всем было трудно. Жаль, что Светик не дожила. С правнуками не понянькалась. Сколько я тебе слов хороших не успел сказать. Как мне тебя не хватает все эти годы. Сгорела как свечка за неделю.
А какая она у него певунья-плясунья была. Бывало, как запоёт - заслушивался. А танцевали с ней....От воспоминаний глаза его блеснули, отражением ушедшей молодости лихого Вальки-таксиста.
Солидно и басовито гудя, в окно заглянул шмель в своей мохнатой жёлтой тельняшке. Сухопутный боцман. Неожиданная ассоциация вызвала в памяти образ закадычного дружка-рыбака Боцмана. Его и по имени-то никто не звал. Как вернулся с флота, так и стал Боцманом на всю жизнь. Эх, хоть бы раз ещё на рыбалку... Почувствовать, как бьётся на крючке сильное рыбье тело. Посидеть у костра, коротая ночь за разговорами и ароматной рыбацкой юшкой. И на утренний клёв, когда река ещё укутана в одеяло тумана, а на плёсах тяжело шлёпает жирующая щука.
Старик вздохнул. Глянул на своё отражение в открытой створке окна. Много отметин жизнь оставила. Лицо, как печёное яблоко сморщила. Да и от вьющегося лихого чуба одни воспоминания. Но ещё скрипим! Он подмигнул своему отражению, и получил ответное ободряющее подмигивание. И вдруг ещё одно.
- Дожил. Уже и мерещится.
А отражение вдруг налилось красками, обрело объём, и шагнуло к нему из оконного стекла.
- Нет, дорогой Валентин Сергеевич. Я не галлюцинация, как Вы изволили подумать. Я Посланник. Видите ли, сегодня пришёл Ваш срок.
Почему-то его не удивили ни слова близнеца-незнакомца, ни его странное появление. Только заныло что-то в груди. Старик молча смотрел в его глаза.
- Окончен Ваш земной путь. Но мне полагается предложить Вам прожить жизнь заново. Второй шанс, так сказать.
В голове замелькали картинки. Он не отпустит Светланку в лес, и она останется жива. Он больше времени будет уделять сыновьям, и не будет в жизни Тимки долгих скитаний в поисках себя. Он... Да он все ошибки исправит. И жизнь.. Молодость...
- К сожалению, уважаемый Валентин Сергеевич, не всё так просто. Вы получаете второй шанс, но в НОВОЙ жизни. И старую забудете.
- Совсем?
- Совсем. Окончательно и бесповоротно. У Вас есть примерно минута на обдумывание. Просто скажите мне, нет или да.
Сердце рванулось - жить. Встречать закаты, рассветы, дышать ароматным воздухом после дождя. Просто жить. Но в голове уже мелькали воспоминания. Вот он первый раз целует мягкие, горячие губы Светланки, и они гуляют обнявшись, до рассвета. И радостная тяжесть первенца. Маленького, бессмысленного, но уже такого родного. И шалости подросших мальчишек, и как он учил их постоять за себя. Показывал, откуда у мужика руки расти должны. И улыбки внучат. И всего этого не будет...
- А там, после смерти, что? - с надеждой спросил он Посланника.
- Это ведомо только ушедшим. Вы этого знать не можете.
В груди зарождалась тупая ноющая боль. По телу разливался холодок онемения.
- Решайте, Валентин Сергеевич. Пора.
И снова калейдоскоп лиц и событий. Ведь это и есть его жизнь. То, за что он её любил. Без них она не стоит ничего.
- Нет, - тихо, но твердо прошептал старик. Он ещё успел услышать: 'И почему все отказываются?' И ушёл.
Женька-Броня пулей вылетел из подъезда. Мамка так не вовремя вспомнила про летнее задание, и пришлось целый час просидеть с книгой, в то время как пацаны бьются в футбол с соседним двором. У подъезда бабульки что-то обсуждали.
- Валентин, из восьмой...
- Детям надо телеграмму послать...
- Все там будем...
Но ему было не до них. Кинув на бегу 'Здрасьте', он помчался на поле. Пускай обсуждают свои дела. Его ждал распахнутый во всей своей пряной красе мир. Мир, где будут закаты, восходы. Первый поцелуй, первая любовь, счастье отцовства. Взлёты, падения. Трава, солнце. И ещё много всего того, что называется ёмко и коротко - жизнь.
