Шкиль Евгений Юрьевич : другие произведения.

Повесть о настоящем фюрере

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Данная книга оскорбляет чувства верующих в собственную избранность по расовым, национальным, религиозным, клановым и прочим признакам. Если вы уверены в том, что неимоверно круты и безупречны в силу происхождения, цвета кожи, того, что у вас между ног, а также операционной системы, загруженной в ваш мозг официальной или неофициальной, церковной, светской или любой другой пропагандой, не читайте эту повесть. Займитесь чем-нибудь другим. Желательно полезным. Хотя, о чем я?.. Ах, да, чуть не забыл! Все персонажи выдуманы, любые совпадения случайны, хоть названия племен имеют близкие соответствия в источниках. И не стоит идентифицировать исторические личности с героями данной книги, как и героев данной книги с историческими личностями. Так-то! И еще! Любители попаданства, предупреждаю: сия книга - полная фигня. Даже сравнивать не с чем. Глупая, плохо написанная фигня. Отбросьте этот бред и читайте достойных, неимоверно расплодившихся в последние десятилетия авторов в данном жанре. Тысячи их! И миллионы вас! И имя всем нам - легион!
  Евгений Шкиль
  Повесть о настоящем фюрере
  (Псевдопопаданство в форме совершенно антинаучной, абсолютно неисторичной, вопиюще политизированной и отвратительно похабной трэш-фантазии из времен раннего железного века)
  
  Но вы же понимаете, что если что-то и производит воздействие, то обиженные появляются всегда.
  Какой-то медийный зооинженер
  
  ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!
  Данная книга оскорбляет чувства верующих в собственную избранность по расовым, национальным, религиозным, клановым и прочим признакам. Если вы уверены в том, что неимоверно круты и безупречны в силу происхождения, цвета кожи, того, что у вас между ног, а также операционной системы, загруженной в ваш мозг официальной или неофициальной, церковной, светской или любой другой пропагандой, не читайте эту повесть. Займитесь чем-нибудь другим. Желательно полезным. Хотя, о чем я?..
  Ах, да, чуть не забыл! Все персонажи выдуманы, любые совпадения случайны, хоть названия племен имеют близкие соответствия в источниках. И не стоит идентифицировать исторические личности с героями данной книги, как и героев данной книги с историческими личностями. Так-то!
  И еще! Любители попаданства, предупреждаю: сия книга - полная фигня. Даже сравнивать не с чем. Глупая, плохо написанная фигня. Отбросьте этот бред и читайте достойных, неимоверно расплодившихся в последние десятилетия авторов в данном жанре. Тысячи их! И миллионы вас! И имя всем нам - легион!
  
  Часть первая
  Путешествие в Черные Земли
  
  Мнение историков, экспертов и партий нас интересовало мало.
  Всё тот же медийный зооинженер
  
  Эпизод 1
  Май 1945 года. Бункер под Берлином
  Текст представлен в вольном переводе с немецкого на русский
  
  Вся человеческая культура, все достижения искусства, науки и техники, свидетелями которых мы сегодня являемся, - плоды творчества арийцев...
  Один скромный художник
  
  - Что ни говори, а все мы вышли из шинели Гегеля, - задумчиво произнес Йозеф Геббельс, вертя в руках бронзовую статуэтку фюрера, - вы со мной согласны, Клаус?
  Ответом рейхсканцлеру, да, теперь уже рейхсканцлеру, был грозный гул канонады. Министр пропаганды и народного просвещения нервно поджал губы. Русские в Берлине. Кто бы мог подумать, что все закончится так печально! Мир летит к чертям, и никому нет дела до субординации. Вот даже подчиненные не соизволят отвечать на вопрос первого человека Рейха.
  - Клаус, вы со мной согласны? - повысил голос Геббельс.
  Где-то вверху, за многомощными железобетонными толщами громыхало. Сатанинские орды московитов прорвались в сердце Европы и теперь беспощадно перемалывали мужественные остатки арийского воинства.
  "А ведь я когда-то говорил, - подумал Геббельс, с досадой глядя на бронзовую статуэтку, - что буржуа Адольф Гитлер должен быть исключен из национал-социалистической партии, но... не поменяй я свое мнение, разделил бы участь бедолаги Штрассера... а у меня великая миссия, мне пока что рано умирать..."
  Далекий, но мощный взрыв, из-за которого завибрировали стены, и с потолка посыпалась бетонная крошка, заставил министра пропаганды вздрогнуть.
  - Клаус! - почти прокричал Геббельс, швырнув на лакированный стол бронзовую статуэтку и резко развернувшись.
  Молодой белокурый человек тридцатилетнего возраста, одетый в медицинский халат, даже ухом не повел. Склонившись над приборами, он щелкал тумблерами, лицо его выражало сосредоточенное спокойствие. Вот она - истинная нордическая выдержка!
  - Клаус! - Геббельс подошел к ученому и нетерпеливо ткнул его пальцем в плечо.
  Клаус оторвал взгляд от шкалы с какими-то цифрами и буквами и с явным неудовольствием посмотрел на министра пропаганды. Глаза молодого человека поблескивали враждебной ледяной синевой, а тонкие линзы очков только усиливали это впечатление.
  - Вы что-то хотели спросить, доктор? - осведомился он с потрясающей невозмутимостью.
  - Я хочу сказать, что все мы вышли из шинели Гегеля. Ему принадлежит концепция исторических и неисторических народов, и моя миссия - это вопрос выживания исторических народов германской нации... - Геббельс вдруг запнулся.
  Пожалуй, старина Йозеф еще никогда за все время своей блестящей карьеры на посту министра народного просвещения и пропаганды так не смущался. Клаус, высокий, статный мужчина, белокурый и голубоглазый, с орлином взором и римским профилем являлся тем самым образцовым арийцем, которых так любили рисовать художники Третьего Рейха. И на его фоне Геббельс неожиданно ощутил себя самым натуральным унтерменшем.
  - К сожалению или к счастью, философские рассуждения не в моей компетенции, доктор, - сухо произнес Клаус.
  Йозеф съежился, ушами, в физическом мире, он услышал одно, но будто внезапно проснувшийся внутренний метафизический слух уловил совсем иные слова, наполненные невероятным количеством скорби и громкого плача, многократно отраженного от стен бункера, и надрывный голос в унисон канонаде причитал и повторял, давясь слезами, раз за разом:
   "Жалость-то какая, бля! Не уберегли! Простите за все зло, что мы вам сотворили! Такой Рейх просрали, суки!"
  Геббельс повернулся, будто пытаясь найти говорящего, затем, зажмурившись, тряхнул головой, усилием воли согнал с себя морок. Это все от канонады, и от нервного напряжения, и от потери жены и детей. На короткий миг Йозефа охватила возвышенная тоска. Еще вчера не было никакой надежды на спасение, и он твердо решил свести счеты с жизнью. Но вдруг зазвонил телефон, и молодой физик, тайный ученик Вернера Гейзенберга, Николаус Ансельм Хейден фон Энгельгард, которого все звали просто Клаусом, ледяным голосом доложил:
  - Доктор, насколько мне известно, теперь вы у нас главный.
  - Да, фюрер покончил с собой.
  - Ушел в Вальхаллу, значит, пировать с Одином... - в трубке воцарилось молчание, впрочем, только на пару мгновений, - тогда, как нового рейхсканцлера, позвольте вас известить, эксперимент прошел успешно.
  - Я скоро, готовь транспортацию! - прокричал Геббельс в трубку и побежал обрадовать жену.
  Вот оно, долгожданное вундерваффе! И это была отнюдь не атомная бомба, как полагали многочисленные враги немецкого народа. Нет, это был временной телепорт, с помощью которого можно будет отправиться в глубокое прошлое.
  Магда восприняла новость крайне апатично, она уже опоила детей морфием и приготовила цианид.
  - Мир, который придет после фюрера не стоит того, чтобы в нем жить, - сказала она с потрясающим равнодушием, - а мир, которому фюрер еще не явил себя, блекл и сер. Как можно существовать в вечной тьме, когда ты видел солнце?
  На том супруги и расстались.
  "О, Магда, ты умела не только жить и бороться, но и достойно умереть! Я сделаю все, чтобы твоя смерть не оказалось напрасной. Я взращу настоящего вождя, величайшего фюрера! Я поверну историю так, что черная сперма жидобольшевизма никогда не прольется на Берлин - цитадель городов арийских. Я порабощу унтерменшей еще на заре цивилизации..."
  Горькие пафосные раздумья Йозефа Геббельса прервал хлесткий голос Клауса:
  - Доктор, все готово, можно телепортироваться.
  Выйдя из метафизически мечтательного оцепенения, министр пропаганды прокашлялся и задал вопрос:
  - Клаус, что мне делать?
  - Встаньте туда, - ученый указал на середину помещения, - по моим расчетам там должна быть максимальная напряженность поля.
  - Дайте мне напутственную инструкцию, - попросил Геббельс.
  - Значит, слушайте внимательно, - деловито начал Клаус, - телепортации подлежит только ваше сознание, тело сгорит в высоком напряжении и останется здесь, в Берлине, в первом мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Объяснять, как это получается, слишком долго, да и ни к чему, назовем это примитивно и неточно квантовым эффектом. Вы переместитесь в другое время, в другое место.
  - Я сгорю? - пришел в замешательство Геббельс. - А вы уверены, что перемещение получится?
  - Я в этом не сомневаюсь, доктор. Вчера я запустил машину в минус-ноль режиме и заглянул в иные времена. Правда, я увидел не далекое прошлое, а относительно близкое и относительно вероятное будущее, примерно середину второго десятилетия двадцать первого века. Плюс-минус двенадцать с половиной лет, - Клаус бросил на министра пропаганды взгляд, в котором, как показалось Геббельсу, сквозило легкое пренебрежение.
  - И что вы увидели? - деревянно произнес Йозеф, пытаясь подавить внезапно вспыхнувшее негодование на заносчивого ученого.
  - Двух пьяных унтеменшей-наркоманов нетрадиционной сексуальной ориентации в центре Берлина будущего, которые заявили, что Германией правит женщина, а людьми высшего сорта считаются гомосексуалисты, негры, евреи и прочие пришлые семиты из Ближнего Востока и Северной Африки. И еще Европу они называли Гейропой.
  - Немыслимо... - новость настолько ошарашила Геббельса, что он тут же позабыл обиду на Клауса, - я должен остановить упадок... но вы уверены, что я перемещусь именно на арийскую прародину?
  - Боюсь, доктор, вопросы истории также не в моей компетенции.
  - Что значит не в вашей компетенции? - министр пропаганды просверлил напряженным взглядом ученого.
  Клаус совсем не смутился и ответил спокойно, без эмоций:
  - В пробивную капсулу заложен камень с рунами, именно данный артефакт определяет направление телепортации. Мы пройдем через пространственно-временной континуум, наполненный информационно-квантовыми смыслами, если можно так выразиться, и окажемся примерно в тех местах и в том времени, когда изобрели буквенную письменность, дальше в прошлое мы проникнуть не сможем, поскольку среди людей будет отсутствовать четкая идея, что одна буква равна одному звуку. Или, по крайней мере, эта идея будет иметь слишком маленькое значение в социуме.
  - Я не совсем понимаю...
  - Послушайте, доктор, фюрер, вы и прочие гуманитарии всегда утверждали, что все великие изобретения были совершены арийцами. Я прав?
  Геббельс кивнул.
  - Следовательно, и письменность придумали арийцы, - сделал вывод Клаус, - а, значит, мы попадем именно в то место, которое вы называете арийской прародиной.
  - Логично, - согласился министр пропаганды.
  Вдруг громыхнуло сильнее обычного, и на пару секунд в помещении погас свет.
  - Нужно торопиться, - со стальным спокойствием произнес Клаус, - если отключится электричество, мы потерпим фиаско.
  Ученый подошел к какому-то прибору, похожему на осциллограф, и щелкнул тумблером:
  - Ровно через полторы минуты запустится телепорт-машина, и - вперед, в прошлое! После этого включится механизм самоуничтожения, чтобы техника не досталась врагу, о перемещении никто никогда не узнает.
  - Благодарю вас, Клаус, - с чувством произнес Геббельс, извлекая из кобуры Вальтер, - вы преданно служили делу национал-социализма. Я буду хранить ваш образ в своей памяти! Простите, но свидетелей не должно остаться.
  Ученый посмотрел на пистолет, на его лице не дрогнула ни одна мышца, затем он сказал:
  - Вообще-то, доктор, я намереваюсь отправиться с вами. У меня нет никакого желания быть убитым или работать на Советы, англичан или американцев.
  - Со мной?
  - Да, с вами. Когда запустится телепорт-машина, я буду стоять чуть поодаль, и наши сознания окажутся сцепленными. В далеком прошлом вы найдете носителя, и в свою очередь окажетесь носителем для моего разума.
  - Нет, Клаус, так не пойдет, - возразил Геббельс, целясь в лоб ученому, - вы хотите оказаться на вершине трофической цепи, но рейхсканцлер здесь я. Вы не будете паразитировать на моем сознании.
  Неожиданно громыхнуло так, что пол заходил ходуном, и свет вновь погас. Клаус рванулся навстречу министру пропаганды. Геббельс успел выстрелить, а затем его руку с Вальтером вывернули с такой силой, что он взвыл от боли.
  К тому времени, когда лампочка снова осветила помещение, пистолет был у ученого.
  - Я тебе не Клаус, скот хромоногий, - прошипел он, направив оружие на министра пропаганды, - я Николаус Ансельм Хейден фон Энгельгард!
  - Постой, подожди! - Геббельс весь напрягся, подняв руки вверх.
  - Подожду, - согласился ученый, - еще секунд десять-пятнадцать, а дальше мы пробьем пространственно-временной континуум...
  Отчаянное положение и неимоверное напряжение последних месяцев сыграли с Йозефом Геббельсом злую шутку. Внезапно для самого себя он потерял контроль над собственными действиями и, яростно захрипев, кинулся на Клауса. Ученый нажал спуск как раз в тот момент, когда включилась телепорт-машина и помещение заполнили ярко-оранжевые всполохи.
  На Йозефе Геббельсе с шипящим треском вспыхнула одежда, он заверещал от боли и ужаса и сразу вслед за этим провалился в черное беспамятство.
  Эпизод 2
  Закат бронзового века. Земля Хабиру
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  О прочих же народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что они ничто, но подобны слюне...
  Один смиренный первосвященник
  
  Месу́ сидел на склоне холма. Невдалеке паслись немногочисленные овцы. Настроение у пастуха было откровенно тоскливое. То ли из-за того, что погода предрасполагала - Месу часто грустил, когда было жарко, но при этом безветренно - то ли просто боги наслали печаль на скудную землю. В любом случае пастух, изредка поглядывая на овец, предался любимому занятию: воспоминаниям о лучших днях своей жизни.
  Это сейчас он пас овец племени Мидьян. Это сейчас ему, безродному беглецу, чтобы хоть где-то найти приют, пришлось стать мужем темнокожей, как и все мидьяне, Ципоры, дочери вождя клана Кенеи. Это сейчас он влачил жалкое и незавидное существование среди убогих шатров. Но когда-то все было иначе.
  Месу вспоминал дни юности, проведенные в Египте, и невольная улыбка вырисовывалась на его обветренном лице.
  - Да, давали мы просраться всему Нилу, - хрипло произнес пастух, - сам фараон перед нами на цырлах ходил.
  Тогда могущественнейшим человеком Египта являлся номарх Таниса сириец Ирсу, и юный Месу (в те далекие годы пользовавшийся своим настоящим именем - Тисифен) служил в его гвардии, в которую набирали лишь отчаянных головорезов. О, какие же это были благостные годы! Тринадцать лет беспредела и счастья! Ирсу брал дань за мир с самого фараона. А уж вельмож с жрецами и в хрен не ставил. На его территории были его законы. Ирсу не боялся царских войск и частенько, выказывая нескрываемое презрение к местному быдлу, во всеуслышание заявлял, что первого своего египтянина убил в четырнадцать лет. И кто посмел бы его хоть в чем-то упрекнуть?
  Нет, вообще-то были такие безумцы, но они либо бесследно исчезали, либо, получив хорошенько по щам, публично каялись, принося нижайшие извинения перед венценосным наместником Амона. Да, да, Ирсу себя именно так и называл. Бывало, кто-то из наивных гостей Таниса спросит:
  - Неужели сам Амон даровал вам власть и богатство?
  - А ты докажи, что не Амон, - отвечал сириец, плотоядно улыбаясь.
   Естественно, никто ничего даже не пытался доказывать, а просто затыкал свой поганый рот.
  Да что там говорить, все гвардейские любимчики Ирсу тоже узурпировали наместничества от имени тех или иных богов. Месу вот был, например, наместником Осириса. Так он получил еще одно имя - Осарсиф, а также право брать дань с абидосских храмов.
  Внимание пастуха привлек внезапно загоревшийся терновый куст. Он одиноко рос на соседнем холмике. Месу горько сплюнул. Ничего необычного. В такую жарень и камни воспламенятся. Не будет в его жизни уже ничего удивительного. Не будет той радости, что била непересыхающим родником на обильной земле пирамид и гробниц.
  Эх! Сколько пива было выпито, сколько девок перетрахано, сколько выкурено травы! Ох!.. были же времена! Славно жилось среди египтни, этих говенных трусливых рабов. Сборище лохов позорных, а не народ. Ни один из них не стоит даже слюны воина пустыни... Жаль, что все хорошее так быстро кончается.
  Тринадцать лет спустя новый фараон Сетнахт и его сынуля-соправитель Рамсес основательно подзадолбались выплачивать постоянно растущую дань за мир и объявили вне закона Ирсу и всех его соратников. Египтяне и даже многие пришлые, в том числе и соплеменники танисского номарха, устроили самую настоящую резню шасу, что означало "безлошадники", или "понаехавшие". Так презрительно местные именовали сирийских и прочих иноземцев, захвативших власть на берегах Нила. Ирсу проиграл решающее сражение и был скормлен крокодилам. Бесславная смерть для дерзкого правителя Таниса...
  Месу, давно прозванный в народе Моито́, или Моисиати, то бишь "мокрушник" на суржике, едва сам не погиб, однако успел вовремя смыться на историческую родину, в страну Хабиру. Здесь удача окончательно отвернулась от него. Сперва он надеялся сколотить банду взять под контроль для начала небольшую территорию и провозгласить себя вождем, но не тут-то было. Если среди египтян, привыкших к дисциплине и подчинению, относительно небольшая армия во главе с самым отмороженным бандюком могла держать в страхе весь Нил, то здесь в каждом шатре был свой Ирсу. После нескольких неудачных авантюр, которые чуть было не закончились летальным исходом, бывший соратник номарха Таниса, всерьез опасаясь за собственную жизнь - ведь на нем висело немало темных делишек в Египте и вне его - смиренно попросил защиты у Итро, черномазого вождя клана Кенеи племени Мидьян. Тот благосклонно отнесся к беглецу и женил его на своей младшей малолетней дочке Ципоре.
  Здесь Тисифен, он же Осарсиф, он же Моито, он же Моисиати слегка поправил свое имя и стал Месу, превратившись из "мокрушника" в "спасенного из воды", или же просто в "рожденного", все зависит от того, с какого языка переводить имя: с египетского вульгарного или с одного из диалектов суржика. Справедливости ради стоит отметить, что Месу имел полное право на подобное прозвище. Улепетывая от преследующих его египтян, он чуть было не утонул в Ниле, так что он действительно был "спасен из воды" и, благодаря этому, "рожден заново". Впрочем, мидьяне называли его на свой лад - Моше́...
  - Да уж, - печально выдохнул Месу, - старый я уже, ничего не изменю, так и сдохну пастухом. Жизнь, можно сказать, прожил, что под тыном высрался. Был ведь когда-то реальным пацаном. К успеху шел. А теперь ни реального богатства, ни реальной славы, ни реального имени. Одно слово: тамарискоед. Тьфу, блядь!
  Тамарискоедами в Египте, в Вавилоне, в земле Хабиру, в Сирии называли тех, кто ушел от кочевой жизни, но так и не смог ассимилироваться с оседлыми, земледельческими народами. Такие люди ничего не имели в собственности, промышляли наймом или разбоем, или совмещением того и другого, а поскольку за ними не числилось ни полей, ни садов, ни своих стад, то зачастую единственным источником пропитания для них являлся подножный корм, в том числе и тамариск. Уж чего-чего, а такого добра в пустыне хватало.
  Месу презирал египтян, считал их раболепными трусами, но и кочевников земли Хабиру он тоже относил к категории неполноценных людей, тупых козоёбов, которые дальше своего шатра ничего не видели, не знали услады и богатства городов Нила, и, главное, никогда не обладали той властью, какую когда-то имели люди сирийца Ирсу. Месу очень сильно угнетал тот факт, что он, человек, снимавший сливки с храмов Абидоса, теперь находится в услужении у какого-то черномазого князька. Какое же это унижение!
  - Ненавижу черножопых!
  Пастуха одолела такая досада, что, поднявшись, он направился к стаду, решил выместить злобу на какой-нибудь овце, хорошенько огрев ее посохом. Однако взглянув на горящий терновый куст, он мгновенно позабыл о своем намерении. Что-то в нем было не так. Огонь какой-то странный, с зеленцой и голубоватыми всполохами. И самое главное: куст уже горел долгое время, но отчего-то не сгорал. Заинтересовавшись, Месу направился к соседнему холмику. И тут внутри его головы прозвенел гипнотический, сокрушающий волю голос:
  "Ко мне!!! Иди ко мне!!!"
  Эпизод 3
  Трансцендентное горение
  Текст представлен в вольном переводе с ментально-общечеловеческого на русский
  
  И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает.
  Из одной древнееврейской легенды
  
  Когда к нему вернулось сознание, он понял, что не знает, кто он. Из-за этого пришла мучительная боль. Он - Никто. Он-Никто был объят мерцающем зеленоватым пламенем с голубоватыми всполохами посреди неизвестной полупустынной местности. Он-Никто ничего не помнил о своей прошлой жизни. Какой-то блондин-красавец направляет на него странную штуку, кажется... эта штука называется пистолетом... или не пистолетом... а потом... что потом?.. огонь и чернота...
  "Я здесь... - промычал Он-Никто, - я есть... аз есмь..."
  "С вами все в порядке, доктор?" - услышал Он-Никто как бы внутри себя спокойный и рассудительный голос.
   "Кто ты?" - спросил Он-Никто.
  "Во-первых, не ты, а вы, - деловито ответил голос, - во-вторых... хотя, ладно, перейдем на "ты", так даже лучше. Я Николаус Ансельм Хейден фон Энгельгард. Ты меня не помнишь?"
  "Нет, - сказал Он-Никто, - ты Энгельгард. Энгельгард - это ограда ангелов? Земля ангелов? ты ангел?"
  "Ладно, доктор, - согласился голос, - пускай я буду ангелом. Ты что-нибудь о себе помнишь?"
  "Нет", - промычал Он-Никто.
  "Ясно, - заключил голос, - пуля вошла в мозг в момент телепортации, из-за этого наблюдается амнезия. Это даже хорошо. Просто отлично. Возможно, потом память вернется. Возможно, но не обязательно".
  "Кто я?" - спросил Он-Никто.
  "Имя твое я тебе не скажу, иначе ты вспомнишь себя. А мне это нужно? Да это и не важно. Важно другое. Важно то, что ты пытался меня убить. Вот за это и мучайся теперь беспамятством".
  "За что ты меня так? - взмолился Он-Никто. - Мне больно... горю..."
  "Хорошо, доктор, перейдем к делу. Память, может, ты и не обретешь, но смысл и сущность обретешь однозначно, когда найдешь носителя в человеческом теле. Я внутри тебя, и потому почти ничего не вижу, а ты способен обозреть окрестности. Что там вокруг?"
  "Холм, - мученически протянул Он-Никто, - я на холме, на кусте... горю... там дальше... там дальше животные... овцы... кажется, они называются овцами..."
  "Очень хорошо, - обрадовался голос, впервые изменив собственному хладнокровию, - где овцы, там должен быть и пастух. Наблюдается ли где-нибудь поблизости человек?"
  "Сейчас... сейчас... - вымолвил Он-Никто, - вижу... вижу... идет... к нам..."
  "Отлично! Позови его! Просто сконцентрируйся на нем и позови! Сейчас мы общаемся на универсальном языке, поэтому в вербальном контакте нет никакой необходимости".
  "Ко мне!!! - властно прошипел Он-Никто. - Иди ко мне!!!"
  Мужчина с посохом, грязный, оборванный и бородатый, послушно шел к терновому кусту.
  "Узнай его имя! Сконцентрируйся и узнай его имя!"
  "Месу! Месу!!! - прошипел Он-Никто. - Месу!!!"
  - Да, это я, - испуганно произнес пастух. - Кто ты?
  "Кто я?" - Он-Никто забился в пароксизмах боли в такт со всполохами огня на терновом кусте.
  "Хорошо, даю подсказку, - сказал голос, - первая буква твоего имени "J", первая буква твоей фамилии "G", давай теперь, думай".
  - Кто ты? - повторил вопрос пастух.
  "Й... йо... йе... й... йо... йе... - не добившись результата с именем, Он-Никто взялся за фамилию, - Г... ге... ге... геб...гёб... гев... геб... гёв..."
  - Кто? - переспросил пастух.
  "Й... йо... йе... гебе...гёбе... геве... й... гёве..."
  - Иегова? Ты Иегова? - внезапно осенило пастуха, и он опустился на колени.
  "Я Иегова?" - спросил Он-Никто.
  "Да, ты Иегова, - с почти незаметной иронией согласился голос, - а я Энгельгард, твой ангел-хранитель. А теперь слушай меня внимательно. Переход будет гораздо легче, если потенциальный носитель заземлен, поэтому заставь его снять обувь, но пусть не подходит слишком близко, а то есть риск, что наступит шок, и нам придется искать нового хозяина".
  Он-Никто, получив имя, почувствовал себя намного легче, хотя боль до конца и не ушла.
  "Сними обувь свою! - приказал Иегова пастуху. - И не подходи близко!"
  Месу послушно выполнил указания.
  "Теперь сконцентрируйся и перейди в него, - сказал Энгельгард, - и я перейду вместе с тобой".
  Иегова устремил все свое внимание на точку между глаз пастуха и вдруг ощутил прикосновение к человеческой ауре, а потом будто обрел собственное эфирное тело, которое, впрочем, было привязано невидимыми цепями к носителю, но главное состояло в том, что Иегова осознал, зачем он здесь. Память к нему так и не вернулась, но зато он обрел дар красноречия, и смысл существования вырисовался отчетливо и ясно. Он должен повернуть колесо истории и сделать так, чтобы высшая раса, избранный народ был спасен от цепей рабства прочих неисторических, варварских, низших племен.
  "Мой народ в опасности, и его нужно спасти и возвысить над остальными народами!"
  - Какой народ? - непонимающе произнес Месу.
  "Что значит, какой народ? К какому народу принадлежишь лично ты?" - возмутился Иегова.
  - Я не знаю... точнее, не уверен... - замешкался пастух, - уже много десятилетий в Египте перемешиваются разные племена... теукры, чехену, шерданы, шакалеша, акайваша, филистимляне, другие люди моря... много кто... я... не знаю... я... - Месу вдруг запнулся и стыдливо потупился.
  "Люди моря, люди земли, исторические и неисторические народа, все прям по шинели Гегеля, правда, доктор? - заметил Энгельгард. - Но это не критично, любой народ имеет свое начало. Наш носитель - это первый представитель нового этноса".
  "Да", - согласился Иегова, его осенила фраза, которую, казалось, он произносил в прошлой, ушедшей из памяти жизни:
  "Дайте мне средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней... но ведь также можно и из стада свиней сделать новый народ с помощью тех же средств массовой информации..."
  - Чудны твои слова, о, Величайший из богов, я не могу постигнуть их, - сказал пораженный пастух, не понявший более половины того, что только что услышал.
  "Тебе это и не надо понимать, лучше скажи, где мы сейчас находимся?"
  - В земле Хабиру, о, Величайший из богов.
  "А ближайшая цивилизация отсюда - это... - Иегова сконцентрировался на сознании своего носителя и прочитал название страны, - это Египет?"
  - Египет, о, Величайший из богов, - подтвердил пастух, - впрочем, ты всевидящ и знаешь лучше. А что такое цивилизация?
  "Страна, где есть храмы, чиновники, полиция и царь", - объяснил Иегова.
  - Да, там все это есть.
  "Значит, завтра на рассвете отправляемся в Египет, - решил Иегова, - создавать высшую расу, избранный народ".
  Эпизод 4
  Земля Хабиру
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Если найдется среди тебя в каком-либо из жилищ твоих, которые Господь, Бог твой, дает тебе, мужчина или женщина, кто сделает зло пред очами Господа, Бога твоего, преступив завет Его, и пойдет и станет служить иным богам, и поклонится им, или солнцу, или луне, или всему воинству небесному, чего я не повелел, и тебе возвещено будет, и ты услышишь, то ты хорошо разыщи; и если это точная правда, то выведи мужчину того, или женщину ту, которые сделали зло сие, к воротам твоим и побей их камнями до смерти.
  Один милосердный пророк
  
  Вечером Месу пришел в шатер к своему тестю Итро, предводителю клана Кенеи племени Мидьян, и заявил, что забирает жену Ципору с двумя детьми и едет в Египет, потому что так пожелал Величайший из богов. Итро на удивление легко согласился.
  - Моше, ты всегда был косноязычен, а сейчас красноречив, и в глазах твоих пылает огонь, какого я раньше не видел, - сказал вождь клана, - это неспроста. Может быть, твоими устами действительно говорят небеса. Иди с миром.
  Ночью Месу никак не мог заснуть. Он буквально физически чувствовал преображение внутри себя. Будто помолодел лет на тридцать, получил новые невиданные силы. Мыслями пастух был уже далеко в Египте. Кем он там станет? Безусловно, кем-то могущественным и влиятельным. Может даже, оснует новую династию фараонов. Ох, если бы так! Правда дети его, Гирсам и Елиезер, темнокожи, а, значит, расово нечисты и не смогут наследовать трон. Но разве это проблема для фараона? Бабы всей ойкумены будут счастливы лечь под него. Тогда б он показал сраной египтне, где Нил начинается. Зачем создавать новый народ, когда можно захватить целую страну?
  "Если бы Величайший из богов пожелал сделать меня фараоном!!!" - подумал пастух.
  "Не называй меня Величайшим из богов", - услышал Месу отчетливый голос Иеговы.
  Пастух вздрогнул, взглянул на спящую Ципору.
  "Не бойся, кроме тебя меня никто не слышит, пока мне не возжелается чего-то иного, так говорит Энгельгард".
  - Кто говорит, о, Величайший из богов? - мысленно спросил Месу.
  "Ангел. Я повторяю, еще раз: не называй меня Величайшим из богов", - гневно отчеканил Иегова.
  - Но почему? - искренне удивился Месу. - Разве ты не самый великий среди богов?
  "Запомни раз и навсегда то, что я тебе скажу: ein Volk, ein Reich, ein Führer... und ein Gott".
  "Не понимаешь... - произнес Иегова после продолжительного молчания, - объясняю: один народ, одна страна, один вождь и один бог. Так должно быть и никак иначе! Только один народ может быть избранным, принадлежать к высшей расе и стоять над всеми остальными народами. И у народа этого должно быть свое жизненное пространство. Земля обетованная! Во избежание разброда в станах и в стране, только один вождь может быть у народа, и этим вождем являешься ты. Во избежание духовных шатаний, ведущих к моральному разложению, только один бог может стоять над народом и вождем. И этот бог я. Когда ты говоришь: "Величайший из богов", ты подразумеваешь что есть другие боги. Но я единственный, только мне нужно и можно поклоняться. Только мне нужно и можно молиться. Только мне будешь поклоняться и молиться ты и твой народ. Поэтому обращайся ко мне просто: "Господи".
  - Да, Господи, - безропотно согласился Месу, - но гораздо легче захватить власть в Египте и стать фараоном, чем создать свой народ. Я боюсь, что не справлюсь с такой сложной задачей.
  "Справишься, - заверил пастуха Иегова, - отныне ты мой пророк. Ты не должен бояться трудностей. Имей мужество жить в опасности! Вылепить народ из инертной массы можно благодаря единой идее, которая овладеет людьми. И эту идею я тебе уже озвучил: один народ, один вождь, одна земля обетованная и один бог".
  - Я создам новую веру? - ошарашено прошептал Месу и поспешно добавил. - С твоей помощью я создам новую веру?
  "Народ и религию, которые связаны друг с другом неразрывными цепями. Народ без религии - это как человек без дыхания. И тебе не нужен Египет. В Египте слишком стары традиции, чтобы их так просто перемолоть на свой лад. Для нового народа нужна земля, свободная от развитой культуры. Такая как эта. Я обещаю ее тебе и твоему будущему народу".
  - Развитой чего? - не понял Месу. - Чудны твои слова, Господи.
  "Не важно, тебе не нужно знать значение многих слов, которые я изрекаю, ты должен выполнять мои приказы. Интеллектуализм - худший враг пропаганды".
  - Господи, помилуй, я не могу уразуметь, что ты говоришь! - простонал Месу.
  "Хорошо, я объясню. Пропаганда - это..."
  В голове Месу воцарилась тишина. Новоявленный пророк терпеливо ждал разъяснений.
  "Считай, что под пропагандой я подразумеваю слово Божье, - наконец, послышался голос Иеговы, - а интеллектуализм - это излишние размышления, блудомыслие, приводящие ко многим печалям. Тот, кто сомневается в истинности слова Божьего, сгорит в геенне погибели".
  - Я не сомневаюсь, Господи, - с жаром прошептал Месу, - но я один, нет мне поддержки среди людей.
  "Разве у тебя не осталось старых соратников? Я вижу твое прошлое, ты был в Египте, ты брал дань с храма Осириса и за глаза тебя называли "мокрым убийцей" или, скорее, даже "семенем убийцы", Моисиати. Из-за убийств ты и бежал с берегов Нила. И с тобой бежали многие другие..."
  - Прости, Господи, я грешен, - сокрушенно проговорил Месу.
  "Чужие народы - ничто в моих глазах, а значит и грех перед ними - ничто, - грозным эхом прозвенел в голове пророка голос Иеговы, - забудь о том, что ты делал в Египте, я спросил о другом: разве не осталось у тебя соратников, бежавших от войск Сетнахта?"
  - Да, Господи, живет один такой неподалеку. Зовут его Телком, или Арэном на суржике. Хороший, смекалистый мужик. Он живет как раз по пути в Египет, так что нам никаких крюков делать не придется.
  "Вот и возьмешь его в помощники, а я и Ангел сделаем так, чтобы твои слова убедили его пойти с тобой в Египет. А теперь спи! - приказал Иегова. - Ты мне нужен выспавшимся и полным сил!"
  
  Пока Месу, его жена и двое детей мирно похрапывали в шатре, а ночную пустыню освещала печальная луна, Иегову внезапно одолели сомнения, и он обратился к Энгельгарду.
  "Ангел, знаешь, что меня смущает? То, что супруга Месу - чернокожа, и дети слишком темны. Эти факты почему-то диссонируют с моим представлением об избранности и полноценности человека".
  "Я понимаю, доктор, откуда у тебя подобные сомнения, но, поверь мне, это несущественно, - ответил голос Энгельгарда, - я всегда сомневался в доктринах НСДАП".
  "В чьих доктринах?" - не понял Иегова.
  "Не важно", - отрезал Энгельгард.
  "Я подумываю, знаешь, о чем? Что если нам покинуть тело и сознание Месу и найти нового носителя? Не нравится мне, что он якшается с черномазыми", - предложил Иегова.
  "Боюсь, доктор, это невозможно до самой смерти нашего носителя".
  "Тогда пусть умрет. Заставим его совершить суицид. Или даже лучше так сделать: внушу ему, чтобы убил всю свою семью, а потом - себя".
  "Это опасно, - возразил Энгельгард, - твое эфирно-квантовое тело слишком привязано к физическому телу носителя, и в случае смерти Месу, оно разрушится, иными словами, доктор, ты исчезнешь, погибнешь".
  "А ведь Месу не так уж и молод", - испуганно прошептал Иегова.
  "Не бойся, твои вибрации положительно воздействуют на здоровье носителя, поэтому он проживет долго, - успокоил Энгельгард Иегову, - а жена и дети пусть искупят свою расовую неполноценность. Кровью. Заставь их, например, - голос Ангела как будто стал насмешливым, даже глумливым, - обрезать крайнюю плоть у сыновей. Вы ведь, гуманитарии, любите всякие обряды, да и быдло верит в их силу".
  "А это идея! - воодушевился Иегова. - Всегда нужно иметь формальность, которая подчеркивает избранность и отделяет своих от чужих. Пусть сыновья Месу искупят свой грех неполноценности через обрезание, и сделает это их мать Ципора! И желательно, чтобы процедура была мучительной. Пусть она это сделает ножом из камня, а не из металла".
  "Доктор, давай ты этим займешься как-нибудь в другой раз, - прервал размышления Иеговы Энгельгард, - давай-ка ты сейчас займешься реально нужными вещами, сконцентрируешься и направишь свое сознание туда, где живет этот кореш Месу Арэн по кличке Телок, ты ведь умеешь рыться в памяти своего носителя, а, значит, примерно знаешь, как выглядит его подельник и, следовательно, почувствуешь его ауру".
  "Зачем это?" - поинтересовался Иегова.
  "Попробуешь связаться с ним, вернее я свяжусь с ним, вторгнусь в его сон. Понимаешь, ты привязан к своему носителю, к Месу, ты как бы внутри него, а я как бы внутри тебя, я как бы часть твоего подсознания, и... в общем, долго объяснять, ты и Арэн, вы соприкоснетесь подсознаниями друг с другом, то есть, получается, я соприкоснусь с его подсознанием".
  "И что ты собираешься сказать ему?" - спросил Иегова.
  "Чтобы он завтра вышел навстречу Месу. По-моему, идея на грани гениальности. Тогда они точно уверуют, что ты самый великий среди богов".
  "Я единственный бог", - поправил Иегова Ангела.
  "Ладно-ладно, доктор, давай, концентрируйся!"
  
  Эксперимент прошел успешно и на удивление легко. Арэну, мужчине примерно тех же лет, что и Месу, приснилось свечение, из которого исходил громовой голос:
  "Внимание! Внимание! Телок, говорит Господь! Повторяю, Телок, говорит Господь! Как слышишь меня?"
  - Слышу тебя хорошо, - испуганно прошептал Арэн.
  "Телок, слушай приказ! Повторяю, Телок, слушай приказ! Завтра с рассветом выдвигаешься на северо-восток-тень-север, примерно через полтора-два часа движения в заданном направлении ты встретишь своего старого друга Месу. Отныне ты переходишь под его непосредственное командование. Как понял меня, Телок?"
  - Понял тебя хорошо, Господь, - ответил Арэн, - а что такое северо-восток-тень-север?
  Ответа Арэн не получил, поскольку связь на этом прервалась.
  
  На следующий день два бывших подельника встретились на запыленной дороге. Арэна, рассказавшего о своем сне, сопровождали старшие сыновья: Унадав и Иваху, смугловатые, похожие друг на друга парни. Они сильно отличались от младших сыновей Арэна, частенько имели наглость перечить своему отцу, вмешиваться в чужие, не касающиеся их разговоры. Наверное, потому что они были зачаты не в пустыне, а в благословенных землях Египта. Арэн и имена им давал на суржике, а не на диалектах земли Хабиру. Первенца окрестил Унадавом, можно сказать, в честь себя любимого. Таким именем называли домашних рогатых животных. Второго сына он нарек Иваху, что значило "полные воды", ибо тот родился в лодке, посреди Нила, когда Арэн со своей жинькой спасался от разъяренной египтни. И вот прослышав о намерении отца повидать старого соратника, Унадав и Иваху напросились в дорогу.
  Месу в свою очередь поведал о великих чудесах, которые приключились с ним. Новоявленный пророк объявил, что собирается вывести свой народ из земли египетской.
  - Какой еще народ? - вполне искренне удивился Арэн. - Неужто тамарискоедов прикажешь почитать за народ?
  - Почему бы и нет? - ответил Месу. - Мы сами такие. Нам их понять легче. И из них же легче слепить племя, угодное Господу. Племя, которое будет поставлено выше всех остальных.
  - А это, хорошая идея, батя, - сказал Унадав, - мы будем там главными, а не какими-то любителями коз.
  - Под предводительством одного пророка и вождя, - добавил Иваху, - а то черножопые мидьяне воображают из себя не весть что.
  - Закройте рты, когда старшие говорят, - рявкнул Арэн, - вечно лезете, куда не просят! Ты только это... - Телок вдруг запнулся.
  - Что это? - не понял Месу.
  - Отправил бы жиньку свою и детей обратно к Итро.
  - Зачем?
  - Ну... - Арэн тяжело вздохнул, указав на сыновей, - мои оболтусы хоть шибко разговорчивы, да правду говорят. Жинька твоя черная... не кошерно это как-то... Ты же помнишь, Ирсу убили ниггеры из кушитского корпуса Сетнахта, и нас они гнали по Нилу. С тех пор недолюбливаю я этих черномазых.
  "И то верно, - услышал Месу голос Иеговы, - нужно соблюдать чистоту расы. Народ должен считать, что ты не имел порочащих связей".
  
  Два старых товарища еще долго разговаривали, вспоминая прошлые удачи и поражения, а затем вернулись к шатру Арэна, где гостей встретила жена Телка Елишава, два младших сына и сколько-то там дочерей. Арэн их не считал, поскольку, как и большинство кочевников, полагал, что женщина - это в лучшем случае неполноценный человек, кусок мяса и кожи, обернутый вокруг влагалища, основная функция которого рожать новых работников.
  В шатре Арэна был устроен маленький пир в честь встречи, а на следующий день новоявленный пророк, его соратник, а также Унадав и Иваху, навьючив ослов, отправились в Египет, туда, куда велел им Иегова и его Ангел.
  Эпизод 5
  Египет, Пер-Рамсес. Народная малая стела Великих Побед
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского высокого и древнеегипетского вульгарного на русский
  
  У нас страна огромных возможностей не только для преступников, но и для государства.
  Какой-то неумелый дзюдоист
  
  Пожелав остаться один, Рамсес отпустил свиту. Невидимые охранники, разумеется, находились совсем рядом, но, тем не менее, со стороны казалось, что кроме царя египетского возле стелы больше никого нет. Фараон ждал своего визиря Фритифанта по прозвищу Та. С некоторых пор визирь начал, как он сам выражался, используя хеттские неологизмы, выдавать "массы креатива", или - все зависело от перевода - "креатив в массы". Например, придумал новый способ воздействия на народные умы: создавать малые стелы и устанавливать их не в храмах, а посреди рыночных площадей, и чтобы глашатаи бесперебойно от рассвета до заката читали вслух о великих победах солнцеликого Рамсеса, и чтобы люди внимали и поражались мощи и мудрости любимца Амона. Такой вот очередной новодел завтра должны будут отправить в Иуну - один из важнейших городов царства. Рамсес решил совершить личную инспекцию.
  - Так, - задумчиво протянул он, сощурившись, - что у нас тут...
  Текст на стеле, как и положено, был пронизан величием и мощью метафор.
  
  И был Египет наполнен скорбью, и не было в нем порядка, и стоял он на коленях пред ордами чужеземцев. И некому было собрать жатву с полей, и жены не рожали, и народ вымирал, и плач разносился над Нилом, и скорбь изливалась рекой. И вот смотри! Пришел Солнцеликий, Рожденный Ра, богатый годами как Атум, божественно родившийся из утробы матери; пришел прекрасный и могучий образ всех богов и богинь, умножающий свои жертвы; пришел храбрец, владеющий сильными руками и устанавливающий границы по своему усмотрению, упираясь в спины своим врагам.
  Пришел Рожденный Ра и низверг супостатов и изрек: "Смотри! Я поднял Египет с колен и даровал народу хлеба! Смотри! Я посадил множество деревьев вдоль Нила и построил множество храмов! Смотри! Я усмирил ливийских Чехену и поставил над ними своего князя! Смотри! Я опрокинул гнусных свиноедов Теукров и попирал их головы! Смотри! Я отразил натиск Братства Народов моря и сжег их корабли в Дельте! Смотри! Я вторгся в Сирию и заставил филистимлян склониться перед моим величием! Смотри!.."
  
  - И бла-бла-бла, и бла-бла-бла... все ясно, - сказал Рамсес, - сильно написано, дочитывать это я, конечно, не буду.
  Фараон бросил взгляд на самый низ стелы. Там, как и положено, была выгравирована иероглифическая сноска:
  
  Братство Народов моря - запрещенная на территории Верхнего и Нижнего Египта организация.
  
  - Все канонично, - удовлетворенно заметил Рамсес, - но даст ли результат эта писанина?
  Фараон прекратил размышлять вслух, поскольку услышал шаркающие шаги. К стеле приближался визирь Фритифант по прозвищу Та. Он шел размеренно и величественно, с гордой осанкой и вздернутым кверху подбородком. Его широкий красный пояс, расшитый золотыми нитями, блестел в лучах солнца, а нарамник, покрытый бисером, обернутый длинным узорчатым шарфом скрывал недостатки фигуры, делал высокопоставленного вельможу стройней и даже моложавей. Приблизившись к Рамсесу, Фритифант почти мгновенно согнал с себя спесь, опустился на колени и, вознеся руки и глаза к небу, принялся возвышенно-униженно декламировать:
  - О, Сильный правдою Ра, Любимец Амона! Рожденный Ра, правитель Иуну! О, Сильный бык, царство которого велико! О, могучий лев с сильной рукой, влиятельный Господин, который покоряет азиатов, с великолепными памятниками! О, тот, чьими деяниями довольны боги, расширяющий Египет с великим влиянием и сильной рукой! О, убивающий ливийцев, Телец, с сильной рукой и двумя торчащими рогами, с твердой волей и большой храбростью на поле боя! О, сильный бык с могущественным...
  - Ну, хватит, бля, не на церемонии! - прервал поток пафосного красноречия Рамсес. - Поднимайся, давай!
  Фритифант встал с колен и отряхнулся.
  - Кто это, - фараон указал ладонью на стелу, - сочинил.
  - Как обычно, главный дворцовый глашатай Киселптах, - сказал Фритифант.
  От слуха Рамсеса не ускользнули нотки легкого раздражения в голосе визиря. Фритифант, идейный вдохновитель, и Киселптах, воплотитель идей, недолюбливали друг друга, хоть на людях никогда не показывали своей враждебности. Чернь не должна знать о войнах вельмож, чернь должна быть уверена в непоколебимом единстве власти, чернь должна работать, а не задумываться.
  Фритифант по прозвищу Та был близок к пускай и не главной, но на нынешний момент любимой жене царя египетского, к Тийе, а также одному из потенциальных наследников Пентауру, Киселптах соответственно лоббировал интересы другой влиятельной группировки, объединившейся вокруг пятого сына, названного Рожденным Ра, в честь фараона-отца. Когда богатства было вдоволь, его можно было делить между всеми. Теперь же, в черные дни бедствий, когда земля оскудела, как оставить довольными десятки влиятельных номархов, сотни богатейших вельмож, тысячи наглых жрецов и мириады зажравшихся чиновников? Где же ты, хваленная стабильность.
  - Вам не нравится? - озабоченно спросил Фритифант.
  Рамсес не ответил, а лишь тяжело вздохнул.
  - Если Рожденный Ра пожелает, я прикажу исправить текст в кратчайшие сроки, - с готовностью заявил визирь.
  - Не надо, Киселптах сочинил все талантливо, с огоньком. Впрочем, как всегда. Меня другое волнует, Та.
  - Я весь внимание, о, Солнцеликий, - сказал Фритифант.
  - Посмотри вокруг, Та! - Рамсес нервно провел рукой в ту сторону, где далеко, за зданиями и стенами находился Нил. - Боги точно прокляли нас! Никакие жертвоприношения не помогают! Великая река, наша кормилица, уже второй сезон как цветет. По воде плавают какие-то... какие-то... - лоб фараона покрылся морщинами, - как это по-простонародному?
  - Вы хотели сказать, какие-то говна, Солнцеликий? - уточнил Фритифант.
  - Да, правильно! - подтвердил Рамсес. - Вода дрянь, не то что зверье, всякие ползучие гады в ней жить не хотят, заполонили города и поля. Даже в моем личном гареме, представь себе, Та, в моем личном гареме вчера поймали четыре жабы!
  - Это не так и плохо, Солнцеликий, - вдумчиво произнес визирь и, видя недоумение на лице фараона, поспешно добавил:
  - Я имел в виду не ваш гарем, а то, что жабы есть в городах. С продовольствием у нас сейчас проблема, зерна не хватает, а речные гады вполне пригодны для пищи. Не для нас, конечно, а для народа.
  - Допустим, - согласился Рамсес, - а мошкара, таких кусачих москитов отродясь не было! По ночам спать не дают! Никакие благовония и курения не помогают. А оводы! Сколько скота передохло, так эти твари теперь и людей жалят! А болезни! Ты ведь мне сам докладывал недавно, что многие подданные страдают от язв и задыхаются от воспалений.
  - Докладывал, - подтвердил Фритифант, - но вы, о, Рожденный Ра, зря так волнуетесь за этих людей. Ну, вымрет, скажем, триста тысяч. Они просто не вписались в новую жизнь. В счастливую жизнь, освещенную сиянием вашей мудрости, о, Солнцеликий. Не думайте об этом - новые вырастут.
  - А еще эта жуткая саранча, опустошившая Дельту, у меня просто слов нет... какие-то... какие-то, я не знаю, казни египетские!
  - У всего есть обратная сторона, Солнцеликий, говорят, саранча тоже вполне пригодна в пищу. Деликатес, можно сказать. Не для нас, конечно. Для народа.
  - Все у тебя просто, Та, - вздохнул Рамсес, - когда я и мой отец пришли к власти, Египет был в ужасном положении. Я навел порядок, я даровал народу стабильность. Понимаешь, стабильность, после долгих лет бедствий. Меня в народе прозвали Рамсес-па-нутер, то есть "Рамсес-бог".
  - Совершенно верно, о, Солнцеликий, вы и есть бог, - сказал Фритифант, - для добрых людей бог милосердный и дарующий, для злых - карающий гневом Ра. У меня имеются точные сведения, что проклятые пожиратели свиного сала теукры считают вас темным божеством. И что бы плохого у них не случилось, они винят всегда в этом вас. Вы, Рожденный Ра, бог не только для подданных, но и для врагов.
  - Я навел порядок, - фараон принялся загибать пальцы, - я отразил нападение Братства Народов моря, запрещенной у нас организации, я наполнил житницы зерном, я начал великое строительство, я посадил сады вдоль Нила, я укоротил нрав самых зажравшихся вельмож, и даже визиря Хори, твоего предшественника, бросил в темницу. За утрату доверия.
  - За это вас и обожает народ, о, непревзойденный любимец Амона, - с чувством проговорил Фритифант.
  - Да, - согласился Рамсес, - но только вот через двадцать девять лет своего правления я пришел к тому, с чего начинал. Всем, понимаешь, Та, всем только и нужно хапнуть. Приходят, и: "Дай, дай, дай!". Князь племени чехену со свитой приезжает, говорит: "Осирисом клянусь, ты мой кумир и бог, а я твой главный пехотинец. Дай зерна, мы ведь ливийскую границу защищаем". И что мне делать? Выдаю. А он потом с ливийцами этим же зерном и торгует. Жрецы приходят и говорят: "Те-то и те-то земли, те-то и те-то здания были в божьем владении Амона, их когда-то отнял у нас злокозненный еретик и нечестивец Эхнатон. Надо бы вернуть". И что мне делать? Возвращаю. Приходят вельможи из дома Красной горы и говорят: "Земля оскудела, доходы упали, а жить хочется, как раньше. Дай на откуп дорогу Хора". И что мне делать? Даю на откуп. А если не дашь, то стабильности конец настанет, и не ливийцы с народами моря меня сожрут, а свои же. Свои! Я уже слишком стар, чтобы снова по-настоящему воевать. Вот и приходится всех ублажать. Только, чувствую я, смута все равно нарастает. Как быть, Та? Что делать?
  Фритифант изобразил задумчивость, затем, выдержав небольшую паузу, сказал:
  - Полагаю, о, Солнцеликий, нам нужно больше рыночных стел и глашатаев, читающих народу о вашем божественном величии. А еще нам необходимо провести Хеб-сед, пышное празднование в честь тридцатилетия вашего сиятельного восшествия на престол. Праведные речи и торжества отвлекут подданных от черных мыслей. Неплохо бы, о, сильный телом Телец, чтобы я и вы вместе отправились перед торжествами на юг, как и полагается по традиции. К тому же там вода намного чище, чем здесь.
  - А я вот подумал, может, ну его, этот Хеб-сед! - отстраненно произнес фараон, будто говорил сейчас не о себе. - Может, потратить ресурсы на поддержку бедствующих селений?
  Брови Фритифанта выгнулись дугами, а глаза слегка расширились.
  - Да нет, бред, - отмахнулся Рамсес, - я нервничаю, не обращай внимание, Та. Конечно, ты прав нам нужно больше рыночных стел и больше пышных торжеств, чтобы люди и боги ойкумены видели силу царя египетского, и тогда все будет как раньше. Значит, приказывай свите готовиться к путешествию.
  - Свита уже давно готова, и вы, совершенно правы, о, Рожденный Ра, - визирь почтительно поклонился, - стабильность - вещь хрупкая, чуть качнешь, и все развалится. Нам выгодно ничего не менять. Милость богов да не оставит Египет.
  - Хорошо, перейдем к насущному, - сказал фараон, немного успокоившись, - насколько мне известно, сегодня должен был прибыть посланник от номарха Уасета. Дела у нас там в последнее время идут не очень.
  - Он прибыл, о, Солнцеликий, - голос Фритифанта вдруг преисполнился скорбью.
  - И?
  - Даже не знаю, смею ли я сообщить столь удручающую весть Рожденному Ра?
  - Сообщай, не томи! - нетерпеливо прикрикнул фараон и сморщил лоб, - ты меня этим своим этикетом за... за... как это по-простонародному.
  - Должно быть, Солнцеликий хотел произнести слово "заебал".
  - Да, вот-вот, ты меня заебал, говори, что там?
  - В Та-Сет-Аат, великой Долине царей, случилось немыслимое: каменщики, плотники и маляры объявили забастовку.
  - Что объявили? - не понял фараон. - Что это за слово такое, "забастовка"?
  - Вы совершенно правы, Рожденный Ра, в великом и могучем египетском языке такого понятия отродясь не было, это все тлетворное влияние иноземцев, - сказал Фритифант и тут же пояснил:
  - Именно поэтому я употребил хеттское слово. Забастовка - это отказ работать, но без применения прямого насилия к начальствующим и надзирателям. То есть это мирный бунт.
  - Мы ж не Хеттия какая, чтобы смуту учинять, - озадаченно произнес Рамсес.
  Странно, но в последнее время визирь как будто изменился, раньше он не употреблял иностранные словечки. Впрочем, возможно, он всегда был таким, фараон из-за неурядиц в стране стал слишком нервным, и, вероятно, все эти ненормальности ему только казались.
  - Безусловно, о, образ всех богов и богинь, хеттские ценности чужды египетской духовности, хетты поплатились за свою разнузданность, и теперь на их землях властвуют народы моря. Всякие там чуркобесы, как говорят простые люди.
  - То есть каменщики и эти, как их там, маляры просто не хотят работать, - заключил Рамсес. - А почему?
  - Говорят, что из-за заразных болезней их сначала не пускали на работу, а потом, когда выгнали на стройки, урезали пайки, поскольку, мол, все это время бездельничали, а теперь уже и вовсе несколько месяцев не выдают жалование, но полагаю, о, Солнцеликий, они лгут, выражаясь по-простонародному, быдло охуело.
  Фараон задумался:
  - Пустить против них войска? Египетскую гвардию?
  - Это опасно, о, Рожденный Ра, среди рабочих в Долине царей много исрахолов, и столь же много их в нашей армии.
  - Опять ты употребляешь непонятные слова, - возмутился фараон.
  - На суржике исрахол или исерихол, или исерхал, или исрахэл, среди разных групп иноземцев встречается разное произношение, означает "тамарискоед", - объяснил Фритифант, - то есть нищеброд без роду и племени, покинувший родные кочевья, но и не сумевший обустроится в Египте, свой среди чужих, чужой среди своих.
  - Как же я сдал... - устало проговорил Рамсес. Он вдруг осунулся, стал маленьким и жалким, - что мне делать, Та? Что мне со всем этим делать? Везде сдержки и противовесы, никуда не дернешься. Чуть в сторону отклонишься, и все развалится...
  Фараон хотел было пожаловаться и на личное, на то, что постарел и очень боится недуга, на то, что половой орган уже не работает в полную мощь, как раньше; главный дворцовый глашатай Киселптах обещал чудо-снадобье, но подействует ли оно, большой вопрос. Много на что хотел пожаловаться Рамсес своему визирю, но, вспомнив о конкуренции между группировками, промолчал. Наступила тягучая тишина и только где-то за стелой слышалось тихое сопение охранников.
  - Позвольте, о, Рожденный Ра, мне лично разобраться с этой проблемой, - смиренно попросил Фритифант, - давайте отправим с инспекцией главного глашатая двора Киселптаха, он умеет убеждать, и пока мы будем на юге, Киселптах погасит смуту в Та-Сет-Аат.
  Возможно, это была очередная интрига, и визирь просто хотел подставить своего конкурента, но фараон не желал об этом размышлять.
  - Позволяю, - сказал Рамсес, внутренне радуясь, что лично ему придется разруливать на одну проблему меньше. А вернее, вообще ничего не разруливать.
  
  
  Эпизод 6
  Египет, Дельта Нила
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Я верю, что Божья воля послала юношу в Рейх, чтобы он вырос, стал во главе нации и привел родную землю обратно...
  Один скромный художник о себе
  
  Месу и Арэн нашли положение Египта удручающим. В когда-то богатых землях царили разруха, голод и произвол. Уже издали Нил поражал неестественным цветом. Он имел красноватый оттенок, а когда путники приблизились к реке на расстояние в две тысячи шагов, до них дошел сладковато-тошнотворный запах разложения. На берегу гнили сотни мертвых крокодилов. Даже вдали от берега под ногами сновали жабы. Их было невероятное количество.
  - Срань господня! - проворчал Месу. - Ненавижу тварей!
  - Между прочим, они съедобны, - заметил Арэн, - главное, их правильно приготовить. Оболтусы, чего встали? - прикрикнул он на сыновей. - Ловите тварей!
  Унадав и Иваху, поморщившись и немного помявшись, нехотя принялись собирать жаб.
  - Нет, я пока обойдусь своей пищей, - сказал бывший пастух, раздавив очередное мерзкое земноводное.
  - Ну, как хочешь, а я испробую, - ответил Арэн.
  Но более всего путников одолевали москиты. Вечерами и ночами от них не было никакого спасения. Люди спали, плотно закутавшись в тряпье, предпочитая изнывать от жары, нежели от укусов.
  И, тем не менее, новоявленному пророку и его свите везло: несколько раз они находили родники с чистой питьевой водой, их не обобрали на границе и не ограбили по дороге. Связано это было не только с волею случая, но и с тем, что каждую ночь Иегова концентрировался на окружающей местности и посылал активно-разумную часть своего подсознания - то есть Ангела-Энгельгарда - внушать всем местным чиновникам и бандитам - что, в принципе, было одним и тем же - не трогать путников из земли Хабиру.
  Днем же Иегова часто общался с Месу. Предметом разговора, как правило, являлся самый важный вопрос из всех существующих на земле - вопрос о власти.
  "До меня, конечно, доходили слухи, но такого я не ожидал, - сокрушенно подумал пророк, - дохлый скот на дорогах. Тощие люди. Гады повсюду..."
  "Наоборот, разруха нам на руку, - ответил Иегова, - но, главное, чтобы не было единства среди элит. Бедствия в стране дают тебе возможность захватить власть над умами наиболее недовольных режимом. Однако наиболее недовольные, как правило, не имеют никакого влияния на государственные дела. Посему важно второе условие: раскол среди властвующих. Тогда ты сможешь, не боясь того, что тебя раздавят единым кулаком, успешно лавировать между конфликтующими сторонами, договариваться и с теми, и с другими, постепенно набирая силу. Нам нужно найти место наибольшего недовольства и там действовать".
  По всей Дельте ходила молва, что в Та-Сет-Аат, Долине Царей, взбунтовались рабочие. Туда пророк со своим эскортом и направился.
  Когда Месу оказался всего в одном дневном переходе от заданной цели, его охватило волнение такой силы, что он готов был прямо здесь все бросить и бежать куда глаза глядят.
  - Я не справлюсь, Господи, - шептал он, вглядываясь в ночную тьму и отмахиваясь от назойливых москитов.
  "Я понимаю тебя, завести толпу труднее, чем насиловать женщин и резать не способных выплатить дань", - прошипел Иегова.
  Несмотря на жару от голоса Господа Месу бросило в дрожь.
  "Но ты выполнишь свою миссию, я не случайно обучаю тебя. Не бойся обращаться к скопищу людей, твои слова должны вызывать чувства и глушить мысли. Слушая тебя, толпа должна испытывать праведный гнев и великий страх, только тогда они будут повиноваться тебе".
  - Но как мне это сделать, Господи?
  "Используй то, что вокруг тебя, что очевидно для всех, что можно повернуть на благо своему делу. Оглянись, Египет постигли несчастья. Посмотри на Нил, он красен от водорослей, из него невозможно пить. Мертвые лягушки, змеи, крокодилы, птицы - все это следствие загрязнения. Отсюда и обилие насекомых, кругом мертвечина, отсюда язвы, болезни и голод. Придя в Долину Царей, ты скажешь, что ищешь свои народ, избранный перед Господом, ты скажешь, что тамарискоеды забыли, откуда пришли их предки, здесь они жалкие пришельцы, невольники, а там, куда ты их поведешь, они станут хозяевами, высшей расой! Ты скажешь, что Египет постигли наказания за то, что они унижают твой народ, держат его в рабстве".
  - А это ты сделал, Господи? Это ты наслал на Египет казни? - с благоговением прошептал Месу.
  Иегова не сразу ответил, его эфирное тело слегка заколебалось, а потом пришли слова, которые, казалось, он произносил в прошлой забытой жизни:
  "Мы добиваемся не правды, а эффекта! Я дам тебе заповеди, которым ты обязан следовать. Но, помни, эти заповеди должны знать лишь избранные, пастухи, но никак не стадо. Своему народу ты дашь другие правила".
  - Но... почему? - не удержался и задал вопрос Месу.
  "Потому что пропаганда утрачивает силу, как только становится явной. Цель должна быть скрыта от профанов!"
  - Я не разумею, Господи, - взмолился пророк, - прости раба своего за невежество!
  Эфирное тело Иеговы вновь заколебалось, и нужные слова пришли сами собой:
  "Перевожу специально для тебя. Слово Божье крепко и незыблемо до тех пор, пока для паствы оно сакрально, пока твои интересы и интересы твоего окружения мнятся интересами Высшего Существа. И пусть это будет первой заповедью".
  - Я запомнил, Господи, - сказал Месу, встав на колени и склонив голову.
  Накидка сползла с плеч бывшего пастуха овец, будущего пастуха людей, и москиты с жадностью накинулись на обнажившиеся участки тела, однако пророк даже не пошевелился.
  "Слово Божье всегда является лишь средством, а не целью, - продолжил Иегова, - и это вторая заповедь. Слово Божье может и должно отказаться от гуманизма... от человеколюбия, - поправился Иегова, - особенно во время войны, ибо от этого зависит бытие твоего народа. И это третья заповедь.
  Слово Божье - великое оружие в руках посвященного. И это четвертая заповедь.
  Слово Божье проповедуй как можно более метко, и достигай как можно быстрее цели. И это пятая заповедь.
   Слово Божье обращай только к пастве, а не к интеллиген... то есть книжникам, поэтому во время проповеди ориентируйся на способности восприятия самых ограниченных среди тех, на кого должны повлиять твои слова. И это шестая заповедь.
  Словом Божьим воздействуй больше на чувство, чем на разум, ибо у толпы отсутствует ум, а потому чувства доходчивей размышлений. И это седьмая заповедь.
  Слово Божье не развлекает, но становится средством достижения цели, посему развлечение есть смертельный враг проповеди. И это восьмая заповедь.
  В проповеди ограничивайся минимумом слов, и повторяй одно и то же из раза в раз. Настойчивость есть важная предпосылка успеха Божьего слова. И это девятая заповедь.
  Слово Божье не может быть объективным, оно должно быть принципиально односторонним. И это десятая заповедь".
  
  "Постиг ли ты смысл моих речей?" - вопросил Иегова.
  - Да, Господи, - ответил Месу.
  "Тогда неси заповеди сии в сердце своем, а сейчас ложись спать с миром, ибо покой - родитель всех великих мыслей".
  
  На следующий день пророк и его свита прибыли в Та-Сет-Аат.
  Эпизод 7
  Египет, Та-Сет-Аат (Долина Царей)
  Текст представлен в вольном переводе с различных языков и наречий на русский
  
  Мы хотим быть аристократами и демократами, консерваторами и либералами, реакционерами и революционерами, легалистами и антилегалистами - в зависимости от обстоятельств времени, места и обстановки.
  Один самовлюбленный цезарь
  
  В Долине Царей Месу испытал трудности, поскольку вакансии народных вождей к его появлению оказались уже заняты. Самыми авторитетными людьми среди бастующих были Патурер и Пехор. Иегова посоветовал своему подопечному не светится до времени, а хорошенько все разузнать. Месу, Арэн и его сыновья облазили все окрестности, выясняя настроения среди рабочих.
  Люди в основной своей массе были голодны, и злы. Никто, абсолютно никто не желал подчиняться местным властям. Толпы оборванцев, проломив стены вокруг храмов, заполонили открытые площадки и закрытые залы, устроили лежанки вдоль стен и пилонов и даже внутри святилищ, а жрецы и надзиратели оказались бессильны угомонить народную стихию. Офицеры не рисковали конфликтовать с многочисленными ожесточившимися рабочими, а многие солдаты даже выказывали симпатию к бастующим, поскольку их собственный ежедневный рацион не отличался богатством и разнообразиям.
  Большинство рабочих пока что шло за писцом Патурером, написавшем и отославшем челобитную в столицу Пер-Рамсес в обход местной администрации. Отрывок из нее цитировали многие из недовольных.
  
  "Мы пришли сюда, гонимые голодом и жаждой. У нас нет ни одежды, ни масла, ни рыбы, ни овощей. Сообщите об этом фараону, нашему доброму Богу, и визирю, нашему управителю. Отдайте нам наши средства к существованию!"
  
  Позиция Патурера и его окружения была проста: фараон - хороший, вельможи и чиновники - плохие, фараон и визирь просто не знают о бедах, свалившихся на народ, стоит только страждущим донести слово правды до властителя египетского, как все тут же исправится и наладится. Второй вождь протестующих Пехор имел меньшее количество сторонников, однако, они были сплоченней и радикальней основной массы рабочих. Пехор не уповал на царскую милость, но заявлял, что пора бы сменить династию и устроить поход на Пер-Рамсес, ибо фараон прогневал самого Атона. И вообще стоит вернуться к порядкам, установленным великим реформатором Эхнатоном, вождем и защитником простых людей. За такое богохульство жрецы несколько раз посылали стражу схватить проклятого бунтаря, но соратники стойко защищали своего вождя, и попытки ареста заканчивались лишь кровавыми потасовками, после которых надзиратели с позором ретировались.
  С каждым днем к Пехору примыкало все больше и больше протестующих, а Патурер терял своих сторонников, и забастовка грозила перерасти в открытый вооруженный мятеж. Эта тенденция особенно усилилась, когда среди рабочих прошел слух, что корабли фараона проплыли мимо Уасета для подготовки праздника Хеб-сед в честь тридцатилетия восшествия Рамсеса на престол. Вместе с Рожденным Ра на юг Та-Шемау, то есть Верхнего Египта, отправился и визирь Фритифант по прозвищу Та. Получалось, властям не было никакого дела до голодающих, и они, лишь наоборот, в дни бедствия собирались потратить столь нужные припасы на увеселение.
  Однако Патутер не собирался так просто уступать лавры самого популярного вождя. Он заявил, что ко всему происходящему нужно отнестись с пониманием, что любимый небесами и народом фараон отправился на юг под воздействием обстоятельств, что он, конечно, прознал о народной беде и поплыл за зерном и прочими припасами, ведь воды Верхнего Нила не так красны от цветущих водорослей, как здесь, а, значит, еды там значительно больше.
  
  "Прежде чем начать агитацию, нужно познакомится с лидерами протестующих", - сказал невидимый для остальных, но вполне осязаемый шестым чувством пророка Иегова.
  - Что начать, Господи? - очередное непонятное слово, изреченное богом, поставило Месу в тупик.
  "Я имею в виду проповедь, - поправился Иегова, - мы должны досконально изучить идеологию... то есть то, во что верят и чему поклоняются массы, и, главное, к чему их склоняют вожди".
  
  Сперва Месу добился встречи с писцом Патурером. Это был среднего роста мужчина с безуминкой в глазах и пухлыми щеками, явно диссонирующими с царящей в Та-Сет-Аат атмосферой повального недовольства и голодных бунтов.
  - Присоединяйтесь к нам! - бодро и уверенно заговорил Патутер. - Мы должны сплотиться вокруг фараона, нашего любимого Бога. Египет давно уже находится в тайной оккупации у иноземцев, это они скрытно назначают на высшие должности подлецов, которые окружили Рожденного Ра. Фараону просто не хватает полномочий, фараону нужно дать больше полномочий, и тогда он одолеет недругов внутри и вне Египта и восстановит величие державы и даст хлеба́ народу. Поэтому очень важно проводить мирные, ни в коем случае не насильственные акции в поддержку Рожденного Ра против произвола жрецов и вельмож...
  "Пошли отсюда! - раздался в голове Месу голос Иеговы. - Он несет какой-то феерический бред. Его цель отвлекать рабочих от реальных проблем, но желудок, в конце концов, все равно победит болтовню, поэтому он нам не конкурент".
   Встреча с Пехором была более продолжительной. Второй вождь обитал в небольшой пристройке при разграбленном храме. Возле входа в помещение сидели вооруженные палицами и медными ножами телохранители, где-то за углом заунывно распевали нескладную песню. Запевало начинал, а следом несколько голосов подхватывало:
  
  Когда наши колесницы въедут в Пер-Рамсес,
  Мы казним кого-то!
  Когда наши колесницы въедут в Пер-Рамсес,
  Мы казним кого-то!
  Копай себе могилу, отродье Сета,
  Я тебя прикончу!
  Копай себе могилу, отродье Сета,
  Я тебя прикончу!
  
  Телохранители обыскали Месу, забрали у него посох и впустили внутрь. На грязной циновке сидел худощавый немолодой мужчина в одной набедренной повязке. Череп его был лыс, а подбородок покрыт редкими волосами.
  - Почтенный Пехор, - сказал Месу и совершил полупоклон.
  Вождь протестующих ответил кивком, сделал пригласительный жест. Месу сел.
  - Что интересует тебя, странник?
  - Я бы хотел узнать, что ты проповедуешь, Пехор, и чем живут твои люди, - сказал пророк, - ты говоришь, что фараон неправеден перед солнечным ликом Атона, и его династия должна лишиться власти. Ты говоришь, что нужно восстановить порядки, заведенные когда-то Эхнатоном. Но разве Эхнатон не был еретиком и отступником, приведшим страну к разорению и упадку?
  - Эхнатон принес Египту истину, - ответил Пехор, - он отменил культы всех богов и богинь и дал нам знание о божественном присутствии Атона, единого бога и творца всего сущего. Атон - это не просто солнечный диск. Атон - это вся ойкумена. Мы все живем внутри Атона, и в каждом из нас присутствует Атон, будь то последний раб или фараон. Вот за это и ненавидели родовитые мужи и жены Эхнатона. Он забрал храмы и земли у жрецов и раздал нуждающимся, он назначал на должности по способностям, а не по происхождению, он был справедлив. И в хаос вверг Египет не Эхнатон, а жрецы и вельможи, у которых отняли имущество и которые восстали против нового порядка. Не случайно, когда народные враги вновь пришли к власти, первое, что они сделали, устроили эхнатонопад, посносили все монументы в честь благочестивого правителя и его идей. А что мы видим теперь? Чиновники воруют наши запасы, жрецы, прикрываясь волей богов, грабят простых египтян, и сам фараон велик лишь надписями на стелах и устами глашатаев, а на деле - тряпичная кукла в руках жрецов и обстоятельств. Мы лишь хотим восстановить справедливость, попранную высшей знатью.
  - Складно говоришь, - заметил Месу, - только здесь великое множество племен и народов, и все они поклоняются разным богам. Египтяне, филистимляне, чехену, акайваша, фригийцы, дануны, турша, чаккаль, теукры и много других.
  Пехор отрывисто засмеялся:
  - Здесь, в Египте, племена перемешались и давно не принадлежат своим родам. Они чужды традициям предков. Неужели не видно? Они уже давным-давно превратились в тамарискоедов, исрахэлов, или исрахолов, или исириаров, по-разному их называют. То есть люди, без роду и племени. И потому они с легкостью примут культ Атона. Культ, который подарит им равенство и братство. Ведь Атон един для всех, и каждый может быть жрецом солнечного диска, но фараон и его приближенные осквернили бесчестием Египет, и Атон скроет свой лик от них, и солнце померкнет.
  Пророк и главарь бунтарей пообщались еще какое-то время, а затем Иегова велел Месу откланяться и удалиться.
  "Этот намного опасней для нас", - сказал Иегова.
  - Почему, Господи? - спросил Месу вслух, отчего на него недоуменно покосились несколько рабочих, проходивших мимо. Тогда бывший пастух продолжил разговор мысленно:
  "Почему, Господи? Ведь Пехор, как и мы, противник фараона".
  "Он наш главный конкурент за людские умы, - ответил Иегова, - ты только послушай его! Для тебя и твоего будущего народа я - единственный бог, и он говорит про какого-то Атона. Но самое важное, он отрицает избранность, он противоречит нашей главной формуле: один народ, одна страна, один вождь, один бог. Это просто какой-то..."
  Тут Иегова запнулся, откуда-то из прошлой жизни, покрытой беспросветной тьмой, пришли странные понятия: "большевизм", "интернационализм" и еще очень много всяких "-измов", но что они значили... тайна сия была велика.
  Впрочем, долго размышлять над туманными терминами Иегове не пришлось, потому что он вдруг услышал ропот людей. Всю Долину Царей охватил мистический трепет. Рабочие, надзиратели, солдаты, храмовники, бродяги, все устремили свой взор на север. Оттуда, по небу, на Та-Сет-Аат медленно, но неуклонно надвигалась гигантская, раскинувшаяся от горизонта до горизонта, черная масса.
  - Что это? - спросил вслух пораженный Месу.
  Тот же самый вопрос, но только про себя, задал Иегова, а потому до пророка не дошло удивление Господа, зато его почувствовал Ангел.
  "Что там, доктор? - спросил Энгельгард. - Ты же знаешь, я плохо вижу окружающую реальность, мне приходится смотреть не только сквозь тебя, но и сквозь твоего пастуха".
  "Огромная клубящаяся черная туча, - ответил Иегова, - невероятно черная. Не знаю даже с чем сравнить... тьма египетская..."
  "Дай-ка подумать. Откуда идет туча?" - спросил Энгельгард.
  "С севера".
  После минутного размышленья Ангел выдал предположение:
  "Возможно, это вулканическое извержение. Произошло где-нибудь в Средиземном море или даже в какой-нибудь Исландии, и теперь дошло до Египта. В общем-то, ничего мистического, как может показаться верующему быдлу и гуманитариям".
  В этот миг Иегову осенила блестящая мысль.
  "Месу! - грозно произнес он. - Пехор прав, когда говорит, о людях без роду и племени, только будут они служить не Атону, а мне, и подчиняться будут исключительно тебе. Наша стратегия такова: ни в коем случае не говори о равенстве, ни в коем случае не призывай к свержению власти фараона, как это делает Пехор и его сторонники, говори о том, что казни египетские, да, назовем их казнями египетскими, пришли из-за того, что ты должен вывести свой народ из Египта в землю Хабиру, где течет молоко и мед. Так ты встанешь между двумя фракциями: Патурером и Пехором, и будешь забирать себе сторонников у того и у другого. А теперь иди и начинай среди рабочих агитац... то есть - проповедь".
  - Но, Господи, как мне к ним обратиться? - возопил Месу.
  "Обращайся к ним на суржике, так, чтобы все тебя поняли: "пожиратели тамариска", или "народ Исрахэла".
  Эпизод 8
  Египет, Та-Сет-Аат (Долина Царей)
  Текст представлен в вольном переводе с различных языков и наречий на русский
  
  И бросил Аарон жезл свой пред фараоном и пред рабами его, и он сделался змеем. И призвал фараон мудрецов и чародеев; и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами: каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями, но жезл Ааронов поглотил их жезлы.
  Из одной древнееврейской легенды
  
  Главный дворцовый глашатай Киселптах отличался умом и сообразительностью. Он всегда точно знал, что и когда говорить. Он был "языком фараона", озвучивающим народу политику государства простыми и доступными словами. Его так и прозвали: Несепер. Кое-кто из злых остряков, в основном из ближайшего окружения визиря Фритифанта, поговаривал, что Киселптах получил свое прозвище не только за многоречивость, но и за то, что тщательно вылизывал этим самым языком божественную задницу царской особы. Хотя обосновывать даже самые тупые поступки власть предержащих и лобзать им жопу, по существу, есть одно и то же, тем не менее, в Египте, как и во всех остальных державах, говорить об этом вслух строго воспрещалось под страхом сурового наказания. Впрочем, ничего нового, как любил заканчивать свои выступления главный глашатай.
  Сам же себя Киселптах с гордостью называл великим Хуисесему Египта. "Хуи" по-египетски значило "копье", а "сесему" можно было перевести, как "правитель" или "лидер". То есть получалось "копье правителя".
  - Я копье правителя, разящее языком правда врагов Любимца Амона, - самозабвенно любил повторять главный дворцовый глашатай.
  Киселптах, он же Несепер, он же великий Хуисесему посылался туда, где среди простолюдинов появлялись сомнения в божественности Рожденного Ра и в абсолютной правильности его решений. Когда вожди племени данунов удумали больше не подчиняться постановлениям Братства народов моря, вышли из его состава и запросили поддержки у фараона, желая присягнуть тому на верность, Рамсес дал инсургентам свои гарантии. И Киселптах, а по цепочке и все площадные глашатаи, кричали, что Рожденный Ра своих подданных в беде не бросает. Однако когда из-за этого поступка возникла угроза полномасштабной войны Египта со всеми морскими и сухопутными племенами Азии, а проклятые свиноеды теукры напали на данунов, фараон поменял свое решение, и очень быстро Киселптах и сотоварищи объясняли рабам, царским людям и прочему быдлу, что, оказывается, данунам никто ничего никогда не обещал.
  Когда бесстыжие филистимляне перекрыли дорогу Хора, и лошади, коровы и прочий скот перестали поступать в Египет, Киселптах и его подопечные внушали людям, что это даже хорошо для местного животноводства. Мол, больше вырастим своих бычков. Киселптах с подачи великого управителя и одновременно главного своего соперника Фритифанта по прозвищу Та даже начал употреблять новое словечко из хеттского лексикона - импортозамещение. Однако когда Нил зацвел красной плесенью, а на скот напал страшный мор, с филистимлянами пришлось договариваться, и тогда Киселптах заявил, что, безусловно, выгодней покупать лошадей и коров у кочевых племен, нежели выращивать своих.
  Когда пираты из злокозненного племени турша ограбили и потопили египетский корабль у берегов Сирии, Рамсес в ярости заявил, что верховный вождь Эртекану "воткнул нож в спину старой дружбе и теперь одними извинениями не отделается", и Киселптах разразился гневными тирадами, рассказывая, как мерзопакостные князьки турша якшаются с богопротивным Братством народов моря, запрещенной, между прочим, на территории обоих Египтов организацией. Но не прошло и года: политическая обстановка поменялись, Рожденному Ра срочно понадобились союзники в акватории Большого Зеленого моря, и Киселтах, он же Несепер, он же великий Хуисесему всего Египта, мгновенно позабыл о сношениях турша с коварным Братством и принялся утверждать, что Эртекану всегда был лучшим другом Египта, а фараону почти брат. Естественно, младший.
  Впрочем, кто знает, может случиться так, что завтра придется снова доказывать, что все-таки данунам кое-что обещали, и фараон слов на ветер не бросает, пираты турша из лучших друзей вновь превратятся в заклятых врагов, а мор скота и очередное перекрытие дороги Хора каким-нибудь чересчур самоуверенным князьком предстанет великим благом для Египта. И народ схавает. Схавает то, что разжует и впихнет ему в рот главный дворцовый глашатай.
  Вот и сейчас, вступая вместе со своей свитой на землю Долины Царей, охраняемый гвардейцами под руководством одного из опытнейших военачальников Ихтамнета, Киселптах был уверен, что сможет переубедить бастующих рабочих. Однако все оказалось не так просто, как предполагалось изначально. Во-первых, над большей частью Египта уже третьи сутки небо было покрыто клубящейся бездной, такой густой, что невозможно было отличить день от ночи, во-вторых, сам Киселптах, когда плыл по Нилу к Уасету, лично видел ужасающие молнии, бьющие в воду, а на горизонте наблюдалось странное свечение в виде огненного столба, кроме того, из Дельты пришла весть, что там выпал каменный град. Это показалось главному глашатаю недобрым знаком. Ну, и, в-третьих, в Та-Сет-Аат обнаружился оратор, способности к красноречию которого вовсе не уступали, но даже превосходили таланты самого Киселптаха. Звали оратора, согласно доносу, Месу.
  Главный глашатай старался не поддаться трепету и унять дрожь в коленях, когда увидел грозную тень мужчины на фоне ужасающе черного неба, в беззвучно бурлящей бездне которого вскипало нечто темное и непостижимое ничтожным человеческим разумом. Оратор залез на небольшую скалу и, гневно размахивая посохом, изрыгал ярость негодования на окружившую его толпу.
  - Вы, народ Исрахэла, - кричал он, - избранные в глазах Господа, томитесь в египетской неволе! Я поведу вас в земли, которые отвел вам Господь! В землях тех течет молоко и мед! Земли те предназначены нам! Посмотрите вокруг! Когда-то наши предки пришли сюда, но мы остались чужими для сыновей Нила. Мы работаем в поте лица своего и не видим дня и ночи! Господь узрел наши мучения и наслал казни на Египет. Разве вода не стала красна, как кровь? Разве ее можно пить? Разве жабы не вышли из обиталищ своих и не наполнили дома людские? Разве мошкара не облепила всякого человека с ног до головы? Разве оводы не вгрызаются в живую плоть? Разве скот не дохнет на дорогах? Разве не покрылась кожа нарывами? Разве вы не видели молний и не слышали гром над землей египетской? Разве саранча не опустошила Та-Меху? Поднимите головы ваши, - оратор простер руки к небу, - разве вы не видите: тьма опустилась на земли Нила!!! И смерть первенцев ждет всех, кто противится воле Божьей и не желает отпустить избранный народ в землю обетованную!
   Люди, облезлые, голодные, изнуренные нищетой и болезнями, с трансцендентным ужасом и фанатичной надеждой взирали на черную, размахивающую посохом фигуру. И Киселптах понял: никакое красноречие, никакое давление на чувства к фараону, как образу всех богинь и богов, и тем более никакие доводы разума не изменят мнение толпы.
  "Ну, Фритифант, ну, сучара! - подумал главный глашатай. - Стопудово знал по доносам, что здесь творится, и специально прислал меня сюда, падла!"
  Массы были заражены не только пламенной речью, но и долгими годами беспросветных лишений, а пустой желудок рано или поздно убивает даже самые сильные чары слова, люди начинают верить в то, во что хотят верить, во что им надо верить, чтобы выжить, и любые, даже самые сладкоречивые увещевания глашатаев становятся бесполезными. Это откровение поразило Киселптаха в самое сердце. Однако отступать он не имел права, и потому, когда оратор закончил проповедь и спустился со скалы, великий Хуисесему, еще раз обозвав про себя визиря Фритифанта хлестким словосочетанием, которое с вульгарного египетского можно было перевести как "гнойный пидор", преградил дорогу лидеру смутьянов.
  - Ты, Месу, пришелец из земли Хабиру, разве не знаешь, что призывы к разжиганию розни и свержению законной власти строго караются египетским законодательством? - спросил Киселптах.
  - Я действую по велению Господа, который хочет вывести свой народ в землю обетованную, - невозмутимо и строго ответил пророк, - я не призываю к свержению фараона, мы хотим просто уйти.
  - И что же это за бог такой желает увести людей неведомо куда? - начал Киселптах. - Я слышал в тех землях, куда ты заманиваешь глупцов, дикие племена приносят в жертву младенцев. Не из тех ли богов твой покровитель?
  - Он един! - отчеканил пророк. - И нет других богов, все остальные лишь демоны! Один народ, одна страна, один вождь, один бог! И я, как вождь, знаю, куда вести мой народ! И Господь не обидит тех, кто верно служит ему! А слова твои о жертвоприношениях детей - ложь!
  - А как же финикийцы... - Киселптах неожиданно закашлялся.
  Перед глазами главного глашатая все поплыло, а в голове вдруг зазвучал голос, изъяснявшийся такими отборными ругательствами, каких, пожалуй, не существовало даже в арго каторжан южных номов. Самым мягкими из сквернословий были "залупатый пропагандон" и "придворный очкодрал", а также пожелание "убиться апстену".
  Киселптах тряхнул головой, пытаясь согнать с себя наваждение, это у него получилось лишь отчасти. И великий Хуисесему Египта впервые в жизни отказался от того, что умел делать лучше всего: заговаривать зубы. И все же статус посланца заставил главного глашатая продолжить говорить:
  - Я принес вам послание нашего доброго управителя Фритифанта по прозвищу Та.
  - Хорошо, - сказал Месу и пристально посмотрел в глаза Киселптаха, тот отвел взгляд.
  - Читай нам, что сказал ваш добрый управитель! -выкрикнул кто-то из толпы.
  - И почему он сам не явился к нам? - добавил Месу.
  У Киселптаха чуть не вырвалось: "Потому что гнида он и мудак конченный, а вы тут все быдло", - но великий Хуисесему, к своему счастью, сдержался.
  - Я принес вам послание от нашего доброго управителя, - повторил главный глашатай и развернул папирус и сощурился. В полутьме читать было тяжело, впрочем, Киселптах знал текст наизусть, ибо сам его сочинил.
  
  "Я не явился к вам, но лишь оттого, что мне нечего вам принести. Вы клевещете на меня, говоря, что я разворовал припасы. Но разве не для того наш Солнцеликий Бог Рожденный Ра поставил меня визирем, чтобы я пресекал воровство? Никто не смеет обвинять меня в растратах, ибо я не виновен. Даже в закромах нет ничего, но я все-таки выделю вам то, что сумею найти".
  
  - Ясно, зерна нет, но вы держитесь, - из толпы вышел грузноватый чернявый безбородый мужчина с редкими усиками и очень злыми глазами.
  - Ты еще кто такой? - спросил Киселптах.
  - Меня зовут Корах, - четко с нажимом произнес мужчина, - я принадлежу первой четверке Египта. Я - левая рука пророка.
  - Какой еще четверке?
  - Первой четверке, уверовавшей в Господа в Египте. Я, Дадфант, Авирон и Ошеа, мы первые встали под знамя пророка, мы первые, кто познал истину: один народ, одна страна, один вождь, один бог. Арэн-Телец - правая рука пророка, а я, Корах, его левая рука.
  Напор жалкого простолюдина ошарашил Киселптаха. В голосе этого быдлана отчего-то не слышались мольбы, в позе его не было никакого подобострастия. Для Киселптаха подобное поведение показалось чем-то немыслимым, невероятным, кощунственным. Он замешкался, но затем, собравшись с духом, заговорил:
  - Только что ты оскорбил Амона, Осириса, Исиду и всех остальных великих богов и богинь Египта, ибо считаешь их слабей своего бога. Впрочем, ничего нового. Что еще ждать от еретиков! Я не удивлюсь, если вы являетесь тайными агентами враждебных нашей священной родине сил. Уж не продались ли вы эмиссарам Элама? Ведь давно известно, что любое восстание совершается исключительно за грязное золото чужестранцев. И сам Эхнатон, тоже так ратовавший за единого бога, был хеттским шпионом. И вот спустя много лет ничего не поменялось. Вы, бесстыжие, стоите перед народом и скрываете ложь за красивыми словами, подбиваете челядь к бунту против порядка, установленного небом. Оскорбляете верующих в богов Египта. Разве ты не знаешь, что грозит за оскорбление чувств верующих? Разве ты не знаешь, что грозит за оскорбление власти и распространение ложных новостей?
  - Один народ, одна страна, один вождь, один бог - вот, что я знаю! - заносчиво ответил Корах.
  - Если у тебя не хватает ума достойно ответить мне, тогда, может, устроим испытание? - Киселптах усмехнулся. - Посмотрим, чьи боги сильней. Как насчет дуэли?
  - Мы не боимся драки, - согласился Корах, - с нашей стороны выйдет Дадфант. Если он победит, значит, бог один. И, значит, народ один, и этот народ должен уйти в свою землю.
  Вперед выступил тощий и жилистый мужичок. Загар, цепкий взгляд и характерный прищур выдавали в нем ливийского урку, мотавшего срок где-то на нубийских рудниках.
  - Дадфант - это на суржике "змей", - заметил Киселптах, и обратился к Ихтамнету, желтолицему бритоголовому начальнику охранников-гвардейцев. - Есть ли у нас свой "змей"?
  - Разумеется есть, - Ихтамнет усмехнулся, - но только его имя звучит несколько иначе. На нормальном, а не грязном языке позорного отребья. Дедефет, покажись-ка, и пусть борьба по царским правилам явит священному Египту, чьи боги истинны!
  Из свиты главного глашатая вышел рослый лысый гвардеец. С хрустом повертев шеей и как бы нехотя размяв руки, Дедефет посмотрел на противника пустым немигающим взглядом сытого питона. Дадфант был на голову ниже, однако это совсем не смутило урку.
  - Хуль ты вылупился, бивень? - сказал он на каторжном арго, будто выплюнул. - Подставил тебя фуфлогон. Клей ласты!
  Воин даже бровью не повел, он, согнув руки в локтях, выставил левую ногу чуть вперед, как и положено на фараоновых играх.
  - Обещаю, за несколько минут, он сделает из тебя хорошую сочную отбивную, - тяжеловесно, с презрением прошипел Ихтамнет. - Прежде чем перешагнуть через тебя и вытереть о тебя ноги, он устроит показ для всего личного состава моей гвардии. И я тебя уверяю, тогда...
  Однако начальник охраны не успел закончить речь, поскольку бой начался совершенно неожиданно.
  Дадфант подскочил к противнику, замахнулся. Гвардеец мгновенно поставил блок, но урка не ударил его рукой, а с размаху влепил ступней между ног. Египтянин взвыл от неожиданной боли и согнулся. Дадфант обежал воина, пнул его под зад, тот грохнулся наземь. Тогда урка добил поверженного врага пяткой в затылок.
  - Наш змей победил! - грозно произнес Месу.
  - Это не честно! Это не по правилам! - возмутился Киселптах, но было поздно.
  Толпа восторженно заголосила, и протест главного глашатая утонул во всеобщем ликовании.
  - Взять мерзавца! - прокричал Киселптах.
  Гвардейцы Ихтамнета обнажили кривые мечи, однако люди совсем не испугались. Пророк ударил посохом о землю и вперед вышли мужчины, вооруженные палицами, кольями и даже боевыми серпами.
  Киселптах бросил быстрый взгляд на предводителя охраны Ихтамнета. Кадык начальника гвардии судорожно дернулся вверх и мгновенно исчез в жировых складках подбородка.
  Оценив силы и осознав, что численное преимущество не на его стороне, Киселптах непроизвольно отступил на несколько шагов.
  - Это бунт... - прошептал он испуганно, - бунт против фараона...
  - Нет, - твердо произнес Месу, - это не бунт, мы не желаем восставать против царя египетского, нам нужно лишь уйти на землю, обещанную Господом. Сообщи об этом фараону, и мы не против того, чтобы визирь выдал нам припасы в дорогу. Как обещал.
  Эпизод 9
  Египет, Уасет (Фивы), резиденция фараона с видом на Нил
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского высокого и древнеегипетского вульгарного на русский
  
  Явились три офицера гарнизона за рабочими. Тогда сказал рабочий Месу: "Именем Амона, именем царя, меня сегодня не заставят работать". Чиновники на это ответили: "Его нельзя наказывать, он поклялся именем фараона".
  Какой-то древнеегипетский летописец
  
  - Да, хороша, - сказал Рамсес, глядя на обнаженную юную красавицу, сидящую на коленях с потупленным взором, - это удачно я вернулся из Та-Шемау. Как ее зовут?
  - Ее зовут Ахеткебент, о, Солнцеликий, - заискивающе ответил Фритифант по прозвищу Та, - Пламя Гебала, этот подарок преподнесли вам ваши верноподданные слуги из азиатских владений, когда узнали, что вы вернулись с Юга, в честь будущего торжества Хеб-сед, тридцатилетия вашего сиятельного восшествия на престол.
  - С твоей родины, значит, - заметил фараон, - я рад подарку. Поклонницы Ваала умеют ублажать.
  - Позвольте заметить, о, Любимец Амона, я только на четверть азиат, - с обидой пролепетал визирь, - и я всегда считал себя египтянином и патриотом Египта, а Ваал - ничто в сравнении с победоносными богами Нильской земли.
  - Ну, ладно, ладно, не ной! - отмахнулся Рамсес. - Лучше скажи, что она умеет?
  - Полагаю, все, о, Рожденный Ра, но даже если чему-то и не обучена, женщины гарема, безусловно, объяснят ей, как насладить своим телом Солнцеликого.
  "К тому же отменно берет в рот", - подумал Фритифант, вспоминая недавнее тестирование рабынь и мальчиков-рабов на предмет умения "поклоняться жезлу Амона". Разумеется, Рамсес ничего не знал о непреодолимой страсти визиря иррумировать девушек перед тем, как отправить их в гарем. За такое полагалась мучительная смерть. Но Фритифант был осторожен и творил свои грязные дела в маске и специальном одеянии, закрывающем большую часть тела.
  
  "Как же мне нравится вафлить малолеток! - нашептывал ему голос в голове. - Эх, бля, Лёпа, Лёпа, из-за тебя все это. Что молчишь? Вот и молчи! Хоть моральное удовольствие получаю. Мы еще те затейники. Ух, какую порнуху делали! Мы же с тобой режиссеры, продюсеры, медиаменеджеры, сколько порева на большие экраны выпустили! Это я не тебе говорю, Фритифант. Лёпа - это не ты. Лёпа - это... да похер кто это. Ты меня слушай, и я отчекрыжу тебе такой промоушен, что мама не горюй! Я тебе это как эффективный менеджер эффективному менеджеру говорю. Что такое менеджер? Ну, это такое хеттское слово. Я потом тебе объясню. Ты, главное, запомни, чем больше ты будешь спускать в чей-нибудь рот, тебе ценнее будет мой консалтинг. Это такая форма поклонения мне как богу. И ничего не бойся, никто никогда не узнает об этом. Потому что я - эманация Тота и покровительствую тебе!"
  
  - Эх-х-х-х, - сладострастно выдохнул фараон, - как бы моя младшая царская супруга Тийя не возревновала.
  Тут же Рамсеса посетили тревожные мысли. А вдруг не встанет? Старость неумолима. И бык с великой мощью, как это пишется на стелах, окажется просто дряхлым старым скотом. Позор-то какой перед гаремом и всем Египтом! Когда же, когда же Киселптах преподнесет в подарок обещанное чудесное зелье?!
  - Полагаю, ваша венценосная жена только возрадуется тому, что у Рожденного Ра появилась новая услада, - вкрадчиво произнес визирь.
  Девушка бросила кроткий и быстрый взгляд на правителя, отвела глаза и пролепетала на ломанном египетском:
  - Услядя, услядя, услядя.
  - Это все хорошо, но нам нужно обсудить насущное, - сказал Рамсес, отогнав мысли о своей слабеющей потенции и обратив взор к черному как смоль небу, он указал взглядом на девушку. - Пусть уйдет, как ее там зовут...
  - Ахеткебент. Но вы, о, Солнцеликий, можете не волноваться, она ничего не понимает на великом и могучем египетском, только бессвязно повторяет слова. Да ей это и не нужно, - заверил фараона визирь, - язык тела и страсти, вот ее главное достоинство!
  - Ладно, - согласился Рамсес, - Что там происходит в Та-Сет-Аат? Мне донесли об удручающем положении дел. Киселптах еле унес ноги, спасаясь от разбушевавшейся черни. К тому же, говорят, у бунтарей появился новый вождь, утверждающий, что бог, которому он поклоняется, наслал казни на Египет. И все несчастья происходят из-за того, что народ тамариска находится в нашем плену. Абсурд какой-то! Как будто мы их сюда звали! И неужели бог этого колдуна так силен, что наслал на Египет тьму, и воду сделал красной, и наводнил дома жабами, и заразил земли мором.
  - Я бы не спешил с подобными выводами, о, Солнцеликий, - сказал Фритифант, спокойно созерцая тусклый оранжевый столб на севере, как бы разрезающий небо на горизонте напополам, - ни один он вещает о бедах и наказаниях, такое нынче время. Тот же Пехор, еще один вождь протестующих, говорит, что Атон, видя бесчестье на Египетской земле, скрыл свой лик. Во всех храмах молятся о спасении Египта, к тому же я не вижу причин для беспокойства.
  - Тебя это не беспокоит, Та? - вскрикнул Рамсес, указав сперва на небо, а потом за борт ладьи. - Посмотри вокруг, тьма и ужас! И тебя это не беспокоит?!
  - О, Рожденный Ра, давайте рассуждать без страсти и трепета, - предложил Фритифант, - этот так называемый пророк утверждает, что Нил превратился в кровь, но это просто водная плесень, подобное случалось и в былые времена. К тому же я замечаю, краснота начинает блекнуть. Жабы? Их количество тоже явно уменьшилось. Москиты, оводы и саранча? Эти бедствия свирепствуют отнюдь не на всей территории страны. Тьма... ну, я не знаю. По-моему, она тоже идет на спад. Так что пророк, как я разумею, не такой уж и пророк. Выражаясь по-простонародному, фраер гонит порожняк.
  - И что ты предлагаешь? Схватить пророка как лжеца? Но у него много последователей. Из армейских я могу подтянуть разве что нубийцев, поскольку азиаты сейчас ненадежны...
  - Ненадежьни, ненадежьни, ненадежьни, - вдруг произнесла рабыня-азиатка, разглядывая собственные коленки.
  - Не извольте гневаться, о, образ всех богов и богинь, за то, что я осмелился вас перебить, - размеренно произнес визирь, - но лжепророк, имя которого, кстати, Месу, вполне может нам пригодиться. Позвольте мне, вашему ничтожнейшему подданному, изложить свой план.
  - Излагай, - согласился Рамсес, радуясь, что не ему ломать голову над очередной проблемой.
  Впрочем, фараон вообще не имел никакого желания ломать голову над какими-либо проблемами. Больше всего ему сейчас хотелось опробовать узость влагалища новой наложницы. И чтоб все прошло гладко, без осечек. К тому же эта славненькая азиатка до боли напоминала ему былое увлечение одной гимнасткой, творившей на ложе любви непревзойденные чудеса эквилибристики. Эх, были же времена, когда амонов жезл делаться твердым, как у пятнадцатилетнего мальчишки, только от одной мысли о совокуплении.
  - Согласно оперативным данным, расклад таков, - деловито начал Фритифант, оборвав разбушевавшуюся фантазию фараона, - в Долине Царей у быдла в наибольшем авторитете три вождя: Патурер, Пехор и Месу. В нынешней ситуации Патурер - наш главный и безусловный союзник. Системная оппозиция, если выражаться на языке хеттов. Его протест умерен, зазнавшуюся шваль он убеждает в том, что виноваты не вы, о, Солнцеликий, а всякие мелкие чиновники и жрецы, что в эти тяжелые для Египта дни нужно теснее сплотиться вокруг вас, о, непревзойденный Любимец Амона, что замены вам нет. Это отвлекает чернь от радикализации протеста, то есть от настоящего бунта, извините, о, Рожденный Ра, за еще одно хеттское слово. Но, увы, Патурер все более и более смахивает на конченного придурка, впрочем, таковым он и является. Для нас самый опасный и главный враг - Пехор. Он не просто еретик, подстрекающий неразумные массы отвергнуть всех богов и поклоняться одному Атону, он жаждет установления старых порядков, существовавших при кровавом тиране Эхнатоне, который, как известно, растоптал египетский мир и лично расстрелял из лука сто тысяч человек. Он вербует сторонников из среды простых египтян, турша, айкаваша, шерданов, теукров, терсенов, данунов, чехену и прочих тамарискоедов, чтобы сколотить из них армию и начать войну против вас, о, Солнцеликий. И самое страшное, мерзавец Пехор проповедует равенство, его сторонники убеждены в том, что Атон и его видимый образ в виде солнечного диска одинаково милостивы и к фараону, и к вельможе, и к каменотесу, и даже к рабу, выгребающему нечистоты.
  - Несистоти, несистоти, несистоти... - пролепетала рабыня.
  - Это немыслимо, - в ужасе прошептал Рамсес, - это страшнее любой египетской казни.
  - Вот именно, - подтвердил визирь, - лучше уж пусть действительно вода превратиться в кровь, чем раб станет равен в правах фараону. Это уничтожение миропорядка. Гибель богов. Конец ойкумены.
  - Я пошлю лучшие войска, чтобы усмирить эту мразь, - вскричал Рамсес, замахнувшись кулаком, - этот гнойник на теле египетского мира будет выжжен!
  - Стоит ли совершать скоропалительные решения, о, Солнцеликий? Избиение взбунтовавшегося быдла в Долине Царей в нынешнем положении дел может привести к краху. К тому же и в войсках не все так благополучно. По некоторым сведениям, Ихтамнет, гвардейский военачальник, недоволен тем, что его подвергли смертельной опасности, когда наш златоголосый главный дворцовый глашатай Киселптах не сумел справиться с поставленной задачей, и чуть было не начал потасовку с бастующими рабочими, коих было в десятки раз больше, чем гвардейцев, - визирь наклонил голову так, чтобы царь египетский случайно не заметил на его лице непроизвольную ухмылку.
  Напомнить правителю о неудаче конкурента - высшее наслаждение.
  - Еще эти войска... - озадаченно промямлил Рамсес, - с ними тоже, оказывается, проблемы.
  - Я предлагаю отправить Ихтамнета в поход в страну Хабиру и в Сирию, - как бы невзначай предложил Фритифант, - восстановим престиж священного Египта, вновь возьмем под контроль караванные дороги, устроим базу на горе Хорив, а заодно удалим из наших пределов самых буйных вояк.
  - Ихтамнет в Сирии... в Сирии Ихтамнет... да, я согласен с тобой, Та... но если не армия разберется с рабочими в Та-Сет-Аат, - фараон совсем растерялся, - тогда кто же?
  - Вы ведь сами, о, Рожденный Ра, говорили о сдержках и противовесах, о том, что не стоит совершать слишком резких движений, - Фритифант взглянул на фараона и загадочно улыбнулся, эманация Тота подсказала ему выход из положения и научила правильно говорить, - для этого нам и необходим Месу.
  - Насколько я знаю, он тоже прославляет своего бога, считая его единственным.
  - Да, - согласился визирь, - но у него намного больше общего с нами, нежели с Пехором. Он полагает, что разделение на избранных и второсортных вполне в порядке вещей. Он не стремится разрушить порядок, а, значит, в борьбе с Пехором он наш союзник. Нужно просто договориться. Месу ни в коем случае нельзя трогать, ибо он есть оружие, с помощью которого мы уничтожим бунт рабочих.
  - Рабосих, рабосих, рабосих... - пролепетала рабыня.
  Фараон кивнул в знак согласия, взгляд его случайно упал на обнаженную азиатку.
  - Солнцеликий, - торопливо заговорил визирь, заметив, что царь начал терять интерес к разговору, - позвольте вашему ничтожному рабу коснуться еще одного незначительного вопроса, касающегося тендера на приватизацию некоторых нубийских рудников, это помогло бы пополнить казну...
  Фритифант запнулся, поскольку Рамсес, поморщившись, поднял ладонь.
  - Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз, Та. В последнее время меня утомляют твои хеттские словечки, сейчас мне не до этого.
  Правитель египетский вдруг резко охладел к государственным делам и, отпустив нетерпеливым жестом визиря, поманил к себе новую наложницу в надежде, что жезл амона все-таки не подведет, а девушка в искусстве ублажения будет хотя бы тенью юркой гимнастки, память о которой до сих пор тревожило царское сердце.
  И не только сердце...
  Эпизод 10
  Египет, окрестности Уасета
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского высокого, древнеегипетского вульгарного и суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Если бы я был итальянцем, уверен, что я был бы полностью с вами от начала и до конца вашей победоносной борьбы против зверских аппетитов и страстей ленинизма.
  Из послания одного любителя сигар и коньяка к одному самовлюбленному цезарю
  
  Скверен Нил при любой погоде, когда сквозь пески и камни плавно мчит отравленные воды свои. Смотришь, и не понимаешь, идет или не идет эта безбрежная ширь, и чудится, будто весь он вымощен запекшейся кровью, и будто буро-красная, меркнущая во тьме дорога, без меры в ширину, без конца в длину, кое-как бугрится и еле ползет по умирающему миру. Мерзко закатному солнцу, случайно выглянувшему из-за черной небесной пелены, погрузить лучи в муть заплесневелых вод и осветить шевелящиеся кусочки плоти. Зеленобокие жабы! Они толпятся средь густого роя москитов, глядят в беспросветную бездну и не налюбуются темными своими зрачками, и словно усмехаются, и гадят, и приветствуют всеобщее гниение. В середину же Нила никто не смеет заглянуть. Ни солнце, ни луна не глядят в него. Редкая цапля долетит до середины Нила. Вонь! Нет ей равных в ойкумене!
  Скверен Нил и с наступлением душной ночи, когда все замирает в предапокалиптическом ужасе: и человек, и зверь, и птица; лишь Господь один гневно озирает небо и землю и яростно сотрясает вселенную громами. С неба сыплются молнии, а на севере над горизонтом тлеет оранжевым огненный столб. Молнии пылают над миром и отражаются сумрачным светом в затхлой трясине вод. Все они тухнут в черной кишке Нила. Уйдут молнии в его бездну, и виден только грязный тростник, придавленный мертвыми птицами, и нет таких благовоний, способных убить запах разложения!..
  ...но, главное, все мы вышли из нарамника Гегеля.
  Стоп!
  Кто такой Гегель? Или что такое гегель? Причем здесь все это? Что я вообще несу?..
  Странные мысли возникают в голове, когда ты один, а вокруг москиты мухи и жабы. Впрочем, одиночество Месу было ложным. В тростнике с медными серпами наизготовку скрывались пять самых верных его соратников: Арэн-Телок, Корах, Дадфант-Змей, Авирон и Ошеа. Пророк взял их с собой для подстраховки. Мало ли, что придет в голову людям фараона? Где-то в ста шагах от места встречи полоскала белье еще одна последовательница нового учения - юродивая Мирьям. Конечно, стирать тряпки среди ночи в говнищах Нила - совершенно тупое прикрытие, но баба оказалось конченной дурой, и всего красноречия Месу не хватило, чтобы убедить ее не следовать за ним на переговоры.
  "Что если они захотят убить меня?" - подумал пророк.
  "Они тебя не тронут, ты им нужен. Ты сейчас - главное орудие подавления недовольства рабочих в Та-Сет-Аат", - услышал Месу успокаивающий голос Иеговы.
  По темным водам ночного Нила ползло нечто массивное. Оно медленно приближалась к тому месту, где стоял пророк. Наконец, стало понятно, что это большая лодка. Она причалила к берегу, и из нее выпрыгнул мужчина, с ног до головы закутанный в покрывало.
  - Какая же здесь вонь! Страсти Амоновы! - недовольно произнес незнакомец. - Выражаясь по-простонародному, просто полный пиздец какой-то!
  Пророк направился к мужчине в покрывале.
  - Ты Месу? - спросил неизвестный. - Адепт нового культа?
  - Я пророк Господа народа избранного, - ответил Месу.
  - Ладно, будь тем, кем хочешь быть, - согласился незнакомец, - расскажи мне, что тебе нужно?
  - Не мне нужно, но Господу! - строго поправил собеседника Месу. - Он велел мне привести народ в землю обетованную, где текут молоко и мед.
  - Мне нравится твоя идея...
  Незнакомец запнулся, будто вслушиваясь во что-то, и тут же поправился:
  - Мне нравится идея твоего Господа. Что если мы поддержим данную инициативу?
  - Что поддержите? - не понял Месу.
  - Извини, это я употребил хеттское слово, - сказал неизвестный, - я имею в виду, мы согласны отпустить твой народ на все четыре стороны. Идите, куда хотите, и чем раньше, тем лучше, - незнакомец указал на север, в сторону огненного столба, мерцающего над горизонтом тусклым огнем.
  - Твои слова нравятся мне и моему Господу, - сказал Месу, - но есть некоторые нюансы.
  - Какие же?
  - Такой огромной массе людей, которая последует за Господом, необходимо пропитание и средства к существованию, - пророк ухмыльнулся, - я понимаю, вы хотите использовать меня, чтобы одолеть еретика Пехора, чтобы я увел как можно больше недовольных рабочих с собой. Получается, Господь и я делаем услугу фараону и всему порядку Египта.
  - Да, - вынужден был согласиться незнакомец, - когда дела совсем плохи, и бунт вот-вот охватит рабов, следует использовать наиболее реакционные и популистские одновременно движения, и за это до́лжно щедро платить, но отнюдь не из кармана эксплуататора...
  Заметив недоумение на лице Месу, неизвестный пояснил:
  - Это опять хеттские фразы, не обращай внимание.
  - И как ты решишь проблему? - спросил пророк.
  - Дай-ка поразмыслить чуток, - сказал незнакомец
  Наступила тишина, которую нарушали лишь далекие раскаты грома да мерзкое шуршание жаб в палых тростниках.
  - Что если мы дадим тебе право на сбор всего золота, серебра и самой лучшей одежды у населения, которое вам встретится по дороге. Завтра, в крайнем случае, послезавтра фараон подготовит указ, а на собранные средства вы будете покупать пшеницу по льготной цене, - незнакомец сделал многозначительную паузу и продолжил:
  - Вы будете покупать по льготной цене из закромов визиря. Более того, возможно, в земле Хабиру вам по-прежнему понадобится продовольствие, поэтому визирь милостиво согласится поставлять вам зерно, и, возможно, даже оружие. Вы же должны добывать средства для покупки необходимого фуража. А лучше всего это делать с помощью клинков.
  - Это предложение стоит того, чтобы его обсудить с Господом, - удовлетворенно произнес Месу, - и тогда возникает другой вопрос, когда мы начнем исход?
  - Сразу после устранения Пехора, - ответил неизвестный, - а устранить его возможно только с помощью провокации... да-да, все та же хеттская белиберда, но это уже не ваши заботы.
  - Мы будем ждать, - сказал Месу.
  - Очень хорошо, - обрадовался незнакомец, - но к нашей сделке мы прибавим еще одно условие.
  - Какое? - насторожился пророк.
  - Вы заберете с собой тех, кто поражен язвами, и прокаженных. Египет должен очиститься не только от потенциальных рабочих бунтов, но и от болезней. Фараону нужны средства, поэтому придется урезать социальные расходы на больных и прочих ублюдков.
  - Нам не нужны неполноценные средь избранных! - отрезал пророк.
  - Просто выведи их из Египта, а там делай с ними, что хочешь, - сказал незнакомец, - подумай хорошо, право обобрать население по дороге в землю Хабиру разве не стоит того?
  Месу задумался.
  "Соглашайся!" - услышал он тихий шепот Иеговы.
  - Хорошо, это сделка устраивает моего Господа, - строго произнес пророк.
  - Приятно иметь дело с умным человеком, - сказал незнакомец, в голосе которого вдруг появилось пренебрежение, - тамарискоедам самое место в землях, где растет тамариск.
  Мужчина резко развернулся, стремительно подошел к лодке, ловко запрыгнул в нее, и гребцы спешно заработали веслами.
  Когда лодка исчезла, до Месу дошел шепот Иеговы:
  "Странно... очень странно. Этот переговорщик не просто человек. От него идут неестественные вибрации, как будто внутри него что-то или кто-то сидит. Он как мы, точнее как кто-то в тебе, мой пророк. Так говорит мой ангел".
  Эпизод 11
  Египет, Та-Сет-Аат (Долина Царей)
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского и с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Теперь нет никакой возможности, кроме как поставить его канцлером.
  Один бравый генерал об одном скромном художнике
  
  Пехор, вождь бастующих рабочих, спал тяжелым сном. И дело было вовсе не в духоте, поразившей Долину Царей и окрестности, и не в постоянном недоедании, терзавшем стареющего грузчика, нет, дело было в другом. С появлением некоего Месу, объявившего себя пророком, сторонников Атона в Та-Сет-Аат поубавилось. Да, был костяк преданных делу людей, проникнувшихся идеей равенства всего сущего пред солнечным ликом единого бога, но многие, очень многие повелись на избранничество в глазах некоего Господа, тоже единого, а скорее - единственного повелителя ойкумены. Отчего-то этот всемогущий демиург создал два сорта людей, и, естественно, одних он почитал за любимых детей своих, а остальные были для него - так, слюной или даже коровьим навозом. Рабам, не обязательно по статусу, но непременно по ментальности, нравились подобные идеи. Очень уж хотелось видеть кого-то ниже себя, еще более жалкого и неполноценного.
  Другая проблема возникла в связи с тем, что из столицы стали завозить зерно и складировать его в храме Осириса. Жрецы объявили, что с завтрашнего дня рабочим начнут выдавать пайки в двойном размере до тех пор, пока не вернут все, что задолжали за два года. С одной стороны Пехор радовался тому, что добился минимума требований бастующих, но с другой стороны, выдача зерна осложняла осуществление конечной цели - свержение власти вельмож и жрецов во главе с фараоном и установление справедливого порядка в Египте. Кое-кто из соратников Пехора предлагал препятствовать поставкам продовольствия. Мол, чем хуже, тем лучше. Голодным рабам нечего терять, кроме своих цепей. А сытый желудок воевать не станет, какой бы несправедливой власть ни была. Однако Пехор отверг данное предложение, посчитав его самоубийственным для движения Атона.
  Из-за подобных тяжелых мыслей Пехор плохо спал последние дни. Несколько раз вождь бастующих слышал во сне командный голос: "Внимание, внимание! Пехор, говорит Господь! Повторяю, Пехор, говорит Господь! Как слышишь меня?"
  Пехор отвечал, что слышит, а затем голос начинал увещевать присоединиться к Месу, стать его ближайшим соратником, левым крылом во имя создания высшей расы. Там можно будет осуществить справедливость: равенство возможностей среди избранных. Однако главный бунтарь Та-Сет-Аат отказывался сотрудничать с Господом, ибо считал того порождением зла, могучим антагонистом Атона. Когда у посланника, назвавшегося Ангелом, не получилось подкупить Пехора, он перешел к угрозам, но предводитель рабочих остался непреклонен.
  И вот перед рассветом вождь бастующих проснулся в холодном поту, поскольку кто-то в самом центре его головы леденяще и зло прошипел: "Над всем Египтом облачное небо, а в Пер-Рамсесе идет кровавый дождь. Вставай, мерзавец, ибо пришел твой последний час!"
  Снаружи слышалась ругань вперемежку с воплями ярости и отчаяния. Пехор выскочил на воздух. Его охранники были уже на ногах. Пахло удушливой гарью.
  - Что стряслось? - спросил Пехор, у худощавого паренька с зазубренной дубинкой.
  - Кажется, кто-то поджег храм Осириса, - сказал тот неуверенно, - и весь хлеб сгорел. Весь хлеб, который был обещан... сгорел...
  - Сгорел? - вождь бастующих, сорвался с места.
  За ним побежали телохранители. На площади Осириса царило столпотворение. Из окон и проходов храма валил жирный дым. Настолько жирный, что даже небесная тьма не могла сокрыть его. В центре площади, окруженные толпой, стояли два мужчины. У их ног лежал избитый в кровь юноша.
  Оба мужчины как бы являли собой противоположности друг друга. Первый был грузноват, лицо, чуть пухлое и безбородое, обезображивали редкие усики, а острый взгляд пылал огнем ненависти. Пехор узнал его: Корах, левая рука пророка. Второго звали, кажется, Ошеа Нун. Взгляд этого странного и страшного человека был как бы обращен внутрь самого себя, в глубоко посаженных глазах мерцало темное пламя, впалые щеки, смоляная остроконечная борода и крючковатый нос усиливали отвращение к этому низкорослому омерзительному типу. Оба мужчины являлись представителями так называемой первой четверки, уверовавшей в Господа в Египте.
  - Сорвана маска, и вот перед нами настоящий лик атонизма! - гневно кричал Ошеа Нун, указывая на окровавленного паренька. - Прикрываясь идеей равенства и братства эти недочеловеки, эти грязные отродья Сета-Сатаны, послали своего лазутчика сжечь припасы, чтобы ввергнуть избранный народ в еще большее бедствие! Дьявол! Дьявол, вот, кто их настоящий бог! Падший ангел блудомыслия и нечистых дел жаждет совратить нас с истинного пути! Но избранный народ выработал иммунитет к яду атонистической вакханалии. Он отверг лживые и пустые обещания прихвостней Пехора. Умением и усердием, терпеливо и дисциплинировано мы придем к решению проблем, вытекающих из нашей собственной судьбы! В один прекрасный день мы воздадим нашему вождю, пророку Месу, должное за спасение избранного народа от самой страшной, смертельной опасности, за то, что он нанес поражение атонизму и тем самым спас всю ойкумену от зияющей перед ней бездной. И начнем мы очищение прямо сейчас, с суда над Гертинетером, лазутчиком атонистов. Что скажешь трудовому народу, мразь?
  Лежащий навзничь паренек ничего не ответил. Тогда Корах с силой пнул его в бок.
  Обвиняемый, чуть приподнявшись над землей, еле пошевелил губами:
  - Нет, нет...
  - Ложь, ложь и еще раз ложь, вот что нам предлагают атонисты! - Ошеа Нун буквально захлебнулся слюной.
  - Впрочем, ничего нового, - вперед выступил лысый, пухломордый, богато одетый египтянин, - сам еретик Эхнатон был кровавым тираном и лжецом, устроившим репрессии против ни в чем не повинных вельмож и жрецов, мерзкий расхититель храмов, любивший лично расстреливать из лука всех несогласных с ним. Миллионы египтян погибли от рук прихвостней этого сумасшедшего убийцы. И теперь атонисты жаждут реванша, хотят уничтожить порядок, установленный богами! Из-за них землю накрыл мрак. А ведь когда-то вечера в Египте были так упоительны. Мы помним! Мы все помним! Пиры, красавицы, гвардейцы из шердан. И звуки флейт, и хруст танисской булки! Все это было, пока атонисты вновь не начали творить смуту за золото Элама! Посему египетский народ отвергает эту гнойную ересь, ибо любит своего повелителя, своего земного бога, Рожденного Ра, Рамсеса-па-нутера! Смутьяны, жаждущие лишить Египет стабильности, да будут прокляты устами богов!
  Паренек вновь приподнялся и прошептал:
  - Нет, нет...
  Пехор узнал и богатого египтянина: главный глашатай фараона и великий Хуисесему Киселптах. И это более всего поразило вождя рабочих. Представители царя египетского и пророка, казалось, еще вчера были врагами, а сегодня выступили единым фронтом против поклонников Атона.
  - Нужно тщательное расследование, - медленно, но уверенно произнес Пехор, - когда закончится пожар, я войду в храм, поскольку лично хочу убедиться в том, что там сгорело зерно, а не древесные опилки или сухой тростник, или еще что-нибудь.
  - Вы только послушайте его! - Киселптах возмущенно возвел руки к небу. - Поклонник осквернителя храмов хочет войти в храм самого Осириса! Никогда, слышишь, никогда тебе не поругать наглой ложью черные земли священного Египта!
  - Нет, нет... - прошептал паренек.
  - Заткни свою вонючую пасть, Гертинетер! - Корах ударил обвиняемого ногой по лицу.
  Толпа возмущенно загудела.
  - Это обман... - успел сказать Пехор, прежде чем над площадью Осириса раздался громовой клич:
  - СМЕРТЬ АТОНИСТАМ!!!
  Защитники Пехора неожиданно оказались в подавляющем меньшинстве, но сам вождь рабочих не увидел кровавой расправы над его соратниками, поскольку прилетевший неизвестно откуда камень попал ему в висок, и мир померк, и жизнь, полная мук, страданий и вопиющей несправедливости, была вознаграждена вечным небытием, где не было ни того, ни другого, ни третьего.
  Эпизод 12
  Египет, Пер-Рамсес. Разговор возле входа в царский гарем
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского высокого и древнеегипетского вульгарного на русский
  
  Кто-то очень хочет расшатать лодку, кому-то очень сильно хочется с флагами походить по проспектам, выкрикивая: "Геть"! Почему? Потому что работать не умеют. Ничего, даже собачьей будки в жизни не построили, и призывают к дестабилизации в стране. Мы не позволим этого сделать, нам с такими не по дороге.
  Какой-то малоросский шоколадник
  
  Главный дворцовый глашатай Киселптах с деревянным ларцом в руках и верховный визирь Фритифант по прозвищу Та, созерцая стражников-шерданов возле входа в царский гарем, улыбались. Казалось, два приятеля, не глядя друг на друга, мило беседуют на какую-то отвлеченную тему. Тема была насущной и жизненно важной, ибо два великих человека, два героя своего времени, обсуждали судьбы священной родины.
  - Не по правилам играешь, Фрити, - ласково произнес великий Хуисесему Египта, - твои люди скупили за бесценок золото, серебро и ткани, отнятые тамарискоедами у несчастных подданных фараона, ты совсем не думаешь о нищих гражданах своей страны.
  - С каких пор, мой дорогой друг, тебя стали интересовать проблемы быдла? - столь же ласково спросил визирь.
  - С тех пор как ты влез не в свою сферу. Младшему Рожденному Ра не нравится, когда такой поток бабла уходит мимо него неизвестно куда. Разве ты не знаешь, что Амон велел делиться?
  - Твой младший Рожденный Ра только пятый сын Солнцеликого, - парировал Фритифант, - семья у нашего фараона большая, а, как говорят в простонародье, в большой семье еблом не щелкают.
  - Четверо старших, увы, покинули сей мир, посему младший Рожденный Ра законный наследник, - Киселптах нежно погладил крышку ларца. - Меня ты в Та-Сет-Аат зачем послал? Хотел, чтоб меня там каменотесы грохнули? Этим опрометчивым поступком ты расстроил и других людей. Начальника гвардии Ихтамнета, например.
  - Но, вижу, мой дорогой Хуисесему, ты вполне жив и здоров, хотя чуть не провалил все дело, не вмешайся я, - заметил Фритифант, - мне очень часто приходится вмешиваться, чтобы спасти египетский мир от неумелых действий некомпетентных и неэффективных менеджеров, как говорят хетты.
  - Обычно все идет хорошо, а потом приходит визирь, и дело оказывается на грани провала, хотя еще пару дней назад все было на мази. Совпадение?.. Не думаю, - саркастически произнес Киселптах.
  - Думай, не думай, а тендер на приватизацию нубийских рудников должен достаться сыну Пентауру, - в голосе визиря пропала нежность и появились стальные нотки.
  - Ваша банда уже получила свое, скупив у исрахэлов золото, серебро и дорогие ткани за зерно. Вы и так обобрали весь Египет, теперь наша очередь! Очередь младшего Рожденного Ра! - возмутился главный глашатай.
  - Нет, ресурсов теперь не так много, извини, Киселптах, тендер получит сильнейший! Остальным придется, как говорят стражи порядка, меджаи из Иуну, присесть на кувшин.
  - И вообще, почему ты все время употребляешь неегипетские словечки? - великий Хуисесему перешел на повышенные тона. - Ты, случаем, не засланный к нам этими самыми хеттами? Или, может, ты шпион Элама?
  Визирь хотел было возразить столь же зло и дерзко, но тут в воротах гарема появился фараон.
  Оба заклятых друга, казалось, мгновенно позабыли об ожесточенной перепалке, бухнулись на колени и возвышенно-униженно затараторили наперебой:
  - О, Рожденный Ра, о, мой фараон, ты одолел своих врагов и в этот раз! И в этот раз ты всех переиграл! И в этот раз ты, о, Любимец Амона, совершил очередную многоходовку, позволившую тебе...
  - Ну, хватит, бля, не на церемонии, - привычно небрежно произнес фараон и жестом велел визирю и глашатаю подняться с колен, - что там с этой гопотой? Как они там себя называют?
  - Они кличут себя на суржике народом Исрахэла, - Фритифант отряхнулся, - "исер" на нашем великом и могучем языке означает "тамариск", а на презренном языке жителей азиатских пустошей "холь" или "хэль", означает "съедать", соединив несоединимое, божественное и демоническое, исказив священный язык богов, они получили столь постыдное название: "Исрахэл", то есть "пожиратели тамариска".
  - Хрен с ним, - отмахнулся фараон, - говорите, они теперь у берегов великого озера Иару?
  Киселптах открыл было рот, чтобы тоже вставить свое веское слово, но визирь воодушевленно перебил соперника:
  - Да, они сыграли отличную службу вашему величию. Они увели бунтарей из Та-Сет-Аат, не без их помощи мы перебили еретиков атонистов, мы подавили бунты черной голытьбы и неблагодарного быдла, мы увели прокаженных в дикую местность. И все это благодаря вам, о, Любимец Амона, все это благодаря вашей великой мудрости. Более того, поставляя оружие и продовольствие народу Исрахэла, мы можем сражаться с врагами Египта в земле Хабиру, и заодно получим гарантию невозвращения оборванцев. Ваша власть прочна как никогда! Ваш трон устойчив подобно лодке Ра в водах подземного Нила. Каждую ночь гигантский змей Апоп жаждет утопить барк великого бога, но свита Ра не дремлет и смело отражает бесцеремонный натиск сил хаоса. Так же и мы, о, Солнцеликий, сражаемся с твоими недругами и ведем лодку, невзирая ни на какие опасности. Никто не способен раскачать ее, ни внутренние враги, ни внешние супостаты...
  - Мои рыночные глашатай утверждают, - все-таки умудрился вмешаться в неиссякаемый поток красноречия Киселптах, - что народ доволен вашим правлением, семнадцать из двадцати обожают вас, о, образ всех богов и богинь, без меры, а чуть меньше трех из двадцати просто любят. И только один из пятидесяти, возможно - только возможно - один из пятидесяти является врагом стабильности. Как любит выражаться на своем хеттском, наш, - глашатай указал ладонью на Фритифанта, - достославный визирь, вечные два процента дерьма.
  Фритифанту не понравилось то, что великий Хуисесему ненавязчиво напомнил фараону о его пристрастии к хеттскому, но не подал виду и добавил:
  - Мы без устали, денно и нощно работаем над повышением вашего рейтинга.
  - Повышения чего? - не понял Рамсес.
  - Рейтинга, - пояснил Фритифант, - да, действительно, о, Рожденный Ра, я частенько употребляю хеттские слова, но только потому, что столь бездуховные понятия невозможно выразить на великом и могучем. На египетский это переводится примерно как "степень обожания сиятельного монарха благодарным народом".
  - Хорошо, - Рамсес удовлетворенно потер ладони, - пожалуй, я впервые чувствую себя столь уверенно, что могу смело заявить: "ни один тростник не дрогнет без моего ведома".
  - Воистину так! - заверил фараона главный глашатай. - Небо просветлело, огненный столб на севере исчез, красная плесень отступает, и Нил очищается. Жаб почти уже не осталось, съели подданные. Так что все налаживается. И праздник Хэб-сед лишь укрепит ваше величие.
  - Кроме того, - продолжил Фритифант, - я предлагаю увековечить ваши подвиги в очередной стеле и предать проклятию бунтующих поклонников кровавого выродка Эхнатона. Стелу можно так и назвать: "Черная стела атонизма".
  - Нет, - возразил Рамсес, - вы же знаете главное правило, имя еретиков нельзя упоминать в письменах. Их можно отстранять, запугивать, подкупать, уничтожать, но никаких упоминаний. В общем, право на забвение... и обязанность тоже.
  - Воистину, вы мудрейший из мудрейших, - запоем выпалил Киселптах, - лучше и вовсе умолчать, чем упоминать пусть даже самыми плохими словами, ибо глупцы могут воспринять посылы в ложном направлении.
  - Хватит! - с фальшивым недовольством сказал фараон. - Лучше скажите, вы ведь не просто так сюда пришли?
  - Я только хотел удостоверится, о любимец Амона, - заискивающе проблеял Фритифант, - понравился ли вам мой подарок из азиатских пограничий, красотка Ахеткебент? Соответствует ли ее имя, Пламя Гебала, ее способностям ублажить величайшего из правителей Египта?
  - Да... она хороша, - удовлетворенно произнес Рамсес после некоторого раздумья, - вот только все время повторяет слова, сама не знает, что произносит.
  - Это огорчает вас, Солнцеликий? Неужели ваш покорный и ничтожный раб не смог угодить наместнику богов? - сокрушенно проговорил Фритифант.
  - Нет-нет, все великолепно, хотя, кое до кого она не дотягивает, ну, да ладно, - отмахнулся Рамсес, - а что там у тебя в руках, Киселптах?
  - Это подарок вам из нубийских земель, порошок "Мощь Тельца", - великий Хуисесему открыл деревянный ларец, показал сероватую массу, - помогает мужской силе. Безусловно, Рожденный Ра и так могуч и имеет достаточно сил, чтобы оплодотворить весь Египет, но тем не менее, полагаю, данное снадобье не будет лишним для...
  - Оу! - в голосе фараона появился неподдельный восторг, он выхватил ларец из рук главного глашатая. - Я долго ждал это зелье!
  - О, Солнцеликий, зелье сие сотворено из редчайших трав, растущих в Уауате, в Северной Нубии, недалеко от рудников Абу, тех самых, которые Рожденный Ра собирался отдать под управление его верноподданнейших вельмож, - голос Киселптаха сделался робким и неуверенным. - И травы сии гораздо легче было бы собирать, если бы там имелись знающие в этом толк люди... впрочем, на все воля Любимца Амона...
  Наступила гробовая тишина. Фритифант бросил быстрый, полный злобы взгляд на главного глашатая, но тут же выдавил из себя смиренную полуулыбку.
  - Да, - начал размышлять вслух фараон, - пламя Гебала, пламя Куша, пламя Ливии... без твердого жезла Амона никакие красавицы не нужны... ты, Киселптах, прав, передай младшему Рожденному Ра, что рудники переходят под управление его дома. Ну, а мне некогда... - певуче произнес Рамсес, - некогда... меня ждут дела... дела... вы свободны... занимайтесь своими делами... а я займусь своими... своими...
  Когда фараон исчез в воротах гарема, Киселптах повернулся к побежденному сопернику и ласково, даже нежно осведомился:
  - Ну, и кто из нас присел на кувшин?
  Фритифант ничего не ответил, резко развернулся и твердой поступью зашагал прочь.
  - Как же так! - пробормотал визирь. - Ты обещал мне, о эманация Великого Тота, что мы одолеем любого соперника! Ты дал мне учение на хеттском языке, учил искусству пиара и прочим тайным премудростям земель, что находятся за Большим Зеленым морем, и вот рудники утекли между наших пальцев. Что мне сказать Пентауру и его матери, возлюбленной супруге Рожденного Ра Тийе?
  "Они уладят все проблемы, - ответил противно шипящий голос внутри головы Фритифанта по прозвищу Та, - Тийя и Пентаур, они не потерпят ущемления своих прав на отмыв бабла, они все сделают за тебя".
  - Они пойдут против воли фараона? - вопросил визирь. - Но это же...
  "Это решение вопросов о власти и собственности, самых важных вопросов, - ответил голос, - наш Рамсес скоро пойдет в расход. Вокруг него давно уже расставлены силки комплота, и он в них попадет. Пентаур и младшая царица Тийя не довольны старой плешивой молью. Ресурсов все меньше, а аппетиты у всех прежние. Майдана не избежать..."
  "Чего не избежать, о, душа Тота?" - мысленно спросил визирь, лицо его было каменно невозмутимо, поскольку в этот самый момент он проходил мимо охранника, стоящего возле выхода.
  "Мятежа богатейших подданных фараона, - пояснил Дух, - в нашем мире бои между богатейшими кланами, сражения за мегапрофит приходится прикрывать народным недовольством, приходится втюхивать быдлу байки о революции достоинства, угрозе красно-коричневой чумы, обвинять друг друга в коррупции, загребая под себя лопатой, и толкать прочую ересь. У вас же все проще, вам не надо играть в демократию, мы тоже шли к плебисцитарной монархии, но куда пришли, я не знаю, потому что попал в ваш мир... БЛЯДЬ! - голос эманации Тота внезапно стал истерично злым, скрипучим. - Этот ебаный египетский мир! В какую хуйню я попал! Лёпа, сука! Это все из-за тебя, жирдяй спермоглотный! Хуль ты молчишь, педрила? Вот и молчи, падла!.. Это я не тебе говорю, Фритифант..."
  - А, очередные хеттские слова, - догадался визирь, давно уже привыкший к резким перепадам настроения своего покровителя.
  "Все... все! Я спокоен. Я, бля, абсолютно спокоен! - голос Духа вновь стал вкрадчивым. - Так вот, ресурсов не хватает, ни один князек, ни один фраер из диких племен, вроде Чехену, ни один вельможа, ни один даже самый задрипанный поп, то есть жрец, не захочет снизить стандарты потребления, другими словами, вся эта свора уже начала грызню за жратву у корыта. Сейчас мы устранили главную опасность - бунт быдла. Но бунт знати отнюдь не устранен. Наоборот, теперь, когда выступления рабов и общинников подавлены, когда быдло дезориентировано, а протест дефрагментирован, у элиты исчез объединяющий фактор, и вся эта олигархия почувствовала себя вольготно, и фараон, присваивающий значительную часть дохода, теперь не нужен. Он, наоборот, помеха".
  - И что делать? Неужели встать против Рожденного Ра? - спросил визирь, внимая очередным непонятным словам, которые Дух обыкновенно называл хеттскими заимствованиями.
  "Это рискованно, - ответил Дух Тота, - не факт, что мятеж победит".
  - Предупредить фараона о заговоре?
  "Это тоже рискованно, - проникновенно произнес голос, - наш Рамсес есть политический труп".
  - Что значит политический труп? - испугался Фритифант. - Он ведь еще жив!
  "Понятие "политический труп" подразумевает неизбежный конец карьеры. В вашем египетском мире это совпадает с концом физического существования, - пояснил Дух, - впрочем, в нашем, в... неегипетском мире это значило почти то же самое. Почти..."
  - Я весь в сомнениях, - тревожно подумал Фритифант, - на чью сторону встать. Ошибка ведь будет стоить головы...
  "А ты пока не на чью сторону не становись, - посоветовал Дух, - двое дерутся - третий снимает сливки. Так было всегда в прошлые, и будет в... будущие времена. Это как кино снимать: нужно заявить, что оно получилось не хуже, а даже в сто раз лучше, чем в Голливуде, и затрагивает самые сокровенные вещи, бросает вызов времени, так сказать, при этом нельзя кого-либо обидеть ни на западе ни у нас или в самом деле затронуть действительно какие-то болезненные для заказчика темы. Получается шизофрения и унылое говно, зато бабло попилено и расфасовано по карманам. В общем, будь ласковым телком и соси у обоих. Да соси... ох, как же хочется кого-нибудь отвафлить!.."
  - То есть ждать... - уточнил Фритифант.
  "Именно, - подтвердил Некто, назвавшийся когда-то эманацией Тота, - тебе нужно ждать, а я ждать не могу. Больше, блядь, не могу. Иди! Иди же быстрее, трахни кого-нибудь в рот, какого-нибудь раба или служанку, или кто там еще попадется!"
  Часть Вторая
  Исход в Край Хабиру
  
  Есть некоторые факты, а все остальное - вымысел.
  Какой-то фотограф-любитель о своем творении
  
  Эпизод 13
  Побережье озера Иару
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Проявляя жалость к слабым, мы совершаем преступление против природы.
  Один скромный художник
  
  Тьма снова опустилась на землю, и снова нельзя было отличить день от ночи. И снова ужас обуял человеческие сердца. И снова ропот поднялся в народе.
  Однако на этот раз тьмы была иной. Злой, беспощадный ветер дул не с севера, не со стороны Большого Зеленого моря, а с юго-востока, и принес он с собой не клубящуюся бездну, оставившую после себя на дворцах и хижинах, на стелах и пирамидах, на оскудевших полях и чахлых рощах серый пепел и черно-бурую золу, нет, принес он с собой иную напасть: нескончаемые, безбрежные облака жгучей песчаной пыли. Где-то там далеко, за великим озером Иару, в гигантской пустыне разразилась невиданная буря, и со стороны восхода явилась очередная казнь. Ураганные порывы зачастую достигали такой силы, что сбивали людей с ног, и несчастные путники, прильнув к земле, не способны были сдвинуться вперед и на три пальца.
  Все чаще слышал Месу в свой адрес проклятья, все больше находилось отказников, поворачивающих обратно к Нилу, все злее становились те, кто решил остаться.
  - Где твои мед и молоко? - кричали сквозь рокот ветра в спину пророку недовольные. - Лучше б мы сдохли в Та-Сет-Аат!
  И Месу больше на увещевал паству, не говорил об избранности, он просто, преодолевая сопротивление урагана, мужественно вышагивал вдоль людской вереницы, превратившейся в гигантскою, придавленную стихией рептилию. Месу не мог позволить себе слабость, он был вождем великого исхода. И молчание его казалось весомей тысячи пламенных слов. Не потому, что безмолвие дорого стоило, но потому, что слова за последние дни сильно упали в цене.
  Исход начался вполне успешно. Месу, его ближайшие соратники и многотысячные толпы шли вдоль Нила, на север, и тусклый оранжевый столб был как бы указующим перстом для разномастного сброда. И тьма, пришедшая со стороны Большого Зеленого моря, постепенно рассеивалась.
  Пожиратели тамариска, сознавая собственную праведность и превосходство в глазах Господа, забирали у местных жителей, встречавшихся им на пути, золото, серебро и лучшие ткани. Пожиратели тамариска меняли золото, серебро и лучшие ткани на зерно визиря Фритифанта по прозвищу Та. Пожиратели тамариска не оставались в накладе, впрочем, как и жрецы, вельможи и чиновники, торговавшие с ними. Не только в Долине Царей, но и по всему Египту недовольные, голодные, озлобленные простолюдины поднимали бунты против власти, и пожиратели тамариска, иногда совместно с армией, гвардейцами и эскадронами смерти, состоящими из черносотенных храмовников и наемников-чехену, иногда самостоятельно без всякой пощады гасили очаги сопротивления, и отнимали последнее.
  "Саранча и то меньше забрала!" - вопили бедняки Дельты. Но кто будет слушать жалких нищебродов?
  Пожиратели тамариска упорно шли на север, а потом когда тьма рассеялась окончательно, и исчез далекий огненный столб, они, переправившись через Нил, устремились на восток. Следом за пожирателями тамариска, ползла огромная масса прокаженных. Их со всего Египта сгоняли солдаты. В отличие от людей исхода, прокаженные не могли стать отказниками, пути назад у них не было. Не способных передвигаться на своих ногах, обессиленных и отставших добивали наемники и шерданы - гвардейцы фараона.
  Когда Месу сотоварищи оказались на границе египетских владений, на горизонте показались клубы пыли. Это войска фараона под предводительством начальника гвардии и верховного охранника Ихтамнета совместно с наемниками (кажется, их главарей звали Амалик и Бильям) шли на восток следом за людьми исхода. Тогда многие решили, что война с египетской беднотой закончена, и Рамсес отныне не нуждается в услугах тамарискоедов, что повелитель Нильского края возжелал истребить ненадежных союзников. И затрепетали толпы, ожидая неминуемой расправы, и растерялись ближайшие соратники, и сам пророк пришел в смятение. Но страх их был напрасен. Армия проследовала в нескольких тысячах шагов северней крайнего стана оборванцев.
  Пожиратели тамариска получили право на изъятие золота, серебра и тканей у местного населения, значительная часть драгоценностей была обменена на продовольствие и перекочевала в сундуки визиря, его покровителей, младшей жены фараона Тийи и ее сына Пентаура, а также близких к Фритифанту жрецов и высокопоставленных вельмож. А наемники, несмотря на тяжкие труды, несмотря на то, что дубинки, мечи и серпы натерли боевые мозоли на незнающих усталости и пощады руках, остались ни с чем. И тогда Рожденный Ра принял решение устроить маленькую краткосрочную победоносную войну, и лучшие отряды воинов устремились в Землю Хабиру и далее - в Сирию. Ограбить Страну Пурпура, Кенаан, насытить жадные утробы псов пустыни и заодно избавиться от многих из них в кровопролитных стычках казалось наиболее простейшим из всех решений задачи. За тысячи лет до Рамсеса повелители Египта вторгались в Сирию с целью пополнить скудеющую казну, и через тысячи лет после Рожденного Ра правители разных народов ойкумены будут вести войны в Сирии, желая таким образом покончить с проблемами внутри своих государств.
  Месу побоялся вести народ туда, где разразилась война. И так уже слишком много отказалось от похода в землю обетованную. Пророк взял курс южнее и заплутал. Народ исхода вышел к берегам великого озера Иару. И как назло поднялась буря, небо стало песчаным, и новая тьма накрыла землю.
  Если пойти на юг, то скорей придешь в страну Пунт, чем обойдешь озеро, если двинуться на север, рискуешь нарваться на лютующих наемников Ихтамнета и озлобленных кочевников. Назад дороги нет. Впереди - воды. Люди ропщут. Тупик.
  - Что мне делать, Господи? - взмолился Месу, упав на колени. - Что мне делать?
  Иегова не отвечал. Иегове было некогда, он напряженно переговаривался с Ангелом.
  "Доктор, я вот что думаю, - деловито произнес Энгельгард, - что если пройти прямо по воде?"
  "Ты хочешь утопить материал для селекции? - возмутился Иегова. - Знаешь, сколько мне стоило труда собрать всю эту шваль в одно стадо? Из этого сброда мне придется выдергивать избранных. Много званных, но мало избранных".
  "Знаю, - не унимался Энгельгард, - есть, конечно, риск, но ты вроде сам говорил, что кто-то из местных старожил утверждал, что до противоположного берега не так и далеко. Ветер вполне может отогнать воды, и твой народ пройдет по мелководью".
  "Хорошо, - согласился Иегова, - сейчас я обращусь к вождю".
  
  Месу, обмотанный в тряпье, защищающее тело от песка, простоял на коленях приличное время, прежде чем услышал голос.
  "Встань, войди в воду воткни посох свой, замерь глубину, а затем приди в то же самое место под утро".
  Пророк исполнил все так, как приказал ему Господь, потом вновь встал на колени и принялся смиренно молиться.
  Утром, на том месте, где был воткнут посох, воды не оказалось, а там, где взрослый мужчина погружался по шею, глубина составляла лишь две ладони. Буря приутихла. Песок уже не сыпался с неба, и дул просто сильный ветер.
  "По-моему, можно идти", - сказал Энгельгард.
  "Пора! Идите по воде!" - дал команду Иегова.
  Месу приказал соратникам поднимать народ. Арэн, Корах, Дадфант и остальные приближенные пинками и криками принялись будить обессиленных бурей и страхами людей. И вскоре толпы нестройными шеренгами двинулись вслед за вождем к другому берегу. В середине пролива глубина доходила лишь до колена, и это казалось чудом.
  Тамарискоеды благополучно переправились через озеро, а вот прокаженным, устремившимся следом не повезло. Ветер стал стихать, и уровень воды начал быстро подниматься. Большая часть несчастных утонула, кое-кто все же успел перейти пролив, некоторые остались на другом берегу.
  "Слабый обречен на рабство и вечное страдание, - услышал пророк голос Иеговы, - надеюсь, ты не жалеешь их".
  - Нет, Господи, - сказал Месу, - они не чисты и не могут войти в общество бога.
  "Запомни, настоящий вождь должен использовать не только людские жизни, но и человеческие смерти. Утопление этих ничтожных не должно быть напрасным. Они утонули потому, что на то была моя воля - воля Господа. Они утонули, потому что были не угодны мне, потому что были врагами избранного народа".
  - Да, Господи...
  "Уже сейчас ты можешь назвать утопших египетскими лазутчиками, а пройдет какое-то время, и ты скажешь, что по моей воле озеро разверзло воды свои перед избранным народом и утопило армию фараона, которая следовала за ним".
  - Но... это ведь не так... - озадачился пророк.
  "Месу, Месу, - с укором проговорил Иегова, - разве ты не знаешь, что то, что произносится тысячу раз, становится правдой для большинства. И чем чудовищнее ложь, тем больше в нее верят. А то, что большинство считает правдой, и есть истина, потому что большинство побьет камнями любого сомневающегося. Пройдут года, и многие события перемешаются в людских умах, а то и забудутся, превратятся в мифы, и фараоновы войска, идущие в Землю Хабиру и Сирию, запросто можно будет утопить в водах озера. И вдруг окажется, что фараон лично встречался с тобой, и ты посрамил вельмож мудростью и красноречием, или два змея, египетский и твой, сошедшиеся в схватке в Та-Сет-Аат были не людьми, а настоящими змеями, или, например, ты был воспитан в царской семье. Что ни говори, а это какая-никакая преемственность власти. Чтобы управлять стадом, ты, как настоящий вождь, должен создать единственный и неизменный вариант светлого будущего, а прошлое должно быть изменчивым в соответствии с нуждами настоящего. Сегодня утонули прокаженные, а завтра - это будут египетские войска во главе с самим фараоном. Вчера ты был беглецом и изгоем, а сегодня - ты пророк, воспитанный в царской семье".
  - Воистину, Господи, бесконечна твоя мудрость, - Месу упал на колени и застыл в молитвенной позе.
  "То, что я тебе сейчас сказал, не для летописей, - голос Иеговы стал грозен, - не для летописей и не для масс, которые, подобно женщине, преклоняются перед силой, а для внутреннего пользования. Запомни это, Месу!"
  - Я запомню, - пообещал пророк.
  Эпизод 14
  Один из дворцов Пер-Рамсеса
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского высокого и древнеегипетского вульгарного на русский
  
  В политике все зависит от тайных обстоятельств.
  Один эффективный управленец
  
  Праздник Хеб-сед удался на славу. Когда-то в незапамятные времена, по прошествии тридцати лет царствования, вождя нильских племен отстраняли от власти или даже умерщвляли, поскольку он становился стар, и считалось, что жизненная сила оставляла владыку. Однако фараонам совершенно не нравилась подобная идея и, в конце концов, было придумано ритуальное захоронение. Царь египетский как бы умирал, а затем, омоложенный, готовый дальше нести бремя правления, возрождался вновь.
  Рожденный Ра не стал исключением. Статуи номовых божеств, сопровождаемые многочисленными процессиями, состоящими из высших жрецов, номархов и прочих чиновников, были доставлены в столицу Пер-Рамсес. Почетное право кормить все эту свору, а также создать новые изваяния в честь Хеб-седа получили вельможи дома Красной горы; те самые вельможи, вытребовавшие у фараона право кормиться с караванов, идущих по дороге Хора. На это важное дело была выделена половина египетского бюджета. Естественно, никто не следил, куда уходят сотни и сотни тысяч утенов, тратятся ли они по назначению или оседают в чьих-то сундуках. Проверять высокопоставленных вельмож любого дома означало оскорбить недоверием.
  Злые языки поговаривали, что вместо создания новых статуй брались старые из забытых склепов, слегка подмарафетивались и отправлялись в столицу. Но кто ж рискнет проверять сии слухи? Никому не хотелось, как любят говорить стражи правопорядка, меджаи из Иуну, присесть на кувшин.
  Еще треть бюджета отхватил дом влиятельного царевича Пентаура, курируемый визирем Фритифантом по прозвищу Та, на ремонт площади, которую должен был обежать фараон, чтобы доказать свою обновленную силу. Естественно, бежал не фараон, а молодой гимнаст, символически замещающий правителя, но это были лишь детали. Что действительно возмутило Тийю, полноватую, но еще не потерявшую былой привлекательности женщину, мать потенциального, хоть и не первого в списке, наследника и главную среди младших жен Рамсеса, что сей проект не стал столь доходным, как ожидалось. Площадь оказалась в запущенном состоянии, на ее восстановление ушла значительная часть того, что планировалось просто распилить, к тому же она находилась у всех на виду, и, в отличие от статуй, ограничиться одним косметическим ремонтом было весьма проблематично. В общем, присвоить удалось только одну пятую выделенных средств.
  Но особенно взбесило Тийю то, что шестую часть египетского бюджета получил дом младшего Рожденного Ра на составление завещания Рамсеса самому себе и сочинение хвалебной речи. Папирус с духовной вкладывался в руки статуи правителя, омоложенный фараон брал завещание у своего каменного двойника, торжественно зачитывал манифест об обнулении своего срока, а затем изваяние хоронили. Придумал текст, естественно, главный глашатай и великий Хуисесему Египта Киселптах.
  - Новый Рожденный Ра, - возглашал Киселптах, перед сборищем вельмож и допущенных на празднование тщательно отобранных и проверенных простолюдинов, - это симбиоз Рожденного Ра, которого мы знаем и вокруг которого мы объединяемся, плюс Рожденный Ра, это великий фараон с обнуленными сроками царствования, лик всех богов и богинь, который понимает, что нам нужно в будущем. Обзор его намного шире, чем у обычного египтянина, поэтому его и поддерживает глубинный народ Египта. Люди знают, что если Рожденный Ра говорит, куда идти и как идти, то он не бросает слов на ветер...
  И так далее и тому подобное.
  - И вот скажи, - восклицала возмущенная Тийя, - сколько утенов нужно потратить, чтобы сваять какую-то жалкую писульку про обнуление срока? Да, им выделили в два раза меньше, но в результате откусили они в два раза больше! И еще эти нубийские рудники, как ты там говоришь на своем хеттском?
  - Тендер на приватизацию, - сказал Фритифант.
  - Точно! - подтвердила Тийя. - Нам ничего не досталось, хотя этот младший Рожденный Ра только пятый сын Солнцеликого! Только пятый! Он отнюдь не самый старший! Мой сыночек тоже не старший, и потому имеет такие же права на престол! А ведь я пыталась поправить ситуацию!
  Тийя, узнав о том, что Киселптах получил право на доход с рудников, действительно пыталась исправить ситуацию. Фараон, озабоченный своей снижающейся потенцией, готовясь к совокуплению, отныне всегда смазывал причинное место чудо-зельем. Правителю очень понравился подарок Фритифанта: рабыня из азиатских владений по имени Ахеткебент, прозванная Пламенем Гебала. Влагалище у нее было узкое и всегда влажное, на жезл Амона она садилась умело и двигала тазом так, что видавший виды повелитель стонал от наслаждения, будто лишающийся девственности пацан. И в порыве страсти он произносил имя давно покинувшей сей мир гимнастки, которая так хорошо умела ублажать царскую особу.
  Этим и решила воспользоваться Тийя. Фараон был довольно-таки стар и не любил лишних телодвижений. Как правило, он лежал на спине, и, в то время как озорная рабыня прыгала на жезле Амона, Тийя шептала на ухо царю комплименты.
  - О, Солнцеликий, - с придыханием говорила она, - ты, сильнейший бык во вселенной!
  - Да-а-а... - стонал фараон, - моя Аликхабайт, я сильнейший бык вселенной!
  - Силеняй, силеняй, силеняй! - повторяла рабыня-азиатка, ускоряя ритм.
  - О, Солнцеликий, - продолжала Тийя, - ты прекраснейший образ всех богов и богинь!
  - Да-а-а-а! - сладострастно выдавливал из себя фараон. - Моя Аликхабайт, я образ всех богов и богинь!
  - Вахинь! Вахинь! Вахинь! - пищала азиаточка, выгибая спину и все интенсивней двигая попой.
  - О, Солнцеликий, - влажные губы Тийи покусывали ушную мочку фараона, - слово твое, подобно речению Хора, незыблемо, как небесные установления!
  - Да-а-а-а-а-а-а!!! - всхлипывал от счастья фараон. - Моя Аликхабайт, незыблемы мои установления!
  - Сановеня! Сановеня! Сановеня! - заливалась в экстазе Ахеткебент, все глубже и глубже насаживаясь на жезл Амона.
  - О, Солнцеликий! - шептала Тийя, и руки ее нежно поглаживали эпилированную грудь Рамсеса. - Твой сын, твой любимый сын Пентаур хотел бы приобщиться к твоей силе, и неужели ты не можешь отдать ему какие-то жалкие рудники в Нубии, тем самым оплодотворив его чаяния и показав великодушие свое и мощь величайшего из царей?
  - Да! - вымолвил фараон. - Моя Аликхабайт, величайшего из царей... что?
  - Иссалей! Иссалей! Иссалей!.. ёй! - взвизгнула азиатка, слетев с жезла Амона и покатившись по подушкам.
  - Что? - привстал на локтях Рамсес. - Что ты такое несешь, Тийя? Я не могу изменить свое решение! Это несет угрозу стабильности в Египте! Хочешь, чтобы было как в Вавилоне? Чтобы агенты Элама развалили нашу державу? А все отчего? Оттого, что не было там умного царя и крепкой вертикали власти. Каждый тянул одеяло на себя, и некому было разделить по чести богатства Евфрата... я бы с удовольствием их разделил.
  - Но я только хотела... - попыталась возразить Тийя.
  - Никаких "только"! - воскликнул фараон. - Твоей главной заботой должен быть мой оргазм, а не рудники Нубии!.. ну, вот... хрен упал, теперь заново смазывать... вот умеешь ты испортить настроение!
  
  Отогнав преприятное воспоминание, Тийя напряженно посмотрела на Фритифанта.
  - Нужно решать эту проблему, - тихо, но внятно произнесла она, - и решать как можно быстрее. Ты согласен со мной, Та?
  Визирь, не хотел давать однозначный ответ. Он прекрасно понимал, насколько коварна и опасна супруга фараона. Младший Рожденный Ра действительно по старшинству был только пятым сыном Рамсеса. Да вот незадача, предыдущие четыре наследника умерли, и, ходили упорные слухи, отнюдь не все своей смертью. Говорят, кое-кому из них Тийя помогла отправиться на суд Осириса. Идти же против самого царя египетского Фритифанту также отнюдь не хотелось. Посему, чтобы оттянуть время, он прокашлялся, затем высморкался на пол, облизал губы, почесал поясницу и снова прокашлялся.
  - Ты согласен со мной? - настойчиво повторила Тийя. - Ты боишься, но мы не одиноки. Со мной уже много кто согласился.
  "Не молчи, - Фритифант услышал звенящий шепот внутри головы, - вытяни из нее информацию..."
  Визирь не смел противиться командам эманации Тота, пришлось преодолеть свой страх.
  - Например? - наконец, сумел выдавить из себя Фритифант.
  - Например, люди гарема, - сказала Тийя, - кое-кто из жен, с нашей позицией по этому вопросу согласны большинство писарей и даже Сатехемхеб.
  - Ты знаешь, без поддержки военных, это все будет... - Фритифант сделал долгую паузу, - это все будет... непросто... Ихтамнет, который начальник гвардии, явно будет против нас.
  - Ихтамнет в Сирии. Этот главный гвардеец просто кусок дерьма, которому повезло состоять в личной охране сперва папаши Сетнахта, а затем нашего солнцеликого Рамсеса! Думаешь, этот шакал будет верен своему хозяину? Вместо богемной жизни он прозябает у горы Хорив с вшивыми наемниками Амалика и Бильяма, чтобы жирным котам из дома Красной горы капало с дороги Хора. Думаю, некоторое количество утенов сыграют свою службу. Да и на одном Ихтамнете свет клином не сошелся! Есть другие! Хаэмуасет, главнокомандующий южными армиями, и генерал Пахемнечер тебе ни о чем не говорят?
  - Говорят, - произнес Фритифант, сглатывая ком, - но без одобрения духовенства... это... это... как-то это... не... это не...
   - Да что с тобой, Фрити? Главный жрец Парахеранемеф, жрецы Бубастиса, все они со мной полностью и безоговорочно согласны!
  - Ну, хорошо, пускай согласны. А как же вельможи дома Красной горы. Своим богатством, своим влиянием, буквально всем они обязаны Рожденному Ра. Неужели ты думаешь, они поступятся своим?
  - Вот именно, что не поступятся! Теперь представь, что Ихтамнет, держащий гору Хорив и контролирующий дорогу Хора, потерпит поражение от каких-нибудь кочевников. И все! Караванный путь перекрыт. И все! Дом Красной горы лишается своих доходов. И все! Они мгновенно забывают о фараоновых милостях. Они идут на любое предательство, чтобы восстановить свои доходы.
  - А с чего ты взяла, что они проиграют? - спросил визирь.
  - Проиграют! - глаза Тийи полыхнули такой решимостью, что спина Фритифанта мгновенно взмокла. - Ты думаешь, я тут сопли развесила и просто сидела и ныла? Нет! Я дела делала! Как ты там на своем хеттском выражаешься? Ничего личного, только бизнес! И ты мне в этом поможешь!
  - Я?! - Фритифант сделал шаг назад. - Я не могу... я не буду...
  - Можешь и будешь! - заверила женщина визиря. - Ты поедешь с личной инспекцией к Ихтамнету и договоришься с ним и каким-нибудь отребьем из кочевников, лучше с тамарискоедами, которые из Египта ушли, о сдаче горы Хорив. Устроите поражение и получите награду.
  - Извини, Тийя, но, полагаю, наш разговор окончен, - Фритифант, не без труда преодолев страх и нерешительность, сделал надменную мину и направился к выходу, - пожалуй, лучше займись своей главной обязанностью - оргазмами Солнцеликого, и не лезь в политику.
  Главная жена, издав гневный клич, в два прыжка обогнала визиря и встала напротив него. Рука женщины, точно юркая змея, молниеносно нырнула под узорчатый передник и крепко ухватила Фритифанта за причинное место.
  - Что ты себе позволяешь? - визиря вновь бросило в холодный пот.
  - Я тебя сейчас такой оргазм устрою, гнида, кровью обкончаешься! Я тебе не малолетка, которых ты в рот трахаешь! - лицо Тийи исказила, даже, можно сказать, натурально изуродовала зловещая усмешка.
  - О чем ты! - взвизгнул фальцетом визирь, будто его пах сжала не женская рука, а раскаленные до бела клещи.
  - Я о том, что ты, похотливая тварина, любишь делать это непотребство с девочками и мальчиками, которых отбирают для фараонова гарема. Как ты думаешь, что с тобой сделают заплечных дел мастера, если твоя мерзость выйдет на свет?
  - Откуда ты... - Фритифант задрожал, словно нильский тростник пред надвигающейся песчаной бурей, - как ты...
  - Как я узнала? - Тийя расхохоталась, еще крепче сжав причинное место визиря. - У стен есть глаза и уши. Так что, Фрити, твои яйца в моих руках в прямом и переносном смысле. Посему изволь делать то, что я тебя прикажу!
  "Как мне быть, о, эманация Тота?!" - в отчаянии взмолился своему богу Фритифант.
  "Ну, бляха-муха! - услышал он внутри головы. - Всегда же знал, что все это хуево кончится! Ебаный в рот Лёпа, это все из-за тебя, вафля ты дырявая! Это тебе не говнофильмы снимать про патриотов и пидорасов в одном лице! Что скажешь, мудило? А ничего не скажешь, рот занят! Вот и мычи дальше, не отвлекайся!.. Ох, бля, как же хочется кого-нибудь отчпокать в глотку!"
  "Так что же мне делать?"
  - А если ты сделаешь все как надо, - главная жена игриво провела языком по пухлым губам, - получишь достойную награду.
  "Ох, ё... неужели ее тоже можно туда! - всхлипнула эманация Тота. - Соглашайся, Фритифант, соглашайся! Ой, бля, как же хочется!"
  - Я повинуюсь тебе, - выдавил из себя визирь, обращаясь то ли к Духу, то ли к Тийи, то ли к обоим одновременно.
  - Ты, главное, помни, Фрити, - оскалилась Тийя, - у нас сажают на кувшин не за растрату, а утрату. Утрату доверия. Постарайся сделать так, чтобы мое доверие к тебе не иссякло.
  Эпизод 15
  Где-то в пустыне
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Лох не мамонт - никогда не вымрет!
  Один великий строитель пирамид
  
  Огромная масса недовольного народа скопилась возле скалы. Соратники пророка, напружиненные, приготовившиеся к самому худшему, нервно теребили древка копий и рукояти мечей. Недовольные выкрикивали проклятия в адрес Месу и его приближенных.
  Пророк, прижатый людским напором к камням из известняка, мысленно возопил к Господу и сказал: "Что мне делать с народом этим? Еще немного и побьют меня камнями!"
  - И что нам делать? - спросил кучерявый черноокий мужчина, решивший стать голосом протеста. - Еще немного, и мы за себя не отвечаем.
  - А ты чё, типа самый борзый тут, да? - наехал на недовольного бывший нубийский урка Дадфант. - Тебе чё, чудес мало было?
  - Какие еще чудеса? - возмутился кучерявый. - Не было никаких чудес! Или ты считаешь чудом то, что ты отмудохал фараонова бойца в Долине Царей? Так на яйцах мышцы не нарастишь.
  - Ты чё, чёрт, совсем берега попутал! - Дадфант дернулся, изображая готовность немедленно надавать по щам обидчику.
  Однако хитрый уркаган не спешил с решительными действиями, поскольку наметанным взглядом приметил в толпе с десяток озверевших от постоянного недоедания и обезвоживания рож, готовых вписаться за кучерявого.
  "Угомони его! - услышал Месу приказ Иеговы. - Обострение нам не нужно. Сейчас, по крайней мере. Придет время, и мы припомнит этот ропот".
  - Дадфант, - твердо произнес пророк, - помолчи, я буду говорить!
  Месу поднял посох, и людской гул чуть поутих. У пророка имелось одно небольшое преимущество перед окружившим его озлобленным сбродом. Он знал пустыню, а они - нет. Да, люди, пришедшие много поколений назад из азиатских кочевий в Египет, назывались тамарискоедами, но о местном тамариске, а особенно об отдельных его разновидностях, их потомки знали не так много. И когда Месу после совета с Иеговой и его Ангелом, указав на сладковатые выделения на кустарниках, заявил, что это манна небесная, данная народу избранному Господом, чтобы тот не мучился голодом, большинство с радостью поверило в сказку. Манну нужно было собирать ранним утром, чтобы она не досталась муравьям, активизирующимся после восхода солнца. Так у голодающих появилась какая-никакая пища, якобы дарованная всевышним, и испаряющаяся при дневном свете.
  Когда стая перепелов налетела на стан оборванцев, и люди, обезумевшие от внезапно нагрянувшего счастья, резво сворачивали головы птицам, разделывали туши, наскоро готовили и принимались пожирать еще не успевшее как следует прожариться мясо, Месу заявил, что это Господь пригнал птиц, чтобы накормить народ Исрахэла. Люди с легкостью схавали данный экспромт. А о том факте, что перепела пролетают мимо этих мест каждую весну никто даже не вспомнил. Вернее основная масса не знала об этом, а кто знал, предпочел помалкивать. Кроме кучерявого мудака, который наотрез отказывался верить в чудеса. Ничего, дерзость сия выйдет ему боком. Иегова гарантировал это.
  Когда же перепела внезапно оказались ядовитыми, пророк заявил о том, что народ постигло наказание божье за излишнюю торопливость и прожорливость. И опять прокатило. Поумирали. Устрашились. Поверили.
  А чего стоило представление возле колодца с горькой водой! Люди уже двое суток страдали от жажды, а когда, наконец, добрались до источника, оказалось, воду из него невозможно пить. И изрек тогда Месу:
  - Господь указал на древо сие. Возьмите и бросьте его в колодец!
  Приближенные выполнили приказ пророка и, о, чудо, на вкус вода стала вдруг значительно мягче! А перед этим Месу слышал в своей голове нечто похожее на перебранку. Иегова по каким-то причинам пожелал, чтобы пророк услышал голос Ангела. Ангел исторгал из уст своих мудреные слова на небесном языке: "убогие гуманитарии", "сжечь идиотов в топках", "сернокислый кальций", "щавелевая кислота", "химическая реакция" и тому подобное. Бывший пастух не стал вдумываться в смысл ангельских речей, ибо сие было непостижимо земным человеческим умом. Главное, народ Исрахэла вновь убедился в могуществе своего вождя. Кроме кучерявого, который опять наводил смуту. Эта гнида заявила, что его дед, будучи бедуином, рассказывал, что, кочуя по пустыне, он, таким образом, избавлялся от горечи в воде.
  И вот сейчас Месу простер руки свои к небесам и заговорил:
  - Маловерные! Племя жестоковыйное! То и дело вопрошаете, есть ли Господь среди нас! Жаждете вернуться в египетское рабство, забыв о чудесах божьих и милости его? Узрите же то, что сделаю я по воле Господа!
  Пророк поднял посох и замер. Прохляет или нет? Пронесет ли на этот раз?
  Во времена засух дождевая вода частенько скапливается у подножья гор под пленкой известняка. Месу отыскал такую скалу. И вроде бы по всем признакам вода должна была находиться там, но...
  "Господи, ты, боже мой, - подумал пророк, - что если там ни хрена нет, мне тогда пиздец! Нет, не просто пиздец. А полный форменный абсолютный ПИЗДЕЦ!!!"
  Однако Месу свой страх толпе не показал. Массы не должны сомневаться в вожде, в его словах и делах. Как говорит Иегова, интеллектуализм, то есть блудомыслие и критический ум, худший враг пропаганды, то есть истины Господней.
  - Узрите же! - пророкотал пророк и что было сил ударил по подножию скалы.
  Известняк треснул, и из образовавшейся щели хлынула мощная струя мутноватой воды. Народ загалдел.
  - Вот оно чудо! - воскликнул Ошеа. - Подставляйте чаши и корзины ваши!
  - Чудо! Чудо! Чудо! - из людской массы выскочила юродивая Мирьям, стареющая тетка с двойным подбородком, со смоляными усиками над верхней губой и окосевшими от преданности вождю глазами.
  Бесноватая упала на колени перед Месу и его соратниками, простерла руки и возопила:
  - Посмотрите на них! Пророк наш лишь отчасти человек земли, это небесный человек! Посмотрите в его лицо! В нем же ангельское что-то! Он наш ангел бури! Они - ангелы, седлающие грехи наши! Они сжимают грехи наши своими ягодицами и превращают их в полчища возмездия! Они несутся по земле, сея добро и карая зло...
  - И это тоже не чудо! - сквозь людской гомон прорвался голос кучерявого диссидента. - Эта вода под песком и известняком накапливается, мне дед говорил...
  Но вопли юродивой пророчицы и доводы неугомонного скептика утонули в народном гуле. Массы, содрогнувшись, безудержной лавиной покатили к источнику живительной влаги, славя пророка, Господа и его чудеса.
  В пылу всеобщего ликования никто - ни простонародье, ни их надсмотрщики - не заметил, как к скале, из которой неиссякаемой струей била мутноватая вода, приблизилась фигура, закутанная в покрывало. С головы незнакомца свисало некое подобие капюшона, практически полностью закрывающее лицо.
  Первым поднял тревогу ангел Господень - Энгельгард.
  - Доктор, - прошептал он, - я чувствую странные вибрации, как тогда, когда твой пророк договаривался на счет исхода из Черных Земель. К нам идет, случайно не тот же самый переговорщик?
  Иегова замешкался, не сразу среагировал, будто испугался чего-то, а когда скомандовал: "Повернись!", человек в капюшоне уже стоял рядом с Месу.
  Вздрогнув, пророк обернулся, и перед его взором предстало лицо, скрытое черной тенью.
  - Узнал? - спросил незнакомец. - У меня к тебе дело. Конфиденциальное, как выражаются хетты.
  Эпизод 16
  Шатер возле горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Я смотрю на них сверху, потому что бог поставил меня над ними.
  Один любитель темных очков
  
  - И, в общем, когда я поднимал руки, мои бойцы побеждали, когда руки опускал, нас начинали теснить ублюдки Амалика. Но мы их все равно перебили. - Месу, с важным видом оглядывая подножье горы, погладил бороду. - Потому что в чем сила, тесть?
  - В правде? - предположил Итро.
  - Нет, сила, тесть, в Господе! - пророк хотел сказать эту фразу с пафосом, но на слове "тесть" голос его предательски дрогнул.
  Сам того не желая, он напомнил себе о том унижении, которое пришлось пережить. Просьба о защите и крове, спасенная жизнь, когда, казалось, все безнадежно - это неоплачиваемый долг. Что может быть хуже неоплаченного долга перед унтерменшем? И как? Как это вытравить из памяти, если о былой слабости тебе напоминают твои же дети от ниггерки Ципоры?!
  Только как можно меньше пересекаться с женой и сыновьями, и вообще со всеми этими черномазыми, в том числе и с тестем? Какого хрена он вообще сюда приперся? Привез Ципору с сыновьями и семью Арэна? А нафиг они тут нужны? Ну, ладно, у Арэна дети нормальные, у меня ж выблядки черномазые...
  Месу глубоко вдохнул, мгновенно взял себе в руки и с необычайным напором произнес:
  - Потому что если есть бог, то все дозволено! Правда - это то, что пожелает Господь!
  - Да... - задумчиво выдохнул темнокожий предводитель клана Кенеи, присев на покрытый мелкими трещинами камень, - ты действительно, изменился. И ты вдохновлен небесами, я вижу это! Теперь дорогу Хора контролируют твои люди.
  - Ее контролирует Господь! - поправил тестя Месу. - Все, что мы делаем, мы делаем не для себя, но для Господа!
  
  Пророк, конечно, кое-что недоговаривал. Впрочем, неполноценной черномазый князек клана Кенеи из племени Мидьян, заехавший в гости к зятю, и не должен слишком много знать. Незнакомец, внезапно появившийся возле чудо-источника, бившего из известняка, назначил встречу Месу. Переговоры состоялись недалеко от подножия горы Хорив, примерно в том же месте, где сейчас располагался шатер Итро. Здесь же, в каких-то четырехстах-пятистах шагах стояли времянки амаликитян, и было в этом что-то парадоксально нелепое: заговорщики, жаждущие отнять у Амалика контроль над дорогой Хора, уславливались об этом в его же стане.
  Со стороны народа Исрахэла присутствовал пророк, его правая рука - Арэн-Телец, и его левая рука - Корах, со стороны... трудно сказать кого именно, ибо они не представляли ни Египет, ни кого-либо из кочевых кланов, да это в тот момент было и не важно, главное состояло в том, что у всех делегатов совпали интересы; так вот, с другой стороны присутствовали человек, закутанный в покрывало и часто употребляющий непонятные хеттские словечки, лысый военачальник, по всем повадкам египтянин, но официально представившийся "сирийским патриотом", а также какой-то кочевник по имени Бильям, наемник, беспрестанно вычесывающий насекомых из своей косматой головы. Ходили упорные слухи, что ради приобретения богатства и славы он принес в жертву Ваалу более сотни пленных.
  
  - Мы все должны четко осознавать, что политика - дело очень и очень тонкое, и для всех участников данных переговоров желательно иметь свою неизменную выгоду по завершению дебатов, - деловито произнес человек в покрывале.
  - Брось ты свой хеттский, Фритифант, чай мы сейчас не в Пер-Рамсесе, - заметил военачальник.
  - Я же просил не называть моего имени! - возмутился человек в покрывале.
  - А что тут такого? - военачальник пожал плечами. - Я вот, например, Ихтамнет, патриот, искренне радеющий за бедную, разоренную войнами Сирию, и я не стесняюсь своего имени.
  Человек в покрывале зло шикнул, но не успел высказать свое негодование, поскольку в разговор встрял Корах, левая рука пророка:
  - Фритифант, это, случаем, не сам визирь обоих Египтов?
  - Нет! - рявкнул человек в покрывале. - Мы просто тезки. Мало ли Фритифантов на свете?!
  - Я бы сказал, что Ихтамнет, совсем не сирийское имя, - вступил в перепалку Арэн-Телец, в наглую уставившись на лысого военачальника.
  - Конечно! - Корах стукнул себя по голове. - Я его узнал, это же начальник гвардии, который был с главным дворцовым глашатаем Киселптахом в Та-Сет-Аат, который обещал, что его воин сделает отбивную из нашего Дадфанта-Змея! Правда, получилось наоборот.
  "Заткни их! - услышал шепот Иеговы пророк. - Мы пришли не скубаться, а договариваться!"
  - Хватит! - воскликнул Месу, бросив гневные взгляды на соратников. - Мы здесь для другого!
  - Благодарю, - Фритифант, видимо, решив, что скрываться нет смысла, скинул с себя капюшон и сдержанно кивнул. - Действительно, наша задача состоит во взаимной выгоде на условиях компромисса. Я вполне могу поручиться за себя и своих коллег, ведь однажды мы уже достигли соглашения на берегах Нила, и все остались довольны.
  - Что ж, - пророк погладил бороду, - каковы ваши предложения?
  - Мы хотим, если можно так выразиться, поменять подрядчика. Отдать под контроль гору Хорив новой ЧВК, - сказал Фритифант.
  - Чему? - спросил Арэн.
  - ЧВК, то есть, выражаясь по-хеттски, частной военной компании, то есть вам, - Фритифант натянуто улыбнулся. - Естественно, кураторы останутся прежними. Со стороны Черных Земель и кочевого сообщества, - визирь повел ладонью сперва в сторону Ихтамнета, а затем Бильяма.
  - Отныне моя доля и доля моих людей со сборов с караванов будет не одна десятая, а одна пятая, - заявил Ихтамнет, - я не жалею сил ради мира и процветания Сирии и земли Хабиру и заслуживаю большего. К тому же дом Красной горы, как я понял, уже не участвует в игре.
  - Моя доля тоже повышается и становится одной пятой, - сказал Бильям, сплевывая очередную пережеванную вошь, - и еще я хочу принести в жертву Ваалу Амалика. Амалик, какой-никакой, но царек. И это ублажит моего бога.
  - Все по-честному, - подтвердил Фритифант, - каждый получит равную долю с подорожных сборов. Пятую часть возьмут люди Ихтамнета, блюдущие мир на этой многострадальной земле и не дающие черной гидре Братства Народов моря, запрещенной на территории обоих Египтов организации, расползтись по всей ойкумене; пятую часть получат люди кочевого сообщества во главе с многоуважаемым Бильямом, они, отважные солдаты своей земли сражаются за наступление мира; пятую часть за посредничество в налаживании взаимовыгодных контактов причитается дому визиря, то есть мне; пятую часть придется отчислить в египетскую казну, дабы избежать ненужных вопросов, сами понимаете бюрократический механизм нужно чем-то смазывать, чтобы самому не оказаться смазкой; и пятую часть получите вы, тамариско... простите, как вас лучше называть?.. просто боюсь нечаянно обидеть.
  - Мы не стесняемся своего имени, - важно произнес Месу, - мы народ, поедающий тамариск и образующуюся на нем манну небесную, мы народ Исрахэла.
  - Тем лучше, значит, договорились, - сказал Фритифант.
  - А почему это мы будем получать только пятую часть? - внезапно возмутился Корах. - Мы делаем грязную работу. Вас здесь трое, а берете четыре доли, нас здесь тоже трое, а вы предлагаете только одну!
  - Все дело в субъектности, - поспешил ответить Фритифант.
  - Какой еще на хрен субъектности? Я таких матерных слов отродясь не слышал! - Корах приподнялся, сжав кулаки.
  В ответ Бильям, перестав жевать вшей, также вскочил со своего места, потянувшись к бронзовому ножу. Обстановка мгновенно накалилась.
  - Успокойтесь! - торопливо проговорил Фритифант. - Успокойтесь, я все объясню, сядьте! Дело в том, что мы, то есть я, уважаемый Ихтамнет и не менее уважаемый Бильям, представляем разные субъекты переговоров, а вы втроем - один и тот же. Сами же говорили: один вождь, один народ, одна земля и... кто там еще?
  - Один бог! - подсказал Арэн-Телец.
  - Совершенно верно! Один бог, а значит один субъект.
  - Ха! - воскликнул Корах, и глаза его загорелись недобрыми огоньками. - О боге они вспомнили! Но если бог один, то, может, и субъект один, а если субъект один, то, пожалуй, и доля не делится на части, она одна, а раз бог на нашей стороне, то эта доля наша, одна, единственная.
  "Он слишком много говорит, прими это на заметку! - буквально ввинтился в уши Месу разъяренный шепот Иеговы. - Он будто мнит себя вождем, а вождь - ты. Ты главный переговорщик, а не он!"
  - Корах, сядь! - взревел Месу. - Если бог один, то и вождь один! Или ты возомнил себя вождем?
  - Но, пророк мой...
  - Я сказал, сядь!
  - Как скажешь, мессия, - потупившись, вытерев усики, Корах бухнулся на шкуру.
  - Так-то лучше, - самодовольно усмехнулся Бильям, возвращаясь на место.
  Месу оглядел присутствующих надменным взглядом, прокашлялся и сказал:
  - Теперь я буду говорить! Нас устраивает пятая часть. За это мы сразимся с Амаликом и захватим гору Хорив и ее окрестности. Как я понял, ваши люди будут сражаться на стороне Амалика. Но в нужный момент повернут оружие против него.
  - Да, - подтвердил Ихтамнет, - ты подашь нам знак, и мы ударим в тыл Асар-Асату.
  - Асар-Асату?
  - Так называют Амалика в Египте, - пояснил Фритифант, - в переводе означает "Защита Исиды". Глашатаи Киселптаха до сих пор вещают с рыночных площадей, что Асар-Асат - последняя надежда земли Хабиру и Сирии, наш надежный союзник, которого мы никогда не предадим.
  - Теперь он вам больше не союзник, - усмехнулся Арэн.
  - Как говаривал один хетт, нет постоянных союзников или врагов, но есть постоянные интересы, - Фритифант пожал плечами.
  - Какой знак стоит подать вам? - спросил пророк.
  - Предлагаю сделать так, - вмешался Бильям, - ты будешь стоять на возвышенности, и если Амалик начнет теснить твоих бойцов, ты поднимешь вверх руки, и тогда мои молодцы ударят ему в спину.
  - А если это не поможет, снова подними руки, - добавил Ихтамнет, - и тогда мои воины пойдут в атаку против Асар-Асата.
  - Я тоже привел с собой некоторое количество телохранителей, - сказал Фритифант, - и они тоже вмешаются в битву, когда ты в третий раз подымешь руки. Так мы придем к единой цели!
  - А если ты устанешь поднимать руки, - со страстью заговорил Корах, видимо желая искупить свою вину перед Месу, - то я и Арэн будем поддерживать их. Ведь я и он суть твои шуйца и десница!
  Фритифант понимающе улыбнулся и, выдержав паузу, спросил:
  - Надеюсь, мы договорились?
  "Мне нужны скрижали, по ним мы сделаем расширенную версию законов для моего народа, - шепот Иеговы заставил пророка невольно содрогнуться, - пусть египтянин сделает мне каменные скрижали, на которых будут выписаны законы для людских масс. Одна часть - это заповеди для народа Исрахэла, для овец. Другая - для пастырей, для тебя и тебе подобных".
  - И еще! - почти выкрикнул Месу, обращаясь к Фритифанту. - Сделай мне каменные скрижали с законами для народа моего. Вы ведь умеете вычерчивать знаки на камнях?
  - Умеем, - Фритифант кивнул. - И что там должно быть написано?
  - То, что Господь - один, и других богов не должно быть у народа его, и кумиров не должно быть, потому что один бог, один вождь... и так далее. И что нужен обязательно день для почитания бога, и всякие другие законы, они у всех одинаковы, не убивать, не прелюбодействовать и тому подобное. А про вторую скрижаль, я тебе расскажу один на один.
  - На каком языке должны быть письмена?
  - Как на каком? На моем, на суржике...
  - Я имею в виду, это должны быть египетские иероглифы, аккадская клинопись, или, быть может, финикийское письмо? У меня есть и такие специалисты.
  "Пусть будет буквенная письменность", - шепнул Иегова.
  - Последнее, - уточнил пророк, - пиши финикийскими буквами.
  - Договорились, - сказал Фритифант, - это будет стоить одну четвертую твоей доли от первого подорожного сбора после победы над Асар-Асатом, то есть одну двадцатую от общего нашего дохода.
  - Аааа... - Месу замешкался.
  "Соглашайся", - шепнул Иегова.
  - Хорошо! - сказал пророк. - Да будет так!
  Чуть позже, когда переговорщики разошлись, в приватной беседе Месу продиктовал Фритифанту заповеди для пастухов.
  
  Однако повторимся, все это не дано было знать черномазому князьку племени Мидьян. Войско божье одолевало противника, когда Месу поднимал руки и отступало, когда пророк их опускал. Вот и все! И никаких сомнений. Так захотел Иегова.
  - А теперь, мой дорогой тесть, - бывший пастух клана Кенеи встал с камня, - мне нужно наверх, на гору Хорив к всевышнему, а ты не ходи за мной, ибо я там должен быть один, я смотрю с горы на свою паству, потому что над ними меня поставил Господь. И вообще лучше тебе удалиться.
  - Да, - согласился Итро, тоже вставая с камня, - однако одному тебе будет сложно. Помощники тебе нужны, которых ты оградишь от остальных.
  "А это идея! - донесся до пророка шепот Иеговы. - Отряды охраны, Schutzstaffeln..."
  - Твое предложение мне по душе, - скрипя зубами ответил Месу, - но я подумаю об этом позже, а пока я оставляю народ свой и поднимаюсь на гору получить указания Господа.
  - И когда ты вернешься?
  - Когда повелит Господь. И ты меня не жди, уходи к своим.
  - Что ж... - Итро тяжело вздохнул. - Мне тоже пора, у меня есть свои дела. Я уезжаю к своему клану, а тебе Моше да помогут небеса.
  Эпизод 17
  Стан тамарискоедов у подножья горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Иногда думаю: "Уйти, уйти, уйти!"
   А потом думаешь: "Кого? Кого? Кого?"
  Какой-то номенклатурный алкоголик
  
  Вот уже прошел лунный месяц, а от пророка не было ни слуху ни духу. Он заявил, что поднимается на гору, что должен получить от бога ценные указания, что когда придет время, он спустится к своей пастве и провозгласит новый закон, которому обязан беспрекословно подчиняться каждый, кто принадлежит к избранному народу.
  Однако время шло, вождь не являл себя своей пастве, и люди начали заметно нервничать. Не нравилось это и четверке уверовавших. Они то и дело вызывали десницу пророка на разговор. Однажды к Арэну пришли два старших сына: Унадав и Иваху.
  - Мне, - сказал Унадав, - по ночам кто-то нашептывает, что нужно объявить чрезвычайное положение и создать временное правительство.
  - И мне тоже, - подтвердил Иваху, - и что ты, батя, лучшая кандидатура на должность временно исполняющего обязанности пророка.
  - Что за слова такие мудреные, - Арэн скривился, - где вы только, оболтусы, этой херни понахватались?
  - Мы сами обалдели, - ответил Унадав, - представь только, батя, спим, никого не трогаем, и вдруг среди ночи голос, такой... всепроникающий... всеобволакивающий изрекает что-то непонятное. Просто какой-то ужас на крыльях ночи.
  - Может, это есть наш бог, который один. И он хочет нового вождя, который тоже должен быть один, - добавил Иваху.
  - Ох! - покачал головой Арэн. - Как же вы все меня достали. Давайте потерпим еще лунный месяц?
  - Давай, - нехотя согласился Унадав, - только народ бесится. Знаешь, батя, они долго терпеть не будут. Им вождь нужен...
  - Который один, - снова добавил Иваху.
  Арэн тяжело вздохнул и, помолчав с минуту, вымолвил:
  - Давайте сюда четверку уверовавших... и сыновей Месу тоже пригласите. Они, конечно, рождены от черномазой, и Месу всегда стыдился этого, вынужден он был в свое время якшаться с мидьянами, чтобы жизнь себе спасти. Поэтому в связи с ч... чре... чрез... как там вам голос говорил?
  - Чрезвычайной ситуацией, - подсказал Унадав.
  - Вот-вот, в связи вот с этим самым, зовите и сыновей Месу тоже.
  
  Вскоре в шатре Арэна-Тельца началось заседание, как выразились Унадав и Иваху, временного правительства. В нем участвовали сам Арэн, двое его старших сыновей, четверка уверовавших - Корах, Дадфант, Авирон и Ошеа Нун, - а также дети пророка: Гирсам и Елиэзер. Последние не проявляли какой-либо деятельной активности. Отец часто стыдил их, говоря, что они полукровки, не достойные наследовать титул вождя. Гирсам и Елиэзер были, скорее, фигурами символическими, из-за своей расовой нечистоты не имеющими права оспаривать власть, но своим родством и молчанием дающими это право другим.
  Унадав и Иваху настаивали на том, чтобы Арэн возглавил народ Исрахэла, ведь он как-никак - десница пророка. Корах, шуйца пророка, Дадфант-Змей и Авирон жаждали коллегиального управления, чтобы, как сказал бывший урка, мотавший срок на нубийских рудниках: "Среди смотрящих в законе не появилось сук, и бабло всем капало по-батушному". Ошеа Нун занял осторожную позицию, предложив создать некий культ Иеговы, Месу, Земли Обетованной и Народа Избранного, в полном соответствии с заветами пророка: один народ, одна земля, один вождь и один бог. Но когда его спрашивали, кто именно должен быть вождем чтобы делить землю обетованную, он уклонялся от ответа. Арэн же хранил стоическое молчание, лишь изредка произнося: "угу".
  Полемика длилась до самого утра. Наконец, спорящие пришли к промежуточному итогу: вождю быть. Но это будет первый среди равных. И этим первым среди равных будет Арэн.
  - Можно сделать небольшую статую из золота. И пусть она символизирует новую власть, и нового вождя, - предложил Унадав.
  - Который один, - добавил Иваху.
  - Нет! - вдруг подал голос Арэн. - Этого еще не хватало! Не надо мне никаких статуй! Вы даже не знаете, жив Месу или нет, а меня хотите подставить.
  - Но люди должны видеть, кому они поклоняются, - возразил Авирон, - они именно этого хотят. Нам нужно изваять что-нибудь. Хотя бы с прозрачным намеком.
  - А давайте забацаем тельца из золота! - неожиданно предложил Дадфант-Змей.
  - Почему именно тельца? - спросил Арэн.
  - Ну, ты ж у нас, типа, Арэн-Телец, вот пусть и будет телец. Если б меня назвали паханом, была б тогда змея из золота.
  - Где вы столько золота возьмете? - подал голос Корах, приподнявшись, грузное тело его нависло над бывшим уркой. - Мы что, должны долю, которая идет с дороги Хора потратить на это?
  - Да чё ты, успокойся и присядь, - Дадфант нервно дернулся. - За бога пусть лохи платят. Хотят жопой кверху перед статуей стоять, хай сдают сережки, колечки и прочие бретельки, мы из них тельца и напишем.
  Воцарилась гробовая тишина Змей и Корах напряженно глядели друг на друга.
  - Ну... - наконец, сказал урка, - кашляй, давай, что не так?
  - Все так, - ответил Корах, вытер усики и сел на место.
  - Ну вот, - усмехнулся Дадфант, - коронация пахана прошла успешно.
  Впрочем, Арэн не спешил провозглашать себя вождем. Перед собранием народа он объявил лишь о том, что будет выплавлен золотой бык, которому надлежит поклоняться, и что все золото нужно сдать.
  - Ага, знаем мы куда золото пойдет! - вдруг раздался возмущенный голос из толпы. - Еще в Египте научены. Это называется "попил бабла", половина, небось, в ваших карманах осядет. И вообще, бог - он незрим. Зачем что-то выплавлять, чтобы ему поклоняться. Можно и так молиться без всяких драгоценных коров.
  Дадфант-Змей выцепил взглядом бунтаря. Это был кучерявый, черноокий парень, тот самый мудило, позволивший себе когда-то оспаривать божьи чудеса. Вода в скале, видите ли, накопилась из-за осадков, дед его, видите ли, подслащал горькую воду разными растениями, манна небесная, это, видите ли, выделения сока тамариска. У Дадфанта давно уже чесались руки надавать пиздюку по щам. Вот только подходящего случая не приходилось. Бывший урка внимательно осмотрел окружавших парня людей. В этот раз за него никто не впишется.
  Дадфант соскочил с места, выдернул диссидента за шиворот из толпы, и что было силы ударил того под дых. Парень, издав глухое сипение, согнулся. Тогда Змей влепил ему с размаха кулаком в ухо. Бунтарь повалился.
  - Вафельник свой завали! - выкрикнул Дадфант. - Будешь бычиться тут, я тебя в петухи определю!
   Угомонив несогласного, Дадфант косым прищуром оглядел толпу.
  - Ну? - спросил он. - Кто еще хочет понты погнуть, или бога будем любить?
  Люди предпочли любить бога.
  
  
  Эпизод 18
  Один из дворцов Пер-Рамсеса, вход в гарем
  Текст представлен в вольном переводе с древнеегипетского вульгарного на русский
  
  ...мы сделаемся самым великим народом, самым великим государством, все в мире будет делаться с нашего разрешения.
  Один тряпичный император
  
  Киселптах, как и положено великому Хуисесему, стоял на коленях перед фараоном, скорбно склонив голову.
  - Как! Как так вышло! - вскричал Рамсес. - Что значит, мы потеряли контроль над дорогой Хора?! Ихтамнет в Сирии для чего?
  - Я сам полон праведного возмущения, о величайший из царей, - проблеял дрожащим голоском Киселптах, - не иначе, это происки шпионов Элама.
  - Каких в жопу шпионов Элама! Что мне говорить вельможам Красной Горы? Мы все просрали, понимаешь? Все! Что теперь делать?
  - Может, стоит, - робко предложил Хуисесему, - повелеть всем глашатаям восхвалять с рыночных площадей вашу очередную великую победу над врагами Египта. То, что мы оставили гору Хорив, народ воспримет как безусловный успех нашей, то есть вашей внешней политики.
  Рамсес подошел к Киселптаху, схватил его за подбородок и дернул вверх. Взгляды фараона и главного дворцового глашатая пересеклись.
  - Мне плевать, что там думает быдло! - выкрикнул царь египетский. - Мне всегда на это было плевать! Они и так меня богом считают, Рамсес-па-нутером. Что мне делать с моими вельможами, которые лишились доходов? У кого-то придется забрать? У кого? Может, у тебя отнять рудники Нубии, которые ты недавно получил?
  - Не я, а младший Рожденный Ра и его свита, - осторожно поправил фараона Киселптах, - но в любом случае, о непревзойденный мощью тельца, на все твоя воля, и ежели ты так повелишь, мы, ничтожные рабы твои, безропотно подчинимся приказу Солнцеликого, хотя, безусловно, - главный глашатай вытащил из-под нарамника маленький деревянный ларец, - моим людям станет гораздо труднее находить травы, растущие в Нубии, из которых делают сию мазь, которая помогает величайшему из правителей ойкумены оплодотворять египетский мир своей божественной силой.
  - Вот видишь, и у тебя забрать нельзя, - Рамсес, отпустив подбородок Кисептаха, вырвал из его подрагивающих рук деревянный ларец, - ни у кого нельзя! И как мне задабривать высшие чины?
  - Раз нельзя у вельмож, значит, можно у народа, - Киселтах робко улыбнулся. - Можно, например, ввести новый налог и отдать его вельможам Красной горы.
  - Какой налог? Я и так этих налогов навводил знаешь сколько? - фараон открыл ларец, окунул палец в его содержимое, затем понюхал.
  - Налог на передвижение по дорогам, на телеги и на скот, и на...
  - Есть уже такой налог.
  - Тогда налог на пешеходов. Причем пусть платят все вне зависимости от того, идут ли они куда-то или остаются дома. Наличие двух ног уже само по себе несет потенциальное разрушение египетским дорогам, которые необходимо ремонтировать. Думаю, дом Красной горы останется доволен. Мои глашатаи будут вещать с площадей, чтобы народ отнесся к этому с пониманием.
  - Думаешь, поможет? - спросил фараон, снова понюхав палец.
  - Люди стерпят, - умиротворенно произнес Киселптах.
  - Я про другое, то, что быдло стерпит, это и так понятно, - Рамсес указал взглядом на ларец с мазью, - от этого точно хрен стоять будет?
  - Это снадобье - улучшенная версия предыдущего подарка вам, о любимец Амона, - вдохновенно заговорил Киселптах, - земля египетская да оплодотворится семенем Солнцеликого, и да осчастливит он мощью своей Черные Земли, и да...
  - Ну, хватит, бля, не на церемонии, - рявкнул фараон, - мне пора, а насчет налога на пешеходов - это хорошая, можно сказать, просто отличная идея, завтра же издам указ. Я прям ощущаю, как крепнет моя власть! Все обойдется, все будут довольны! Ну... мне пора!
  Киселптах продолжал что-то униженно-возвышенно лепетать, но Рамсес уже скрылся за воротами гарема, которые с потрескивающим шумом затворили евнухи. Фараон бежал в свои покои, он не желал забивать голову непосильными думами о стране, пусть этим занимается Киселптах, Фритифант или кто-нибудь еще, все нерешенные вопросы можно отложить на завтра или на послезавтра, или на послепослезавтра. Главное сейчас, чтобы азиатская наложница, так похожая на покойную гимнастку Аликхабайт, хорошенько попрыгала на обильно смазанном чудо-зельем жезле Амона, и царь египетский в очередной раз убедится в мощи своей потенции. Что ему до бедствий людского скота? Главное, чтоб хрен стоял и в сундуках утены были.
  Рамсес принялся раздеваться на бегу. Скинув с головы корону, гулко ухнувшую о каменный пол, сорвав накладную бороду и парик, он поскользнулся на них и чуть не расшиб себе лоб о бюст с собственным изображением.
  - Тийя! - закричал он, ворвавшись в покои и разрывая на себе тростниковый передник, инкрустированный тончайшими золотыми пластинками.
  - Тийя!.. ой, бля! - фараон одернул руку: тоненькая тростинка вонзилась ему в ладонь.
  Выругавшись на отборном простонародном наречии, Рамсес с силой рванул передник и тот, натужно хрустнув, наконец, поддался, упав к стопам Солнцеликого.
  - Тийя! - фараон открыл шкатулку. - Тийя, блядь, где ты есть, сука! У меня дело государственной важности!
  Рамсес дернул правой ногой, и сандалия улетела куда-то под ложе. Однако из-за неловкого движения тростинка вошла еще глубже в ладонь, а деревянный ларчик выскользнул из дрожащих рук, часть мази расплескалась по полу.
  - Да, ёб... же ж... - Рамсес взвыл от досады, выдернул занозу, - Тийя! Сюда! Вместе с гимнасткой! Быстрей, Тийя!
  Скинув схенти, последний элемент одежды - если, конечно, не считать сандалию на левой ноге - фараон упал на колени, зачерпнул мазь прямо с пола и умелыми отточенными движениями начал втирать ее в причинное место, которое стало увеличиваться на глазах.
  - Тийя, где же ты?
  - Я здесь, о всемогущий бык двух земель! - послышался сладострастный женский голосок, затем в проеме показалась царица.
  - Симель! Симель! Симель! - вслед за ней в покои проскользнула абсолютно нагая азиатская наложница.
  - Трахаться хочу, нет мочи! - Рамсес завалился спиной на ложе. - Аж зубы сводит! Где вы лазаете?
  - Мы уже здесь, о неподражаемый образ всех богов и богинь! Пещера Исиды Ахеткебент влажна как никогда. Я ее подготавливала, - Тийя игриво поводила языком по пухлым губам, - потому и задержались, о мой несравненный...
  - Да, ладно, бля! Ладно, я все понял! - взвыл фараон. - Давайте уже!
  Тийя, хлопнув в ладоши, подошла к изголовью постели, поцеловала Рамсеса в мочку уха, а наложница ловко запрыгнув на ложе, с непревзойденным мастерством опустилась на царский член.
  - Ох, как жарко и узко! - простонал Рамсес. - О, моя Аликхабайт!
  - О, Солнцеликий, - с придыханием заговорила царица, - ты, сильнейший бык во вселенной!
  - Да-а-а... - фараон почти заплакал, - моя Аликхабайт, я сильнейший бык вселенной!
  - Силеняй, силеняй, силеняй! - запищала рабыня-азиатка, ускоряя ритм.
  - О, Солнцеликий, - продолжила Тийя, - ты прекраснейший образ всех богов и богинь!
  - Да-а-а-а! - сладострастно выдавил из себя фараон. - Моя Аликхабайт, я образ всех богов и богинь!
  - Вахинь! Вахинь! Вахинь! - азиаточка выгнула спину и интенсивней задвигала попой.
  - О, Солнцеликий, - язык Тийи прошелся по ушной мочке фараона, - слово твое, подобно речению Хора, незыблемо, как небесные установления!
  - Да-а-а-а-а-а-а!!! - всхлипнул от счастья Рамсес. - Моя Аликхабайт, незыблемы мои установления!
  - Сановеня! Сановеня! Сановеня! - залилась в экстазе Ахеткебент, все глубже и глубже насаживаясь на жезл Амона.
  - Было когда-то! - шепнула Тийя, голос ее в одно мгновение потерял всякое сладострастие и стал угрожающим, в тонких пальцах царицы блеснуло лезвие неизвестно откуда взявшегося ножа из дефицитного железа. - Твой сын, твой любимый сын Пентаур хотел бы приобщиться к твоей силе, но ты зажал какие-то жалкие рудники в Нубии. Ты износился, и теперь уже никому не нужен. Делить будем без тебя. Ты правил страной как самое натуральное хуйло. И сдохнешь тоже как хуйло!
  - Да! - вымолвил фараон. - Моя Аликхабайт, сдохну как хуйло... что?
  Рамсес привстал на локтях, но Тийя, схватив Солнцеликого за подбородок левой рукой, молниеносно вскрыла ему сонную артерию правой.
  Последнее, что увидел и услышал царь египетский: прыгающая на слабеющем жезле Амона и истошно орущая азиатка:
  - Куйлё! Куйлё! Куйлё!
  Эпизод 19
  На вершине горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Одна гениальная идея важнее, чем целая жизнь, заполненная бюрократической работой.
  Один скромный художник
  
  Понурый Месу слепо уставился на одинокий терновый куст, каким-то чудом пробивший себе путь к солнцу сквозь груду серых, равнодушных к людским чаяниям камней.
  Прошло уже сорок дней, а от человека, похожего на главного визиря Египта, не было ни слуху ни духу. Провизия, заблаговременно заготовленная в тайнике, подходила к концу. Запасы воды тоже. Спускаться к народу без заветных скрижалей не хотелось. Да, разумеется, на все воля Господа, но люди жаждут чуда. Без чуда - и пророк не пророк.
  Вождь объявил своей пастве, что ушел общаться с всевышним и строго настрого запретил кому-либо подниматься на гору. Здесь он должен был получить скрижали завета. Для стада и для пастухов.
  Иегова заверял, что Фритифант и его свита уже на подходе, и Месу со всей страстью верил богу, но, к великому стыду своему, с каждым новым днем в душу пастуха все чаще просачивались черные капли сомнения.
  - Господи, прости! - шептал тогда Месу. - Прости меня за неверие!
  И Иегова прощал. Впрочем, ему было не до страданий и сомнений своего пророка. Иегова, после переговоров у горы Хорив, стопроцентно знал, что на Фритифанте паразитирует чужое сознание, по своим свойствам во многом схожее с ним самим. Это очень беспокоило. Подобная конкуренция нарушала выстроенную систему, главное правило которой гласило: "Один народ, одна страна, один вождь, один бог".
  Иегова посылал Энгельгарда разведать, кто это. Но тот возвращался ни с чем.
  "Понимаешь, доктор, - говорил Ангел, - я как бы часть твоего подсознания, и когда ты меня отправляешь общаться с тем, кто сидит в Фритифанте, я веду диалог не с самим эфирно-квантовым телом, а с, такой же как я по отношению к тебе, активной подсознательной частью данного тела, а она, эта активная подсознательная часть, мне ничего не отвечает, только мычит и иногда причмокивает, как будто кому-то в глотку затолкали толстый огурец, оно его выплюнуть пытается, но не может. Поэтому лучше тебе самому вступить в контакт с тем, кто паразитирует на визире".
  "Как я это могу сделать, - возмущался Иегова, - если мои сенсоры больше чем на сто метров не действуют?"
  "Вот когда Фритифант прибудет сюда, тогда и выяснишь, кто им манипулирует".
  "А он придет?"
  "Придет, доктор, придет. Не беспокойся! Каждый день ты меня посылаешь к нему, и каждый раз я слышу странные причмокивающие звуки все громче и громче, а их слышимость, видимо, обратно пропорциональна квадрату расстояния между нами".
  И действительно, на сороковой день Иегова почувствовал приближение Фритифанта и четырех носильщиков. Они, иссушаемые палящим солнцем, плелись за каменной грядой, и Месу их не видел. А вот Иегова испытал легкие, почти незаметные вибрации: пульсирующие красно-коричневым страданием от невыносимой жары души носильщиков, и лучащегося ядовито-желтой ложью с зелеными прожилками самонадеянности Фритифанта. Из этого слепящего сияния то и дело вырывались бурые гейзеры похоти, не принадлежащие ауре визиря. Внутри сознания важного сановника гнездился некто. Он-то и выбрасывал на поверхностный слой человеческой ауры грязные импакты собственного излучения.
  Иеговы устремил свои эфирные сенсорные щупальца к ментальному паразиту и громогласно возгласил:
  "Кто ты, о демон бесплотный?! Призываю тебя к ответу, ибо аз есмь альфа и омега, начало и конец, который есть и был и грядет!"
  В ответ послышалось причмокивание, а затем недовольный, противно скрипящий голос ответил:
  "Бля! Хуле так орать! У меня со слухом проблем нет. Думаешь, громовой голос это самый крутой спецэффект? Смотри, какой кинодел, мы покруче будем! Тоже мне Ленин нашелся: жил, жив и будет жить! Лёпа, а Лёп, ты это слышал? Молчишь? Вот и молчи! Мы, кстати, про Ленина кинца не снимали, только про Троцкого. Про Ленина конкуренты сварганили. "Бес Революции", блядь!"
  "Бес революции?" - эфирное тело Иеговы заколебалось.
  Волна инфернального ужаса прошла сквозь него, и на мгновение обрывки воспоминаний из прошлой, забытой жизни озарили Иегову. Он узрел зал, в центре которого возвышалась трибуна с припадочно жестикулирующим человечком, яростно выкаркивающим злые, черные, тяжелые и зловонные реплики в окружающих его людей. Он говорил об избранности великого народа и призывал расправиться с какой-то красной гидрой, разбросавшей свои щупальца по всей ойкумене. И люди с благоговением впитывали в себя свинцовый смрад, исторгаемый этим человечком, и аплодировали ему. Ведь, согласно его речам, они тоже были избранными. А над толпой висела надпись:
  
  Der Marxismus muß sterben damit die Nation wieder auferstehe!
  
  Когда эфирная волна ушла, Иегова вновь оказался на горе Хорив.
  "Не ты ли этот бес революции?" - с трудом выдавил он из себя.
  "Я? - усмехнулся некто. - Не... я, скорее, бес контрреволюции. Я вот про другое хочу сказать, я вот о чем долго думал, это случайно не специальный такой ад для обманувших доверившихся. У Данте грешники в лед вмерзли, а мы, наоборот, в жару попали. В этот египетский мир... ох, бля! как же я его ненавижу, срань эту! Лёпа, педрила, что ты там причмокиваешь? Ох, бля... как же невтерпеж! Скорей бы с делами закончить и заставить Фрити кого-нибудь чпокнуть в рот".
  "Кого чпокнуть?"
  "Да кого угодно, хоть кого-нибудь из тех же носильщиков за пару кедетов! Какая разница? Ты лучше вот что скажи, ты случаем не продюсер или медиаменеджер? Раз все о бесах и революциях рассуждаешь, может ты из бывших конкурентов. Твоя фамилия в предыдущей жизни была случайно не Залупольский?"
  "Нет, - ответил Иегова, - я не помню своей прошлой жизни. Я просто Иегова".
  "Крутое погоняло себе придумал, - хмыкнул некто, - а я теперь зовусь эманацией Тота. Но, судя по замашкам, ты из нашей братии, заказать кодексы для быдла и для эффективных менеджеров по отдельности! До такого ни один местный креативщик не додумался бы. Выстраивание корпоративного духа, как-никак!"
  "Оставь свои слова для толпы, - Иегова, наконец, окончательно избавился от внезапно накатившего ужаса, - я здесь, чтобы кое о чем договориться. Край Хабиру и то, что за ней, Страна Пурпура, Кенаан - это моя земля. Здесь может быть только один народ, одна страна, один вождь и один бог. Понимаешь, о чем я?"
  "Ха! Да, пожалуйста! - воскликнула эманация Тота. - Мне от сраной египтни тошнит, а от пустыни тем более. Тамариск и говно! Забирай себе эту юдоль овцеёбов, я не против".
  "Я рад, что мы смогли разграничить зоны влияния, составить бы теперь пакт о ненападении".
  "Я ни на кого нападать не собираюсь, - заверила эманация Тота, - я кое-чего другого хочу. Ох... когда же!"
  "Не надо мне повторять свои гнусности", - попросил Иегова.
  "Да, я не о том... все, я спокоен... я спокоен... - скрипучесть в голосе эманации Тота пропала, а появилось шипяще вкрадчивое любопытство, - я о другом. Скажи мне как эффективный менеджер эффективному менеджеру, если ты не помнишь своей предыдущей жизни, откуда ты берешь идеи, как лучше управлять быдлом. Я вот, например, в прошлом... э-э-э... точнее в будущем... ну, короче, не важно, имел самое непосредственное отношение к телевидению. И мною придуманные рыночные стелы побед Солнцеликого, возле которых глашатаи денно и нощно восхваляют фараона, это почти то же самое, что и помои в уши зрителей федерального канала. А как у тебя обстоят дела?"
  "Я не очень понимаю, о чем ты, - ответил, слегка лукавя, Иегова, - вернее, примерно понимаю. Я просто решил, что законы необходимо запечатлеть в камне, чтобы потом в расширенном варианте переписать на пергамент. Сделать что-то вроде свитка, который читали бы народу в специально отведенных для этого зданиях. Храмах, церквях или в чем-то подобном. И было бы неплохо, чтобы существовал главный свиток закона. И мысль эта пришла мне через призрачное видение. Я видел это где-то в другом месте и там...
  ...там был изготовлен особенный уникальный экземпляр книги, священной для избранного народа. Для этой книги отобрали телят лучшей породы, ободрали с них шкуры, и обработали шкуры на старинных станках. Мастера, проверенные до десятого колена, изготовили из этих шкур особо прочный пергамент. Бригада писарей специальной тушью, особыми перьями и шрифтом от руки переписала эту книгу...
  ...бригада горняков спустилась в старинную шахту и руками добыла здесь руду. Руда была переплавлена в особых печах, из нее были изготовлены переплетные доски. Это были листы нержавеющей, притом тугоплавкой стали...
  ...их закрепили, и книга - готова. И будет она храниться тысячу лет, не испортится, не потускнет, не заржавеет, ибо ровно тысячу лет будет длиться священное царствие...
  ...и книгу заключили в специальный саркофаг, чтобы хранить в особом мавзолее..."
  "Мощно! - согласилась эманация Тота. - Тогда тебе нужны не только скрижали завета и книга завета, но еще и что-то вроде ковчега завета, где все это будет храниться".
  "Вот и я о том же подумал", - ответил Иегова.
  
  Пока два эфирных тела ментально общались между собой, Фритифант и носильщики, наконец, поднялись на каменную площадку, где их ждал Месу. Пророк и визирь обменялись кивками.
  - Вот и твои скрижали, - сказал Фритифант, - жду свою долю.
  - Вас точно никто не видел? - спросил пророк.
  - Нет, никто, не волнуйся, - визирь улыбнулся, дал знак носильщикам и те положили четыре скрижали к ногам Месу, - из народа Исрахэла точно никто. А лагерь Бильяма и Ихтамнета расположен с противоположной стороны горы, там нас, естественно, кто-то да мог заметить, мы, собственно говоря, оттуда и шли.
  - Твоя доля за этими камнями, - пророк указал посохом на одинокий терновый куст. - Хотя стоило бы с тебя вычесть неустойку. Я здесь прозябал целых сорок дней.
  - Неустойку?! - возмутился Фритифант. - У меня дел полно было. Ты слышал новость?
  - Какую?
  - Наш Рожденный Ра, наш Солнцеликий фараон умер.
  - Неужели? - пророк сделал вид, что удивлен.
  На самом деле Господь давно уже сообщил ему об этой новости, ведь Ангел еженощно сканировал людские умы, извлекая оттуда важную и не очень информацию.
  - Да, - Фритифант состроил скорбную гримасу, - и теперь у нас новый царь - Пентаур, сын любимой жены Солнцеликого Тийи. Она, конечно, была не главной женой, но она умела то, что не могли другие.
  - А разве не младший Рожденный Ра должен был наследовать престол? Разве не он первенец?
  - Он не первенец, - заметил визирь, подняв палец вверх, - он только пятый сын Солнцеликого. Правда, первые четыре тоже умерли, но сейчас это не суть важно. Пентаур оказался более достойной кандидатурой, чтобы возглавить египетский мир.
  - Смерть первенца... - задумчиво пробормотал Месу, - еще одна казнь египетская.
  - Казнь египетская?
  - Это я так, о своем, - отмахнулся пророк, - что ж, ты выполнил свое обещание, а я - свое. Полагаю, мы в расчете.
  - Да, - Фритифант бросил косой взгляд на полные губы молоденького носильщика и плотоядно осклабился, - мне пора в свой стан, буду скорбеть о смерти Солнцеликого... в угрюмом одиночестве.
  - Мне пора тоже, - сказал Месу, - а то стадо мое осталось без пастыря на целых сорок дней, а это никуда не годится.
  Эпизод 20
  Стан тамарискоедов у подножья горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  СД должна выявлять противников национал-социалистической идеи, возглавить их ликвидацию и вести всю контрразведывательную деятельность государственного полицейского аппарата.
  Один эффективный управленец
  
  Спускаться с горы было неимоверно тяжело. В одной руке Месу держал посох, в другой - сразу две каменные скрижали. Конечно, с тех пор как Иегова взял опекунство над пастухом, он, казалось, и помолодел, и окреп, но все же возраст давал о себе знать. Жаркое пустынное солнце не проявляло никакой пощады. Пот струился по щекам, и густая борода уже не могла больше его впитывать, ибо была насквозь мокра.
  - Господи, дай мне осилить этот путь, - прошептал пророк.
  "Сегодня тебе придется не только пройти этот путь, - услышал ответ Месу, - но еще и потрудиться во славу мою".
  - Что там без меня случилось?
  "Мы не желали уведомлять тебя об этом заранее. Ангел все это время извещал меня о том, что происходит в лагере народа Исрахэла. Многие решили, что ты уже не вернешься. Мы же с помощью маленькой провокации подбили кое-кого на открытое инакомыслие".
  - Зачем же, Господи? - недоуменно выдохнул пастух. - Народ этот и так буйный. Иногда мне приходит мысль, что лучше бы их всех уничтожить.
  "Да, да, да... - медленно протянул Иегова, - было бы неплохо, если бы народ мой произошел от тебя, от твоих прямых потомков. Детям легче вбивать истины. Тут не только пропаганда задействована, но и нативное воспитание. Однако сам понимаешь, тогда на создание избранного народа уйдут не годы, а века. Люди, увы, плодятся медленнее мышей. Приходится идти срединным путем. Ускорять создание высшей расы путем селекции. И выявление бракованного материала одна из основных наших задач на сегодня".
  Когда Месу, наконец, вышел на скалистую площадку и перед его взором предстал стан тамарискоедов, бывший пастух овец понял, о чем говорил его Господь. В середине лагеря на высоком постаменте стояла статуя, отлитая из чистого золота. Это был бык, и полуденное солнце, отражаясь от его лоснящейся спины, слепило глаза. Тельца окружали коленопреклоненные люди. Они возносили к нему руки, и, несмотря на почтительное расстояние, до ушей вождя долетали хвалебные речи. Они славили идол подобно истинному богу.
  - Один бог, - захрипел Месу, горло пересохло из-за жары, и голос отказал ему, - один бог.
  Отбросив посох, пророк прокашлялся и проорал во всю глотку:
  - ОДИН БОГ!
  Ветер дул в сторону лагеря, и голос Месу дотянулся до слуха проклятых диссидентов. Люди обернулись.
  "Разбей скрижали, - прошипел Иегова, - разбей их! Это заповеди для предводителей. На самом деле они не нужны тебе. Высший класс и так сознает свои интересы, они высечены у каждого на верхнем слое души, и шрамы отдают болью в самую глубину сущности. Разбей их как символ. В камне пусть останутся лишь заповеди для масс".
  Пророк вознес над головой скрижали и метнул их. Обе таблицы, ударившись о валун, с треском разлетелись на куски.
  - Бог один!
  Рискуя размозжить себе голову, пророк заскользил по отвесной тропинке с такой прытью, которую не проявлял даже в молодые годы, когда улепетывал от разъяренных египтян после поражения сирийца Ирсу от армии Сетнахта.
  Оказавшись на ровной местности, пророк помчался к середине стана. Навстречу ему выскочил Дадфант-Змей.
  - Пахан, все пучком, - заговорил урка, примирительно поднимая руки, - ты все не так понял.
  - Я все так понял! - взревел Месу и с силой ткнул Дадфанта в солнечное сплетение.
  - Ух... ёёё... - Дадфант закашлялся, согнувшись.
  - Я все так понял, уроды! - посох обрушился на спину ливийского уркагана.
  - Батя, зачем же по хребту! - взвыл Дадфант, упав на карачки. - Рамсы попутали, прости, пахан! Это не мы все. Это петухи взбунтовались, говорят, коронуй нам... кха!.. кха!..
  Дадфант закашлялся, поскольку получил порцию песка прямиком в рот - Месу набрал небольшую кучку ступней и метнул в лицо негодного подчиненного.
  - Завали свое хайло, если жить хочешь! - прорычал пророк, пнув под зад непутевого урку.
  Тот распластался по земле и затих.
  - Кто со мной! - проорал пророк. - Становись вкруг меня!
  Первыми подбежали Арэн-Телец и оставшаяся тройка из четверки уверовавших, за ними потянулись другие.
  - Значит так! - произнес Месу, осматривая суровым взглядом собравшихся. - Кто все это придумал? Кто у вас сейчас вождь вместо меня?
  Ответом пророку была тишина.
  - Ну! Я жду!
  - Эмм... - вперед вышел Арэн, - понимаешь, народ начал бунтовать... говорит, нам главный нужен... и как бы мы испугались... что с тобой что-то стало, а люди бунтовать начинали и все дела... как-то так...
  - Значит, ты, - подвел итог Месу, - я мог бы и догадаться, на постаменте ведь золотой телец, под стать твоему погонялу... но я тебя знаю, Арэн, ты сам вряд ли посмел бы пойти на такое, - взгляд пророка будто жег невидимыми лучами, - кто-то ведь подбросил тебе эту идею. Кто?
  Лоб Арэна покрылся крупными каплями пота, он потупился.
  - Кто, Арэн? - вновь задал вопрос Месу. - Кто? Ответь мне?
  Десница вождя нервно кусая губы, промычал что-то невнятное.
  - Я спрашиваю, кто? - взревел пророк.
  - А что нам еще было делать? - неожиданно вперед вышел Унадав, старший сын Арэна. - Народ проявлял недовольство. Что с тобой сталось - неизвестно. Наше предложение было логично.
  - Потому что вождь должен быть один, - вмешался Иваху.
  - Я понял, - сказал Месу, - это были вы.
  - Мы, - не стал отрицать Унадав, - но мы сделали это по твоим заветам, ради единства народа, ради единого бога и единой земли.
  - И единого вождя, - добавил Иваху.
  - А ведь я хотел, чтобы вы наследовали своего отца, обрели первосвященство, - Месу горько усмехнулся. - Что ж, идите в палатку, разожгите священный огонь внутри нее и молитесь Господу, и не выходите оттуда в течении дня и ночи, что бы ни происходило. Убирайтесь с глаз моих.
  Унадав и Иваху поспешили исчезнуть.
  - Ну! Что будем дальше делать? - вопросил пророк.
  Вопрос был адресован как будто к окружающим, но ответил на него Иегова:
  "Проредим ряды, очень хороший повод, чтобы устранить шатания"
  
  - А еще... кха... кха... - Дадфант, приподнявшись на четвереньки и сплевывая песок, прокашлялся, - вот тот петушара, больше всего воду мутил. Это все он, с-с-сукха!.. кха!..
  Пророк бросил взгляд туда, куда указывал бывший каторжанин.
  Это был кучерявый черноокий парень. Его лицо показалось знакомым. Конечно! Это он сомневался в чудесах божьих, это он постоянно пытался найти объяснение тому, чему необходимо безоговорочно верить. Это был тот самый смутьян. И вот этот юный ум нес гораздо большую угрозу порядку, чем все урки, заговорщики и идолопоклонники вместе взятые. Он нес в себе огонь иного рода: не искру божью, но искру сомнения, из которой, не приведи Господь, может разгореться пламя самостоятельного осмысления реальности. Это хуже любой болезни, если заразит массы. Прокаженные телом не могут вступить в общество бога, а такие, прокаженные разумом - тем паче. Месу, благодаря наставлениям Господа, теперь хорошо это знал.
  - Я наоборот, был против установки подобной статуи! - возмутился паренек. - Потому что не вижу никакого смысла поклоняться мертвому золоту.
  "Все так, - прошипел Иегова, - но он окутан ересью интеллектуализма, он нам не нужен".
  Месу обернулся, посмотрел на седобородого Арэна, на грузного, нервно потирающего усики Кораха, на худощавого Авирона, на низкорослого Ошеа, в чьих глазах пылал темный огонь, на ползающего в пыли Дадфанта. Вот они, соратнички! При первой же возможности гребут под себя, прошло чуть больше лунного месяца, а они уже пророка похоронили, власть делят. Кто из них достоин когда-нибудь встать во главе избранного народа? Кто?
  Арэн, десница пророка?
  "Да неплох, но он старше тебя, - прошептал Иегова, - он будет твоей тенью, сегодня ему придется пройти испытание на верность, но рассчитывать на него, как на преемника, точно не стоит, умрет раньше".
  Корах, шуйца пророка?
  "Он слишком вспыльчив. И заносчив. И непомерно много на себя берет. Втайне жаждет встать на твое место, но, боюсь, не доживет до смены власти. Слишком умный и слишком инициативный".
  Авирон? Этот жилистый хлыщ.
  "Вряд ли. Посмотри на него. Он просто тень тени. Пустой болван, безвольно плывущий по течению. Вспомни хоть что-нибудь мало-мальски значимое, что бы исходило от него? Тупой и безынициативный".
  Дадфант?
  "Это просто зэк. Такого хорошо натравливать на непокорных. Прекрасен для полицейских провокаций, но забираться слишком высоко подобным маргиналам позволять не стоит. Тупой и инициативный".
  Остается Ошеа Нун.
  "Да, этот осторожен. Знает, когда можно высунуться, а когда необходимо промолчать. На твоем фоне посредственен, но на фоне остальных неплохо выделяется. Умный, но безынициативный, вернее понимающий, когда инициатива нужна, а когда нет".
  - Моей вины в создании этого, - черноокий паренек указал на золотого тельца, - нет никакой. Лучше спроси своих приближенных, кто до такого додумался.
  Месу пересекся взглядом с Ошеа, сделал почти незаметное движение головой в сторону молодого диссидента. Ошеа, мгновенно осознал желание вождя, и, прежде чем паренек успел что-либо произнести в свое оправдание или кого-либо обвинить, короткий остро заточенный меч вошел в его живот.
  - Так тебя, падла! - обрадовано закричал Дадфант, поднимаясь с четверенек на колени.
  Паренек, охнув, выпустил струйку крови изо рта, в глазах полыхнуло недоумением и непониманием происходящего, а затем, прикрыв веки, он начал оседать.
  - Допизделся сученок! - Дадфант встал на ноги.
  - Заткнись! - прикрикнул пророк, ткнув урку посохом в бедро.
  - Я молчу, молчу, пахан! - торопливо произнес Дадфант.
  Ошеа вытащил из жертвы окровавленный меч, и юноша, скрючившись, упал к ногам Месу.
  "Сегодня ты должен показать, кто здесь вождь по праву. Считай это экзаменом на настоящего фюрера", - грозным эхом донесся до пророка голос Иеговы.
  - Племя жестоковыйное! - прокричал Месу. - Мало знамений вам давал Господь, но вы отступились от истины. Да грядет вам наказание за грехи ваши! Кто со мной, возложите в руки мечи свои и пройдите по стану. И убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый отца или сына, дочь, сестру или мать свою! Всех убивайте, кто посмел отступиться от заветов божьих! Ибо бог один, ибо если бог есть, то все дозволено вам во славу его!
  Все, кому посчастливилось оказаться в ближнем кругу, взялись за оружие. Остальным - не повезло.
  К концу дня, когда кроваво-красное солнце коснулось нечеткого горизонта, приправленного багровой дымкой, Месу прошелся вдоль стана. Он шел мимо изрубленных мужчин, мимо исколотых дротиками юношей, мимо задушенных стариков и женщин со вспоротыми животами, мимо всех тех, кто не только реально, но даже потенциально мог отступиться от предопределенной Господом истины. Это послужит хорошим уроком для паствы.
  "Но не для элиты... - прошептал Иегова, - не для элиты. Ты ведь видел, какие они скоты, как быстро они забыли о нас, как жаждали поклонения новому богу, даже не удостоверившись, что старый - мертв. Их тоже нужно проучить, пусть знают свое место. Ну, конечно, в обмен на розги стоит немножко поделиться пряниками. Полагаю Элазар вполне себе мог бы возглавить пропагандистскую машину избранной расы".
  Месу кивнул. Навстречу ему шел Арэн-Телок с серпом грязно-бардового цвета из-за налипших на металл кусков человеческой плоти. Сегодня он хорошо поработал во славу Господа.
  - Ты доволен? - спросил десница пророка. - Мы все сделали, как ты велел. Теперь ты не сомневаешься в моей верности?
  Когда-то Месу и Арэн общались на равных, теперь же иерархия и субординация окончательно одержали верх.
  Месу глядел исподлобья на соратника. Молча глядел. Буравил пристальным немигающим взглядом. И Арэн не выдержал. Потупился.
  - Зажги факел и принеси его мне, - вымолвил пророк.
  Десница поспешил исполнить приказание. Солнце, огромное и нестерпимое в своей красноте, только до середины погрузилось за горизонт, куда-то туда, где бескрайние воды Большого Зеленого моря соединяются с небесной твердью, а Арэн уже стоял навытяжку перед своим вождем с горящим факелом.
  - Твои младшие сыновья достойны того, чтобы стать во главе священства и чтобы их потомки наследовали им, - сказал пророк.
  - А как же... - начал Арэн и запнулся.
  - Они умрут. Огонь выйдет из Господа и пожрет их, и погибнут они перед ликом его.
  Рука Арэна дрогнула, и языки пламени зашипели. Зло и беспощадно.
  - Не рвите на себе одежды и не обнажайте голов ваших, не наводите на себя гнев и смерть. Но все мы, все до единого, будем оплакивать сожженных.
  Арэн молчал, лишь одинокая слезинка побежала по его обветренной щеке.
  - Иди, ты знаешь, что делать, - Месу развернулся и побрел в сторону своей палатки, затем вдруг приостановился и, прежде чем продолжить движение, не оборачиваясь, сказал:
  - И да, отныне ты больше не будешь зваться Арэном, мне претят золотые тельцы, и твое имя будет напоминать об этом. После того, как ты сделаешь то, что должен сделать, ты докажешь верность Господу и назовешься Ароном. Ты станешь мне как брат. Ты будешь учителем и горой света для других, примером для подражания. Вот, что будет означать это имя. А сейчас выполняй веление всевышнего!
  Солнце зашло за горизонт, и только кроваво-алое зарево напоминало о былом свете. Стан погрузился во тьму, и ужас грядущей ночи скрыл пророка с глаз беззвучно плачущего десницы вождя.
  Эпизод 21
  Стан наемников Ихтамнета у подножья горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Мы сорвали сатанинские козни подпольной масонской сверхдержавы.
  Один генералиссимус, который прошел
  
  Однако в этот день не только Месу ожидал неприятный сюрприз. Увы, Фритифант по прозвищу Та не смог удовлетворить похоть своего ментального покровителя. Когда визирь был уже совсем близок к заветной цели, когда он, наконец, вошел в лагерь наемников Ихтамнета, ему навстречу вышли вооруженные люди. Возглавлял воинов главный дворцовый глашатай Киселптах.
  - Не ожидал? - осведомился глашатай.
  - Не ожидал, - признался визирь. - Чем мы обязаны столь высокой чести?
  - Я прибыл сюда с поручением от нового фараона покарать предателей, извести тех, кто из века в век лелеет в своих черных мечтах надежду на гибель священного и великого египетского мира. Подлые гиены пустынь, жаждая уничтожить стабильность в нашей благословенной отчизне руками изменников, не жалеют сил и средств для достижения своих грязных целей, - обрюзгшее лицо Киселптаха расплылось в недоброй улыбке. - Впрочем, ничего нового.
  - Я... - Фритифант замешкался.
  В словах заклятого конкурента ощущалась угроза. И угроза эта была настолько серьезна, что визирь без подсказки эманации Тота, буквально физически ощутил нечто ужасное, нечто такое, от чего не спасет никакой дух-защитник.
  - Я... всегда... - начал Фритифант, - я сам всегда, не щадя себя, денно и нощно борюсь с врагами великого Египта. И готов принести немало пользы новому фараону Пентауру.
  - Однако, новый фараон вовсе не Пентаур, - заметил Киселптах, - а младший Рожденный Ра. Теперь уже не младший, а просто Рожденный Ра. Новый Ра, новое солнце, озарившее сумерки этого мира на радость всем патриотам.
  "Пиздец, бля... - до внутреннего слуха Фритифанта донесся громовой шепот эманации Тота, - приехали на хуй..."
  - Не Пентаур, - голос Фритифанта дрогнул, - не Пентаур... конечно, не Пентаур, Рожденный Ра... я, наверное, оговорился...
  - Оговорился, - Киселптах усмехнулся, - случайно? Нет, не думаю.
  Вчера от своего личного курьера Фритифант получил каменные доски с законами для вождя тамарискоедов и добрую весть о том, что фараон был убит и новым правителем стал Пентаур. Но как же так? Как так получилось?
  Словно бы прочитав мысли своего вечного соперника, Киселптах сказал:
  - Твой курьер, не зная истинного положения вещей, как говорят на твоем хеттском, дезинформировал тебя. Фараону перерезали горло на ложе проклятая отныне и вовеки веков младшая царица Тийя и азиатская шлюха. В последний раз я называю ее грязное имя вслух на людях. Да будет оно предано забвению.
  - Что ж... - Фритифант заставил себя говорить, - я опечален вместе со всем Египтом. Это ужасно, что Рожденный Ра погиб, но теперь у нас есть новый Рожденный Ра. И это, несомненно, благая весть.
  - Но возмездие неотвратимо, - Киселптах возвел руки к небу, - наш ныне почивший Рожденный Ра оказался в раю, а они просто сдохли. Неверная царица, ее выблядок, возжелавший престол, и азиатская шлюха, были замурованы живьем. Остальные заговорщики после суда подверглись различным казням, им отрезали уши, их ослепляли, их обливали кипящим маслом, с них сдирали живьем кожу. Прежде чем сдохнуть, они называли имена своих подельников. И твое имя, Фритифант по прозвищу Та, тоже было названо среди прочих.
  Фритифант мысленно взмолился эманации Тота, но в ответ он слышал лишь:
  "Пиздец, бля... все, бля, Лёпа, попали... как же это я все проебал? Из-за тебе ни хера не просканировал... из этой жопы точно не вылезешь..."
  - Пройдем в шатер, - сказал Киселптах.
  Охранники главного глашатая остались снаружи, и Фритифант почувствовал себя чуть-чуть лучше. Но в том-то и дело, что только чуть-чуть. Дух, великий Дух Тота, так часто помогавший советом, внезапно оказался беспомощен перед новыми обстоятельствами. Это шокировало, заставляло чувствовать себя немощным и ничтожным перед неизбежной, страшной и незавидной участью цареубийцы, которого, как выражаются хетты, отъюзали и пидорнули на помойку жизни. И, подобно загнанной в угол крысе, Фритифант неожиданно даже для самого себя перешел в атаку:
  - Это очень опрометчиво с твоей стороны явиться сюда с небольшой горсткой охранников. Здесь тебе не Египет. Здесь люди пропадают без вести, и их никто никогда не находит. Можешь спросить у Ихтамнета.
  - Ты угрожаешь представителю официальной власти?
  - Нет, никоим образом, я просто предупреждаю, выражаю заботу о главном глашатае моей любимой родины. И все же хотелось бы спросить, как к твоему приезду отнесся Ихтамнет? Мне почему-то кажется, что его тоже подозревают.
  - Даже не надейся на помощь этого пса, мой дорогой Фрити, - нарочито слащаво произнес Киселптах, - ранним утром Ихтамнет отправился в Пер-Рамсес, на поклон новому Рожденному Ра. Я лично пообещал ему оставить половину его доходов с дороги Хора и новую должность начальника стражи Иуну. Но, знаешь ли, когда эта военно-политическая профурсетка явится туда, боюсь, в Иуну меджаи посадят его на кувшин. А местные стражи порядка большие умельцы в этом деле. Кувшин будет высокий, с длинным постепенно утолщающимся шершавым горлышком, а внутри кувшина наверняка окажется какая-нибудь мерзость, вроде скорпионов или змей.
  Фритифант сглотнул горький ком и в очередной раз мысленно возопил: "Что мне делать, о, эманация Тота?!"
  "Встряли! - послышался в ответ плачущий голос. - Пиздец, как встряли... Лёпа ты можешь не мычать хотя бы минуту?.."
  - Послушай, - с жаром заговорил бывший визирь, - я никогда и ничего не замышлял против царственных особ. Меня оклеветали!
  - Ничем не могу помочь, - Киселптах скривил сочувственную мину, - слишком много доказательств твоей преступной антипатриотической деятельности.
  - Не стоит верить на слово завистникам...
  - Видишь ли, дорогой мой Фрити, иногда слова записываются, а их уже не вырежешь хопешем, - Киселптах вытащил из-под нарамника свиток папируса и принялся его разворачивать, - в твоем дворце меджаи провели обыск, и я оставил кое-какие отметки... эм... вот, например, у тебя в библиотеке была обнаружена запрещенная, можно прямо так сказать, экстремистская литература, в частности "Речение Ипувера", где говорится, что Египет постигли бедствия. Это, сам понимаешь, выражаясь на твоем хеттском, фейковая новость, ибо Египет процветает как никогда, об этом написано на всех малых рыночных стелах, а они не могут врать. Распространение фейков - это серьезное преступление по нынешним временам.
  - Послушай, у меня работа такая, владеть информацией, собирать различные письмена, новости, доклады, доносы и так далее. К тому же "Речению Ипувера" уже тысяча лет. Там говорится совсем о других временах, - Фритифанту вдруг стало невыносимо жарко, вытерев лоб и тяжело дыша, он продолжил. - К тому же этот свиток тихо пылился на полке, как это может быть фейковой новостью, если оно не вышло в свет.
  - Потенциально могло выйти, вдруг какой-нибудь вор пробрался бы и украл... а потом распространил бы.
  - Ты просто наговариваешь!
  - А вот, например, твои каракули из раздела "Личное" с пометкой "Из накидки философа", я не знаю, что это значит, но текст представляет определенный интерес, позволь, зачитаю.
  "Корабль, этот лебедь моря, рассекающий быстрыми и плавными движениями волнистую поверхность или описывающий на ней круги, является орудием, изобретение которого делает величайшую честь как мужеству человека, так и его уму. Этого морского устремления за пределы земной ограниченности недостает многим величественным государствам, хотя сами они граничат с морем, как например Срединная Земля. Для них море является лишь прекращением земли; у них нет никакого положительного отношения к морю. Та деятельность, к которой призывает море, совершенно своеобразна; поэтому прибрежные страны в большинстве случаев всегда отделяются от стран, не прилегающих к морю, хотя они и связаны с ними при посредстве реки".
  - И что тут такого? - недоуменно спросил Фритифант.
  - Полагаю, под Срединной Землей ты имеешь в виду нашу священную отчизну Египет, и она, с твоей точки зрения, хоть и величественная, но все же не лучшая по сравнению с морскими державами. Это прямая отсылка к Братству Народов моря, запрещенной на территории обоих Египтов организации. И вообще здесь пахнет оскорблением властей. Оскорбление власти, это тоже серьезное преступление.
  "Китай, бля... - вдруг раздался истеричный шепот эманации Тота, - это, бля, Китай, а никакой не Египет... и написал херню эту Гегель..."
  - Речь идет о Китае, а не о Египте, - повторил бывший визирь, - и это вовсе не мои мысли, а... Гегеля.
  - Нет такой страны, и этого твоего хетта я тоже не знаю, - констатировал Киселптах и, будто действительно жалея, что так происходит, тяжело вздохнув, трагично, но без надрыва в голосе, произнес, - итого, за оскорбление властей, за распространение фейковых новостей, за неверие в избранность египетского мира, за любовь ко всему неегипетскому, хеттскому, и за возможный шпионаж в пользу иных стран и племен, по совокупности преступлений ты приговариваешься к высшей мере наказания.
  - Нет! - закричал Фритифант. - Это поклеп! Нет! Я требую суда в Пер-Рамсесе, а не здесь, в какой-то сраной пустыне!
  - Поверь мне, - ласково, почти нежно заговорил Киселптах, - лучше тебе умереть здесь, чем перед смертью еще и присесть на кувшин. К тому же, тебе самому известно, что у нас в суде из тысячи приговоров в лучшем случае только три оправдательные. В Египте живем, сам понимаешь.
  "Не хочу! Не хочу!!! - заверещала эманация Тота. - Делай, что хочешь, хоть отсасывай у него, но пусть он нас отпустит... ой, блядь, встряли!.. ой, бля!.."
  - Киселптах, пожалуйста, отпусти меня, - Фритифант опустился на колени, - я ведь тебе помог стать тем, кем ты стал. Великим Хуисесему...
  Главный дворцовый глашатай покачал головой и выкрикнул:
  - Бильям!
  Сплевывая перекусанную вошь, в шатер зашел предводитель сирийских наемников, а за ним - еще два головореза.
  - Ты все сетовал на то, что хотел принести великую жертву своему богу, что Амалик ушел от тебя во время битвы. Что ж, в Египте новый фараон, и Асар-Асат вновь наш союзник, и вскоре он понадобится, чтобы выбить тамарискоедов с горы Хорив. Вместо него я предлагаю намного более достойную жертву. Думаю, бывший визирь Египта умилостивит твоих богов гораздо лучше, нежели какой-то князек.
  - О, да! - с восторгом произнес Бильям, извлекая из-за спины удавку.
  Два головореза схватили Фритифанта под руки.
  "А-а-а-а-а-а! - завопила эманация Тота. - А-а-а-а-а-а! Не хочу! Фрити, сделай что-нибудь!"
  Однако бывший визирь ничего не мог сделать. Сокрушенный, он почти не сопротивлялся, пока два амбала тащили его к месту жертвоприношений - большому округлому камню.
  Головорезы бросили Фритифанта на камень, налегли на его грудь, продолжая удерживать руки, а Бильям, восхваляя Ваала, зайдя сзади, накинул на жертву удавку. Веревка впилась в горло Фритифанта. Исторгая хриплые душераздирающие звуки, он вывалил язык, изогнулся в конвульсиях.
  И перед тем, как сознание бывшего визиря погасло, он узрел отделившиеся от него две прозрачные фигуры: мужчину в странной одежде с зачесанными назад длинными волосами и седобородого коротышку в кожаном одеянии, стоящего на коленях с лицом, воткнутым в пах первого. Длинноволосый, вскинув руки и выкрикивая проклятия, начал, распадаясь на части, растворяться. Коротышка, вскочив, отплевываясь, завибрировал сине-зеленым светом и, протянув руки к Бильяму, превратился в светящейся шар.
  Шар, мерцая, вошел в темя Бильяма.
  Перед тем как окончательно уйти в небытие, Фритифант осознал, что эманация Тота, или, как минимум, какая-то его часть, бросила его и перешла в другое тело.
  
  Эпизод 22
  Стан тамарискоедов у подножья горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Через несколько лет они будут просить меня вернуть военное правительство.
  Один любитель темных очков
  
  Накиданные сверху сырые ветки и влажная трава давали жирный толстый столб дыма. Он величественно устремлялся прямо к небу и, постепенно рассеиваясь, казалось, сливался с ним в одно целое. Благодаря этому создавалось впечатление, что небо общается с землей через густую, лениво клубящуюся пуповину.
  - Подбрось еще веток, - повелел сидящий возле костра Месу, - если тамарискоедам нужен явный бог, то пусть они видят его в этом, а не во всяких там тельцах.
  Ошеа Нун выполнил приказание вождя и, спросив разрешения, сел рядом с ним.
  Иегова выбрал преемника, и им оказался не десница пророка Арэн, переименованный в Арона, и не шуйца вождя Корах. Им оказался осторожный, знающий свое место, понимающий, когда стоит разбрасывать, а когда собирать камни, низкорослый Ошеа, в чьих глазах пылало темное пламя.
  "Он мне решительно нравится, - нашептывал Иегова пророку, - он неплохая опора для нас, и скоро мы захватим землю, которую я тебе обещал. Пошли отряд во главе с ним на разведку тех территорий".
  Между тем Ангел вовсе не был склонен к столь оптимистичному взгляду на вещи.
  "Доктор, - говорил он, - ты, конечно, у нас знатный гуманитарий, но, боюсь, ресурсов для прямой экспансии пока что маловато. Считаю твои обещания весьма опрометчивыми".
  "Ты технарь, и не понимаешь одной простой вещи, - возражал Иегова, - править не ваш удел, а все потому, что ты пытаешься вычислить с предельной точностью, что может произойти или не произойти в случае тех или иных действий, но я уже устал повторять, что массам не нужен разум, им нужны эмоции. И если они хотят бога, значит, бога им нужно дать, но своего подконтрольного, и если они хотят молочных рек и кисельных берегов, значит, стоит подарить им эту мечту, а уж если эта мечта не осуществляется, найти врагов и найти причины, чтобы все понимали, а точнее верили, что в провале виноват кто угодно, но только не правитель. Так и приходится балансировать. Пойми, чем точнее предсказание или, скорее, предупреждение о том, что может случиться, тем больше вероятность оказаться не у штурвала, а на костре. Вот именно потому мы, как ты выражаешься, гуманитарии, рулим, а вы, технари, обслуживаете нас".
  "Ну, да... ну, да... помню, как же... помню... - отвечал Ангел, - политик должен уметь предсказать, что произойдет, а потом объяснить, почему этого не произошло. Цитата из прошлой жизни".
  "Очень верно подмечено, - соглашался Иегова, - жаль, что я не помню прошлой жизни. Но я был бы очень горд, если бы эти слова принадлежали мне".
  "Нет, - говорил Ангел, - эти слова не твои, но, как я вижу, весьма близки тебе".
  
  После кровавой резни в стане вождь отделился от народа Исрахэла. Золотого тельца он приказал переплавить, а слитки перенести к нему в шатер. Золото всегда пригодится. Самая конвертируемая из всех конвертируемых валют. Сам же Месу уже более лунного месяца жил отдельно от остальных в отдельном шатре, который он назвал скинией. А прислуживал ему Ошеа. Пророк и его Господь испытывали массы молчанием и неопределенностью. В конце концов, они сами приползут к стопам вождя и будут молить о слове, о том, что им делать и куда идти, о том, чтобы ответственность легла на чужие плечи.
  И когда придет время - Месу знал это благодаря Иегове - народу будут дарованы новые заповеди взамен старых, разбитых; и большинство сочтет за благо любую тиранию.
  Но это будет чуть позже. А пока над станом царило тягостное предчувствие великих бед и свершений. Пока что отцы семейств в немом благоговении вставали у входов в свои шатры, когда Месу выходил или возвращался в лагерь, пока что они с тревогой наблюдали за клубящейся жирной пуповиной между небом и землей. Пока что они терпеливо ждали.
  Что ж, пусть ждут.
  И только одна юродивая Мирьям при лицезрении пророка, приходила в малообъяснимое неистовство, выскакивая из ветхой палатки, принималась за свой судорожно-припадочный танец и, подвывая, начинала проклинать Тельца, славить Месу, бога и будущую победоносную войны против врагов народа Исрахэла.
  Иегова велел ее не трогать, ибо, по его словам, "бесноватая добавляла сюрреализм в происходящее, отчего разум остальных еще сильнее погружался в сон непонимания происходящего".
  Да и плевать на эту дуру! Сейчас имелись и поважней дела.
  - Ошеа, - медленно произнес пророк, созерцая жирный столб дыма, - очень скоро мы захватим обещанную Господом землю. Но нам нужно произвести разведку. Завтра ты пойдешь в стан и отберешь с десяток бойцов, составишь из них отряд и оправишься в Кенаан. Нам нужно узнать, какая там земля, плодородная или не очень, какие там деревья растут, хорошо ли плодоносят, и каковы силы врагов наших, много ли их, и, главное, есть ли у них укрепления или они, как мы, живут в шатрах. Все это ты должен разузнать, понимаешь, о чем я?
  - Да, пророк, - ответил Ошеа, - мы сделаем это.
  - А я тем временем буду ходить на гору и молить Господа, чтобы он ниспослал нам новые скрижали завета и благословил на победу в будущей войне против Кенаана, страны, где текут молоко и мед.
  Ошеа послушно кивнул. Месу осмотрел суровым взглядом своего приближенного:
  - Только из первых уверовавших никого не бери, возьми кого-нибудь из рядовых, чтобы они подчинялись тебе без лишних разговоров.
  - Да, пророк.
  Месу, смягчившись и выдавив из себя улыбку, потрепал плечо Ошеа, и сказал:
  - Скоро, очень скоро мы покажем всей пустыне, кто здесь избранный народ, а кто - унтерменши.
  Эпизод 23
  Стан наемников у подножья горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Вот мы и сделали такую рокировочку сильную. И тут поставили на место, и тут - на место.
  Какой-то номенклатурный алкоголик
  
  Бильям получил великую благодать. Это произошло как-то совсем незаметно. Лишь на следующий день после жертвоприношения глава наемников ощутил чье-то присутствие внутри себя. Кто-то постоянно плевался, бранил самыми последними словами какого-то Клёпу и подстрекал самого Бильяма к немедленному бегству.
  Наконец, не выдержав, Бильям взмолился к неизвестному голосу.
  - О, Ваал, - плаксиво запричитал он, - если это ты, пощади меня, твоего слугу верного и да не сокруши мой разум! Ведь я принес в жертву тебя самого визиря Египта!
  "Тьфу-тьфу! - послышалось в ответ. - Не ной, без тебя тошно! Дай в себя прийти!"
  - Великий Ваал, ты ли со мной говоришь? - обрадовано зашептал Бильям. - Спасибо тебе, что снизошел до разговора со мной! С отроческих лет я приносил тебе человеческие жертвы, и только сейчас услышал твой голос. Жаль, что этого не произошло раньше...
  "А ты думал, легко с хуем во рту, стоя на карачках, хоть с кем-то общаться? Тьфу-тьфу!!!"
  - Я не понимаю о чем ты, но тебе видней, о великий Ваал.
  "Нехрен тут понимать, сваливать надо. СВАЛИВАТЬ! Видел, что с Фритифантом случилось? И с тобой такое тоже может быть. Клёпа, паскуда, вечно в политику лез вместо того, чтобы тупо с лохов бабки стричь. Вот и присел на кукан. Тьфу-тьфу!!!"
  - Ты недоволен моей последней жертвой? - вопросил Бильям.
  "Всем я доволен, освободил меня. Молодец! А теперь пора уходить подобру-поздорову".
  - Но я ведь... - Бильям замешкался, - я ведь славил всю свою жизнь тебя, чтобы обрести богатство и силу. И вот теперь я во главе наемников и прибыль с дороги Хора ко мне идет, и ты хочешь, чтобы я все это оставил?
  "Большие бабки - большие проблемы, - возразил Ваал, - ты на виду у всех с такой капустой, убьют тебя, рано или поздно убьют. И мне как-то очково становится, вдруг я тоже растворюсь, как Клёпа. Мы свое все равно возьмем. Как говорила одна сука, про которую мы как-то кинцо сняли, мы пойдем другим путем... вот... тьфу, бля!!!".
  Бильям хотел еще поговорить со своим богом, но шкура, свисающая возле входа в палатку, приподнялась, и в проеме показалась косматая башка верзилы-наемника, одного из тех, кто помогал душить Фритифанта.
  -Там... это... - сказал наемник, - египтянин зовет на совет... и это... Амалик в стан приехал...
  - Как! - вскричал Бильям. - Эта гнусная тварь здесь!
  "Ага, - проворчал Ваал, - я тебе и говорю, большие бабки - конкретные наколы".
  
  В шатре, где еще недавно жил Фритифант, теперь расположился главный дворцовый глашатай, великий Хуисесему и уполномоченный нового Рожденного Ра Киселптах. Здесь же присутствовали несколько египетских военных и главарей отрядов наемников. Впрочем, Бильям почти не обратил на них внимания, ибо взгляд его был прикован к Амалику, к его толстой и грязной шеи, скрывающейся за редкими, обвислыми клочьями нелепой бородки.
  "Даже не думай, - прошептал Ваал, - тьфу-тьфу!.. отныне никаких жертв, мы должны выжить и преуспеть. А это лучше всего делать в стороне от разборок".
  Бильям только тяжело вздохнул.
  Киселптах выступил в середину шатра и заговорил:
  - В нашем великом Египте отныне правит новый Рожденный Ра, и я, его преданный Хуисесему, торжественно возглашаю об этом радостном событии. Наш новый солнцеликий фараон подобен отцу семейства, который видя чумазых детей, спрашивает себя, помыть их или сделать новых? От некоторых пришлось избавиться, но все же, не разбрасываясь людьми, Рожденный Ра решил помыть остальных, и каждому из вас дать задание.
  - Короче, - прохрипел Амалик, - что сказать-то хотел. Меня сюда зачем позвали? Чтобы снова кинуть?
  - Нет же, нет! - запротестовал Киселптах. - Египет никогда не предает своих союзников. Твое изгнание с горы Хорив, о достославный Асар-Асат, о бесстрашная защита Исиды, было кознями врагов египетского мира. Наш великий фараон желает восстановить справедливость и отдать контроль над дорогой Хора в достойные руки. В твои руки, Амалик. И полагаю, третья часть, собираемая с караванов, усладит твое сердце.
  - Моя доля должна остаться прежней, - сказал Бильям, почесав затылок, - одна пятая.
  - Только одна десятая, - Киселптах покачал головой, - как было раньше, и это вполне справедливо.
  - Ага! - прорычал Бильям. - Прям сейчас я согласился! Мои люди привыкли уже к такой доле. Мне не охота, чтоб меня грохнули свои же.
  "Не лезь на рожон! - буквально ввинтился в ухо наемника испуганно злой шепот Ваала. - У тебя поддержки никакой. Ихтамнет на кувшине, Фритифанта ты же и придушил. У Амалика и Киселптаха... тьфу-тьфу!.. тупо вояк больше, чем у тебя".
  - Тебе придется согласится, - сказал главный дворцовый глашатай, - и это еще щедрое предложение...
  - Очень щедрое, - согласился Амалик, лицо его исказилось судорогой, а губы растянулись в недоброй улыбке, - для такого кидалы и предателя как ты - это просто шикарное предложение.
  - Но мои люди...
  Грозный шепот Ваала заставил Бильяма оборваться на полуслове.
  "Тьфу-тьфу!!! Нахрен твоих людей и всю эту политику, соглашайся, и сегодня же сваливаем. В жопу все это! Возьмешь с собой общак, как стартовый капитал, а потом найдем, как бабки делать".
  - Ладно, - нехотя согласился Бильям, если бы не бог-покровитель, он бы еще долго припирался, дошел бы до прямых угроз и, возможно, даже до резни. Но Ваалу видней.
  - Очень хорошо! - произнес Киселптах. - В таком случае я скажу вам, кто наш настоящий противник. Это злокозненные враги человечества, именуемые тамарискоедами. Во всем виновны люди Исрахэла. Они отравляли египетский мир изнутри. С ними в сделке был мерзавец и отступник Фритифант по прозвищу Та, ограбивший вместе с ними египетский народ. Он обманом стал визирем и мешал предыдущему Рожденному Ра вершить благо во имя отечества. Он же состоял в заговоре против нашего солнцеликого бога. И когда мы дали уйти тамарискоедам из Черных Земель, он подстрекал их продолжать творить зло. И они присосались к дороге Хора и сейчас сосут, будто кровь, дань с караванов...
  - Хорош! - вдруг рявкнул Амалик. - Пургу эту нести будешь египетскому быдлу на рыночных площадях. Делать-то что?
  Наступила неловкая тишина. В этот момент Бильям судорожно подсчитывал в уме, сколько захапают себе Киселптах и новый Рожденный Ра. Ему оставили одну десятую, Амалику предлагают одну третью, тамарискоедов кинут с их одной пятой... итого...
  "Да похер сколько, - прогудел внутри головы Бильяма голос Ваала, - ну, возьмут они пятьдесят семь процентов, тебе то что? Нам сваливать надо, здесь всех рано или поздно сажают на кувшин!"
  - Ладно, я буду краток, - обиженно произнес Киселптах, - послезавтра, в ночной мгле мы атакуем тамарискоедов. Мы выбьем их с позиций у подножья горы Хорив, и нам не придется больше делимся с ними.
  - Так бы сразу и сказал, - усмехнулся Амалик, - а то бла-бла-бла, бла-бла-бла, мы то, мы сё, патриоты, за мир боремся. Не боись, Кисель, отожмем у тамарискоедов бизнес, как два пальца!
  Далее на совещании решались тактические вопросы: как лучше внезапно напасть на бывших союзников. Бильям, хоть и внутренне негодовал, но все же не осмелился ослушаться Ваала, а потому молчал и соглашался с предложениями других.
  И этой же ночью, после совета, немного выждав, пока стан окончательно погрузится в сон, Бильям, погрузив мешки с награбленным на двух ослов, обменяв несколько серебряных слитков на слепоту и молчание часовых, скрылся в неизвестном направлении.
  Эпизод 24
  Избиение у горы Хорив
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  О, быстрей бы снова началась борьба, война, выступление!..
  Один эффективный управленец
  
  Вечерело. Сгущались сумерки, но Месу не хотел возвращаться в стан. Паства была, хотя бы на время, усмирена, а десница вождя Арэн, теперь уже Арон, больше никогда не посмеет оступиться от заветов Господа, слишком дорогую цену он заплатил за своё первосвященство и первосвященство своих потомков. Десница вождя, возглавляя, как вещает Иегова, пропагандистский аппарат системы, уже никогда не сумеет отказаться от идей, вбитых ему в голову, иначе окажется, что принесение в жертву самых близких ему людей было напрасным. А как такое принять?..
  Остальные первые уверовавшие также попритихли. Даже тупой зэк Дадфант, даже вспыльчивый Корах прикусили свои языки и молча занимались хозяйственными делами.
  Каждый раз, перед тем как подняться на гору, Месу увещевал паству, что скоро они двинутся на Кенаан, Страну Пурпура, и станут полновластными хозяевами, избранной расой господ в тех землях.
  "Да, - подначивал пророка Иегова, - твоему народу необходимо жизненное пространство. Экспансия - естественная потребность сильнейшей расы. И скоро мы начнем беспощадную войну против унтерменшей. Но начиная свой натиск, мы не должны забывать о том, что уже приобрели, мы не должны забывать о контроле над дорогой Хора. Тебе придется кого-то оставить здесь, пока основная часть народа будет воевать в Стране Пурпура. И кто-то должен стать генерал-губернатором при горе Хорив, так сказать, твоим заместителем здесь".
  - Господи, а разве не ты решишь, кого мне оставить у горы? - вопрошал Месу.
  "Нет, решай ты, - отвечал Господь, - такова моя воля, и да будет это твоим испытанием!"
  Затем голос Иеговы пропадал на долгое время, и пророк ощущал лишь легкий навязчивый шум в голове. Месу не понимал, откуда этот шум и что вообще творится внутри него.
  А виновником ментальных помех был Ангел, который непрестанно оспаривал решение Иеговы.
   "Доктор, - говорил он, - ты, конечно, у нас знатный гуманитарий, и расчеты тебе не нужны, как и мое мнение, но я все-таки тебе его выскажу. Вторжение в Страну Пурпура будет чистой воды авантюрой. Тебе Drang nach Osten мало было?"
  "Чего мало было?" - не понял Иегова.
  "Не важно, - сказал Ангел, - это термин из прошлой жизни. Я тебе говорю о том, что у нас недостаточно людских ресурсов и техническое оснащение сильно хромает, да и общая подготовка слаба..."
  "Ты мне надоел, - проворчал Иегова, - я сто раз тебе говорил, не лезь в политику, это не твой удел! Я разберусь как-нибудь без тебя! Занимайся тем, чем должен заниматься Ангел - исследованием ближайших окрестностей и слежкой за настроениями масс".
  Но Ангел не унимался, высказывая опасения, что поражение может обернуться гибелью носителя, а значит и их вероятной преждевременной смертью. Споры между Иеговой и Ангелом денно и нощно то вспыхивали, то затухали. Возможно, именно из-за этого Месу чувствовал неловкость и неуверенность, а также не имел никакого желания возвращаться в стан. Да и сам Иегова уже не был так тверд в своих решениях и все чаще перекладывал бремя ответственности на своего пророка. Мол, испытание это. Не пройдешь - твои проблемы.
  "Нам нужна война, очень нужна, - нашептывал Господь своему пророку, - Скоро, очень скоро мы явим свою силу неполноценным человекам!"
  - Да, о всевеликий. - говорил Месу. - Твои слова - закон для меня. Мы начнем наступление по возвращению разведчиков?
  Но ответа не было. Ангел вступал в полемику с Иеговой.
  Так, сидя на камне, и вслушиваясь в ментальный шум, Месу не заметил как к нему подошли несколько воинов из его стана. Он обернулся только тогда, когда услышал громкий кашель.
  Вождь встрепенулся, вскочил с камня, схватился за посох.
  - Разве я разрешал вам подыматься на гору! - закричал он.
  - Прости, - сказал один из воинов, потупив взор, - мы пришли сообщить тебе, что разведчики вернулись.
  "Вот! - зашипел Иегова на Ангела. - Вместо того чтобы местность сканировать, ты мне перечишь. Мы даже не заметили, как они к нам подошли. А если бы это враги были?"
  "Доктор, ты от меня все равно не избавишься, и я буду настаивать на тщательной подготовке наступления".
  "Чертов паразит!" - проворчал Господь.
  "Соглашусь, - ответил Ангел, - но я не просто паразит, а паразит паразита. Ты находишься внутри разума носителя, а я нахожусь внутри тебя, в данном случае я вершина трофической цепи".
  
  К тому времени, когда Месу оказался возле своего шатра, над станом тамарискоедов властвовала ночная тьма. Однако возле скинии толпились люди с факелами: разведчики, первые уверовавшие, юродивая Мирьям и еще пара сотен человек.
  Пророк осмотрел сборище суровым взглядом и буркнул:
  - Явились?
  Вождь не показывал виду, но на самом деле новость сильно обрадовала его. Наконец-то время бездействия уходит, и можно будет исполнить волю Господа, и главное, захватив Страну Пурпура, самому стать оседлым царем, а не пастырем безродных тамарискоедов.
  - Что ж, рассказывайте!
  Вперед вышел предводитель отряда Ошеа Нун. Он поднял факел на вытянутую руку, и тени играли на его лице, а те места, где должны быть глаза, зияли непроницаемой чернотой.
  - Мой вождь! - почти выкрикнул он. - Земли, куда ты нас послал, богаты деревьями и плодородны. Там течет дивная и обильная, будто это мед и молоко, река Ярден, а за ней обитают племена недочеловеков, не заслуживающие столь чудесной страны. Твердой рукой мы расчистим себе жизненное пространство, наведем новый порядок и будем властвовать над остальными народами по воле твоей и воле Господа! Ибо бог с нами!!!
  - Бог с нами... - проблеял нестройный хор в ответ, в некоторых, а, скорее, во многих голосах слышались неуверенность и даже как будто нотки протеста.
  Месу вскинул голову, осмотрел, окружающих его людей. Кто смеет сомневаться в решениях пророка?
  - Мой вождь! - рядом с Ошеа встал Корах, видимо, боясь остаться на вторых ролях. - Только дай приказ, и мы подготовим наступление на Кенаан в кратчайшие сроки!
  - Погоди, - пророк поднял посох, - я не чувствую единодушия. Может кто-то что-то хочет добавить?
  Наступила неловкая пауза, а затем из толпы разведчиков вышел мужчина с вытянутым худым лицом, длинным тонким носом и пронзительным взглядом.
  - Великий пророк, - сказал он, - мы все веруем в Господа и повинуемся тебе. И земли те действительно богаты... но и племена, населяющие их, сильны своим числом и живут в укрепленных городах. И я боюсь, мы не сможем одолеть их. Мы видели силу их воинов.
  
  "Хоть у кого-то здесь есть мозги", - заметил ангел.
  "Не вмешивайся", - прошипел Иегова.
  
  - Вздор! - выкрикнул Ошеа. - Предательский вздор! Мы разобьем унтерменшей и построим свое тысячелетнее царство на их костях!
  - Не все так просто, - возразил худолицый, - на их копьях железные наконечники и другое оружие у них тоже из железа, трофейное, из самой Хеттии. Они вооружены лучше нас.
  - Хватит! - рявкнул Ошеа. - Как ты смеешь идти против воли нашего бога и нашего вождя?!
  Толпа загудела. Послышались споры. Посыпалась ругань. Мнения разделились.
  Месу поднял посох. Нагрянула тишина.
  - Как тебя зовут? - спросил пророк худолицого.
  - Мое имя - Самму, - ответил тот.
  Месу кивнул:
  - Вы, разведчики, поднимите руки те, кто думает так же, как и Самму?
  Все, все кроме Ошеа и еще одного низкорослого мужчины подняли руки. Это был неприятный сюрприз для пророка. Месу посчитал тех, кто высказался против. Десять из двенадцати. А должно было бы быть наоборот. Неужели мы действительно не сможем одолеть кенаанеев?
  - А тебя как зовут? - обратился пророк к низкорослому мужчине.
  - Калеб, - ответил мужчина и встал рядом с Ошеа.
  - Воистину ты и Ошеа достойны войти в Страну Пурпура, - сказал Месу.
  - Мы, первые уверовавшие, и я, как шуйца пророка, полностью поддерживаем нашего вождя. Мы вступим в бой с недочеловеками и захватим их земли! - прокричал Корах, грозя кулаком несогласным.
  Месу бросил взгляд на Арона. Тот поспешно кивнул в знак согласия.
  - На пахана переть резона нет, - согласился Дадфант.
  Авирон молча сделал шаг вперед.
  - Нет, - запротестовал Самму, - мы были там и понимаем насколько это самоубийственно.
  Люди вновь зароптали. Кто-то выкрикнул:
  - Разве нам здесь плохо? Мы собираем дань с караванов. Зачем нам какой-то Кенаан?
  Неожиданно к Месу подбежала женщина в грязном платке с ребенком годовалого возраста на руках:
  - Вот! - заверещала она, тыкая в вождя пальцем. - Посмотри, сыночка, на того, кто хочет, чтобы другие народы сделали нас рабами! Нам и здесь хорошо, зачем нам какая-то война.
  - Дура! - пророк с силой оттолкнул от себя женщину и замахнулся на нее посохом.
  Но не ударил, поскольку сквозь толпу прорвался воин с повязкой часового. Упав на колени, дико таращась, он схватил пророка за одежду. Толпа внезапно затихла, и Месу на мгновение растерялся.
  - Ты тоже против войны с Кенааном? - спросил он.
  Часовой, тряся головой, открыл рот и, с трудом произнеся:
  - Ама... Амалик... - упал на землю.
  Только сейчас Месу заметил стрелу, торчащую из спины воина.
  Женщина, удивленная, повернулась в сторону, откуда прибежал часовой. И в этот миг еще одна стрела со свистом вошла ей в живот. Она тихо всхлипнула, пошатнулась, но устояла на ногах и удержала ребенка.
  
  "Что это?" - возопил Иегова.
  "Сейчас проверю, отсканирую ментальное поле", - ответил Ангел.
  Через несколько секунд он доложил:
  "Это Амалик совместно с сирийскими и египетскими наемниками выступили против нас. Видимо, хотят единолично контролировать дорогу Хора".
  "Я ж тебе велел прощупывать местность", - прошипел Иегова, а затем обратился к Месу:
  "Это банда Амалика и сирийские наемники предали нас!"
  - Господи! - воскликнул пророк. - Что нам делать?
  Рядом с ухом Месу просвистела очередная стрела. Толпа взревела от неожиданности и ужаса.
  "Уходить, - прошипел Иегова, - уходить! Брось часть бойцов прикрывать отступление, пусть их возглавят десять разведчиков, что голосовали против войны. Это будет им наказанием!"
  Из стана тамарикоедов послышались истошные крики и звон метала - враг уже ворвался в лагерь народа Исрахэла. И промедление не было подобно смерти; оно и было сама смерть.
  - Самму! - выкрикнул пророк. - Действительно ли ты верен Господу и народу, как говоришь?
  - Разумеется! - ответил Самму.
  - Тогда возглавь всех разведчиков кроме Ошеа и Калеба и задержи врагов наших, спаси жен и детей народа Исрахэла!
  - Да, вождь! - не колеблясь ответил Самму, обнажил меч и, бросив быстрый взгляд на разведчиков, скомандовал:
  - За мной!
  Десять воинов помчались навстречу неминуемой гибели.
  - Остальные, бегите на край лагеря, на занятого врагом и спасайте жен, детей и имущество!
  - Вперед! - заорал Ошеа, размахивая факелом. - Вперед! Как велел наш вождь!
  Корах, зло зарычав, покосился на Ошеа Нуна, а затем, как бы нечаянно толкнув того, заревел:
  - Вперед! Вперед! Как велел наш вождь!
  Первые уверовавшие и иже с ними рванулись к лагерю в попытке превратить беспорядочное бегство в хоть сколь-нибудь организованное отступление.
  Месу остался один.
  - Золото! - вдруг вспомнил он. - В моей скинии переплавленный телец!
  "Забудь, - ответил Иегова, - это ужасно горько говорить, но наши планы меняются. Теперь нам придется надолго застрять в этой пустыне..."
  Эпизод 25
  Где-то в пустыне
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Политик должен уметь предсказывать, что произойдет завтра, через неделю, через месяц, через год, а потом объяснить, почему этого не произошло.
  Один любитель сигар и коньяка
  
  "Все, что произошло, все из-за тебя, Ангел. Если бы ты занимался охраной стана, а не постоянно препирался со мной, мы бы заметили выдвижение неприятеля!"
  "Доктор, поверь мне, то положение, в котором мы оказались сейчас, намного лучше того, к чему ты готовил свое несчастное стадо: к полному и неотвратимому уничтожению"
  "А сейчас, значит, у нас все хорошо? Золота нет, контроль над дорогой Хора потерян, половина народа перебита, что еще нам ожидать?"
  "Заговор против твоего пророка. Я тут просканировал мнения его соратников и вижу тлеющий заговор, готовый вот-вот вспыхнуть в бунт"
  "Это из-за поражения, из-за тебя, из-за того, что ты воспрепятствовал моим планам!"
  "Was für ein Idiot! Я ничему не препятствовал, я просто выразил свое категорическое несогласие с безумной авантюрой. Если твое стадо не смогло сдержать набег Амалика, что уж говорить о войне в Стране Пурпура?"
  "Теперь завоевание придется отсрочить на неопределенно долгий срок"
  "Я бы рекомендовал тебе отложить великую войну на поколение, а то и на два, чтобы сформировать, если так можно выразиться, новую версию реальности для своих подданных, нужно отнять у них память о прошлом..."
  "Не учи меня, я знаю это лучше тебя!"
  "Вот и действуй, доктор, как умеешь. Как ты там говорил, отними у народа историю и через поколение они станут толпой, а еще через поколение - стадом. Тебе ж предстоит за два поколения прийти от стада через толпу к народу с подаренной им историей..."
  "Хватит меня наставлять, мне понятно это и без тебя, проклятый паразит!"
  "Не паразит, а паразит паразита. Паразит у нас ты, доктор"
  "Все, хватит! Займусь моим пророком и обработкой масс, не мешай мне!"
  
  Месу знал, что лагерь Исрахэла понес невосполнимые потери, что скиния была разорена, и золото досталось врагам. Месу знал, что только самоотверженность десяти разведчиков задержала бандитов Амалика и спасла добрую половину человеческого стада. Месу знал, что все десять разведчиков пали, унеся с собой в могилу с полсотни нападавших. Также Месу знал, что подвиг десяти будет предан забвению, ибо герои не могут перечить вождю, они должны лишь оттенять его величие. И, наконец, главное: то, что знал Месу, остальным знать не полагалось.
  Месу взошел на невысокий холм, на котором лежала женщина со стрелой в животе. Рядом с ней, ухватившись за руку матери, плакал годовалый ребенок. Каким-то образом женщина умудрилась заползти на эту возвышенность. Она была все еще жива и, хрипло дыша, изредка постанывала. Пересохшие губы ее шевелились. Молили о глотке воды. Но на ее лице была лишь влага от слез малыша.
  Пророк посмотрел на нее без жалости. Это была та самая дура, что тыкала своим ребенком в лицо вождю, упрекая в недальновидности. Она умудрилась пережить ночь нападения с раной в животе, но силы покидали ее, и скоро она умрет.
  Умрет. Но ее сын останется жить.
  Месу осмотрелся, вокруг холмика толпились люди. Сотни и сотни человек. И еще сотни и сотни таких же подавленных и униженных тяжелым поражением были разбросаны по пустыне. Весь этот сброд придется вновь собирать воедино. Пророк чуть было не оступился, чуть было не решил, что он ответственен за беды тех, кого увел из Египта, что он и только он виноват во всем случившемся, но Господь вовремя отвратил его от греха. Не вождь не тот, а народ. Жестоковыйное племя расплачивается за отступничество, за непокорность, за строптивость, за нежелание усвоить одну простую истину: один народ, одна страна, один вождь, один бог. Впрочем, они еще не были народом. Из этой массы еще предстояло вылепить новую расу. А сейчас им нужно было внушить вечную вину.
  - Господь прогневался на вас! - прокричал пророк, заглушая плач ребенка над умирающей матерью. - Он хотел уничтожить вас, но я упросил нашего бога смилостивиться. Всевышний обещал вам землю, где текут молоко и мед, но вы усомнились в силе его и испугались тех, кто населяет те земли! Из всех разведчиков лишь Ошеа и Калеб, - пророк указал на них, - не устрашились кенаанеев. Остальные десять разведчиков пали этой ночью, ибо были грешны перед нашим великим богом! И разве не говорил я вам не подниматься на гору? Но вы не послушались, и амаликитяне спустились с горы той и повергли вас в тяжелую скорбь и обратили вас в позорное бегство. Отныне вина ваша будет на вас вечным бременем, и никто из вас не вступит в землю обетованную, но дети ваши и внуки ваши узрят страну, полную молока и меда! Она, - Месу пнул вбок умирающую женщину, - никогда не увидит Страну Пурпура, но он, - вождь поднял на руки малыша, который заревел еще громче, - он увидит новые обещанные земли, он будет одним из тех, кто покорит Кенаан!
  Пророк посадил мальчика на землю, еще раз осмотрел суровым взглядом паству и прокричал:
  - А теперь за работу, сыны Исрахэла! Вы должны найти всех разбредшихся по пустыне, найти и привести сюда. Нам предстоят долгие годы концентрации сил и замаливания грехов!
  Люди ответили молчанием. Люди никак не могли поверить в чудовищное поражение. Люди еще не переварили сказанное, не выработали комплекс вины, давно забыли как - а, скорее, никогда и не умели - самостоятельно мыслить, но еще не разучились роптать. И сейчас над толпами будто повисли гигантские невидимые весы, на одной чаши которых была обида и ярость на пророка, а на другой - смирение и покорность ему. Люди колебались. Восстать против изувера или преклонить колени в надежде, что за них все решат. Слишком хрупко было равновесие, и какое-нибудь ничтожное событие могло его с легкостью нарушить: как в одну, так и в другую сторону. И это событие случилось.
  К холму подбежала юродивая Мирьям. С надрывным ревом она пала ниц перед Месу и запричитала:
  - Ой, прости нас батюшка-пророк! Виноваты мы, жестоковыйные, перед Господом! Ой, проси Господа, чтобы помиловал нас грешных, чтоб больше не наказывал нас за строптивость.
  Завывая, давясь слезами, юродивая поползла к ногам вождя.
  - Ой, не достойны мы войти в землю обетованную! Ой, да не сожжет нас Господь! Будем служить тебе верой и правдой, будем слушаться во всем тебя, чтобы деточки наши... - Мирьям, захлебываясь рыданиями, внезапно вскочила и, схватив вновь заплакавшего ребенка, повернулась лицом к толпам, - чтобы деточки наши вошли в землю, где текут молоко и мед. Что стоите, окаянные??? На колени! На колени, если хотите, чтобы дети ваши жили лучше вас, распроклятых!!!
  Над людским множеством разносился рев ребенка и всхлипывания юродивой Мирьям. В какой-то момент, показалось, что оба рыдания вошли в звуковой резонанс, отчего толпа содрогнулась и начала проседать. Несколько человек опустились на колени, затем рядом с ними упали другие, и далее, по цепочке - все случилось лавинообразно. Мужчины и женщины, стар и мал, сильный и слабый, с горьким плачем и скрежетом зубовным обрушились наземь, взвыли, и над кающимися массами разнеслась невидимая, но ощутимо тяжелая волна вечной, неискупляемой вины перед Господом.
  "Мы поторопились, теперь будет легче, - услышал Месу удовлетворенный шепот Иеговы, - начало положено. Но это только начало!"
  Эпизод 26
  Где-то в пустыне
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнеегипетского и древнесемитского на русский
  
  Считаю создание широкой элиты более срочным делом, чем обучение всего населения чтению, ибо большие национальные проблемы должны решаться не народом, а элитой.
  Один "величайший португалец со времен Генриха Мореплавателя"
  
  Месу, как и прежде, поставил скинию отдельно от лагеря. Был поздний вечер и ему помогали развести костер Ошеа и Калеб. Вокруг во тьме затаилось два десятка вооруженных бойцов. В стане тамарискоедов также зажигались многочисленные огоньки. Пророк восседал на куче хвороста, в которой был спрятан бронзовый кинжал, и задумчиво смотрел вдаль. Он ждал известий от своего десницы. Каждый новый день приносил новую тревогу. В лагере народа Исрахэла было неспокойно. Ближайшие соратники пророка, которые когда-то клялись ему в верности, все больше и больше отходили от своего вождя. Все чаще они собирались вместе и выказывали свое недовольство.
  Разговоры эти были строго приватными. Однако Ангел постоянно прослушивал настроения бунтовщиков и докладывал обо всем Иегове, а Господь в свою очередь готовил сводки для Месу.
  Бунтовщики говорили о странности в поведении вождя. Сначала он жаждал наступления, а теперь говорит о том, что только следующие поколения перейдут реку Ярден. Иегова же нашептывал Месу, что Корах, Дадфант и Авирон готовят заговор по свержению вождя. Тройка первых уверовавших была недовольна тем, что четвертый уверовавший, Ошеа, слишком приблизился к пророку. А ведь он не был десницей, как Арон, и шуйцей, как Корах. Иегова же внушал Месу, что бунтовщики хотят умертвить Ошеа, Калеба и других, кого вождь в последнее время одарил своей милостью. Корах часто говорил о том, что зря тамарискоеды доверились египетским и сирийским наемникам, которые призвали Амалика, и ударили в спину избранному народу. Иегова вливал в уши пророка страшные вести о тайных переговорах заговорщиков с амаликитянами, о том, что те подкупили ближайших соратников вождя богатыми дарами: серебром, красным деревом, шелком.
  Господь нарочно сгущал краски, ибо в семенах оппозиции таились сорняки открытого неповиновения в не столь уж отдаленном будущем. Все это нужно было превентивно изничтожить на корню.
  Но не только Иегова извещал пророка о предателях. Был еще и Арон. Корах решил, что Арон держит на Месу лютую обиду за своих старших сыновей и потому в открытую говорил о своих опасениях. И это была его фатальная ошибка, ибо тот, кто перешагнет через собственную боль и убедит себя в том, что так было надо, станет самым ярым последователем мессии. И если тот, кто положил всю свою жизнь и принес огромные жертвы ради великого дела, отвергнет это великое дело, то он отвергнет всю свою жизнь и сделает напрасными жертвы. На такое требовалось нечеловеческое мужество.
  Арон докладывал вождю обо всех подозрительных разговорах. А сегодня он должен был привести недовольных к пророку для серьезного разговора, чтобы уладить все недоразумения и прийти к взаимопониманию. Эти глупцы лелеяли надежды укрепить собственные позиции в иерархии тамарискоедов. Но они получат совсем иное.
  
  "Наступает ночь длинных ножей, - прошептал Иегова, - они уже идут. Ангел зрит их".
  
  И действительно, спустя какое-то время, перед взором Месу предстали четверо: Арон, Корах, Дадфант и Авирон.
  - Вы вооружены? - спросил вождь.
  - Нет, - ответил Корах, - мы ведь, вроде как, разговаривать собрались.
  Пророк встал, взял посох и громко стукнул им по куче хвороста, на которой сидел, затем извлек из нее бронзовый кинжал. Это был сигнал, и тут же из тьмы со всех сторон появились вооруженные мечами воины. Среди них были два младших сына Арона: Элазар и Итамар.
  Воины были необычайно юны. Некоторые из них оказались подростками. Почти детьми.
  - Э! Э-э! Братва, вы чё! - Дадфант дернулся, извлек из сумы ножик, но получил удар, откуда не ожидал.
  Арон врезал ему кулаком в висок. Бывший нубийский зек, вскрикнув, повалился наземь. Арон наступил на руку Дадфанта, выхватил из нее нож.
  - Сука! Крыса, бля! - просипел уркаган. - Стукач злоебучий!
  - Заткнись! - Арон приставил нож к горлу Дадфанта, надавив на его грудь коленом.
  - А говорили, что не вооружены, - сказал Месу. - Врете своему вождю?
  - Нет, - ответил, чуть замешкавшись, Корах, - я не знал. Но к чему все это? Мы верны тебе, и ты действительно наш вождь!
  - Ты верен? Ты и эти? - вопросил пророк, указывая кинжалом на побелевшего от ужаса Авирона и скулящего Дадфанта.
  Корах попытался что-то возразить, но грозный рев пророка оглушил его:
  - Ты и они совершили гнусность, какой еще не было в жизни людской! Я поддерживал тебя! Я всегда поддерживал тебя, а ты, предатель, изменил мне и Господу, ты хотел полонить меня, а затем убить! Ты отдал бы народ Исхода на растерзание его врагам! Амалик подкупил вас серебром и тканями! И вы будете за это казнены. Здесь и сейчас!
  Неожиданно Дадфант, воспользовавшись тем, что Арон отвлекся на пламенную речь, перехватил руку с ножом и резким толчком скинул его с себя. Бывший зек ударил кисть Арона о камень, и тот выронил нож. Дадфант вскочил, попытался убежать, но Арон накрепко вцепился в его ноги. Уркаган повалился, руки его зашарили в полутьме в поисках ножа.
  - Сука! - заверещал он. - Я тебя сам на пику посажу, падла!
  К борющимся подбежали сыновья Арона. Элазар рубанул Дадфанта наотмашь по спине, а Итамар воткнул ему меч под ребра. Взвыв, Дадфант вскинул руки. Элазар нанес удар в район шеи. Итамар еще раз воткнул меч в кровоточащий бок урки. Тот, дико и незряче вытаращив глаза, захрипел, захаркал кровью. Он получил новый удар, и три пальца оказались отсечены. И еще удар - и половина носа повисла на коже, и еще удар - и из виска куда-то вверх брызнула плотная, кажущаяся черной в полутьме струя. И еще удар... и еще удар... и еще...
  Сыновья Арона били, рубили, кололи Дадфанта до тех пор, пока его хрип, наконец, не оборвался, пока он не превратился в окровавленный недвижный кусок мяса.
  Во время расправы Корах и тем более Авирон даже не пытались помочь своему товарищу.
  - Он еще и сопротивляться осмелился, - Месу неодобрительно покачал головой, - а это тяжкий грех. Согласен со мной, Арон?
  Арон поднялся, отряхнувшись. Когда-то, в Египте времен Ирсу, они были заядлыми корешами, потом Месу, объявив себя пророком, был все же почти равен ему. Но это было когда-то, словно в какой-то другой жизни. Теперь все поменялось.
  - Да, - кивнул Арон, - волю Господа нужно принимать в смирении.
  Пророк вопросительно взглянул на Калеба.
  - Да, - поспешно произнес тот заранее заготовленною речь, - кто нарушает доверие вождя, тот нарушает доверие Господа и совершает тяжкое преступление. Кто разрушает доверие вождя, разрушает священные связи внутри глубинного народа Исрахэла. Кто совершает такое прегрешение, должен поплатиться головой!
  - Я всегда был верен тебе! - вдруг воскликнул Корах. - Всегда! Я просто не понимаю твоих планов. То мы собирались наступать на Кенаан, теперь мы должны ждать годы и годы. Это просто странно и непонятно для меня, как и для многих других. Но это не значит, что я не верен тебе!
  Месу будто не обратил внимания на выкрик, перевел взгляд на Ошеа.
  - Горе тем, кто нарушит верность, считая, что окажет услугу Исходу поднятием мятежа, - сурово произнес Ошеа, и пламя костра отразилось в его яростном взгляде, - наш Месу - великий пророк Господа. Горе тем, кто попытается вмешаться в тонкости его планов в надежде ускорить события. Такие лица становятся врагами избранной расы.
  - Нет, нет... - со страстью и ужасом заговорил Корах, - все совсем не так... нет... нет...
  - Я могу дать тебе это, - Месу сделал два шага навстречу Кораху, протянул в его сторону кинжал, - и ты получишь шанс свести счеты сам со своей никчемной жизнью.
  - Нет... нет... - Корах отступил.
  Месу бросил кинжал под ноги соратнику:
  - Можешь сделать это сам.
  - Нет... нет... - Корах отодвинулся еще на один шаг.
  - Понятно, - сказал Месу, просмотрел на Ошеа и кивнул.
  Ошеа в мгновение ока подскочил к Кораху и вонзил меч ему в живот.
  - Нет! - выдохнул, оседая Корах. - Нет... мой вождь... - глаза его закатились, - мой... вождь...
  - Об этом надо было думать раньше, - Ошеа криво улыбнулся, - теперь уже поздно.
  
  Авирон затравленно огляделся. Оба его соратника были мертвы, сам же он оказался окружен юнцами и лезвия их мечей, отражая пламя костра, слепили.
  - Я... я... всегда был послушен, - промямлил Авирон.
  - На колени! - скомандовал Месу.
  Авирон незамедлительно исполнил приказ пророка.
  - Ты всегда был послушен, - согласился вождь, - в отличие от своих подельничков, ты всегда был бесцветен, не холоден и не горяч; о, если бы ты был холоден или горяч!.. - Месу глухо засмеялся, - но проблема в том, что ты был послушен вообще, а не пророку, чьими устами говорит Господь. Зато они, - пророк указал посохом на юнцов, - новая поросль, новая божья элита, будут верны и послушны на качественно ином уровне. И сейчас они в знак доказательства своей верности, по очереди воткнут в тебя свои мечи. Именно они, а не вы, поведут избранный народ в землю обетованную.
  Авирон заскулил, согнулся, закрыв руками голову, а юные воины подбегали к нему и на всем ходу с нескрываемым азартом рубили...
  
  Когда все закончилось, Арон вдруг бросил пронзительный взгляд на пророка.
  - Ты тоже не понимаешь моих планов? - спросил Месу. - Может, тебя тоже гложут сомнения?
  - Нет, - тихо произнес Арон, - я просто хотел узнать, кто хуже: разведчики, которые отговаривали от наступления или они, - Арон мотнул головой в сторону убитого Кораха, - которые хотели немедленной войны.
  - Оба хуже, - ответил вождь, - ибо и те и другие осмелились обдумывать волю всевышнего, вместо того чтобы исполнять ее.
  Часть Третья
  Грезы о Стране Пурпура
  
  Мы сознательно шли на некоторую вольность в обращении с историческими фактами.
  Какой-то кабацкий певун
  
  Эпизод 27
  Селение Фафур
  Текст представлен в вольном переводе с ментально-общечеловеческого и диалектов древнесемитского на русский
  
  ...мы не боялись фантазировать на тему этого страшного человека со страшной судьбой...
  Какой-то актер-режиссер семейства Hominidae вида Homo Normalis Capitalismi
  
  38 лет спустя
  
  Женщина со сморщенным лицом и выцветшими глазами, нервно теребя котомку, потупилась.
  - Значит, все будет хорошо? - спросила она тихим голосом. - Дочь родит без осложнений, и зять мой получит первенца?
  - Даже не сомневайся, - ответил Бильям, извлекая из кармана мешочек, - если все сделаешь правильно, ребенок родится крепким и здоровым. Вот, возьми это. Когда начнутся схватки, посыпь у входа так, как я тебя учил, со словами, которые я тебя произнес.
  - Просто до этого уже было два мертворожденных... - женщина бросила быстрый взгляд на Бильяма и снова потупилась.
  - Так, а отчего же это случилось? - Бильям по-отечески положил руки на плечи прихожанки. - Я тебе как говорил? Бросай нежно, щепотками, а ты половину зелья сразу высыпала. От того выкидыш и приключился. А второй раз что ты сделала? Вместо слов "о Ваал, я верная раба твоя" сказала "я преданная твоя рабыня".
  - Разве это не означает одно и то же? - женщина, не подымая взгляда, сокрушенно завертела головой.
  - Милая ты моя, - участливо заворковал Бильям, - в небесных делах важно учитывать не то, что каждое слово, любой ох да вздох нужно в уме держать. Поэтому давай, что ты там приготовила для Ваала, и иди, иди, мне необходимо одиночество.
  Женщина открыла котомку, извлекла из нее маленький слиток меди.
  - Это все, что у меня сейчас есть, - сказала она.
  Бильям разочарованно выдохнул и хлопнул себя по бокам.
  - И еще вот, вот еще, - торопливо проговорила женщина и вытащила маленький сверток, - это хул-гил, ваш любимый.
  - Не мой любимый, а средство, помогающее общаться с великим Ваалом, - Бильям расплылся в блаженной улыбке, - конечно, серебро или, еще лучше, золото, были бы достойным подношением для моего бога. Но возьму и медь... и на твой счет в виде долга запишу еще один такой же. А теперь иди, родная, иди...
  
  Когда прихожанка удалилась, Бильям выглянул из дома, убедился, что больше никого нет, запер дверь, облегчено выдохнул, почесал вшивую голову и, плюхнувшись на шкуру, произнес:
  - Заебала, бля...
  "Да-а-а, - согласился Ваал, - народец нынче жадный пошел, дают меньше, мозг трахают так же, если не больше, раньше как-то у них пожирнее с баблом было. Помнишь, лет двадцать-двадцать пять назад вот эту самую дуру, совсем молоденькую, свекровь приводила, жаловалась, никак, мол, невестка зачать не может. Золото давала за работу. Так мы такой шаманский обряд отбахали, всех выгнали, дуру эту накурили, и ты ей так основательно восьмую чакру прочистил, что залетела на раз-два. Я вот думаю, может, и дочку ее на такой же обряд пригласить, раз выкидыши у нее все время. Правда, может оказаться, что дочь этой дуры и твоя дочь тоже, но если предложат хотя бы десяток шекелей серебра, то почему бы и нет".
  - Как скажешь, ты бог, тебе видней, - устало произнес Бильям.
  "Да-а-а! Бог!.. А ведь я когда-то был человеком... странным человеком со странной судьбой... память меня только подводит..."
  Бильям поморщился. Опять, наверное, в тысячный раз, придется слушать рассказ о смутном прошлом Ваала. О его реинкарнации то ли из далекого прошлого, то ли из далекого будущего, то ли вообще из каких-то немыслимых времен и миров.
  "Ладно тебе гоношиться, - с укором произнес Ваал, - тебе же самому нравиться под кайфом мультики смотреть... ну, а даже если и надоели они тебе, сам посуди, почти сорок лет прошло с тех пор, как я с тобой, а ты почти и не постарел, это мое присутствие так влияет. Быдло тебя уважает как волхва, бабки ты, конечно, подрастратил, но на хлеб с коксом пока хватает. Да, живем мы в засратом Фафуре, а не в каком-нибудь Йэрихо или тем более Уасете Египетском. Но зато и бед многих избежали. Поверь, за эти десятилетия всех твоих корешей по оружию давно уже посадили на кувшины. От караванщиков про Киселптаха слышал?"
  Бильям, тяжело вздохнув, кивнул.
  "Уж какой жополиз был знатный, уж какие стелы всем Рожденным Ра делал, сколько их там сменилось за эти годы, не помню, но не удержался, и на старости лет таки присел на кувшин. Помнишь Киселптаха?"
  - Помню, - сказал Бильям, - как же не помнить, Великий Хуисесему обоих Египтов и главный дворцовый глашатай, это он мне позволил принести визиря Фритифанта тебе в жертву, из-за чего я обрел дар слышать тебя.
  "Во-о-от! А ты до сих пор жив и здоров. Кому надо сказать спасибо?"
  - Тебе, о великий Ваал, - сказал Бильям, - только слухи о нас давно разошлись, нас так и норовят в какую-нибудь историю вляпать. Вон, от царька Балака приходили, дары предлагали... ты отказал им.
  "Естественно, отказал. Бабки нужно делать без политики. Знаю, как это заканчивается. Опыт моей прошлой жизни показывает, что гитлеры, геринги, гиммлеры садятся на кувшины, а сименсы, боши и мерседесы остаются на плаву и продолжают стричь лавэ. Одним словом, поимей совесть и не будь как Адик; будь как Хьюго".
  Бильям, получив очередную порцию совершенно непонятных слов, сокрушенно покачал головой.
  "Ладно, хватит, давай разворачивай, что там эта дура принесла. Ты же знаешь, я обожаю, когда ты закидываешься... этим... не коксом, а как там правильно... хул-гилом".
  Бильям послушно высыпал в рот содержимое свертка. Проглотил. Запил водой. Приходилось терпеть прихоти бога. Хорошо, сейчас хоть оглушительно плеваться перестал, как он это делал в первые годы совместного сосуществования.
  
  Ваал действительно любил, когда его носитель погружался в наркотический трип. Тогда, как выражался сам бог, он приобретал форму, вливаясь в галлюцинации Бильяма.
  Ваал, пожалуй, в тысяча первый раз начнет рассказывать историю своей жизни, а бывший наемник будет видеть цветные движущиеся картинки. Справедливости ради, стоит отметить, что история каждый раз отличалась от предыдущей, и какая из них являлась истиной, не знал сам бог.
  "Память меня сильно подводит, не могу вспомнить всю правду о той прошлой жизни", - причитал он, а затем, взбодрившись, говорил:
  "Но ведь я всю жизнь творил не правду, а постправду. Мир, в котором я обитал, был вообще любопытен тем, что не имел конкретных названий. Все у нас было после чего-то, любую вещь можно было назвать любым именем и в пизду всякую логику, хоть формальную, хоть диалектическую, хоть нечеткую, хоть любую другую. Такая вот постлогика. Потому что жили мы в великую эпоху постмодернизма, общество у нас было постиндустриальное, основанное на постфордизме, сами мы исповедовали посттеистический постхристианский постматериализм и всегда были переполнены постиронией. Ну, а я... я снимал сериалы в жанре кулхистори-постпорнопанк. О, какой же я был великой глыбой! И певцом, и актером, и режиссером, и продюсером! Точнее, постпевцом, постактером, пострежиссером и постпродюсером. Как вспомню, так и вздрогну..."
  После того, как Ваал выплескивал совершенно непонятный набор слов на галлюцинирующего Бильяма, он приобретал антропоморфную форму в виде бородатого толстенького коротышки с бесстыжими, бегающими глазками закоренелого вруна.
  "Сейчас я покажу тебе мультики о своей жизни, - говорил коротышка, - но, ты учти, в них есть только некоторые факты, все остальное вымысел. Потому что в постпорнопанке мнения историков и экспертов никого не интересуют, там существует лишь сознательная вольность в обращении с историческими фактами... ну, и тема сисек обязательно должна быть раскрыта".
  И начиналась история. Голос Ваала постепенно пропадал, превращаясь в движущиеся картинки. Перед взором Бильяма вырисовывались два мужских силуэта. Первый - уже знакомый коротышка, второй - человек надменного вида с гладковыбритым лицом и зачесанными назад волосами.
  Оба они были великими жрецами и жили в какой-то далекой стране. Обитали они в невероятно вытянутой к небу пирамиде и оттуда высекали из невидимого эфира малые и большие Стелы Побед, как это делали когда-то в Пер-Рамсесе Фритифант и Киселптах, но только стелы эти устанавливались вовсе не на рыночных площадях, а каким-то неведомым образом прямо в головах жителей той страны. Эфирные дороги, по которым Стелы Побед доставлялись в головы рабов, ремесленников, общинников и низших чиновников, а также меджаев и воинов младших званий, назывались каналы. Каналов, исходящих из вытянутой пирамиды было великое множество, однако человек с надменным лицом и зачесанными назад волосами был верховным жрецом самого важного, первого среди других каналов, который был наречен Главным. Коротышка являлся помощником жреца. Отношения между ними были приятельскими, можно даже сказать весьма нежными, и называли они друг друга ласково: Клёпа и Лёпа.
  Стелы Побед имели разные формы и размеры, все зависело от того, для какой аудитории они предназначались. Они носили также разные наименования: ток-шоу, сериалы, новости, документальные и художественные фильмы.
  Одним из самых популярных жанров, по правилам которого расписывались стелы, не только той страны, но и в том мире, где эта страна находилась, был постпорнопанк, а также его разновидность - кулхистори-постпорнопанк.
  Самые лучшие порнопанковые стелы делались в далеком Западном Заокеанье. Клёпа и Лёпа и им подобные завидовали мастерству жрецов Заокеанья, а потому относились к ним с враждебностью и благоговением одновременно. Как говорится, готовы были обхаркать харю супостату и тут же расцеловать жопу идеологического врага взасос.
  В своих стелах Клёпа, Лёпа и иже с ними выписывали, порой даже весьма агрессивно, что Заокеанье им не указ, что там живут мерзкие выблядки с гниющими душами, что местная братва во стократ круче любых заморских мудаков, но при этом своего оригинального ничего придумать не могли, а потому нагло копировали все образы и сцены у тех же заокеанских жрецов. Даже чужие криптограммы они использовали с гораздо большим удовольствием, чем свои.
  Среди жрецов и послушников Главного канала царила строгая иерархия, которая подкреплялась не менее строгими обрядами. "Если срывается с твоих уст что-то, то что-то в них и должно войти, таков закон сохранения" - этому правилу следовал весь персонал пирамиды. Посему, перед тем как пустить очередную стелу по эфиру, нижестоящий чин был обязан взять в рот у вышестоящего. Неофитов принимали в послушников Главного канала через точно такую же процедуру, с той лишь разницей, что новичок должен был быть инициирован не только непосредственным руководителем, но и всеми остальными по иерархической лестнице. Впрочем, говорят, что даже этот обряд был придуман отнюдь не местными властителями дум, а жрецами все того же проклятого Заокеанья, однако это доподлинно неизвестно.
  Клёпа и Лёпа гордились своей профессией, но и испытывали чувство вины за своих предков, из-за которых когда-то погиб великий первожрец и основатель кулхистори-постпорнопанка Мастер Пауль. Они часто совершали паломничество на его родину, где втайне поклонялись ему, вымаливали прощение за невежество своих предков-варваров и просили его дух помочь им создать собственный торговый дом, да такой, чтобы стелы можно было продавать Заокеанью и их вассалам.
  Торговый дом они, в конце концов, создали, но, естественно, их жалкие потуги были смешны и нелепы, поэтому конкурировали они в выдаче шизофренического бреда лишь внутри своей страны, но никак не за ее пределами.
  Естественно, не копировать они не могли, посему имя для своего детища подобрали такое, чтобы было похоже на заокеанское - WB. WB на заморском языке - это Warner Bros. WB у Клёпы и Лёпы - Warme Brüder. Данное словосочетание было взято из языка, на котором когда-то разговаривал Мастер Пауль.
  Так они и жили, клепая стелки, стелы и стелища под маркой WB и получая за это нехилый профит.
  Однажды, от царя и его вельмож им пришел заказ слепить какую-нибудь поделку к столетнему юбилею события, которое когда-то именовалось революцией, а теперь называлось заговором заокеанских шпионов. Клёпа и Лёпа взялись с большим удовольствием за эту работу и выполнили ее в срок, за что получили в награду от царя и его вельмож килограмм первосортной аргентинской галлюциногенной муки.
   Свой триумф они, разумеется, отмечали не в своей стране, а на родине Мастера Пауля в роскошной гостинице, под которой, ходили слухи, находился старый военный бункер. Там же, в посольстве им отсыпали награду.
  Всасывая жадными ноздрями дорожки белоснежной крупы, попивая двадцатилетний виски со льдом, Клёпа и Лёпа, развалившись на шикарном кожаном диване, еще не подозревали, что жизнь их в скором времени пойдет на такой вираж, что любая выдумка, любая постправда покажется блеклой и невзрачной по сравнению с той постреальностью, в которую им предстояло нырнуть с головой до конца дней своих.
  - Хорошо поработали, - сказал Клёпа, - уделали Залупольского с его "Бесом Революции". Рейтинг, у-у-у бля, какой был!
  - До нас делали великие фильмы о великой войне, - глубокомысленно заметил Лёпа, - а мы сделали великое кино в великой революции!
  - Какой великой, на хуй! - Клёпа отвесил подзатыльник Лёпе. - Ты соображаешь что несешь?
  - Ну... великой, в смысле зла. Потому что ее великие злодеи делали, - поправился Лёпа. - Всякие там сексуальные психопаты, хачи-уголовники, жидо-калмыцкие упыри, шлюхи-декадентки и... и... кто там еще...
  - Ага, - Клёпа мгновенно подобрел, обнял Лёпу за плечи, - всех мы с тобой перещеголяли, всех мастеров кулхистори-постпорнопанка: и Федю Лысого и Никитку Бесовского, про прочую шелупонь я вообще не говорю.
  - Они тоже молодцы, - возразил Лёпа, зачерпнув пальцем из пакета с аргентинской мукой и помазав себе зубы, - великие мастера постправды. И тема сисек у них в основном вполне раскрыта.
  - Особенно Никитка молодец, - сказал Клёпа, - на такое дело даже дочь не пожалел. Вот он настоящий гений!
  - А я ведь что вспомнил! - вдруг спохватился Лёпа. - Вчера, когда дрочил на картинку в айфоне этой... о ком снимали... Ларисы Рейснер, стих по случаю выхода сериала сочинил. Хочешь, расскажу?
  - Конечно, рассказывай, - подозрительно воодушевился Клёпа, - давай, Лёпик, давай!
  - Оно немного футуристично получилось, но ничего так вроде...
  - Давай уже, - Клёпа отвесил подзатыльник Лёпе, - послушаю, сам оценю.
  Лёпа поднялся с дивана, пошатнувшись и икнув, почесал бороду, вытер нос, покрытый белым порошком, сделал умную физиономию и, размахивая пухлыми ручонками, принялся декламировать:
  
  Бронепоезд
   из ада
   сквозь снежную
   мглу,
  Колеса
   стучат
   сатанинской
   песней.
  В нем
   в революционно
   диком
   пылу
  Товарищ Троцкий
   ебёт
   товарища Рейснер.
  
  Красноармейцы
   из кожи,
   в поясах верности
   революции -
  БДСМ-авангард
   рабочего
   класса, -
  Расчехляя
   штыки
   отнюдь
   не куцые,
  Хардкорно покорности
   учат
   ванильные массы.
  
  Не ради
   свободы,
   братства,
   равенства,
  Не именем
   единства
   трудовой
   нации
  Вершится
   расстрельно
   кровавое
   таинство;
  Во славу гламура
   и пафоса
   децимации!
  
  Ты дальше
   смотри:
   оранж,
   голубой,
  Любой
   пидорас
   другого
   цвета,
  Как красный
   на кладбище,
   будто
   ковбой,
  В бабку
   стреляет.
   Тебе нужно это?
  
  Топят
   котлы
   православною
   верой,
  В толпу
   похоронную -
   зло -
   из нагана!
  Черти!
   Скоты!
   Упыри!
   Люциферы!
  Посыл
   тебе ясен?
   Не надо майдана!
  
  Нахуй нам
   Фридрих,
   который
   Энгельс!
  Если есть
   Фридрих,
   который
   Ницше!
  Но доктор
   философии
   Йозеф
   Геббельс
  Их обоих,
   убогих,
   стократно
   пизже!
  
  Маркс нас учил,
   старый мудак,
  Что есть
   всего лишь
   два типа
   злодеев!
  Одни,
   как Коба,
   убивают
   за так,
  Другие,
   как Лейба,
   со страстью,
   но за идею.
  
  Рабочим -
   фабрики,
   крестьянам -
   земля!
  Лозунг -
   говно!
   Херня
   хернею!
  Революция -
   баба,
   сношай ее,
   бля!
  Будь
   мужиком!
   И не будь
   соплею!
  
  Миллиард
   бундесмарок -
   поднялась
   пена!
  На тевтонские
   бабки -
   брошен
   клич!
  От движухи
   внезапно
   охуел
   сам Ленин -
  Меньшевик
   и зюгановец -
   Владимир Ильич.
  
  Все так было!
   Никаких
   "наверно"!
  Ни капли сомненья!
   Все понял?
   Ферштейн!
  Так уверуй
   в постправду,
   что в снегах инферно,
  Товарища Рейснер
   ебёт
   товарищ Бронштейн!!!
  
  - Восхитительно! - вытерев слезу, Клёпа захлопал в ладоши. - Это взорвало мой мозг. Браво! Божественно! Ты создал настоящую Стелу!
  Лёпа поклонился.
  - А теперь, родной, - похотливо осклабившись, Клёпа поманил Лёпу, - сам понимаешь, из твоих уст вышла стела. Значит, в твои уста должно кое-что войти. Традиция нашего канала. Закон сохранения и поддержания вертикали...
  - Клёп... а, Клёп, может, не надо? - Лёпа жалобно заскулил. - Я ведь ничего такого не создал... это ж не для масс стихотворение...
  - Надо, - ласково проворковал Клёпа, расстегивая ширинку, - надо, ты создал стелу, и она вошла прямиком мне в голову, так что давай, Лёпик, давай...
  Захныкав, коротышка послушно встал на колени и приступил к своим непосредственным обязанностям.
  - Да... - Клёпа, блаженно улыбаясь и погладив макушку Лёпы, закрыл глаза, - все-таки мы с тобой великие постпродюсеры. Великие Клёпа Ёпрст и Лёпа Цекатило... звучит!
  
  - Очень интересно, - вдруг послышался чей-то ужасающе спокойный звенящий голос.
  Содрогнувшись, Клёпа открыл глаза и остолбенел.
  - Вот это приход... - только и сумел пробормотать он.
  В каких-то трех метрах от сладкой парочки стоял, периодически мерцая, полупрозрачный молодой человек в медицинском халате. Мужчина - высокий, белокурый и голубоглазый - внимательно изучал окружающую обстановку. Затем, сняв очки и протерев тонкие линзы краешком халата, повторил:
  - Очень интересно.
  Клёпа отчаянно замычал и, наконец, сумел вымолвить:
  - Ты кто?
  Мужчина надел очки, бросил равнодушно-пренебрежительный взгляд сперва на Клёпу, затем на ритмично двигающего головой Лёпу, затем снова на Клёпу и произнес:
  - Я Николаус Ансельм Хейден фон Энгельгард нахожусь в минус-ноль режиме, но вам, по всей видимости, это ни о чем не говорит.
  - Что там? - Лёпа оторвался от непотребного занятия и хотел было повернуться в сторону говорящего, но тут же получил подзатыльник от Клёпы:
  - Соси давай, не отвлекайся, у меня приход.
  - Но я тоже слышу голос...
  - Соси давай, значит, это коллективный приход.
  Голографическая галлюцинация и Клёпа некоторое время смотрели друг на друга. Затем молодой человек сказал:
  - Мне нужно задать вам несколько вопросов. Свое местоположение я, кажется, определил. Теперь касаемо времени: какой сейчас год?
  - Ну... эта... - Клёпа замешкался, а затем внезапно для себя выдал, - сто первый год от заговора жидомасонских подпиндосников... э-э-э... или семьдесят третий год от безвременной кончины Мастера Пауля... или... или... э-э-э... восемнадцатый год от моей инициации в верх...
  - Спасибо, можно не продолжать, - перебил белокурый Клёпу, - какова политическая обстановка на данной территории?
  - Вот здесь? - уточнил Клёпа.
  - Да, именно здесь.
  - Вот прямо тут? - переспросил Клёпа.
  - Да, именно тут.
  - Вот именно в этой стране, где мы находимся?
  - Разумеется.
  - Ну, - Клёпа усмехнулся, - как в анекдоте, этой страной правит женщина, в почете всякие ниггеры, семиты и пидорасы, арийцев унижают и не любят. Гейропа, одним словом.
  - То есть, как я понял из ваших слов, - уточнила галлюцинация, - привилегированным классом на данный момент являются унтерменши -гомосексуалисты вроде вас?
  - Э-э-э! - возмутился Клёпа. - Мы не такие! Мы не пидорасы!
  - Насколько мне известно, то, чем вы сейчас занимаетесь, - белокурый указал взглядом на стоящего на коленях спиной к нему толстяка, - квалифицируется как одна из разновидностей содомии.
  - А вот не надо путать педерастию с субординацией! - обиделся Клёпа. - Мы это делаем строго по традиции, в нужном месте, в нужный час, а всякие там пидорасы делают это, когда им в голову взбредет: беспорядочно, бездуховно и хаотично, а вот мы этими обрядами поддерживаем закон сохранения и великую вертикаль...
  - Ясно, очередной perpetuum mobile, можно не продолжать, - перебил Клёпу белокурый, - мне пора, надеюсь, мы больше никогда не увидимся.
  - Подожди, ты можешь задать еще вопро...
  Договорить Клёпа не успел, поскольку его озарила яркая вспышка, которая мгновенно парализовала обоих голубков. Время остановилось. Как долго они, окаменевшие, находились в таких нелепых позах, трудно сказать. Ночь, казалось, длилась вечно, а они, недвижные и полубезумные, зависли где-то между тьмой и бездной. Однако, с первыми лучами солнца над ними в пространстве развернулся как бы большой синеватый экран, и Клёпа увидел на нем Мастера Пауля и того самого странного молодого человека арийской внешности в белом халате.
  Мастер Пауль говорил что-то о шинели Гегеля и еще о чём-то.
  Узрев великого первожреца, услышав его божественную речь, Клёпа попытался произнести что-нибудь преисполненное искреннего уважения, обязательно пронизанное чувством вины перед усопшим, но у него ничего не получилось. Только с третьей попытки, сделав над собой невероятное усилие и пошевелив губами, он жалобно застонал:
  - Жалость-то какая, бля! Не уберегли! Простите за все зло, что мы вам сотворили! Такой Рейх просрали, суки!
  Мастер Пауль содрогнулся, будто услышал голос Клёпы, повернул голову, однако взгляд его шарил где-то в пустоте. Клёпу он не видел.
  Клёпа попытался что-то сказать, но губы его лишь повторили прошлую фразу:
  - Жалость-то какая, бля! Не уберегли! Простите за все зло, что мы вам сотворили! Такой Рейх просрали, суки!
  Мастер Пауль продолжал всматриваться невидящим взором, а Клёпа все твердил одно и то же, словно заезженная пластинка.
  Наконец, Мастер Пауль зажмурился, тряхнул головой, словно сгоняя морок, и экран схлопнулся, и Клёпа увидел самого себя и Лёпу, развалившихся на диване с напудренными носами.
  - Мне сейчас такой глюк привиделся, - сказал другой-Клёпа, - будто ты у меня отсасываешь, а в это время меня какой-то мужик арийской внешности допрашивает.
  - О-ля-ля, - воскликнул другой-Лёпа, - БДСМ!
  - Но он был просто в белом халате...
  - Медицинская тема - тоже неплохо, - глубокомысленно заметил другой-Лёпа, - хотя, жаль, конечно, что в медицинском халате, ведь мы с тобой всегда были неравнодушны к эстетике брутальных мужчин в военной форме от Hugo Boss.
  - Да, но это было не по-настоящему, - другой-Клёпа повернул голову, пересекся взглядом с Клёпой-оригиналом и зловеще, дьявольски осклабился, - они не настоящие!
  - Это мы не настоящие! - заорал Клёпа-оригинал. - Это вы подделки! Ай!..
  Взвыв от резкой боли в паху, Клёпа посмотрел вниз, увидел мужскую голову между своих ног.
  - Лёпа, пидрило, что ты делаешь!!!
  И окружающая реальность провалилась в черноту...
  Что с ними случилось, трудно было объяснить. Возможно, подобно некоторым из героев дантовского ада, души их забрали в нечто похожее на преисподнюю, оставив тела доживать свое в дольнем мире, возможно, они стали жертвой какого-то зверского научного эксперимента, возможно, их сознания неведомым образом клонировали или оцифровали и отправили в сверхмощный суперкомпьютер, возможно, что-то еще, но, так или иначе, спустя несколько тысяч лет или, вероятно, спустя несколько минус тысяч лет, или даже спустя тысячи лет, выраженные в многоранговых тензорах, Клёпа и Лёпа стали вновь себя осознавать. Они находились внутри какого-то странного сине-зеленого пламени, внутри какого-то храма на вершине какой-то статуи. Огонь жег, принося невероятные страдания. И продолжалось это многие и многие дни, пока перед статуей однажды вдруг не появился человек в расшитом золотом нарамнике. Он молился некому Тоту и просил мудрость и сокровенное знание. Этим человеком оказался визирь обоих Египтов Фритифант по прозвищу Та.
  Клёпа и Лёпа перешли в его сознание. Однако советы Фритифанту мог давать только Клёпа. У Лёпы рот был занят, и разъединиться эта сладкая парочка в ментальном измерении никак не могла до самого жертвоприношения Ваалу...
  
  "Да... в этот раз мультик получился что надо, - сказал Ваал, - хул-гил нам подогнали отменный. Как тебе мой кулхистори-постпорнопанк?"
  В горле Бильяма пересохло, он прокашлялся, но ответить не успел, поскольку в дверь постучали.
  - Кто там еще? - пробурчал Бильям.
  В дверь вновь постучали.
  - Да иду уже! Иду! - Бильям снял засов.
  Перед ним стояли два воина в кожаных доспехах.
  - Ты Бильям-волхв? - спросил один из воинов.
  - Ну, я...
  - Наш вождь Балак хочет от тебя одну услугу.
  - Извините, какие-то вроде вас уже приходили ко мне с месяц назад, я им объяснил, что во всякую там политику не лезу, и вам повторяю то же самое, - сказал Бильям, поморщившись, уж очень хотелось пить.
  Усмехнувшись, воин покачал головой:
  - У Балака есть предложение, от которого невозможно отказаться.
  
  Эпизод 28
  Земля Башан
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  Провидение не проявляет милосердия к слабым народам, но признает право на существование только сильных государств.
  Один скромный художник
  
  Месу, не спеша, чинно вошел в зал по изрубленным деревянным воротам, сбитым с петель и лежащим теперь в пыли и гари. Беспорядок. Опрокинутые треножники, разбросанная металлическая и глиняная посуда, разбитые кувшины, расшвырянные платья, окровавленные ковры и шкуры, поверженные иссеченные идолы и, наконец, трупы жрецов и жриц со вспоротыми животами и глотками. На фоне всего этого беспорядка возвышалось широченное железное ложе на массивных, отлитых также из железа, звериных лапах в человеческий рост. Вдоль стен выстроились ряды распаленных убийствами и наживой воинов с обнаженными, не успевшими высохнуть от вражьей крови, мечами. Их взгляды, опьяненные дурманом беспощадной резни, лучились светом бесконечного счастья от возможности безнаказанно попирать жалкие жизни недочеловеков. Их глаза пылали ярким огнем обожания и бездумной преданности вождю, подарившему им подобное счастье. Что и говорить, новое поколение, новый народ, вышколенный, праведный в своих преступлениях, взращенный из человеческого стада недоумков без роду и племени, был готов к решающей войне против унтерменшей за рекой Ярден. Как ни крути, а Иегова был прав. Должно было пройти несколько десятков лет, прежде чем формула "один народ, одна страна, один вождь и один бог" станет, наконец, непреложной истиной для большинства.
  Возле гигантского ложа стояли Арон и Ошеа.
  - Сей одр железный - ложе царя Ога! - торжественно продекламировал Ошеа. - Предводитель сутиев Башана, врагов избранного народа, убит, и семя его уничтожено!
  Месу одобрительно кивнул, подошел к гигантской кровати, потрогал звериную лапу. Действительно, железо. Дорогой материал. По стоимости почти как золото.
  Пророк развернулся к воинам, вскинул посох над головой и прокричал:
  - Башан наш!
  - Башан наш!! - проревели Ошеа и Арон.
  - Башан наш!!! - многоголосое эхо сотрясло своды зала.
  - Башан наш!!! - сотни мечей устремились вверх. - Башан наш!!!
  Ошеа бросил вопросительный взгляд на пророка. Тот одобрительно кивнул. Сейчас начнется представление. Представление с закреплением, как иногда выражается Господь.
  Ошеа вышел вперед, вытащив меч из ножен, пафосно провозгласил:
  - Слава пророку и вождю!!!
  - Пророку слава! Вождю слава!!! - громогласно отозвалось воинство.
  - Слава Иегове!
  - Иегове слава!!!
  Глубоко посаженные глаза Ошеа полыхнули огнем, он тяжело задышал, жесты его стали резкими и энергичными. Заместитель пророка давно уже научился заводиться вполоборота и следом заводить толпу.
  - Да восславиться избранный народ! Да войдет он в обетованную землю!
  - Во имя расы и жизненного пространства!!! - яростный ор заставил содрогнуться стены.
  - Ты! - Ошеа подскочил к ближайшему воину, долговязому, с глубоким шрамом через все лицо.
  - Отниэл, сын Кнаса, - воин, не моргая, глядя прямо перед собой, представился басом.
  - Скажи мне, Отниэл, - Ошеа, уставившись на бойца, запрокинул голову, поскольку на его фоне выглядел сущим карликом, - разве не страдал народ Исрахэла под гнетом египтян? Скажи мне, разве не Господь вершил правый суд через нашего великого вождя над теми, кто не желал нашего освобождения? Скажи, что с ними случилось?
  - На них были насланы казни, а в конце Господь умертвил первенца фараона! - пробасил Отниэл.
  - Верно! - возгласил Ошеа и подскочил к следующему воину, широкоплечему молодому брюнету с копьем в руках, с восковой кожей и глазами будто сделанными из темного стекла. - Ты!
  - Пинхас, сын Элазара, - сказал тот стальным голосом, бросив быстрый взгляд на седобородого Арона, который не смог сдержать гордой улыбки, ибо это был его внук.
  - Скажи мне, разве войско фараона не пыталось настигнуть нас? Но что с ними стало? Что стало с неверными недочеловеками?
  Глаза Ошеа полыхнули огнем, и пламя праведной ярости отразилось в стеклянных зрачках Пинхаса.
  - Наш великий вождь и учитель по божьей воле раздвинул воды озера Иару, и избранный народ прошел по дну, а армия фараона была утоплена, - без запинки ответил брюнет.
  - Верно! - руки Ошеа конвульсивно дернулись, он указал на юношу, стройно сложенного и жилистого. - Ты!
  - Зимри, сын Салу, - юноша смотрел куда-то вниз, взгляд его был пристален и напряжен, будто грязный окровавленный пол мог дать ответ на вопрос, который сейчас ему задаст глашатай пророка.
  - Мы избранный народ! - Ошеа сжал руку в кулак. - И что? Что значит Исрахэл? Как это переводится?
  - Это переводится как "имеющий власть", - выпалил юноша и, чуть помедлив, тут же добавил, - а не как говорят некоторые враги, что это означает "тамарискоеды".
  - Верно! - Ошеа засеменил к следующему бойцу.
  Месу нахмурился. Молодежь, вся без исключения, вторит тому, что говорят вождь и приближенные, кажется, что все идет как по маслу, что нет в стане инакомыслия, что вылеплен новый народ со своей недавно придуманной, самобытной и уникальной древней историей, но...
  Никто, ни Арон, ни Ошеа, ни Калеб, никто другой не замечают этого тихого диссидентства среди некоторых юнцов, которые никогда впрямую не заявят о своем несогласии, но практически всегда, как бы вскользь, случайно упомянут версию прошлого, преданную анафеме. И это проблема. Когда-то Иегова запретил называть себя "величайшим из богов", потому что он - единственный бог, остальные - мерзкие демоны, подлежащие уничтожению. Так же не может быть главной и второстепенных версий истории, она должна быть единой для всех.
  Но вот такие сопляки, как этот, постоянно так и норовят сравнить официальный вариант с еретическим. Они, возможно даже вполне искренне, желают подчеркнуть силу новой правды в сравнении со старой, тем самым осознанно или не осознанно оставляя лазейку для инакомыслия. Помниться, в прошлый раз после захвата Сихона, этот же паренек ляпнул, что Месу - великий пророк Господа, усыновленный египетской царевной, а не бандит, крышевавший храм Осириса в Абидосе, как утверждают враги истины. Что еще он брякнет? Что войска фараона утонули в волнах Иару, а не прошли мимо в Сирию, что сам фараон ушел там под воду, а не был убит в результате заговора, как злословят некоторые нечестивцы? Или, что кое-кто из мерзавцев нагло врет, что казни египетские начались задолго до пришествия пророка в долину Нила? Что на самом деле сын фараона был умерщвлен богом, а не погиб в результате интриг всего лишь один из многочисленных отпрысков от младшей царской супруги? Или Господь наказал народ Исрахэла за страх перед племенами Кенаана, а не просто потому, как об этом толкуют подлецы, что десять из двенадцати героически погибших разведчиков действительно были правы, заявляя о неготовности к войне? Или, может, что золотой телец был сожжен, а не переплавленные из него слитки были потеряны из-за набега Амалика, как говорят лгуны. Что Корах был отступником, а не одним из ближайших соратников пророка...
  Стоп!
  Месу внимательно посмотрел на Зимри, буравящего красно-бурый пол, перевел взгляд на ушедшего в раж Ошеа, плюющегося слюной, мечущегося между выкрикивающими "как оно было на самом деле" воинами...
  ...юнец...
  ...Зимри, сын Салу... не внук ли Самму, одного из тех самых разведчиков, что прикрывали беспорядочное бегство народа Исрахэла...
  Конечно, сын за отца не в ответе, а внук за деда тем более, но...
  "Верное направление мысли, - пророк услышал шепот Иеговы, - за ним нужно внимательно следить".
  "Да, Господи", - подумал Месу.
  "Мне же надо проследить кое-зачем другим, нынешний вождь мидьян, племени твоей жены..."
  
  "Прости, Господи, грех на мне, за то, что взял из неполноценной расы чернокожих, - Месу потупился, - меня и Арон упрекал за это, и юродивая Мирьям..."
  "Не перебивай!"
  Месу, одернутый богом, содрогнулся всем телом, но, к счастью, этого никто не заметил - воины были поглощены импульсивной речью Ошеа. Иегова же продолжил:
  "Ангел сообщил мне, что вождь мидьян, племени твоей жены, послал за неким чародеем проклясть народ Исрахэла. Ангел говорит, что это очень важно, что он ощущал подобные вибрации раньше. Нам нужно деморализовать мидьян, и этим займется мой Ангел. Ты же займешься дипломатическими вопросами. Сейчас на пути вторжения в Кенаан у нас осталась только одна сила - черномазые недочеловеки. Все остальные уничтожены. Вокруг них собираются уцелевшие остатки войск наших врагов, и они сильны. Печально, но факт. С ними нужно заключить пакт о ненападении".
  "Но разве мы не должны быть беспощадны к своим врагам?"
  "Должны, позже мы найдем повод для войны".
  "Да, Господи, я сделаю все так, как ты велишь..."
  "Ангел видит людские души на дальние расстояния, вблизи же он почти слеп, - довольно протянул Иегова после непродолжительной паузы, - я же прекрасно ощущаю вибрации страха вблизи от тебя, мой пророк... и я слышу дрожь под ложем царя Ога".
  Несколько секунд Месу переваривал полученную информацию, а затем, взглянув на беснующегося в припадке ораторского вдохновения Ошеа, ударил посохом о пол и выкрикнул:
  - Достаточно!
  Ошеа не сразу сумел остановить поток красноречия из своих уст, и потому вынужден был закашляться.
  - Кто спрятался под одром железным? - вопросил пророк.
  Ошеа замешкался, воины непонимающе глядели на гигантскую кровать, а Арон нагнулся, заглянул под нее и, издав обрадованный хрип, залез под раму. Через мгновение Арон вновь появился. Он выдернул из-под ложа подростка, схватив его за грязные пятки, и потащил того на середину зала. Мальчонка, мыча, беспомощно болтал руками.
  - Еще один недочеловек, - прохрипел Арон, отпустив мальца.
  Ноги паренька гулко ухнули о пол. Десятки пар глаз с жадным презрением уставились на несчастного. Подросток был тощ и непрестанно дрожал, закрыв глаза и охватив впалые щеки тонкими пальцами трясущихся рук.
  Месу молчал, молчали воины, молчали Арон и Ошеа. В тишине зала слышалась лишь дробь зубов мальчонки. Наконец, Ошеа вопросительно взглянул на пророка, и тот незаметно кивнул.
  - Этот унтерменш, - взревел наследник вождя, - хотел спрятаться от кары Господа, хотел укрыться от гнева оружия воинов чистой расы, но взор нашего пророка пронзает даже железо! Кто из вас, о, юные солдаты избранного народа, желает зарезать этого неполноценного?
  Тут же вперед выступил Пинхас, на его восковом лице играла легкая улыбка:
  - Позволь мне это сделать!
  Ошеа посмотрел на Месу, и тот снова кивнул.
  - Сделай благое дело перед Господом! - выкрикнул Ошеа.
  Пинхас подошел к лежащему в пыли, тихо поскуливающему мальчишке, прищурился, целясь копьем в грудь, а затем сделал резкий выпад. Послышался истошный крик. Мальчонка, отодрав руки от лица, конвульсивно дернулся, выгнулся будто уж на раскаленной сковороде и навсегда затих.
  - С одного удара прямо в сердце, молодец какой! - взволнованно проговорил Арон, и скупая слеза покатилась по его дряблой щеке. - Молодец, внучек! Достойная смена!
  
  Эпизод 29
  Где-то на пути к Моабу
  Текст представлен в вольном переводе с метнально-общечеловеческого и суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  ...и человек погружается. Но интересно следствие. Любые попытки плыть только ускоряют погружение! Иными словами, попал в болото − сиди спокойно и жди, пока тебе веревку бросят. Раньше надо было думать. Попадать не надо было! А теперь уж все. Поздняк метаться. Барахтаться будешь − только быстрее утонешь...
  Один великий строитель пирамид
  
  - Пошла, к-к-к-курва! - получив новую порцию розог, непослушная скотина боязливо зашагала вперед.
  Жара стояла великая. Казалось, солнце плавило камни, и жгучий пар, исходящий от земли, застилал дурно пахнущей мутью нечеткий горизонт. Бильям ехал верхом на ослице, следом за ним тащились на тощих мулах два воина в кожаных доспехах.
  - Ебена вошь... - пробормотал, наверно, уже в тысячный раз несчастный волхв, смахнув с виска очередное докучливое насекомое.
  Пот с него лился градом. Тяжелые пряди мокрых, липких волос свисали с бровей, мешая обзору. Бильям тяжело дышал, периодически прикладываясь к меху с водой.
  Вдруг ослица резко остановилась, чуть не сбросив с себя седока.
  - Блядство... когда ж это кончится...
  После хорошей порции забористого хул-гила полагается лежать в теньке, попивая ключевую водицу, а не ехать по пеклу хрен пойми куда. Тут не то, что человек сдохнуть может, любая скотина скопытится. Вон ослица, и та не желает слушаться, то и дело в ступор становится.
  - Пошла, с-с-с-сука! - Бильям хлестнул ослицу розгами, и та обижено прокричав и мотнув головой, поплелась по растрескавшейся дороге.
  Конечно, на самом деле, Бильям отлично знал, что едет он в сопровождении караульных не хрен пойми куда, а во вполне определенное место. К царю Моаба и всех мидьян Балаку.
  Когда-то молодой авантюрист и главарь наемников с радостью ввязывался в любые потасовки и, вне всяких сомнений, без каких-либо колебаний принял бы предложение одного из князей земли Хабиру. Но теперь, наученный жизнью и Ваалом, он с большим бы удовольствием остался в мухосранском Фафуре, спокойно разводя лохов на бабки. Но от такого, что предложили посланники чернокожего царька, отказаться действительно было невозможно. Должность первого советника и несметные дары: ткани, золотые, серебряные и медные слитки, а также железный заостренный штырь под ребра в случае отказа.
  - Бизнес вне политики, от советника откажусь... бля, никуда ж не хотел ввязываться... нет же, все равно нашли... какого х-х-х-х...
  Бильям недоозвучил мысль, поскольку ослица вдруг остановилась и легла под ним.
  - Ну, тварь же! - взревел волхв и с размаха полоснул по шее розгами бедное животное. - Тварина, твою ж душу мать!!!
  Бильям вновь замахнулся, но тут случилось такое, отчего он выронил розги и раскрыл от удивления рот. Ослица повернула голову, покосилась на своего мучителя черным как смоль глазом, губы ее раскрылись, обнажив надломанные зубы, и она вымолвила:
  - Что я тебе сделала, что ты постоянно меня бьешь?
  - Все, бля! - Бильям схватился за голову. - Кукуха того... поехала... чертовы отходняки... по жаре после хул-гила... не... с наркотой надо завязывать...
  - Почему ты меня все время бьешь? - плаксиво повторила ослица.
  - Да ты ж... - Бильям прокашлялся, - ты ж издеваешься надо мной, был бы у меня меч сейчас, я тебя вообще бы прирезал нахрен!
  - Разве я когда-нибудь давала тебе повод до сего дня? - все также косясь на волхва, ослица моргнула.
  - Нет...
  - С кем это ты там разговариваешь? - спросил один из воинов на муле.
  - Ни с кем, - поморщившись, отмахнулся Бильям, - с богами, не мешайте!
  То ли, в самом деле, жара действовала так пагубно на человеческий организм, недавно перенесший наркотический трип, то ли в этот раз хул-гил оказался слишком силен, что привело к галлюциногенному рецидиву, то ли еще из-за каких-то неизвестных факторов, волхв вдруг узрел зависшую над ним мерцающую человеческую фигуру в белом халате. Этот человек был очень похож на персонажа из мультика, который так любил материализовывать Ваал перед взором Бильяма. Увидел волхв и своего бога-покровителя, приобретшего форму бородатого коротышки с бегающими глазками, парящего напротив молодого блондина.
  "Ты еще кто?" - одновременно с испугом и вызовом спросил коротышка.
  "Я - Николаус Ансельм Хейден фон Энгельгард, - представилась белокурая белохалатная бестия, - но в широких кругах более известен как Ангел. А вот кто вы такой, мне бы очень хотелось узнать, и помните, от вашего ответа зависит ваше дальнейшее благополучие".
  "А я... эээ... ммм... Лёпа Цекатило... в окрестностях Фафура меня считают Ваалом".
  "У меня к вам вопрос, вы и ваш носитель направляетесь в Моаб, к князю Балаку?"
  "Эээ... ммм... - сконфуженно промычал коротышка, - вообще как бы это... мы тут не при делах... не виноватые мы, они сами нас позвали..."
  Сердце внимательно следящего за происходящим Бильяма дрогнуло. Ваал в сравнении с Ангелом выглядел жалким и нелепо оправдывающимся мальчишкой, который только что непоправимо нашкодил. Неужели на свете существуют боги, гораздо могущественнее его покровителя?
  "Это не имеет значения, - отрезал Ангел, - у меня к вам предложение, от которого невозможно отказаться".
  "Еще одно!!!" - громко с ужасом подумал Бильям. Так громко, что белохалатный покосился на него строгим ледяным немигающим взглядом и произнес:
  "Попрошу вас не вмешиваться в переговоры высоких сторон! Das ist nichts für Bydlo. Для таких, как вы, мысль - серебро, безмыслие - золото! Haben Sie mich verstanden?"
  "Я молчу, молчу, больше не думаю..." - торопливо подумал Бильям.
  "Эээ... ммм... какое предложение?" - спросил Ваал.
  "У вас подозрительно знакомое мычание, - заметил Ангел, - мы с вами нигде не пересекались?"
  "Эээ... ммм..."
  "Конечно, - мерцающий блондин коснулся ладонью виска, - странно, что я не понял это раньше. Почти сорок лет назад я пытался связаться с визирем Египта Фритифантом и слышал точь-в-точь такие же несуразные блеющие частотные модуляции, с сильными вкраплениями стохастического шума... и... и... да, конечно, то же самое я слышал, в прошлой, доангельской жизни в минус-ноль режиме, когда в ходе эксперимента в поле моей видимости попали два унтерменша-наркомана нетрадиционной сексуальной ориентации... теперь все ясно, вы оказались в неудачное время и в неудачном месте, и я увлек ваши сознания вслед за собой и доктором... хм... определенно очень любопытный факт..."
  "Так это, значит, были... были... вы... - голос голографического коротышки дрогнул, - когда я у Клёпы... это... того... ну... субординацию соблюдал... и это был не приход?"
  Белохалатный не счел нужным отвечать, ибо весь его вид показывал, что здесь вопросы задает только он. Прожигая ледяным взглядом Ваала, растерявшего последние остатки самообладания, он спросил:
  "А куда исчез ваш активный партнер?"
  "Эээ... ммм... когда Фритифанта принесли в жертву, - Ваал покосился вниз на Бильяма, - Клёпа... то есть эманация Тота погибла, а я... в общем, я перешел..."
  "В новое тело и благодаря этому освободил свой рот и приобрел способность преобразовывать мычащее блеянье в псевдоосмысленные фразы", - закончил мысль за своего собеседника Ангел.
  Ваал пожал плечами.
  "Получается, при гибели носителя ментальный паразит также погибает, но паразит паразита может свободно перейти на нового носителя... более того, скорее всего с новым носителем ты способен общаться как с другими ментальными паразитами, так и с паразитами паразитов... nicht schlecht! Это ошеломительная новость!" - подытожил белохалатный посланник Иеговы и, перейдя на "ты", угрожающе произнес:
  "Теперь я настоятельно рекомендую отнестись со всем вниманием к моим рекомендациям, потому что именно они, и только они помогут сохранить ничтожную жизнь твоего носителя и тем самым продлить жалкие и убогие дни твоего не менее убогого существования. Если у тебя имеется хоть капля инстинкта самосохранения, тебе придется повернуть свою пропагандистскую политику на сто восемьдесят градусов..."
  "Я!.. Я в политику не лезу!!! - проверещал коротышка-Ваал. - У меня бизнес и только бизнес, без политики!"
  "Однажды, как говорит один мой знакомый доктор философии, враг рода человеческого, сказал, что политика есть концентрированное выражение экономики, - возразил Ангел, - иными словами, любой бизнес-интерес - это всегда политический интерес, а ты, хотелось тебе того или нет, вляпался в большой бизнес, следовательно - и в большую политику".
  "Я не хотел никуда вляпываться..."
  "Не хочешь вляпываться, живи в глубокой глуши подальше от людей на подножном корме, может, и не зацепят, - Ангел задумался буквально на секунду, а затем продолжил, - во всяком случае, вероятность данного исхода сильно снижается. А теперь, позволь задать тебе общее направление твоих дальнейших действий. По прибытии в точку назначения строго не рекомендуется выказывать какой-либо негатив в адрес народа Исрахэла, его вождя или его бога в публичном формате, особенно на официальных церемониях и мероприятиях. Напротив, в виду того, что абсолютное большинство населения данной местности, вне зависимости от социального статуса, возраста и гендерной принадлежности, обладает исключительно магическим мышлением, крайне желательно в деликатной манере благословить означенный народ. Haben Sie mich verstanden?" - мерцающий блондин снова перешел на "вы".
  "Яволь..." - обреченно пробормотал коротышка.
  "Замечательно. Не могу сказать, что встреча с вами принесла мне хоть какую-либо крупицу удовольствия, но, тем не менее, волна омерзения, поднявшаяся от лицезрения вашей физиономии была погашена важной информацией, которую я получил".
  Ваал непонимающе уставился на собеседника.
  "Своеобразный ментальный антирезонанс. Впрочем, неважно, гуманитариям подобные термины знать совсем необязательно. Прощайте, надеюсь, теперь уж точно мы никогда больше не услышимся", - на этих словах белохалатная галлюцинация исчезла, а Ваал, схватившись за голову, сокрушенно простонал:
  "Встряли! Ну, блин же, встряли!"
  Пораженный видом униженного бога-покровителя Бильям опустил глаза, а когда вновь их поднял, перед его взором предстало лицо сопровождающего солдата в кожаном шлеме.
  - Эй, ты в порядке? - спросило лицо. - Если совсем плохо, можем встать на привал.
  - Нет-нет! - торопливо возразил Бильям. - Едем к вашему царю, едем как можно быстрее. Это просто отходняки.
  Эпизод 30
  Моаб
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  Я не торгую ни газом, ни огурцами, ни пивом, ни салом - ничем. Вот это коммерческий вопрос. Они там между собой должны договориться. Но цена, конечно, должна быть рыночной. Это очевидно.
  Какой-то неумелый дзюдоист
  
  Хлесткий удар по лицу на миг заглушил шум пламени костра и гул ветра. Бильям упал навзничь, перевернулся и, встав на четвереньки, сплевывая бордовую юшку, пополз прочь от жертвенника, обильно политого бычьей кровью, которая закипала, пузырилась, исторгала зловоние.
  Царь Моаба и всех мидьян Балак шел по пятам за волхвом. Балак был не по годам строен, подбородок его окаймляла острая борода, а глаза были злыми и сосредоточенными.
  - Я тебя для чего сюда позвал? - противоестественно спокойно спросил царь и, немного поразмыслив, добавил. - Мразота фафурская!
  Бильям пробормотал что-то себе под нос. Пополз дальше.
  - Не слышу ответа, - царь в два шага настиг несчастного волхва и врезал тому ногой в бок.
  Бильям всхлипнул. Повалился на спину. Царь посмотрел на поверженного волхва. Лицо Балака ничего не выражало, только глаза горели все свирепей и свирепей. Вокруг толпились воины, а внизу по склону расположись неисчислимые толпы мидьян Моаба и беженцев из прочих мест земли Хабиру, которым удалось спастись от мечей людей Исрахэла.
  - Так и будем в молчанку играть? - пятка Балака воткнулась в пах волхва.
  Бильям взвыл. Сквозь физическую боль пробивалась оголтелая мысль, причиняющая еще большие неимоверные душевные страдания. Нет, не тому, решительно не тому покровителю он прослужил всю свою жизнь! Оказалось, Ваал - это лишь мелкий бес в сравнении не то, что с другим богом, нет, с его белохалатным посланником. Жалкий трусливый коротышка - вот, кто его кумир!
  И сам Бильям был когда-то одним из предводителей наемников. Его уважали и ценили. А сейчас кто он? Старый пердун, валяющийся в пыли.
  В припадке страха Ваал посоветовал волхву выполнить приказ Ангела и вместо проклятия произнести благословение. Бильям сейчас высказал бы все, что думает об этом убогом божке, однако...
  Однако проблема состояла в том, что в стране Хабиру и за ее пределами очень многие чтили Ваала, и Балак был не исключением, и при таком раскладе оскорблять бога, и пинать все на него становилось делом опасным, гораздо более рискованным для жизни, нежели благословление народа Исрахэла.
  "Зря ты обо мне так, - раздался внутри головы Бильяма обиженный голос покровителя, - я жизнь тебе спасаю..."
  - Да пошел ты на хер! - прохрипел волхв.
  - Что ты сказал? - ступня Балака еще сильнее надавила на пах бедолаги-чародея.
  - О-о-о-оу!!! - Бильям сорвался на визг. - Это не... о-о-о-оууу!.. не тебе! а-а-ай!.. не тебе!
  - А кому? - спросил царь Моаба спокойным, абсолютно ничего не выражающим голосом. - Кому? Если не мне, то кому? Кому-то невидимому? Может, ты это сказал в адрес Ваала, величайшего из богов? Или, может, ты считаешь, что есть более великие боги?
  - Нет!.. о-о-о-оу! Нет!..
  - Так кому же тогда ты это сказал?
  - Вождю тамарискоедов! Пророку народа Исрахэла! о-о-о-оу!.. пожалуйссс... прошу!..
  - То есть сперва ты благословил его, а теперь проклинаешь? - резонно заметил Балак.
  - Я объясню... я все объясню... о-о-о-оу!.. пожалуйссс...
  - Ладно, объясняй, - царь убрал ногу, отступил на несколько шагов.
  Бильям облегченно выдохнул. Он лежал, не шелохнувшись. Он тянул время, так как в голове у него не было ни одной мало-мальски вразумительной мысли.
  - Ну... - Балак осмотрел избитого чародея взглядом сытой змеи, - я жду.
  - Сейчас... сейчас, - Бильям нехотя, крайне медленно поднялся, затем встал на колени, неторопливо отряхнулся.
  "Скажи ему, что это все было ради мира, - прошептал Ваал, - что войны - это отживший архаизм, что мы ведем политику умиротворения и конвергенции".
  Бильям мало что понял, но слова покровителя внезапно придали ему сил.
  - Не меч я вам принес, но мир, - произнес волхв и встал на ноги. Он попытался сделать это как можно воодушевлённый, но тяжелая одышка мешала.
  - Мир? - переспросил Балак.
  - Да, мир!.. мир!.. Я привез вам мир!
  - Что ж, я дам тебе шанс, - Балак повернул голову в сторону жертвенного огня и приказал, - говори!
  - Я... - Бильям замялся, ничего путного он так и не придумал, поэтому повторил свои последние слова, - мир. Я принес вам мир.
  - Я это понял! В чем конкретно твои предложения? Ты ведь только что пообещал объяснить. И если ты прямо сейчас не выполнишь свое обещание, - Балак указал на жертвенник, камни которого раскраснелись от нестерпимого жара, - ты окажешься на нем.
  Бильям задрожал. Кем же он все-таки стал за эти десятилетия? Трусом - вот кем.
  "О, Ваал, что мне ответить? Прости меня, если оскорбил тебя, но ответь, что мне делать?" - вопросил волхв.
  Однако услышал он лишь истеричный срывающийся шепот:
  "Да откуда я знаю? Ну не могу я в логику и никогда не мог!!! Потому что не зачем это было мне!.. У меня и стелы всегда были клиповыми... без связи друг с другом!.. И ваял я стелы только о говне и ебле... и шутил о том же, потому что быдло и так хавало! Так чего напрягаться? Не знаю я, что делать! Не знаю!"
  Бильяма бросило в холодный пот. Однако, чувствуя, как земля уходит из-под ног, он зацепился за ругань бога-покровителя, точно утопающий во время бури в Кенеретском озере рыбак за разбитую долбленку, и исторг из себя:
  - Е... бля...
  - Что? - не понял Балак.
  - Мне недавно Ваал кое-что открыл, - скороговоркой произнес волхв, - что народ Исрахэла стал слишком сильным.
  Бильям замолчал, соображая как бы лучше построить свою речь. Но царь Моаба, не смотря на кажущуюся невозмутимость, ждать не желал:
  - И это все? Или ты думаешь, в земле Хабиру никто не знает о силе наших врагов?
  - Вот поэтому победить их на поле боя будет нелегко, - торопливо продолжил Бильям, - но с ними можно заключить мир, пакт о ненападении. Их можно умиротворить. Нужно всего-то признать их неотъемлемое право на все земли, что они уже захватили, а взамен взять с них обязательство не воевать с мидьянами и Моабом.
  - И ты полагаешь, - царь вплотную подошел к волхву, пристально посмотрел ему в глаза, - что мирное соседство с народом тамариска может длиться долго?
  - Может, - уверенно закивал Бильям, хотя в душе никакой уверенности у него и в помине не было, - конечно, может. Ведь, говорят, что покойный вождь клана Кенеи Итро был тестем Месу, он же ведь был женат на его дочери... как ее... Ципоре, кажется. Это родственные связи с мидьянами.
  - Родственные связи, говоришь, - Балак, не мигая, уставился на волхва.
  - Разумеется, - Бильям, не выдержав, отвел взгляд, - и главное, эти родственные связи нужно постоянно укреплять. Через... через женщин. Мидьянки, они весьма симпатичны... такие... что надо, и... браки между народами укрепят дружбу и мир. В общем... надо к ним твоих... то есть наших... то есть ваших баб подослать. А это укрепит мир... вот.
  Наступила напряженная пауза. Волхв потел и нервно кусал губы, а в голове у него звенел дрожащий темборок Ваала:
  "Только бы пронесло... только бы пронесло...бля, к ебеням собачим все... только бы пронесло..."
  - Хорошо, - наконец согласился Балак, - думаю, это разумно. Мы благословили врагов своих и протянули им руку дружбы. Мы можем попытаться мирно сосуществовать или хотя бы отдалить войну и лучше к ней подготовиться. Сегодня же отошлю послов с предложением мирного договора. А ты, - царь ткнул пальцем в грудь волхва, - отныне становишься моим советником.
  - Я не лезу в политику, - запротестовал Бильям, - я просто дал совет и хотел бы отбыть обратно в Фафур.
  Балак бросил равнодушный взгляд на чародея и неожиданно резко ударил его кулаком под дых.
  - А! - надрывно выплюнув весь воздух из легких, волхв согнулся пополам.
  - Ты остаешься здесь, - спокойно повторил Балак, - ты будешь моим советником. Или ты хотел бы ни за что не отвечать и получить за это дары?
  - Я понял... - волхв, схватившись за живот, тяжело дыша, разогнулся, - и хотел бы уточнить сумму даров... раз мне придется... возложить на себя ответственность.
  Впервые на каменном лице царя появилось нечто, похожее на эмоцию.
  - Ходишь по краю, а все думаешь о богатстве, - Балак усмехнулся, - ты получишь то, что тебе обещали.
  
  Эпизод 31
  Лагерь народа Исрахэла
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  Я привез вам мир.
  Один предприимчивый министр
  
  "Все предрешено, время играет на нас, и ты это знаешь".
  Месу поднял глаза. Темнокожие послы Моаба, все четверо, пристально смотрели на него, точно пытались вытянуть из пророка нечто сокровенное, выведать великую тайну возвышения племени, состоящего из египетских люмпенов и бедуинов-выскочек, постигнуть секрет силы народа, о котором еще полвека назад никто слыхом не слыхивал.
  "Они тоже знают, что время играет на нас, и они оттягивают неизбежное, но боятся признаться в этом даже самим себе".
  В шатре повисла напряженная удушливая тишина. И дискомфорт ощущали отнюдь не только послы, но и соратники вождя: Ошеа, Арон и Калеб.
  "И они тоже знают, что все предрешено, что время пока что наш союзник, просто молчат, четко следуют принципу единства бога, вождя, страны и народа. Слово за тобой".
  Месу медленно перевел взгляд с одного посла на другого, затем одарил недружелюбной усмешкой третьего, и, уставившись на последнего, сказал:
  - Нам нужно обсудить ваше предложение. Покиньте шатер. Когда мы посоветуемся, я выйду и дам вам ответ.
  Послы немедля удалились. Соратники пророка терпеливо ждали, что он скажет. Месу молчал, шли секунды, тянулись минуты, но, так или иначе, время пока что было на его стороне. Так что небольшая пауза - вполне уместна.
  - Что скажите? - наконец, спросил вождь.
  - Земли за Ярденом - это наша основная цель, - осторожно начал Калеб, - поэтому мир с Моабом возможен... но я в этом не до конца уверен.
  - И правильно, что не уверен, - вступил в разговор Ошеа, и его низко посаженные глаза блеснули недобрым огнем, - мы не можем оставлять в тылу такого противника.
  - Да и не кошерно это как-то, жить рядом с черномазыми мидьянами, - заметил Арон, - хоть у нас и есть кое-что общее с ними.
  Месу кивнул:
  - Я знаю, Арон, это упрек в мою сторону, я ведь когда-то женился на одной из них.
  - Я не... - хотел было возразить Арон, но пророк поднял руку и тот замолчал.
  - Нет, ты прав, - сказал вождь, - Господь желает блюсти избранный народ в чистоте и не смешивать кровь с неполноценными, и грех этот на мне. Но сейчас мы обсуждаем иное. Мы обсуждаем соотношение сил. Сможем ли мы победить?
  - Сможем! - резво отозвался Ошеа. - Раса Господа одолеет любых инородцев!
  Арон и Калеб поспешно одобрительно кивнули.
  - Это не подлежит сомнению, - произнес Месу, - но победить мы должны как можно с меньшими потерями. Все-таки и Сихон, и Башан слегка потрепали наши силы, и мы не можем позволить себе слишком большие жертвы, иначе нам снова придется отложить поход за Ярден, в Страну Пурпура.
  - Значит, мы должны предложить мир! - догадался Ошеа.
  - Да, - Месу поднялся со шкуры, - мы дадим им гарантии ненападения, и пусть они считают, что у них есть еще время: год или два, или пять.
  - Ага, - согласился Арон, - унтерменши - это слюна перед Господом. Слово перед ними не обязательно держать.
  Ничего не ответив на последнюю реплику, вождь вышел из шатра.
  "Все верно, - послышался шепот Иеговы, - мы усыпим наших врагов, а затем устроим блицкриг".
  
  Снаружи было ненамного свежее. Перед взором пророка предстала неожиданная картина. Мирьям, совсем дряхлая, беззубая, однако не растерявшая бешенство и фанатичный запал бабка, ковыляла вокруг послов Моаба, размахивая сухой кривой веткой, которую она использовала для опоры при ходьбе.
  - Бог всех накажет! Ух, накажет!!! - брызгала слюной бесноватая. - Все сгорите заживо, нечестивцы окаянные!!! У-у-ух!!!
  - Мирьям, оставь нас, - решил прервать шабаш вождь.
  Бабка остановилась, повернула сморщенное, перекошенное тупой злобой лицо, и гавкнула:
  - Черти! Вы не смотрите, что наш батюшка-пророк вашу чернявую в жинки брал! Бог вас накажет! Все равно накажет! У-у-ух, накажет!!!
  Месу, зарычав, сжал посох так, что фаланги пальцев побелели.
  - Пошла вон, дура! - закричал он, указывая куда-то в сторону, видимо, туда, куда старая карга должна была незамедлительно отправиться.
  Бабка вздрогнула и, выпучив белесые глаза, залепетала:
  - Батюшка-пророк, ты ли это? Не признала, слепа совсем стала. А я грешников чернявых охаживаю, понаехали тут! Ходют по нашей земле и хоть бы что им, проклятущим!..
  - Я сказал, пошла вон!!! - взбесился Месу, поднимая посох. - Пока по хребту не получила!
  Мирьям, шамкая беззубым ртом, расплакалась и, всхлипывая и причитая что-то себе под нос, поплелась прочь.
  Когда обиженная старуха удалилась на приличное расстояние, вождь сказал послам:
  - Не обращайте на нее внимания, она давно уже не в себе.
  Послы заверили, что не в обиде на умалишенную и что дружба и взаимопонимание между двумя народами гораздо важней каких-то незначительных инцидентов.
  - Мы согласны принять договор о ненападении, - сказал Месу, - мы чтим добрососедские отношения и отказываемся от каких-либо агрессивных действий по отношению к мидьянам и Моабу, если последние признают за народом Исрахэла право на все земли, приобретенные в результате конфликтов с Сихоном и Башаном.
  "Молодец, моя школа!" - послышался одобрительный шепот Иеговы.
  - Мы признаем, - немедля, ответил один из послов, - и готовы в рамках сотрудничества и доверия между нашими странами расширить торговые и брачные связи. Ведь всем известно, что Ципора, дочь клана Кенеи, родила одному из величайших царей земли Хабиру, - посол указал ладонью на пророка, - двух сыновей.
  Как не пытался Месу сдержаться, на миг, всего лишь на один миг, его лицо исказила судорога. Он не любил черномазых. А мидьяне в большинстве своем были черномазыми. Нелюбовь эта шла с тех давних пор, когда жили еще те, кто помнил его прошлое имя - Тисифен; когда он, назвавшись Осарсифом, брал дань с абидосских храмов; когда кушиты фараона Сетнахта прирезали сирийца Ирсу и самого Месу чуть не лишили жизни. И вдвойне позорно было то, что он, вопреки своим принципам, чтобы спасти собственную шкуру, вынужден был жениться на поганой ниггерке, на дочери князя Итро. Все это в очередной раз пришло на ум Месу. Все это в очередной раз почти вывело его из равновесия.
  Браки с черножопыми. Ага, как же!
  "Соглашайся! - грозно рявкнул Иегова. - Не дури! Будет у нас отличный повод для грядущей войны! А дальше, после победы над этими унтерменшами, мы пойдем за Ярден, и для нас откроются богатства Страны Пурпура".
  - Мы согласны, - с трудом выдавил из себя Месу и, прокашлявшись, вновь повторил, но уже бодро и уверенно:
  - Мы согласны! Да будет мир между нашими народами! Вечный мир!
  Эпизод 32
  Место недалеко от лагеря народа Исрахэла
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  Господа, в дни бедствия вы должны рассмотреть необходимость приобретения выгоды для этого народа, который должен быть очищен и должен быть однороден. Мы должны быть беспощадными.
  Один валашский помещик
  
  Полгода спустя
  
  Вечерело.
  Зимри мечтательно прикрыл глаза. Слабый ветерок щекотал его затылок.
  Она непременно придет...
  Эх... это было так давно и так недавно. Неделю, месяц или целую вечность назад - да какая разница! Тогда мидьянские музыканты в знак мира и дружбы между племенами играли всю ночь до самого утра. Разве имеет значение время, если однажды темнокожая красавица навсегда поселилась в сердце юного воина?
  О, Хазвея...
  Она божественно танцевала. Гремели литавры, кеннор ласкал слух, и точеная фигурка кружилась на месте, и тонкие руки ее причудливо переплетались, и тени играли на камнях, и пламя костра возносило хвалу небесам, и девичий смех проникал в самую душу, заставляя затаить дыхание. А потом наоборот - прерывисто дышать.
  О, Хазвея...
  Губы твои как самый сладкий мед, а сама ты как крепкое вино - неистово пьянишь, делаешь безрассудно храбрым и безумно счастливым. И всю ночь длится неистовство, и нет никакой силы обуздать его, и есть лишь желание продолжать и продолжать, продолжать и продолжать, продолжать и продолжать...
  О, Хазвея...
  Она непременно придет...
  И точно! Зимри открыл глаза и вздрогнул. Он увидел ее. Она спешила и непрестанно оглядывалась. Она боялась. Он тоже нервничал, но с каждым новым шагом возлюбленной волнение отступало, уползало прочь в самые темные и потаенные уголки души, и на смену страху приходили волны самого настоящего счастья.
  Волны накатывали одна за другой, не давая разуму ни единого мгновения на то, чтобы выдавить из себя хоть одну мало-мальски дельную мысль, понять, наконец, что же с ним такое происходит. Ты тонешь в этом, захлебываешься, и тебе... сказать "хорошо" - это ничего не сказать. Это было нечто вне слов и понятий.
  Зимри не выдержал, слез с небольшой скалы и помчался, обгоняя ветер, навстречу девушке.
  - Хазвея! - парень обхватил мулатку и закружил ее.
  - Зимри! - она звонко засмеялась, застучав кулачками по плечам юноши.
  - Хазвея! - он опустил ее.
  - Зимри! - она взглянула с игривым прищуром, и парень онемел.
  Они поцеловались. Зимри с трудом оторвался от губ возлюбленной, обнял ее щеки ладонями, утонул в ее черных как смоль глазах, и они снова поцеловались.
  - Хазвея!
  Девушка улыбалась, а потом что-то вспомнилось ей, и она, мгновенно помрачнев, потупилась.
  - Что с тобой? - спросил парень. - Что-то не так?
  - Я очень боюсь, - сказала она, - старшины твоего племени смотрят косо на меня. А одна старуха все время цепляется ко мне и обзывает "черномазой шлюхой".
  - Да, - Зимри невольно поморщился и от этого как будто стал старше, - да, среди нас много таких. Но вожди обещали мир, потому что так хочет бог. И, знаешь... мне кажется, пройдет время и все уладится, и мы вполне можем стать одним народом, и мы будем вместе... если так захочет бог.
  - А если этот ваш бог перехочет? - глаза Хазвеи увлажнились. - Если ваш бог завтра захочет войны? Кто знает, что у него на уме? Он непостоянен, этот ваш бог!
  - Тише! - испугано прошептал Зимри, закрыв пальцами губы возлюбленной. - Не надо, не богохульствуй!
  - Ты же сам рассказывал о своем деде! - воскликнула Хазвея, убирая руку парня от своего лица. - Что он и еще девять воинов замедлили наступление амаликитян ценой своей жизни. Но бог, ваш бог, захотел, чтобы они считались трусами. А завтра... что захочет ваш бог завтра?
  - Успокойся! Пожалуйста, успокойся! - парень прижал девушку к себе, крепко обнял ее. - Я хочу верить, что все будет хорошо.
  - Я тоже, - Хазвея расплакалась.
  Они простояли, обнявшись, какое-то время. Хазвея содрогалась при каждом всхлипе, а Зимри гладил ее волосы. Наконец, он тихо произнес:
  - Пойдем ко мне.
  - Не хочу попадаться твоим на... - мидьянка не договорила - юноша поцеловал ее.
  - Пойдем ко мне, - повторил он, - пойдем, уже почти темно, а моя палатка стоит чуть поодаль от лагеря, и нас никто не заметит. Ты мне веришь?
  - Хочу тебе верить, - прошептала мулатка, - очень хочу.
  
  Они крались в полутьме. Ветер стих. Стояла удушливая предательская тишина. Западный горизонт все еще догорал последними лучами солнца. Парень тянул девушку за руку, то и дело оглядывался. Нет, никому до них не было дела. Вдали виднелись огни становища. Дозорным, скучившимся вокруг костров, не было никакого дела до любовных похождений соратников по оружию. Наверняка еще с пару десятков таких же парочек шушукались в неприметных местах по периметру всего лагеря. Эта мысль ободрила Зимри.
  - Пойдем! - шепнул он и проскользнул в палатку.
  Хазвея, помедлив, бросив тревожный взгляд в сторону лагеря, последовала за возлюбленным.
  
   Наверное, счастье - это возможность хоть ненадолго, хотя бы на какие-то жалкие часы или даже минуты забыть о превратностях мира сего; не задумываясь, погрузиться с головой в омут сладкого забвения иллюзорных желаний и глупых, ничем не оправданных надежд; поверить, что эта нирвана пришла навсегда, и невзгоды, и все зло человеческое растворились в небытии и больше не потревожат безмятежный сон. И, наверное, чем ты старше становишься, тем тебе труднее быть счастливым, ибо реальная жизнь уже много раз бесцеремонно вторгалась в уютный мирок сладостных грез, и ты, как ни крути, стопроцентно знаешь, чем все заканчивается.
  Но Зимри и Хазвея были молоды и полны неутолимой жажды. Они боялись, причем постоянно, но страх пока еще не сломал их юные души, не погрузил в пучину вечного бессмысленного беспокойства. Они все еще надеялись, что бывает по-другому. Они были по-настоящему, неподдельно счастливы. Они не хотели замечать и не замечали, как петля вокруг них постепенно сжимается.
  Косые взгляды, насмешки и угрозы, ругань давно съехавшей с катушек бесноватой бабки, все это как будто не касалось их, им очень хотелось любви, а, значит, и мира между Исрахэлом и Мидьян. И они верили, верили вопреки суровой реальности, что беспощадный молох, с непревзойденной легкостью перемалывающий человеческие судьбы остановился, и больше никогда не будет собирать свою кровавую жатву. И если завтра вожди возопят о войне, то, значит, завтра не наступит никогда.
  И в чем-то они оказались правы, ибо это был их последний день.
  Зимри был погружен в приятную полудрему, когда услышал подозрительный шорох. Он открыл глаза и увидел возле входа темную фигуру, метившую копьем в спящую Хазвею. Он успел закрыть возлюбленную своим телом, и острие с хрустом вошло меж шейных позвонков. Мгновенно парализованный, он услышал жуткий девичий вопль - и следом - глухой удар.
  И победный возглас:
  - Я так и знал, что он приведет сюда эту шлюху! Так и знал! Смотри, дед, я убил их, смотри!
  Зимри узнал этот голос. Это был Пинхас. Только он мог так неистово радоваться чужой смерти. Когда требовались добровольцы для расправы над пленниками, он всегда был тут как тут. Очень уж хотел стать святым ревнителем веры. А святость, и ревность, и вера всегда замешиваются на крови.
  - Молодец, внучок, достойная смена! - послышался взволнованно растроганный голос Арона. - Двумя ударами обоих укокошил. Горжусь тобой! Вытаскивай предателя!
  "Я еще живой! - запротестовал Зимри. - Живой! Я еще не умер!"
  Но парень не смог выразить свое негодование. Только щека от уголка губ до скулы несколько раз конвульсивно дернулась, но вряд ли это кто-то заметил.
  Зимри не сразу понял, что его извлекли из палатки - ни ног, ни рук, ни спины он не чувствовал, только голова беспомощно болталась из стороны в сторону, билась о камни. Глаза почти не видели. Темнота в середине, и пятна света, постоянно меняющие форму, по периметру. Факелы?.. Да это факелы в черной ночи пустыни.
  Парня, наконец, перестали волочь, оставили в покое.
  "Я живой! Еще живой!" - Зимри принялся подавать знаки сокращением мышц лица, но огненные пятна, сомкнувшись в кольцо, лишь издевательски потрескивали, откровенно глумились над тщетой глупого юноши, а тьма вдруг обрела дар речи и возопила громовым гласом:
  - Вот оно, вероломство мидьян! Вот их плата за мир, обещанный нашим вождем! Они жаждут уничтожения Исрахэла, нарушив расовую чистоту избранного народа! Женщины этих унтерменшей молятся ложным богам, входят в жилища наших сынов, оскверняют наши священные капища, разрушают общество бога!
  Огненные пятна негодующе загудели.
  - Любой народ, наделенный хотя бы крупицей самосохранения в подобной ситуации должен принять меры. Мы должны, мы обязаны принять меры! - взревела тьма голосом Ошеа Нуна. - Ибо племя, которое не блюдет свою чистоту, обречено на вымирание и забвение! Разве мы хотим вымирания и забвения!
  - Не хотим! - загудели огненные пятна.
  - Разве мы допустим полчища недочеловеков на земле, обещанной нам Господом?
  - Не допустим!
  "Я... живой..." - парень внезапно с ужасом осознал, что щека уже не дергается, что это мысль, последняя его затухающая мысль, бьется в истерике, силясь оживить то, что уже на самом деле мертво.
  - Но пока среди нас есть такие молодые и храбрые ревнители, как Пинхас, Элазаров сын, я спокоен за будущее избранного народа! Этот воин, несмотря на свой юный возраст, понимает и осознает всю глубину ответственности, которую возложили на нас Иегова и вождь!
   "Я... я не живой... я умираю... умираю", - мысль, растворяющаяся в пространстве, пыталась сфокусироваться на самой себе, чтобы хоть так поддержать свое тление. Но не только она угасала, затухали и яростные выкрики тьмы, и размытые по периметру огни тускнели.
  - Этот юный боец, Пи-инхас, показал всем нам пример, досто-ойный всяческого подражания, ибо именно-о-о так и следует поступа-а-ать с врагами избранного наро-о-ода.
  Голос тьмы казался теперь растянуто далеким и совсем не страшным.
  "Может это они умирают?.."
  - За-а-автра на рассве-е-ете... - голос тьмы расплывался, становился нечетким, - мы-ы-ы-ы ата-а-аку-у-у-уем ми-и-и-и-и-дья-я-ян. Не-е-е бо-о-ой-те-е-есь убива-а-а-ать! Ибо-о-о ва-а-аши-и-и у-у-м и со-о-ове-есть - э-э-э-то ва-а-аши-и госпо-о-о-дь и про-о-оро-ок...
  "Что, если они умирают вместе со мной?.."
  - Ха-а-а-а-а-а-й-й-й-й-й-й м-о-о-о-о-о-о-и-и-и-и-и-и-э-э-э-э-э-э-й-й-й-й-й-й! Ха-а-а-а-а-а-й-й-й-й-й-й и-и-и-и-и-и-е-е-е-е-е-е-о-о-о-о-о-о-о-о-а-а-а-а-а-а...
  "Они умерли".
  
  Эпизод 33
  В землях Моаба
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  Я не считаю, что собака на сене имеет какое-либо право на сено, даже если она очень долго на нем лежала. Я не признаю за ней такого права. Я не признаю, например, что большая несправедливость была совершена по отношению к красным индейцам Америки или черным аборигенам Австралии. Я не признаю, что несправедливость была совершена по отношению к этим людям, потому что более сильная раса, более высокоразвитая раса, более мудрая раса, скажем так, пришла и заняла их место.
  Один любитель сигар и коньяка
  
  Ранним утром без предъявления каких-либо претензий к мидьянам, без объявления войны, войска Исрахэла напали на Моаб, атаковали его границы в нескольких направлениях и подвергли резне его становища: Кириоф, Кир-Харешет, Ар-Моаб и Кир-Моаб, причем вырезано было все взрослое население.
  Это неслыханное нападение на Моаб явилось беспримерным в истории кочевых и оседлых народов вероломством. Вторжение случилось несмотря на то, что между послами Моаба и Исрахэла был заключен договор о ненападении, и царь Балак со всей добросовестностью выполнял все условия этого договора. Нападение на Моаб было совершено несмотря на то, что за все время действия этого договора вожди народа тамариска ни разу не могли предъявить ни одной претензии к Моабу по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Моаб целиком и полностью падает на повелителей Исрахэла.
  Так или примерно так хотел сказать царь Балак, но уста его издавали лишь булькающие звуки, ибо горло предводителя мидьян было перерезано. Тело его агонизировало, и сломанные в нескольких местах ноги хаотично дергались. Враги ворвались в его шатер, и он, вскочив с постели и схватившись за оружие, кажется, успел убить одного или даже двоих, но на исход молниеносной войны это уже никак не могло повлиять. Его схватили, выволокли на воздух, жестоко избили, ломая кости тяжеловесными дубинками, и на глазах у пророка вскрыли сонную артерию.
  Теперь на груди Балака покоилась нога Месу.
  Теперь некому было ободрить воинов, заверить их, что враг будет разбит и победа будет за Моабом.
  Война закончилась, даже как следует не начавшись.
  К вождю Исрахэла подбежал Ошеа, щеки его раскраснелись, а дыхание было сбито.
  - Великий пророк! - возбужденно заговорил он. - Мы победили! Кириоф взят! Кир-Харашет и Кир-Моаб пали! В Ар-Моабе пока еще не захвачен центр становища, противник оказывает отчаянное сопротивление, но они обречены. Все пленные унтерменши-мужчины казнены. Женщины и дети взяты в рабство и ждут распределения, как законная добыча!
  Пророк не соизволил ответить, он смотрел невидящим взором куда-то вниз, будто изучал багровую лужу, растекающуюся из-под агонизирующего тела. Сколько крови вытекло, а Балак был все еще жив. Сколько же жизни в этом недочеловеке!
  - Ненавижу! - прошептал Месу.
  Ошеа, сощурившись, напрягся, повернул голову так, чтобы лучше слышать слова вождя.
  - Ненавижу! - повторил Месу. - Это унижение... от вас, от черномазых. Цвет кожи моих детей напоминает об этом унижении. Из-за этого я их уже год в глаза не видел, из-за вас, из-за черной плесени, они никогда не наследуют меня. Из-за этого неоплатного долга. Но сегодня я его искуплю сполна. Сегодня я...
  "Довольно! Ты забылся, ты здесь не один!" - прорычал в голове пророка Иегова.
  Вождь заткнулся, надавил ногой на грудь Балака так, что тот, содрогнувшись, издал резкий хрип, а из разреза на горле прыснула багровая струя. Сколько же в нем крови?
  Месу медленно поднял взгляд на Ошеа. Посмотрел из-под нахмуренных бровей.
  - Что я только что говорил? - пророк чеканил каждое слово.
  - Я ничего не слышал, - ответил Ошеа.
  "Вот за это мы его и любим! Знает, когда ничего не слышать", - удовлетворенно заметил Иегова.
  - Тогда что тебе здесь надо?
  - Я пришел доложить, что сопротивление практически везде сломлено, и можно начинать распределять пленных женщин и детей.
  - Никаких пленных! - глухо произнес Месу. - Всех детей мужского пола вплоть до младенцев отправить под нож, всех женщин - тоже. Можете оставить только девочек-девственниц.
  - Женщины... - Ошеа внезапно пришел в замешательство, - могут служить обществу бога в качестве рабынь и... дети тоже... и это...
  - Что это? - Месу зло буравил глазами собеседника.
  - Ничего, мы немедленно исполним приказ, - скороговоркой проговорил Ошеа.
  - Стой! - рявкнул Месу. - Нет, ты уж скажи, что это?
  Балак вдруг издал протяжный хрип, в последний раз дернулся и затих. Навсегда.
  - Я жду! Что это?
  Ошеа, закрыв глаза и, собравшись с духом, произнес замогильным голосом:
  - Правила войны. У кочевников не принято убивать пленных женщин и детей.
  - Какие еще нахрен правила! - взорвался Месу. - Почему ты такой тупой? Ты мой преемник, а до сих пор не понял самое главное: для бога нет никаких правил. Мы - раса господ, мы выше любых правил! С нами бог! Понимаешь, с нами бог! А раз с нами бог, значит все дозволено! Все! Неужели это так трудно понять?!
  На лбу Ошеа выступили огромные капли пота. Потупившись, он, задыхаясь, выдавил из себя:
  - Прости, пророк и вождь, я оказался глупым и недальновидным. Мы немедленно выполним приказ. Позволь идти...
  - Пошел вон! - буркнул Месу, мгновенно успокоившись и глядя куда-то вдаль.
  
  Эпизод 34
  В землях Моаба
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  Грехи против крови и расы - самые страшные грехи на этом свете.
  Один скромный художник
  
  За последние полгода Бильям сильно сдал. Встреча Ваала с белохалатным Ангелом стала для него горьким пробуждением. Его покровитель оказался не всесильным богом, а каким-то жалким слюнтяем, может, и вовсе не Ваалом. Но самое ужасное состояло в том, что избавиться от этого мелкого беса не представлялось никакой возможности.
  Этот голос... этот вечно ноющий голос, требующий дозу хул-гила или лицезрения обнаженных женщин, или вкусной еды, или еще чего-нибудь этакого, изнурял, доводил до сумасшествия. Бильям ругался с ним, поносил последними словами. Со стороны это выглядело удручающе: старик, грозя кулаком неизвестно кому, яростно топая, тряся головой и подвывая, исторгал черную брань. Бильям знал, что выглядит смешно и нелепо, но совладать с собой не мог. Проклятый Лёпа-Ваал, этот чертов ментально-голографический мерзопакостный коротышка с бегающими лживыми глазками, видимо, осознав, что более не является авторитетом для своего носителя, теперь постоянно жаловался на свою незавидную судьбу, плакался, что не может испробовать вкус жаренного мяса, не способен отведать юное девичье, или, на худой конец, юношеское тело, испить пусть и не холодного, пусть терпкого и прокисшего, но все же хмельного, забористого пива, и Бильям, по возможности, должен все это делать за него, поскольку только так бесплотный Лёпа и может ощущать радость жизни.
  Вот и в последнюю ночь Моаба Лёпа в очередной раз сломал волю Бильяма и заставил пригласить в шатер двух девиц легкого поведения, которые должны были изображать пылкую лесбийскую любовь. Ваал мучал просьбами Бильяма, а Бильям, в свою очередь, изнурял несчастных проституток, вынуждая их заниматься таким непотребством, от которого ему самому становилось тошно.
  "Пусть оближет два пальца и потрет у нее между ног", - похотливо прошептал Ваал.
  - Оближи два пальца и проведи между ее ног, - безучастно произнес Бильям.
  "Во-о-от! А теперь пусть другая поиграет языком с соском".
  - Ты, - ткнул пальцем волхв, - давай, языком вокруг соска поработай.
  "Хорошо, хорошо, очень хорошо! А теперь пусть она киску также!"
  - Да иди ты нахрен! - вдруг взорвался Бильям.
  Проститутки замерли, опасливо покосились на волхва.
  "Ну, пожалуйста, - заныл Лёпа-Ваал, - пожалуйста, сделай, что я прошу..."
  - Задолбал! Задолбал ты меня! Я спать хочу! Скоро утро уже!
  Девушки напряглись, и Бильям заметил это. Еще немного, и они бросятся наутек.
  "Ну, пожалуйста, ну, что тебе стоит, ну еще чуть-чуть, - в голове волхва зазвучал плач, - тебе хорошо, ты во плоти! А мне, мне-то как? Только порнуху смотреть и остается, подрочить и то не могу. Ну, пожалуйста..."
  - Ладно, - обреченно выдохнул Бильям и обратился к проституткам, - давайте, лижите... там друг у друга.
  Развратницы принялись за дело.
  "А почему они не охают, - запричитал Ваал, - скажи им, чтобы охали..."
  - Бля... когда же это закончится... - волхв схватился за голову.
  "Пусть поохают, - продолжал ныть Лёпа, - и лампадку поближе поднеси, чтоб видно было лучше..."
  В этот момент, когда терпение Бильяма, казалось, иссякнет окончательно, до его ушей донеслись странные звуки.
  - Что это? - спросил вслух волхв. - Слышите?
  Обе девушке интенсивно закивали головой, и в глазах их прочиталась внезапно вспыхнувшая надежда на то, что их, наконец, отпустят. Бильям сам уже давно мечтал о мягкой шкуре, теплой накидке и сладком сне, и потому снова с воодушевлением повторил:
  - Слышите, как будто звон метала?
  "Пусть поохают, скажи им, пусть поохают..."
  - Заткнулся бы лучше и посмотрел, что там, - процедил сквозь зубы Бильям.
  "Чего там смотреть? Все там нормально! Пусть они поохают!"
  Бильям зарычал, принялся неистово тереть виски и яростно выкрикивать:
  - Пошел вон из моей башки! Пошел вон!!!
  Шлюхи, не выдержав накала страстей, бросились наутек. Бильям, вскочив на ноги, отчаянно растирая виски и постанывая, вывалился наружу следом за ними. И тут же получил под дых.
  Сознание на миг погасло, а когда перед взором волхва рассыпавшийся мир вновь собрался в цельную картинку, он узрел двух девиц со вспоротыми животами. Одна из них, с расплескавшимися по земле внутренностями, все еще корчилась в предсмертных муках, издавая надрывный хрип, другая была без сознания, и только пыльные ноги ее сотрясала мелкая конвульсия. Еще несколько мгновений назад они изображали в палатке пылкую оргию, страстный гимн плотским усладам жизни, а теперь они хрипели, бились в судорогах, исполняли жуткую песнь во славу смерти. Считанные секунды отделяют одно от другого, невесомая завеса между бытием и небытием в любой момент может быть сорвана неистовым ветром перемен, но мы не желаем об этом думать, мы боимся этого, мы забываем об этом до самого последнего мига.
  Перестав дышать, Бильям с трудом оторвал взгляд от умирающих шлюх, поднял глаза. На него с непреклонной суровостью взирали два старика и юный воин с мечом, по самую рукоять залитым кровью. Позади них стояло человек двадцать солдат.
  - Молодец, внучек, достойная смена, - произнес один из стариков, - ловко так порешил блядей-идолопоклонниц! Горжусь!
  - Позвольте, я и этого прирежу! - юноша указал мечом на Бильяма.
  - Чуть позже, - возразил второй старик.
  Бильям вдруг узнал их. Когда-то давно на горе Хорив он и египтяне Фритифант и Ихтамнет вели переговоры с тамарискоедами. Эти двое - Арон и Месу - были вождями народа Исрахэла. Еще тогда, почти сорок лет назад, они являлись мужами преклонного возраста. И вот - живы до сих пор.
  - Их бог сильнее моего, - пробормотал волхв.
  "Да, сильней, упроси их, пусть пощадят нас", - заныл Лёпа-Ваал и внезапно разрыдался.
  - Нет уж, - прохрипел Бильям, - нет уж, хочу сдохнуть, устал я от тебя, мудака безблагодатного, от вечного твоего плача, надоело мне все это дерьмо, хватит...
  - Ты совершил преступление против крови и расы! - громогласно сказал Месу. - Ты грешен перед нашим Господом! Ты будешь казнен! Признаешь ли ты себя виновным в том, что подстрекал мидьянских блудниц совращать уберменшей?
  - Признаю, - обрадовано произнес Бильям, - это все я! Я предлагал царю Балаку, чтоб его девки с вашими мужиками того...
  "Нет! - заверещал Лёпа-Ваал. - Что ты творишь?"
  Месу на мгновение оторопел, взгляд его вперился в чародея, прожег до самого нутра.
  - Признаешь ли ты себя виновным в кознях против нашего Господа и нашего народа, признаешь ли ты себя виновным в том, что под предлогом заключения мира между Моабом и Исрахэлом жаждал усыпить бдительность наших мужей с целью дальнейшего морального разложения и уничтожения оных.
  - Признаю! - Бильям, отряхнувшись, встал на ноги. - Признаю! И готов умереть!
  Рыдания Лёпы-Ваала стали непереносимы, и волхв мученически поморщился, а Месу, будто все поняв, ухмыльнулся, но тут же вновь принял суровый вид:
  - Признаешь ли ты, что унтерменши-мидьяне подкупили тебя богатством, чтобы проклял наш народ?
  - Признаю. Но я благословил ваш народ, и благословляю снова и снова, только, пожалуйста, - Бильям, застонав, схватился за уши, - убейте меня! Убейте прямо сейчас и как можно скорее. Я благословляю вас... бля, убейте же меня, наконец!
  Месу бросил взгляд на юного воина и кивнул. Тот метнулся к волхву, и мгновение спустя меч вошел под сердце чародей. Бильям вскрикнул, отступил на два шага и, блаженно улыбнувшись, упал. Истекая кровью, он в последний раз узрел отделившегося от него бородатого коротышку. Лёпа-Ваал, зависший над умирающим волхвом, начал растворяться. Коротышка, разрываемый ужасом грядущего небытия, истерично вопил, рвал на себе волосы, но Бильяму теперь было на все наплевать. Наконец, в последний миг жизни, он оказался свободен от вечного страха, непересыхающей жажды богатств и власти ничтожных богов.
  
  Эпизод 35
  Где-то недалеко от границ Кенаана
  Текст представлен в вольном переводе с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  В целом мы можем сказать, что справились с этой тяжелейшей задачей, исходя из любви к своему народу. И мы не нанесли никакого вреда нашей сути, нашим душам и нашему характеру.
  Один эффективный управленец
  
  Несколько месяцев спустя
  
  - Неужели это все? - Арон, тяжело дыша, опустился на камень, посмотрел невидящим взором вниз, туда, где у подножия горы расположился военный лагерь. Глаза Арона слезились:
  - Неужели это все...
  Рядом с ним стояли его сын Элазар и пророк.
  - И нога моя так и не вступит в Землю Обетованную, в Страну Пурпура, - по щеке Арона покатилась слеза, - я ведь полжизни отдал, служа тебе, Месу. Тебе и твоему богу. Неужели нельзя продлить мои дни, совсем чуть-чуть.
  - Ропот - это великий грех перед Господом, - ответил пророк, - очень скоро ты окажешься в обществе Иеговы, и не пристало тебе, моему верному помощнику, горевать из-за этого. Мы и так долго с тобой прожили.
  - Я знаю, - Арон сокрушено покачал головой, - но неужели всего за одно неправильно сказанное слово, нас лишили того, во имя чего мы трудились столько лет: попасть в Кенаан.
  - Перестань! - строго сказал Месу. - Перестань!!! Хорошо, что твою слабость не видят другие. Постыдись сына, но, главное, постыдись Господа! Ты должен быть счастлив, что скоро предстанешь перед ним.
  - Да, да... - согласился Арон, тяжело вздохнув.
  - Это все наша гордыня, - голос пророка смягчился, - мы забылись и приписали себя заслугу, а не всевышнему. Бог не может быть несправедлив.
  - Бедуины испокон веков добывали из известняковых скал воду, - с горечью произнес Арон, но тут же, спохватившись, поправился. - Конечно, это заслуга Господа. Конечно, я готов отойти в его общество...
  
  Иегова внимательно следил за разговором двух старцев. Иегова нервничал. Он давно уже вжился в роль бога, и ничто божественное ему не было чуждо. Иегова жаждал бессмертия. Но проблема состояла в том, что Месу, его носитель, был слишком стар, и благотворное воздействие на биополе пророка продлевало жизнь, но все же не спасало от дряхления. По какой-то неясной причине присутствие Иеговы и Ангела также позволяло поддерживать здоровье Арону и юродивой Мирьям. И если с первым, казалось бы, все было ясно, все-таки ближайший соратник, то почему образовалась энергетическая связь с бесноватой дурой - оставалось неразгаданной загадкой, ответа на которую не знал даже Николаус Ансельм Хейден фон Энгельгард. Он лишь отметил, что, возможно, такая диспозиция была необходима "для гендерного баланса", а преданность этой женщины новой вере сделало ее аттрактором, как бы магнитом, благодаря чему эта самая энергетическая связь и образовалась. Но вот пару месяцев назад Мирьям умерла. Равновесие оказалось нарушенным, и это значило, что силы пророка иссякали, и смерть его также была уже не за горами. Иегова, сокрушенный дурной вестью, приказал Месу назвать Мирьям прилюдно своей сестрой и пророчицей, а также объявить по ней общеплеменной траур.
  В эти дни стала ощущаться острая нехватка воды. Такое частенько случалось, и Месу по старой привычке нашел известняковую скалу, где по всем признакам должна была скопиться вода. Он ударил по ней посохом два раза, так как не смог пробить затверделую корку с одного удара. И при этом произнес что-то привычное, что-то вроде: "Мы даруем вам влагу сию!"
   Такое, казалось бы, обычное дело внезапно обернулась поводом для "наказания". Иегова объявил Месу и Арона виновными в гордыне и ослушании, мол, во-первых, они присвоили чудо себе, сказав "мы даруем", а не "Господь дарует", а, во-вторых, пророк не ограничился одним ударом по скале, тем самым усомнившись в божьем чуде. Все это Иегова высказал Месу, заодно отказав вождю и его деснице в возможности вступить в Землю Обетованную. Пророк с горечью, но безропотно принял приговор, посчитав свою оплошность за истинную причину. Вождь подумал было о том, что раньше, бывало, он, чтобы образовать брешь, бил по известняковой корке и два, и три, и пять раз, и речь свою по-разному выстраивал, но крамольные мысли, которые, между прочим, прекрасно слышал Иегова, быстро утонули в страхе божьем. В конце концов, Месу выполнил поставленную перед ним тяжелую задачу: создал избранный народ, привел его к самым границам Кенаана, и теперь достоин попасть в рай, в общество бога, жить новой вечной жизнью. А посему престарелый вождь, после недолгих колебаний, пришел к умиротворению.
  Но сам Иегова отнюдь не являл собой образец спокойствия.
  "Ангел, ты уверен, что мы сможем перейти в новое тело? - в который раз вопрошал он Энгельгарда. - Я видел умерщвление Бильяма, и дух коротышки растворился в эфире с его смертью".
  "Доктор, я понимаю, что ты гуманитарий, - в который раз отвечал Ангел, - но давай лучше рассмотрим все это с чисто технической точки зрения. Наш носитель слабеет, связь с Мириам оборвалась, и она окочурилась; по моим расчетам в самое ближайшие время канал связи с Ароном также иссякнет. Остались буквально считанные часы. Нашему носителю тоже скоро умирать. А теперь представь, если это произойдет спонтанно. Нам придется переходить в ближайшее тело, а оно может оказаться низкоранговой омегой. И что нам тогда делать? Мы должны заранее спланировать свой переход. Наш главный кандидат - Ошеа Нун, именно он и наследует вождя".
  
  "Ты не ответил на мой вопрос, - в который раз возражал Иегова, - где гарантия, что мы останемся живы, а не растворимся, как тот коротышка?"
  "Коротышка был сам по себе, а мы с тобой сцеплены и как бы защищаем друг друга, а это значит, мы более устойчивы вне тела носителя, - в который раз объяснял Ангел, - мы сумеем перейти на нового хозяина, не разрушив свои квантовоэфирные тела".
  "Но ты же сам говорил, - в который раз настаивал на своем Иегова, - еще тогда, сорок лет назад, что если перейти с одного тела на другое, есть риск гибели..."
  "Доктор, Месу в любом случае скоро умрет, и хотим мы того или нет, нам придется покинуть носителя в поисках нового. К тому же я провел некоторые расчеты, и пришел к выводу, что не все так однозначно. Шансы у нас есть, и это очень большие шансы", - в который раз успокаивал Иегову Ангел.
  
  Тем временем Месу снял одежды первосвященника с Арона.
  - Все ведь было не зря? - голос Арона дрогнул. - Я ведь все правильно делал?
  - Ты делал все правильно, - сказал Месу, - не беспокойся об этом.
  - И Надава, и Авиху, сынков моих, тоже ведь не зря? - лицо Арона жутко побледнело, он начал задыхаться.
  - Забудь о них, их сжег не ты, а гнев божий, вот твой настоящий наследник, - пророк возложил одежды на Элазара, - твои младшие сыновья наследуют тебя, и потомки их будут отвечать за пропаганду.
  - Да... - с трудом выдавил из себя Арон, ложась на землю, - не зря... значит, не зря, и внучок мой, Пинхас... внучок мой, тоже молодец... с одного удара любую вражину... не зря... умру...
  - Ты умрешь по-особому, - сказал Месу, - закрой глаза и жди поцелуй мудрости небес, ибо ты уходишь из мира в присутствии Господа.
  
  Эпизод 36
  Хребет Хааварим, у порога в Страну Пурпура
  Текст представлен в вольном переводе с ментально-общечеловеческого и с суржика древнесемитских диалектов на русский
  
  ВЕРЬ, ПОВИНУЙСЯ, СРАЖАЙСЯ!
  Один самовлюбленный цезарь
  
  Прошло еще несколько месяцев, прежде чем Иегова, поддавшись на уговоры Ангела, решился перейти в новое тело. Основное становище расположилось возле цепи высоких холмов Хааварим, с высоты которых можно было узреть Страну Пурпура.
  Иегова счел, что это будет красиво и символично, если Месу и его наследник Ошеа Нун взойдут на гору, и там произойдет переход.
  А что! Очень даже здорово придумано: пророк в последний раз окидывает взглядом дольний мир, в последний раз смотрит в ту сторону, за реку Ярден, куда пойдет его народ, но куда ему уже не суждено попасть, дает свое благословление новому вождю и отходит в мир иной, а Ошеа Нун произносит пламенную речь о тотальной войне и окончательном решении кенаанского вопроса, и затем начинается вторжение в землю, где текут молоко и мед.
  Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!
  Красиво и пафосно, ничего не скажешь.
  
  И вот, наконец, этот момент настал. Месу и Ошеа взирали свысока на бесчисленное воинство. И пестрый человеческий ковер, состоящий из шлемов, щитов, нагрудников, ощетинившийся копьями, растелившийся до самого подножья, тысячами и тысячами глаз смотрел на своего вождя.
  Месу, опершись на посох, прохрипел:
  - Народ Исрахэла! Избранный народ!
  Пророк сильно сдал за последнее время, и голос его был слаб, но десятки глашатаев по цепочке выкрикивали во всю мощь своих глоток слова, произносимые Месу.
  - Обремененный тяжкими заботами, принужденный молчать месяцами из-за траура по моему брату Арону, я дождался часа, когда, наконец, могу говорить открыто.
  Месу произносил свою речь с трудом. Мешала одышка. Жить великому вождю и пророку оставалось всего несколько минут. Но какое теперь это имело значение? Огромная армия, созданная с божьей помощью, стояла у границ Кенаана, и голос вождя усиливался многократным эхом его верных последователей. Очень скоро он войдет в царство Господа, а его наследник пройдется огнем и мечом по Стране Пурпура и отдаст землю обетованную в руки всевышнего. И Месу говорил. Говорил почти шепотом, не боясь, что его не услышат:
  - Вы, уже без меня, совершите поход, который будет величайшим из виданных до сих пор миром. Кровавые кенаанеи стоят у наших границ, - пророк простер руку в сторону Страны Пурпура, он видел ее, но нога его уже никогда не ступит туда. - Поэтому задачей ваших армий является уже не защита избранного народа, а безопасность Земли Хабиру и близлежащих территорий, а с этим и спасение всех. Поэтому я решил теперь отдать судьбу нашего народа снова в руки наших солдат. Да поможет нам Господь в этой борьбе!
  "Достаточно! - послышался шепот Иеговы. - Я не могу откладывать до бесконечности это. Пора переходить".
  Месу устало прикрыл глаза, вытер пот с висков и лба подрагивающей рукой, кивнул.
  - Прощайте, - прошептали непослушные губы.
  Пророк начал оседать, и Ошеа поддержал его.
  - Прощайте!!! - заорали по цепочке глашатаи.
  Человеческий ковер загудел, и над Хааваримом разнесся протяжный многоголосый вой:
  - Про-о-о-ощ-а-а-а-ай!!!
  - Помоги мне лечь, - приказал Месу Ошеа.
  Наследник бережно уложил старика на землю.
  
  "Значит, теперь я должен сконцентрироваться на точке между глаз Ошеа?" - спросил Иегова.
  "Да, доктор, именно так, - подтвердил Ангел, - смотри на переносицу нового носителя и представляй, что движешься по направлению к нему".
  Иегова сосредоточился и вдруг почувствовал, как неодолимая сила высасывает его в окружающее пространство. Иегова обернулся. Он увидел лежащего Месу. Пророк открыл глаза и, улыбнувшись своему Господу, потянул к нему руки.
  "Благодарю тебя, - сказал Иегова, - ты преданно служил моему делу, и я буду хранить твой образ в своей памяти, но теперь ты отработанный материал. Прощай, навсегда!"
  "Нет, - в ужасе подумал Месу, ибо говорить уже не мог, глаза его округлились, пальцы рук затряслись, - не оставляй меня, ты обещал, что я войду в твое царствие..."
  "Такова жизнь, прощай", - сухо отрезал Иегова.
  Месу попытался привстать, закашлялся совершенно звериным, необузданным кашлем, захрипел, голова его конвульсивно задёргалась. Изо рта пророка пошла пена, он, задыхаясь, закатил глаза.
  Иегова отвернулся от старика, Месу больше был ему не интересен. Иегова поплыл в сторону Ошеа Нуна, но внезапно наткнулся на нечто, не позволяющее двигаться дальше.
  "Что такое?" - недоуменно подумал он, делая новую попытку приблизится к Ошеа.
  Иегову отталкивала невидимая сила, а сам он ощутил всем своим эфирным телом странные покалывания.
  "Увы, доктор, но ты тоже отработанный материал", - послышалась строгая мысль Ангела.
  Иегова поднял взор и узрел парящего над головой Ошеа молодого белокурого человека, облаченного в белый халат.
  "Я, а не ты перешел в тело нового носителя, - совершенно без эмоций констатировал молодой человек, - в свое время, когда ты послал меня перехватить Бильяма, я общался с его ментальным паразитом и выяснил, что тот когда-то сам был паразитом, но на другом квантовом теле, которое в свою очередь паразитировало на визире Египта Фритифанте. Когда Фритифант погиб, бородатый коротышка смог соскочить со своего эфирного носителя на новое тело. И этим новым телом был Бильям. Увы, доктор, тебя суждено погибнуть вместе с Месу".
  "Ты обманул меня!" - проревел Иегова.
  Белохалатная белокурая бестия только пожала плечами и обратилась к Ошеа:
  "Слушай мой приказ! Ты теперь новый вождь"
  - Господи! - Ошеа Нун, опустившись на колени, схватился за голову. - Я слышу тебе, Господи! Невероятно!
  "Конечно, слышишь, а теперь встань и произнеси речь перед своим народом. Грядет тотальная война и окончательное решение кенаанейского вопроса".
  "Он назвал тебя богом, - закричал Иегова, - но Господь - это я!"
  "По правде говоря, доктор, - заметил Ангел, - ты просто не помнишь свое настоящее имя. Ты потерял память во время телепортации из-за пули, попавшей в твою голову. Помнишь бункер? Помнишь Великую войну, которую вы затеяли? Начать-то вы ее начали, да вот только заканчивали ее ваши враги, вы проиграли войну, а ты сбежал в иные времена".
  Тем временем Ошеа поднялся с колен, бросил воодушевленно яростный взгляд вниз на бесчисленное воинство и проорал:
  - Избранный народ! Месу, получив поцелуй небес, покинул нас. И отныне вашим вождем и пророком буду я, ибо так захотел Господь!
  В ответ прозвучал протяжный гул, издаваемый тысячами и тысячами человеческих глоток. И в этом гуле отражалась и скорбь по умершему вождю, и радость о том, что они не останутся сиротами, что, несмотря на утрату, есть тот, кто поведет их дальше. Пророк умер, да здравствует пророк!
  "Я - Иегова!" - прошипел бог под рев человеческого стада.
  "Твое настоящее имя - Пауль Йозеф Геббельс, - сказал Ангел, - не только в этой, но и в той жизни ты был Иеговой, а вернее - голосом Иеговы. Голосом Иеговы Капитала. Голоса у него бывают разные, и формы он меняет, но суть его остается прежней. Ты был лишь маской, и эта маска теперь окончательно снята и растоптана за ненадобностью".
  "Клаус!" - вдруг осенило бога, названное имя внезапно пробудило память о прошлом существовании, о бытности министром народного просвещения и пропаганды, о телепортации в прошлое и о великой миссии, которую он возложил на себя: создать избранный народ.
  Между тем Ошеа Нун, схватив посох умершего Месу, подняв руки, прокричал:
  - Кенаанеи утверждают, будто избранный народ потерял веру в победу. Я спрашиваю вас: верите ли вы, вместе с Господом и нами, в полную и окончательную победу избранного народа? Я спрашиваю вас: намерены ли вы следовать за Господом сквозь огонь и воду к победе и готовы ли вы взять на себя даже самое тяжелое личное бремя?
  - ДА!!! - отозвалось людское эхо.
  "НЕТ!!! - проревел Геббельс, а из его эфирного тела начали вырываться маленькие вихри. - Я создал тех, с кем боролся всю жизнь! Тех, кто отравлял жизнь высшей расе!"
   "Правда состоит в том, доктор, - насмешливо произнес Клаус, - что нет никаких высших рас и избранных народов, но есть правящее меньшинство, в чьих интересах очень выгодно придумывать сказки об унтерменшах и народах-богоносцах, об ужасных чужих и хороших своих. И чем большее быдло сокрыто в тебе, тем больше ты жаждешь идей превосходства, тем больше они гармонируют с речами фюреров. Потому подчиненные массы следует обыдлять. Я давно это понял благодаря таким гуманитариям, как ты".
  - Кенаанеи утверждают, будто избранный народ не одобряет принятые старейшинами и судьями меры по тотальной войне, - продолжал бесноваться Ошеа. - Будто он хочет не тотальную войну, а позорную капитуляцию! Я спрашиваю вас: хотите ли вы тотальную войну? Если потребуется, хотите ли вы более тотальную и радикальную войну, чем вы вообще можете сегодня представить?
  - ДА!!! - взревела толпа.
  "НЕТ!!! - взвыл Геббельс, его тело, вихрясь и искривляясь, распадалось на части, растворялось, становясь все более и более прозрачным. - Николаус фон Энгельгард, будь ты проклят! Тебя постигнет та же участь, что и меня!"
  "Ты совершенно прав, доктор, - согласился Клаус, - со смертью носителя, я аннигилируюсь. Но знаешь, есть такая хорошая присказка: умри ты сегодня, а я завтра. Это ваш главный, хоть и негласный, девиз, который я перенял. А теперь прощай! Меня ждут великие дела и великая война в Стране Пурпура".
  - Кенаанеи утверждают, будто избранный народ потерял веру в Господа. - яростно жестикулировал Ошеа. - Я спрашиваю вас: доверяете ли вы Господу сильнее, крепче и непоколебимей, чем прежде? Готовы ли вы целиком и полностью следовать ему, куда бы он ни пошёл, и делать все, что только потребуется для доведения войны до победного конца?
  - ДА!!! - заволновался людской ковер, и бесчисленные мечи и копья взвились вверх.
  - ДА!!! Господь, приказывай - мы следуем за тобой! - тысячи голосов слились в один.
  - ДА!!! ДА!!! ДА!!!
  "НЕТ!!!" - в последний раз вырвалась из рассыпавшегося эфирного тела отчаянная мысль.
  "До встречи, доктор, - громко подумал Клаус, - увидимся в далеком будущем".
   Великий пропагандист растворился, исчез без следа. Но не навсегда. Ему суждено родиться заново через три тысячи лет, прожить жизнь закоренелого негодяя, сгореть в бункере, перенестись в далекое прошлое и начать все сначала.
  Петля времени замкнулась.
  
  Послесловие
  
  Мерцает мир, играют волки,
  На наши клетки наши долги.
  Прицел и ставка люди всех рас,
  Они уже кидают вас.
  Группа "Кукрыниксы"
  
  Призрак бродит по миру. Призрак корпоративизма. Все силы старого и разобщенного мира все же едины в своем желании вернуть к жизни этого монстра. Чудовище, которое на самом деле никогда не умирало, которое имеет тысячи имен и масок, но всегда остается верным своей жуткой сути, появилось около ста лет назад. И первое имя его было - фашизм, и первая маска - сплочение под лозунгом национального единства. То была первая маска, но она отнюдь не единственная, просто самая удобная. Корпоративизм может осуществлять попытки солидаризироваться и на религиозной основе, и на принадлежности к одной территории, или одному гражданству, или еще чему-то такому, о чем не ведает автор данной повести. Ведь корпоративистскую идеологию проводят в жизнь не только государства, но и бизнес-структуры. Ведь когда в какой-нибудь мегафирме на тренинге коучи заставляют орать персонал, что они одна команда с менеджерами высшего звена и владельцами предприятия - это тоже корпоративизм. И главное здесь не то, на основе чего призывают к единству, главное здесь агрессивно внушить, что у богатого и бедного, у собственника капитала и того, кто на этот капитал пашет за гроши - один интерес. Новые явные и анонимные фюреры, взывая к любым, даже самым абстрактным и абсурдным идеям, всегда имеют вполне конкретную цель: сохранить и преумножить прибыли меньшинства за счет подавляющего большинства. Как говорится, jedem das seine.
  И тем ужасней корпоративизм, чем к более глубокому прошлому он обращается: арийской ли прародине, временам ли пророков или еще к каким-нибудь легендарным и не очень древностям - неважно. Если в глубоком прошлом могли вырезать целые селения вплоть до младенцев, и уж тем более, если это записано в священных книгах, что ж... можем повторить. За тысячелетия поменялись условия существования и соответствующие им мотивации, но чего только не сделаешь ради трехсот процентов прибыли! Вспомнишь любое прошлое, даже то, которого никогда не было.
  Воспрянь, народ, и пусть грянет буря! Сделаем снова великой Америку, сделаем снова великой Русь, сделаем великой Украину, сделаем великим любой бантустан, если он только способен гарантировать стабильный и постоянный профит, а также обеспечивать покорность эксплуатируемых.
  Мы неуклонно движемся по наклонной именно в этом направлении. Что тут еще добавить? Только процитировать слова из той же песни.
  
  Когда мир в бездну падает,
  Срывая нам паруса,
  Одно меня лишь радует,
  Я это вижу сам.
  
  P.S. Я с огромным уважением отношусь к таким личностям, как Карл Маркс и Альберт Эйнштейн. К чему это написано? Да так, просто...
  
  P.P.S. И все-таки, почему же так получилось? Почему мы идем в пропасть? Может быть, оттого, что все мы вышли из шинели Гегеля, но Гегеля так и не переросли...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"