Пуповина

   Беспричинные улыбки

  Выбравшись из кривых улочек центра, представляющего из себя в этот час одну сплошную пробку, встав в одном из рядов длинной и прямой Вислострады, весело шлепая покрышками по столичным выбоинам и весенним заплатам в рассыпающемся, уставшем за зиму асфальте, уходя затяжной дугой вправо, на аллею Витоса, всякий водитель оставляет по правую руку блестящую громаду торгового центра "Диорама". Но далеко не всякий водитель, как впрочем, и пешеход, чинно прогуливающийся под тенистыми липами, в шахматном порядке посаженными вокруг того же, переливающегося всеми цветами радуги в лучах заходящего варшавского солнышка, потребительского рая, знает о существовании странного вида четырехэтажных домиков, скромно сбившихся в кучку на тылах торгового гиганта, сразу за бескрайними полями его паркингов. Да и зачем ему знать, в самом деле?

   Но молодой человек, идущий в данный момент нетвердой походкой наискосок через море разливанное аккуратно подстриженных газонов и, тем самым, совершающий правонарушение, однако совершенно о нем, правонарушении, не думающий, о существовании этих домиков знает отлично.

  Более того - именно туда он и направляется, в одну из квартир, где живет четверка его дружков-корешков-корефанов-кентубасов-саратников-собутыльников-соджойнтников-товарищей-комрадов-геноссе-братишек-единомышленников-аппонентов - в зависимости от ситуации.

  Молодой человек, сняв темные поцарапанные очки, сильно и близоруко щурится. Руки его большими добрыми кулачищами растягивают карманы выцветших брюк. За спиной - рюкзачок, в котором при каждом озорном и нетвердом шаге его обладателя что-то весело позвякивает.

  Рот молодого человека растянут в беспричинной улыбке. Но это только на первый взгляд беспричинной. На самом же деле он улыбается наконец-то устаканившейся теплой погоде, раннему вечеру пятницы - без сомнений лучшего дня недели - тугими толчками плывущему в его молодых и упругих - как ему кажется - жилах вперемешку с темной кровью не менее темному пиву, в предвкушении веселого времяпрепровождения в милом кругу милых людей, и просто своему прекрасному настроению, вызванному всем вышеописанным.

  Зовут молодого человека Ильей. Или Илюшей. В нем 87 кило игривой плоти, 27 лет жизненных впечатлений, тысячи постоянно и неконтролируемо возникающих неожиданных мыслей и ассоциаций, и 190 сантиметров росту.

  По тихой улочке уютной, затерянной во времени и пространстве шумящего мегаполиса и чертовски дорогой Саской Кемпы, лениво переваливаясь по старому булыжнику, крадется такси. Доехав до дома под номером 47, оно останавливается. Усатый таксист средних лет в цветастой рубашке глушит двигатель и вонно закуривает, откидываясь в кресле в ожидании клиента. В настежь открытое окно второго этажа искомого дома он слышит тихую музыку и громкие девичьи голоса на до боли знакомом и всегда интригующем языке.

  - Машка, ну ты чо, охренела? Выходи! Сколько можно?!.

  - Потерпишь. Дай высушиться, в самом деле...

  Музыкантиком в ладони где-то за дверью зажужжал фен. В окно высунулось, ойкнуло и сразу же пропало белокурое и сероглазое куклоподобное создание.

  - Девки, мотор приехал. Закругляйтесь, выходим. Танюха! В машине докрасишься, обувайся...

  Через пару минут двери в таксомоторе весело захлопали и таксист, молодясь, интенсивно зажевал жвачку и инстинктивно стал подкручивать усы. От зловонной сигареты и мрачного сексопила не осталось и следа.

  - Але ж пане йестэщче ладне! Направдэ! Йеднак росыйске дчивчыны сон найпенкнейшэ в щвече. Слово хонору!

  Сидящая на переднем сидении, чуть широкой кости и крепкой породы с крупными правильными чертами лица девушка оказалась грубиянкой. Выдыхая из стянутой ремнем безопасности высокой груди ровную струйку дыма, жеманно держа в правой руке длинную сигарету, левой, свободной она притворно игриво толкнула таксиста в плечо.

  - Ой, ладно, не грузи, пан... Музычку лучше поставь... Если не в лом, конечно...

  Очень приятная рыжеволосая и слегка конопатая пассажирка с заднего сидения оторвалась от зеркальца, подняла недокрашенный глаз, и со вздохом, но без упрека, как бы привычно, пропела своим высоким, почти что детским голоском с ярко выраженным московским мотивом:

  - Ка-атюха, ну чо-о ты за чела-авек та та-акой? Ну, чи-иво ты ха-амишь-то? Ти-ибе ка-амплименты, бля, делают, а ты са-абачишься, как ка-азлиха ка-акая...

  Таксист ничего не понял из речи пассажирки, кроме того, что его, похоже, защищают. Воодушевленный таким поворотом дела, он засуетился, полез в бардачок, потом в карман на своей, водительской, двери, потом в подлокотник, лишь изредка бросая на дорогу суетливые взгляды.

  -Я ...тэго, я цощь мам для вас, я... курка водна, гдче я то мам...

  Недолгие поиски увенчались успехом. Он вытащил откуда-то из-под ног затертую кассету и воткнул ее в новенький SONY. Из динамиков квадро-системы поплыл заунывный голос Тани Булановой. Довольный собой таксист, многозначительно улыбаясь, вальяжно развалился в своем кресле и положил руку на руль так, что вся ладонь безвольно свисала с внутренней стороны баранки, лениво побрякивая на кочках тяжелым золотым браслетом. И весь его видавший виды немецкий автомобиль со звездой во лбу, почувствовав настроение хозяина, поехал спокойно, со знанием дела, преисполненный чопорной мужланской самовлюбленностью.

  Но только-только два пузатых мужчины - таксист и его железный конь - успели проделать все эти мероприятия, как объекты их вожделения - все четверо девушек - весело и не сговариваясь, хором рассмеялись.

  - Не-е-е, дядька, - давясь смехом и роясь в сумочке, выдавала та, которую назвали Катюхой - это ты для своих щелей со стадиона прибереги! Вырубай этот кал, а то нас ща-а стошнит на фиг... Вот тебе замена, меломан, блин...

  С этими словами она сама, без спроса поменяла кассету и после короткой паузы запела в тон уни-сексуальному вокалу: „Пра-аснулась утром дева-ачка, та-акая неприступна-ая...” Ее спутницы, кто в лес, кто по дрова, но очень активно включились в песню. Рыжеволосая, закончив краситься, вынула из сумочки тонкую, длинную, изящно выгнутую стеклянную трубочку и закурила. Проглотив пару маленьких облачков, она передала трубочку подружкам.

  Таксист, не ожидавший такого развития событий, сконфузился. Из его старательного ухаживания ровным счетом ничего не выходило. Его явно трактовали как мебель. Причем, не скрывая этого. Какой ужас! Его ущемленное мужское эго мгновенно переползло в правую ногу и остервенело вдавило педаль газа в полик. Стальной мерин, получив подковами в брюхо, понесся вскачь. Девок сильно мотнуло, и они довольно застонали: „Ва-а-у-у-у-ууууууу...” Трубочка завершала второй круг.

  Скрипя покрышками, и пугая редких прохожих, такси пронеслось мимо спящих на стоянке возле „Диорамы” разномастных авто и юзом остановилось возле входа на территорию комплекса уже упомянутых странного вида четырехэтажных домишек. Секунду спустя машину обогнало и умчалось в никуда родившееся под колесами облачко первой майской пыли.

  Таксист, получив на чай, забыл об обиде и тихонечко укатил.

  - Ха-а-арашо-то как, девочки!...

  Девчонки томно потянулись и космической походкой отправились к калитке.

  Все четверо беспричинно улыбались. Но только на первый взгляд беспричинно. На самом деле они улыбались своим манящим длинным выходным с выключенными телефонами, круто забирающей траве, необычайной легкости в молодых и стройных ногах и игривому желанию их раздвинуть. Они приехали в гости к четверке своих друзей-парней-затейников-весельчаков-гнусных ебарей-грязных извращенцев, нежных, единственных и незаменимых. К своим мальчикам, одним словом. К мальчикам, с которыми можно вдоволь целоваться в губы. Вкусно и взасос. Нормально, не так, как на работе.

  Девушек зовут Таня, Маша, Катя и Инга. Всем четверым слегка за двадцать, и в каждой есть то что-то, из-за чего у любого мужика с хорошим вкусом после трех минут общения с ними яйца сжимаются в кулак, а слюна становится непростительно вязкой.

  В солнечный полдень пятницы улицы Лиссабона вдвойне прекрасны. Веселее звенят смешные, полу игрушечные трамвайчики, подпрыгивая на бугристых швах шпал. Улыбчивее седоусые старики, потягивающие порто в открытых кафе. Звонче рык моторов отпускных кабриолетов с немецкими номерами, завсегдатаев горбатых улочек старого города. Да и дышится как-то легче, океанский бриз не так упрям и назойлив, как в другие дни. Соленым феном наполняет он легкие всех тех, кто выбрал для жизни - сознательно или нет - это место на карте, этот райский и до пошлости сентиментальный уголок.

  На широком балконе старинного дома с выцветшей досчатой вывеской „HOTEL - L’ ILE AU TRESOR” сидел в кресле и курил толстенную и вкуснющую сигару молодой и крепкий мужчина, который выбрал Лиссабон сознательно. Выбрал уже пару месяцев назад и все больше и больше утверждался в правильности своего выбора.

  "Прекрасная страна, прекрасный город. Минимум посольств, минимум связей с внешним миром. Отличный климат и просто непередаваемое настроение, царящее на узких улицах и треугольных маленьких площадях этого, словно потерянного в кривых переулках вечности города".

  Он даже присмотрел себе уже и дом для покупки. Отличная вилла конца прошлого века, на самом берегу - неприступные скалы, внизу - шум прибоя и белая пена. Всего двадцать минут езды от города.

  И самое главное - океан. Океан был просто чудом. Самым главным чудом его жизни. В первый раз он увидел океан во Владивостоке. Еще в армии, в учебке погранцов. Он убегал в самоволку не в город, а в бухты, на берег. И часами, до боли в глазах, мог смотреть на линию горизонта, слушать накаты тяжелых волн, забегая в пену, как счастливая и сумасшедшая шавка, моча кирзачи и рукава гимнастерки. Океан не мог не влюбить в себя.

  Здесь, в Португалии, он был другим. Другого цвета, запаха и нрава. Но это был океан. Это была стихия. Это была сила. А силу Артур привык уважать.

  Через полчаса огненный диск солнца переместился ближе к горизонту - был полный штиль - а сигара превратилась в пепел. Артур встал, потянулся, хрустнув локтями, и вошел в номер. "Отлично, - думал он, - пятница, длинный выходной, полная лафа, с Пэтэрсом и Антони кажется дотрещался, схавают они мои условия, никуда не денутся, уж больно лакомый кусочек. Хотя хватит об этом. Отдыхать, сегодня - отдыхать. Поеду в этот клуб, как его там, "Гарем", что ли. Только вот Изабелке надо звякнуть. Герла что надо... Отлично". При последней мысли по спине пробежала сладкая истома и Артур взял трубку телефона.

  Сначала он позвонил в банк, чтобы узнать состояние счета. Не то, чтобы он опасался, нет. Чтобы истратить все эти деньги - пусть с одного, не говоря уже о шести других счетах - нужно было бы стараться не один день. Просто Артур любил услышать мягкий голос в трубке, сказочно непринужденно сообщающий ему о том, что он очень богатый человек. При этих словах по спине пробегала не менее сладкая истомная волна, чем при воспоминании об Изабелке, приземлялась в районе крестца и мелко зудела.

  - Хай, май намбэр файф сикс сэвэн зиро зиро уан, рашэн плиз, - на неплохом английском пропел Артур, близко поднеся трубку к уху. Он сносно владел и португальским, но услышать заветную сумму хотелось все-таки по-русски...

  Когда он звонил Изабелле, новой подружке, с которой он познакомился три недели назад в карточном клубе, в номер вошла черноволосая девушка в белоснежном фартуке, толкая перед собой пошлую позолоченную стойку-вешалку на колесиках с идеально выглаженными бледно-кофейным и ярко-голубым артуровскими костюмами, которые по отдельности стоили больше, чем она зарабатывала за два месяца.

  Зажав телефон плечом, Артур вытащил из бумажника цветастую купюру, сунул ее в карманчик вошедшего халатика и шлепнул горничную по заднице. Смуглянка довольно покраснела и бесшумно удалилась.

  Договорившись о встрече, Артур отложил телефон, подошел к стойке, на секунду задумался, потом чему-то улыбнулся и, выбрав ярко-голубое, стал одеваться.

  Выходя из номера, он на ходу взглянул в огромное старое зеркало и остался отражением вполне доволен. Карман пиджака оттягивала новая блестящая NOKIA, брюки топорщились под напором ожидания встречи с Изабеллой, в нагрудном кармане рубашки поселился новенький хрустящий швейцарский паспорт на имя Алекса Стриип, а под мышкой вселяла уверенность в завтрашнем дне неразлучная "беретта".

  Он прошел по длинному коридору, не оглядываясь, оставляя за собой беспорядок в номере, порядок в банковских счетах, прозрачный шлейф дорогого запаха и очень темное прошлое, о котором усердно старался забыть. Внизу его, а вернее его чаевых, ждал бой в красной шапочке.

  - Хэллоу, мистер Стриип, уи хав э вэри найс уэзэр тудэй, хавэнд уи, ай уиш ю э найс ивнинг, мистер Стриип!

  У подъезда гостиницы, на мраморной рампе, стоял заведенный открытый BMW третьей серии. Артур элегантно опустился на манящую кожу сидений, поставил толстый рычажок на „D” и дернул с места.

  Артур ехал и беспричинно улыбался. Но это только на первый взгляд беспричинно. На самом деле он улыбался всем своим мыслям. А мысли его скользили по соскам и крутым бедрам темнокожей Изабеллы, пробегали бестелесным червячком где-то в банковских хранилищах Женевы, улетали ракетой в безоблачное, счастливое и ошеломляюще-горячее, как только что втянутая толстенная дорога чистого - не этой московской дряни - кокаина, будущее. Вперед! Вверх! В заоблачные высоты завтра! Туда, где не сможет достать проклятая память, гирей висящая на ногах, туда, где не окают и не акают, где не стреляют в спину и не боятся просыпаться по утрам.

  Балдеющее уже на западной половине небосклона солнце густо красило стены кухни в рыжий цвет. В ней, в кухне, как, впрочем, и во всей квартире, было непривычно чисто. Несмотря на то, что пятница является хоть и последним, но все-таки рабочим днем, все четверо хозяев этой пещеры, двухэтажного азиля, рая для отдыха и дум, норы красных фонарей, одним словом, любимой многими квартирки, умудрились смотаться с работы пораньше. И теперь, после коллективной уборки, расслабленно отдыхали в предвкушении вечера.

  Игорь, высокий и мальца грузноватый парень, стоял на балконе и курил. В прошлом году он защитился на факультете Управления и вот уже несколько месяцев, как работал в какой-то мутноватой фирме, мутящей непонятные дела с не менее мутными московскими конторами. Игорь любит темно-синие костюмы в еле заметную полоску и ранние рассказы Аксенова.

  Михась ковырялся в интернете. Это был его любимый отдых. Уроженец Киева, он равно здорово говорил по-украински, по-русски, по-немецки и по-английски. Хотя все-таки предпочитал для каждодневного общения язык охваченных сибирским ветром осин. Одинаково элегантно он завязывал карденовские галстуки и расплачивался последними марками за услуги дешевых курв в гамбургских притонах. Будучи в лоскуты пьяным, он любил хвастаться своим графским титулом, доставшимся ему по наследству от отца, некогда большого человека, и даже приносил из дальней комнаты в доказательство своих слов измятый вексель. Имея в кармане университетский диплом, работал Михась в консалдинговой фирме. Фирма давала фирменные советы. Если по совести, не советовал бы я никому слушать советов таких советчиков. Больше всего на свете Михась любит деньги.

  Эндрю в разорванных оранжевых башмаках и длиннющих шортах сворачивал на кухне драммовскую самокруточку. Был он парнишкой с отчаянно голубыми и честными глазами, в которых утонула в свое время не одна красавица, и открытой белозубой улыбкой. Больше всего на свете Эндрю любит военные журналы и манекенщиц. Рыжих, белокурых, темных, без головы, без рук, всяких.

  Леша тут же, на кухне, мастерил нехитрый бутерброд с икрой, привезенной вчера из Бреста. Третий год подряд ему некогда было защититься. Работал Леша водителем в представительстве одного из московских банков и машину водил просто поэтически. Если он был не в духе, уставший, если у него заплетались ноги или язык, если стрелка алкомата после его выдоха зашкаливала и сворачивалась уставшей спиралькой, - значит пора, значит, садите его за руль, кладите озябшие его ладони на баранку, в глаза, между веками стоймя вставляйте спички, а на лобовое стекло жвачкой приклеивайте адрес. Ловите тут же такси, платите вдвое по счетчику за скорость, или еще надежней - полицейскую машину, неситесь через весь город на мигалках - все бесполезно. Леша и так будет первым. Больше всего в жизни Леша любит ядреную домашнюю горчицу, бьющую перчаткой темнокожего боксера в нос, водку „Беларусь кареглазая” и охать, стоя голым в ванной, почесывая волосатый живот.

  Каждому из них чуть больше, чем за двадцать и чуть меньше, чем под тридцать. Общий вес - около трехсот кило. Общий рост - семь с половиной метров, то есть примерная суммарная высота их квартиры вместе с пентхаузом.

  Русокосая

  Никогда не запирающиеся на замок двери распахнулись и ватага запыхавшихся - последний, четвертый, этаж, все-таки, без лифта - девиц ввалилась в квартиру.

  - Хэлло-о-оу-ууу! Мальчики! Ит-з мы-ы-ы!

  Девчонки посбрасывали туфли, ловко запрыгнули в свои, спрятанные в отдельном шкафчике, шлепанцы и засеменили по комнатам.

  - Боже ж ты мой! Чистота то какая! Вы чего погоду портите! Хочу чаю, аж кончаю! Михась, как я тебя давно не видела! Леха, давно из Московии?!. Эндрю, дай посмолить, ну и папиросочка! Прямо козья ножка! Ты что, фронтовик? Игореша, чего такой смурной?!. Танюха, а ну займись-ка им! Мальчики, как мы по вас соскучились!

  Парни оставили сигареты с бутербродами и не без удовольствия начали отвечать на приветственные лобызания. Михась первый заглянул Машке в глаза.

  - Ба-а-а, девки, да вы ж обкуренные, как суки последние!

  - Не без этого... И чо-о-о-оооо?!, - Машка взвалила всю свою гитароподобную фигуру на руки Михася. Тот живо ее усадил в кресло и игриво картавя, пропел:

  -А дай те ка нам порулить, мы вас тоже чем-нибудь угостим...

  - Да риди бога, у нас ентава гуталина... хоть в Африку загоняй.

  С этими словами Маша высыпала на большой круглый кухонный стол содержимое своей сумочки. Словно сыщик, как будто всю жизнь этим занимался, Михась, сразу же и безошибочно, двумя пальцами вытащил из горки помад, салфеток, таблеток, пуговиц и прочих космического предназначения аксессуаров прозрачный пакетик с травой. Там была добрая пара граммов.

  В это время в дверях появился Илюша.

  - Что за шум, а драки нет? Всем салам! Здорово, чуваки! Ва-а-у-уу! Маша! Катя! Инга, с рижским приветом! А где же Танюха?

  И тут же Илья почувствовал, как что-то жаркое и дрожащее повисло у него на плечах. Две узкие ладошки закрыли ему глаза, и прямо в ухо горячие губы шептали:

  - Отгадай с трех раз... - и, не дождавшись ответа, вернее не дав ответить - Правильно, Танец подкрался незаметно!

  - Да у вас я вижу весело, - Илюша несколько опешил от такого движения и количества людей.

  - Закручивай, скиталец, - Михась уже протягивал ему зеленый пакетик и пачку папиросной бумаги. Илья крутил отличные джойнты. Об этом знали все. Спорить он не стал, только вздохнул:

  - С корабля, бля, да на бал... Чаю хоть налейте, ироды, - и с довольной улыбкой принялся размельчать отливающие фиолетом шишки.

  Илья свернул третий джойнт и уронил руки на колени.

  - Не-е... хана... больше не могу.... сосредото... читься тяжело... вовсе невоз... можно... как я устал... если бы вы зна... ли... каторга какая-то, ей-богу...

  Всю кухню и всех девятерых ее наполнителей накрыло плотным зеленым одеялом. Сквозь него становилось тяжело дышать. Страшно хотелось курить. Все чиркали спичками и обжигали пальцы.

  - Да знаем... знаем... - отозвался молчащий до этого Игорек.

  - А ты отдохни, маленький... замучился... все для народа... Данко ты наш... Прометей... что б мы без тебя... - без тени иронии бормотала, перебирая пересохшими губами и лениво, скорее инстинктивно, почесывая Илье за ухом, Татьяна. Ее рыжие патлы разметались, свисали безвольно и лица практически не было видно.

  И без того немаленькая кухня значительно расширилась. Стены расступились и легонько изгибались в такт музыке. Потолок колыхался, словно водная гладь под легким дуновением вечернего ветерка. От окна к двери нервно дергалась музыка. Ее вроде бы никто не замечал сначала, но вдруг все одновременно посмотрели на магнитофон, сиротливо стоящий в углу. Длинная блестящая молния антенны под неестественным углом упиралась в штукатурку стены. Казалось, что вот-вот она может проткнуть эту преграду. Блестящий металл, колющий матовую белизну.

  - Ей, наверное, больно, - с легким акцентом нарушила тишину Инга.

  - Кому? - поднял на нее глаза Эндрю и глупо улыбнулся.

  - Стене... кому же еще, - Инга искренне удивилась его вопросу.

  - Не исключено, - разрешил вялый спор Илья.

  Катя пританцовывала у стола, закрыв глаза. Михась старался прикурить сигарету со стороны фильтра. Фильтр страшно вонял. Эндрю пытался заплести Инге косички. Ей казалось, что он потихоньку к ней пристает, и она слабо мурлыкала. А он просто пытался заплести ей косички... Игорь включил электрочайник и рылся в шкафчике в поисках чая. Чая он не находил. Но зато находил множество других забавных вещей, о существовании которых в этом шкафу и думать забыл. Татьяна стояла у окна, дышала на стекло и что-то рисовала указательным пальцем с ярко красным ногтем. Маша ушла в туалет и там чему-то очень громко смеялась. Илья, закинув ногу на ногу, с высунутым от усердия языком, мастерил из бессовестно вырванных страниц журнала, лежащего на столе, самолетики и запускал их в дальний угол. Его неумелые, кривоватые творения заваливались на крыло и пикировали в сотоварищей, в стены, в пол, тут же, у самых ног, куда угодно, но только не в дальний угол.

  - Уж солнце заходит, а мы ни в одном глазу... Непорядок... - в кухню зашел Леша, держа в руке большую и пузатую бутылку горилки.

  Все подняли на него затуманенные взгляды.

  - Ребята, да мы так до импрезы не доживем, - речитативом констатировала Маша, только что вернувшаяся из туалета, и стоящая теперь на пороге, за спиной у Алексея.

  - До какой импрезы? - решился на глупый вопрос Илья. Все облегченно вздохнули - он вертелся на кончике языка у каждого.

  - Ну как, - уверенно и от того немного смешно отвечала Машка, -сегодня же в "Гранд Уан" - парти иностранцев. Раз в году, как обычно... Ну вы чо, блин, забыли?.. Сегодня ж пятница... Первая пятница мая... Или я гоню?..

  - Точно! - первым сдался Михась - не гонишь.

  - Ура! - пронеслось по рядам - Живем! Кайф! Круто! Чума! Реально! Отдыхоз!

  - А точно сегодня? - червяком сомнения закрадывался в душу Игорек, щуря глаза.

  - А когда же? - уже все хором рычали ему в ответ.

  - Во сколько? - железно спросил Леша.

  - Кажется, в одиннадцать, - неуверенно так - Маша.

  - Ха-а-ааа, - выдохнул всей грудью Алексей, - время детское, успеваем, по пятьдесят и дома...

  Ударом об локоть он распечатал бутылку и полез в шкафчик за рюмками. Разлив на всех, Леша ополовинил содержимое твердолобой стеклянной емкости.

  Все выпили, не закусывая, и даже не поморщились. Хоть и лил Леша не по пятьдесят...

  Знаете, есть такой момент - все, конечно, от травы зависит - но есть такой момент, когда пропустить соточку чистой просто необходимо. Хря-я-я-а-а-ааацц!!! Такой удар из подтишка! И пошел ты, и поплыл, и ножонками засеменил, и закумарился и зацвел, и зафыркал, и в другие сферы перебираешься. А веревочной лестницей, соломинкой, да что там соломинкой, - бритвой, за которую утопающий хватается, тебе как раз и служит та самая пресловутая сотня... Только главное - момент не прозевать. Прозеваешь - все испортишь. Легче потом бильярдный шар протолкнуть в горло, чем сотню выпить. Хотя, конечно, все от травы зависит...

  - Айда, Дуренко начинается, - паяцем пропел из зала Михась.

  В телевизоре, по русской программе, откровению варшавской русскоязычной колонии - не все располагали счастьем иметь ее под рукой; здесь же, в доме от посольства, по "тарелке" шла "прямая" Москва - начиналась еженедельная информационно-аналитическая программа скандально известного кремлевского журналиста Дуренко "Пахабщина-тарабарщина-дуренковщена". Все начали медленно просачиваться из кухни в зал.

  Последними выходили Илюша с Игорьком. Они остановились в дверях, чтобы прикурить и боковым зрением заметили что-то странное за окном, на балконе. Резко обернувшись, они увидели за мутным стеклом необыкновенной красоты молодую женщину в сарафане, кокошнике и тугих русых косах. Встретившись с ними взглядом, она тот час исчезла. Взгляд ее был безумным.

  Переглянувшись, забыв о неприкуренных сигаретах, парни поспешили на балкон. Ничего сверхъестественного не происходило. Все знали, что балконы в этом здании соединены по периметру и разделяют их лишь низенькие цветочные желоба. Таким образом, просто какая-нибудь лихая соседка могла промелькнуть в их окне.

  Пробежав через салон, где все уже уютно устроились перед огромным телевизором, Игорь с Ильей выскочили на балкон. Ветер дыхнул им в лицо все-таки еще прохладным майским вечером. Повертели головами вправо, влево - никого нет. Все двери были закрыты - соседние балконы кричали забытостью - с пол года ими никто не пользовался. Там, в трещинах плитки, начинала прорастать трава. Прикурили, закрывая собой от ветра огоньки.

  - Глючит? - без вопроса в голосе спросил Илюша.

  - Похоже на то, - угрюмо ответил Игорь.

  - Маха, ты у кого траву брала? - сквозь балконный проем, перекрикивая телевизор, спросил Илья.

  - У Рокфеллера, - безучастно ответила Маша.

  - Все ясно, - облегченно вздохнул Илья, - знаю я этого чудака. Он фанат реальный. Продает только обогащенную траву. "Юный химик". Знаешь такие наборы. Пичкают, молокососы, всяким дерьмом, как арбузы селитрой.

  - Чем же?

  - Ну чем же еще? Кислотой, конечно.

  - Многое объясняет, - уныло ответил Игорь, туша сигарету и заходя в комнату - жаль, все-таки, красивая была, зараза... Я думал новая соседка...

  - Да-ааа... - на непонятной ноте пропел в ответ Илья.

  Она, та, русокосая, и впрямь была красива. Чудовищно красива... Вспомнив ее взгляд, Илюха аж поморщился. Какая-то вселенская тоска промелькнула тогда в ее серых глазах. Хотя и видел то их всего секунду, может быть две.

  Тряся головой, словно отгоняя наваждение, он вышел с балкона.

  Томатный сок

   Телевизор был красный от накала страстей.

   Да и чему удивляться? Вся Россия бурлила, как огромный кипящий котел - на носу были президентские выборы. Именно им и была посвящена очередная пятничная программа крамольного журналиста. Дуренко воплотил в жизнь задумку сверхнереальную. Каким образом ему удалось уговорить стольких кандидатов в президенты прийти к нему в студию - наверное, так и останется загадкой. Но факт оставался фактом - в футуристически оформленной студии (карта России совмещена с картой звездного неба; огромные созвездия, соответствующие крупнейшим русским городам, вспыхивали и гасли, переливались всеми цветами радуги, как голографические изображения) сидели пятеро основных кандидатов. Посередине, на космическом троне с легким налетом псевдовизантийского стиля восседал сам Дуренко в неожиданном шикарном костюме в цветах русского триколора: пиджак - красный, брюки - синие, рубашка - белая. Из нагрудного кармана торчал золотого, царского цвета платочек. За огромным круглым столом, друг напротив друга сидели кандидаты в президенты. Дуренко как бы немного возвышался над ними всеми, но в то же время был как бы немного сзади.

   - Здравствуйте, дорогие соотечественники! - начал своим торжественно-загробным голосом ведущий, не моргая, смотря прямо в камеру, прямо в глаза миллионам своих зрителей, - Добрый вечер, дамы и господа! Я неслыханно рад гостить в своей студии пятерку ведущих политиков России, кандидующих на президента нашей великой страны.

   И сразу же, переведя взгляд чуть вниз, на гостей, продолжал с легкой, но всем заметной подъебкой:

   - Добрый вечер, господа кандидаты!

   Господа кандидаты закивали в ответ, здрасте, мол.

   - Первый конкурс, господа кандидаты, конечно же, разминка. Не делайте недоумленных физиономий, я вас предупреждал об этом всего пять минут назад. Это наша маленькая редакционная хитрость. За пять минут вы не успели - я на это надеюсь - покалякать со своими советниками, так что говорите прямо, честно, о том, что, как говорится, на душе лежит. Итак, каждому по минуте, пара слов о себе и о России. В алфавитном порядке, не ругайтесь, вы в прямом эфире, если услышите удар гонга - значит такой ответ уже прозвучал, придумайте что-нибудь другое. Все понятно? - кандидаты снова замотали головами - Поехали!

   Первым получил слово главный коммунист с - как и заведено партийными колористами - красным, совсем немаленьким лицом господин Жиганов:

   - Ну, значит так, здравствуйте всем, кого не видел! Программа моя вообще-то простая. Я, собственно говоря, ничего не выдумывал. Предложения у меня все старые, проверенные: землю рабочим, фабрики - крестьянам, вернее наоборот, банки - банкирам, танки - танкистам, алкоголь - алкоголикам, меня - в президенты, космос - космонавтам, миру - мир, Штатам - хана, преступную банду Ельцина - к ответу; персонально Бориса предлагаю отпиздить ногами, хотел бы участвовать лично, у меня все, спасибо.

   Жиганов отпил чая из стакана с подстаканником, загрыз сушкой, стряхнул крошки с пиджака широким жестом крупной ладони и, скрестив руки на груди, выжидательно посмотрел на соседа.

   Сосед, главный либерал, господин Заряновский, ждать себя долго не заставил:

   - Я не поэт, но я скажу стихами: России нужна новая сперма! Однозначно! Хватит! Перли нашу Родину многострадальную все, кому ни лень! Да только не лень было всяким дистрофикам и доходягам, вон вроде того, у-у-уу, сука! Чо вылупился, бляденыш?! - и он бросил какой-то дрянью в сторону господина Явленного, лидера движения „Брюква”, но тот ловко уклонился и продолжал делать какие-то пометки в маленьком блокноте. - А теперь ее должен вздуть породистый жеребец. И имя ему - здоровый национализм! И вздуть так, чтоб матка затрещала! Хотел бы участвовать лично. У меня все. Спасибо.

   После этих слов господин Заряновский к удивлению всех расчувствовался, пустил слезку, и без разрешения неловко закурил. Подошла очередь господина Панина:

   - Во-первых, у нас не курят, слышь, тезка?..

  При этих словах Заряновский привычно прошипел: „Подонок...” Но сигарету все-таки погасил.

  - Во-вторых, - продолжал Панин, - предупреждаю сразу: кто еще сегодня добровольно возьмет самоотвод, тому ничего не будет. Даю честное слово будущего президента. В-третьих, из-за вас, господин хороший - и Панин коршуном взглянул на Дуренко, тот аж поежился - я сегодня опоздал на тренировку, а я этого край, как не люблю. В-четвертых - и теперь он посмотрел на Жиганова, который тайком догрызал сушку - тот, кто захочет отпиздить дядю Борю ногами, будет иметь дело со мной. Понятно?!! - при этих словах у их автора синхронно заходили желваки на круглом черепе и грудные мышцы, заставляя трещать в швах "боссовский" пиджак - А в пятых, и в-последних, процедуру выборов считаю устаревшей. Нехуй тратить народные деньги. Предлагаю решить спор на татами. Или прямо здесь, в студии, за этим столом. Рубанемся в армрэстлинг, и вся недолгая. Я готов. У меня все. Спасибо.

  Настало время открыть обрамленный седыми усами интеллигентный рот и кинорежиссеру Приговорухину, кандидату от вымирающих мастодонтов искусства. Он начал было что-то рассказывать о своем новом фильме „Россия, которую мы приобретем, если я стану президентом”, сценарий которого он поправляет каждый день, об астральной ответственности перед потомками и предками, о том, что по сравнению с 1913 годом кинопроизводство в России... но потом резко замолчал на полуслове, уперся взглядом в Панина, замахал руками, закрестился, - как будто духа увидел - соскочил со стула и в истерике выскочил из студии, опрокидывая свой стул и созвездие Новосибирска с декорации.

  - Мнда-а-ааа... Нервы, нервы, - философски заметил Дуренко, - Ну что ж, господин Явленный, замыкайте круг.

  Явленный поправил модный галстук и непослушные волосы, которые все равно продолжали торчать в разные стороны и уверенно начал.

  - Вы знаете, я, в отличие от многих здесь присутствующих, своих взглядов не меняю. Так вот...

  Но договорить он не успел. Жиганов, молитвенно подняв руки в сторону ведущего, простонал: "Товарищ Дуренко, ну куда же вы смотрите?.. Ведь глумится стервец... Ложь ведь все это... Клевета..." Явленный, хитро улыбаясь, продолжал.

  - Так вот. Я из года в год повторяю одно и то же, но меня никто не хочет слушать. В этом то вся и беда. Так вот. У меня есть простое предложение к населению России. Так вот. Уже как десять лет я настаиваю на том, что дважды два равно четыре, и что эта формула распространяется и на нашу, извините, экономику, и на любую другую. Так вот. Кто согласен со мной - прошу избрать меня президентом. Заживем сыто и счастливо. Готов участвовать лично. У меня все. Спасибо.

  - Ну что ж. Спасибо, спасибо, все молодцы! - взял бразды правления программой в свои руки Дуренко. Но, к сожалению, вынужден вас несколько огорчить, господа. Дело в том, что на спутнике вещания через три минуты накроются батареи. Так что у нас остались только три минуты. Мда-а-а... Правда, я хотел бы еще успеть немножко пожурить мэра нашего города господина Лажкова, но...

  Договорить Дуренко не успел. В студии взорвалась бомба всеобщего негодования.

  - То есть как это, три минуты? - подскочил Жиганов - Это какая-то провокация партии власти! Я лучше всех выступил! Совсем охерели? Да я уже третий раз в выборах стартую! Да я ветеран, можно сказать? Когда же моя очередь? Есть справедливость на свете или нет? - он упал всей тушей на середину стола, перевернулся на спину, затопал полными ножками и заорал, закрыв глаза - Хочу в Кремль! Хочу в Кремль! Не ебе-е-о-ооот! В Кремль! Я заслужи-и-ы-ы-ыыыыыл!..

  - Чем ты заслужил, жирная свинья?! - на стол вскочил Заряновский - Чем?!. Да ты жизни не нюхал, комуняга засраный! Всю дорогу на пайках, и все мало! Призрак бродит по России! Мочи обкомовцев! - и он начал смачно пинать Жиганова в рыхлый живот - Чо сидишь, самбист, помогай - кричал он в сторону Панина.

  Явленный схватился за волосы.

  - Да хоть перед Западом бы не позорились, янычары! Ну, блядь, дал господь родину! В какой-нибудь Словакии обосранной я б давно уже президентом стал! Нет же, национальный колорит, на хуй!.. Чморье-е-о-ооо!!!

  В студию ворвался Приговорухин. Он бегал вокруг стола и, словно в бреду, повторял:

  - Братцы, не ссорьтесь... Россия ж большая... на всех хватит... давайте поделим... всего-то на пятерых...

  В этот момент на центр стола упругий, как кошка, вскочил Панин. Сбросив пиджак, он встал в хищную стойку и спокойно пробасил:

  - А ну! Молчать, уроды! А то щас на хуй всех через бедро перебросаю! Кому рулить - народ решать будет! Сечете, олухи?!. Кто не понял?..

  Все на секунду, как у Гоголя, замолчали. Предвкушая конец вещания, Дyренко пропел скороговоркой:

  - Ну что ж, уважаемые телезрители! Вы все видели сами. Делайте ваши ставки, господа!..

  Только он успел улыбнуться, а камера наехать на его улыбку, как картинка в телевизоре сменилась рекламной заставкой. Пышногрудая и голоногая девица стояла среди диковинного размера матрешек-истуканов с изображениями кандидатов в президенты. Разводя руки в стороны, и сияя белозубой улыбкой, она нежно пропела: "Все лучшее и только для Вас... Сергей Дуренко". Дальше пошли рекламы стиральных порошков.

  - Ну и дела... Они там что, все с ума посходили? - нарушил обморочное молчание Алексей.

  Айда на кухню, перекурим это дело, - резюмировал Михась.

  Все поднялись и молча вышли из комнаты. В кухне тоже особенно никому говорить не хотелось. Первым нарушил молчание Илья:

  - Не страна, а недоразумение. Жалко и больно... Ну почему же все так?.. Фатум прямо какой-то...

  - Не говори... - Эндрю плюнул в окно.

  - Да ладно, не плачьте, мальчики. Мы же здесь, а не там - виновато улыбалась Инга.

  - Вот именно, - с нескрываемым раздражением ответил ей Леша.

  На этом полемика закончилась. Каждый понимал, что еще пара слов и начнется вечный спор. Тема, замусоленная уже до дыр. В том числе и в стенах этой кухни. Тема, в рамках которой, к консенсусу прийти, наверное, просто невозможно. Суть ее заключалась в двух неразрешимых вопросах: "Где жить?" и "Почему?"

  Машка открыла пакет томатного сока и смачно сосала его прямо "с горла".

  - Плесни, Маш, а, - подошел к ней Игорек.

  Маша налила ему в кружку кровавого цвета жидкости и, обтирая помидорную мякоть с губ и мечтательно задрав голову, заулыбалась:

  - А помните советский томатный сок? В трехлитровых банках, грязных таких, с кривыми налепками этикеток? Его еще взбалтывать нужно было обязательно? Он когда стоял на полках в магазине, то расслаивался на красную мякоть и полупрозрачную лимфу? Помните?

  - А в гастрономах стакан стоил десять копеек! - включился в разговор Михась - и на столике всегда стоял граненый стаканчик с крупнозернистой солью и алюминиевой чайной ложечкой...

  - А стаканы мылись в такой карусели под пластиковым колпаком, - блестя глазами, отозвалась Татьяна.

  - Точно, точно, - не унималась Маша, - а сам сок наливался из таких перевернутых конусных стеклянных резервуаров... Космос, ей-богу... Во вкуснятина была...

  И пошло-поехало.

  - Да-а-ааа ужжж... - дружно, не сговариваясь, зашипели все присутствующие, - где это все? Где?..

  - В Караганде, - обломала ностальгическую идиллию Катя, держащая у виска телефон. Она прикрывала микрофон ладошкой, - собирайтесь, народ, а то опоздаем. Я мотор вызываю, сколько нас?

  Три "П"

  Пышный, дорогой и пошлый клуб для нуворишей "Гранд Уан" помещался в самом центре. Причем был так умело запрятан среди старой застройки - никаких окон, никакой внешней рекламы, спартанского вида огромные тяжелые железные двери, слегка подернутые ржавчиной - что пройдешь мимо и в жизни не подумаешь, что за этими дверьми лестница ведет вниз, в рай для любителей ночной жизни.

  Каждый год, в начале мая именно здесь организовывались специальные закрытые вечера, вернее ночи, для иностранцев. Причем впускались тогда исключительно иностранцы. Лишь только VIP-ы могли проводить с собой аборигенов, да и то по одному на приглашение. На паркинге было тесно от машин с белыми номерами, польской речи практически не было слышно, приглашенные диджеи крутили свои тарелочки на общественных началах, но чести выступить в этот вечер удостаивались немногие, гулянки получались всегда шикарные, громкие, истерично веселые и продолжались долго, иногда аж до полудня следующего дня. Марафоны, одним словом. Охрана сквозь пальцы смотрела на художества иностранцев, и дилеры беспрепятственно шныряли туда-сюда.

  Слава об этих парти была громкой. И желающих из рядов местных авантюристов, которые, болтая между собой на каком-нибудь из языков планеты, пытались проскочить внутрь, было немало. Но выкидайлы, как правило, без труда их вычисляли, весело, для спорта, пиздили, и отпускали с миром, даже не опорожнив бумажников.

  Таксишный микроавтобус подъехал к самому крыльцу и, открыв боковую дверь, выплюнул шумную разноцветную и далеко не трезвую толпу. С переднего сидения, расплатившись, спрыгнул Игорь и обвел товарищей взглядом.

  - Да, народы... Видончик у вас еще тот... хе-хе... Ладно, ныряем внутрь...

  - Хай! Здоровеньки булы! Физкульт-привет! Салам! У-уу, какой симпатичный! Вечер добрый! - каждый поздоровался с охраной по-своему.

  Те в ответ снисходительно покивали головами и еле заметно улыбнулись. Когда с ними поравнялся Алексей, почему-то встрепенулись, отвели его в сторону и проверили металлоискателем. "Меня всегда проверяют", - уныло сообщил Леша. "Это потому, что ты у нас мужчина солидный", - Катерина взяла его под руку и, одарив охранников многозначительным взглядом, потянула друга внутрь.

  Внутри царило разноязычие. Настоящий Вавилон. Но преобладали все-таки mid-atlantic English и русский. Даже сильная музыка не в состоянии была забить заокеанских белозубых конверсаций:

  - Nice to meet you!

  - Where are you from?

  - What do you do?

  - My Goodness!

  - You're cock yourself!

  - So what?

  - Beg your pardon...

  - You look great! You too look great!

  - How are you getting on, old chaps?

  - How are you dieing today?

  - I'm dieing fine!

  По разным причинам стоило приходить сюда. Но в первую очередь, потому, что здесь можно было встретить старых знакомых, с которыми в повседневной жизни "стукануться" шансов просто не было. В этот день тут были все. Или почти все.

  Омывая раздевалку и туалеты, словно алюминиевая река, лестница выносила посетителей на широкую платформу, которая нависала над танцевальным залом завидных размеров. По периметру стен были рассыпаны столики и ниши с глубокими диванами.

  В этот вечер, несмотря на сказочные масштабы клуба, здесь было тесно. Перемесчаться приходилось, вклиниваясь в плотную колышущуюся массу тел:

  - Sorry, sorry...

  - Какой в жопу "сори"?! Ты чего, Илюха, старых корешей не узнаешь? В конец закрутел, чувачок! Здорово, старик! - кто-то лез обниматься.

  Это оказался Руслан. Старый знакомый, человек неопределенной национальности. В одних компаниях он проходил за русского, в других - за казаха, в третьих - за татарина. Короче - везде свой. Парень он был неплохой и в свое время сильно помог Илье с квартирой. У Руслана был старший брат Роман. Роман порвал с семьей и жил в Лондоне. На слезные мольбы матери о возвращении в родную Алма-Ату он всегда отвечал холодным "скоро". Жил - причем очень неплохо жил - Роман тем, что бессовестно эксплуатировал связи троюродного дяди, бывшего торгового представителя одной из южных республик бывшего Союза в Великобритании. Кредиты, займы, аферы и так далее. Руслан несколько раз в году ездил к брату в гости. Возвращался всегда с иголочки одетым, с кучей планов и рассказывал небывалые байки о жизни брата. Даже если поделить все его истории на три, и так стоило бы позавидовать Роману - жил он в несколько раз интереснее Джеймса Бонда.

  - Привет, Руся! Сколько лет, сколько зим...

  - Да ладно, не преувеличивай! Одно лето! И зима, кстати, тоже одна. Как сам? Как год прошел? Айда к нашему столику, потрещим! Пойдем, пойдем, потом своих догонишь! - и Руслан поволок знакомого почти что силой.

  "Все такой же неугомонный, - подумал Илья, - такие, похоже, не меняются никогда". За столиком, куда его притащил Руслан, было тесно.

  - Знакомьтесь! Это мой старинный приятель Илья! Горячо рекомендую, восходящая звезда в мировой архитектуре! Никому проект дома за пол цены не нужен? А это - секи, секи, старик, ну кому, мне что ли это надо, я то их знаю, с лева на право - Коля, Света, Поль, Мари и Серж. Прошу, как говорится, любить и все такое прочее... Выпьешь? Не за рулем?

  - Да нет.

  - Чего нет?

  - Не за рулем.

  - Ну и славно, ну и правильно, я считаю. Серый, подай-ка бутылку, будь любезен, - и Руслан протянул руку, обрамленную браслетом с камнями, - Серега-а-ааа!!!

  Но тот, кого назвали Сергеем, не реагировал на призывы друга. Он смотрел невидящими глазами перед собой и, быстро перебирая губами, нашептывал себе что-то под нос.

  - Что это с ним? - спросил Илья.

  - А-а-ааа, - махнул рукой и сам, перегнувшись через весь стол, взял бутылку Руслан, - снова видать, орыс, кислоты нажрался. Какой же русский не любит быстрой езды, или как там, у классиков, а? Он весело рассмеялся, налил в толстопузые стаканчики скоча и, подняв свой в сторону Ильи, обжег его своим безумным взглядом:

  - Ну, как, за удачу, старичок? Что б им всем пусто было!

  - Кому им? - спросил Илья.

  - Они знают, - ответил Руслан, и его лицо стало ужасно серьезным.

  Парни выпили, крякнув. Скотч здесь пили как водку, залпом, по пол стакана. Взгляд упал на Сергея. Тот, похоже, был очень далеко отсюда. Илья с грустью подумал, что трава отпускает, и что надо бы добавить.

  - Ладно, Руся, я пошел своих искать, - сказал Илья и начал медленно ввинчиваться в толпу, но потом обернулся и крикнул, - курить будешь?

  - Не, я сегодня на бутылочке висну. Давай, цепляй своих, и подгребайте ближе к сцене, сейчас шоу начнется!

  Илья согласно кивнул головой, не стал расспрашивать, какое шоу, и интенсивнее заработал локтями: - Sorry, sorry...

  Своих Илья нашел не сразу. Парни сидели, вальяжно развалившись на полукруглом диване, и потягивали пиво. Они встретили тут целую толпу знакомых и теперь попеременно с ними танцевали. Таким образом диван постоянно оказывался под присмотром. Михась отлучился на минуту, нырнув в диванную нору по соседству, и вернулся с трубкой.

  - Они там что-то недетское курят, контакта ноль. Три раза о трубке спрашивал. Держи, - и он протянул ее Илье вместе с пакетиком.

  - А где девки? - спросил Илья, перекрикивая музыку.

  - Пляшут.

  Илья мотнул головой, мол, зови, и стал набивать трубку.

  Михась вернулся с девушками, и все вместе накрылись уютными облачками голландских чудес. Но тут появились "сменщики" и пришлось им уступать диван. Вся компания встала и, покачиваясь, отправилась на паркет. Танцевать было удивительно приятно, хоть тело слушалось с трудом. Все друг другу улыбались. Танька танцевала с отрешенно закрытыми глазами.

  Тут неожиданно замолчала музыка. Многотысячная толпа недовольно замычала. На маленькой сцене, у диджейских пультов появился молодой человек в оранжевой рубашке и с микрофоном в руке. Он секунду помолчал, потом широко заулыбался и начал говорить. Сначала несмело, потом все громче и громче:

  - Всем привет! Как отдыхается? Как? Не слышу! Спасибо, мы тоже в порядке. Друзья! Я счастлив вам сегодня представить своего друга Ивана, - при этих словах из-за пультов привстал напрочь лысый паренек и театрально глубоко поклонился, - мы с вами абсолютные счастливчики! Хотя об этом еще и не догадываемся! Сегодня вашему вниманию представляется... Впервые... Видео-свето-вкусо-звуковое шоу космического масштаба! Подарок наших друзей из Питера! Итак! Расслабьтесь и получайте удовольствие! Мегакомпозиция "Русская идея!!!" Поехали, Ванечка! Заводи колымагу!!!

  Вся эта триада прошла по-русски, без перевода. Так что добрая половина присутствующих, а то и больше, наверняка мало что поняла. Игорек, Михась, Илюха, Эндрю и Алексей по-русски понимали, но тоже начали недоуменно переглядываться. Девчонки весело завизжали: "Ура! Класс! Живем!.."

  Тут полностью погас весь свет. И огромные динамики разразились страшным хлопком, как будто истребитель перешел звуковой барьер. Это было настолько неожиданно, что весь зал вздрогнул. И тут и там слышались вопли ужаса. Отголоски этого взрыва эхом болтались от стены к стене. "Отлично, - подумал Илья, - так и инфаркт получить недолго". В полной темноте - только кое-где виднелись огоньки зажигалок, да светился диджейский аквариум - родился ярко-голубой луч лазера. Он медленно шарил по стенам, потолку, присмиревшей толпе, потом резко метнулся вправо-влево и, искривившись в десятках зеркал, рассыпался на множество себе подобных. Сквозь еще живое эхо взрыва медленно начали проступать другие звуки. Сначала невозможно было понять, что это - музыка ли, или просто шумы непонятной природы. Из этой каши стали постепенно прорисовываться членораздельные звуки. Но ассоциировать их было просто страшно. Настолько они были ужасны. Это было сплетение отдаленных, словно прорывающихся сквозь воду, человеческих криков, звуков работающих машин, выстрелов сериями и одиночных, гулких взрывов, звонких лопаний, мокрых шлепков, сухих, хриплых хлопков, жалких хлюпаний, подвальных скрипов несмазанных дверей. Звуки нарастали, становясь громче и навязчивей. Спрятаться от них было негде. Лазеров тоже становилось все больше и больше. Появились сначала красный, потом зеленый, желтый и так далее, пока не заплясали в пространстве несколько десятков разноцветных лучей, бритвой режущих по глазам. Их движение было хаотичным, амплитуды постоянно увеличивались. Вместе с ними росли и скорости.

  И тут, абсолютно неожиданно, все эти лучи встретились в центре зала, и там образовался маленький, ярко светящийся и постоянно вращающийся вокруг оси, словно мыльный пузырь, шар. Слепящая вспышка - и он мгновенно погас. Но тут же на его месте возникла огромная совершенно объемная голограмма. Все увидели кричаще голубое небо и снежно-белые облака, плывущие по нему. Они клубились, словно дым, постоянно меняя форму, вызывая странные ассоциации. Облака двигались быстрее и быстрее, пока не полетели с бешеной скоростью, как при ускоренной киносъемке. Вместе с ними стали появляться посторонние картинки. Их становилось все больше, и они начали постепенно вытеснять облака до тех пор, пока не остались одни. По мере вытеснения облаков голографический шар увеличивался в размерах, искривлялся и постепенно заполнил собой весь зал.

  Поймать сюжетную логическую линию, казалось, было невозможно. Женщины в сарафанах, в жаркий полдень вытирающие рукавом пот со лба сменялись доменными печами, огромной, неестественного размера, лесной земляникой, испуганной улыбкой Гагарина, былинными богатырями, стылой грязью на разбитой дороге, широченными реками, хитрым оскалом Сталина, парадами Победы, треснутым пенсне, разбитыми в кровь мясистыми лицами, живыми скелетами, бескрайними полями ромашек, поземкой, крутолобыми утесами, бревенчатыми хатами, пулеметными дисками, шумными деревенскими свадьбами, холодными коридорами психиатрических лечебниц, прорубями в толстенном льду, кустами сирени, искореженными детородными органами обоих полов, половодьями рек, ораторствующим Лениным, Рождественским, в слезах читающим стихи, Чеховым, спящим в дачном кресле, Жуковым в бане, смеющимся Брежневым, Гребенщиковым в обнимку с гитарой, Бернесом, Орловой, кипами портретов Горбачева, глобусами, лавиной катящимися с горы, пылающими книгами, бурлаками, слезами и золотом, плачем навзрыд и истерическим смехом, кровью и спермой, молоком и нефтью, водою и снегом, туманами и росою, ночами и днями, луною и солнцами, нескончаемыми солнцами...

  Вся эта метафизическая визуализация имела звуковое сопровождение. В той же степени яркое и вездесущее, полностью заполняющее собой весь зал. Иногда звуки соответствовали увиденному, иногда опаздывали или, наоборот, убегали далеко вперед, оставляя изображение за собой, рождая страшные аппликации соединений звука и образа. Все пространство от потолка до пола было залито по самые края криками рожениц, заздравными речами, шумом водопадов, свистом ветра в верхушках кедров, треском ночного костра, предсмертными стонами, не двузначными звуками интенсивного коитуса, шлепаньем покрышек по горячему асфальту, гулким эхом одиночного выстрела, собачьим лаем, признаниями в любви, просто звенящей, высшей пробы, тишиной...

  Натурализм всего виденного не вызывал ни малейшего сомнения. Постепенно, сначала пугливо, но потом все смелее и смелее, все втянулись в эту страшную игру. Картинки были настолько реальны, что находящиеся в зале люди пятились назад, видя огонь, тянулись к ковшам с ключевой водой, перебирая губами, здоровались с генсеками, целовались с красноротыми красавицами и брезгливо отдергивали руки от крови, инстинктивно вытирая их об одежду.

  Постепенно, очень постепенно сквозь все эти картинки стал прорисовываться единый образ. Это был лик молодой женщины. Невозможно было определить никаких деталей, связанных с нею: ни прически, ни цвета глаз, ни формы лица, ни фигуры, ни одежды... Ее не было. Просто не было. И одновременно она присутствовала повсюду, абсолютно везде, в каждой точке пространства. И каждый ее видел...

  Она тихо, практически одними губами повторяла какие-то слова. Потом все громче и громче, аж зазвучали они звонко-звонко, как рассыпающиеся тонкие монеты. Их было три. Три коротких слова: "Прости", "Поверь", "Прими". Она их повторяла постоянно, монотонно, как заклинание, на одной ноте. Но почему-то выходило раз мягко и нежно, как в колыбельной, а в другой - тревожно, жестко и властно - аж мороз по коже.

  Вдруг этот прекраснейший образ стал меняться. Цвета темнели, краски сгущались, звуки становились зловещее. И постепенно чудеснейшее из чудес, не лицо, но лик Божий на все времена превратилось в нечто страшное. Сначала стало прорисовываться морщинистое, земельного цвета старушечье лицо с водянистыми, ничего невидящими глазами. Оно криво улыбнулось ртом с желтыми осколками сгнивших зубов и затряслось в беззвучном смехе. Казалось, весь зал наполнился ее смрадным дыханием. Смех становился все явственнее и реальнее до тех пор, пока не начал резать уши своими истерическими всхлипываниями. Черты лица старухи начали размазываться, превращаясь в нечеловеческие. И вот уже весь зал стал заполнен гнусным, ужасным, бугристым еблищем. Потусторонней маской смерти, грязи, распада...

  Всех присутствующих охватил истинный ужас. Вопли, крики, всеобщий шум слились с гоготом старухи. Происходило что-то страшное...

  И тут все в одночасье пропало. Изображение мгновенно свернулось до размеров светящейся точки в центре зала, звук резко поднялся до высочайшей ноты, режа слух, и прогремел страшный взрыв. Такой же, как в начале представления, только в несколько раз громче. Как будто на этот раз все находились внутри, в самом эпицентре адского хлопка...

  Тут настала полная тишина. Когда все открыли глаза - не было человека в зале, кто бы не зажмурился, не втянул голову в плечи, и инстинктивно не закрыл ладонями ушей во время взрыва - кругом все было залито однородным светом неоновых ламп...

  Домой ехали молча. Говорить не хотелось. Все были выжаты, как лимоны. В радио играла какая-то предутренняя чушь. Таксист постоянно сморкался. Илья осторожно взял Игоря за локоть:

  - Ты знаешь... а ведь та, из этой "Русской идеи"... не ее ли мы с тобой видели?..

  - На балконе, - закончил фразу Игорек. И, отвернувшись к окну, добавил:

  - А я всегда считал, что с ума сходят по одиночке...

  Приехав домой, все, словно по команде, завалились спать. В утреннем небе нарезал круги за штурвалом истребителя последней модели КБ имени Сухого небезызвестный Панин. Несмотря на то, что был он в кислородной маске, хищная улыбка его была видна в не зашторенные окна.

  Солнечная активность в эти дни была на необычайно высоком уровне. Светило поддавало электромагнитного жару на полную катушку. И может быть именно этим объяснялась некоторая странность содержания человеческих снов...

  Последний сон Артура

  Отвезя Изабеллу домой, в маленькую вонючую квартирку, не лишенную однако некоторого очарования, Артур вернулся в гостиницу. У себя он любил оставаться один.

  Войдя в спальню своих апартаментов, он не спешил включать свет. Медленно стянув с себя галстук, Артур подошел к окну. Сквозь жалюзи, превращая его лицо в подобие пешеходного перехода, ало моргал неон ночной рекламы. Артур открыл окно. На залитой лунным светом улице было тихо. Лишь откуда-то издалека доносилась ленивая перебранка двух разнополых нетрезвых голосов.

  Почему-то вспомнилось детство. Когда любил наблюдать сквозь оттащивший от дыхания кружок на морозных росписях окна за проносившейся по заснеженным тротуарам конницей поземки.

  Вдруг сзади послышался легкий шорох. Артур мгновенно завалился на левый бок, одновременно разворачиваясь, выпадая из проема окна и вытаскивая из подмышечной кобуры тяжелый пистолет. Через мгновение он уже лежал на боку с пистолетом в обеих руках, вытянутых в сторону звука, в темный и, как казалось, пустой угол.

  - Кто здесь? Отвечай! Стреляю! - прохрипел он не своим голосом, еле ворочая моментально высохшим языком.

  - Спокойно, Артур, не глупи. Я чистый. Зачем тебе стрелять в безоружного человека?.. Или по привычке? А?..

  В углу, в глубоком псевдобарокковом кресле, обтянутым лиловыми розами и пастушками, сидел лысоватый мужчина в темном костюме. Он переменил положение ног и его ботинок, попав в луч лунного света, пустил потусторонний, загробный зайчик.

  - Ты кто? - Артур не двигался, руки начинали легонько дрожать под тяжестью смертоносного металла.

  - Не узнаешь? Это же я, Володя.

  - Какой еще Володя?

  Артур медленно переложил пистолет в правую руку, не выпуская из прицела фигуры незнакомца, поднялся с пола и левой, свободной, дернул за веревочку торшера. Спальня заполнилась ровным мягким и теплым светом.

  В кресле сидел Панин. Артур обомлел. Рука с пистолетом как-то сама собой опустилась.

  - А как Вы сюда... - забормотал он было.

  Но Панин не дал ему договорить:

  - Чего ж тут удивительного? Ты разве забыл, кто я такой?

  - Как же... Забудешь о Вас...

  - Ладно, ладно, - не без удовольствия заулыбался гость. И тут же, прогнав с лица только что появившуюся улыбку, повысив голос, продолжал, - Убери игрушку то. Убери.

  Артур спрятал пистолет в кобуру. Застегнул ее. И, все еще не понимая, что же происходит, осторожно опустился в кресло напротив Панина. Тот же, явно чувствуя себя хозяином положения, открыл стоящую на столике шкатулку, вытащил сигару и, не спросив разрешения, закурил. Окутав улыбающееся лицо облаком дорогого сизого дыма, он немного помолчал - Артур тоже не решался разорвать этой паузы - и начал, словно нерадивого ребенка, журить своего собеседника:

  - Ты никак, Артурушка, в прятки решил поиграть? Нехорошо, ох нехорошо. Что ж вы за народ то такой... А? Нахапаете и - по щелям. Да ладно б еще по своим щелям - ха-ха - ан нет - все за границу когти рвете. Что же тебе дома то не живется? А? Ведь барином мог бы быть. Настоящим барином. Нынче барином быть можно. Это я тебе говорю. Вот скажи, ты мне веришь?

  - Каким еще барином?.. - неуверенно включился в разговор Артур, проигнорировав вопрос, - О чем это Вы говорите... Власть ведь нынче народная... Демократия там и все такое...

  - Артур! Ради Бога перестань, ты ведь не мальчик... - Панин недовольно поморщился. Попыхтев немного сигарой, он продолжал, - Ты, я слышал, океан любишь.

  Не успел Артур ответить на вопрос, оказавшийся, впрочем, риторическим, как Панин отложил сигару, хлопнул в ладоши и ...оба собеседника оказались сидящими, хотя и в тех же самых креслах, но на берегу ночного, тихо охающего океана, на деревянном крашеном в белый цвет пирсе.

  Артур с немым ужасом в глазах посмотрел на Панина. Но тот лишь довольно рассмеялся, снял пиджак и засучил рукава рубашки. На левом мускулистом предплечье оголились три маленькие вытатуированные буковки "П". Тут он, поменявшись в лице, резко повернулся к Артуру и, глядя прямо в глаза не моргающим взглядом, холодно спросил:

  - Деньги с декабрьской нефти отдавать собираешься? Напомнить тебе цифру? Или еще не забыл?

  Артур поледенел. В голове судорожно заплясали мысли. "Откуда он знает? Откуда, блядь, он знает об этих деньгах? Ведь об этом знал только один человек. Тот угрюмый чеченец с непроизносимым именем. Но ведь я его расстрелял в упор. В пустом кабинете! Пустой дачи! Ведь он тогда даже охрану отпустил! Иначе как бы я вытащил во двор те три пузатых чемодана? Выжил? Бронежилет? Какой на хуй бронежилет? Ведь я же два контрольных саданул! Голова хрустела, как спелый арбуз! Откуда он знает? Этого не может быть... Ничего не понимаю..."

  - А чего ж тут непонятного, - словно читая его мысли, продолжал Панин, - Забыл, откуда я родом? Мы всё знаем...

  Тут он встал, засунул руки в карманы и, слегка раскачиваясь с пяток на носки ботинок, смотря в ночную даль, отрывисто стал завершать свою мысль:

  - Короче так, я тебя предупредил. Воровать - нехорошо. Много воровать - нехорошо вдвойне. Воровать же много и у собственного государства - вообще никуда не годится. Деньги переведешь на счет в Нью-Йорк завтра же. Что потратил - забудь. Оставшиеся - завтра же. Номер счета - у тебя в номере, на письменном столе. Ну а если нет... - тут лицо его исказила страшная гримаса, - пеняй на себя. Ледоруба в башке я тебе, конечно, не гарантирую. Времена нынче не те. Да и ледорубов на вас, падаль, не напасешься. Но...

  Артур прервал этот монолог, вскочив с кресла:

  - Да ладно, Вован, хватит! Хватит! Чего ты меня лечишь, как наставник в путяге?! Отдам я тебе бабы! А вот возвращаться, возвращаться - это надо еще подумать...

  - Думай, Артур, думай, - уже спокойно и отрешенно ответил Панин, не поворачивая головы, - Бывай, старик!

  И он, вытащив руки из карманов, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, начал разбегаться вдоль по пирсу в сторону океана. Добежав до конца, он сильно оттолкнулся и, выгнув тугое тело, прыгнул в набегающую волну.

  Артур аж ахнул от неожиданности. Панин плыл, мощно и часто гребя, оставляя за собой белый пенный шлейф. За каких-то пару минут он отплыл от берега на вполне внушительное расстояние. Возле его маленькой головки, уже едва различимой с берега в ночной темноте, забурлила вода. И через несколько секунд показалась рубка огромной субмарины. Двое матросов, выскочив из нее, выловили отчаянного пловца, и лодка тут же скрылась под черной водой.

  Не веря увиденному, Артур зажмурился. Открыв глаза, он нашел себя сидящим на стуле за письменным столом в своем номере. Перед ним белел лист бумаги с несколькими рядами мелких цифр. В верхнем углу бланка красовалось лаконичное лого. Три одинаковых буковки "П".

  Какое-то время Артур сидел молча и без движения. Потом он, словно зомби, достал из кармана телефон, нажал несколько кнопок и привычно пропел:

  - Хай, май намбэр файф сикс сэвэн зиро зиро уан...

  Закончив разговор, он выключил телефон, встал, прошел в спальню, не раздеваясь и не разуваясь, лег в постель, вытащил пистолет, снял его с предохранителя, вложил в рот холодный металл ствола, лязгнув им о зубы, и, не задумываясь, нажал на спуск.

  Утром горничная, обнаружив бездыханное тело, поспешила вызвать полицию. Находящийся в состоянии легкого похмельного синдрома инспектор затребовал врача. Последний, осмотрев труп, записал в фиолетовом форменном бланке: "Смерть наступила во сне по причине обширного инфаркта".

  Сон Алексея

   - Счастливого пути! - почти, что искренне - не знал бы эту сволочь, поверил бы - лыбится мне таможенник.

   - А вам счастливо оставаться!

   Я включаю передачу и интенсивно отваливаю от шлагбаума, оставляя фуражки погранцов в зеркале заднего вида. Что ни говорите, а все-таки на этих границах, мать их растак, ловить нечего. Сплошные геморрои. Не одни, так другие обуют. Хрен редьки не слаще.

   "Ну да ладно. Граница - позади. Трасса - впереди. Поднажать на железку - фабрика позволяет - благо все посты знаю, антирадар пока еще не подводил, и через часа два, может чуть больше, буду в Минске. Там - к начальству на ковер, быстренько получу профилактическую клизмочку и - до завтра абсолютно свободен. У-у-у-уууууух! Аж дух захватывает! По-гу-ля-ю! Водочка по халявной цене, девочки - простенькие и миленькие, сала - валом, телега - под жопой, дискотеки опять же... Ха-ха! Красота!"

   Достаю сигарету, закуриваю. Дымок - вкуснятина. Поудобнее устраиваюсь в кресле. Рука - на подлокотнике. Очки защищают от солнца, Земфира - от скуки. Дай-ка, сделаю ее погромче.

   "...я, я темная, теплая..."

   Скорее бы, падла, этот Минск... Загибаю стрелку спидометра. Давай, давай, шевели поршнями.

   Короче пробежал я уже "кээмов" двести, двести десять. Скукатища, сука. Трасса пустая, как лунный, бля, пейзаж. Зеваю, значит, мысли там всякие. Решаю, одним словом, кому звонить сначала. Машке с Лилькой или Наташке с Сонькой. Выбор, скажу вам честно, непростой. Пожалуй, все-таки Наташке с Сонькой. Потому, как тогда, когда в последний раз я с ними на зеленку мота...

   Курва! Стоять! Чо за на хуй?!! Нога - в пол! Тормоза - в клин! Держать руль! Впился обеими руками - аж плечи свело! Тянет влево! Лечу юзом. Лечу, лечу, лечу ...да что же это за обосраный ABS ...ну все, ща похоже, хана настанет ..ща ...

   Хрясь!!! Ху-якс!!! Пи-здык!!! Ба-бам!!! Мотнуло так, что кишки чуть не оторвались. А может и оторвались? Хрен их знает. Ща посмотрим. Только бы из машины выбраться. Выхожу, затаив дыхание. Ну, думаю, хана "Пассатику". Доездился, родимый.

  Оказывается - ничего, терпимо. Диск, прада, в восьмерку закрутило. Тягу, похоже, погнуло. А это что? Мать честная! Радиатор течет! Отлично...

  Закуриваю. Стою жду попутку. На тяге кривой бы доехал, но без радиатора - сами понимаете - никак. Надо варить. Достал буксир. Час жду, два - не едет ни хрена. Сходил, яму, куда влетел, песком засыпал - я парень то по натуре добрый. Смотрю - что-то едет. Встал посреди дороги, руки расставил, - останавливаю значит. Останавливается. Мотоцикл с коляской. Мой ровесник, похоже. Двое мужиков, без касок, в сиську пьяные, у одного - рука в гипсе. Уболтал, пузырь пообещал, поехали. Мотоцикл дымит, трясется весь, гремит, пердит, карбюратором стреляет, но едет. Тот, который в люльке сидит, постоянно оборачивается в мою сторону и сверкает абсолютно бестолковой пьяной, но, похоже, доброй золотозубой улыбкой, гипсом машет, знаки подает. Завозят меня в какую-то деревню. "Нижние Лоскуты" что ли, или "Верхние ломотья", не понять. Я им, значит, тру, чтоб они меня на МТС везли. А они мне - что МТС закрыт уже с полгода. Трактора не чинят. Пашут на лошадях. "Назад - к натуре". Лукошенковские нововведения, ебенать. Экологически чистое сельское хозяйство. Ладно, думаю, утро вечера мудренее. Пообедать бы надо, а там видно будет. Ну, затащили меня мужики к себе в хату. Помылся я, значит, рубаху переодел. Сели за стол. Жена того, что с гипсом, накрыла нам в саду. Птички поют, пчелки жужжат, крынки на заборе, кошка сидит, лапы лижет. Красота, одним словом. Достал хозяин настойку какую-то. Бабка-соседка, говорит, настаивает. Всю деревню поит. Никто так не умеет кроме нее. Рецепты какие-то чуть ли не колдовские, от матери ей достались, а той - от бабки. Ну, выпили мы, значит, поели плотненько. Потом снова выпили. Да еще. Да снова. Набрался я, одним слово, конкретно. Захорошел, закудрявился, заулыбался. "Ну а девки то, какие у вас в деревне есть?" - спрашиваю. Для культурной так сказать беседы. Чтобы город с деревней сблизились, одним словом". Мужики загалдели: "Как же ж нету? Есть! Еще как есть!.. Айда, мил человек, отведем". Ну, пошли мы, значит.

  Приходим в хату. Хата чистая, прибранная, "Лавандой" заносит. Дезик такой, кто не знает. Знакомят меня, значит, с хозяйкой. Ну, постарше, конечно, на пару годков оказалась. Да ладно, думаю, не беда. Оксаной зовут. Имя хорошее. Сели за стол. Она картошечки сварила. С лучком, конечно. Тот, что с гипсом метнулся к бабке, еще пару бутылок притаранил. Сидим, значит, с Оксанкой, глазки друг другу строим. Тут смотрю, мать честная! Это чево ж енто такое деется? Куда же я попал? Глазам своим не верю! У нее между пальцев - перепонки! Как у уточки!

  "Не-е-е, - кричу, - мужики, так дело не пойдет! Забирайте меня отсюда! Мы на утятину не договаривались!" "Ну, чего ты морду то воротишь, - отвечают обиженно, - она же млекопитающая! Поверь нам, мил человек, не пожалеешь! Она заколдованная!" Подмигивают хитро, а сами задом, задом к двери пятятся. Так и вышли. Ну да ладно, думаю. Где наша не пропадала? Уточка - так уточка!

  - Хороший ты человек, Лешенька, добрый. Я вот - уточка. А ты меня не испугался. Как человека захотел. Захотел, захотел, я же чувствую...

   А сама мне крылышком по штанам, значит, проводит. А там и вправду - захотел.

   - Не верил мне никто. Только ты, рыцарь ты мой отважный, агротурист ты мой случайный, спаситель мой долгожданный, и поверил. И вознагражден за это будешь. Сполна вознагражден. Поцелуй меня только. Поцелуй, голубь сизокрылый. Не страшись. Поцелуй...

   И клювик мне сует. И глазки томно прикрывает...

  Жалко, думаю, несчастную. Жалко дуреху пернатую. Ведь я в школе "Юный натуралист" выписывал, кормушки строил, скворечники там всякие. Вдруг и вправду заколдованная?.. Зажмуриваюсь и ...целую.

  Открываю глаза. Мать честная!..

  Сидит передо мной баба молодая красоты ну просто необыкновенной... В кокошнике, сарафане, русокосая... Стол от яств ломится... По стенам - образа, ручники, зеркальца слюдяные...

  - Ну, здравствуй, Лешенька! Здравствуй, мой маленький... Вот и расколдовал ты меня... - говорит, аки ручеек лесной журчит, - ты кушай, не стесняйся. А как накушаешься, так я тебя в баньку свожу, помою, отварами из трав целебных напою, мазями благовонными намажу, женою тебе буду...

  Вот это да, - думаю. Аж в горле пересохло. А она - знай, успевает только, мне вина рябинового подливает, гусятинки в яблочках подкладывает, хлеб пахучими ломтями режет.

  Ну, наелся я, напился. Повела меня Оксана в баньку. Жаркой банька оказалась. Ой, жаркой!.. Выпарила она меня, вымыла, отлюбила по-всякому.

  - Триста лет, - говорит, - и три года у меня царевича не было! Так что давай, Лешенька, не оплошай!..

  Ну, все, думаю, попал. Но тут такое началось!.. Солтап мой прям таки взбесился! Как бешеный конь! И покатились мы с Оксаною из парилочки в моечку, а из моечки - в предбанничек, а из баньки - по деревне, по тропиночкам, по дорожечкам, по траве-мураве, да по камешкам, аж до речки докатились и плюхнулись в водицу ключевую. Холодна водица - аж икры ломит! Но и там оторваться друг от друга не можем - солтапушке моему - хоть бы хны! А Оксана ревет, надрывается: "Любимый мой ненаглядный! Суженый-ряженый! Дождалась таки тебя! Хорошо то как!"

  И пошло-поехало. Жениться собрались. На работу телеграмму выслал, не ждите, мол. Односельчане уже все поздравлять приходили. Как тут...

  Совершаем мы с Оксаною моею ненасытною очередной эротический рейд по деревне. То в сарайчике, значит, сольемся воедино, то в курятничке, то на лесопилке. Катались так, катались друг на дружке, и выкатились на полянку незнакомую. Не был я еще на ней ни разу. Ну, обрадовался я, значит, что место новое. Только к ней руки протянул, только - юбки задирать, а она вдруг как замашет руками, как будто демона увидала какого. И закрестилась, затряслась вся...

  - Свят, свят, свят!.. Нельзя здесь, никак нельзя!.. Где хочешь можно, Лешенька, а тут никак нельзя!.. Пойдем, пойдем, родненький...

  И давай меня за руки тянуть, даже штаны напялить не дает. Только что-то у меня сразу ноги свинцом налились, идти никуда не могу, зазевался весь, аж рот чуть не порвал. Ну и заснул. Моментом, как убитый.

  Просыпаюсь от шума страшенного. Крики, гам, топот. Голова разламывается. Смотрю - глазам своим не верю. Это что еще такое?..

  Оказывается, сижу я на трибуне. Деревянная такая, свежесколоченная, еще смолой пахнет. Да не один. Оборачиваюсь - рядом стоит ...Панин. И мне подмигивает по-заговорщицки.

  А внизу, под трибуной, стройными рядами идут демонстранты. И колоннам конца-края не видно. Все празднично одеты, знамена кругом, транспаранты, портреты панинские. У меня - шары на лоб. А над толпой - голос из рупора:

  - Панину - наши достижения в труде!

  - Панин - решающее условие продвижения вперед!

  - Пустых обещаний не давай! Равнение на Панина!

  - Могучая сила Панина - свободный труд и свободная мысль в свободной стране!

  - Время движется Паниным и надеется на него!

  - Панин - бессмертие нашего дела!

  - Планы Панина нам по плечу!

  - Панинская программа - программа борьбы за мир во всем мире!

  - Бригада Новосельцевой П.Н. Есть задание года! Тебе, Владимир, наш честный труд!

  - Панин - решающее условие продвижения вперед!

  И после каждого лозунга все орут, что есть мочи: "Ур-р-р-а-а-аааа!!!"

  Вглядываюсь в толпу и ничего понять не могу. Там, в колоннах, вместе с людьми, плечом к плечу, лесное зверье прет и нечисть разная. Волки всякие, медведи, лешие, кикиморы, водяные. Все на задних лапах семенят, улыбаются. Детишек на руках держат, в нашу сторону пальцами тычут, чего-то им, детишкам, объясняют. Довольны все, аж смотреть тошно.

  Я поворачиваюсь к Панину, он всем рукой машет. Сдержанно так. И улыбается многозначительно. Пригляделся я повнимательнее - батюшки мои! Да у него ж из штанин копыта торчат...

  Сладкая бессонница

   Эндрю и Инге сны в эту ночь не снились.

  Они почти не спали. Лишь изредка, отрываясь друг от друга, проваливались в теплое небытие сладкой бессильной дремы.

  Назовись груздем

   Михась в ту ночь не спал. Прислушиваясь к мирной тишине ночной квартиры, к ровному посапыванию и легкому посвистыванию, доносящимся из комнат, он сидел перед настежь открытым окном и дышал ночью. Запахом уставшей городской ночи. Где-то изредка проносились спешащие на ночлег авто. Далекие отголоски песен их моторов успокаивали. Михась курил, с силой выталкивая уставшей диафрагмой голубоватые струи дыма, и "раскручивал" в голове родившеюся пару часов назад, еще в клубе, идею. Идею новой компьютерной игры.

   Закончив курить, он заварил себе кофе и устроился перед монитором.

   Написание программ - дело хлопотливое, изматывающее и неблагодарное. Но Михась это дело любил и мог фанатично неделями сидеть в этой своей виртуальной альтернативной жизни, выходя на поверхность лишь для принятия пищи и скупого сна. Бывало, что он не выходил с работы по несколько дней, пока не кончались чистые рубашки в шкафу. Шеф знал, что его подопечный во время таких "запоев" особенно продуктивен и не мешал ему. Программы выходили умненькими, и это радовало. Похвалиться таким сотрудником мог далеко не каждый.

   Михась сидел и делал наброски к стратегической игре. Рабочее название пришло в голову само: "Назовись груздем". Основная идея игры заключалась в том, чтобы построить карьеру и забраться как можно выше по иерархической лестнице, отвечая на вопросы и прогнозируя свое поведение в предлагаемых ситуациях. Причем действие должно происходить в конкретном историческом контексте. На выбор могут предлагаться уровни: "Человеческое стадо", "Феодальное государство", "Средневековый город", "Франция времен революций" и так далее.

  Ну и, конечно, развернутые версии для российского потребителя: "Киевская Русь", "Времена Петра", "Дворцовые перевороты", "Пуля - дура, штык - молодец. Поспорь с Суворовым", "Красная смута. On the way of Russian Revolution", "Закури с Кобой", "Кузькина мать. Требуются специалисты по кукурузе", "От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича", "Курсом партии - к закромам родины", "Перестройся! Раз-два!", "Россия времен чеченских воен. Кто не спрятался - я не виноват" и "Кто не успел, - тот опоздал..." - так называемая версия "на вырост".

   Михась всю ночь придумывал разные ситуации, записывал их, смеялся, плакал, сосредоточенно молчал, напевал себе под нос разные песенки, пил кофе, сморкался, курил, кашлял, выбегал в туалет отлить, возвращался и снова закуривал. В какой-то момент не выдержал, сломался и заснул прямо в глубоком кресле, перед монитором, свесив голову на плечо. И приснился ему сон. Короткий, неспокойный, страшный.

   Михась расписывал ситуации, прогнозировал поведение игроков, анализировал возможные ходы, просчитывал процентовку "правильности" того или иного решения.

  Сетку успеха в условиях современной России он решил построить, базируясь на фактах головокружительной карьеры господина Панина. Введя в свой мощный IBM необходимое количество фактов, уже ставших историей, пропустив их через электронную мясорубку, получив на экране результат, Михась глазам своим не поверил. Компьютер выдал "абсолютную невероятность и полную невозможность земного происхождения субъекта анализа".

  Рассердившись на электронного сукиного сына, загнав его в рамки "обязательности нахождения решения", и заставив его повторить процедуру, Михась откинулся в кресле и стал ждать. Через некоторое время из коробки перегруженного процессора пополз фиолетовый зловонный дымок. Михась бросился к кишке сетевого фильтра, чтобы выключить компьютер, но не успел. Раздался громкий хлопок, и по полу рассыпались серпантины оранжевых искр. На потухшем экране монитора мелькнуло виновато улыбающееся лицо молодой красивой женщины. Продолжалось это - всего ничего, пару мгновений. Сразу после этого дисплей покрылся серым, как будто пыльным налетом.

  Михась в ужасе закричал и ...проснувшись от собственного крика, подскочил в кресле, бесполезно стараясь отдышаться, вытирая рукой со лба холодный липкий пот.

  Дамский сон

   В эту ночь по иронии судьбы, опровергая каноны теории вероятности, всем нашим героиням, кроме Инги, конечно, приснился один и тот же сон. Вот он.

   Душное лето дополнялось душной тишиной молчащих телефонов. Засуха. Клиенты молчали. Куда все подевались?

   Девушки скучали, подпиливая ногти и плюясь косточками от вишни в открытое окно. Под окном, в полисадничке, мирно жужжали пчелки. Тут прямо к дому подъехал удлиненный BMW седьмой серии темно стального цвета. Из открывшейся двери медленно вылез высокий крепкий - ой, девочки! - мужчина в кофейного цвета костюме. Маша сразу же узнала в нем таинственного незнакомца, встреченного с месяц назад в модном клубе "Плот", во время своей последней поездки в Москву. "Но откуда он знает ее варшавский адрес? Ведь она не дала ему даже номера телефона! Интересно, черт возьми!"

   Девушки отложили в сторону пилки, миска с вишней перебралась с подоконника на журнальный столик. Уперев подоконник в животики, они свесились наружу и выжидательно посмотрели на гостя. Тот широко улыбнулся и, сняв темные очки, сказал:

   - День добрый. Можно к вам, красавицы? Здравствуй, Машенька! Не ожидала?..

   - Да если честно, то нет. Но мы гостям всегда рады. Поднимайтесь.

   Визитер заулыбался и вошел в дверь.

  Дальше все было как-то необъяснимо просто. Гость излучал не только чудесный дорогой запах, но и такое очарование, ощущение надежности, силы и отсутствия каких бы то ни было проблем, что не верить ему, не слушать его и не делать того, о чем он просил, было просто не-воз-мож-но. Он действовал на девушек, как удав на кролика.

  Подписав какие-то непонятные бумаги, девушки побежали переодеваться. Таинственный визитер тем временем проверил их документы, медицинские справки, прививочные карты и сложил все это в маленький саквояж. Потом вытащил из кармана странного вида телефон, нажал единственную кнопку и сказал очень коротко: "Будем через полтора часа".

  В лимузине оказался сказочно оборудованный бар. Сначала девушек очень удивляло наличие мотоциклистов в черных кожаных костюмах и белых касках, эскортирующих машину, в которой они ехали. Но очень скоро предметов для удивления стало так много, что загипнотизированные сладострасТницы перестали удивляться вовсе. Николай - так назвался их неожиданный попутчик - постоянно подливал им ледяной "Вдовы Клико", которая оказалась на редкость пьяной.

  Машина остановилась. Открыв дверцы, девушки увидели перед собой трехступенчатую вертолетную лесенку. Ветер из-под винтов ревущего чудовища не без успеха боролся с лаком для волос на их прическах.

  Густые облака то и дело пропарывались острыми верхушками сосен. Вертолет сел где-то в горах. Невдалеке от посадочной площадки был виден сказочной красоты и размеров деревянный терем. В него то и направились чуть пошатывающейся после полета походкой поддерживаемые под локти железным Николаем привезенные дивы.

  Там, в тереме их ждала работа. В принципе привычная, нормальная работа. Только уровень был непривычным...

  Дяди. Толстопузые и чахоточно худые, высокие и колобкообразные, лысоватые и кучерявые, но все очень важные, ждали их внутри.

  Горские высокие столы ломились от угощений: тетерева, куропатки, чесночные колбасы, черный хлеб, соусы из свежего хрена, ледяной квас, жирный сыр, кокосы, ананасы, диковинных размеров клубника, янтарный виноград, серебряные кадки с батареями гордых шампанских бутылей и наивно простых по форме поллитровок "Столичной", купающихся во льду, икра, надзеркальные моря с иссини белой волшебной пылью.

  Долго ли коротко ли отдыхали дяди - никто уже и не помнил. Время в тереме не функционировало. Но тут появился Николай и, любовно завернув своих подопечных в махровые простыни, увел их по крутой скрипучей лестнице наверх, в неизвестность...

  Там, в интригующем полумраке, среди охотничих трофеев и толстенных ковров, окутавшись в тягучую музыку, льющуюся со стен, немножко робея, девушки ждали - Николай незаметно удалился - сами не знали чего. Или кого.

  И вот дверь в дальнем углу распахнулась, и появился среднего роста мужчина. Он был одет в легкое черное кимоно. На груди красовались три разноцветные - синяя, красная и белая - буквы "П". Он подошел ближе и дал себя рассмотреть.

  Господи! Да это же ... Да! Да! Это был он! Мамочки! - девушки в почтительном ужасе округлили глаза... И тут он, словно атлет в цирке, выкинул в стороны руки ладонями кверху и сбросил с себя кимоно - Рррра-а-аз!!! Никто из девушек и опомниться то не успел.

  Он вошел в них... Причем во всех сразу! И сразу же заполонил их полностью! От взмокшей макушечки до ноготочка мизинца на ножке! Они чувствовали его везде и всем! В животе, руках, ногах, груди, головах! Кожей, пальцами, языком, зубами, стоном, застрявшим в горле криком, всеми небывало раскрывшимися порами! Ма-а-а-а-ма-а-а-а!!!

  Они не могли пошевелиться! Горяченная волна наплывала откуда-то снизу. Раскручиваясь огненным маятником, через некоторое время - несколько мгновений? Вечность? - она уже разрывала полностью их тела изнутри. Взрыв!!! Космический, бесконечный - Да! Да! Да-а-аааа! - бес-ко-неч-ный ор-газмммммм!!! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч-ный! Бес-ко-неч...

  Понедельник - день тяжелый

  Тадеуш Придуркевич-Зацофаньски, програмный деректор одной из самых модных, динамичных и известных радиостанций столичного города Варшава, ехал в это противное утро на работу. Утро было противным потому, что вчера после полудня совершенно неожиданно зазвонил у Тадеуша телефон. Обычно по воскресеньям он любил отдыхать с молодой женой и для всего остального мира не существовал. Но телефон зазвонил не простым звонком, а специальным, условным. Звонил шеф. И трубку нужно было поднимать при любом раскладе. Поднятие трубки и на этот раз ничего доброго не сулило. Пришлось ехать на работу и готовить к эфиру срочную программу. Домой вернулся только под утро. От скоча и невыспанности болела голова и внутри все легонько потрясывалось.

  Он включил радио - конечно же свою волну - и стал слушать новости. Дорога была забита по уши. Машины передвигались короткими перебежками от светофора к светофору. Новости кончились и началась музыкальная программа. Та, которую Тадеуш готовил всю ночь.

  Программа была очень ориентальной и срочность ее объяснялась скорым - вот уже через неделю - запланированным визитом нового президента России в Варшаву. Радио их было прогрессивным и коньюктурно очень гибким. И не отреагировать на столь значимое в политической жизни событие оно не могло себе позволить.

  Рядом, в левом ряду, медленно ползло желтое купе "Рено", ведомое яркой блондинкой. Тадеуш попытался ей улыбнуться. Улыбка получилась так себе. Галстук жал, утреннее солнце пекло, убивая все старания автоклиматизации, руки тряслись. Из колонок неслось гитарное бренчание на непонятном языке: "... и каждый пошел своею дорогой, а поезд пошел своей..."

  "О чем поют? Что за язык такой дикий? Не говорят - покрякивают... Мало их все-таки дед мой в двадцатом шашкой волтузил... Этого, как ему там, Тухачевского, что ли... Ой мало... И что за мода опять на эту Россию? Чего в ней особенного?.."

  В глазах у Тадеуша потемнело. На мгновение показалось, что небо резко заволокло тучами и откуда-то сверху прекрасный женский лик одарил его прощающим взглядом.

  "Господи... Надо все же меньше пить... И давление пора начать мерить... Это все от стрессов... Возьму неделю отпуска, уеду на Мазуры... Правильно, в глушь, туда, где даже телефоны не работают... Пошло все в жопу... Рыбу буду ловить... Простое, понятное занятие"

  Загорелся зеленый. Тадеуш включил первую передачу и вскоре его авто скрылось из виду, затерявшись в мутном потоке себе подобных.

  Апрель - Июнь 2000г.

  Варшава