Милая семейная сценка на вокзале: мама с двумя детьми (девочка лет восьми и пятилетний карапуз) провожают папу. Теплый летний вечер, и народу на перроне много - этот ночной поезд всегда уходит до отказа набитый. Командировочные, бизнесмены и туристы - всем им очень удобно. Вечерком загрузился в вагон, поспал ночку под стук колес, и утром нырнул в будничную суету другого города. А красивая семейка получилась: папа - высокий благообразный брюнет, под стать ему мама, высокая и стройная, дети, симпатичные, как и все малыши, тоже, по всей видимости, вырастут красивыми людьми. Грусть расставания - папа едет в командировку. Он часто ездит в командировки - раз в месяц или в два. Но ненадолго - дня на три - на четыре, не больше. Потом - радость встречи, подарки жене и детям. Летом, когда тепло, они всегда ходят провожать его на вокзал. В зимние месяцы он уезжает один, незачем семье таскаться по морозу. У них очень хорошая и дружная семья.
Я машу им рукой из окна. Строгая проводница сказала: "Провожающие, на выход! Через пять минут отправление!" И вот, мы по разные стороны стекла - я и моя семья. Увы, это всегда грустно - расставаться. Мы все время живем в режиме встреч и расставаний. Я старался оптимизировать этот режим, сделать его как можно более щадящим. В конце концов, несколько дней разлуки раз в один-два месяца - ведь это, в сущности, пустяк. А как же моряки, уходящие в многомесячные плавания? А военные, не принадлежащие себе, находящиеся в рабстве у государства, которое распоряжается их временем по своему усмотрению? Да и другие государственные служащие, разве они находятся в намного лучшем положении?
Я не моряк, не военный и не государственный чиновник. Мои командировки не вызваны настоятельной служебной необходимостью, хотя моя семья и даже мои подчиненные думают именно так. Мне трудно сказать, смог бы я обходиться без этих командировок или нет. Учитывая мое семейное положение и достаточно высокий социальный статус, эти командировки меня не красят. Иной, понимающе сощурившись, скажет: конечно, все мы люди, все человеки, каждому нужен отдых от бытовой и рабочей рутины. Если Вы можете себе это позволить, почему бы и нет...
Отправляясь каждый раз в "командировку", я чувствую вину перед своей семьей. Хотя, в сущности, я - тот, которого знают дома - ничего предосудительного по отношению к ним не совершаю.
Ну, вот, тронулись-поехали. Идут за вагоном, машут руками. Поезд набирает ход, провожающие отстают... Вот и платформа кончилась.
За окнами почти стемнело, время позднее, пора укладываться спать. Тем более, мне вставать посреди ночи. Этим поездом я еду отнюдь не до конечной станции. Выхожу на полпути - там, где поезда делают двадцатиминутную остановку для смены локомотива. Примерно через час я сажусь на следующий поезд (их за ночь проходит составов пять) и еду уже до конца. Спросите, для чего мне нужен этот маскарад? Сейчас объясню. Чтобы вы меня поняли, я вынужден начать издалека и рассказать кое-что о себе.
Я был вторым ребенком в семье. Первенцем был мальчик, поэтому естественно, что родители хотели, чтобы родилась девочка. Мальчик-девочка, братик и сестричка, как мило, не правда ли? Тем более, что моя мама выросла в девчоночьей семье - было их три сестры, настоящее женское царство. Да и отец, в общем-то, тоже не очень привык к суровому мужскому обществу у себя дома. Рос он единственным ребенком, к тому же семья была неполная - родители развелись почти сразу после рождения сына, и мальчик оказался на попечении мамы и бабушки.
Мой старший братец оказался изрядным сорванцом. Когда был совсем маленьким - громко орал и ломал игрушки, а подрос - стал драться с дворовыми и детсадовскими мальчишками. Родителям приходилось с ним несладко, поэтому очевидно, что, заводя второго ребенка, они мечтали о дочке. Но получился я.
На самом деле, в случившемся со мной я не склонен винить вполне нормальное желание родителей иметь девочку, это было бы просто глупо. То же самое могло случиться с кем угодно и когда угодно. Даже с моим старшим братом.
Родился я, в общем-то, совершенно обыкновенным мальчиком, и ничто не предвещало того, что случилось со мной впоследствии. Я был идеальным младенцем, родители нарадоваться не могли, говорили: "Это нам награда за старшего". Возможно, и так. А возможно, я родился, подобно не развившемуся до конца плоду, и мне нужно было время, чтобы вызреть окончательно. А чтобы вызреть, мне нужен был покой, мне нельзя было тратить энергию на чрезмерную активность по ночам, от которой так страдают все родители. Поймите меня правильно, говоря "неразвившийся плод", я отнюдь не имею в виду, что я родился недоношенным или с какими-то врожденными дефектами. Вовсе нет. Внешне я был совершенно нормальный младенец. Но вот в том-то и дело, что я был не совсем то, что видели окружающие. То, что было во мне и чего никто не видел, о чем не догадывался до поры до времени даже я сам, родилось со мной, жило и развивалось во мне вместе с моим организмом. До поры до времени оно не проявлялось, ждало своего часа, когда сработает некий пусковой механизм, который был тоже заложен во мне.
Моя "инакость" стала проявляться с самого раннего детства. Как я уже говорил, я был на редкость смирный младенец. Таким я остался и в более взрослом возрасте - невероятно спокойным, рассудительным мальчиком я получился. В то время, как мои сверстники бегали по двору, дрались и разбивали коленки, я взирал на мир с поистине буддийской отстраненностью. Я был настолько спокоен и флегматичен, даже непробиваем, что это начинало пугать моих родителей. Меня даже водили по врачам: но те раз за разом говорили - ваш ребенок совершенно здоров, дай Бог каждому иметь таких детей. И я действительно был совершенно здоров, я рос с какой-то тихой радостью внутри, я чувствовал, что там, в глубине, прорастает и крепнет бутон, который рано или поздно распустится, и тогда... Я еще не знал, что будет тогда, но инстинктивно чувствовал, что бутон должен расцвести. У меня был прекрасный аппетит. Пища замечательно усваивалась желудком, питательные вещества всасывались в кровь, кровь пульсировала по сосудам... И обязательно, непременно часть жизненной энергии шла на подпитку прекрасного цветка...
В школе я со своей буддийской отстраненностью по-прежнему был несколько особняком. Детям это всегда не нравятся. Обычно такие замкнутые, как я становятся изгоями в классе. Но у меня было преимущество - я был здоровый и давал сдачи обидчикам.
Красивый и крупный ребенок - учителя поражались, почему же я такой нелюдимый. А мне было неинтересно участвовать в варварских мальчишеских играх, с беготней и потасовками. С другой стороны, уже в младшем школьном возрасте, когда между мальчишками и девчонками идет непримиримая война, я проявлял интерес к девочкам. Да и они не чуждались меня и допускали в свою компанию.
Я любил тихие игры: конструкторы - мог их часами собирать; игрушечную железную дорогу - мог безотрывно созерцать, как маленький паровозик с горящими фонарями таскает по кругу три вагончика; машинки - я не носился с ними с истошным воплем "вжжжжжь!", имитирующим рев двигателя, а ставил их в гаражи, которые сооружал из конструктора. Вот такой я был странный ребенок.
Мое время пришло, когда я стал подростком. Что такое подросток, я узнал еще до того, как сам стал им. Мы с братом жили в одной комнате. Не сказать, чтобы мы были дружны. Брат дразнил меня, называл увальнем, ломал мои конструкторные городки. Я плакал и лез драться. Надо заметить, несмотря на то, что я был младшим, по силе я почти не уступал брату. Брат был единственный человек, с которым я дрался много, охотно, а главное, по собственной инициативе.
Но вот брат стал подростком, и мы окончательно очутились по разные стороны баррикад. Ведь я все еще оставался ребенком, и брат стал для меня каким-то чуть ли не неземным существом, живущим по неведомым для меня законам. Он изменился: резко вырос, у него сломался голос. Комната наполнилась незнакомыми мне предметами и запахами. Изменились и его отношения с родителями, с которыми он стал постоянно ссориться и ругаться. И не из-за вполне понятных мне мальчишеских провинностей - там, разбил стекло мячом или подрался с одноклассником - а из-за каких-то совершенно недоступных моему еще детскому пониманию вещей. Меня он теперь в упор не замечал, а если и замечал, то старался поскорее спровадить с глаз долой. Я был лишней вещью в его мире.
Настал и мой черед. В организме сработал какой-то пусковой механизм, и тот, старый, маленький я стал быстро разрушаться и исчезать, уступая место мне новому. На развалинах обветшалого детства в муках и конвульсиях рождалась взрослая жизнь. Так происходит со всеми и каждым. Однако со мной случилось и кое-что еще. Бутон, незаметно зревший во мне все детство, наконец, распустился...
На самом деле, все было далеко не так поэтично. Мне пришлось ой как не сладко. Подростковое время само по себе неприятно. Под давлением невесть откуда взявшихся гормонов с твоим организмом и твоей личностью происходит черт те что. А меня попросту ломало, перекручивало и корежило. В буквальном смысле. Учителя на уроках пугались, видя, какие метаморфозы происходят с моим лицом.
Особенно мучительны были ночи, когда я не мог заснуть - меня переворачивало. А если и засыпал - проваливался в калейдоскопичную зыбкость бессвязно-сумбурных сновидений. Я вытянулся, отощал и обозлился. Родители переживали: ай-ай, а каким же хорошим ребенком ты был. Ангельским ребенком. Золотым ребенком.
Та ночь стала кульминацией. Перед глазами плясали кровавые круги. Ощущение было такое, что что-то внутри меня рвется наружу, пытается разорвать меня, как ненужный, сковывающий кокон. А на соседней кровати равнодушно дрых брат. Брат вступал в ответственный возраст (заканчивал школу) и теперь ссорился с родителями еще чаще - те тщетно пытались усадить его за учебу...
...И вдруг боль кончилась, и я провалился в сон. Я не спал так крепко с самого детства. Я не слышал, как звенел будильник, как встал и начал греметь брат. Разбудил меня грубый толчок в плечо.
-Чо дрыхнешь!? В школу пора!
С трудом продрав глаза, я увидел - надо мной висел брат.
-Вставай давай. Завтракать.
Я встал. Вышел в коридор. Проплелся в ванную. Глянул в зеркало, и тут до моего еще не проснувшегося сознания дошло, что со мной что-то случилось. Я стал очевидно ниже ростом, овал лица округлился и смягчился. Посмотрев вниз, я обнаружил неразвитую девичью грудь, а на трусах, вдруг ставшими слишком просторными, виднелись пятна крови. Я стал женщиной. Точнее, еще девочкой-подростком, у которой случилась первая менструация.
Я родился обоеполым существом. Миру я явился в мужском обличии, а женское начало оказалось как бы в тени, в которой и вело скрытую от посторонних, даже от меня самого, жизнь. Время пришло, и оно заявило о себе в полный голос.
Если представить себе отрезок, на концах которого будут находиться Абсолютный Мужчина и Абсолютная Женщина, то все человечество уместится на этом отрезке. Кто-то ближе к Абсолютам, кто-то - дальше. Где-то в середине этого отрезка есть пограничная зона между двумя началами - зона неопределенности. Люди, оказавшиеся в этой зоне, неприкаянны, они не могут осознать себя ни полноценным мужчиной, ни полноценной женщиной. Но все они не в состоянии перешагнуть некой точки, за которой заканчивается одно начало и начинается другое. Все они - пленники тел, которые дала им природа (если не считать тех случаев, когда в дела природы вмешивается хирургия).
Я попал в удивительное положение, оказавшись на той самой нулевой точке. Я был обращен равно как к мужскому началу, так и к женскому. Я мог беспрепятственно перемещаться по воображаемому отрезку в обе стороны, приближаясь то к одному Абсолюту, то к другому.
Довольно быстро я научился контролировать свои состояния. Мои начала подчинились моему разуму, и я являл миру тот облик, который хотел. Наше общество не признает обоеполых существ, и я был вынужден играть по его правилам. Формально родившись мужчиной, я и должен был большую часть времени оставаться им. Но женщина жила во мне, я чувствовал ее. В мою ежедневную мужскую жизнь вкрадывался ритмичный стук женских биологических часов. Периодически у меня болело внизу живота, приливы энергии сменялись упадками и апатией, сексуальная игривость - равнодушием. Немалые мужские усилия требовались, чтобы совладать со всем этим.
Семья приняла мое перерождение с трудом. Мать плакала и порывалась отвести к врачу. Отец одергивал: к какому врачу ты его... ее... его поведешь? Брат на первых порах дичился - даже ушел спать в гостиную (сперва, правда, хотел отселить меня, да родители не позволили). Со временем, конечно, они привыкли, тем более что я старался поменьше досаждать им своей обоеполостью и являлся в привычном для них мужском облике.
Поначалу я воспринял случившееся со мной, как беду. С подростковой категоричностью я решил - я урод, и мне надо скрывать мое уродство. Но проснувшаяся во мне женщина не давала покоя. Особенно трудно бороться с собой, будучи подростком, когда два начала еще не заняли каждое свое место, а схлестывались в ежедневном ожесточенном бою. Женщина настойчиво вырывалась наружу, и все время в неподходящее время и в неподходящем месте. Пару раз я чуть не превратился в девочку прямо в школе, на уроках.
Иногда внутренняя борьба становилась настолько невыносимой, что я сбегал с занятий, чтобы, наконец, дать выход неотвязно мучившей меня женской силе. Я бесцельно бродил по городу, в девчоночьем облике и в мешковатой мужской одежде. Со временем, когда я перестал стесняться своей второй сущности, я обзавелся и женским гардеробом.
Как женщине, мне было трудно. Мать упорно не желала принимать во мне дочь, и то, чему девочки осознанно или бессознательно учатся у своих мам, мне приходилось постигать самостоятельно. Причем руководствовался я в овладении сложной женской наукой не только природным женским инстинктивным чутьем, но и мужской логикой. В моем услужении был двойной арсенал, и, надо признаться, это несказанно мне помогало. Довольно быстро я освоил то, что недополучил в детстве. К пятнадцати годам мое женское начало стало полноценным, таким же развитым, как и мужское. Я стал равновесным существом и наконец-то обрел покой. Это дало мне возможность начать вырабатывать свой индивидуальный жизненный алгоритм, в котором оба моих начала получали свое выражение, при этом не причиняя неудобств ни мне, ни окружающим.
А сделать это было нелегко. Как я уже говорил, общество не принимает обоеполых существ. Таким образом, женщина во мне оказалась как бы в нелегальном положении. Она была очень одинока, эта женщина (да не женщина, девочка еще), всеми гонимая и никем не любимая. Очень медленно и трудно эта женщина отвоевывала жизненное пространство у себя же дома. Прошло немало времени, прежде чем родственники признали за этой женщиной право хотя бы иногда находиться в доме. Долгое время всякая женская атрибутика, будь то косметика или одежда, воспринималась в штыки, поэтому ее постоянно приходилось прятать. А когда и ей нашлось место, то место это оказалось весьма незаметным и скромным.
Далее, у этой женщины не было ни друзей, ни знакомых. А ей хотелось, хотелось общаться, ведь без общения человек не живет! Но с кем ей было общаться? Единственными подходящими кандидатурами на тот момент были мои одноклассницы. Я стал незаметно следить за ними: куда они ходят, с кем общаются вне школы. Постепенно я вторгся в их среду. Как подружка. Мы очень мило проводили время. Обменивались женскими журналами. Делились секретами. Болтали по телефону (при этом я зачастую находился в мужском облике - только голос менял). Ходили на дискотеки. Иногда и ссорились.
Трудно одновременно быть по обе стороны баррикад. Когда на танцах меня - девочку - приглашали мальчики, мужское существо во мне восставало. Мне делалось и смешно, и страшно. Я боялся идти с "кавалерами" на контакт. Когда они были слишком настойчивы, я давал им самый решительный мужской отпор. Некоторые из них уходили со свиданий со мной с крепкими синяками, удивляясь, откуда в этой красивой хрупкой девочке столько силы.
Случались и курьезы. Как-то я проучил своего одноклассника, с которым был на ножах. На одной из дискотек, на которую я пришел, как девочка, он начал проявлять ко мне повышенное внимание. И я стал заманивать его, давая надежду на взаимность. Когда же он, думая, что дело в шляпе, предпринял последнюю, с его точки зрения, атаку, я сразил его мощным хуком слева. Видели бы вы его глаза. "Психованная..." - сдавленным голосом прошипел он и отвалил. Я испытал сладостное, мстительное наслаждение.
Первая любовь случилось со мной, как с мальчиком. Это была красивая барышня из параллельного класса... Сначала смотрел исподлобья, потом подошел на танцах, пригласил. Как и все влюбленные мальчики, был жутко ревнив и неуверен в себе. Хотел знать о ней все - прежде всего, разумеется, что она думает обо мне. Вскоре у моей любимой появилась новая задушевная подружка, которой она поверяла все свои тайны. Нужно ли говорить, что подружкой был я. Женщины легки в общении. Они без труда идут на контакт, легко находят новых подруг, которым запросто готовы выложить все. Или почти все. Потом, впрочем, также легко с ними ссорятся и забывают. У мужчин, как правило, не бывает много друзей - они почти никогда не пускают в свой круг чужаков. Но зато мужская дружба отличается прочностью и долговечностью. Можно сказать, что мужская дружба - дружба пожизненная.
Разницу между мужской и женской дружбой я испытал на себе. Гораздо позже, уже как женщина, я решил проверить своего возлюбленного, проверенным способом - втереться в доверие под видом нового друга. И у меня ничего не получилось - знакомство не клеилось. Более того, с навязчивым знакомым состоялся жесткий разговор, после которого всякие попытки войти в доверие теряли смысл.
Мое женское счастье сложилось гораздо позже. Дело в том, что женщиной я мог быть только в свободное от учебы, работы и прочих социальных обязанностей время. Поэтому завести каких-то постоянных знакомых не получалось - так, мимолетные друзья-подружки, быстро исчезавшие из поля зрения. Общаться со своей "мужской" компанией мне не хотелось, а уж тем более не хотелось спать со своими друзьями.
Поэтому женщиной в полном смысле этого слова мне удалось стать довольно поздно, на старших курсах университета. Женщина во мне страдала, рвалась наружу. Ей было плохо и одиноко. Мне было все труднее с ней совладать. А это сказывалось и на моей мужской жизни - на учебе, отношениях со знакомыми... Надо было что-то делать. Надо было дать женщине выйти на свободу, проявиться. Хотя бы на время, хотя бы на несколько месяцев...
Первое, что я сделал, - справил себе "женский" паспорт. Так женщина "легализовалась", обрела официальный статус, стала социальной единицей, с именем, фамилией и пропиской. Кстати, насчет выбора имени мучиться мне не пришлось. Родители как чувствовали - назвали меня "обоеполым" именем Александр. До сих пор удивляюсь, почему у нас это имя обрело и женскую ипостась, ведь греческий корень "андр" четко указывает на его исключительно мужскую сущность. Однако, как бы там ни было, я стал и Александром, и Александрой одновременно.
На летних каникулах я решил пожить женщиной. Сел на поезд и поехал на юг - навстречу новым приключениям. Было страшновато. Я не знал, что и как делать. К тому же, мужское начало во мне не дремало. Оно протестовало, становилось дыбом в девичьей груди. С выбором кавалера долго не клеилось. Кроме того, выбор осложнялся и тем, что я слишком хорошо знал мужчин.
Наконец, уже ближе к концу каникул произошло то, что и должно было произойти. С моей стороны особых чувств не было: просто приятный молодой человек, немного простой. Зато он, по всей видимости, влюбился крепко и серьезно. Расставался со мной тяжело, в глазах стояли слезы. Говорил, что приедет, что мы обязательно будем вместе. Разумеется, ничего больше не было, мы никогда не встретились снова. Мне он был не нужен. Цинично, да... Он сыграл свою роль, небольшую, но очень важную. Я буду помнить его, как человека, открывшего мне дорогу в женскую жизнь.
К сожалению, моя женская доля была незавидной. Мужская жизнь накладывала все новые обязательства, с которыми женщине приходилось мириться. Те короткие промежутки, когда я мог быть женщиной, были слишком мимолетными. А это значит - обрывочные, случайные связи, мимоходом, от случая к случаю, от звонка к звонку. Жизнь вечной любовницы.
Между тем, как у мужчины у меня было все в порядке, даже слишком. Я даже удивляюсь, как это у меня все так складно получалось, как карты ложились в масть. Мне кажется, я толком-то и пальцем о палец не ударил. Цепь счастливых случайностей - и я быстро продвигаюсь по карьерной лестнице, обрастаю личным кабинетом, секретаршей и ворохом дорогих костюмов.
Я женился. Для домашних это стало полной неожиданностью - на мне они давно поставили крест, как на полноценном человеке. Брат по прямоте душевной так и сказал: "Ну зачем ты женишься? Ты же не мужик даже, а так, ни туда, ни сюда..." А я, наоборот, в то время чувствовал себя как никогда мужчиной. Мне даже казалось, что я стал мужчиной окончательно. Женщина пыталась подать голос, напомнить о себе, но я грубо обрывал ее, душил, хотел убить: пропади ты пропадом, исчезни, зачем ты? Мне ты не нужна! Ты никому не нужна! Я хотел разделаться с женщиной навсегда, оборвал все ее немногочисленные знакомства.
Однако уже через полгода семейной жизни стало ясно, что я по-прежнему оставался тем же расщепленным надвое существом. Жена к этому времени была уже беременна, и тем меньше хотелось мне возвращаться к своей "холостой" жизни на два фронта. Настали ужасные дни. Каждый день - как маленькая война. А ведь помимо внутреннего фронта, нужно было держать оборону по всем направлениям внешней жизни. Беременная жена требовала ухода и заботы, ей нужен был надежный и уверенный мужчина, а не вечно напряженный и измотанный какой-то одному ему понятной борьбой психопат. На работе надо было оставаться незаменимым и ценным специалистом. Больше всего боялся ночей, когда не контролировал сам себя и мог непроизвольно перевоплотиться в женщину. Глушил себя снотворным, чтобы организм был не способен к ненужным поползновениям. Долго я бы не протянул. Иногда казалось - сейчас я взорвусь. И это виделось самым лучшим исходом. Маленький взрыв - и мы разлетаемся в разные стороны: я и женщина. Я смотрю ей в глаза и говорю: наконец ты свободна, иди и живи, как ты хочешь.
Женщина нанесла решающий удар по моей слабеющей обороне в самый неподходящий момент. Как раз накануне очень ответственной встречи я почувствовал: все, больше не могу, превращаюсь в женщину. Я выскочил в приемную, прокричал секретарше срывающимся голосом, чтобы она позвонила и сказала, что я не приеду, и бросился в туалет. Еле добежал до кабинки. Перевоплощение произошло моментально... Пиджак нескладно повис на узких женских плечах, галстук незатянутой петлей болтался на тонкой шее. Внутри - полное опустошение и несказанное облегчение одновременно.
Загнать женщину назад после того, как она так долго подавлялась взаперти, было практически невозможно. Мозг говорил: как ты собираешься выходить из мужского туалета, в мужском костюме явно с чужого плеча? Надо снова стать мужчиной, хотя бы для того, чтобы осуществить эту нехитрую операцию. Нет, нет, не могу и не хочу... Надо позвонить домой жене, мужским голосом соврать, почему я сегодня не приду... Нет, не могу и не хочу говорить мужским голосом...
Час мне понадобилось просидеть в кабинке, чтобы собрать последние силы и снова стать мужчиной. Пошатываясь, вышел, спустился на улицу, отправился домой... Пешком, так как вести машину был не в состоянии. Мне было очень плохо и больно. Физически больно, больно быть мужчиной.
Жене сказал, что меня срочно отправляют в командировку. Собрал в чемодан мужские вещи, зная, что они мне не пригодятся, достал заброшенный в дальний ящик женский паспорт и уехал на вокзал. Уже с вокзала позвонил на работу и женским голосом, представившись врачом, сообщил, что такой-то и такой-то попал в больницу с острым приступом аппендицита, поэтому в ближайшую неделю на работе не появится.
Надо было перевести дух, отойти ото всех проблем, подумать. И - надо было сменить обстановку... Поэтому через несколько минут миловидная молодая женщина с усталым лицом устраивалась в двухместном купе спального вагона. Женщина ехала совершенно бесцельно в чужой город, не имея никаких четких планов на ближайшую неделю. Снять номер в гостинице...
В чужом городе моя несчастная, разорванная жизнь вступила в новую фазу. Так всегда бывает. Когда не планируешь ничего грандиозного, когда хочешь просто отрешиться, подумать, успокоиться - что-то происходит.
Женщина встретила мужчину. Ну, как это бывает: обедала в ресторане, подошел, спросил разрешения сесть. Буквально за четыре дня в жизни все встало с ног на голову. Женщина рвалась, женщина кричала: я тоже человек, я тоже хочу счастья! Я остаюсь! Мужчина в панике сопротивлялся: там же семья, ребенок, с ума сошла! Я должен вернуться! И возвращайся, отвечала безумная, возвращайся, мне все равно. Да рад бы, глаза б мои тебя не видели, но ведь мы с тобой скованные, скованные навсегда!
Так я оказался разорван еще и между двумя городами. Несчастный, измотанный мужчина возвращался домой. Как назло, назойливый попутчик лез с разговорами. Чуть не подрался с ним.
Уже под утро, когда поезд приближался к конечному пункту своего маршрута, я достиг мучительного компромисса с самим собой. Ладно, сказала женщина, я тебя понимаю, у тебя семья, работа... В нашей с тобой жизни ты всегда был главным. Но и ты меня пойми. Я тоже хочу жить, хоть иногда. И хоть иногда хочу получать свою толику счастья. Поэтому делай что хочешь, но раз хотя бы в два месяца я должна быть там, с ним.
Это длится уже несколько лет. Благополучная семья, успешная карьера в одной жизни и несчастный, изматывающий, заведомо ведущий в никуда, роман - в другой. Несколько раз он уже почти обрывался, но затем с неизбежностью возобновлялся. Сейчас я еду, чтобы поставить в нем окончательную точку. Или очередное многоточие, кто знает.
Время идет, мне все тяжелее даются эти поездки. Я устал исхитряться, придумывать причины для очередной отлучки. Женская линия в моей жизни заведомо тупиковая и несчастная. Как жаль, что она делает несчастными и других. Тот человек был женат, затем развелся из-за меня, затем чуть опять не женился, но передумал и вернулся ко мне. Он не понимает, почему же все так получается, почему же мы не можем быть вместе. И, видит Бог, как же мне надоело измышлять новые и новые доводы в пользу того, что как оно есть, так и будет лучше, для всех.
Такой женщине, как та, что во мне, нужны не затяжные романы с глубокими переживаниями, а легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Она - мотылек. По крайней мере, должна быть им. Только так мне удастся достичь хотя бы относительного покоя... Столько лет мне понадобилось, чтобы прийти к этому нехитрому выводу!
Светает. За окном черные еще деревья несутся под лиловеющим небом. Проводница стучит в дверь, мне выходить через полчаса. Спросите, зачем мне выходить, чтобы затем снова сесть на поезд, следующий тем же маршрутом? Сейчас объясню. Дело в том, что на поезд я сел как мужчина. Однако на том конце маршрута меня будут встречать как женщину. Что мешает мне спокойно перевоплотиться здесь же, в вагоне, и не совершать несколько абсурдную операцию с пересадками? Во-первых, это только сегодня я еду в купе один. А если попутчик? Во-вторых, проводники. Они-то помнят, кто садился к ним в вагон: мужчина или женщина. Можно, конечно, попытаться проскочить на выходе незаметно, и несколько раз я пытался так делать. Как правило, проводники молча, но очень сильно удивлялись, это читалось на их лицах. А иногда и вслух говорили: "Ой, женщина, что-то я вас не помню, вы где сели?" Учитывая, что езжу я часто и рисковать лишний раз не стоит, я и придумал неудобную операцию с пересадкой.
Я выхожу один. Городишка-то маленький. Лишь прихоть географии сделала его крупным узлом, где перекрещиваются идущие с севера на юг и с запада на восток поезда. Как гигантский компас распластался он по земле.
Вокзал - огромный зеленый дворец в стиле сталинского классицизма. Пусто - ни души. Люди здесь появятся только через несколько часов, с первыми электричками. Прятаться мне не от кого, поэтому я просто захожу за угол - и...
Теперь я на пять сантиметров ниже и на три размера меньше. Закатываю джинсы и рукава куртки. Иду в вокзал, в женский туалет, переодеться. Затем - в кассы, брать билет на поезд. Прошу седьмой вагон. Почему именно седьмой? Потому что ЕМУ я сказала, что приеду в седьмом вагоне. На проходящие поезда билеты продаются без мест, так что кассиру все равно, на какой вагон выдавать билет. Это уже проблема проводника - разместить пассажира...
До прибытия поезда еще больше часа. Выхожу из вокзала на платформу. Утро раннее-раннее, солнце совсем низко. Самое чистое, самое тихое время. Воздух бодряще-свежий. Все вокруг - в легкой дымке и вместе с тем такое яркое. Запахи - запахи особенно острые в этот час. В них все - и листва деревьев, и сырая остывшая земля, и мазут и пыль железной дороги...
Мир мужчины и женщины видят по-разному. Когда-то я очень дивилась этому открытию. Словами это не объяснишь. Вроде бы, что тут может быть по-другому, ведь мир - он один и у мужчин, и у женщин: то же небо, те же дома и машины. Вся разница - в деталях, нюансах, оттенках. Что-то выступает ярче и отчетливей, что-то, наоборот, ускользает от внимания, размывается и уходит на второй план. Это удивительно.
Присаживаюсь на лавочку, вся отдаюсь солнечным лучам. Ждать, ждать...
Вот и поезд показался, дал гудок, возвещая свое приближение. Перемещаюсь в пыльный полумрак вагона. Место для меня нашлось - на верхней полке одного из купе. Стараюсь не шуметь - все еще спят. Пути осталось около четырех часов.
Этот поезд - один из последних в утренней волне. Коммерсанты, командировочные, просто туристы. Кто-то весел, бодр и полон решительности, стремится навстречу новому дню. Кто-то еще толком не проснулся, а кто-то вообще не с той ноги встал. На вокзале, как всегда, разнообразие лиц и эмоций. Среди них - мужчина и женщина. Он встречал ее с поезда. Оба - высокие и красивые. Замечательная пара.