Старый Федериго Маловольти, звеня тяжелыми ключами, спускался по узкой лестнице первым.
- Мессир Козимо, за тот год, что вас здесь не было, никого интересного ко мне в тюрьму не прислали. Ни пообедать, ни поговорить ни с кем. Так, пара фальшивомонетчиков, три клятвопреступника, восемь менял и один шпион. Да, вот как интересно устроена эта жизнь, мессир: всего-то год назад, когда вы тут сидели, я ежедневно разделял вашу трапезу, а теперь вы хозяин Флоренции и мне к вам во дворец проходу нет. Обидно...
Сеньор Козимо Медичи, не так давно бывший узником в тюрьме у Маловольти, молча спускался следом. Да, Федериго относился к Козимо очень хорошо, не препятствовал ему встречаться с верным Медичи людьми, сам проверял на отсутствие ядов пищу и разделял с узником трапезу, но... У политика не может быть друзей. У него могут быть только союзники. Временные. Впрочем, старый начальник тюрьмы еще пригодится, поэтому менять его еще рано. Тюрьма такое место, куда не каждого из своих людей можно поставить. Занятый этими мыслями, Козимо машинально спросил:
- А откуда шпион? Венеция? Генуя? Неаполь?
От неожиданного ответа тюремщика Козимо пошатнулся и оперся о стену.
- Нет мессир, шпион говорит, что он из Китая!
- Что? Он, наверное, спятил, начитался Марко Поло и вообразил себя китайцем, - Козимо призвал на помощь логику.
- Не знаю, мессир, из Китая он или нет, но арабский и французский он знает неплохо, а на латыни говорит с ужасным акцентом. Утверждает, что он Ги де Робиньяк, троюродный племянник короля Кипра Жана Лузиньяна, попал в плен к сарацинам десятилетним мальчиков во время паломничества в Святую Землю, был оскоплен, продан в Багдад, затем в Маскат, где его двадцать лет назад выкупил некий китаец. После этого он жил в Китае, служил императору и два года назад был отправлен с заданием узнать о военной силе и богатстве христианских государей. Добровольно сдался городским стражникам, пытался получить аудиенцию у прежнего гонфалоньера, но был брошен ко мне в тюрьму.
- Так... К черту фальшивомонетчиков, где он сидит? Пора мне освежить французский, - Козимо решительно направился в камеру. Прикованный ножными кандалами к каменной скамье, заключенный представлял жалкое зрелище. Длинные нечесаные космы контрастировали с абсолютно гладким, одутловатым лицом евнуха и тощим телом. Но, хоть плоть была слаба, дух узника, напротив, не был сломлен - из под грязных волос на вошедшего Козимо сверкнули ярко-голубые глаза китайского шпиона.
- Монсеньор Козимо, я полагаю?
Действительно, было похоже, что когда-то давно родным языком пленника был французский. Медичи, удивленный проницательностью шпиона, кивнул.
- Да, эти идиоты бросили меня сюда, когда вы еще скрывались, и ваш профиль еще не чеканили на монетах, - усмехнулся Ги, - но это еще не значит, что я не видел прежде портретов самого богатого человека Европы. Вы-то мне и нужны. Заключенный подмигнул Козимо.
- Неужели? И чем вы можете быть мне полезны? - внешне Медичи был воплощением спокойствия.
- Я спасу вас. И может быть, еще пятьдесят миллионов остальных христиан. Ну, или, по крайней мере, дам вам шанс на спасение.
- Вот как? Непохоже на второе пришествие, честно говоря. - теперь уже усмехнулся Козимо, решивший, что все-таки имеет дело с ненормальным, - но я могу написать о вас в папскую консисторию...
- Не богохульствуйте! - пленник выглядел крайне оскорбленным, - вы, жалкий итальянский ростовщик, не забывайтесь, когда говорите с рыцарем, предки которого триста лет сдерживали натиск сарацинов!
Впрочем, подняться со скамьи у него не хватило сил, и Ги повалился набок. "Буйный", подумал Медичи, сделал грустное выражение лица и извинился. Ситуация его теперь откровенно забавляла. Евнух, потомок крестоносцев выглядел жалко и нелепо, но чем-то вызывал симпатию у матерого интригана. Впрочем, чем дальше Козимо слушал узника, тем отчетливее фальшивая скорбь на его лице переходила в удивление, а потом и в искренний страх.
- Знаете ли вы что-нибудь об империи Мин? Нет, куда там... Вы знаете о Китае только со слов Марко Поло, а ведь с тех пор прошло 150 лет. Китай очень изменился. Монголов выгнали, теперь Китаем правит император-китаец. Китайцы, в отличие от монголов, не любят воевать, но от этого они не становятся менее опасными. Монголы приходили как завоеватели и через несколько десятилетий растворялись среди побежденных народов. Настоящие китайцы, хань, приходят как ремесленники и торговцы. Приходят каждый год. И так до тех пор, пока коренной народ не растворится в них. Уже больше тридцати лет империя Мин раз за разом посылает на запад "Золотой флот" из сотни с лишним кораблей. Адмирал Чжен Хэ твердо намерен пройти до границ обитаемого мира и прославить величие Поднебесной империи во всех его уголках. Монсеньор, вы никогда не видели кораблей Чжен Хэ. Самые большие европейские корабли, каракки, имеют в длину не больше пятидесяти венецианских локтей. Флагманский "Бао сучуань" длинной в двести пятьдесят локтей. На нем одном может уместиться тысяча солдат или поселенцев. Европейцы - невежественные варвары: давным-давно Марко Поло описал китайские секреты, но вы не потрудились их раскрыть. Через полгода Чжен Хэ начнет своё восьмое плаванье, на этот раз до Красного моря. Это вы, материковые крысы, боитесь египетских мамлюков и предпочитаете от них откупаться. Мы, рыцари кипрского королевства, воевали и будем воевать с ними всегда. Они наши заклятые враги. А Китай просто считает их обычными разбойниками, которые мешают свободной торговле с Аденским султанатом.
Чжен Хэ - правоверный мусульманин и умный политик, если он пообещает сирийским и палестинским беям независимость от Египта, его послушают. Так было в Каликуте, в Сомали, на Цейлоне и на Суматре. Китайская армия насчитывает более миллиона человек, из них с "Золотым флотом" плавает всего десять тысяч, но это их лучшие войны. В армии Чжен Хэ лучшие военачальники мира. Арабы ничего не понимают ни в тактике, ни в стратегии, кроме того, они совершенно ничего не знают о пушках. Через несколько лет Египетский султанат будет расчленен, и каждый из беев будет заискивать перед китайским консулом. Я сам видел проект гигантского канала от Красного моря до Нила, на месте, где когда-то был канал древних персов. Сто лет назад из Китая пришла чума, погубившая треть населения Европы. Сейчас христианскому миру с востока угрожает намного большая опасность! Через десять лет империя Мин дотянется до Европы, которая станет частью глобального населенного китайцами мира. Монсеньор, вы понимаете, что это значит? Боже, благодарю тебя за то, что дал мне силы дожить до этого момента! Я выполнил свою миссию и предупредил пусть не могущественнейшего, но богатейшего из христианских государей и теперь могу спокойно умереть!
Робиньяк закрыл глаза, а Козимо вскочил с каменной скамьи и закричал:
- Федериго, черт тебя дери! Где тебя носит! Немедленно расковать узника! И обернувшись к Робиньяку тихо добавил:
- Нет, вот теперь-то ты точно не можешь спокойно умереть...
***
Январь 1435
Кондотьер Томазо Нерони сомневался, стоило ли ему идти в сеньорию за оставшимися деньгами. Год закончился, во Флоренции поменялось решительно всё, Ринальдо Альбици, наниматель Томазо, с позором бежал, когда вернулся Козимо Медичи. Новый гонфалоньер Ди Кокко явно не симпатизировал Нерони. Оставаться в городе было глупо, даже опасно, но сеньория не заплатила Нерони, а нанимать к себе опального кондотьера не хотел ни один купец. И когда гонфалоньер неожиданно объявил, что выплатит всю сумму, Томазо рискнул. Только открыв дверь, Нерони понял, что это была ловушка. Зал был полон вооруженных арбалетами людей, на Томазо была легкая кираса, которая явно не спасла бы его. Толстый бородач в центре зала потребовал, чтобы кондотьер отдал оружие и снял доспехи. Томазо усмехнулся и молниеносным движением руки отправил ему в горло маленький метательный кинжал, один из полудюжины спрятанных в рукаве.
- Стой! - высокий, но властный и громкий голос остановил лавину стрел, только две штуки воткнулись в створки дверей за спиной Томазо.
Из толпы вооруженных людей вышел высокий мужчина в ярко-алом плаще-казуле. У Томазо подкосились ноги - этого человека он видел лишь раз в жизни, в Риме, три года назад, но узнал бы его из миллиона, да что там, из всего населения подлунного мира. Перед ним стоял папа римский Евгений Четвертый собственной персоной.
- Сын мой, ты только что убил моего начальника охраны. Я верю, что ты сделал это не со зла. Разоружись, сын мой, ибо я должен поговорить с тобой!
Нерони, не отрывая взгляда от лица папы, высыпал на пол кинжалы, отстегнул и выбросил короткий меч, расстегнул кирасу и отбросил ее половинки.
- Оставьте нас! - приказал папа, и толпа вооруженных мужчин покинула главный зал сеньории. Кроме папы и Томазо остались еще трое: гонфалоньер Ди Кокко, Козимо Медичи и незнакомый толстый мужчина с одутловатым лицом.
- Томазо, сын мой, ты много грешил в своей жизни, но всегда оставался честным своему слову. Поклянись мне, что ты не нарушишь его и впредь и выполнишь мою просьбу! - голос папы звучал ровно и торжественно, как будто пять минут назад на его глазах ничего не произошло. Нерони упал на колени и принялся целовать край папского плаща.
- Встань, сын мой! Готов ли ты отдать свою жизнь ради Господа нашего? Готов ли ты отправится на край света и поразить мечом своим безбожника, живое орудие дьявольских помыслов? Готов ли ты противостоять армиям нечестивцев в далекой и неведомой китайской стране? Если готов, отпускаю тебе все грехи твои, доныне и впредь! На тебе лежит ответственность, но не страшись её! Иди, сын мой! Твой личный крестовый поход ждет тебя, ты должен спасти весь мир!
Когда Ди Коко и Робиньяк вывели плохо соображавшего от волнения Томазо из зала, Козимо подошел к папе римскому, усмехнулся и положил руку на плечо.
- Габриэль, я поражаюсь твоему дару! Там, где мне приходится действовать деньгами, тебе достаточно одного слова!
- Не всегда, Козимо, не всегда. Епископу Витейлески нужно еще тридцать тысяч флоринов чтобы набрать армию для усмирения мятежников в Риме. Проклятое семейство Колонна! Им точно предстоит попасть в нижний круг ада! Да и Томазо, ваш "первый меч Италии", когда очнется от снизошедшей благодати, потребует денег на эту экспедицию за край света.
- Ну тридцать тысяч - это не проблема, сегодня же вечером передам. А Томазо... Пусть требует, лишь бы вместе с ним Робиньяк добрался до этого Чжен Хэ.
- Допустим, отравит он его, и что? Козимо, с чего ты взял, что это остановит китайское продвижение?
- Остановит, Габриэль. Будь уверен. В Китае многое зависит от воли одного человека. Если адмирала не будет, рассыплется весь механизм, который двигает китайские армады. Мы останемся свободными, христианский мир останется свободным.
- Знаешь, Козимо, а ведь когда мы умрем, наш механизм тоже может остановиться, и наших потомков поглотят мусульмане. Они скоро захватят Константинополь, а там и до нас очередь дойдет.
- Не остановится, Габриэль, не остановится. Я знаю, если не наши дети, то наши внуки сами доплывут и до Индии, и до Китая. А то, что ими при этом будет двигать жадность, тщеславие и жажда завоеваний, так тем хуже для покоренных!
Козимо усмехнулся, Евгений ничего не ответил и вышел из зала сеньории.
***
Эпилог.
Через неделю после короткого разговора папы римского и флорентийского кондотьера на другом конце мира, в Пекине, в возрасте тридцати шести лет умер император Ксуанди. На престол под именем императора Цзеньтонга взошел его семилетний сын Чжу Юйчжень и начались интриги за влияние на созревающий ум мальчика. Это был уже шестой император на памяти старого Чжен Хэ, которому шел шестьдесят четвертый год. Впрочем, через полгода отличавшийся железным здоровьем адмирал, к которому мальчик относился как к родному деду, скоропостижно умер. Придворные с облегчением похоронили и адмирала, и планы его последней экспедиции. Цзеньтонг после нелепого поражения битве под крепостью Туму в молодом возрасте попал в плен к монголам и никогда в жизни не думал о морских экспедициях, завоеваниях и торговых путях. Срединная империя все глубже заворачивалась от остального мира в кокон.
В 1437 году папа Евгений собрал во Флоренции всех католических епископов и глав восточных церквей, где они подписали унию о воссоединении католической и православной церквей, однако, у православных владык это решение энтузиазма не вызвало. Так, московский князь Василий Темный взял митрополита Исидора под стражу после того, как тот публично объявил об унии. Исидору удалось бежать в Тверь, а затем в Италию, закончил свою жизнь он деканом коллегии кардиналов. Московская митрополия стала автокефальной. Сам Евгений Четвертый не дожил до взятия турками Константинополя, который он искренне пытался спасти.
Флоренция вскоре перестала быть республикой, три столетия власть в ней почти безраздельно принадлежала роду Медичи. При римском папе Джулио Медичи по Европе прокатилась волна Реформации, а сам вечный город был почти полностью разрушен армией Карла Пятого Габсбурга.