Зеленое море крон тропического леса медленно, но неотвратимо вздымалось навстречу самолету. Ни один из моторов транспортного "дугласа" не пострадал, но левый бензобак был пуст и превращен в решето, а горючего из поврежденного правого вряд ли хватило бы на возвращение в Порт-Морсби. Максимум - дотянуть до Торресова пролива, и надеяться, что подберет какая-нибудь дежурящая в проливе "каталина". Легко раненый в щеку осколком иллюминатора пилот транспортника прекрасно понимал скудность шансов на спасение и был мрачен, а оставшийся невредимым борт-стрелок пока ещё был под впечатлением от недавнего воздушного боя.
- Кэп, я и не знал, что "дуглас" может крутить такие кренделя! - "Дуглас" и не может, а вот Сэм Шерски может их крутить даже на табуретке... Майк, хорош орать, лучше глянь, что с Лэрри? - Черт, кэп, он не дышит, два пулевых в груди! Косоглазые убили его! - Спокойно, сержант, долетим и без второго пилота, не бойся, я через царапину кровью не истеку. Люк открыть один сможешь? Тогда давай открывай, и вали нафиг весь этот хлам! - Но кэп, это же груз! - Майки, сынок, ты что-то не понимаешь: у нас осталось топлива на четверть одного бака, я хотя и летал через Атлантику через два года после Линдберга, но не умею летать на честном слове или молитве. Мы свалимся в залив, а там будем ждать акул или "летающую лодку", выбирай, что тебе больше нравится. Но чтобы дотянуть до залива, нам надо скинуть эти чертовы консервы!
- Окей, кэп, сделаю! Рослый ирландский детина Майк распахнул грузовой люк и в зеленое чрево джунглей посыпались ящики со знаменитым "Спамом" - свиной тушенкой и консервированными бобами. Самолёт немного приподнялся, сержант удовлетворенно хмыкнул и спросил у своего командира - Кэп, всё хотел спросить, да неудобно, а сейчас всё равно умирать: вот вам уже за сорок, а вы пошли на войну, причем не на бомбардировщик или истребитель, а к нам, в транспортники. Зачем? - Видишь ли, Майк, как ты сам заметил, мне давно уже не двадцать, и в истребители или торпедоносцы я не гожусь, реакция не та. На бомбардировщики идут сейчас только самоубийцы - много ли осталось пилотов от группы майора Суинни? А вообще, Майк, я чертовски не люблю убивать людей, даже косоглазых... Приходилось в молодости. Не понравилось...
Капитан американских ВВС Сэмуэль Шерски добавил неразборчивую фразу на странном языке, замолчал и, не отрывая глаз от надвигающегося горного хребта, за которым должен был быть долгожданный океан, вспомнил свой первый полёт. Тогда в Одессу приехал зарабатывать катанием на диковинном аэроплане знаменитый летчик со смешной фамилией Уточкин. Отец уговорил Уточкина взять с собой на борт сутулого угловатого подростка - его самого, ещё в ту пору, когда его звали Сёма Шервинский. Свой сумасшедший восторг, когда он увидел далеко внизу под собой безмятежное Черное море! Вспомнилось и другое море, бурное, грозное, полное баркасов и шхун с озлобленной нелюдью - красноармейцами, плывущими в белый Крым, против которых на всём берегу был только он один, поручик Шервинский со своим стареньким "ньюпором". Как раз за разом заходил он на штурмовку буксира и большого баркаса с красными до тех пор, пока не кончились патроны. Вспомнил, как испытал невероятное облегчение, увидев после пятнадцати часов собственного перелета над Атлантикой за серой пеленой невысокие холмы Ирландии. Впрочем, это было последнее, что успел вспомнить пилот, потому что "дуглас" задел крылом верхушку дерева, наклонился и рухнул в зеленое море тропиков Новой Гвинеи.
***
Бои за Новую Гвинею осенью 1942 отличались трудностью снабжения высадившихся на острове войск. Японцы, опасаясь американских торпедоносцев и подводных лодок, доставляли грузы быстроходными эсминцами во время длинных экваториальных ночей. Эти конвои, отличающиеся неуловимостью и невероятной пунктуальностью прибытия, американцы называли "токийский экспресс". В свою очередь цеплявшихся за плацдармы на северном берегу острова американских морпехов снабжали транспортные "дугласы", прорывающиеся сквозь неплотную завесу японских истребителей. Впрочем, великому вождю пары небольших папуасских деревень Вивору и те, и другие были глубоко безразличны. Более того, за длинную по меркам папуасов тридцатилетнюю жизнь Вивор, дитя каменного века, не видел других следов цивилизации, кроме больших белых птиц - самолетов, все чаще летавших в последнее время куда-то по своим делам над головой. Они-то и подтолкнули Вивора на гениальную идею. Точнее, идея-то была весьма спорная, и Сакуори, наместник Вивора в маленькой, покоренной лет десять назад второй деревне, её сначала не одобрил, но теперь правота великого вождя была очевидна.
Идея, а точнее большая белая птица, принесла свои плоды. Вивор решил приманить птиц так же, как охотники всегда поступали с казуарами. На горной террасе за деревней, откуда недавно собрали урожай батата, женщины и дети за неделю слепили из белой глины и веток копию большой птицы. Она получилась почти как настоящая, светло-серая, длиной в пять ростов человека, с двумя закругленными крыльями и странным, ни на что не похожим хвостом. Сакуори усомнился в том, что какая-нибудь птица прилетит и сядет рядом, а также в том, что охотникам удастся подстрелить ее, но Вивор настоял на своём. Птица не села, убивать ее не пришлось, но увидев свою копию на земле, рассыпала на джунгли множество маленьких яиц странной, ни на что не похожей формы с невероятно прочной скорлупой, которую, однако, можно было протереть насквозь с помощью камня. Вместо белка и желтка в таких неправильных яйцах было либо странное нежное мясо, похожее по вкусу на тухлятину, но без запаха, либо странные мягкие очень крупные семена.
Когда пришли мужчины из второй деревни во главе с Сакуори, удалось собрать уже больше полутора тысяч яиц. Вивор выглядел триумфатором. Сакуори поздравил его с успехом и добавил, что его люди видели, как белая птица рухнула на той стороне хребта и уже отправились на поиски ее останков. Впрочем, результаты поисковой экспедиции обескураживали. Птица пробила в лесу широкую просеку, крылья и тело развалились на несколько кусков. Ни перьев, ни мяса, ни костей, ни крови у неё не было. Среди обломков лежали три человеческих тела со светлой кожей и волосами странного цвета, в плотной закрывающей почти всё тело одежде. Видимо, птица несла этих людей на себе. Сакуори выторговал у Вивора для своей деревни право съесть трех мертвых чужаков и унести половину несъедобных останков птицы в обмен на отказ от собирания неправильных яиц. Вожди договорились, что женщины и дети обоих деревень немедленно отправятся на бататовое поле для того, чтобы как можно скорее построить еще больше глиняных птиц, приносящих так много хорошего карго, которое в будущем надо делить между двумя деревнями по числу живущих в них взрослых мужчин...
***
Майор Томегава был раздражен: день прошёл крайне неудачно. Сначала лейтенант Сайто повредил при посадке своего бомбардировщика на слишком короткую полосу крыло, потом пришло сообщение из штаба, что после перегона с Калимантана на Тимор партии из пятнадцати "зеро" восемь нуждаются в ремонте, поэтому пополнение воздушному прикрытию базы светит не раньше, чем через десять дней. Томегава понимал - все проблемы сейчас возникают из-за того, что недавно на фронт были брошены молодые неопытные летчики, сразу после училища, полные патриотизма и энтузиазма, но не представляющие себе специфику тропиков. Томегава начал летать десять лет назад, в самом начале китайской кампании, после тяжелых боёв над Сингапуром и в Коралловом море, а в особенности после катастрофы под Мидуэйем опытных пилотов бомбардировщиков забирал к себе флот, потому из "стариков" в его эскадрильи остался он один. Да, конечно, служба в морской авиации намного более ответственна, сухопутный аэродром не уплывет от неопытного пилота, да и взлетно-посадочная полоса подлиннее будет, но, черт побери, должен же был кто-нибудь из опытных пилотов остаться и в армейской авиации!
Неприятности продолжались. Томегава лично вылетел с группой двухмоторных бомбардировщиков "мицубиши" на бомбежку обнаруженного вчера при фоторазведке верховья реки Квай американского аэродрома, но никакого аэродрома обнаружить не удалось. Ещё один вылет вхолостую, трата драгоценного топлива. Мысли майора прервала рация - лейтенант Кимура сообщил, что заметил к северо-востоку что-то, напоминающее взлетную полосу. Авиагруппа немедленно развернулась и пошла на снижение, на удивление, с аэродрома противника никто не поднимался по тревоге на перехват и молчали зенитки. Взлетная полоса и самолеты тоже выглядели как-то странно. Поле, неровное, короткое и пересеченное канавами, на такое не смог бы нормально сесть даже самолёт братьев Райт, не то, что американский "дуглас" или "лайтнинг". По полю в хаотичном порядке было расставлено восемь самолётов, или скорее нечто, напоминающее самолёты. Белые контуры их были неровными, несимметричными, косыми, машины различались в размере и явно никогда не сходили с уравнивающего всех своих детей сборочного конвейера. Аэродром - ловушка, причем топорная, сделанная наспех и неумело. По идее, кусты вокруг него должны были быть набиты зенитными эрликонами, чтобы сбивать клюнувших на такую грубую подделку японцев, но кусты молчали. Томегава нервно рассмеялся. Судя по качеству работу, модели самолётов строили папуасы из ближайшей деревни, примерно в километре от ложного взлётного поля. Американцы просто не успели подвезти в эту глушь автоматические зенитные пушки. Всё просто, ловушка безопасна, потому что ещё не достроена. Внезапно нахлынула злость.
Томегава не участвовал в штурмовке лично, он описывал круги над фальшивым аэродромом, отдавал команды и комментировал атаки своих летчиков. Да, до настоящего тренировочного макета аэродрома папуасской конструкции было далеко, но и на том спасибо, что есть. Любая тренировка для новичков сейчас на вес золота, да что там, на вес авиационного бензина! Майор ухмыльнулся и подумал, что с золотом на Новой Гвинеи и правда делать нечего. Когда последняя бомба была сброшена, и последний японский летчик набрал высоту, Томегава одобрительно прищелкнул языком, расширил свой последний круг, и сам отбомбился по деревне Вивора. Впрочем, великий вождь не видел, как взрывная волна смела его дом вместе с соседними хижинами. Он в это время лежал на опушке леса на краю бывшего бататового поля, пытаясь руками остановить кровь, хлеставшую из распоротого осколком бедра. Несмотря на покидавшие организм силы, мозг Вивора был ясен как никогда. Судьба деревни, которая безусловно, попадет теперь, после гибели почти половины мужчин и самого Вивора, в лапы Сакуори, не интересовала его. Он был потрясен и поражен - на спинах белых птиц явно сидели люди, более того, они очевидно ими управляли. Что за великие войны! Куда там до них папуасским лучникам. Идея подбить птицу была глупостью с самого начала. Но вот эти войны - они же как-то приручили страшных птиц! А как предки Вивора приручили собак и свиней? Очевидно, надо было искать яйца гигантских птиц, настоящие яйца, а не то, чем месяц лакомились в деревне, и выращивать птенцов. А с взрослыми птицами Вивор мог бы дойти куда угодно, да что там дойти, долететь! Порабощая другие деревни на своем пути и истребляя непокорных! Стать величайшим вождём в истории! Дойти до моря! Захватить десять, нет, двадцать, нет, МНОГО деревень! Впрочем, подумать, сколько же точно деревень составляет это "много", Вивор уже не смог.