Так расписаны авиалинии,
Как заглавья пророческих книг...
То не в плен повлекли - в племя приняли
Тех. кто к кубку прощаний приник.
То не в книгах сказалось, не в паспорте -
Чьим пустеть-угасать очагам...
В Ленинграде проснись, в Вене - спать пойди:
Вот и стёжка твоя, мальчуган...
Выйди в поле, на взлётно-посадочну,
На ничейну взгляни полосу...
На ночь - в замок, чьё имя загадо
Путь сквозь сумрак сплетётся в косу.
Не разлучна то песнь над невестою,
Чей уж в сани стлан-брошен платок;
То по радио весть-речь немецкая -
Стих? Иль пьеса? Иль суток итог?...
Мне та речь - не реченье, та весть - не сказ:
На частотах, что здесь не поймать,
То ли "Юности", то ль "Ровесников"
Позывные я слышу опять.
Посылает их мне даль восточная,
Где под крышею, в доме пустом,
Над покинутой радиоточкою,
В гулких трубах - дождинок стон.
Здесь же - словно равнина к зиме, чиста, -
Под порогом чужого жилья
Полонённой дождинкой мечется
Вихрем схваченная юность моя...
Но в стране и немецкой те ж звучат позывные -
Сквозь покровы небесны, сквозь дороги земные;
Речью тою, чьи знаю все пласты и узоры, -
В сон-уют пеленая, позабыв про укоры, -
Словно в детстве на даче, мерно-тихо поётся -
Про удел, что утрачен, и про тот, что найдётся,
Да про град, что покинут, да про боль, что смолкает,
Про слезу, что остынет, про мечту, что оттает,
Да как звонкие трубы жаждут свежей капели,
Да про девичьи губы, что к моим не успели...
Так сбылось, так уж было сговорено -
Что оторван от почвы росток,
И уже ни орлёнку, ни ворону
Ту печаль не нести на восток;
И не будет ей отзвука гулкого -
Будет только моею бедой,
Что летит в невозвратное Пулково
Без меня самолёт со звездой...
Смолкла речь тайнозвучно-чеканная,
Тишь в окошко мерцает теперь.
Только улицы безымянные
Словно шепчут: "Разлуку испей".
И зачем в чьих-то пальцах колышется
Анкет запылившихся гроздь?
Ведь уже ни в одной не напишется,
Что я на Надеждинской рос,
Что не спеть уж замёрзшим клавишам
Про калитку и дремлющий сад,
И что письма вернутся отправившим
С извещеньем - пропал адресат.