Посвящается отцу, чье сердце не выдержало ненависти мира.
Автор выражает благодарность Семье. Отдельная благодарность
Любови К., другу Ярославу и Лиланду Фриборну.
В оформлении обложки использована фотография работы
В. Каренина.
Егор
ШЕВЦОВ
Царство
невинности
П Е Р В А Я
КНИГА СТИХОВ
2007 - 2010
Москва
2010
* * *
Разлита беспечная вечность
Зверства волков и овец
И тянет ко дну скоротечность
Легкость Пурпурных сердец
Отдайте мне богово в лицах
Видеть бездонность зрачков
Поставьте клеймо на убийцах
С треском разбитых очков
Наметил следы от укуса
Новый терновый венец
Отведана плоть Иисуса
Спаса молящих сердец
Погибшие отзвуки песен
Эхом разносится крик
Для муки душевной мир тесен
Если прекрасного миг
Оставил
клеймо.
* * *
Два пера голубиных чуму принесли на подворье,
Они стали твоими цветы на востоке нагорья,
Расщепилась звезда, обнаружилась смерть,
недовольны,
Уходящие толпами люди, слабы и безвольны,
Оголилась заря, где же ищущий запад нашедший
"Когда город потухнет, откроются каждому двери
Песен древних морских побережий", - поет
сумасшедший,
И в попытке любить выбирая погибли все звери,
И растения тоже, они отравились водою
Любви, загнанной в горы ручьями и жидкой слюдою
Нет спасения мертвым земли,
Не щадит одиночество в пене веков,
Только свобода ищет оков.
* * *
Покрой мою комнату свет
На бетонных оградах
Зачахшие в сырости голуби
Незваные гости стучатся
ко мне звуки града
Утоплены без вести в проруби
зачатки миров погибают
В убежище тесном,
в зиянии стен бесполезных.
* * *
Когда вы ждали награды
Не смел и мечтать о славе
Или овациях
Я - маленький мальчик,
Любивший читать Горация,
Я слышал ваши доклады
И хмелел от их логики,
Но видел в них декорации,
Утоляя свою жажду
В этих словесных моргах,
Пусть в них отключили надежду
На повторение,
Уходил воевать на восток
С теми, кто еще не проснулся,
Как только чуял гниение
И видел его первые признаки
Увеличился подушный налог
И стали опасны, как призраки
Те, кто еще не проснулся,
Не назвался именем бранным
На земле, взывающих к солнцу,
Где ясные дни многогранным
Сменились праведным злом,
Где толпами шествуют
За священным своим козлом:
В его руках тяжкий молот,
В моих - цветущая ветвь
Он хочет вспять повернуть
Дыхание света
И западный путь
Лишить его цвета,
В долине озер нефтяных
Он скажет: "Аминь",
И эхо поглотит меня,
Но это лишь восходящие знаки,
И битвы исход предрешен,
Поверженный враг зашипит:
"В тысячный раз ты смешон,
Встретят тебя,
Как после пьяной драки
Понурым взглядом и ухмылкой,
Ведь, когда они ждали награды,
Не смел и мечтать
О славе или овациях,
Ты - маленький мальчик,
Любивший читать Горация".
* * *
Личный опыт зимы
Обратил ее в бегство
Лунный свет остудил
И украл ее детство
А народ звездных грез,
Что возрос среди слез
Песнь сложил на свой лад,
Где струится закат,
Где возносятся сны
Обезглавленной весны.
РОЖДЕНИЕ - СМЕРТЬ
Вплоть до камлания над мертвым телом
Льдом и огнем как - будто бы мелом
Знаки на стенах стенания пленных
В темную высекли радость нетленных
В небе год млека времен растекалось
В пору идти ни черта не осталось
В черной воде не потонет надежда
Дайте самой уйти в рай для надежд
И прочих красивых понятий
Здесь человек, словно тьма,
Что вопрошает себя
С закрытыми глазами.
ЖЕНЩИНА
Женщине проще быть грязной, -
Пусть волос растет до земли,
Ей ропот по нраву бессвязный
О том, что идут корабли,
О том, что дано по любви,
Зачем же поют тебе славу?
Затем, что рождаешь в крови
Женщина может быть грозной,
И голос держать до небес,
Тогда она слышит плач звездный
И видит темнеющий лес,
Оставьте пылать ее сердце
И пламя обнимет его.
Зачем же тогда тебе сердце, быть может,
За тем, чтобы пламя сжигало и выжгло его?
СМУЩЕНИЕ
I.
Алеют волнением в Золотограде
Сады и аллеи,
Кто темные слухи пустил на параде
О том, что светлее
И ближе
Дни прожитых лет?
Вождь скажет: "Навет, и не зря, что нет лишних
В моем чистом царстве",-
И голос его сверкнет в золоте вышних,-
"Ищите всю правду в мытарствах
дней прожитых лет!"
Но разве слова остановят безумцев?
И снова пылают
Объятые криком дома вольнодумцев
И пепел витает
Над городом
В красках, смущенных закатом
Все стало яснее, как в сказке за десять
Секунд и минуту,
Сильней оказались любившие грезить,
Любившие смуту
Той боли
Вновь прожитых лет.
II.
Пусть я позабуду муку свою,
И тучи всплакнут над порушенным духом,
Я вызову лишь скупую слезу
И шепот земли будет ясен для слуха
Покуда целующий руку твою
Бесшумно ворует грозу.
Буду, как истинный гуру разумным,
Буду безумно, как сеющий смуту
Бредить тобою в лихую минуту
В сумраке, сущем в мире подлунном.
Уйду, не задумаюсь, будто очнусь
Во вьюге любви, сокрывшей мне путь
К огню твоему;
Я вряд ли проснусь,
когда пронзит грудь,
как копье,
живое имя твое.
* * *
В отцветающем розовом смехе
Ясно слышатся нотки презрения,
Это значит, что время потехи
Скоро сменится духом гниения,
но
В отцветающем розовом сумраке
Вновь послышался голос Офелии,
И не жалко меча, что несу в руке,
Жалко то, что поблекнут камелии.
* * *
Окутано дымным потоком
Простоять одиноко
В двух шагах от порядка
В электрическом свете
Ежедневно, как зарядка
Сказать по-испански
Две пары слов
Привет пока как дела
В убывающем лете
Пару снов просидеть
В цвете вороньего крыла
Не рви здесь тонко
Рассмеяться звонко
Простонать на время
Странное имя из
Букв последнего алфавита
Сигаретный бриз
Жизнь vita
Застыла опять
Сказать Я живу, - верьте
Больше нет смерти
Нет не понятно
Что глушат стены
То стонут вены или
Просто смех звонкий
Рвет перепонки
В окутанном дымным покоем
Взгляде где нет и намека
На страсть или пороки
На разницу меж
Плахой и аналоем.
* * *
Один раз в день, один раз в год
На вечный голод обреченный,
В одежды бога облаченный,
Грехов любви вкушая плод,
В потоке дивных слез
Свои мученья утоляет
И сердце биться заставляет
Под сенью вечных грез.
* * *
Растлилась, залилась тенью,
Закрылась, забилась в угол,
Просилась на свободу,
Но за это ей вырвали язык,
Молила за вождя,
Хотела вышить ему наряд
Жемчугом, нитью бриллиантовой,
Золотом - серебром отделать,
Чтоб Солнцем - Луной величать его,
Но, дождавшись дождя,
Приняла яд,
Отравилась, очернилась дурманом,
И в выси небесные взвилась голубкой,
Вырвалась за туманы
Белесой завесы снов,
И за это ей подрезали крылья.
Молила Владыку,
Хотела расцеловать
Его руки белые,
Теплом земным обогреть
Неостывшим,
Чтобы тлен ее тела не омрачал
Его чело.
1917г.
Мы, Марсом признанный народ,
В печах Вулкана рождены,
Уничтожаем прах свобод,
Затем, что дни их сочтены,
Христа не ждем - Он предал нас,
Что ж сами явим Страшный суд,
И пусть трепещут в этот час
Враги и милости не ждут,
Извечен путь - намечен бой
На каждый день и каждый рад
Найти себя и быть собой
В толпе неузнанных солдат,
В минуту слабости таясь
В кристаллах льда, в тени утех,
Мы продолжаем жить смеясь,
И ненавидеть свой же смех.
ПОЭТ
Ради любви живет поэт
И сам собой живет сонет
Среди страниц; сомнений нет,
Их стон самих с ума сведет,
С тоской он сетовать начнет
На смерть и на погасший свет,
На то, что сильный слабым станет
И душу юную поманит,
Когда оставит счастья след;
В сиянии слез в предсонный час
Ради любви он спать не смеет
И боль свою в стихах согреет
В сердцах страниц в последний час.
ТРИСТАН
Меч тает в руках
Это сердце его изо льда
Мечтает о ножнах весенней земли,
О покоях Изольды
Куда его привели
Рокот сражений и Битвы богов,
Грядущей кровавой жатвы?..
Вопросы: сколь ненасытен Арес
И сколько будет открыт
От любви глубокий порез
Надрыв в твоем сердце, как яд
Не будет забыт
Он заставит тебя говорить.
ПРОРОК
Хмарь небес в отражении ока
На осенний клевещет день,
Предвещает мученья пророка,
Как с востока немая тень,
Что наступит проклятием свыше,
Ровно в полночь обрушится мраком,
Ливень буйных чернил не услышат
Опьяненные сном, словно маком.
Дождь певучий капает тихо
И в холодных темницах век
Не увидеть Ее, только лихо
Подступает, как будущий век...
Он не пьет, не ест и не верит
Игре ветра с желтой листвой,
Но лишь тенью покроются двери
Звериный затянет он вой.
* * *
Пусть чернь отнимет у меня
Алтарь из золотых свечей
И я останусь без огня,
Без солнца радостных лучей,
Я выкую слепой кинжал
И говорить им стану ровно,
Он - мой двойник, он - мой провал
В усталой памяти безмолвной.
Мои уста откроют щель
Меж двух миров, живых и мертвых
И ухмыльнется хмурый Хель
При виде очертаний стертых.
В ад древности - Тартар - спущусь
За золотом в следах поэта,
Сказавшего: "Я возвращусь"
Флоренции и песням лета.
И в царстве зла воскресший бог
Излечит язву моровую,
И разнесется тяжкий вздох,
Обнимет бездну мировую.
Не свят, не милосерден я,
Кинжал мой милосердней будет, -
Лишь для меня безвреден яд,
Других на смерть без мук осудит,
И не страшусь негаданной беды,
Боюсь я онеменья часа,
Когда в бою вобравши свет звезды,
Приму я лик и право аса.
НЕЗНАКОМКА
Ты для меня источник вдохновенья,
А для кого-то любовь - блеф,
В них красота рождает униженье,
Обыкновенное для дев.
Где мне искать твою невинность тела?
Не знаешь ты, кто призывал
Меня, - Пречистая, она хотела,
Чтоб видел я и не желал.
Во зле открытий становленья,
Любви и торжества,
От жизни неизбывно утомленье
Небесного родства.
И стены разрушались песнопеньем,
Стенаньем, бредом ревностных признаний
И показалось мне любовничество ленью,
Незрелостью мальчишеских свиданий.
Где мне искать источник вдохновенья?..
Ты для меня, как будто блеф,
Игра моя - любовь мгновенья,
Твоя игра - кровавый зев.
СЕРЕБРО
Тех, кто позарился на серебро
Хранит легкокудрый Амур
В теплицах томной лечебной тоски
Ласкается нежный пурпур
Вновь с сожалением поднята бровь
И чахнут жизни незримой мазки
В серебре гаснут огни, тает лед
Бесконечно мудрое зло
Осудит совести темной портрет
Поющей о том, что прошло
Души, несущей свой собственный гнет
Бог твой умрет, но родится поэт.
Не терпи скот подле себя, беги
В пустыню, один на один,
С самим собой говори и пески
Услышат тебя, не броди,
Когда не видно ни зги, береги,
Тобою найденное у реки.
Лунный тюльпан расцветает в слезах
Отражает радость - печаль
Сон флейты и металлический шум
Рубит сталь священный Грааль
Свет поглотил в помутневших глазах
Расы твоей коченеющий ум
Славен воитель, творящий стихи,
Плетущий узоры любви,
В плеядах звезд сновидений запрет
Заплачет под звуки лавин,
Что вычищают огнями грехи
И исполняют завет,
Жди каждую полночь Луну
Верни серебру самого себя
Ищи на небе, ищи на земле
Нерв, жилу, живую струну
Затем уйди, растворившись во мгле.
* * *
В один из моментов над ним
Все смеются и кидаются
В него остатками пищи,
Ведь на нем его белый грим
И колпак, в котором кается
В грехах юродивый нищий,
И хоть выглядит как принц
В черные шелка одетый
Он на фоне красных лиц
Бледен и взоры поэтов
Различают этот контраст
Они могут прочесть его мысли,
Но что это даст?
Ведь как принц выглядит он,
Улыбаясь воинственно,
Весь в перьях белых ворон
Вдруг посмотрит воинственно,
Поправляя, словно доспехи
Свои черные шелка
Под шум общей пьяной потехи
Его тянут за рукав
Слуги скрипнувшей двери
Не боится потери
Тот, кто унижает смерть.
* * *
Зреет закат благородный, -
Воля к смерти или к прозрению,
Рабские мысли свободны,
Верен внутренний зверь мгновению.
Как света пастбище - море,
Смех, разящий врага,
Слышен с него шепот горя,
Разум, колышущий плач,
Поднимает рога
С востока черный палач.
Заветы, будто симптомы
Жажды смерти, сумерек жизненных,
Зрелости, предка истомы.
Жаром полдня совести выжженной
Лижет закат утомленный
Брег медовый, и Обретение
Новой любви закаленной
Воскресает перед забвением.
* * *
Жемчуг черный - это шепот перламутра
И несбыточных мечтаний,
Шелест сновидений розового утра,
Бесполезных упований,
И серебра в мерцании расцвета любых возвышенных
начал,
И соловьев в садах эльфийских, вечных,
Не хватит, чтобы жемчуг покорить или воссоздать
его печаль.
Бессменный страж у врат любви и вечной жизни
Пленительную дарит смерть,
В объятиях ее я не услышу тризны,
Лишь стоном отзовется медь;
Я - часть тебя, Адамово ребро,
Я - нить в руках твоих,
Я - часть себя, я - серебро,
Я - гениальный стих
И смысла нет терпеть крах жизни
В бездушном мире вечной смерти.
* * *
О, вдохновение, вместилище трагических видений,
Одетое в лохмотья пилигрима,
Ты посещаешь не боящихся падений, столкновений,
Певцов в печальном черно-белом гриме.
ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ДО СМЕРТИ
Десять часов до смерти, в небе и в земле
Слышен ее зов,
Ковры из черных цветов,
Слова любви в пустом конверте,
Я не верю, что она превратилась в прах
И развеяна в немых небесах,
Я - ее тень, она жаждет ветра надежд,
Боль и огонь отступили на миг,
Остался лишь крик,
Нет прежних одежд,
Ведь дом ее в небесах.
Десять часов до смерти,
Было бы странно ждать ее позже,
Ты не скажешь, что было дороже,
Десять часов до смерти
Или слова в пустом конверте,
Ты забыла, что было раньше,
И сказала, меньше, чем знала.
Ты - пение жаворонка в моей ускользнувшей тиши,
Я вижу только тебя, и лишь я могу видеть тебя,
Ты украла свободу у лжи,
И я ненавижу себя,
Когда слышу твой зов
В шелесте осени и черных цветов,
"Смерть невесома, "- шепчешь ты мне, -
И бесподобна вдвойне,
Нет победивших в этой войне,
И проигравших нет,
В смерти нашли свой приют
И закат, и рассвет,
И мир горестных мук".
ЗОВ КРОВИ
Мне опять становится мерзко,
Смертный холод в моей груди,
Прикоснулся я к мертвому свету
Кроваво-красной луны,
Любовь и ненависть канули в Лету.
Я робко ступаю
На тропу в ночи,
Иду, удушья не замечая
По дороге судьбы.
Безмолвие мрачных холмов,
Туман над осенним лесом,
Над землею мрак,
На земле враг,
Дым от костров,
Дикий хохот бесов,
Смерти звон во мгле
Колоколов.
Если Он захочет,
Он пустит тебе кровь,
Если ты готов
Умереть и родиться вновь.
Я видел жизнь, что бурлит средь людей,
Ее лжи отраженье
В моих белых зрачках от рожденья;
В один из последних дней
Смерть расставит все по местам
И растает, застенчиво смеясь;
Я уйду, ничего не боясь.
КЛЮЧ К ПОСЛЕДНЕЙ ДВЕРИ
Ты бродишь вдоль русла реки
В надежде услышать русалочий зов,
Ты проходишь километры пути,
И тщетно - слышен
Погребальный стон христианских слов,
Но смерти вопреки
Должен идти!
Чтобы найти!
Ключ!
От последней двери!
Кто осудит мертвого младенца?
Кто помянет смерть отца?
Кто забудет раз увиденное солнце?
Кто готов сражаться до конца?
На востоке заря,
Но в сердце пылает закат.
И что же искать,
И кто виноват,
Если потерян
Ключ к последней двери?
Ты мог уповать
На чужих богов,
Но ими, же был осмеян.
Помнишь ли ты,
Тебе говорили: "Умри"?..
За тьмою придет рассвет,
Даже, если эта ночь длилась тысячу лет!
* * *
О, вы, бессмертные альвы,
Не вы ли спешите к другим берегам?
Вы - дети, рожденные в мыслях Имира.
Увы, бессмертные альвы,
Ваш путь за пределами мира,
Наш путь лежит к праотцам.
КЛАДБИЩЕ ФЛЕЙТ
В небе затхлого оттенка, в неспокойном сне,
Кто-то прячется за стенкой и не спится мне,
Нервной дрожью пробегает,
Страшной рожею пугает
В серебристой мгле.
Вижу на земле я древо, где чернеет лес,
От него идут зла тени,
Обретают вес,
Замечают мой последний
Свет свечи в ночи осенней
И спешат в мой дом.
Древо выжжено и поло,
В нем живет Всевед,
Дух неистощимой злобы,
Призрак прежних лет,
Он почуял в моем взгляде
Страх, молитву о пощаде,
И ударил гром.
Я в безумии срываюсь в темноте к пруду,
Страх - мой спутник,
Свет Луны - предатель,
Я умру в бреду.
Над кладбищем флейт
Небо затхлого оттенка,
Смерть придет ко мне,
Не проснуться, не проститься
В этом страшном сне.
ВОСПОМИНАНИЯ
Скелет сгоревшего дома, ледяная серая пыль,
Тебе читал я не сказку, но самую честную быль,
На языках всего мира, без смысла и препинаний,
Среди поспешно покинутых нами воспоминаний.
Я должен был знать, что не скоро мы встретим новый
рассвет,
Как странно, но ты еще помнишь, с чего начинался
свет,
С беспомощных криков сына, оттуда, где слышится
вздох,
Последний как битва мира. Теперь нам поможет
лишь Бог.
КЕЛЬТСКИЕ СУМЕРКИ
Мы видели здесь древо жизни, дуб, вечно растущий,
Ночь доводила нас, словно в экстазе, до дрожи,
Дыхание звезд было трепетно и вездесуще,
Кельтские сумерки мы ощущали всей кожей.
Когда безымянный рассвет восставал грациозно
Против страстей неумеренно в сердце возросших,
Безумное солнце смеялось то нежно, то грозно,
Жаром своим, опаляя плохих и хороших.
В бесчувствии неторопливом и неотвратимом
Разум не мог разглядеть овец в шкурах волков, но
Забытые старые сказки страх неукротимый
Вновь вызывали, как встарь, в душе
беспрекословной.
Таинственный лес преграждал нам дорогу к помосту,
Где палачи водружали с заботой крест Божий
Для каждого, кто подойдет по духовному росту,
В том числе и для нас, мы с Распятым чем-то похожи.
Грешно проходить было мимо убийц и распятий,
Под лицемерные слезы прирученных агнцев,
Сомнительных родичей, чьих не терпели объятий,
Мы восходили на крест за грехи декаданса.
* * *
Я иду вам разбить сердца о правду и любовь,
Сытость вашу на горечь звезды полынь
Променять на весеннее слово новь
И напомнить кем скрыта Катынь.
Как волнение ваше бесплодное чуждо мне,
Так прозревшая воля не всем дана,
Паранойя для каждого, как и гнев,
Шансов не оставляет стена.
Солнце ясное зла не зрит, и вы не стыдитесь,
Неисправимость вам позволяет,
Красный флаг к бою, вперед, против братьев
боритесь,
Непогрешимое стадо всех оправдает.
Ни единому вашему слову не верю я
И блуждающих взглядов не выношу,
Бесконечно-воинственно веруя,
Я с пустых площадей ухожу.
ПЕСНЯ ПИЛИГРИМА
Святой Афон, святой Коринф, святой Ершалаим,
Я надеваю балахон и отправляюсь в Рим.
Дубовый посох я с собой беру в дорогу-путь,
Не сплю, сны вижу наяву и постигаю суть.
Апостол Петр еще жив, мне есть с кем поговорить
О небе, что готово пасть и землю обновить,
О ловле душ, о том, как трудно ходить по воде,
В застывшем сияньи Луны плыть к заветной ладье.
В Испанию чрез Галлию, о камень не преткнусь,
Двух солнц палящий зноя клич, волны молящий зов...
Мне ткань нужна для парусов, в Британию сорвусь,
На этих островах великий жду улов.
Туда, где непорочный свет у тайных берегов,
Лодчонка утлая моя на запад понесет.
Как жутко в вере слышать тишь, достойную гробов,
Так скупо видеть в море лишь пустыню бездны вод!
* * *
Здравствуй, дежавю, одинокое солнце путника,
Идущего по судьбе замкнутой дорогой:
Время скрываться, превращаясь в преступника,
От жизни бодливой, но безрогой.
Становясь хищником, удлиняясь в черепе,
Начинаешь жить благодаря бензину.
И ни черта странного, что приходится ждать теперь,
Подобно руке, тянущейся к морфину.
И ничего страшного, что костер нужен лишь двоим,
Повод задумываться о молодеющем
Материнстве, о том, что мы скажем только своим,
Время засеивать поле маком, краснеющим
Единственным ярким пятном в перспективе.
Всматриваясь в темноту, ковыряясь в ней отмычкой,
Можно ослепнуть или утонуть в пиве,
Измеряя свободу в граммах принятой по привычке
Отравы за здоровье и упокоение всему тому,
Что вечно возвращает будни, когда
Идешь на работу только потому,
Что закончились деньги, как всегда,
Впрочем, чему еще удивляться, как
Не новостям, уже где-то увиденным,
прокрученным сто раз, зависшим как программный
баг,
Ведь слепым прикинуться легче, чем невидимым.
ГОЛОД
Голод станет привычным,
Снег растает на сомкнутых веках,
Холод будет цинично
Умерщвлять до скончания века.
Где community верных
И разумных друзей?.. Неизвестно.
Толпы и массы нервных,
Обезумевших повсеместны.
Утро, день или вечер,
Все одно, все похоже на старость,
Ложь родится из речи.
Будут мучиться самую малость
Те, кто кровь погубили,
Вдруг распяли без всякой причины,
Понарошку прожили
Лета, не снимая лживой личины.
Вечер, ночь, но под утро
Голод стихнет, как ветер над морем.
Ты индийскую сутру
Вспомни, друг, и забудется горе.
ЦАРСТВО НЕВИННОСТИ
I.
N. не опоздал на этот раз, хотя умел опаздывать так,
как никто другой; свое несомненное право он видел в
ранней зиме
и настолько ясных морозных ночах, что они
представлялись ему из льда и затухающей энтропии
дня.
Никто не заметил, как он вошел в дом, ухватившись
за
столетний билет на немое кино, словно за некий
фетиш, который не только говорил его голосом, но и
смотрел на мир своего
хозяина и раба глазами N.
II.
Внутри холла ждала неизменная изо дня в день
картина.
стены, увешанные стендами, скользящие по ним
надменные лица, и
он упал бы ниц только лишь перед убранством
первого этажа, но он был не один, и его опять
признали
Бы лишенной мнения посредственностью. Слегка
насмешливый
взгляд пронзил его до проливающей за края
сущности, нагло попытался прочитать, как дешевку,
очередную одноликость. Он не сразу заметил, кто
шел ему навстречу.
III.
Или просто не захотел: B. мог и обидеться, хотя это
было не в его принципах. Но, тогда, после
пятнадцати минут ходьбы по пятидесяти градусному
морозу оставалось послать все и вся. Никчемность,
брошенность на попрание таким же никчемным
нимфам этого женского лицея... нетленность видов
на хвойный урман - выше разумения, под стать
героям, мертвым героям погоста, вне времени и лиц,
скользящих по секундам!.. пространство!.. меж слов.
Что имело для них значения? "Пусть мы не во
Франции,
IV.
N., но я хотел бы вернуть свою кровь", - сказал он. В
ответ тот вытащил лист бумаги с изображением
красной розы. Прозвенел звонок - сигнал нового дня.
Они разошлись. Лекций не будет, только экзамены
без подготовки - поленья обуратиненные.
Рожденная на кладбище теория буратинизма
очеловечила саму древесину, и В. вспомнил слова
своего философствующего друга: "Когда у нас были
ниточки, прикрепленные к суставам инстинктов, за
них дергал небесный папа Карло; но потом стало
невыносимо
V.
Быть и далее марионеткой, пусть и в надежных
знающих руках, и за это оказалась неизбежной
удушливая свобода в пределах стеклянного ящика.
Несвободен, но доволен участью шестеренки,
свободен, но призрачно. Не все, лишь избранные
задохнутся
В обернувшихся гробами ящиках, тогда, быть может,
они и не умрут, а если и умрут, то не вернутся в
стихии, ибо стекло покрывающее их доныне -
страшный подарок старины папы Карло". Но имя
смерти - нордическое благозвучие, и в то же время
бред
VI.
Оживших в памяти джунглей индейцев под
действием галлюциногенной лианы аяхуаска. "ДМТ в
корнях волос ее. Мой жизненный путь, как изгиб
бедер, я знаю, кончится в недрах ее тела, заклинаю,
сядь!.. наружный факт прикосновения, гравитация
пустот
В белковой массе, неумолим взгляд от того, что не на
меня направлен, - в почти мистическом экстазе
метались сладострастные мысли в голове В., будто
уже отведавшего плоти. И N. возможно согласился
бы с ним, если не считал бы пульс и не душил себя,
VII.
Пытаясь дать отчет о своей жизнедеятельности. "У
тебя всегда такое высокое давление?", а в глазах
привычный вопрос: "Сколько стоишь?" Да, его
существование всегда протекало под таким
давлением, в его жизни предел возрастания,
Безусловно, стремился к +?. Измерить дыхание
необходимо было друг другу, самому себе измерять
никуда не "Ах, если бы удалось найти что-нибудь
острое, чтобы перерезать вены...Но, что за нелепые
сантименты? Багряный румянец, жар и жжение
VIII.
В области паха, подмышек, шеи, уж не чума ли
восстала на этот северный город?.. Ах, проказы
любви, любви..."
"Нас ждут", - говорил взгляд В., и минутой позже
они были на первом этаже. На глаза попадались,
Как назло все те же каждодневные, опостылевшие
своей сытостью лица знакомых и незнакомых. Вот,
одно из них, с серебряным пирсингом в утонченной
брови, приветливо поднятой при виде N. мягко
прижалась к его руке грудями;
IX.
Еще одна кошечка с мурлыкающим голосом, в
котором угадывалось таинственное урчание Сены,
нагнулась, словно бессмысленно делала наклоны, от
нее пахло духами и резким потом, запахом
парализующим своей интенсивностью рецепторы,
Отвечающие за восприятие женственности. Были ли
они позерами? Вполне возможно, но отчасти (если
это приемлемо к понятию "позер"): "гринды" на
ногах-спичках прелестной панк-феи и шарф с
логотипом любимой группы были единственными
признаками
X.
Тлетворного влияния Запада, как сказали бы лет
тридцать назад; парень, сопровождавший "фею"
отличался звериным выражением лица и длинными
патлами, а его глаза, будто наблюдали закат империй,
тонущих под волнами нашествий вандалов.
Онемевшие
С холода ладони поздоровались и сразу же
потянулись к сигаретам. Вчетвером они вышли вон.
Их ждал путь, намеченный и обговоренный,
Несмотря на пронзительный ветер, рвавшийся сквозь
толщу ребер и мышц, чтобы нарушить покой мерно
танцующего
XI.
Сердца; но они знали, что двигающиеся в такт своим
желаниям никогда не замерзнут, невзирая на ветер, и
на смерть, что слышалась в каждом его завывании.
Их исход направила девушка, быть может, потому
что всем показалось, что ее серые глаза, вобравшие в
себя Страх времен были кроткими свидетелями той
боли земли, что отразилась в агонии крови; ко всему
прочему, сероглазые - потомки могущественного
рода людей. Предварительно купив портвейн для
достижения левитации на тонком льду, в магазине,
где их знали.
XII.
Четверка двинулась по улице Дружбы народов, по
прямой, соединявшей две крайности: казино и
христианский храм. Путники заметили это, и
каждому стало неловко; вопрос напрашивался сам
собой: могут ли покрыться инеем купола, и вообще,
разумно было Бы серебрить золото? Вопросы, долго
остававшиеся без внимания или более кристального
рассмотрения, могут естественным образом угаснуть
с надеждой на универсальность ответа, который, на
самом деле, гениально прост; так и произошло с
поиском правды
XIII.
Об изморози на куполах, озаренных предзакатным
солнцем к мере приближения к оледенелой
набережной. У самой пристани происходящее стало
казаться сновидением, тем, что давно ждали, но не
имели права заявить об этом, боясь быть уличенным
в слабости.
Здесь было пустынно. Перед тем, как ступить на лед
N. с минуту смотрел на темнеющий город, который
будто ждал знака о начале его отдаления; каждый
провожал своих призраков, имевших своими
отличимыми признаками несбыточность и
несговорчивость,
XIV.
И гнавших замечтавшихся жертв в пасть к
одиночеству. Стопы ощущали вибрации скрытой под
льдом воды, как если бы последняя готовилась
принять шествующих. Она, назвавшая матерью
вершины Алтая и получившая в удел смертельные
просторы
Северно-Ледовитого океана, обезличившего ее в
шуме прибоя и в запахе соли, была припорошена
выпавшим вчера снегом, саваном Гипербореи.
Компания эскапистов неспешно оставляла следы,
уходила в нежное небытие под умиротворенным
взглядом
XV.
Почти исчезнувшего за горизонтом солнца. Во время
коротких разговоров делились мыслями о тонкости
льда, но тревога компенсировалась спасительным
действием спиртного. Но, вот они ступили на твердь
острова, издали казавшегося зависшим в белесой
Пустоте. На острове в изобилии Росла ольха, и
потому его знак был пантакль. Пробравшись по
колено в снегу вглубь на несколько сотен метров, В.
внезапно остановился и, подозвав остальных, сказал:
"Вот, то, что искал я!" Посох, увиденный во сне.
XVI.
В наступивших сумерках ярко светили вечные
звезды, рассеянные в священном порядке среди
очистившегося в считанные минуты неба. Простая
палка толщиной в руку ребенка преображалась:
скрюченная, как пальцы обезумевшего от скупости
старика,
Сжимающего золото в предсмертный час свой,
окоченевшая, отмершая, черная коряга выпрямилась
и, посветлев, заявила о своем чудесном праве на
жизнь; розы, красные кровью В. распустились
яркими, большими бутонами, обвивая посох
ошипованными
XVII.
Стеблями. В ожидании господина, в
нерешительности стоявшего неподалеку. И именно
тогда девушка пришла к нему на помощь, начав петь
мелодию, непонятную для современного
притупленного мещанской ложью восприятия, но
всегда желанная для обитателя Прибежища, музыка
вышних, древних первооткрывателей жизни.
Первородные звуки разносились по всему острову,
прокрадываясь к корням могучих древ, слишком
величественных для мира пришельцев с другого
берега реки. В. взял дар леса и высоко поднял
XVIII.
посох над головой; те, кто видел его в то момент
могут сказать, что он возрос, став выше великих древ,
ибо лишь сияние, исходив от него на голые
посеребренные лунным светом кроны ольхи,
выдавало его. Но, когда свет померк, свидетели
ощутили сильную Слабость, как при отравлении.
Нужно было уходить, лес гневался. "Но сумеем ли
мы без В., покинувшего нас в беспросветных
чернилах, разлитых ночью найти дорогу назад?" -
вопрошали осиротевшие взгляды. Все были словно
обезумили; девушка молча
XIX.
Плакала, не утирая слез, и не смотрела на него, а ее
парень сидел на снегу и, обхватив голову руками
сотрясался всем телом в беззвучных рыданиях.
Оставаться и далее, означало мучительную смерть, и
потому N. поспешил уйти. Всю дорогу он
прислушивался к Душераздирающим крикам, не
оглядываясь и не сбавляя темпа бега, на который он
перешел, после того, как почуял смертный страх.
Позади остались двое, но голоса тысяч сливались в
едином крике на адском жертвеннике острова. Кто-
то шел навстречу... хотя N.
XX.
Слишком овладел инстинкт самосохранения... И он
не заметил приближения В... чья рука сочилась
кровью, питавшей зверя в логове Прибежища через
шипы роз... лицо его походило на свинцовую маску,
а глаза наливались яростью при каждом вздохе...
Голос тяжеловесный и серый приговорил их к
истинной, полной и окончательной смерти: "Не
спастись...". Улыбка неожиданно появилась на губах
N. Он отчетливо услышал, как друг теряет дыхание.
И точно, В. старался говорить меньше, лишь бы не
выдать
XIX.
Спазмы в бронхах. В небе черной угрозой,
непонятной в бессмысленности своей жестокости
упала предрассветная звезда, ознаменовав крушение
дня и торжество прародительницы-ночи; вырвалось
на свободу желание, со свистом исторгшись из
Почерневших губ В., пока еще способного идти в
ногу с товарищем. И они шли по бескрайней ледяной
пустыне Нифльхеля, уставившись вперед
невидящими глазами. Наступала эра чудесного,
Эпоха Царства Невинности.
* * *
Разве не Я вскормил тебя млеком ненависти в годы
твоего изгнания? Я говорю тебе это, ибо ты сам питал
Меня огнем жертвоприношений, когда Я был голоден
и призрачно слаб, когда последний нищий грезил о
небесном царстве бога-душителя младенцев и мнил
себя самым богатым, богаче Меня, ибо это ты посмел
всколыхнуть память о древнем величии;
в глазницах этих слепцов, исповедывающих бледно-
серое дыхание несправедливости мира, ничего нет,
кроме желания скорее умереть, но если вглядеться,
покажется, что глазницы их не совсем пусты, в них
будто кишат личинки мух, их догм и заповедей; и Я
хочу сказать тебе, что прокляты они, прокляты те, кто
клеветал на Мою и твою благость.
Твой взор устремлялся в погибельную суть огня, и в
нем ты видел Мой образ, и в душах мертвых
изваяний ты с трепетом замечал великую милость,
сокрытую от глаз недостойных, и сам становился
величайшей милостью для слабых мира сего и гневом
для сильных, ты становился опорой
справедливости;
враги глумились над тобой, и Я извел их, ты был
беден, но Моей властью сокровища мира у твоих ног,
неведение и неуклюжесть были господами твоего
ума, до того, как тайны истинной веры Я поведал
тебе, потому ты - мой раб, равно, как и Я -
Властелин таких, как ты, гордых и возносящихся, ибо
Я есть их гордость и вознесение.
* * *
Я навел себе чаю, он безвкусный, но сладкий,
Я поведал печали и нарушил порядки,
Развернул солнце к людям и к земельным вопросам,
Заболевши простудой, я подвергся допросам,
Сделал все, что просили, даже более просьбы,
Меня тихо убили б, если то не сбылось бы,
По традиции древней я теперь каторжанин,
И по тундре брожу, как парижанин,
Не ища ничего, кроме выхода к морю
И не жду никого, даже чаек. Порою
Развлекаюсь я тем, что прикидываюсь мертвым.
Долго смеюсь, затем, над вороньем старым, черным.
А зимою суровой обхожусь я без чая,
И в избушке сосновой ни о чем не мечтаю,
Потому обозленно я пытаюсь согреться,
К сыновьям нерожденным отпусти, мое сердце.
СИРОТСКИЕ НОЧИ
Сиротские ночи не оставляют в покое,
Мысли о мерзких чудовищах в темноте,
Когда тухнет свет, что может случиться с тобою,
Когда покинут всеми, один в тесноте.
Эти детские вопли о папе и маме
В заброшенном доме слышны отчего?
Промолчат... вы будете виноваты сами,
Устанете ждать неизвестно чего,
Зачем ненавидеть, ждать или любить,
Если все чаяния века заглохнут во вздохах дождя,
Останутся эхом, их проще забыть,
Как изваяния. О, эта нелепейшая вражда,
Она превратила нас в статуи из воспоминаний,
Хотя дикие орхидеи еще помнят тепло наших рук,
Сироты, они первопроходцы из мира страданий,
Молчаливо просят пощады, чутко слышат живой
крови стук.
Вы проходите мимо, потому что живете только днем,
Опасность не заснуть ночью пугает вас больше всего,
Чудеса исчерпали себя в момент наслаждения сном,
Трусость и равнодушие - худшие из смертных грехов.
* * *
Любовь и голод правят мною,
Невзгоды прошлого штурмуют крепкий мозг,
Порой, я наслаждаюсь ролью,
Существованием тепличных алых роз.
Как Шиллер, совесть романтизма,
Я в клетках, даже золотых не выживал,
Гитары пляска мистицизма
Меня спасала, когда помощи не ждал.
Известный взгляд судьи до рвоты
Маразм рек стылый, лжесвидетельств не боясь,
Кто видел мир, тот знает кто ты,
Судитель судеб строгий, полюбивший грязь.
Среди дерев таежных рос я,
Средь сосен, солнцем осененных, видел сон,
Как каждый раз с судьбой боролся,
С вершин лесов, с готических срывался крон.
И всякий раз, проходивший мимо
Был жутко голоден и без любви страдал,
Иль сытую он пантомиму
О счастье полных животов изображал.
Из тех я, кто гордится Римом,
Кто слепнет от солнца, но не отводит глаз...
Какое горе правит миром,
Какие войны пробудить могли бы нас?
* * *
Сердце невечное, нединамичное,
Сердце птичье единоличное,
Гниль начинается со всего архаичного,
Даже у проверенных друзей.
Психика как скорлупка яичная,
Души мертвых навеки статичные,
В смерти же нет ничего эротичного,
Как если бы вы пошли в музей.
Тело единственное немелодичное,
Радость находит в водке столичной,
В сексе весь его смысл, и это логично,
В конце, ведь, придется кормить червей.
Любовь встречают как нечто ироничное,
Гения не замечают, как обычно,
На ребенка теперь смотрят цинично,
А он на вас как лагерный еврей.
НЕ ЖИВОТНОЕ
Я не животное, и поэтому
Мне велят креститься неизменной правой рукой.
Я - человек и живу по времени летнему,
Меня морят голодом и твердят, что я не я, а другой.
Я не учился в элитной Сорбонне
И оксфордский лоск знал только по фильмам,
Благодаря византийским канонам
Узнал, что стихи обязаны рифмам.
За атрофию инстинкта Иуды
Вериги носил, наказанный стадом,
Познал тогда добродетели Будды,
Изгнав сам себя, и сделал, как надо.
Пульс, холодеющий, вены уснувшей,
Бунтующей крови в лезвии радость,
В страх вводит зверя вонь спички потухшей,
Табачный чад вызывает усталость.
Стены все крепче, друзья все вернее,
В лице изменений не наблюдаю,
Только удары, как будто больнее,
Дева Мария, к Тебе припадаю.
Я не животное, Боже, так за что же
Мне велят креститься их верою,
Я - человек, но меня одевают в их кожу
И наполняют серою.
* * *
На языке ангелов не говорят нынче немногие,
Как правило, это те, кто под
Убором головным не имеет ничего, окромя
геронтологии,
Те же, кто говорят, под шелковым шарфиком прячут
от
Скучающих глаз след на горле после повешения
Неудачного, еще свежий, как эхо после
диссонансных нот.
Мода на весенние песни обычна во время осеннее,
А дружба заводится либо с
Девственниками, либо с самоубийцами, это
неизменное,
Что сохраняется назло, тогда шепчут, не вникая:
"Вырвусь",
У постели странно холодной,
В темноте дверью хлопок: "Больше не встречусь, не
увижусь"...
И шелковый шарф удавкой стянутый на шее не
теряет обаяния.
Когда уже все бесповоротно,
Под шорох песка молитву араба слышат как
запоздалое признание.
Треп ангелов под черные ритмы выкидывает в
пределы безводной
Пустыни северное сознание,
Оазисы редки, в отличие от случаев суицида:
"Как вам будет угодно..."
* * *
Одиночество и взаимное презрение -
Особенности любви нового времени
Невысказанного, боль тем сильнее.
Хотел бы я сердце себе всепрощающее,
Чтобы каждый мог плевать
В него, не испытывая вины, а точнее,
Разум, что услужливой шавкой
Не угонится за жизнью никак,
Пресмыкаясь наперекосяк
Перед секундами, что не летят, а идут.
Проблема детей в том, что они растут,
Что старчество наспех насилует девственность,
Крепко переживая за будущее и нравственность
Потерянных поколений, рожденных в СССР,
От зачатия несущих ответственность
За геноцид любочек, надежд и вер,
Радующихся, как отпуску, коме,
Даже, если в республике Коми
Придется стоять насмерть стоя,
Отмерять половинчатый бег года,
Подобно солнечным часам задевать за живое
И давить на память. Погода
Арктической пустыни располагает
К непринужденной прогулке к озоновым
Дырам, или к тому, что не угасает
Никогда в небе, к сиянию. Фоновым
Наполнителем там окажется sapiens homo,
За фасадом которого развертывается драма вечности,
Последнее после возвращения к дому
Имеет свойство запоминаться бесконечно.
Между благословением и проклятьем
Разница всего в несколько диоптрий,
По-сталински издеваясь в обращении к сестрам и
братьям,
Отупевшим от избытка калорий,
Не понять тем, кто всегда ел сыто,
Что единственное рвущееся от любви нынче,
Не сердце, а бракованный презерватив, что как сито.
Жизнь без восхождения не родит да Винчи.
Нужда, словно, под ногтем игла
Нервной капелью с протекающей крыши
Поражает волю не хуже, чем мгла,
Цвета фото старинного сны о Париже
Тщетно маскируют боль.
Математика вслух - гигиена поэта,
Дважды два - ноль, трижды три - ноль,
Результат одноликий, это
Простуда или, что хуже, туберкулез.
Глотая песок, схаркивая нефть,
Интернет-черви не сдерживают понос
И сокращают жизнь мысли на треть,
И сегодняшний диктатор аноним
Несгораемых серверных шкафов,
Нули, единицы, атрибуты власти с ним,
Не оставляют места для слов.
* * *
Я боролся с собой, со снегом и с птицами,
Я боролся так много, что посмотрев мне в глаза,
Люди видели жажду смеха над лицами
И над чувствами, над тем, что бросается в глаза.
Называл про себя позерством в молчании
Страшном и тотальном, почти замогильном
И бывал вне себя ночами в отчаянии
Жутком, аморальном и почти дебильном.
Я боролся так долго, что перестал замечать время,
В снах я делался все страннее и выше,
Это было безотчетно, истинное жизни бремя,
Думал о войнах, но мы все еще дышим,
И не зря, стало быть, я принимал эти крестные муки,
Музыку вкладывал в каждую строчку, будто
воздвигал Шартр,
Ведь, все, что я хотел, это не наложить на себя руки,
Не мучиться тошнотой, знать, что я не тот, о ком
писал Сартр.
Учителя жизни глаголют о новой вере и о спасении
во имя науки,
А я не могу очнуться от сонливой удрученности
После их пророчеств, возникших от чрезмерной
учености,
А не от Божественного откровения,
Эти люди не знали борьбы с собой, со льдами
Или со зверьми в человеческом виде,
Борьбы как наваждения,
Борьбы, которая и есть наивысшее искусство.
РАССВЕТ НЕИЗРЕЧЕННОГО
Больше никто не скажет "прощай",
Никто не простится ни с кем,
Гибельный мрак, потерянный рай,
И каждый останется нем.
Север настигнет как лютый зверь,
Весна равнодушна к беде,
Что же случится с нами теперь?
Снега подступили к воде.
Солнце для мертвых, тень для живых,
Ладье не пробиться сквозь лед,
Пир для вампиров в землях святых,
И кровь станет вкусом как мед.
Ветер свободы в стране перемен,
Беспричинные крики во сне,
Армии мира сойдутся затем,
Чтобы присниться в белом огне,
В пламени ярком, похожем на гриб,
В танце величественно бесконтактном,
В ритме сражений космических глыб,
В смерти ракетной мобильно-компактной.
Реки забвения повернут вспять,
Нам скажут "прощайте", мы ответим "привет",
Черный как смоль выпадет снег, и опять
Бессмертная жизнь, неизреченный рассвет.
МОСКВАВИЛОН
Лучший вид на этот город - если сесть в
бомбардировщик.
И.Бродский
I.
Москвавилон, город, распятый на циферблате
курантов,
Непокорно остановившихся вопреки времени,
Город, в котором, вскоре, не выжить без черепных
имплантов,
Посылающих из Кремля сигналы в центр темени.
Что может быть чудовищней революционного
Парижа?
Только Москвавилон в красных тонах.
В коммунальной квартире, в незанятой нише,
Вдумайтесь, вы в одиночке, вы - монах.
II.
Война, случившаяся наоборот,
Снится и выговаривается с немецким акцентом,
Солдаты Советов бегут от
Гитлеровских освободителей. Сгорает моментом
Грязное, вошь и все, что есть красное,
Само время, недоумевая, корчится
У вас в затылке, как бы опасное
Тем, что никогда не закончится.
III.
Представьте, вы страждущий сердцем, возможно,
даже поэт,
Но по траве утром не пройдете босой, вместо росы -
ртуть,
Быт стоит от вас дальше, чем альфа-центавра, ан нет,
Вам никто не позвонит домой, вместо дома - путь.
Воздух из пасти уличной хватая судорожно,
урывками,
О пульсе думаешь как о находке,
Можете задыхаться ночью, поэтическими отрывками
Бессонница заразнее чахотки.
IV.
Искренне изумляясь, проверять себя на живучесть,
В мозгу заменяя все "я" на "он",
Блуд, смешение, башня... известная участь,
Пластинка все та же, заменен граммофон.
В пяти углах спальни прообраз души,
Трудно не замечтаться о лучшей судьбе для города,
Он мог бы стать озером и никого не душить
В тусклых картинах прошлого голода.
V.
В то же время можно было бы возрождать "озерную
школу"
На радиоактивных руинах имперского выкидыша.
Это был бы тот рассвет, что по партийному
протоколу
Ждали миллионы русских как лотерейного
выигрыша.
И, то верно, что беглый раб уже и не раб. Польза
Побега в быстрой смене вида и мест,
Где был зачат, несчастен, похоронен... В небе роза
И крест. У подъезда - они. Арест.
Выход из города один, покамест, -
Смерть - истинно рыцарский жест.
ГОТИЧЕСКОЕ
Кровь беспечных звезд
На челе небес
В беспамятстве ночей,
Боль несбывшихся грез
На твоем лице,
"Ну, и что ж?, - говорят.-
Будет день!"
Но ты не веришь им,
Ты говоришь,
Что уже слишком поздно,
Что уже снег замел твою могилу
И господин одиноких сердец,
Велит тебе идти на свет,
Сказитель умер и сказке конец.
Ты хочешь казаться смертным,
Но тебя выдадут
Безумие в глазах
И страх перед рассветом,
Любовью безответной,
Укройся зимним ветром
И остановись на этом,
Ведь снег уже замел твою могилу.
* * *
Рассвет застал тебя врасплох,
И ты ослеп и в миг оглох,
Беги скорей!
В пещерах Мертвых гор
Царит полночный час,
Беги туда, где древний мрак
Раскинул тенета,
Беги скорее,
Свет - твой враг!
Ты жив огнем из Багровых глубин.
В пещерах тьма и ты один.
Горит священный знак,
Поставленный богами,
Густеет древний мрак,
Теперь ты знаешь точно, что
Свет - твой враг!
* * *
Пристанище погибших душ,
Здесь каждый поражен своим грехом,
Здесь гибнет солнца луч,
Попавший в сети тьмы,
Кто поработился злом
Навеки ослеплены.
Невидимые стены сотрясает
Беззвучный плач,
Здесь каждый сам себе палач
И молчаливый стражник,
Не отворить тебе заветных Врат,
Вот правда твоих снов -
Ты создал этот Ад.
РАГНАРОК
Я вижу Хель. Здесь страх, и холод вечен,
Здесь воронье нашло приют.
А век людской так скоротечен,
Проходит сквозь неправый суд.
Огненный Локи, князь лжи,
Направил слепую стрелу
В сердце пресветлого бога...
Бойся теперь и дрожи,
Кончилась жизнь,
Солнце исчезло надолго.
Нет, не быть тому навсегда,
И Фенрир оковы порвет,
Серый покой отойдет, сгинет беда,
В яростной битве
Новое солнце взойдет!
Родится в пламени битвы
Чистое небо Одиновых сыновей,
В час меча и молитвы
Радуется верный,
Плачет злодей,
Бежит мерзкая лень,
Скоро наступит
Гнева Судный День.
Нет, не быть тому навсегда,
И Фенрир оковы порвет,
Серый покой отойдет, сгинет беда,
В яростной битве
Новое солнце взойдет!
* * *
Ночь разинет волчью пасть
И поглотит божий мир,
Пробудится ото сна
Сын отчаянья - вампир
Душа твоя на остриях клыков
Остынет лишь горящей крови след,
Как мрачен облик твой
Под тяжестью оков
И двух последних тысяч лет.
Оргии смерти под полной Луной,
Выпей до дна
Ту жизнь, что украла покой.
В объятиях сна...
Оргии смерти под черной Луной,
Ты ищешь покой,
В чем твоя вина?
Свет дневной выжжет плоть
И отделит черный дух,
Проклят был тобой Господь,
Ты Им предан ныне вечным мукам.
Бродишь по руинам жизни
Томимый древней тоской
Ты - позабытый изгой,
Но лишь наступит ночь,
Разверзнет бездну ад
И ты уйдешь из замка прочь,
Нет пути назад.
ТЕНЬ ЖИЗНИ
Тень упала на лица детей,
Зима наступила так рано,
Жизнь или смерть принесет Оскорей -
Заныли старые раны,
Вой на проклятых тропах,
Мертвые восстают,
Зло подымается в трупах,
Разум застыл на краю.
Пустота на месте сердец,
Расколот алтарь,
Но это еще не конец,
Мой Государь!
Тень жизни покрыла Железный лес,
Меч затуплен, стрелы сгнили,
На горе Горящий Крест,
Свет возник на миг,
Звезды путь укажут к силе,
Если солнце меркнет,
В Битве Последней мир воскрес,
Один тень низвергнет.
Пустота на месте сердец,
Расколот алтарь,
Но это еще не конец,
Мой Государь!
СОДЕРЖАНИЕ
"Разлита беспечная вечность..."...................................5
"Два пера голубиных..."............................................5
"Покрой мою комнату свет...".....................................6
"Когда вы ждали награды..."......................................6
"Личный опыт зимы...".............................................8
Рождение - смерть...................................................8
Женщина...............................................................9
Смущение.............................................................10
"В отцветающем розовом смехе...".............................11
"Окутано дымным потоком..."..................................12
"Один раз в день, один раз в год..."............................13
"Растлилась, залилась тенью..."................................13
1917г. .................................................................14
Поэт ...................................................................15
Тристан................................................................15
Пророк................................................................16
"Пусть чернь отнимет у меня..."................................17
Незнакомка ..........................................................18
Серебро...............................................................18
"В один из моментов над ним..."...............................20
"Зреет закат благородный...".....................................21
"Жемчуг черный - это шепот перламутра..."................21
"О, вдохновение, вместилище трагических видений..."...22
Десять часов до смерти............................................23
Зов крови.............................................................24
Ключ к последней двери.........................................25
"О, вы, бессмертные альвы..."..................................26
Кладбище флейт.....................................................27
Воспоминания.......................................................28
Кельтские сумерки.................................................28
"Я иду вам разбить сердца о правду и любовь...".........29
Песня пилигрима...................................................30
"Здравствуй, дежавю, одинокое солнце путника..."........31
Голод ................................................................32
Царство невинности.................................................33
"Разве не Я вскормил тебя млеком ненависти..."...........42
"Я навел себе чаю, он безвкусный, но сладкий..."..........43
Сиротские ночи......................................................44
"Любовь и голод правят мною..."..............................45
"Сердце невечное, нединамичное..."...........................46
Не животное.........................................................46
"На языке ангелов не говорят нынче немногие..."..........48
"Одиночество и взаимное презрение...".......................49
"Я боролся с собой, со снегом и с птицами..."...............51
Рассвет неизреченного............................................52
Москвавилон .......................................................53
Готическое...........................................................55
"Рассвет застал тебя врасплох..."...............................56
"Пристанище погибших душ...".................................57
Рагнарок.............................................................57
"Ночь разинет волчью пасть...".................................58
Тень жизни...........................................................60