Шевченко Андрей Иванович : другие произведения.

Тридесятое царство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эпический сказочный роман о переселении предков славян с севера на юг Урала. Любовь, приключения, войны.
   Тридесятое царство
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Он везде: в мифах и сказках,
   в островерхих чумах, в назва-
   ниях азиатских рек и озер, в
   русской страсти к зимним раз-
   влечениям, в наших светлых,
   как полярные льды, лицах и
   волосах. Север...С его таинст-
   венной Горой, уходящей сво-
   им ликом в райский сад с жар-
   птицами и золотыми молоди-
   льными яблоками. Север...
   Не оттуда ли, из глубин пра-
   славянского духа, этот могу-
   чий порыв, когда менее чем в
   столетие несколько тысяч рус-
   сих казаков подчинили поло-
   вину Азии - ту, где им сопро-
   тивлялись не люди, а древние
   божества холода и мрака?..
   Север ждёт нас. Он ещё дре-
   млет, но всё яснее и отчётли-
   вее его сны о том, как скован-
   ный океан освобождается и
   великий народ, расселивший-
   ся и на юг, и на запад, и на
   восток, возвращается на Ро-
   дину. Время приходит...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Повесть 1. Старый вещун
   Ясным весенним утром по вершине вытянутого посолонь - с Востока на Запад - невысокого взгорья, венчавшего широкую долину, ехал верхом на лошади юноша-ратник. Он с улыбкой подставлял лицо ветерку-Свежуну, будто недовольному вторжением в его владения, восхищённо озирал всё вокруг и пытался напевать, однако часто отвлекался на что-нибудь, и песня его опадала на нежную траву, как капельки росы.
   -- Какая приглядность в этих Землях! - воскликнул он и так зычно, что выскочил сбоку из травы и удивлённо посмотрел на хозяина пёс-полуволк. - Здоровко! Холень! Какая здесь красота! Ни Леса густого, ни топи смрадной, ни косматых асилков! Так бы и ехать до самого Прибрежья!
   Посреди лазоревого Моря
   Золотой остров Хорса возвышается.
   Жарко - рудым цветом там ярится всё,
   Заряница - Заря с дочерьми прохаживается...
   А вон и Триозёрье. Видно, Яр хорошо знает дорогу.
   Ездок вспомнил дядину обстоятельную запись на берёзовой коре. Всегда скупой на слова, Ярослав писал так, словно опасался и малейшей причины невыполнения своей просьбы. Эта необычность удивила Светислава, ибо совершить небольшой крюк по пути в своё селение и заехать к одиноко живущему на озёрном острове Лебедю нисколько не затрудняло. Об опасностях же и помышлять нечего. Они заканчивались в пяти - шести верстах от Леса. Поэтому предположение могло быть только одно: Светиславу надлежало проводить старика в Любомирово селение на Большое вещенье, где, возможно, решится дальнейшая участь всех их семи племён.
   От таких мыслей настроение становилось ещё лучше: он не только возвращается после четырёх Лун в родное селение, где его будут приветствовать, с уважением и опасливо поглядывая на оружие, но и въедет туда с одним из мудрейших людей, который вызовет всеобщее любопытство и которого можно будет расспрашивать в пути обо всём, о чём пожелается: о травах для ран, о нравах лесных духов и о том, какие из них помогают асилкам, а какие их не любят...
   Светислав повернул лошадь, и они начали спускаться по западному склону туда, где в редколесье блестело первое и самое маленькое из трёх озёр. Теперь путь пошёл по лугам, но животины нигде не виднелось. С глядня, самого высокого места, которое они недавно миновали, юноша не приметил ни одного селения. Возможно, эти выпасы использовались в летние меженные дни, когда на других трава, поедаемая коровами, не успевала отрастать, если скупились боги на небесную влагу. Хотя в прошлое лето ярых, знойных дней посчитай что и не насылалось, разве один - другой. К тому же и не мог Светислав их ощутить: и месяц светень, и месяц страдень в свой черед провёл он у границы, охраняя мирную жизнь пахарей. Лесные чудища асилки тогда словно уловили перемену в природе, то холодное
   1
  дыхание Севера, которое уже сковало Острова и начало наступление на Землю: редкая ночь проходила без того, чтоб не обнажались мечи. Тишина вернулась лишь тогда, когда обозлённый гибелью восьмилетнего Пелыслава из рода Загомира, собиравшего в лесочке недалеко от селения ягоду и найденного растерзанным, Яр созвал лучших из ратников и отважно вторгся прямо в Лес на три поприща. Никогда до того люди не проникали так далеко во владения Велеса, где привычные и дружественные дубы, берёзы, ольхи часто сменялись рощами опасной бузины, зловещего терновника, колючих елей и лиственниц, расставлявших во все стороны свои кривые лапы и не пускавших дерзких всадников. По три десятка стрел тогда оставил в Лесу и он, и каждый ратник - Сокол, но враг смекнул, что за расхищения и убийство людей будет жестоко наказан. Утих на время.
   Воспоминания нахлынули, вернули в привычное состояние опасливости, но вокруг только летали птицы, мелькал то слева, то справа неутомимый Холень, и Светислав опять задумался о семейном.
   В этот год он впервые может после сева ездить в священную вязовую рощу, куда ближе к полудню собираются юноши и девушки всех соколиных родов, а в иной день наезжают и из соседних племён - Кречеты, Лебеди и даже Журавли. Игрища, хороводы... Где певун или гудец - посядут кругом, слушают. Рощу посвятили Ладе и её дочке - красавице Леле, и Рожаницы отплатили людям: поселили в густой листве вязов множество соловьёв, иволг, свиристелей и прочих напевниц, которые и в свет, и в мрак свистят, трелят, щёлкают, погудывают и ухают, так что и слова молвить не хочется. "Усладливо, как в Ирии", - говорила сестра Изяслава со вздохом. Однако слушать- то слушают да и знакомятся, приглядываются, а за жатвой - сговоры, смотрины, свадьбы...
   И хотя в свои два десятка лет Светислав мог уже вручить приглянувшейся девице знак Лады и ожидать согласия (а ему, статному, красивому и опытному ратнику, - подумалось вскользь, - таких знаков, точно, будет вручено немало), нет, жениться он не собирался. Но юноше, которому не жутко было идти в Лесном походе дозорным и в одиночку нападать на становища асилков, не пристало робеть, разговаривая с девушками. А он робел. Хорошо, что в их четвёртой городьбе, пограничном укреплении с частоколом на границе Леса, были только юноши.
   Светислав устыдился своих самодовольных мыслей, а взлетевшая пара уток - широкохвосток отвлекла его и заставила Холеня жадно посмотреть вослед и подвыть.
   - Проголодался? - окликнул он пса. - Ещё версты три - четыре. Думаю, старый вещун не только травами питается, угостит нас чем-нибудь. А вот и второе озеро.
   Лес сгустился. Ивы своими длинными вислыми ветвями трогали засеребрившуюся воду и плотно, как узор - край одежды, сопровождали береговую черту. Редкие осины сменились остролистами и берёзами с юной, клейкой листвой, сквозь которую взгляд проникал лишь на восемь - девять
   2
   десятков саженей. Светислав на всякий случай навострил слух. Можно было наткнуться на семейство диких коров, слеповатых и напористых, или диких свиней со старым клыкастым кабаном. Он поправил плечевой пояс со съехавшим ниже лопаток тулом с луком и стрелами, привычно скользнул правой рукой по рукоятке меча, левой - ножа. Ни копья, ни кольчуги, ни тем более щита со шлемом он с собой не взял: доброго оружия в достатке было только для берёжи - таких, как он юношей - Соколов и Кречетов, охранявших приграничье от вторжений врагов, однако на груди, на поясе, был удобно закреплён цеп, подарок Ярослава на день рождения, - с короткой берёзовой ручкой, толстыми медными кольцами и тёмным билом из неизвестного металла. Яр говорил, что цеп этот был отлит гмурами, жителями горных Подземелий, у которых люди их племени в прежние времена выменивали за зерно и мясо более крепкое, чем их медное, оружие.
   Холень куда-то запропал. То, что пёс не издавал никаких звуков, означало, что опасности нет, но Светислав уже привык, когда борзый и сметливый зверь обежит кругом да и вернётся, словно показывает, что всё в порядке. Здоровко по-прежнему вёз его вдоль берега второго озера. Странного берега, то резко бравшего влево и норовившего потеряться в прошлогоднем камыше, то широкой заводью перерезавшего путь, из-за чего надо было забирать далеко вправо.
   Неожиданно впереди будто из-под Земли выросла-встала стена невысоких колючих лиственниц, и пришлось, чтобы объехать их, поворотиться к воде спиной. С возвышенностей Светислав примечал, что озерцо с островом вещуна лежит как раз на полуденном Солнце от двух других, и теперь досадовал тому, что надо забирать полверсты в сторону. А если там мшистая болотина? Вот и птицы приумолкли здесь: невесёлое место, несолнечное. Равнинный ветер Свежун давно отстал, потерялся в ивах, а Полуденник сюда, видно, и не залетает: сыро ему, жителю лугов и полей, в таких дебрях.
   Сильнее всего Светислав удивлялся тому, что не встречал никаких примет обитания человека: ни троп, хотя бы малозаметных, ни даже сломанной веточки или былинки. Не сидит же сиднем старик на своём острове.
   Вдруг юноша ощутил сбоку взгляд, устремлённый на него, и, как всегда, руки метнулись быстрее, чем мысли: миг, и он, не останавливая лошади, выдернул из тула лук, стрелу и, натянув жилу, изготовился бить. Сова... Смотрит - не видит с сухой ветки. Светь для полной уверенности осмотрелся, прислушался. Зверья вблизи нет либо затаилось. Только какой-то непонятный звук прилетел из-за лиственниц и пропал. Здоровко, чей слух был более чутким, запрядал ушами.
   - Что это? - прошептал ратник, наблюдая за конём...
   Тот мягко ступал по мшистой Земле и не показывал никакого беспокойства.
   Снова тот же звук, но более протяжный.
   - Дух великого Сокола, дай мне твои зрение и слух, дай мыслью взлететь
  над деревьями и оглядеть свой путь .
   3
   Шепча заговор, Светислав прикрыл глаза и - догадался: песня. Но кто может петь здесь, у жилища одинокого мудреца? Не он сам - голос юный. Угадывать однако уже не было надобности: лиственницы как будто расступились, ещё десяток саженей, и перед всадником появился узкий, с редкими кустиками лещины луг. Почти посереди его взгляду открылось совсем неожиданное: на зелёном ото мха плоском камне сидела девушка с полузаплетённой косой, в обычной одежде, перебирала цветы и негромко пела:
   ... В тёмном небе ликуют духи,
   Чёрный бог там возвеселился:
   Неразлучные бранятся дружени,
   К лютой сечи идут, яряся...
   Пение её изменялось едва ли не с каждым словом: то звенело, то рвалось жалостью... Конь остановился сам и замер. Светислав много раз слышал печальную повесть о соперничестве грозного Перуна и всесильного покровителя зверья и растенья Велеса, влюбившихся в красавицу дочь Дыя, но никогда эта повесть не принималась его душою так близко и сочувственно, словно всё происходило с ним самим. Вокруг него шелестели листвой осины, и, чудилось, все духи леса придвинулись ближе к краю лужка и внимают песне о своём грозном хозяине; а два-три облачка остановились у верхушки высокого осокоря и готовы нести поведанное девушкой вдаль, по всему миру, передавать своим братьям и сёстрам.
   Однако ещё более, чем пение, поразило Светислава окружение незнакомки: подле неё, на камне, оцепенело сидел умиротворённый сладкими звуками здоровенный ворон, невысокую берёзку поблизости украсила целая стайка жёлто-зелёных лазоревок, а возле камня стоял и заворожено взирал на певунью его Холень.
   "Уж не сама ли она Жива, богиня весны? - смутился всадник. - Человеку не может так легко покориться незнакомый зверь. Мой пёс остерегается чужих... Люди говорят: кто встречается с богами или духами, навечно впадает в забытье". От такой мысли он почувствовал холодок где-то под сердцем и проверил себя: вспомнил, для чего приехал сюда, в Триозёрьё. Всё в порядке, память не пропала.
   ... Так бы и стояли они со Здоровком под ветками, не решаясь прервать чудесный напев девушки, если бы она сама вдруг не крикнула весело и звонко:
   - Что же смутился, добрый человек?! Не подобает скрываться в лесу и глядеть из укрытия! Или принял меня за Луговичку?! Я человек!
   И она засмеялась, да так, что вспорхнули птицы и недовольно каркнул старый ворон. Холень метнулся к выехавшему из-под деревьев хозяину и виновато забегал кругом коня, словно извинялся за своё предательство.
   Светислав приблизился и спрыгнул на траву.
   - Вона! Сокол - буяр в Земле Лебедей!.. И пробрался не по берегу, а сквозь заповедные, заговорённые рощи! Ловок! - она вновь засмеялась, пытливо
   4
  оглядела его и, догадавшись, наконец, чего ожидает гость, назвалась. - Радислава из рода Творимира .
   - Здравствуй. Белые боги с тобой. Я Светислав, сын Годослава, из рода Любомира. Ищу Гостомысла, вещуна из племени Лебедей, жилище которого на острове третьего озера.
   - С твоей стороны, буяр, третье, - усмехнулась Радислава его высокопарной речи. - А от нашего селения - первое. Вот оно, ты долго его искал.
   Она махнула рукой вправо от себя, и юноша готов был поклясться, что озеро появилось от её взмаха. Хотя с того места, где он остановился, увидев певунью, заметить воду было невозможно из-за деревьев и кустов лещины. Луг в ту сторону сужался, и густой камыш расступался не более, чем на сажень; там стояла небольшая лодка.
   - Почём ты знаешь, что я долго искал?
   Светь оглядывал берег, смущаясь встречаться с девушкой глазами. А она будто чувствовала его робость и нарочно посмеивалась после каждого слова. Да и держалась Радислава не как с чужим человеком: легко и немного свысока. На вопрос сразу не отзывалась, а пристально смотрела в лицо, будто ловила слова не только слухом, но и пыталась увидеть их.
   - А вот знаю. Листичи и Цветичи оповестили.
   - Ты разговариваешь с духами? - Светислав опять засомневался: человек ли перед ним. Места эти хотя и открытые, да безлюдные, кто угодно может поселиться.
   - Дружу. Но ты ведь хочешь спросить о другом. Гостомысл спозаранку ушёл за травами. Сегодняшний день посвящён Живе. Трава аравень в большой силе до самого полудня...
   - Ты знала о моём приближении, а вещун - нет? - удивился Светислав.
   - Куда торопишься, буяр? - она усмехнулась. - Разве не желаешь побыть моим гостем?.. Просто когда дедуня уплывал с острова, ты ехал ещё по дальним холмам, и знать о том мы не могли: с тех мест духи ветров сюда не залетают.
   - Как же не ведали, если говоришь про холмы?
   - А я тоже так приезжаю к озёрам, только с другой стороны. От наших селений эти рощицы не видны. И в лугах ведь можно заплутать, как в Лесу, который ты сторожишь.
   -- Вижу, тебе любопытно наше приграничье? Зовёшь меня не по имени, а буяром. Ваши юноши-Лебеди вовсе не знают ратного дела?
   - Вот поведаешь мне о своей берёже, посмотрим: дело это или не дело. А покуда пусти своего красавца попастись с моей Дичей.
   Радислава вдруг резко свистнула, поворотившись в сторону, и вскоре оттуда показалась серо - белая тонкошеяя кобылица, длинный хвост которой и темноватая грива явно часто расчёсывались гребнем хозяйки. Дича без опаски подбежала к камню, с которого, взяв ворона на руки, уже поднялась
  Радислава, и радостно приветствовала Здоровка киванием головы. Светь больше не удивлялся. Он обиделся на девушку за сомнения в пользе ратного
   5
  дела, чему посвятил уже пять лет своей жизни. Последние его
  слова про Лебедей, возможно, прозвучали с насмешкой, но в племенах
  Соколов и Кречетов, которым выпала охрана от набегов из Леса, многие
  даже из родичей высказывали недовольство тем, что остальные племена - Лебеди, Совы, Вороны, Журавли и Утки, поселившиеся в тихом приречье Котугдани и её притоков - не участвуют в берёже.
   Светислав последовал приглашению девушки, пошёл к берегу. Её хорошо отбеленная рубаха, перехваченная белым же, обычным для Лебедей, поясом, была богато украшена цветными вышивками. И если по знакам на груди он уже смекнул, что внучке Гостомысла десяток и семь лет, родилась она в первую Луну месяца цветеня, семья её нестаршая в роду, занимается землепашеством, то вышивки вокруг шеи показывали занимательное совпадение: в семье Ради тоже было два десятка человек - родители, три брата со своими семействами и она, меньшая дочь старшего, единственная из четырёх сестёр незамужняя. Только в семье Светислава старшим был его дед Будислав.
  Девушка неожиданно обернулась, поймала его взгляд, потом глянула через лук и стрелы за спиной гостя и улыбнулась:
   - А вот наши лошади, видно, уже изучили друг друга.
   Светь посмотрел назад. Вправду: Здоровко и Дича, вместо того, чтоб пастись, наперегонки кружили по лугу, похваляясь статью и резвостью.
   - Скажи, буяр, а у тебя вот здесь поистёрлось? Где синим, об отце? - она показала пальцем, не дотрагиваясь до его рубахи.
   - Нет, не истёрлось. Он погиб.
   - Тоже был ратником?.. - догадалась Радислава и впервые посмотрела на юношу без улыбки. - В наши обиталища смерть - Мара приходит только к самым старым. Когда человек пройдёт весь свой путь. Но мы уважаем Соколов и Кречетов. И если собирается Вещенье племён, ваше слово всегда весомее.
   Светислав промолчал. Теперь, когда девушка вновь стала такой, как во время своего чудесного пения - богатой самых разных чувств и мудрости старинной повести - он осознал, что она вовсе не стремилась смутить его и принизить, а скорее, наоборот, опасалась собственного принижения перед вооружённым всадником, хотела уравняться. " Примеривалась" ,- подумал он, а, оказалось, сказал вслух.
   Они уже вступили в лодку, туда же прыгнул Холень, и юноша оттолкнулся от берега.
   - Примеривалась?.. - переспросила Радислава и улыбнулась, но уже по - другому: дружелюбно и доверчиво. - Да. К тому же ты мне любопытен: знаешь многое, что недоступно мне.
   - Ты больше.... А я.... Разве о Лесе и его обитателях - асилках.
   - Значит, ещё есть, о чём поговорить. Если не торопишься... А Гостомысла я о тебе извещу. Мы ведь тоже сегодня покидаем озеро.
   Светь не спросил, куда они собираются. Он опасливо грёб, чтобы не облить
   6
  спутницу водой с переносимого через лодку весла. Она же словно не
  замечала тесноты и, склонившись, поймала рукой цветок, но срывать не стала, а махнула мокрой ладонью в морду Холеня и, когда тот зажмурился и
  встряхнул головой, потрепала его по ушам.
   - Давай, Каркунь! Ищи хозяина, зови обратно! - Радислава резко подбросила ворона, и тот послушно замахал крыльями и над самой водой потянул в сторону дальнего берега, густо поросшего ивняком с мохнатыми нежно - зелёными щелкунами.
   Ивняк и белый прошлогодний камыш плотно обступали берега озера. Казалось, здесь стояло селение с бледно - голубой поверхностью вместо Земли и со стеной вокруг для защиты от недоброго вторжения. А посреди селения - пригорок и строение из тонких брёвен с окнами на каждую сторону, под двускатной соломенной крышей. Светислав уже вышел на берег и ещё раз поразился красоте места, выбранного старым Лебедем для уединения. Небо сияло сверху и - отражением - снизу, из воды, а остров как будто зависал в воздухе, меж Небесами, и парил. "Не плавает ли он по озеру? - спросил себя юноша. - В Лесу, в топях, мы наезжали на такие островочки, которые проседали под ногами и могли двигаться. Лошадей это пугало".
   - Почему Гостомысл поселился здесь в одиночестве? - спросил он Радиславу, следившую с улыбкой, как обегал и обнюхивал незнакомое место пёс. - Ведь он был старшим вещуном вашего племени? Никто лучше не умел узнать изволения богов.
   - Он с десятка и семи лет приносил жертвования Белым богам, избрав путь вещуна, как ты - ратника.
   - Мы - с десятка и пяти лет.
   - Да?.. У нас мало известно о буярах... И вот пришёл день, когда Гостомысл надумал уйти, чтобы в тиши безлюдья постичь самое важное для нашего народа. Есть одна тайна, о которой он вопрошает богов с тех пор, как заселил этот островок. Если наши прежние Земли в Море захватил Вий, сын проклятого Чёрного Змея, если священная Алатырь - гора покрыта белой водой, о чём говорят и старики, и старухи, ещё видавшие Блаженные острова, то куда же переселились Белые боги? Ведь мир не померк, Солнце - Хорс катится по Небу, значит, они живы. Когда бы Вий и его брат убили или заковали Белых богов, как было уже семь месяцев Сварога назад, нас бы они тоже убили. За то, что не отступились от Праведи.
   - В моём селении тоже много говорят о том, где теперь наши боги, почему они не указали прямо с Островов путь, чтобы племена могли следовать за ними. Иные твердят, что нам нужно было сразу идти на Юг, что там тоже есть высокая и чудесная Гора и уцелевшие боги поселились на ней и посадили новое Дерево для восхождения в Ирий.
   - Гостомысл сомневается: или так, как ты говоришь, и тогда надо поступать по примеру Волимиры, которая увела племена Ветра, Дождя и Грома на Юго - запад, едва к Островам подступил Холодень. Или нам выпало остаться на Севере и бороться, терпя лишения.
   7
   - Потому он и живёт на озере, похожем на Море, на островке, похожем на
  Великий остров Сварога?..
   - И в жилище, похожем острой крышей на Алатырь... Живёт третий год, но боги молчат.
   - Боги молчат, Студа наползает с Севера, асилки устремляются с Юга. Наш народ - как брусок для выковывания меча: с одной стороны холодная наковальня, с другой - тяжёлый молот.
   - Теперь дедуня надеется на праздник Дажьбога. Подходит новый месяц Сварога, и миром два тысячелетия будет править Лада.
   - Значит, Гостомысл приедет на Большое вещенье племён?
   - Да... Он никогда и не сторонился людей. Всякий из наших родов с хворью, с заботой мог легко добраться сюда. Гостосмысл не сходил с пути вещуна.
   - Так он ушёл теперь искать какую-то целебную траву?
   - Аравень. Пойдём в жилище. Там и воздух изгонит любую хворь.
   Светислав вытянул нос лодки на берег, и они поднялись по крутому скату островка.
   - Я люблю проведывать его,- продолжала Радислава. - Здесь больше чудного и занимательного, чем у нас на Равнине. Лес, озёра, лужайки - они живые. Входи.
   -Нет двери? Непривычно.
   - Всё открыто. Ветры, которые добираются до этого места, не встречают жилища Гостомысла препятствием. Они многое знают, во многих местах летают и носят вести по всей Мироколице. Если чутко внимать им, то немало узнаешь, нигде не бывая.
   Юноша подивился не только ничем не закрытым окнам на три стороны, но и бесчисленным пучкам трав, висевшим всюду, - чистеня, крапивы, чёмуря, борвицы, девясила и других, каких даже не знал, и ещё веткам деревьев с засохшими листьями, свежесрезанным голым прутикам ивы прямо над входом (из них, он слышал, делают всякие мази), двум - трём десяткам липовых и яблоневых кошниц с крышечками повсюду, где только можно было их приткнуть. Подивился и тому, что здесь, как и в приозёрном лесочке, почти не было признаков обитания человека: малозаметное огнище, немного посуды на столе, три - четыре мешочка среди трав, видно, с крупой и грубая постель в углу, всё в свежих травах.
   Девушка приметила изумление Светислава.
   - Он всегда спит на беложине, дырце или водолети. А когда приезжаю я и ночую на его месте, то стелет травы в лодку, отталкивается от берега и спит так, покачиваясь на волнах. Чудно. Мне это напоминает древний обычай хоронить людей.
   - Когда умершего клали в долблёнку и отправляли по Морю на Север? Пока Острова не покрылись белой водой и душам стало невозможно забраться на Гору.
   - Да. А дедуня посмеивается: из озера куда уплывёшь?.. Вы, верно,
   8
  проголодались. Буду стряпать.
   - Я ещё не голоден, а вот Холень - точно. Спозаранку, когда мы выезжали, он так обрадовался дороге и не стал ничего есть.
   Радислава вынула из-под дедова лежака большую котомку, и на столе мигом явились калач, пироги, две кринки и прочая снедь - всё на свежей, расшитой цветным скатерти.
   - Холень! Красавец!
   Пёс опасливо ступил за порог, косясь на шелестевшие у окон травы, и получил полпирога - морковника. Светиславу девица протянула вторую половину и туесок с квасом.
   - Я приехала к ночи, а утром Гостосмысл не позволил стряпать. "Перевези, - говорит, - меня да дремли, внимай природе. В селениях, в заботах, вы многое уже не ощущаете, даром, что родовые птицы нас хранят". Вот я и дремала... Едва тебя не продремала. Да слышу, Дича чего-то забеспокоилась, заржала. Верно, какой зверь пробегал. Здесь даже медведи бродят... Через треть поры состряпаю похлёбку. Каркунь уже, верно, нашёл своего хозяина, известил о тебе.
   Она суетилась, а Светь ещё раз осмотрелся.
   - Да - а, а на Островах люди не хворали, и трав никто не различал.
   - Различали, да не для того. Ведь нити и холсты всегда красили. Вон у тебя на голове перевязь - знак буяра. Ваш старший Ярослав просил найти такую траву, чтоб давала самый стойкий и нежный купавный, алый цвет. Как ранняя заря. И я нашла. Простой дырец. Только варить надо особо.
   - Ты знаешь Яра, моего дядю?
   - Дядю?.. А я сразу почувствовала что-то схожее меж вами. Да, Ярослав не раз заезжал к Гостомыслу. Брал целебные мази для ратников, расспрашивал дедуню о дороге на Юг...
   Светислав был удивлён: ни слова не слышал он от Яра о его знакомстве с Лебедем - вещуном.
   - Что же ты не ешь? - Радислава раздула огонь, прошептав привычное приветствие Семарглу, и, уложив принесённые юношей дрова, которые у старика лежали с обратной стороны сруба, подвесила медный котёл.
   Светь снял всё оружие, достал из своей котомки полотенце и спустился по крутосклону. Умыться удобнее было у лодки. Он ещё раз с удовольствием оглядел озеро, улыбнулся от красоты и покоя и наклонился к воде.
   У берега играли мальки, и тень человека испугала их. Светислав погладил воду. "Эх, неужели нам придётся ещё дальше уйти от Моря? Есть ли на Юге такие чистые озёра и реки?.. Да и есть, так всё равно долго ещё будут эти Земли в наших сердцах. Вон старики - всё об Островах вспоминают, хотя семь десятков лет прошло, как покинули их".
   Когда он воротился, у Радиславы уже бурлила вода в котле, в жилище старика был наведён женский порядок, а пучки трав перевешаны так, что не мешали ходить.
   - Теперь съешь пирог и расскажи мне о берёже, о ваших городьбах и лютых
   9
  
  асилках.
   - Это долго. Утомишься слушать.
   - Слушать - не велик труд. Гостомысл тоже так говорит: "Я могу поведать
  тебе многое, да ты, внучка, задремлешь". Когда я была детём, он рассказывал нам о Блаженных островах, чудесной Горе, на которую, будто бы, некоторые люди, угодные богами, поднимались даже при жизни, об Ирийском саде с небывалой красоты птицами красной, жёлтой и жаркой расцветки, с жилищами из золота и сверкающих каменьев вроде тех, что у нас лежат в святилищах. И мы, дети, засыпали, прислонившись к нему...
   - От моего рассказа, скорее испортится сон... Однако ж, старики говорят, что в Подсолнечной всё повторяется. Тогда наши потомки вернутся на острова в конце второго месяца в седьмой год Сварога. Если Вещенье решит: переселяться, я уверен, что можно пройти через Земли Велеса. Уходят ведь западные племена сквозь бесконечные Леса Бармы на Юг и Юго - Запад.
   - Асилков можно одолеть? Или заставить бояться?.. Какие они вообще? Среди Лебедей говорят, что они - прислужники самого Велеса, высокие... в полторы сажени, сильные, как десяток медведей... - Они сильны, как пара медведей, на несколько вершков выше меня, но ниже нашего всадника, подчиняют себе всех зверей лесных, но те ненавидят асилков, ибо подчиняются страхом. Потому Лес можно обратить на свою сторону, против косматых. Когда я в Лесу, то по звукам, поведенью зверья и разным приметам знаю всё: есть ли опасность вблизи, откуда ожидать нападения. Многое подсказывает Холень. Асилков он чует за полверсты. Оружия нашего злыдни боятся, более всего - стрел. Когда мы ходили в Лесной поход, на наше становище нападали только ночью, но от огня и стрел бежали в большом смятении. А когда меня испытывали и посвящали в берёжи, я три дня и три ночи должен был провести в Лесу.
   - И ты в одиночку бился с ними? - девушка поглядела так, что Светислав устыдился своего хвастовства.
   - Нет, биться не пришлось. Требовалось не выходить из Лесу, уметь притаиться, видеть врага и оставаться невидимым. Так, поверишь ли, побывал у асилков на празднике.
   - Они веселятся? Как мы?
   - Асилки не звери. Хотя и не люди. Пять тысяч лет назад, когда боги вели войну за чародейную Мельню и Земля покрылась водой, те из племени великанов, которые жили у Пояса Рода, скрылись от наводнения в горные пещеры. Но гмуры, обитатели гор, воспротивились такому соседству, и начались стычки. Вода ушла, и великаны, которые теперь были много ниже прежних, заселили лес, и так появились рода асилков.
   Я проходил посвящение во вторую Луну месяца лютеня, когда у них праздник прославления Велеса. Пробрался к их селению и затаился в старой листве большого дуба. Перун меня хранил. Недаром я принёс ему богатые
   10
  
  жертвы перед испытанием. Вся берёжа особо почитает Перуна.
   Асилки все - и старые, с седоватой шерстью, и дети - прыгали по кругу, хороводили совсем как мы, бросались в реку, обвешивались травами,
  обмазывались глиной, играли и шлёпали один другого. Этот род поселился у реки в вежах, дернушках, под навесьями. Потому меня не тревожили. Но в Лесу многие из них строят жилища на деревьях, в развилках. Они любят сидеть и качаться на ветках.
   - Ты так и прятался на дубе три дня? - засмеялась Радислава. - Или не вытерпел и присоединился к их игрищам?
   Смех девушки не уязвил Светя: был он не таким обидным, как там, на лугу, а сочувственным, даже с долей страха. Видно было, что ничего подобного она ещё не слышала.
   - Нет, на игрищах я не бывал.
   - Знаю. По вышивке на твоей рубашке. Тебе ещё десяток и девять лет.
   - Уже два десятка. Вот приеду в селение и вышью новый знак. Нет, не вышью. Венцеслава, жена Яра, всегда мне на день рождения преподносит новую рубаху.
   - Значит, ты уже не воротишься в городьбу. Может, женишься летом? - она сама смутилась своей шутке и поскорее спросила дальше. - И как вы там живёте маленькой ватагой? Скучаете, небось?
   - На тоску нет времени. То дозор на лошади. Ведь от одной городьбы до другой - многие версты, и асилки могут выйти из Леса где - угодно. То таишься ночь в засаде. На отдыхе тоже забот хватает: оружие, одежду, обувь починить, частокол укрепить. Опять же стряпанье...
   Радислава как раз пробовала свою похлёбку, зачерпнув из котла большой, видно, дедовой, ложкой с длинной, в виде лебединой шеи ручкой.
   - Стряпня требует особой заботы и старания. В нашей семье у печи и огнища предводителями мой старший брат с женою... А как вы из буяров попадаете в ратники, в берёжу?
   - Как попадаем - я уже тебе рассказал: через разные испытания и посвящения. А придумал такую охрану границы Леса мой дядя Ярослав. И началось это десяток и два года назад. Тебе известно, что, приплывя с Островов к Поясу Рода, наш народ сразу предложил установить границы заселения с гмурами и асилками? Старшие гмуров тогда сказали: " Равнина нам ненужная, а в горы не пустим". И всё. Однако ж они своим словам верны все годы. А вот асилки как раз наоборот: "Лес - наш, за Равнину откупайтесь животиной". Но ненасытность их с годами росла. Позднее начались захваты и даже убийства наших соплеменников. Лебеди, Журавли, Вороны присылали к нам своих ратников, но асилки быстро скрывались в Лесу и в схватки не вступали. Тогда Яр, которому было в две тысячи сто и четыре десятка восьмом году Купалы только два десятка и шесть лет, вышел на Большое вещенье племён и предложил родичам, как охранять селения от набегов.Теперь у нас четыре городьбы на границе. Да три у соседей Кречетов
  
  11
   Каждая семья в свой черёд отпускает подростка в буяры. Их тоже придумал дядя. Два года буяры в учении: оружию,скачке, языку птиц и зверья, житью в городьбе, дозору и многому другому по необходимости. А в десяток и семь лет - испытание, трое суток в Лесу.
   - А после - алая перевязь на лбу, перья Сокола не справа, как у всех, а на затылке, особый - кожаный - пояс, чтобы носить меч или булаву, - Радислава оглядывала пожитки юноши на стене. - Да ещё наузы против асилка, медведя, волка , росомахи, лесовика, рыси, моховика... Сколь их у тебя?
   - Полтора десятка.
   - Попрошу Гостомысла сотворить тебе один заговор - не оберёг от разных напастей, а на силу всесветную.
   -Разве ж такие бывают?
   - Если не было бы, родные не позволили бы мне ездить сюда за три десятка вёрст по безлюдью да одной.
   - А Лебеди бывают в Прибрежье, у Моря? Не ради охоты на морского зверя, а по обычаю, по которому каждому надо хотя бы раз увидеть те берега?
   - В прежние годы не только к берегу ходили, но и в Море на больших лодках, лишь бы немного приблизиться к недоступным теперь Островам. Но в природе многое изменилось. Студа. Другие ветра, каких раньше не бывало. Пронзительный, сбивающий с ног Паздерник мечется по Прибрежью, подобно голодному лесному зверю... Нет, буяр, Лебеди теперь не ходят к Морю. А Совы, которые поселились севернее нас, те уже третий год как распахивают Земли рядом с нашими, где прежде осенью и зимой паслась животина. На их пажитях в месяцы темень и сечень травы почти что нет. Гоняют коров - овец к реке Котугдани: племя Уток не препятствует... А ты, - встряхнулась Радислава от грусти, - бывал там?
   - Три раза.
   - В два десятка лет и уже три раза?
   - Да, впервой с отцом в десяток лет.
   - А вправду люди рассказывают, что Огни Сварога там намного ярче, что Море дышит, уходя и возвращаясь, а в озерах водятся такие большущие звери, как в Море?
   - Вправду. И озёрный зверь куда опаснее здешних. Один - величиной как два жилища Гостомысла, с шеей в две сажени - выпрыгнул на берег и гнался за нами полверсты. Ни стрелы, ни копия его не брали. Только лошадьми и спаслись. Стыдно Соколам показывать врагу спину, да...
   - Он не враг. Видать, Студа и сам поганый Вий, повелитель Подземья и Нави, мира мёртвых, родили таких чудищ.
   - Все так и подумали: выродок Вия и Мары... Если Холод будет наступать, то и в этих озёрах заведутся дети чёрных богов.
   Радислава вздрогнула и впервые в жизни с опаской поглядела на любимое
  
  12
  
  озеро.
   - Не допустите, боги. Что же нам тогда будет делать, как жить?
   - А не страшиться. Вот наше племя боится Леса и ночного мрака. Но если примечать и постигать тайны природы, можно стать сильнее всех врагов и даже духов и чёрных богов. Я всегда знаю, что ожидает меня впереди. По ветру, по птицам...
   - И что же шепчет тебе в этот миг Полуденник? - улыбнулась Радислава.
   В самом деле, уже не пар из котла с грибной похлёбкой носился в тесных стенах Гостомыслова жилища, а дневной ветерок перелётывал из окна в окно, забавляясь игрой с висящими всюду травами. Он то тихо шевелил их у порога, то неожиданно врывался с другой стороны и напористо толкал, раскачивал какой-нибудь хорошо высохший пучок.
   Светислав прислушался.
   - В этом году он посвежел, подрос. Новое, губительное, дыхание Севера начинает влиять на детей Стрибога и здесь, на Равнине... Я же чувствую, что до завтрашнего вечера будет вёдро.
   Радя засмеялась.
   - Ты тратишь много времени, наблюдая за природой. Но, верно, часто путаешься. А я лучше спрошу у самого Полуденника.
   Она ступила наружу и замерла. Подошёл и сел рядом Холень, вопросительно заглядывая ей в лицо. Ветерок нежно шевелил длинные волосы Лебедицы, а она прикрыла глаза и что-то неслышно шептала. Светислав заметил, как на другом берегу вдруг зашевелились ветви двух-трёх ив, когда остальные вокруг стояли неподвижно.
   Наконец, Радислава заговорила, но очень тихо.
   - С Северо-запада наползает большая туча, но здесь она не прольётся.
   - Ветер тебе так сказал? - недоверчиво спросил Светь.
   - Да. И ещё ему приятно, что ты назвал его повзрослевшим.
   Она взмахнула руками и громко рассмеялась, вновь смутив своего гостя сомнением: не шутка ли это?
   - Ты хочешь, Сокол, понять природу и тем самым покорить её. Но лучше быть её частью, и тогда не только Перун будет хранить тебя в Лесу, но и сам Лес.
   - Да, лучше дружить с духами, наполняющими Мироколицу. Они ведь взбалмошны и переменчивы. Представляешь одно по приметам, а они вдруг передумают...- теперь засмеялся Светислав, и в этом смехе было недоверие.
   Но вдруг через озерцо промчался, взволновав воду, вихрь, и воздух вокруг Радиславы наполнился ивовыми зелёно-золотистыми щелкунами. Они закружились над её головой, а когда девушка протянула навстречу руку, то заскользили по пальцам, летая то вверх, то вниз, вслед за движениями кисти. После она резко повернулась, и вся летучая зелень метнулась юноше в лицо и, враз омертвев, осыпалась на Землю.
   - Значит, такое возможно?! - восхищённо воскликнул Светь и бережно поднял несколько щелкунов. - Полуденник, Стрибожий сын, будь и мне
   13
  другом!
   - А ты проверь, внял ли он твоим словам, - предложила девушка. - Глянь, как тяжело летит наш старый Каркунь, как бы не зацепил воду.
   Со стороны Юго-западного берега, с трудом махая крыльями, приближался Гостомыслов ворон. Юноша-Сокол шёпотом обратился к духу ветра, и в тот же миг у птицы распустился хвост, и, подхваченная порывом, она взметнулась на три сажени выше прежнего и вскоре сидела на руке Радиславы.
   - Устал, красавец? - она ласково погладила его голову и клюв. - Он уже редко летает. Лишь вот так, чтобы вернуть Гостомысла к острову, если я или кто другой заедет. И только от озера. Из лесочка пусти - заплутает. Видать, слепнет.
   - Иду! Иду! - вдруг прокричал ворон.
   - Дивно!..- похвалила Радя.- А он много слов говорит. Значит, хозяин возвращается?.. Заждались. И застольничать пора.
   - А кто ещё заезжает к Гостомыслу? - спросил Светислав.
   - Да вот хотя бы твой дядя. Тогда Каркунь летит к дедуне, который всегда прогуливается, и кличет: "Ярь! Ярь!"
   Ворон встрепенулся и снова прокричал своё "Иду! Иду!"
   - Ты, буяр, поспеши к тому берегу, перевези.
   Светь спустился к лодке и поплыл за вещуном, очень желая ещё раз проверить, слышит ли его новый знакомец - ветер. Он всё хотел обратиться к резвому дневному скитальцу, которого любил и там, в приграничье за то, что всегда приносил со стороны Леса запахи, так нужные берёже, опасающейся нападения. Но мысль о Ярославе мешала сосредоточиться. Почему же дядя никогда не говорил о Гостомысле? Он и Радислава в одно время съезжались здесь? И его тоже Лебедица учила говорить с духами? Тогда почему он не передал это им, ратникам в городьбах? Яр так многому их учил, повторяя, что иная мелочь спасёт жизнь и надо уметь всё.
   Такие размышления смущали юношу. Дядя во многом заменил ему погибшего отца, особенно когда для обоих Лес стал общей заботой. Он был для Светя и старшим, как для всей бережи и буяров племени, и другом, потому как племянник стал первым помощником Яра. Четыре Луны Светислав проводил на границе, у Леса, четыре - за обучением буяров. Для семьи они с дядей давно уже не работники. И добро, что род всегда готов помочь тем, у кого мужчины охраняют земли племени. А сколько раз они в паре с Яром прятались в Лесу, разведывая, не готовят ли асилки худого. Чужими жизнями дядя не любил распоряжаться.
   Светь был уже у берега, когда по едва уловимым звукам от шагов и тревожной трескотне белошеек он догадался: приближается человек.
   - Здравствуй. Белые боги и быстрый Сокол с тобой, - громко промолвил вещун, ещё не появившись из-за деревьев.
   - Здравствуй. Белые боги с тобой. Я Светислав из рода Любомира...
   - Ратник из берёжи Соколов, - договорил Гостомысл за юношу, наконец,
   14
  выйдя к обрыву и смущённо озираясь: люди и разговор спугнули три - четыре семейки стрижей, и они заметались у берега.
   Старик поторопился впрыгнуть в лодку и сам, схватив за ветку ближайшую иву, оттолкнулся.
   - Значит, из рода Любомира?.. Что он, в добром здоровье? Ладно ли в семье?.. Ты его внуком будешь или Будиславов, или Летиславов?
   Юноша, отвечая, удивлялся осведомлённости Лебедя. Тот был схож с вещунами его племени: такая же длинная светлая рубаха, старческая меховина без рукавов, цветная вышивка по краю одежды, которая сообщала не менее как о десяти поколениях, начиная ещё с островных, с Горой и вечным вязом Ирия. Наузов с заговорами на белом, как у всех Лебедей, поясе - всего три, что удивляло: значит, не в количестве их заключена сила. А вот на шее, на одной бечёвке, - не только одинаковый для всех племён медный оберёг-солоник. Другой - догадывался Cветь - Матери Сырой Земли, ещё один - Лебедя, вместо перьев на одежде или на лобной перевязи. А маленький полотняный узелок - не иначе как с Землёй Алатыря. Такой Светь видел лишь один раз - у старого Сокола Лодомысла, умершего десяток лет назад.
   Пока неторопливо плыли, Гостомысл расспросил о родственниках гостя и сказал, что знает его двоюродную бабушку и её мужа, хотя та и вышла замуж в другое селение Лебедей, не Творимирово, откуда сам вещун и Радислава. Старик держал себя приветливо и не скупился на слова, а заметив рубцы на руках Светислава, вздохнул сочувственно:
   - Не ведали и мудрейшие, когда уходили с Золотого острова Хорса, что их детям выпадет оборонять оружием потомков славных аркаидов.
   - Что же, дедуня?! Верно, я говорила?! - послышалось от жилища. - Чьи слова: "Сокол прибудет завтра?!"
   Гостомысл ласково, щурясь от Солнца, посмотрел на внучку:
   - Видно, чувствовала сердцем, Радя?
   - Ветер подсказал! - смутилась девушка. - Умойтесь и - застольничать. Каркунь тебя не дождался.
   - Ему всегда твоя стряпня - пир.
   ... Ели в молчании. Только старик восславил Живу, потому как был её день, но тут же посетовал, что неласкова она в этот год: не сыскал он и травинки аравня. Видно, запаздывает весна, сдвинулась к лету.
   Каркунь сидел четвёртым за столом и по причине гостя раззадорился: хозяйски стукал клювом то по калачу или пирогу, то по чьей-нибудь чашке с похлёбкой. Только Холень немного беспокоил ворона, и он даже прикрикнул на пса, выбрав из знакомых слов первые наугад: "Стожары блещут!"
   Радислава прыснула:
   - Дедуня, ты его всем небесным сложениям научил?
   После застольничанья, испив медового кваса, Гостомысл вышел наружу и присел на бугорок. Светислав хотел помочь девушке ополоснуть чаши, но та кивком направила его к старику.
   15
   Поговорили о приграничье, о предстоящем Вещенье всех племён и возможном переселении на Юг. Гостомысл не сомневался: Холод будет наступать. Но надо посоветоваться с Белыми богами. Не могут они молчать в такое лютое время и не направить свой народ. Наконец, старик заговорил о главном.
   - Ты, Светь, - племянник Яря, которого знаю уже несколько лет, а родителя его и твоего деда - пять десятков лет. Годослав, его сын, твой отец, погиб ради двух народов, для которых асилки - враги: ради Соколов и гмуров. С ними он дружил. Потому верю, что его добрые дела вернутся ещё к тебе. Ибо всё в Подсолнечной возвращается: ясочки на Небе проходят круг; Белые боги и верные им народы уходят от Студы и заново заселяют Земли предков, когда свет одолевает тьму Чернозмиеву. Так и добро или зло выйдут из человека, потом отразятся от другого и - обратно да ещё с большей силою.
   Тебе десяток и девять лет, а в берёже ты уже один из лучших. В одиночку поражаешь засаду из восьми асилков и - Перун тебя хранит - остаёшься невредимым.
   При этих словах старика Радислава, присевшая рядом с мужчинами и ласкавшая Холеня, вздрогнула и удивлённо поглядела на Сокола.
   - Вот такому человеку даю я своё поручение, и помнить теперь ты должен каждое моё слово, следовать же - неукоснительно.
   - Так и будет. Говори.
   - Что же, внимай, - и вещун начал неторопливо объяснять всё, что юноше требовалось сделать в тот день.
   Когда прощались, Радислава вспомнила своё обещание, и Гостомысл, пораздумав, велел Светиславу сесть на северную сторону островка, снять рубашку и устремить взгляд перед собой, чтобы представлялось Море и прибрежные Земли.
   Некоторое время вещун сжигал какие-то травы. Они пахли резко и приятно. Затем жертвовал богам через огонь квас и после того обратился к юноше, прислонив к срубу свою опору - сухую дубовую ветвь. Поначалу он шептал едва слышно, но последние слова заговора Светь расслышал и запомнил: " Мати Сыра Земля на зелёном лугу родит зелья всемогучие, сила в них некрушимая над богами обосветными, над духами Земли, Мироколицы, вод, нор, лесов. Я сорву три муравушки. В первой - сила Рода Твастыря, во второй - Вяза-дерева,в третьей - пращуров в Навии. Хранят они Сокола - ратника Светислава в свет и в мреть."
   - Всё. Поднимайся. Будет опасность - почувствуешь вокруг себя незримую защиту... Если душа чуткая.
   Подуставшие ноги напомнили Гостомыслу его почти девять десятков лет. Он прилёг и попросил внучку проводить гостя, покивав ему напоследок.
   Теперь грести в лодке взялась Радислава и, потешаясь, брызгала и на буяра, и на его пса. Подплывая к берегу, кликнули лошадей: Радя свистом, Светь - особо - совиным уханьем. Те резво прибежали бок о бок и подталкивая
  
  16
  друг друга шеями. Здоровко превосходил новую подругу ростом и крепостью груди и ног, но Дича была упряма и словно чувствовала, что, холёная, с широко развивающейся чёсаной гривой и длинным, до Земли, хвостом, она в этих местах первая красавица.
   - Проедусь немного, а то увяжется за вами и останусь пешей, - сказала девушка, ловко запрыгивая.
   - А что, мне сменная лошадь будет кстати, - Светислав перекинул через шею коня два куля с вещуновыми травами, проверил своё оружие и тоже воссел верхом.
   - В добрый путь! - весело крикнула Радя и, уцепившись за гриву, толкнула Дичу в бока.. Юноша помчался следом.
   Приозёрный лес кончился через полверсты, и снова - многотравные луга
  с редкими берёзами и кустиками рдянки, крушины, с камышниками в низких местах - араинах. По знакомому хребту Пояса Рода Светь определил местоположение: Каменное взгорье, куда он теперь направлялся, находилось в десятке и двух верстах.
   -Моё селение там, - показала рукой на Северо - восток Радислава и остановила лошадь. - Вскачь туда - одна пора. Если утром выезжаю, то к полудню я уже на дедунином острову.
   Кони ерепенились, норовили пуститься вперегонки, но их сдерживали.
   - Ты хотя и ратник, но не думай, буяр, что поручение дедуни простое. Недаром тебя выбрали... - девушка смутилась. - Будь осторожней.
   - Я и без того всегда настороже... Так Гостомысл зовёт тебя Радей? А мне можно этим именем?
   - Так меня звали детём... Ему я всегда буду маленькая... Что же...
   - И ещё скажи, - остановил ратник прощальные слова, - почему в твоём напеве Перун и Велес- друзья? Ведь они братья.
   - А, и братья, и друзья могут стать врагами, если полюбят одну... Вот и всё. Боги с нами, свидемся. Помни: твоё поручение и мне нужно.
   Она резко толкнула Дичу, и даже растерянное ржание Здоровка едва ли поспело следом за стремительной парой, издали похожей на одно существо с двумя головами и о четырёх ногах.
   - Мчится, как Сокол, а статью - Лебедица...- подумалось Светиславу. - Белые боги с тобой, красавица...
   Юноша поехал по невысокой траве, спугивая луговых птиц, и рассеянно размышлял о великом труде пращуров, ушедших с Островов, которые выжигали здесь вековые деревья, сеяли поля, бросали их, истощив, под пажити животине и снова, попросив прощения у Матери Земли, распахивали её, чтобы растить жито, ячмень, пшеницу, гречу... А Гостомысл ещё помнит блаженную жизнь там, среди Моря, где до прихода Студы их народ жил, как боги в Ирии, питаясь от щедрот Земли и не зная мяса, где трава для коров, овец никогда не убывала, даже в ту пору, когда Солнце покидало небо на шесть - семь Лун. Гостомысл мудр и многое помнит, но кому нужны кули сухих трав, хотя и чудодейственных, среди диких мест, почти брошенных
   17
  родом Вышемира? Что за странное поручение? Видимо, тут нечто особенное. Ведь через день - другой растреплет их зверьё или замочит дождём. Знать, не в кулях дело, а в том, что Светиславу предстоит въехать на пять холмов. Словно подать знак неведомо кому. И Ярослав, и Гостомысл весьма надеются на него, однако ж не делятся тайной. Странно...
   Но более всего необычна Гостомыслова внучка. И среди Соколов есть немало статных и рассудительных девушек. Десяток таких, пройдя испытания буяров, находятся в берёже, ходили в Лесной поход. Но если самые весёлые и речистые из них приводили Светя в смущение, то у озера он, хотя и оружный и конный, а будто в плен попал. Только не в тот плен, который случался с неосторожным человеком на границе Леса: схватят асилки такого, раздерут, как и медведь не раздирает... Нет, не в такой. Здесь будто по сердцу деранули когтями, и закровоточило оно, мешает легко дышать.
   Что же приметного в этой Радиславе?.. Весёлый нрав, смех, словно жаворонок упивается ясным днём? Или ученье стариково, ведовское?.. А видел ли он явственно дух ветра - Полуденника, не очаровала ли его внучка вещуна на миг - другой?.. "Лучше быть частью природы, и тогда в Лесу тебя будет хранить сам Лес..." Скажи такое среди своих, ратников - только удивишь. Лес - злобник, убийца, от него лишь напасти, а асилки - часть его. Они и есть Лес, его хозяева. Там выживают лишь угодные богам, сноровистые и опытные...
   Светь ехал в глубоком размышлении, и две поры времени, проведённые на озере - полудень и заполдень - рождали в его сердце такие истому и беспокойство, что, была бы своя воля - туда вернуться или в родное селение ехать - может, и прождала бы его мать и все родные ещё одну Луну.
   А как она, Радислава, Радя поведёт себя не на одиноком лесном острове, а в Любомировом селении, куда наедут гости изо всех племён и даже, говорят, от Западных племён, из-за Пояса Рода?.. Там будет и Яр, который один может сказать всем, способен ли их народ, отбиваясь от асилков, пройти на Юг. Яр - статный, отважный. Все родичи, коим по семь - восемь десятков лет, разговаривают с ним уважительно. Берёжа из Соколов и Кречетов по одному его слову двинется на битву хоть с самими Чёрными богами, захватившими Север. Радислава много раз упоминала Яра, а тот часто бывал у старого Гостомысла. Когда встаёт Солнце, Луна бледнеет. А перед дядей Светислава поблекнет едва ли не любой мужчина во всех шести соколиных селениях. Но, может, он захваливает родственника? Ярослав - ратится, пахари - кормят народ, кузнецы выделывают медь. Всякий следует своему пути, всякий достоин уважения...
   Пока Светислав плутал так в своих мыслях и томился воспоминаниями, горы заметно приблизились. Острая вершина, выдающаяся из гряды, сдвинулась к Северо - западу. Значит, они со Здоровком едут правильно. До Каменного взгорья не больше четырёх вёрст, и если шагом - к подвечеру доберутся, а в первую пору ночи прибудут в своё селение.
   18
   От оконечности Пояса появилась вдруг землистого цвета туча, но Западный
  Свежун нёс её мимо, в Земли Журавлей. Однако ж Солнце она прикрыла, а Светь ещё раз вспомнил и то, что предсказывала его новая знакомая, и то, как озёрный ветерок помог долететь старой птице. "Значит, может человек переговариваться с духами?.. Тогда пусть угонятся за мной". И он пустил коня вскачь.
   По необозримым для глаз, неохватным для мысли просторам Севера мчался юный ратник навстречу новому. Ещё с большой торопливостью неслась в другую сторону мутно-синяя туча, вобравшая в себя влагу, равную целому горному озеру, по которому в этот миг неслышно скользила её тень. И они - человек и туча - не мешали друг другу, они едва видели друг друга, ибо тысячи туч, тысячи тысяч людей вместит в себя Север, и ещё останутся пространства, где хозяин - неведомое и незнаемое...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   19
   Повесть 2. Подземный плен
  
   Каменное взгорье встретило Светислава тишиной, словно и ветры, дети Стрибога, боялись резвиться здесь. Когда - то, в первые годы переселения людей с Островов, Взгорье распахивали. Добре, что не было потребности подсекать и жечь деревья: они здесь не росли. Но проклятость места вскоре сказалась: урожаи выходили хилые. Тогда попробовали пасти животину. Она исчезала, и самые отважные из Соколов робели, увидев ополуночи неведомое - "круглые огни", беззвучно выходившие отовсюду и блуждавшие по Взгорью, будто искали чего-то. Вещуны говорили: Виевы слуги выбираются в безлунье из-под Земли, и тогда исходит в Явь из Нави огонь Пекельного подземелья. Место бросили было, но Холод и нехватка пажитей заставили людей из селения Вышемира пасти здесь коров и овец. Но толь днём, под защитой Солнца.
   Потому в подвечернюю пору Светь не мог встретить здесь кого-то из людей. А вот о всякой погани и нечисти он опасливо подумал и прошептал два - три заговора, взявшись правой рукой за солоник на груди, ибо оружие могло и не уберечь от бесплотных духов.
   Когда Гостомысл отвёл его на другую сторону своего островного обиталища и указал небольшое место без травы, Светь не сразу смекнул, что кучки песка перед ним на Земле - Пояс Рода и Каменное взгорье. Однако же, едва старик объяснил нужное и спросил, сможет ли юноша запомнить наметки, тот сравнял их и легко отстроил заново, все два десятка и восемь возвышенностей. Да прибавил каменья, где с Юга и Юго - востока располагались крайние селения Соколов и первая городьба, которой в это время предводительствовал его друг Ладослав. Старик порадовался, а Светь успокоил: он даже лесного бездорожья удерживал в памяти до десятка вёрст, безошибочно возвращаясь на Равнину.
   Теперь три первых взгорка стояли перед ним. Следуя указаниям, он направился к горам низиной, удерживая Здоровко на шаге. Пёс бежал рядом, хотя незнакомое место его настораживало. Безлюдье, беззверье... Только на одном из склонов мелькнула любопытная полосатая голова барсука, словно сторожившего вход в это опасное место, и юноша в мыслях попросил позволения въехать.
   Вдруг он едва не уткнулся в странную яму, в сажень шириной и в две вглубь, вокруг которой всюду была ровно разбросана вынутая Земля, ещё не проросшая травой. Ратник заглянул вниз, но гладкое глинистое дно, словно обработанное лопатой, мало походило на путь в Навь: ни реки Свароды, ни пограничного моста из калиновых брёвен, любимого дерева Семаргла. Чем вырыли яму, также понять было трудно. Не нашёл опытный юноша и каких - нибудь следов вокруг. Если не люди (а Соколы и их соседи не копали Мать Сыру Землю, почитая её и извиняясь даже за полевую вспашку), если не звери (не по силам такое) и, конечно, не асилки, которые не смеют забредать
   20
  так далеко от Леса, то кто же?.. Загадка. Не найдя объяснения, Светь ещё опасливее двинулся дальше. Старый вещун оказался прав: здесь всегда встречаешь неожиданное.
   Через полверсты они наехали ещё на такую же яму, вырытую тоже не более как два - три дня назад, а в стороне, в сотне и пяти десятках саженей, видно, была третья, но Светь решил не отклоняться. Он снова всё тщательно осмотрел: вторая яма была немного глубже, и здесь из Земли вынимали не только глину, но и мелкий камень и песок. Неподалёку росла нежная трава чёмурь, и кто-то примял её, но распознать следы Светислав не смог. Одно он понял: ближайшие дожди должны были полностью заполнить ямы водой, где - то обвалив края, и тогда любой человек проехал бы мимо, приняв их за обыкновенные богачи. Кто бы стал искать ветку да мерять глубину?
   Ещё немного езды, и он прибыл на место. Теперь следовало у самого низкого холма оставить вещуновы мешки с травами. Вот они - два обросших мхом камня. Меж ними Гостомысловы снадобья и должны быть скрыты для какой-то неведомой надобности. Хотя Светь любопытен и привык разгадывать тайны, но стариковы кули, о которых тот ни слова не сказал в объяснение, как и ямы, пока оставались загадками.
   Второе поручение - въехать на верхушки пяти вдоль Пояса в ряд расположенных холмов. И это непонятно. Однако Светь в точности исполнил наказ старика: проехался по возвышенностям и заодно рассмотрел пристальнее, чем в прежние годы, ближайшее предгорье Пояса Рода, который явился когда-то по изволению бога - творца, чтобы спасти от Всесветного половодья обитателей владений Бармы и Велеса. Здесь, у Земель Соколов, он распадался на кряжи и только к вершине, прозванной Кетманью, громоздился ступенями. Видна была отсюда и северная оконечность гор. Там жили Вороны, братское племя, соседствующее с Востока с Лебедями и Совами. А из Леса Светислав иной раз выбирал направление по другой вершине - Березани, но она доступна взору только от первой городьбы.
   Юноша присмотрелся: так и есть, макушка Кетмани белая. Ранее он видел такое только в Прибрежье. Но там насыпят злобные духи белой воды, а Земля в одну пору впитает в себя, освободится от пут Дыевых. И лишь Острова, говорят, покорились Холоду, закрывшему их белой водой на долгие месяцы Сварога.
   Ратник - Сокол сообщит эту худую весть родичу Любомиру. Возможно, сторонников переселения на Юг станет больше. В последний год Купалы у природы всё более знаков похоладания уже здесь, у Леса. Всё вокруг - Небо, Земля, звери, ветры, деревья и травы - твердят одно: наступает Студа, уходите прочь, ищите тепло. Старики сказывают: семь десятков лет назад, когда племена островных людей уходили от Моря, в здешних лесах водились гривастени и бурогоры. Куда они ушли? Где теперь новая Блаженная земля? Пусть оповестят людей Белые боги на Большом вещенье. Сам мудрейший старик из Триозёрья станет вопрошать Сварога, Сварожичей и всезнающую
   Макошь о будущем, об участи их народа.
   21
   К Светиславу вдруг пришла шальная мысль: а что если взобраться на вершину, так заманчиво блестящую в лучах слабого уже Солнца? Взобраться и вызвать на бой всю чёрную нахрапистую силу, которая того и гляди бросит сухую белую воду и на его родные поля, селения, застудит Землю, реки, сгубит зелень трав?.. С ним его добрый и верный меч, дареный крепкий цеп да меткий лук. С ним науз с заговором Гостомысла от всех напастей и врагов. С ним сила вещего Сокола, чьи обронённые перья подобрал он в десяток и четыре года, восприняв с ними смелость, ловкость, зоркость родовой птицы - охранителя. С ним всегдашние помощники - конь и пёс, много раз выручавшие у злотворного Леса... И даже не взобраться, а - взлететь-взмыть быстрым Соколом и там, на горе, сразиться с Дыем, чёрным богом ночи и ночного Неба, да с его слугами. Ярослав говорил, что каждому выпадает по силам его: кому поле вспахать, кому омешик сковать, кому защитить свой род - племя ото зла... Что выпадет ему, Светиславу? Выполнит поручения, отдохнёт да возвратится в свою городьбу сторожить Лес? Или, может, пойдёт, с другими опытными ратниками впереди всех семи племён сквозь этот Лес на Юг, куда уже ушли с других Островов ещё день Сварога назад племена Борея и Оленей, Лосей, Белок, Куниц?..
   Пора уезжать. Солнце -Хорс остывает и клонится к небостыку. Светь подбодрил Здоровка и Холеня, наметил себе путь на Юго-восток и спустился вниз. Вскоре возвышенности остались за спиной. Кроме одной, крайней и самой низкой. Венчал её широкий чёрный камень с заострённым когда-то, но сглаженным временем верхом. Из-за таких и назвали это место Каменным взгорьем. Других камней - глыб здесь почти не было - обычная Земля. А эти, в большинстве полуразрушенные, стояли никому неведомым, даже вещунам, напоминаем о прошлых годах Сварога, когда, может, на всех Островах, а не только на Великом с Горой Алатырской, жили боги, а люди вместе со зверьём обитали в лесах.
   Берёжа первой городьбы, большей частью из ближайших к холмам селений Вышемирова и Ратимирова, рассказывала, будто непросты эти камни, а на иных уцелели древние надписи. Тот, что высился в двух десятках саженей от Светислава, и должен быть таковым, ибо сохранился лучше остальных. "Когда ещё выпадет проехать через Взгорье? Если надписи есть, запомню, порасспрашиваю Гостомысла. Вещуны сами всегда говорят: забыв прошлое, будущего не иметь".
   Спрыгнув на Землю, Светь начал подниматься по косогору. Вдруг побудка его, голос изнутри, из души, что всегда у Леса чуяла угрозу ранее ушей и глаз, предупредила об опасности. Он замер, огляделся: никого и ничего. Оставленный конь принялся пастись, Холень же сел и, дыша с вываленным языком, вопросительно глядел на хозяина. Увидев обнажаемый меч, навострился было, но ненадолго.
   Юноша снова пошёл к камню. Когда ступил на ровную, округлую верхушку, то вперёд осмотрел невидимый до того южный склон: безлюдно.
  Три шага и вдруг - справа, в двух саженях, яма, такая же, как те, другие,
   22
  совсем свежая: Земля кучами, неподсохшая. Взвизгнул пёс, шорохнуло за спиной и - удар по голове...
   Что - то белое наполнило воздух вокруг ратника. Так туман в овраге густым птичьим пухом укрывает Землю, и не увидишь своей же руки: чуть отодвинешь её и - пропадает. Едешь на лошади, круп - под тобой, а головы её нет, только рука держится где-то в неизвестности за мокрую гриву.
   Но рукоять меча крепко зажата, и Светислав вздымает руку разить врагов. Они здесь, в молочной пелене. Жаждут повалить его, скрутить. Он поворачивается, очерчивая острым лезвием круг, не пускает к себе, но сознание уходит, ноги превращаются в туман и расплываются. Последнее: перед лицом появляется маленькое чудовище, ростом ниже его ударов мечом, оно человеческими глазами на мохнатой морде зырится и что-то шепчет - неведомое и скрипучее. Светь проваливается - падает: " Как же я так..." И всё.
   ... Пламенники. Огонь мелькает вправо - влево. Чужой огонь - не от жира морского зверя, не от восковой свечи. Но запаха не уловить: болит голова, сырость обволакивает со всех сторон, вползает в спину. Может, поворотиться? Руки - ноги связаны, но если выгнуться... Теперь он на боку. Только на пламенники глядеть неудобно. Их несколько или один, просто огонь разделён жердями двери?.. Сокола заперли, но там, у входа, кто-то оставил свет. Если это можно назвать светом. Тёмные силы ненавидят и само оное слово. А кто же, как не они, пленили его?
   Светислав вспомнил бородатое лицо с низкими чёрными глазами. Вот и сразился с дыевичами, не нужно и на гору вскакивать или залетать. Перенесли его через калиновый мост в Навь, к Вию, откуда в Подсолнечный мир уже не возвращаются. Жаль Здоровка и Холеня. Жаль мать, родных... Радиславу... Сколько учился он предугадывать -осторожничать, сколько времени отдал на овладение мечом, луком и иным оружием. И всё напрасно... Но почему не убили?.. Иль убили?.. Да разве души связывают верёвкой?
   Он три раза перевернулся - стена. В другую сторону - снова каменная стена. Меж ними - две сажени и пядь. Нащупал ногами дверь: прутья не деревянные -медь или другой металл, скреплены часто, менее, чем через вершок. Только руку просунуть. Да руки-то в путах. Теперь, когда лёг посередине клети, огонь кажется разделённым надвое. Сильно чадит. И как сразу это не учуял?
   Вдруг Светислава пронзила приятная догадка, от которой даже потеплело в груди: в сапоге по-прежнему лежит и ясно чувствуется надпись на коре от Гостомысла к Ярославу, а под рубахой сбился к руке и ощущается кожей его медный солоник. Разве стали бы виевичи оставлять ему носимый всеми людьми главный оберёг с раскинувшей крылья птицей Матерью Сва и - на обороте - со знаком Сварога и творения мира - Солнцем с двенадцатью лучами по числу небесных сложений, что ходят вокруг Алатыря,серёдки всей Подсолнечной? Нет, враги Белых богов, если сумели скрутить его, одолев
   23
  силу оберёгов, то уж не оставили бы их в сохранности...
   Связали, но не убили, бросили в каменную клеть, но оставили огонь; забрали оружие, но не взяли солоник; лицом страшны, но не злобные духи. Юноша сумел сесть, а одновременно с тем и догадался: он в Подземелье, у гмуров. В нутре горы Кетмани.
   Гмуры не враги, хотя и не друзья. Ещё три десятка лет назад меж ними и людьми -Соколами, Воронами - шёл обмен: металл - медь и оружие - на зерно, мясо. Но, видно, обитатели пещер снова научились растить в высоких горных долинах всё, что требуется, и что в старину разоряли и похищали у них асилки; обмен прекратился. Для чего же они при свете вышли в Каменное взгорье, в Землю рода Вышемирова, да ещё и роют ямы?
   Осознав свою правоту, Светь почувствовал лёгкость и уверенность. Завтра Гостомысл встретится с Ярославом, и пропавшего юношу хватятся. Яр легко поймёт по следам, примятым травинкам, сдвинутым камешкам весь путь своего племянника. Гмуров заставят объясниться. Так что остаётся ожидание.
   Но пребывать в безделии Светь не привык. Нащупав сзади, в стене, каменный уступ, он принялся перетирать об него верёвки пут. Нашёл дело и уму - размышление о том, как разговаривать с гмурами.
   Прошло время, не меньше как пол поры. Издали, глухо ударяясь по стенам пещеры, донеслись голоса. Потом начали приближаться шаги. Когда Светиславу казалось, что идут в двух десятках саженей, неизвестные стали открывать дверь, и противно заскрипела её верхняя пята. "Ходят так тихо или слышимость здесь особенная? - подумалось ему. - Да ещё внимаю я снизу, лёжа на полу".
   Вошли с пламениками, и клеть осветилась. Существа осматривали его, Светь глядел на них. Двое. Видом одинаковы: семи-восьми пядей росту, но широкие в плечах, лица заросшие - нос да глаза, одежда-обувь - кожаные и меховые, меховые же и накидки, на поясах широкие мечи в ножнах, груди защищены колонтарями, но не медными - из неизвестного металла. Удивили Светислава бичёвки на рукоятках мечей, очень волосатые руки, открытые до локтей от одежды, и глаза, по которым он сразу понял: эти ратники видят в темноте куда лучше него.
   Они развязали ему ноги, подняли и подтолкнули к выходу. В руках гмуров (хотя юноша ещё не уверился, что это они) почувствовалась недюженная сила и цепкость, но согласия и сноровки им недоставало: хозяева горных пещер не сразу договорились, как вести человека, забавно ворчали, меняясь местами и опасливо наставляя на него короткие, с острыми наконечниками копья.
   Но вот тронулись в путь: один пошёл впереди с пламеником, такой же - позади, а вторым, в сопровождении двоих с обнажённым оружием - Светислав. Он с великой радостью размял тело и ощутил, что здесь вовсе не холодно - если не находиться на голом полу. А вот проходы - не для него, идти пришлось, склонив голову.
   24
  Когда - то детём Светь наткнулся у реки, в лесочке, на большую
  муравьиную кучу, в которую ступила копытом напуганная им оленица. Он поразился тогда бесчисленности маленьких норок в месте разрушения. В этот день в муравейнике оказался он сам: ходы вправо, влево, ступени то вверх, то вниз, и всюду, куда не проникает сила огня, стеной нависает густая, будто шевелящаяся темень. А гмуры шествуют так уверенно, будто могут обходиться и вовсе без света.
   Ратнику, наклонённому и с руками назади, невозможно было определить: пробиты ли пещеры орудиями или они - причуды самой природы. Но порой потолок уходил в невидимую высь и по стенам сползали бело - серые каменные языки, к которым, точно, ничья рука не прикасалась. "И вся красота? - сожалел он о гмурах. - Ни Солнца не видят, ни рек - озёр, ни лугов с цветами... Выползают ночью и, словно совы, представляют мир лишь с одной стороны. Хотя те, пленившие меня на Взгорье, если не днём копали, то в подвечер точно. Значит, свет им без вреда. А будут ли мне эти пещеры безвредными, по заговору Гостомыслову? "...над богами обосветными, над духами Земли, Мироколицы, вод, нор, лесов", - вспомнил он.
   Проход расширился, повысился, а саженей через сто на стенах появились пламеники, и идти стало легко. Попадались обитатели горы. И снова человек с Равнины и маленький народец с большим любопытством осматривали друг друга. Дети гмуров, как и должно быть, оказались безбородыми, и лица их, круглые, белые, с тёмными живыми камешками глаз, да меховая одежда позабавили высокого, светлого лицом и волосами человека. " Есть дети - есть семья, - смекал Сокол. - Есть семья - есть закон. Наш Закон Праведи после Белых богов и предков чтит семью. Без семьи никакой народ не сумеет выжить".
   Вдруг его резко повернули вправо, и Светислав вмиг ослеп от ярких огней. Зажмурившись, он решил было, что возвратился в свой мир. Но там-то уже правила ночь. Если только он не провёл в каменной клети четыре поры. "Вот тебе и владения Вия", - едва не вслух проговорил он, открыв глаза. А восхититься было чем. Большой зал, как место для Вещения в его селении, был хорошо освещён и наполнен существами. Светислава явно ожидали и потому вмиг смолкли. Но два десятка гмуров и среди них один - на красивом, цвета Солнца троне - не заняли первое внимание юноши. Куда примечательнее были здесь высокие стены с огнём в каменных чашах, с бледно - зелёными вьющимися растениями; гладкий блескучий чёрный пол; зелёные и белые, словно большие живые цветы, чаши у стен, все разного вида и дивной причудливости; отвесно из полумрака потолка падающий родник и в сажень шириной, зелёного же камня рукотворное озерцо, куда та вода с лёгким шумом сыпалась. Ещё два родника сбегали по стенам и исчезали в глубине горы, а стены прерывались четырьмя входами - на равной дальности друг от друга, все с цветными каменьями по серебряным наличникам, огибавшим их дугами.
  Гмуры, верно, давали чужаку осмотреться и восхититься в полной мере. Но
   25
  Светислав каждое празднование в честь Белых богов мог видеть нечто
  подобное - в Святилище своего рода. Не было там только неживого огня: такой вещуны не признавали. Хотя и здесь не только пламеники давали свет. Юноша разглядел в пяти - шести местах потолка узкие щели и слабое мерцание в средней из них. "Луна. Идёт она по небосводу и заглядывает в эти щели в одну за другой. А днём - Солнце. Свет ниспадает на слюду повыше тех чаш, а от них, верно, на противоположную стену, к широким белым чашам. И так рассеиваются лучики Хорса светлыми зёрнышками. А днём здесь почти как снаружи, на Земле. Разумно придумано".
   Сидевший старший гмур подал знак, и Светислава подтолкнули вперёд. В молчании ясно прощёлкали его шаги - как конские по каменистому берегу реки, а ратники позади будто не касались пола. Оказалось, во всех дверях теснились, не входя, маленькие обитатели гор. Явно, не всякий из них выходил из Подземелья и видел когда-либо людей, таких близких соседей. Да и из берёжи первой от Пояса Рода городьбы никто не рассказывал об увиденном хотя бы раз в жизни гмуре, а Светь как более опытный проводил там по велению Ярослава два раза по четыре Луны. Тогда же ездил и в Каменное взгорье и даже тягался в резвости коней с другом Ладославом - взбирался на один из кряжей у Кетмани.
   Старший гмур грозно уставился на Светя, но юноша, спокойно и неторопливо рассмотрев всех, не заметил в его глазах злобы и холода. Казалось, чрезмерно насупленными бровями и натужно поджатой губой тот пытался смутить чужака. Рядом с троном старшего, золотым, в синих, рудых, больших зелёных и тёмно-бурых каменьях, хмурились, пряча лица в курчавые чёрные бороды, восемь гмуров, одетых, как и другие, но с изукрашенным оружием на поясах и с золотыми и серебряными цепями на шеях. Поодаль, ближе к дверям, - ещё десяток с половиной, на вид более юных годами. Светиславу все эти хозяева Подземелья показались одинаковыми и по лицам и по одежде. Отметил он только, что перед ним стоят мужчины, а жен - ни одной. И снова верёвочки на мечах да ещё обилие золота и серебра удивили его. "Прямо истюканы в Светилище. И стоят, будто деревянные, не шелохнутся. Лишь крайний всё чего-то сопит да подымает плечи. Может, хворает?.."
   Сидевший, наконец, заговорил, и некоторые слова его походили на речь людей. Старикам вокруг произнесённое старшим явно понравилось. Затем один из гмуров сделал шаг вперёд и сказал по - человечески:
   - Почему ратник из людей - Соколов въехал в предгорье, Землю гмуров?! Не достоин ли он смерти за нарушение древних договоров?!
   - Здравствуйте,- ответил юноша. - Родовой охранитель Мышь с вами, а богов ваших не ведаю. Я Светислав, сын Годослава, из рода Любомирова, племени Соколов.
   Он замолчал и глянул в глаза старшего выжидательно. Ему показалось, что поджатая губа того изменилась в малозаметную улыбку ещё до того, как переложитель объяснил слова человека. Гмуры переглянулись. Головы их
   26
  покрутились на невидимых шеях, как у совы, упустившей шуструю добычу,
  и поворотились к сидящему.
   - Здравствуй, Светислав! - сказал тот через переложителя.-
   Пусть родовая птица Сокол и Белые боги с горы Алатырь будут с тобой, как и наша общая Мать Земля. А гмурьих богов никто не ведает и не будет ведать никогда, как и нашей жизни, пещер, выходов в Подлунный мир. Так было, есть и будет. Пока мы неведомы, мы можем оставаться в спокойствии. Отвечай же на наш вопрос мне, Правителю Северных гор Вербору и этим уважаемым гмурам.
   - Люди мыслят иначе: скрывать нужно лишь от врагов да ещё постыдное. Ваш труд пробивания множества ходов, ваши победы над злобными асилками в великой войне вызывают уважение. Это - не стыдное. Но вы живёте по своим законам. Позвольте же и мне жить по своим: не может вольный говорить по-доброму со спутанным. Развяжите мои руки.
   Вновь слова Светислава, сказанные переложителем по-гмурьи, вызвали удивление его пленителей. За спиной, в дверях, заговорили громким шёпотом, старшие гмуры, как видно, стали давать советы Правителю. Он же, к удивлению юноши, смотрел на него совсем уже весело.
   Наконец, Соколу объявили:
   - Мы развяжем тебе руки.
   Но едва ратники ступили к нему, Светислав дёрнул последнюю верёвку и избавился от пут сам. Вздох удивления заглушил шум воды, а ратники даже наставили на него копья. Светь же, не давая никому опомниться, потребовал вернуть если не меч, то хотя бы перевязь буяра и соколиные перья. "Я вижу знаки на ваших грудях, уважаемые старики, - пояснил он, - позвольте же и мне отвечать перед вами в том виде, в каком я - часть своего рода".
   И вновь гмуры уступили. И уже в третий раз был задан тот же вопрос, почему он оказался у гор. Но и в третий раз они спрашивали тщетно.
   - При пленении я был не один. Что с моими верными конём и псом? Я не могу спокойно говорить с вами, опасаясь, что предал друзей.
  После этих слов всякая торжественность была нарушена. Гмуры, заговорив в голос, раздражённо спорили. Правитель внимал то одному, то другому. Их дети решились даже выступить за двери и показывали на человека руками. Но Светислав был занят иным: в покой, в котором проходил Совет, вошла девица, одетая в светло - серые меха, с волосами в длинной, чёрной, как темень пещерная, косе, которая при ходьбе вся играла переливами света, будто прыгающая из воды в солнечный день рыба: каменья разных цветов украшали волосы, одежду и маленькую кожаную обувь её, гребень на затылке, ушники, зарукавье, бусы. Лицо девушки, хотя и походило, как у всех гмуров, на лица кукол, каких лепила из глины маленькая дочь Яра Воислава, но не слишком отличалось от людских и показалось Светю приглядным, живым и норовистым. Она приблизилась к самому Вербору и переговаривалась с ним, явно прячась от ушей воинственных стариков - бородачей. При этом глаза её в упор пронизывали чужака, будто чёрные, но
   27
  ещё горячие угольки падали в голубизну воды и, шипя, затухали.
   Сокол ожидал в спокойствии, не полагая угрозу смертью явной: не бывало ещё, чтобы гмуры нападали на людей и убивали. Хотя наступление с Севера чёрных богов многое уже изменило в привычном мире. Дыхание Холода могло пробраться и в эти подземные селения. Вот и та девушка, вошедшая на Совет, что за вести принесла она?
   ... Спустя долгое время маленький народ стих, и переложитель произнёс, выслушав слова Правителя:
   - Нам известно восприятие людьми многих из зверья как братьев и помощников. Конь и пёс твои невредимы и ходят по взгорьям, держась вместе. Но если ты и на этот раз не ответишь на наш вопрос, то поведение твоё будет принято как спесивое и злобное.
   - Удивлён я твоими словами, Правитель гмуров, - сказал Светислав. - Разве есть злоба в моих просьбах убрать путы, больно стянувшие руки, да вернуть знаки пограничной берёжи, ибо в них я три года защищаю свою Землю от асилков, наших и ваших врагов?.. Разве есть злоба в том, что я озаботился о тех, кто мне как родные и с кем я прошлым годом ходил в Лесной поход, когда асилки растерзали дитя из Любомирова рода?.. Удивлён я и вашим вопросом. Земля Каменного взгорья уже день Сварога, семь десятков лет, принадлежит племени Соколов, и никогда гмуры не покушались на неё... Возможно, род Вышемира и позволил вам копать ямы там. Этого не знаю, ибо четыре Луны находился у границы. Но не мог Вышемир отдать вам эти Земли по своему изволению... У нас такое решает только Вещенье племени. Не случалось ещё ни здесь на Равнине, ни в нашей жизни на Островах, чтобы старший рода преступал Закон Праведи: "Следовать правлению Вещенья племён, которое выбирает родичей один раз в год в день Дажьбога"... Меня пленили в моей Земле и перенесли из моего мира против воли. Я не проникал в пещеры гмуров и не тревожил вашей жизни.
   Теперь Совет, выслушав Сокола, объяснялся меж собой ещё дольше, но по - иному: всё чаще говорил Вербор и всё более старики склонялись перед ним и умолкали. Прочий народ ещё теснился в дверях, но любопытства и удивления поубавилось.
   Светь, томясь, разглядывал стену позади Правителя Подземелья. Вся она была выложена в причудливом узоре цветными камешками и походила на вышивки крашеными нитками, какие делают люди по одежде. Длинные белые полоски сходились, бежали рядом, иные вдруг ответвлялись в сторону и обрывались... В середине "клубка" рядами стояли зелёные камешки, несколько красных и один большой синий, как на нагрудной цепи Правителя. Белое сходилось к синему с четырёх сторон. Светислав вспомнил другие камешки - озёрные, которые расставляли они с Гостомыслом на его острове. "Почему вот ту белую протянули дальше других и бросили?".
   Домыслить ему помешали. По голосу переложителя слов Вербора стало ясно: следует приговор Совета.
  
  28
   "Человек, проводящий свои дни не в игрищах, а в схватках с погаными асилками, достоин уважения, хотя и в юных летах... Мы не станем лукавить: уже десяток и два года, как возведены были городьбы людей, и с тех пор наш народ не испытывает нападений из Леса... Мы, Правитель Северных гор и старшие гмуры признаём малость взаимных обид (Светь удивился: они прощали себя) и забываем те ранения, которые юный ратник людей нанёс двоим из нас (Светислав опять пришёл в изумление:ему нанесли рану ударом по голове, а не он), ибо в ратном деле победа за быстрым и умелым".
   Речь текла и становилась всё более примиряющей, однако Сокол не мог стерпеть неправды и готовился спорить. Но вдруг его приковали к себе глаза Вербора. Они словно заглядывали внутрь юноши и желали передать что-то важное и не вслух. Великий язык взглядов не требует говорения на одном языке слов. "Верно, Правитель хочет внушить, что мои возражения не нужны... Что же, пусть потешатся своей мнимой правотой... Да и от подарка, который предлагают, не буду отказываться: нельзя отвергать знак примирения".
   На него смотрели с ожиданием. Двое из ближних стариков - всё так же недружелюбно. Вокруг смолкло.
   - Да будет мир меж нашими народами, как и было во все года Сварога! - громко сказал Светислав и принял протянутый меч.
  Это была не медь, а крушец твёрдый и сильно заострённый, людям неведомый.
   - Добрый подарок! - продолжил юноша. - Но ратнику требуется сила оружия, а не разукрашенность. Золото и всякие самоцветные камни, какие, говорят, прорастают глубоко в горах, как трава и деревья на Земле, в нашем народе подносятся только Белым богам. Люди же обходятся простым. Вернувшись домой, я должен буду отнести этот красивый меч в Святилище, к Перуну, покровителю берёжи и богу всех воинов.
   Один из Совета старших гмуров, едва уяснил слова человека, снял вместе с обязью свой меч и сам вручил Соколу. Это оружие оказалось чуть покороче, сделано было грубее, но надёжно. Светь одел его через плечо и протянул гмуру соколиное перо из своей перевязи. Тот растерялся, глянул на Вербора и, получив одобрение, принял знак дружбы.
   Совет был благополучно окончен, и гмуры начали покидать помещение. Как будто снова зажурчала вода в источниках, заглушаемая до того громкими разговорами. А Светислав, облегчённо вздохнувший, словно выплыл из быстротекущей реки, и получивший назад лук, туло, цеп и нож, вдруг услышал совсем рядом сказанное на человеческом языке:
   - Я сам выведу тебя в свет, сын Годослава. Но до того угощу как гостя, чтобы вернуть силы для неблизкого пути.
   Вербор стоял рядом и, глядя снизу вверх, устало улыбался.
   - Иди за мной.
   Вскоре Светислав оказался в маленькой горнице за круглым деревянным столом с резными ножками, а жена главного гмура вносила чаши и
   29
  горшки с едой. Низость потолка ощущалась даже на скамье. Во всех углах, почти у пола, стояли светцы, и от них тянуло терпким запахом. "Чёрный огонь, не дерево горит, не жир, а подземная Виева кровь", - приметил юноша.
   Но теперь эти маленькие неприятности не заботили. Хорошо освещённые стены в расшитых цветными нитями холстах, таких земных; привычная, из верхнего мира пища вроде вареной рыбы, овсяников, грибов, мёда, паренки; какая-то особенная свежесть после умывания в почитаемом гмурами роднике и осознание, что ты хотя и не средь друзей, но не врагов точно - всё это забавляло и вновь возвращало к мыслям о семье и родном жилище, тем более, что ночь, как оказалось, вступила лишь в первую пору.
   Вошёл Вербор и, поймав взгляд Светислава, спросил:
   - Интересуешься вышивками на холстах?.. Ты ведь смекнул о том, что выложено цветными камнями в Большом зале над троном Правителя?
   - Ваше Подземелье. Белым - пещеры...
   - Камнем Водогором. Зелёно-ярким, как глаз змеи-байвузы, Весегором - семейные покои. Кроваво-рдяным, как разгорающийся огонь, Палогором - наши плавильни. А синим, цвета горного озера на закате Солнца Безегором - то место, где... - он замолчал на миг...- где человеческий юноша впервые увидел старших гмуров Севера, а многие из гмуров впервые увидели человека, как сказала моя дочь, отважного, разумного и красивого... Но там всего четыре камня. А Китоврас, наш божественный покровитель, поселил в этих горах пять десятков самоцветов. Гляди!
   Вербор снял свой меч с ножнами, на которых камни словно приросли один к другому, так что сам металл - а это было золото - просматривался только на ободке.
   - Этот, цвета глины, какой она бывает у выходов из пещер в подлунный мир, когда дотронешься рукой, потом засохнет, и вдруг поднесёшь ладонь к глазам при слабом ночном свете, - этот редкий Невегор. В Северных горах таких камней всего три. Дальше - нежно-голубой, будто на тебя кто-то смотрит из воды, неясный, скрытый,- Сабдарагор. Он один на севере. Старики говорят, что среди наших южных племён есть ещё такие же, но никто не видел.
   - Правитель, - изумился Светислав. - Ты рассказываешь о простых камешках, как о живых существах! У нас так величественно поют старинные повести о богах, Ирии...
   -Приглядность и чудесное, юноша, не только под Солнцем. Если ты слит с природой, как сливается с другими капелька, падающая в родник, тогда красота будет для тебя во всём, тогда ты часть её, тогда очищается твоя душа и ты внимаешь не только ночным шорохам, плеску рыбы, ласкательству ветерка Ночника, но и незримому полёту духов и даже богов. Я знаю ваш Закон Праведи: одни идут в Ирий путём землепашца, другие - путём ратника, вещуны - путём мудрости. Но есть ещё один путь - в себя, в красоту своей души. И тогда можно увидеть Ирий ещё при этой жизни. Правильно - следовать Закону, но лучше быть частью всеобщего Закона.
   30
   - Я уже слышал подобное. "Быть частью природы..."
   - Ты говорил с человеком, который многое понял. Наверно, он старый и мудрый...
   Светь улыбнулся: Радислава-то старая?
   - Иной думает, - продолжал Вербор,- что надо идти вперёд, и это есть жизнь, а иной думает: надо остановиться и раствориться. Для нас, как и для людей, бог Род - творец мира. Но если мир вышел из Рода, он и вернётся в него в конце времён... Не бойся уходить с Севера, Сокол, если так решат ваши старшие: твой мир души всегда с тобою. Вы уже уходили. И вернулись. По человеческому исчислению это произошло десяток и семь тысяч лет назад и девять тысяч. По-нашему - другие числа.
   - Мы помним те времена, Правитель... А что же здесь, на холстах?
   - Да, я отвлёкся. Это обозначения других селений нашего народа. Они живут южнее.
   - Вижу, что по длине пещер и числу покоев те племена больше. Если Холод придёт и погубит эти Земли, вы переселитесь к своим братьям?
   - Нет. Здесь, в горах, внешнее ощущается меньше. Даже Всесветное половодье не смыло Пояс Рода. Возможно, мы лишимся плодов Земли, но не рыбы и мяса. Ваш народ на Островах не ел мяса, ибо плоды были в изобилии. Теперь же яблоки мельчают каждое лето, а иные плодовые деревья исчезли вовсе. И вы, потомки тех, аркаидов, уже едите то, что не от Земли.
   - Скажи, Правитель, что за длинная пещера уходит на тех ваших наметках на стене в самое Каменное взгорье?
   Светиславу показалось, что Вербор вздрогнул.
   - Нет, юноша, она не такая длинная: лишь до края горы. Мы не нарушаем границ с вами даже под Землёй... Угощайся же.
   И он сел и взялся за ложку. Но не деревянную, как у Соколов и иных людей Равнины, а серебряную.
   - А что же твоя семья?
   - Жёнам и детям не следует восседать за столом, когда разговаривают мужчины, - строго ответил Вербор и, заметив удивление на лице Светислава, пояснил. - Мне известно, что у людей для мужчин и женщин во всём одинаковость. У нас не так...
   Его речь немного ожесточилась, и Светь не стал более спрашивать. Однако Правитель гмуров вскоре сам вернулся к тому же и продолжил мягче:
   - Не суди чужие обычаи. Знаю также, что люди упрекают нас за рытьё Матери Земли и даже путают нас с виевичами. Чёрный бог подземного мира, верно, где-то глубже, но не в горах, нашем жилище, ибо горы не под Землёю, а над нею. Хотя старые гмуры и рассказывают иной раз повести о встречах в дальних закоулках пещер, на берегах подземных озёр и рек с теми, кого вы зовёте навиями, мёртвыми. Да, в горах не только добрые духи. И если где-то нас "не пускают", мы перестаём рыть и заваливаем ход... Но ты не прикасаешься к еде, сын Годослава. Прошу же...
   - Правитель, разве тебе неизвестен обычай людей не застольничать ночью
   31
  после захода Солнца, равно как и не начинать новых дел, пока Землю не осветит лучедаритель Хорс?.. Ты так много о нас знаешь... Теперь же я могу только пить да вкушать плоды растений.
   - Такое о людях мне было неизвестно. Тогда налей мёда из того ковша. Он собран в горах, где много руды Аходона. Ты почувствуешь пахучесть растущих высоко над Равниной цветов, и твоё крепкое тело обретёт неукротимую силу... Я пробовал ваше чудодейственное питьё - квас. Жаль, нам невоможно его сотворить в своих Подземельях.
   Светислав взял в руки резной золотой ковш и загляделся на рисунок какого-то ловкого кузнеца, который где-нибудь в двух сотнях саженей отсюда стоял в этот миг у ослепительного огня и готовился бросить на наковальню кусок крушеца, чтобы изготовить острый меч, наконечник копья или твёрдое зубило для дробления камня и пробивания всё новых и новых пещер.
   - Скажи, Правитель, а ведь Каменное взгорье - гиблое место?.. Иных из нас сильно пугают неведомые круглые огни, которые выпрыгивают прямо из Земли. Они то плывут, будто по воде, то замирают невысоко.
   Вербор насытился и налил себе чего-то в большой, изукрашенный Весегорами туесок.
   - Гиблое, да. И нам известны те огни. Знаем лишь, что надо избегать их и что пропадают они, вспыхнув, подобно молниям в грозовой день. У нас им другое название: комок огня.
   - Комок огня, - повторил Светислав. - Как на этом ковше, только на нём жар плавильни. Верно, многие у вас плавят медь и тот крепкий металл, из которого выкован мой новый меч?
   - Ты молод и много расспрашиваешь... Хотя редкий из твоего народа попадает внутрь гор...
   Светь удивился: редкий, значит, не только он. До сих пор гмуры твердили о необычности его вторжения. И то сказать: Вербор ясно изъясняется по- человечески, знает не только о людях, но и о нынешней их жизни. Откуда, если не выходишь в Подсолнечный мир и не говоришь с людьми?.. Может, они с Вышемиром друзья? Тогда верно, что родич ближнего к Поясу Рода селения Соколов желает отдать гмурам Каменное взгорье и станет просить о том на Вещенье племён...
   Он стряхнул задумчивость.
   - ... а меч, нами подаренный, будет тебе как знак от гмуров. Лишь боги ведают твою участь: может, пригодится... Думаю, ответить на всё, что желает пытливый гость, мне не хватит и ночи, а уж Луна перешла во вторую её пору. Я скажу самое важное. А ты запоминай.
   Много лет и Солнечных ночей назад, когда юноша Светислав и не помышлял о пути ратника, а среди людей ратников почти не было, ибо злобные асилки довольствовались приношениями и не склонялись ещё к губительству; когда в приграничье, у Леса, не стояли ещё городьбы с храбрыми и опытными берёжами с быстрыми стрелами, острыми
   32
  мечами и послушными лошадьми, тогда в месяц шагл, в первую Луну, в её
  прибыль, в скрытом месте из Горы вышла дружина гмуров - рудокопы и ратники для их охраны. Вскоре у скалы Рашбора они наткнулись на одинокого человека, хотя и хорошо вооружённого, но не знающего том, что собаки людей не чувствуют гмуров, которым нет равных в бесшумном движении и скрытности. Гмуры не терпят чужаков в горах, не раз поражали у своих маленьких полей в горных долинах злых асилков, и потому вмиг скрутили человеку руки и ноги, положили у его костра, прогнали прочь испуганного пса и разделились: большинство пошло по своему делу, а трое вернулись, чтобы спросить совета у Правителя. Они проходили всю дополночь, а человек не смирился, перетёр верёвки на руках, как недавно ты, и стал вольным. Но он не бежал пугливо на свою Равнину, а вновь сел у костра, не притронувшись к оружию, которое гмуры оставили рядом. Те немало удивились, застав его так, и даже пожелали убить. Но юный сын Правителя объявил, что берёт на себя новое решение и готов отвечать за него перед старшими и всем народом. Он позволил человеку уйти. Но тот снова удивил гмуров: он сказал, что ищет для своего народа особый крушец, ибо медь, по-гмурьи, верзен, уступает ему в крепости. Человек говорил о горморуне, из которого выкован и твой новый меч, Светислав.
   - Правитель, человек не мог вступить в разговор, не назвав себя. Мы не нарушаем обычаев. Если он пришёл с нашей стороны Пояса Рода. Но и те, что живут на Западе, у Леса Бармы, чтут Закон Праведи.
   - Нет, он был из Соколов. И он назвал себя сразу. Он назвал себя... - Вербор пристально посмотрел на юношу, - Годославом, сыном Будислава.
   - Отец!.. Боги привели меня к гмуру, который знал моего отца!.. И потому ты выступил за меня на вашем Совете?
   - Тогда я был сыном Правителя... А в эту ночь я не сразу узнал тебя, сын отважного и мудрого Года. Моя своевольная дочь Шлевала изрядно позабавила меня, когда вступила в Главный покой и быстро зашептала, что по всем приметам мы пленили сына того, кто спас её отца и о ком он часто рассказывал своим родным. Приметами были светлые русые волосы, статность и голубые, как горное озеро, глаза. Забавно, она не знала до сих пор что каждый из людей - в полсажени и локоть ростом, светловолос и голубоглаз... У вас с Годославом один голос. Я признал тебя именно так. А признав, не мог допустить какой-нибудь обиды тебе. Обещание Вышемира (при этих словах Светь навострил слух) без решения вашего Вещенья не даёт нам возможности входить в Каменное взгорье. Но старики упорствовали, и три дня назад мы послали рудокопов. Я же не стал препираться, зная, что даже ваша приграничная берёжа опасается комков огня, и сторонится того места... Я не скажу тебе, чего желает Вышеслав от гмуров за Взгорье: то дело ваших старших - родичей и скоро узнаешь сам. Мы же ищем там ахидон, ибо запас его в горных рудокопнях истощился.
   - Те рудокопы действовали как самые ловкие ратники и были при оружии.
   - Меч вне пещер для гмура обязателен, и, поверь, скрытностью обладает
   33
  любой из нас, даже дитя. Вы долго учитесь тому, что даётся нам богами,
  едва родимся. К тому же ты ратился как-то необычно. Те, кто пленили тебя, рассказали, что после удара по голове, в беспамятстве и с закрытыми глазами ты отбивался необычайно яростно и резво.. А далее истощился разом, как опрокинутая крынка. Что это?
   - Это буза, которую выдумал мой дядя Яр, старший над берёжей.
   - Яр - значит, Ярослав... - задумчиво повторил Вербор. - Но я не закончил. Потороплюсь, тебе пора покидать наше Подземелье... Годослав искал горморун, и мы не препятствовали и не помогали. Я встречался с ним ещё три раза и в последний - ближе к Лесу, у реки...
   - Омогдань.
   - Да, по-вашему, Омогдань, где он погиб, спасая меня.
   - Как?!
   - Никто из людей этого не видел. И как сын ты первый узнаешь, что твой отец не желал разделять правнуков Рода на человека и гмура. Я и два моих друга ушли далеко от Горы: была необходимость. К тому времени асилки больше года не приходили к нам, и мы почти не осторожничали. Их появилось пятеро. При свете едва взошедшей Луны они казались скратугами, чудищами. Напали сразу и вместе, нисколько не пугаясь наших коротких мечей. А луки, как вы, мы не делаем и зверьё ловим путами или бьём копьями, подобравшись в безлуние вплотную. Теперь же зверьём оказались мы. Один мой друг пал сразу, другому вывернули правую руку и ударили оземь, и он едва ратился. Тёмно-коричневый, как камень Невегор, ростом в целую сажень, с одним глазом едва не посреди лба, асилк ринулся на меня с деревом в лапах, и я ощутил себя муравьём, которого вот-вот раздавят.
   - Одноглазый? Яр убил его через год у самого нашего селения. Он разодрал корову и её телёнка.
   - А тогда он сумел скрыться в Лес. Годослав будто прилетел на ветре Полуночнике, ибо мы не слышали до того его шагов и дыхания. Он вонзил меч в одного асилка и сломал. Затем, как молния, мелькнул в сумраке ночи и воткнул свой нож прямо в глаз другому. Тут я получил удар от великана и плохо видел дальнейшую схватку. Годослав с пустыми руками бросался на "моего" и ещё одного скратуга, они ловили его, но были неповоротливы и получали удар за ударом. Это тоже буза, Светислав?
   - Буза - особенное состояние. А то было перуново ратоборство. Оно пришло с нами ещё с Островов. Хотя врагов там мы не имели, но Сыны Богов научили наших предков ратиться безоружно.
  - О Сынах Богов мне неизвестно, но я не поверил бы прежде, что можно
  схватиться с двумя чудищами и одолевать их. Твоего отца ударил камнем третий, который отшвырнул моего друга и бросился на выручку тем двоим. Я впал в беспамятство ранее и не видел сам. Гомбор оттянул меня к реке, и погодя мы вернулись,чтобы забрать своего погибшего. Два мёртвых асилка и твой отец, уже без дыхания, с разбитыми головой и грудью, лежали на том
  лугу. Одноглазый и другие злыдни бросили своих. Я полагаю, они не добили
   34
  нас с Гомбором, потому как всю ярость обратили на Годослава, а он нанёс им немало увечий. Так он спас меня. А я ничего не мог дать ему взамен. Мы прошли, протоптав тропу, до ближнего селения людей и бросили там нож Годослава. Я знаю, его быстро нашли.
   - Вот оно разрешение загадок! Потерянный нож и тропа, по которой, явно, прошёл не один! - Светь не удержался от громких возгласов. - Многие из нас решили, что мой отец скрытно шёл от селения за асилками, и далее они его учуяли и напали.
   - Теперь ты знаешь, что было по-другому. И всё в мире ходит по кругу. Вы меряете время Колом, кругом Сварога, покидаете Север в Холод и возвращаетесь вновь, а сегодня я счастлив, ибо могу, хоть немного, отплатить добром сыну моего спасителя. Гомбор же подарил тебе свой меч. Тот самый Гомбор. Он тоже помнит Годослава. Мы помогаем вам, как вы - нам против погани из Леса. Много раз гмуры успевали предупредить вашу берёжу в городьбах о крадущихся к ним ночью асилках, затевая где-нибудь рядом шум. И вы отбивали нападение.
   - Такое бывало, Правитель. И мы радовались их шумливости и неуклюжести.
   - Они мстили нам, но городьбы Соколов - это и для гмуров защита. Твой отец не боялся идти в горы, наши владения, и вступился за гмуров у себя на Равнине. Я уверен: он сумел уйти в Ирий двумя путями - ратника и мудреца. Не многим выпадает такое... Когда я догадался, кто передо мной, узнав голос, то решил, что этой ночью, отогнав чёрных богов, захвативших Север, встретились для дружбы Белые боги людей и гмурьи боги Подземелья. Верно, теперь, после моих рассказов, ты не будешь вспоминать об этом приключении с недовольством.
   - Как можно сожалеть о том, что приобрёл друзей?!
   Тут Вербор прервался, ибо кто-то окликнул его от входа в покой. Выслушав того, он встал:
   -Что же, нам пора идти. Твой мир ожидает тебя, Светислав, сын Годослава из племени Соколов.
   ... И вновь бесконечные ходы- высокопотолочные, осветлённые, далее низкие, с неровным полом и неудобные для ходьбы при свете пламеника. Впереди шли два ратника, за ними сам Вербор, и последним - Светислав. Луна в ту пору скрылась за тучами, ясочки потускнели, и юноша не сразу ощутил выход из Подземелья.
   - Можешь выпрямиться. Расстанемся здесь. И, как говорят люди: боги с нами, свидемся.
   Старший гмур вне своего мира, при малом росте и в темени ночи, едва не сливался с камнями, которые скрывали вход в пещеру. Ему что-то шепнули, и он указал рукой:
   - Там, на Юго - востоке, на третьем от этого места взгорке, твои конь и пёс. Не попади в наши ямы, одна будет совсем близко, по правую руку.
   - Последний вопрос, Правитель...
   35
   - Я знаю, о чём ты хочешь спросить. Мне сказали после твоего
  пленения, что человек на лошади пристально смотрел на Гору и, верно, замыслил подняться на неё. Они заблуждались: просто для тебя было ново то, что нам известно давно... Да, Светислав, на вершине Кетмани белая сухая вода. Она легла там перед Солнечной ночью в месяц регл, и это случилось впервые за многие и многие годы.Такого не помнят и наши старики. Студа идёт, брат Сокол... Но - боги с нами.
   - Боги с нами, Правитель. Свидемся.
   ... Когда Солнце - Хорс, приближаясь к своей северной Родине, коснулся нежным алым светом небостыка, Светь был в двух верстах от селения Любомира. Ему не дремалось, хотя не раз, доверяясь чуткости Здоровка, юноша спал у него на спине, обняв за шею. И вовсе не потому не дремалось, что от близкого приграничья веяло опасностью; нет, казалось, в эту ночь, действительно, объединились силы богов Равнины и гор, и духи тьмы пугливо укрылись в сень деревьев, под скаты берегов, в густоту трав. Бодрили ратника мысли и множество всего пережитого за день и ночь. Лишь несколько Лун назад достиг он возрастом права оставить берёжу и, выбрав себе жену, исполнить один из Законов Праведи - "ожениться и один раз, иметь много детей и не отступаться от них". Но вот он выполняет непонятное поручение одинокого вещуна, из- за чего - один изо всего своего племени - попадает внутрь Матери Сырой Земли, в селение неведомого ему прежде народа гмуров. Народа, который и под Землёй и по ней вдруг упорно устремляется в ненужное до того всем Взгорье. Чем влечёт оно двух мудрецов - Гостомысла и Вербора?
   Однако на этот раз новая тайна, едва возникнув, открыла ему другую, важней которой только тайна его собственной судьбы, будущего. Теперь он узнал всё о гибели отца и словно впервые понял родного человека, понял, насколько диковинной была жизнь Годослава, Сокола, искавшего новый металл для своего племени и погибшего за чужих. И вот спустя годы и годы отец защитил сына, хотя и не от врагов, но от опасности.
   С такими размышлениями юноша приблизился к своему селению. С новыми чувствами он въезжал в него. Пору назад он вышел из-под Земли в мир - словно второй раз родился. Вышел умудрённым опытом и знаниями. Вышел для новой жизни. Потому-то ему теперь казалось, что кто-то высокорослый и неведомый стоит у крайнего жилища и примеряется, готов ли этот человек к большему, чем просто следование своему пути? Ибо бывает так, что наступают времена, когда в душе должны пробудиться неведомые силы и неизмеримая отвага. Искры Великого предназначения попадают в душу всякого при появлении на свет, но не во всякой душе они разгораются настолько, что могут осветить путь целого народа.
  
  
  
  
   36
   Повесть 3. Возвращение Дажьбога
  
   У крайних дворов родного селения Любомирова рода сердце в груди у Светислава радостно замерло на миг и - забилось быстрее. Здоровко приободрился, чувствуя скорый отдых, отставший было Холень догнал их и принял резвый вид, чтобы показать прочим псам, что возвращается не с гульбы, а с многих испытаний, в которых был этому видному всаднику верным помощником и другом.
   Заря только сменилась утром, и ещё немногие жилища в эту пору отворили свои дымники и пустили к небу бело-серые столбы от печей и огнищ. Но неподалёку, справа, уже по-дневному бойко гудел рожок пастуха, и Светислав, обернувшись к жёлто-белому кругу над небостыком, подумал: "Вот и последнее Солнце Времени Купалы и Костромы", после чего въехал в селение.
   - Здравствуй, Белые боги и наш славный Сокол с тобой, берёжа! - приветствовали юношу встречные.
   Иные, чьи родственники или знакомые были в одной с ним городьбе, расспрашивали о своих, удивлялись его возвращению раньше срока. Светя изрядно морило от бессонной ночи, но люди так рады были перемолвиться с ним, что приходилось сдерживать стремившегося к стойлу Здоровка. Помимо всего прочего, узнал он, что уже прибыли на общее Вещенье племён родичи (старшие в родах) Кречетов, Уток и Сов и что последние прислали на совет лишь двоих, ибо всё совиное племя высказалось за переселение.
   - И то правда - говорили юноше, - что сеяное зерно у них, едва пробилось из Земли, побито Холодом. Пересеивались заново.
   - Значит, наши северные братья Совы будут за уход на Юг...- повторял Светь. - Что же скажут другие?
   Наконец, он подъехал к воротам жилища своей семьи. Они были распахнуты, и племянник Мечислав, старший сын Яра, входил в них, как видно, отогнав скотину к стаду.
   - Светь! - вскричал он с радостью и тут же бросился ласково трепать Холеня. - А тятя тебя до ночи ожидал! И бабушка с тётей Гориславой беспокоились!.. Иди, иди, я отведу Здоровка!
   Ратник прикрыл ладонью ручку нового меча, чтобы исполнилось обещание, данное Вербору не рассказывать кому-либо о скрытном подземном народе, и пошёл под навесом к двери жилища. Но мать, видно, уже почувствовала возвращение сына. Она устремилась навстречу, лишь ненадолго сдержав себя, пока тот приветствовал старшего в семье, деда Будислава, и выпивал обязательный ковш кваса.
   - Сокол-охранитель с тобой, мой соколёнок, - поцеловала Горислава склонившегося сына в кудри, выбившиеся из-под буяровой перевязи. - А Яр вчера сказал, чтоб ожидали тебя к ночи. Не приключилось ли чего?
   37
  
   - Ничего опасного, мама. Здорова ли, без печалей?
   - У нас всё хорошо. От Кречетов прибыли на Вещенье родичи, а с ними ратники, среди которых и Тереслав, муж твоей сестры. Ей в месяц травень рожать. Будут боги милостивы - поедем на наречение дитя.
   Яр уже шёл со стороны живни навстречу племяннику. И Горислава отпустила Светя. Он сунул руку в сапог за Гостомысловой берёстой для дяди и, осторожно вынимая её, вспомнил наказ старика бережно хранить эту надпись, свои опасения, что гмуры отберут её, и - с особенным чувством - прощальные Радиславовы слова: "Помни, твоё поручение и мне нужно".
   - Здравствуй. Белые боги и Сокол с тобой, Ярослав.
   - Здравствуй и ты. Белые боги с тобой. Храни тебя наша родовая птица.
   - В городьбе всё по заведённому порядку. За себя по твоему велению оставил Сурислава. Асилков не видели уже одну луну и три дни... А это - от твоего знакомца-Лебедя.
   - Добре, - Яр взял послание. - Вижу, ночные духи не пугают тебя. Или остров вещуна настолько приглянулся, что покинул лишь вечером?
   - Гостомысл задержался: искал травы в лесочках. А духи тьмы в наших Землях уже привыкли к берёже - и пешей, и конной.
   - Так это старик подарил тебе лебединое перо? - улыбнулся Ярослав, глядя на перевязь племянника. - Ты скоро увидишь своего нового друга. А теперь спи. Мне о многом надо поговорить с тобой ещё до празднества.
   Светь уходил в свою спаленку смущённым. Когда внучка вещуна в Триозёрье успела втиснуть ему под перевязь буяра посреди соколиных перьев одно лебединое? И что это значило? Перьями родовых птиц обменивались меж собой юноши, чтобы считаться друзьями, девушки - чтобы считаться подругами. А Радислава?.. В их возрасте впору вручать метки Лады, а не предлагать дружбу... И завсегда Яр, как самый наблюдательный из Соколов, всё увидит, что другим недоступно. И ведь гмурий меч увидит. Неправду не скажешь, и чужую тайну нельзя выдать... Да - а, а ведь Светислав-то сам думал смутить дядю: ни о знакомстве с Гостомыслом никогда не рассказывал, ни о его пригожей внучке, ни об их со стариком тайных делах в Каменном взгорье... Но всё это после сна. Постель матерью была приготовлена, и, обмыв с себя следы ночи, ратник лёг отдыхать.
   Не догадывался Светь, что задал он своему дяде не меньше загадок. Хотя не были они один - умудрённым жизнью, уважаемым всеми за охрану границ с Лесом, мудрым и опытным дядей, а другой - юным, неразумным ещё племянником. С самых тех пор, когда объявил Светислав непреклонно, что избирает путь ратника, а может, ещё и ранее, когда погиб Годослав в схватке с асилками, Яр и Светь не замечая разницы в возрасте в десяток и восемь лет стали как родные братья, только один - старший, с мудростью и сдержанностью, а другой - меньший, с горячностью и напором. Светислав быстро стал лучшим в придуманной дядей Дружине буяров, а стрельбе из лука, особенно на скаку, конной езде, знанию языка лесного, лугового - он
   38
  более дяди наставлял своих одногодок из соколиных родов. По предложению Светислава уже через год обучения буяры начинали помогать взрослым ратникам в охране приграничья. Не желая слушать упрёки за чью-то гибель, Яр самое трудное отводил себе и племяннику. Вдвоём они первыми из людей въехали в лютый, злотворный Лес, вместе разведывали в нём жизнь асилков, учились понимать её, чтобы прекратить прежнюю безнаказанность, когда косматые чудища, задрав домашнюю скотину, спокойно скрывались под сенью дубов, ясеней и лип. Яр и Светь достигали врага и в двух, и в пяти верстах в глуби Леса. Достигали и мстили за каждое расхищение.
   Светислав с подростков во всём тянулся за дядей. Лишённый отца, он отвечал Яру за заботу любовью и уважением. А когда родичи семи соколиных селений - те самые, что согласились с Яром о возведении у Леса укреплений с постоянной берёжей, а потом и с обучением буяров для постоянной смены берёжи - когда те самые родичи стали твердить, что нельзя ратнику становиться выше старших, избранных Вещеньем, что нельзя правление ратное ставить выше правления мирного, тогда Яр, избегая упрёков в желании власти, всё больше стал заниматься делами семьи, а четыре городьбы Соколов препоручил самым опытным из юношей под общим присмотром Светислава. И если кто из берёжи говорил иногда с неудовольствием, что рода мало дают им лошадей, или оружия, или еды, Ярослав твёрдо прерывал ратника словами из Закона Праведи: "Следовать правлению Вещенья племени, которое выбирает старших один раз в год в день Дажьбога".
   Теперь же Ярослав вмиг уловил обиду племянника, ибо ранее меж ними не было тайн. Как не было ничего скрытного в душе любого человека из племён, переселившихся когда-то с Островов. Первый из того же Закона закрывал дорогу обману: "Следовать Праведи, убегать от Криведи".
   "... С Гостомыслом он меня поймёт,- размышлял Яр. - Поймёт, ибо и среди Лебедей даже мало кто знает о жилище старика. И что тайна Каменного взгорья - не моя, тоже догадается. А чужое выдавать нельзя... Но вот Радя - иное. Понял ли мой догадливый племянник, что... Что?.. Я же намеренно послал его туда. Куда сподручнее было самому отвадить жадных гмуров от Взгорья. Но если Раде когда и выходить замуж, то средь всех наших семи племён нет более видного и чистого сердцем юноши, чем мой племянник...
   ... Светь пробудился в подвечер. И едва он пошевелился и шумно вздохнул, радуясь родным запахам и звукам, как в маленькую спаленку его семьи, не имевшую двери в общую - родню, где у огнища и печи готовили уже праздничную еду, сразу набились все дети, которые давно ждали его пробуждения: девятилетний Притуслав и его меньшой брат Крутислав - дети Яра, Путеслав одногодка Крутя, с сестрицей Твердиславой - дети двоюродного брата Милослава. Они суетливо обсели Светя и наперебой делились своими маленькими новостями. Путеслав в этот день впервые увидел чужаков - родичей от племени Сов - и они очень удивили мальца.
   - А ты выстрогаешь мне меч? - попросил он дядю.
   39
   - Как меч? - изумился Светислав. - До сих пор просили кукол для вашего игрушечного селения, что построили за баней, а теперь - меч?
   - У всех соседских мечи. И у Ростиславовых, наших братцев, тоже...
   - А он, Светь, уезжает отсюда,- пожаловалась маленькая Твердя. - Говорит, посядем на лошадей и поедем.
   - Куда же?.. И оставишь родителей?
   - Нет, не оставлю. И мама, и тятя со мной. И дедуня с бабушкой. Все уедем. На... на Юг, вот.
   - Ага, на Юг! - снова возразила его сестра. Много ты знаешь!
   - Ещё не решено, - степеннее заметил Прутислав. - Родичи завтра станут обсуждать промеж себя. Опять же богов спрашивать.
   - А может и не уедем... - сдался малец. - Светислав выстрогает мне меч, я и прогоню Холод.
   Все засмеялись.
   - Отважный, отважный!
   - Тебе в берёжу к моему тяте!
   "Значит, и до детей дошла общая забота, - с печалью подумал Светь. - Вот если тронемся всем народом с заселённых, привычных мест, каково маленьким-то будет в дороге? Да и пробьёмся ли сквозь Лес? Старшим - и просеку рубить, и от асилков оберегать всех, а умелых ратников мало, три сотни не наберётся со всех племён. И сколько там, в глуби Леса, асилков? Бесчётно. А главное - пустит ли нас Велес в свои владения? Может, там деревья в три обхвата и стоят стеною в полусажени одно от другого? Не прорубишься, не проедешь на повозке. Сокол да Лебедь, родовые птицы, под густой листвой нам не защитники..."
   - ...С островов ушли, и ничего! - продолжали препираться дети.
   Светислав поднялся.
   - Меч тебе, Путеслав, сделаю, когда научишься с отцом поле пахать да засевать. Это важнее. А уходили мы не тогда, когда лучшего искали, а когда худшее терпеть становилось невмоготу.
   Он отказался есть, хотя бабушка Градислава, ведавшая и в восемь десятков лет семейной стряпнёй, достала внуку его любимый репник. Выпил только кринку сыты из прошлогоднего дикого мёда.
   - Скоро вечернее застольничанье. Потерплю.
   - И то добре, - согласились помогавшие старушке дядя Изуслав со своей женой Велиславой. - Застольничать надо с семьёй. Как вы там, в приграничье, небось, всё мясо да мясо? Сами дичаете рядом с асилками?
   - Что ты. У нас такая печь, что, когда каша варится, на запах всё лесное зверьё выходит,даже асилки делаются смирными и бредут с пустыми чашами
   Веля засмеялась, а Изь только махнул рукой: ни Яр, ни Светь никогда ещё в семье не рассказывали об опасностях в городьбах. Только старший семьи старый Будислав знал всё, ибо бывал там и потому ратное дело сына и внука, памятуя о гибели Годослава, не одобрял, хотя это занятие способствовало большому уважению к их семье во всём Любомировом селении. "Уважать
   40
  надо тех, у кого детей много,- ворчал старик, ещё помнивший мирную жизнь на Островах. - А из моих шестерых только двое при мне: дочери другие семьи множат, двое сынов свои жилища построили..." Его не утешало и то, что на Вещенье рода он мог говорить от полутора десятка семей - своей, детей, внуков. А больше было только у самого Любомира, брата Будислава и родича всего селения.
   Светю подсказали, что Яр доплёл тоню для рыболовства и отправился к кузнецу Видиславу, а оттуда к родичу, у которого остановились приехавшие утром на Вещенье Журавли. Холень выскочил откуда-то из-под раскрытой для ветра хлебни и, как Светь ни махал на него, чтобы остался, пошел следом, вызывая бранчливое тявканье подзабывших его псов.
   Снова улыбки, приветствия и расспросы о своих в городне. Но теперь юноша был рад разговорам: тревога и опасливость, его постоянные спутники, растворились вместе с усталостью. К тому же всякий миг он вспоминал, что ему уже исполнилось два десятка лет и настала пора перехода из состояния юноши в состояние мужчины с правом на свою семью. Казалось, что люди, особенно девушки, глядят на него по-другому. И Светь чувствовал: весь его ратный опыт - малость, пока он не займёт своего места в этом дружном и ладном муравейнике из семи десятков жилищ с двумя тысячами жителей. "Не стать мне "сыном Леса", как шутит Яр. Быть мне человеком Равнины... А вот любопытно, как посмотрят завтра наши юные Соколы на Радиславу?.. Может, она и старик-вещун уже приехали?.. Нет, наверное, прибудут с родичами племени Лебедей".
   ... Он отыскал дядю во дворе Любомира. Сам старик, "правитель" селения (это слово юноша впервые услышал от Вербора, ибо люди говорили о главных в семье - старший, а в роде-селении - родич), сам старик куда-то ушёл, а под навесом играли дети да сидели на вынесенных из жилища лавках уже умывшиеся с дороги гости-Журавли.
   Ярослав, как видно, переговорил с ними и стоял теперь в воротах с лет сорока, широкогрудым,в новой, ярко расшитой рубахе с солоником поверх неё Журавлём. Ответно приветствовав Светислава и назвавшись, гость прибавил:
   - ... Знать, ты тот самый Сокол, гнавший в Лесном походе в одиночку асилков так, что и Дружина не поспевала?.. Вправду поют: "Ратник тот и ловок, и отважен, Над травой летит, из лука бьёт..."
   - Кто это поёт? - удивились оба - и дядя, и племянник.
   - Певуны наши. Прибавляют к повестям о прошлом, о переселениях. - А что, у вас поют лишь об Островах?
   - Жил среди наших предков один родственник, о котором помнят все рода Соколов, - ответил Светь. - Моего деда дед Силослав. Был он саженного роста, а соху сделал почти в полторы сажени. Вот попросит он у Матери Сырой Земли прощения, возьмётся за рогачики и пашет два дня да две ночи беспрерывно.
   - Не боялся и дыевичей?
   41
  - Люди говорят, от Силослава и пошёл обычай отмахиваться от чёрных
  духов ночи правой рукой да от левого плеча. И оберёг у него был особенный, несокрушимый,- юноша вспомнил сотворённый ему Гостомыслом заговор " ото всего худого и злобного". - Вот о чём у нас поют. Я же в походе был дозорным, а бились все пять десятков мужчин и юношей.
   Журавль улыбнулся, будто не поверил.
   - Вот и будешь дозорить, буяр, если боги велят переселяться на Юг.
   ... Ярослав предложил переговорить наедине, и они вдвоём мимо жилища Летислава вышли в луга. В полуверсте паслась скотина, там же кто-то возвращался с рыбалки, а в невысокой ещё траве короткими трелями сладкозвучно пересвистывались полужени. Солнце прошло над селением и уже повернуло к вечеру.
   - Скоро праздник, - щурясь на светило, сказал Яр. - А завтра наступит новое время - Лады. Нам с тобой выпало жить в переход между месяцами Сварога. А такое бывает один раз в две тысячи лет...
   - Две тысяча да ещё сто, да ещё шесть десятков.
   - Да. И тебе известно: в такое тревожное время я против того, чтоб начинать новое и большое дело.
   - Ты о переселении?
   - О нём. Мы с тобой хорошо знаем Лес Велеса и потому понимаем, что можно, уйдя с Равнины, потерять больше, чем приобрести. Асилки люты и многочисленны. А мы слабо вооружены, ратное дело известно лишь берёже... Я давал свой меч этим Журавлям, среди которых половина выступает за переселение. Никто из них не смог перерубить и осиновую ветку.
   - Ты ходил к Видиславу...
   - Да, с Любомиром говорили мы об оружии. И Видь, если будут у него помощники, может ковать три меча в день. Но тут другая трудность: наши рудокопни истощены, меди мало. Её хватало для мирной жизни, но не для такого ратного похода: всем народом, в десять десятков тысяч, среди которых больше детей и подростков... А с гмурами, как в старину, обмениваться нечем.
   - В предгорье есть старые рудокопни, и род Вышемира собирается снова их копать...
   - Да, мне известно это. Но, Светь, у нас только по одному кузнецу в каждом селении. Семь селений - семь кузнецов. То же и в других племенах. Лишь у Воронов немногим больше. А такому делу быстро не обучаются...
   Они помолчали.
   - Завтра - Вещенье, и наши родичи призвали меня, чтобы высказал свои мысли о переселении.
   - И ты скажешь против?
   - Думаю, об этом меня не станут спрашивать Только о ратной готовности.
   - Но утром Белые боги возвестят в Светилище свою волю, и никто не
  
  42
  осмелится ослушаться их.
   - То на Островах, Светь, Сыны Богов жили среди людей, а в начальные времена, как говорят древние повести, и сами боги сходили с Алатыря к нашим предкам - аркаидам. Теперь же боги не говорят с нами прямо. Они дают лишь советы и не покушаются на волю людей. Так что выбор за нами. Да и кто будет передавать изволение богов? Люди. Хотя и мудрейшие, но верно ли они всё поймут?
   - Да, Сварог хранит нас, но почему-то не спускается на небесной повозке и не ведёт в другие блаженные места, где будет много травы для скота и где поля будут кормить нас вдоволь, - Светислав печально вздохнул.
   - Теперь у нас некоторые, даже из стариков и старух, говорят, что боги скованы на севере Чёрным Змеем и его сыновьями. Потому нам неоткуда ожидать помощи. Вспомни, сколько раз перед тем как идти в Лес, мы приносили жертвования и Перуну, и Сварогу...
   - И они были милостивы к нам.
   - А ты не думал, что, если бы твоё ратное обучение было плохим, глаз не зорок, жила на луке не туга, асилки не выпустили бы тебя живым?
   - Но, Яр, бывало и так: стрелы, пущенные наугад, попадали. Не отвергай заботу богов. Они вернутся к нам. Если бы их сковали, Смерть-Мара унесла бы все наши племена в одну ночь, и утром Хорсу довелось бы светить в пустые жилища.
   - И я так думал, пока не было этой трудности - переселения.
   - Так ты за уход на Юг?
   -Здесь Холод убьёт нас.
   - Вот и скажи это на Вещенье.
   - Ты, как и наши родичи, желаешь, чтобы я один держал ответ за всё худое, что будет в походе?
   - Разве я о том?
   - И они не то думали, призывая меня. Но потом любой из Соколов скажет: родичи ведают пахотой, сеянием, припасами, скотиной, а ты, Ярослав, один ведал о Лесе и его опасностях.
   - Прости, я только теперь понял тебя. Ты согласен вести племена на Юг, но не желаешь, чтобы переселение несло гибель людям. И в городьбах, у границы, ты всегда берёг юношей и девушек, особенно подростков- буяров.
   - Кроме себя и тебя, Светь... Ибо ты всех превзошёл в ратном обучении и можешь уцелеть там, где другому не по силам.
   - Я и теперь готов идти впереди. Только дай мне побольше стрел.
   Яр улыбнулся и положил Светиславу руку на плечо.
   - Это я и желал услышать!.. Ибо в таком трудном деле - походе на Юг - мне нужна сильная и верная опора. Но чтобы уверенно идти, надо хорошо приготовиться. Слушай же дальше. Твой новый знакомец Лебедь Гостомысл много раз проникал мыслью сквозь владения Велеса. Туда, на Юг, по эту сторону Пояса Рода сутки Сварога назад ушли с Островов племена наших
  
  43
  братьев: Бобры, Выдры, Олени, Лоси...
   - И что? - Светь, хотя и сидел рядом с дядей, но весь подался к нему.
   - Ничего не получалось. Ты знаешь, как наши вещуны умеют переговариваться один с другим через многие вёрсты. Но Лес - будто стена для мыслей Лебедя... Однако он может по-другому узнать о тех людях.
   - Как же?
   - Поначалу он приедет сюда и введёт в Навь одного из вещунов, чтобы тот услышал изволение богов.
   - А что же не сам?
   - Себе труднее. И разум его заполнен мыслями о переселении ещё более моего... И вот, выслушав богов, он попытается исполнить другой свой замысел, о котором я тебе умолчу. Будет ему удача - мы узнаем о том, куда идти, ещё до начало пути... Теперь о Вышемире.
   Светь вздрогнул: вспомнилось ночное приключение.
   - Может, тебе известно,- Яр пытливо посмотрел на племянника, - что с Вышемиром неожиданно встретились гмуры, которые обитают в пещерах под Кетманью и Березанью. Они готовы дать металл и оружие в обмен на Каменное взгорье. Вышемир выступает за переселенье, и он просил гмуров разрешения пройти на Юг по предгорью, вдоль Пояса Рода.
   - Не по Лесу?! - изумился Светимир.
   -Понимаешь, сколь много сторонников он приобретёт, когда родичи племён узнают, что можно идти не по лютой и губительной Земле Велеса, а по редколесью, где всегда можно закрыть спину скалами и укрепиться от асилков на ночь?
   - Но для чего гмурам Взгорье?
   - Верно, нашли там что-то важное. Не древние же Камни им понадобились...
   - Что же? Меди там нет.
   - Однако они в нетерпении. Да и Вышемир тоже. Ожидают решения Вещенья. И родичи, я думаю, отдадут то гиблое место маленьким рудокопам.
   Светь вспомнил ямы в Каменном взгорье, кули с травами, настойчивые наказы Гостомысла и, хотя после слов Яра, появилось много новых мыслей, всё же смекнул: дядя знает, что именно разыскивают гмуры. Знает, но это непригодно людям, потому он так спокоен и даже, как видно, рад замыслу старого Вышемира. "Весегор... Палагор..." - вспомнилось ему. - Может, гмуры наткнулись в той длинной пещере, уходящей к холмам, на свои любимые камни?"
   - ... и без тебя мне не обучить стольких ратников, - продолжал Ярослав. - Если не надумаешь жениться этой весной. Тебе ведь уже два десятка лет...
   - Я же сказал: готов идти с тобой в поход и впереди.
   - Значит, нашему кузнецу пока не готовить для тебя метку Лады?
   - Успеет ещё. Дело недолгое... - Светиславу показалось, что за насмешливыми словами дяди промелькнула скрытая радость. "Верно,
  
  44
  доволен, что я остаюсь ему помощником", - решил он.
  - Но почему ты говоришь только об обучении и подготовке юношей и девушек из Соколов?
   - Думаю, сначала надо идти только одному племени. Как разведчику. Другие дадут нам припасы в дорогу, а сами уберут наши поля. И если поход удастся, к концу лета тронутся и они. Мы же укрепимся на новом месте. Никто не ведаёт, какие народы заселяют Юг и есть ли там вольные места... Гляди, Светь, люди уже идут к Святилищу. Нам пора. Чистую рубашку приготовил?
   - Мать давно приготовила.
   - Тогда умываемся и - на праздник. Наступают великая ночь и великое утро!
   - Да, узнаем наконец, с нами ли боги, не погибли в битве с Холодом.
   ... Весь род Любомиров - от стариков до грудных детей на руках - и гости собрались за селением, у холма, на котором возвышалось Святилище Белых богов. Им было высокое, в две сажени, строение на четырёх столбах, покрытых резьбой и обивкой из меди, серебра и золота. От столба до столба висели широкие холстины, расшитые изнутри цветными нитками - вся прошлая жизнь народа хранилась на этих вышивках: приход богов на Землю и рождение Сварожичей, переселение на Юг и возвращение на Север, прибытие на Острова Детей Богов и война за чудесную Мельню, победа Белых богов под началом Каляды над чёрным войском Змея четыре месяца Сварога назад и подарение людям Севера тем же Колядой Великой Книги Всеведенья. Две большие доски той книги с божественными надписями сохранялись внутри Святилища у истюкана самого Рода. Ещё пять сберегались у других племён, на Западе, остальные погибли во Всемирное половодье. Однако вещунам известна была вся Книга слово в слово, а любому человеку - главное в ней, Закон Праведи. Середину Святилища занимала золотая, цвета Солнца, крада для жертвований, а в ней постоянно горел жир, который добывали из морского зверя. Ради этого два - три раза в год десяток Соколов, самых умелых охотников, отправлялся по реке Котугдани или конно в Прибрежье, где у каждого племени до сих пор сохранялись большие лодки. Бывали в таких походах и Светислав, и Яр, и - в своё время - Годослав. Всегда в последние годы ездила на добычу большого зверя Всеслава из соседнего, Ратимирова, селения, которой боги даровали особенные знание и удачу в охоте. Не раз зазывали охотницу с собой и Кречеты, и Лебеди...
   Вдоль стен Святилища стояли, вкопаны в Землю, истюканы всех Белых богов. Наперво - Род, Сварог и Птица-Матерь Сва, украшенные затейливее прочих, не только золотом, но и цветными горными каменьями, частью с Островов, частью вымененными у гмуров уже здесь, у Пояса Рода. Далее - Сварожичи Дажьбог, Семаргл, Велес, Хорс, Стрибог, Перун, охранитель берёжи и всех ратников. За ними- жёны их Майа, Купальница, Ненила, Заря,
  
  45
  Лада, Дива и дети Коляда, даритель Великой книги, более прочих заботившийся об аркаидах на Островах, брат и сестра Купала и Кострома, чьё время уходило этим вечером вместе со скрывающимся за горами Солнцем, Денница, Леля, Макошь, Среча и ещё десяток. С ними же - и птица Сокол, охранитель и предок племени.
   Каждый из истюканов имел рог для жертвенного питья - священной, дарованной богами ещё в прошлые годы Сварога сурьи. У каждого стояла серебряная или медная чаша для приношений, которые сжигались в празднества вещуном и его помощниками, а в другие дни - любым человеком для своей заботы. Перед отьездами в городьбу Светь приходил сюда с дарами Перуну, оружному, в шлеме и с золотым щитом, Соколу, хозяину Леса Велесу и богине ладности и удачливости Срече. Так же поступали и другие ратники.
   Середину Святилища, вместе с крадой, украшала выложенная из самых красивых камней, какие только отыскались в предгорье Пояса, горка - знак священного Алатыря.
   Во всём здесь соблюдалась четырёхсторонность: крада с четырьмя углами, истюканы с четырьмя лицами - на Север, Восток, Юг и Запад. Входить в святилище полагалось с восточной стороны - как Солнце в мир, - а выходить - на Запад. Выходя же, человек оказывался у высокого и толстого дуба и у корней его, в поддубье, мог обратиться словами к духам лесов, полей, лугов, рек, воздуха, духам дневным, добрым, помощникам Белых богов. Все дубы почитались особо, так как даровали людям долголетие, крепость тела, прочность семьи. А этот священный дуб и сам походил на старого, доротного бога - с ветвями, как руки, волосы и рога, с ущерблениями на стволе, будто глаза, нос и грозно поджатый рот с клыком - зубом. С него брали иссохшие ветки и кору для сжигания жертвований.
   Обратиться с просьбами к духам можно было и в священных рощах вокруг холма. С восточной стороны рядами росли берёзы, охранительницы людей от хворей, безладиц и лиха. С северной - буки и осины, деревья Сварога, Коляды, мудрости и всеведения. С Запада - вязы, посвящённые Матери Сырой Земли и Птице Сва и дававшие кору для особенных, женских, заклятий. Науз, узелок с частичкой такого вяза, висел у Светислава на поясе с тех пор, как он стал буяром. Так Горислава думала уберечь сына от асилков и прочей лесной погани. С Запада же росли посвящённые Семарглу калины, а южную сторону Святилища хранили кустистые рябины и яблони, деревья вечной жизни, коловращения и сбережения богами людского рода.
   Так и встали две тысячи Любомировых Соколов под сенью священных деревьев, все в молчании, все в чистых одеждах в ожидании великого мига смены времён. И хотя здесь, у гор и большого Леса, Ночь Солнца длилась всего два десятка дней в месяц темень, но по обычаю праздник возвращения Дажьбога происходил два десятка второго светеня, как и на Островах, где год имел лишь один День и одну Ночь.
   И вот вещун рода Ладимысл в длинном белом охабене, с кринкой сурьи в
   46
  руках и в сопровождении трёх с половиной десятков помощников - по числу истюканов в Святилище - двинулся сквозь народ к холму. Шёл он очень медленно, ибо должен был пропеть по дороге всю Повесть предков. Юноши и девицы от разных семей, и средь них Мечислав, сын Яра, с торжеством на лицах несли жертвования: квас и овощ Перуну, яблоки и зерно ячменя Матери Земле, зерно же и луговые цветы Ладе, жир для огня Семарглу...
   Светислав стоял в своей семье под ветвями вязов и начало в пении вещуна почти не слышал. Хотя повторяемую из праздника в праздник Повесть любой запоминал уже годам к десяти.
   ... Так Подсолнечну Род Твастырь сотворил всю,
   Поделил он мир на Явленный и Навию,
   Вот ударил он по бело-горнему Алатырю,
   И молочная река из Яви в Навь течёт.
   Ладимысл в свои пять десятков лет пел так, что, казалось, утихомирил даже ветры, задремавшие на нежной листве священных деревьев. Солнце почти скрылось, ясочки ещё не проступили на вечереющем Небе, и на версту вокруг лилась давняя Повесть об Уточке, посланной Сварогом в глубь Моря за Алатырь-камнем, о заселении Земли богами, рождёнными от удара Сварогом об этот чудный Камень, о коварном и лютом Чёрном Змее, скрытно ударившем об Алатырь и родившем так чёрных богов Вия и Дыя, о победе Сварога в конце первого Коло над Змеем...
   Светь с детских лет слушал пение празднества с прикрытыми глазами. И теперь он явственно представлял, как растёт на Алатыре Мировое дерево с золотыми, дарующими вечную юность яблоками, видел, как тысячелетиями поднимаются по Горе и по Дереву люди со светлыми душами прямо в Ирийский сад, где в блистающей дымке угадывается белокаменное кресло самого Сварога. Сладко пахнут необычайной красоты деревья и цветы, порхают жарко-зелёные птицы, перья которых по сегодняшний день сохранились в Святилищах Соколов, Воронов и Уток, и люди, исчерпавшие свой земной путь - мудреца ли, землепашца, ратника - в счастливом одухотворении входят в Сад и становятся небесными помощниками богам. И где-то рядом мягко и неприметно движется Великое Колесо Сварога, коло времени, и этим вечером, лишь появится для людского глаза Седава-ясочка, Перун повернёт Круговину и сдвинет Небесные сложения. Так время Купалы на долгие две тысячи лет сменится временем Лады. И все ожидают этого с боязнью и надеждой: и род Любомира, и шесть других соколиных родов у своих Святилищ, и десятки родов Кречетов, Воронов, Уток, Лебедей, Журавлей, Сов, и западные племена, более многочисленные, которые живут по ту сторону Пояса Рода, и, возможно, родственники где-то там, на Юге, которые день Сварога назад сразу ушли от Холода в тёплые земли, не испугавшись разлуки с древней Родиной.
   Ладимысл поровнялся с семьёй Будислава. Теперь его песня была о текущем Коло, начало которого уходило в старину на два десятка тысяч лет и начиналось тем, что коварный Скипер-зверь застудил юного бога Перуна. И
   47
  тогда тоже люди уходили с Блаженных островов на Юг и поселялись там, пока не обрёл волю Сварожич и не убил лютого Скипера. Северная Земля вновь расцвела, и люди жили вблизи богов. Но в восьмой месяц, в месяц Дажьбога, неожиданное пришло на Острова.
   Богов Дети на больших лодках приплыли к нам,
   На больших ладьях по воздуху и по Морю.
   Как гостям мы отворили двери чужакам,
   Да и гости с подарениями прибыли.
   Камень был у них чудесный, жизнь продляющий,
   Делал воду он и мёртвой, и живою нам,
   Плоть и Землю растворял и родил заново,
   Словно время убегало быстрой птицею.
   Богов дети привезли и Мельню чудную,
   Что давала пищу в достатке, как из воздуха.
   Но всего чудней была Книга Всеведенья,
   Коляда, сын Бога, мог один читать её.
   И решили мы, что жизнь теперь пойдёт счастливее.
   Поселились чужаки меж нами и Алатырем.
   Через жертвованья просьбы наши шли к богам.
   Мы Сварогу и Сварожичам сжигали плод,
   А они за то хранили нас и холили,
   Вечным летом одаряли племена людей,
   Плодом - овощем в достатке, тучным колосом.
   Прилетели, словно тучи, боги чёрные,
   Небо ратью злобных духов всё покрылося.
   У Детей богов забрали Мельню чудную,
   Но упала Мельня в воду, возбурлив её,
   Море встало горой чёрной на сто саженей...
   Ладимысл прошёл дальше, за ним потянулись помощники, а Светислав продолжал видеть перед глазами, как гибнут люди, как бегут они на Великом острове прямо на Алатырь, то ли живые, то ли уже бестелесными душами, как на других Островах - Золотом, Буйном, Белом, Ладном, Затульном - люди уходили в пещеры, а в Поясе Рода за такие подземелья возгорались схватки между асилками и гмурами. Но Коляда, ведавший будущее, отважно вёл людей и Сынов богов и разбивал чёрную рать. Вода утихала, на Небо возвращался Солнце - Хорс...
   "И вот мы, внуки богов, - думал Светь, - (ибо Сыны богов женились среди нас) и вот мы снова видим перед собой лютый Холод и не знаем: встать ли насмерть, с нами ли древние боги или переселяться на Юг, где, может, на какой-то высокой горе уже заселили они новый Алатырь - взамен того, что покрылся белой водой там, на Острове Сварога?"
   Повесть заканчивалась. Никто, как и до того, не смел сказать и слова.
  
  48
  Соколы стояли лицами к уходящему Солнцу, и у иных блестели на глазах слёзы - от воспоминаний о минувшем, когда в тепле и довольстве их предки питались плодами дерев, не ранили Матери Земли омешиком сохи, пировали по много дней, приглашая самих богов и славя их в песнях. Старики стояли, понурив головы. Пяти -, десятилетними они увозились с Островов родителями и, следуя взрослым, целовали ту Землю и прощались с нею навсегда.
   А Ладимысл, не останавливаясь в нынешнем времени, уже уносился своим дивным голосом в будущее и пел о месяце Купалы и Костромы и о том, как вернётся весь народ через тысячи лет, в новом Коло Сварога на родной Север. И будет это в седьмой раз и в последний...
   Вещун остановился у входа в Святилище. Следовавшие за ним неторопливо разносили жертвования по чашам у истюканов богов, в которых уже приготовлены были растопки для сжигания людских приношений. Родич , старший селения, Любомир также поднялся на возвышение.
   - Братья Соколы! - обратился он с высоты Святилища. -Многие месяцы и годы Сварога истекли с той поры, когда наши предки приняли сторону богов Света! Они хранят нас до сих пор и даруют после земного пути светлый Ирий! А мы жертвуем Белым богам частицу от трудов наших - плод и овощ, меды и зерно! И следуем данному Колядой Закону Праведи!
   Любомир умолк ненадолго, ибо подошёл самый важный миг праздника, затем взялся за солоник и - громко, размеренно, а за ним все Соколы - кто шёпотом, кто в голос - проговорил великий Закон согласия, лада и добра:
   Следовать Праведи, убегать от Криведи.
   Чтить богов Белых, отвергая чёрных.
   Чтить свой род, семью и предков.
   Ожениться-замужничать и один раз.
   Иметь много детей и не отступаться от них.
   Следовать правлению Вещенья племени,
   Которое выбирает старших один раз на год в день Дажьбога.
   Равны муж и жена, дети и старые,
   Но всякий идёт своим путём от Яви к Ирию:
   Землепашца, или вещуна, или ратника.
   Всякий род живёт Землёю, рыбою и зверем
   И не берёт лишнего.
   Мир коловращается.
   И кто ошибся с путём-участью,
   На Землю возвращается.
   Как и боги возвращаются ради невыполненного.
   Отступивший же по своей воле от Праведи
   Душою почернеет и из племени гоним.
   За семь десятков лет, что прожили Соколы у Пояса Рода, только два раза изгнаны были из их племени преступившие через Закон. В лесах-горах
  
  49
  сгинули те нелюди, и в этот миг их лютую участь вспомнил каждый. Содрогнулся внутренне, но и согласился: или вырвать шип, или всё вокруг него загноится.
   Начались жертвования. Вещун, уже разливший сурью, от святилищного огня зажигал дубовые растопки в чашах и громко восклицал: "Да услышат нас Светлые боги! Да придут на помощь Светлые духи! Родовая птица Сокол вострепещется! Славим Рода, сотворителя Подсолнечной! Славим Сварога, отца богов, за Землю, за огонь, крушец и рудознатство! Славим Дажьбога-светодарителя..."
   Род всё так же стоял лицами к последнему Солнцу Купалы. Многие шептали вслед Ладимыслу похвалы богам. Иные любовались уходящим за небостык светилом, которое считалось окном из мира богов, и только сквозь то окно в людской мир мог идти свет Ирия. Лицом Рода звалось Солнце в старых повестях. Светислав же и многие из юношей и девушек ловили в Небе тот чудный миг, когда проявятся первые ясочки и можно будет говорить о том, что Перун сдвинул Великое колесо Седавы и небесные месяцы сменились один другим.
   Ладимысл также пребывал в волнении. Уже три-четыре раза прикладывал он глаз к особенным отметинам на столбах Святилища. Никто до сих пор не знал, верно ли сделал их семь десятков лет назад вещун Сомысл, который вышел с Соколами с Островов и строил это жертвище. Хотя здесь немало было и таких, кто знал место каждого небесного сложения и без всяких отметин: буяры и берёжа, которым приходилось по небесным подсказкам ездить по ночам, - мужи, которые ранее были в берёже да и не только они... Но все ожидали слов мудрого вещуна, и, приложившись к столбу в пятый раз, он возвестил громко на всю Священную рощу:
   - Радуйтесь, люди! Пришло Время Лады!
   Громкие крики жителей селения и гостей колыхнули листву деревьев и, верно, достигли соседей, ибо через миг явственно послышались с Востока выкрики из селения Светимира, а с Юго-запада - из селения Вышемира. Соколы встретили новое время.
   Вещун призвал всех не спать, приветствовать с первыми солнечными лучами Дажьбога, и пошёл от Святилища, на стенах которого весело перемигивались огни от жертвенных чаш.
   Почтив богов, люди начали готовиться к братчине. Сюда, под сень добрых деревьев, несли еду, оставляя часть её в жилищах, у окон, - для родственников, кто прошёл уже земной путь, однако и в Нави должен был радоваться празднику и невидимыми душами устремляться к родным селениям. Предки, умерев, всё равно оставались частью рода и были просителями за своих детей, внуков перед богами
   На траву стелили холсты, расставляли братины, кошницы, горшки, чаши, множество кринок с сытой, квасом, берёзовой водой. Особенное место было за большими медными плошками со знаком Солнца, в них горками - снизу
  
  50
  
  
  широкие, кверху поменьше - выкладывались праздничные блины. Детям тут же объяснили, что эта пища - главная, и с блинами человек вбирает в себя всю силу Дажьбожьего света.
   Рассаживались больше семьями, хотя обычай этого не требовал. Будислав зазвал на угощенье трёх Кречетов, прибывших на завтрашнее Вещенье, - Ведомысла, Тереслава, мужа Светиславовой сестры, и его родича Аркомира. И теперь довольный старик, видя, что все собрались и разместились, оглядел семейство, влил себе в туесок квасу и сказал:
   - Давненько мы не ужинали вместе! То наш Светь воюет с Лесом, оберегая род. То Ярослав обучает своих буяров. И теперь куда-то торопится, да я велел хотя бы до первой поры ночи находиться в семье. Так и помните все: Белые боги нас объединяют, а чуть веру отцов и законы Праведи кто преступит - и семья, и род, и племя - все разобщатся. Потому - дела-то делаем, а к еде - чтоб все за один стол! Особенно - в праздники.
   - Вот тронемся на Юг, все обычаи позабудутся, - сказал Аркомир.
   - Трудности, брат Кречет, не для нарушения обычаев, а - для укрепления. Может, и не чёрные боги насылают на нас Холод с Севера. Мы всегда укоряем их, даже в мелком. Может, это есть испытание нашей верности Сварогу, Закону, родовой птице? Ведь и вещуны того не знают, что ожидает нас на Юге. Там, верно, тепло. А где удобно, там зло плодится быстрее. Недаром в старину чернобоги именно с Юга шли подчинять Острова.
   Мудрые слова старика удивили всех, даже - Светь приметил - Ярослава, которого в семье и роде уважали не меньше старшего. Будислав с годами всё скупее отмерял слова, а вот хозяйственные дела семьи держал под строгим присмотром, ибо с мужчинами у них была трудность: Годослав погиб, двое шли путём ратника. "В Нави меня уже устали ожидать", - шутил он. Ведь сам Любомир, родич селения, на десяток лет был младше Светиславова деда.
   - Восславим же Белых богов и предка Сокола!
   - Восславим! - повторила семья за старшим, и нежный голосок Воиславы перелился поверх других, будто ручеёк через камни.
   - Восславим предков в Ирии! Здравствуйте и радуйтесь, наши добрые соседи! - Будислав поклонился сидевшим справа своему брату Летиславу и его семье, затем - сидевшей слева, под низкими ветвями старой берёзы, семье Голеслава, и вновь вернулся к своим.
   - Здравствуйте и радуйтесь, жена Градислава, сын Изуслав, жена сына Велислава, внук Милослав, жена внука Зареслава, дети внуков Путеслав, Твердислав и Двуеслав, жена сына Горислава, внуки Светислав, Изяслава, Ивослав, сын Ярослав, жена сына Венцеслава, внуки Мечислав, Валеслав, Притуслав, Крутислав, Воислава. А также наши добрые гости-Кречеты.
   Все поздравляли друг друга, а Светь, зачерпнув своей мягкой липовой ложкой добрый кусок дрожалки со свиным мясом, шепнул жене Яра, которая
  
   51
  сидела рядом:
   - А своего меньшего внука наш дедуня не поздравил.
   Беременная Венцеслава усмехнулась:
   - Ты и сам, родственник, только заприметил. В родной семье бываешь реже гостя.
   - И то верно, - продолжал Светь. - Как из городьбы приеду, у вас уже сын или дочь.
   Венцеслава засмеялась и просыпала кашу, которую держала в чаше перед своей трёхлетней дочерью. Яр услышал разговор племянника с женой и сказал с улыбкой:
   - Нас с женой после свадьбы положили спать в живне, вот и идут дети один за другим.
   - Да...- вздохнула Венцеслава, - прилетел Сокол, забрал у Утки её перья да унёс вольную до того птицу в чужую Землю...
   - Так уж и чужую,- возразил Яр. - Всего-то сорок вёрст.
   - Помню, помню,- прибавил так же шутливо Светислав. - Вы шли из Святилища, а вещун метался впереди и истово разил воздух бичом. Досталось тогда духам зла. Долго зализывали раны где-нибудь в Подземелье Вия...
   Так же - со смехом и в весёлости - велись разговоры по всей братчине. Дети насыщались паренками, гречаниками, творожниками, сочнями, киселями и блинами самых разных вкусов; взрослые неторопливо начинали с похлёбок, которые ещё парили в вечернем воздухе, пробовали каши на мёде, молоке, масле, опустошали множество кринок с квасом, священным напитком, сотворённым, как пелось в древней повести, ещё в первое коло Сварога самим Перуном.
   Поначалу говорили о главном: возможном переселении, завтрашнем Вещенье племён, безладице в природе, из-за чего привычные полевые дела в этот год отдалились на целую Луну, полмесяца. Но вскоре люди развеселились и перешли к простому, обыденному. И только родители увещевали детей есть досыта, на всю ночь, ибо к этой пище завтра притрагиваться будет запрещено.
   Светислав тоже порасспрашивал было Тереслава о городьбах Кречетов, о нападениях асилков, да расслабел и заслушался сидевшую рядом юную Твердиславу, которая рассказывала о странном шуме в бане.
   ... Не первый раз слышала. Думаю: особенный дух там поселился. И имя ему - банник.
   - Вот удумала! - не поверил Притуслав. - Духи только в природе обитают, а селений сторонятся. Разве ветер...
   Девчушка твердила своё.
   Вдруг кто-то тронул Светя за плечо. Он обернулся: Ярослав уже встал и кивнул ему, отзывая.
   - Я уезжаю до завтра... - сказал он, отойдя на пару саженей от пиршества.
  
   52
   - Верно, в Каменное взгорье.
   - И то хорошо, что не спрашиваешь: куда. Помни, если будет тревога
  от берёжи, собирай дружину.
   - Я отведу ратников к границе.
   - Нет. Асилки коварны и знают о нашем празднике. Ратники пусть уйдут, а ты с буярами останешься охранять селение...
   - Ясно.
   - Хотя, верно, браться за оружие не придётся. Да хранят нас Белые боги в эту великую ночь. Веселись с друзьями. Скоро игрища.
   Яр исчез, а Светислав заметил, что всё больше из тех, кто помоложе, уходит от ужина и спешит к недалёкому лугу, на котором уже высилось пугало чёрного бога. Хотя из-за свежести вечера вставали от пира и старшие.
   К нему подошла мать.
   - Ты не уедешь?
   - Нет, мати, только Яр. Что,уносим всё обратно в селение?
   - Не беспокойся, унесём, лишнего не брали. А ты, сыну, войди в Святилище.
   Она подняла правую руку и, оказалось, держала в ней горшок с мёдом и пшеничным зерном.
   - Пожертвуй своему охранителю Перуну или в ком есть потребность. В такой день всякое подношение имеет особенную силу, а ты часто находишься в опасности.
   - Хорошо, схожу, - Светь взял горшок и увидел что-то в другой руке Гориславы.
   Он сразу догадался. А она немного смутилась.
   - Теперь ты, сынок, из юноши можешь перейти в мужчины. Вот тебе знак Лады, чьё время как раз наступило, а у меня он от твоего отца. Четыре видных и разумных Сокола отдали мне свои знаки, да я отдала лишь одному. Годь, как и ты, очень выделялся. Быть ему родичем, если бы не поганые асилки...
   Светь едва сдержался: так ему захотелось поведать матери тайну гибели её мужа.
   - Ты знаешь, сын: хочется мне, чтобы ты женился и выросла наша семья. Ведь теперь ты можешь уйти из берёжи, твой черёд окончился, другие буяры подрастают...
   - Если народ двинется на Юг, таким, как я, выпадет идти впереди.
   - Вот и у тебя нет жалости по Родине, готов бросить Землю предков...
   - Мати, я люблю эти места. За них погиб мой отец, за них я много раз обагрял кровью асилков свои меч и копьё. Но Холод гонит нас, через два-три-четыре года Земля здесь перестанет родить овощ и зерно.
   - А вот Годь говорил: не следует бегать от трудностей, надо понимать природу и быть ей другом...Что с тобою?
   - Мати, я уже слышал эти слова... Думаю, мой отец был весьма мудрым человеком.
   53
   - Не только мудрым. Но и отважным. Он говорил: большая душа проходит по Земле всеми путями, а не одним. И ещё он говорил, что в Законе Праведи лучше будет не "Чтить свой род, семью...", а - "Жить для своего рода, семьи..." И он собирался прочитать в Святилище западных племён то, что сохранилось от Книги Коляды. Часто говорил: "Вот отыщу горморун (это крушец такой, крепче меди,-- пояснила Градислава, хотя Светь уже знал это от Вербора), отыщу и поеду к Западным, пока те не ушли в Леса Бармы." Вот каким был твой отец. Потому я никогда не удерживала тебя от ратного дела: зов крови не пересилишь. Но теперь ты можешь найти подругу на всю жизнь и отдать ей свой знак Лады. Тебя уважают, хотя и молод. Мало какая девушка отвергнет такого... А знак даю тебе лишь один. Не перебирайся, полюби всею душою ту, которая приглянется более других, почувствуй её сердце и вручи знак.
   - Так и будет, моя мудрая матушка,-- согласился Светислав.-Если назавтра Вещенье решит уходить - остаюсь ратником. Если не будет переселения - женюсь.
   Горислава радостно улыбнулась.
   - Если будет переселение, я и сама велю: "Ты опытный, иди впереди всех вместе с Яром." А теперь, сынку, погляди: тебя ожидают.
   Она присоединилась к Будиславу и Изуславу, которые подняли семью с холодевшей Земли и собирали чаши да кринки, а Светислав увидел, что с ним хотят переговорить двое из семьи Острослава - тоже берёжа Хватислав и его сестра Тихослава.
   Соседи поприветствовали друг друга.
   - Друг, ты идёшь на игрища?! Ведь спать нельзя до зари! - Хватислав радостно похлопал его по плечам, а Светь, увидев на голове того яркую перевязь буяра, вспомнил, что говорила Радя об алой краске для этих перевязей. Утром она с Гостомыслом будет в их селении.
   - Да я и так отсыпался почти до праздника. Уже отдохнул.
   - Надо хотя бы раз опередить Дрёмославовых! - заговорила девушка. - Всегда они закатывают на взгорок огненное колесо! А сами такие неуклюжие, робеют за него взяться, катят ветками или дровинами! Я брату говорю, а он: "Одному не сподручно. Ещё бы буяра!" Тут племянница и подсказывает: "Светь вернулся из городьбы!" Что же, пособишь Хватю?! А я с твоими Изей, Ивом, Мечем да своими сёстрами поохраняем вас!"
   - Ступайте, - согласился Светислав. - Да скажите там, что зажигать колесо надо только святилищным огнём. А тут и я подоспею.
   Брат с сестрой бросились скликать помощников, а Светь направился с чашей к Святилищу.
   Внутри уже никого не было. Те, кто пожелал, передал свои жертвования вещуну, или сжёг сам ещё до братчины. Но огни горели и, как живые, метались по стенам. Пахло терпко.
   - Да услышат меня Светлые боги. Да почуют меня светлые духи, -
  
  54
  прошептал юноша на входе необходимые слова и пошёл вдоль ряда истюканов.
   Но, не дойдя шагов пять до Перуна, остановился. Напротив серебром отливалась Лада, новая владычица времени, богиня любви и семейной жизни, спутница самого Рода, потому - Рожаница. Зелёные и рудые камни - Весегоры и Палагоры, по-гмурьи, украшали её голову ярким весенним венком. Мутно поблёскивал золотой пояс. Гордой и весёлой казалась богиня в полутьме.
   Светислав подошёл к Ладе и, поклонившись, отдал ей свои жертвования.
   - Прошу у тебя, великая богиня, пути мужа и отца, какой даёшь ты всякому человеку. Ибо нет более праведного и мудрого. И Сварог с Матерью Сва едины, и дети при них. И Дажьбог заодно с Майей, и Коляда да Овсень, сыны их, при родителях. И нам, людям, тому следовать надлежит.
   Светь вышел из Святилища на Запад. Над самыми горами, почти слитыми с Небом, над пологой белесоватой Кетманью, висело небесное сложение Лады с воздетыми на Юго-восток "руками", с тремя яркими ясочками и таким же узким пояском, как на истюкане. А чуть выше уже плыл рогатый серп, который через три ночные поры должно было сменить первое Солнце Лады, первый её день. А пока... Пока разгорались костры на лугу за рощей, слышались напевы и шум голосов. Светь схватил в Святилище самый пылкий пламеник и, выкликнув себе "И - эх!", побежал к людям.
   За большое, заранее приготовленное колесо, которому надлежало быть сожжённым в прославление Дажьбога, уже шло препирательство, хотя и незлое. Каждый год самые ловкие и бойкие стремились ухватить колесо, зажечь, закатить на холм и с громким кличем пустить оттуда катиться, подпрыгивать, разбрасывая искры и обжигая темноту и, наконец, успокоиться, став началом священного костра - для очищения, для хороводов, для сжигания пугала.
   Светь издали увидел, как его друзья плотно обступили колесо и отталкивали крепких юношей и мужчин из семьи Дрёмослава и других. Самым рьяным выступал племянник Мечислав. Он и закричал уже подохрипшим голосом:
   - Да убери своё кресало! Вон священный огонь несут! Давай, Светь!
   Светиславу расступились, и он, кивнув Хватю, замер на миг и, прикрыв глаза, сделал несколько движений бузы. Боевое состояние придало ему нечувствительности, и, бросив пламеник на пропитанное жиром колесо , он с другом ухватил его голыми руками и покатил к возвышенности. Кто-то пытался сунуть между прикрывавших их родственников толстый шест, да два берёжи так быстро бежали, что и свои не поспевали за ними. Только рукав рубахи вспыхнул было у Хватислава, но Светь вмиг хлопнул по огню и сбил его. И вот вершина. Не задерживаясь, огненный знак Дажьбога пустили вниз, ещё и изрядно подтолкнув - то Меч и Тихослава решились подсобить. Громкий крик восславил бога света и отважных юношей. А стоявшие на холме взялись за руки и запрыгали по вершине резвым хороводом.
   55
   - Вокруг огня, вокруг огня надо водить! - кричал Светь, но голос его терялся, а Тихослава рядом, крепко держа его, повторяла беспрерывно:
   - Мы уважили Дажьбога на переходе времён! Мы!
   Только теперь Светислав заприметил, что на лугу собралось едва ли не всё селение. Дети и подростки встали уже в три-четыре хоровода вокруг колеса, на которое теперь наваливали сухих дровин. А Дрёмославовы, упустив одно, успели в другом: несли к сожжению чёрного бога. Родственники постарше подходили сюда от Святилища: по дыму пугала всегда узнавали об урожае, а часть пепла потом каждая семья относила на своё поле.
   - Ты захватил себе что-нибудь ненужное?..- спросил Светя Мечислав. - - Нет? А сжигать что будешь? Вот возьми.
   Он протянул один из двух старых сапог, которые были заткнуты у него за поясом. Светислав даже устыдился: в прошлом году в этот праздник он был в свой черёд в городьбе, а прежде забыл взять что-то ненужное своё, и выручила сестра Доброслава, тогда ещё не Кречет. Бросать в костёр старьё в день наступления нового года - обычай ещё с Островов, и ему следовали во всех племенах.
   Пугало вспыхнуло! Снова злые духи обратились вспять от мира людей, ибо разгонялись и огнём, и криком - визгом множества глоток. Особенно старались дети, срывая голоса. Иные - четырёх -, пятилетние - впервые пришли на игрища и сами, как духи, носились ветерками в светлых своих рубашках и мотали светлыми кудряшками.
   Начались очистительные прыгания. Тихослава ухватила Светя за руку и рванулась вниз, к костру. Он едва поспевал: "Экая ты резвая! Мой Здоровко не угонится!" Но девушка убыстрялась. Лишь у самого огня она остановилась и быстро зашептала: "От хвори и Мары, духов чёрных, злобных дыевичей. Прыгну выше - к богам ближе. Священный огонь не обжигает, а очищает..." Светислав и здесь едва поспевал повторять.
   - Что, прыгаем?! - крикнула разудалая соседка.
   - Прыгаем выше!
   Они сильно разбежались и взлетели над пламенем, которое обдало мягким теплом и ослепило, будто перенесло в день. Но только на миг. Сзади уже подскакивали над костром другие, вокруг неслись хороводы, то широко, то переменяясь на несколько меньших, все - посолонь, по Солнцу. В стороне старшие собирались послушать сладкоголосых певцов , любители погудки гуслярили, сопели, дудели, свирелили, трещали, бирюлили... Наверно, шума и гама хватало не только на то, чтобы загнать в леса и горы всё худое и злобное, но и уже с ополуночи растревожить Белых богов, чтобы готовились с первыми лучами Солнца восславить рожаницу Ладу и приветствовать очередное перерождение великого светодарителя Дажьбога. И потому этой ночью люди не пугались темноты.
   А в третью пору, перед рассветом, юноши и девушки кто сообща, кто парами и по одному отправились к реке Вайгдани. Та вёрст сорок тихо текла, деля Земли Кречетов и Уток, после чего вливалась в широкую и сильную
   56
  Котугдань, выносившую свои воды в самое Море. Пришло время пускать венки, чтобы плыли до самого священного Алатыря и несли богам для исполнения тайные пожелания и просьбы.
   Светислав брёл один: ночного мрака он не опасался, хотя за спиной и не было привычного лука. Только два узких ножа как всегда лежали в сапогах. Их он не вытаскивал с той самой поры, как саженный асилк сбил его в Лесном походе с коня и двумя лапами зажал горло. Враг получил смертельный удар в шею. "С ножом буду и спать", - сказал тогда Светь Ярославу, а тот дал совет: "Храни два ножа: не угадаешь, к какой ноге сподручнее протянуть руку".
   Такая боевая жизнь за столькие годы подчинила и привычки, и мысли юноши, и вот теперь, как в Святилище, он пребывал в сомнениях: просить ли ему у богов доброй жены, как другие, или удачи в возможном походе. Вчерашняя встреча с Радиславой и недавние слова матери потеснили в его мыслях ратные заботы.
   Венок он сплёл ещё тогда, когда в подвечер говорил о делах с Ярославом - незатейливый, из ярких весенних обдуванчиков. Положил, как и все, под берёзу в священной роще, а теперь нёс на голове, сдвинув соколиные перья.
   Отовсюду доносились песни. Кто-то совсем рядом мягко и прочувствованно запел о любви Кресеня:
   Из цветов борвицы был сплетён венок
   На головушке красивой, лепой Радюшки.
   А на Кресеня воздели други верные
   Осветляющие всё кругом беложини...
   Вдруг пение оборвалось, и к Светю подбежала Тихослава.
   - Один идёшь?.. Вот возьми. Вспомни меня, когда решишь сменить путь ратника.
   Она умчалась вслед за окликавшими её подругами, а Светислав шёл, не разгибая ладони с вручённым девицей знаком Лады и уже не сомневался, о чём просить богов, отправляя к ним свой венок.
   ... Едва луч Солнца вырвался на востоке из-под Земли, как великий северный народ встал лицом к рождающемуся светилу - семь племён, четыре десятка и шесть родов; каждый род - у своего Святилища. Все они верили в Свет и чистую жизнь, и Дажьбог не обманул их: не покинул. И потому, встречая день, люди запели славу Солнцу и Белым богам. Они вспоминали, как те сотворили их из звериного мира, как дали для обитания Блаженные острова, которые заселили и сами, как всегда в трудностях они были вместе - боги и люди. И вот теперь мудрый Дажьбог ушёл от блажи, бросил соблазнительную Мару и возвратился-притёк к Живе. На Севере закончилась Солнечная ночь, и наступила весна нового года.
   Но светлая жизнь по закону Праведи - не только счастье, но и испытание.
  И едва Солнце вошло в силу, как вещуны родов пошли от человека к человеку, пристально взирая на людские тени. И если у кого тень загустила,
  
   57
  того наставляли: уйди от себялюбия, расхлебени, пустой шумливости или
  другого душевного изъяна. Немного таких было, ибо знал человек: каждый год его насквозь прозрит мудрый вещун.
   Однако в это необычное утро открылось всем мудрецам родов нечто новое, чего ранее не видели: у всех родственников-соплеменников появился в душах страх перед будущим, перед неизвестностью судьбы. "Худо это,-- говорили вещуны старшим семей.-Точит страх души, убивает в них светлое. У каждого в жизни свой путь, каждый сам выбирает. Но путь всему народу должны дать боги да родичи, ибо и дерево: или вверх растёт, или засыхает."
   И слушали то старшие семей и родов и крепко размышляли, какой же им указать путь своему народу, чтобы ушла боязнь и воротилась вера в то, что и детям их, и внукам жизнь предстоит счастливая...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  58
  
  
   Повесть 4. Вещенье племён
  
   С утра два десятка третьего числа месяца свистеня первого года Лады наступали Перуновы дни, когда вспоминали все посрамления чёрных сущностей Белыми богами, когда продолжали приносить жертвования ради поддержки силой людской божеской силы, когда ночами на высоких местах жгли костры, не подпуская темень к селениям, а в ;жилищах денно и нощно не гасили огнища, лучины в светцах или плошки, ели круглые блины и пироги, мужчины, юноши, мальчики поголовно стриглись кружком, окуривали от хворей, прогоняя меж двух кострищ, животину, жарко топили бани, мылись и надевали только белое... Во всём поступали так, чтобы в каждой мелочи присутствовало почитание света и Солнца, торжество богов-охранителей над пособниками Дыя и Вия, источников злотворства.
   Уже к началу заутра у Святилища Соколов собрались почти все родичи племён, ожидали только Воронов. Туда же по общему согласию призвали старших вещунов от каждого племени. А ещё Гостомысла, о мудром уединении которого ради постижения Пути народа, знали все. А ещё двух старших над берёжей - Ярослава от Соколов да Гормослава от Кречетов.
   Любой человек мог, придя на совет, стоять неподалёку да слушать мудрейших, не говоря слов. Обыкновенно это делали немногие, даже из старших семей, потому что после совета родичи изъясняли своим людям всё решённое, и те вместе одобряли предложенное. А если не было согласия и что-то хотя бы в одном селении племени не одобрялось, родичи собирались опять.
   Но в этот день любопытство привело многих посторонних в священную рощу. Одних влекла трудность с решением о переселении на Юг, ибо половина в родах выступала за него, а другая - против. Так же и среди родичей. Но больше народу пришло подивиться на прибывших ночью Западных - посланцев от племён по ту сторону Пояса Рода. Им позволено было сказать свои слова на совете. Хотя всем в селении Любомира уже стало известно, что Медведи, Волки, Лисы, Росомахи и другие племена уходят во вторую Луну месяца страденя на Юг прямо сквозь необозримые леса Бьярмии; что первыми пойдут Лисы, выбранные старшим племенем за умение покорять асилков Леса Бармы; и что асилки в тех местах не косматые и рыжие, а чуть повыше медведей и чёрные.
   Многие узрели западных сродников впервые в жизни и весьма дивились одежде со звериными шкурами, кускам меха на головах вместо перьев у "птичьих" племён, оберёгам из речных мутно-белых камней, которые прозывались Перлами.
   От одного к другому в селении передавалась весть о том, что западное племя Рысей вернулось, едва закончилась Солнечная ночь, на свой северный остров Тулый. А началось всё, по словам гостей, с битья морского зверя, чем
   59
  Западные занимались чаще "птиц". Нежданная буря унесла к островам пять лодок Рысей, и те, спасаясь от падающей с Неба белой воды и гибельного ветра Паздерника, вошли в какие-то незнаемые раньше пещеры. С оружием наготове, ожидая нападения виевичей, вступили люди в темень, но встретили совсем иное - подземное озеро с тёплой водой и множеством белой рыбы и ещё горючее земляное масло. Рыси разожгли его и обнаружили большие покои. Меж ними - проходы с высокими потолками. Но не только уютность Подземья, когда наверху метался злобный студёный ветер, пленила охотников: дивной красоты камни-Перлы сверкали при свете пламеников в озёрной воде - большие, зелёные, словно глаза добрых духов. Рыси взяли те камни и больше не смогли избавиться от их обаяния. А вернувшись к своему племени, увлекли всех родственников чудными рассказами о подземном мире и необычайной красотой зелёных Перлов. Камни те давали любому человеку, который держал их в руках, особенную силу - видеть изменения природы заранее, повелевать зверьём, по много суток без сна не чувствовать устали... "Белые боги не на Юге,- решили вещуны Рысей.- Они скрылись от Студеня под Землю, оттеснив слуг Вия. Там сила света приумножится Матерью Сырой Землёй, рождающей зелёные самоцветы, и чёрные боги вновь будут изгнаны с Островов. Мы не можем отступиться от своих богов и бросить их в трудное время..." Вот что сказали их вещуны.
   Однако Рыси никого не звали с собой: то ли опасаясь, что пещер да снеди не будет в достатке (а западные племена весьма многочисленны), то ли желая в одиночестве владеть силой зелёных Перлов. "Если Земля не перестанет дарить тепло,- говорили старшие Соколы,- а морской зверь не уйдёт в южные моря, как сделали это многие звери Леса, то Рыси не погибнут. Однако сохранят ли они верность Закону Праведи без солнечного света и без той снеди, которую родит Земля - плода, овоща, зерна. Ибо поедание звериного порождает звериное, а Коляда убеждал людей застольничать тем, что произрастает в светлое время, зреет и, не съедаемое, погибает само собою.
   О таком неожиданном возвращении на Острова целого племени Соколы переговорили бы ещё не скоро, но вдруг прибыли ожидаемые родичи Воронов. И не только конно, но и воздушно. И хотя в старину все племена обладали тайной Детей Богов и умели сотворить летучую лодку, однако появление в Небе большого бело-красного дутеня с плетённой лодкой и двумя Воронами в ней, вызвало, особенно среди детей, немалое смятение. Старшие быстро утишили народ, и люди дружно отправились к Святилищу глядеть на чудо. Но вот поначалу иные воскликнули было, что сам Дажьбог спустился сверху, чтобы молвить на совете своё слово и вести верный ему народ к новой Родине.
   Летучие Вороны бросили своим конным спутникам бичеву, а те притянули дутень к самой Земле. Скоро уже многие из Любомирова рода побывали в чудной лодке, которую Вороны позволили подымать, приспуская бичеву, сажени на две-три. Однако дутень быстро обмякал и через полпоры стал обычной
   60
  холстиной, ярко окрашенной в цвета солнечного бога. И только крылья - натянутая на тонкие прутики холстинка - ещё долго занимали детей. Эти крылья Вороны сделали на случай какой опасности или повреждения дутеня, если бы пришлось покинуть его прямо в воздухе.
   Весёлый и шумливый настрой людей не передался тем, кто у порога Святилища воссел на скамьи, чтобы решать участь народа. Родичи приветствовали друг друга, пытливо озирали Западных, тихо говорили о признаках похолодания, которое сильно попортило в этот год всходы на полях. И только Вышемир, родич ближнего к Поясу Рода селения Соколов, нетерпеливо повторял о белой воде на Кетмани, об уговоре с гмурами, что давал возможность идти на Юг не через Лес Велеса. Но всем было ясно: этот старший в роде опасается, чтобы весть о Рысях не подвигла совет к решению остаться здесь ещё на год. С ним не препирались,надеясь на изволение богов и совокупную мудрость народа. Даже привычное в первый из Перуновых дней избрание родичей во всех селениях перенесли на одну Луну, и потому Любомир по праву гостеприимца заботился о прибывавших от других племён и готовил Святилище вместе с вещунами для вопрошания богов. Внутри же его всем повелевал Гостомысл. Он приехал с одноплеменниками Лебедями ещё ночью и уже с рассвета приносил жертвования травами, отчего кругом Святилища, пока не проснулся и не пролетел по верхушкам деревьев Полуденник, лилась терпкая, но приятная пахучесть. По всем мелким приметам боги Ирия в этот день были склонны внимать людям, и Гостомысл приступил к главному делу.
   В краде Святилища вскипятили в сурье белену, одурмань и ещё десяток трав. Ладимысл, избранный для разговора с предками, уже сидел с закрытыми повязкой глазами у истюкана Радогоста и тихо шептал заклинания, которые слышать никому не следовало. Холст самого Святилища приподняли со всех четырёх сторон, чтобы не препятствовать предкам - навиям, призываемым словами и особенными запахами. И вот, когда Солнце на Юго-востоке переходило из заутра в полудень, Ладимыслу дали испить три глотка из чаши тайного пития. После этого вещун встал на ноги и пошёл по Святилищу. Стихли все: мудрецы вокруг избранного, родичи у подножия пригорка, другие люди и даже дети, игравшие диковинными крыльями Воронов. Ладимысл перестал быть собой и начал вещать... Через треть поры действо повторилось, только на этот раз в мир иной отправил свою душу уже сам Гостомысл, более знаткий и уважаемый из всех вещунов.
   ... Тем временем Светислав находился в двух верстах от селения и подъезжал на своём Здоровке к широкому лугу с редкими осинами, берёзками и по левую руку - с ивняком. Одним боком луг упирался в реку, а с трёх был обстенён редкой и невысокой городнёй. Посреди неё угадывались три дернушки, обращённые входами друг к другу, дерево с лестницей, а поодаль паслось с десяток лошадей. Здешние собаки, а пять или шесть из них выскочили откуда-то из-под ближайших деревьев, видно, были знакомцами
   61
  
  с Холенем и потому пустили приезжих, не подав голоса.
   Светь подъехал к загородке и, пустив коня на траву, направился к дернушкам. Шагов за сто он пошёл медленно и бесшумно, однако уже через десяток саженей его скрытность обнаружилась. Словно из Земли выросшие, головы подростков, светловолосые, с алыми перевязями, в первый миг пристально уставились на него чуткими глазами и тут же заулыбались - теми же, но заискрившими от радости глазами, и ещё по-детски яркими губами.
   - Кто на этот раз услыхал меня первым?!- крикнул Светь.
   - Болеслава. Но и другие тоже! Да ведь ты и не стремился подбираться к нам как всегда - втайне! Вон и конь твой взбаламутил наших!..
   Светислав вступил уже во внутренний, между дернушками круг и со всех сторон слышал: "Здравствуй, Белые боги и Сокол с тобой", и сам приветствовал юношей и девиц, которые, числом около трёх десятков, снова садились на траву, отвлёкшись на нового человека.
   - Ещё четверо, после чего обратимся к гостю! - велел старший, и все стихли.
   Светь также уселся - спиной к берёзовому дереву,лениво отвечавшему юной листвой на заигрывания нежного Полуденника, и вслед за другими прикрывал глаза.
   Здесь было постоянное становище буяров, где подростки из Соколов, отряженные разными родами, проводили по полдня, иной раз и дни, а то и ночи, подражая, сколь можно было, жизни берёжи в городьбах у Леса. В этом становище буяры обучались разным ратным делам: владению ножом, луком, мечом, копьём, булавой, цепом и бичом, конной скачке и стрельбе на скаку, схоронению в траве, в листве дерева, в воде реки, Перунову ратоборству без оружия... Здесь и Светь провёл свои три года учения, пока в десяток и восемь лет не стал ратником. Сюда старший юной дружины и всей берёжи Ярослав всегда просил заехать тех, кто возвращается из приграничья на отдых - с советом, с новым опытом, для научения чему-то, просто для расспросов пытливыми буярами. С тех пор как появилось по придумке Яра это крохотное приречное селеньице и берёжу начали сменять не мужчины от сохи и домашних забот, а опытные и умелые юноши и девушки, с тех самых пор асилки перестали легко и безнаказанно выходить из Леса и нападать на людей и животину.
   Главным учением буяров стало знание Леса и повадки его обитателей, особенно косматых рыжих чудищ. И если асилки год от году становились коварнее и злобнее, то берёжа из буяров одолевала их разумом, опытом и слаженностью. Все ратные приёмы отрабатывались в парах и в десятках. Лесного же врага при столкновениях охватывала хотя и ярость, да безумная, суетливая. А едва перепадала добыча, как асилки начинали препираться меж собой и даже лупили друг друга дубьём. Яр так и учил подростков: "У нас три помощника: Белые боги, умения и друг. Первых спрашивай, вторые улучшай, на третьего опирайся и сам будь ему опорой".
   62
   С новым знанием ехал всегда к буярам и Светь. Часто, поступаясь с делами семейными, брался за меч, лук и целыми днями обучал будущую свою приграничную смену. И вот пришло оно, время смены. Ему два десятка лет, он должен стать земледельцем, мужем, жениться, следуя великому закону жизни, ибо нарушения его - пособничество чёрным богам, ночному Дыю да подземному Вию, отступничество от жизнедарительницы Живы в угоду Мары, богини смерти. Кто из этих буяров десятка и восьми лет займёт в городьбе его место? Чуткая Болеслава, бьющаяся мечами на равных с самим Ярославом и скачущая на коне так, будто они одно существо, похожее на почитаемого гмурами Китовраса? Или силач Ясуслав, который полугодие назад всего сутки провёл в городьбе с двумя другими буярами да наткнулся в прилесье на выводок диких кабанов, а, когда старый секач, едва ли не с лошадь ростом, помчался на него, одним жутким ударом кистеня разделил звериную голову надвое? Он и сам, как асилк: широкогрудый, с длинными тёмно-русыми кудряшками, стриженными ради праздника и схваченными яркой буяровой перевязью. Перевязью, цвет которой рождён Радиславою, её знанием лесных да луговых трав. Не потому ли Светь отправился сюда в такой день, когда вот-вот окончится совет у Святилища и дадут знак к Вещенью рода, не потому ли, что, желая встречи с красивой и забавливой внучкой Гостомысла, всё же робел пойти к жилищу, где у родственников остановились Лебеди? И что он расскажет в этот раз любопытным буярам, какой совет им даст, если рука его вместо того, чтобы сжиматься на рукоятке нового, редкого у Соколов гмуровского меча, ласково гладит по голове прильнувшего к ногам Холеня? А они приметливы, они быстро заметят перемены в своём Светиславе, почувствуют в нём новое, чужое им. Верно, уже удивились про себя, что он не подкрался к их становищу под водою или по густому приречному камышнику, не проверил их чуткость, что уже стало привычным...
   Но пока всё как обычно. И в обучении слышать звуки Леса он невольно участвует, и слух его, хотя и отделился от мыслей, но не ослабел.
   - Говорите остальные...- послышался в тишине голос Метислава, старшего здесь вместо Яра.
   - На Юго-востоке, в трёх сотнях саженей пугливо вскрикнула лазоревка. Думаю, к реке крадётся лиса.
   - Добре, Живослава. Ещё кто?
   - Две колопицы слетелись вместе на дереве к Югу отсюда, в семи десятках саженей. Самец и самка. Видно, пара. Кликают по-разному.
   - А потому кликают,- продолжил Метислав,- что неподалёку сел на ветку коршун. Опасаются за гнездо...По слушанью всё. Отдых.
   - А что Светь?- смеясь, спросила Болеслава.. - Что слышит он, кроме рыканья косматых?
   - Я? - ратник встряхнулся.
   - Ты, ты! - подхватили и другие, особенно девушки, из которых многим
  
  63
  
  нравился племянник Ярослава.
   - Или задремал после праздничной ночи?
   - И снится ему, что он вместе с Хорсом катит Солнце по Небу, как горящее колесо той ночью!
   Светислав заулыбался шуткам. Видно, буяры уже немало обучались с рассвета и теперь хотели отвлечься.
   - Я слышал,- сказал он, наконец,- как в камышнике, в двух десятках саженей от нас, всплыла выдра; как напротив, на другом берегу реки, чистил перья чёрный дятел; как к Югу, в семи десятках саженей, куница погналась за белкой... А ещё, так же к Югу от меня, в десятке шагов , какая-то доротная девица ущипнула соседку, и та шлёпнула её по руке.
   Все засмеялись вновь, но теперь - над Болеславой, а старший буяр, подняв голову вверх, к верхушке толстой берёзы посреди поляны, крикнул дозорному, что пришло время смены. Наверх, в сплетённое из прутьев "гнездо" с плетёной же крышей от Солнца и дождя, полез другой, а спустившегося Метислав посрамил:
   - Как же ты не дал нам знака, когда подъехал гость?
   - Я ему сам показал рукой, чтоб не тревожил вас,- заступился Светислав.
   - Нельзя так. Тебе же ведомо, что надо извещать обо всём: хоть свой, хоть враг. Яр говорит: глазами дозорного видит каждый в становище. Сначала мы внимаем ему, после же и без зрения чувствуем всё вокруг на многие вёрсты, ибо привыкаем.
   - Да, это так...- согласился Светь и задумчиво оглядел луг.
   Одни буяры направились к лошадям для дальнейшей учёбы, другие - к реке: испить да омыться, пять-шесть самых юных взялись за луки и стрелы и звали его, чтобы показать своё умение. Он любил стрельбу, но теперь не поспешил к подросткам, и руки не потянулись в нетерпении к тулу за спиной.
   - Думаю, мне есть что сказать вам в этот день. Позволишь?
   - Почто спрашиваешь? Тебя всегда слушаем с большой радостью. А ведь я подумал было, что у тебя какие-то заботы и мысли далеко отсюда.
   - Мыслей много... разных...
   - Тогда к камню, брат Сокол.
   - К камню, друг. Скоро подадут знак в селении.
   Посреди становища, подле дозорного дерева, лежали составленные горкой и обросшие мхом валуны. Подобные напоминания о священной горе Алатырь на Великом острове Сварога стояли посреди каждого селения всех племён - как восточных, так и западных. У этого же бугорка, в центре становища, буяры собирались для прославления богов и добрых духов, здесь обсуждали вести из приграничья и решали то, что касалось всех.. Сюда, как и во всякий свой приезд, вышел Светислав, и юные ратники и ратницы тут же приметили, что он желает обратиться к ним.
   Собрались не все, но большинство.
   64
   - Друзья и подруги буяры! - начал он немного растерянно, но быстро обретая уверенность, хотя нечасто говорил так глубокомысленно. - Я не стану учить вас, как всегда это делал, каким-то мелким приёмам, какие постиг в городьбе или Лесу за те четыре Луны, что провёл у нашей границы в свой черёд. Сколь их было, таких поездок к рубежу... Я и не считал. Но всякий раз моё знание тут же передавалось вам, нашей смене. Так и я, будучи буяром, постигал новое от тех, кто стерёг Лес до меня. Мудрость не сваливается на нас разом, в один миг, и то, что входит через глаза и уши, должно дойти до рук. Так низкое место медленно вбирает воду дождей, полнится, приобретает глубину и становится озерцом.
   Светь поймал на себе удивлённый взгляд Болеславы, но продолжал так же.
   - Может быть, скоро нам с вами выпадет пойти впереди своего народа, пробивая дорогу сквозь Земли асилков и защищая безоружных пахарей, детей, стариков от чудищ и всего злобного и гибельного, что таят владения Велеса. И тогда мало окажется для берёжи и буяров умения точно бить из лука с пяти десятков саженей, на полном скаку пускать стрелы, коленями правя лошадью, за пять сотен шагов чуять по птичьим крикам приближение асилков... Мало. Где же взять ратному человеку особую силу, когда и боги наши, как говорят старики, не выдержали веянья Холода и перебрались на Юг?.. Сила наша - в верности пути Прави. Пока держимся одного закона - можем опереться и друг на друга. Асилки, бывало, шли на меня и втроём, и вчетвером, но заботились не о том, как одолеть меня, а о том, кому достанется в добычу мой конь. Опасались друг друга, не поступали едино - и были биты. Помните, и меньшинство может стать сильнее, если сплочённое. Не в числе сила - а в дружестве. Но это не всё...
   Светь повременил немного, огляделся. Почти все буяры стали вокруг него и внимали напряжённо и доверчиво. "Значит, Яр им такого не говорил...-подумалось вскользь.- Оно и верно: без силы и ловкости тела, которым обучает он, нет и силы духа, о которой теперь говорю я."
   - А ещё хочется сказать вам о бузе, особенном состоянии ратника, потому как знаю: не даётся оно пока что вам, а потребность в нём большая. Пять раз, войдя в бузу, спасал я себе жизнь,- тут он вспомнил шестой случай - с гмурами - когда и буза не спасла от плена, но - к счастью. - Я видел, что иные из вас достигают этого необычного состояния долго, треть поры, но в боевой стычке враг не станет ожидать и нанесёт удар незамедлительно. У вас будет лишь миг, когда опасность гибели должна сделать ваше тело вдесятеро сильнее, сделать неуязвимым даже для нескольких злобников из Леса.
   - Мы давно обучаемся бузе так, как велит Яр. Но потребуются ещё многие месяцы... - возразил кто-то.
   - Ты же сам постигал её годы.
   - Да,- согласился Светислав,- всё так. И только вчера, до того как взяться за огненное колесо на празднике, я понял, что можно было и быстрее - не
  
  65
  
  за годы, а за пару Лун или даже за одну.
   Буяры заговорили разом, выражая недоверие. Даже Метислав глядел в Землю и покачивал головой.
   - Внимайте же, друзья и подруги, ибо понять это надо не только умом, а раньше всего душою, сердцем. И я уверен, что есть другой путь, короче того, по которому шёл я и идёте теперь вы... Вот мы начинаем двигать руками, потом делать шаги - вперёд, вбок и устремляем взгляд внутрь себя, по крупицам собираем всю силу и ярость, какие есть в мышцах и жилах. Руки двигаются всё спорее, ускоряются и шаги: прямо правой ногой, прямо левой, ещё провой, вбок левой, правой назад... И снова, и снова - три вперёд, вбок, назад, три вперёд... И вот - как вспышка костра, в который попало масло или животный жир. Вспышка изнутри, из себя - и ты в необыкновенной ярости, не чувствуешь боли, ран словно нет, движения врага для тебя будто замедлились, отуманились, а ты всё так же быстр. Но это не он замедлился, а ты ускорился. Ты руководишь схваткой, ты в один миг разишь хотя десяток врагов и остаёшься неуязвим. И надобно сотворить это весьма споро, потому что буза тут же уходит, а внутренняя мощь, выплеснувшись наружу, обессиливает тебя. И чем более опытен воин, тем резвее входит он в бузу. Иной пару раз взмахнёт руками, сделает лишь один шаг - и он уже в невиданной ярости, словно не человек, а бог...
   - Вот у тебя так получается,- прибавил Верослав, буяр десятка и семи лет, один из самых сноровистых здесь.
   - Да, Верь. Только силы отданы, и после бузы ты уже не помощник своим друзьям. А ежели схватка продолжается?..
   Он помолчал и продолжил вновь помедленнее.
   - Недавно я внимал словам, о которых после долго раздумывал. Слова были о том, что, кроме своей, внутренней, надобно искать силу в природе. Она растворена в воздухе, и духи питаются ею, как человек снедью. Ею полнится Земля и, вбирая её, растёт овощ, наливается зерном колос... А сколько силы в воде? Она двигает камни, подтачивает берега, в обрывистом месте реки водопад выбивает глубокие омуты и бьёт так, что - встань под ним - свалит с ног. Стоит только вобрать в себя эту силу, стать частью природы, и вся мощь мира будет твоим помощником. "Может, и сила, неодолимость наших богов отсюда?- подумалось мне.- Ведь были Сыны Богов по телу такими же, как мы, но творили дела невиданные!.." И тогда я решил испытать себя. Надобность в бузе появилась вскоре. Несколько врагов нежданно напали на меня. Я успел только взмахнуть руками, выхватив и меч, да представить, что сила Матери Сырой Земли вливается в меня, как соки в дерево через корни. Опасался обратиться за помощью ещё и к духам воздуха, ибо время подошло к ночи, и они теснились уже духами темени, укладывались для сна на траву и ветви деревьев. Но Мать Земля дала мне свою силу. Я ощутил это, хотя быстрота и нежданность нападения помешали.
   - Скольких убил?- спросила Болеслава.
  
  66
   - Не о том мои слова... Вчера, приблизившись к огненному колесу на нашем празднике, я снова испытал себя. Не раз и не два брался я ранее за что-то раскалённое на огне. И, будучи в состоянии бузы, не обжигался. Но вчера я впервые не почувствовал, что после бузы из меня ушла вся сила. Нет, я полнился ею и, верно, стал ещё крепче. Содействие природы не опустошило меня. Я только закрыл глаза, но словно видел ими, как соки всего мира снизу, со всех сторон, сверху стекаются в меня, будто вода в водоворот на реке, и я закручиваю её в себя и становлюсь, словно медный прут, из какого будут ковать меч.
   У вас мало времени, славные буяры,- закончил Светь спокойнее, сказав главное.- Все наши учения скоро будут многократно испытаны трудностями. Отдайте же своё время, хотя бы частью, этой слаженности, созвучию с природой. Уверен, сила, которую вы обретёте из мироколицы, от всей Подсолнечной сделает ваши мечи крепче, стрелы метче, а зрение и слух острее.
   Своей необычной речью ратник-берёжа подивил всех, но убедил немногих. Ярослав приучил буяров к тому, что ратное обучение - главное для превосходства над асилками. Но всё же слова юноши запали в души некоторых из тех, которые и сами чувствовали, что сила рук развивается не бесконечно и что особенную мощь придаёт человеку сила духа. Среди таких были более старшие Метислав и Верослав, которые сели на траву и обсуждали слова Светислава. И Боля, соседка Светя в Любомировом селении, задумчиво вертела в руках стрелу с ярко начищенным наконечником и вертела с таким взглядом, словно засомневалась в своём оружии.
   Но большинство вскоре заговорило о том, что в последние дни занимало любого из Соколов,- о переселении. До двух десятков лет они не могли подавать свои голоса на Вещенье за какое-нибудь решение, однако, превосходя взрослых мужей-пахарей в ратном деле, буяры чувствовали к себе уважение рода, да и - правду говорил Светь - в случае похода им выпадало главное - беречь других от лютости Леса.
   Разговор не был шумным: слух каждого стремился первым уловить знак к общему совету. Потому и Метислав не начинал нового научения - конного, которому уже подошло время.
   - А что, Светь, пойдём на Юг?! Что думаешь ты, что думают берёжи в городьбе?! - громко спросил Бортеслав, внук Летислава.
   - Возьмите с Яром нас в дозорную дружину!- поддержал его кто-то из-за спины.
   - Чтоб первыми гнать асилков!
   - Да, в дозорные!
   Светислав вспомнил упрёк матери в том, что им, юным, легче покинуть свою Родину, и с грустью понял, что её мудрость постигла то, чего он сам в себе не приметил. И теперь, при этих дружных восклицаниях, он тоже
  
  67
  пожелал идти впереди народа и сокрушать все препятствия вместе со своим дядей Ярославом, самым поднаторелым и ухватистым из всех Соколов.
   - Я думаю, что в этот миг вопрошает богов наиболее мудрый из вещунов Лебедь Гостомысл. А вы не торопитесь проливать кровь. Помните заговор, который ратнику должно сказать прежде, чем обнажать меч?
   - Помним, помним!
   - "Я не стремлюсь убивать, но идущему против Праведи не уступлю!"
   От селения донёсся звук рога - к Вещенью рода. Звук хотя и ожидаемый, но заставивший многих - вздрогнуть, и всех - посуроветь лицами. Пришло время решать будущее народа, и нужно было возвращаться к семьям.
   ...Соколы рода Любомира собрались в священной роще в середине заполдня, когда многие семьи успели уже и позастольничать, потому что совет родичей сильно затянулся. У Святилища стоял сам старший селения, неподалёку - вещун Ладимысл с другими, в числе которых был и триозёрский знакомец Светислава. Западные находились здесь же, у подножия холма. Они оставались ожидать общего решения племён, и всех их родич Люб селил в своём жилище. Остальные родичи Соколов, Лебедей, Уток, Кречетов и других уже разъехались: через пять дней они должны были собраться вновь здесь же и говорить уже от своих родов. Так что Любомировы Соколы вершили свою участь первыми.
   Светь сразу же, едва подошёл к Святилищу, приметил Радиславу. Но уходить от семьи при Вещенье не мог, хотя и испытывал сильное желание переговорить с девушкой. Стояла же Лебедица близко от вещунов, видимо, ожидая своего деда, и под полуденным Солнцем, в ярко-белой праздничной рубахе, изрядно расшитой яркими же цветными нитками, с широкой жёлтой лентой вокруг головы, за которую заткнула небольшие мохнатые пёрышки родовой птицы, Радя казалась ещё краше, чем на камне у озера, где ратник впервые увидел её. Но и здесь, в окружении многих людей, празднично одетых девиц, она выделялась чем-то необъяснимым - особой ли статью, мудростью взгляда на пригожем лице с совершенной соразмерностью губ, носа, глаз или необычной складкой тех же губ, в которой сочеталось сразу и многое: уверенность в себе и твёрдость, открытость и пытливость ко всем людям, игривость и нежелание оставлять детские привычки, егозливость любимицы всего семейства...
   Любомир приготовился говорить - поднял вверх правую руку. И Светислав успел подумать только, что девушка из Лебедей попросту ослепила его, как это яркое Солнце, и стоящая неподалёку Тихослава смотрится так же приглядно. Так же... Только взгляд на неё и после дареной метки Лады не сжимает сердце усладливостью и нежностью.Значит, не так...
   - Славные Соколы! Белые боги и птица-охранитель с нами!- начал свою речь родич, и Светь оборотился в слух.- Пришло время годового Вещенья! Но не ради избрания старшего в селении собрались мы здесь, хотя мой черёд истёк! Будет и это к концу Луны! А в нынешний день должно нам
  
  68
  
  решить судьбу рода, после чего - вместе с другими родами - судьбу племени и всего народа, который сутки Сварога назад ушёл с Островов и расселился к Востоку от Пояса Рода, у границ великого Леса, владения самого Велеса!
   Величавость речи Любомира утишила всё вокруг. Даже ветерок-Полуденник будто приостановил свой полёт и лёг послушать старого и мудрого человека где-нибудь на крыше Святилища или на верхушках деревьев, в нежной листве.
   - Никогда ещё, друзья, не бывало у нас в этой Земле такого Вещенья! Вижу, даже дети пришли к жилищу богов, чтобы в важный миг быть рядом со старшими родственниками!
   Утром сорок десятков и шесть родичей всех семи племён судили о том, идти ли нам дальше на Юг, как поступили когда-то роды Лосей, Оленей, Косуль, Туров, Бобров, Белок, Выдр, Барсуков, Куниц, или остаться здесь, на Севере, и, сколь можно, противиться наступлению Холода и белой воды! А ежели идти, то как?! Ибо бескрайний Лес со злобными асилками да иными лютыми чудищами стоит стеной на пути! А ежели оставаться, то как жить?! Ибо Студа-Холод убивает наши посевы, лишает нас довольства и радости, животину - обилия травы, а охотников и рыбаков - прежней добычи!
   И вот в великий день Дажьбога мы спросили о своей будущей жизни Белых богов! Тех богов, которые научили нас сеять зерно, ткать холсты для одежды, выделывать кожи для обуви, брать у природы огонь, делать снасти для рыбной ловли и оружие для охоты на зверя! Тех богов, которые хранят нас многие годы Сварога! Которые давали нам беззаботную жизнь на Блаженных островах! Которые через своих Сыновей научили нас сотворять большие лодки, чтобы переселиться с Островов, когда Чёрный Змей и его поганые сыновья начнут захват Севера!
   Что же возвестили нам Светлые боги, добрые духи и предки в Нави?! Вот здесь стоят самые знаткие из вещунов племён, и я по их согласию передаю изволение обитателей Ирия!- Любомир приостановился на миг, и почти две тысячи людей его рода, даже дети, окаменели и будто перестали дышать, так велико было желание услышать каждое словечко родича!
   - Вот что нам сказано бессмертными! На Юге есть Земля без лесов! Она богата и родит даже те плоды, какие росли когда-то на Островах! На Юге тепло, и человек может ходить в холстяной одежде круглый год! Там не бывает ночи Солнца!
   Народ разом выдохнул. Послышались радостные восклицания. Однако Любомир поднял руку и продолжил.
   - Боги не противятся нашему переселению туда, ибо те Земли без людей и мы никого не притесним. И придёт время, когда Сварожичи вернутся на Север, раскуют Острова от твёрдой белой воды и загонят чёрную силу глубоко в Подземелье! Тогда вернёмся на Родину и мы! Однако путь на Юг
  
  69
  
  
  долог и труден!
   - Пройдём! Сварог проведёт нас сквозь Лес! - крикнул кто-то, и его поддержали две-три семьи.
   Любомир снова попросил внимания.
   - И ещё одна весть!. За ту Землю нам предстоит великое противоборство со слугами чёрных богов, ибо не хотят они нашего сохранения и заселения в тех благодатных местах. И будет эта трудность больше, чем схватки с асилками!.. Так возвестили наши предки в Навии, так возвестили боги! Теперь же старшие пусть держат совет в своих семьях и сообщат мне о согласии или несогласии на переселение. После же, ежели наш род скажет за уход на Юг, я стану говорить о том, как уходить. А на совете только два родича Уток сказали против переселения - Аремир и Тулемир.
   Обсуждение в семьях прошло быстро, хотя многие, особенно из стариков, были недовольны тем, что Любомир не пояснил сразу, каким способом родичи предлагают идти на Юг. Потому четыре семьи из семи десятков, вопреки воле богов, сказали переселению нет. Хотя и оговорились, что общему решению противиться не станут.
   Прошло немного времени, и родич, выслушав старших семей, вновь встал на возвышении и возвестил о решениях семейных советов.
   - Друзья!- продолжил он.- Никто из нас, родичей, не ратовал за уход теперь, весной! Ибо нет в достатке повозок и оружия! Ибо посеян, но не собран урожай! Предлагаем время - в конце страденя, после праздника жатвы!
   Куда же и как нам идти?! Посланцы западных племён, которые стоят здесь с нами, наши братья, живущие по ту сторону Пояса Рода, прибыли с призывом соединиться с ними и двигаться на Юг через Леса Бармы! Десяток и пять племён, каждое по два десятка тысяч - большая сила! "Но этой большой силе будет потребность и в больших Землях,- сказали мы.- Да и Леса Бармы весьма велики! Будет ли в достатке снеди для всего народа на многие месяцы пути?!" Родич Вышемир, Сокол и наш сосед, говорил Луну назад со старшими горного народа гмуров! Когда-то мы обменивались с ними, но то время прошло, и вот теперь гмуры неожиданно попросили в обмен на металл и оружие Каменное взгорье! На что оно им, Вышемиру неизвестно, но эту бесплодную Землю с диковинными ночными огнями Соколы давно объезжают стороной! Вышемир предложил гмурам другое: чтобы наш народ, ежели решится на переселение, прошёл вдоль Пояса Рода, по краю Леса, прикрываясь горами от нападений асилков! Гмуры согласились не препятствовать!
   Шум голосов прервал Любомира. В селении уже многие обо всём знали, потому что приходили послушать совет родичей, но у всех людей Равнины Лес вызывал боязнь и отвращение. Потому возможность идти на Юг по предгорью, где деревья росли редко и легко было пробить дорогу повозкам, необычайно обрадовала Соколов. Теперь противников у
  
  70
  
  переселения почти не осталось.
   Родич дал людям перемолвиться и поднял руку.
   - Первое решение, которого я прошу от семей, такое:отдать ли гмурам Взгорье немедля, как они того просят?! И второе! Мы предлагаем, не дожидаясь месяца страденя, послать на Юг Дружину из лучших ратников, чтобы к переселению всего народа уже верно знать, что нас ожидает на Юге. В Дружину же эту от каждого племени дать по десять бессемейных юношей и девиц, владеющих оружием!.. Старшие, я ожидаю вашего ответа!
   Снова Вещенье перешло в семьи, но на этот раз тянулось куда дольше. И непонятная просьба гмуров - а многие уже забыли об этом народе,- и выдумка родича Вышемира, и, особенно, предложение отправить Дружину ради прояснения пути на Юг и новой Земли - всё это вызвало много разговоров и даже препирательств.
   - То плохо, что вы могли погибнуть в городьбах,- говорил старый Будислав Яру и Светю.- Теперь же в десяток от Соколов, явно, включат и вас. А вернётесь ли с Юга? Я не могу терять из своей семьи ещё двух взрослых мужей.
   С ним соглашались и Венцеслава, и Горислава, и старая Градислава, и тётя Светя Велислава, которая досадливо прибавила к словам старшего свои:
   - Что у нас за семья такая ратная! А не вызреет урожай, овощ не уродится, придётся жить охотой да рыбалкой. Много ли промыслят мой Изь, да Милослав, да наши дети?
   Светислав молчал, понимая, что всё неизбежно, и выдумка родичей касательно передовой Дружины мудра: лучше погибнут они, семь десятков неженатых и незамужних, чем весь народ. Однако Яр решил устыдить свою семью:
   - Есть, Веля, и худшее, чем недостаток снеди. Если не пойдём мы со Светем или Кречет Гормослав, тогда не вернуться никому. А выдержат ли Соколы ещё хотя бы одну зиму здесь, у холодеющего Моря?
   ...Четверть поры советовались родственники в семьях, и только тогда, вновь выслушав всех старших, родич Любомир вышел с речью.
   - Друзья! Вот и все решения приняты вами, остаётся ожидать того, что скажут другие рода! У нас же ни одна семья не возразила против обмена с гмурами! Должен прибавить, что и от их оружия Вышемир не отказывался! Будут нам и путь по предгорью, и мечи из крепкого горморуна! Такая вот чудная потребность в этом Взгорье для маленьких жителей гор!
   Теперь о Дружине! Возразили - восемь семей! (Он перечислил) У всех восьми есть кто-то в берёже или средь буяров! Оно и понятно: не желает семья терять рабочие руки, а матери - своих сынов! Как старший рода обещаю: семья, давшая ратника в Дружину, получит в урожай от всех других семей, сколько вырастила бы сама, ежели этот ратник не уходил бы на Юг! Дело общее, и, думаю, советоваться о том не надобно?!.
   Никто вслух не высказался, и родич объявил последние слова Вещенья..
  71
   - Но будет так, что семья не отпустит своего в Дружину, хотя и сам он или она в согласии, так не уйдёт тот человек на Юг! Ибо не переступали мы через Закон Праведи в лёгкое время, не переступим и в пору трудности и испытания! На двух ногах стоит народ, что ушёл сутки Сварога назад с Блаженных островов! Одной ногой - на Земле-Матери, питаясь её силой, как дитя питается от родительницы! Другой ногой - на вере и Праведи, питая от Закона Коляды силу своего духа!.. И всё же прошу семью брата моего, мудрого Будислава помыслить не только о выгоде для себя, но и для всего племени Соколов! Любой знает у нас, что нет человека, который понимает Лес лучше Ярослава! Жену его прошу Венцеславу, ожидающую в обычных тревогах шестое дитя! Двух славных ратников дала ваша семья на охрану границы, и нет другой такой семьи! Подростков-буяров обучает Яр, чтобы превосходить нам асилков в схватках! Верной опорой ему юноша Светь! Но пусть знает Будислав, и Венцеслава, и вся славная семья ваша, что другие семь семей, которые не хотят отпускать своих в Дружину, готовы согласиться, ежели во главе её пойдёт - Ярослав!.. Уверен, в иных селениях Соколов скажут то же! Вспомним великий Лесной поход прошлого года! Мстя за дитя, наши ратники на пол-Луны вошли в Лес, и все вернулись живы! Тогда любой из них говорил одно: с Ярославом мы непобедимы!
   Гомон поднялся было вокруг, но Любомир усилил голос и не стал прерываться.
   - Однако Закон не переступим! Решать будет семья! Нас же, Соколов, десять тысяч, и десяток ратников для Дружины мы выставим! И не слабейших, чем соседи Кречеты или другие!
   Во всё продолжение речи Будислав покачивал головой и даже ухмыльнулся на двухкратное братово "славные", потому что этим словом больше величали богов, чем людей. Старик понимал лукавство родича, но и прилюдное уважение, оказанное его семье, было приятно.
   Сам Яр стоял молча и сурово, и, видно, думал совсем о другом. Светиславу казалось, что дядя давно уже всё решил и волю семьи не считает препятствием. Юношу немного удивляло, что речь идёт больше о Яре. Ведь в Лесном походе тот шёл со всеми, а он, Светь, всё время на сто саженей впереди, ибо только так, в одиночестве, можно было учуять или услышать приближение асилков. Три раза косматые уступали в чуткости равнинному человеку и получали его стрелы, не видя самого, и раньше, чем к месту стычки подходила вся Дружина. Впрочем, не зависть испытывал Светь, а опасение: уступит Будислав, отпустит Яра, а внука-берёжу оставит с семьёй.
   Однако стоило только родичу увлечься восхвалениями Ярослава, как вокруг послышались одиночные восклицания о том, что создатель буярства - самолюб и гордец. Тут уж Светь отбросил свои мысли и едва не пустился в препирание. Теперь он мог рассказать о множестве добрых и полезных дел своего дяди даже перед всеми Соколами.
   Однако Вещенье притекло к своему завершению, и теперь только через
  
  72
  пять дней можно было решать, кто пойдёт в Дружину - когда родичи других селений "птиц", узнав волю своих людей, вновь съедутся к Соколам на совет. До Светя донеслось только, как кто-то громко сказал Западным: "И не ожидайте напрасно! Неудобно нам идти вместес вами! Слишком много вас, Лис да Волков!". Он же направился поскорее в сторону Радиславы, потому что предполагал: хотя и могут остаться здесь другие вещуны, чтобы проводить Дружину в поход, но Гостомысл с внучкой, скорее всего, отправятся обратно: не могла девица-Лебедь так долго находиться среди Соколов. Вот если б вышла замуж да сменила перья...
   "Надо же сообщить Гостомыслу, что я выполнил его поручения", - робел Светислав. - Да и она напоследок говорила, что этодело и её касается".
   Ему было что сказать, он находился среди людей своего рода, а не на чужом озере с незнакомым леском вокруг, и всё же, приближаясь, чувствовал стеснение. Будто с каждым шагом опутывали его всё теснее крепкими бичевами. Так что и дыхание, до того незамечаемое, норовило сбиться или прерваться вовсе. "Вот же напасть. Когда впервые занёс цеп, подарок Яра, над головой асилка, огнеглазого, гнилозубого, не так страшился, как теперь. Одолела меня девушка, хоть беги прочь. Но уйти ещё труднее. Когда теперь свидемся... Вот окликну, а она: "Что, буяр, закатил огненное колесо Дажьбога? Все девицы - Соколицы в селении отдали свои метки Лады? Небось, едва дотерпели до твоих двух десятков лет?" Засмеёт. Будет чуждаться других девушек, потому и засмеёт".
   - Радислава!.. Здравствуй. Белые боги с тобой.
   - Светь! Здравствуй! Храни тебя Сокол и все светлые силы! А я сама собиралась искать тебя... Да-да, не удивляйся! Я уезжаю теперь с дедуней, и мы встретимся, наверно, через четыре-пять Лун. Не знаю точно. Ведь ты пойдёшь в Дружину?
   - Я-то желаю, но мать, дед...
   - Ваш старший согласится. Он просто не знает ещё воли богов. Вам должно обоим идти: и Яру, и тебе.
   - Боги сказали Гостомыслу о нас с Яром?
   Радя оглянулась: её дед отделился от вещунов, которым что-то всё договаривал, будто опасался упустить важное. Но к нему подошёл Ярослав, ведя трёх лошадей, и Светь понял: третья - для Радиславы.
   - И вы - в Каменное взгорье? - догадался юноша. - Да что за место такое! Всех тянет, как пчёл на цветущую яблоню...
   - Ты прости, мне пора. Придёт время, когда разъяснятся все загадки. Теперь же - главное. Не осуждай нас с Гостомыслом, что послали одного к горам. Но там ты, может, спас Дружину, которую ещё только собирают наши племена. Я знаю, что тебе пришлось побывать у гмуров. Ты мог погибнуть. Дедуня молвит: "Если этот муж вышел из Подземелья, где нет силы Сокола, то он храним самим Родом. А раз так, значит, Светлые боги не оставили наши племена".
  
  73
   Светиславу хотелось остановить девушку, сказать, что причина его спасения в другом, а бог Род помогал, скорее, его отцу, чем ему. Однако Радислава говорила всё торопливее, и в тот миг, когда к ним подъехали Яр и Гостомысл, она, верно,ещё многого не успела высказать.
   Светь и старый вещун приветствовали друг друга.
   - Главное-то молвила?- Гостомысл ласково улыбнулся внучке.- Она тоже идёт в Дружине. И я, старик, с вами, юными. Значит, Лебёдушка, распустим крылышки, взлетим в поднебесье да на Юг, на Юг?.. А ясные Соколы следом.
   - Вот и с родственниками тоже толком не попрощалась,- вздохнула Радислава.- Что же, свидемся. Дедуня молвил, всё у вас с Ярославом будет получаться, только нельзя на себя смотреться.
   -Нельзя глядеть в воду?
   - Не знаю. Смекай.
   Яр подставил колено, и она вспорхнула на лошадь.
   - Светь, скажи нашим, что ворочусь ввечеру,- попросил юношу его дядя.
   Мужчины тронулись, а девушка замедлилась, словно обвыкаясь к чужому коню. Потом обернулась и, отъезжая, помахала рукой:
   - Скажи, если не тайна, чего просил у богов, когда пускал в реку свой венок?! Небось, жену-красавицу да десяток деточек?!
   - Всё забавляешься?! Я просил, чтоб боги ясно возвестили нам, переселяться или остаться здесь... А ты?!- крикнул он вдогонку.
   Лебедица махнула рукой:
   -Потом скажу!
   И они умчались в таинственное Взгорье, которое как-то непонятно должно было помочь перелёту двух Лебедей на Юг.
   ...Наступила выть, время застольничанья, и семья Будислава собралась за столом. Восславив богов, старший дал знак садиться и взялся за нож - резать калачи. Все пребывали в молчании, даже дети, которые не понимали, но чувствовали разладицу между родными. Яр, только что воротившийся и ещё свежий от умывания, с влажными волосами и распустившейся бичевой на тельнице, из-под которой поблёскивал начищенный солоник, сосредоточенно и сумрачно вертел в руках свою ложку. Его Венцеслава - приметил Светь - в этот миг действительно походила на птицу-мать: а она была привезена Яром из племени Уток. Сидела Венца нахохлившись, выпятив плотно сжатые губы, и два птенчика - Воислава и Крутислав - прижались к ней, словно в воздухе над ними кружился какой-то хищник. Горислава и Велислава сидели рядом, одинаково печальные, как будто поровну разделили заботу - возможный ратный поход родных людей. И только в огнище весело потрескивало, и Светиславу даже захотелось сказать что-нибудь бодрое, вроде: "Вот огонь умирает, а чавкает последней дровиной, будто, сорванец, только народился", но дед показывал лицом и каждым движением, что мучается от множества мыслей и забавляться не стоит.
  
  74
   Светь оглядел большую родню, покой, где уместилось бы четыре десятка людей, и подумал: "В последние годы редко подолгу бывал здесь, теперь же могу уехать на долгие месяцы. А летом, может, всей семье придётся бросить это жилище, уйти с Равнины да где-то далеко на Юге строить новое." Подумал, и всё вокруг стало восприниматься таким привычным, нужным, без чего будет трудно обойтись, что, ежели исчезнет из жизни, заберёт с собой часть жизни. В этом жилище он родился, рос, постепенно выходя под навесье, потом бегая с другими детьми по селению, выезжая со старшими в поля, наконец, с дядей Ярославом при оружии отправляясь к границе Леса. Мир расширялся всякий год. И вот, едва ему исполнилось два десятка лет, как он, единственный из Соколов, побывал в Подземелье. А теперь и вовсе - уйдёт глубоко в Лес, за сотни вёрст от Моря. Однако же мир родного жилища не стал с годами маленьким и незначительным. Каждая частица его свежа первым детским впечатлением, которое никогда не уйдёт из души, не прикроется чем-то большим, ибо - первое. Этот стол и его, Светиславово место за ним. Дымник напротив, под потолком, лучше всего видный с его места, отчего дед Будислав завсегда к ночи, поёжившись, спросит: "А что, Светя, дымник-то прикрыт у нас? Откуда свежесть вползает?" Большая глиняная печь в правой от двери стороне родни, кормилица и владычица всего жилища, в которомкроме общей родни - тела, где стряпались и ели, были ещё руки да ноги - припасники, клети да спаленки пяти маленьких семейств, уже без печей и огнищ, с одними лишь постелями. Эту печь прохладными вечерами облепляли дети, гадавшие по запаху, какой пирог пышнеет и набирает тепла внутри - репник, свекольник, луковник... У входа же на спицах висят утирники, и среди них один - с вышитыми по краям чудными золотыми Соколами - подарок Гориславы ему на десяток и восемь лет...
   - Чем нас порадуете, сынку?- прервал Будислав тоскливые мысли внука.
   Изуславу, к которому обратился старший, было уже шесть десятков и один год, потому обращение "сынку" рассмешило детей. Но дед не прибавил к своим словам ни улыбки, ни весёлости в голосе.
   - Чем порадуем?.. А ежели стряпается с душой, то и естся с довольством. Вот мы с Велей, да Зарёй, да с внуком Путеславом, который помогал - дровины рубил да носил - порадуем вас тюрею, похлебкой-крапивницей, дарением весны-красны, да печёной рыбкой-карышем, да морковной паренкой и овсяным киселёчком.
   - Что же, сынку,- повторил Будислав ласковое слово.- Ты и говоришь так усладливо, что без снеди станешь сыт. А кисель - то добре, пусть порадуется наш кисельник Ярь. В походе, небось, не дюже накисельничаешь.
   - Что, тятя,- поднял Ярослав голову,- уже отпускаешь в Дружину?
   - Отпускать или не отпускать тебя - то решать жене твоей да пятерым деткам. Их и спрашивай наперво, а мне сейчас скажи о том, что такое наши
  
  75
  
  
  великие боги возвестили Ладимыслу о двух славных ратниках, под которыми все угадали вас со Светем? Почему я слышу это от других нстарших, когда мой сын - друг того седобородого Лебедя, что руководил утром обращением к богам? Ты поведай нам волю богов, а мы станем есть да внимать.
   - Родич наш, смекаю, решил перед всеми возвестить лишь то, что вещуны сумели понятно объяснить,- возразил Яр и вместе с другими приступил к еде.- А чего не изъяснили, что неясно и зыбко, на том не стоит опираться в решениях. Да ещё касательных всего народа. Тайны же в этом нет никому. И Любомир, и Ладимысл о совете и гаданиях говорят с любым, кто спросит... Предки-навии сообщили, что после смерти человек всё равно покидает Родину. Важнее не забыть Правь. Если будем идти путём Праведи, боги дадут нам тёплые Земли на Юге, а через три месяца Сварога, через шесть с лишком тысяч лет, наш народ воротится на Острова. На летучей лодке на Север прилетит юный и красовитый бог, подует огненным дыханием-ветром на белую воду и растопит её.
   Ярослав, заметив, что дети удивлённо внимают ему и перестали есть, напомнил им, для чего они за столом. И сам он подвинул ближе рыбу и продолжил с перерывами.
   -...Тогда за верность Светлым богам потомки аркаидов получат в пользование силу огня, равную самому Солнцу, и Белобоги вместе с людьми выйдут на последнюю битву со слугами Дыя и Вия... Свет и тепло одолеют темень и Студу, наступит время вечного Солнца... Но надобно будет по справедливости разделить богатства, которые откроет людям раскованная от холодного колонтаря Земля. Иначе дух чёрных богов возродится, и всё станет напрасным.
   - Неясно,- промолвил Светислав.- Наш народ и в старину уходил на Юг, когда одолевали чёрные боги, возвращался на Север, когда Белые, собравшись с силами, одолевали и вновь заселяли Острова...
   - Я понял тебя,- покачал Яр головой.- Видно, наши боги не желают более смиряться с тем, что каждый год Сварога их вместе с людьми, ослабевшими и изнежившими в обильных садах Островов, изгоняют с Севера неутомимые в злобстве потомки Чёрного Змея. И потому они дадут им последний бой и навечно загонят в Подземелье. Чтобы сотворить такое, Сварожичи возьмут себе в помощники тех из людей, кто сохранит верность Прави..
   - Ты сам так думаешь или это сказал мудрый Лебедь?- спросил Будислав.
   - Навии-предки молвили через наших вещунов, что чёрные боги не удовольствуются Севером, будут посылать на Юг рати своих слуг, и нам придётся биться с ними, ведя за собою все народы, не желающие отступаться от веры отцов. И всякий раз противиться злой силе будет всё труднее, потому что сила та станет возрастать от темноты в наших душах. Гостомысл понимал под этим переход людей на сторону врагов.
   - Как такое возможно?- удивлённо спросили сразу все взрослые,
  
  76
  
  оторвавшись от своих чаш.
   - А последний бой наш народ будет вести только с одними отступниками из своих,- невозмутимо продолжал Яр, который, видно, уже осмыслил все пророчества.- И будет она длиться одни сутки Сварога...
   - Сутки Сварога... семь десятков и два года. Так долго будут ратиться?- не поверил Светь.
   - Потому, что со своими. И многие свои перейдут на сторону зла... А одолеют их лишь когда вернутся к древней Праведи, к светлому Закону жизни, и вместо восхваления людей восславят Творца мира.
   - И когда же в первый раз явятся слуги чёрных богов?- спросила Зареслава.- Ещё в нашу бытность?
   - Провещано, что они станут приходить всякий раз, когда наш народ будет отступаться от Закона предков, от их веры.
   Некоторое время ели молча, и только старушка Градислава не ушла в свои мысли, чтобы обдумать сказанное, но укоряла детей, если начинали озорничать, а когда маленький Путеслав попытался сам остудить горячий кисель и дунул так, что брызги упали на стол, что-то утешливо зашептала готовому расплакаться от обиды правнуку.
   "Старые люди мудрее,- подумалось Светиславу.- Наша бабуня живёт насущными заботами, а Яр уже в эту пору готов приготовляться к будущему, к великим ратям, до которых, может, тысячи лет. Нам бы сыскать равнину вёрст на сто в длину да хотя бы на два десятка вширь, чтобы не сечь деревья осенью, когда все силы потребуются на устроение новых жилищ. На Юге, верно, всем племенам придётся жить теснее. И Лебеди, и Соколы станут ближе..."
   - Что же,- заговорил вновь Будислав,- то, что ты молвил, я слышал не раз на Вещеньях. Верность Праведи мы прививаем детям сызмальства, потому пока опасаться отступничества не следует. А переселение да трудности его не разобщат народ, а сплотятДумаю так, ибо помню наш уход с Островов. Здесь, у Пояса Рода, злотворцы асилки быстро вынудили нас и помогать племя племени, и ратному делу, и придумкам вроде городьбы. Ты же мне, сынку, скажи, что такое в Нави удумали о вас со Светем? Почему все старшие да матери берёжи мне твердят одно: пусти сына с внуком, им сами боги дают силу вести Дружину.
   - Плохо забавляешься,- упрекнула мужа Градислава.- Белые боги никогда не сообщают чьего-либо имени, они только предлагают путь...
   - Так какой же он - этот путь? Почему наша небольшая семья должна, когда Соколов целый десяток тысяч, отдавать в поход сразу двух мужей? Не ты ли, жена, говорила Луну назад с Горей, какая красовитая внучка у Острослава?
   - Не смущай Светя. Не смущай. Полюбится Тихослава или какая другая, женится хотя бы осенью. Вон наш Яр не в два десятка лет семейственным стал...
   77
   - Помню, помню, как ты его корила: найди себе Соколицу. А он слетал к
  Котугдани, поохотился да принёс в когтях Утку.
   Все засмеялись: и беззлобному препирательству стариков, и повторению семейной шутки о том, как Ярослав искал себе невесту.
   - Бабуня права: не обо мне со Светиславом сообщалось,- вмешался Яр, которого - Светь приметил - порадовало, что опечаленная Венцеслава наконец улыбнулась.- Сказано было, что две поганые головы будут думать о том, как лишить потомков аркаидов Земли, а одолеют их два мужчины-родственника да две жены, глядящие а одну сторону...
   -...Это, тятя,- слово в слово от Гостомысла,- прибавил Яр не сразу,- вот, объясняй себе как желаешь.
   - А что тут объяснять? Вы со Светем уйдёте на Юг, а Венца да Горя станут месяцами с печалью глядеть в сторону Леса да умолять богов да духов, чтобы хранили вас.
   - Понимай так. А только осилить Лес можем лишь я и Светислав. И к походу этому я приготовляюсь уже два года, как заговорили о нём впервые и как ясно стало, что Холод не остановится захватом одних лишь Блаженных островов. Я даже поднимался на Березань, вершину, едва видную отсюда, и знаю, куда вести людей.
   - Твои приготовления, сынку, я и сам примечаю, да только до Березани два десятка вёрст, а Дружине выпадет пройти, может, много сотен. И чем более вы будете отрываться от своей Земли и своего народа, тем более влиять на вас будет чужая природа. Влиять да изменять. Теперь ты имеешь обиду на семью, что не пустила тебя в поход на Вещенье, а через два месяца пути, может, заимеешь обиду на весь народ.
   - Отчего же?- удивлённо и немного растерянно спросил Ярослав.
   - А вот отчего... За то, что любим тебя и не желаем твоей гибели!- Будислав возвысил голос, добро, что дети, кончив застольничать, уже вышли из-за стола.- Ведь и другие, Яр, видят в тебе душевное затемнение, и о том говорилось на Вещенье. Праведь - проста, и следовать ей труда нет. Вот тут-то и вползает змеёю в душу смутная мысль: "А не мудрее ли я Праведи? Особенно когда моему мечу под силу решить все трудности и испытания?.." Не сомневаюсь, сын, что ты проведёшь Дружину на Юг. Но не выгорит ли в тебе на жарком южном Солнце что-то такое, за что тебя уважает весь Любомиров род? Слишком яркое тоже коварно, как и темнота. Хорошо - когда всего в меру.
   - Нет,- твёрдо ответил Яр, хотя все заметили, что слова старшего семьи заставили его задуматься.- Нет, я никогда ещё не отступил от Закона даже на полшага. И не отступлю. А если проявится на моей душе хотя бы маленькое чёрное пятнышко, вот моё слово: пускай Светь пустит стрелу прямо мне в сердце, чтобы не позорил свои род и племя.
   - Это добрые слова,- покачал головой старый Будислав.- Видно, потому и посылают вас боги в паре. Чтобы присматривали один за другим и не позволили отступничества. Со стороны-то виднее, и свой не постесняется
   78
  указать на зло в глаза. О себе же всегда заблуждаешься... А отпускать тебя или нет - пусть решают Венца да твои дети. Ты прежде всего им опора. Им и сказать от всей семьи. Ты же, Светь, спрашивай свою мать Гориславу. С тобою-то проще: детей не бросаешь. Но если вы,- старший посмотрел на обеих жён,- скажете мужу и сыну "да", знайте и то, что семь племён будут глядеть на них глазами своих дружинников. И семья наша может получить как великое уважение, так и великую срамоту. За всё в ответе семья, родители. И если выпустили они в жизнь человека, отошёл он от родного порога и сотворил где-то зло, вернётся это зло не только на его голову, но и на всё семейство да в нескольких поколениях. Самый важный труд - не в поле, не с животиною, а с детьми. И наибольшее прославление тем из людей, чьи дети прошли по жизни с добром и совестью...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  79
  
   Повесть 5. Ратный смотр
  
   -...И кто же у нас такой ранний?.. Кто же такой ретивый?.. Кто спать не желает, а желает тятю провожать да вслед за тятей поспешать?..
   Светислав под мягкое, ласковое воркование женского голоса входил в Явь, и казалось ему, будто это мать его, Горислава, забавляет его, маленького, бойкого Светя, пробуждавшегося утром от самого небольшого шума, особенно когда отец подымался на заре идти в поле или обихоживать животину. От детского воспоминания защемило в сердце, состояние счастливой беззаботности и всегдашней восторженной радости жизни нахлынуло, как тёплая волна на реке, когда лежишь в жаркий летний день у бережка и прикрытые глаза обостряют другие чувствования - слухом, телом...
   Но студёным мокротным туманом вторгается в светлый мир детских ощущений знание о жуткой гибели отца, знание, воспринятое недавно и совсем иным, взрослым, разумом, и сладостный Ирийский сад утра жизни рассыпается, тает, а вместе с тем приходит совершенно явственная мысль о том, что Яр уже ушёл приготовляться к ратному смотру, что проснулась растревоженная родительскими перешёптываниями маленькая Воислава...
   - А ну-ка, потягунюшки-порасту-унюшки...- продолжала Венцеслава свои приговорки.- Как берёзка белотелая, наша Воя поднимается. К ясну Солнцу, в светло Небо устремляется... А вот наши руки-хвату-ууу-унюшки... А вот наши ноги-то-ходю-ууу-унюшки... А и носик-тянулка, а и ушки-внималки, а и глазки-гляделки...
   Светь не пожелал и далее втайне слушать слова и щекотку матери и смех дитя из соседней спаленки и встал с постели. Тут же убедился, что не только маленьким пришло время пробуждаться, но и взрослым: Горислава уже ушла куда-то на двор, видно, доить коров. Венцу же, горевавшую все дни после Вещенья, в семье жалели, и старики, подымавшиеся раньше других, даже перестали утрами будить её для обычных дел. Она и сама в свои три десятка и четыре года осунулась так, что гляделась одногодкой с Гориславой. А мужу она сказала так: "Если идёшь ради народа да можешь сохранить жизни юным - иди. Общее дело важнее семейного. Но когда сотворишь задуманное, вспомни: мне с детьми нужны не твои свершения, а ты сам, простой и любящий..."
   Светислав одел грубую рубаху, натянул порты, следом кожаную обутку, опоясался, поправил перевязь на голове - купавную, буярову - и приладил обратно вытянутые на ночь соколиные перья. Накидку пока взял в руки. Вся остальная одежда - ратная - хранилась в отдельной клети, потому что Будислав не терпел оружия на видном месте.
   В родне, куда, одевшись, вышел Светь из своей спаленки, уже занимались делами Градислава, дядя Изуслав с женой Велей, их сын Мил. Вышла
   80
  одновременно с племянником и Венца с маленькой Воей, шлёпавшей по глиняному полу босыми ногами.
   - Здравствуйте! Белые боги с вами! Разоспался я, и никто не потревожит. На смотр пора.
   - И ещё бы спал,- ответила за всех Велислава после приветствий.- Куда поспешаешь? Ярь умчался с первым светом, ты торопишься, Мечислав и тот матери не жалеет, просился в Дружину.
   - Меч?!- удивился Светислав, умывшись.
   Венцеслава в ответ только махнула рукой:
   - Хорошо, что шестое дитя пока не родилось, а то и оно поползло бы следом за таким разудалым отцом.
   Светь понял, что, хотя семья и отпустила их с Яром в поход, да недовольство осталось.
   - Ты не ожидай нас, ратник,- ласково прервала молчание Градислава.- Застольничай. Вот квасок медовый, каша не остыла со вчерашнего, овсяничник свежий... Тебе, внучек, в этот день сила очень будет нужна. Я и сама на смотрины те приду, порадуюсь на вас...
   - Чему же радоваться?- Венцеслава присела рядом кормить дочку.-Уходят, неведомо куда и неведомо зачем...
   - А ты неправа, дочка. Нет. Ты, как муж твой, своему разуму больше внимаешь. А вещуны-то недаром путём мудрости идут. Им лучше нашего ведомо, что и зачем. И изволение божие лишь они могут прознать и донести народу... Я тоже мать, и у меня в груди щемит тревога за сына, да только кто в этот день угадает, что лучше: идти на Юг или оставаться здесь? Может, им, ратникам, надо за нас тревожиться, а не тебе о своём Яре...
   - Это только утешение,- покачала Венцеслава головой.- Чего нам опасаться? Неурожая разве. Так охотой-рыболовством проживём. Летом не только поле родит, а и лес, и луг. Проживём...
   Она повернулась к Светиславу.
   - Я прошу тебя, сдерживай Яра, сколько можешь. Он чересчур на свою умелость полагается и пожелает всю Дружину скрывать за своей спиной. Да ведь вас там, к Югу, не только асилки станут донимать, про которых вы всё знаете. И другие опасности будут.
   - Обещаю,- кивнул Светь.- Однако ж он у нас старший. Не Ярослав уже, а Яромир. Так что противиться не стану, если велит что. Я простой ратник.
   - Ты племянник ему, и давно уже как друг. Твои слова он не прервёт. Будь же мудрее. Ему - повелевать всеми и помышлять за всех. Да снизу вверх, от простоты-то, бывает лучше видно. Вот когда на взгорье заезжаешь, совсем по-иному вокруг смотришь на вольном ветре да средь простора бескрайнего. И в голове кружение, и радость родится в душе. Думаешь что ты - выше этого. А мысли здравые будто в том просторе растворяются, не хватает их на такие пространства. Снизу же видишь меньше, да точнее. Особенно когда все мысли обращены к вершине.
  
  81
   Светислава покоробило то, что Венца ставит своего мужа так высоко над остальными дружинниками. Их всего-то семь десятков. Здесь, на Равнине, под началом Яра было, если взять сменяющих друг друга берёжей да ещё буяров,- до ста человек, а и то он держал себя как старший друг, лишь более опытный да сноровистый. Однако - Светь приметил - в последние дни все в их семье да и в селении тоже, сделились настоящими мудрецами. С трудом умещаются в его памяти бесчисленные советы, даваемые сородичами, в то время как мысли его - о том, что ожидает впереди, как изготовиться к дальнему пути, что взять с собой. Да ещё постоянно гложет тоска по оставляемым вскоре семье, жилищу, родному селению и привычной жизни. Яр - тот умаялся уже так, что осунулся лицом. Подбор лошадей, изготовление оружия, а главное - выбор десятка ратников из Соколов. Точнее, восьмерых - без него самого и племянника...
   Пока Светь ел, Милослав уже принёс ему из клети обязь с гмуровым мечом, лук с тулом, колонтарь и прочую боевую утварь. Надо было облачаться к смотру.
   - Вчера ты спрашивал пеньковые нитки,- вспомнила Зареслава, вносившая в жилище свежее молоко. - Вон на спице... У нас не оказалось таких, так твоя мать утром сходила к Острославовым, взяла у них... Сказала, сама Тиха ей вручила нити. Мол, для такого славного ратника ничего не жаль.
   Последние слова жена двоюродного брата сказала, забавляясь и, явно, с выдумкой, однако все бывшие в родне кто засмеялся, кто улыбнулся. Как-то проведала семья, а, может, и сама девушка не сдержалась да высказала свою тайну, проведала о метке Лады, и теперь Светь, хотя и уходил на многие месяцы из родных мест, сделался для всех женихом.
   - Так и есть,- лукаво притворяясь непонятливым, ответил Светислав.- Всё селение снаряжает нас в поход. Ты вон новые сумы нам с Яром сшила...
   С того дня, как Вещенье решило отправить на разведывание южных Земель семь десятков бессемейных соплеменников, прошло пол-Луны. Уже на третий день вместо ответа от Кречетов прибыл десяток ратников - семь юношей и три девушки, все из порубежной берёжи. Следом родичи других племён привели свои части общей Дружины. К назначенному для второго совета дню уже было ясно, что все семь племён пришли к согласию о переселении: если юный отряд обнаруживает на Юге подходящие и пустующие Земли, то во вторую половину лета весь народ, собрав что можно из урожая, уходит в тёплые места тем же путём, вдоль Пояса Рода, не покушаясь ни на гмурьи горы, ни на Лес асилков. А это особенно понравилось тем, кто поначалу был против ухода с Севера, говоря, что хотя асилки и много зла сотворили людям, да не годится походить на них в злотворстве и вступать в чужой Лес без согласия его обитателей. Спрашиваться же косматых было пустым делом: они жили разрозненно и даже бились селение с селением за лесные угодья.
  
  82
   Потому и был Яромир от зари до первой поры ночи в заботах. Всех иноплемённых дружинников он направлял в четыре соколиные городьбы - для обучения от более знатких. Свои же готовили снаряжение для похода.
   В десяток от Соколов вошли сам Яр, старший всей Дружины, его племянникСветислав, которому надлежало идти дозорным впереди всех, да ещё восемь человек: берёжа Ладослав из селения Вышемира, друг и однолеток Светя; Болеслава и Верослав из буяров; Живослава, Рудослав, Красислав и Хватислав, все из берёжи, из разных селений. Болеславу, хотя и не старшую по возрасту, Яр поставил десятницей.
   Так что в день поминовения предков, восьмого цветеня первого года Лады, когда родичи племён и некоторые из вещунов вновь собрились у Святилища Соколов, оставалось разрешить мелкие затруднения. О главном же - идти или не идти и Дружиной ли, всем ли - уже и не спорили. Старшие селений подтвердили место Яромира в походе, передав добрые слова семейству Будислава; решили дать каждому из дружинников по две лошади: вторую - в запас да для перевозки снеди и всякой утвари; велели старшему взять с собой вестийных голубей, которые и так переносили письма из городьбы в селения и обратно, да ещё велели нацарапывать на кусках берёсты наметки пройденного пути, беря за вершок рисунка одно поприще - то, что осилят за день. А на новом месте, если отыщут такое, наказили родичи Дружине разделиться: одним строить городьбу для обороны от возможных врагов, остальным воротиться на Север, чтобы вести к новой Родине весь народ. Племенам с этого дня надлежало всячески приготовляться к переселению - делать повозки, ковать оружие, для чего дать помощников кузнецам своих селений да ещё отрядить людей на старые, заброшенные рудокопни для добычи меди. Вышемир объявил, что отныне Каменное взгорье отдано гмурам, а те уже передали весть своим соседним родам об обмене с людьми, чтобы не препятствовили походу Дружины. Также гмуры доставили два десятка мешков с медью, которые тут же и поделили меж семи племён, да три десятка медных же мечей и два мешка наконечников для стрел. От самого Правителя Северных гор Вербора была передана холстина в две пяди длиной, на которой зелёными, красными да синими нитями было вышито что-то неведомое даже для вещунов, но что должно было стать знаком для южных гмуров : мол, владеющие этим холстом не враги.
   Однако решив всё это, родичи не разъехались по своим селениям, а остились проводить юных соплеменников в путь, а перед уходом их захотели посмотреть на борзость и удаль дружинников, для чего и устроили ратный смотр. На него-то и снаряжался Светислав свежим солнечным утром десятого дня месяца цветеня.
   К лугу, где совсем недавно праздновили день Перуна, Светь подъехал, когда все возвышения уже заполнили любопытные, пока больше детвора, на главном взгорке собрились некоторые из родичей и, став кружком, переговаривились о чём-то, а на ровном месте, выбранном для смотра,
  
  83
  стояли, спешившись, многие из десятков Соколов, Кречетов, Воронов и Уток, два Журавля в ярких колонтарях из светлой кожи и начищенных медных блях и все восемь Лебедей, которым племя подобрало одинаковых рослых каурок. Восемь - потому как девятым и десятой считались Гостомысл и его внучка, о которых говорили, что они присоединятся к Дружине чуть позже и, вообще, будто бы старый вещун из Триозёрья может переноситься по воздуху ещё прытче Воронов с их дутенем, зависящим от ветра, из-за чего лошадный путь вдоль гор ему и не требуется. Светислав с недоверием внимал этому, решив яснее разузнать всё от Яра, когда закончится суета приготовлений к походу. Часто размышляя о спешном отъезде двух знакомцев-Лебедей и о последних словах Радиславы, юноша с трудом связывал воедино милость к нему Правителя Вербора, непонятные надземные и подземные поиски гмуров в Каменном взгорье и постоянную устремлённость в это бесплодное место Гостомысла и Яра. Удивлённый более всего непривычным почтением маленького народа к цветным камешкам и глубокой верой в их чудодейственную силу, Светь, наконец, решил, что и вещун, использующий сушёные травы и заговоры, и гмуры, роющие на холмах ямы, ищут одно и то же - какой-то великой силы потаённый самоцвет вроде Палагора. Самоцвет, который можно применить как-то и для поиска южных Земель. Но всё это было только догадками. Светь верил в силу Белых богов, дневных духов, в силу слова, особенно сказанного опытным, мудрым человеком, но мощь какого-то камня, хотя и красовитого, ему была сомнительна.
   А ещё он верил в силу оружия. И теперь, в день проверки ратных способностей, он больше всего думал о том, как покажет себя и - вместе с Болеславою - весь десяток Соколов. С радостью он примечал, что они вооружены куда лучше других племён, даже Кречетов, хотя тут же и понимал, что смотр - не соперничество ратников, и что многие месяцы они теперь будут зависеть друг от друга. И он, со своим прочным и проверенным оружием, с горморуновым мечом, подарком гмуров, тоже зависит отныне от - к примеру - того юноши-Лебедя, который выделяется, наперво, цветом своих волос - не русых, как у всех, а рыжеватых; а ещё - прыткостью и суетливостью. Уже с десяток раз этот ратник поправлял на плече широкую обязь с мечом, снимал и снова надевал тул, в котором стрелы, по внимательному взгляду Светислава, изобиловили оперением и потому не могли лететь далеко. "Верно, и у Яра те же мысли: с кем идём, куда идём? Если сумеют асилки собраться числом в четыре или пять десятков да ринуться одновременно с разных сторон, иные из наших могут и дрогнуть. А не дрогнут, так разве ж сумеет этот рыжий Лебедь поразить асилка стрелою с двух десятков саженей точно в глаз?.. Много в походе будет зависеть от меня, идущего впереди. Много. Потому надо мне показать себя на смотре во всей борзости, силе и сноровке. Не ради похвалы, а чтобы родичи племён не опасились за своих юношей и девиц, а те знали, что, пока поднатореют в
  
  84
  ратном деле, есть кому сдержать врагов... Да, месяцы и месяцы Сварога, тысячи обычных лет жил наш народ возле самого Ирия под защитой солнечного света и богов добра и не ведал оружия. Здесь, на Равнине, Соколам и Кречетам пришлось научиться ратным умениям, чтобы хранить в неприступности границу с Лесом. Но вот пришло время всему древнейшему на Земле народу взяться за мечи и узнать грань между жизнью и смертью, лишая жизни своих врагов. Тяжело это - решиться убить, и требуются не только полная вера в свою правоту, но и особая внутренняя сила..."
   Так размышлял Светислав, а люди всё подходили и подходили. Одни становились поодаль широким кругом, другие - подъезжавшие конно,с копьями и щитами в руках - в строй по десять человек. Оружные спешивались, озирали будущих спутников по Дружине, знакомились и глядели на приготовления Яромира, своего старшего. По его велению буяры-Соколы вкапывали с одного края луга длинные шесты - для стрельбы из луков, а к иным шестам приколачивали короткие дощечки - показывать метание копий.
   Народ всё чаще поглядывал на Солнце, и вот оно приблизилось к невидимой, но различаемой любым взглядом границе меж заутром и полуденной порой. От селения показились тесно идущие люди, средь которых, судя по длинным рубашкам, шагали и вещуны. Впереди шли родич Любомир - по праву хозяина, старейший из родичей Соколов Свиримир, родич Аркомир от Кречетов, старец Беремир от Воронов и другие, а с ними вещуны Ладимысл, Волемысл, Ведомысл и иные - по одному от каждого племени.
   Едва самые уважаемые люди поднялись на взгорок и встали на его вершине лицами к шести десяткам и восьми ратникам, которые все уже посели на лошадей, народ вмиг смолк, и только резвушка-Утренник, порывистый западный ветерок, как неразумное дитя, коему невдогад, что забавы кончились, продолжал метаться по лугу, теребя нежно детские кудри, длинные волосы девушек, гривы лошадей.
   Беремир выступил вперёд.
   - Светлые боги и родовые птицы-охранители с вами, добрые люди,- промолвил он негромко, словно пробуя голос.- Всем ведомо, для чего собрились мы здесь! И по праву старшего я обращусь в этот миг не ко всему народу, а к тем, кого через два дня мы проводим в дальний путь на поиск новой Родины! Хотя - не новой! Потому что жили наши предки где-то на Юге в прошлые переселения! Когда волейвысших сил, повелевающих Подсолнечной, должны были покидать Север!.. Юноши и девицы! Каждое племя отобрало вас для долгого похода, для бессонных ночей в Лесу, для скудного питания в неведомых Землях, для битв с асилками и прочими чудищами Юга, потому что только юное, растущее существо превозмогает трудности без большого ущерба для себя! Выросшего же испытания гнут и ломают! Помните главное: преодоление препятствий должно родить в вас
  
  85
  мудрость, еоторой пока не достаёт из-за возраста! Мудрость, а не самолюбие и спесь! Потому мы посылаем с вами более старших и вежих Гостомысла и Яромира! Но и они вместе с вами должны знатьво всякий миг, что удача замыслов и упований человеческих зависит от воли тех, кто создал Землю! Потому храните верность Прави, и тогда свет мира не оставит вас!.. Сва!
   Беремир выкрикнул древний ратный клич, который с чьей-то подсказки (Светь теперь понял - с Гостомысловой) всегогода два, как возродили берёжи из Соколов и использовали, когда шли на асилков. И вот родич произнёс слово предков, и весь народ на лугу почувствовал, будто всё минувшее и давно истёкшее воротилось к потомкам обитателей Блаженных островов, будто сам Перун встал рядом с дружинниками в своём золотом вооружении, бородатый, могучий, с булавой-дубом, и заветное слово превратило надежды в уверенность в том, что поход будет удачным, а для этих ратников преодолимы все препятствия.
   - Сва!!- отозвились Соколы, Кречеты, Совы, Журавли, Лебеди, Вороны и Утки.
   - Сва!!- подхватил ветер человеческий звук и понёс его к Любомирову селению, чтобы и оставшиеся там знали: с ними божья сила.
   - Сва!!- выкрикнули девять Соколов, выезжая первыми на ратный смотр.
   Держась правой рукой за гриву, Болеслава подняла левую вверх и то растопыренной, то сжатой в кулак, то согнутой кистью руки подавала знаки своим друзьям, а те следовили её велениям. Соколы промчились по лугу, обогнули шесты и, перестраиваясь на ходу, пустились обратно. Сначала они двинулись одним рядом, после разделились и, потрясая копьями, правое крыло прошло сквозь левое. Далее, скача затылок в затылок, они рысью проехали перед народом, и девять копий вонзились в девять досок на шестах. Ни одного промаха! Всеобщий возглас пронёсся над местом испытаний. Соколы развернулись и на этот раз построились парами. Так и проскакали они в ближний угол, к холму с родичами и вещунами. Неожиданно на луг выбежал Яромир и резким взмахом пустил вверх голубя. Его десяток, казалось, ещё только разворачивался, но - миг, и девять стрел, как втягиваемые водоворотом, устремились в одну точку, и, испещрённый стрелами с белым оперением, голубь рухнул оземь. Люди разом выдохнули возглас удивления. Так же, с изумлением и покачивая головами, глядели на такую невидаль и ратники других племён. А Соколы уже вновь мчались в дальний угол и, сблизившись с шестами на дальность стрельбы, разом вскочили на спины лошадей и поразили все девять меток стрелами.
   Люди, восхищённые сноровкой Соколов, шумели и шумели, выкликая славу им и старшему над берёжей и буярами Яромиру, а ратники продолжали. Они опустили на глаза налобные перевязи, желая показать, что и ночами, при малой видимости, способны действовать в согласии, и ещё раз проскакали туда и обратно, перестраиваясь на этот раз по свисту и крику
  
  86
  Болеславы, схожим со звуками лесного зверья настолько, что дети стали всматриваться в небо: не там ли пролетают филин или ватейка - ночные охотники.
   Этим конный смотр завершился, и Соколы, спешившись посреди луга, обнажили мечи. Теперь они показывили ближнюю сечь, и их уловки и ухватки удивляли людей не меньше, чем скачка. Медные лезвия сверкали на Солнце, бряцали об щиты. В ход шли цепы, кистени и ножи. Кто-то пустил свой цеп по воздуху, и он перебил шест пополам, кто-то увлёкся и чеснул с такой силой, что расколол "врагу" щит. Сама Болеслава показала ратоборство против троих юношей и, едва не касаясь своим широким мечом их шей, "поразила" всех, ещё и сбив с ног. Десятницу Соколов люди восславили особенно.
   Напоследок хозяева ратного празднества показывали отдельную прыть и матёрость. Средь луга с луком в руках встал Светислав. Народ постепенно затих. Иные шёпотом загадывили: чем ещё изумят берёжи Яра, когда невиданное до того ратное действо и так убедило любого: эти воины способны пройти сквозь Лес. А Светь не торопился. Мало кто заметил, что он, закрыв глаза своей яркой купавной перевязью, делает какие-то маленькие, вроде беспорядочные шажочки. А кто понимал, тот шептал негромко: "Буза... Что же сотворит он такое затейливое?.."
   Вот буяры-подростки вышли в шести десятках саженей от дружинника, воткнули в Землю копьё и навесили на него небольшую кадушку. Светь, продолжая свои топтания на месте, достал из тула стрелу, наложил в лук, стал медленно тянуть жилу. Люди взирали, широко раскрыв глаза. Вдруг один из буяров швырнул камешек. Тот легонько ударился о кадь - мало кто услышал и звук удара, но Светислав резко согнул лук, и стрела взвизгнула особливым оперением, словно живая. Кадь даже не шелохнулась, но висела уже с обеими пронзёнными стенками.
   - Ого-го-го!!- пролетело по людским рядам. - Слава Соколам! Слава Светиславу!
   К стрелку подскочили было друзья, чтобы поддержать под руки, но он, сдвинув перевязь и глянув на точное попадание, улыбнулся им и без всякого привычного при бузе упадка сил, зашагал в строй, к своему десятку.
   Болеслава выехала на луг, уже простоволосая, без шлема и поклонилась народу на три стороны. Лицо её сияло радостью за своих ратников.
   Вторыми показывили себя Кречеты. Их совместная скачка не уступала соседской, но "ночной" они делать не стали. Зато пятеро из них, которые все были из берёжей, и средь них две девушки, проворно вспрыгивали на спины лошадям и разили из луков шесты с точностью и силой такой, что те раскалывились надвое. Обитатели Любомирова селения не скупились на одобрительные возгласы и прославления, особенно дети. А вот меж ратников остальных пяти десятков всё больше были видны покачивания головами да досадливые разведения руками. Видно было, что такой наторелости
  
  87
  неприграничные племена и не видывали, и показать никак не готовы. Потому, верно, едва десятник Кречетов Дивослав поклонами ответил на похвалы народа, вперёд сызнова выступил Беремир.
   - Братья!- сказал он.- Теперь мы ведаем о том, на что способны наши сыны и дочери, если пойдут путём ратника! Соколам и Кречетам была в том потребность, ибо рядом Лес, а из Лесу зорение и зло! Мы славим наших воинов из порубежья, потому что их сноровка и отвага позволяли всем остальным племенам мирно пасти животину, засевать поля, растить детей! Берите же наших юношей и девиц в ученье, и ваш опыт - залог того, что это ученье совершится быстро! И пусть теперь они покажут всем, что умеют уже многое, долго в выученях ходить не станут и уже в походе уравняются в уменьях со своими содружинниками!
   Одобрительные возгласы послышились со всех сторон, и многие, говоря друг с другом, одобряли родича Воронов за то, что славу воздал достойным и не укорил тех, которые только два-три дня назад сошли с пути земледельца и взяли в руки непривычное до того оружие.
   Воспряли и ратные десятки тех племён, что жили севернее Соколов и Кречетов. Теперь им не надо было состязаться в боевой умелости с берёжей да буярами, которые месяцы и месяцы отдавили время на овладение оружием. Довольнобыло бы показать всем и простую конную удаль, а в этом деле любой живущий на Равнине подросток едва ли не сноровистее своих старших - отца, дядей - уже лет с восьми.
   И вот на луг напротив холма с Беремиром и прочими родичами выехали десять Уток - шестеро юношей и четыре девушки. С деревянными щитами, обтянутыми кожей, с короткими копиями и с палицами и кистенями на поясах - для ближней схватки. Под клич "Сва!" тронув лошадей с места, они стройно прогарцевали широким строем туда и обратно, перестроились по двое и, вернувшись к шестам-меткам, швырнули копья. Попала лишь половина, но народ откликнулся одобрением: для пахарей и рыбаков, заселяющих берега Котугдани, такой исход был вполне сносным.
   Но одной лишь скачкой Утки не обошлись - решили показать себя и в пешей рати. Двое из них вышли на видное место с кистенями в руках - медными билами величиной с гусиные яйца на длинных - в сажень - ремнях весьма прочной кожи, потому что юноши без всякой опаски раскрутили своё оружие над головами и начали выписывать в воздухе такие круги, что народ ахнул от удивления. А Утки - высокие, статные, широкогрудые, в новых белых рубашках с ярко расшитыми краями - всё тешили и тешили людей своей ухваткой, заставляя кистени завывать в воздухе подобно неведомым лесным зверям. Мнилось, и Утренник стих, упав на траву оттого, что испугался быть посечённым на куски.
   Но вот юноши опустили руки, и, поклонившись на выкрики одобрения, обратились к Дружине с вызовом обезоружить их.
   - Давайте, давайте, Соколы да Кречеты!- подзадорил чей-то визгливый
  
  88
  
  голос, вызвав всеобщий смех.
   Яр, сидевший на коне у подножия холмас родичами, показал рукой, что могут выйти по одному от десятка. Утки мигом раскрутили свои кистени, стоя рядом и едва не пересекаясь в движениях, а против них выступили Лебедь и Ворон с мечами, Журавль с копьём и сам десятник Кречетов Дивослав, прихвативший короткий цеп. Он-то и попытался перехватить его медными кольцами метающиеся ремни Уток, пока другие окружали обороняющихся и старались подступить каждый со своей стороны. Время шло, а у нападавших ничего не выходило. Народ посмеивался и громко подавал советы.
   - Подползите! Бросайтесь разом - ударят только двоих!- неслось со всех сторон.
   Выступил на схватку ещё один - от Сов - и с копьём наперерез с разбегу попытался преодолеть те два невидимых круга, к которым никто не решался подступить. Но одно из бил ударило прямо по его копью, оно отлетело, следом упал ратник, потешив народ, а Утки вдруг перешли в наступление и бросились на противников, продолжая размахивать своим неодолимым оружием. Нападавшие оторопели, немного поотскакивли, а через миг и вовсе бросились бежать.
   - Куда вам! Не одолеете! Прячьтесь за детей!- шумели вокруг.
   - Одолеем!- громко и раздражённо воскликнул Дивослав.
   Он бросил цеп, выхватил у Журавля копьё и изготовился к броску. На этот раз оторопел один из Уток и остановил своё преследование.
   - Постой, друг!- послышался голос из строя.
   На луг выступил Светислав и - без оружия. Он попросил неудачливых дружинников вернуться к своим и взялся в одиночку биться с нахрапистыми Утками.
   Народ стих. Только тот же визгливый голос крикнул: "Покажи Соколов, Светь!" и всё. Даже Яр, посмеивавшийся вместе с другими, изменился в лице и обратился во внимание. И он, и весь десяток Соколов знали, что в один день в бузу два раза не войти. Помогая в коротком напряжении сил одолению любого врага, она забирает силы от всего остального дня, и человек после бузы очень медленно возвращается к обычному своему состоянию. Однако Соколы видели, что Светь выступал против Уток, именно введя себя в бузу. Второй раз в этот день!
   Новое противостояние закончилось так скоро, что не все и заметили как. Утки, в третий раз раскрутив свои кистени, чуть не бегом бросились на Светислава, а тот, не отступив ни шагу, метнулся к одному из них, схватил, казалось, невидимый в полёте ремень с билом, дёрнул его и опрокинул ратника. То же за какой-то миг он сделал и с другим. И вот уже оба кистеня оказились в руках Светя, а его противники, словно у них отнялись ноги, сидели на Земле и с раскрытыми от изумления ртами озирали своего победителя.
   89
   Светислав поклонился народу, а Любомировы Соколы всё выкликали и выкликали ему славу, пока один из родичей не вышел вперёд с поднятой рукой и не указал на то, что десяток Воронов уже выехал на луг и готов показать себя.
   Вороны, жители предгорий Пояса Рода, оказились отличными наездниками. Они не только умели держать строй, принуждая лошадей отзываться на малейшее повеление, но и пересекли весь луг, стоя на конских спинах с копьями и щитами в руках. В таком положении они сотворили то, что было не под силу даже Соколам и Кречетам - развернули лошадей, и при этом из десяти восьмеро так и устояли на ногах.
   В пешем строю Вороны гораздости и знаткости показывать не стали. Зато один из них немало позабавил народ, когда подъехал к одному из шестов с доскою, куда только что бросал копьё, и, взметнув коня на дыбы, заставил его разбить копытами эту доску. Люди отозвались весьма бурно - криками и смехом, потому что никто ещё в этот день не использовал свою лошадь вместо оружия. Ворон же подъехал к другому шесту, резко развернул коня, и тот, взбрыкнувшись задом, нанёс копытами два удара в воздух, от одного из которых также разлетелся в щепки кусок доски, уже и без того изрядно истыканный наконечниками стрел и копий.
   -И эти могут идти в поход,- говорили вокруг с улыбками.- У них тоже есть чему научиться.
   ...Журавли в этот день ратного смотра были пятыми и нисколько не уступили другим в верховой умелости. Наступать на врага единым строем они ещё не умели, однако лихость и сноровку в езде показали свою, особенную, потому что племена, обитавшие на изрядной дальности одно от другого, никогда раньше не сравнивались в этом деле. Ратные же умения стали цениться лишь здесь, в приграничье, да и то - в последний десяток лет. Из-за этого родич Журавлей Минослав, глядя на все увёртки и проворства дружинников нет-нет да и приговаривал стоявшим рядом: "К чему это?.. Не захватывать чужие Земли посылаем юных... Знание лесного растения да зверья нужнее им, чем умение разить мечом. Не то затеяли Соколы, не то..." Старику возражали, объясняли, что Дружине необходимо умение защитить себя, а уж Лес берёжи из Кречетов и Соколов ведают так, будто сами живут там, но Минослав повторял своё.
   И вот проскакали по лугу в свой черёд и славные дети Журавлиного племени. Половина имела медные щиты, половина - деревянные. Все были с мечами, луками да полными тулами стрел. Все с ножами на обязях, в добротных шлемах с кольчужными сетками да в колонтарях из кожи и медных колец. Все на добрых рослых конях и в крепкой кожаной обуви, какая могла выдержать месяцы пути по каменистому предгорью.
   По нраву пришлись Любомировым Соколам этиЖуравли, но и тут готовилось людям нечто дивное. Вот один из ратников, оставив щит и копьё в строю, вышел на луг. Отдельного, невиданного уменья ожидали от него, но
  
  90
  оказалось совсем иное. Не лук и стрелу извлёк он из-за спины, а гусли, которых, висящих рядом с тулом, сразу и не приметили.
   - Асилков погудкой станешь пленять?!- подзадорил кто-то.
   Певун только улыбнулся в ответ. Он неспешно приладил бичеву с гуслями на плечо, потрогал жилы. Те мягко откликнулись на ласку знакомых рук. Народ, позабавившись, постепенно утих, как убаюканное вечерней зарёй озеро. Глядя на старших, умолкли и дети, которые досадовали из-за перерыва в ратных состязаниях.
   Певун-Журавль заиграл. Звуки его гуслей, исходившие с луга, разбежались во все стороны и, казалось, не пропадали в воздухе, а полнили его, теснились новыми и насыщали всё пространство, где стояли и сидели люди. И было это столь благозвучно и слаженно, что каждый внимал глубоко и по-своему: у иного, кому надлежало идти в поход, игра вызвала в сердце веру в удачу и заступничество высших покровителей; у иного, провожавшего на Юг родственника или родственницу, явилась в душе желя-печаль да тревога за судьбу любимого человека; дети же, поначалу против воли поддавшиеся общему настрою, вдруг исполнились ощущения, что эти чудные звуки говорят на языке их душ и гуслярная погудка чужака-Журавля на самом деле есть то, чем звучат они сами, вся их сущность сызмальства, от первого дня рождения...
   Много певунов и погудалов было и среди Соколов. Заслушивались люди их жалеек, рожков, свирелей, бирюлей и сопелок и в праздники, и в обычные дни, но этот юноша гуслярил не просто отрадно и упоительно, он словно спустился из самого Ирийского сада, чтобы по соизволению богов укрепить в их любимом народе волю и веру в неизменности в этом мире красоты и совершенства. Недвижимо стояли дети, опустили головы ратники, покачивали седыми кудрями старики и старушки, молвя: "Ладно гуслярит этот Журавль, ладно. Верней оружия его погудка, потому что чего не покоришь силой, то подвластно сладкозвучию..."
   Но это было только начало, только зачин в той повести, что сложил для этого дня дружинник-певун. К погудке вдруг прибавился его нежный, как ветер-Полуденник, как юная трава в месяц цветень, голос, и было это ещё более чудным для Соколов, ибо в их племени одни игрили, другие пели, но не брали певуны в руки ни гуслей, ни трещоток, ни бубнов, не смешивали своих утробных звуков с извлекаемыми, внешними.
   Однако напев Журавля так согласно зазвучал вместе с его гуслями, что никто и не подумал произнести слова возражения.
   От Равнины бурной Котугдани,
   От Равнины, Морем омываемой
   Уходили семь десятков ратников
   В Земли южные, незнаемы-неведомы...
   Уходили на рассвете дружени,
   Славным Ярием в предгория ведомые.
  
  91
  
   На Востоке Заряница-милушка
   Хорса-муженька встречала светом огненным.
   Воспылалось золотое облачение,
   Раскалилось добела лучедарителем.
   А отважная Дружина удалялася,
   От родных мест отступалася всё далее...
   Солнце восходило на Небо и терялось на Западе. Солнце споро прокатывалось по Подземью, пугая чёрных его обитателей, и на греемой снизу Земле засыпали дружинники, видя во сне родные селения, матерей-отцов, меньших братьев и сестёр. А на северной Равнине, проводившей своих лучших юношей и девиц, люди слали бесчисленные моления богам- охранителям, чтобы помогали ратникам в их пути...
   Так пел Журавль, и уже многим от одного к другому передалось его имя, красивое, как эта повесть о переселении на Юг в первый год Лады шестого Коло Сварога. Потому, едва умолк певун, едва растаяли, осыпались на траву его дивные звуки, как изо всех сторон луга раздались громкие крики восславления.
   - Хвала Гремиславу! Добро тебе, сладкопевный Журавль! Хвала Гремю!
   А юноша поклонился скромно на три стороны, улыбнулся и воротился в строй дружинников.
   И не сразу выехали показать себя Лебеди. Увлёк-унёс Гремислав их помыслы вдаль. Туда, где ещё не бывали явственно, но куда уже не раз проникались разумом - на таинственный Юг. И затруднительно было теперь воинам понукать на бешеную скачку своих лошадей и искать новой твёрдости для рук, которыми предстояло метать копья и стрелы. Да и гомон людской не сразу стих: говорили о напеве, о том, почему Лебедей нынче только восемь, а не десяток. Что вещун Гостомысл и его внучка Радислава где-то втайне ото всех изготовляются к походу и потому догонят Дружину после, говорили, пожимая плечами. Однако верили решениям мудрых родичей и радовались, что в пути на Юг будет кому творить жертвования Белым богам.
   Волнение Лебедей сказалось сразу же. Едва толкнули они своих лошадей в бока, чтобы для начала проскакать через луг одним рядом, как тот сам Рыжень, на которого Светислав обратил внимание ещё перед смотром, взметнулся в воздух и ударился оземь так, что подлетевший выше его деревянный щит ещё и ударил по нерадивой голове, к счастью, закрытой шлемом.
   - О-о! - вздохнул было народ удивлённо и сочувственно, но когда юноша, потерявший шлем и открывший для чужих глаз свои рыжие кудри, резво подскочил и бросился к лошади с явным намерением запрыгнуть сзади, когда его норовистая подруга неожиданно отпрянула в сторону, повернувшись к хозяину головой, а он, высоко подпрыгнув, вторично шлёпнулся оземь, тогда уж народ не выдержал, и всеобщий смех огласил луг,онемевший было вместе
   92
  
  с людьми от славного напева Гремислава.
   Под шутки и потешливые советы ушёл рыжий Лебедь к ратникам, а семеро его соплеменников продолжили своё дело, стараясь сгладить срамоту растрёпы. Они умело ездили верхом, не хуже Журавлей да Воронов, бросали копья и пускали стрелы, им также кричали похвалу и одобрение "Молодцы! Достойны похода!", но что-то было в разлад, что-то уже дало изьян, отчего ратники воротились на своё место хмурыми. И виновник этого лиха решил оправдаться. Он вдруг выбежал на луг ближе к шестам, ответил улыбкой на выкрики и вывел за собой другого юношу - с копьём в руке. Народ затих, опасаясь новой потехи, потому что никто не желал обиды соседнему племени. Но молчал Яр, молчали родичи, позволил показать отдельную удаль десятник Лебедей.
   Второй ратник поднял копьё и сильно вогнал его в одну из досок на шестах. Рыжень стоял безоружно, и не сразу заметили в его руке камень. На лугу их не было: буяры заранее очистили всё место смотра ото всяких камней, чтобы не споткнулись лошади. Значит, рыжий Лебедь успел отбежать в сторону и там найти себе новое оружие. И вот он, отступив немного в сторону от места броска, вскинул руку и вышиб камнем копьё из доски.
   -Ого-го!- вскричили поражённые его сноровкой люди.- Добре, Лебедь!
   Теперь и Рыжень мог за всех своих соплеменников поклониться и родичам, и прочему люду. Даже ратники Дружины, его спутники в грядущем походе, подняли над головами щиты и копья и потрясли ими вместе с согласным выкриком одобрения.
   Совам выпало последними показывать ратные умения. Самые северные из всех племён, они граничили с Воронами, Лебедями и Журавлями, а четвёртой стороной их Земли соприкасались с тем бесплодным прибрежьем, где люди и не пытались чего-то сеять, потому что холодный Свежун там, не удерживаясь редкими и низкими лесочками, губил посевы и гнул-уродовал стебли растений.
   Оружие Сов заметно уступало тому, что имели на себе прочие ратники. Но известно было всем: в тех местах нет рудокопней и даже доброго строительного леса, а медь, ценимая в любом племени, особенно ценилась у этих северных соседей, которые выменивали её у других за зерно да за жир морского зверья.
   Потому-то выехали десять Сов, пять юношей и пять девушек, на всеобщее обозрение без медных шлемов, а лишь с синими головными перевязями, обнимавшими их русые волосы, без копий да с маленькими деревянными щитами, закреплёнными на спинах. Однако на боку у каждого висел добротный меч, а тулы за спинами, плотно набитые стрелами, пестрились буро-белыми перьями.
   От самого подножия взгорка, на котором разместились родичи, Совы, достав небольшие сравнительно с соколиными или кречетовыми луки, пустили по стреле. Но только трое из них сумели попасть в узкие шесты.
   93
  
   - Полуденник!- подсказал им сзади Яромир.- Берите от левого края!
   Видно, так и сделили ратники, так как во второй раз только двое из них промахнулись. Народ отозвался одобрительно: прочие десятки били с меньшей дальности, едва ли не с середины луга.
   Совы тронули лошадей и двинулись парами. Туда - назад. Бег всё ускорялся и ускорялся. И тут люди увидели то, чего уже не чаяли в этот день, потому что много самой разной сноровки узрели они за полуденную пору. Ратники вспрыгнули ногами на спины своих лошадей, проскакали так полкруга и вдруг попарно переметнулись на соседних коней. И то ещё не всё. Опустившись на завороте на лошадиные шеи, Совы обнажили мечи и принялись перебрасывать их один другому так, что иной в какой-то миг держал над головой два клинка, иной, безоружный, словно ему вдруг понадобилось защитить себя, всвистывал и тут же получал меч от кого-то из соседей по скачке.
   Вид летучего оружия изумил людей так, что многие глядели, широко раскрыв глаза. Добрые ратные уменья показали два приграничных племени. Но Совы устроили настоящее празднество в честь бога-воителя Перуна, за что выслушивали большую похвалу даже от Соколов, хозяев смотра, когда воротились в строй.
   Тех же мыслей исполнился и старший над всем действом Ворон Беремир, когда поднял руки и, тем утишив людей, обратился к ним с последними словами.
   - Доброе завершение доброму делу! За что восхваляем ратный труд и Сов, и других десятков, приготовлявшихся, сколь было времени и сил, к этому дню! А послезавтра, в день десяток второй цветеня, вам, дочери и сыны наши, выступать в поход. Пусть же вещуны наши заговорят вас от всякого лиха и щедро пожертвуют Белым богам и птицам-охранителям! Пусть же родичи и старшие семей снабдят вас необходимыми в пути оружием, скарбом, снедью, дадут крепких лошадей! Храните обычаи, ратники, покидая родные места, ибо Мать Сыра Земля и в той частичке, что возьмёт каждый из вас с собою, станет оберегать вас от напастей и хворей! Мы же, старшие, присоединяем свои голоса к общему приговору: "Вы достойны идти в поход!" Есть ли у кого из народа что прибавить, потому что решению принятому мы не изменяем?
   - Добре, могут идти!
   - Храни их боги!
   - Удалые, что тут говорить!
   Поначалу только такие выкрики неслись из разных сторон луга, и семь десятков ратников без двух приосанились и радостно заулыбались, словно не опасности ожидали их впереди, а мирная езда на какую-нибудь охоту. Но вот от одного места, следом от другого послышались иные голоса, пока не слились они в ясное и дружное требование:
   - Пусть Яр покажет себя!
   94
  
   Старый Беремир покачал головой, показывая, что не пренебрегает этим, и
  вновь поднял правую руку над головой.
   - Ведаю я, что славный Яромир, старший Дружины, прежде всего своей мудростью и знаткостью нужен юным ратникам, а уж после - владением оружием! Потому мы, родичи, не дали ему своего разрешения, когда просил перед смотром показать себя и перед людьми и перед теми, кого мы ему вручаем! Что же, Яромир?!.
   Родич посмотрел вниз, а Яр уже кивал, что согласен. Он слез с лошади, снял с себя колонтарь, шлем, обязь и, взяв один только обнажённый меч, вышел на видное место.
   Никто в оный день не ратился этим оружием так, как оно того достойно, потому что в плотной сечи, особенно в Лесу, от лука и копья проку мало. И вот старший дружинник решил восполнить такой недостаток смотра. Он вскинул свой яркий на полуденном Солнце меч, перебросил из руки в руку, покрутил вверху, вокруг себя, будто устрашая невидимых врагов, бросил вдруг меч в воздух и, пока все глядели на его полёт, перекувыркнулся, поймал клинок и снова будто поразил кого-то.
   - Добре, Яр!- крикнул какой-то забавник.- Духи удрали!
   Но Яромир на миг опередил весёлого соплеменника, не впервой уже уязвлявшего ратников словом. Он показал рукой пять пальцев, и пятеро желающих вышли из строя Дружины: два Кречета в полном вооружении, здоровущий широкогрудый Ворон с копьём, которое держал легко, как палку, да две девушки-Совы с мечами в руках.
   - Разите меня!- велел их старший.
   Сначала боязливо, но, быстро разгорячаясь, всё решительнее и решительнее бросились юные ратники на своего противника. Однако всякий раз так получалось, что, отбив одного, Яр вмиг оказывался за спинами всех и мог любому воткнуть меч между лопаток. Дружинники из рядов подзадоривали своих, выкрикивая советы, те вновь и вновь уговаривались, нападали и - сбивались в кучу, доступные для смертельного удара.
   Более всех ярился от беспомощности Ворон, выделявшийся крепостью и силой. Он так старался достать Яромира копьём, что весь взмок от натуги, порвал рубаху под мышкой и потерял лобную перевязь. Когда же в очередной раз он сделал неудачный выпад и почувствовал на своём плече постукивания яромирова меча, то швырнул оземь своё оружие и досадливо воскликнул:
   - А врукопашную?! А?!
   Яр положил меч на Землю, с улыбкой изготовился к оборонению:
   - Можно и врукопашную!
   - Давай, Тореслав!- поддержали остальные Вороны своего.- У кузнеца намахался молотом, окажи силу!
   - Не мешайте, не мешайте! Я сам!- попросил здоровяк своих соратников.
  95
  
   Те уступили и встали поодаль.
   И вновь повторилось то, что уже видели и что немало позабавило Любомировых Соколов и их гостей. Те же уловки и увёртки применил Яр, уходя от ударов большущих кулаков Ворона вправо или влево и используя устремления противника так, что тот делал два-три шага мимо, открывая бока и спину. А Яромир всё кружил и кружил вокруг юноши, вполсилы подзадоривая его ударами рук и ног, пока не подсёк под колено и тот не рухнул под всеобщий смех на траву.
   Бесславие сильно огорчило ратника, и, не пытаясь даже подняться, он сидел, почёсывая затылок. Яр же подобрал его перевязь, подошёл и, говоря что-то, протянул её. Из-за шума и выкриков их голосов никто не слышал. Однако, увидев, что Тореслав резво поднялся на ноги, о чём-то горячо заговорил, а Яр согласно кивал, похлопывая его дружески по плечу, люди возлюбопытствовали и начали стихать, угомоняя детей.
   Яромир поднял руку, прося выслушать его. Люди, особенно старики и старушки, уже начали утомляться: целую пору шёл ратный смотр, и время перевалило в заполдень. Потому гомон утих не сразу, да и забавников, кричавших своё и смешивших всех, стоявших рядом, в семи десятках семей селения было немало.
   - Добрые люди!- твёрдо сказал Яр, никогда раньше не обращавшийся ко всему роду.- Этот славный ратник твердит, что Перуново ратоборство, которым владеем мы, берёжа, бестолково против асилков! Там, в селении, у Голеславова жилища, лежит связанный по рукам и ногам асилк! Его пленили вчера, потому что намеревался задрать телёнка да распугал всё наше стадо! Я берусь одолеть его безо всякого оружия, если будет на то ваше согласие! Ему же втолкую на его поганом лесном языке, что, если осилит меня, отпустим восвояси! Ибо невелико зло, творёное им, а дружинникам моим такое ратоборство будет весьма полезно увидеть! Что приговорите, сородичи?!
   Народ закричал согласно: многое повидал он в этот день, но живого асилка не все даже Соколы видели, а уж чтобы кто-то бился с ним перед глазами!.. Люди были в согласии. Только там, где стояла семья Яра, заговорили в сомнении: по силам ли такое их родственнику? Этак можно и до похода получить немалое увечье. А Мечислав, старший сын Яра, горячился более других, твердя, что чудищ Леса только из лука бить, не сближаясь.
   И вот из селения, до которого было две сотни саженей, вывели косматого посланные за ним Светь и другие Соколы-дружинники. И показалось тогда людям издали, будто добрая медведица выводит от Леса заплутавших человеческих детишек, собирателей ягод или грибов. Самый высокий из ратников не доставал головой и до груди асилка. Ропот удивления пронёсся ветром по рядам людей. И если бы не стояли здесь десятки ратников с острыми стрелами и крепкими мечами, иные бы стали и опасаться за свою
  
  96
  
  
  жизнь. Тем более изумляло решение Яра, который и без того уже вполне показал свои уменья и сноровку.
   ...Асилка, подталкивая копьями, ввели на луг.
   - Я всё объяснил ему по пути!- объявил Светислав.- Он согласен!.. Говорит...- он повернул лицо к дяде,- что раздавит тебя, как зайца.
   - Однако угнаться за зайцами они не способны. Приступим! Сегр вуг!
   - Се-эгр!- рявкнул космач.
   В который раз уже замер луг ратного смотра. Но не удачи или сраму ожидали в этот миг. Словно пахнуло на всех будущей опасностью, с которой столкнутся молодые дружинники уже с полудня послезавтрашнего дня, когда пересекут границу Равнины и Леса. Вот она первая, примерочная пока схватка с мощным потомком самого Велеса, и отступится Яр, даст слабину, не подоспеют его друзья - разорвёт надвое лучшего из воинов косматое чудище, которому уже убирают путы на длинных, в шесть пядей, лапищах. А хуже всего - воспримется это поражение всеми как недобрый знак.
   Асилк сразу попытался схватить Яра, но тот изворотливо уклонился и обрушил целый вихрь ударов на поясницу ворога. Асилк взвыл от боли и злобы и вдруг бросился к шестам и вырвал один из Земли. Яромир знаком велел своим опустить луки, быстро скинул рубаху и, взяв её двумя руками, прикрыл голову. Как раз вовремя, потому как асилк запустил шест в своего обидчика с такой силой, что, летя, он просвистел по воздуху, будто стрела с богатым оперением. Яр уклонился. Ещё одно "копьё". Тоже мимо. Тогда асилк вырвал третий шест, но не бросил его, а, взяв наперевес, прыжками побежал на Яромира. Тот засеменил на месте, подёргивая руками - вошёл в бузу, и, едва космач приблизился, резко присел, упёрся руками в Землю, два раза ударил ногами - в голень и колено ворога и кувыркнулся в сторону, уклоняясь от падающего злотворца. Когда же асилк приподнялся, Яр подошёл к нему и нанёс двойной удар кулаками - левой в челюсть, вытянув руку на всю длину вверх, правой - повыше живота. Тот упал, будто мягкая трава под ударом косы, и замер в забытье.
   Так закончился ратный смотр в Земле Соколов. И, полные впечатлений, пошли вслед за родичами жители Любомирова селения к своим жилищам. На месте остались только шесть десятков и семь ратников.
   Их старший сел на коня и обратился к Дружине с последним перед походом наставлением. Он долго говорил о мелком. О бичёвках на хватки мечей, цепов, палиц и кистеней, чтобы не терять оружие во время сечи, и похвалил Светя за такую придумку, заставив того вспомнить настоящих придумщиков - гмуров. О щитах, которые должно закрепить на спинах так, чтобы луки и тулы со стрелами были сверху, под рукой. О лошадях, каких некоторым следовало заменить. И много ещё о чём. Яр говорил о мелком, но в каждом его наставлении угадывалось страстное желание одержать верх над будущим, угадать все предстоящие опасности и затруднения. И ратники, в которых ещё не остыла кровь после скачек и прочих испытаний, мало-помалу
  
  97
  
  пришли к пониманию того, что победа их старшего над асилком, проворная их стрельба из луков и всё прочее - далеко ещё не залог удачного похода. Что намеренно сказал родич о всех мелких обычаях расставания с родной Землёй, о которых юные и не знали, потому что никогда раньше не покидали её. Что удача в пути ожидает лишь того, кто быстро обучается новому, не только ищет силы в себе, но и слабости в противнике да твёрдо держится душой тех мудростей и опыта, что накопил его народ за многие годы и тысячелетия. Потому что источников силы у человека целых три: родная Земля, прошлое предков да совесть-Праведь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  98
   Повесть 6. На Юг
  
   На рассвете десяток второго цветеня в полной тишине уходила Дружина. Пробуждённый первыми лучами Солнца подымался каждый ратник с постели, оставляя её так, неприбранной, чтобы не разрывались ниточки, связывающие его с родным жилищем. Одевался и в последний раз проверял оружие и сложенные ввечеру пожитки: запасную рубаху с вышивками - подарок меньшой сестрицы; охабень или накидку; ложку, у многих - ту ещё, что вырезал отец на первый год от роду, прочного дерева, с птичьей головой в конце ручки; туесок да чашу; мыло из назолка с жиром в каком-нибудь коробке да новый утирник, тканый и вышитый накануне материнскими руками; костяную иглу с клубочком нитей; ещё один оселок с кресалом в запас, кроме тех, что на поясе, в холстяной суме-огневице; и прочее всякое, в чём не только потребность будет в пути, но что при каждом употреблении станет напоминать семейное жилище, его тепло и уют. Проверив утварь, дружинник оглядывался кругом, кланялся печке-кормилице и приступал к прощанию: Соколы - с семьёй, начиная со старшего, другие - с дальними родственниками, которые приютили на дни приготовления к походу. Слёз старались не лить. Причитать, как по умершему, строго запрещалось. Расставались тихо, мороча духов зла, чтобы не приметили они той убыли, что несли семьи. И вот дружинник кланялся всем на пороге и выходил под навесье двора один. Никто не шёл провожать его, будто расставались ненадолго.
   А во всех Святилищах у всех селений семи племён во всю ночь горел священный огонь, поедавший от имени богов жертвенное зерно и сурью. Не спали в эту ночь вещуны родов, молили Ирий о заступничестве для лучших сынов и дочерей своего народа и гнали особенными заклятиями прочь, обратно в Подземье, всю злотворную нечисть, чтобы не подпитывалась она горем матерей, отцов, сестёр-братьев и прочих родственников уезжавших.
   Дружина собиралась в трёх сотнях саженей от Любомирова селения, на дороге средь нежно-зелёного овсяного поля, где юные, как ратники и ратницы, колосья ещё дремали при первых , робких лучах Солнца. Каждый спрыгивал с коня, целовал родную Землю и, набирая немного её в маленькую холстяную суму, вешал на пояс: оберёг, сильнейший даже, чем те, на которые делали наговоры вещуны.
   Накануне из Святилища Воронов привезли сине-белый стяг, будто бы сшитый ещё Детьми Богов в дни Великой битвы за чудную Мельню. Впервые древнее полотнище будет не со своим народом. Но так решили родичи. И вот теперь стяг в руках Тореслава единит дружинников, и они уносятся мыслями к Морю, по которому вольготно плавали под парусами их предки-аркаиды, к белой Алатырской горе, куда летит после смерти душа-тень каждого человека и куда им теперь предстояло идти путём не земледельцев, а ратников, защитников родной Земли и народа.
   99
   Яромир негромко велит сесть верхами, словно боясь торопить утро, и поход начинается.
   - Соколы - дозорными, Кречеты - замыкают, по пятеро в ряд, стяг - в середину. Боги с нами. Вперёд, Дружина.
   Со стороны селения вдруг прибегает ещё один путник - ветер-Утренник, которого, видно, растолкала раньше времени Заря-Заряница, и с ходу кучерявит волосы юношей, тщетно пытается поднять на воздух косы девушек и балуется невиданным для него полотнищем, набираясь от его синего цвета свежестью и силой северного Моря.
   Яромир стоит в стороне, пропускает мимо себя дружинников, пристально всматриваясь в ход коней: не больны ли, в надёжность закрепления на вторых, запасных, лошадях разного походного скарба, а более всего - в лица: нет ли смятения, а то и страха. Но юные никогда не боятся дороги. У многих дружинников на лицах улыбки, они переговариваются и пытливо посматривают на серо-зелёную гряду Пояса Рода. Горы занимают их, обитателей Равнины. Занимают и манят.
   Яр вдруг замечает, что у всех его ратников одинаковые, купавного, алого цвета головные перевязи, словно все они - буяры. Ни одной белой или синей. Он подавляет в себе первое чувство - недовольства, ибо быстро смекает, что эта перемена - к добру: теперь все они вместе, и не стоит вспоминать, кто был прежде буяром, кто берёжей, а кто пахарем. За одну только решимость идти в неведомое ради своего народа заслужили все они право на знак буяра. К тому же никто из Соколов или Кречетов не воспротивился. Значит, так тому и быть. А раз есть у всех семи десятков воля и отвага, то приложится и ратное умение. Яр пристраивается позади, и Солнце-Хорс своими лучами растворяет его тяжёлые мысли. Он начинает внимать разговорам дружинников и слышит, как родственница вещуна Кречетов Разислава говорит о том, что ночью случилось невиданное - расцвёл лесной папоротник-дергун, что если и бывало когда-нибудь, то никак не раньше месяца светеня. Добрый знак. И видно,что эта весть изрядно бодрит Дружину. Девушка прибавляет: вещуны предсказали, что сам Велес дал зарок и не станет противиться походу людей сквозь свой Лес.
   ...Всю пору зари ехали шагом по Земле Соколов. В трёх верстах от Вышемирова селения, у края их овощников и полей, повернули к Омогдани. Ладослав, друг Светя, показывал соседям по строю крайнюю к горам городьбу берёжи, и все удивлялись её неприметности. Только Болеслава задумчиво обговорилась, что воронье гнездо на высоком дереве чересчур большое, и издали можно догадаться - не птичье оно, а человеческое. "Верно! - засмеялся Лад натуженно, с трудом скрывая печаль: он последним из всех уходящих видел родное селение, которое виднелось невдалеке. - Верно, старшая! Не вороны в нём сидят, а наши дозорные. На пять вёрст кругом видишь."
  
  100
   Вот и река. Словно рубеж Равнины и Леса. И Пояс Рода уже совсем близко. Деревья пытаются карабкаться по его склонам, врастают вкривь и вкось, цепляются за камни, мельчают без питания от Земли и саженей через двести-триста по склону бросают тщетную попытку взобраться на вершину. Не по силам такое деревьям, и они пускают далее, ввысь, своих меньших братьев-кусты. Но и те через полверсты сдаются, и гребень Пояса - голые камни с редкой травой. "Где-то там, в глубине Кетмани,- думает Светь,- бесконечные пещеры гмуров, высокий покой с чудным колодцем и наметками на стене из ярких каменьев, которые так любят жители Подземелья. Там владычествует над своим низкорослым народом Правитель Вербор, мой друг. Там бродит по длинным переходам между покоями, не видя света ясного Солнышка остроглазая дочка Вербора Шлевала, которая так быстро угадала во мне сына отцовского спасителя. Светь усмехается оплошности девушки и, оглядываясь, видит десятки русоволосых, курчавых голов и только одну рыжеватую - позабавившего всех на ратном смотре Лебедя Вертислава. Он как раз снял свой шлем и тоже зачем-то посматривает назад. И Светь вдруг понимает: приречный взгорок, на который они поднимаются,- последнее место, откуда ещё можно увидеть Родину.
   В тот же миг Дивослава догадливо останавливает Соколов. Все сдерживают лошадей и смотрят на Яромира, ехавшего всё так же, вдоль строя. Он спрыгивает со своего гнедого Живня, озирает видимую часть Равнины: три селения, две городьбы, которые различает только бывавший в них, потом обнажает голову, кланяется на Север и, достав из-под рубахи солоник, целует его. Дружина спешивается и прощается с родными местами. Семь десятков лет эта Равнина была приютом для их племён, и вот они идут на поиск новой Родины. Все молчат. Всем тоскливо. Но вот уже Соколы вслед за старшим посели на коней и перевалили через взгорок. Впереди, до самой вершины Березани, к которой уже подбирается Светило,- редколесье из сосен, дубов, лип, клёнов, зарослей боярышника, лещины, волчеца. Ивняк верстах в трёх скрывает ещё одну небольшую речку, как и Омогдань скачущую по мшистым камням и теряющуюся в беспределье Леса. Туда, на Восток, никто и не смотрит. Сплошное, до самого небостыка, море леса. Зелень, зелень, зелень... Лишь кое-где острый глаз может различить белые пятнышки зацветающих кустарников да бледно-зелёные рощицы осин и берёз. Там, в подлиственном мире, таится неведомое и опасное: медведи и волки, рыси и росомахи. Но главное - неподвластные людям лесные духи и косматые асилки, которым всю последнюю Луну берёжа Соколов и Кречетов безуспешно пыталась передать, что Дружина пойдёт по предгорью и не станет вторгаться в Лес.
   И вдруг среди тоски-кручины, охватившей юных ратников, среди неохватного лихого пространства, заставляющего сиротливо жаться к скалам и друг к другу, раздался звук рожка, будто где-то рядом вышел со своим стадом пастух. Все встрепенулись, заоглядывались. "Гремислав! Гремислав!"
  
  101
  - пронеслось по рядам. А певун-Журавль, повеселив приунывших спутников, убрал свой заливистый рожок и запел: громко, звучно, утешно, и его стройный мягкий голос изгнал все худые думы и установил своё доброе владычество и над сердцами юношей и девиц, и над растением и зверьём, которые только что казались такими зломысленными.
   ... Крепче дружества того в Земли не было,
   Двух Сварожичей - Перуна с Велесом.
   Да вокралась между ними злоба лютая,
   Злобу ту творил сам Дый, сын Змиевич.
   "Ты ступай-иди, моя купавна донюшка,
   На зелёный луг, где дуб стоит раскидистый.
   Возлежат там на мягкой, на муравушке,
   Братья Велес и Перун, мне ненавистные",-
   Наставлял так на неладицу Дый дочь свою,
   Наставлял да научал раздорить друженей...
   Древнюю повесть о распре между двумя братьями знали все с сызмальства, потому подпели согласно и охотно, но Гремь не окончил её привычными словами, и, когда Дружина ещё только подъезжала к первой безымянной речке, он уже снова пел в одиночку. Пел о том, что красавица дочь Дыя выбрала Перуна, и потому Белые боги возлюбили их народ, а не лесных асилков, слуг Велеса, которые ничего не жертвуют богам, не возносят им хвалу и не живут по Закону Праведи.
   ... Впереди нас сам Перун, гонитель нечисти,
   Яркой молнией злых духов прогоняющий.
   А над нами, в поднебесье, едет Солнце-Хорс,
   Оживляет светлый мир лучами тёплыми.
   На становищах хранит нас огнебог Семаргл,
   Жжёт и гонит ярым пламенем ночную мреть.
   Матерь Сва о нас радеет и заботится
   И крылами заслоняет нас от пагубы.
   Удивила эта песня дружинников, ибо не пелось со времени переселения с Островов ничего нового о богах. Удивила, но и порадовала - убеждённостью в правоте и божием охранительстве. В предгорном Лесу, охватившем их со всех сторон, более всего требовалась вера в себя.
   Яромир подал знак, и Светь подъехал к нему.
   - Ещё вёрст пять, пока поровняемся с Березанью, опасаться нечего. В редколесье мы с луками и стрелами неуязвимы. А далее всё зависит от тебя.
   - Я знаю: мне быть дозорным.
   - А я знаю то, что никто из нас не ведает этот Лес лучше тебя. И помни, Светь: мало предупредить нападение асилков. Тебе нужно догадаться об их замыслах, сосчитать косматых и незамеченным вернуться с какой-нибудь
  задумкой, как их одолеть. И тут я тебе не помощник. В Дружине пять десятков ратников, которые убивали только зверьё на охоте, да и то не все.
  
  102
  Потому, пока каждый из них не оборотит асилка в бегство, я спокоен не буду и их не оставлю. Смотри: от той скалы поедешь вперёд. Используй все привычные для берёжи крики и свисты. Соколы из дозорного десятка будут слушать Лес, услышат и тебя.
   Яр помолчал.
   - ... И ещё. Я не скажу тебе многого о Каменном взгорье, потому что это тайна Гостомыслова. Да и неизвестно мне всё. Скажу только, что дед и его внучка-Лебеди уже впереди нас.
   - Как же удалось такое?.. На дутене, как Вороны?- удивился Светислав, который давно ожидал от дяди этого разговора.
   - Тебе известно, что дутеню требуется сильный попутный ветер, а у гор весь день гуляет Полуденник. Тут едва подымись над Землёй - и унесёт в такую глубь Леса, что никогда не воротишься.
   - Как же тогда? Не проехали же они здесь, вдоль Пояса,вдвоём?!
   - Нет, такое девушке и старику не по силам. Неведомо ещё, пройдём ли мы. Не будет нам покоя от асилков ни днём, ни ночью. Ты и сам знаешь их ненасытную злобность... Так что вон передовые Болеслава и Хватислав - первые из людей, которые оставляют здесь своих коней следы. А через четверть поры таким будешь ты. До самых южных тёплых Земель, если они существуют. Вот узнать о том да по возможности известить нас и отправился Гостомысл. Они могли вернуться ещё до нашего похода, да, видно, не получилось. Но мы их обязательно встретим.
   - Когда же? Через день?.. Через Луну?..
   - Через несколько Лун.
   - И они сумели перенестись за десятки поприщ?!
   - Яснее сказать не могу: неизвестно пока. Но обещаю: если вся эта тайна откроется мне, то и тебе тоже... Я знаю, Светь, в Лесу ты привык полагаться только на себя, свои силы, но ведай и другое: иной раз человек может получить силу бога.
   - Ты говоришь о Гостомысле?
   - Не только о нём. Не все из буяров и берёжи пользуются бузой и никто не сумеет войти в это состояние два раза в день да не истощиться от этого. Ты же сумел на смотре.
   - Вот Гостомысл с Радиславой и научили... Да ещё кое-кто.
   - Вербор. Сероглазый Правитель Северных гор.
   - Ты знаешь Вербора?!- изумился Светислав.
   - Скорее нет. Столкнулся один раз.Один раз... Когда ещё был жив твой отец. Вот он был знаком с гмурами и, видно, спускался в их Подземелье. В горы он ходил без опасения, всё искал особый металл, крепче меди.
   - Горморун.
   - То гмурье слово. У нас нет ему названия. Хотя ты можешь так говорить, потому что носишь меч из горморуна. Только, вижу, на свои цветные камешки для тебя гмуры поскупились.
  
  103
   У Светя едва не вырвались слова о том, что он сам попросил меч попроще, без украшений, но в тот же миг спохватился, ибо обещал хранить чужую тайну.
   Яр усмехнулся, словно догадавшись о мыслях племянника.
   - Время ответит на все наши вопросы, ибо сила тайны не в её величине, а в малости нашего разума.
   - А есть ли тайна, Яр, в том, что с нами, юными, в поход отправился старый вещун?
   - Не с нами... Да, он пожелал узнать путь на Юг и поможет нам, сколько сумеет. Но намерения у него иные. Гостомысл будет искать Гору, которую заселили теперь Белые боги, потому что Север покрылся белой водой и там больше нет жизни.
   - Значит, теперь есть новый Алатырь?
   - Да, что-то такое открылось ему во время Большого Вещенья. Только он не объяснил мне всего. Да я бы всего и не понял, ибо глубоки и затейливы рассуждения Гостомысла. И вот он решил искать ту Гору. И где-то рядом с нею предстоит поселиться нашему народу, чтобы было, как в прошлые месяцы Сварога, когда предки жили у подножия Алатыря и боги спускались к ним на праздники и восседали за столы со снедью, как простые люди.
   Светь задумался: было о чём. Но тут же спохватился.
   - А для чего в поход пошла Радислава? Она мало владеет ратными умениями.
   - Здесь, в Дружине, много таких. Лишь бы не было боязни покинуть Родину... Старику нужна помощница. К тому же он покинет нас, едва найдёт Гору и место для заселения народа. Радислава же многому научилась от деда. Ей ведомы сила трав, заклинания духам добра, тайная речь для жертвований. Она будет нашим вещуном на Юге. Смотри,- Яр указал на недалёкий отрог,- тебе пора покинуть нас. К началу заполдня вернись застольничать. Да и коню дашь отдохнуть.
   Юноша кивнул, и они разъехались.
   ...Воротилась старая, угасшая было мысль, возродилась и не давала покоя Светиславу: чем связаны Яр и Радя, кроме общего знакомца-родственника Гостомысла? Как так вышло, что девушке-Лебёдушке было назначено Яром идти в поход ещё раньше, чем всем Соколам, ещё раньше, чем о походе решено было?.. Однако Лес не позволял уходить в мысли. Здесь, в чужеземье, и слух, и зрение, и обоняние, и силу ума - всё нужно было направлять наружу, потому что враг был коварен и могуч. И хотя Светь не раз в одиночку забирался в эти чащи на многие вёрсты вглубь, теперь от него зависели многие жизни, и он, быстро прогнав из головы лишнее, стал внимать Лесу. Он вспомнил мельком Триозёрье, остров вещуна, листву, кружившую в воздухе по велению Радиславы, и прошептал едва слышно: "Духи ветров и вод, деревьев и скал, Лесовики и Моховики, Цветичи и
  
  104
  Пчеличи, Ветричи и Водяницы, вы, как и люди, купаетесь в лучах ясного Солнышка-Хорса, будьте же помощниками и защитниками мне и всем нам, идущим вдоль Пояса Рода".
   ...Светь воротился к Дружине, едва она расположилась становищем у высокой мшистой скалы, где небольшой луг позволял безбоязненно пустить лошадей на пасьбу, где легко было расставить дозорных и найти сухие дрова для стряпания. Яр сразу же по лицу племянника догадался, что далее их путь неладен, и потому призвал к себе всех десятников. Вдевятером они посели кружком на солнечном месте, и Светислав стал рассказывать.
   "В четырёх верстах отсюда густой ольховник, а через две сотни саженей после пущи кусок горы словно отсечён мечом. Этот утёс полого спускается в топь, и, судя по травам, для лошадей она непроходимая. Справа гора стоит почти отвесно. Ущелина меж горой и утёсом всего в три сажени. Сам же утёс - не менее семи. Наверху, с обеих сторон теснины, асилки. Я видел до двух десятков. Они готовят камни, чтобы бросать их вниз, когда мы въедем в узкое место. Длина же ущелья такая, что половина Дружины может полечь под теми камнями, после чего косматые спустятся вниз и кинутся на остальных.
   - Или будут сидеть наверху и не пускать нас далее до ночи,- прибавил Яр.- Вот вам, мои ратники, и первое нападение хозяев Леса.
   - Хозяевами-то они сами себя считают,- возразил Светь.- Зверьё же их недолюбливает. А птицы всегда перекликаются, если асилк идёт. По птицам я и теперь узнал о гадниках заранее. Ничего, нам их намерения разрушить будет нетрудно. Впятером мы взберёмся перед ольховником на гору, возьмём только луки да мечи, обойдём по вершине кряжа и спустимся асилкам прямо на голову. Тех, что на утёсе, тоже достанем стрелами.
   - А с деревьев их стрелой не достать?- спросил Дивослав, десятник Кречетов.
   - Нет, деревья намного ниже. Обходить тоже не стоит: они те же камни пустят по склону вниз. Не застрянем в топи, так завалят.
   - Есть ещё кому что сказать?..- поднялся Яр.- Тогда спокойно застольничаем, а как Солнце за серединную пору - трогаемся. К тому времени космачи натаскают тьму камней и здорово уморятся. Ты, Светь, со своими верхолазами держитесь позади Дружины и взбираться станете тогда лишь, когда мы глубоко войдём в ольховник, чтобы не догадались враги о нашей придумке.
   - И я с ним пойду,- попросила Болеслава.
   - Рвёшься испытать себя, буяра?- улыбнулся Яромир.- Готовь верёвки и крючья. Да оставь за себя кого-нибудь. Пять Соколов - в гору, пятеро так и поедут в дозоре. Кречетам - особая оглядчивость: может, засада на утёсе - только уловка. Мы же все сгрудимся на краю ольховника, чтобы они не пересчитали нас сверху, и станем как бы в растерянности. Да пошлите от Лебедей своего Рыженя - Вертислава, доброго бросальника. Пускай отвлекает асилков, пока Светь с друзьями будут подкрадываться к ним.
   105
   Всё время выти и отдыха дружинники говорились о предстоящей первой битве. Никто и не думал придремать или просто снять с себя оружие, хотя в этом открытом месте нежданного нападения быть не могло. Ели однако же с великим удовольствием. В каждом десятке выискался, а то и заранее был назначен ратник, самый сноровистый по стряпанью похлёбок и каш, и потому ото всех семи костров расползались по поляне самые привлекательные запахи. И хотя Яр строго наказал не готовить излишнего и беречь крупу, муку, овощ, десятки одних племён зазывали к себе кого-нибудь из других, перемешивались, спорили, у кого сварено лучше. "Треть - девушки, остальные - юноши. Половина дошла до возраста, когда можно вручать знак Лады. Так что унынья у нас, точно, не будет в пути". Так подумал Яр и не стал упрекать за выкрики и гомон, тем более что асилки уже узнали о передвижении людей.
   Когда же подошло время выступать, все вмиг озаботились и сосредоточились. Каждый осматривал оружие, снаряжение, старался так стать в строй, чтобы оказаться с краю, от Леса. В некоторых десятках связывали запасных лошадей по пять-шесть, чтобы не помешали быстро вступить в бой. Все быстро научились особенному продвиженью среди камней, деревьев и горных ручьёв, и все в любой миг готовы были обнажить мечи или натянуть жилы луков и защищать себя.
   Тронулись споро, а двигались осторожно, без шуток и почти без слов. Когда же голова Дружины втянулась в ольховник, хотя и пронизываемый солнечными лучами, однако ж воспринимаемый как предверие некоего укреплённого врагами места, тогда стало тихо настолько, что слышался лошадиный шаг по мягкой Земле. Иные вытянули из тулов луки.
   Светь с другими четырьмя Соколами соскользнули с коней, передав их Кречетам, у самого края пущи и скрылись в траве. Чтобы приметить их, нужно было стоять не далее как в десяти саженях, но только птицы, не перестававшие петь, да мелкие грызуны заселяли лесочек.
   Когда половина Дружины вышла из ольховника на лужайку перед отдельно стоящей скалой, Яромир остановил подопечных. Он медленно и сосредоточенно осмотрелся вокруг и поднял правый, полуразжатый кулак. Знающие зашептались: "Асилки здесь". Все заозирались, но мало кто приметил знаки пребывания косматых. Яр же тронул коня и двинулся вперёд. И тут случилось нечто, не ожидаемое никем, верно, даже врагами. Рыжий Вертислав, недопонявший своего десятника, с гиканьем выскочил из-под деревьев и, потрясая копьём и щитом, ринулся прямо в узкую горную щель. Даже привычный к резким лесным звукам конь Яромира, шарахнулся в сторону, и Верть проскакал мимо старшего с криком "Сва!", переходящим в визг пойманной куницей белки. Когда все опомнились и закричали предостережения, борзый Лебедь уже был в проходе меж скал. И тут на середину его сверху обрушился большой камень. Каурка Вертя встала на дыбы, едва не сбросила ездока, уронившего щит, но тот словно вознамерился
  
  106
  в одиночку разогнать всех врагов: успокаивая ногами лошадь, он крутил головой, выискивая, куда бы запустить своё копьё. Наконец, подскакал Яр и увёл юношу от опасного места. Но не сразу: тот убеждённо восклицал, что надо именно так, показывая попытку прорваться сквозь ущелье, отвлекать асилков, чтобы пятеро Соколов подобрались к ним вплотную. И только поймав на себе десятки неодобрительных взглядов, Верть приумолк и перестал рваться к скале.
   - Думаю,- проговорил Яромир,- Светю там делать больше нечего. Ясно слышу, как толпы косматых, сминая кусты и сшибая деревца, уносятся вглубь Леса, и бежать они будут до самого восточного моря.
   - Убегают?- с недоверием вопросил Вертислав.
   - И шерсть стоит торчком от перепугу.
   Вокруг дружно засмеялись, передавая шутку, и только тогда разудалый Лебедь смекнул, что над ним забавляются.
   - Ещё один раз выскочешь вперёд стяга да без веления десятника,- говорил Яр другим, суровым, голосом,- обезоружу. И в бою станешь сторожем запасных лошадей. Это ясно?
   - Ясно, старший.
   - Не поступай более без ума... Однако ж кое-что доброе ты сделал: они сбросили камень и тем выдали себя... Ратники! Известно вам, что мы не стремимся убивать, но идущим против Праведи не уступим?! И в этот раз я попытаюсь объяснить асилкам, что мы не думаем о захвате их Земель, что идём на Юг, в Земли без Леса! Но если нас, посланных волей своего народа, не пропустят, мы обнажим мечи!
   - Добре!- ответили ему разом.- Мы готовы!
   Яромир снова поехал к склону горы и, остановив коня саженей за десять, громко крикнул:
   - Сегр доб!.. Сегр доб!
   Словно заклинание, пронеслись его слова на грубом лесном языке, ибо через миг на скале показался здоровенный бурый асилк, с широкой мордой, белыми прядями шерсти на голове, со взглядом, который вряд ли кто из людей способен был бы выдержать без содрогания. Но Соколы и Кречеты переложили другим слова Яромира: не вещуновым заклинанием она была, а лишь призывом говорить.
   - Воз жу камн рощ байш! Воз бор санап! Раж у вуг! (Нам не нужна ваша Земля! Мы идём на Юг! Пропустите или убьём!)
   Старший асилк словно сверкнул своими свирепыми глазами, но Яр настойчиво повторил:
   - Раж у вуг!
   - Воз вуг! Камн сох! (Мы убьём! Отдайте лошадей!) - рявкнул космач, и тут же на луг полетел большой камень, который врылся в Землю в двух локтях от Ярова коня.
   Откуда-то с горы послышались два хриплых соколиных клёкта, и
  
  107
  старший, подняв руку, согнул ладонь и громко свиснул. В тот же миг наверху послышались шум и крики. В глубину ущелья свалился ещё один камень. Потом на какое-то время всё стихло, и Дружина увидела на ровной верхушке правой части отрога Светислава, Болеславу и других с луками в руках.
   - Бор у вуг! (Уйдите или убьём!) - вскрикнула два раза десятница Соколов невидимым снизу врагам, после чего опустила лук.
   - Они убежали!- помахала она сверху своим.- Можно проходить!
   - Сва!!- дружно возгласила Дружина и по велению Яромира построилась по трое.
   ...Едва ли не полпоры обговаривали юноши и девушки первую сечь. Громко вспоминали каждую мелочь: как взбирались Соколы на кряж, как, таясь малейшего шума, скользили по-за скалами и редкими кустиками на камнях, как глядели сверху на неудачные переговоры Яра и после требования асилков отдать им всех лошадей подали о себе знак, как вмиг перебили стрелами восьмерых асилков на этой стороне и, грозя луками, заставили убраться два десятка космачей на утёсе, отделённом от гор таким узким проходом, что враги, увидев в упор наставленные на них луки, дрогнули от слов угрозы.
   И тем, чьи стрелы и прочее оружие не измазалось на этот раз кровью лесных злобников, было о чём сказать. Выходка Рыженя нарочно пересказывалась каждым по-своему, превращалась в нечто отважное, удалое, что будто бы едва не решило исход схватки. Дошло до того, что некоторые стали убеждать, будто Вертислав своей свирепостью и напористостью обратил асилков в бегство, а камень, который едва не погубил его вместе с конём, свалился от его грозного рыка, а не был сброшен косматыми.
   Сначала Лебедь тешился такими разговорами, потом принялся отвергать всё сказанное о себе, а когда же к выдумкам присоединились и те пятеро Соколов, объявившие, что не пустили ни одной стрелы, потому как уже было и не в кого, тогда-то Верть взмахнул руками и вскричал: "Хватит, добрые люди! Теперь я понимаю, как осрамился и какую безладицу привнёс! Светлые боги - свидетели: более я вас не подведу!" Шутки прекратились.
   Продвигались густолистым бузынником и только по двое. Дальность меж крутым, поросшим мхом и травой склоном и стеной из тесно стоящих грабов всё сужалась и сужалась, пока чаща совсем не прижалась к горам.. Яру пришлось велеть всем скучиться и так въехать в Лес. Но едва Дружина начала перестраиваться, как в десятке саженей впереди, из-за стволов, из травы появились асилки и с рёвом бросились на всадников. В первый миг многие оторопели, ибо успели уверовать, что в этот день никаких нападений более не будет. Но за один миг Яр, как раз оказавшийся в голове строя обнажил оба свои меча, ударил коню в бока и с невиданной быстротой принялся разить врагов, чьи головы оказались повыше конских. Следом передние всадники ответили на нападение тучей стрел, а задние завороженно смотрели на своего старшего, который делал резкие и неодновременные
  
  108
  взмахи руками, причём разил в самый последний миг, когда, казалось, очередной асилк вот-вот собьёт его наземь или ударит своей огромной лапой по голове лошади.
   Поганых одолели так же быстро, как они напали. Десяток и ещё семь мёртвых лежали в траве - семеро, поражённых мечами Яра, из остальных, спешившись, вытаскивали стрелы. Два десятка, и среди них почти все раненые, скрылись в Лесу.
   - С этой поры,- обратился Яр к Дружине, когда ратники съехались ближе,- быть готовым к нападению в любой миг! Сверху, с боку, спереди и сзади! Из Леса, из воды - отовсюду! Запасных коней бросать сразу: не убегут, лошади боятся косматых! Сначала бить копьями, далее - из луков! Кто знает о себе, что не меток - изготавливать меч или цеп, кистень, булаву! Берегите коней! Асилки стараются прежде свалить нас,потом добить! Пока не выберемся на открытое место, ехать теснее!.. А вот и наш дозорный...
   Меж деревьев, едва успевая объезжать их и уклоняться от ударов веток, мчался Светь. Подъезжая, он с трудом остановил разгорячившегося коня.
   - Услыхал шум - воротился! Видел четверых, все в крови, уходили от горы вглубь Леса! Все они - из тех, которых мы прогнали от ущелья!
   - Теперь продвигайся не так,- велел Яр рассматривавшему убитых племяннику.- Они пропустили тебя, затем сделали засаду. Если густой кустарник - не удаляйся более чем на пять десятков саженей. Также Воронам выставить дозорных слева. Всё! Вперёд! Кто бил из луков - молодцы: как траву, скосили врагов!
   Однако на этот раз совсем без потерь не обошлось. Асилки пустили в дело простое лесное оружие - дубьё, и одним таким куском ствола перебило ногу лошади Уток. Её пришлось отпустить,так как идти не могла даже шагом. Пожитки с неё перевесили на других коней и тронулись в путь.
   День окончился спокойно. Место для ночного становища выбрали ещё в подвечер. И хотя можно было по светлу ехать ещё целую пору, однако удобную выемку в горе, почти без деревьев, удалённую от Леса на добрых две сотни саженей, да с ручейком бросать не решились. К тому же - Яр примечал - и люди, и лошади с непривычки утомились задолго до заката Солнца. Всё-таки первый день, и со всеми трудностями да двумя схватками от Омогдани отошли не менее как на три десятка вёрст. Вестийный голубь, пущенный Яром, едва спешились, унёс на лапке запись - берёзовую кору с выцарапанными двумя мечами остриями вверх - знаками побед над асилками, и одной перечёркнутой конской головой. "Теперь во всякий день первые разговоры на Равнине - будут о нас",- подумал каждый из ратников, провожая взглядом птаху-посланницу.
   Сначала в середину становища поставили рядом четыре камня, а на них один - побольше и на него несколько. К маленькому Алатырю каждый десяток принёс деревянные куклы родовых птиц и Белых богов: до утра им должно было хранить людей от тёмных духов и прочей ночной зловредности.
  
  109
  Совы же принесли светлым силам мира жертвование зерном и сурьёй и за всех возблагодарили их, что избавили в этот день от гибели и ранения.
   Закурились костры, забулькала в медных котлах еда, и дружинники, разоблачённые от оружия, колонтарей, шлемов, при целом десятке сторожевых оживились. Вновь, как в полуденный отдых, завелись разговоры, постоянно слышались шутки. К тому же последнее одоление врагов, к которому приложили руку уже не только приграничные Соколы и Кречеты, привычные к схваткам, а и другие, вселяло в юных ратников уверенность в своих силах и сноровке. Великаны-асилки оказались весьма уязвимы для стрел людей, и при должных проворстве да осторожности противостояние с Лесом могло быть всё менее и менее опасным.
   С сумерками разговоры у костров стали вдумчивее. В каждый кружок у огня зазвали одного-двух из бывших в берёже али буярах и в подробностях расспрашивали об асилках, о том, как они живут, как нападают, какие у них слабости.
   Более всего народу собралось у костра со Светем, поведавшем о Поясе Рода и давней войне асилков с гмурами. "...Так что сторожевым следует приглядывать не только за Лесом, но и за горой,- рассказывал он.- Хотя и обещано нам гмурами вольготное продвижение по предгорью, да осмотрительность лишней не будет. Из древних повестей знаем мы, что в прежнее Коло Сварога жители Подземелья были такими же людьми, как и мы, но поддержали чёрных богов в Большой битве против обитателей Ирия, за что были наказаны жизнью без Солнечного света."
   - И что же, им никогда не будет прощения?- спросил кто-то сочувственно.
   - Это,- думаю,- от них зависит. Вот поддержкой нам в этом походе, может, и вернут они благосклонность Белых богов и не будут, как ныне, выходить на свои горные поля, овощники да на охоту-рыбалку лишь по ночам, при блёклом свете Луны. К тому же гмуры чтят и Сварога со Сварожичами, хотя более всего поклоняются родовому зверю Мыши да богу Китоврасу.
   - А верно ли то,- продолжал спрашивать Светя всё тот же голос,- что асилки появились на Земле не по божьему соизволению?
   Ответила Огнеслава, десятница Сов:
   - Опасно говорить о том, находясь в Землях Велеса, да вряд ли лесной хозяин стыдится своей юношеской любви. Мой дедуня много говорил нам стародавних повестей, и никто из Сов не помнил их столько, сколько держит он в памяти до сих пор, а ему с зимы пошёл девятый десяток.
   Она принялась рассказывать, как давно-предавно, в знойный летний день, повстречал Велес на лужке-земляничнике могучую медведицу, которая показалась ему столь красивой и приглядной, что от любви их появилось целое племя великанов-асилков - не людей, не зверей,- заселивших все леса к Востоку и Западу от Пояса Рода... Однако Светь этой повести уже не услышал: его окликнул Яромир. Они присели на большой камень, сотни лет назад сорвавшийся откуда-то с самого верха кряжа и давно уже поросший
  
  110
  мхом и травой. В пяти шагах пылал и потрескивал огонь Журавлей и, пока Яр не начал говорить, Светь слышал, что там ведут речь о том, какие неведомые чудища и звери ожидают Дружину на Юге. Об иных слышали все, но о маленьких игрунках, похожих на асилков и перелетающих с дерева на дерево, как птицы, он раньше не ведал и потому прислушивался с интересом.
   - Далеко ли вперёд вы видели, когда обходили по горе косматых?- спросил тихо Яр, будто высказал мысль, обращённую к себе же.
   А у костра рядом заговорили уже о духах гор и лесов и об оберёгах от них.
   - Нет,- ответил Светь.- Мы прошли прямо по склону, цепляясь за кустарники.
   - Если Лес и дальше станет сгущаться и нападения продолжатся, у нас будут потери.
   - Тебе же известно: косматых даже гибель сородичей мало учит, и они могут упрямо бросаться на нас, пока не убьём всех.
   - Только здесь мы всех не перебьём. Здесь их тысячи. Десятки тысяч. И, верно, уже весь Лес на многие поприща узнал о нашем продвижении...Дружинники пока беззаботны и веселы, но это лишь до гибели первого ратника.
   - Усилить дозоры, тщательно выбирать места для становищ...
   - Нас измотают мелкими стычками.
   - Самим нападать, упреждая их. Так мы делали на Равнине.
   - Здесь мы чужаки, и это станет пониматься ими как захват их Леса. К тому же будет губительством не ради защиты, а ради самого губительства. Да и много их... Если разделимся и часть пойдёт вглубь Леса, то может не вернуться обратно.
   - Добро хоть, что они сами разрозненны и враждуют-разоряют друг друга. Потому более сотни на нас разом не нападёт.
   - И добро, и худо. Каждый их род на своей части Леса будет пытаться погубить нас, не заботясь о том, что мы перебили тех, кто севернее. И так может длиться многие Луны. Выстоим ли мы? Если у них один только раз будет удача при нападении, в души дружинников вползёт страх. Вползёт и будет расти день ото дня. Юные отважны. Но поддаются более силе чувств, чем силе разума. А у нас же и опытность, и отвага есть лишь у пяти-шести ратников, да ещё у нас с тобой.
   - Яр, а что за неведомое оружие готовил ты в маленькой клети возле нашей бани задолго до похода? Какие-то медные колёса, трубки, округлённые ясеневые палки... О каком оружии Коляды ты говорил пару раз?
   Старший не успел ответить. Потому что в этот миг - сначала тихо, потом всё громче и громче - от костра Журавлей зазвенела такая погудка, что и птицы-напевницы в близком лесу стихли, оторопев от красивости человеческих звуков. Видно, место, где расположилась становищем Дружина северных людей, было особенным и отвечало на шумы и звуки так, словно они влетали в длинное, пустое жилище, отчего становились отчётливее, ближе, и не таяли враз, а громоздились один на другой, делая погудку богаче,
   111
  цветистее.
   Гремислав недолго гуслярил, хотя успел утишить все разговоры, и, когда начал свой новый напев, люди вокруг внимали только ему одному. Он вновь, как на ратном смотре, слил воедино два голоса - свой и гуслей, отчего повесть зазвучала причудливо и завораживающе.
   ... Та Дружина из семи десятков ратников,
   Светлым Ярием ведома в Земли южные,
   Пред горой отвесной, многосаженной,
   Встала тучей, копья ощетинивши.
   Обойти ту гору нет возможности,
   Обскакать ту гору нету времени,
   А вершина сплошь покрыта ворогом,
   Лютым ворогом - косматыми асилками.
   - Ты делаешь наметки да написи нашего пути, чтобы по ним воротиться обратно,- шепнул Светь,- а ведь можно будет послать назад Гремислава, и он своим пением расскажет всю дорогу на Юг.
   - Если о каждом дне он выдумает целую повесть, то народ станет более внимать пению, чем передвигаться. И во сто лет не дойдёт до Юга.
   ... Вот вступили ратники в злотворный Лес:
   Солнца луч ту пущу не пронизывал,
   Ветер буйный в пущу не залётывал,
   Только птицы чёрные в нём граяли,
   Прорекали люту гибель ратникам.
   Вдруг трава вокруг зашевелилася,
   А деревья, как стена сомкнулися,
   Ото всех сторон асилки бросились,
   Погубить Дружину вознамерились.
   Словно молния, блеснули мечи Яровы
   И разили ворогов-захватников.
   Хорса луч с небес пробил деревьев щит,
   Ослепил зломысленных пагубщиков.
   Полилася божья сила в мышцы Яровы,
   Он без устали рубил на обе стороны...
   Дядя и племянник дослушали до конца новую повесть Гремислава, но не откликнулись громкой похвальбою, как другие.
   - Так приходит в мир криведь,- усмехнулся Яр.- Когда кто-то желает показать жизнь красивее, чем она есть.
   - Он певец. В том и состоит его дело, чтобы найти в жизни приглядное. Не петь же ему о том, как истекает густая червлёная кровь из головы убитого тобой асилка.
   - А у тебя почему к полуденному отдыху стрелы уже были в крови?
  
  112
   - Да, наткнулся я на троих. Подрались две дикие коровы, наделали шума, потому и не учуял я косматых. Они же, все трое, вмиг вырвали по осине и - на меня. Под осинками я их и положил рядком.
   - Тебе не хватает твоего Холеня.
   - Да. Только куда было его брать?.. Так что же с ночным стороженьем? Я могу полночи помогать дозорным, а полночи - ты.
   - И я так думал. Пока знания и сноровка не появятся у всех, в дозоре будет по четверо Соколов-Кречетов, по восьмеро других. Время поделим на пять частей: вечер, три ночные поры и заря. На заутре - выходим, в заполдень застольничаем и даём отдых лошадям и снова идём до конца подвечера. По доброму лесу, без отрогов и глубоких рек будет выходить по четыре-пять десятков вёрст. И - самое главное. Я замыслил внушить асилкам такой страх, чтобы они и близко не подходили к нам. Если на заутре хотя бы один раз нападут на нас, ты увидишь, что за грозное оружие везёт мой запасной конь.
   - Видно, у тебя там земляное масло, которое гмуры используют для пламеников.
   - Да, я хочу испугать асилков огнём. Сам смекай: одних лишь наших стрел в этом противостоянии мало. Да и стрелы через одну Луну кончатся. Что тогда? Мечами да булавами косматых не одолеешь. Нет. Только жуть, звериный трепет перед огнём заставит их убраться с нашего пути. Не забывай, что в конце лета здесь пройдёт весь наш народ, дети, старики. Асилки должны страшиться людей, как духов, как богов.
   - ...Как богов,- задумчиво повторил Светь.- И всё это ты передумал ещё до похода?
   - Ещё в прошлом годе... Гостомысл давно поведал мне, что природа у нас на Севере суровеет необратимо и потому переселения не избежать. Он же и дал мне наметки оружия Коляды, которое использовали на Островах в Великой войне Сыны богов...Всё, соберу десятников, обсудим. Верно, и у них будут разумные мысли о дозорных, о том, как охранить ночами себя и лошадей.
   - А я обойду край Леса: не готовят ли нам пакости.
   - Будь чутким и глубоко не забирайся.
   ...Асилки напали к концу первой ночной поры, когда дружинники только погрузились в свои сны, ещё семейные, мирные, и когда Яр, наговорив множество наказов и сгрудив коней ближе к склону и подальше от Леса, едва прилёг у костра Соколов. Асилки подняли жуткий шум и вой, стараясь сотворить сумятицу, а затем с трёх сторон бросились с дубьём и ветками на людей. Словно три ёжика-великана, растопырив иголки, поползли из мрака ночи, привлечённые огнём. Ратники быстро встали полукругом, прикрыв спину и бока горою. Иные схватили и высоко подняли горящие головни, иные беспрерывно сеяли стрелы.
   Первые ряды косматых посекли из луков ещё дозорные, таившиеся от становища в трёх десятках саженей. Пока они оборонялись и отходили, все
  
  113
  остальные вполне изготовились к битве. Но безлунность ночи не позволяла поражать врагов прицельно, и большое число раненых среди нападавших только усиливало шум.
   Правому крылу строя ранее других пришлось вступить в рукопашную. Асилки здесь шли с большими ветками, в которых застревали стрелы, и быстро сблизились с людьми. Впрочем, Соколы и Утки, дружно сомкнув щиты, стали стеной на их пути и с пяти-шести саженей, уже хорошо видя врагов, метали копья, разя наповал.
   Посередине, едва десяток чудищ с дубьём наперевес приблизился настолько, что пришлось бросить луки в сторону и обнажить мечи, Яр с двумя мечами, как и днём бросился вперёд и один оттянул на себя все основные силы, рубя и коля направо и налево и метаясь безостановочно так, что Совы, Вороны и Журавли, получив передышку, стали в ряд и с копьями наперевес, ринулись вниз по опушке, угрожая другим двум ватагам асилков окружением.
   И окружение случилось. Светь, определивший, что слева косматых более всего, пользуясь умелостью Соколов и Уток, оставил их, вскочил на коня и, прорвавшись к Лесу, принялся разить врагов как раз в тот миг, когда Кречеты и Лебеди, исчерпав стрелы, разом по призыву Дивослава воротились к кострам, схватили головни и швырнули в своих противников. На некоторых вспыхнула шерсть, при вспышке света все увидели всадника, вскидывающего цеп и опускающего било на головы асилков с бешеной скоростью бузы, и это, вместе с броском трёх срединных десятков, решило исход сечи: косматые побежали в Лес.
   Пятеро ратников, из них две девушки, были легко ранены - все от ударов дубьём. Но исчезли сразу шесть лошадей, и назавтра предстояло перераспределять поклажу, которую те везли в прошедший день. Светь рвался разыскать коней, но Яромир не позволил ему отлучаться: в отличие от прочих дружинников, тут же принявшихся рассказывать, как их старший в одиночку одолел половину нападавших, Яр и в темени и горячке боя ясно увидел, что многое решилось из-за сноровки и зоркости Светислава. Асилки легко поддаются сумятице, потому-то и сами стараются её вызвать. И Светь поймал их на этой слабости, зайдя сзади да ещё успев раскроить головы восьмерым пагубщикам. Всего же их осталось лежать на лугу четыре десятка и три.
   Раненым косматым позволили отползти к Лесу, убитых оттянули в сторону, чтобы не пугали лошадей, сильнее развели костры и для дозора поделились пополам. Большую часть стрел удалось собрать. Копья уцелели у всех..
   - Теперь только ужас может их остановить,- говорил усталым, но твёрдым голосом Яр, располагаясь к ночлегу.- Сбылось то, о чём мы с тобою, Светь, говорили: они нападают, не помышляя о своих потерях. Такого остервенения я не ожидал перед походом. Или они измотают нас за три-четыре дня и ночи, или я заставлю их трепетать от огненного оружия Коляды.
  
  114
   - Да, пламени они страшатся. Кречеты знали это, потому что охраняли приграничье, вот и присмалили гадникам их рыжие шкуры.
   - Кречеты очень удалые и ухватистые... Не давайте, племянник...кострам пригасать...- говорил Яр, засыпая.
   - Добре хоть то, что они принесли нам много дров...- Светь подбросил в костёр и глянул на Восток.
   Великий и бескрайний Лес уже пробуждался. И если до сих пор в нём соперничали две яростные и отважные силы, стремившиеся изничтожить одна другую, то, едва они угомонились, как заявили о себе подлинные его хозяева и владельцы - но не мощью оружия али мышц, не готовностью погибнуть за свои убеждения. Бессчетная уйма птиц-напевниц заполнила воздух трелями, свистом и щёлканьем, заполнила громко, густо, будто торопилась сообщить всей природе - горам, Лесу, рекам - мир живёт ради добра и красоты, а не ради злотворсва. И горе тем, кто не ведает этого великого закона, или, ведая, упорно отвергает его. Горе - ибо сама природа отвергнет такого...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  115
   Повесть 7. Новый бог
  
   Изнурённые ночной битвой, дружинники спали тревожно и дольше обычного. Никто и не призывал их подыматься. Когда последняя ночная смена дозорных разошлась по окраинам луга, те, кого они заменили, поставили на ярко пылавший огонь котлы для каши. Яр же, подхватывавшийся едва ли не при каждом вскрике ночной птицы, утром задремал крепче и встряхнулся ото сна лишь тогда, когда с низины, от Леса, к горе пополз плотный сырой туман, а вместе с ним и новые опасения. Пробудившись, старший присел к костру Соколов и, узнав, что Светислав полпоры назад скрылся среди деревьев, чтобы разведать путь впереди, закутался в накидку и надолго погрузился в размышления.
   Безотрадными они были в этот день десяток третьего цветеня. Казалось, все возможные препоны и напасти предусмотрел он, готовясь к походу, но, с юношеского возраста противостоя асилкам, не ожидал Яр, что так оплошает, потому что напор и остервенение хозяев Леса оказались невиданными, словно не Велес уже распоряжался этими зелёными просторами, а сам Чернобог. "Видно, они решили, что мы снова идём наказать их за губительства, как в прошлом году. Тогда они не могли собираться против нас более чем в трёх десятках, теперь же соединилось несколько родов. Ночью их было до ста, и лишь половина полегла под нашими стрелами и копьями. Ударить бы по их селениям, чтобы сами оборонялись и понимали свою уязвимость, да родичи строго наказали: обретая новую Землю, не захватывать чужую. Потому и бредём по предгорью да прикрываем спины скалами. Гостомысл очень разумен, если придумал такой путь. И ко времени Светь попал к гмурам в плен да сумел расположить к себе сурового Вербора. А может, вещун для того и послал моего племянника в Каменное взгорье, ибо ему известно было о дружбе Годослава с гмурами?.."
   - Болеслава, Рудослав!- решился Яр наконец.- Мне нужны будут ваши колонтари! Натрите их до блеска! Гремислав! Заиграй самую добрую свою погудку, буди воинов! Всем умываться и застольничать! Ныне я поведу вас за великой победой, люди Севера!
   ...Воротившись к заутру, Светь застал ратное становище в больших приготовлениях. Все приводили в порядок оружие, снаряжали запасных лошадей, число которых так сильно убавила прошедшая ночь, а с десяток юношей и девушек занимались диковинным устройством, похожим на короткую повозку без колёс.
   Яр велел главному дозорному хорошо поесть, а когда приметил, что тот опорожнил чашу и направился с туеском к ручью, чтобы развести мёда для сыты, сам подошёл к нему и попросил рассказать о том, что ожидает Дружину впереди.
   -...Радости на твоём лице не вижу. Не угомонились наши лютые враги?
  
  116
   - Все сбежавшие лошади ими растерзаны и съедены. И это только разохотило косматых. В версте отсюда кусты сильно отступают от Пояса Рода и начинается открытый взгорок. За ним внизу каменная россыпь. В том месте, видно, частые обвалы с гор, и большой малинник весь в валунах. За ними две сотни асилков, все с дубьём. Да и камни, тебе известно, они бросают далеко. И это ещё не всё. Они пригнали туда десятка три медведей и разъезжают на них верхом, как мы на лошадях. Стрелами мы врагов не достанем. А сблизимся - забросают. К тому же кони пугаются медвежьего запаха.
   - А камнепад с откоса сотворить возможно?
   - Да, и я о том же смекал. Вверху, саженей в ста застрял в расщелине большой валун. Если вчетвером-впятером его столкнуть, вниз ринется целая каменная река. Но она сметёт не более трёх десятков космачей.
   - Неважно. У меня иной замысел. Видишь, что собирают из медных частей и деревянных жердей?
   - Это и есть то дивное оружие Сынов богов, о котором поют в стародавних повестях?
   - Да, Швырь. А метать будем не камни, а горшки с кровью Вия.
   - С земляным маслом? Вот чем ты нагрузил своего второго коня.
   - Теперь слушай то, что сотворите вы, Соколы, которые уже взбирались на гору.
   И Яр начал объяснять свой замысел.
   ... В середине полудня Дружина вышла к примыкающему к Поясу взгорку, за которыем укрепилась ватага косматых. Широкое открытое место обрадовало всех. Потому, когда ратники подъехали к маленькому становищу в конце подъёма, где Светь и его друзья разожгли с десяток костров, все посмеялись.
   - Опять пирничать?!
   - А где же кисель?! Самое время попить!..
   - Таиться нет надобности,- не понял племянника и Яр, спешиваясь.- Но для чего огонь?
   - А если бросятся наступать? Лучшего оружия, чем головни, нет.
   - Есть и более сильное оружие. Нет, не Швырь. Разум человека. Гостомысл перед походом повторял мне не раз: не мысли одинаково, каждый миг жизни требует новой, свежей мысли. Ты же, Светь, действуй строго по моему кличу.
   - Я помню.
   - Теперь - в гору. Таитесь, как делаете это в Лесу. Времени хватает. Всё, друзья и подруги! Приготовляемся, как замыслили! Швырь пока прикрывайте холстиной! Дивослав, в засаду направляйтесь той низиною! Да возьмите у других ещё стрел по пять! Вступать в бой по моему знаку!
   Отослав Соколов и Кречетов налево и направо, Яр занялся местом новой схватки, которая должна была положить конец губительным набегам лютых
  
  117
  
  обитателей Земли Велеса.
   Ратники уводили к склону гор и стреножили лошадей, чтобы те снова в шуме кровопролития не ускакали в Лес, из которого их уже не воротить. Готовились горшки с чёрным земляным маслом. Им же пропитывались стрелы. Десяток Воронов нарочито шумно рубил мелкий осинник на виду у врагов: вроде бы для костров, но на деле - чтобы отвлечь их внимание от тех, которые, цепляясь за мелкий кустарник, уже карабкались вверх по склону.
   Приносились жертвования Сварогу и Перуну. Десяток Уток рассеялся по вершине взгорка с луками наизготовку. Сам же Яр готовил к бою своё снаряженье, оружие и коня - на Живеня он крепил два чужих колонтаря, словно собирался защитить верного друга от стрел и копий.
   Соколы взбирались быстро. Гряда в этом месте, словно тесто на столе, сползла на сторону и потому была невысока. Когда же Светь первым добрался до валуна, которому должно было учинить обвал на головы асилков, то увидел на краю вершины другой большой, обросший мхом камень. Он показал на него Болеславе, и та всё поняла без слов: верхний валун было куда легче столкнуть, и камнепад вышел бы большим. Она кивнула, и Соколы бесшумно заскользили выше. Хотя, если бы и свалился от них в становище асилков один-другой камень, те вряд ли что-то заподозрили, потому что наблюдали за непонятными приготовлениями людей, сами готовились к рати и никак не могли совладать с глупыми и лукавыми медведями, норовившими ускользнуть прочь.
   Светислав в последний раз схватился за ветку дерябника, подтянулся и, отползя от края, встал в полный рост. Когда Болеслава и другие оказались рядом, они застали дозорного Дружины с изумлённым лицом и широко раскрытыми глазами.
   - Поглядите, друзья,- развёл он руками.- Такого и во сне не привидится.
   А дивиться было чему. На Запад и Восток от Пояса Рода раскинулись неохватные взглядом леса - беспределье зелёного цвета с синими жилками рек. Бескрайность лесов поражала и подавляла, словно некая неистощимая сила, которой бросать вызов нелепо, а разумнее присоединить к ней себя и стать частицей великого, всеобъемлющего, вечного. Здесь же, наверху, напирал в грудь сильный незнакомец-ветер, несущий с Юго-запада тёплый лёгкий воздух.
   - Вот и оказался на вершине, о чём мечтал в Каменном взгорье,- прошептал Светь.
   Стоявшая подле Болеслава переспросила, решив, что он обращается к ней.
   - Туда, на Юго-восток, вдоль Пояса, уйдёт наш народ: Соколы, Лебеди, Вороны.. А туда,- Светь повернулся к западному склону,- уйдут наши братские племена Медведей. Лис, Волков и других. Великие просторы разметают народ, вышедший с Блаженных островов, и он забудет свою родственность. Кому-то выпадет жить на равнинах, кому-то - в предгорьях, а кому-то - на берегу моря. И тогда уклад жизни изменит племена, новые
   118
  события сотрут из памяти стародавнее, общее. Мы забудем свою Родину на Севере. Течение времени окажется помощником богов Холода: они вытеснили нас с Островов, а время вытеснит Острова из наших сердец.
   - Нет,- возразила Болеслава.- Мало вечного на Земле. Даже Родина оказалась невечной, и мы идём на Юг. Но есть в жизни более крепкая основа, чем даже родная Земля. Это - вера в Светлых богов, вера, которую передавали наши предки из Коло Сварога в Коло Сварога, тысячи и десятки тысяч лет. Потому мы и помним прошлые переселения на Юг, прошлые возвращения на Север, Сынов богов, давших нам великие учения и мудрость, потому, что все поколения хранили общую веру, не отступали от неё ни на шаг, передавали в нерушимости следующим за ними, потому, что все поколения выторили один Путь в Ирийский сад, ибо землепашцы, вещуны, ратники идут одной дорогой: от праведной жизни на Земле к Небу, к своему правителю Сварогу, творцу Земли...А теперь подавай знак Яромиру. Гмуры не нападут на нас из-за того, что вторглись в их горы?
   - Если они и приметили нас нынче, то, наверно, пожелают проведать о наших намерениях. А когда же увидят, как мы обрушаем камни на головы их же врагов, точно не укорят нас, что забрались сюда. Да и не горы здесь ещё, а так, прогиб в гряде, словно лошадь склонила голову к траве.
   - Да, верно. К Югу склон на полверсты выше...
   Светь подобрался к краю и, сложив ладони у рта, издал клёкот хищной птицы, покровителя его племени. Он увидел, как внизу сделал то же самое Яр, уже садившийся на своего Живня.
   Другие три юноши-Сокола и Болеслава пристроились рядом со Светем. Шёпотом обсудили, как устроят обвал, попробовали главный для этого дела валун - он легко поддавался. Оставалось только ожидать, когда старший, выезжавший в этот миг на верхушку взгорка, подаст знак рукой, и потому все притихли и уставились на него.
   Яромир остановился на виду у асилков, и шлем, щит, копьё, колонтарь на нём и коне засияли в лучах Солнца так, что больно было смотреть, а сам всадник растворился в ярком свете. Он громко крикнул, привлекая внимание косматых, и сверху хорошо было видно, как они затихли, перестали гонять туда-сюда медведей и высунули тёмно-рыжие головы из-за камней, которым должно было уберегать засаду от людских стрел. Но не такой бой намечал Яр: чтобы забрасывали его Дружину из укрытия камнями и ветками, а она же не могла применить своего оружия.
   - Мы не сотворим вам зла, косматые!- закричал Яромир на их грубом языке.- Уйдите с нашего пути!.. Если не уйдёте и изготовитесь напасть, я сожгу вас огнём и обрушу на вас гору!.. Думайте, потому что у вас только два исхода: жизнь или смерть!
   В него бросили что-то, не долетевшее за дальностью. Яр в ответ поднял над головой копьё, и на другом склоне заработала невидимая асилкам Швырь. Комья огня полетели прямо в тот самый малинник, где укрылись лесные
  
  119
  чудища. Горшки разбивались о валуны, разбрызгивали пламя, поджигали сухую траву и мох, перемежавшиеся с новой зеленью, а также густую шерсть самих асилков. Они заметались, уже не обращая внимания на рванувших в кусты медведей. А в воздух взвились ещё и десятки огненных стрел. Они мало нанесли урона врагам, но смотрелись столь ужасающе, что в становище косматых взвыли от испуга и жути.
   Однако противник у людей был достойный. Два-три десятка старших асилков шлепками своих могучих лап угомоняли прочих, расталкивали в укрытия и, хотя горшки всё так же взвивались в воздух и опускались на их головы, засада не отступала в Лес. Тогда Яр вновь прокричал что-то и подал знак Соколам на горе. Болеслава велела толкать валун, и через миг он уже катился вниз, всё убыстряя ход и захватывая с собой другие, более мелкие. Расчёт Светя оказался точным: большой валун в середине склона получил такой удар от верхнего своего собрата, что тут же устремился, подпрыгивая, прямо на головы косматых. К низу камнепад расширился уже саженей до пяти-шести и грохочущей волной грозил покрыть весь малинник. От новой напасти уже все асилки подхватились и бросились в заросли. Но не тут-то было. В шуме и гаме Кречеты незаметно заняли рядом весь край Леса, укрылись в деревьях, и волна стрел хлестнула гибелью по убегавшим от волны каменной. Всё смешалось: камни, снесённые ими деревца и кусты, асилки, куски мха и пыль.
   - Да-а,- заворожено протянул Светислав, глядя вниз.- Яр посеял сущий ужас, как и намеревался. Немногие уцелевшие от этого лиха передадут по всему Лесу, как боги обрушили на них молнии и скалы.
   - Что и говорить: оружие Коляды!- согласился Хватислав, как и все Соколы-верхолазы потрясёёный увиденным.
   Внизу, в становище Дружины, эти слова были повторены много раз и едва ли не каждым ратником - из тех, кто сам приготовлял у Швыри огонь Коляды, кто залёг с луком у вершины и, щурясь, взирал на блиставшего Яромира, со смехом - на бегущих врагов, и кто на себе ощутил мощь каменного удара по вековым деревьям, из которых иные, без ущерба людям даже переломились. Все семь десятков юных ратников видели победоносную и сокрушительную силу человеческого разума и повторяли и повторяли слова восхищения, ибо невозможно было сдержать радость от одоления двухсотенной ватаги асилков и избавления от собственной робости перед новыми нападениями, перед пугающей ослеплением ночью, перед вызывающим трепет Лесом. Повторяли, пока не пронеслась передаваемая от одного к другому иная речь, впервые сказанная Совой Огнеславой:
   - Не боги это сотворили, а бог. Наш Яромир выглядел, как сам Перун. Асилки, верно, решили, что он из своих рук мечет огонь. Верно и то, что по древним повестям боги сначала были людьми.
   Когда же собрались, построились и тронулись в путь, Гремислав тут же затянул новый напев, в котором и собрались воедино все впечатления
  
  120
  необычного утра. Но, вертаясь с разведки, Светислав услышал уже не сладкоголосого Гремя, а слаженное пение десятков юных ратников, прослушавших певуна-Журавля и пожелавших повторить повесть о решающей схватке с асилками:
   . .. Темень Леса раздвигает сын Перуна Яр,
   Семь десятков воинов идёт за ним на Юг.
   Были птицами Равнины, каждый сам себе,
   А теперь все заедино, яриев Дружина.
   Боги Севера грядут над нами в Небесах,
   Светлобоги посулили Родину на Юге.
   Славный островной народ за нами хлынет в путь,
   Мы ж ратною дорогою идём в Ирийский сад...
   В громких, звучных, напевно растягиваемых словах, которые ударялись справа о мшистые скалы и легко разлетались по Лесу, последняя битва представала диковинной и небывалой: огонь Неба и Подземелья взметался по мановению руки Яромировой и сжигал бессчётные злобные ватаги Леса, горы сдвигались с мест, каменный дождь обрушивался но врагов...
   Яр ехал в голове Дружины, и Светь, ожидая его, вдруг вспомнил сказанное Радиславой, что им с дядей нельзя глядеться на себя, потому что велик и беспределен мир, сотворённый Родом и человек в нём - не более как капелька росы. Может слиться с другими в могучую реку, способную одолеть любое препятствие; может, оставшись одна на зелёном листочке травы, иссохнуть бесследно.
   - Вижу, в этот день Среча-удача с нами! Впереди - открытое место?! - оживлённо крикнул Яр.
   - Вёрст на два десятка, не менее. Потому мой дозор без надобности.
   Они помолчали, радуясь широкому ровному редколесью, где до вязовых зарослей от края Пояса было так далеко, что самые нахрапистые асилки не отважились бы залечь в засаду.
   - Гремислав опять украшает жизнь разными красивыми словами, прибавляя и то, чего не бывало,- мягко отметил Светь.
   - Думаю, во всех древних повестях, которые поются среди людей, заправдашняя жизнь приукрашена.
   - А тебя не коробит уравнивание с богами?
   - Я не бог и не стану им. Разве что в напевах. Но всем нашим дружинникам теперь легче двигаться вперёд. Ибо они уверились в моей силе сокрушения косматых. Средь них нет более такого, как ты, который способен ударить в спины нападающим врагам и вмиг положить десяток их бездыханными. Ты, племянник, рождён по воле Перуна воином, они же - мирными пахарями. Твои стрелы летят туда, куда вперяется твой взор, для них же оружие - чуждо. Ты внимаешь звукам леса и за полверсты чуешь приближение врагов, они - чуют запахи цветов и пчелиный гул. Так пусть же положатся на меня, и трепет перед неизвестностью уйдёт прочь из их душ.
  
  121
   - Вдвоём мы Дружину не заменим. Верно, на Юге нашему народу потребуется много воинов.
   - Мы будем обучать их ратоборству. Но это требует времени. А пока моя Швырь хотя бы на несколько дней запугала злобников.
   - Швырь - оружие доброе. Однако силу человеку придаёт только твёрдость его духа. Сила идёт изнутри. Вот ты, когда сиял на вершине взгорка в лучах Солнца, сам чувствовал себя богом, одолевающим сотни врагов в одиночку?
   - Я не беззаботное дитя, Светь. Я глядел, скрытно ли подбираются от Леса Кречеты, пойдёт ли твой камнепад на ближних, самых крепких и лютых асилков. Но... - Яромир, наконец, сменил голос с сурового, резко отбивающегося от упрёков родича на более мягкий. - Но - твоя правда: надо быть кем-то одним. Или богом, или человеком. Одевая чужую одежду, стараешься подходить под неё и норовом. Я не хочу меняться. И раздваиваться не хочу. Напев Гремя прозвучит и растает в воздухе, а я останусь временным старшим дружины. Потому что меня выбирало не Вещенье племён, а только родичи.
   Дядины ответы успокоили Светя, особенно последние, сказанные с печалью, слова. Он устыдился своих упрёков: ведь Яр действительно в этот день едва ли не в одиночку одолел их врагов. Его ум и опытность стали главным оружием в недавнем бою.
   ...Три дня продвигались на Юг без какого-либо беспокойства от обитателей Леса. Асилки словно растворились в зелёной бескрайности, которая теперь перестала казаться опасной и радовала взгляд белыми островками цветущих дерев и кустарников. Светь скрытно углублялся во владения Велеса на целую версту, но и там не встречал каких-либо следов присутствия косматых.
   Дружина вторила птицам-напевницам древними повестями о несчастной и счастливой любви богов, их разлуках, соблазнениях и сватовствах. Юноши и девушки обменивались весенними венками, а может - незаметно для посторонних глаз - и метками Лады. Да и сама богиня любви со своей чудесной дочерью Лелей, казалось, незримо следовала за семью десятками радующихся жизни, пылких, отважных светлокудрых посланцев северного народа. И чуткий к душевному миру Гремислав то тешил всех трелями рожка или гуделки, то своим напевом снова и снова убеждал Лес в том, что Белые боги идут на Юг в поисках новой Родины впереди Дружины, что Матерь Сва оберегает ратников своими крылами от лиха, Перун, невидимо становясь рядом с Ярием, обращает вспять ватаги асилков, Стрибог, повелитель ветров, обращает им на головы камнепады, и лучедаритель Хорс слепит и выжигает их блещущие злобой глаза...
   Юные воины легко переходили бурные, но неширокие горные речки, втрое-вчетверо в ряд миновали то приветливые бело-зелёные берёзовые, то пахучие кленовые, то кудрявые яблоневые пущи, после них поднимались на взгорки,
  
  122
  любовались необозримостью и раздольем пространств, буйством жизни и, выкрикивая приветствия ставшему мирным Лесу, внимали их полётам туда, на Восток - к дальним зарослям осокорей, лип, сосен, приречным ивнякам и ещё дальше, к самому краю Земли, к великому Морю...
   Как-то ночью дозорные из Сов приметили в лунном свете нескольких гмуров на вершине невысокого кряжа, но горный народ никак не обеспокоил людей, соблюдая зарок Вербора.
   Однако десяток седьмого цветеня, на деннице, Лебеди встревожили всех вестью об исчезновении Рыженя Вертислава. Десятник Лежеслав рассказал, что во вторую пору ночи Верть, сменяемый из дозора, убеждал его, что узрел в Лесу огонь костра, который вскоре угас и более не возгорался. В каждый свой дозор Рыжень то принимал за асилков шевелящиеся ветром-Ночником кусты, то ранний утренний туман в низинах с мерцающими светляками - за духов ночи, губителей спящих дружинников. Его живой и буйный норов во всякую пору дня и ночи беспокоил Лебедей какой-то новой выдумкой, и потому Леж только отмахнулся от своего шалого ратника: огонь может зажечь только человек. Или бог. Как видно, зря он упомянул богов. Верть, явно, пробрался меж дозорных и один по ночному Лесу направился взглянуть на греющихся у костра богов. Слишком часто об этом пел Гремислав, и в мысли, что рядом с ними следуют сами Светлые боги, также переселяясь на Юг, подальше от Холода, в этой мысли утвердился не только рыжий Лебедь.
   Яромир был в глубоких раздумьях. "Иной раз неладица в уме или в сердце приносит больше несчастий, чем злотворство врагов",- досадливо говорил он на совете десятников. Лебеди рвались на розыски своего нерадивца и просили только полдня. Но они плохо знали жизнь в Лесу, и потому Яр согласился с доводами своего племянника, который обещал в одиночку незамеченным для асилков и их помощников пройти по следам Рыженя и догнать Дружину. Лежеслав был недоволен.
   - Верть - нашего племени, и мы в ответе за собрата.
   - Вы более не Лебеди,- покачал головой Яр.- А я не Сокол. Теперь мы все собратья. Ведаю, на юге нам, Птицам, вновь надо будет жить совместно, как на Белом острове, ибо там разделение станет опасным. Светь разбирает следы, не слезая с коня, и он нагонит Вертя, если тот хотя бы на одну пору где-то задержался. Он не говорил о том, что добро бы воротиться обратно, на Равнину?
   - Куда! - засмеялся Леж. - Всё наоборот: стремился вперёд и обижался, что днём дозорными идут только Соколы. Думаю, он подражал тебе, Светь. Видели бы вы, как он лелеял свою перевязь буяра! Заместо трёх перьев вставил семь, от разных птиц. Настоящие буяры были для него едва ли не боги. Вечерами у костра всегда вёл разговоры об их схватках с косматыми, о Лесном походе. При этом выдумывал не меньше Гремислава.
   - Выходит, нашему собрату очень хотелось приключений и великих свершений,- поднялся, завершая разговор, Яр. - Храни его родовая птица.
   123
   Светь выехал не медля. Новоявленный буяр прополз, чтобы не быть замеченным своими соплеменниками, добрые полверсты, процарапал мечом бороздку, а в двух местах порвал одежду. И далее его следы - примятая трава - виднелись заметно.
   Отъехав немного от становища, Светислав оказался в открытом березняке, где не надо было опасаться неожиданного нападения и потому решил, почему-то вспомнив Радиславу, обратиться к духам пущи, верно, добрым и весёлым, как и сами деревья здесь - нежные, белолицые, словно девушки-хороводницы в летний праздник. Он тихо заговорил с ними, но разные мысли мешали сосредоточению, а Рыжень так петлял среди берёз, будто за ним следом шёл волк, и Светя это сильно забавляло. "Тут и без духов легко понять, что мой друг далече не ушёл, а может, где-то здесь, рядом, до сих пор кружит, теми же духами водимый". Он приметил границу пущи и прямиком направился туда, уверенный, что легко отыщет на краю её следы и сбережёт время.
   Нежные листики берёз касались лица юноши, и если в лесочке водились духи, то в эту пору они, лёгкие и забавистые, висели на молодых ветках, прогибая их к низу, перебегали по траве, шевеля её, порхали с дерева на дерево, взбирались к вершинам и, порадовавшись там яркому Солнышку, спускались вниз, кружили вокруг всадника, как бы говоря ему: "Что же ты? Полетай с нами немножко! Поиграй в горелки! И тебе водить, потому как ты новенький! А, вот оно что, тебе загрустилось о девице, к которой стремится твоё сердце? Но она далеко отсюда? Так мы передадим нашим братьям и сестрицам, они понесут весточку от тебя через весь Лес в далёкие и тёплые южные Земли. Мы расскажем чудесной Раде всё, что в душе у тебя, всё, что ты и сам себе не можешь высказать..."
   Солнце поднялось до полудня, когда юноша наткнулся на остатки костра. Это так поразило его, что он, даже ничего ещё не помыслив, сорвал лук и вложил в него стрелу. Однако Здоровко принялся покойно пастись, птицы пели, никак не показывая на опасность, горы и Лес соседствовали так мирно, будто никогда и не было войны между их обитателями и будто не прошли здесь вчера оружные люди. "Кто?.. Кто мог здесь ночевать? - мучался, спрашивая себя, Светислав. - Не боги, точно, - он старательно осмотрелся вокруг. - Ибо костёр жёг один человек, не более... И собака! Большая и несуетливая. Прямо как мой Холень. Конь незнакомца бывал в Лесу и ранее: держался у огня, к кустам, где пасьба получше, не приближался. Человек - отважен: варил кашу, делился с псом, дремал довольно спокойно... И - разумен: большая лужайка, ручей... А что же наш Лебедь?.. Видно, он уже никого здесь не застал. Неизвестный на деннице направился к тропе, которую проторила Дружина, Верть же пнул остатки костра, потоптался на одном месте, но пошёл почему-то вниз, к Лесу. Неуверенно: шажки короткие... Вона!"
   У края луга следы Вертислава смешивались с другими - асилков. И было
  
  124
  
  их пятеро-шестеро.
   - Значит, схватили...- хрипло прошептал Светь и откашлялся. - Но они убивают сразу.
   Он обежал, уже не пытаясь таиться, все ближние заросли, но от Вертя не осталось даже какой-то обронённой мелочи вроде клочка одежды или лебединого пера. "Тогда жив. И они не влекли, не тащили его по траве: сам шёл. Посреди. А косматые по сторонам и сзади".
   Тут Светь замер: едва слышимый шум приближался к нему из глубины Леса. Какой-то маленький зверь спешил так, что замолкали птицы на его пути. Вот он мелькнул в двух десятках саженей. Волк, большой барсук?.. Светь ожидал, присев за дерево, чуть дыша. Прямо на него, вывалив язык и тяжело дыша, бежала собака. Ещё в двух шагах от неё юноша не верил своим глазам и, только коснувшись знакомой шерсти, удивлённо промолвил: "Холень?.."
   Пёс засуетился у ног, лизнул в лицо, сбегал к коню, радостно сделав круг по лужайке, понюхал попутно знакомое кострище, воротился к хозяину и поскрёб его сапог лапой. Так он делал, когда просил следовать за собой.
   "Как же так? - растерялся Светь. - Тот, кто с Холенем шёл по следам Дружины, утром отправился на Юг и должен настичь её, когда остановится на полуденный отдых. Но пёс выбежал с Востока, из глубины Леса, в который ушёл Вертислав с косматыми. Куда же зовёт меня Холень? И кто из нашего селения отправился в путь без ведома Совета? Потому что старшие или родичи не пустили бы одного человека в Лес на верную гибель. Пёс недоверчив к чужим. Лишь некоторые из берёжи могли увлечь его с собой. Да ещё наши дети".
   Светь начал было перебирать в памяти своих друзей по охране приграничья да старших из буяров, кто мог бы бросить семью, ослушаться род и, не опасаясь хулы Яра и других за неразумие, устремиться вслед за разведчиками южных Земель, как вдруг со стороны гор послышалось лошадиное ржание, на которое немедленно ответил его Здоровко. "Теперь ясно. Этот отважный, но разухабистый ратник, едва отъехав, услышал шум пленения Вертя асилками, бросил коня и покрался следом. Холень же, верно, сбежал из селения, искал меня в Лесу, примкнул к ратнику, но почему-то бросил его...Тоже пленён? Или погиб?"
   Более раздумывать юноша себе не позволил. Оставив Здоровка пастись - а вольного, бродившего коня асилки не сумеют поймать - он осторожно двинулся вслед за своим одичавшим псом. Лук держал наготове. Через каждые два-три десятка шагов таился и прислушивался.
   Яромир, испытывая старших буяров в Лесу, всегда наставлял: "Там птицы подскажут вам, скрытно ли пробираетесь. Если умолкают - вас слышит весь Лес. Пройдя немного - проверяйте: хорошо, когда поют всё те же. И вы тоже внимайте Лесу без зрения. Среди деревьев вашими глазами становятся уши".
  
  125
   Притих и Холень, что было для него привычным. Однако своего нетерпения скрыть не мог: что-то сильно влекло его вперёд. Но здесь опасно было допускать суетливость, и Светь не поддавался немым уговорам пса. Тем более, что нижний Лес - лещина, бузина, волчец, мозжуха - грудился густо и ото всех сторон грозил опасностью.
   Так прошли с версту. Начавшийся ивняк подсказывал приближение реки или озера. Собака вдруг изменилась: жалась к хозяину; как и он, часто останавливалась и прислушивалась, слегка порыкивая. Следы были прежними: спокойным шагом ступал Лебедь и, глубоко вдавливаясь в сырую Землю своими большущими лапами, сопровождали его косматые. "Дивно, - скользнуло в голове юноши. - Они позволили ему идти с оружием, с ненавистным им луком. Сами не отобрали, чтобы поломать и бросить, и его не принудили. Будто он их ведёт, пленив. Может, по его рыжим волосам признали за своего? Однако в первой стычке Яру пришлось его спасать от этих бурых и лохматых "собратьев".
   Светь замер. Он не только почувствовал - а побудка берёжи крепко сидела в нём - что приблизился вплотную к селению асилков, любивших берега рек, но ещё и то, что за ним кто-то следит и не зломысленным взглядом. Сокол нырнул за дерево, прикрыл глаза: всё покойно. Только застрекотала сорока... Ещё раз... И вдруг кровь бросилась в лицо Светиславу от подобного молнии озарения: так стрекотал во всём их селении только один человек, обманывая даже сорок - по-птичьи, но с особенными призвуками. ЭтоМечислав, старший сын Яра. Именно он, долго просившийся у деда в буяры, но не отпущенный, потому что их семья дала уже двоих для охраны границы, именно он провожал отца и брата в поход с большой досадой и даже просился с Яром, убеждая, что владеет ратными умениями и знанием Леса куда лучше, чем Утки, Журавли или Вороны. Никто и не слушал подростка, когда самому Яромиру нелегко было убедить Будислава и жену в необходимости стать старшим Дружины.
   Значит, он сбежал?.. Ясно, что без ведома старших, что его ищет всё селение Любомира, что беременная Венцеслава извелась, утратив не только мужа, но ещё и сына.
   Снова стрёкот. Светь ответил трелью, которую Меч знал. Они двинулись навстречу друг другу. "Погоню назад... - досадовал ратник. - Когда Яр увидит сына, в одиночку пробравшегося там, где Дружина вела бой за боем, у него сердце остановится от ужаса... Да он хоть жив, плутяшка, а вот его мать..."
   Видно, у Светиславова двоюродного брата были те же мысли. Ещё издали он дал знак, что надо молчать и осторожничать и, показав направление, пополз в гущу ивняка. Светь с Холенем - следом.
   Третий раз в жизни Светю представилось увидеть жилища асилков. Их было два десятка - закреплённых на деревьях, грубых, с просвечивающимися стенами, но с плотно сложенной на односкатных крышах травой. Узкий
  
  126
  лужок, заселённый косматыми, тянулся вдоль реки, одной из тех, что ручьём сбегают с гор и, впитывая лесные родники, петляют десятки вёрст, покуда не вольются на Востоке в широкую Котугдань, впадающую в Море.
   Рыжень сидел на пороге одного из жилищ и чистил меч. Шагах в пяти от него стоял десяток асилков-детей и - к изумлению Светя - боязливо глядел на человека. Из взрослых только пять-шесть женщин возились у реки, да ещё какой-то старый линялый медведь дремал на солнечном месте.
   "Он жив и даже не в плену!" - Светислав за один миг испытал сразу несколько сильных чувств: радости, удивления, восхищения. Он, буяр, берёжа, одолевший асилков в десятках схваток, скрытно блуждавший в Лесу по многу дней и ночей, и не мечтал о том, чтобы стать их другом или подчинить себе. Эти хозяева Леса всегда были для Соколов и Кречетов сильнейшим противником, от которого можно было защититься только опытом, слаженностью и ратным умением.
   Вертислав же спокойно сидел, водил своим маленьким точилом по лезвию и даже насвистывал. "Пленили, привели в селение и - пожалели?.. - терялся Светь в догадках. - Не может быть. После стольких кровавых схваток с людьми!.. Оставили на растерзание на какое-нибудь своё празднество?.. Тогда лишили бы оружия..." - Светь даже засомневался: а пожелает ли Лебедь воротиться к людям?
   Меч, о котором он на какое-то время и позабыл, бросил сухой обломыш ветки. Холень тихо заскулил и подполз ближе к хозяину, словно за поручением. "Вот ты-то всё и сделаешь, если пришёл в Лес", - решил Светь, не тратя более времени на загадки. Он вытащил из-за головной перевязи одно из соколиных перьев и сунул псу в зубы. "Холень, дружок, отправляйся-ка к тому рыжему плутяшке. А я отвлеку косматых. Ползи туда. Туда", - шептал он, пока Холень не понял. Не без порыкиваний глядя на асилков, пёс пополз в становище врагов. Светь же тихо извлёк из тула лук, обломал веточку ивы и, старательно приметившись, пустил "стрелу" в старого медведя. Всё получилось с первого раза. Зверь получил хотя и несильный удар, но прямо под глаз, встрепенулся, недовольно засипел, и ничего не понявшая косматая малышня обернулась к нему. Медведь встал на четвереньки, подозрительно огляделся и перешёл на другое место. В тот же миг Вертислав с десяти саженей увидел полуволка с человеческой меткой в пасти, сам подскочил, как будто в него пустили стрелу, глянул на кусты, и, прихватив всё своё оружие, вознамерился идти к Лесу.
   Но не тут-то было. Асилки-дети подняли крик, и из двух жилищ вылезли их взрослые. Всё последующее позабавило Светя ещё больше, чем удаль рыжего Лебедя на ратном смотре. Пара косматых стариков, почему-то не прикасаясь к Вертиславу, упорно загораживала ему путь и твердила что-то на своём грубом полузверином языке. Не зная слов, но понимая, что его принуждают или, скорее, просят остаться, Вертислав пытался ускользнуть и громко укорял своих охранителей. Верть даже оттолкнул одного из них,
  нисколько не обидев того, и, сопровождаемый всё теми же настойчивыми
   127
  мольбами, почти бегом пустился к кустам. Асилки не отставали, но это уже было неважно.
   Светь, подавив улыбку, насторожился, определяя время для нападения, но Верть оказался довольно разумным, хотя и шалым. Среди выкриков "Оставьте меня! Идите к своим! Я желаю прогуляться!" он вставил и нужное, обращённое к избавителям: "Я иду к тропе Дружины! Встретимся там!"
   Даже приравнинные асилки не ведали человеческой речи, и потому под прикрытием шума от препирательств Светь и Меч, почти не таясь, возвратились к своим коням.
   К лугу с кострищем старики совсем выдохлись, ибо Рыжень намеренно уморил их быстрым шагом, и Светь определил по крикам, что те вот-вот решатся силой удержать человека. Тогда он свистнул племяннику и рванулся вперёд. Асилки очень изумились, когда увидели наставленные на них луки с блестевшими медными наконечниками. Верть же, как будто этого ожидал, всё так же громко прикрикнул на них: "Мерар!"
   - Бор у вуг! (Уйдите, не то убьём!) - тише, но твёрдо прибавил Светислав.
   Нет, они не ушли. И внезапное появление двух оружных людей их не испугало. Светь не раз видел глаза асилков - всегда злобные, лютые, будто горящие чёрным огоньком. Но теперь во взгляде "своего" космача - поседевшего головой и холкой, сгорбленного, почти беззубого - он увидел совсем иное - досаду и сожаление.
   - Для них расстаться с тобой - горе? - спросил он Вертя, не ослабляя жилу лука.
   - Для них я - бог. Да и вы тоже. Мерар! Мерар! - повторил он, тыча пальцем то в Светя, то в Мечислава. - Назад, пёс! Не трогай их!.. Нам лучше самим уйти. Если вы с лошадьми, кличьте их.
   ...Дозорный Дружины ни о чём не расспрашивал дорогою. Неслись вскачь до тех пор, пока не уморились Здоровко и Белень. Но и тогда Светь в привычном молчании слушал Лес и рассчитывал, настигнул ли они своих на полуденном становище. Виновато молчал и Мечислав, который почему-то без опаскитотносился к густым кустам и высокой траве. "И как он добрался сюда?" - злился в себе Светь. Рыжень только покряхтывал на хребте Здоровки. Бессонная ночь и блуждания по Лесу обессилили его. Один только раз он пробурчал непонятное: "И чего так нестись?.. У нас здесь нет врагов..."
   ... Разъяснения Вертислава и Меча оказались такими невероятными, что изумили не только Дружину, но и даже Светислава, который своими глазами видел Рыженя в селении косматых в полной невредимости. Сначала Яр увёл сына подальше от всех, и о чём они говорились добрые полпоры, никто не ведал. Вернувшись же, старший отправил в родное селение голубя с привязанной к ноге записью, и было это не в черёд: пускать птицу-вестницу
  
  128
  
  следовало лишь в день два десятка цветеня.
   Оказалось, что ночью Лебедь решил подкрасться к неведомому костру, который горел в версте от их становища и так внезапно погас, когда он обратился к своему десятнику. Вертислав уверился, что это не займёт много времени и потому не стал беспокоить даже новых дозорных, а с собой прихватил лишь лук да меч. С самого начала похода Лес манил его множеством неведомых тайн, а Соколы и Кречеты, постигнувшие частичку этих тайн, представлялись не ровней-одногодками, а подлинными мудрецами-вещунами. И особенно Сокол Светислав, часто скрывавшийся в этом причудливом лесном мире. Кого предполагал застать он у одинокого ночного огня? Северных богов, решивших вести на Юг своих людей, чтобы даровать им новую Родину и самим поселиться рядом на какой-нибудь горе? Или Гостомысла с Радей, о которых среди Лебедей не было ясности: то ли улетели они чудесно далеко вперёд, то ли вот-вот догонят Дружину, отстав из-за каких то вещуновых забот и приготовлений? Вертислав и сам себе не ответил бы: на что ему Лес. Как не мог он толком объяснить родичам своего племени, для чего ему идти с Дружиной, когда есть десятки других бессемейных юношей и девушек, которые и в наездничестве и в ратном деле опережают его и значительно.Только тем и взял, что сильно просился, да славился в роде добрым бросальником камней и ножей, а в Лесу такое могло пригодиться.
   Он полз по траве, вздрагивал от непонятных звуков и от мысли о нареканиях от друзей и Яромира, но полз и даже ни разу не приподнялся, пока не почуял запах тлеющего костра и не разглядел в темноте сначала силуэт пасущейся лошади, а погодя и человека, который дремал, положив голову на колени. Такой осторожный до этого мига Вертислав поднялся во весь рост и радостно окликнул незнакомца. Тут же он ощутил удар и учуял терпкую ветку, которую дали ему понюхать асилки, и - беспамятство. Ни человека, ни его коня, только редкие деревья и непонятные жилища на них. Он сидел на пне, а вокруг неслись в хороводе десятки лохматых, украшенных цветами, ветками и речными растениями обитателей Леса. Меч всё так же висел на обязи, и он даже схватился за него, но тут ему поставили целое лукошко со снедью - сырым мясом, рыбой, какими-то кореньями, и Вертислав смекнул, что угрозы его жизни нет. Асилки забавлялись, подавая ему знаки почитания, едва ли не до утра, и он даже вздремнул на своём пне, опершись на старого безобидного медведя, который посапывал - видать, из-за глухоты - даже при шуме и резких выкриках.
   С рассветом часть рода куда-то скрылась. Дети, женщины держались от Вертислава поодаль и только при его попытке приблизиться к ивняку, обрамлявшему селение, начинали кричать и преграждали путь, впрочем, не прикасаясь. Лебедь осмотрелся, заглянул в два-три строения, попытался сыграть с детьми и, томясь и сокрушаясь тем, что доставил беспокойство
  
  129
  Дружине, присел в ожидании того, что придёт Светислав и вызволит его. В том, что явится именно Светь, Рыжень не сомневался. Он даже громко напевал, чтобы его скорее обнаружили.
   Вертислав только предположил то, что Меч знал точно: асилки из-за сокрушения их оружием Коляды уверились, что перед ними не люди Равнины, а сами бессмертные с северных островов, и гибель их, хозяев Леса, за две схватки в таком большом числе означает лишь гнев самого Велеса. "Боги с Алатыря идут на Юг", - понеслось по Лесу. Теперь косматые не нападали на Дружину, а следили, пытаясь угадать издали, который в ней Велес. Узнавали же только нового, неведомого бога, который говорил на их языке и наказал за неразумие небесным огнём.
   Нет, Рыженя с мечом, без ярких шлема, щита, колонтаря, пешего и мокрого от росы они не приняли за Велеса. Но каким-то божком он, верно, для них стал, и потому маленькое селение решило уговорить его остаться и править ими.
   Так решили в Дружине после повествований обоих плутяшек. Потому что слова Мечислава разъяснили всё происшедшее куда яснее. К тому же Верть, стыдясь, говорил неохотно, особенно когда кто-то, забавляясь, назвал его богом Леса и предложил ехать далее не на коне, а на медведе, как асилки.
   Мечислав мечтал о походе, едва о нём начали говорить в селении Любомира. Он заговаривал с отцом, матерью, Будиславом, но все только качали головами, сочувствуя, как полагали, быстротечным детским чаяниям. Одна лишь Горислава вдумалась в желания подростка и долго убеждала, что скоро весь их народ начнёт переселение на Юг и такие, как он, станут наравне со взрослыми, прикрывать детей, стариков, животину и повозки от лесных захватников и губителей.
   Ночью после выхода Дружины Венцеслава переполошила всё семейство: от многих переживаний у неё до срока произошли роды, а утром Меч, оставив запись и прося деда не осуждать его перед всем родом за отступление от Закона Праведи, а подождать, что с этого ослушания выйдет, тайно собрался и направился вслед за отцом и двоюродным братом. "Если боги дали матери нового сына, я могу покинуть семью", - решил он. Лук у него был, колонтарь взял старый Светиславов, а меч - опять же старый отцов, который давно тайно отточил и очистил от зелёного налёта. Тосковавшего по хозяину Холеня взял намеренно, надеясь на его чуткость к асилкам и помощь в охоте, ибо надеялся ею кормиться: запасной лошади со снедью, как дружинники, он взять не мог. Всегда вдумчиво прислушиваясь к толкам старших, особенно касательных Леса и Пояса Рода, Меч знал, что по горам можно ходить и даже ездить на коне, что у гмуров проложены там тропы и целые поля засеваются разным овощем и злаком. Так он и положил себе: днём движется вдоль Пояса по следам Дружины, к вечеру, выбрав удобное место, забирается в горы и втайне ночует там, куда асилки не отваживаются подниматься. Светь и Яр здорово подивились бы, узнав, что их юный родственник давно узнал из разговоров вскользь и разных недомолвок о знакомстве отца и брата с
   130
  правителем Вербором. Лишённый возможности обучаться ратному делу в становище буяров, Меч многому незаметно от других учился сам, разбирался в следах и звуках, лучше всех одногодок в селении скакал на лошади и - главное - впитывал в себя и уразумлял каждое слово об охране границ, владении оружием. Постигал нужное он и тогда, когда, как бы забавляясь, вызывал Светя на схватку мечами ли, кистенями, и когда, не имея хозяйственных забот, шёл к кому-либо из возвратившихся в селение на отдых берёжей или буяров и расспрашивал их о приграничье, об ухватках Перунова ратоборства. Меч был в дружбе с Болеславой, которая знала тайные ратные желания подростка и потому при случае передавала ему буярово учение не скупясь.
   И вот он впервые въехал в Лес. Поначалу полдня опасливо держал в руках лук с вложенной стрелой, но обвыкся среди редких деревьев, радостно поющих птичек и в полном доверии к опытному Холеню, обегавшему далеко вокруг их путь и не встречавшего никакой напасти. Ночами, забравшись в горную расщелину, Меч почти не спал, настораживаясь от каждого незнакомого прежде звука. Холень дремал рядом, порыкивал, когда мелькала тень какого-то зверька, но шибко не тревожился.
   Они быстро продвигались по следам Дружины, выезжая при первых лучах Солнца и не останавливаясь весь день. Меч почти не ел, почти не спал, но оставался в неутомимости. Следы схваток, особенно ночной, только прибавили ему сил: надо было поспешать и скорее присоединить своё оружие к общему. Мёртвые асилки здорово испугали Беленя, но не юношу; и, когда он въехал на глядень, с которого летели в косматых горшки с земляным маслом и увидел внизу с десяток врагов, вытаскивавших из-под камней своих раненых сородичей, он готов был вступить в схватку в одиночку.
   Однако асилки, удивившие своей яростью и лютостью его отца, поразили юношу совсем иным. С криками "Мерар! Мерар!" они бросились в Лес, уступая ему дорогу. Обрадованный Холень даже бросился преследовать их, а Меч, подъехав к месту обвала, увидел лежавших поодаль раненых косматых воинов с раздавленными ногами и, спрыгнув с коня, подошёл к ним.
   - Сетр доб (давай говорить), - предложил он одному, глядевшему устало и без злобы.
   - Сетр, - согласился тот.
   С трудом подбирая грубые лесные слова, Меч выяснил такое, после чего перестал таиться и ночевал, разжигая костёр в любом месте. Асилки приняли Дружину за богов Севера, уходивших на Юг, как в древние времена. Яромира же, выполнившего угрозу уничтожить их огнём и горным обвалом, они посчитали самим Сварогом, отцом их любимого бога Велеса. Без боязни двинувшийся на них Меч в ярко блестевшем колонтаре, был принят также за одного из бессмертных хозяев Севера, догонявшего своих собратьев.
   В последнюю ночь, когда Меч не приметил горевших в низине костров тех,
  
  131
  за кем он следовал четыре дня, а зоркий Вертислав сумел увидеть среди негустых деревьев странный ночной огонь, одинокий юноша спокойно засыпал, готовя для отца слова оправдания: к полудню он рассчитывал нагнать дружинников на их отдыхе. Едва ли его сон был бы столь тихим и беззаботным, если бы он знал , что асилки, так неожиданно переменившиеся от лютости к поклонению, уже искали своего бога, решив убедить его остаться с ними в Лесу, а не уходить с остальными в тёплые Земли. Они ещё препирались в кустах, не слышимые даже Холенем, кто перед ними у костра, и только звериная боязнь огня останавливала их, когда Вертислав в своём самовольном дозоре возник будто из-под Земли и с криками бросился прямо на косматых. Нет, они не лишили его чувств: не посмели бы обидеть Мерара-бога. Рыжень наткнулся в темени грудью на тупой сук и упал прямо в заботливо подставленные мягкие лапы, сунувшие ему к носу дурманящей травы.
   Разбуженные шумом Меч и Холень бросились по тропе вдоль горы, предполагая схватку людей и их врагов, но, постепенно постигая случившееся, тайно проследовали в Лес за ватагой косматых до самого их селения. Рыженя-Лебедя Мечислав узнал только утром, когда рассвело. Выжидая время для освобождения пленённого, он и не приметил, что Холень покинул его, а приближение Светислава не столько услышал, сколько ощутил обострившимися в Лесу чувствами. Далее уже рассказывал Светь, подтверждая дивную весть о том, что асилки более не нападут на них. Так завершилось это новое, бескровное, происшествие.
   ... Ночью, после застольничанья, когда сменился первый дозор, Светь подошёл к костру старшего.
   - Вот, всё семейство в сборе,- усмехнулся Яромир.
   Уловив у дяди доброе расположение духа, юноша решился заступиться за двоюродного брата.
   - Да ведь сын в отца пошёл. Такой же самовольный, такой же отважный, да и разумом не подросток, а мужчина.
   - Я, племянник, Закона не переступал.
   - От чего же отступил твой сын? "Чтить род, старших"? Но род не может неволить человека в выборе пути к Ирию. И любому человеку дано самому решать: ратником ли, землепашцем ли, вещуном ли идти к Светлым богам. Разве Меч перешёл на сторону чёрных братьев Дыя и Вия?
   - Куда там! - вновь усмехнулся Яр. - Если лесные злобники нас уже почитают за богов и вольно пропускают одинокого человека сквозь Лес...
   - Соколы просили узнать, можем ли мы поздравить тебя с родившимся сыном?
   - Почему нельзя? Тот сын не виноват в поступках этого, - Яр кивнул на молчавшего Мечислава. - Да... я сам более всех отступил от Закона Прави: никогда муж не покидает жену перед родами. Увижу ли сынка...
   - Теперь-то легче через Лес идти...
  
  132
   - Асилки не единственные наши враги. Ты ведаешь из повестей о больших и лютых зверях, ушедших на Юг сутки-двое Сварога назад. Ещё пару Лун похода, и мы наткнёмся на них. А какие племена людей заселяют те Земли? Почитают ли они Белых богов?..
   - Мы тоже многому учимся в пути, - не согласился Светь. - Известно тебе, почему Рыжень уполз прошлой ночью от становища?
   - Говори.
   - Я застольничал с Лебедями и со всеми слушал нашего путляшку. Говорит, хотел одолеть в себе боязнь ночи. Если всякий, как буяры, в тёмное время сходит в Лес, то чёрные боги и духи станут нам неопасны.
   - Я думал об этом. О ночном обучении наших ратников из неприграничных племён. Но, сам знаешь, за день пути все сильно утомляются...
   - А нас, буяров, ты никогда не жалел. Говорил, жалость обессиливает.
   - У нас там была опора: Равнина, селения с тысячами мужей. Здесь мы одни. Но я согласен. И бузе хочу обучать всех. Поможешь?
   - С радостью. А то такие, как Вертислав, считают, что мы, Соколы и Кречеты, выносим на себе все трудности и опасности похода, а они нам обуза. Они здорово ратятся, но желают научиться всему, что известно нам, берёже.
   - Думаю, главному они уже научились. И без меня. Быть вместе в схватках, становиться плечом к плечу. В этом наша сила. Хотя они правы: сражаться строем не умеют.
   - А Рыжень и в другом преуспел, не только в дружбе с асилками, о чём мы с тобой и не мечтали. Он делает наметки нашего пути на нитях. Вот глядите (Яр и Меч подвинулись ближе): клубок. Разматываю - семь кусков, семь дней похода. Эти большие узлы - ночные остановки. Каждый отрезок длиною в пядь - день пути. Вот такое плетение - густые заросли, это - речушки. Видишь, на третьем дне пути узелок? Это тот самый горный ручей, в который Верослава сбросил его конь. Помнишь?
   - А этот странный узелок на вчерашнем дне - селение косматых, обожествивших Вертя?
   - Возможно... Да, таких больше нет.
   - Ведь все знают, что я делаю наметки пути, как велели родичи. Для чего же ещё одни?
   - А для чего у нас вторые лошади?.. В запас.
   - Запас - доброе дело...- не то похвалил, не то пошутил Яр. - Человеку, которого приняли за самого Велеса, нужны свои наметки. Может, ещё вернётся туда. Что, Меч, Вертислава не пытались женить косматые?
   - Нет. Только скакали полночи вокруг пня, на котором он сидел.
   - Яр, - снова заговорил Светислав, - а ты ведь не наказал Вертя, как грозил тогда, после первой схватки, когда он бросился в ущелье?
   - Он не подвёл друзей в этот раз, хотя ты и потратил время на розыски. И
  
  133
  вас, буяров и берёжу, я тоже никогда не осуждал, если начинали поступать по своему разуму. Ведь и ты мог не попадать в плен к гмурам?
   Светь почувствовал, как кровь ударила ему в лицо: прежде Яр не говорил так откровенно об этом.
   - Ты мог выполнить поручение Гостомысла и покинуть Взгорье при свете. Но ты давно уже живёшь своим разумом и потому стал знакомцем самого Вербора. Что очень удобно для нас теперь. Я верю, что твой горморунов меч выручит нас, если гмуры Юга вздумают напасть на Дружину. Они работу своих кузнецов знают хорошо... Понимаешь, племянник, я обучаю юных до тех пор, пока в них не просыпается собственный разум. Воля богов привела тебя в Подземелье. Воля богов толкнула Вертислава в ночной Лес к асилкам. Я могу немного попрепираться с родичами, ибо ратного дела они не ведают. Но я не препираюсь с богами... Разве что с чёрными... А такие, как Рыжень, начудят много, потому что ничего не сторонятся и неукротимы в своей пытливости, но, взрослея, становятся мудрецами и старшими. Теперь же из-за этих плутяшек Вертя и Меча мы можем не опасаться нападений асилков... И даже напевать, не таясь чёрных духов...
   И впрямь, от костра Сов давно уже разносился по становищу негромкий напев. Две девушки нежно и ладно сказывали повесть о том, как в стародавние времена Велес учил род людей землепашеству, жертвованиям, письму и первым Законам, как повздорили люди с богом и были две битвы, в которых одолевали то лесные обитатели, то люди, и как, наконец, наступили меж ними мир и согласие.
   ... Покорились люди Велесу с радостью,
   Принесли ему подаренья разные:
   Калачи, плоды, меды, рукоделия.
   Обнимал-облапал Велес-медведь мужей
   Да давал зарок жить в мире, без лихости...
   - Может, они, боги, вправду, идут с нами? - спросил Светь больше себя, чем дядю и брата.
   - ...Видимо... - не сразу ответил Яр. - Наши родичи мудры: говорили, чтоб мы двигались по Лесу с уваженьем, не губили никого, даже асилков, напрасно. Пока следуем Закону добра, у нас есть опора - Праведь... Пусть снаружи нас ломают трудности, лишь бы внутри не сломаться...
   Яромир глубоко вздохнул и словно оставил в себе какие-то недоговорённые слова. "О новых, небывалых испытаниях думает, - решил Светь.- Сколько их ещё впереди, когда только пол-Луны прошло, а неведомого узнали, сколь на Равнине и в год не случалось. И неважно, какого ты племени: ратник ли Сокол, землепашец Журавль... Потому что не оружие будет побеждать, но - дух. Дух и следование путём Праведи. И нет ничего более прочного и незыблемого в мире, чем свет Солнца над головой, твердь Матери Земли под ногами и сила веры в груди.
  
  
  134
   Повесть 8. Невиданные звери
  
   Окончился месяц цветень первого года Лады, а за ним и буйный травень. Порой ратникам северных племён приходилось двигаться в сплошном белом цвете яблонь, слив, вишен, которых встречалось в этих местах куда больше, чем на их Равнине. Юноши и девушки радовались белому под копытами лошадей, белому над головой, сладкой пахучести, тёплому веянию незнакомых южных ветерков, и потому часто оглашались обитаемые лишь зверьём окрестности людским смехом, шутками да напевами - то строгими Гремиславовыми о стародавнем, то немудрящими полевыми да луговыми, которые выдумывались теми, кто ходил на Равнине по ягоду, по грибы, выпалывал сорную траву в овощниках...
   Три Луны прошло с начала пути, и по счёту Яромира они отошли от родных мест на две тысячи вёрст. Едва ли не всякий день дружинники примечали неведомое растенье, зверя, которым без стариков и название не могли подобрать или вспомнить. А ведь всё это водилось в прежние времена на северных островах и было знакомо предкам ещё два-три дня Сварога назад. Иные из ратников, готовясь к походу, внимали всякому предположенью сородичей о том, что могло встретиться на Юге, и теперь их, хотя и малое, знание приходилось кстати. Так, приметив диковинных хвостатых асилков на ветках ольх и буков, дозорные из Уток встревожили всю Дружину и сами изготовились к схватке. "Асилки! Асилки впереди!" - пронеслась по рядам безрадостная весть, как вдруг десятница Сов Огнеслава обратилась к Гремю, прося вспомнить вчерашнюю повесть, петую у костра, в которой упоминались какие-то зверушки игрунки. Так смекнули, что эти хвостатые и косматые, со злобными мордами дыевых слуг вовсе не асилки, хотя и бросаются сверху, с деревьев, ветками и сухими сучьями и оглушительно кричат. А смекнув, убрали стрелы в тулы и только пугали занудных игрунков взмахами копий да стуками в щиты. Ночью, однако, новые знакомцы пошли с нападением подобно косматым, только не против людей, а на котомки и мешки со снедью, и дозорным, всегда таившимся, пришлось шумом и огнём отпугивать разорителей.
   Сплошные кряжи гор, многоступенчатые и поросшие кустарником, сменились высокими, острыми гребнями и пиками вперемежку с небольшими травянистыми долинами. Здесь, среди ковылей, горицвета и множества ярких цветов, бродили дикие коровы, похожие на оленей светло-бурые тупоносы, а на них охотились мощные, опасные гривастени и большие пятнистые кошки, которых решили называть скрытенями, ибо их умение прятаться в ветвях или траве удивило даже самых сноровистых из Соколов и Кречетов.
   Теперь всякий день ожидали встречи с самими бурогорами - зверями косматыми, как асилки, высокими, как три коровы, если их поставить одна
  
  135
  на другую, с рукой, растущей прямо из головы. Разговаривали со слов стариков, что лапы бурогоров высотой и толщиной - как столбы в Святилищах, бегают чудные звери прытче лошади, а у самцов на целую сажень торчат изо рта закрученные клыки, которыми они легко могут разметать всю Дружину.
   Мягкая и тёплая погода, частые дожди способствовали бурной жизни трав и деревьев, и даже у гор приходилось ехать так, что любой всадник видел лишь ближних. Никто не нападал на них весь месяц травень, однако густые заросли сильно беспокоили Яра. Он не переставал осторожничать ни на миг и даже ночами едва спал, обучая дозорных всему ратному умению, которым владел сам. Часто Светь, всегда обходивший пошире вокруг места ночного становища, воротившись к огням, заставал своего дядю и тех, кто бдил и охранял покой спящих друзей, за разными учениями и, не удержавшись, сам вступал в схватки Перунова ратоборства или показывал то, к чему особенно стремились ратники неприграничных племён, - бузу. Светислав легко входил в это состояние и один раз так хватил мечом по приготовленному для костра дереву, что погнул немного своё дареное гмурами оружие и рассёк надвое ствол едва ли не в ногу толщиной.
   Учились все с радостью, хотя иных покоробило отступление от обычая не начинать новых дел после захода Солнца. Яромир же повторял и повторял всякому дозору одно и то же: "Важнее всего в бою не оружие, руки да ноги, а голова, уменье мыслить необычно, неожидаемо, непредгаданно. Не идите прямо, когда от вас этого ожидают, кружите, бейте сбоку, сзади, и идите прямо, когда вас ожидают сзади. Схватка должна идти по-вашему. Не соперничайте в силе и проворстве даже со слабым врагом: бейти силой только по слабому месту, ищите его и не тратьте себя на пустое противоборство. Бейте часто и отовсюду. Бейте, не размышляя, потому что рука в бою сама думает лучше головы. Бейте без злости, но в усердии и уверенности. В любой стычке с любым противником есть путь к одолению его. Найдите этот путь. Обратите чужую силу в слабость. И ежели схватки не избежать, то бейте первым, ибо в бою один хозяин: либо ты, либо твой враг".
   Так учил Яромир своих дружинников, и известно было лишь Светю и немногим из Соколов, что эти слова - плоды ратного опыта за многие годы, что иные из этих слов писаны в памяти кровью погибших на границе ратников, которые шли в первые годы берёжи охранять Равнину безо всяких ратных умений.
   Не только невиданные звери и растенья удивляли людей в этих Землях. И Небо, и положенье на нём ясочек было не то, что на Севере. В один из вечеров, через полпоры после застольничанья, когда помыли в студёном горном ручейке чаши и котлы, послушали напев Гремислава о былом, когда Яр всем, кого не клонило ко сну, объяснял особую, парную, схватку, ночное Небо вдруг осветилось летящим на Юго-восток огненным сгустком, чертившим белую полосу, который быстро скрылся из виду у самой
  
  136
  Земли. Все поднялись от костров и завороженно смотрели вверх, пока чудо не прекратилось. "Не к беде ли?" - предположил кто-то. "Ежели Светлые боги так далеко завели нас и ни один не погиб, то это - знак их доброго расположения! - громко промолвил Яромир. - Туда мы и идём, туда они и указуют нам". Все согласились, ведь небесный огонь не упал на них и, может быть, наоборот, обрушился на головы недалёких уже южных врагов. "Принесём же утром щедрые жертвования богам!" - решили все и спали всю ночь в полном спокойствии, посчитав себя угодными богам.
   А они были угодными, потому как изо всех сил старались не отступать от обычаев своего народа. Два раза в Луну останавливались на весь день у какой-нибудь речушки, мылись, чистили и мыли лошадей, давали им отдых, перебирали в мешках утварь, стирали одежду, начищали оружие, а пополудни у сооружённого из камней подобия Алатыря с поставленными к нему маленькими деревянными богами и птицами-охранителями сжигали для них жертвенное: мёд, зерно, грибы, травы. Квас и калачи давно кончились. Пекли преснухи, охотились, рыбачили, собирали съедобную зелень, и прежнее разнообразие в похлёбках и кашах сохранялось. Вокруг же всё цвело и росло так пышно, что в летней и осенней щедрости южных Земель на плод и овощ никто не сомневался.
  Празднования и приношения богам остались единственной связью с Родиной, потому что вестийные голуби давно были отосланы на Север да и вряд ли могли бы достичь селений Равнины из такого далека. В конце цветеня, на Радуницу, День навий, всякий из воинов возжёг живой огонь и прошептал имена всех умерших предков, какие помнил: кто на семь, кто на восемь и даже до десятка двух поколений. На высоком месте поставили снедь для душ умерших, разбросали зерно птицам, через которых обратились к богам Ирия и предкам, прося помощи в опасном пути... В селениях в такой день оставляли навиям протопленную баню, полотенца, мыло. Здесь же, когда самим приходилось мыться в реках, у речки же и повесили на ночь полотенца для предков. В подвечер вся Дружина уселась за общую братчину, а едва Солнце-Хорс скрылся за Поясом Рода, устроили сколько можно было шум и трезвон, громко выкрикивая особенные заклинания: отпугивали тёмных духов, получавших в эту ночь вместе с душами умерших большую силу, вплоть до телесного явления перед живыми.
   Были и другие, маленькие празднования разных богов, но самое большое летом - День Купалы и Костромы - рассчитывали встречать уже в Землях без Леса. Смущало только, что ночи здесь всё так же чередовались с днями, хотя и были втрое короче. На Севере с пятого светеня - потому этот месяц и назывался светенем - ночь исчезала на две Луны и наступал Долгий день. Так на Равнине. А на Блаженных островах, по рассказам стариков, по три-пять месяцев не сходило Солнце с Небес, загоняя все тёмные силы в норы и густые пущи. Это было время Света, созревания плодов и злаков, малого труда, время хороводное и напевное. В нескончаемом праздновании
  
  137
  жили островные люди многие дни и месяцы, и всё чаще пел о том Гремислав, всё больше, озираясь вокруг, мечтали о возвращении тех времён ратники, ожидая от Юга изобилия, тепла и беззаботности.
   Седьмого светеня с утра прояснело. Вчерашний дождь, заставивший вечером натягивать навесы для стряпанья и сна, быстро умчался на Северо-восток, будто его туда позвали за какой-то надобностью. Дружинники приободрились. И хотя копыта лошадей на склонах ползли по размякшей Земле, ветки деревьев и кустов, не щадя, обливали прохладной водой, всё же Солнце поднималось полным хозяином и обещало добрый день. Спустя две поры дозорные - Вороны - поднялись на вершину длинного, пологого перевалаоткуда на три десятка вёрст открывалось доступное взору пространство: зелень, изгибы рек, редколесное предгорье и щетинистый хребет Пояса Рода. Приметив заминку, Яромир поторопил коня и вскоре остановился рядом с дозором. И в самом деле, любоваться было чем: бескрайние дебри, голубевшие у небостыка, завораживали взор. Земля словно открылась людям во всей своей красоте и силе, требуя почтения и любви.
   - Сколько места-то...- пробормотал Тореслав. - Верно, никогда так не будет, что люди станут жить бок о бок. И каких там племён только нет: на Юге, на Востоке и на Западе, куда идут наши братья Лисы, Медведи, Волки...
   - Кто живёт на Юге, скоро узнаем! - возразила Граеслава и, угадав положение отрогов и рощ, съехала чуть ниже, приставила ко рту руки и громко, протяжно прокричала: "Ярило ведёт!" Звук её голоса, будто живое существо, метнулся в горы, пробежал по склонам, где-то, ударившись о скалы, заглох, приглушённо и мягко скользнул по верхушкам деревьев и пропал в листве, притаился, ожидая, что следом набегут другие отголоски и можно будет дружной ватагой пугать птиц и зверей. И точно: некоторые из Воронов тоже пожелали прокричать что-нибудь значительное, а Яромир не возражал, улыбаясь на забавы юных.
   - Погляди туда, - ткнул он пальцем, указывая Светиславу, бывшему с Воронами, на чистый склон, выглаженный камнепадами.
   От криков две-три стайки птиц повзлетали со своих мест и перенеслись подальше; испуганный олень, невидимый до тех пор, выскочил откуда-то из-за деревьев и понёсся по вершине невысокого отрога да так ладно и важно, закинув голову с рогами, что дозорные перестали кричать и смотрели ему вслед. А на склоне, который разглядывали Яр с племянником, от всякого крика скатывались к большому валуну камни, и их накопилось столько, что тот приподнялся уже и сам, готовый ринуться и увлечь камнепад прямо на луг внизу и далее, в кусты дерябника.
   - Может, обрушим? - предложил Светислав. - Не то покатится лошадям под ноги...
   - Пройдём краем Леса. Горы сами знают, когда им сбрасывать лишнее.
   Светь по-своему понял слова дяди: новое имя Ярило, данное ему в повестях
   138
  о походе, какие складывал Гремислав, делало старшего Дружины мудрее и весомее и в его собственных глазах. Даже с племянникем и Мечем он разговаривался теперь глубокомысленно, избегая простых слов. К тому же после одоления асилков огнём Коляды ничего недоброго не происходило уже четвёртую Луну, только частые, надоедливые дожди.
   Вороны и Сокол ушли вперёд, а Яромир стоял на высоком месте и озирал окрестности, пока не поднялись к нему остальные, и вместе со всеми он начал осторожно спускаться по размякшему от воды дёрну. Большинство спрыгнуло с коней, придерживая их за гривы и упираясь в Землю остриями копий, чтобы не упасть самим.
   Спуск растянулся на полпоры, и Дружина сгрудилась внизу на крохотной лужайке, ожидая замыкающих. Всё было спокойно, только угрюмо нависала здесь голая скала, да восточный ветерок как-то пугливо выбрался из Леса и тихо играл волосами ратников: шлемы и колонтари все давно убрали в котомки, которые почти опростались уже от снеди. Яр, стоя у самого края спуска, подавал советы и помогал последним, потому что множество ног и копыт сделало низину склона скользкой и опасной. Потому, когда впереди, от невидимой с этого места части луга, послышался громкий и злобный рык, заставивший дрогнуть и людей, и лошадей, он к началу нападения не успел. Мигом догадавшись, Яр вскинулся на Живня и ударил в бока, на ходу вынимая привязанное на двух узлах копьё. Зверь, резво выбежавший из-за скалы, заставил оторопеть самых отважных. По виду ящерица, но с головой, которая поднималась над Землёй на целую сажень из-за длинной чешуйчатой шеи, с телом в полторы сажени и мощным хвостом, изгибавшимся вправо-влево, с большой раззявленной пастью ярко-красного цвета чудище казалось опаснее десятка асилков. Ящер бросился на крайних дружинников, перепугал лошадей, и, повалив одного из всадников, начал рвать его вместе с конём. Два десятка стрел вмиг ударили по зверю, но отскочили, точно от камня, только возбудив в нём ещё большую исступленность.Он бросился на подскочившего Яра, и тот ударился оземь от резко поднявшегося на дыбы коня. Живень шарахнулся туда, откуда явился ящер, и тот рванулся было вдогонку. Новые стрелы и копья заставили его воротиться, но это короткое время дружинники использовали для обороны и утихомиривания лошадей: животину оттеснили обратно к склону, сами же укрылись за валунами или редкими деревьями. Но зверь был неуязвим для их оружия, и потому никто не знал, что делать дальше. В тот миг, когда Яр встал на ноги и изготовился с копьём наперевес к схватке, а ящер, грозя рычанием, оглушающим из-за узости места, медленно подступал и готовил новое нападение, Лебедь Вертислав выскочил на луг на своей каурой кобыле и, прикрывая ей глаза накидкой, чтобы не видела чудища, бросился прямо к ящеру. Изловчившись, он спрыгнул ему на шею. Дружина охнула, а Рыжень, доказывая расчёт, а не прежнюю свою безрассудную удаль, одной рукой уцепился за складки на шее чудища, а другой выхватил нож и принялся тыкать тело врага, ища
  
  139
  уязвимого места. Ящер ожесточённо мотал шеей, тщетно пытаясь достать Вертя, рычал, подавался вправо-влево, лупил себя хвостом, но Рыжень оставался невредимым на его лопатках, то пригибался, то подпрыгивал и упорно разил ножом. Удары однако не пробивали толстую шкуру ящера.
   Яромир первым оправился от неожиданного ответного нападения человека на чудище и, крикнув несколько раз дружинникам и ткнув пальцем на накренившийся сверху валун, бросился выручать Вертислава.
   Они сошлись на самой середине луга: человек и зверь. Оба сильные и исполненные ярости, оба готовые убить или погибнуть. Но один из них защищался и, сходясь, шептал привычное "Я не хочу убивать... но не уступлю...", другой же вовсе не имел мыслей и, подчинённый злобе и лютости, желал противнику смерти - и не потому, что был голоден и мог жить только чужой плотью.
   Яр сосредоточился на голове ящера, стараясь копьём проткнуть его в глаз или нанести увечье в раскрытой красной пасти. Он выбрасывал копьё вперёд и отдёргивал оружие, когда зверь пытался поймать зубами древко. Вертю велено было спрыгнуть на Землю, и тот, смекнув, видно, замысел старшего, кувырками скатился по длинному хвосту, получив при этом несильный случайный удар пониже спины. Вся его схватка с чудищем гляделась бы весьма забавно, если бы не великая угроза, повисшая надо всею Дружиной.
   Яромир отступал, всё так же понуждая ящера заниматься только копьём и даже ткнув его два раза меж клыков, отчего на траву вместе с пеной злобы капала звериная кровь. И вот они поровнялись с валуном, тем самым, что привлёк внимание дядя и племянника ещё на верху перевала. Большой камень закачался от шума боя и тяжёлой поступи чудища.
   - Кричите! - воскликнул Яромир.
   - Ого-го!! - раз и два, и три, стараясь попадать в лад, гаркнула Дружина.
   Иные, приободрившись и отбросив первую боязнь, выбрались с копьями из укрытий, готовясь помочь своему старшему, когда велит. Но духи гор, видно, не были в дружбе с этим зверем и легко отдали свою силу людям. Валун качнулся, и Яр едва успел метнуться назад. Камнепад шириной в три сажени ринулся вниз и вмиг скрыл в пыли и ящера, и луг, и кусты, обрамлявшие его. Шум каменного обвала и рёв раздавленного чудища слились воедино и оглушили всех, лошади вновь заметались, и две-три из них от ужаса бросились было карабкаться туда, откуда только что спустились, скользя и сползая назад.
   - С копьями ко мне! Разить в голову издали! - не столько криком, сколь знаками повелел Яр, и сам, едва скатился последний большой камень, с треском прокладывая себе путь в дерябнике, бросился к врагу, который, как оказалось, наполовину был придавлен валунами, но оставался жив, хотя и обездвижен. Яромир наметил было удар в пасть, но, пораздумав немного, склонился, взял копьё двумя руками, размахнулся и вогнал его на треть
  
  140
  древка в грудь ящера. Последний вой - ярости и боли - ударил по склону гибельной скалы и унёсся в Лес, заставляя дрожать от ужаса его обитателей. Ящер опал на колени и, храпя, повалился на бок. Ярово копьё сломалось. Но тот удар был последним, и схватка окончилась. Человек одолел стократ сильнейшего зверя.
   В молчании подступили к своему старшему дружинники, удивляясь поверженному чудищу, и теперь ещё своим размером внушавшему трепет. Не прерывая поздравлениями размышлений старшего, во второй раз победившего обшего врага своими разумом и отвагой, стояли ратники, не веря ещё до конца, что опасность миновала.
   А с другой стороны луга уже скакал, возвращённый шумом, дозорный десяток Воронов. Они приостановились было у своего растерзанного собрата, но тот ушёл в Ирий, не увидев гибели убийцы, и тогда, подъехав к куче камней, спрыгнули и стали перебираться к остальным. У Светя в руках горела заложенная в лук стрела. Он и сказал первые слова.
   - Коней утихомирьте! Те гнедые...четверо...вот-вот переломают ноги и шеи! Взбеленились!.. Что же вы, братья?!. А стрелы с кровью Вия?! Всякий зверь боится огня!
   - Ты, Светь, не видел его в нападении! - ответил за всех на упрёк Вертислав, также перебравшийся через завал.
   - Мы видели ящера живым! Вон с того места! Скакали во весь дух, едва донёсся неведомый рык, да не поспели!
   - Видели, видели! - подтвердил Тореслав. - И как же он пропустил нас?.. А Светь ещё говорит: не заглянуть ли нам в эту пещеру? А мы ему: "Да сколько их здесь, в горах! Не годится людям смотреть внутрь Матери Сырой Земли! Так и проехали мимо... Пещера-то - ниже сажени, а погляньте, какая зверина поселилась внутри...
   - Всё! Трогаемся в путь! - пришёл в себя Яромир. - Мурослава не станем хоронить здесь, ибо от этого - он брезгливо пнул лапу ящера - пойдёт такое зловоние...Заверните нашего друга в холст и приторочьте к коню. Ирий с почтением примет нашего ратника.
   - Яр, погоди! - воскликнула вдруг Сова Огнеслава.
   Она вынула нож и, хотя и с трудом, отсекла от ящера коготь - жёсткий, заскорузлый, в целый вершок длиною.
   - Повесь на пояс, как знак победы.
   Яромир кивнул и принял подарок.
   - Тогда, Огня, отсеки ещё один - Для Мурослава. Если бы не задержался зверь на этом юноше, погибших было бы куда больше.
   - И для Вертя! Для Вертя тоже! - заговорили сразу многие.
   - Конечно! - через силу улыбнулся Яромир. - Как-то раз Светь спрыгнул с дерева на шею асилку, и тот его два десятка саженей вёз, пока не получил ножом по шее. Но чтоб оседлать такую возилку, как ящер!..
   Улыбнулись на Рыженя и другие.
  
  141
  
   - Может, он рассчитывал скакать на ящере до самого Юга?!
   - Мы бы и не угнались!
   - Такую дорогу проложил бы с этим толстолапым!
   Слова, которыми дружинники попросту снимали напряжение схватки, совсем смутили Вертислава, и он не понимал, улыбаться или махнуть рукой в досаде. Но Яр поднялся к нему на камень, и, сняв с головы свою купавную перевязь, невольно принудил Дружину утихнуть.
   - Отважный Лебедь! Долго ты мечтал сравняться в ратном учении с буярами приграничных племён. Да не упрекнут меня Соколы и Кречеты, ты превзошёл многих из нас. Я обмениваюсь с тобою головными перевязями в знак того, что мы с тобой как братья, и в моей семье отныне ты - свой.
   Громкими криками одобрили Яров поступок юные воины, а Светь и Меч, подойдя к Вертиславу, обняли его со словами: "Ты брат нам отныне".
   ...Когда вновь тронулись в путь, Светислав и десятник Воронов Борвеслав съехались в голове Дружины со старшим и объявили ему, что впереди их всех ожидает новое препятствие - большая болотина с неведомыми водными обитателями, похожими на асилков.
   - Приблизимся - осмотрим всё. Там и будем решать. Перед болотом - отдых и застольничанье... А про огонь верно сказал, племянник. Упустили мы это, и я первый должен был вспомнить. Ратники! - обернулся он назад. - У кого в тулах есть стрелы с земляным маслом, всегда держите наготове! Равно как и оселки с кресалами, чтобы быстро поджечь при нападении зверей и разной нечисти!.. Вот, других учу быть готовым к необычному да быстро мыслить, - прибавил он уже самому себе, - и я же запер в узком месте всю Дружину, где эта зверина не только загрызть нас, а и просто перетоптать в тесноте могла...
   - Ты же догадался, как его погубить, - утешил его Светь. - Вот и готовый камнепад увидел ещё с перевала, за версту.
   - Дальше так станем делать: спуск ли, подъём, река широкая или топь - дозор переправляется да стоит, закрепившись и хорошо разведав всё. Прикрывает от нападения остальных, пока те уязвимы и неспособны построиться для боя.
   - С топью ты вовремя это придумал. Великое опасение вызывают у меня...бабы ёжики, - согласился Борвеслав.
   - Почему - "бабы ёжики"?
   - Скоро увидишь, - ухмыльнулся Светь. - Таких мы с тобой в Лесу на Севере не встречали, хотя и там затопленных мест немало.
   - Вот-вот, - поддакнул Ворон. - Видом самые старые старушки, морды морщинистые, тёмные. Волосы где торчком, где по воде плавают. А пуще того пыхтят, будто жути на нас нагоняют. Ёжки и есть. Только водяные.
   - Что же у них, одни головы, без рук, без ног?
   - Лапы есть точно. Видел: пальцы на них сросшиеся, будто у лягушек. Светь вон дальше нас въехал в болото, так они разной гадостью в него
   142
  
  швыряли: грязью, змеями...
  - Эка невидаль! - обеспокоился Яромир. - Хорошо, что дозорным велел дальше того места не идти, а выбирать лужок для дневного становища. После вкусной похлёбки да отдыха легче будет превозмогать новую трудность... Да-а, ежели бы ящера туда заманили, все ваши бабы-ёжки сами разбежались бы...
   Яр, видно, думал приободрить себя, да не получилось: угадывалось ему, что их ожидает новое большое испытание. И точно. Даже стряпать спокойно не позволили им невиданные существа. Наверно, никто не беспокоил их в этом Лесу до нынешнего дня, потому с необычайным раздражением и злобой восприняли "ёжки" людей, занявших большой луг перед болотом и распаливших костры, от которых потянулись вокруг дым, а следом за ним запахи варева. Светь поднялся на гору и рассмотрел, что болотина эта, чередуясь с речушками и ключами, уходила на десятки вёрст к Востоку, и объехать её было невозможно. На Юг же, вдоль крутых склонов, доступных только пешему человеку, но никак не лошади, топь тянулась на полверсты. Это пространство и требовалось преодолеть Дружине. Однако волосатые водяные обитатели подняли оглушительный вой, отпугивая людей, норовили подплыть ближе и бросали сором во всякого, кто подходил к горному ручью у начала болота, где удобно было набрать воды или напоить коня.
   Пока ели, кто-то предложил собрать Швырь. Но ёжки мигом уходили под воду, едва ратники брались за луки и стрелы, да и огонь, падая в воду, вряд ли заставил бы их убраться подальше. Кречеты всем десятком попробовали испугать ёжек: подошли к краю воды в полном вооружении, принялись стучать мечами и булавами в щиты, громко гикать. Враги утихли было, но, нырнув, собрались неподалёку в целую ватагу, выплыли и завопили ещё громче, словно состязаясь в шуме. И пока ратники, притихнув, разглядывали оказавшиеся над водой волосатые и грязные тела ёжек, с десяток их поднырнул вплотную, швырнул в Кречетов целой тучей змей, ящериц и лягушек и тут же скрылся под водой.
   Покуда Дружина мучительно искала выход из трудности да сокрушённо качала головами: "Утащат нас с конями под воду", Яромир, едва проглотив пару ложек похлёбки, исчез в ближайшем лесочке и, воротившись вскоре с ветками мозжухи, набросал их во все костры. Велев десятникам принести жертвы Велесу, Нениле и Купале, он взял два копья подлиньше, сел с ними на своего Живня и направился прямо в топь.
   - Решил этим всех ёжек перебить? - удивилась Дружина.
   Светь, Болеслава и Меч встали на берегу с луками наготове.
   Оказалось, Яр решил измерить глубину болота. Он то отдалялся саженей на три десятка, часто тыча в воду копьями на обе стороны, то поворачивал к берегу и так медленно-медленно двигался от гор к Лесу. На выходки ёжек он словно и не обращая внимания, однако пятерых из них сразили с берега Соколы, едва те вынырнули перед отважным всадником и попытались
   143
  напасть. Ещё двоих он проткнул копьями сам, наугад пронзая тёмную жижу. Мёртвые существа плавали среди кочек и мелких белых цветов и то ли напугали остальных, то ли они затаились, ожидая всей Дружины - поживы куда большей, чем один человек и одна лошадь.
   Ёжки были с ногами - такими же лягушачьими, как и верхние руки-лапы. Прочее разглядеть было затруднительно: грязь, тина, трава вперемежку с длинной шерстью покрывали их тела. Впрочем, сородичи убитых ёжков вскоре утянули куда-то своих мертвецов под водой, и поверхность на время стихла, будто и сама омертвела.
   Через полпоры Яромир построил Дружину. "Юные мои братья! - обратился он. - Всего тысяча локтей отделяет нас от противоположного берега! Но знаю точно и говорю то, не таясь! Пройти болото, не потеряв коней и даже людей - дело почти невозможное! Этот враг не скрытен, но коварен! И вода ему, как нам Мать Сыра Земля! Саженей сто пройдём спокойно! Мозжуховый дым от костров отпугнул их от нашего берега! А этого растенья боятся многие из лесных чудищ! Но далее они станут подныривать к нам, сваливать и пугать коней, резво выскакивать из воды, хватать нас и утягивать так, чтобы захлебнулись! Будьте готовы к этому!.. Намеренье водяных обитателей одно - убивать нас! Ибо поклоняются они богине смерти Маре, и вы слышали это противное светлым людям имя! Пусть же хранят нас боги Севера и духи Ворона! Журавля! Совы! Лебедя! Утки! Кречета! Сокола!.. Вперёд!
   По велению Яра построились и тронулись тесным отрядом так, что в середине шли запасные лошади, их окружали ратники с луками наизготовку, а внешние ряды имели по два копья и должны были беспрерывно пронизывать ими опасную болотную воду, чтобы ёжки не могли подплыть вплотную. Двинулись по разведанному старшим пути, где вода, хотя бы в начале, была не слишком глубока.
   Кони, уже здорово пуганные в этот день ящером, вступили в топь очень неохотно. Потому-то внутреннему кругу ратников Яр дал лишь одно наставление: заботиться о том, чтобы никакая лошадь, увязнув и испугавшись, не метнулась к берегу, нарушая общий строй. Однако первое, тихое, время пути успокоило животину, и только люди, осторожно понукая своих верных друзей, не прельщаясь на буйно цветущие растенья, в напряжении следили за водой и сжимали оружие.
   Всё худое началось где-то с середины топи. Десятки, а может, сотни ёжек разом выскочили из воды с жутким визгом и попытались забросать грязью лица ратников. Люди оторопели лишь на миг, и тут же волна стрел покрыла воду множеством трупов. Однако другие из ёжек воспользовались заминкой и, поднырнув, начали дёргать и кусать лошадиные ноги. Яр ненадолго остановил Дружину, чтобы не растягивать строй и дать возможность коням встать покрепче. Копья метались вниз, вздымая брызги, из луков били наугад прямо в тёмную вонючую глубь, прошивая полусаженный слой воды и
  
  144
  находя жертвы и на илистом дне. Это был странный бой, какого не пересказывала до того дня ни одна из стародавних повестей. Казалось, ёжки родятся прямо из грязи и кочек и нет им предела в численности. Вот уже повалили они три-четыре лошади. Всадники, едва оказывались в воде, тут же, следуя предупреждению Яра, укрывались в середине строя. Но их четвероногих помощников ожидала худшая участь: увлекаемые цепкими лапами-ветками, они скрывались под водой, взбрыкивались недолго, и тут же поверхность окрашивалась их яркой кровью, ибо чудища десятком набрасывались на несчастную животину и загрызали её. Всё чаще падали ратники. Несколько лошадей, оставшись без хозяев, в ужасе пытались в одиночку прорваться к ближнему берегу. А до него оставалось уже не более пяти десятков саженей. "Вершь! Вершь в воде!" - закричали с левого края. "Спасайте Огнеславу!" - тут же воскликнули спереди и - ещё громче: "Светь в воде! Лучники, бейте живее!!"
   Но вот уже вода чуть выше лошадиных коленей, и Яр, угадав общее стремление, кинул по рядам, а те волной передали другим: "Рывком к берегу!" И Дружина разом метнулась к спасительным кустам бузины на другой стороне болотины. Оказалось, и ёжки имели свои придумки. Вот пять десятков их вдруг вынырнули впереди на мелководье и привычно завопили. Но ни летящие тучи лягушек и комков грязи, ни размахивания лапами и дикий визг не могли уже остановить стремление людей к жизни. Да и - решили позже - здесь они рассчитывали уже встречать разрозненных всадников и добивать их поодиночке. Но рать так и прошла ладным и плотным строем, втоптав все пять десятков водяных чудищ в их родной ил. Только грязное красное пятно покрыло место последней схватки.
   Ещё кто-то, разгорячась, бегал по берегу и пускал последние стрелы, ещё выбирались, дробя ударами копыт головы ёжек, выпавшие из строя лошади, а большинство уже собралось в скорби у тела погибшего Кречета Вершеслава. Славным ратником был в два десятка лет Вершь. Три года провёл он во второй городьбе своего племени, не раз вступал в бой со взрослыми асилками и одолевал злотворцев, вышедших из Леса с корыстными умыслами. И вот растерзали его мшинные ёжки, о которых и не ведали на Равнине ни семья Верша, ни все его соплеменники. Растерзали юношу, и с трудом увлекли его собратья Кречеты, забросив на шею лошади.
   Рядом лежал, всё также укрытый холстиной, Мурослав. Шёл конь под ним в самой середине строя, потому и сохранили Журавли тело своего друга для обряда расставания.
   Но навсегда остался где-то в мути гибельной топи Сова Селеслав. Никто в горячечности схватки и не заметил сразу исчезновения Селя под водой. Увидели после, как тянут его ёжки, уже мёртвого, к островку то ли на съедение, то ли на поругание. Бросились было вослед два десятка ратников, да явились перед ними новые враги, и прикрикнула громко десятница Сов, сама побывавшая в воде: "Назад, братья и сёстры! Не нужны Селю наши
  
  145
  смерти, а его уже не выручить!" И сами смекнули тогда дружинники, что поздно вызволять юношу и в память о нём ещё яростнее взметнули свои копья и мечи и опустили на головы лютых зверей.
   Понуро стояли грязные лошади, а десяток и одну из них поглотило гиблое место. Понуро лежали на траве воины, измученные и заляпанные тиной да илом, но троим не суждено было продолжить Южный поход с друзьями, забрала их из мира Яви богиня судьбы Макошь. У сына славного Коляды Радогоста теперь их души, и стоят гордо перед грозным судьёй Нави три юноши плечом к плечу, ибо есть им что сказать за свою земную жизнь: не срамил ни один из них своего рода-племени, не обидел кого-то грубым словом или худым поступком, а пришли они все в Ирийский сад праведным путём ратника, и сам Сварожич Перун готов молвить слово за юношей, а будет на то его воля - и забрать их к себе в Небесную дружину, которая от начала Земли сражается против богов и духов тьмы во имя вечного Света.
   Яр последним выбрался на берег: гонял своего Живня по болоту, пока не отбил последнюю оставшуюся на ногах лошадь из запасных, а напоследок достал копьём длинную, худую ёжку, в бессильной злобе ринувшуюся на него, ссёк ей мечом голову и швырнул в кучу злобников, визжавших и грозивших преследованием. "Попомните нас!" - прикрикнул он на врагов и оглядел место схватки. До двух сотен неведомой до этого дня нечисти плавало поверх топи, и выходило, что по сотне своих сородичей заплатили ёжки за жизнь Вершеслава и за жизнь Селеслава. Но не утешало то старшего Дружины, потому что не случалось ещё до этого дня такого, чтобы по его вине погибали подопечные. Лес с лютыми асилками сумели пройти без потерь, не считая коней, а один лишь день седьмого светеня на пятой Луне от начала похода унёс сразу троих юношей. Совесть впилась в душу Яромира и грызла её больнее, чем смогла бы целая ватага чудищ. Потому не торопился он выезжать на берег, стыдясь своих друзей и блестевших в глазах слёз бессилия и ожесточения.
   Светь, угадав переживания дяди, выдвинул вперёд и к Лесу дозоры и предложил десятникам приводить в порядок пожитки и одежду, потому что у некоторых ёжки изорвали рубахи, порты и даже обувь.
   Немало лошадей кровянились ранами, и их нужно было омыть чистой водой и смазать козьим жиром или сосновой смолой, у кого что было припасено. Были раненые вражьими когтями и среди людей, и они уже накладывали себе повязки с разными мазями и травами.
   Светислав собрался было поехаться вперёд, разведать дорогу, скрытую густым ивняком. К тому же Холень, которого он отправил горою, уже прибежал к хозяину, чистый и радостный в отличие от Здоровка, но подошла Болеслава и остановила одноплеменника.
   - Светь, как же ты сумел выбраться? Тебя три ёжки стащили в воду, две другие ухватились за голову коня. У меня в сердце захолонело, как увидела,
  
  146
  
  что ты скрылся в этой мути, увлекаемый чудищами.
   - Успел вдохнуть. А вода ничего, тёплая, - улыбнулся он, отвечая.
   - Тёплая... Как они тебя не растерзали?
   - Я ещё до того, как нырнул, чеснул двоих ножом. Третью - уже под водой. Они тоже в ней ничего не видят, наугад плавают. А как поднялся на ноги, тут и копьё моё, и конь.
   - Да ты их больше цепом лупил...
   - Верно, цеп у меня добрый. А дядя научил меня ратиться обеими руками... Вот и он на берегу. Пойдём, даёт знак десятникам.
   - Светислав, с Живославой и Рудославом разведайте впереди луг побольше, чтобы подходил для ночлега. Там и схороним наших братьев. В этот день далее не пойдём: мы почти без стрел после болота. Всем чистить лошадей и омываться. Четверть поры на это. Светь, далече не заезжай.
   Твёрдый голос старшего подействовал, и ратники поднялись с травы. Всем вспомнилось настроение радости и беззаботности, охватившее Дружину после одоления ящера. Вот и теперь - подумалось им - не время расслаблять силы и духпотому что в этих Землях одна опасность может следовать за другой без перерыва, тем более что главного своего оружия - стрел - Дружина почти лишилась. У всякого в котомке с запасами лежали медные наконечники, но изготовление доброй стрелы требовало прочного дерева и времени. Потому с решением Яра о ранней остановке согласились все.
   Подходящее место нашлось в двух верстах. Жива и Рудь вскоре воротились известить о том, Светислав же с Холенем остались осмотреть окрестности. Дружинники перебрались через поросшее редким кустарником пространство очень быстро и осторожно, с боковыми дозорами с восточной стороны. Луг оказался действительно достаточно большим и для становища - с родником, бившим у склона горы, и для обряда похорон - с небольшим каменистым возвышением, готовым принять тела погибших, с редким иглолесьем из неведомых деревьев, похожих на привычные для Севера сосны, с сухими нижними ветками, годными для костров.
   Деление Дружины на десятки в этот день разрушилось окончательно. И до этого ему следовали разве что в дозорах и то не всегда. За полуденными и вечерними застольничаниями давно уже садились, кому где было приятнее, где подходили друг другу по нраву. И получалось так, что у каждого круга оказывались две-три девушки, сдружившиеся промеж себя, да те из юношей, которые знакомы были до похода или те, каким приглянулись эти девушки. И если Соколы, сплочённые ещё на Равнине общим буярством и охраной
  границы, всегда усаживались за одним костром и заботились, чтобы Яр не остался без чаши похлёбки ли, каши ли да туеска медовой сыты или киселя, то Светь, а вскоре и Меч, признанные всеми лучшими в знании природы и неутомимые в дозоре, присаживались где-угодно, потому что зазываемы были всеми. И если к Мечу, несмотря на его ратные уменья, относились, как к меньшому брату, то накормить Светислава считалось почётным. Он всегда
  
  147
  прослушивал Лес на три версты вглубь, на всяком становище успокаивался, только обойдя и разведав всё вокруг, умело выбирал места для остановок, охотно делился своими умениями да так, что это - в отличие от Яра - принималось не как учение, а словно совместная разговор, где всякий что-то прибавлял полезное для других. И лишь с ящером оплошал Сокол, ибо считал недостойным - как и все люди Севера - заглядывать в пещеры - нутро Матери Земли.
   Была и другая причина доброго отношения к племяннику старшего: удалью и сноровкою своими глянулся он многим из девушек Дружины, и к полученной от Тихославы метке Лады в походе прибавились ещё две, врученные тайно .
   Никого Яромир не упрекнул ещё за откровенный взгляд или слово, понимая, что поход лишил его дружинников привычных гуляний, что многим подошло время жениться и идти замуж, но юные ратники и ратницы сами по молчаливому согласию сдерживались в чувствах, и только за вечерними кострами, когда прошли места асилков, до полуночи не смолкали шутки, смех и напевы, и долго-долго ночами птицы-напевницы, почтительно умолкнув, внимали сладкоголосому Гремиславу.
   Но в этот страшный день о шутках никто не вспоминал. Друзья погибших готовили погребальные костры. Для исчезнувшего Селеслава - по велению Яра - тоже. Все прочие разбирали пожитки и готовили поминальную тризну. Место вещуна с начала похода при всех жертвованиях заняла Чаеслава, и она начала приготовления святилищной посуды, сурьи и жертвенных зерна, зелени, мёда. У подножия взгорка девушка, облачившаяся уже в свежую рубаху, разожгла, напевая восхваления богам, чистый огонь. Ей нанесли множество цветов, и место захоронения украсилось пышным весенним разноцветьем.
   Мёртвых старательно подготовили к уходу в Ирий: омыли родниковой водой, одели в новую одежду из запасов, причём на воротах рубашек сделали последние вышивки - о завершении земного пути, вновь повязали на головы выстиранные купавные, цвета утренней зари, перевязи буяров... Рядом с ними на костры возложили по полотенцу с мылом, гребни, накидки, кресала с кремнями, начищенное оружие, разную снедь и питьё, а ещё сумы с родной Землёй и - на грудь - солоники. На костёр Селеслава положили всё так же, как и на два других. "Тело его осталось в болоте, - сказал Яр, - но душу мы проводим в Ирий по обычаю, чтобы не метаться ей в неуспокоенности между Небом и Землёй".
   Когда Солнце-Хорс, в мутной дымке печали, словно от слёз, повернуло от заполдня к серединной поре, ратники встали сомкнутым кругом, охраняя от недобрых духов погребальные костры, и Чаеслава зажгла их жертвенным огнём, который уже поглотил приношения Светлым богам. У каждого из костров напевал погребальную повесть кто-то из самых близких друзей: десятник Дивослав - погибшему Вершеславу, певун Гремь - убитому ящером
   148
  Мурославу, а Селеславу, чья душа возлегла в тот миг на заботливо устроенный костёр вместо тела,- родственница его из Лебедей Новеслава. И было в тех повестях всё о племени и роде ставших навиями-мертвецами дружинниках, о всей их короткой жизни и славной смерти, о том, что ожидало их в саду Сварожичей на великой Алатырской горе.
   В минувшие годы если старик или старушка угадывали холодное веяние приближающейся смерти, то просили сородичей, чтобы отвезли на Великий остров Сварога, где пешком поднимались к золотой вершине Алатыря. Но обледенела, покрылась холодной белой водой она, и объявили вещуны, что не могут их соплеменники теперь подниматься наверх, скользят по склону, как по грязи после дождя. И стали тогда люди Севера сжигать тела умерших, чтобы души их безо всякого препятствия оказывались в новом мире.
   Бормотали повести трое провожающих. А прочие ратники стояли, но не склонив головы, а просто в молчании: нельзя было ни громким пением, ни скорбным видом давать знать чёрным духам ночи, дремавшим до сумерек на скалах, в листве деревьев, что три души в этот миг отрываются от тел и в дыме огня, растерянные и беззащитные, как младенцы, устремляются ввысь. Потому разговаривали, пока шли приготовления к обряду, очень тихо и о мёртвых старались не упоминать.
   Но вот прогорели костры, и теперь всякий привнёс свою долю в погребальные горицы: кто камень, кто горсть Земли, и вскоре лишь три возвышения, острые, как священная Гора, напоминали о кострищах.
   Расселись за поминальную тризну - щавелевую похлёбку с ячневой засыпкой, заваруху с мёдом, пшеничную кутью да кисель из мозжуховых шишечек. Мяса и рыбы за тризнами не бывало, о молочном же можно было только вздыхать.
   Время еды, выть, растянулось едва ли не до сумерек. Ели, пили, разговаривались о произошедшем за день, о том, что ожидает впереди. Никто и не думал в чём-то упрекать старшего, но Яромир, едва прикоснувшись к снеди, ушёл в Лес и пропадал целую пору. Светь пытался утешить дядю, говоря, что человеку никак не предугадать всех испытаний грядущего, и дело похода, новое и трудное, потребует от Дружины ещё невесть сколько сил и воли, но Яр словно поверил напевам Гремислава, что может провести Дружину на Юг без потерь, и был теперь уязвлён в самое сердце.
   - Уж не вернулся ли он отплатить бабам-ёжкам за гибель юношей? - высказала опасения за костром Соколов Болеслава.
   - На нём из оружия был только нож, - не согласился Верть.
   Вокруг усмехнулись.
   - Яр и без ножа, голыми руками троих-четверых асилков одолеет, а с ножом он и целое их селение изничтожит,- пояснили Рыженю Соколы.
   - Неужто?
   - Такое бывало. Он всегда готовил нас ко всему, но в опасности мы никогда не поспевали за ним: сам всё делал. Разве что по стреле пускали.
  
  149
   - Ты же видел, как он двумя мечами орудует? Да не разом, а будто у него две головы и каждая голова за одну руку думает и, как ни ловчат два противника по-разному, а Яр их осиливает.
   - Да-а... - протянул Рыжень. - А что, братцы-сестрицы, ежели нам теперь устроить ратное состязание? И духом взбодримся, и Яромир наш увидит, что верны мы делу похода, что тверды рукой, что остры клинки наши, точны стрелы, а погибшие, хотя и ушли, да оставили нам свою силу телесную для новых трудностей.
   - Ох и выдумщик же ты...
   - Добрая мысль, Болеслава. Соберитесь с десятниками, держите совет. Верно, и Светь согласится. Где он?
   - Да вон, с Лебедями...
   ...Яромир воротился в становище, когда вечер переходил в первую пору ночи. Издали ещё услышал он непонятный шум, исходивший от луга, где расположилась Дружина, да не задумался особенно. Тихий лесной ветерок, запахи начинающегося лета, птичье щебетание очистили его душу от тяжёлых переживаний, вернули спокойствие и уверенность в себе. И потому увиденное на лугу заставило его замереть и залюбоваться: ратники и ратницы в полном боевом облачении, с щитами и в шлемах, неслись на лошадях мимо погребальных гориц то по двое, то по трое, бросали во вкопанные в Землю шесты свои копья, пускали на ходу стрелы. После же скачки никто не спрыгивал с коня, а вся Дружина становилась рядами, затем вытягивалась вдоль горы, в следующий миг перестраивалась кругом и ощетинивалась копьями, словно для обороны со всех сторон, трогалась с места и, строясь клином с двумя здоровенными Утками Месеславом и Боеславом в голове, нападала на неведомого противника.
   И было то зрелище - в сумерках, при слабом свете от закатившегося за Пояс Рода Солнца - столь завораживающим и величественным, что Яр долго стоял и любовался, думая, что с такими ратниками он одолеет даже саму Мару-смерть. "Столько напасти за день, а они не сломлены ни на крупицу. Не годится и мне тогда горе горевать, когда судьба целого народа возложена на эти юные, но мощные плечи моих славных друзей. Мудры были родичи: юные всегда более стойкие. И дерево-подросток, пока гибкое, пока жадно пьёт из Земли соки - выдержит любой ветер, любую грозу...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  150
   Повесть 9. Земля Южных
  
   В ночь два десятую того же месяца Светислав долго не мог уснуть. В первую пору тёмного времени он привычно обошёл кругом становища, углубляясь в густой Лес и кустарник, которым зарос склон горы саженей на пять сотен, и всё удивлялся новым, невиданным растеньям, которые появлялись перед глазами едва ли не каждодневно. Более всего юношу впечатляли гладкоствольные, без сучьев зеленичья с раскидистой округлой вершиной из широких листьев, средь которых виднелись большие белые, купавные, жёлтые цветы. Вся Дружина гадала в пути, разглядывая эти деревья, что же за плоды созревали на них, большие ли, съедобные или нет. И теперь даже Холень, всегда трусивший где-то сбоку и чуть впереди, в южных зарослях, вопреки обыкновению, шёл следом за хозяином, потому что с трудом пробивался сквозь нижнюю травянисто-кустарниковую часть Леса.
   - Что тебя тревожит? - шёпотом спросил племянника Яромир, вставший от костра для смены дозорных.
   - Знаешь, какая досада... Только сомкну глаза, как начинает двигаться изо всех сторон тёмная сила. Люди ли, зверьё - не пойму, да только всё плотнее обступает, всё более сгущается, того и гляди, покроет нас, поглотит... Уже три раза так засыпал и вновь встряхивался...
   - Спи. Всё спокойно. Ясочки светят, ночные птицы заливаются в напевах...
   - Вот ещё эти птицы. Неведомые они, хотя и напевают сладкозвучно, по-доброму...
   - Я тоже...- вздохнул Яр,- перестал понимать Лес. Чужие звуки. Трудно нам будет привыкать к южным Землям. Потому, думаю, не так станем заселяться, как на Равнине...
   - А как же?
   - Лучше укрепляться на высоких местах. Сам смекай: Земля здесь жирная, щедрая, травы буйные. Потому народов должно жить куда больше, чем на Севере. Пока Лес, никого не встречаем, кроме всяких ёжек. А там, где по предсказанию Гостомысла Земля безлесая, верно, много разных племён - других языков, других обычаев...
   - Боги-то те же? Ведь всё сотворено Родом.
   - Аркаидам являлись и сами боги-Сварожичи, и их Сыны, потому открыты нам тайны сотворения Земли и людей. Но у всех ли так? Вот была мне удача в стычках с асилками, и певун Гремь объявил меня новым богом. С ящером да в болоте я оплошал, но будь на моём месте более мудрый воин, да поклонялся бы наш народ только Солнцу и Земле, и вот тебе готов собственный бог. После смерти такому худого и не вспомнят, а доброе певуны ещё и присочинят...
   - Полагаешь, есть такие народы... с выдуманными богами? - Светь спросил, да сам же и осёкся.
   151
   Так и было. Никто не ставил Яру в вину гибель трёх дружинников. Наоборот, говорили, если бы не его придумки, то и ящер, и ёжки забрали бы куда больше людских жизней. "Как легко сойти с праведного пути, - вздохнул Светь про себя. - А ведь Яру усладливы были повести о походе, которые выдумывал Гремислав. Может, и теперь ещё нравятся. Да что тут говорить: только его мудростью и всеведением идём вперёд, а то бы..."
   - Светь, ты слышишь?
   -...Лес умолк?
   - Как ветер пролетел с Юга и всех унёс... Что-то происходит там, в глубине его, непонятное.
   - Я прокрадусь, посмотрю...
   - Нет. И зверьё здесь неведомое, и духи ночи зломысленны, и оружием их не взять. Разожжём поярче огни, да обойду дозоры.
   Яр торопливо удалился, попутно тревожа костровых, а Светислав, опоясавшись мечом, тихо прошёл к краю луга. Лес безмолвствовал на две версты вокруг. Других, новых, звуков не доносилось. Он прикрыл глаза, и снова, проникая обострившимся слухом в растительное безбрежье, ощутил, как что-то большое и тёмное катится широко в их сторону и грозит гибелью. Только не с Юга, а с Юго-востока. А с южной стороны вдруг долетел какой-то шум. И не просто шум, а человеческий голос. Будто окликали кого-то - звонко, по-детски. Так кричали они в детстве, собирая в редколесьях у селения ягоды, грибы, орехи...
   "Будь, что будет",- сказал он себе и нырнул в кусты. Холень неохотно последовал за ним. Сотню саженей тянулся колючий жимолостник с чёмурью и живокостью, и пару раз Светь вздрагивал, натыкаясь на гнёзда, в которых испуганно пищали маленькие обитатели. Далее кустарник сменился мелким осинником с высокой борвицей, в которой можно было красться незаметно, ступая по мягкой замшелой Землею. Хотя особенная скрытность и не требовалась: исчезли за тучами Луна и ясочки, по верху деревьев с Севера задул знакомец Свежун. Светь ускорил шаг.
   Вдруг его снова остановил крик. Неподалёку на толстой ветке сидел горкой большой старый сыч, и в первый миг юноша решил, что эта птица с испугу издала необычный звук. В ночи часто бывает, что привычное становится чем-то новым, причудливым. Но спереди доносился уже настоящий треск, какой могли издавать в Лесу только лошади, не заботившиеся об осторожности от зверья. Ратник присел и начал медленно вытягивать меч. Опять голоса. Всего в трёх десятках саженей. И тут же звонкий голос девушки:
   - Яромир! Яромир! Свои идут!
   "О боги! Радислава! - Светь на миг растерялся и словно оглох, уйдя в себя.- Может, это та тёмная сила, что упорно снилась мне, и тогда передо мною злые духи, научившиеся подражать голосам людей, как подражаю я речи асилков?" Он искал в себе то старое чувство приближения зла, но не находил. Может, на него и надвигались враги, но ощущения опасности не
  
  152
  было вовсе. Однако пока Светислав путался в предположениях, всадники подъехали вплотную, и надо было решаться на что-то: вступать в схватку, мчаться к своим или... верить крику.
   Двое передовых остановились в пяти саженях, и дозорный взял Холеня за морду, чтобы тот не зарычал. Теперь он ясно видел двух девушек, с парными косами незамужних, в колонтарях, при оружии, но без щитов и шлемов. За ними угадывалось ещё не менее пяти десятков ратников.
   Одна из девушек подняла руку, и все остановились.
   - Что же ты, буяр?! - громко сказала она на языке Севера. - Не отличаешь меня от тёмных духов?! Верно дедуня говорил: приближаясь к Дружине, кричите поболее, ибо из Лесу они выйдут другими, чем были на Равнине!.. Здравствуй, Светислав! Белые боги с тобой!
   - Здравствуй, Радя! Как же ты почуяла меня?!
   - Сердцем, Сокол, сердцем! Возвращайся к своим. Скажи: вы в Земле южных племён. Со мною две сотни Лосей, Оленей и Бобров!
   ...Радость обретения южных братьев оказалась столь великой, что Дружина вознамерилась не ночевать, а идти к селению Лосей по темноте. Дорога, со слов местных, была безопасна и открыта: редкие лесочки перемежались с долинами в версту-полторы шириною, и потому ехали шумно, вперемежку гости и хозяева.
   Разговоры и расспросы не смолкали ни на миг. Яромира пригласил в голову общей Дружины сын родича Лосей Мереслав. Радя ехала в окружении своих соплеменников Лебедей, и Рыжень Вертислав взахлёб рассказывал ей о трудностях похода, схватках и боях с обитателями Леса. Прочие все перемешались, и только по более разнообразному оружию можно было догадаться, что едет северянин.
   Светю такая неосторожность пришлась не по нраву и, не доверяясь Лесу и мраку, он держался в ста саженях восточнее ото всех, где, несмотря на присоединившихся Меча и Дивослава, ехал тихо и молча, размышляя над шутливым ответом Радиславы на его расспросы: " Кривой дорогой много Лун надобно идти, а прямой - один день. Только не всякому прямой путь доступен. Иному лучше подольше походить, заодно и дорогу к себе найти..."
   "Неужто Лебеди, дед и внука, перенеслись по воздуху, как Вороны на дутене?.. Не выросли же у них крылья? - размышлял Светь отрывисто, ибо встреча с девушкой, к которой он давно чувствовал приязнь, перемешала все его мысли. - Что ещё за "прямая дорога"? Разве мы много петляли?.. Пояс Рода лишь слегка поворачивает на Юго-восток в одной Луне пути от этого места, а так - всё на Юг и на Юг. И наши две тысячи вёрст никак не выпрямишь - не уменьшишь. По горам не пройти. За ними, на той стороне - такой же густой Лес. А в самих Велесовых владениях то асилки, то ёжки... Да и заплутать там легко: Пояса не узришь, а в дождь и Небо не подскажет дорогу - ни Солнца, ни ясочек...
  
  153
   - Светь, почему у Южных на всех лошадях узды, какие мы одеваем, только запрягая в повозку?.. - прервал его разговор с самим собой двоюродный брат.
   - Верно, не умеют править ногами, - ответил за друга Кречет.
   - Как же, Дивь? Ведь коню от этого железа очень больно: и по зубам бьёт, и губы рвёт!..
   - Ты, Меч, одно лишь приметил, а я думаю, много отличного у Южных появилось с того дня, как сутки Сварога назад они тронулись с Островов и не остались в Прибрежье, как мы, как Лисы, Волки, Медведи...
   - Внимали вы их речи? - присоединился Светь к разговору. - Мрак называют чамрой. Зыбунь, - говорят, обойдём, ибо там кики... Что за кики?
   - Зыбунь, думаю, - мшина, зыбкое место.
   - Зато заселяют, как и мы, Равнину. Отдохнём от злотворства Леса.
   - Видать, им нечего опасаться: одни только луки да ножи на поясах. Может, они мечей и вовсе не куют, не для чего...
   - Может, и так...
   От живой людской реки, звеневшей разговорами, словно вода по камешкам, отделился всадник и вскоре был рядом с дозорной троицей. Оказалось - Разислава.
   - Дивь! Яромир кличет десятников. Скачи в голову Дружины. Будем разделяться по селениям Южных.
   ...В узких долинах, вдоль рождающихся в Поясе Рода речушек и ручьёв, на пологих взгорках, в берёзовых, ольховых, кленовых лесках семь десятков лет назад поселились племена "Южных": Лоси, Олени, Косули, Дикие коровы-Туры и более многочисленные Бобры, Белки, Выдры, Куницы, Барсуки, общим числом до пяти десятков тысяч. С Запада их Земли примыкали к горам, с Востока - к Великому Лесу Боды-Велеса, ещё более густому, чем там, где стекала с Кетмани река Омогдань, ещё более зломысленному, потому что и без асилков, живших севернее, водилось здесь много разных лютых зверей, недобрых духов и прочих невиданных существ. Да и безлесое пространство таило в себе немало опасного: в густой траве, за границей полей и пажитей Барсуков и Куниц, мог бесследно исчезнуть всякий неосторожный всадник. Там охотились на тупоносых оленей уже виденные дружинниками Яра свирепые гривастени и пятнистые скрытени - черножёлты, по-южному. Топтали ту траву широколапые великаны большероги и бурогоры, о которых самые старые старики в селениях северной Равнины рассказывали перед походом своим правнукам, идущим на Юг.
   Потому-то и соблюдали Южные никем не провозглашённый Закон чужеземья: гнали посторонних из своих долин и почти не выходили за их пределы. Потому-то нелегко было Гостомыслу убедить родичей этих селений направить воинов навстречу Дружине северных племён да ещё вдоль гор: с гмурами Пояса за семь десятков лет Южные добрыми соседями не стали. Те жили скрытно, как и род Вербора, набегов со стороны асилков отродясь не знали и, пользуясь богатствами Земли и рек, ни в чём не нуждались.
   154
   Откликнулись на просьбу Гостомыслову три племича (у Южных родичи селений выбирали над собой старшего племени ), и старший над Лосями Вежемир отправил с Радей своего сына. Из племён "малых зверей" только Бобры выслали четыре десятка ратных юношей. Прочие же, особенно самые уважаемые средь них Куницы, объявили, что звали всех на Юг ещё тогда, при общем переселении, теперь же для ста тысяч "птиц" Земли нет, разве что много южнее, куда те вряд ли отважатся продвинуться. И то сказать, Куницы, Выдры, Барсуки и их соседи вышли с самого Великого острова, в середине которого возвышалась священная Алатырская гора, и потому считали себя старшими над всем народом, почитающим Сварога. Они увереннее других говорили семь десятков лет назад, что Холод будет наступать непрерывно и от Моря надо уходить подальше. Однако - трудно расставаться с Родиной - послушались их тогда лишь обитатели маленького Белого острова - Лоси, Олени, Косули и Туры.
   Но не все были столь суровы. Гостомысла и Радиславу всё время зазывали то в одно, то в другое селение, пытливо выспрашивали и, вместе с северным вещуном, приносили Светлым богам жертвы и прошения о благополучном походе Яровой Дружины. Юных и отважных гостей с Равнины ожидали с радостью и нетерпением. Скорое воссоединение братских народов, хотя и неполное без Западных, стало главным разговором южан. Когда же старец проронил, что по его счёту Дружина явится ко Дню Купалы и Костромы, то к и без того любимому летнему празднику стали готовиться с особенной тщательностью.
   Лебеди, старик и внучка, поселились у Лосей родича-племича Вежемира, в самом крайнем к Северу их селении. Здесь же теперь остановились Журавли, Совы и остальные восемь одноплеменников Гостомысла. Олени зазвали к себе Воронов и Уток, двое от Туров увели на отдых девять Кречетов, и только к полудню следующего дня добрались до селений Бобров Светь, Болеслава и остальные Соколы. Яр остался у Вежемира, наказав всем отдыхать, холить лошадей, чинить обувь-одежду и готовить к дальнейшему походу оружие. Запасных лошадей разобрали по десяткам.
   Так завершилась первая часть похода, и наконец, можно было бестревожно спать, не вздрагивать в дозоре от шорохов Леса и не загадывать о том, какое ещё лихо выпадет на долю назавтра.
   Соколы и отсыпались. Весь остаток дня и ночь. Жилища Южных сильно отличались от строений Островов и Равнины: на полсажени срубы уходили в Землю, крылись жердями и промазывались глиною. Потому внутри было не по-летнему прохладно, и запахи огнища, снеди, молочного соединялись со свежестью почвы. Бани же да разные хозяйственные постройки возводились обычно, как и на Севере. И во всём остальном селения здесь мало отличались от тех, откуда пришли Соколы. Так же вокруг них паслись коровы, овцы, козы, так же зеленели поля и овощники, всюду разносились звуки обиходных дел, лай собак, крики играющих детей, стуки, лязги,
  
  155
  скрипы... Всё это обрушилось на Соколов привычным и одновременно чудным, уже забытым, тревожило во сне, смешивалось с впечатлениями от Леса, вызывало причудливые видения, при которых рука тянулась к мечу, а сердце начинало стучать, как мчащийся вскачь конь...
   Их разбудили на заутре. В спаленку к Светю заглянул родич Бобров, и по привычке чувствовать всё новое юноша открыл глаза.
   - Если проснулся, брат Сокол, то позволь нам оказать гостеприимство. Для вас, семерых, готова моя баня. Вашей удалой десятнице и её подругам - у моего брата и соседа. А как смоете грязь да пыль лесную, накормим-напоим от всей души. Лошадей ваших дети искупали. Пасутся теперь у реки, в самом травном месте. И пёс твой увязался за ними, словно ведает, что хозяина здесь охранять не от кого. А беспокою вот почему: от Куниц, Барсуков, Белок, Выдр приехали племичи, да из наших, Бобровых селений явились все родичи. Хотят видеть вас да повыведывать о том, как на Севере, как в Лесу.
   - Ничего, дедуня, не беспокойся: хватит нам сна, не с битвы воротились, и особенной усталости нет. А что, от Куниц тот самый родич... племич, по-вашему, прибыл, что досадовал на наше переселение?
   - Нет, ратник. Это Родомир, наш новый старший надо всеми племенами. Ибо так повелось: кого Куницы, как самые большие числом, избирают племичем над своими десятью селениями-родами, тот становится и над всеми племенами старшим. И в день Дажьбога мы то одобряем... Или нет...
   - А куда же старый делся?
   - Старый?.. Прежний, значит? Этот ведь тоже старый, мой однолеток, а мне, ратник, почитай, семь десятков и пять после Купалы будет... А прежнего Куницы убрали из племичей и с родичей. За вас сменили. За то, что братьев с Севера не пожелал принять по-доброму. Вчера Вещенье было у них. А ночью гонцы по всем селениям проехались, и, сколь ведаю, людьми то решение одобрено.
   - Как же так? Из-за нас мудрого человека обидели? За один только разговор переменили родича до срока?..
   - Что до срока, то верно: нечасто такое бывало. Я вот родичем уже три десятка лет. Да десяток - племич, старший надо всеми Бобрами. А что за один лишь разговор, так то ты не прав. За недобрую, чёрную мысль сменили его. А к чему недобрая мысль приводит - к худому слову ли или худому делу - то неважно. Кто зло в душу пустил, тот, как ни скрывай изъян, а всё наружу будет вырываться. О том я и с вашим вещуном Гостомыслом толковал. Два дня у меня гостил... А теперь, ратник, смотри же: Куницы станут вас к себе зазывать погостить да и другие тоже. Не поддавайтесь. Пускай ещё больше устыдятся худоумия своего. И не верь никому: Земли к Югу от нас нехожено-неезжено. Ничего, что вас сто тысяч человек. Там и пяти сотням тысяч безлюдной Землицы хватит и на злак, и для животины. А вместе с вами, птицами, и мы сильнее будем. Эх, жаль, что Волки, Лисы, Медведи по Лесу Бармы пошли. Всем бы в одном месте, как на Блаженных островах,
  
  156
  
  соединиться...
   - Так, может, они по ту сторону Пояса Рода поселятся. Сколько здесь вёрст? Одна-две сотни...
   - Две будет... гористого места... Да мы с тобою слишком увлеклись разговорами! Давай-ка в баню. И чтоб три кожи с вас слезло. Пощупаю!..
   Светь быстро оделся и со своим полотенцем выбрался наружу. Во двор, под небольшое навесье, вынесли длинный семейный стол, и возле него, на лавках, сидели старики-родичи, о которых говорил Водимир. Семья же старика принимала гостей: муж лет сорока вносил в баню оберемок поленьев, трое накрывали на стол, кто-то постукивал за живней. Только детей, видно, удалили, или сами разбежались по играм да поручениям.
   На Светислава глянули пытливо даже самые белобородые из старших, и на его "Здравствуйте. Белые боги с вами. Я..." ответил каждый. Родомиром, которому волей Куниц выпало теперь стать племичем всех южных племён, оказался старик в рубахе чистейшей белизны, с богатыми вышивками, с широким жёлтым поясом и нашейницей из звериных зубов. Хотя день начинался теплом и безветрием, на нём были овчинный безрукавый охабень и лёгкая накидка.
   "Знать, у Южных в большом почёте охотиться в Лесу, раз носят звериные зубья на шеях", - вскользь подумал Сокол, успев приметить три неведомых ему зуба и пару больших медвежьих.
   - Мойся неторопливо, добрый ратник, - сказали ему сердечно. - Твои дружени (ещё одно непривычное слово Южных) уже там...
   Девушка лет десятка и пяти подала Светю кувшин и пытливо поглядела на перевязь буяра с соколиными перьями. Он не удержался и приник к краю, выпив сразу треть.
   - Четыре Луны без кваса и калача, - улыбнулся юноша.
   - Ничего-о...Пейте вдосталь...То и любо, что редко.
   ...Мылись долго. Уже слышались твёрдый, сильный голос Болеславы и звонкий, ручейком - Живославы, а временами даже смех.
   - Старички-то ладные: с Соколицами любезничают-пересмеиваются, - улыбнулся Меч, подливая воды на раскалённые камни.
   - Может, тебе полюбится какая-нибудь ... Бобриха! - выкрикнул из пара Рудь, которого Светислав охаживал берёзовым веником. - Слышь, ты гляди-ко за братом! Девушка, которая нас угощала квасом, так и зарумянилась вся, когда наш путляшка подошёл к ней!.. Не то вторично сбежит!
   - Нечего тебе, шумила!.. - смутился Мечислав. - Не для того я покинул селение, не простившись с матерью, чтоб отбиваться от Дружины!
   - А что?!. Мы ведь почти в своих новых Землях! Вёрст на полсотни отъедем, и можно селиться! Так что дружба с Южными очень даже к месту! Беда только: головы ёжкам ты рубишь бойко, а на гуляния-игрища рановато ходить! Может, у Бобров по-другому?!. Полюбопытствуй!
   Так по-доброму забавляясь друг над другом, а более над меньшим -
   157
  Мечиславом, ратники-Соколы смывали с себя грязь, пот, кровь и душевное напряжение великого броска на Юг. И виделось им эту пору, что после дня Купалы и Костромы пройдут они спокойно последние вёрсты пути и в указанном Гостомыслом месте построят городьбу для защиты новой Родины и тем самым выполнят поручение своего народа, семи северных племён, в которых давно уже не ведают, живы ли дружинники, удачно ли прошли меж гор и Леса. Но даже старый Лебедь-вещун из Триозёрья, много раз запрашивавший богов о будущем, испытывал лишь смутные предвиденья, не зная и доли тех новых и немалых испытаний, которые ожидали этих юношей и гостеприимные южные племена. Да и надо ли человеку ведать своё будущее? Не станет ли он тогда беспрерывно приготовляться к завтрашнему дню, не заботясь насущным? Что за жизнь будет - без нового, нежданного, требующего быстроты, смекалки, опытности?.. Может, и желают высшие силы оберечь, предупредить верные им народы от разного лиха, да знают и то, что мир земной живёт новым. А если мудреет человек да открывает все тайны этого мира, то приходит ему время переселяться в иной, становиться младенцем там и снова постигать, постигать, постигать...
   О чём только не разговаривали в тот день родичи Юга и Соколы Севера, радуясь, что сохраняются на двух краях Подсолнечной древний язык, вера в Белых богов и следование Закону Праведи. Говорили о наступлении Холода и необитаемых Землях в низовьях Пояса Рода, об Островах и общих предках, о походе сквозь Лес - том, что совершили Южные, и том, который закончился вчера, об асилках и Кики-Марах (так Бобры и их соседи называли ёжек за их крики ки-ки-ки и поклонение богине смерти Маре ) и много ещё о чём. И проникались все за разговором одинаковой мыслью, будто повстречались в этот день люди одной семьи, которым пришлось расстаться на несколько лет. И вот они съехались, принесли за то признательные жертвования богам (вещун Водимирова селения совершил это ещё на заре ) и теперь сидят за семейным столом и говорят о том, что произошло с каждым врозь да вспоминают общее давнее.
   Мудрые старики с большим уважением отнеслись к юным ратникам и ратницам. Иные из них, помня с детства своё переселение и все опасности Леса, упрекали Болеславу в скромном умолчании о той отваге, которая потребовалась в походе. Дивились они и тому, что треть Дружины составилась из девушек, что те владеют ратными умениями не слабее мужчин и не было меж ними и юношами в походе никакого различия.
   - Ежели у вас такая слаженность да удаль, - сказал, прищуриваясь, Родомир, - верно, одолеете и Летучего Змея. А его долину, направляясь на Юг, никак не миновать.
   Все местные умолкли при этих словах, и стало ясно, что до сих пор от Соколов таили неприятное, щадя их истомившиеся без отдыха тела и души.
   - Не то чтоб зломысленно было это диво дивное, - продолжил племич, взявший на себя трудные слова. - Зла от него мы не имели. Да
  
  158
  весьма страшен видом. Крылья в две сажени каждое, стрекочет чудно... Сутки Сварога назад, сойдя с Островов, мы дошли до той долины, да, увидев Змея, повернули и осели в этих местах. Год назад четыре десятка Куниц отправились на Юг разведать новые пажити... - он переглянулся с другими родичами - да проведать, от какой такой беды по ночам проходят сквозь наши Земли неведомые племена, которые в переговоры не вступают и стремятся быстро-быстро прошмыгнуть за Пояс Рода. Будто за ними вослед идёт какая-то тёмная сила...
   Светислав при этих словах вздрогнул и вспомнил свой давешний причудливый сон.
   - Однако ничего наши ратники не проведали. В той поганой долине налетел на них Змей, напугал лошадей так, что половину всадников посбрасывали... А юноши были всё дюжие, удалые. Перепугал и их. Так и воротились ни с чем. Да и неведомы люди исчезли вскоре.
   - Вот и не знаем, - заключил Водимир, - беда наша или радость это чудище. Нас южнее не пустил, да, может, и врагов разных к нам не пущает. А то ведь пять десятков лет назад приходили какие-то. Тысячи две. Да мы всегда наши границы хорошо охраняем. Кинули клич, собрали всех мужей ото всех селений, ринулись так, что чужени и биться не стали, утекли...
   - И что, этого Змея нельзя одолеть? Стрелою или копьём? - спросил Ладослав.
   - Наши-то и не попытались, - усмехнулся Родомир. - Осрамились. Да мы им за то не пеняли: встреча-то с поганым случилась вечером, когда всякий недобрый дух старается навредить человеку. Да и нежданной была та встреча. Мы-то решили, что Змей давно помер или убрался в другие места. Семь десятков лет прошло...
   - Вечером? - переспросил Светь. - А в первый раз, во времена переселения, он тоже во мраке налетал?
  - Того вряд ли кто помнит. Я хотя и был в тот год уже подростком, да Змея не видел. Другие сказывали. А вот перепуг общий помню. Чего только не предполагали тогда. Говорили даже, что это сам Чёрный Змей, отец Дыя да Вия... Вот вы упомянули оружие Коляды, которым асилков разогнали. Может, им и одолеете чудище. Да и Яромир, ваш старший, ежели ящера превозмог, верно, удалой да сноровистый воин... А что, брат Бобёр, уже и заполдень, - Родомир снова прищурился, только теперь уже на Солнце.
   - Твоя правда, брат Куница, пора застольничать. Разговорами наши добрые гости сыты не будут... хотя и налегают на квас.
   Все засмеялись.
   - Если бы квас в походе был, - ответила за всех Болеслава. - Мы бы вдвое крепче сражались!
   ... Водимир верно подумал, что Соколов станут зазывать в гости племичи соседей. Однако старики сами же и оговаривались, что юным ратникам лучше оставаться у Бобров, отдыхать да набираться сил. К тому же на
  
  159
  праздник Купалы и Костромы Яромир должен был, собирая Дружину, прибыть в главное селение Куниц и оттуда продолжить поход.
   Так и произошло. Вечером два десятка второго светеня все шесть десятков и восемь северян с Гостомыслом и Радиславою оказались гостями Водимира, и Соколы, перезнакомившиеся за два дни со всеми Бобрами селения, разводили друзей по жилищам для ночлега. Хотя того особенно и не требовалось: местные, едва ли не до самого престарелого старика встречавшие Дружину, сами звали к себе любого. Семей здесь было четыре десятка, но иные приняли по пятеро-шестеро ратников.
   Гостомысла и Яра привёл к себе Водимир. Впервые после долгого расставания Светь видел вещуна, с которым ему очень и очень хотельсь перемолвиться. Собрались за вечерним застольничаньем. Говорили больше сам племич, его внучка Купослава, видно, старшая над всем хозяйством семьи, да сорванец-правнук Водимира четырёхлетний Мореслав. И только когда семья разошлась из-за стола, а племич с Яром вышли из жилища, продолжая разговаривать о дороге в южные Земли, Гостомысл отставил туесок с киселём и сказал:
   - Что же, внучек, не ведал, сколько выпадет на долю? Всё собрать пришлось в себе да ещё прибавить нового?
   - Это так, мудрый Гостомысл. И воли, и сил, и опыта порою не хватало...
   - Что ещё будет, что ещё будет...
   - Теперь, наверно, полегче.
   - Может, и так. Вот братьев встретили. Целый народ - наш, с Островов. А ведь я точно-то и не полагал, что они расселились где-то на нашем пути. Думал, могли и много южнее уйти...
   - Как же вы с Радиславой на них вышли...налетели...не знаю, что сказать.
   - А скажи: "наплыли". Тут ведь в Лесу, вёрст пять десятков на Восток, течёт наша Котугдань...- старик усмехнулся в свою густую бороду.
   - Это шутка? Неужели плыли против течения?..
   - Верно, внучек, верно... Что ж, пришло время убрать пелену тайны. Да особенных тайн и нет, кроме одной. Внимай же, юноша, ибо ведаю, немало у тебя впереди ещё великих дел. Равно как и у нашего Вертислава, в котором ещё пять Лун назад никто бы не угадал воина. Только и было у него ратного, что камни метко бросал. А вот сумел же правителем стать у косматых, наших давних врагов...
   - Если бы ты шёл с Дружиной, куда легче нам было. От твоих чудных травок, верно, и ёжки повыскакивали бы из топи...
   - Ёжки?.. Кики-Мары, по-местному?.. Да ведь Яр правильно их мозжуховым дымом гнал. А мне, юноша, надобно было впереди вас оказаться: осмотреться, Южных отыскать да навстречу Дружине их вывести... Радю же взял по старости своей и немощи. Один бы не осилил этих дел. Что мог, то для похода я сделал. Сильно не осуждай... И ещё потружусь. А о погибших ратниках и в
  
  160
  моём сердце жалость. Ушли они славным путём в Ирий, и не от меня зависела их судьба. То решали боги. Иному и в восемь десятков лет не время ещё помирать, а кто-то в десяток и семь отжил славно и двинулся дальше. Небесной дорогой... Однако ж скоро семье Бобров ночевать, а мы с тобой ещё ни о чём не перемолвились. Слушай же.
   Давно, ещё до прихода птичьих родов на Равнину, в тех местах знали древнюю повесть о Подземной дороге на Юг. Гмуры полагали, что начинается она от края Пояса Рода, асилки промеж себя разговаривали - что от устья Вайгдани, а аркаиды с острова Ладного, что первыми ушли от Моря, ушли на Юго-запад сквозь Лес Бармы, те сказывали, что где-то в Прибрежье, у Камней Стрибога, куда теперь Вороны ездят за морским зверем, И будто можно там спуститься под Землю, сесть в чудесную безлошадную повозку и вмиг умчаться далеко на Юг, в Земли без Леса. Будто бы ту Дорогу сотворили Белые боги, чтобы быстро переноситься между Севером и Югом. Так - сказывали сыны Борея - боги уходят с Островов при наступлении Холода. Так боги возвращаются обратно, победив Чёрного Змея и растопив на Севере белую воду.
   - И ты нашёл её, Подземную дорогу? - не сдержался Светислав. - Ты приехал сюда с Белыми богами в чудесной повозке?
   - Я не искал её, Сокол. Она открылась мне сама... Три десятка лет тому назад...чуть более того...в Каменном взгорье случилось нечто жуткое. Из селения, в котором теперь родичем Вышемир, а тогда его двоюродный дед, во Взгорье зашёл табун лошадей и остался на другой день. Ночью, когда у пастуха ещё не прогорел костёр, из-под Земли вдруг вырвались большие огненные шары. Они пожгли до десятка лошадей, остальная животина разбежалась аж до Воронов и Лебедей. Родичи обратились к вещунам...
   - И ты был среди них?.. Но мы тогда просто покинули Взгорье.
   - Да, ибо ни наши жертвования богам, ни заговоры против духов тьмы и зла не прекратили этих опасных для всего живого огней. Они летают и по сей день. Соколы бросили Взгорье... Однако ж мы, вещуны всех племён, исходили это неизъяснимое место и многое узнали. Огни вылетают, а нор в Земле не остаётся. Где на холмах-возвышениях стоят древние камни, там огни чаще и видят. И много чего другого... Но самое важное, Сокол, вот что. Мы прочитали надписи на тех камнях.
   - Прочитали?!. Да ведь они чудные, не наши. К тому же почти не видны...
   - Это так. И немногое удалось разобрать. Но мысль записанная - подарок от вечности и совсем она не исчезает.
   Гостомысл умолк на миг, прикрыл глаза, словно вспоминая что-то, и произнёс немного иным, более твёрдым голосом:
   Многое откроется лишь дерзкому:
   В Небо он взлетит и под Землёй пройдёт.
   Здесь Подземная дорога начинается,
   Безлошадный самолад вдоль гор на Юг везёт.
   - "Безлошадный самолад"... - повторил изумлённый Светь.
   161
   - Только два слова - "дерзкий" и "самолад" я уже сам разобрал. К следующему лету. А тогда мои собратья не стали особенно заботиться этой надписью, ибо слишком стародавняя она. Невдогад было вещунам, что такие слова пишутся для всех времён. И в теперешнем походе "многое откроется лишь дерзкому". Дерзнул ведь ты после захода Солнца находиться во Взгорье?
   - Дерзнул... Свежие ямы, неведомо кем вырытые, приманили.
   - Вот-вот. Хотел постичь неизвестное и угодил в плен к гмурам... Не смущайся. Это чужая тайна, потому я не прошу от тебя слов. Могу и сам сказывать.
   Гостомысл потянулся через стол и вынул из ножен меч Светислава. Некоторое время он пытливо и с улыбкой разглядывал его, после продолжил:
   - Горморун. Обычно гмуры украшают своё оружие редкими цветными каменьями, которые находят в глубоких пещерах. Это же, верно, подарок Правителя Вербора. Значит, ты, буяр, сам отверг украшенный меч. И не знал того, что Вербор тебя испытывает... Ведь это не просто меч. Он ожидал тебя многие годы. Но если бы Сокол Светислав стал пахарем, не научился ратным умениям, не охранял границу от набегов косматых, не отправился бы с поручением одного старика в безлюдное место, не отважился бы разгадать неведомые ямы у холмов, то никогда не получить бы ему отцовский меч....
   - Отцовский?! - воскликнул Светь и вскочил с лавки, едва не сбив со стола горшки.
   - Вот надпись. Она на языке Подземелья, который не ведом тебе. "Годославу, славному из людей, другу гмуров". Дело, верно, было так. Твой тятя погиб от лап асилков, и Вербор или его воины пытались выручить Годослава. Застав же его мёртвым, забрали меч, чтобы передать потомкам. У гмуров так принято. Если бы ты увидел меч самого Вербора, то рассмотрел бы очень древние надписи его рода. Гмуры не хоронят оружие с воинами...
   Верно, желаешь спросить: нарочно ли я тебя послал в Каменное взгорье?.. Нет. просто пришло время. Как пришло оно для меня, когда я впервые спустился в Землю и увидел самолад... Этой зимой я поведал Яромиру о Подземной дороге да о том, что собираюсь перенестись на Юг и отыскать там наши родственные племена, а он сообщил, что гмуры по ночам роют во Взгорье ямы и старательно ищут там что-то. Стало ясно: они как-то узнали, что Дорога та не где-нибудь, а рядом с Поясом Рода...
   Светь вспомнил наметки на стене в Подземелье Вербора. Значит, гмуры, роя Землю, наткнулись на Дорогу для самолада, но почему-то решили проникать туда сверху. Что вынудило их рыть ямы? Только одно: на Дорогу невозможно попасть из их пещер.
   Светь размышлял об этом, слушая вещуна, но отцовский меч всё же больше заботил его. Почему Вербор не выдал тайну меча? Значит, сломанное оружие Годослава
  
  162
  было снова перековано и все эти годы носилось Гомбором, которого также спас отец? Верно, Правитель хотел, чтобы юноша почувствовал сам, угадал, что у него в руках не просто подарок гмуров, что дар этот был сделан много лет назад.
   - ...Для меня не было новым, - продолжал Гостомысл, - то, что они ищут Подземную дорогу. Они ищут её уже многие дни и, может, месяцы Сварога. "А почему сверху, через ямы?" - верно, подумал ты, - Гостомысл посмотрел на юношу, и тот улыбнулся.- А потому, что Дорога со всех сторон, снизу и сверху окружена столь прочной каменной стеной, что гмуры, если и наткнулись на неё под Землёй, пробить не сумели. Им нужен был вход... Когда же Яр спустя пару Лун рассказал о том, что Вышемир будет предлагать Вещенью отдать Взгорье гмурам, мы начали смекать, как нам быть... Замыслили так: отвадить гмуров до моего отбытия на Юг, после же - что выйдет. Ведь мы уходим с Равнины... Яр сказал, что сам поселится на те дни во Взгорье. Но это было невозможно: его звали на совет, он готовил к походу буяров и берёжу, лошадей, оружие... И тут он сказал мне о своём племяннике. О тебе, Сокол... Когда люди нашли твоего отца, то положили, что его меч унесли косматые. А Яр тогда уже знал, что асилки не прикасаются ни к человеческому, ни к гмурьему оружью. "Пошлём Светя, - предложил он. - Мало таких, кто отважится ехать в Каменное взгорье, опасаясь подземных огней. И никого другого из людей гмуры не посмеют обидеть, если столкнутся, ибо Вербор до смерти не забудет моего брата Годослава. Надобно было, чтоб они увидели тебя на разных холмах, перестали на время искать вход в Подземную дорогу, и, если уж столкнутся с тобой, не причинили вреда. Ты сделал всё, что нужно было, хотя и оказался в опасности. Да ещё и перевёз мешки с моими пожитками. Здесь, на Юге, я не знаю целебных трав, так что два важных для переселения дела совершены тобою ещё до похода.
   Старик помолчал.
   ...- Что же ещё я не объяснил тебе, Сокол?.. - старик, видно, начал уставать от разговора. - Вижу, мой науз ты хранишь.
   Гостомысл кивнул на Светиславов пояс.
   - Храни, храни. На этом наузе много наговоров и заклятий. Какие-то заговорённые опасности ещё и не проявились...
   - А против тёмной силы этот науз спасает?
   Гостомысл вздрогнул и пристально глянул на юношу.
   - Против тёмной силы?.. Неужто и тебе привиделась?
   Теперь удивился Светь.
   - И тебе тоже?
   Изумлённые новостями, они помолчали, ибо перемешанные мысли не рождают слов. В жилище вбежали за какой-то надобностью трое детей и, прихватив, что требовалось, воротились к своей игре.
   Вещун вздохнул.
   - Если почудилось двоим, то, значит, не случайно это. Нечто страшное и
   163
  сильное надвигается на южные Земли. Что - не ведаю. Думаю, именно нам с тобою это привиделось во сне, потому как внимали природе особенно старательно. Я - чтобы угадать ваше появление. Ты - чтобы почуять опасное от Леса. Вот и пронзили мы внутренним зрением, душою далёкие пространства.
   - Южные говорят, много разных племён обитает в Землях без Леса. Уж не идёт ли сюда какое-нибудь из них?.. Ещё говорят, будто недалеко отсюда живёт летающий Змей, который напал когда-то на ратников Южных. Может, это чудище переселилось ближе к селениям Куниц? Они ведь у Южных крайние с той стороны?
   - Ты уже понял в походе, что лучше ожидать всего, и никакие предосторожности не будут излишними? Боги с нами.
   - Боги с нами, - повторил Светь. - А что же ты не поведаешь мне, как нашёл вход к Подземной дороге, как нашёл там самолад в темноте, как сумели вы с Радиславой ехать на повозке без лошадей. Ведь не виевы чёрные слуги были в неё запряжены?..
   - И нам такое думалось, Сокол, - согласился Гостомысл. - Потому что весьма причудлива была наша езда...Отыскал я вход тогда же, три десятка лет назад, когда прочёл надписи на древних валунах. Исходил всё Каменное взгорье. И вот, приехав в седьмой раз и пустивши коня пастись, бродил-бродил да и присел отдохнуть у одного пологого склона. Сижу раздумчиво. И вдруг чую необычное. Не сразу-то и догадался: на этом месте ни муравья, ни какой-другой букашки не ползало. А травинки-цветочки росли. Почему так? Принапрягся я и - сдвинул большой валун. А там норка. Посветил. Уходит далеко. Прихватил лучины и полез. Вход всё шире. Через две сажени - уже на коленках. Ещё через две пошёл согнувшись. И вот встал на твёрдое, зажёг огонь посильнеее, а передо мной большая жёлто-красная повозка с окошками вроде слюдяных. Обомлел я от этого дива-дивного, призвал духов и богов Света и - притронулся к самоладу. Ничего, прохладный. Шарил, шарил, сыскал дверь. Сердце в груди стучит, дух холодеет. Ноги не слушаются. А всё осматриваюсь. Передо мной большая пещера, полы твёрдые, ровные, а от самолада идёт толстая, как осина двух десятков лет, металлическая заготовка вроде тех, из которых кузнецы куют разное хозяйственное. Заготовка везде одинаковая, лежит на полу точно посреди пещеры и уходит вглубь. А какого металла - не ведаю. Не медь точно... Вот открыл я дверь. Внутри всё изукрашено цветным, два сидения, покрытые чем-то мягким, одежда непонятная, ветхая. Прочее тогда и не углядел. Хотя думалось поначалу: погибну, а выведаю великую тайну. Да жуть охватила душу так, что мочи терпеть уже и не стало. Чудилось всё, что навечно останусь в Подземелье... Выбрался на свет. Камень привалил и - на коня. В следующий раз отважился спуститься к самоладу только через три Луны. Да и другие заботы были. Я ведь лишь в последние годы сам собою обитаю в Триозёрье...
   - И ты тогда же поехал на нём?
   164
   - Что ты, Сокол! Какое там ехать... Лошадей ведь нет. Пробовал толкать -
  стоит незыблемо..После хотя и смелее спускался, и огня больше брал, да мало что выведал... На мягких сидениях восседал, обращался к богам, заговоры шептал самые сильные, да без толку. Решил так: не для человека это диво. Укрыл вход да и перестал ездить во Взгорье до тех самых пор, пока в народе нашем не заговорили о переселении на Юг. Подумал, хорошо было бы съездить туда да воротиться обратно, рассказать, что нас там ожидает. Да как стронуть повозку с места? Где другой вход? Может, далеко на Юге, а может, в Лесу, средь асилковых селений? И станут ли слушать меня люди, когда я и сам, всякий раз выбравшись из Подземелья, сомневался: не привиделось это? Мало надеялся и на то, что кто-то переступит обычай и спустится внутрь Матери Земли. Да и меня могли за то осудить и даже изгнать из племени. Ты не осудишь: сам побывал в подземных пещерах. Хотя и не по своей воле. Да ведь вам - тебе, Раде, другим - возвращаться на Север, вести сюда весь народ. Самолад ещё может послужить. Потому и сказываю всё это. А сохранишь ли в тайне - того не прошу. Всяко может случиться. Радя знает, где южный вход в Подземную дорогу, нужда будет - и тебе укажет. Она и самолад сумела стронуть с места. Девушка не по годам мудрая. Когда поведал об этом диве, выслушала меня и сказала: "Не кори себя, дедуня, что вглубь Земли влез. Не желали б того боги - не допустили. Ведь не носимся мы, подобно духам, по воздуху. Если бы боги ту дорогу только для себя творили - не было бы надписи на камне. Для людей она". И, не сомневаясь, уверила, что спустится со мною к самоладу. А вот дядя твой, Яр, не пожелал. Объяснил так: весь народ там не пройдёт, буду мечом пробивать дорогу хотя сквозь Лес, да для всех. А сумеете прибыть на Юг прежде нас - помогайте, чем можно. Если живут там наши братья, пусть выйдут дружиной навстречу. Не сыщете их - ожидайте нас у гор. Вдоль них будем идти.
   - Мне и самому трудно верится в эту чудную дорогу, - сказал Светь, когда старик умолк. - Да ведь вижу вас с Радиславой здесь. Вижу, что с нами не шли, а четыре Луны - так говорят Южные - вы уже среди них. И другое видел: как Вороны на дутене прилетели... А внучка твоя утверждает: не носимся мы по воздуху, подобно духам ...
   - Я об этом, Сокол, много-много думал, - ответил Гостомысл медленно и задумчиво, словно окончил важное дело - всё прояснил, и теперь иссякли слова, как пересыхает летом ручей, такой бойкий и полноводный весною после частых дождей. - Думал и всё ту надпись вспоминал...
   - "Многое откроется лишь дерзкому..."
   - Верно... Что эта дерзость означает?.. Когда отважно идёшь новым путём?.. А насколько можно оторваться от старого?.. А не погубит ли этот новый путь, ежели оторвёшься от обычаев рода-племени, ежели отступишь от Закона Праведи?.. Ведь на этом Законе мы держимся. Да на светлой вере... Однако ж людям всегда приходится идти по новому пути. Ушли же
  
   165
  мы с Островов. Алатырь бросили великому Холоду, когда нестерпимо стало жить там... А сюда переселимся - и Моря наши внуки-правнуки не увидят.
  Эти малолесые равнины станем почитать Родиной... Такими мыслями источил я себе душу. Добро ещё, утешительница моя, внучка, рядом была. Умеет она муки сердечные успокоить...
   - Если б без дерзости, мы не прошли бы через Велесовы владения. Что же? Идти в селения косматых да убеждать, что Верть - не бог вовсе, а простой человек, их враг?
   - Им не объяснишь. То злобствуют, то поклоняются...Я так решил: дерзкими, отважными нас сама жизнь сотворяет, и боги тому не противятся. Только надобно всякий миг судить себя своей и людской совестью, чтобы дерзость не переродилась в любование собою. Слава богам, самолад не моим умом стронулся с места, а пытливостью девушки десятка и восьми лет. Так что мне хвалиться нечем... Да, так вот. Взяли мы с собою снеди, квасу, лучин да спустились с тем в Подземелье, чтоб выйти далеко на Юге. Радя, пока я богов молил об уразумении этого самолада, весь его ощупала. Да вдруг огни кругом загорелись. Она ещё раз ощупала - и поехала повозка!.. Мы только руками сжались друг с дружкою. Так и мчались по пещере... Две тысячи вёрст, говоришь? Кто ж сотворил такое диво дивное? Где вы четыре Луны шли, мы под теми же местами по прямой норе за день пронеслись. Знаю о том, потому что у Южных тот же численник, и через два дня также день Купалы и Костромы будет.
   - За один только день?
   - Так и есть: за один... А вечером уже сумели выбраться в мир Яви. Через большую пещеру. Как у гмуров. Ещё и зверя какого-то неведомого выгнали оттуда. А через три дня вышли на селение Лосей.
   - Скажи, дедуня, и большой этот самолад? Много ратников уместилось бы в нём?
   - Не более пяти. Да кроме тебя, Светислав, мало кто отважился бы в нём ехать.
   - То верно. И пятерых не нашлось бы... А ведь какая быстрота!..
   Светь подпёр голову руками, поставив локти на стол и, мечтая, умолк. И почему вещун с внучкой не взяли его с собою тогда, после ратного смотра и жертвований?.. Хотя... Хотя в походе он много полезного сделал для Дружины. И Яру без него было бы много труднее.
   - Может, ещё и выйдет вам с Радей вернуться на Север, в родную Равнину, - улыбнулся старик, угадывая мысли юноши.- Вот поедете, да и приведёте весь наш народ на Юг. Или через год-два захотите взглянуть на Равнину, на Море. Если их вовсе не закроет белая вода.
   Светю стало неловко: Гостомысл разговаривал о нём и Радиславе едино. Будто они муж и жена. А может, у него был какой разговор про то с Радей?.. Нет, вряд ли. Девушка любит своего дедуню. Но сердце её, верно, крепко заперто. Вот вскоре и она поедет с Дружиной, можно будет иногда
  
   166
  перемолвиться. Да только опять ему в дозоре идти, впереди всех. Не особо поговоришь... А из-за неё он теперь сильнее прежнего станет предупреждать опасности...
   ...Следующим днём Дружина северян прошла селения Выдр, поражаясь густыми и рослыми всходами на полях, ладной сытой животиной на пажитях, богатых травой. А в первую пору ночи ратники уже размещались в жилищах Куниц селения Родомира, нового старшего племени.
   Сам племич зазвал к себе весь десяток Сов - из-за какой-то стародавней, ещё с жительства на Островах дружбы между племенами. Гостомысл с внучкой ночевали у вещуна селения Суремысла. Светя, Меча и Ладослава определили в одну семью, немногочисленную в сравнении с другими, потому что два сына её старшего, старика семи десятков лет, сгинули на охоте в Лесу, а дочери его из-за замужества ушли в другие семьи. Недоверчивое, опасливое отношение к Лесу угадывалось у всех Южных, но в этом приграничном племени и в этой семье - особенно. Когда же Лад обмолвился, что Светислав и другие буяры на Севере (о себе он скромно умолчал) по многу дней в одиночестве проводят в пущах, где легко столкнуться с волком, росомахой, асилком, медведем, тогда даже старик-старший глянул на Светя с уважением. Дети же вместо имён стали говорить им "дядя ратник", даже Мечу, оружие которого разожгло восхищением глаза таких же подростков Утеслава и Вечеславы.
   Но были воины-ратники и среди Куниц. И оружие для них ковали добротное. Каждое племя преподнесло в подарок северянам стрелы и наконечники, но именно куньи похвалил Яр, более других как старший берёжи придирчивый к тому, что спасало человеку жизнь в предлесье. Куницы тоже объезжали дозором свои границы, хотя соседние неаркаидные племена, жившие пасьбой животины, их не беспокоили. К тому же соседи их чтили Сварога и Сварожичей, а говорили так, что разобрать было не затруднительно. Южные полагали, что эти племена - их дальние родственники, из тех, кто не вернулся на Север после ухода прошлого Холода пять месяцев Сварога назад. Старики этих "Бродичей" (потому что "бродят" по безлесым равнинам - Травеню )о том и рассказывали, что часть их народа, может, пять, может, и десяток тысяч лет назад ушла на Север вослед за богами.
   Со старшим этих дозоров Яромир проговорил всю ночь, и к заре у него были готовы наметки на берёсте с горами, реками, лесами, чужими селениями на сотню вёрст к Югу и Юго-востоку. Родичей и вещунов Бродичей он теперь знал по именам, главные слова их речи затвердил в памяти.
   Но Дружина не знала этого. Как и не знала, что ночью Куницы пересмотрели всех их лошадей и заменили прихрамывавших и ослабевших на своих - более крепких и смирных. Смирных - потому как их кони ходили в узде, а северяне-всадники по-древнему правили ногами, оставляя руки оружию - для охоты и рати. И когда Суремысл с помощниками понёс на
   167
  зорьке жертвования Купале, Костроме и иным Белым богам и предал их во
  Святилище живому огню, славя Рода, Солнце и Мать Сыру Землю, Соколы, Кречеты, Журавли и прочие ещё спали. Только Гостомысл шептал прославления богам рядом с Суреславом. После же уединился в Святилище
  и долго пребывал там, ожидая откровения: где осесть их народу, где тот новый Алатырь, куда, выбрав место для общего переселения, он может спокойно уйти. И ещё одно спрашивал он у богов Света. Пока тёмная сила беспокоила лишь его сон, старик полагал, что это - лишь его беспокойные мысли и сомнения, которых мудрость возраста нисколько не убавляла. Но теперь, услышав от Светислава о его снах, вещун сильно обеспокоился. Известно ему было, что день ото дня, месяц за месяцем внимая Лесу и всему миру вокруг, Светислав, как и прочие из берёжи, начинают слышать неслышимое, видеть невидимое, ибо духи воздуха и ветров, зная всё в мире, говорят то деревьям, траве, камням, говорят и тем душам людей, которые чисты, без малого даже изъяна и обращены в мир, а не в себя, свои мысли и чувства. "Видно, Радя научила Сокола внимать духам природы. Сама же она, если и чует что-то опасное, мне о том не расскажет, пока не догадается, что это. Так и в самоладе: всю дорогу улыбалась мне, ободряла, убеждала есть и пить. А едва вышли из Подземелья, упала без сил на траву да и пролежала целую пору, пока не выплакалась. Сильный нрав, да уж очень твёрдый. В гибкости больше силы.
   О том и спрашивал Ирий вещун Гостомысл, а поведали ему небесные хозяева свои великие тайны или нет - знают лишь боги да сердце мудрого старика.
   Главное празднование начиналось в подвечер, и к той поре в середине селения, у истюкана Велеса, Боды, по-южному, уже ставили лавки и столы. Туда несли снедь и кувшины с квасом, сытой, земляничником, киселями. Всякий до самого малого дитя был умыт и одет в белую рубашку, поверх которой Куницы носили солоники и - кто постарше - нити с зубами лесных зверей, убитых на охоте. По вышитым на воротниках знакам можно было угадать не только род человека и его семью, но и то, что этот- из Куниц. Потому-то внимательный Светь, выйдя утром из жилища, свежий от доброго сна, ключевой воды и выпитого вкусного молока, и увидев знакомое лицо, по знаку определил, что девушка, весело говорившая с Вечеславой, - из Бобров.
   - Купослава? Ты как здесь?
   - Здравствуй, Сокол. Белые боги с тобой. А ведь вы ночевали у моего двоюродного деда. А вот она - моя бабушка.
   Купа указала на старушку, выносившую под навесье какие-то горшки.
   - Эй, девушки-красавицы, добре разговаривать с залётным ратником, несите-ка нашу долю на братчину.
   - Иди скорее за нами! - радостно выкрикнула Бобрица, подхватывая горшки. - Да не забудь братца!
   "Вот оно что, - усмехнулся Светь. - Примчалась следом за нами
  
   168
  попрощаться с Мечем. Правду Соколы говорили: приглянулись эти подростки друг дружке. Забавно только: ей десяток и семь, ему - на два года меньше. Девушке уже могут дарить знаки Лады, а Мечу до того ещё пять
  лет. Хотя что я? Может, между ними просто дружба. Однако пора будить дружинников: скоро братчина. А утром - опять в поход.
   И Светь вернулся в жилище.
   ...Всю середину Родомирова селения занимал большой луг. В иное время здесь паслась мелкая животина, играли дети, в этот же день всё пространство уставили для общей братчины и только с одного краю высилась священная берёза Купалы и Костромы, уже украшенная лентами и с приношениями у корней. Светь сразу угадал большую медную чашу с пшеницей: за Соколов жертвенное преподнесла Болеслава. Народу собралось до трёх сотен. Но знакомые косы и лобную перевязь Светислав различил сразу. Меч и Лад тихо отошли в сторону, не мешая.
   - Здравствуй, буяр, - улыбнулась, подойдя ближе, Радислава.
   - Здравствуй и ты, Лебедица, умеющая летать и под Землёй.
   - Не держи обиды, что при расставании не могла рассказать большего. Правду скажу: дедуня тогда ещё хотел довериться тебе. Да я была против. Зачем ратнику лишние заботы перед таким великим и трудным походом? Когда, может, навсегда прощаешься с матерью и семьёй?.. А Холень? Ты оставил его, где ночевал?.. Я слышала от своих Лебедей, что он догнал тебя в Лесу вместе с двоюродным братом.
   - Догнал, плутяшка. А обиды на тебя я не держу: ты мудро поступила. Сказала бы - пошёл вслед за вами, а одних не пустил бы по Подземной дороге.
   - Тише, буяр. Южные о том не знают. Для них мы перенеслись по воздуху, как птицы. Хорошо, что тут какие-то Змеи летают, и нам поверили.
   - Верят и наши. Особенно Вертислав.
   - С тем ведь тоже много чудного случилось? Он долго сказывал мне, как ты вызволял его от косматых.
   - Как можно вызволять всесильного бога?
   - Да-да, бога... Не знает: хвалиться этим или стыдиться... Так значит, не пустил бы одних? Почему же?
   Она снова лукаво прищурила глаза, как тогда, на озере Гостомысла, когда Светь отбивался от её шуток, будто от острых стрел. Нет, больше он не желал так разговариваться с нею.
   - А что ты просила у богов, когда в день Дажьбога пускала в реку свой венок? Ты ведь обещала при прощании, что после скажешь мне.
   Она перестала улыбаться, словно поняла его.
   - Ты изменился в походе.
   - Огрубел.
   - Нет. стал твёрже. Теперь к твоей отваге буяра добавились мудрость сердца и чуткость души. Так что оставим без ответов наши вопросы. Идём! Я хочу сидеть рядом с дедуней! Думаю, он расскажет Яромиру о нашем
   169
  дальнейшем пути! Поспешай же, буяр!
   Она схватила его за руку и потянула в голову длинного общего стола, где
  видны были уже Родомир, Суремысл, Яр и Гостомысл.
   ...Когда насытились хозяева и гости празднества, когда произнесли множество восхвалений добрым богам Купале и Костроме, детям огненного Семаргла, когда юные и дети большей частью выбрались из-за столов, готовясь к хороводам и игрищам, тогда Родомир поднялся со своего места и, воздев левую руку с рогом, наполненным сурьёй, а правую прижав к своему солонику, громко сказал:
   - Братья с Севера! Великие дела вершатся на наших глазах! Второе переселение аркаидов на Юг в этот год Сварога! Седьмое с сотворения мира согласно стародавним повестям! Пройдёт время Лады, пройдут другие месяцы Сварога, и наши народы вместе вернутся на северную Родину, чтобы более никогда не покидать её! Это стремление в родные места мы оставим нашим детям, внукам вместе с верою в Белых богов, Свет и очистительную силу огня-Костромы и воды-Купалы, которых славим в этот день! Так пусть же представит нам всем свою чудесную способность ваш певун Гремислав, о котором мы слышим много дивного! Пусть скажет новую повесть о славном походе семи десятков неженатых и незамужних! Ибо никогда ещё не вершили долю нашего народа юноши и девушки! Но мы верим, что малый возраст, малые опытность и мудрость не помешают вам довести великое дело до завершения!
   Племича дружно поддержали - и Куницы, и дружинники. Да Гремь и сам всегда был рад спеть, потешить слух своею сладкоголосостью. Празднество же более всего к тому подходило, и , едва понеслись над лужком первые звуки его гуслей, первые слова напева, как стихло всё: сидевшие за столом старшие, юные, собиравшиеся к хороводам, дети, животина и птицы, даже сама купальская берёза заслушалась северного певуна и грустно опустила вниз листики, будто устыдилась вечерних слёз-росинок...
   Гремислав запел. Радость и ттревоги начала похода, беспокойство и изнурение ночных нападений, сокрушительная мощь оружия Коляды были в его любозвучных распевах. Повесть лилась неторопливо, но покоряла глубиной и новизной тех чувств, которые пришлось пережить совсем ещё юным посланцам Севера. Гремь пел об одиночном походе Мечислава, а Куницы, удивляясь, глядели на подростка, красневшего под множеством взглядов. Гремь пел о "Вещенье" асилков, где Вертислав становился лесным правителем, и Рыжень, посмеиваясь вместе с другими, отмахивался рукой. Но вот напев подошёл к схватке с горным чудищем, погубившим Мурослава, и гусли зазвучали, как дальний гром, который грозит жутким нападением стихий на Землю, на деревья, на всё сущее.
   ... Поразил он копьём того Ящера,
   Поразил он дышащего пламенем.
   Ликовали победно все Ярии,
   Славя дерзость, отвагу и вежество...
   170
   И долго ещё молчали старики, старушки и взрослые мужи и жёны, которые
  сидели за столом напротив гостей-дружинников, не решаясь посмотреть им в глаза, потому что чувствовали: хотя и нежны те лицами, да крепки сердцами.
   Но вещуны нарушили молчание, и юные вернулись к своим игрищам у берёзы.
   - Значит, вы теперь Ярии... - сказал Суремысл. - не Соколы, Утки, Лебеди, а все едины. То добре. В походе делиться - врагам помогать.
   - Хорошо быть в ладу и дружбе, - согласился и Гостомысл. - Да плохо, если не Белых богов славят за удачу, а смертного человека.
   - Предполагал я, что ты скажешь это, мудрый Лебедь... - усмехнулся Яромир. - Со мной против Леса и его пагубы было не семь десятков ратников, а лишь полтора десятка. Теперь-то все они воины, а тогда, в ночной схватке, если б не Светислав, дрогнули бы пахари... Не поклонились мы чёрным богам, и косматые от нас бежали. А уж как мы сплотились и вокруг какого имени - то дело второе. Мне восславлений не надо. Народ Равнины дал мне порученье, и я его исполню.
   - Намеренье-то всегда бывает одно, да путей к нему много. Идя иным, и себя потеряешь незаметно. А на иных путях вырастешь и в силе, и в духе, - Гостомысл глянул на Светя, словно сопоставляя родственников.
   А тот смутился от пронзительного взгляда старика и переглянулся с Радиславой, ища опоры. Девушка ответила грустным покачиванием головы.
   - То мне не по нраву, Ярь, что от трудностей иной человек уходит со светлого пути и, слабея душою, поклоняется тому же, что его ослабило.
   - Мы не ушли. Мы весь путь славили наших богов и приносили жертвенное. Чем ты беспокоишься?.. Да и то сказать, мудрый старик, разве Сыны Богов не были сначала людьми, не жили среди нас?.. Много добра сделали они народу Островов, потому и присоединили их к Старшим богам.
   Гостомысл выслушал всё как бы с удивлением и не ответил, опустил голову. Многие из взрослых Куниц, из Дружинников уже вышли из-за столов, но вещун с внучкой, пять-шесть десятников, племич Родомир, Суремысл, Светь с Радей, Яромир и Мечислав оставались и сидели рядом.
   - Мы не прожили твоих забот, Яромир, - заговорила вместо деда Радислава,- но ведаем, сколь много ты сделал для сбережения Дружины. Ведаем и то, какой оставлял ты жену. Слава богам, она разрешилась от бремени, и Меч привёз тебе добрую весть о пятом сыне... Однако ж не стоит оправдывать ложный путь.
   Яр уже справился с досадой и теперь, улыбнувшись, промолвил спокойно:
   - Мы знакомы, Гостомысл, лет шесть. Чувствую я, скрываешь ты от меня что-то. Не мог Гремиславов напев с множеством детских выдумок так растревожить тебя.
   - Я скажу, - вмешался Суремысл, видя молчаливую задумчивость старого Лебедя. - Особенным вещуновым зрением мы видим над твоею головой тёмное пятно - это дух зла. Желание славы то или укор себя за потерю троих ратников -
   171
  мне понять недоступно. Я могу прогнать эту поганую сущность, но она вернётся, потому что есть в тебе какая-то слабость, изъян, притягивающий её. Вернее всего изгнать её светом изнутри, из души и сердца. Этот свет для зла губителен. К свету тёмное не прилепляется. Подобное всегда ищет подобное. В твоей воле, ратник: расти этому духу или раствориться. Решай. Гляди в себя. Дай ему имя. Понятое легче одолеть. Вот догадался же ты, что асилки боятся огня и разогнал их земляным маслом. Найди и в себе душевное оружие, очистительный огонь.
   Светю показалось, что его дядя глянул на Гостомысла и Радиславу с опаской. Отчего только?
   - Помышляю я, - промолвил, наконец, старый вещун, - что из такого похода мало кто вышел без душевных изъянов. И у меня их довольно. Чисты душой лишь боги. Потому - они свет для нас. Пойдём же на Свет, и всё худое растопится. Завтра нам в дорогу. Идите же, прыгайте через очистительный огонь Костромы, смывайте водой Купалы всё худое, что осело пылью на сердцах. И я прыгну и омоюсь росой. Да в эту особенную ночь пройдём мы с братом Суремыслом по лугам и улескам, понарвём целебных травок.
   - А что?! Вот и случай изгнать моего духа! - воскликнул Яр. - Радя, прыгнешь со мной?!
   Девушка растерялась в первый миг, глянула на дядю и племянника, сидевших против неё, но быстро взбодрилась и с улыбкой ответила:
   - Прыгну, старший! Только прошепчу заговор на Купалу и Кострому! В этот день всем нужно тешиться и буйствовать! Ежели не сбрасывать заботы с души, то накопятся и придавят!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  172
  
   Повесть 10. Продолжение похода
  
   За полями Куниц Дружине вновь пришлось прижаться к предгорью: Лес хотя и чередовался с узкими долинами, богатыми разнотравьем, да был густ и неудобен для проезда, к тому же грозил встречей с лютым зверьём вроде скритней. Впрочем - Южные предостерегали - и горы здесь были опасны, ибо богаты пещерами, в которых обитаются медведи и гривастени.
   Однако яркий солнечный свет, отдых, вернувший силы тела и духа, запас снеди, стрел, свежие лошади - всё это располагало к беззаботности и уверенности, что последняя часть пути не окажется столь трудной, как первая и большая. К тому же почти для всех дружинников ещё длился прошедший день два десятка четвёртого светеня, день праздника Купалы и Костромы. Мало кто из них спал: хороводы вокруг купальской берёзы; жертвования и просьбы к духам воды и огня; прыганье через очистительный костёр - оберёг на целый год от хворей и ранней смерти; игры у реки; пускания венков к Алатырю; купания и обливания водой - тех, кто не желал лезть в реку, а в селении - всех встречных; и там же, среди жилищ и овощников, - шумное изгнание злых духов во время между первой и второй ночными порами. И если у гостей с Севера особенно ценилось в это празднество купание в предрассветной живительной росе, когда всё ночное уже замирает, дневное же только готовится подать голоса и ненадолго наступает чистая и таинственная тишина, то у Южных, едва притух священный огонь Костромы, как и юные, и многие из взрослых, разувшись, принялись ходить по горячим угольям, нисколько не обжигаясь и приговаривая, что огонь этот - ласковый и бояться надо лишь тому, у кого нечисто на душе.
   Вот и ехали теперь дружинники в полудрёме. И, покачиваясь на своей лошади и опустив лицо в самую гриву, вспоминала Кречет Разислава, как первой из гостей отважилась пройти по огню. Как, забавляясь, принуждали к тому же "бога асилков, сына Велеса" Рыженя, а он всё препирался и медлил.
   Месеслав и Боеслав из десятка Уток, видя, что более всего хвалят тех, которые взметнутся над костром выше прочих, подхватили двух ратниц-Сов да, оплошав - рано подпрыгнув - едва не рухнули в самое пламя. Теперь же они неспешно ехали в середине Дружины и, зевая и посмеиваясь, вспоминали о том. Да ещё сожалели, что не могут спать на ходу, как Соколы и Кречеты.
   Десятница Огнеслава тоже возвращала в памяти шумную и весёлую ночь. Только не огонь или воду, а буйно кудрявого юношу из Куниц, который вдруг схватил её за руку и потянул играть "в прорываты", детскую забаву, которой однако радостно предались многие из празднующих. Их "сторона" быстро перешла к противной, но юноша-Куница так крепко держал её за ладонь, что, как ни пытались противники по очереди бросаться между ними,
   173
  да так и не сумели разомкнуть их руки. "Эти до зари будут рука об руку
  ходить! Бежим купаться!" - крикнул кто-то в досаде, и Огнеслава потерялась среди множества народа, только ладонь и до сих пор чувствует крепкое пожатие незнакомца, не вымолвившего ей ни слова.
   И с подобными воспоминаниями теперь ехал каждый. Ехал и, липкими глазами щурясь на Солнце, нисколько не сожалел, что ночь прошла без сна. Десять раз человеку бывает два десятка лет, столько же - три десятка, четыре... Но десяток и семь или десяток и восемь бывает лишь один раз в жизни.
   Самые томительные и тревожные мысли кружили в это утро вокруг головы меньшого в Дружине - Меча. Мало того, что внучка племича Бобров, как-то упросив родителей, одна прискакала вслед за северными людьми в селение Куниц да во всю праздничную ночь не отходила от Меча, ещё и сказав напоследок, что будет верно ожидать, когда ему исполнится два десятка лет. То ещё ладно. И она ему очень приглянулась, да и различие в возрасте было мало заметно. Но, оказалось, не ему одному, Соколу, полюбилась эта девица. На реке, при купаниях, кто-то схватил её за одежду да потянул на дно. В шуме-гаме вскрик испуга не сразу- то и различили. Более сердцем, чем слухом ощутил он неладное и по привычке отца и Светя быть всегда готовым ко всему, выхватил из сапога нож и бросился в глубь. Купослава сразу уцепилась в его руку, едва прикоснулся, но что-то скользкое и тинистое было рядом, и Меч два раза ткнул оружием неведомого врага. Только тогда они сумели всплыть. А на берегу и в реке уже все переполошились. С десяток тех, кто хорошо плавал, кружились рядом и мигом вынесли обоих из воды. Тореслав, Болеслава и кто-то из местных ныряли, но никого не нашли, и праздник вскоре вернулся.
   - Здоровущая рыбина, - предполагали одни.
   - Сам Водень, хозяин рек и озёр, задумал жениться на Бобрихе, - посмеивались другие.
   Купа же, хотя и шутила над происшедшим не менее прочих, не могла толком объяснить, кто был это и как именно её схватили - рукой ли, зубами...
   И Светь с Радею не спали всю ночь. Однако ни в потешках, ни в играх их не видели. Светислав тоже омылся у колодеца и прыгнул через очистительный огонь - с Болеславой. После же, не видя нигде Ради, отправился к жилищу, в котором остановился. Не ведал он того, что две ночные поры Суремысл водил по ближним лескам и лугам Гостомысла и его внучку. Эти трое, обладавшие даром вещенья и прорицания, собирали чудесные целительные травы. Старики носили котомки, а девушка, оберегая их от неожиданного, ходила с луком наготове.
   Однако спать Светиславу не пришлось. К нему вдруг приехали в полном вооружении Яромир и старший берёжи Куниц Кулеслав и позвали в соседнее селение, в котором происходили какие-то тайные дела, требующие прояснения.
   174
   Отправились втроём. В дороге Куль рассказал, что во второй раз уже за эти
  весну и лето к их селениям тайно подъезжают какие-то люди из племени Бродичей, останавливаются на несколько дней в Лесу и, вызывая некоторых из юношей, говорят о чём-то неведомом. Вот и теперь ему передали, что из рода Денимирова ночью вызвали кого-то Бродичи, которые таятся в Лесу неподалёку от селения. А ведь прежде те Бродичи, соседи из Травеня- Безлесья всегда въезжали в селения Куниц в открытую, принося жертвования их богам и оказывая почтение родичам и старикам.
   - К Югу от нас пять больших племён, но они не живут на одном месте, а переходят туда-сюда по Землям без Леса и редколесью, потому и получили от нас название Бродичей. Род свой все ведут от Лошади, из-за чего мы их племён не различаем. Да и видели только ближние рода. Бродичи разговаривают отлично от нашего, но понять можно... Что-то неясное происходит южнее нас. Сужу по стадам зверья, по тому, что Бродичи не перемещаются привычно за своей животиной и по тому ещё, что опасное видится нашим вещунам, когда обращаются к богам...
   Светь сразу вспомнил свой досадливый сон о тёмной силе и разговор о том с Гостомыслом: не то ли тревожит местных мудрецов и не разгадает ли он теперешней ночью эту тайну?
   - Говоришь, Бродичи призывали к себе только юношей? - спросил Яр.
   - Так мне сказали. При том не самых видных. А о чём говорят с ними - неизвестно...
   - Вот и выясним. А что сумеем скрытно подобраться - в том не сомневайся. Светь два раза входил и выходил из селения косматых, и те даже носами не почуяли.
   - Эка? - подивился Кулеслав. - Нам это и нужно будет через четверть поры.
   ...К середине ночи они обогнули селение Денимира, на краю лесочка пустили пастись лошадей и осторожно углубились в осинник. Тайное становище обнаружилось быстро. Да и не было оно тайным. На небольшом лугу среди осин и зеленичья, у костра, сидело с десяток человек и о чём-то громко переговаривалось.
   - Знаю этих, - прошептал Куль, когда остановились в трёх десятках саженей. -Везен, Гомлан и Жох. Видел их, только поодиночке. Сталкивались на охоте. Если подберёмся ближе, то сумеем разобрать их речь.
   - Подберёмся, - уверил Яр. - Ты отсюда, я с Запада, а Светь поначалу обойдёт Лес: нет ли ещё кого-нибудь из чужаков. По моему крику - крику неясыти - возвращаемся сюда или к лошадям. По прочим крикам, брат Куль, гляди на нас: всех знаков не изъяснишь, а у нас много таких.
   - То понятно. А мы - свистим. Бродичи вооружены, но, думаю, до схватки не дойдёт.
   - Какая схватка?.. Эти нам не ровня. Собираются тайно от родичей, преступая Закон, а дозорных нет. Я вдохну-выдохну, а племянник уже пускает четыре стрелы.
   175
   - А Яр четыре - на мой вдох, - заметил Светислав.
   - Всё, начинаем дело. Ты, брат Куница, если не сумеешь скрытно подобраться, не переживай: мы всё узнаем да тебе перескажем.
   - Добре. У вас больше умелости.
   - Что ж, боги с нами.
   И три ратника, опустившись на Землю, растворились в темени.
   ...Когда Светь огляделся в Лесу вокруг луга и, прикрываясь спиной того Бродича, которого их провожатый назвал Жохом, подобрался к костру, разговор, как видно, ненадолго смолкавший, оживился вновь. Говорил юноша с тонким и некрепким голосом, по одежде и перевязи, хорошо видных в бликах огня, - Куница. Трое чужаков сидели в накидках, из-под которых торчали мечи, на головах же, таких же курчавых, как у племён с Островов, не было цветных перевязей - знака преданности Светлым богам. Да и лица их показались Светиславу более грубыми.
   ...- Недоброе вы затеяли... Нет, недоброе. Если обещал - то чужой тайны никому не поведаю. Но и самотные ваши речи более слушать не стану, потому что не одобряю...
   - Почему? - спросили его, видно, кто-то из приезжих.
   - Знаешь ли, Гомлан. Есть в природе такой мохнатый жук ктырь. Чёрный, только брюшко красноватое. А выводится этот жук в гнилых пнях. Вот летает он по миру да ищет жертву. Есть в природе и другой жук - пчела. Работает от зари до заката солнечного. Чтобы капельку мёда наносить, многие вёрсты пролетает. И всё в своё семейство носит. Мёдом тем личинок кормит. Потому как недолго пчела живёт, а потомством род её и не переводится. И вот летит пчела, мёд несёт, а ктырь её на лету хватает и губит, медленно высасывая.
   - Что это?! Говори ясно - я понимаю.
   - Куда ж яснее? Твой Аша-Баша да войско его чёрное и есть такие ктыри. А мы, получается, пчёлы. Трудом живём. Ты же склоняешь нас из других соки высасывать. Недоброе дело.
   - Юный ты! Не взрослого речь! Боишься: старшие укоряют...
   - Мудрость не в возрасте... Что скажете, Куницы?
   - А то и скажем Бродичам,- заговорил другой из местных, по голосу - более старший, - что надул ветер Суховей в ваши головы пыльных мыслей. Они вроде бы и красивые, заманчивые, да явно от чёрных богов... Было, переступали мы с друженями свой Закон. Однако ж прощены и более не бранимся с соседями ни за девушек, ни за животину. Не тех вы избрали слушать вашу речь. Хотя у нас в селении все прочие люди - с душами куда посветлее наших. Так что средь Куниц себе помощников не ищите. То твёрдо говорю.
   - Угрозы?! Так?! - Жох поднялся, берясь за меч.
   Светь потянулся к сапогу за ножом, готовясь поразить руку, обнажающую оружие.
   - Ты в нашей Земле, Бродич. Поэтому умерь свою борзость. Нас пятеро.
   176
   Возьмём по головне - посмотрим, чья сторона одолеет.
   Жох, успокаиваемый одноплеменниками, вновь сел на корточки, хотя и ворчал что-то.
   - Не пойдём мы к тому Аше-Баше! - решительно сказал тонкоголосый. - Так, братья?.. Так. Не ктыри мы чёрные. А что юностью меня упрекнул, так мне седьмой год Сварога, тысячи лет. Вот так. Потому что внутри меня мудрость всех поколений, всех предков. И будет она со мною, пока не предам их. Своим умом жить - что слепой собачонкой тыкаться повсюду. А умом народа жить - значит, быть юным в силе, но мудрым в разуме. Зверьё лесное и то впереди стаи не одногодок пускает - а матёрых, взрослых. А зверьё-то богами прежде людей сотворено.
   Вблизи хрипловато закричала неясыть. У костра примолкли, а Светь пополз обратно.
   Так прошла праздничная ночь для юного Сокола: беспокойно и тревожно.
   ...- Значит, чёрные ктыри и Правитель их Аша-Баша? - спрашивал задумчиво Гостомысл.
   - Чудное имя... - повёл плечами Яромир. - Да и у этих Бродичей тоже: Жох, Везен...
   Они ехали впереди Дружины и говорили обо всём, что удивило их у Южных.
   - Не заботься сильно, вещун. Кулеслав в это же утро переговорит с родичем тех Куниц, их расспросят да усилят дозоры в порубежье, где граничат с чужаками. Вот нам бы с ними не столкнуться...
   - Вряд ли... Они к Юго-востоку... А заботиться, Яр, есть о чём. Эта чёрная сила давно мне видится в прозрениях. И не мне одному...
   - Да о чём тут тревожиться? Какое-то племя из Безлесья желает разорять соседей. Куницы и прочие, будет надобность, тысячи ратников выставят против этих... чёрных корыстников.
   - Что-то в них есть... О числе воинства Аши-Баши не говорились?
   - Видно, до нас. Я не слышал этого.
   - Что же... Нам дано поручение от целого народа. Приведу на место, которое при Вещеньях указали мне Светлые боги, поставишь городьбу, чтобы закрепиться в этом Безлесье, а Радя с кем-нибудь воротится Подземною дорогой на Север и приведёт наши племена. Пока будут идти, всё здесь разъяснится.
   - И для какого нашего племени станет эта городьба?
   - Общая, Ярь. Надо строить не такую малую, как у вас, Соколов, для берёжи, а большую, чтобы при опасности множество народа укрывалось. Здесь иная жизнь, и зло может прийти от любой стороны, а не только с одной, как на нашей Равнине.
   - Это так... И пилы с топорами да прочее я взял в достатке. Добре было бы, если в этот общей городьбе обороняли нас какие-нибудь обрывистые склоны или реки.
  
  177
   - Городьба будет на возвышении. Это знаю уже теперь. И лесочков здесь немало. Хватит на огораживание стеной. А недалече горы. Может, возьмём и камень.
   - Камень на стены? Это возможно?
   - Да ведь деревья горят, особенно сухие. А здесь, в Безлесье, по словам Южных, если где возгорится, то пламя во все стороны идёт валом в две-три сажени. Зверьё бежит стадами, волк с зайцем вперемежку...
   - И мне о том сказывали... А каково же название будет у этот городьбы, если она не для одного рода?
   - Назовите Аркогором. Селение аркаидов на горе.
   - Аркогор... - Яр в задумчивости поворотился назад. - Во как!.. Вся моя Дружина не по десяткам едет, а по парам.
   Оглянулся и Гостомысл.
   - То ничего... Любовь лишь слабого ослабляет. Сильному же только прибавляет сил, ибо любовь - свет. И Земля, и люди сотворены Родом и Сварогом по любви. И дитя - величайшее из чудес - от любви появляется. Самое малое растенье - плод любви Солнца-Хорса к Матери Земле.
   - А каково мне, вещун? Я был поставлен родичами старшим над Дружиной, но не над влюблёнными парами. Как посылать таких на смерть, если столкнёмся с врагами? Нелегко это.
   - Не сдаётся ли тебе, Ярь, что это есть наказание от богов за какой-нибудь твой душевный изъян? Наказание любовью.
   - Всё упрекаешь меня, что Гремь поёт о Дружине как о Яриях?
   - В сплочении Дружины плохого не вижу. Вряд ли племена переймут это название от своих юных ратников... А чего-то другого недоброго ты в себе не находишь?
   Они посмотрели друг другу в глаза и некоторое время ехали молча.
   -... Я чувствовал, что ты видишь мою душу и всё на ней. На то ты и мудрец-вещун... - наконец, ответил Яр с неудовольствием.
   - Многое скрытое от обычных глаз я вижу в этом мире. Но мир оттого не перестаёт жить, как сам желает...
   - Старик, ты давно знаешь меня. Этот поход мы с тобой намечали задолго до его начала. Я умру за свой род, племя, весь народ, ни на миг не сомневаясь. Я умру за любого из этих юношей, за любую из этих девушек, за тебя, за Радю и Светя. А изъян на моей душе - моя забота. За то отвечу в Нави, когда уйду в тот мир путём ратника. Пусть упрекнут меня боги. Здесь же, в этом мире, мне хватит воли сдерживать себя.
   - В крепости твоей воли, мой друг Ярь, я не сомневаюсь. Хотя и укорял тебя тогда за столом, но ты и для меня, как для дружинников - единственный из людей всех времён, одолевший ящера. Это останется в памяти народа и его напевах многие и многие годы. Однако ставший сильным должен становиться сильнее, а не смотреть с высоты, на которую поднялся, вниз, на тех, кто отстал, кто слабее. Гляди вверх, Ярь.
  
  178
   - Я совсем не понимаю тебя, Гостомысл! Ты же попрекал меня за то, что повести Гремислава равняли меня с богами! А теперь молвишь: "Гляди вверх!" Так ведь вверху - боги! К чему ты подталкиваешь меня?!
   Яромир так громко воскликнул, что на него с удивлением посмотрели ближние ратники. Он досадливо вздохнул. Гостомысл же только ласково улыбался. Однако заговорил тише.
   - Потому и молвлю так, что знаю тебя давно и ведаю, что ты можешь смотреть вверх и идти вверх. Но ты, друг мой Ярь, в заблуждениях душевных. Бог - не тот, кто всесилен, кого восхваляют, кому делают жертвования. Бог - тот, кто одолел своего злейшего врага - себя самого, свои мелкие желания, кто стал светлым в душе, очистив её от всех затемнений. Человек со светлой душой всесилен, равен богу. Даже если он стар и немощен.
   - А может, я не желаю очистить свою душу от...ЭТОГО?
   - Ты сожжёшь себя изнутри, Ярь. Ты обрекаешь себя на жуткие мучения, которых губят все радости жизни.
   - Да, так и есть... Я не нашёл в себе радости, когда Меч принёс весть о том, что Венцеслава родила дитя. Такое было впервые.
   - Не желай всего в мире, Ярь. Всего не дано даже Сварогу. Думай об Аркогоре. Теперь это для тебя важнее всех прочих дел. Мы не можем выбирать себе место, где родиться, семью, в которой родиться. И, избирая себе путь в жизни, мы делаем это зачастую наугад, по душевному порыву. Но, угадав, надо идти по нему. Если упорствовать, ломать себя, сходя с этого пути, - то можно загубить целую жизнь. Твой путь - переселить наш народ на Юг, сберечь от Холода. Как до этого времени ты оберегал его от асилков... И тогда, возможно, аркаиды станут Яриями. Ибо аркаиды - название Севера. А мы теперь становимся Южными...
   -... Красивое слово - Ярии... - прибавил вещун, помолчав. - Яркие, яростные, пылкие, буйные, неукротимые...
   И как резко заговорил ранее, так неожиданно старик умолк и ушёл в себя, словно забыл весь разговор с Яромиром, словно и не так важен был ему этот разговор.
   ...А в то самое время другая чета ехала в версте от Дружины и также вела разговоры. Но куда более спокойные. Сверкало Солнце, отражаясь слепящей истомой от широких южных листьев, жались друг к другу старые знакомцы Здоровко и приведённая Дружиной Дича, лениво трусил позади, не чуя опасного, пёс Холень, а Светислав и Радислава бойко говорились о всяком, перескакивая с одного на другое, возвращаясь обратно, прерываясь вдруг или начиная говорить скоро-скоро, перебивая и смеясь оттого...
   -...Что же ты ведаешь о своей судьбе? Верно, хочешь быть вещуньей?
   - Нет, ратницей! В новых Землях вооружённых людей потребуется куда больше, нежели на Севере!
   - Ты - ратница?!
   - Ой, буяр, не заносись! Я тоже многому ратному обучалась. Да и добрых
   179
  
  духов природы чувствую. А уж они-то в трудное время - лучшие помощники.
   - Что же!.. Если "многому обучалась" - бей из лука по тому сухому осокорю!
   Светь едва успел указать рукой, как Радислава выхватила из тула стрелу, сильно согнула лук и с двух десятков саженей сломала стрелой большой иссохший сук, шумно рухнувший оземь.
   - Добре, ратница из Земли Лебедии! Позволь и мне показать свои уменья.
   - Стрельнешь лучше моего, буяр, не идти мне ратным путём. Зарекаюсь.
   - Что же так решительно?! На меня нечего меряться. В Дружине мало кто бьёт из лука так, как я...
   Светислав приметился и пустил стрелу к вершине старого дерева. Перебита была небольшая ветка, но, падая, она сломала нижнюю, та - следующую, и целый обвал сушняка спугнул стайку ярких птиц с соседних деревьев.
   - Жар-птицы! - залюбовалась Радя.
   Сучки большей частью попадали в траву, но нижний и толстый, надломившись, повис. Светь ожидал, что тот вот-вот рухнет, однако ветка удержалась. Да и того было довольно: одной стрелой он почти догола раздел иссохший ствол.
   - Здорово бьёшь, - одобрила девушка. - Я такого никогда не видывала... Да только умения твои имеют предел, потому что они от силы человеческой. Мои же - беспредельны: я черпаю силу от всего мира, сотворённого Родом - от воздуха, солнечного света, зелени листьев и трав... Гляди!
   Она снова резво заложила стрелу, но пустила её не сразу, а будто шепча про себя заговор. И вот стрела взметнулась чуть выше конских голов. Пролетев десяток саженей, она вдруг изогнулась и свернула вправо. Ещё немного - и влево.. Светь потряс головой и проморгался: такого не бывало, чтобы неживое летало по своей воле... А стрела, совершив ещё два плавных поворота, вонзилась в ту самую провисшую ветку и сбила её.
   Сокол молчал, пока Радислава, спрыгнув с лошади, разыскивала свои стрелы. Запоздало подумал он, что стоило похвалить девушку за эту чудесную способность, да надо было без отлагательства. И он ещё сильнее подосадовал на себя. "Подумает, что во мне зависть. А я ведь рад её уменьям. С ними Раде многие трудности неопасны, когда не буду рядом".
   Она подошла и протянула его стрелу - с по-особому вставленными перьями.
   - Твои стрелы я теперь враз узнаю... Давай я научу тебя говорить с духами?
   - Да ты уже объясняла это... на озере. Не выходит у меня...
   - А если с другим человеком через многие вёрсты? Через десятки вёрст?
   - Разве это возможно?
   - Обращаются же наши вещуны друг к другу. И я могу послать дедуне какую-нибудь мысль...
   Она запрыгнула на Дичу, и из поясной кожаной сумы в траву упали три
   180
  знака Лады, причём один из них Светь уже видел - когда вызволял от асилков Лебедя-Рыженя.
   Радислава смутилась и, спешно спрыгнув, прибрала метки.
   - Ты в Дружине менее половины Луны, а уже пленяешь сердца юношей.
   - Это их забота. Не моя. Будто тебе не выпадало печалить нежное сердце отказом. Верно, у такого статного и отважного ратника, как ты, полная сума знаков Лады.
   Светь не сумел притвориться и покраснел.
   С полверсты они ехали молча. Трава доходила до колен, и Холень, с трудом продираясь, поотстал. Близкие горы, распадающиеся на отдельные вершины, также густо поросли деревьями.
   - Знаешь, буяр, - вдруг с печалью в голосе заговорила Радя, - иной раз несказанное слово заботит и печалит более сказанного, а неврученный знак Лады хуже врученного. Есть один человек, которому я приглянулась, но душа его меня пугает.
   Светь вновь покраснел, хотя чувствовал: девушка говорит вовсе не о нём. Не станет же она высказывать столь неприятное открыто. Однако спросить, кто этот, он не отважился. А Радислава задумчиво продолжала:
   - Что у человека в душе, то и вокруг него. Так и племена. Что в душе народа - то и в Земле народа. У кого счастье и красота, у кого злоба и разорение. Верть говорил: у асилков мужчины очень грубы со своими жёнами и детьми...
   - Чем же заботит тебя этот человек?.. - выдавил Светь и не узнал своего голоса.
   - Чем?.. Воля его неукротима и мощна. Куда направится? К Белым ли богам?
   - Если человек - само собой, к Белым. Чёрные - у Дыя да Вия в слугах.
   - Это так. Да только и человек с душевным изъяном может помогать чернобогам. Стоит только в малом отступить от Праведи, а зло уже манит к себе.
   - Чем оно может манить? Всякого влечёт только свет и красота.
   - А тем влечёт, что в темноте не видно души. Можно скрывать всякое, и никто не увидит.
   - Чудно говоришь.
   - Чудно?.. Ты в одиночку отважился разыскать Вертислава-Рыженя, вернул его от асилков, а он теперь, если вспоминает тот день, то сожалеет немного. Об их возвеличиваниях сожалеет. Что Мераром, богом называли. Нет, прямо не говорит. Да ведь я душу чувствую. Дедуня научил.
   - А что в моей душе, можешь изъяснить?
   - А не боишься? - она улыбнулась.
   - Вещай. Чего правды-то бояться?
   - Вот то и есть в твоей душе: правды не боишься, правда тебя и очищает. Никакая скверна не пристанет к тому, кто не скрывает душу от правды.
  
   181
   - И всё? Может, ещё чего?
   - Тебе назвать имена девиц, которые одарили славного буяра-Сокола знаками Лады?
   - Опять забавляешься?.. А знаешь ли ты, какая необычная девушка манила меня своей любовью?
   - Какая же? Уж не косматая ли повелительница Леса?
   - Нет. у асилков мужи верховодят.
   - И у гмуров тоже?
   Светь вспомнил дочь Вербора. "Любопытно, у обитателей Подземелья есть метки богини Лады?" - подумалось ему вскользь. Девушке же он не ответил: хранил чужую тайну.
   - За пол-Луны до встречи с Южными я как обычно ехал в дозоре. Впереди Дружины путь разведывали Совы. Я же поднимался на каменные взгорки и с них озирался вокруг. Время шло к полудню. На соседнем возвышении, в версте от меня, из широкой горной пещеры выбралось погреться на Солнце целое семейство гривастеней: четверо взрослых, с десяток малышей. После примирения с косматыми эти здоровенные звери стали главной опасностью для нас. На Дружину не нападали, но днём и ночью подкрадывались по траве к пасущимся лошадям. Задрали троих. Мы же убили из луков пятерых гривастеней и двух скрытней. И вот я взирал на них, видя, что Совы выбрали неподалёку место для становища. И вдруг внизу, у ручья, в сотне саженей от меня появилась девушка в белой одежде с червлёным поясом, с венком на голове. Я обомлел: откуда она здесь, в безлюдном предгорье?.. А она, безоружная, одинокая, вела себя так спокойно и уверенно! Присела на камень у воды, плескалась в ней рукою и улыбалась, глядя на меня. А через миг поглядела, как водинки падают с поднятой руки и поманила меня. Ещё и ещё... Я вдруг заметил, что Холень сел рядом и озирался так, будто девушки и нет вовсе. Он - такой осторожный в Лесу - даже не остановился на ней глазами. Я снова повернул голову в сторону ручья, но девушка скрылась. Ни дерева, ни кустика рядом, а от неё - ничего. И всё же я уверен в себе, мне не мерещелось. Она заправдошняя, как мой конь, как те гривастени.
   - Да, заправдошняя. Это Полудница. Девушка в белой одежде, которая не любит чужих людей и зверьё в своих владениях. Тебе повезло, что она не сотворила вам ничего зломысленного. И даже приманивала. Вот, буяр, ты полюбился даже хотя и бестелесному, но бессмертному духу. Радуйся! Вещуны молвят, что иные люди после смерти не уходят в Ирий, а становятся духами и служат Велесу, Хорсу, Стрибогу, Живе... Ты так много времени бывал в Лесу. Может, в следующей жизни станешь Лесовиком или Цветичем?
   - Лучше Ветричем! Облечу всю Землю от Моря и до Моря, поднимусь на самые высокие горы, загляну в самые дремучие Леса!..
   - Тебе так хочется летать?
   - Очень. Земля даёт нам силу, но в привязанности к ней и наша слабость. Представь, если бы я мог в этот миг подняться ввысь, оглядеть всё
   182
  и на весь день вперёд знал бы, ожидает ли нас какое зло али нет. Всего на миг - и всё известно... А если перенестись южнее, осмотреть те Земли, которые станут нашей новой Родиной! Какие там племена? Что за зверьё? Какие леса, реки?.. Вот как ты с Гостомыслом: за один день с Севера на Юг!..
   Радислава с удивлением посмотрела на ратника, который даже бросил гриву Здоровка и раскинул руки в стороны, словно уже изготовился взмывать в воздух.
   - Ты тоже перелетел на Юг. Только за четыре Луны. Но такой долгий путь дал тебе много опыта и сноровки. А перенестись можно и не будучи богом или духом. Хочешь отправить по воздуху свою мысль, чтобы она долетела до моего дедуни? Давай вместе?.. А когда вернёмся, спросим, внимал ли он нам?
   - И как же это делается? Долго учиться?
   - По-разному. Мысль должна быть сильной и ясной... Прикрой глаза, представь Гостомысла. Он теперь едет на лошади, верно, разговаривает с Яромиром, размышляет о Землях Юга. Трудно сказать что-то человеку, если он в глубоком раздумье. Мы сделаем так: отправим свои мысли дальше на Юг, после вернём к дедуне, чтобы наши несказанные слова пришли к нему оттуда, куда он сам мысленно переносится. Что же, давай!
   Светь кивнул и послушно углубился в себя. Прошло время. От молчания их отвлёк звук конской скачки: Ладослав, который был третьим в их дозоре и за каким-то делом отстал на целые полпоры, догонял друзей.
   - Лад... - сказала Радислава. - Видно, подошло время полуденной выти?
   - Да. Надо возвращаться к Дружине застольничать. Опять же коням пора отдохнуть...
   И, соединившись, три юных ратника, повернули на Восток.
  ...Вечерело. Кто-то после вкусных борщевика, сладкой заварухи со свежими калачами и квасом Куниц мыл в свой черёд котлы, кто-то уходил в дозор или в сторожение коней: из горных пещер могли пожаловать хищные звери, а у костра Соколов сошлись Яр и Гостомысл, Лад, Болеслава, Меч, Верослав и Хватислав. К деду пришла Радя, за Радей - Верть. Светислав по обыкновению широким кругом объехал становище и появился, когда Солнце скатилось за Пояс Рода и окрасило гребень гор живыми жёлто-рдяными искрами. Ему подали горшок с кашей, кринь медового кваса, и юноша, тихо доставая из поясной сумы свою ложку, дослушал вместе с другими рассказывания Гостомысла.
   -... Верно то, дружени мои, что нет ничего придуманного в повестях древних. Вот и эти жарко-зелёные птицы, которых мы впервые увидели здесь, на Юге и о которых много слышали в напевах, равно как и о других дивностях Блаженных островов... А ты зачем, ратник, пустил свистящую стрелу? Уж не на жар-птицу ли охотился? Яромир говорит: "Это у нас знак опасности. Но стреле при этом следует лететь вверх, а не обнизиться..."
   - Услышали? - оторвавшись от еды, спросил Светь. - Верно, не об
  
  183
  опасности я извещал. У нас, буяров и берёжи, на всё особенные знаки: где свист звериный, где грай птичий. Стрела - когда уже нет возможности оставаться скрытным... Еду я, вдруг Холень уши навострил да оскалился. Смотрю: в десяти саженях юный гривастень. Подбирается к нам. Я крикнул. Другой раз. Не внимает. Вот и пустил против ветра так, что зазвенело в ушах, свистящую стрелу. Тогда мигом умчался. Прямо как те тупоносые олени, что бродят здесь целыми стадами.
   - Тупени, по-южному, - подсказал Вертислав. - А что, Гостомысл, яркие, жаркие птицы на всех Островах водились или только на Алатырском?
   - На Великом острове Сварога, где подпирает Небо Алатырь-гора со священным деревом на вершине, в самом предгории, росла зеленичная пуща с большим лугом-взгорком. Там-то и жили самые яркие и приметные птицы. Пущу ту почитали заповедной, потому что сами боги спускались туда послушать пение земных птиц. Мало кто отваживался вступать в неё, хотя находились дерзкие. У нас, Лебедей, есть древняя повесть об этом.
   - Да-а, - вздохнул Рыжень. - Повидать бы такие диковинные места...
   - А ты не видел? - усмехнулся Лад. - Я в берёже три года, но ни мне, ни вот Светю или Хватю не выпадало быть гостем в лесах.
   Все засмеялись.
   - А что там невиданного да неслыханного? Скачут щетинистые пуздри вокруг пня, а на пне я. Вот и всё, - Рыжень присоединился к общему смеху.
   - Дедуня, - сказала Радислава, - за четверть поры до полуденной выти почувствовал ли ты нашу со Светиславом мысленную речь?
   - Так вот отчего меня обдало такой отрадой, когда помышлял совсем не о весёлом... Да ведь ты, внучка, ничего не говорила. Сокол же послал мне ощущение радости, а не речь.
   - Как же? - удивился Светь. - Я повторял и повторял одно и то же, что Радислава велела, да всё представлял тебя на коне рядом с Яром. А ты, значит, Радя, ничего не говорила? Провела меня?
   Теперь все засмеялись с них.
   - Нет, буяр, иначе всё перепуталось бы. Дедуня не объясняет: просто твои ощущения были сильнее твоих слов. Потому он и уловил не мысль.
   - Что-то я, едучи неподалёку, ничего не чувствовал. Только то, что вы позабыли обо мне, - сказал с улыбкой Ладослав, а Светь приметил, что, в отличие от других, Рыжень не засмеялся, а глянул как-то непонятно на Радиславу.
   "Видно, не по нраву Лебедю, что я ездил с нею в дозор, - подумалось ему. - Что же, метку Лады он ей подарил. Пусть ожидает ответа. Не моё это дело... Хотя не моё ли?"
   - Светь? - вступил в разговор молчавший до этих пор, хотя и усмехавшийся в бороду Яромир. - А ты не почуял, о чём Гостомысл думал в тот миг, когда ты переносил ему свои мысли?
   На Светислава все поглядели с пытливостью, особенно внучка вещуна.
  
  184
   - Если скажет верно, значит, дано его душе так вот разговаривать с другими: через многие вёрсты, - прибавил Гостомысл. - Свист свистом, крик криком, а мысль вернее.
   Сокол огляделся и кивнул, что не боится испытания.
   - Я ощутил вдруг тревогу... Твоя ли она была, вещун?.. Такую тревогу, как в своих снах, о которых я тебе сказывал.
   - О тёмной силе, что приближается к нам с Востока?
   - Во сне было непонятно, с какой стороны.
   - Верно, мой юный дружень. И в то время, и весь день я размышлял, не есть ли моё предчувствие тёмной силы и небывалое появление воинства Аши-Баши одним и тем же.
   - Да какая с Баши тёмная сила? - сказал Яромир. - Так, бродени-ходени Безлесья. Здесь есть племена, которые не пашут Землю. Идут круглый год за своей животиною, охотятся, живут мясом да молоком.
   Гостомысл не успел возразить, хотя, явно, собирался. От соседнего кострища послышались уговоры голосами девушек, а вслед за тем и отрадный всем напев Гремислава. А когда он пел, замолкали не только люди, но, казалось, даже переставали всхрапывать лошади. И вещун не стал говорить.
   На Горе на высокой Алатырской
   Собирались все боги пресветные.
   Сам Сварог мощным волком прирыскивал.
   Да Стрибог буйным ветром прилётывал
   На широких орлиных крылах туда.
   Приносился Перун, грозный бог стихий.
   Жар-лучами солонными на Гору
   Опускался сам жизнедаритель Хорс.
   От лучей тех огонь возгоравшийся
   Зарождал огнебога Семаргола.
   А цветком дивным Лада являлася.
   Из воды ключевой выходила Мкошь...
   Яромир тихо поднялся с травы и пошёл к дозору, опасаясь, видно, что зачарованное напевом становище теперь легко уязвимо. "Вот и в его душе вещун посеял тревогу, - подумалось Светю. - Да и мне не по нраву, что эти Бродичи искали среди Куниц отступников. Корыстник Аша-Баша, наверно, нападает тайно, как асилки..."
   ... И построили боги палаты там -
   Диво дивное, чудо чудесное.
   Стены белые, крыша высокая,
   На семи на столбах опираются.
   Всё в приглядном сверкающем каменье,
   Всё живыми цветами украшено.
   Обселять боги стали палаты те,
   Обселять стали шумно и весело.
   185
  
   Да забыли, что нет средь них Велеса,
   Не позвали лесов володетеля.
   Вот явился медведем звериный бог,
   Рыкнул грозно, узрев обиталище.
   "Те палаты малы мне! - воскликнул он. -
   Сяду сверху на крышу. Вот место мне."
   "Ты убавь своё тело большущее!
   Поселяйся внутри вместе с братьями!"
   Но веленью Сварога не внял Велес,
   Грозно стал забираться на крышу он.
   Затрещал потолок обиталища,
   Облетели на Землю камения,
   Задрожали столбы белокаменны.
   Из палат выбегали Сварожичи
   Да корили свого брата Велеса.
   А отец их Сварог не корил его:
   Отправлял поселиться в лесу с зверьём...
   Обычное после напева молчание повисло над лугом. Только потрескивали сучья в кострах, только гудели козявки в траве и воздухе, только тихим шорохом проходила по предгорью черноглазая красавица Ночь. А люди сидели недвижимы и размышляли о давнем. О давнем, о котором, кажется, только и остался след, что в старых повестях. Но нет, месяцы Сварога уносятся в прошлое, но незримо влияют на настоящее. И все минувшие события - войны и победы, раздоры и добрые согласия между племенами - всё из прошлого несёт в себе эта юная Дружина. Потому и молчали ратники и ратницы, помышляя о том, что хотя от роду им не более двух десятков лет, а вмещают они в себе куда большее: мудрость предков, ставшую обычаями, красоту предков, родившую такие чудные напевы, и веру предков в преодоление всех трудностей и счастливое будущее, веру, толкнувшую их на этот поход от пространств застуженного Севера к тёплому Югу...
   И вдруг пустоту беззвучия заполнил другой голос - не столь сильный, но звучный, нежный, ласкающий слух.
   ... В Студе-Мрети лежала Земля сыра,
   Но Дажьбог тьму лучами прорезывал.
   Полилося от Солнца тепло к Земле.
   Ото сна она пробуждалася,
   Как девушка-невеста украсилась
   Разноцветьем цветов, мягкотравием.
   Напилася водой, жаром солнечным...
   То запела Радислава, и все вокруг изумились и её лёгкому, стройному голосу, и необычности напева, в котором куда больше, чем событий, было чувств Матери Сырой Земли, родившей от любви Дажьбога леса, и горы, и деревья, и зверьё, и последнее - любимое - дитя - человека.
   186
  Изумлённо внимали Раде и Светь, и Рыжень Вертислав, и другие. И даже Яромир, отошедший от костров саженей на две сотни, оглянулся и задумался о чём-то. Видно, и его душа не очерствела за годы схваток с асилками, видно, и он ощутил в себе вечную человеческую жажду любви и счастья. И уж куда более эта жажда захватила пылкого Вертислава. Подскочил он с места, едва стихла певунья, и закричал с вызовом:
   - Что, Гремь?! А наша-то напевница-Лебедица позвучнее тебя будет?!
   - А я и не тягаюсь с нею, Верть! - спокойно ответил Журавль. - Чем больше напевов, тем красивее жизнь!.. Добре, Радя! То я других радовал. А вот впервые и сам порадовался чьим-то благозвучием!
   - А можно я тебе подпою, Гремь? - ответила Радя. - А ты, Вертислав, утихомирься. Он - лучший певун на всём Севере... Только, Гремь, я мало повестей ведаю.
   - О Золотом времени знаешь?
   - О Золотом и о Серебряном?.. Начинай!
   И они запели вдвоём. И всякий из дружинников подумал о том, что лучше могло выйти разве что у рожаницы Лели, которая своим чудесным пением вещает о наступлении весны. Но внимать голосам божественным доступно лишь самым чутким душам. К тому же у богов свои заботы. А Лебедица и Журавль сказывали о том, что всякому здесь было понятно и близко. В Золотом времени жили люди на северных Блаженных островах, но пришла пора белой, твёрдой, холодной воды, блестящей на Солнце, но отталкивающей его тепло. На Островах, Родине аркаидов, настало Серебряное время. И боги, и люди ушли с Севера.
   Радя умолкла. Но придумщик Гремь продолжал, и в его новой повести люди уходили на Юг, заселяли жёлто-зелёное Безлесье, буро-зелёное предгорье, и приходило третье время - Медное. И все дружинники, сидевшие с опущенными головами, соглашались в душах с Лебедицей, что Журавль Гремислав - лучший, ибо мало спеть известное. Куда почётнее к известному прибавить что-то новое. На том жизнь стоит.
   ... А когда погас последний свет на Западе, когда многие из дружинников уже уснули, а над Поясом Рода повисла Луна на убыли - словно чаша, наполненная мягким ночным Небом, тогда у костра Соколов осталось двое бодрствующих - Светислав и Радислава. Неслышимо спал рядом Гостомысл, часто ворочался Рыжень, беспокойный и в мире Нави, а юноша и девушка всё не смыкали глаз и говорили, говорили, возвращая из памяти всё передуманное, но несказанное друг другу за два месяца похода.
   -... Днём ты хотел летать, будто птица. А теперь, ночью? - спрашивала она.
   - И теперь, - улыбался он в ответ. - Добрался бы до ясочек, оглядел их вблизи. Наверно, они маленькие и тёплые, как эти головёшки в костре. Какая ярче?.. - Светь задрал голову и стал выбирать. - Вон та одинокая справа... Или которая ниже...
  
  187
  
   - Нет, та, за твоей спиной ярче других.
   - Ярче. И будто мигает...
   - А глянь в самый верх, буяр. Словно человечек стоит на Небе... Ножки согнутые, ручки вытянул...
   - А рядом две яркие ясочки, будто слёзы падают. Что там такое приключилось?.. И чего он так вздымает руки?.. Радуется ли ночи, молит ли о помощи?..
   - А вот ещё, рядом, глянь-ка, словно змей изогнулся.
   -...Да, верно. Один изгиб...другой... Изогнулся и повис. Вот к нему бы и взлететь...
   - Оглядеть или сразиться? - улыбнулась Радя. - Этот сонный ратник тоже видит во сне великие дела, которые сам совершает. - Она кивнула на Вертислава, промычавшего что-то. - И не понимает того, что его неуёмность куда хуже разных чудищ.
   - Зря ты так. Рассказывали тебе, как Верть оседлал ящера? Другие-то осторожничали...
   - Не все. Яр тоже бросился в схватку, а тебя просто рядом не было. Так?
   - Так-то так...
   И долго они ещё говорили о всяком, угадывали по ясочкам своё будущее и размышляли вслух, куда эти небесные огоньки скрываются на день: гасит ли их кто, или просто невидны в лучах хозяина дневного неба Хорса...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   188
   Повесть 11. Гора Змея
  
   Назавтра, когда Денница, потягиваясь, раскинула руки в стороны и от белых рукавов её рубашки посветлел небостык, дозорные из Воронов всполошились. Сначала вдруг разом умолкли сверчки в траве. Тут же подняли головы лошади, а те из них, которые дремали лёжа, встали на ноги. Когда же ветер-Свежун донёс с Востока слабый пока ещё гул, ратники затревожились сильнее и пробудили Яромира.
   Дружина располагалась становищем на низком пологом холме с редким осинником, и старший велел согнать животину под деревья, а самим занять места по кругу и при полном оружии. Светислав забрался было на высокую старую осину, но в безбрежье трав при слабых лучах Солнца ничего не увидел. Зато Гостомысл лёг на Землю и, долго и вдумчиво прослушав её, немного успокоил ратников: "Идут не люди - стада. В большом испуге". Яр решил оборонять восточную сторону возвышенности кострами да велел приготовить стрелы, пропитанные горючим земляным маслом.
   Теперь оставалось ожидать. Гул всё нарастал, и всякий уже заметил, что с Востока на Запад, гонимые неведомой силой, идут тысячи и тысячи зверей Безлесья.
   - Смекаешь, Светь: открытые места тоже таят свои опасности, - сказал Яр, не отворачивая взгляда от светлеющего небостыка.
   - А ещё Южные говорили: когда подолгу не бывает дождя и здесь высыхают даже болота и озёра, любая гроза с молнией может поджечь траву, и тогда огненный вал губит всё, делая Безлесье чёрным и мёртвым. От этогони зверю, ни человеку не спастись...
   - То верно. Но этих не огонь гонит: ещё зелено...
   Светь не успел ответить. Подошли десятник Лебедей Лежеслав и Радя и сообщили: пропал Рыжень. Расспросили всех дозорных: никто его ночью не видел на ногах. Как сидел ввечеру у костра Соколов, так и уснул. Светь помнил, что Верть спал тревожно, бормотал что-то, но когда Сокол сам устраивался на ночлег и заматывался в накидку от комарья, тот лежал у костра.
   - Пусть не оставят его Светлые боги. Мы же в эту пору искать его не можем, - решил Яр и прибавил. - Вот уж горазд он скрываться по ночам да безлошадно... Может, опять знакомится с какими-нибудь местными чудищами...Эй, делайте костры ярче: тупени идут.
   И вправду: топот приблизился к холму с Дружиной версты на три, но острый взгляд Сокола подвёл его. Впереди большущего стада тупеней, бежавших тесно, с пригнутыми к Земле головами, на людей надвигалось сплошное живое море разного мелкого зверья: буро-светлые безлесные зайцы, длинноноги, по-южному, да дикие полосатые коты, да ещё какие-то мелкие незнакомые зверьки, иные из которых прошмыгнули даже между
  
  189
  костров и под ногами людей так, что можно было хватать руками. Но об охоте никто и не подумал.
   - Что же их так испугало? - удивился Гостомысл.
   - Неужто, дедунь, ты ничего не чувствуешь? Не огонь ли?
   - Нет, внучка, ни зарева, ни гари... А чую я только выликий ужас. Он заполнил всё Безлесье вокруг нас и моё сердце...
   Крик Ворона Тореслава помешал вещуну договорить.
   - Глядите! Бурогоры и большероги!
   - Поджигай стрелы! Ближе к деревьям! Сомкнуться! Совы, Утки, окружить лошадей! - резко отдал повеления Яромир и закричал Гостомыслу едва ли не на ухо:
   - Твоя трава, что родит искры, с тобой?!. Бросай в огонь, или эти великаны растопчут нас!
   Старик прытко побежал к своим котомкам, и когда двухсаженные бурогоры с клыкастыми самцами впереди приблизились к становищу, Гостомысл, Радя и ещё двое из Лебедей принялись бросать в костры сушёную траву, от которой огонь резко взмётывался вверх и давал такие искры, будто швыряли на воздух большие горящие головни.
   Зверьё пошло мимо. Пламя ли их испугало, или просто обходили высокие места, но взгорок со становищем, как камень в мелкой реке, резал надвое сначала стада тупеней, после большерогов и хозяев Безлесья яростных бурогоров. Ратники, не опуская луков и копий, с изумлением взирали на этот неукротимый и иступлённый поток. До сих пор лишь издали и в небольшом числе видели они этих незнакомых на Севере зверей. Теперь же любой мог запрыгнуть на широкую спину какого-нибудь большерога и вместе с ним спасаться от неведомой опасности где-то там, на Западе, за поросшими лесом отрогами Пояса Рода. И если кто отважился бы на это, наверно, злобный зверина не стал бы бороться с наездником, ибо страхом наполнилась южная Земля, страхом наполнились глаза её обитателей.
   ...Топот стал удаляться. Вблизи оказалось, что зверья было не так уж и много. И двигались они не в одну сторону. Теперь, при ясном свете, дружинники увидели, как южнее по высокой траве проходят в сторону гор и другие стада.
   Все облегчённо заговорили. Иные вспомнили, что пора бы и кашу варить, и только Яромир стоял у края взгорка и, недвижимый, размышлял о чём-то. В его опущенном луке догорала стрела с кровью Вия.
   - Яр! - окликнули его. - Опасность миновала! Или хочешь понять, что их напугало?!
   - Об этом нам расскажет Вертислав. Я же считаю, с какого пространства стронулось это зверьё. Верно, по пять десятков вёрст вдлинь и вширь.
   Мало кто задумался над последними словами старшего, потому что, говоря о Верте, он махнул рукой, и все приметили Рыженя, борзо скачущего на низком саврасом коне.
  
  190
  
   - Так вот кто гнал стада! - воскликнул Гремь. - Вот о ком повести петь!
   Все засмеялись и, ожидая Лебедя-плутяшку, бросили дела.
   Верть приближался, и по осипшему голосу становилось ясно, что он давно что-то выкрикивает, только шум стад на Западе заглушает его.
   - ...Братья! Сёстры! Спасайтесь! Они летят! Летят! - и, немного погодя, снова:
   - Они летят, летят! За оружие!
   Уставший конь его, хотя и был не по-северному с уздой на голове, не послушался и у ската встал и жадно опустил голову к траве. Но Верть и не пытался его принуждать и сам бегом ринулся наверх.
   - Летят! Добрые люди, летят! Такие косматые, чернолицые, подобно ёжкам! Только в корзинах да с копьями в лапах! Я от зверья-то уберёгся в логе, а как выскочил, гляжу: летят и прям на меня! Конь добрый, утёк! Да, верно, примчатся следом!
   - У тебя же лук и два десятка стрел, - спросил Яр.
   - Их поболее числом! Да и не поразить стрелой, ежели сидят в корзинах!..
   - Сколько же?
   - Сколь?.. Видел до шести десятков. А трава высокая, может, и до ста.
   - Верно, эти и напугали зверьё, - предположил кто-то из окруживших Вертислава ратников.
   - Сотня "летунов" стронула с места шесть десятков и четыре бурогора да южнее ещё десятка три?.. Нет., хотя и неведомы нам эти чудища в корзинах, но не под силу им испугать такие стада. Как бы они сами от кого-то не спасались...
   С Яром согласились, а Гостомысл прибавил, что слышал от Южных о каких-то кики-марах из Безлесья, которые в плетёных корзинах разъезжают и на лошадях, и на бурогорах, прирученных сызмальства, и даже на больших нелетающих птицах-долгошеях...
   - Как же - нелетающих?! - перебил вещуна Рыжень. - Как же, дедунь?! Я сам видел.
   - Ты бы рассказал, разведчик, куда пропал ночью, - сказал Яр. - А с птицами подождём. Не долетели ещё. Дозор даст знать, и стрел у нас не на одну сотню врагов хватит.
   - Они, может, и мимо пробегут, как зверьё, - прибавил Лежеслав. - А ты ответствуй, почему втайне оставил становище?
   Верть вздохнул.
   - Твоя правда, десятник: втайне. Но я был вблизи, верстах в пяти, не более.
   - Да на что нам разведывать Безлесье? И так всё видно. Не Лес.
   - Не так, Леж, не так. С вечеру я спал плохо, всё духи ночи лезли в мой сон, всё виделись мне чёрные воины, о которых разговаривались у костра Соколов Гостомысл, Яр и другие. И вот во вторую пору ночи пробудился я: какая-то птица вон с той осины ухнула. Пробудился, глянул вокруг, а на Юго-востоке вдруг мелькнула молния далёкой грозы, да пять-шесть
   191
  всадников в версте от нас и озарились ею.
   - Ты, наверно, решил, что это и есть тёмная сила? - шутливо спросил Яромир.
   - Нет, брат, поначалу я засомневался. Дозорные-то в спокойствии. А на небостыке ещё мелькнёт да мелькнёт. А они стоят, высматривают чего-то.
   - Да то же горбатые кони! Видели мы их, Яр! - засмеялась Сова Огнеслава.
   - Вот-вот, - заторопился Рыжень. - Горбатые кони. Слыхал я о них. Однако ж ночью - будто всадники. Стоят в ряд и всё высматривают.
   - Отчего же ты не обмылся в роднике?! - удивился Леж. - Всю чёрную ночную муть бы смыл.
   - Верно! Да умываемся мы на заре. Когда водица очистится лучами Солнышка-Дажьбога. А тогда ещё темнота была. И другие меня мысли захватили. Вот разведаю один, как Светислав всегда это делает. Если опасное - дам знать, а нет, так вернусь.
   - Как же ты во второй раз сумел миновать дозорных, и они тебя не приметили? - спросил Яромир.
   - Ползком, ползком. Луны-то не видно было. Пошёл только саженей через сто. А как достиг я этих "всадников", гляжу - пять горбатых коней, а один - обычный да ещё с...уздою, как у Южных. Пасутся вместе. Задумал я поймать этого внузданного да полпоры провозился. Наконец, приманил, запрыгнул, стал возвращаться назад. А тут зверьё пошло. Всё маленькие какие-то, после чувствую, безлесные олени идут кучей. Тупени, значит. Вот, думаю, затопчут. А если с ними скакать, то где ещё остановятся? Верно, гривастени или ещё кто пуганул их. Тут наткнулся я на неглубокий лог. Тем и спасся. А тупени и в лог падали, сталкивали друг друга. Но то ещё не беда. Вот когда пошли следом великаны, конь мой оробел, насилу удержал его.
   - А ты сам? - спросил кто-то со смехом.
   - ...И я, друзья... тоже оробел.
   Вокруг засмеялись.
   - Всё, - громко сказал Яр. - Котлы на огонь. Пора застольничать и выступать в путь. А на летунов ещё поглядим: впереди равнина, в которой, по словам Южных, летает большой крылатый Змей. Может, Вертислав видел его детёнышей.
   - Да больше на людей похожие... - прибавил Рыжень и пошёл к своему десятку, радуясь, что озабоченные исходом зверья, старшие более не упрекают его за самовольную разведку.
   "В третий раз ни кострам, ни всадникам - ничему не поверю, - твердил он себе. - Смыкаю глаза и до утра ни с места. Хватит плутать. И Лебедям позор из-за меня...Ни костров, ни всадников..."
   Не знал шалый Вертислав, что Яромир уже и не помнил ни о нём, ни о его встрече с летучими кики-марами. Он остался на месте, а с ним Гостомысл и Светь.
   - Значит, Аша-Баша пошёл на Южных? - сказал вслух общую мысль
  
  192
  
  Светислав.
   - Ты сомневаешься? Глянь на сбрую того коня: явно чужой. Отбился от... тёмного войска. Эка силища идёт, если столько зверья прогнала с их пажитей...
   - Во сколько ты их исчисляешь? - спросил Гостомысл.
   - Не менее двух десятков тысяч... Да ещё Бродичей вовлекут.
   - Или перебьют... Ты по тем, что Куниц уговаривали, не суди: Бродичи не перейдут все на сторону Аши-Баши. Южные утверждали: добрые соседи, всегда с ними ладили...
   - Может, и так. Вчера к полудню берёжа Куниц должна была разведать движение этих пришлых. К ночи все племена могли уже выставить отряды. А в этот день к вечеру там, возможно, начнётся битва... Что делать, вещун? Помогать братьям или выполнять повеление народа?.. Вот верно же ты предполагал большую опасность. Всё было так мирно, когда выезжали от Родомира, не верилось в беду...
   - Будущее я тебе не предскажу, Ярь, ибо это доступно лишь богам. Да и к началу схватки мы уже не поспеем. Если у Аши-Баши ратники опытные, большой помощи мы Южным не окажем. А вот куда враги пойдут далее, разорив селения? Не на Север?
   - Четыре Луны сквозь Лес? Нет.
   - Не решай за тех, кто тебе неведом.
   - Тогда поспрошай богов. Ведь ты можешь это!
   - А тебе известно, что таких дней, когда боги позволяют разговаривать с ними, лишь несколько в году? Да и без того ясно, что сила идёт большая, что Южные тоже биться сумеют. Потому схватки будут немалые.
   Яромир пристально посмотрел на вещуна.
   - Кажется мне, ты более заботишься о том, куда Аша-Баша пойдёт после того, как разорит селения Куниц, Выдр и других.
   - Всяк о своём народе прежде мыслит. А ты не ожидай от меня совета. Тебя поставили старшим, не меня. Так что советуйся с лучшими из своих дружинников.Чувствую, у Светя есть что сказать. А вот и твой сын идёт сюда. Уверен, смекнул и он о нашествии Аши-Баши. Ибо сердце его обнажено чувством к девушеке из Бобров. Будет проситься разузнать всё.
   Мечислав действительно приближался к ним, и по лицу его легко было распознать, что не застольничать он станет звать родственников.
   - Говори, Светь, - кивнул Яр племяннику, который из уважения не вмешивался до того в разговор старших.
   - Вертислав всё повторял о летучих кики-марах, я и подумал: не использовать ли дутень Воронов. Тёплый южный ветер поймать нетрудно. Отсюда за три поры можно долететь.
   - Тятя, позволь мне со Светиславом! Или одному: я и полегче буду! Неспроста ведь эти Бродичи уговаривали юношей из Куниц отступиться от своих богов!..
   193
   - Они, может, и мимо Южных идут. А с меня и за племянника, и за тебя, и за всякого спросится... Да, тяжёл выбор. Не можем мы предать ни братьев своих, ни свой народ. Думал я, что ты, Гостомысл, будешь мне главным советчиком в походе, а приходится всё решать самому. Там, на Равнине, ты всегда удивлял меня своими прозрениями...
   - Я не повелеваю племенами, Сокол. Ни войн, ни схваток я не остановлю, да и нет у тебя выбора, ибо ты - с Севера и здесь по велению своего народа. А бросаться с горсткой ратников на воинство Безлесья - безрассудство.
   - А если это Безлесье уже вечером начнёт жечь жилища Южных, губить детей, стариков?.. Что же нам? В спокойствии глядеть на зарево и продолжать свой путь?!
   - Именно - свой путь. И он для тебя определён давно. А захочешь свернуть с него - выйдет самовольство. Неужто одоления асилков и ящера внушили тебе, что ты всесилен? Ты не веришь, что пять десятков тысяч Южных сумеют защитить себя, но веришь, что ты один сумеешь это!
   Гостомысл разговаривал с гневностью, но тут же помягчел.
   - Не может быть сомнений у человека, который живёт не своими желаниями, а по велениям и наказам божиим. И если, Соколы, который из вас засомневался в чём, ищите ответа в Законе Праведи. Ибо этим Законом наш народ держится многие и многие месяцы Сварога. "Следовать правлению Вещенья племени", - сказано в нём. Вещенье же повелело тебе найти всему нашему народу новые Земли для поселения. И семь десятков ратников, которые ещё не имели своих детей, Вещенье поручило твоим опыту и разуму только для поиска новых Земель. Разорит этот Аша-Баша какие-то из южных селений и пойдёт дальше. Что же ты, Ярь, станешь строить Бобрам, Куницам новые жилища или погонишься за тёмной силой?.. Если бы мы жили рядом, то, без сомнений, оказали помощь своим братьям. Но здесь с тобой только маленькая Дружина. Её путь - не спасение многотысячного народа Южных. Да это и не под силу нам...
   - Убедил ты меня, вещун, - ответил Яромир. - Убедил мой разум. Но не сердце. Не хвалы я желал себе, возвращаясь к Южным. А желал добром на добро отплатить, братов долг исполнить... Но разведование-то мы можем сделать?
   - Должны, Ярь. Идти нам недолго: кроме этого дня, ещё один-два. И где этот Аша-Баша с воинством - следует знать. Здесь ли он приостановится, пойдёт за Пояс Рода, куда идут с Севера наши братья, западные племена? Или - не допусти этого Светлые боги - двинется вдоль гор в наши Земли?
   - То мало вероятно... Меч, видишь ту вершину Пояса? К полудню мы будем у её подножия. Оттуда и полетишь. Верно, там несколько ветров, вот и выберем нужный. Да и не с чего здесь плести корзину для дутеня. А там, если судить по кустам, - река с ивняком.
   - Ты пошлёшь не меня - его? - удивился Светислав.
   - Не следует тебе, племянник, оставлять Дружину. И причин тому много.
  
  194
  Вот видел, как поддаюсь я чувствам в ущерб разуму? Может, придётся ещё отстранить меня из старших. А более толкового и борзого, чем ты, нет. Меч же... Сама Лада будет хранить его в этой разведке. А кто храним богиней любви, тому нечего бояться и чернобогов.
   Мечислав при таких словах отца зардел сильнее утренней зари: и от радости, что исполняется его просьба, и от смущения, что о его чувствах с Купославою говорят не только родственники, но и вещун другого племени.
   На том и порешили, и вскоре принялись за утреннее застольничанье.
   ...Через полпоры после выхода из становища высокотравье сменилось цветочными лужками и небольшими зеленичными рощами. В двух местах ратники пересекли выбитый копытами путь, по которому уходили за горы испуганные стада тупеней. Пояс Рода давно уже не шёл единой грядой. И меж его отдельных вершин и кряжей теперь бродили большущие и толстые бурогоры. Видно, они быстрее других утомились от бега, а может, посчитали это бегство неподходящим для их роста и силы. Дружина объезжала великанов за полверсты, уже зная, что они яростны только при обороне своих детей да самок.
   Поднялись на взгорье. Яр, его сын, Светислав словно откликнулись на чей-то зов и разом обернулись на Северо-восток, туда, откуда вчерашним утром выезжали, провожаемые добрыми хозяевами Куницами. Но небозём был чист: ни дыма, ни пыли.
   Тревога пришла совсем с другой стороны. Внизу, в полуверсте от Дружины, дозор из Журавлей втягивался в лесок, из которого вдруг послышались резкие, нечеловеческие вскрики, и ветки деревьев заколыхались.
   - Вскачь! Луки готовь! - повелел Яр и первым толкнул коня в боки.
   Дружинники лавиной ринулись к деревьям. Когда они доскакали до места, Журавли уже вступили в схватку, хотя новый враг не был похож ни кого из прежних. Большие буро-тёмные игрунки злобно оскаливали пасти с вершковыми зубами, прыгали с ветки на ветку, швыряли в людей всё, что попадалось, и старались потянуться и схватить кого-нибудь из всадников. Самые лютые тут же сбивались стрелами. Оглушающий визг наполнил лес. В ушах звенело, перед глазами мелькали сухие ветки, запасные лошади старались повернуть обратно и убежать.
   - Стрелы беречь! Обнажить мечи! - крикнул Яр. - Стучим в щиты!
   Игрунки ненадолго оторопели: въехавшие в их лес люди начали в лад бить копьями и мечами в щиты, заглушив размеренным грохотанием беспорядочные визги. Но в этот миг старший крикливого племени, большой, седоватый, с гнилыми зубами и свирепым взглядом, сломал толстую сухую ветку, явно намереваясь перекрыть Дружине путь. Она уже треснула, повалилась, и игрунок подтянулся, чтобы в последний раз обрушиться на неё всем своим грузным телом. Но не успел. С Журавлями, ехавшими впереди, поровнялся Вертислав и швырнул в врага небольшой камень из тех, что
  
  195
  всегда возил в поясной суме. Зверь повалился, но не на сук, а на спину и, ломая ветки, рухнул оземь. "Ого-го!!" - вскричала Дружина и троекратно ударила в щиты. Игрунки разом исчезли, и ратники спокойно собрали стрелы. Никого из них даже не ранили, и вся короткая схватка предстала теперь как что-то лёгкое и потешное. Ещё и не выбрались из леска, а уже полетела по рядам новая шутка: "Рыжень убил старшего игрунков, теперь ему быть у них старшим. У зверья так принято:правителя ставят по силе, а не по Вещенью". Иные поверили и даже подъезжали к Вертю с вопросом, вправду ли он остаётся здесь. Над ними смеялись ещё больше, чем над самим победителем. Хотя и беззлобно: ничто так не возродит ратный дух, как добрая шутка.
   Но ненадолго весёлый настрой охватил дружинников. Едва отъехали они от злобного леса, едва поспешили вперёд дозорные, к которым присоединились Меч и Светь, как слева вскрикнул кречетом Дивослав, и тут же послышалось повеление Яра: "Сомкнуться! Копья готовь!"
   Новое нападение оказалось ещё более невиданным: из-за кустарника выскочили три десятка диковинных длинношеих птиц с маленькими головами, толстым, круглым телом и длинными ногами и промчались в сторону гор, не задержавшись ни на миг. Но не на птиц смотрели широкими глазами ратники, потому что уже видели подобных в Безлесье и даже попытались охотиться. На птичьих спинах, удерживаемые бичевами снизу и за шеи, были укреплены полусаженные, грубо плетённые из прутьев корзины, в которых сидели существа, весьма схожие с болотными кики-марами-ёжками: такие же грязноволосые, чёрные лицами, одетые во что-то травяное. Они погоняли птиц палками, прикрикивали и миновали людей, только бросив на них досадливые взгляды, даже не подумав вступать в схватку.
   - Летуны! Летуны! - крикнул было Рыжень, увидев своих знакомцев, но и он умолк, удивляясь на волосатых наездников.
   Однако совсем без неприятностей не обошлось. Последняя из ёжек, отставая от своих и срезая путь, столкнулась с Разиславой, боковой дозорной из Кречетов. Лошадь встала на дыбы, и девушка, более занятая оружием, не удержалась и упала головой в траву. Десятки жил на луках натянулись в ответ, но Яр не позволил стрелять:
   - Нет нападенья!
   Когда подъехали к пострадавшей и приподняли, оказалось, что она цела, но в беспамятстве. Спешился и Гостомысл.
   - Ничего, ударилась затылком... Хорошо, лошадь не наступила... А что же они не перелетели через нас, ежели "летуны"?
   - Видел! - настырно тряхнул рыжей головой Вертислав, также спрыгнувший с коня. - Глазами видел, что летают! Как вас вижу!
   - И мы летаем, - догадался Лежеслав. - Когда высокая трава да конь пригнёт голову. А долгошеям и пригибать нет надобности - голова махонькая, издали не усмотришь.
   196
   - А верно... - растерялся Верть. - Травы там были едва не в сажень. Я и корзины их только до половины видел. Смотришь - будто летят низенько... Вот прометнулся... И других растревожил...
   С него опять бы посмеялись, да внимание всех вокруг было обращено к девушке, лежащей на руке старика-вещуна, который тем временем достал из сумы, обшитой знаками Алатыря, округлый глиняный пузырёк, вынул тряпичную пробку и поднёс к лицу Разиславы. Та дохнула, сморщила нос и в тот же миг открыла глаза.
   - Живая вода... - прошептали дружинники. - Оживил...
   - Это ещё что, - промолвил старик, улыбаясь и кивая вновь зарумянившей ратнице. - На Блаженных островах Сыны Богов показали нам, людям, родники, в которых бурлила белая, точно молоко, водица. Кто четверть поры покупается в том роднике, выходит, словно сбросив десяток лет: чист и бел кожей, светел лицом и звонок голосом. Вот то живая вода, и такой больше нигде нет. Прежде вещуны ещё имели эту чудную белую водицу, исцеляли разные язвы да раны, но уж три десятка лет как нет её более ни у кого из нас. Теперь только травы...
   Разислава, поддерживаемая друзьями, поднялась на ноги.
   - Я бы под твоё воркование, дедуня, так и лежала на мягкой траве. Люблю внимать повестям о нашей старой Родине - Островах, да...
   - Да пора искать Родину новую, - прибавил Яромир. - Выхо-одим! У той горы полуденное застольничанье! Соколы - в боковой дозор!
   ...Мечислав, предвкушая полёт на дутене и тот переполох, который будет у Южных, когда увидят его спускающимся с Небес, Мечислав всё вырывался вперёд, и только урезонивания Светя сдерживали его от скачки. Дружина и без того шла споро. Споро, но осторожно. И если в мыслях Меча рисовались селения Бобров и недавний праздник Купалы и Костромы, то другие ратники уже вспоминали слова Куниц о Летучем Змее и нет-нет да и посматривали вверх, поправляя тулы с луками и стрелами.
   Однако именно сыну Яра удалось первым уловить новую опасность. В очередной раз толкнув пятками коня, Меч вдруг качнулся и, едва не упав, схватил гриву. Перед глазами всё расплылось. Он сжал колени, и Белень остановился.
   - Тятя, что-то нехорошо мне. Будто кто кистенём по голове чеснул.
   - Стойте! - вскрикнул Гостомысл. - Да это ж гиблое место. Поглядите: болиголов, наперстнянка да переступень вокруг...
   - Сплошная одурмань-трава! - согласился Светь. - У кого в голове кружение - не дышите глубоко!
   - То-то птицы здесь умолкли. И деревья хотя и ниже, да кронистее... - приметил и Яр. - Проедем-ка побыстрее! Через версту - открытое место: луг или болото!
   Дружина убыстрила ход. Однако ехать было нелегко: многие прилегли на шеи лошадей, обхватив их руками, чтобы не свалиться, некоторым
  
  197
  померещились невдалеке неведомые звери. Гремислав попытался было взбодрить ратников бойким напевом, да быстро спутался. Даже кони начали спотыкаться и испуганно прядать ушами. Холень, бежавший впереди Светислава, вдруг сел на открытом месте под толстой, искривлённой берёзой и вымученно завыл. Стало жутко от того воя и животине, и людям.
   - Гривастени! - донеслось от замыкающего десятка Сов.
   - Следите попарно друг за другом! - громко и внятно повелел Яромир. - Светь, Лад, Боля, отстанем и прикроем отход! Зажигайте горящие стрелы!
   Болеслава проскакала мимо, словно и не слышала старшего, зато приостановились Гостомысл с внучкой и Меч.
   - Тятя, у меня тоже есть стрелы с земляным маслом!
   - Хорошо!.. Пускать только если нападут!
   Дружина прошла дальше, и Яромир увидел сразу десяток большущих жёлто-тёмных зверей, бежавших следом за людьми, словно охотились на них. Тут же его племянник, успевший высечь огонь, спустил жилу, и ближний гривастень вспыхнул, как сухой костёр. Другие отпрянули в стороны, а этого, продолжавшего бежать, прикончили вместе Светь - цепом и Яр - копьём. В кусты полетели ещё две горящие стрелы. Что-то дымящее и едкое швырнул следом Гостомысл.
   - Вперёд! Стрелами их не угомонишь! Сразимся на лугу! - Яр подтолкнул коня, и они помчались вдогонку за Дружиной.
   Гривастени немедля возобновили преследование, и замыкающие Светь и Меч держали луки наготове.
   Пока выбрались из Гиблого леса, дядя и племянник уложили ещё двух чудищ, но Яромир верно угадал: слепую неукротимость зверей гибель их родичей не убавила. Более того, когда все ратники выскочили наконец из-под деревьев, гривастеней оказалось уже два с половиною десятка. Они последовали за Дружиною сзади и слева-справа и, явно, ожидали, когда те зайдут в высокую траву. Яр велел остановиться, чтобы держать совет. Встали как для круговоой обороны: крайние с копьями, за ними два ряда с натянутыми луками.
   В середину съехались десятники, старший, Гостомысл и Светислав.
   - И откуда они взялись - такие исступлённые? Не нападают, не сближаются, явно загоняют нас в какое-то место! А лютости-то, лютости!..
   - Откуда - скажу, - ответил Светислав. - В лес спускается отрог. Его немного видно с этого места. - Он показал рукою. - Тёмные гривастени - из пещер. Они из того отрога. Заметила, что среди них больше самок? Наверно, у них стремление к защите своих детёнышей. А воздух гиблого места обострил все их чувства. Мне задолго до их появления слышались шаги и шорохи, да думалось: мерещится.
   - И у меня слух обострился и спутался, - кивнул Ворон Борвеслав.
   - Время уходит, и кони устали, - сказал Яр. - Кому есть что сказать -
  
  198
  
  предлагай.
   Но ратники молчали. Только Светислав, прищурившись, поглядел в сторону врагов.
   - И не думай об этом! - твёрдо обратился к нему старший. - Одного отвести зверей не пущу!.. Да и не сумеешь: мы им все нужны. Мы или наши лошади. Теперь слушайте: выход у нас один. Прямо не пойдём, потому что дальше низина, саженная трава, и даже луки там бесполезны. Придётся повернуть к горам спиной и ехать на Восток по мелкотравью. Или отстанут да воротятся в свои пещеры, или наедем на реку-озеро: воду переплывём, а их побьём в ней...
   - Если будет болотина, я их поверну вспять, - прибавил Гостомысл. - Есть способ.
   - Тогда трогаемся!
   ... Две поры с тупым упорством, словно привязанные, шли гривастени за Дружиной, и ни один не отстал. Начали поговаривать, что в них вселились злые духи Гиблого леса или сами чёрные боги, не желающие переселения в эти Земли северного народа. Такое свирепое преследование вселяло страх, заставляло тесниться и, не ослабляясь, держаться за оружие. Да и как тут ослабеешь, если то и дело какой-нибудь из гривастеней пытался втайне приблизиться к ратникам, рыкнуть грозно, пугая лошадей, а пускать стрелы в толстокожих зверей старший запретил?
   Иным казалось, что дух злобы вселился и в их Яромира, который, чем дальше шли чудища, тем чаще твердил одно: "Нельзя таких отпускать...Надо погубить всех..." И только один Гостомысл правильно понимал своего друга: тот заботился о дороге для будущего переселения их племён. Потому и стремился Яромир не отогнать, а сокрушить асилков, не уйти от ящера, а убить его, не оставлять позади передовой Дружины таких напастей, как воинство какого-то непонятного Аши-Баши, как эти охваченные жаждой крови гривастени...
   И другое беспокоило всех ратников: Пояс Рода поворачивал здесь на Юго-запад, им же с отходом к Востоку потом предстояло не менее половины дня возвращаться на свой путь, указанный вещуном Гостомыслом.
   Две мелкие речушки гривастеней, как и людей с их напившимися воды конями, не задержали. Кто-то предложил оставить зверям пару коней на съедение, но Яр молча мотнул головой, мол: "Не они нас ведут теперь, а мы. На погибель".
   Проехали ещё несколько вёрст. К подвечеру трава вокруг вдруг утончилась, разрежилась, деревца исчезли вовсе: начиналась большая топь.
   - Теперь разделяемся и обходим болото так, чтобы оно оказалась сбоку, а звери между двумя частями Дружины, - сказал Яромиру Гостомысл и пояснил свою задумку.
   - Добре. Кречеты, Лебеди, Вороны, с вещуном вправо! Если гривастени пойдут за вами, возвращайтесь! Если за нами - отстаньте и окажитесь позади
  
  199
  
  
  их!
   Злобные преследователи, которых не остановило и топкое место, поглядели с недоумением на отделившиеся три десятка людей и вновь двинулись за основной Дружиной. Яр повёл её не близко к трясине, но так, что вода стала лошадям выше колен. Через полверсты гривастени сгрудились, вымокли и начали уставать, а Гостомысл с ратниками теперь шёл за ними. Ещё не догадываясь о западне, чудища оглядывались, порыкивали, но, гонимые уверенностью в скорой поживе, напористо шли дальше.
   Прошло ещё немного времени, и Радя, отстав, начала рассыпать из стариковой сумы какую-то сушёную траву. После же, когда Дружина прошла саженей две сотни и остановилась, ратники увидели, что то же сотворяет и сам Гостомысл: широко разъезжая на измученном, с трудом выдирающем ноги коне, он сыпал и сыпал припасённое зелье...
   Гривастени, верные своей хитрости, не приближались ближе убийственного полёта стрелы и сели на кочках, ожидая, когда люди двинутся дальше и окончательно выбьются из сил или расположатся здесь на ночь и в темени можно будет спокойно всех убить.
   Но злые духи, если они вселились в зверей, оказались не настолько опытными и расчётливыми, как старый вещун-Лебедь. От его травы вдруг тысячи лягушек, ящериц, змей поползли от людей, отравивших болото, в разные стороны и более всего в ту, где сидели лесные звери. Ратники громко и радостно приветствовали эту неожиданноую помощь от водных жителей. Гривастени в ужасе вскочили со своих мест и заметались. Некоторые попытались бить нападавших лапами и хватать зубами, но те лезли столь же тупо и бсстрашно., как сами гривастени преследовали людей ещё четверть поры назад. Грозным зверям оставалось два пути - влево, в топь, или вправо, к выходу из неё. Но там уже соединилась Дружина и ожидала с натянутыми луками. Большой самец, бодря себя рёвом, бросился на людей. За ним устремились ещё трое. Однако быстрого бега не получалось: вода, длинная трава, путавшая лапы, неровность дна... Дружинники подпустили врагов на десяток саженей и почти в упор, так, чтобы можно было вернуть стрелы, убили всех четверых. Видя гибельную участь своих родичей, остальные гривастени бросились переплывать топь. Половина их утонула сразу, запутавшись в тине. Несколько буро-рыжих голов ещё помелькали некоторое время, но болотина была столь широка, что выбраться из неё они не могли.
   Так закончилась эта чудная схватка, в которой человеческий разум оказалось полезнее ратных умений, в которой оружие почти не применилось. Юноши и девушки славили вещуна, повторяя, что и прежде слышали о его чудесных умениях, хотя старик всегда скромничал и ссылался на волю богов. Да он и теперь, глядя на оживившиеся, воспрянувшие лица дружинников и слушая похваления, упорно ответствовал: "Светлые боги ведут нас, друзья. Не для себя поход наш - для народа..."
   200
   - Яр, а ты заметил, что наши напасти всё время разные. Нельзя и привыкнуть? - обратился Светислав к дяде, вновь становясь с ним в голове движения.
   - Давно заметил. Я вас, буяров, всегда учил быть в бою разными, не поступать одинаково. Но здесь, в походе, сам не успеваю перемениться вслед за переменами вокруг нас. Злобные силы денно и нощно изощряются, чтобы донять нас: погубить или сломить волю. Я ещё с той схватки с асилками перестал доверять оружию, а более надеюсь на крепость и силу внутри себя... Но и она подтачивается, - прибавил он, проехав немного молча. - Есть у меня душевные изъяны... не бела душа...
   - Укоряешь себя, что не повернули назад, чтобы помочь Южным против злотворцев из Безлесья?
   - И это тоже... Смотри, Светь, твоя душа меньше моей пребывала в мире Яви, меньше и дурного набрала из этого мира. Если стану я во вред делу похода, устраняйте меня вплоть до изгнания безо всякого сожаления.
   - Ярослав, ты что говоришь! - юноша спохватился, что назвал дядю по-старому, но поправлять себя не стал. - Как такое возможно?! Куда я против твоей мудрости, твоего опыта, сноровки!..
   - Всякое может быть. Вот нож: крепок, твёрд. А сунь его в жар да ударь молотом кузнеца - и поддастся. Тебе известно: я ни от чего в жизни не робел. Асилки, чудища в Прибрежье, у Моря, всякая непогодь... А вот черноты в своей душе теперь более всего опасаюсь. Много врагов у человека в мире, но самый сильный - внутри его. Желания, изнеженье, спесивость, безрассудство... Сколько их, чудищ в душе? Десятки. И каждому надо в любой миг давать бой. С каждым беспрерывно надо сражаться... Тебя вот, племянник, уязвляет же, что Вертислав всегда около Ради?.. Ты борешься с собою, одолеваешь, готов спасать нашего плутяшку от его очередного неразумия. Да, победителям - хвала, проигравшим - всеобщий укор... Только иной раз победа хуже поражения. И хочешь победить, и не рад этому... Дружина! - Яр повернулся назад. - Три версты до той горы и - становище на ночь! Далее в этот день не пойдём: изморим лошадей!
   От такого решения старшего, казалось, воспряли и люди, и животина. Даже Холень, сильно отстававший в болоте, привычно вырвался вперёд. Рать двинулась борзо, ослабевшие подтянулись. И лишь Светислав ехал всё так же и в задумчивости: он совсем перестал понимать дядю, с которым был сызмальства за общими делами и заботами. "И в селении, и в городьбах - всегда рядом, а вот души как-то разошлись... - думал юноша. - Когда? Из-за чего?.. И при чём Вертислав?.. Приглянулась ему Радя, это всем в Дружине известно. Но я не ревную. Такая не может не нравиться... Яр и сам заботится о Рыжене больше, чем о Мече... Нет, надо сильнее помогать старшему. Тяжко ему от всех дел похода. Хорошо, хоть Гостомысл теперь с нами..."
   Место для становища присмотрели ещё издали. Три старых дуба украшали большой луг у самого подножья горы, и стадо из десятка оленей неохотно
  
  201
  уступило мягкое мелкотравье людям. Пустили пастись лошадей, нашли ручеёк, разложили костры. Вещун занялся жертвованиями, и Чаеслава с Радей помогали ему в восславлениях Сварога и Сварожичей за избавление от летучих кики-мар и гривастеней.
   Вскоре потянулись запахи от котлов, всё чаще слышался смех. И только Яромир, не забывая о диковинном обитателе этот равнины, повторял дозорным: "Поглядывайте всюду и вверх тоже".
   Через полпоры, к самому застольничанью, обеспокоенность оставила и его. Яр снял рубашку и с мылом и полотенцем пошёл к роднику. Вода оказалась настолько свежей, что напомнила ему далёкое северное Море. И рядом, в десяти саженях от него, словно седовласый старый бог, ходил вокруг дуба Гостомысл, расставляя деревянных походных истюканов. Дуб же представлялся священным деревом, что растёт на Алатырской горе и соединяет Землю с Ирием. Яр посмотрел на толстый ствол, множество веток, стремящихся каждая в свою сторону, густую листву, средь которой, верно, пол-Дружины бы укрылось, и подумал: "Вот когда-нибудь придётся мне уходить в Ирийский сад, и хорошо, если душа взлетит. А взбираться по Вязу - не заплутать бы..."
   Гостомысл никак не мог зажечь жертвенный огонь и, присев, кресал и кресал, выбивая синие и жёлтые искры. Яр безмысленно смотрел на него, чувствуя, как охолодевшее от родниковой воды тело возвращается к теплу. Радислава, стоявшая рядом со стариком, посмотрела в сторону старшего. Что-то особенное было в её взгляде. Что?.. Тревога... Да, тревога. Они ещё раз взглянули друг на друга и разом вскрикнули:
   - Спасайтесь!
   - Все к деревьям! Готовь луки!
   ОН показался с Юго-востока. Зелёно-серый, с широкими рогами на голове без шеи, с большущими глазами, в которых разными бликами отразилось заходящее солнце. Крылья двигались часто-часто, и непонятно, какими они были. Равно как и хвост. Стрёкот-свист нёсся впереди НЕГО и был неприятен слуху.
   Три дуба вмиг стали защитниками людей, которые с криками "Змей! Змей!" бросились под защиту густых веток. Кони подняли головы и насторожились на неслыханный до того шум, но, не видя опасности, оставались на месте.
   - Яр, беги! - кричали старшему. Но он заворожено смотрел на налетающего зверя и не трогался с места.
   Светислав схватил два копья и метнулся к другу. Так оба и встали, отведя руки с оружием и изготовившись к броскам. Десяток луков натянулся, ожидая знака.
   Змей, не показывая никакой злобы, делал над лугом круг на высоте семи-восьми саженей и даже прекратил свой стрёкот. Копья не полетели, опустились и луки. Чудище же совершило ещё два облёта вдоль горы и пропало за недалёкой скалой.
   202
  
   - Ты почему не бросал? - спросил Яромир, опуская копьё.
   - Тебя ожидал. Ты дальше меня бросаешь... А ты - почему?
   - ...Не поверишь, Светь: я его пожалел.
   - Поверю.
   - Ты понял, кто этот?
   - Да. А ты понял, что если я заберусь туда, дутень может и не понадобиться?
   - И ты отважишься?
   - Это не опаснее, чем то, что замышлял Меч.
   Подошла Радислава. Усмехнулась:
   - Теперь огонь у дедуни возгорелся. И как мы разом догадались?..
   - Не разом, - поправил Яр. - Ты быстрее.
   - Да... Гостомысл говорит: этот зверь неопасен людям, и вы можете использовать его, ежели сумеете. С дутенем-то до утра надо ждать.
   Светь удивился:
   - Вещун услыхал наш разговор?
   - Нет, племянник, просто мы вместе со стариком подумали об одном. Что, решаешься? Может, уступишь?
   - Тебе не следует оставлять Дружину, сам знаешь. Мечу пока не говори и удержи Холеня.
   - Ты даже за тулом и луком не пойдёшь?
   - Ножи да цеп, твой подарок, со мной. Этого хватит.
   Радя протянула маленькую суму с красно-жёлтой обшивкой:
   - Буяр, необычайное дело замышляешь. В отваге твоей не сомневаюсь, но всё-таки, когда ничего иного не придумаешь, развяжи.
   - Хорошо. Что же, я пошёл?
   Светь взглянул на обоих, улыбнулся и повернул к горе.
   - Светлые боги и охранитель Сокол с тобой, - разом пожелали ему.
   - Да оберегут они меня от мотыля, - дошептал он заговор и шагнул в колючий дерябник.
   ...Подъём к скале, за которой скрылся горный змей, занял не менее четверти поры. Хотя склон не был крутым, но кустарник, густой, с шипами, тесно разрастался на камнях и лишь кое-где уступал место мху.
   Светь взмок и запыхался, когда наконец встал на ровное место. Перед ним была пещера с широким, в рост человека, входом. "Наверно, здесь он и живёт, - успокаивая дыхание, смекал юноша. - Войду в темень - нападёт, незамеченный. Надо выманивать..." Он походил вокруг, насобирал сухих веток, отнёс их в пещеру и, разложив костром, поджёг. Едва выбился огонь, Светислав вынул из своей походной сумы тряпицу с жёлто-бледным порошком - толчёным камнем-серой - и бросил на пламя. Дым загустел, стал бело-молочным, с резким запахом. "Асилков отгонял этим едким камнем, думаю, и змею не понравится..." Он воротился на уступ скалы, начал ломать большие ветки и закрывать ими вход. Дым сочился наружу,
   203
  
  принуждал чихать, но всё же внутри его оставалось больше.
   "Вот лихо будет, если оттуда выбегут гмуры. Не хотел бы ратиться с ними... Нет, нельзя... Или они там живут, или змей... Двум силам в одном месте не примириться..."
   Светь стоял сбоку от пещеры, прислонясь к широкому мшистому камню, отрывисто размышляя и прислушиваясь. Какое-то рявканье послышалось поначалу, но после всё стихло. Время заструилось так же неторопливо, как бежал дым сквозь листья веток. Он вытащил и сунул обратно нож, попробовал, лёгок ли доступ к цепу, крепко ли завязан пояс. Поправил повязку и соколиные перья на голове. И - почуял: кто-то приближается к выходу. Ветки зашуршали, и большой жилистый скрытень выскочил наружу. Не глядя на человека, зверь злобно и досадливо прорычал и бросился в кусты.
   "Вот и не бывает двух сил в одном жилище... А может, зверь оборотился, как боги оборачивались в зверей? - у Светя похолодело между лопаток: высших существ он злить не собирался. - Нет, я не прогляделся, не змей это..."
   Знакомый стрёкот не дал ему додумать. Юноша глянул направо и обмер: неподалёку, на толстой кривой берёзе, слившись с нежной зелёной листвой, сидел тот самый змей-мотыль, которого так опасались Южные и который устроил переполох в становище северян. Верно - мотылёк. Только большущий, больше любого орла в пять али шесть раз. По сажени, не менее, каждое крыло. И глаза - не птичьи. А рога-то вовсе и не рога: словно брови из множества волосков, которые растут один к одному. За них-то и можно схватиться... "Что же, мотыль? - прошептал он, видя, что зверь сидит почти недвижим и не глядит на человека. - Полетаем? Мечтал на дутене, а выпало - на крыльях. Только на чужих..."
   Светислав начал тихо и медленно подкрадываться, держа наготове цеп: если мотыль сдвинется с места. Скрытностью он владел так, что мог подобраться к волчьему логову, не то что к селению косматых асилков. Да и кусты росли здесь настолько густо, что протиснуться незамеченным мог даже большой гривастень. Далее оставалось подняться на берёзу. Светь не влез, а скользнул к развилке с большими ветками. На одной из них и примостился не в меру выросший мотылёк. Видал юноша таких, что можно было спутать с птицей... Раз на их баню присел мотыль - дети приметили - две пяди вширь, прямо ворон... Но этот... Прыгать или как?.. Тело чешуйчатое, голова - целый котёл, только блестящий, будто начищенный бузынной ягодой...Лёжа лететь или сидя, как на коне?..
   Мотыль вдруг расправил крылья, повёл ими в стороны. Откуда-то из-под головы появились длинные усики, выпрямившиеся в стороны подобно бичам, которыми щёлкают, выгоняя животину на пажить. "Упущу!" - мелькнула мысль, и Светь, проскользнув меж крыльев существа, схватился обеими руками за его брови-рога. Тот вздрогнул всем телом и быстро-быстро
   204
  забил крыльями, обрывая с берёзы листья и обсыпая ими себя и охотника. Светислав даже зажмурился и от сора, падающего на голову, и от робости, и чувствовал только, что руки его держатся за твёрдое и надёжное. "Полетит? А может, я ему не под силу?" И снова в голове Сокола мелькнуло воспоминание: все дети семьи собрались у бани поглядеть на подобного птице мотыля, а Яров сын Валеслав осторожно взял его в руки. Мотыль начал так же вот испуганно бить крыльями и даже оторвал мальца от Земли. Тот испугался и отпустил зверя, а дети кричали и махали вслед ему и долго следили за его полётом...
   Светь закачался: "Змей" встал на ноги-лапы, пронзительно застрекотал и, ища равновесия, заработал крыльями размереннее.
   - Чего задумался?! Я не ради отдыха лёг на твою спину! Лети!.. Лети, говорю!!
   И они - оторвались от ветки. Чудище, качаясь, неторопливо миновало уступ с пещерой скрытня и, ощутив силу и устойчивость да поймав попутный ветерок из-за горы, устремилось над равниной Безлесья.
   Поначалу Светь ничего не видел, только чёрно-коричневые чешуи. Рубашка его на спине и в рукавах от движения крыльев пузырилась и холодила тело. Но мотыль летел ровно, и юноша решился приподнять грудь и голову, найдя место для упора локтями. До него донеслись крики ратников снизу, но уже не тревоги, а удивления. Видно, там более не скрывались под широкими ветвями дубов, а запахи от костров и варева напомнили ему, что на Земле спокойно застольничают и не опасаются свалиться с высоты и разбиться.
   "Знакомый вскрик, - уловил его слух. - Это Яр. А ведь им не видно меня. Мы с мотылём телами почти что одинаковы". Светь нагнул голову к руке, вынул из-под повязки одно перо и подбросил его над собой. "Яр зорок. Приметит мой знак. А то ещё начнут пускать стрелы... Или Верть запустит камень. Бросальник он добрый... - Светь усмехнулся. - А я уже и забавляюсь. Как бы не упасть... Нет, таких жеребят объезжал, что куда этому мотылю меня сбрасывать... Если рухнем - только вместе... Теперь всё: пора".
   Он начал всматриваться на Север и Северо-восток, благо мотыль летел в ту сторону, делая широкий круг от своей горы и над Гиблым лесом. Восток уже затягивался сумраком, и юноша вдруг различил, что белые полосы там - вовсе не вечерний туман, а дым множества костров. Он глянул на горы, приметил два леска, которые проезжал вчера в дозоре и пробормотал самому себе: "Теперь всё ясно. Рать Аши-Баши стоит в Безлесье и в Земли Южных не вступала. Времени собрать силы у наших братьев было в достатке. Можно возвращаться".
   Мотыль всё летел и летел, не догадываясь о надобностях наездника-разведчика, и Светиславу пришлось, разжав одну руку, достать сумочку Гостомысла.
   - А как тебе, зверина, полюбится это вещуново зелье? Комары и прочая
   205
  
  ночная гадость его очень не любят.
   Он развязал зубами бичёвочку, высыпал немного порошка на ладонь и швырнул к голове мотыля. Тот заверещал и бросился в сторону. Светь снова ухватился за "рога".
   - Да ты удумал меня до утра катать?! А вот ещё зелья...
   Целый круг - только уже к Западу от Пояса Рода - совершил мотыль, пока продолжалась эта борьба. Наконец, он стал снижаться: то ли сам устал, то ли сушёная трава Гостомысла пришлась не по нраву. К тому же ратник, согнув ноги в коленях, начал мешать крыльям, хотя удары их по сапогам были довольно жёсткими. К приходу полной темноты он оказался на Земле в версте от Дружины, пролетав по воздуху не менее четверти поры. Тело затекло от напряжения, но на сердце было радостно: разведка удалась.
  ...Без привычных оглядки и осторожности спускался Светислав с горы, словно теперь, после полёта, его жизни уже ничто не способно было угрожать, словно он и сам теперь мог, столкнувшись с врагом, вмиг взлететь в воздух и унестись куда душе угодно.
   Он ещё и шутливо высказал мотылю признательность за помощь, хотя тот устало сложил крылья и безмысленно глядел куда-то своими глазами-чашами.
   С чем сравнима человеческая жизнь? С восхождением на вершину? Или с прозябанием в глубине ущелья? В этот вечер юному ратнику казалось, что его жизнь - как великий Пояс Рода, и вот он поднялся на очередной пик - сумел полетать. Позади - покорённые вершины: Подземелье гмуров, одоление кики-мар, Лесной поход, столкновение с чудищами у Моря... А впереди - множество других. И, поднявшись над Землёй, он ещё лучше понял, что мир безбрежен, а путь человека бесконечен и прекрасен. И если кому-то пришла в голову глупая мысль, что уже всего достиг, пусть поднимется повыше, поймает грудью ветер, посмотрит вокруг и - с улыбкой двинется к новым вершинам...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   206
   Повесть 12. Новая Родина
  
   На заре два десятка восьмого светеня Сокол проснулся не по особенному выкрику дозорных, а от свежести, покрывшей даже лицо. Светиславу приснилось, что какие-то тёмные враги бросили его с кручи в холодную воду, и он в испуге открыл глаза. Нежно-купавный круг Солнца выплывал из-под Земли и сулил жаркий, маловетреный день. Ночные птицы уже умолкли, уступив пространства звука своим родичам, обитающим в Свете.
   "Нет, больше не сумею уснуть!" - подумал он и резво вскочил на ноги. Мокрую накидку встряхнул от капель росы и повесил на куст. "И здесь водица... Ничего, в пути высушу".
   Поднимались и другие ратники. Кого пробудила свежесть утра, кого низко стелющийся дым от костров. А кого и запах калача-преснухи, что готовился дозорными-Журавлями.
   - Светь! Так говоришь, рогов не было?! А жаль! Как красиво выходило:
   ...На рога он ратника поддеть хотел!..
   - Просто хорошо разъевшийся мотылёк. Вот если человека мучниками да киселями потчевать изо дня в день, то и он раздобреет и станет, как бурогор...
   - Шутишь?!. Иди-ка к водопаду, а то выдумываешь разное... Смой мрак ночи.
   Светислав и сам уже направлялся к падающей со скалы воде и, оглаживая мягкое полотенце на плече, подумал, какой мудрый обычай у его народа - чтобы все пожитки были подаренными: ложка, рубашка, полотенце, пояс, сума, у ратника - ещё и оружие... Всегда вспоминаешь родственников, всегда они рядом. Хотя Меч, который подарил ему тул для стрел, и Яр, чей цеп носил он на обязи, и без того рядом с ним в этом походе...
   Он повернул за низкий и широколистый куст, каких не росло на Севере, и остановился: на лужке, у скалы, стояла босая Радислава и, собрав ладонями росу, умывалась ею. Прохлада, видно, нисколько не смущала девушку, и она вновь и вновь склонялась к Земле.
   - Чувствуешь? - спросила она, не оборачиваясь.
   - Что?
   - Как свет с Небес льётся в душу?
   - Свет греет тело...
   - Не только, буяр. Ведь и добрые слова идут прямо в глубь души. Они как капельки для растения в сушь. Тем более свет Хорса. Ежели берёшь силу от природы, то и душа крепчает. А силы в мире растворено безмерно. Надо лишь раскрыть для неё душу.
   - А если в душе недоброе? - вспомнил Светь слова Яромира.
   - Божественное сияние всё озарит и всё растворит. Не надо бороться с мраком в душе. Хочешь одолеть темень - открой путь свету... А разве ты в
  
  207
  Лесу не открывал душу, не впитывал сладкопевность птичьих трелей, мягкость и чистоту дыхания деревьев?..
   - В Лесу я внимал звукам и запахам не сердцем, а разумом. Потому и выживал. А птицы всегда подсказывали мне приближение врагов...
   Радя обернулась, и голос её стал твёрже.
   - Вам, ратникам, нужно так сохранять свой народ, чтобы люди с красивыми и чистыми душами могли вбирать божий свет и учить всех красоте. Не то станем думать только о снеди-питье да кровавых сражениях и уподобимся зверью.
   - О таких, как Гремислав, говоришь? - недопонял Светь, хотя укор его в грубых привычках воина уязвил юношу.
   - О таких.
   - Что же красивого, если Гремь навыдумывает, чего никогда не случалось? А через сотню лет и вправду поверят, что я запряг дышащего огнём, рогатого, когтистого и даже говорящего по-человечески змея-горнича и облетел на нём пол-Земли.
   - Люди и без того верят в чудное. Всякий желает приукрасить жизнь, чтобы она равнялась на напевы и стала лучше, чем есть... А что Гремь? Он не пел о том, что мой дедуня летает птицей, рыскает волком, а вы в это верите...
   - Он-то не пел... Но вы же только мне сказали про быструю езду на самоладе. Вот другие и додумывают...
   Радислава промолчала.
   -... И неправда то, - покачал Светь головой, - что если кто взялся за оружие, у того душа без света, в крови. Мы не со своими врагами бьёмся, а с божиими. С теми, кто в прислужниках Дыя и Вия. Со своими врагами я могу и примириться... Могу и простить. Потому что обида иной раз и не обида вовсе - заблужденье. Но с противниками добра - нет примиренья.
   - "Я не стремлюсь убивать, но идущему против Праведи не уступлю"? - произнесла Радислава слова зарока буяров и берёжи.
   - Да, так.
   - Наверно, потому тебе, ратнику света, и явилась сама Полуденница? Защиты хотела от духов зла?
   - То упрекаешь, то насмехаешься...
   - Постой, не обижайся!.. Я вот тебе заговор сотворю! От десятка напастей!
   - Кому? Перуну?
   - Может, ему, может, какой-нибудь вечноюной богине.
   Ратник отмахнулся рукой, но не удержался и улыбнулся: всякий раз он досадовал на шутки девушки и всякий же раз чувствовал: в Дружине, где к Светиславу все относились с не меньшим почтением, чем к Яру, она не желает мириться с его превосходством над собою. И в равной мере это относится к Яромиру и Гостомыслу. Хотя старик, давно понявший свою внучку, и не пытается повелевать ею.
   "Своенравна, но мудра, - размышлял Светь, умываясь. - Из-за того все
  
  208
  девушки и тянутся к ней... А юноши почему?.. Верно, из-за нежной души. Для неё в каждой травинке красивость невиданная, а таких всегда все любят... Все?" И тут его осенило. "Конечно, все. Так вот она - разгадка! О, боги, что же за пелена была на моём разуме до сих пор?! Теперь всё проясняется..."
   Он так и стоял, застыв и уйдя в свои мысли, а ладони, обращённые к водопаду, разбрызгивали капельки и на лицо, и на грудь, и на порты.
   - Полезное дело сотворяешь, Сокол.
   Светь вздрогнул и опустил руки.
   - Почему?
   - Да ведь этот день - день Велеса, и брызги, что отлетают от камней, чудную и целительную способность обретают. Особенно на рассвете. Потому-то я и просил вчера поставить становище на этом месте... На нашей Равнине не найдёшь водопада. А в тихих речках какие брызги?.. Бывало, полдня просижу да полтуеска соберу всего. А здесь легко...
   - И в чём чудесная сила такой воды?
   - В чём? - вещун стоял, вымокая, но даже не пытаясь отстраниться от прохладной влаги. - Во многом... Этот водицей освящу я место для поселения наших племён, и будет оно хранимо Велесом и женой его Ненилой. А тебе могу сказать будущее. Если не робеешь...
   - А я, когда боюсь, иду вперёд. Говори любую правду, даже безрадостную.
   - Что же... внимай, Сокол. Но и знай: жизнь предлагает пути, а каким идти - всяк волен по-своему.
   Гостомысл вылил себе на ладонь из туеска собранные брызги воды и окропил вокруг плеч и головы Светислава. После старик прищурился и начал пристально глядеть на юношу.
   - Добрый ты человек, чистосердечный... И ратная жизнь не испортила тебя, ибо никогда не убивал зазря и в исступлении... Теперь внимай. Выпадет тебе войти внутрь зла. Большое оно, но что это - мне недоступно понять. Войдёшь ты во зло, и станет оно тебя кривить, ибо само оно кривое и Праведь с Криведью смешало. И будешь мучиться ты мыслью, как одолеть это зло. И ежели злом злое станешь губить - растворишься в нём. А ежели добром и чистотой воссияешь - расступится оно и не покорит тебя...
   Старик тряхнул головой и глубоко вздохнул. После и сам задумался, видно, желая для Сокола большей ясности.
   - Вот ничего другого и не вижу, - смущённо улыбнулся он.
   - Может, дедунь, я попаду в Подземелье? Южные говорили, в этих горах обитает немало гмуров, и все предгорные лесочки - заповедные для людей. Как бы не столкнуться нам с этим народцем, когда найдём твою гору.
   - Не моя она. Поставите городьбу для защиты, закрепитесь, а там и всем племенем можно будет переселиться. А я их ожидать не стану. Моя участь - новый Алатырь. Чувствую, где-то вблизи эта великая гора, куда перебрались с Севера наши боги. Вот под той горою и поселюсь доживать
  
  209
  своё. Чтоб после смерти душе недалече было идти...
   - В древних повестях поётся, что иных, достойных того, людей Белые боги и живыми забирали к себе в Ирий.
   - Поётся. Да не велика разница: годом ранее, годом позже. Важнее не то, когда уйдёшь в Ирий, а с чем уйдёшь. А мне ещё многое переосмыслить надо, многое успокоить в душе, прежде чем уходить в следующую жизнь... Да ты ступай, Сокол, пора застольничать. Верно, последний день нашего похода наступил.
   И он снова подставил под брызги свой туесок.
   ... До заполдня проехали не менее пяти десятков вёрст, и предгорье заметно изменилось. Пояс Рода снизился до пологих возвышенностей с редколесьем и даже вовсе голых, которые рассыпались на все стороны, словно щедро брошенные каким-то могучим существом. Теперь неверно было говорить: "Едем вдоль гор", однако путь стал более ясен - Гостомысл твёрдо показал на Юго-восток и объявил: "Там".
   После доброго отдыха, когда дневной жар начал спадать, продолжили путь и в подвечер упёрлись в большую реку, которая обрастала редким ивняком, потому издали почти что была не видна. "Это есть последнее наше препятствие, дружинники! - сказал Гостомысл обрадованно и указал на широкий холм верстах в трёх отсюда. - Вот она, средина наших новых Земель. Здесь во времена Индры и Скипера селились наши предки, пока в месяц Велеса, десять тысяч лет назад, не вернулись на Острова, когда Перун убил Скипера и избавил Север от слуг чёрных богов.
   Ратники стояли на крутосклоне берега и приветствовали речь вещуна громким и радостным кличем. Несколько тупеней, бежавших от Дружины последние две версты, испугались шума и решились, наконец, ступить в воду, которой почему-то побаивались. Они медленно поплыли, поворачиваясь головами к течению, как вдруг какая-то мощная сила дёрнула одного из зверей вниз, он исчез, вынырнул, снова погрузился под воду, и люди изумлённо увидели большое зелёное бревно, которое держало тупеня за шею и тянуло на дно.
   - Что ещё за чудище?! - послышалось вокруг. - Погляньте, какие у него зубища! И глаза есть: прямо на спине!
   Через миг река затихла, а тупени, лишившись одного сородича, выбрались на другой берег и скрылись в высокой траве.
   - Бревнохват, - объяснил вещун. - В стародавние времена и на Севере такие водились. Убить его трудно. Разве что приманить чем, отвлечь, а самим переправиться.
   - Как же он ест, если нет ни головы, ни пасти? - спросил Яр.
   - Есть. Смотри.
   И верно: диковинный зверь показался на воде и медленно поплыл к кусту на другом берегу, где два маленьких игрунка пили воду. Теперь нового врага разглядели получше: голова, сросшаяся с телом без шеи всё же была,
  
  210
  но вся она разделялась напополам, превращаясь в большущий рот, куда уместилось бы поллошади. Две с половиною сажени в длину, полусаженная пасть и крепкая, словно колонтарь воина, спина - всё это заставляло думать, что одоление зверя - дело нелёгкое.
   Игрунки, опасливо глядевшие на воду, исчезли в листве, и бревнохват, чья вторая охота не удалась, скрылся в своём подводном жилище.
   - Может, это другой, и их несколько?! - предположил Вертислав.
   - Нет, - Яр не согласился. - Если только они одного роста: вершок в вершок.
   - А может, это и есть хозяин озёр и рек водень? Из тех, что напал в Купалу и Кострому на девушку Южных?
   - Так он тебе и покажется, Верть! - возразили многие. - Бревнохват - зверь, а водень и по-человечески говорит. А ты попробуй с этим поболтать.
   - Вот и поболтаю. Приманю к берегу, а, когда откроет пасть, - ткну копьём, - и он стал было спускаться с кручи.
   - Нет! - остановило юношу Ярово повеление. - Ему твоё копьё - разве что из зубов мясо выковыривать. Кречеты! На охоту! Да привезите что-нибудь покрупнее. Соколы, Вороны! Разведайте реку вниз и вверх! Нет ли отмели?! Остальным пока отдых!
   Прошла четверть поры, и началась новая охота: людей на лютого речного зверя, жизнь которого решением Яра должна была в этот день стать жертвою Велесу, ибо его был день. Выше по течению, на песчаной косе, доходившей до середины реки, положили жёлто-бурого, похожего на оленя зверя, убитого Дивославом. Положили и, крепко воткнув копья, прикрепили, чтобы бревнохват не смог легко стянуть добычу. Приманке пустили кровь и стали ожидать в прибрежной траве с луками наготове. Лучшие стрелки из каждого десятка изготовились к схватке, задуманной Яромиром. "Помните, - наставлял он их. - Бить разом и только когда начнёт поворачиваться с оленёнком в пасти! У всякого зверя и у человека брюхо - самое нежное место на теле".
   Замерли. Плескалась рыба, черпали на лету воду маленькие серенькие птички, невидимо шуршали в траве какие-то зверьки, приходившие на водопой. Шуршал и нетерпеливый Рыжень, хотя и не бивший из лука метко, да напросившийся к охотникам, убеждая, что ловко пустит камень и выбьет чудищу глаз, а то и два. Яр согласился, но предостерёг: "Спугнёшь - сам пойдёшь следующей приманкою". Не слушая шуток, Верть согласился.
   Всё ожидаемое происходит неожиданно. Из мутноватой, по-горному быстрой воды бревнохват выпрыгнул столь резво, что будь там самый проворный ратник, а удара больших зубов не отвратил бы. Два копья вылетели вмиг, остальные заметно подались. Зверь, ясно видный на мелководье, цепко держал добычу и тянул к себе. Толстое копьё Тореслава, забитое камнём в самую середину туши и, верно, ушедшее в песок на три пяди, держалось крепче других и заставило-таки ненасытного врага
  
  211
  перевернуться через спину. Стрелы Яромира и Светислава парой впились в то место, где должно быть сердцу, и на миг задержали движение большого тела. И вот уже два десятка стрел торчали в белом брюхе, и вода окрасилась красным. Вдруг Верть, забывший про свои камни, выпрыгнул на песок и, вынимая на ходу меч, закричал:
   - Братцы, держи его! Уйдёт обжора!
   Всем пришлось рвануться следом: бревнохват и не думал умирать, даже добычу не отпускал. Видно, крепости в нём было немало, и короткие стрелы лишь повредили шкуру. Верть же, добежав до чудища, впрыгнул ему на пасть и начал тыкать ножом в глазницы, явно решив выполнить своё обещание и лишить зверя зрения. Чудище раззявило свой большущий рот, но Рыжень удержался. Тогда, ломая стрелы, он перевернулся через себя, и Вертислав отлетел в сторону. Дружинники уже были рядом, и речного великана добили копьями, цепами и булавами. Лебедь же, едва зелёное тело перестало вздрагивать и бить хвостом, залез на него и, прохаживаясь, стал осматриваться, словно собирался съесть.
   - Ой, братцы, каков великан! Не зазорно самому Велесу посвятить.
   - Гляди, - сказали ему. - Ослепил чудище, теперь его душа станет бродить у реки, маяться. Как ей уйти в Навь без глаз? Не езди ночью к реке - отомстит.
   - Да у меня этих врагов уже... Передерутся, за кем первое мщенье.
   - И то верно, - согласился Яр. - На ящере катался, на бревнохвате катался, асилки сами тебя носили, летуны-кики-макы только тебя увидели, за Пояс убрались от страха...
   - Смейтесь, смейтесь! А с глазами он бы от нас утёк.
   - Ничего. Ты, такой занудливый, и со дна бы его выжил.
   - А что, Верть нырнул бы! Такая добыча уплывает!
   Потешания над Рыженем и друг над другом рассеяли ожесточение схватки и вернули отрадный настрой ожидания конца похода. Последнее опасное препятствие, наконец, преодолено, и даже никто не был ранен. Подошла остальная Дружина, и добрую четверть поры все дивились поверженному чудищу. А Верть, в десятый раз измерив его длину шагами, вырезал большой зуб из пасти бревнохвата и объявил, что поместит его в суму на поясе и тем обезопасит себя до конца жизни от всех лютых существ, какие только водятся в Безлесье. Гостомысл совершил обряд и заклинанием, обращённым к Велесу, отдал зверя богам. Дружина начала последний переход.
   ... Через полпоры приблизились к месту. Это была необычная возвышенность. Её вершину словно нарочно ровняли для селения, и пространства одной версты вширь да полторы вдлинь - хватило бы для любого рода. Скат же только в двух местах был пологим и мог стать удобной дорогой, в остальном же своей крутизной являл природное препятствие для возможных врагов. Наверху угадывались негустые заросли сосняка, берёз, яблонь. Всё это опытным взглядом ратника сразу же отметил Яромир, равно как и два-три ручья, сбегавшие со взгорка.
  
  212
   Совы - и юноши и девушки - как лучшие наездники в Дружине, предложили сначала обскакать будущую городьбу всех племён по кругу. Яр одобрил, но вести их впереди отказался:
   - Новая Родина - значит, юным и обживать эти места. Мчитесь же посолонь! Пусть ознакомятся с вами местные ветры! Пусть внимает Безлесье словам и кликам Севера! А Совам, Журавлям и Кречетам, потерявшим в этом походе своих братьев - быть впереди!
   Так сказал он - торжественно и ласково, потому что всех охватил приподнятый, радостный настрой, и Дружина, сбросив все лишние пожитки, налегке, с гиканьем, десятками помчалась вдоль склона. Огнеслава и Тореслав со стягом были первыми.
   - А ты неправ, - сказал Гостомысл Яру, когда они остались вдвоём. - Не новая это Родина. Уверен, наверху мы найдём следы от наших далёких предков.
   - Давно это было.Наверно, тогда боги вместе с людьми ходили по Земле, и где-то здесь наших предков обучал пахоте сам Велес.
   - Давно... согласен. Только ничего не исчезает бесследно, и прошлое сидит в наших душах неистребимо. Так и мы, Яр, с нашим походом и переселением, с нашими трудностями, схватками и радостью одолений станем частью потомства великого народа аркаидов. Или - яриев - как стали называть нас Южные.
   - А что же ты, вещун? - изменил неприятный разговор Яромир. - Сразу уйдёшь? Угадал новый Алатырь?
   - Принесём жертвования, освятим Аркагор, и уйду. А о месте южного Алатыря стану гадать при жертвованиях. Чувствую - рядом. Мне никогда за последние годы не было так спокойно, как теперь. Будто я стремился сюда сызмальства и вот, наконец, пришёл...
   Они помолчали, не решаясь въезжать на холм, словно не веря, что выполнили поручение народа. А когда услышали с западной стороны шум-крики и повернули туда головы, то увидели, что Дружина скачет поодаль от каменистого, с кустами склона, а впереди, по круче, не боясь довериться лошадям, несутся Светислав и Радислава. Яр тут же махнул им рукой, делая знак, и пара, а за нею все остальные ратники и ратницы - уже вперемежку - безостановочно влетели на взгорок.
   Наверху дружинники рассыпались. Кто-то воротился вниз за запасными лошадями, кто-то объезжал вершину, ища места для становища, многие же подъезжали к краю и, осматривая пространства вокруг, предполагали, где будут поля и овощники, где пажити для животины, которая придёт с Севера вместе с людьми, а где селения племён и народов. И так получалось в их наметках, что теперь народ поселится куда теснее, ибо Земля эта богата и травы буйные и густые. И не могли они ладиться о будущем по-иному, потому как испытали немалые опасности этого открытого Безлесья да и сами друг с другом стали в походе друзьями...
  
  213
   Вдруг послышался свист на общий сбор, и всадники съехались в самом серёдке холма. Небольшой луг в окружении редких кустов, средь которых росли и привычные лещина, бузина, варгунь, немного возвышался и делал доступным взгляду все окрестности. Посередине же вытекал из каменной россыпи бойкий ручеёк. Не сразу угадали дружинники рукотворность этого места. Только когда Гостомысл, тщательно выверившись, положил три-четыре камня один на другой, стало ясно, что это - древний знак Алатыря и что взгорье многие и многие месяцы Сварога назад заселяли люди одной с ними веры. Глубокой стародавностью повеяло от свежести родника и влажных, мшистых каменьев, той самой стародавностью, откуда пришёл к ним Закон Праведи, пришли умения сеять зерно и обрабатывать молотом металл, той самой, когда их боги были такими же юными и утверждали обычаи добра и любви на теле общей Матери-Земли.
   Вещун поднял веточку и начал счищать мох с одного из камней. Кто-то намочил в роднике тряпочку и подал ему. Вода стекала и открывала едва видную надпись. Многое выкрошилось, и старик различил лишь несколько слов: "Род", "вресень" и "зарецвет". Третье из них стало загадкою для всех. Многие знали цветок зарецвет, но к чему упоминалось это растенье на святилищном камне - догадаться не могли. Иные говорили, что это - имя какого-нибудь правителя. Самое затейливое и красивое объяснение предложила Радислава. Она сидела на своей Диче и вдруг, протянув руку вперёд, воскликнула:
   - А вон погляньте! Чем не зарецвет?1
   На Западе, в двух десятках вёрст отсюда, среди таких же пологих взгорьев, высилась островерхая гора, словно широкоплечий ратник в шлеме, и вся вершина её ярко сияла в заходящем Солнце. Светило как будто выкупало её в лучах, они переливались разными цветами, и устремившие туда взгляды дружинники, понимая, что это бывает лишь один миг за весь день, видели в том добрый знак: боги словно объявляли, что люди не ошиблись, и снова, как на Островах, они будут жить рядом. Гостомысл переглянулся с Яромиром, и они поняли друг друга без слов. "Он уйдёт туда, - подумал старший. - Он уйдёт, и снова мне одному всё решать и надеяться только на свой разум. А через день-два надо будет проститься и с Радей, которая по Подземной дороге вернётся на Север и приведёт сюда наш народ. И, верно, некого более послать с нею, кроме Светислава. Хотя и Рыжень может без боязни спуститься к самоладу. Да и по Лесу, где его знакомцы-асилки, с ним людям будет идти полегче. Остальным же - строить Аркогор и укреплять городьбами соседние холмы. Есть реки, всюду ручьи, питающие Землю и всё живое. Земля черна и станет родить втрое-вчетверо больше зерна, чем на Севере. Пажити и вовсе необозримые. И только нет здесь границы. С любой стороны может прийти враг. Это и будет моей заботой, когда переселимся... Да, великое дело совершено. Но отчего ж нет в сердце радости? Отчего стремится душа куда-то? Ей бы всё идти да идти, и чтоб она,
  
  214
  Радя, шла туда же...C нею можно и "ввысь", по словам вещуна. А без неё..."
   ...Вечер был шумный и радостный. Гостомысл разложил в старом святилище множество костров, и Светлым богам преподнесли богатые жертвования: овощью, зерном, квасом, мёдом, сурьёй, что взяли в дорогу у Южных, цветами, что собрали вокруг большими охапками. Запахи напомнили родные селения, и началось настоящее празднование. Сначала общая братчина с воспоминаниями самых ярких дней похода, после - игрища, в которых не участвовал один лишь Гостомысл: девушки-Совы вытянули и Яра, напустившись с упрёками, когда тот сказал, что подобные забавы ему уже не по возрасту.
   Яромира славили более всего. Дружинники прямо говорили, что родственники, провожая и напутствуя, не помышляли увидеть вновь и половины из них. Страшный Лес с косматыми, неизведанность многодневного пути... Не все из родных верили, что юным по силам будет такое поручение племён, а матери плакали, словно отправляли на смерть.
   И дедуню своего Радислава пыталась вытянуть в хоровод, да он отмахнулся с улыбкой и, огладив волосы внучки, покачал седой головой: "Не с вами я больше, радуша. Вот нашёл вам новое селение, освятил, далее и сами справитесь".
   Он так и не отходил от древних камней с того времени, как обнаружил их. И от застольничанья старик отказался, говоря, что теперь уже снедь будет вредна для его тела. Вещун сидел на камнях предков, улыбался на забавы юных и словно внимал словам, тысячи и тысячи лет назад сказанным здесь, в Святилище, потому что ничего не исчезает в этом мире бесследно, и как нет растения без корня, так нет и человека без прошлого, без предков, без их дел, слов, мыслей...
   А когда успокоилось буйство игрищ и, притомившись, все воротились к кострам, Гремислав взялся за свои гусли, и над новой Родиной полился его нежнозвучный напев. И многим тогда показалось, что сама пастушка ясочек Луна слегка повернулась к Земле лицом, чтобы лучше внимать чудесным звукам.
   Перун повернул колесо на Седаве.
   Сменили друг друга Сложенья Небес.
   И новое время Сварога настало:
   Над миром рожаница Лада взошла.
   С Равнины Прибрежья, от самого Моря,
   Где Солнце год светит, а две Луны спит,
   Рода посылали дружинников юных
   Разведать на новую Родину путь.
   И грянула в тёмный Лес рать Яромира.
   В Лес лютых зверей и косматых ватаг.
   А Белые боги шли перед Дружиной:
   Их новый Алатырь на Юге манил...
  
  215
   Гремь пел придуманную ещё у Южных повесть, и никого и ничего не запамятовал певун, и каждый воин Дружины услышал о себе доброе слово. Только Радислава не слышала того, что перенеслась через великий Лес, как Лебедица, и вывела рать южных братьев навстречу "птицам Севера". И Светислав, "глаза и уши Дружины", чьё имя повторялось в повести раз пять, тоже не слыхал этого.
   Светь и Радя стояли на обрыве холма в версте от становища, держались за руки и молчали. Огнями ясочек полнилось Небо над ними, огнями ночных светлячков украсилась безлесая равнина у их ног, и два человека между Явью и Навью, впервые скрепив руки, решили быть неразлучными в этой жизни, а может, и в той, за воротами Ирия, которые ярко светились в эту ночь далёкой Седавой-зарёй, первой ясочкой вечера, последней ясочкой утра...
   Светь развязал поясную суму и, вынув свой знак Лады, протянул Раде. Та взяла, приблизила к Луне и поиграла её отражениями, рассматривая медный круг. Затем она опустила руку в свою суму, вынула оттуда три таких же знака и положила их в траву. Рядом опустил ещё три Светислав. А когда выпрямился, перед ним была ладонь Радиславы с её любовной меткой. Он взял ладошку снизу и, медленно приблизив к своей груди, прижал к тому месту, где билось его чистое и пылкое сердце.
   - Значит, осенью свадьба? - спросил он.
   - А как наши родные смогут съехаться вместе, так и свадьба, - она положила голову ему на плечо. - Нам ведь с тобою возвращаться по Подземелью и вести сюда народ.
   - Полагаешь, Яр меня пошлёт с тобою?
   - Яромир не может побороть любовь ко мне, но воля его крепче горморуна. Он нарочно пошлёт нас обоих, чтобы пойти против своих желаний. Будет ломать себя...
   - Хоть так, хоть эдак - победы нет.
   - Победы нет... Но он захочет сохранить совесть...
   - Это так. Зла он себе в душу не пустит.
   - Уже пустил.
   - Разве любовь - зло? Люди всегда говорят: любовь даётся богами. Ладою, дочкою её Лелей, самим Родом, который любовью скрепил этот мир - любовью к богам, Праведи, племени-роду, родственникам.
   - Согласна, милый. Но от богов только первая любовь. А вторая, хотя, может, и не делает никому зла, но вытесняет из души первую, божественную. Значит, чёрная она по сути. Да и человека мучает, раздваивает. Что ж доброго, если душа рвётся, кровоточит?..
   - То верно. Яр мучается. С того времени, как у Южных вы с Гостомыслом воссоединились с Дружиной, дядя с каждым днём терял уверенность в себе. Даже говорил, чтоб я был наготове...
   - Стать старшим?
   - Да.
   216
   - Вот видишь, как ослабила его эта внутренняя война, ещё более кровавая, чем схватки с асилками и кики-марами? Всё зло мира собралось вокруг нашей Дружины, чтобы погубить доброе дело. Изо всех островных племён мы, птицы, более всего следуем Закону Праведи, потому и ненавистны Чёрным богам. Вот Южные. Их мужи, случается, гибнут на охоте, и родичи позволяют жёнам вторично выходить замуж.
   - И за отступления от Закона они не изгоняют...
   - А это зря. Юный человек не может ещё вовсю осознать Закон, принять его в свою душу, сделать частью души. Потому лучше, если есть страх за отступление... Наши родичи в этом мудрее, чем родичи Южных.
   - Значит, не только Белые боги идут впереди нашей Дружины, как всегда поёт Гремь? И чёрные вьются над нами?
   - А сам не чувствуешь?.. Вьются, мечутся, ищут слабые места и наносят удары. Яр отравлен второй любовью и желанием славы. Он глядится в себя, слушая напевы Гремислава, глядится и самовосхваляется... И Вертислав тоже любуется собой, каждый день соперничает с тобою и Яромиром.
   - А бревнохват? - не согласился Светислав.
   - Неизвестно ещё, чего там больше было: дерзости или спеси. Чудится мне, ему важнее, чтобы я глядела на его победы в схватках. Не о Дружине печётся...
   - Несправедлива ты к Рыженю. В нём и то, и другое борются.
   - Верно, борются. Но у кого в душе началась борьба добра и зла, тот уже отступил. Так говорит мой дедуня... Он и сам опасается того злобства, что сопровождает Дружину. Потому и хочет скорее уйти к Алатырю... И меня он упрекал за то, что подшучиваю над тобой. "Ежели любишь - доверяй", - говорил он. А мне всё казалось, что надо немного усмирить тебя, чтобы не возносился надо мною своими ратными умениями...
   - Разве я возносился?
   - А... не знаю! - она засмеялась. - Мне так думалось. Девушке всегда нелегко перейти душою и чувствами от семьи, от подруг к любимому юноше. Любая опасается подчиниться. Видел, у Южных во многих семьях мужи и жёны неравны. У нас не то.
   - Да, у них близость с Безлесьем, его дикими племенами делает всякого юнош и мужчину охотником и ратником. Потому они и становятся главнее. У нас же мирный труд. А берёжа приграничья малочисленна.
   - И то наши родичи упрекали Яромира в самости.
   - Несправедливо упрекали.
   - Тебе два десятка лет только, а уже не веришь сказанному родичами?
   - Верю. И Яр верит. Мы с ним и слова никогда не говорили против родичей или Вещенья. Они не упрекали Яра, а предостерегали.
   - Не зря предостерегали. Слушает же восхваления Гремиславовы.
   - Все слушают. Яр повелевает ратными делами, а пение - не его забота. Мы же все понимаем, что повесть - одно, а жизнь - другое. Пусть Гремь сотворяет
   217
  более красивую жизнь в своих напевах, а разумный человек всегда смекнёт, где правда, где выдумка.
   - Да... я тоже люблю петь, приукрашивая, - она положила руку на пояс Светислава в ответ на поглаживания своего плеча и спросила: А что такое деревянное в твоей суме? Не ложка, не шип...
   Светь вытащил и показал маленькую куклу, только не такую, какие вырезают добрые отцы своим дочкам. Это был воин в колонтаре, с мечом на поясе, с длинными кудрями до плеч.
   - Похож на тебя. Что это за обычай?.. Постой... Отец? Твой отец, что погиб в схватке с асилками?
   - Да, он. И никакого обычая нет. Когда прошёл год после его гибели и тятино лицо стало стираться из моей памяти, я сотворил его в дереве. Не хотелось забывать человека, давшего мне жизнь. С тех пор он всегда со мною. И ни одного дня мы не были врозь. Порой мне кажется, он даёт мне советы и выручает в трудностях.
   - Может, и так...- Радя взяла куклу, подняла выше, разглядывая. - Твой отец был первым ратником в наших племенах со времени переселения на Равнину. А ратник свой путь продолжает и в Ирии: бьётся против сил тьмы, за Белых богов. И идёт эта война равно как на Небе, так и на Земле. Может, ему и поручили сопровождать нашу Дружину и помогать незримо?.. Дедуня говорил, твой тятя знался с гмурами. Верно, это способствовало и твоей дружбе с Вербором, Повелителем Подземелья? Не отвечай. Я знаюо твоём зароке...
   Она сама вернула куклу в суму и теснее прижалась к Светиславу.
   - Пусть душа твоего отца Годослава порадуется, что его сын-большун сыскал себе верную подругу на всю жизнь. Я же, Светь, никогда не отступлюсь от тебя.
   - И я от тебя, Радя... И никогда не попытаюсь подчинить тебя.
   - Забудь мои опасения... Да я с первого нашего дня в Триозёрье доверяла тебе. Только заглянула в твои чистые глаза...
   - А какая же во мне идёт внутренняя борьба? Неужто я не любопытен духам зла и не проникли они в мою душу?
   - Ещё как любопытен. Ты сколько нежданных нападений на Дружину отвратил своими беспрерывными разведываниями? Десяток, два?
   - Да, около того...
   - Только сильнейших трудностей ты ещё не встречал. То, что было - не по тебе, не по твоим силам. Пока первым шёл Яр, всё внимание - и доброго, и злого - обращено было на него. А ежели ты станешь впереди, появится и у тебя самая главная трудность в жизни - трудность выбора. И тяжелее всего выбирать из двух путей... А знаешь, я всё-таки сотворю тебе новый заговор. Тот, дедов, уже утрачивает силу, потому что поход на Юг закончен, а Гостомысл только о нём на своём островке и помышлял. И сколько они с Яром о том походе говорили и при мне, и без меня! Бессчётно.
  
  218
   - А на что мне такой заговор? Да ещё ночью. Воротимся в самоладе на Север, проведём известной дорогой свои племена. Асилки более нам не враги. Только скажу им, что я родственник их Мерара, бога, сына Велеса, и не станут препятствовать.
   - Жизнь не заканчивается в два десятка лет. И какие ещё опасности ожидают нас - то неведомо. Как ещё примет это Безлесье наш народ... А что ночью - не робей. Взгорье это - священное. Да и ввиду новой горы нечего опасаться. Постой тут!..
   Она резво отпрянула от юноши и принялась обходить окрестности, собирая травы и ветви кустов и деревьев. Вернулась с целым пучком, который благоухал самыми разными запахами, будто в темени растенья сильнее начинали дышать.
   - Стой недвижим, прикрой глаза и внимай моей молви, - велела девушка. - Я сотворю тебе свой заговор. И хотя дедуня оставляет за себя вещуньей Чаеславу, да и я кое-что умею...
   - Сам видел. Как духи лесов и лугов тебе подчинялись...
   - Не подчинялись. Я с ними в дружестве. Спою им что-нибудь ласковое, а они мне волосы разовьют, прохладою лицо овеют... Теперь молчи и держи свой солоник в правой руке... И не противься, когда стану касаться твоего лба ветками...
   На Море широком, на Острову Великом,
   На Горе купавной, Алатырской,
   Растёт с Небес до Земли Вяз,
   А вокруг него чудесный Ирий-сад.
   И гуляют в том саду Сварог с Матерью Сва.
   Да Сварожичи с жёнами-детками.
   И собрана в том саду сила всей Подсолнечной,
   И нет там ночи, ни мрака, ни тени.
   Застилает берёза ратника Светя от лиха.
   Хранит от неприметных напастей блекота-трава.
   Заживляет быстро раны и язвы калена.
   Да помогает в препятствиях одолень-трава.
   А плакун да папороть смиряют нечисть.
   Да не только смиряют, а володение дают над нею.
   Придаст ратнику Светю силу Земли и Неба вяз.
   Придаст крепость и мощь Перунова сосна.
   Придаст терпения и мудрости да отведёт смерть осина.
   А сурья священная омоет душу, очистит.
   - Всё, открывай глаза... Что с тобой, милый?
   - Глянь в Небо.
   Радислава повернулась лицом к обрыву: весь Северо-восток изукрасился тысячами ясочек, падавших на Землю и лишь на миг оставлявших жёлтые полоски света. Небо будто свергалось на Землю, и без страха смотреть на
  
  219
  такое невозможно было.
   - Что это, Радя?.. Никогда такого не видел...
   - ...Говорят, когда умирает человек - падает ясочка с Неба. А тут...
   - Ты думаешь, ОНИ напали?..
   - Думаю, напали... И как долго готовились!.. Хватит у Южных сил на одоление этого Аши-Баши?
   - Хватит. У них оружия не то, что у нас... Жаль только гибнущих... Такое множество...
   И они долго ещё стояли и молча глядели на низвержение ясочек, сожалея о гибели до срока тысяч жизней. Чёрное Небо чиркалось и чиркалось яркими полосками, и смерть праведных людей смотрелась печально и прекрасно. Никому не ведомо, когда последней светлой полоской мелькнёт на небе его жизнь, но всякий человек в такой миг понимает: в её яркости и состоит смысл земного пути.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   220
   Повесть 13. Беглецы
  
   В два десятка девятого светеня в первый год времени Лады в один десяток первый месяц шестого года Сварога было основано селение Аркогор - общее для семи северных племён. Основано так. На деннице, едва засветлел небостык и мрак начал своё бегство на Запад, Гостомысл в восстановленном вечером древнем Святилище возжёг огонь, которому теперь надлежало быть неугасимым, и оставил всё это на попечение Чаеславы, ставшей с этого дня Чаемыслой, вещуньей Аркогора. Тихо, ни с кем не прощаясь и ничего не беря с собой, кроме маленькой котомки, Гостомысл ушёл. Его последний путь в этот жизни лежал по высокотравному с редкими рощицами Безлесью, к той самой островерхой Горе, которая своим дивным, божественным расцветьем возвестила накануне об окончании Великого похода на Юг.
   Чаемысла же, бывшая ещё день назад ратницей из племени Уток, проводив старика взглядом, обошла каменное Святилище, отмечая мудрость его построения, ибо ни дожди, ни ветры не могли повредить надёжно укрытому кострищу, и, остановившись взглядом на деревянных богах, мокрых от росы, с грустью подумала о том, что только они вместе с нею в слезах провожают в последний земной путь вещуна-Лебедя, сумевшего разгадать великую тайну переселения и услышать о том волю Светлых богов.
   Пробудившейся через полпоры Дружине было не до тоски-кручины. Резво и шумно омывшись в ручье и позастольничав, юноши и девушки Севера сначала пристальнее оглядели окрестности холма и назвали реку бревнохвата Рубежгданью, озеро к Востоку, красивое и удобное - Ладозером, другое, на Юго-западе - Колозером: за округлость. Делить между племенами соседние взгорки, даже ради забавы, не стали: это дело родичей. Потому, привыкнув взглядом к новому месту, собрались вокруг Яромира, успевшего уже обойти по краю всю возвышенность.
   Яр шагнул на полуразваленный, обросший травой валун, чтобы быть видным всеми, огладил свои не стриженные вкруг, как у многих, волосы, а зачёсанные назад, отчего перевязь буяра ярче светилась на лбу, огладил бороду, улыбнулся и сказал:
   - Добрые мои братья и сёстры! Мы выполнили первое поручение нашего народа, сотворив за много Лун переход в южные Земли и отыскав Родину предков! Теперь второе дело - закрепление на этом месте, чтобы племена Севера, прийдя сюда осенью, не могли подвергнуться нападению зверья или людей Безлесья, а поселялись мирно и быстро. До назначенного срока у нас есть время, и одну Луну все вместе будем обустраивать Аркогор. Как - объясню всё десятникам, а они - каждый своим. После этого половина останется со мною продолжать начатое, другая половина - проводит Светислава, Радиславу и Вертислава в Землю Лосей, а троих Кречетов - Дивослава, Ростислава и Разиславу - В Землю Барсуков. Кречеты, соорудив
  
  221
  плот, спустятся по Котугдани на Север, в Земли своего племени и помогут Светю провести весь народ на Юг. Их отправляю по реке на случай, ежели с Соколом и Лебедями что-то случится недоброе. А если недоброе приключится с Кречетами - а Котугдань в Лесу Боды-Велеса неведома ни нам, ни нашим южным братьям - ежели так, то да помогут боги добраться до родных мест Светю с друзьями. Будем уповать, чтобы и те, и другие оказались на берегах Вайгдани, но путь долог и тяжёл, потому посылаю две ватаги.
   - То правильно! Лучше две! - согласились со старшим.
   - Половина Дружины, сопроводив наших посыльных, воротится обратно в Аркогор продолжать его укрепление. Полагаю, к приходу всего народа мы покроем частоколом и прочими стенами ещё пять-шесть холмов окрест этого.
   - Сделаем, Яр! Леса довольно вокруг! Приготовимся к встрече родов и семей! - радостно и живо откликнулись дружинники на наметки старшего, и только Рыжень выговорил с недоумением:
   - Как же я? Опять пять Лун вдоль Пояса Рода?
   - А то! - позабавились над ним. - Свиснешь в Лесу, асилки мигом домчат тебя на загривках до Лебедии!
   - Я ещё не договорил, Верть! - прервал Яромир шутки. - Сберёг самое непонятное и чудное к концу своей речи!.. Гостомысл, уходя к новому Алатырю, позволил мне открыть Дружине то, что долгие годы было его сокровенной тайной и до этого мига известно было очень немногим! Но пришло время!.. Северо-западнее селений Лосей есть нора! Другая такая находится в Каменном взгорье, в Землях Соколов! Эти входы сообщаются меж собою длинным и прямым проходом, по которому можно всего за две-три поры проехать все две тысячи вёрст, пройденные нами! Проехать - в безлошадной повозке! Гостомысл считал, волею Светлых богов построена была эта Подземная дорога, потому как нет там чёрных духов, потому что вольно и беспрепятственно было ему и Радиславе перенестись таким способом впереди Дружины и четыре с половиной Луны ожидать нашего прихода у Лосей!..
   Словно молния ударила в тот камень, на котором стоял Яромир, так поражены были вестью ратники и ратницы Севера. Они всматривались в лица Яра, Ради с немым вопросом: не шутка ли это, ибо второй день над всеми довлело весёлое настроение? Всматривались и видели молчаливое покачивание головами в знак того, что всё правда, как ни причудливо это звучит. Тогда принялись они живо и шумно говорить о чудесной дороге, о раскрывшейся тайне появления у Южных старого вещуна и его внучки, не умевших, как оказалось, летать по-лебединому...
   Но Яр был нетерпелив: строительство Аркогора манило его, как когда-то, в месяц цветень, манил Южный поход.
   - Так что же ты молчишь, Вертислав?! Не побоишься спуститься под Землю и умчаться на Родину в безлошадной повозке?! - громко спросил он.
   222
   Все оглянулись на Рыженя, а тот, беспечно улыбаясь, без всякого притворства и дерзко ответствовал старшему:
   - Кто же откажется проехаться дорогою богов?! Это почётно! Жаль только понукать некого будет, раз безлошадная!
   - Тебе понукать! К Вию не заедешь?!. - снова послышались подшучивания, в которых однако на этот раз ощущалось уважение к отваге весёлого плутяшки-Лебедя.
   - Ежели есть вопросы - молвите! Ежели нет - десятники ко мне на совет! - сказал Яромир последнее и опустил голову, будто утомился от разговора.
   Немного погодя он уже объяснял десятникам, каким видит строительство Аркогора. Яр выбрал небольшой - в сажень шириною - пригорок, срезал мечом его верхушку и предложил представить это холмом, на котором появится их новое селение.
   Всё пространство по кругу требовалось огородить сплошной стеной из частокола, земляного вала или камней (камешками, веточками и глиной старший это и показывал). Перед стеной, с внешней стороны Аркогора, проходил у него ров с водой - из ручьёв и дождевых стоков со всего взгорка. Чтобы сберечь место и уменьшить строительный труд, Яр предложил возводить жилища вплотную одно к другому: боковые стены примыкают к соседям, а задняя - одновременно является частью стены всего селения и дернуется вместе с крышей. Так холм подрастает на целую сажень и становится более надёжным в обороне. Мосты двух входов делаются подъёмными и на ночное время со рва убираются, закрывая собою въезды в селение. Середину взгорка Яр предполагал застраивать уже позднее, всем народом. Главное - полагал он - укрепить окружность.
   ...Говорили долго, разбираясь во всём по крупицам. Да и с необычностью размещения жилищ свыклись не сразу, хотя все признали его выгодность и простоту. "Места внутри селения много, - повторял Яр. - Кто не пожелает поселиться при внешней стене - возведёт себе сруб в любом месте. Зато при нападении из Безлесья тысячи людей, животина, повозки и разные пожитки - всё будет укрыто от расхищения".
   За суждениями и пояснениями прошла четверть поры. Наконец, прибавив несколько изменений вроде сторожевых вышек на подходящих для того деревьях, все согласились и разошлись по десяткам. Толкования продолжились. Многие подходили к Яровым наметкам на Земле, осматривали, выспрашивали...
   Строительство началось с полуденной поры, когда Солнце-Хорс уже слепило глаза южным светом, но воздух ещё сохранял утреннюю свежесть и не обдавал жаркими волнами, перекатываемыми ленивыми местными ветерками. Всякий десяток взялся за какую-то отдельную часть городьбы - ров ли, частокол, земляную или каменную стену, и труд этот вскоре превратился в состязание, подобное ратному смотру десятого цветеня.
  
  223
  Только состязание это было совсем иного рода: если там, у селения Любомирова, дружинники показывали умения противостоять смерти-Маре, то здесь они, юные, бессемейные ещё, возводили новую жизнь целого народа. И было в таком труде что-то неизъяснимо возвышенное, божественное, и многим представилось то стародавнее время, когда Сварожичи творили Ирий, жильё всех праведных душ.
   - Вот оно, подлинное, настоящее дело... светлое... - прошептал сам себе Яромир, обозревая через полпоры дружную и спорую работу своих подопечных. - Это куда почётнее всех моих схваток и сражений.
   Старший Дружины увлёкся строительством Аркогора более всех. Недаром же во всяком селении Южных Яр располагал к себе родичей так, что те дарили ему топор или лопату, и теперь, прибавив это к взятому на Севере, он видел у всех в руках нужное орудие, и можно было копать не там, где мягче, а где выгоднее, рубить не то дерево, что тоньше, а то, какое крепче. Яр и сам то копал, скинув рубашку и слепя друзей лучом от всегда начищенного солоника, то тащил, хватаясь за бичеву, добрый трёхсаженный ствол, сваленный каким-нибудь силачом Тореславом, то помогал в закатывании камней, зорким глазом вмиг определяя, какой из них лучше на какой поставить...
   ...В мощном, согласном порыве прошли три дня, и к исходу третьего весь южный, самый уязвимый склон трудами Кречетов,Сов и Воронов покрылся высоким земляным валом, укреплённым с внутренней стороны бревенчатой стеной, к которой и должны были после пристраиваться жилища. Журавли умело возвели с Запада каменную стену саженей на пять десятков в длину и в пять локтей высотою: с той стороны деревья не росли. Быстро продвигался трудами Соколов и Уток частокол, потому что Яр сумел соорудить для них, используя медные части швыри, добротную повозку, и теперь подходящие стволы деревьев подвозились лошадями изо всех окрестных лесков. Но более всего похвалялись дружинниками за вечерними кострами дела Лебедей, копавших ров, и особенно - умелость Рыженя, который во всякий новый день прибавлял по пять саженей и несколько раз предлагал Яру делать ров в два раза шире и в два раза глубже. Работали Лебеди так, что, верно, через две Луны весь Аркогор должна была окружить их рукотворная речка. Да и расчёт Яромиров оказался точен: в готовый ров северного склона, который был пониже, он пустил уже воду одного из двух ручьёв да проделал кое-где дождевые стоки, и после первой же непогоды там набралось воды на целые полсажени. Дружинники, стоявшие на крутосклоне под тёплым южным дождиком, освежавшим воздух и человеческие силы, приветствовали это наполнение рва громким криком "Сва!", как первую свою мирную победу.
   Однако возвращение блаженных времён было только видимостью: пугали лошадей своей яростью ведомые и неведомые звери Безлесья. Как-то ночью обеспокоили дозорных далёкие костры на Юге и Юго-востоке. И самый юный понимал: здесь уверенно можно жить, только если имеешь высокие и
  
  224
  прочные стены. Ранним же утром второго страденя, среднего из летних месяцев, случилось то, что разом прервало и труды, и доброе расположение духа Яровой Дружины. На самой заре в полусумраке уходящей ночи со стороны Рубежгдани были замечены пять всадников. Ехали они, не таясь, хотя самые зоркие углядели, что у каждого за спиной - пустой тул. Немного погодя Яр сказал: "Южные. Узнаю Куницу Кулеслава". И гости увидели аркогорцев, потому что заметны были их удивлённые разглядывания частокольной северо-восточной стены и сине-белого стяга на высоком шесте посреди святилищного взгорка. Но никто из них не махнул рукой, не попытался выкрикнуть, пользуясь сильным голосом, что-нибудь приветственное. Это настораживало, и ожидали молча. Только Вертислав спросил будто самого себя: "Уж не напали на них всякие Бродичи?.."
   Вскоре Южные, угадав дорогу, начали взбираться на холм и вызывали всё больше изумления. Три ратника ехали в потрёпанной одежде, старик, по виду чужак, - в ветхой рубашке и без перевязи на голове, подросток - с коротким мечом на боку и луком, сбившимся со спины на бок. Все - и люди, и лошади - были жутко изнурёнными, со слоем пыли на лицах, руках, конских крупах, с глазами, опущенными к Земле.
   Для гостей уже несли кринки с прохладной родниковой водой, но когда те подъехали, показалось, что все разом упадут замертво и не имеют сил даже напиться. Только старик привычно скользнул с низкорослой лошади, и та сразу побрела пастись в тень берёзовой рощицы.
   - Здравствуйте, Ярии. Белые боги с вами, - выговорил хмуро Кулеслав, встретившись глазами с Яромиром, и. выждав, пока приветствовали и называли себя его спутники, сказал. - Чёрное войско Аши-Баши разбило все наши племена. Люди погублены или попрятались в леса и горы. Селения пожжены и расхищены.
   Он сел на Землю и начал маленькими глотками пить из поданного Огнеславой туеска. Подросток Добослав, глянув на отца, продолжил за него:
   - Чёрные, Бродичи и из наших, кто стал Отступником, теперь пируют в наших жилищах и забавы ради жгут их. Мы ратились целый день, но сил не достало. Детей и стариков погибли многие тысячи. Из Оленей, Туров, Лосей больше спаслось, а Куниц почти что не осталось. От нашей семьи - шестеро из двух десятков пяти. И мати с сестрицами...
   У него выступили слёзы на глазах: уже не беды - недавней и горькой, а отчаяния и опустошения.
   - Проводите всех в становище, пусть отдыхают. Расспросы - после! - велел Яр. - Нам же время дорого, потому - за дело!
   Так и поступили. Усталые беглецы, включая старика-чуженя, уснули, а дружинники, позастольничав утренней кашей и земляничником из свежей ягоды, разошлись по склонам взгорья и взялись за свои орудия. Поначалу, занятые страшной вестью и печалясь судьбой братского народа, трудились вяло. Однако ближе к полудню, словно решив, что эта городьба укрепит их
  
  225
  от нового врага, вернулись к прежней быстроте и состязательности. И Верть вновь похвалялся каждой свежевырытой саженью, и дружно ухали, подтягивая брёвна, Соколы, и только изредка то один, то другой поглядывал в сторону Святилища и рощицы рядом с ним: не проснулись ли южные беглецы, не поведают ли повесть, которую слушать и любопытно, но и жутко... Жутко, ибо была эта весть чересчур неправдоподобной, и, хотя выжившие произнесли страшные слова, и, хотя совсем не походили те слова на шутку, всё же не верилось, как мог всего за пол-Луны, что истекло ото дня Купалы и Костромы, исчезнуть целый народ числом более пяти десятков тысяч...
   Не верилось, пока не позастольничали в заполдень вместе с приезжими и, тесно усевшись вокруг них, не выслушали всего, что те смогли рассказать. "Смогли" - потому что и сами многого не ведали, потому как племя Куниц первым приняло невиданной силы удар из Безлесья, и всё погибло или рассеялось. Мощь же этого удара троекратно усилило диковинное умение Аши-Баши и его чёрных воинов. Внесло оно сумятицу в головы многих, особенно юных, и явило свою неправедную силу в отступничестве некоторых из Южных от своего народа. "Криведь", редкое до того дня слово, обратное привычному "Праведь", часто повторяли беглецы, видя в нём главную причину своего разгрома.
   Они рассказывали один за другим. Иной говорил совсем немного и умолкал, тая в себе рыдания или бессильное раздражение; иной говорил целые полпоры и всё не мог прерваться. И только старик-чужак глядел, не видя, куда-то вдаль и, погружённый в свои думы, лишь иногда согласно покачивал головою, видно, вполне различая древний язык аркаидов.
   Всё началось от Бродичей. Их полтора десятка родов, передвигавшихся по беспределью Безлесья-Травеня от каких-то неведомых Южным Острых гор до Пояса Рода, ещё в месяц свистень услышали о большой силе, идущей с Юго-востока и губящей всё вокруг без всякой надобности. Решено было переместиться ближе к лесам и Землям Куниц и Барсуков, чтобы можно было защититься или переждать неведомое нашествие. От Летунов, пасущих больших бескрылых птиц и скачущих на них, как на лошадях, Бродичи впервые услыхали это имя - Аша-Баша. Новым богом, равным самому Роду, называли его на Юге и Востоке, требуя покорности. И многие племена уже уверовали в него, а неуверовавшие, выходя на битву, в ужасе бежали с поля боя, увидев впереди чёрной рати большущего четырёхрукого и двухголового человека.
   Бродичи, поклонявшиеся Роду только ради того, чтоб тот насылал дожди и даровал многотравье их животине, не озаботились особенно этим явлением какого-то нового да ещё и о двух головах бога, более удивляясь тем, кто принёс о нём весть - Летунам. Им позволено было поселиться на краю Земель Бродичей. И на три месяца в Безлесье, к Югу от Куниц, наступило спокойствие.
   Одно только вспомнили соседи Южных, когда пришло-таки к ним воинство
   226
  Аши-Баши, то одно, что во многом решило их участь: Летуны не верили ни в каких богов и почитали лишь свою птицу, даже никак её не называя, потому-то и отказались покоряться самозваному богу. В начале месяца светеня во многие рода Бродичей явились люди - их соседи с Юго-востока и чужаки - и начали зазывать в чёрное войско, причём не всех вместе, а каждого в отдельности. Гонцы твердили, что старые боги умерли, ибо природа суровеет и не может уже щедро питать людей и зверьё, что с Неба сошёл на Землю новый бог - Аша-Баша, - и только покорившиеся ему выживут. Кто останется верен мёртвым богам и будет упорствовать - станут демонами, духами злобы, их нужно без пощады уничтожать до последнего дитя, а селения разорять. Тот, кто участвует в этом уничтожении, - праведен и достоин Ирия. Более нет рода и семьи, и если отец по-старому почитает умерших богов, сыну следует убить отца, сжечь жилище и уйти к сущему богу Аше-Баше.
   Многим из Бродичей пришлось по нраву обещание Аши-Баши дойти до северных Островов и погубить богов Холода. Их призывали спасти мир, и они откликались на этот добрый и праведный зов. Иным же говорили прямо: не трудитесь больше, живите нахищенным, разоряя вместе с нами одно племя за другим. Некоторых привлекало и такое. И ещё им рассказывали, как вольно живёт чёрное войско: каждый ест и пьёт вдоволь, ничего не выращивая, имеет по несколько коней и по несколько людей в подчинении, а среди них - девушек и женщин. И жизнь эта правильна и справедлива, потому что они - высший народ.
   Не во всех сердцах Бродичей проросли зёрна этой Криведи, но рода раскололись, и даже с родичами начали препираться юные Отступники. А когда велели им гонцы чёрных, то провели Бродичи из Безлесья чужих ратников и вместе с ними захватили свои же становища, залив Землю озёрами крови. Каждому из Отступников - а было их три десятка на пять тысяч народа - позволили взять, сколь хотел, животины, а из пленённых сородичей выбрать себе прислужников.
   Так чёрное войско оказалось возле Земли Южных, вызвав своим передвижением изумивший Дружину исход дикого зверья и Летунов, которые, всё так же не покоряясь и не веря в нового бога, умчались за отроги Пояса Рода.
   Ещё до покорения Бродичей чёрные гонцы проникали к селениям Куниц, и Кулеслав задержал нескольких из них. В тот день, когда Дружина во главе с Яромиром и Гостомыслом начала свой последний переход к новой Родине, ратники Куля привели к своим родичам и вещунам двух гонцов из Безлесья и семерых Куниц, которые ночью тем гонцам внимали. Старшие, расспросив пленных, объявили, что эта Криведь весьма опасна, ибо Праведью притворяется. "Слабый дождь злакам не помогает, а сорняк вверх выгоняет", - сказал вещун Суремысл. Вспомнили и последние слова в Законе:
   Отступивший же по самоизволению от Праведи
  
  227
   Душою почернеет и из племени гоним.
   "Не потому воинство Аши-Баши в чёрных одеждах, что кожи плохо выделывает и не красит, - сказали пленным Бродичам в селении Куниц. - А потому - чтобы черноту душ прикрыть".
   Учение Аши-Баши признали Криведью, и тут же помчались во все соседние племена ратники с вестью о готовящемся нападении.
   Но не зря Аша-Баша прошёл многие Земли и нигде не был разбит: не торопил он великую битву с Южными, а неправедное его учение чёрной гадюкой вползало в души и мысли людей. Сначала племич Белок Сетомир призвал послать людей говорить с чёрными об их замыслах. " Может, и есть истинное в словах тех гонцов? - предположил старик. - Разве Дружина северных племён не от Холода собирается уводить своих людей? Не то ли самое поведали нам братья с Севера? Ежели наши боги закованы Дыем, надо соединиться с Ашой-Башой в его походе. А ежели старые боги предали нас, следует сменить их и перейти к новым, пока Холод не пришёл и на Юг".
   Одно дело - заблуждения юных. Когда ищут они свой путь в жизни и оступаются - то ещё не беда. Но беда, если старый и мудрый, которого привыкли слушать, вдруг начинает вещать словно не своим голосом, словно переродилось что-то внутри его... И тут берёжа Кулеслава, привыкшая поступать прямо и отважно, без промедления, всегда чувствовавшая, что на её плечах и щитах - защита родных селений, эта юная берёжа без робости возразила племичу Белок. Тот же Бадеслав, сидевший теперь рядом с Кулем, ратник двух десятков лет, оставшийся теперь вовсе без семьи, потому поседевший за дни разгрома и потемневший лицом, тот самый Бадеслав заклеймил Сетомира резкой речью: "Нашей вере в Светлых богов десятки тысяч лет, а Аша-Баша не прожил ещё и одной человеческой жизни. Ежели он истинный и всесильный бог, то пусть свергнет с Неба старое Солнце-Дажьбога и поставит своё, новое, Солнце. Пусть погасит все огни мира и возжёт свои, новые, истинные. Пусть остановит ветры, детей Стрибога, и пошлёт по миру новые, свои. Он вызвался спасти мир от богов Холода и зла. Так пусть для начала войдёт в ближайший к нам лес и очистит его от лютого зверья, которое так досаждает нам и нашей животине. Легко заменить веру. Но не потребуется вместе с нею и поменять души? Все ли решатся на это?"
   Так говорил в глаза старому племичу юный ратник и держал правую свою руку на мече, готовый биться и за свои семью, род, племя и за всё то наследие, что оставили предки, ибо столетия отсеивают всю шелуху с опыта людей и оставляют лишь чистую, вечную мудрость.
   ...Но этих препирательств возникало всё больше, и разлад входил в души и юных, и зрелых. За три ночи ушли к чёрным пятеро из Белок, двое Куниц, трое из Барсуков, угнавших к тому же два десятка лошадей. День и ночь дозорные перехватывали и вступали в схватки с прельстителями - гонцами из Бродичей, которые уже не таились, грозили за сопротивление и призывали
  
  228
  к отступничеству от "мёртвых богов". Ватаги чёрных по три-четыре сотни беспрерывно искали уязвимые места для нападения и с Запада, от гор, и с Юго-востока, через редколесье. Приходилось, изматывая людей и лошадей, посылать отряды отражать эти набеги, и всем становилось ясно, что в любой миг войско Аши-Баши хлынет с любой стороны или нескольких сторон и выйти ему навстречу не удастся. Кулеслав и другие из берёжи призывали идти с ратью самим, ибо войны не избежать. Однако родичи возражали, ссылаясь на давний зарок с Бродичами не входить оружно в Земли друг друга большими отрядами. Одно только порадовало рати Южных племён: мудрому Родомиру удалось снестись с гмурами, и те обещали известить дымом или огнём, если нападение будет от Пояса Рода. Видно, маленький народ с глядней в горах рассмотрел многотысячную губительную силу в Безлесье и догадался об опасности для своих полей и овощников. А чёрных, и верно, были многие тысячи: разведчики Куниц, подбиравшиеся к становищу врагов не могли даже пересчитать всех многочисленных костров, которые зажигались там к ночи.
   Аша-Баша двинулся на заре. Дозорные вовремя заметили выход тёмного воинства, и ко времени соприкосновения две трети дружин Южных собрались уже в одно место. Это был узкий луг, прикрытый логами и рощами. Выбрали его загодя, посчитав, что большой коннице здесь не развернуться и можно будет долго отбиваться стрелами.
   Земля загудела, и Юго-восток укрылся стеной пыли. На обычных и высоких горбатых конях, все с медными щитами, в колонтарях, с копьями и мечами приближались всадники-захватники, а впереди их под полосатым бело-чёрным стягом ехал он - двухголовый человек или бог, ехал в окружении двухсаженных воинов. Теперь-то беглецы знают, что не люди то были, а надутые ветром, умело сшитые из холстин и закреплённые в сёдлах чудища, но тогда, перед сечью, эти великаны гляделись жутко и устрошающе.
   Из крайнего, ближайшего к Барсукам селения Куниц прискакал вдруг перепуганный малец со страшной вестью: Отступники провели через лес большую рать чёрных, и те уже напали на селение рода Святомира, который сам со всеми мужчинами и юношами и многими женщинами стоял здесь, в общем строю. Боль и смятение пронеслись по рядам. "Назад: отбивать детей и стариков!" - крикнул кто-то сгоряча, но враг подошёл уже на сто саженей, и самое время было браться за луки. Кулю и другим старшим в дружинах с трудом удалось изготовить войско к схватке, хотя многие задуманные уловки применить не удалось: стрелы чёрных летели дальше и смешивали строй, а Лосей и Косуль пришлось развернуть, чтобы прикрыть спину. Отступники сделали чёрное дело. И не только этим лесным обходом. Наверно, они подробно рассказали Аше-Баше о силах, вооружении, ратных умениях и привычках Южных. Теперь Чёрные лучше знали своего противника, лучше приготовились к битве, их было втрое, а то и вчетверо больше на десяток с
  
  229
  половиной тысяч, среди которых многие - подростки, женщины и старики шести десятков лет с неприкрытыми головами и грудями, с одними лишь копьями в руках.
   Войско Южных полегло почти всё, лишь несколько сотен оттеснены были к лесу и ушли туда, когда схватки, длившиеся от денницы до полудня, завершились. Кулеслав увёл полсотни, среди которых были Куницы, Косули, Туры и Белки. Соседи решили пробираться к своим селениям, он же с сыном Добославом, братом Вятиславом, с Бадеславом и другими соплеменниками вечером объехал три своих селения, сожжённые дотла, собрал тех, кому удалось убежать или затаиться и увёл к ближайшей горе три сотни людей: без утвари, животины, угнанной Чёрными.
   Весь следующий день Куль и его бывшие соратники из берёжи собирали своих людей. Селения Куниц - все десять - были разорены, многих людей пленили. Чёрные же остановились в селениях других племён, верно, пировали там, часто жгли жилища, а пойманный заплутавший Бродич рассказал, что Аша-Баша теперь будет проедать нахищенное, после чего двинется на какой-нибудь другой народ.
   Из восьми тысяч Куниц от гибели и плена уцелело семь сотен человек и средь них лишь один родич. Погиб в сечи старый и мудрый Родомир, погиб вещун Суремысл, Кулеслав и его сын лишились почти всего семейства, Бадеслав остался один, Вятислав из своих нашёл только жену с младшими детьми, сестру жены с грудным детём и двух стариков. Два сына-юноши погибли на его глазах под мечами крепких чёрных ратников. И сам он был ранен стрелою и в беспамятстве вывезен Кулем с ратного поля.
   Позаботившись о соплеменниках, Кулеслав решил ехать вослед за "северянами-Яриями", потому что знал от Яромира, что, нашедши подходящие для заселения Земли, тот пошлёт часть своей Дружины в обратный путь, чтобы вести весь народ. Безрадостно отпустили люди Кулеслава в этот поход и дали в спутники только троих воинов, которые по своей воле согласились ехать в Безлесье, где почти невозможно укрыться в случае столкновения с врагом. Но Безлесье, Травень, по-южному, был пустынен даже от зверья, и самым трудным оказалось найти следы Дружины. Трава, примятая лошадиными копытами, уже поднялась, следы костров забрасывались лесным сором, ибо почтение к Матери Сырой Земле не позволяло людям оставлять не ней что-то своё. Путники решили даже, что дружинники убили Летучего Змея, потому что не встретили его, а в Гиблом лесу столкнулись со множеством игрунков, которые явно были в недавнем времени запуганы кем-то. Видели Южные и трупы гривастеней, и скелет бревнохвата, объеденного уже хищными птицами. "От всякого лиха очистили вы Травень, - вздохнул Кулеслав. - а главного лиха сумели избежать... Может, и уйдут Чёрные за Пояс Рода. Тогда вам лучше поселиться на наших Землях. И поля, хотя и потоптаны во многих местах, а всё же зреют злаком. Да только жать некому..."
   Южные умолкли своей печальной повестью, но начались расспросы - о
   230
  битве, о Чёрных... И первым был с расспросами Мечислав. Но ни Куль, ни его спутники ничего не ведали о Бобрах и даже о соседях-Выдрах, ибо врагов было так много, что подойти хотя бы ночью к какому-либо селению севернее Куниц, было невозможно. Светь видел, как Радя приобняла Меча и что-то зашептала ему утешительное, а Куль вспомнил:
   - В тех племенах, когда их дружины уходили к нам, мирные люди, которые оставались, должны были выставлять дозоры и при опасности покидать селения. У Бобров и Косуль горы совсем рядом...
   Вопросы продолжились, но вскоре Яромир прервал их.
   - Обождите, братья и сёстры. Чтобы всё происшедшее осмыслить, надобно же и всё узнать. Мы выслушали четверых, а пятый сидит в молчании. Говори же, добрый старик, почему ты покинул свою Родину и пришёл в эти Земли древних аркаидов? Кажется мне, из тех ты племён, что покорены чёрным воинством...
   Чужень, приехавший с Кулеславом на необычной низкой лошади, сосредоточенно выслушал Яра и покачал головой в знак понимания.
   - Ваш обычай, Ярии, - сначала называть себя. Так? Я Заредар, последний вещун народа Атроганы. Теперь не Атроганы. Чёрные. Я... Чёрный... по-вашему.
   Дружина разом выдохнула удивлённое "О!!"
   - Вещун Чёрных?! - вскрикнул Вертислав.
   - Нет, - усмехнулся старик. - Я был вещун богов. Богов забыли. Аша-Баша назвался богом...
   - Они не видели Чёрных, - продолжил чужень, кивнув на Южных. - Те давно не ратятся. Впереди идут покорные...покорённые. Есть Подлинные чёрные. Им - лучшая добыча. Есть Ставшие чёрными. Они из соседних Атроганам племён. Есть Примкнувшие: десять войн назад, девять, восемь. Бродичи теперь - Примкнувшие одну войну назад. Ваши - последние. Им - худшая добыча. После других войн будут получать...много...
   - Всё больше, - подсказал Куль. - Верно, братья Ярии. Пойманный нами Бродич упоминал об этом делении чёрного войска. Кто дольше и вернее воюет за Ашу-Башу, тот больше получает от нахищенного. Так поощряется отступничество от Светлых богов и своих народов... И каковы же Подлинные чёрные, добрый старик?
   - Те, что были четыре десятка лет назад племенами Атроганов, низкорослы, в три локтя, короткошеи, кривоноги, бороды круглые... Теперь их три тысячи или меньше. Прежде были умелыми ратниками, дни не сходили с коней, могли долго не есть... пить лошадиную кровь, разрезав на шее, ели одно мясо...Теперь они нежные, прячутся за Примкнувших. Войско Аши-Баши всегда пополняется. Эти Южные дали всего лишь десяток ратников, но таких племён мало. Много Бродичей стали Отступниками?
   - Точного числа не ведаю, - ответил Куль. - Но ежели они своих жён, девушек, детей превратили в слуг Чёрных - а в войске Аши-Баши нет семей,
  
  231
  только ратники и их слуги, равные по положению животине - тогда воинство зла усилилось на одну-две тысячи ратников. Но не менее десятка тысяч мы побили до того, как ушли в Ирий... Так что в наших с Бродичами Землях Аша-Баша не усилился.
   - Думаю, всего их три десятка тысяч, - решил Заредар. -Да не в числе сила. Вы говорили: Криведь. В Криведи сила Аши-Баши. Я четыре десятка лет не умею одолеть ту Криведь.
   - Поведай же о себе, дедуня, - попросил Бадеслав. - Немного ты говорил нам, и братья Ярии пусть больше узнают об этих врагах. Не допусти боги, но может, и им выпадет на долю ратиться с Ашой-Башой. Что за человек он такой двухголовый? Не бог же?
   - В богах не сомневаются, друг... Я давно хотел видеть такой народ. Вы, Южные, вы, северные аркаиды, - с одним языком. Вы - один народ. Этот язык... он как мягкий неторопливый ветер... И вы такие.
   Старик улыбнулся и обвёл глазами семь десятков ратников и ратниц, молча оборотивших к нему слух. Верно, ему трудно было говорить на их языке, он часто останавливался, искал нужное слово. В простой запылённой одежде, босой, с каким-то маленьким медным знаком на шее - не солоником, с седыми, спутанными волосами, он обращал внимание только своими глазами: добрыми и мудрыми. Подобный взгляд дружинники Севера знали у Гостомысла, ныне ушедшего к Горе богов, но Заредар смотрел не синими, цвета Великого моря зрачками, а серыми. Потому, казалось, его мудрость, опыт жизни и пережитое были больше, глубже. Оно будто покрылось слоем пыли от долгих скитаний, и теперь, умывшись в роднике Святилища, последний вещун неведомого племени очистил свои безмерные знания, и они готовы было политься в души юношей и девушек, дать им новое научение, расширить границы их мира, который до этих пор весь помещался вдоль восточного склона Пояса Рода. И если рассказам Кулеслава и других Куниц Дружина Яра внимала то с печалью, то с негодованием, то с изумлением необычной и быстрой победе Криведи, то старика выслушали в задумчивости, словно проживая с ним те четыре десятка лет со времени первой войны Аши-Баши. И Светислава, как и других, охватывала великая жалость- скорбь по погубленным Южным братьям. Но всего более он поражался мощи коварства нового врага, перед которым слабы казались даже ухищрения косматых асилков. И ещё вспоминалось ему всё, что предшествовало появлению этот тёмной силы: предчувствия Гостомысла, речь на Вещенье о том, что за южные Земли придётся ратиться со слугами зла, да о том ещё, что начинается последняя война Белых и чёрных богов и многие люди отступятся от веры предков, как отступили когда-то гмуры и асилки. "Тот тонкоголосый юноша-Куница, как и друзья его, тогда, в лесу, какую резкую отповедь дал гонцам-Бродичам, - думал Светь. - "Ктыри вы! - сказал он. - Мы пчёлы, работаем, а вы склоняете нас из других соки высасывать". Какой разум и какая сила веры в Праведь в такие юные годы!..
  Где он теперь? Погиб в Великой битве Южных с Чёрными или уцелел и
   232
  обороняет теперь остатки своего племени? А ведь он и другие Куницы говорили тогда у костра, что сами с душевными изъянами, сами провинились в чём-то перед своими родами... Наверно, потому они и нашли крепкую опору в своих сердцах, что уже пережили зло, осознали его пагубность. Кто перестрадал людской укор, тот становится мудрее и чище. - Светь случайно глянул при этих мыслях на Радиславу. -...А у кого душа чиста, как Небо, тому никакой изъян не пристанет. Нельзя измазать грязью свет или воздух. Только что-то твёрдое..."
   И Яромир много своего думал, пока выслушивал Южных. Ведал он и до того, что подвергнутся они удару из Безлесья и что много будет погубленных. Потому и решил, что его народу лучше заселять эти Земли, укрепляясь в городьбах на возвышенностях. Гостомысл убедил его, что неподвластна ему, простому ратнику с Севера, судьба целого народа, да и не спас бы он Южных силой семи десятков дружинников, если бы и поворотил назад, к селениям Куниц, когда зверьё Безлесья, убегая за Пояс Рода, показало передвижение чёрного войска. Что они против трёх десятков тысяч?.. Удобно было обороняться у гор, да и асилки не сильно разумны, ближе к зверью, чем к людям. А здесь - открытые места. Окружили бы их Чёрные, как они гривастеней у болота, и побили бы, не сближаясь, из своих дальнобойных луков... Всё так: долю Южных племён ему было не изменить. Но бездействовать и стоять в стороне от Великого сражения Праведи и Криведи - тоже недостойно ратника Света.. А за Свет ли он? Любовь и к жене, и к Раде истощили его душу, затемнили её. Нет, конечно же, он не станет Отступником и не перейдёт на сторону Аши-Баши, но что-то близкое к этому выродку с двумя головами видел он в себе, пока внимал рассказам беглецов. Разлад в душе и его, Яра, раздваивает: одно в словах, а в мыслях другое. И таит он эти мысли уже более года... Да разве пятно на душе утаишь? Радислава давно всё приметила в его глазах, хотя старался он не смотреть на неё прямо. Гостомыслу и вовсе его душа, как охотнику следы в лесу. Верно, и Светь уже догадался обо всём, да со своей добротою жалеет дядю и друга. И Радя жалеет. Его, старшего берёжи, старшего Великого похода на Юг, жалеют, как дитя, что упало да накололось рукою!.. Но разве он не пытался лишить себя этот раздвоенности? Намеренно послал племянника в Триозёрье, угадав, что по сердцу придутся друг другу Светь и Радя. А ведь мог и сам наведываться в Каменное взгорье да отпугивать от Подземной дороги гмуров, пока не соберётся Вещенье... Намеренно же и не спускался к самоладу, чтобы Гостомысл забрал с собою внучку и не было Ради в походе среди дружинников. И вот опять собрался он отослать её вместе с любимым ею юношей назад, на Север, а самому спокойно строить Аркогор. Но теперь что же? Пробиваться всей Дружиною к своим племенам, готовиться к войне за южные Земли?.. Чем более он старался избегать Радиславы, тем больше она находится рядом с ним. Словно
  
  233
  богиня любви Лада замыслила испепелить его этим неправедным чувством, изничтожить за его недобрые мысли... Да, боги видят всё: и его две любви, и восхваления старшего в напевах Гремислава. Вот и Южные вздумали называть их Яриями, а не северными, и это название уже укоренилось. Только никто не замечает, как бьёт это слово ему по сердцу. Мудрый Гостомысл верно упрекал его тогда, на празднике Купалы и Костромы, за это слово. Никогда прежде не было, чтобы по человеку называли целый народ: Яр-Ярии. Даже у Аши-Баши такого нет... Опять Аша-Баша. Чёрный предводитель чёрного войска. Противник Белых богов. Назвавшийся богом, объявивший старых богов мёртвыми... А не то ли делал в своих новых повестях певун Гремь? Всё меньше пел он в походе о Роде и Свароге, всё меньше о Велесе, чей Лес они проходили. Даже о Перуне, друге всех ратников, тоже мало. А всё больше о Ярии, идущем впереди славной Дружины. О Ярии, одолевшем асилков, ящера, кики-мар... Так он становился богом... Самозваным богом, ибо попросил бы он Гремя не петь о нём, не делал бы того сладкоголосый Журавль. "И боги когда-то были людьми", - говорил он не раз. Даже мудрому и прозорливому Гостомыслу. Да, были. Но не потому они стали богами, что возомнили себя ими, как Аша-Баша, как он, Яромир. А потому, что шли светлой дорогою, не допускали никаких изъянов в души и чистой любовью, чистой, а не скрываемой глубоко в сердце, любили всех людей. Разве он такой?.. И что же теперь? Идти готовить к войне свой народ? Собирать с Кулеславом разрозненных Южных и скрытными набегами из Леса вытеснять отсюда Чёрных?.. И кто кого одолеет из двух самозваных богов?..
   Так думал Яр. Думал и слушал вещуна Заредара. А тот вернулся памятью в далёкое прошлое и неторопливо поведал дружинникам и Южным всю повесть о тёмной силе.
   Четыре десятка лет назад одному племени, заселявшему жаркие речные долины и невысокие горы, стали угрожать соседи. Небольшая приграничная дружина этого племени - Атроганов - была разбита. Погиб и её старший. Сумятица и боязнь разорения и гибели охватили людей. Тогда один из воинов промолвил на Вещенье слова, полные отваги и удали, и его послушались. Был этот человек двухголов, и причину такого уродства знали все: его мать, едва забеременевшую, до жути напугал у горного ручья медведь, от чего стала она не в уме и при родах умерла. Старший племени забрал дитя в свои палаты то ли из жалости, то ли для забавы. Там оно и росло. Находясь среди ратников, необычный малец сызмальства обучался ратному делу. Да только ходить почти что не мог. Однако на лошади, с двумя мечами в двух руках из четырёх, был весьма умел, хотя и вызывал смех у знатных воинов.
   И вот уродец, которому было уже два десятка лет и который сумел даже жениться на двух девушках, вышел перед народом и, испросивши позволения Правителя, родичей и вещунов, стал говорить. Высказывалась больше правая голова, левая же кивала и поддакивала. Да ещё озирала народ
   234
  вокруг, словно угадывая, верят ли им - двум братьям на одной паре ног. Аша-Баша предлагал на время передать правление от мудрецов к старшим ратникам, которые соберут отряды во всех селениях, дадут отпор врагам и защитят границы. Он рассказывал о том, что соседи, злобствуя, убивают пленных, сжигают жилища, не щадят даже детей. Уже к вечеру того дня Аша-Баша выходил из главного селения впереди тысяч ратников, и люди с надеждой провожали его. Прошли месяц, два... Воины оберегали порубежье, и соседи не покушались на Земли Атроганов. Как-то раз Правитель народа отправился туда, чтобы своими глазами увидеть отважное воинство. Аша-Баша устроил праздник, и во время ратных состязаний Правитель случайно погиб. А когда стали выбирать нового, все заговорили только об одном человеке, вернее, о двойном - Аше-Баше, хотя он не был родственником и нарушался древний обычай. Уже никто не смеялся над уродством старшего ратника, и в этом уродстве многим виделся знак богов, воля Неба. Аша-Баша стал Правителем. А через год объявил, что больше народ ни родичей, ни Правителя выбирать не будет. Многие возмутились. К тому же от соседей, с которыми ранее воевали, дошла весть, что приграничная рать была разбита ими по тайному сговору с Ашой-Башой, и за это, став над своим народом, он отблагодарил их многочисленными стадами овец. Вещуны-прорицатели встали во главе недовольных, и за стенами селения собралось Вещенье для избрания нового Правителя. Нарушение обычаев губит народ, - говорили мудрецы. - Аша-Баша уравнял день своего появления на свет с празднествами в честь богов, будто смерть матери для него радость. Он обманом пришёл в Правители.
   На поле, где происходил совет, пришла большая дружина, но она не отважилась проливать кровь своих сородичей, к тому же многочисленных. Тогда приехал сам Аша-Баша. Он взошёл на высокое место и, улыбаясь двумя ртами, провозгласил то, что теперь известно десяткам племён, им покорённым. Не за чем трудиться, надо жить набегами, обещая часть добычи Отступникам от своего народа. Они, Атроганы, - лучший народ мира, а других народов на Земле так много, что, проходя её из края в край, можно вечно жить нахищенным и не зависеть от Солнца и дождей, которые всегда могут погубить урожай. "Прочь богов и обычаи! - вещал урод. - Мы сами боги. Другим следует покоряться нам и, примыкая к нам, воевать за нас. Одежда и животина всего мира, утварь и даже сами люди - всё это может принадлежать нам. Потому что мы вперёд всех догадались, что можно жить чужим трудом.
   Умы и души людей пришли в смятение от всего, что наговорили две головы, одержимые духами зла. Верно, Аша-Баша долго пестовал эти мысли, потому что каждому человеку он сказал что-то убедительное только для него, и половина собравшихся восславила этот призыв к вечной войне за чужое добро. Половина приветствовала, а другая в сомнениях и растерянности стояла и молчала. И только мудрые вещуны не позволили затемнить свои сердца этим злословием. Они высмеяли самозванца в боги и заявили, что
   235
  не может быть счастливым тот, кто пролил кровь, особенно детскую. И не лучший этот человек, а худший. Потому как не укоряет себя за зло, а оправдывает его и тем самым открывает для зла широкие ворота в мир.
   Аша-Баша велел схватить вещунов. Ночью их перевезли к дальнему озеру и, посадив в лодки, переправили на безлюдный и безлесый островок. Длинная отмель соединяла тот остров с берегом, и вроде бы не было труда в возвращении. К тому же нигде не оставили ратников для охраны. Но всё озеро и две реки, впадавшие в него, кишели бревнохватами, отчего жители окрестных склонов в великой опаске пригоняли сюда свои стада на водопой.
   Мудрецов обрекли на медленную смерть, ибо мало что съедобного могли они найти на этом острове. Так отомстил им Аша-Баша. Так он окончательно возвысился над своим народом. Но противники двухголового избрали себе другую смерть, желая до конца идти в своей верности богам и добру. Тут же, проведя совет, вещуны решили, не щадя себя, известить соседние народы об угрозе нападения Атроганов и о той Криведи, которой Аша-Баша станет искать средь них Отступников. Мудрецы поставили в середину самого юного, Заредара, которому исполнилось только три десятка лет, и пошли через отмель. Жуткое пиршество видели местные жители в тот страшный день, и, верно, до сих пор поются там страшные повести о десятке и семи вещунах, погубивших себя по собственной воле. Заредар был один десяток восьмым, и только он дошёл до берега.
   Ему дали коня, через день он был уже в соседнем племени, а через три оно было разбито, потому что много юных и старших ушли за тайными гонцами Аши-Баши, а потом помогли в разгроме своего народа.
   Заредар участвовал в битве, успел спастись, но и в другом племени, на которое вознамерились напасть Атроганы, удачи ему не было, хотя Чёрные пришли туда только через четыре месяца. Время было на стороне Аши-Баши, а не беглого вещуна: гонцы двухголового, уже объявившего о своём божественном происхождении, смущали Криведью души людей, и обещание беззаботной жизни, когда не надо ходить за животиной и трудиться в зной на полях, многим приходилось по нраву.
   Чёрные захватывали какое-либо племя, и начиналось бесконечное пиршество, пока не проедались все припасы и не забивалась последняя овца или корова. Где-то они задерживались на две Луны, где-то на целый год. Но жажда насыщения вновь и вновь гнала их то на Запад, то на Восток, то на Юг. "Новый" бог ведал, что впереди его идёт спасшийся Заредар. Юного мудреца, верного памяти своих друзей, провозгласили Отступником и духом мёртвых богов, за ним часто охотились и даже два раза хватали. Но тайное вещуново знание, умелость ратника и забота свергнутых богов спасали его. С годами, видя его долгую неуязвимость, многие стали опасаться старика, но тёмное воинство постоянно обновлялось, и тех, кто начал первую войну, вокруг Аши-Баши осталось немного. Теперь он был Правителем многих народов, объединённых только одним - желанием разбоя.
  
  236
   Порой удача покидала и Ашу-Башу. И если Заредару часто не верили, его пытались убить, а где-то легкомысленно относились к опасности нашествия, то в племени Нечаров мигом смекнули, что главное - не сила оружия, а сила духа, потому без жалости расправились со своими Отступниками и, не имея большой рати, все вместе, прихватив, что можно, ушли в горы. Аше-Баше достались лишь пустые жилища да недозревшие поля. Впервые его войско питалось только лошадиным мясом и, пройдя дальше и начав неподготовленную войну, полегло на две трети.
   Но с тех времён двухголовый Правитель стал ещё коварнее и расчётливее. Он два месяца обхаживал немногочисленных Бродичей, понимая, что богатые селения Южных обойдутся ему большими потерями. Хотя ратников Аша-Баша не жалел, сохраняя лишь костяк - Подлинных чёрных и Ставших чёрными. И прежде выпадало ему сталкиваться с более сильным противником. Три-четыре народа он покорить не сумел и лишь порасхищал их приграничье. А в двух местах его попытались использовать в войнах с соседями. Аша-Баша помогал в этих намерениях, но после оборачивался на тех, с кем только что праздновал победу.
   В племени Трожиков четыре войны назад к Заредару явился гонец от Чёрных, который привёз вещуну ядовитую змею. "Убей себя сам, - передавал ему через ратника двухголовый. - Ибо не найдёшь ты народа, решившего разбить меня. Слабых я покорю, сильных обойду, а бездельников, не желающих жить своим трудом, всюду довольно. Потому я непобедим". Мудрец выгнал посланца и продолжил своё дело, но теперь Ярии - верно, последний народ для его предостережений: он стар и чувствует смерть.
   - Я не искупил вину: свою и других вещунов. Мы согласились, чтоб Аша-Баша возглавил нашу дружину, согласились с правлением не по обычаю... - старик опустил голову, закончив свою повесть. - Я виновен, что мой народ стал чёрным...
   - А почему - "Чёрные"? Кто так назвал их? - спросила Болеслава.
   Улыбка скользнула по губам Заредара:
   - Мы сами. Аша-Баша и его ратники одевались чёрными. Их назвали Чёрными. После - всех. Когда началась первая война.
   ...За разговорами прошёл день, и, хотя Солнце стояло ещё высоко, Яромир объявил, что надобно приводить в порядок оружие и всю утварь да увеличить число дозоров. Завтра же он предложил провести Вещенье Дружины. "Я более не старший над вами в ратном деле, - сказал он. - Родичи поставили меня только на время похода, а поход окончен. Думайте и решайте к утру: кому возвращаться на Север и каким путём, что делать с угрозой от Чёрных, которые могут и до зимы задержаться в селениях Южных, пока не съедят всего, готовить ли и как Аркогор и другие холмы к переселению наших племён".
   Тем и закончился день второй месяца страденя. И не ведал мир вокруг, какие великие события назревают среди людей. Носились жаркие ветерки
  
  237
  Безлесья, трелили птицы-напевницы в траве, спокойно паслось в двух верстах к Югу стадо тупеней. И юноша Гремислав, ушедший с гуслями на скат возвышенности, впервые в своей жизни затруднялся в том, чтобы сотворить из новых вестей очередную звучную повесть. Молчал он, молчали жилы, которые не желали перебирать пальцы. Одно он сознавал ясно: этот мир задуман и содеян не для войн и лиха. Ибо слишком он красив, слишком необъятен и непостижим в своей красоте так, что и самой долгой жизни мало, чтоб вдохнуть все его душистия, услышать все напевы, увидеть все чудные леса, горы, реки, озёра, долины....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  238
   Повесть 14. Снова на Север
  
   Яр и Светь проговорили всю ночь, прерываясь только на обход дозоров. Безлесье спокойно спало, укрытое обильной росой, но не спали два мужчины-ратника, потому что круто поворачивала жизнь их пути. И, когда едва заметная белизна чуть пробилась на Востоке, Яромир вздохнул и в третий и последний раз повинился перед племянником:
   - Не держи обиды, что устраняюсь от этой войны и перекладываю её на тебя. Она мне не по силам... теперь. Не по душевным силам. Озлоблюсь ещё больше, стану совсем как Аша-Баша. Хорошо, если Чёрные скоро уйдут, и селения Южных можно будет восстановить заново. Но даже и уберутся они за Пояс Рода, всегда останется угроза, что воротятся сюда и нападут уже на нас. Нет пока ратной силы, чтобы их изничтожить, а надо бы. Они как болячка, в которой всё зло, и ежели ничего не делать, разрастётся и погубит тело. Холод на Севере - тоже зло. Но оно от чёрных богов и не нам его одолевать. Мы можем только подкреплять богов Света своей верой и верностью. Вот мы и уходим от Моря, чтобы не застудить души, не ожесточиться от слабых урожаев. Но зло чернобогов, явленное через воинство Аши-Баши, можно извести и силами людей. А значит, и нужно. Конечно, не нашими семью десятками, но ежели бы соединиться нам, остаткам Южных... гмурам... Представляется мне, Светь, что через эти, собранные Ашой-Башой племена, вернее, отребье ото всех племён, злые боги пожелали разрушить равновесие между Явью и Навью в сторону Нави. Известно всем, что это равновесие держится на Законе Праведи, и, видишь, как раз против нашего Закона и нанёс Аша-Баша свой сильнейший удар, выдумав Криведь, объявив наших небесных охранителей мёртвыми... Потому уверен, что, ежели кому выпадет одолеть Чёрных, должен быть этот человек чист душой...прямо как утренний воздух. Чист, без малого даже изъяну. А я не такой...
   - Решил остаться строить Аркогор? - спросил Светь, внимательно выслушав дядю.
   - Даже ежели все уйдёте... По душе мне это дело... Да и настроили уже много. Чего ж бросать? Хоть с Чёрными, хоть без них, а нашим семерым племенам поселяться здесь. Иного выхода нет.
   - Что ж, Яр, обиды на тебя я не держу. Силы, чтобы сражаться с захватниками Южных, я в себе чувствую...Верно, не скоро ещё выпадет мне доля мирно трудиться, хотя топор держать в руках приятнее, чем меч или лук. А теперь мой черёд в дозор...
   В этот день Дружина поднялась ранее обычного: все осознавали, что копание рва, возведение стен оказались лишь короткой передышкой в труде ратном. Быстро позастольничали, и Чаемысла, принеся богам обычное жертвование, объявила Вещенье.
   Будучи старшим, которого ещё не сменили, Яромир поднялся на камень у
   239
  Святилища и сказал ещё раз о том, что им всем предстоит решить. Он напомнил обычаи, указав Южным и Заредару, что те могут слушать, но не могут говорить перед всеми, после чего дружинники вслух произнесли слова Закона Праведи
   Ни в одном десятке не было согласия в чём-то, потому каждый молвил от себя. Предлагали и поначалу совершить небольшую разведку до Земель Южных, и - наоборот - идти туда всем, бросив пока городьбу. Кречет Дивослав просил провести его с друзьями через опустевшее Безлесье до верховьев Котугдани, а там он, соорудив плот, спустился бы к Морю. Вертислав долго рассказывал, как ловко он с Радей обойдёт Чёрных вдоль западного склона Пояса Рода и, вернувшись на Север по Подземной дороге, приведёт сюда весь народ, причём обменяет эту дорогу с гмурами на их крепкое оружие, и к осени к Аркогору их племена придут под охраной трёх-четырёх десятков тысяч вооружённых ратников.
   Ладились и рядились целую пору заутра, и, как это бывает часто, решение явилось будто само собой, соединив в себе всё самое разумное из того, что высказали. Замыслили так. Десятки делятся наполовину: одна часть остаётся с Яром и продолжает укрепляться, другая - идёт к Куницам и поступает далее в зависимости от того, что там застанет. Старшим походной Дружины выбрали Светислава, который стал теперь Светимиром.
   Все тут же разошлись, чтобы разделяться и снаряжать всем необходимым уходящих. Меч и Светь отправились осматривать лошадей. Чаемысла - гадать на новый поход.
   - Кулеслав, - обратился в опустевшем Святилище вещун Заредар к своему другу, который спас его от погони Чёрных пять дней назад на краю Травеня, - Кулеслав, Ярии резко спорили и вдруг тихо ушли отсюда. Не понимаю.
   - В вашем народе было по-другому?.. У нас не может быть недовольных после того, как решение произнесено. Пока нет решения - говори, что желаешь. А когда есть - исполняй повеления того, кто общей волею стал старшим. Ты увидишь, старик, как самые борзые и говорливые ратники Яриев будут безропотно следовать любому слову нового старшего - Любомира. А советоваться с другими он будет, только ежели сам того захочет. "Следовать правлению Вещенья племени..."
   - Это ваш Закон?
   - Да.
   - Мудрый народ, что живёт одним Законом... держится обычаев предков... А изменишь обычаи, возьмёшь чужие - тогда разрушение, смерть...
   - Я тебя понимаю, вещун. Племена Соколов, Журавлей, Кречетов, Воронов и других "птиц" самые крепкие в вере. Крепче нас. У них, наверно, ни одного Отступника Аша-Баша не нашёл бы.
   - Да-а... - задумчиво протянул Заредар, которому уже вели его низкорослого коня ("возилку", - позабавился кто-то), - да, всякий народ должно что-то... скреплять: язык, вера, любовь к своей Земле. Нет общего - нет народа...
   240
   Он принял в руки уздечку, привычно оглядел своего спутника, которому и отдохнуть-то выпало всего день да ночь, и удивлённо покачал головой: Ярии собирались очень быстро и уже все до одного одели колонтари, шлемы и обязи с оружием.
   ...Дружина Светя выступила в начале заполдня. Каждый положил что-то к жертвованиям Сварогу, Перуну и другим богам, каждый подошёл и поцеловал сине-белый стяг аркаидов, которому место теперь было на новой Родине, каждый обнял своих братьев и сестёр по первому походу и поклонился Яромиру за то, что сохранил жизни и многим премудростям научил за последние два месяца. Прощальное напутствие говорила вещунья Чаемысла.
   - Боги с вами, добрые мои братья и сёстры! Верю: свидемся! Как идущим на ратное дело позволяю отступить от тех обычаев, что касательны не веры, а обихода! Начинайте новое дело даже после заката! Не возжигайте ночью костров, если они выдадут вас врагам! И - особо указываю - не опасайтесь Леса, через который, возможно, вам выпадет возвращаться на Север! Известно всем, как в древние времена коварный Дый похитил дитя-Велеса да уронил его в Море! И приплыл Велес к Блаженным островам, и был у него там свой Остров! Из тех Островов вышли наши предки, а. значит, и мы! Потому если станете ратиться против Чёрных, в которых вижу дыевичей, сам Велес начнёт помогать Дружине! Боги с вами!
   - Боги с вами! Свидемся! - раздалось изо всех сторон, и ратники тронули лошадей.
   Светимир поехал впереди, и Меч с Радей стали по бокам его. Но далее все выстроились четвёрками, и Светь, оборотившись, крикнул:
   - Вертислав! Нагоняй!
   А когда тот приблизился, добавил:
   - Разве ты запамятовал, что теперь ты брат мне? С того дня, как одолел с Яром Ящера.
   - И мне брат, - прибавил Меч.
   - Что же тогда? - усмехнулся Рыжень. - Если ты и Радя поженитесь, она мне будет сестрою? Ведь она, наверно, уже отдала тебе свой знак Лады?
   Радислава засмеялась.
   - Светь, теперь ты советуйся со мной, ежели задумаешь с кем брататься. А то наберёшь таких неразумных родственников, а мне после привечать их, когда приедут в гости.
   - Я-то неразумный?!. - вскричал её шалый соплеменник. - Вот пойдёшь одна по Подземной дороге средь духов тьмы! Кто, кроме меня... да ещё Светя, отважится спуститься в Землю?!
   - Ещё доберись туда. Небось, Чёрные уже все леса вокруг Земли Лосей заполонили. Как бы не нашли нашу дорогу, хотя дедуня и хорошо притаил то место...
   Так они и ехали, шутливо препираясь до самого вечера, не
  
  241
  останавливаясь в тот день для полуденного застольничанья. Двигались чуть севернее Солнца и вечером, как и задумали, въехали в каменистый проход между двумя большими отрогами. Из-за того, что уцелевшие Куницы прятались теперь в предгорье, решено было Дружине подойти к Землям Южных от западного склона Пояса Рода. Кулеслав обещал привести их на место к исходу третьего дня.
   Пока же выбрали низину, чтобы не видны были издали разожжённые костры, поставили дозорных не вокруг становища, а на ближних скалах и сгрудили коней на одном, окружённом деревьями лугу. Все сразу же ощутили, что этот поход совсем иной. Не очаровывали природу усладливые звуки напевов, не говорили громко и не смеялись у огней, а, быстро состряпав похлёбку, погасили их вовсе, доверяясь мутному свету Луны. Да и людей теперь было вполовину меньше: лишь четыре десятка. Остались с Яром Соколы Верослав, Ретислава, Красислав и Хватислав, десятница Сов Огнеслава, здоровенный ростом и силою мышц Ворон Тореслав. Но и в новый поход со Светем отправилось немало опытных и ухватистых ратников: десятница Болеслава, самая неукротимая из всех девушек Дружины, друг Светимира берёжа Лад, десятник Кречетов Дивослав, двое самых крепких из Уток Месеслав и Боеслав, которым не было равных во владении кистенями, и многие другие.
   ...И второй день возвращения к Южным прошёл в спокойствии. Даже гривастени и прочие хищники Травеня держались поодаль и почти не беспокоили. Видно, многочисленные стада тупеней, которые паслись здесь вперемежку с величественными бурогорами, занимали лютых зверей более, чем люди и их лошади. А люди, держась у самого подножия гор ради укрытия, озирали открытые пространства на Западе и Юго-западе, угадывали впереди далёкие Леса Бармы и думали о том, что к осени многотысячный народ Медведей, Лис, Волков, Росомах и их соседей может поселиться где-то здесь, и тогда соединится в одном месте большая часть племён, что покинули когда-то Блаженные острова, и тогда никаким Чёрным и даже самим духам зла не по силам станет одолеть древний народ аркаидов, разделённый ныне волею богов и изменениями в природе.
   В ночь перед третьим днём пути дозорные увидели на Северо-востоке, у самого небостыка, огни костров, и утром двинулись ещё более осторожно, забравшись на самый горный склон. Лошадям было неудобно, но Светь уверял, что здесь сами птицы и прочие лесные обитатели подскажут ему приближение врагов. По ту сторону Пояса как раз был Гиблый лес с большими свирепыми игрунками, и многим вспомнился брошенный Вертем камень, что угомонил предводителя длиннохвостых зверюг. Теперь это казалось забавным, и все трудности, с которыми столкнулись в походе - асилки, ящер, гривастени, кики-мары - блекли перед неисчислимой Тёмной силой, что заполнила собой десятки селений Южных и которая, казалось, начинает изо всех сторон подступать к ним, как только светлый Хорс
  
  242
  скатится с Неба и наступит время Дыя и его мрачной жены Дивии. Даже Радя призналась, что плохо ощущает пространство вокруг, а ветры стали ей чужими и непонятными.
   ...К полудню четвёртого дня месяца страденя Дружина объехала слева очередную пологую гору, густо поросшую зеленичьем и кустарником-обрютком, и повернула вдоль склона туда, где в двух десятках вёрст находились селения Куниц, теперь - пепелища. Впереди дозором ехали Кулеслав, Вятислав и Бадеслав, лучше знавшие эти места; низом, по высокой траве, - Болеслава и Лад; справа от Дружины, в двух десятках саженей, шёл пешим Рудослав.
   Уже показалось широкое, открытое пространство, и далее нужно было пересечь его в узком, в две версты, месте и снова, укрывшись зарослями предгорья, двигаться к новым, тайным, жилищам Куниц.
   На краю леска, покрывавшего взгорье, Светь подал знак к остановке: следовало осмотреться особенно внимательно.
   - Безлюдно, - говорил подъехавший к нему Кулеслав. - На том склоне позастольничаем, а в подвечер прибудем к своим. Храни их боги, ведь Аша-Баша всегда посылает во все стороны ватаги разведчиков, в слепую не действует.
   - Храни боги ваших людей и нас тоже. Не по нраву мне тот березняк на возвышении: насквозь не просматривается, а для засады очень удобен. Лучшие пути к вашим Землям перекрывает.
   - Это так, да для большого отряда он маловат. Я и сам не раз делал в нём становища, оберегая границы: то, бывало, кто-нибудь из Бродичей рода Батаря попытается нашу животину угнать, а то невесть какие чужени покажутся. Травень без конца, без краю во все стороны, кроме Севера, и много ещё забот и лиха принесёт и нам, и вам, когда поселитесь здесь. Эти Чёрные - только первое испытание...
   - Болеслава! - окликнул Светь свою соплеменницу. - Разведайте тот лесок.
   - Погоди, друг, - вмешался Куль. - Такое сподручнее нам. Подойдём от гор: и вам будем видны, и назад поворотиться сумеем, ежели в нём враги.
   - Добре, брат Куница. Только ближе сотни саженей не приближайтесь. Если у Чёрных такие же низкие и прыткие лошади, как у Заредара, они вас нагонят.
   Южные выехали из-под деревьев и неторопливо направились к березняку, блестевшему полуденной истомой на ярком Солнце.
   - Старик, - полуобернулся, не выпуская из глаз дозорных, Светимир, - а ты не чувствуешь Чёрных воинов издали? Ведь за четыре десятка лет ощущение опасности должно в тебе обостриться получше, чем у любого зверька, на которого охотятся хищники.
   - Было, брат Ярий, - кивнул Заредар, разговаривавший о чём-то с Радиславой. - Год, два, три. Давно... Я устал жить опасно... опасаясь...Я и жить устал.
  
  243
  
  Ехал так: днём сплю, ночью в пути.
   Дружина вся сгрудилась под густыми ветками осин и яблонь и глядела вослед трём разведчикам. Рядом со Светем сидел на своём коне Добослав и пристальнее других, до покраснения в лице следил за отцом и дядей. Он-то и вскрикнул первым, когда из-под деревьев опасного взгорка вдруг выскочили, уже успев разогнать лошадей, десятки ратников-чуженей.
   - Чёрные!.. Светь, это - Чёрные! Что же мы стоим?!
   Куль со спутниками уже осознали угрозу и, поворотив назад, резво погнали коней, а враги всё выходили и выходили из-под кудрявых берёзовых лап и широкой скобой намеревались охватить беглецов.
   - Полторы сотни, - наконец, подсчитала Болеслава.
   - И неясно: все ли вышли на погоню, - прибавил Светимир. - Стоим, ожидаем! Луки наизготовку! В грудь не бить: они все в колонтарях! В головы да ноги! Лебеди, Утки - налево! Журавли, Вороны - направо! Запасных лошадей - в лес!
   Повеления старшего быстро исполнились, а Чёрные всё ещё гнали Кулеслава с друзьями и пускали множество стрел, видимо, опасаясь, что под деревьями они Куниц не найдут. Однако все три всадника держались на ногах, может, только слегка раненые.
   Радислава глянула на Светя: это была первая сечь, в которой он отвечал не только за свою жизнь. Рядом рвался в нетерпении сын Куля, и легко можно было поддаться чувствам, ринуться спасать братьев. Но за вызволением троих могли погибнуть все четыре десятка ратников вместе со спасаемыми: Чёрных было больше, луки их били хотя и неточно, но дальше, и неизвестно ещё, все ли они здесь, не осталась ли большая ватага за рощей. И Светь сдерживался, сколько мог, хотя рука его, сжимавшая лук, напряглась до белизны.
   ...Южные почти доскакали до возвышенности и замедлились, поднимаясь по её склону. Преследователи оказались саженей в трёх десятках и осыпали их стрелами. "Добре, - прошептал Светь, - теперь мы засада" и поднял руку знаком "Делай как я". Чёрные не были одинаковыми по виду, оружию, коням и даже лицам. Видно, только веления убивать, исходящие от старших, от Аши-Баши, и желание поживиться чужим, догнав и растерзав последних ратников Куниц, объединяло их. Светь выбрал себе рослого и широкого в плечах воина с блестевшей золотом уздечкой на холёном добротном коне и, подпустив ближе обычного, на пять саженей, пустил стрелу прямо в стиснутые от горячки преследования зубы. Волна стрел смела три десятка врагов, но их замешательство длилось лишь один миг. В следующий они уже сомкнули ряды, укрылись щитами и осыпали крайние деревья своими длинными стрелами. Однако и короткого времени перестроения хватило Яриям, чтобы пустить по второй, а кому и по третьей стреле.
   Обмен ранеными и убитыми не устраивал Светимира, и он, оставив десяток лучших стрелков за стволами деревьев, отвёл остальную Дружину назад,
   244
  поделил пополам и велел напасть на Чёрных с боков. По его расчёту у врагов скоро должны были закончиться стрелы, а в рукопашной, со слов Южных, те были несильны. На месте оставались лишь пятеро раненых. И среди них Вятислав, брат Куля, со стрелами в плече и меж рёбер.
   Сам же Светь вернулся к месту перестрелки, и у края леса вскочил на круп Здоровка и, ухватившись за ветки высокой старой осины, забрался сколь можно было выше. Наверху он вытащил лук, подвинул на бок тул: "Два десятка стрел. Значит, два десятка злотворцев за мною".
   Сначала он поразил тех из прятавшихся за спинами и щитами первого ряда Чёрных, кого посчитал наиболее меткими из лучников. Трое из них рухнуло оземь, и Светь радостно приметил, что прочие не спрыгивают, чтобы подобрать стрелы.
   "Бейте, бейте впустую", - приговаривал он сам себе, выискивая теперь более крепких на вид ратников. Так и было: Чёрные, не видя противников за деревьями, старались погуще осыпать их стрелами, но те стрелы, что вылетали в ответ, описав дугу, каждая настигала свою цель. В этом умении Ярии явно превосходили врага.
   После шестого меткого удара Светислава заметили. Но это только обрадовало его: большинство стрел пролетало мимо, а одна, пущенная довольно точно, позволила ему увидеть средь Чёрных ещё одного доброго стрелка, а увидев, и убить. Тот приподнялся в седле, натягивая лук, и получил стрелу прямо в открывшийся живот.
   Теперь с ватагой Чёрных можно было сближаться для прямой схватки: никакого подкрепления у них не было, а стрелы Яриев выбили половину из сотни и пяти десятков тех, которые только что охотились на Куниц. И наступление началось. Справа Див, слева Лад вывели всадников из-под деревьев попарно и ринулись в бой. И Болеслава посадила десяток лучников верхом, и те, обнажив мечи, двинулись вперёд.
   Чёрные, видно, веря в свою численность, спокойно становились кругом. Только сомкнутых рядов у них уже не выходило: мешали трупы под ногами да лошади без всадников. Когда же с трёх сторон разом грянуло дружное "Сва!!", вздрогнули и сами враги, и кони под ними. Светь даже залюбовался, прекратив стрельбу, ладным строем своих ратников: все с копьями наперевес, чтобы, сблизившись, швырнуть их в гущу врагов и почти уравнять силы, все по двое, когда при схватке один бьёт, другой добивает, все с яростью в глазах и в едином выдохе боевого клича.
   "Ещё десяток и две стрелы, - шепнул себе Светимир. - Теперь выручаю тех, кому придётся туго". Однако поначалу глаза его невольно отыскали пару Радя - Мечислав, которая уже замахивалась в броске копий. И вдруг случилось нечто совсем неожидаемое, что после вспоминали не иначе как явление высшее, божеское: резкий свежий шквал ветра с Севера ударил в спины Чёрных, закружил траву и пыль, едва не сбросил Светя с осины и, совпав по времени с последним "Сва!" и метанием копий, вызвал большое
  
  245
  замешательство среди Чёрных. Светь увидел, как один из них принялся кричать, веля биться, и даже ударил некоторых коротким бичом.
   - Что же! - воскликнул юноша вслух. - Если сам Сварог и ветры-буяры за нас, не я, а Перун направит эту стрелу!
   И он поразил предводителя в шею и больше не видел, чтобы у Чёрных выделился кто-нибудь как старший.
   Началась схватка. Ярии, хотя и меньшие числом, верные своим ратным приёмам, рассекли ватагу врагов на части и стеснили так, чтобы тем трудно было поворачиваться. Меч Ладослава частил, как удары дятла по сухому дереву. Меч Болеславы разил мерно, будто орудие косаря, и снопом падал после каждого взмаха один из врагов. Дружно бились Радя с племянником, девушки-Утки с тяжёлыми палицами в руках, а здоровяк Месеслав своим длинным кистенём сшибал разом по два всадника, не подпуская к себе никого из них вплотную.
   Но всё это Светь замечал лишь вскользь, не осмысливая: внимательно следил он за схваткой тех своих ратников, кого считал менее умелыми и, едва любого из них начинал одолевать Чёрный воин, бил его из лука. Так спас Светимир Граеславу из Воронов, Вертя, которого едва не ударили в спину, Журавля Забуслава и дважды подростка Добослава из Южных, который не остался с ранеными отцом и дядей и отважно бросился на врагов под водительством Кречета Дива, с кем в паре и бился.
   Ближний бой завершилась ещё быстрее, чем перестрелка из луков, и выполнявшие повеление старшего Соколы Рудь и Боля отстранились немного в сторону, изготовили луки и добили тех из Чёрных, которые пытались вырваться и уйти поодиночке. И Светь последнюю свою стрелу пустил в одного из таких беглецов. Враг был сломлен и сокрушён до последнего.
   ...Когда Светимир подъехал к месту схватки и велел очень быстро собирать оружие, стрелы и перевязывать раны, радуясь, что впятеро превосходящий противник не погубил из его ратников ни одного, из лесу, от раненых, к нему подошёл Заредар и поманил с собою.
   - Вятислав умер. Кулеслав скоро тоже, - сказал он.
   - Как?! - оторопел старший. - Да ведь их раны не были опасными!
   - Иное... Пошли туда.
   Подъехала Радислава.
   - Ты объяснил ему, старик? - спросила она.
   - Я покажу. А средь ваших как?
   - В сечи стрелы почти что не использовались. Вроде нет такого. С другими ранами я справлюсь.
   И, видя непонимание Сокола, прибавила:
   - Светь. У некоторых Чёрных отравленные стрелы. Заредар говорил, это яд Безлесья: растенье жезунь и змеиный. Наши братья Южные обречены, и я не ведаю, как отогнать от них смерть-Мару. Сам Гостомысл не имел снадобий от такой напасти, только от наших северных змей, но от них люди не
   246
  умирали.
   - Пошли! - Светь бросил Здоровка и, сопровождаемый стариком, вернулся в лес. В пяти десятках саженей от его края они оставили раненых и, ещё не дойдя до них, юноша увидел, как сильно изменились лица четверых из них: почернели и исказились. Вятислав уже умер, и гибельные стрелы, обломанные, но не вынутые, так и торчали из его тела, как шипы неведомого растения. Рядом с братом сидел, прислонившись к дереву, Куль. И его достала стрела, когда уходил от погони. Третий из них, Бадеслав, от ранения потерял красоту и яркость юного лица, но, услышав о победе, улыбнулся и пробормотал: "Добре". Четвёртым и пятым здесь были два юноша-Совы, которые не сумели укрыться в начале перестрелки от частых стрел врагов, но только в лице одного их них Светь приметил смертельную черноту. Да и дышал тот юный ратник подобно Кулю и Бадю: трудно и прерывисто.
   - Не кручинься о нас... - поймал старший Куница взгляд Светимира. - Мы уходим путём ратников... вослед за своим народом... Задержались, чтобы привести вас и вот...
   - Ты молчи, брат, не обессиливай себя. Я тебя отвезу к Куницам в ваше тайное селение.
   - Лучше в Ирий... А туда поздно... Чёрные коварны: убивают, не убивая... Трудно тебе будет, Светь... Слушай: по тому склону проедете четыре версты... Будет наклонённая скала и водопад... За ними густо поросшее ущелье... Там дозорные вас сами увидят...
   За спиною Светимира послышался вскрик, и подошедший Добослав бросился к отцу. Старший отошёл от них.
   - Сколько им жить? - спросил он Заредара.
   - Полпоры. Или меньше. Сильный яд. Бадеслава мало задело, однако...
   - Большая цена. Четверо за полторы сотни. А их три десятка тысяч.
   - Это были опытные ратники. Из Ставших чёрными. Да не в силе главное...
   - Верно. Поэтому надо двигаться дальше, пока не появилась ещё одна их дозорная ватага. Забираем всех - мёртвых, живых - и уходим.
   Он решительно зашагал назад, чтобы отдавать повеления, и Заредар проводил юного предводителя и его верного пса восхищенным взгядом: как крепок душою этот юный ратник. Но не знал старик, что Светь уходил со слезами на глазах: не в силах его было слушать прощальные слова отца и сына, славных Куниц Кулеслава, потерявшего жену, двух дочерей и много других родичей, и Добослава, от которого теперь вслед за матерью уходил и горячо любимый отец. Ведь именно он, Светь, отправил южных ратников в их последнюю разведку, навстречу смерти. И теперь он понимал Яромира: мало человеку силы в руках, мало остроты меча в этот войне, ибо денно и нощно, каждый миг её будут испытывать боги его душу на крепость, стойкость и чистоту. И эта война - внутри себя - куда более изматывающая и тяжёлая...
   ...Вечером того же дня, уже после захоронения и тризны, Светимир сидел в
  
  247
  Просторном шалаше нового племича Куниц Надимира, ожидая общего совета. Могилы четырёх ратников, которых привезла Дружина, были не первыми в ущелье, укрывшем остатки племени. Иные перевезли сюда погибших от нашествия родственников, несколько стариков умерли уже здесь, не выдержав гибели своих семейств...
   Печально гляделось новое селение некогда восьмитысячного племени: десятки шалашей - крытых ветками жилищ, притуленных к двум склонам узкой, в два десятка саженей, ущелины; хмурые, подавленные горем люди, больше дети, родители которых полегли в Большой сечи или попали в плен к Чёрным; да ещё мрак, даже днём, потому что Солнце почти не заглядывало сюда, в глубокую, заросшую деревьями и кустарниками теснину между двух гор. Дружинники знали, что застанут они на месте красивых и щедрых Земель Южных, и всё же изумлялись, будто не от этих людей они уезжали десять дней назад, после праздника Купалы и Костромы.
   - Хорошо, что вы пришли... - в очередной раз вздохнул старик Надимир, которому давно уже исполнилось восемь десятков лет и никак не представлялось, что придётся ещё стать старшим племени. - Без Кулеслава совсем не осталось опятных ратников...
   - Я видел, дедуня, как бился сын Куля. Поставишь его над подростками, и будет вам защита.
   - То так, то так, Ярий... Да только нет в юных ни силы, ни мудрости... одна дерзость.
   - Дерзость... - тихо повторил Светь и оборотился к памяти: с чем-то связано было для него это слово, но позабылось...
   Так, скупо молвясь, они сидели вдвоём уже целую пору, ожидая возвращения разведки Куниц, которая ушла на равнину ещё утром, а также прибытия с гор новых друзей людей - гмуров, которые после разорения их полей и овощников Чёрными сами пришли к Куницам для общего отпора врагу. Потому-то Светь не столько разговаривал со стариком-племичем, часто выходившим в разных заботах из-под навеса, сколько рассматривал подарок Вербора - расшитый цветными нитками холст, который разложил перед собой на грубо сколоченном столе. Он уже смекнул, что это - гмурий язык знаков. Подобные надписи, только на коре-скалине делали и они, Соколы, если весть была короткой и не требовала букв. Он вдруг вспомнил, как один раз Яр прислал ему в городьбу через юношу-буяра маленький кусок берёсты с одним лишь знаком - пятью соединёнными кружочками. Долго гадал он над ними, пока кто-то из друзей не сказал: "Да никак у нашего старшего пятое дитя родилось". Теперь Воиславе почти четыре года, и далеко от неё и отец, и двоюродный брат. Далеко и то время, когда Светь впервые повстречал на тихом лесном озере вещуна Гостомысла...Вот оно, то слово! От вещуна, разобравшего в Каменном взгорье древние записи.
   Многое откроется лишь дерзкому:
   В Небо он взлетит и под Землёй пройдёт.
  
  248
  И то, и другое уже было у него: Небо, Подземелье. Что ещё дивного выпадет на долю?.. А ведь выпадет. Тот же Гостомысл говорил именно ему, Светю: "...войти тебе внутрь зла". Только как это понимать?..
   Размышления юноши прервали приближающиеся разговоры: явно, вернулась разведка. Вскоре два ратника в сопровождении Надимира вошли в шалаш и, увидев чужого, назвали себя. Обоим было не более десятка и шести лет, оба глядели воинственно и сурово из-под шлемов, которые не стали даже снимать. Но Светь сразу приметил малоопытность и Весеслава и Потуслава: оружия на них было много и укреплено так, что в бою вышли бы всякие неудобства; луки, явно до того порванные, перетянуты слабо. Но решимость мстить за свой погубленный народ была столь сильна в их глазах, что старший Яриев хоть в этот миг отправился бы с ними на рать.
   - Значит, наш Кулеслав погиб в схватке с чёрными? - спросил Весь.
   - Так. И он спас мою Дружину.
   - Вы порубили их всех?.. Сотню и ещё пять десятков?
   Светь повернулся к Потю.
   - Мы изничтожили их, ратник. Ни один не ушёл. Теперь их луки, стрелы, мечи - ваши.
   - Добре, - улыбнулись оба юноши. - Мы всякий день хотя бы одного Чёрного да убиваем.
   - Садитесь же, - показал рукой Надимир и им, и вошедшим Заредару, Раде, Болеславе и Дивославу, которых Светь призвал загодя. - Эх, не на погубление Чёрных надобно тратить силы, а на отбивание людей. Важнее всего теперь сохранить народ.
   - Мы отбили уже три сотни своих и Выдр с Барсуками. Да около ста - гмуры, - возразил племичу Весеслав. - Теперь Чёрные охраняют пленных большими ватагами. Нам они не по силам. Разве Ярии помогут.
   Он посмотрел на северян.
   - Тоже правда, - присел и старик. - Внучка! Принеси-ка всем квасу!.. Тоже правда. Нет у нас дружины. Шесть десятков юношей да подростков. И средь отбитых у врага мужчин почти что нет: сгинули все в Великой сечи. Скорбят теперь по нам, глядя на Землю из Ирия...
   Светимир вздохнул вместе со всеми - "Светлые боги с нами" - и тут же продолжил разговор, потому что понял в этот день, что терять друзей в войне с Чёрными придётся часто, но отдавать должное их памяти придётся после её окончания: с таким многочисленным и лютым врагом решения надо принимать очень быстро и на одном месте не задерживаться.
   - Братья Куницы, пока не прибыли гмуры, поведайте нам всё, что наши друзья из Подземелья знают, а мы нет. Каково теперь в ваших селениях, как держат захваченных, что делают воины Аши-Баши?
   - Хорошо, - торопливо заговорил Поть, глянув на племича и получив кивок в согласие. - Поведаем всё. На три десятка вёрст вокруг нет становищ Чёрных. Только разъезжают большие дозорные ватаги, вроде той, что вы
  
  249
  изничтожили. Все наши Куньи селения пожжены наполовину, и в них никого. Чёрные поселились у Выдр, Барсуков и, верно, севернее тоже, но туда мы не доезжали. Пируют беспрерывно. Люди служат им: пекут калачи, режут животину, собирают овощ. И ещё убирают поля, хотя и недозревшие, будто Чёрные собираются уходить. То было бы неплохо, да ведь многих людей погонят за собою. В их войске у каждого ратника свои прислужники, и наших людей они тоже поделили между собой. А так, если где жнут, мы нападаем да спасаем своих. Поначалу нас здесь притаилось едва семь сотен, а теперь тысяча и почти сто... Да, и не только на наших полях идёт жатва. Гоняют людей в горы, где гмуры растят своё, нахищают и там. Но маленький народ в бою удал: лихо побивает Чёрных. Уже сотню и два десятка наших вызволили. И оружие нам дали.
   - Непонятно, - сказал Заредар. - Всегда Аша-Баша задерживался в покорённых Землях. Неужто уходит?
   - Да, загадка, - согласилась Болеслава.
   - Можно и отгадать её, - вмешался Весь. - Мы привели с собой одного Чёрного. Очень просил о пощаде. Да и мы: убиваем только в бою. Решили, многое выведаем у него, да он талдычит одно и тоже. Никакого толку. Может, привести?
   Все оживились.
   - Ежели не из Бродичей, примкнувших недавно, должен знать о намерениях Аши-Баши, - предположил Дивослав.
   Подростки вышли, бряцая на поясах мечами и булавами, и вскоре воротились, ведя связанного по рукам ратника. Был он, явно, жителем далёкого Юга или Востока, ибо лицом не походил на аркаидов, однако поверх своего грязного, давно не знавшего умывания тела, он натянул порты и рубашку из нахищенного у Выдр. У даже поясная сума была сшита кем-то из Южных. Без оружия, колонтаря и шлема воин выглядел жалко: спутанная пыльно-чёрная борода. шрамы на лице и руках, рост в десяток пядей с вершком...Неприязнь, но не злость вызывал этот Чёрный ратник грозного воинства, разорившего полмира.
   - И как же вы с ним говорили? - спросила Радя.
   - Речь его нам неведома, - ответил смутившийся Поть. - Поставили камешки. Пояс Рода, значит. Положили щепки вместо селений вплоть до Лосей. Показываем: где Аша-Баша?! Аша-Баша?! А он и не смотрит...Видно, эти отважные вояшки разумом-то обделены.
   - Ежели есть разум - за Ашой-Башой не идут, - согласился Заредар. - Я с ним молвлюсь?
   - Давай, брат, попытайся, - согласился Надимир.
   Вещун сказал что-то непонятное, Чёрный молчал, тупо глядя в угол шалаша. Ещё и ещё. Вдруг воин вздрогнул. Заредар возвысил голос, требуя ответа и явно спрашивая. Наконец, пленный заговорил. Ратники-Куницы оказались правы: он повторят-талдычил именно одно и то же - монотонно, не
  
  250
  изменяя голоса и совсем без чувств.
   Вещун повторял свои вопросы четыре раза, но ничего не менялось: Чёрный походил на лесной пень, вдруг заговоривший человеческой речью, да не получивший от богов вместе с языком разума.
   - Такие и идут за Ашой-Башой, - досадливо махнул рукой Заредар. - Вот слова его: "Мы лучший народ Земли. Кони, коровы, овцы, жилища, утварь - всё наше. Потому что мы лучший народ Земли. Всем следует покоряться нам, быть жёрухами".
   - Жёрухи? - переспросил Дивослав. - Что это?
   - Жёрух - слуга, по-вашему.
   - Тот, кто принадлежит Чёрному как туесок, ложка, обувь, - пояснила Радислава, и вещун согласился с нею.
   - Люди как утварь! - возмутился Весеслав. - Дадим ему меч, пусть ратится со мной, и я убью этого лучшего на Земле! Объясни ему, мудрый старик: как они могут быть лучшими, ежели не счастье и радость несут, а слёзы и горе? Как они могут быть лучшими, ежели ничего не сотворяют, а живут нахищенным у других племён? Как они могут быть лучшими, когда живут без богов?
   - Нет, - покачал головой Заредар.
   - Не объяснишь?! Почему?!
   -Камень тебя поймёт лучше. Чёрный не поймёт. Это Криведь, неправда, их вера.
   Юноша опустил голову.
   -...Наверно, эти "лучшие" в Подсолнечной и день называют ночью? Что же с ним делать, племич?
   Надимир ненадолго задумался.
  - Нам теперь и себя питать нечем. И сторожить его нужны взрослые.. Отведите на западную сторону Пояса, дайте лук, стрелы, нож да кресало. Выживет - духи Леса вразумят... самоизбранного. Мы-то не лучшие, мы обычные, потому не станем решать о чужой жизни.
   Юноши вышли, чтобы передать Чёрного своим соратникам, а в шалаше племича Куниц продолжился разговор.
   - Что, ваши погибшие в Великой сечи, остались без схоронения? - спросил Светь.
   - Хвала богам, - вздохнул Надимир, - Чёрные заставили пленных закопать всех, кто полёг у Денимирова селения. Эти двое, Весь и Поть, да другие наши подростки-ратники видели издали, как копали люди большущие ямы и складывали мёртвых. Хотя Чёрные и торопили их, заметно было, что пленные кладут своих в одни ямы, а злотворцев отдельно... Когда ж все ушли, разведчики зажгли живой огонь, принесли богам кое-какие жертвования да сделали насыпи. Где остались приметы... Недоброе то дело, что растревожили наши люди Мать Сыру Землю, разрыли её во многих местах, да лучше уж так, чем оставлять вовсе неупокоенными. Вот лошадей побитых осталось там немало, и сказывали, вороны и алары
   251
  объелись мертвечины, летать не могут и ходят, растопырив крылья. Хоть наших ратников не поклевали, и то радует... Да, не бывало такого с Великой войны Сынов Богов, - Надимир тяжко вздохнул.
   Дружинники, представив жуткое поле сечи с тысячами и тысячами мёртвых людей, тоже затихли.
   - А что же вы? - спросил племич, когда вернулись его юные старшие ратники. - Поможите нам в спасении пленных или воротитесь в свой.. Аркогор?
   Весь и Поть просительно посмотрели на Светимира.
   - А ни то, ни другое, дедунь. Воротиться мы не можем, пока точно не узнаем замыслов Аши-Баши. А если один раз нападём на Чёрных, они многократно увеличат число тех, кто сторожит жёрухов на полях или вообще не станут выпускать Южных из селений и начнут на нас и вас охоту... Вот если они двинутся отсюда, тогда пленных отбивать будет куда легче: напал ночью и скрылся, и так каждый день да с разных сторон. Потому вот что меня заботит теперь более всего: куда они готовятся идти, в такой торопливости собирая урожай? Сказывали нам, будто Аша-Баша похвалялся достичь самих Блаженных островов, чтобы утвердиться как единственный бог.
   - Слышали подобное и мы, - согласился племич. - Боги умерли, он теперь бог. Потому и стяг у его войска такой: полоса белая, полоса чёрная, будто покорны Аше-Баше оба мира - дня и ночи, Яви и Нави. Мир же теперь один и весь в его владении...
   - А что, Заредар, во многих народах и племенах в это поверили? - спросил Поть.
   - Нигде не поверили, ратник. Только в войске. Потому убивал всех неотступников: не верят люди смертному богу.
   - И как же вы узнаете, какие у Аши-Баши наметки на будущее? - спросил Весь. - Мы к селениям Выдр и на три версты со стороны гор не могли приблизиться. Этих Чёрных больше, чем букашек в траве.
   - А ежели у него такие воины, как тот пленный, которого мы спрашивали, так вряд ли он и скажет им, куда идут, - согласился Надимир. - Ведёт да и ведёт, пообещав добычу.
   Светь не успел ответить, задумавшись. И был ли у него ответ на это - неясно, потому что когда произнесла свои слова Радислава, он глянул на неё не менее изумлённо, чем другие.
   - Чтобы узнать замыслы Аши-Баши, надобно его и спросить, - сказала она.
   - Самого? - усмехнулся Дивослав.
   - Лучше самого. Так надёжнее.
   Девушка даже не улыбнулась.
   - Поясни, Радя, - попросила Болеслава,. - Чудно говоришь.
   - А как чёрный Предводитель захватывает новое племя? Посылает туда гонцов, они ищут Отступников, которые перебегают к Аше-Баше где больше,
  
  252
  как у Бродичей, где меньше. Вот ушли двое из Куниц, назвались Отступниками и приняли их в... Примкнувшие к Чёрным. Так и мы. Должно быть, дошли до Правителя вести о нашей Дружине и о народе, заселяющем северные предгорья Пояса Рода. Назовёмся разведкой Дружины, желающей выслушать самого Ашу-Башу да и передать всё своему народу, который, может, и перейдёт на сторону Чёрных.
   - Думаешь, он сам станет с нами говорить? - засомневался Дивослав.
   - Станет, друг Кречет. Народ наш большой и крепкий. Ему всегда нужны были Отступники, а среди нас - тем более.
   - Вижу, и ты, девушка, полагаешь, как ваш старший Светимир, что этот злобник поведёт своё воинство на Север?.. Но для чего? Идти четыре Луны сквозь густой Лес с асилками и лютым зверьём? После, потеряв половину ратников, оказаться в Прибрежье, где белая вода? И глядеть на Блаженные острова издали, ибо не из чего там построить множество лодок? - Надимир покачал головой, считая опасения Яриев за свой народ чрезмерными.
   - Когда Южные не поддались ему и дружно собрали большую рать, разве Аша-Баша отказался от нападения?.. Наверно, десяток тысяч, а то и полтора десятка своих ратников потерял он в Великой сечи?.. Нет, не жаль, племич, ему своих чёрных воинов... Теперь у Аши-Баши силища в три десятка тысяч. Трудно стольких удержать в подчинении. К тому же половина - Бродичи и их соседи по Безлесью-Травеню. Эти особенно ненадёжны. Больше из-за угроз перешли к Чёрным, чем поверив в Криведь.
   - Верно, - поддержал Радю Заредар. - Спасение Аши-Баши - движение. Когда долго стоит - воины разбегаются. Он может решиться на трудный поход.
   - Пусть нас и не допустят до самого Правителя, - сказал Светь, - многое разведаем, проехав через селения Выдр, Бобров... Легче будет отправить Радю и Кречетов на Север. Что, юные ратники, до Котугдани удобнее всего добираться от Оленей?
   - Да, у них была лесная дорога туда, - ответил Весь. - Отец мне сказывал. Только мало кто отваживался пользоваться ею: много зверья в Лесу Боды-Велеса.
   - Теперь в ваших долинах чёрного зверья поболее. Будто вы раньше предполагали, что поселитесь вблизи гмуров?.. Всё, друзья, полдня отдохнули - довольно.
   - Отправитесь к Чёрным ночью?
   - Самое время, племич. Меньше выяснять будут, кто такие, если поедем уверенно. Кого возьмём с собою, Див?
   - Кого?! - воскликнули, разом подскочив, Радя и Болеслава. - Нас возьмёте!
   - Опасно это и - весьма. Чёрные женщмн да девиц обращают в жёрухов.
   - А мужчин убивают сразу, кроме Отступников. Даже в прислужники не берут. А вы ведь не собираетесь оставаться у Аши-Баши?
  
  253
   - Нет, Радислава. Выслушаем их да поедем к своему народу как бы гонцами Криведи. Ведь не станут же они удерживать таких?
   - То нам неизвестно.
   Светь поднялся.
   - Что же. Южных гмуров мы уже дожидаться не станем, а нас они пусть узнают по этот красивой холстине.
   Решимость Светимира поразила Веся и Потя до бледности.
   - Как же, братья Ярии?! Хотя бы оставьте нам кого-нибудь из опытных ратников. Из вашей приграничной берёжи.
   - Отважный и дерзкий Весеслав. Ты и есть опытный ратник, если сумел уже спасти сотни своих людей из плена. В моей Дружине ведь тоже нет никого старше двух десятков лет. Хотя трое из нас точно остаются, потому что сильно изранены. Для них Радя даст вам нужные травы и мази.
   - Мы и сами раны да хвори хорошо излечиваем, - обрадовался Надимир. - Мигом на ноги поднимутся.
   - Из берёжи только один из них. Но все добрые ратники... И ещё один наш сам просится у меня остаться здесь...
   - Сам? - подивилась Болеслава, а Радя уже смекнула.
   - Меч?
   - Да, мой брат. Я поговорю с ним, а в отбивании пленных, особенно из Бобров, ему равных не будет. К тому же в умениях таиться и бить из лука он мне не уступает. Разумен и отважен в равной мере, хотя в этом месяце ему только десяток и шесть лет.
   - Мы знаем его, - переглянулся с другом Весь. - Такой достоин стать нашим старшим над ратниками.
   - Вот и всё, братья Куницы. Если Аша-Баша не двинется на Север, мы вернёмся сюда и вместе с вами начнём вызволять жёрухов и переманивать Бродичей. Увеличим рать - станем нападать и на селения. Но если Правитель Чёрных пойдёт через Земли Велеса, мы поспешим к своему народу и за то обиды на нас не держите.
   - Обиды не будет, отважный юноша, - обнял его на прощание Надимир. - Племена птиц и нам станут опорой, когда переселятся сюда, на Юг. Теперь наши пустые селения сгодятся для вас. Не потребуется и обустраиваться в Травене. Чёрные же - как ночь, которая приходит и уходит. А Солнце вечно... Белые боги с вами и родовые птицы-охранители. Свидемся.
   - Боги с вами, дедуня. Свидемся.
   И Ярии ушли в ночь. А чтобы не робели они перед теменью, старший напомнил им, что бог огня светлый Семаргл всегда стоит ночью с пламенным мечом на страже и не пускает в мир зло. Потому, пока восходит по утрам Солнышко, и, значит, правят Землёй и Небесами Белые боги, нечего людям страшиться ночного мрака. Известно всем, что лишь один раз в году сходит Семаргл с Неба по зову прекрасной и усладливой Купальницы, и долго тогда не наступает день. И хотя получает волю в
  
  254
  такое время всё зло мира, но готовы люди перетерпеть долгую ночь, ибо она ради любви богов, ради явления в свет чудных детей Семаргла - Купалы и Костромы. Но теперь не такая ночь, и уходящим в её объятия Яриям темень и лес были друзьями, а сверху, с украшенных ясочками Небес, указывал им путь к Праведи светлый меч огнебога. И вместе с ним, со всеми Сварожичами Дружина Светимира становилась защитницей мира, добра и чистоты.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   255
  Повесть 15. Становище Чёрных
  
   До рассвета дружинники успели многое. Миновав безлюдные селения Куниц, в третью пору ночи они въехали в Земли Барсуков и разделились: три десятка и с ними пса Холеня повёл Дивослав вдоль Леса на Север, а Светимир, Болеслава, Радя, Ладослав и Заредар направились прямиком к становищу Аши-Баши, которое располагалось в селении, где ещё недавно родичем был Олень Тапомир, погибший в Великой сечи. "Посланцев" птиц, будто бы желающих присоединиться к воинству зла, сопровождали два десятка воинов с одним из тысячников Чёрных Кустрыком, потому ехали быстро и задержек им никто не чинил.
   Причиной такой удачливости был вещун Заредар, который не только убедил Яриев, что облегчит им путь своим знанием языков разноплеменного воинства, но и пообещал разговор не с каким-нибудь старшим, а с самим двухголовым Правителем. И точно. Перемолвившись с первым же дозором Чёрных, Заредар выяснил, что Аша-Баша остановился у Оленей, в третьем от Туров селении, если ехать с Юга на Север, что там ратники заняли не только жилища, но и луга вокруг вплоть до реки, за которой начинается Лес. Решили, что в том месте Дивослав и станет ожидать Светя и других.
   Так, разделившись на неравные части, продолжили путь, а Заредар, выдавая себя за пленённого Яриями, добился того, что у Барсуков они получили в провожатые не каких-нибудь Бродичей, а Подлинного чёрного Кустрыка.
   - Добрый подарок Аше-Баше будет! - одобрил тысячник. - Я этого вещуна помню ещё юношей, а теперь мне почти шесть десятков лет. Кончилась его неуловимость.
   - Я сам устал убегать, - возразил Заредар. - Вот попрощаюсь с Правителем и умру.
   - Не успеешь: он убьёт тебя.
   Об этом разговоре Ярии более догадывались, чем разбирали его, потому что вещун объяснял им не всё, только в начале, после же, увлёкшись со старым воином воспоминаниями о далёкой Родине, он и вовсе забыл о своих друзьях. Светю показалось даже, что старик истосковался по родной речи и теперь рад поговорить даже с врагом.
   Хотя Чёрные уже не воспринимали Заредара опасным противником. Скорее - потерявшим разум человеком, упорно сопровождающим их в вечном походе. Видать, с годами, с десятилетиями они уверились, что их единственный выживший вещун не сумеет убедить в противодействии Чёрным даже одно какое-нибудь племя. Гонцы Аши-Баши неизменно переигрывали старика. Криведь побеждала Праведь. И Кустрыка теперь, наверно, забавляла настырность одноплеменника да ещё его небывалое умение всякий раз ускользать от них или тех, кто хватал его, чтобы выдать
  
  256
  Правителю.
   Разговор двух Атроганов, едущих впереди, был явно насмешливым с обоих сторон, но Ярии больше глядели вокруг, чем прислушивались, потому что немыслимо изменились селения Южных со дня Купалы. Казалось, они почернели от множества чужеземных воинов, одетых неопрятно, жгущих костры всюду - вокруг селений, между жилищами, под навесьями или превращающих в костры сами постройки и шумно тому радуясь.
   - Они будто робеют перед ночью: много огня, не спят... - сказала Радя.
   Людей племени Барсуков, наоборот, почти не встречалось. Большую часть пленных на ночь запирали, и только те, кто стряпал у костров, подносил Чёрным то еду, то питьё, мелькали изредка, как бесплотные духи природы - безголосые, сгорбленные от унижений, с ужасом в глазах. Это были женщины или девушки. Ни детей, ни стариков дружинники не приметили. Мужчины, верно, все полегли в последней сечи южного народа.
   Больно было Раде, Болеславе и их спутникам видеть такое. Зубы стискивались от негодования, руки тянулись к мечам, но Светь успокаивал и их, и себя - вслух, ибо никто из провожатых не ведал языка аркаидов.
   - Мой брат и Куницы сделают для них, что сумеют. Позаботимся о том, чтобы не пленили вот так наши племена, не понукали нашими матерями и сёстрами, - приговаривал он, сам же привычно мерял глазом дальность для полёта стрелы до какого-нибудь злобного воина, таскающего за косу светловолосую девушку.
   "Верно, мудрая Радислава сомневается, сумею ли я выдать себя за Отступника да равнодушно проехать сквозь расхищенные Земли Южных... - думал он, покусывая губы. - Хотя не надо - равнодушно. Надо видеть всё это. И пусть увиденное после, в сечи, превратится в исступленность и неистовость... Ничего, мы ещё схватимся с вами, безжалостные нелюди. Попомню я вам и убиенных детей, и стариков..."
   - Светь, - окликнул его негромко Ладослав. - Если юноша али мужчина уходит к Чёрным, он бросает свою семью, даже жену и детей?
   - Так, друг.
   - И что, всю жизнь рядом с ним только пленные, жёрухи?.. Может, кому и приятно владеть десятком девушек, да ведь они ненавидят его и никогда не станут любить...
   - Не на любви держится это войско. А на том, что вместе, большой ватагой легче нахищать. Они ведь и детей с собой в поход не берут. Только взрослые воины.
   - Без детей ни у какого племени нет будущего...
   - Это не племя, а отщепенцы со всего мира. И, верно, будущего у них нет.
   ...Так, изредка переговариваясь, ехали Ярии в Топомирово селение. Но ожесточение не застилало глаза Светю и его ратникам, ибо привыкли они, будучи, кроме Ради, берёжей, примечать всё вокруг. Теперь же видели не только измывательства злобных воинов, то, какие жадные взгляды бросали
  
  257
  они на Радиславу и Болеславу, явно, сдерживаясь только присутствием Кустрыка. Видели и другое: слабые ратные умения у большинства Чёрных, то, что лошадей у них много, по нескольку на каждого, да все они неухоженные. Главное же, что отмечалось Яриями: Чёрные не сплочены, постоянно препираются, расхищают и друг у друга, пользуясь силой. Несколько раз путники видели, как, собравшись ватагою, одни отбирали у других коня или жёруха, при этом били тех, кто не имел друзей и не мог дать отпор. Становилось ясно, что у Аши-Баши есть костяк из толковых, опытных воинов, удел остальных - идти в бой первыми и перемалывать дружины тех, на кого нападают.
   "Думаю, Южные перебили не менее двух десятков тысяч этого сброда, - высчитывал Светимир. - И длинные, дальнобойные луки едва ли у половины из них. Мне бы пять сотен ратников и одну Луну времени - и Чёрные исчезнут с Земли..."
   ...Ехали до полудня следующего дня. Чёрные хотели остановиться где-нибудь в селении Белок, но Заредар убедил их разбить становище прямо в леске, среди злаковых полей, ещё не убранных. Воины Кустрыка достали калачи, изжарили на огне мясо и с насмешкой глядели, как их спутники разложили костёр, поставили небольшой котелок и принялись за стряпанье каши. Подивились и Ярии: их провожатые не умылись перед застольничаньем, не обращались к каким-нибудь богам и, неопрятно пожевав, бухнулись спать, выставив лишь одного дозорного.
   Заредар сделал своё дело, и теперь ему можно было исчезать и нагонять в предлесье Дивослава. Так было решено спервоначалу. Радя положила в чашу свежесваренной пахучей ржаной заварухи, посыпала каким-то порошком, перемешала и отнесла дозорному. Вскоре уснул и он.
   - И вы спите, - посоветовал напоследок старик. - Пусть они ничего не подозревают.
   Он тихо вывел под деревья свою коротконогую лошадку, и вскоре потерялся среди густого березняка.
   - Что же, теперь две головы Аши-Баши точно станут с нами говорить: не только пленили их старого врага, но и упустили, - усмехнулся Светимир. - Всем ложиться и притворяться спящими. Я бодрствую до середины дня, после - полпоры ты, Лад.
   Чёрные, разморившись на жарком Солнце страденя, меженного летнего месяца, продремали до конца подвечера. Пробудившись же, долго препирались. Кустрык замахивался мечом то на одного, то на другого из своих подручных, но, не зная языка Яриев, ни о чём не спрашивал и через Земли Туров повёл их очень быстро, нигде не останавливаясь.
   К селению Аши-Баши подъехали уже в темени, когда лежачий серп Луны повис рогами над самыми вершинами длинных осокорей и от навесий тянулись запахи огнищ и вернувшейся с пасьбы животины. Её и впрямь здесь было множество: видно, согнали из других селений. Всюду громоздились
  
  258
  десятки повозок с кладью, неслыханными прежде голосами ревели маленькие длинноухие лошадки и ухали гордые горбатые великаны, которым обычный ездок лишь головой доходил до крупа.
   Главное становище Чёрных не спало. Вереницами что-то переносили с места на место жёрухи-девушки и подростки; с бичами в руках следовали за ними сторожа; Чёрные ватагами и поодиночке ходили, ездили, сидели у костров, шумели в жилищах, видные через изломанные окна. Шум и гомон оглушили приехавших. Казалось, небольшое селение раздвинулось в своих границах и выросло втрое-вчетверо, вместив тысячи и тысячи ратников разноплемённого воинства. И только тысячник Кустрык уверенно вёл их куда-то к Северо-восточной окраине.
   Наконец, въехали под навесье, плотно набитое людьми и конями, где их сопровождение облегчённо спешилось и разошлось в разные стороны. Подросток-Олень подбежал к коням и, испуганно глянув на Яриев, занялся своим новым делом: разнуздывал лошадей, загонял в живню и набрасывал туда с повозки свежескошенного сена. Кустрык переговорил с одним, другим и пробормотал что-то по-своему, указав гостям на хлебню.
   -Видно, придётся ожидать утра, - предположила Радя. - Что же, Дивославу с друзьями всю ночь сидеть в засаде?
   - Ничего, подстерегая асилков, мы всегда таились в самых разных местах. Об удобстве не думали... - негромко ответил Светь, озираясь.
   Они подошли к строению, где в лучшие времена хранилось бы ещё много зерна, как вдруг приметили рядом, в маленьком окошке бани, странное лицо: прикрытое бородкой, оно даже ночью выделялось бледностью, но более всего привлекала внимание та мольба, что угадывалась во взгляде.
   - Гмур... - остановился Светимир.
   В этот миг один из сторожей бани, дверь которой подпирала толстая дровина, подошёл к окошку с кринкой в руках и, отпив немного, что-то выкрикнул своим пленным. Показалась рука, указавшая на воду, но чёрный воин только расхохотался и, налив в ладонь, плеснул по лицу несчастного.
   Радя даже не приметила, когда Светь отошёл от неё и приблизился к бане. То, что он нанёс удар в спину или бок, она поняла только из разжавшейся руки сторожа. Светь придержал его, подхватил кринку, сунул её в окно и прислонил воина к стене, после чего, не мешкая, вернулся к своим.
   - Ничего, он меня не видел. Теперь же в беспамятстве. Уйдём в тень.
   Они вошли в пустую, с выбитой дверью хлебню и выбрали место почище, чтобы присесть. Здесь, хотя и в темноте, но ощущая друг друга, они почувствовали себя в большей безопасности, чем снаружи: тысячник исчез, и теперь любой мог принять их за врагов, попытаться отобрать оружие, а то ещё и обратить в жёрухи. Не ведая ни одного из языков этого воинства, они вряд ли сумели бы разъяснить, что прибыли к самому Аше-Баше. Дать отпор и скрыться во мраке ночи дружинники сумели бы: луки со стрелами, мечи и прочее оставалось с ними. Не жаль было и оставить здесь лошадей: для
  
  259
  такого дела они взяли похуже и из тех, что захватили у разбитых Чёрных. Однако осталось бы неисполненным главное намерение - выведать замыслы злобного Правителя.
   - Будем ожидать здесь, сколько потребуется, - решил Светь. - Уверен, что Кустрык известит о нас тех, кто над ним. Должно быть, в этом войске жестоко карают за ослушания и самовольства, если так легко подчиняют народы. Теперь же разгульничают, празднуя победу.
   - И тут же собираются в новый путь, - заметила Болеслава. - Все навесья заставлены повозками. Я в три из них тыкала ножом: кули с крупьёй.
   - Чуяли? Во многих жилищах ночью пекут калачи... Не боятся богов...
   - Эх ты, Лад, - усмехнулась Радислава. - Разве ночной труд - их главный душевный изъян? Сколько крови Южных пролито...Я бывала с дедуней здесь, у Оленей. И в довольстве они жили, и в красивости. В темени не разглядеть:а многие жилища у них вымазаны какой-то красно-бурой глиной. Славно смотрятся.
   - Знать, из той реки, за которой нас... - начал было Лад, но оборвал себя.
   - О реке всё помните?.. - прошептал Светимир. - Какие знаки подаём и прочее?
   Ему не успели ответить. На пороге появился Кустрык, видный в свете Луны и огней.
   - Эй! - крикнул он и замахал призывно рукой.
   - Похоже, Чёрные делают дела в чёрное время, - усмехнулась Болеслава. - Нам это на руку.
   Под навесом тысячник показал на них какому-то человеку, одетому в щедро расписанную каменьями рубашку, со столь же украшенным поясом и совсем без оружия. Тот въедливо оглядел каждого из Яриев и, прямо глядя Светимиру в глаза, проговорил на их языке, лишь слегка искажая слова:
   - Вы посланцы птичьих племён, что живут на Севере, у горы Кетмани?
   - Мы посланцы Дружины всех северных племён, что пришла сюда искать новую Родину, - ответил Сокол, удивляясь тому, что известно было этому человеку.
   - И где же теперь ваша Дружина?
   - В Безлесье, на Юге, в нескольких поприщах отсюда. Мы же теперь возвращаемся через Лес к своему народу, хотим знать о вас и рассказать своим.
   - Значит, вы не Отступники, а просто любопытные? - он вопросительно посмотрел на Кустрыка.
   Тот отвернулся.
   - Чтобы быть Отступником, надо знать, от чего и к чему отступаешь.
   Незнакомец помолчал, будто ещё глубже желал проникнуть в глаза Светимиру. Тот смотрел спокойно и твёрдо.
   - А Выдры, Бобры, Косули и прочие твердят, что средь Яриев нам не найти Отступников, потому что ваша вера в богов крепче камня.
   - Мы не ведаем теперь, где наши боги. Север покрывается белой водой.
   260
  Нам придётся уходить на Юг, а здесь вы. Значит, надобно узнать, с кем будем в соседстве.
   - Для чего тогда вы напали и перебили полторы сотни воинов нашего славного Анкароха?
   Светь не смутился неожиданному и резкому вопросу, хотя и вспомнил золотую уздечку на коне первого поверженного им Чёрного.
   - Мы ещё не сражались с людьми в этих местах. Только со зверьём.
   - Что же... - приближённый отпрянул головой назад, видимо, довольный своими расспросами. - С вами желает говориться Правитель мира, покоритель трёх десятков племён и народов Аша-Баша. Я проведу вас сам. Запомните: с Ним - нельзя пререкаться, иначе - смерть. С Ним - нельзя громко говорить. И за это смерть. Вы - ратники, и я не стану отбирать у вас оружие, но вам не следует приближаться к Нему далее места, на которое вам укажут. Лучше не прикасайтесь к своему оружию, даже случайно. Охрана Правителя убьёт вас, если заподозрит что-то неладное. Войдя к Нему, вы должны низко поклониться и ожидать, когда с вами заговорят. Девушкам - не следует смотреть в глаза Правителю... Хотя и юношам это нежелательно. На вопросы отвечайте ясно и коротко. Сами - ни о чём не спрашивайте. Правитель скажет то, что сам пожелает... Понимаете теперь, что ваши жизни зависят от вашего поведения?.. Уцелеть будет нелегко, потому осторожничайте и будьте почтительны.
   Светь не смог скрыть радостную улыбку: он добился своего. И потому опустил голову, будто в поклоне.
   - Мы сделаем всё так, как ты велишь.
   - Тогда идём... Ярии с Севера.
   Оказалось, что посланца Аши-Баши за воротами ожидает десяток ратников с длинными копьями и в блестящих медных колонтарях, что прикрывали не только грудь, но и руки и ноги. С таким сопровождением пробираться среди людей, повозок, лошадей было легче, и дружинники с любопытством рассматривали разнолицее воинство Востока и Юга. Шли молча, и только Радислава успела шепнуть Светю: "Когда ты научаился так лукаво говорить? Убедил его, хотя не сказал ни слова неправды..." Она тоже считала, что Чёрные - скорее звери, чем люди.
   "Правитель мира" остановился не в жилище Оленей. На небольшом лужке, почти что на окраине селения, возвышался высокий шалаш, только покрытый не ветками, а холстиной наподобие Святилища Соколов. Толстые жерди поддерживали его с восьми сторон, а та, что стояли в серёдке, была повыше других и из отверстия рядом струился дымок. Холст был раскрашен в чёрный цвет с белыми извивами. Все строения рядом сожгли, и их место заняли костры воинов, охранявших необычное жилище. И далее, за селением, до самой реки, горели костры, мелькали тени, и видно было, что в случае бегства выбраться отсюда будет нелегко. Четвёрка Яриев сбавила шаг, осматривась, да и охрана два раза останавливала их, с неудовольствием
  
  261
  
  косясь на оружие.
   Наконец, вступили внутрь. Посреди жилища горел яркий огонь, обложенный камнями. У задней стены опирались на копья десять красиво разодетых воинов, одинаковых ростом и шириною плеч. Провожатый обошёл огнище, склонился, и только тогда Ярии увидели сидевшее среди множества подушек странное существо, в котором не сразу можно было признать человека. Четыре глаза двух отклонённых одна от другой голов с прищуром взирали на них и вызывали замешательство: в какие глаза смотреть и сколько же здесь людей? По двум выпиравшимся из-под длинной одежды коленям угадывалась пара ног; две руки, видно, только что кормили оба рта мясом на косточках из одной чаши.
   В этот миг существо пошевелилось, взяло полотенце и поднесло их к обеим головам. "Значит, сросшиеся братья, - решил Светь.- Я видел подобное у ящериц". Он приметил, что обе его подруги склонились, но вовсе не от уважения: Болеслава притаила усмешку, а Радя - жалость к уродству. Лад же стоял в изумлении и даже приоткрыл рот. И это ратник, одолевший в схватках более пяти десятков асилков! "Если они заговорят, буду левую называть Аша, а правую Баша", - придумал Светимир.
   Близнецы, молча внимавшие приближённому, одинаково кивнули, и одна рука помахала указательным пальцем. "Пять. И на другой руке пять. Ноги то ли кривы, то ли коротки. За плечами общий горб, - Светь уже привык к яркости от огнища и плошек вдоль стен и, пока его не занимали разговором, старался побольше запоминать. - А вот сразить этих гадников не сумею: мигом прикроются от стрелы подушками. Да и за спинами у нас кто-то стоит..."
   - Я, Гарамуз, переложитель слов великого Правителя, передаю его приветствия гостям с Севера! - сказал приближённый Аши-Баши недовольным голосом: Светь и Лад даже притворно не поклонились.
   "Когда Он что-то сказал?" - удивился Светь, но ответил:
   - Мы дружинники племён Соколов и Лебедей Светимир, Ладослав, Болеслава и Радислава. Здравствуй, знаменитый Правитель! Мы рады говорить с тобой!
   Левая голова, не поворачиваясь, что-то проговорила Гарамузу, выслушав изъяснение Светимирова приветствия, и тот продолжил.
   - И прежде было известно Правителю мира, что у Великого моря живут норовистые и ретивые племена! К добру это, если вы станете частью нашего воинства! Опытных и преданных ратников Правитель сразу объявляет Ставшими чёрными! Но к беде это, если вопротивитесь Правителю мира. Наверно, видели вы, что случилось с селениями непокорных Куниц!..
   Теперь пришло время Светю кланяться, ибо с ужасом почувствовал он, как привычным движением его руки метнулись за спину - правая подальше, за луком, левая ближе - чтобы достать стрелу и, тут же наложив её на жилу, натяжением выровнять лук и стрельнуть. "Нет, померещилось... Надо
   262
  собраться волей. Иначе погублю всех нас". Он укусил себя за губы и стал внимательнее слушать Гарамуза.
   "...ведомо нам и то, что западные племена Яриев, кроме Рысей, уходят на Юг, и к осени Север обезлюдеет. И без того племена по ту сторону Пояса Рода в ужасе перед Правителем бегут в леса и горы. Теперь же ваши родичи пройдут там и могут разорить те места. Значит, нашему воинству дальнейший путь покорения мира лежит только на Север. И у племён Соколов, Кречетов, Журавлей, Лебедей, Уток, Сов, Воронов лишь два выхода: быть изничтоженными или присоединиться, и, перевалив вместе с нами за Пояс, грянуть с Севера на щедрые Земли Запада. Каждый ратник, если пожелает, может брать с собой две повозки, до пяти коней и жёрухов: родителей, жён, больших детей и прочих.
   Гарамуз умолк и склонился к Правителю, а тот, не размыкая губ, четырьмя въедливыми глазами прошёлся от Светя до Лада и обратно, усмехнулся Башой, нахмурился Ашой и - заговорил сам с собой, голова с головою. Сначала что-то отрывистое говорила левая. После правая принялась будто бы убеждать соседку. Светимир от такого зрелища почувствовал тошноту, как при сильном голоде: так противно ему сделалось. И вдруг он услышал явственный шёпот Радиславы: "А если братцы начнут драться?" Тут уж всем четверым пришлось кланяться, чтобы скрыть усмешки. Гарамуз посмотрел на Яриев с удивлением, а Светю подумалось: "Какие же мы ещё юные. Вот-вот нас предадут мучительной смерти, а мы забавляемся".
   И точно: пока две головы то ли советовались, то ли пререкались, меж ними показалась третья - змеиная. Длинное серое тело проползло к ногам Аши-Баши мимо чаши со снедью. И вдруг, увидев чужих, зверь замер. Над подушками на две пяди поднялась маленькая головка, под которой шея вдруг расширилась и показала какой-то уродливый узор. "Приблизишься - убью, - мысленно приветствовал змею Светь. - А Радя говорила, что они не приручаются. Видно, это его родовой зверь. Не то, что наш - великий Сокол Поднебесья.
   Маленькая хворостинка показалась в руке Аши-Баши, и он усмирил своего ползучего друга. Змея свернулась недалеко от огнища, а правая голова обратилась с длинной речью к переложителю.
   - Верно, малы ваши представления о мире, Ярии! - заговорил Гарамуз. - Живя далеко на Севере и не имея соседей, вы не знаете, какое множество племён и народов заселяет Подсолнечную! Тысячи поприщ отсюда надо проехать, чтобы достичь края мира и другого Моря, которое тепло и наполнено большими лодками рыбаков! Верно, и на Западе, за Поясом Рода, живут сотни племён, и все они будут покорены великим Правителем! Теперь же два десятка и девять народов влились в наше воинство! Два десятка седьмым были Резгуны, жители Острогорья! Два десятка восьмым были Бродичи, заселявшие Травень Межгорья! Два десятка девятым были те, кого вы называете Южными, а Бродичи - Сеятелями! И Ярии станут тридесятым
  
  263
  государством на нашем пути! Войдут ли они в содружество народов, признавших богоподобие Правителя?! Или воспротивятся, как глупые Сеятели и погубят себя непокорностью?! Объясните всё это своим людям, особенно юным, потому что они больше других смогут выгадать от похода вместе с нами, двигаясь по миру и обрастая добычей в каждой земле! Наперво мы по-доброму предлагаем мужчинам следовать с нами! Только они должны преподнести чёрным воинам за счастье идти с ними сколько-нибудь животины, снеди и жёрухов - женщин да девушек! И во многих племенах мужчины оказывались мудрыми, присоединялись и теперь ездят на лучших конях с золотой сбруей, везут с собой красивую одежду, обувь, красивых жён в слугах и не заботятся об урожае или приплоде животины! Однако иные племена показывали неразумие, и это вы можете видеть в Землях Сеятелей: мужчины убиты, женщины, которые тоже вышли ратиться с нами, также убиты большей частью, дети и девушки - стали жёрухами, стариков же мы за ненадобностью перебили! Ещё несколько лет, и весь мир войдёт в содружество великого Правителя! Холод Севера убил старых богов, природа суровеет, и надо много трудиться, чтобы питать себя и семейство! Но наш Правитель предлагает иной, лучший путь! Опытные и сноровистые ратники вроде вас могут не ходить в поля, не заботиться о коровах и овцах и жить трудом тех, кто неразумен! Присоединяйтесь же к лучшим из людей мира! Новый бог Аша-Баша заменяет как Светлых богов Небес, так и тёмных богов Подземелья! Только он - бог! Только его слова - правдивы! Только его воинство может брать всё, что пожелает! Все, кто против него -уничтожаются! Всякое слово против его воли - неправедно!
   "Вот оно, - подумалось Светимиру. - Вот оно, прозрение моего доброго и мудрого друга Гостомысла. Говорил он: "И станет тебя зло кривить, ибо оно само кривое и Праведь с Криведью смешало..." И ещё говорил старик, видевший время далеко вперёд: "Выпадет тебе, юноша, войти внутрь зла". Вот я и вошёл в жилище с воплощённым злом - двухголовыми и ползучими чудищами... Богов отменяет. Наверно, мстит им за своё уродство. Потому они и облекли его душу в такое жуткое тело, что ужаснулись злобности его души. У кого душа красива, тот хотя бы глазами чист и красив. У него же не глаза, ...змеиные жала..."
   Баше, видно, показалось мало убеждений Гарамуза, и он, явно противясь соседу по телу, что-то громко повелел. Из-за спин воинов показался старый сгорбленный человечек, который приблизился, не разгибаясь, метнулся обратно и бережно вынес оберемок холстин, одетых на медные кольца. "Сзади какой-то припасник, отсюда неприметный, - подумал Светь. - Там этот прислужник и таился... Чем же ещё будет бахвалиться четырёхухий?"
   Аша-Баша что-то сказал - сначала левая, после правая голова, и Гарамуз заговорил снова:
   - Великий Правитель желает показать ратникам Севера свой достойный восхищения путь по миру. Этих холстин два десятка девять - по числу войн,
  
  264
  которые выиграло чёрное войско... Хотя теперь оно не только чёрное. Чёрными называли себя первые ратники Правителя. Теперь же к нам присоединились многие племена, которые до того поклонялись Роду и другим Белым богам. Мы стали чёрно-белыми, и оба мира - Яви и Нави - принадлежат великому Правителю, заменившему богов.
   Старичок вышел чуть вперёд и показал гостям первую холстину: на ней был вышит цветными нитками двухголовый всадник с мечом в правой руке, который спускался на коне со взгорка, готовясь напасть на селения, жилища которого вышили куда меньшими, словно детские, игрушечные.
   - Это первая война: покорение государства Рахалов! - проговорил Гарамуз.
   Старик сменил холстины.
   - Это вторая война Правителя.
   Светь старался внимательно смотреть, замечая, что Аша следит за ними, но чувствовал, что взгляд у него, как и остальных дружинников, скучающий. Хотелось безотлагательно покинуть жилище чёрно-белого воителя и теперь, когда замыслы врага известны, решать с друзьями, как задержать поход полосатых захватников.
   ...На два десятка девятой холстине похвальба закончилась. "А тридесятой не будет", - разом подумали четверо Яриев.
   - Великий Правитель мира желает слушать вас! - вдруг объявил Гарамуз, и Светь даже растерялся: он-то думал, что от них слов не потребуется.
   "Хочет, чтобы я восславил его, и можно было проверить через голос мою искренность, - смекнул он. - Лукавство ребёнка".
   - Знаменитый Правитель! - ответил он на повеление. - Дивны нам эти вышивки, потому что о своих великих делах наши предки сложили напевы, подобные птичьим! А для обихода мы пользуемся записями букв на скалине, и это очень удобно!
   Переложитель изъяснил речь Светя, и разговор продолжила левая голова.
   - Я уничтожу ваше, и моё будет лучшее, ибо останется единственным. И напевы будут появляться только с этих холстин.
   - Наши напевы ещё с тех времён, когда боги жили среди людей, - возразил Светь.
   - Ты юн и мало разумен, ратник племени Соколов. Человек выше богов. Он имеет право на всё в мире. Что желает, то и берёт. Надо дерзать, а не трепетать перед богами.
   От слова "дерзать" Светимир вздрогнул. "Многое откроется лишь дерзкому..." Видно, дерзать можно по-разному". И он, до того не желая пререкаться с левой головой, глаза которой блистали холодом и безжалостью, продолжил разговор.
   - Наши вещуны учат так: человек имеет право только на выбор. Или к свету: светить самому, давая жизнь, что значит, родить детей, жить в семье. Или - к мраку: забирать свет и гасить в себе, что значит, губить жизнь.
   Старший Дружины почувствовал, что словом владеет куда хуже, чем
  
  265
  луком, и, смущаясь, говорит сбивчиво. "Пускай злобник думает, что я оробел перед ним. Нам это на пользу. Скорее отстанет..."
   - Известно мне, - не унималась Аша, - что ваши вещуны учат и другому: человек не остаётся вечно человеком. Проходят года Сварога, и место старых богов занимают новые. Ведь покорились ваши предки Сынам Богов, приплывшим когда-то на Блаженные острова? Где же тут свет, где же тут темень? Они смешиваются, они перетекают друг в друга.
   - Почти так, - согласился Светь, чувствуя, как Радя без слов, силою внушения пытается остановить его от спора, но упорно следуя за шальной мыслью: "Вот сумею ли переубедить его? Умом-то, хотя и две головы, не отличается".
   - Почти так, Правитель. Человек не может вечно оставаться человеком, потому что мир развивается, и в том смысл его существования. Человек уходит в Ирий. Или он становится там равным богам, или возвращается на Землю к своим предкам - животине, зверю и снова идёт общим путём, который надлежит пройти каждому. Тот, кто верит вам, что можно брать чужое, устремляется всею душой к земному, к утвари, к телесным желаниям. В нём усиливается животное, тёмная часть души. Но темень - это смерть. Жизнь появляется только при свете, при Солнце. Появляется, растёт, плодится. В темени же замирает. На Севере, на Островах, Солнце уже не греет Землю, и жизнь там умерла.
   - Значит, Холод и мрак могут побеждать.
   - Разве это победа - уничтожение мира?.. И себя вместе с миром...
   Выслушав в очередной раз Гарамуза, Аша лукаво улыбнулся, переговорил с Башой и предложил:
   - Докажи, Сокол, что свет - ваш бог и помогает вам. Вот огнище. По моему мнению, я хозяин этого огня, который только и смог, что поджарить для меня мясо. И если я буду убивать вас, он всё так же покорно будет гореть, не выходя за камни.
   Светь сделал неуловимые обычному взгляду движения бузы и возразил:
  -Смотри же, Правитель, как огонь не тронет меня, потому что мы с ним на одной стороне.
   Юноша поднял рукав рубашки и, шагнув вперёд, сунул правую руку прямо к раскалённым углям. Пока четыре глаза Аши-Баши, расширившись, смотрели на это, Светимир поднял голову и улыбнулся.
   Когда он, невредим, вернулся на место у входа, чёрный Правитель уже справился со своим удивлением.
   - Это - чародейство. Но если огонь и помогает тебе, то лишь потому, что ты ему поклоняешься. Я же волен. Мы не подчиняемся ни Светлым, ни тёмным богам. А вы - жёрухи своих Белых богов.
   - Подчиняются из страха. Наша же любовь к своим богам осознанна. Мы давно убедились в их доброте. Они много хорошего сделали для наших предков, а те передали знания и умения нам. Воля не в том, чтобы вихрем
  
  266
  носиться за своими бесконечными желаниями, которые меняются мгновенно. Воля - в умении понять этот мир, выбрать жизненный путь и идти по нему, не отворачивая. Вот мы гостями у вас, значит, наши боги не лишают нас права выбора.
   - Я не вихрь, - сменила Ашу правая голова: её соседка, явно, убедилась, что Ярии - враги, и грозно умолкла. - Я не вихрь, который носится туда-сюда. Я и есть направление для моих воинов, для всех народов. Что значит: понять мир? Я понял. Есть два пути: можно сотворять, можно забирать. Только я понял это. И я забираю. Великая тайна открылась нам, Чёрным. Потому, мы - лучшие. Остальные неразумны, ниже нас, потому служат нам.
   - Верно, Правитель. Есть только два пути: сотворять и расхищать. Светлые боги сотворяют и украшают мир, чёрные - разрушают. Третьего пути нет. Если кто не выбрал свет, значит, выбрал мрак. Между ночью и днём нет ничего третьего.
   - Я не выбрал сторону чёрных богов, ибо я выше их. Я подчиню себе и Светлых, и чёрных, когда приплыву на ваши Блаженные острова, поднимусь на Алатырь-гору и возвещу всему миру: "Я единственный бог! Других нет!"
   - Сожалею, Правитель, но ты обманываешься. Это чёрные боги внушили тебе, что ты выше их, чтобы подчинить. Их лукавство безмерно. Прислужником становится не только тот, кто ниже всех, но и тот, кто возносит себя выше всех. Не попался ли ты в западню своей безграничной воли? Ведь твоя воля подчиняется воплощению твоих желаний и чаяний. Ты не можешь отказаться от восхвалений, от вкусной снеди, от множества слуг, окружающих тебя. Это западня, а не воля.
   Теперь замолчал и Баша. Все вдруг удивились, как шумны воины за стенами жилища, как крикливы маленькие длинноухие лошадки. Удивились и ощутили: этот разговор по доброму не закончится. Не могли Чёрные простить и того, что их провели, и того, что вместо прославлений и подобострастия они увидели в чужаках твёрдость веры и отвагу слов.
   - Ты красиво говоришь, светловолосый ратник, - злобно переложил слова правой головы Гарамуз. - Я слышал, что ваши глаза голубые, как Море Севера. И я не вижу в них страха. Лишь дерзость. Одного ты не понял из-за юных лет: только я волен над твоею жизнью. Пожелаю - убью. Пожелаю - отпущу.
   Опоздала угроза: Светь уже подал своим малоприметный знак готовности. И напоследок он улыбнулся, сбрасывая с себя напряжение томительного разговора:
   - И в этом ты неправ, Аша-Баша. Ещё пору назад я сомневался: воевать ли с вами, или вы пронесётесь, как бесплотные духи ночи, и исчезнете где-нибудь в беспределье лесов Бармы. А теперь вижу: вас много и своим числом вы нарушаете равновесие мира. Зла становится слишком много.
  
  267
  Потому я буду уничтожать вас. А раз так, жизнь моя с этого мига зависит только от того, насколько я нужен этот войне. Уверен, Светлые боги выведут невридимыми меня и моих друзей из вашего становища. Так что - боги с нами. Свидемся.
   - Назад? - громко шепнула Болеслава.
   - Нет, вперёд!
   Светь выхватил лук, и опытные воины охраны вмиг окружили своего хозяина, сомкнув щиты. Яриям то и надо было. Они бросились в сторону скрытого припасника, откуда вышел старик, потому что та сторона строения была безопаснее и выходила как раз на реку. Однако случилось непредвиденное: разозлённый Аша-Баша, поддавшись дикому гневу, выхватил у кого-то копьё и, расталкивая воинов, кинулся было наперерез врагам. Но запутался в длинной рубашке, распорол её наконечником копья и обнажил впалую и худую грудь, покрытую, как у игрунков, густыми волосами.
   - Какой кощий! - вскричала Болеслава. - Брысь, мертвяк!
   И они пробежали мимо, не встретив сопротивления. Лад одним взмахом разрезал холстину шалаша и, выскочив первым, ухнул филином. От реки ответили.
   - Луки готовь! - вскрикнул Светь. - Бегом!
   Сзади уже подняли тревогу, но ратники, сидевшие у костров и громко разговаривавшие друг с другом, не сразу поняли, что произошло, и почти все пропускали Яриев без схватки. Потому стрелами не бились, а просто расчищали себе путь: Чёрных здесь оказалось много. Светь и Лад выпустили по пять стрел, Боля - три. Радислава же горстями бросала в костры какие-то порошки, отчего огонь взметался на две сажени ввысь и густо осыпал Чёрных разноцветными искрами.
   Когда все четверо оказались у реки и, не останавливаясь, бросились вплавь, погоня ещё и не наладилась. Потому отважные беглецы легко доплыли до противоположного берега. В этот миг Чёрные добежали-таки до воды и изготовились стрелять. Камышник раздвинулся, и три десятка ратников Дивослава разом смели всех врагов, собравшихся на том берегу.
   - Целы?! - спросил Див.
   - Не только! Ещё и мучаемся от желания немного позабавляться!
   Светимир развернулся, вновь вынул лук, и его стрела пошла вместе со второй смертельной волной Яриев. Ещё два раза очищали берег от чёрных воинов стрелы дружинников, пока Светь не остановил их:
   - Уходим, братья. Не то окружат.
   Они подожгли камышник и, вспрыгнув на лошадей, ожидавших недалече, исчезли в Лесу. А в становище Чёрных ещё долго кричали, препирались, посылали в разные стороны сотенные ватаги воинов, и только пленные Южные, запертые в живнях и других строениях, хотя и не ведали того, что именно произошло, но радовались, что у их обидчиков тоже случаются
  
  268
  
  напасти.
   Так закончилась эта дерзкая выходка Светимира, которая позволила с точностью узнать все дальнейшие замыслы хозяина Чёрных.
   -...И вот мы увидели "великого Правителя мира, покорителя двух десятков девяти государств, нового бога Ашу"... Светь, почему он говорит о себе, как об одном человеке? Их же двое, только ног мало.
   Болеслава сидела у большого костра, тесно окружённого ратниками, и рассказывала. Светимир был в глубокой задумчивости, и за него ответила Радя.
   - На двоих тела не хватает. Получается полтора человека. А на одного даже излишек. Вот тебе и превосходство над другими. Он же - "лучший".
   - Лучший!.. В погублении детей да стариков. А вы приметили, когда Аша упал на свою змеюку, какой он худышка, кощий? Будто голодом морят.
   - Злоба его и истощила... - сказал Лад. - Вот головы две, меж собой препираются, а против нас обе вместе. Так что это один человек.
   - Я думала, он горбат... - сказала Радислава.
   - А что же? Нет?
   - Не видела?.. Ты, Боля, больше грудь рассматривала.
   Все засмеялись.
   - Куда там рассматривать! - улыбнулась и Болеслава. - Не было времени ножа выхватить да ткнуть его хотя бы в одно сердце!.. Так что же, нет горба?
   - То ещё две руки, покороче. Он их рубашкой прикрывает.
   - Видно, ему двух хватает...
   - Запас. Ежели те две кто обрубит!
   - Тогда и голова одна - запасная!
   - Эка выдумал: два тела, четыре руки, а голова одна?!
   - А неразумному да злому хотя и десять голов! Толку-то?!
   Так всякий раз рассказывание Болеславы перебивалось шутками: слишком трудное дело совершили дружинники, проникнув в становище врагов,проведав нужное и без потерь уйдя от погони. Потому и радовались юноши и девушки, укрывшись глубоко в Лесу, который теперь ни у одного из них не вызывал опасений. "Дружина! - объявил Светимир, когда отъехали от реки на изрядную дальность. - А в Лесу-то мне лучше! Уютнее! Такое со мной впервые в жизни! Видно, принимает нас Велес!"
   -... А как начал Светь ему прекословить, - продолжала Болеслава, - мне показалось, переложитель в этот миг велит воинам, и нас изрубят, так он гневно глядел на нашего старшего. До того принуждал нас молчать да кланяться как жалких Отступников, а мы - совсем другое. Аша по-всякому лукавствует, с одного на другое перекидывается, а Светь всё поучает его и поучает, как дитя-растряпу. Когда же он сунул руку, сделав огонь ласковым, Аша от изумления забыл и то, что он "великий Правитель"... Одно плохо, друзья и подруги: Южные Отступники всё рассказали
   269
  двухголовому о нас, хотя и напутали: и где живём, и каким числом. И о переселении западных родов рассказали. Потому-то, смекаю я, и не хочет Чёрный идти за Пояс Рода, что наших западных братьев две сотни и пять десятков тысяч. Одних только ратников выставят до восьми десятков тысяч и раздавят Ашу с его воинством.
   - Ты ведь говорила, Боля, что его влечёт на Острова, чтобы утвердиться вместо всех богов?
   - Такой не отважится пол-Луны плыть по Морю. А до Алатырского острова тем более. Может, и выйдет на лодке, проплывёт немного. После воротится да и начнёт вещать свою Криведь, будто сверг богов. Кривлянья в нём больше. Я бы такого в бою вмиг на Землю сбросила да конём утоптала.
   - Ты бы сшибла, - согласились вокруг: не всякий юноша обладал теми силой и увёртливостью, что Болеслава. а было девушке из Соколов только десяток и семь лет, и целых полгода оставалось ей на Равнине до посвящения из буяров в берёжи.
   Когда же довела Болеслава свою повесть до схватки у реки и Див рассказал разведчикам, как прятался он в засаде и ожидал их, кто-то спросил:
   - Боля, ты всякий раз называла чёрного Правителя Ашой. Понравилось больше это имя, чем Баша?
   - Мне в нём ничего не понравилось. По мне так самое имя ему - Кощий. Или - Навий, мертвец. Как думаешь, Светь?
   - Думаю, братья и сёстры: великое дело нам выпало... - вздохнул старший и встряхнулся от дум. - Сумели мы исполнить повеление своих родичей и племён: нашли путь на Юг. И словно боги увидели нашу стойкость и решили испытать ещё большими напастями. Глядите сами: чёрные боги гонят нас с Севера. Аша-Баша идёт с Юга. Будто вступил с ними в содружество против нашего народа. Две тёмные силы в мире, и они вместе. Вот и смекаю, друзья, что Правитель этот - сын самого Вия, виевич. Считает себя богом. Да так и есть: выродок он чернобожий... Сыны Богов на Блаженных островах были смертны, и этот двухголовый, явно, смертен. Но не могла же человеческая жена породить такое злобное и лютое существо. При матери, в семье такие не вырастают.
   - Значит, - решила Болеслава, - Кощий виевич?
   - Хорошо, называй так. А вот головы ему срублю я. Тут уж, соплеменница, уступи.
   - Уступаю, друг. Руби. Только обе сразу. Чтобы одной не было обидно.
   Все снова рассмеялись, но Светимир поднял руку.
   - Дружинники. Пора спать, потому что все сильно умаялись. А мы ещё не толковали о главном. Все внимали рассказыванию Боли, все слышали, что Чёрные наметили нас тридесятыми в своём захватном походе. И мы в становище видели явные знаки приготовления к длительному пути. Кощий не побоится идти сквозь Лес. Потеря нескольких тысяч воинов для
   270
  него - не беда, а радость: остальным больше перепадёт добычи. А Запада он опасается. Помните летунов? Наверно, уже разнесли они по всему Лесу Бармы весть о нашествии Чёрных... Ни боги, ни родичи, ни старшие семей никогда не лишали людей наших племён права на выбор. Потому и я говорю вам: решайте каждый своею волей, идти ли со мной против всего чёрного воинства. А кого прельстили обещания Кощего, пусть скроется ночью, не видный никем. Во всяком народе находятся такие. Упрекать не стану: я свой выбор сделал.
   У костра наступило молчание: немало удивили всех слова Светя. Вдруг со слезами в голосе ответила девушка Граеслава из Воронов:
   - Никак не ожидала от тебя такой обиды, старший! Почему обижаешь нас всех недоверием? Видно, напиталась твоя душа мутью в тёмном становище врагов! Так омой её на рассвете в лучах Солнца и в светлой водице!.. А свой выбор мы сделали ещё сызмальства, когда родители впервые объяснили нам, кто есть Белые боги и за что мы почитаем их. Или нет у каждого из нас отцов-матерей, братьев-сестёр на Равнине Севера?!. Или каждый из нас не понял ещё, что не только людей губит Аша-Баша, но и саму жизнь, извращая Закон Праведи, деля людей на лучших и худших?!. Может, и был кто из нас малоразумен в начале похода, да трудности-то быстро обучают. Как же ты мог подумать, что мы поменяем тысячелетние обычаи и верования своего народа на бредни чужеземцев?!. Нет для меня большей радости, как жить в окружении семьи, а не прислужников-жёрухов, радоваться утренней Деннице, а не ночному мраку, пить подаренный Колядою квас, а не лошадиную кровь...
   Голос её сорвался, и девушка прикрыла лицо. Все сидели, опустив головы, ибо смущены были разладом: никому не хотелось обижать резким словом Светимира, но и укоры Граеславы были справедливы. И только, потрескивая головнями в костре, дух огня Рарог, будто внушал: "Братцы, сестрицы, я с вами. Ничего не бойтесь".
   Когда же посмели ратники поднять глаза, то поразились ещё больше: Светь сидел, улыбаясь, и нежно глядел на Граю. Приметив же непонимание, он спокойно сказал:
   - Красиво говорила. Лучше и не надо. Если есть сила в душе, то и в словах она будет. Знал сразу: покоробит и неприятие вызовет моя речь. Но должен был так поступить. Потому что с этого мига такие обязательства ложатся на нас, таких сил души и тела потребует эта война, что не можем мы и на крохотную частицу усомниться друг в друге.
   Голос Светимира стал суровее.
   - Нас мало. Старшим, кроме Заредара, только два десятка лет. И всё же намерения наши ещё большие, чем та гора в Поясе Рода, что виднеется сквозь деревья на Западе. До начала похода чёрного войска мы вызволим жёрухов-Южных - подростков, женщин, девушек - чтобы остались здесь и восстанавливали селения. Сам же поход мы должны остановить ещё до
  
  271
  того, как Чёрные выйдут из Леса на нашу Равнину. Вот так и не меньше!.. Что же скажете теперь?.. Граеслава?
   Девушка улыбнулась и твёрдо ответила:
   - Я с тобой, Светь.
   - Я с тобой, - сказал каждый.
   - А я с вами, - Светь поднялся. - Спим всю оставшуюся ночь и до полудня. Дозоры - по привычному черёду.
   Он размял тело, после взял накидку и прикорнул здесь же, у огня. И долго ещё ратники и ратницы не хотели расходиться, будто сидение в кругу прирастило их друг к другу, прибавляло сил и уверенности в себе. А Лес изо всех сторон дышал сотнями звуков и шумов и был этим людям понятным и дружественным. Сотворённая чьим-то великим и прекрасным трудом природа будто чувствовала, что люди у огня - её защитники, потому вбирала их в своё лоно, напитывала соками и делалась вместо матери. Шесть Лун назад входили они в Лес с недоверием и опаской, надеясь больше на оружие и опытность старшего. Но миновали цветень, травень и светень, и юные ратники, умудрённые собственным опытом, открыли куда более надёжную опору - весь мир с его зверьём, птицей, деревьями, кустарниками, травою, ягодами, грибами, муравейниками, болотами, родниками и речушками... И теперь они знали: чёрные воины зла будут в Лесу опасаться каждого кустика, им же, дружинникам Света, всякий листик - укрытие, любая птица - вестник, а дуновение с запахами - предупреждение о подступающих врагах. И они уверовали: с таким помощником, как Лес, победят.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  272
   Повесть 16. Расставание
  
   К заполдню вся Дружина была уже на ногах. Кто стряпался, кто собирался в дальний путь: Светь объявил, что четверых Кречетов к реке Котугдань проводят и помогут в постройке плота Болеслава и Рудослав, что Радю и Вертя к Подземной дороге доведут другие трое Лебедей. Возвращаться же провожатые будут сюда, к окраине Земли Оленей, - одни через три дня, другие, Лебеди, через шесть, если не начнётся поход Чёрных.
   И тут неожиданно Заредар сказал, что тоже уходит, ибо в ратном деле он Яриям не помощник, а на Западе, за Поясом Рода, ещё может приготовить к сопротивлению Криведи несколько племён. "До того зайду переговорить с великим мудрецом Гостомыслом. Радислава много рассказывала".
   Светь не обрадовался этому, но понял вещуна: таков был его жизненный путь. Однако пока остановил:
   - Погоди, дедуня, мы тоже прокатимся на Юг, так что проводим тебя до селений Куниц. Если не побоишься быстрой скачки.
   - Не побоюсь, отважный юноша. Счастлив побыть с вами ещё немного.
   На том порешили и начали прощаться. Дружина вновь разделялась. И хотя известить свой народ о новой Родине и чёрном войске уходили лишь пятеро, но все они - люди, которых явно будет не доставать в войне: и забавного, но ловкого Вертислава, и ведающей духов природы Ради, и опытных ратников Кречетов. Потому последние слова звучали печально.
   Когда ж, наконец, все переобнимались и пожелали друг другу удачи, Радислава нашла глазами Светя, осматривавшего лошадей, и подошла к нему.
   - У тебя добрая лошадь: не пуглива и от погони, если наткнётесь на опасность, унесёт, - сказал он.
   - Знаю, ты рад отослать меня отсюда. И не потому, что я могу стронуть самолад с места и быстро добраться до Земли Соколов...
   - И рад, и нет... В этом походе нам немного выпадало пребывать рядом. И теперь... Насколько ещё затянется война...
   - Догадываюсь, ты уже в этот день, едва мы уедем, затеешь большую сечь с Чёрными. У тебя ещё ввечеру глаза загорелись по-особому, как тогда, перед полётом на мотыле-змее...
   - Лапушка моя, - они стыдливо встали за дерево, и Радя положила голову на грудь своего наречённого.- Если бы Кощий обидел только меня, я бы ещё осторожничал. Но когда он собирается покорить мой народ, жизнь одного человека не может идти в счёт. Не скрою: жалеть себя если и буду - только чтобы ещё больший урон нанести виевичам.
   - Ратник ты яростный и изворотливый, да никогда один не сокрушал целого воинства. Разведывайте и отходите на Север. После двухмесячного пути их будет ожидать на Равнине большущая рать наших племён. Отдадим гмурам
  
  273
  Подземную дорогу. Известим, что их братья здесь, на Юге, пострадали от Чёрных. Тогда твой друг Вербор поможет оружием.
   - Не обманывай себя, Радя. К мечу нужна крепкая рука. Пахари - не ратники. Здесь же войско, которое прошло десятки схваток. Если они погубят наших юношей и мужчин, не будут родиться дети и народ уменьшится. Погляди на Южных: даже когда я освобожу жёрухов, это будет вдовий народ, детский... Ты вот что: обо мне не беспокойся и обязательно доберись до наших - если не по Подземелью, так хотя бы вдоль гор. Ведь асилки вам с Мераром Вертиславом не опасны. А это, - он протянул девушке свиток, перевязанный бичевой, - наметки нашего пути, которые мы рисовали с Яром весь поход. Рыжень не пожелал брать их, молвит: "У меня клубочек, на котором видна вся дорога". Клубок, если размотать, и верно, путь показать сможет, да мало кто, кроме Вертя, разберёт его узелки. Здесь же, на берёстах, всё просто. Сквозь Лес вы поедете неторопливо, и ты их все разгляди. А что станет непонятным - поспрошай Вертя: у него память зрения просто дивная. Но как Яромир решил посылать назад две ватаги - вас и Кречетов, - так и я полагаю, что лучше иметь двое наметок: у тебя и у Вертя. К тому же с утра мы с Кречетом Дивославом повспоминали весь наш путь вдоль Пояса. И он его тоже помнит хорошо.
   - Да, я тебя понимаю, Светь: ради этого и затевался наш поход. Главное - увести народ от Холода.
   - Всегда войны, хоть как, да заканчиваются. А мирная жизнь бесконечна. Вот и будем думать о мире.
   - А в мире у нас с тобой будет настоящая - большая - семья.
   - Согласен. Десяток детей или полтора десятка?
   - Два.
   Они засмеялись, подавляя тоску, и в последний раз обнялись.
   - Боги с нами, свидемся, - шепнул Светимир Раде.
   - Боги с нами. Храни тебя воитель Перун и отважный Сокол, - шепнула Светю Радислава.
   И Лебеди с Кречетами уехали: одни на Северо-запад, другие - на Восток, по едва видной дороге, которую когда-то пробило к Котугдани племя Оленей, чтобы сохранять ниточку, связывающую с далёкими Островами, и отправлять по воде лодки с умершими.
   А Светимир начал войну. Только через пять Лун рассчитывал безжалостный Аша-Баша пробиться сквозь владения Велеса к Землям "птиц"- аркаидов, да не стали ожидать "птицы" и лучшими своими ратниками нанесли удар здесь, в Землях своих южных братьев. И едва скрылись из виду гонцы на Родину, Светь обнажил свой горморунов меч и сказал оставшимся с ним:
   - Что же, братья и сёстры?! Ни один из нас не покинул становище ночью и не пожелал быть Отступником! Значит, каждый полон решимости победить или умереть! Идёмте же путём ратников! И не смущайтесь тем, что мало нас!
  
  274
  Великий, мудрый и трудолюбивый народ за нашими плечами в этот войне! Тысячелетья доброй и праведной жизни предков за нашими плечами в этой войне! Несокрушимая сила правды впереди нас в этот войне! А там, в разорённых селеньях, - сброд со всей Подсолнечной, что собрался, чтобы жить чужою плотью и кровью! Прокляло их, безбожных, Небо! Горит под ними униженная Мать Сыра Земля, обагрённая чистой кровью лучших своих детей! Да куда им, Чёрным, против нас, воинства Добра! С нами Перун и все Сварожичи! Лучом сверкают в Небе стрелы Хорса! Мы не стремимся убивать, но идущим против Праведи не уступим! Победа или смерть!
   - Победа или смерть! - хором грянули голоса двух десятков ратников и вещуна Заредара.
   Вскинулись они на коней и, прихватив по пути троих дозорных, пустились к краю Леса, к речушке, от которой вчера уходили, отстреливаясь.
   Радислава своей чуткой душой верно угадала, что в голове старшего уже созрел замысел нападения на Чёрных. Только не в этот день. Приблизившись к ближайшему селению, Светь разделил Дружину по двое и разослал во все стороны разведки. Сам же с другом Ладом тайно обошёл, вернее, ополз главное становище Кощего Аши-Баши. Вечером у костра он долго объяснял задуманное, просчитывал всякие неожиданности и поступки каждого в случае их возникновения, выслушивал дополнения других. Уже к середине первой ночной поры всё было готово, и легли отдыхать.
   Нападение началось через полпоры после рассвета. Дружина широким полуобручем с гиканьем выскочила из-под деревьев и, на ходу перебив небольшую охрану Чёрных, захватила и погнала на Юг большой табун лошадей, голов в пять сотен. В движении перестроились: большая часть шла впереди, четверо подгоняли коней сзади.
   К первому полю, на которое выгнали уже - а росы не было - пленных Оленей, подъехали через четверть поры. Около семи десятков людей с серпами в руках оторопело сгрудились у скирд, решив, видно, что забавляется какая-то ватага захватников. Потому и охранявшие, которые широко разъехались по двое-трое, растерялись и пали под стрелами и мечами почти без сопротивления. Жёрухи узнали Яриев и радостно согласились принять участие в дальнейшей скачке, особенно подростки, ставшие во второй ряд, за ратниками.
   Недолгая скачка и - новое селение другого Оленьего рода. И вновь люди, работающие на полях для насыщения Чёрных. В этом бою поратились и сами получившие волю: не успевших внуздать лошадей врагов, которые отдыхали у ручья, порубили серпами да столь яростно, что державший наготове лук Светимир не пустил ни одной стрелы.
   - Дайте нам их оружие! - попросили его Южные. - Мы сами вызволим наших!
   Светь согласился, и два десятка юных взяли мечи и копья Чёрных. Только к каждому из них старший приставил своего ратника.
  
  275
  Похищенных лошадей собрали, и вновь рысью пошли на Юг. Рядом с самим Светем скакала девушка около десятка и четырёх лет возрастом, умело погоняя коня убитого врага и прижимая к сурне тяжёлый для неё меч. Поначалу старший подивился готовности Южных к сечи, потому что думал застать их подавленными и обессиленными. Но, глянув в глаза этот Ведеславы, увидел такую силу обиды, что понял: к концу дня жёрухи начнут рубить ватаги Чёрных и в селениях.
   - За нашу Землю! - тонко вскрикнул кто-то из детей, когда показались жилища другого рода. Призыв подхватили.
   В полях здесь никто не трудился, зато наткнулись на табун из пяти десятков лошадей и при нём троих врагов. Когда яростные от скачки и жажды мести подростки с дикими воплями бросились на них, взрослые и опытные воины отшвырнули оружие и прыгнули в озерцо. Их окружили. Чёрные, не понимая, откуда взялась целая рать противников, затравленно озирались и топтались на мелководье, подымая со дна муть ила.
   - Говорите, Олени! - предложил, приблизившись, Светь.
   - Смерть! - гаркнули мальчишки.
   - Смерть! - вторили им девушки, для которых Чёрные воины теперь были хуже лесного зверья.
   - Ваш суд! - Светимир развернул коня и велел своим строиться.
   Через миг озеро окрасилось кровью.
   - Старший, - подъехал к нему Ладослав, - от селения отъехали в нашу сторону три десятка и два врага. Будем ратиться?
   - Нет, брат. Этих змеиных выродков только топтать копытами. Сгрудить лошадей плотнее! Гнать на Чёрных!
   Повеление исполнили. Дружинники и Олени объяли табун с трёх сторон, на ходу тесня животину друг к другу.
   И вновь Чёрные не успели осознать угрозу своим жизням, не ожидая видеть здесь вооружённых врагов. Табун смял половину из них, сбросил оземь; остальных ратники, вскочив на крупы своих коней, достали стрелами.
   Развернувшись у самого селения, необычная рать пошла далее на Юг, оставляя за спиной переполох и сумятицу. Теперь уже десятки лиц, кроме Яриев, радостно подставляли ветрам свои волосы, кудрями летевшие назад, и в гулком топоте множества копыт каждый чувствовал себя частью большой силы.
   Отойдя на три версты, Светь поднял руку, остановил всех и велел съехаться.
   - Братья Олени! - обратился он к сотне с лишним получивших волю людей - детям, двум десяткам женщин и пяти-шести старикам. - Не то было в моих наметках спервоначалу! Но теперь вижу, вы и сами можете проехаться по полям остальных ваших селений, повернув на Запад! Я дам вам троих ратников и под их предводительством вы также прогоните табун из двух сотен лошадей, сажая на них тех, кого вызволите!
  
  276
  
   С ним согласились ладным и радостным возгласом.
   - Берите неожиданностью! А дойдя до Пояса Рода, ищите укромное место и селитесь там! Чёрные готовятся покинуть ваши Земли, тогда можно будет вернуться в селения! Помните, гмуры теперь с вами в содружестве и не опасайтесь гор! У Куниц же таких беглых уже много, и я попрошу их юную рать снестись с вами! Добре?!
   - Добре, Ярий!!
   - Разъезжаемся! Утки, Месеслав - старший! Помогите Оленям и к утру воротитесь в наше становище в Лесу! Вперёд!
   ...Теперь сразу две конно-человеческие рати хлынули по полям и лескам Южных: подростков-Оленей и дружинников, вступивших в Земли Диких коров, Туров, племени, в котором до нашествия Аши-Баши считалось четыре тысячи людей.
   Верный своему замыслу, Светь вёл Дружину по предлесью, захватывая поля крайних селений: в этот день не погубление Чёрных заботило его, а спасение братского народа от полного исчезновения. Новый племич Куниц говорил ему наедине, что после войны позволит на несколько лет отступить от обычая и жениться-выходить замуж ранее обычного - с десятка и шести лет, чтобы скорее восстановить народ. Тогда-то Светь и решил оставить средь Куниц именно Меча: из-за его ратных умений и ради поиска Купославы.
   Селения двух Турьих родов прилежали своими полями и овощниками к самому Лесу, и возле обоих шла жатва. У первого из них пришлось потруднее: пять сотен подневольного народа трудилось, будучи под присмотром немалого числа вооружённых всадников, которые в одном месте успели сбиться в ватагу. Действовали так, как решили заранее: две ратницы погнали табун к жёрухам, чтобы посадить их верхом, остальные ринулись в схватку. Чёрные превосходили в числе втрое, но придумки Светя уравняли силы. Когда до противника оставалось пять десятков саженей, дружинники быстро перестроились клином по трое. Крайние укрылись за щитами, а средние, едва сошлись с врагом, вскочили на лошадей и стоя пустили по паре стрел. Это были самые умелые - Светь, Лад да двое из Воронов. Теперь, быстро развернувшись, Ярии оказались за спинами у врагов и потому не позволили им остановиться: гнали, били из луков, а пятерых, решивших развернуться и ратиться лоб в лоб, наскочившие Светь и Лад вмиг исколотили цепами.
   К этому времени пленные уже сели на лошадей и погнали табун в правый бок Чёрным. Перед махиною в несколько сотен разгорячённых коней те оробели и бросились к селению, забыв про превосходство. Светимир остановил преследование: из становища Чёрных могла выйти и тысячная ватага.
   - Вперёд! - махнул он, и сразу же двинулись дальше, собирая по пути других жёрухов.
   277
   Теперь коней даже не хватало, и на некоторых сидели по двое. Зато у другого селения удалось взять Чёрных на испуг. Дружинники скакали
  впереди, сверкая на Солнце мечами и шлемами, и потому издали видевшему десятки людей и слышавшему нарастающий вопль "Сва!!!" казалось, что на них движется немалая рать. Чёрные бросили жёрухов и, топча тяжёлые колосья ячменя, ринулись за городню селения.
   - Уходите все в Лес! - выкрикивали Ярии, объезжая Туров. - Берите лошадей только для тех, кто не в силах дойти! Укрывайтесь поглубже в Лесу и ожидайте гонцов от Куниц!
   Их быстро поняли, и более тысячи людей, чудом обретших волю, бегом направились под защиту деревьев.
   К Светю подъехала женщина на вид четырёх десятков лет.
   - Ты старший?.. Боги с тобой, умелый ратник, ежели воюешь не числом, а разумом. Твои сказали нам, что вызволили вы уже полторы сотни Оленей и теперь идёте дальше, в Земли Белок и Барсуков.
   - Идём, пока весть о нашем набеге не опережает нас.
   - Ничего. Чёрные быстро не догадаются, что тут произошло, и пусть Светлые боги помогают вам. В плену меня выбрали старшей, и я уведу своих людей в Лес. Верно ли, что Баша уходит отсюда?
   - Думаю, не более пяти дней до того. Видишь, в какой торопливости убирают поля. Свидемся, сестра, когда-нибудь. Нам пора. И ожидайте: от Куниц к вам приедут юноши-ратники. Те с первого дня после Великой сечи нападают на Чёрных.
   Они расстались, потому что Туры - больше дети - приближались к Лесу и уже находились в безопасности. И дружинники погнали своё "войско" из трёх сотен коней, немало заморенных, дальше на Юг.
   Солнце к тому времени перевалило от заполдня к середине дня, но велико было желание вызволить как можно больше людей, ибо ясно было: завтра им такогоне позволят, и, верно, кощий Правитель, у которого прямо на глазах увели табун, послал уже вослед отважным ратникам-Яриям не одну тысячу своих чёрных воинов. Эти мысли бодрили и забавляли Светимира. "Я ему, худоумку, прямо объявил, что буду уничтожать его злотворцев. И буду. Вот только заберу у них юных, чтобы сохранились племена с Великого и Белого островов. Мы ещё потягаемся с тобою, двухголовый. Попомнишь мне упрёк в неразумии. Умом, смекалкой и буду вас одолевать..."
   Показался лесок, за которым должны были начинаться поля Белок, шеститысячного племени, из которого, наверно, треть полегла вместе с другими в сражении с Тёмной силой.
   Остановились отдохнуть, выслали разведку. Светимир не удержался от своей ещё детской привычки и влез на разлапистый, толстостволый осокорь. Когда-то именно он придумал устроить в становище буяров дозор на дереве, как в городьбах. И всякий раз подростки, учившиеся там ратному делу, знали: если в гости к ним будет ехать берёжа Светислав, он попытается подобраться скрытно, испытывая внимательность дозорных.
   278
   Светь поднялся саженей на семь и стал забавляться разведкой Журавлей.
  Три юноши и одна девушка вплотную подобрались по траве к Чёрным, застольничавшим у края поля. Миг - и враги перебиты из луков. Забуслав, старший среди Журавлей, подозвал одного из жёрухов, мальчика лет десяти с небольшим, и что-то неторопливо растолковал ему. Разведчики сели на коней убитых Чёрных и шагом поехали к соседней ватаге охранников. Тем временем от мальчишки и далее от одного к другому люди начали осторожно передавать какую-то весть, с надеждой поглядывая в сторону Леса. Журавли подъехали к Чёрным, заговорили, спешились и - пустили в ход ножи. Ещё три врага повержены, и злобные души их отправились в Подземелье к Вию на вечное мучение. Журавли поехали дальше...
  - Друзья! - крикнул старший сверху. - Две сотни Белок идут к нам! Забуслав со своими обошёлся без нас!
   Тем временем разведчики подъехали к последним пяти Чёрным и с десятка саженей наставили луки. Дети-жёрухи схватили, что можно: ветки, камни, горсти пыли, даже просто охапки колосьев и начали колотить бросивших оружие обидчиков. Остервенение детей было таково, что у Светя навернулись на глаза слёзы: как же их мучали Чёрные, и без того погубившие родителей несчастных детей! И Журавли, верно, почувствовали, что не смогут прервать эту месть, потому велели воинам зла погонять лошадей в повозках со снопами, а где надо, и подталкивать.
   Так все они и явились дружинникам в лесочке: дети, подростки, с десяток женщин, кони Чёрных, ведомые под уздцы, повозки с необмолоченным зерном. Ярии пояснили всё нужное, раздали старшим оружие врагов, и Белки удалились в Лес. В Лес, к которому совсем недавно Южные относились с такой опасливостью и недоверием. В Лес, который стал теперь прибежищем и спасением от долин, наполненных хищным зверьём в обличьи людей...
   Многие из получивших волю плакали навзрыд: то ли от ужаса пережитого, то ли уже от радости. И Светь приметил заблестевшие глаза у своих ратниц. Но старший не укорил их, ибо был уверен: девушки не ослабеют от этих слёз, а пролитие крови не должно их ожесточать и делать подобными Чёрным, у которых, видно, давно отмерли сердца и нет никаких чувств, кроме жажды насыщения снедью и питьём.
   - Вперёд и вскачь! - велел Светимир, убедившись, что бывшие жёрухи скрылись под деревьями.
   И Дружина быстро тронулась: всем хотелось до темени, когда людей угонят с полей в селения, дойти до Земли племени Барсуков.
   Но впереди было ещё два селения Белок, а уже вечерело. У первого из них Яриев ожидала большая удача: они выехали на стадо коров, закрытое с трёх сторон берёзовыми рощами, и всё оно вместе с тремя пастушками отправилось ближе к Лесу. "Теперь спасём тех, кто будет этих коров доить!" - вскрикнула Граеслава, и Дружина выгнала на открытое место всю свою конницу, понукая её нестись вскачь. Сотни изумлённых людей на полях дивились этому. Южные сообразили быстрее: встали за повозки. Чёрные же,
   279
  видно, позабыли, что они не бессмертные боги: кого-то сбил или устремил за собою несущийся табун, кого-то сшибли стрелою, мечом, кистенём...
   Ещё две сотни Белок, половина из которых дети, кинулись во владения Велеса. Однако Дружине пришлось прикрывать их отход: из селения наехало до пяти десятков Чёрных, сопровождавших пустые повозки для зерна. Два раза табун делал круг по сжатому полю, защищая и Белок, и Яриев, и всё же троих ратников Светя ранили. Они остались верхом после того, как Заредар присыпал раны целебным порошком и перемотал, однако схватка этот троице была уже не по силам.
   ...Наступил вечер. Солнце почти село. Стрелы закончились, и лошади измучились. Светь взял с собою пятерых, из тех, кто мог двигаться вскачь; остальные пошли следом с табуном. "Мало, мало людей вызволили из плена, - упрекал себя старший, погоняя Здоровка. - Полторы тысячи, не более, а ещё Барсуки, Выдры, Бобры, Косули, Лоси. Плохо, если их дети не успели уйти в горы, поведут их Чёрные за собою в Лес..."
   Мысли подгоняли его, он - коня, следом стремились остальные. Вот и селение рода Дробеслава. До других уже не успеть, да и здесь неудача: пять десятков жёрухов шли за повозками со снопами в окружении чёрных воинов. До ближних жилищ им оставалось не более полуверсты. "Отобью!" - велел себе Светь и, не сбавляя хода, устремился прямо к городне. Чёрные поглядели на них, окликнули. "Аша-Баша!!" - закричал Светь, чтобы подольше пребывали враги в непонимании. С возвышения оглянулся: табун уже выходил к краю поля. Можно действовать. Такой случай обсудили вчера у костра, только число ратников у него теперь было куда меньшее. Однако в слаженности поступков своих воинов можно было не сомневаться. Светимир повернул коня к передним повозкам и, сблизившись уже вплотную, выхватил и меч, и цеп и ударил сразу двоих врагов. Добивали их и третьего уже следовавшие за ним.
   Движение повозок остановилось. Теперь два десятка всадников бросились на Яриев, на ходу закладывая в луки стрелы. "Бегите назад!" - крикнули Белкам дружинники и повернули в селение. "Главное - чтобы злобники не заметили табун или немногие бы вернулись. Без стрел моим друзьям придётся худо. Мы же теперь потешимся..." - и Светь с улыбкой первым заскочил в становище Чёрных.
   Совершилась самая дерзкая из его вчерашних задумок. С тем, что охрана на полях будет небольшой и угнанные лошади позволят быстро уводить к Лесу жёрухов, Дружина согласилась сразу. Однако старшего беспокоило то, что меж селений Южных дальность в десяток и более вёрст и он не успеет забрать с полей пленных даже тех четырёх племён, что жили ближе к Лесу. Тогда-то он и предположил, что в селениях их тоже не ожидают и при необходимости именно среди жилищ и прочих построек легче избавиться от погони, чем где-нибудь в редколесье. "Главное - учинить побольше шуму-крику, чтобы все бегали и суетились", - заключил он.
  
  280
  Многие не согласились на такую безрассудную шалость, но теперь иного выхода не было.
   Светь оглянулся: похоже, он увёл всех Чёрных, обозлённых его нападением - малым числом да ещё у самого их становища. А это значит, что остальные, подогнав табун, посадят жёрухов на лошадей и уведут прочь. Он выхватил меч, увидев первых Чёрных на пути - безоружных, выходивших со смехом из ворот жилища - и вскричал:
   - С дороги, мразь, потопчу!
   Те замерли, округлив глаза. Крик Светя подхватили его друзья и, размахивая оружием, но не вступая в схватки, они понеслись дальше.
   К их удаче, проезд не был загромождён. Только в одном месте поворачивали налево повозки со скирдами, и дружный вскрик пяти глоток пуганул крайних лошадей: повозки наехали одна на другую, жёрухи-подростки и Чёрные заметались, не понимая ничего и не различая в сумерках, что эти конники - чужаки.
   "Мне бы сотню ратников - за ночь вырезал бы Чёрных в пяти-шести становищах", - мимолётно подумал Светь. Они уже миновали середину селения. Два раза поворачивали, и погоня отстала саженей на сто. Шуму же и крику животины здесь и без них хватало. Потому впереди никто не обеспокаивался их короткими боевыми кличами, которыми пугали, когда кто-то попадался на пути. Да и сами воины Кощего едва ли говорили между собой на каком-нибудь одном языке, потому что собрались под полосатый стяг со всех сторон мира.
   Наконец, строения кончились, и Ярии выскочили на небольшой луг, ограниченный изгибом речушки и редким осинником. Светь устремился прямиком к воде, намереваясь переправиться на тот берег и скрыться в темени наступившей ночи. Однако оказалось, что их преследует не менее ста чёрных всадников, и, судя по злобным выкрикам, они готовы были гнаться и за пределами селения. Значит, надо уходить прямо в Лес, потому что с Северо-запада остальная Дружина уводит бывших у повозок жёрухов, и неизвестно, далеко ли они ушли.
   Светь въехал в мелкую, но быструю реку, и Здоровко, остановившись, потянулся к питью. Подбежал отставший было среди строений Холень, тяжело дыша боками. Не успел старший дёрнуть вымученного коня за гриву, как рядом из травы послышался испуганный крик ночной птицы-ватейки. "Меч? Откуда?" - оторопел Светимир и, сильно шлёпнув Здоровка, ответил таким же криком. Они выскочили из воды на глинистый берег и неясно увидели, как вдоль берега встали на колено с луками в руках десятков пять ратников. Разгорячённая погоня была уже рядом, и дружный удар стрел смешал её. Ржание лошадей, хрип раненых воинов и громкое "Сва!" Мечислава, за которым последовала новая волна стрел. Полтора десятка Чёрных, бывших в задних рядах, повернули назад, бросив своих. Снова птичий крик - знак к отходу - и подростки-Куницы, хотя и бегом, но в спокойной уверенности в себе, направились к ближайшему лесочку. Светю
   281
  
  с друзьями оставалось только следовать за ними.
   Под деревьями, выставив дозоры на четыре стороны, родственники радостно обнялись.
   - Меч! Откуда ты здесь, у Барсуков?!
   - А ты, брат?! Вам ведь нужно пирничать у Аши-Баши!
   - Были у него, да он сам кощий и нас не попотчевал. Ещё и уходить пришлось не через дверь.
   - Как?! Буяры, слыхали?! Мой брат видел самого чёрного Правителя!
   И без того обступавшие их от любопытства юноши и девушки сгрудились ещё ближе.
   - Самого Ашу-Башу?!
   - Видел и ушёл невредим?!
   - Но почему - буяры? - спросил Светимир.
   - Сам посвящаю. Отважился на такое право. Кто убил одного врага - сразу буяр. Хотя я сам не посвящён. А они меня Мечимиром зовут, старшим.
   - Если зовут, так оно и есть. Людское мнение важнее обряда. Но погоди, остальная моя Дружина в двух верстах отсюда с пленными Белками, которых мы отбили у самого селения. Отправимся к ним и тогда всё разъясним друг другу.
   - Нет, Светь., мне теперь надобно на Юг, и вы мне помогите. Весеслав, возьми троих! По лесочку на Северо-восток отыщете и приведёте сюда Яриев! Белки пусть затаятся в Лесу! Завтра к полудню уведём всех к себе!
   Через полпоры укрытые густыми лапами-ветками елей, сидели вокруг большого костра и застольничали два десятка ратников с Севера и пять десятков с Юга. Тех, кто, не робея перед неисчислимостью чёрного воинства, нападали на них и волею случая сошлись в одном месте как раз тогда, когда особенно одни в других нуждались.
   Светимир рассказал о разведке в становище Аши-Баши, замыслах Правителя, после о своём набеге, давшем волю тысяче четырём стам и пяти десяткам жёрухов - Оленей, Туров, Белок, которых Меч намеревался в ближайшие дни собрать всех вместе под охрану своих ратников. Завершая рассказывания, Светь назвал Куниц спасителями, потому что у погони за ним лошади были куда свежее. Такой похвальбой от отважного и опытного ратника он вызвал на лицах Мечевой дружины довольные улыбки. И сам Мечислав посмотрел на двоюродного брата с признательностью.
   Не меньше важного и любопытного поведали и Куницы. Оказалось, они ушли из предгорья и начали восстанавливать два самых южных своих селения - тайком да выставив дозоры по границе своих Земель с полями Выдр и Барсуков. Меч убедил Надимира, что едва ли Чёрные станут наезжать к сожжённым жилищам и голым полям. Потому сильно порадовал Куниц подарок Светя - три сотни коней, которые теперь паслись неподалёку, на лесных лужайках. "Разделю лошадей по селениям, и при
  
  282
  опасности можно будет уходить к Поясу Рода верхом. А то мы другое придумали: снимаешь дёрн, вырываешь ямку и прикрываешь её как крышкой. Показались Чёрные - каждый вмиг прыгает в такое укрытие, и нет нас. Мать Землю мы потревожили, да уверен, ей теперь в радость укрыть от врагов последних своих детей.
   Меч говорил твёрдо и уверенно, и Светь молча удивлялся тому, как переменился его родственник всего-то за несколько дней: "Яр, отец его, был бы счастлив. Даже не буяра воспитал, не берёжу - явного старшего. Твёрдого, разумного, ретивого".
   Брат продолжал. Вчера на них вышли трое беглых мужчин. Весть их была неожиданной и доброй. Не менее как в двух селениях Барсуков Чёрные держат взаперти мужчин и женщин, что были ранены в Великой битве. Раненых тяжело злобники добили, остальных же погнали за какой-то надобностью севернее и даже позволили лечиться: давали чистую воду, холсты для повязок, а жёрухи-дети собирали им целительные травы.
   - Теперь я уяснил, на что Чёрным пленные ратники. Аша-Баша собирается в поход против наших северных племён и пойдёт туда сквозь Лес Велеса. Значит, взрослые Южные нужны ему для прорубания просеки воинству. Они станут теми же жёрухами, только очень тяжёлый труд предстоит им.
   Светь согласился, что скорее всего так и есть.
   - Но даже не ведая того, - торопливо продолжал Меч, - мы решили отбить этих. К вечеру разведали четыре селения Барсуков, и в двух из них нашли пленных ратников. Где подбирались к детям-жёрухам, которые работали на полях или пасли животину, где сами, будто жёрухи, входили в селения. Один буяр у нас не воротился: видно, попал под присмотр. Попутно семерых Барсуков мы вызволили. У первого селения девочка несла воду да поранила ногу. Наехали два воина и начали лупить её бичами. Так мы их с пяти десятков саженей поразили стрелами и зазвали несчастное дитя убежать. Стрел у нас в достатке. Наладили рудоплавню и всё медное пустили на наконечники. Отыскался и свой кузнец. Ему, как мне, скоро десяток и шесть лет. Кузнецом был его отец, да погиб. Юноша же всегда ему помогал и многому научился. Так что народ Южных жив, и вместе с твоими на воле уже до двух с половиною тысяч. И ещё отобьём в эту ночь раненых ратников, подлечим, тогда начнём нападать не на малочисленные разведки, а на целые становища. Ведь проскакали вы сквозь селение и живы. У Чёрных дозоры пока редкие, потому что уверены: сокрушили всех, опасаться нечего.
   - Здесь, у Белок, ты тоже искал ратников?
   - Да. Но теперь ясно, что все они в селениях родов Регомира, Деремира и, может, далее. Так что застольничаем и - в набег. Мы оставили там своих разведчиков, так что действовать будем не вслепую.
   - Добре, брат. Жёрухи мне более не по силам. Завтра их на полях будут сторожить сотни Чёрных. А в эту ночь ещё можно застать врага врасплох.
  
  283
  
  Сколько ехать?
   - Семь вёрст до первого и ещё четыре до второго селения. Поначалу нападём на Деремирово. Жёрухи сообщили: там до трёх десятков бань и прочих строений набито нашими ранеными ратниками. Если так - их там до полутысячи.
   - Тогда собираемся. Я впереди с вами, позади мои друзья потихоньку подгоняют табун куда поближе.
   - И ещё, Светь, недобрые вести, - говорил Мечислав, когда все разошлись приготовляться к нападению. - Уток нет с тобою. Так вот. Их соплеменник Боеслав умер от раны. Крепкий был ратник, и душа его в Ирий уходила светло, с улыбкой. Передал слова матери-отцу. Жив останусь - перескажу им. А ещё сказал мне, что отдал когда-то метку Лады Радиславе и теперь с Небес будет радоваться на вашу любовь и станет ТАМ молить Рожаниц, чтобы ниспослали вам плодовитость на детей.
   Голос Меча дрогнул. Светь и сам, поражённый этим рассказом, до боли сжал кулаки: "Сколько мук мы на себя взяли. Неужто война - удел юных?.."
   -...Так вот, - договорил Меч. - Просил передать, что ты ему друг-брат навечно, и если позволит Перун, станет он, хотя и бесплотной тенью, да рядом с тобою во всех схватках. А если родится у вас с Радей сын, просил передать ему своё имя...
   - Боеслав... - печально отозвался Светь. - Волю брата своего наречённого исполню... Ему же, ратнику Ирия, теперь место справа от меня. Станем биться вдвоём. Как проводили его?
   - Достойно. И на жертвования не скупились.
   -Пятый из нашей Дружины. Уже пятый...Что прочие?
   - Остальные встали на ноги. Через три-четыре дня попробуют взяться за оружие. Мы раненых оставили в горах. Туда же отправим и тех, кого отобьём в эту ночь и кому потребуется лечение. Надимир с ними. Старик думает поставить меня племичем Куниц, а самому сделаться вещуном, потому что ни одного не осталось в живых. Да я ему возражаю: "Не торопись. Вот отобьём пленных, тогда и выберем достойного..." И ещё, Светь. Вчера ввечеру на Юг мимо Куньих селений прошли пять сотен Бродичей под предводительством Чёрных. Мои-то Бродичей хорошо различают. Это сильно меня озаботило: не на Аркогор ли отправились?.. Худо тогда отцу придётся.
   - Может быть. И отряд Анкероха, Подлинного чёрного мы разбили, и над самим двухголовым позабавились...
   - Да уж... - Меч вспомнил, какой дружный смех у его Куниц вызвало то место в рассказываниях брата, когда Болеслава выкрикнула Кощему: "Брысь, мертвяк!" - Так вот: мы напали на последних. Восьмерых сгубили, да жаль, не пленили ни одного. А то узнали бы их замыслы...
   - Старший, мы готовы! - окликнули Светя. - Весь табун у края Леса.
   - Трогайтесь потиху. Мы обгоним вас и будем ожидать в версте от селения.
  
  284
  
   - Добре.
   Светь махнул рукой и подошёл к Заредару.
   - Простимся, мудрый старец. Тебе не стоит нападать с нами. Минуешь вдоль Леса Земли Барсуков, к утру будешь у Куниц. Они тебя знают. А там на Юг вдоль гор.
   - Дорогу я помню. Научился за четыре десятка лет. Не плутал в горах, в лесах...Я обниму тебя, Ярий Светимир. И прощаюсь радостно: много видел народов-племён, да вы - сильнее всех. И мечом, и духом. На вере стоите, как на камне, и не сдвигаетесь. Это мудро.
   - Ещё бы. У воинов Кощего чёрная кровь, у всех прочих людей багряная, а у нас, аркаидов, - алая, как утренняя заря, как моя налобная перевязь. Я дам тебе её в подарок, и ты будешь помнить своих северных друзей.
   - А перья?
   - Укреплю на шлеме. Война предстоит долгая, надо защитить голову.
   - Я не могу дать что-то тебе. Ничего не имею. Только опыт и верность памяти тех, кто спас меня...
   - Ты праведно прожил жизнь и в свой срок с лёгким сердцем, не оставив после себя зла и слёз, уйдёшь в Ирий путём вещуна, мудреца. Что может быть лучше? Это и есть наше земное счастье.
   Меч подошёл с двумя лошадьми.
   - Пора, брат.
   - Да... Боги с тобой, Заредар.
   - Погоди, Ярий. Я всё же дам тебе подарок. Как мудрец. Дам добрый совет. Ты мечтаешь одолеть войско Аши-Баши. Но этот великан тебе не по силам. Бей в сердце, а сердце его - Криведь. Надобно одолеть Криведь. Надобно пробираться в его войско, говорить с Бродичами, убедить оставить зло. Бродичи - Резгунов, Резгуны - других. Вот так одолеть.
   - Да, в прямом бою мне такого великана не превозмочь. В этом ты прав. Но я буду тыкать его изо всех сторон и беспрерывно, пока не обескровлю вовсе множеством мелких ран... А говорить с Отступниками?.. Они сделали свой выбор.
   Старик улыбнулся, пожал плечами и вздохнул. Они обнялись в последний раз и разъехались в разные стороны. Маленькая Дружина Светимира, передохнув немного после дневных набегов, пошла в набег ночной, а старый вещун далёкого народа снова отправился предупреждать разные народы о нашествии тёмной силы.
   ...К селению рода Деремира, наполненному теперь чёрными воинами, нападавшие подошли к началу первой поры ночи. Прыткие разведчики Куниц три раза уже подбирались к жилищам, увели из плена семерых подростков и детей и узнали всё, что требовалось. Врагов здесь собралось до полуторы тысяч. Захваченных - раненых в Великой сечи мужчин и женщин - держали на Юго-восточной окраине в хлебнях, банях и живнях, и у каждого такого строения, сменяясь, ходило - сидело - дремало по трое
   285
  охранников. Остальные Чёрные к этому времени обычно начинали угомоняться, запирали жёрухов, ставили на выездах из селения дозоры и ложились спать в жилищах и под навесами на повозках.
   Меч предполагал тихо вызволить пленных, убивая только их сторожей, и увести людей в Лес. Со слов детей-жёрухов, которым приходилось носить снедь и питьё своим взрослым, не менее как половина их них могла ходить и чувствовала себя сносно, хотя и пребывала в подавленном самочувствии из-за поражения.
   Светимир же видел, что юные ратники его двоюродного брата не сумеют совершить это дело бесшумно, потому что не обучались подобному. Но вслух ничего не сказал, чтобы не обижать отважных подростков, а наоборот, объявил, что сообща им по силам очистить от врагов полностью всё селение. Ратникам Светя следовало проникнуть на условную границу той самой Юго-восточной окраины с остальным селением и прикрывать Куниц, которым надлежало всем вместе нападать на Чёрных и, спасая взрослых ратников, давать им оружие убитых, чтобы нападать далее большим числом.
   К селению приблизились незамеченными для врагов. Светь в одиночку осмотрел крайние жилища и, вернувшись, дал несколько советов Мечемиру и его подопечным. "Непривычно, - усмехнулся берёжа Соколов. - Будто побывал в Лесу, где всякий миг ожидаешь нападения асилков. И это там, где живут люди..."
   Убедившись, что Куницы полны решимости ратиться за своих отцов-матерей и довольно умело втянулись в селение, Светимир повёл своих к городне. Пробравшись внутрь, Ярии через каждые десять саженей притаивались по одному где-нибудь у стен, огорожения живни., у колодца, держа луки наготове. Как видно, собак Чёрные сгубили вместе с их хозяевами, потому встревожить спящих врагов могли только дозорные, которые сторожили пленных и жёрухов. Расставив своих ратников из края в край селения и догадавшись по небольшому шуму, что Куницы начали своё дело, Светь шёпотом обратился к последнему, с кем остался - Ладославу.
   - Смекнул, друг, чем мы с тобой займёмся?
   - Я тебя давно знаю. Чтоб берёжа Светь, наш дозорный в Лесном и Южном походах, спокойно прятался где-нибудь в траве, как одичавший кот, на которого мы только что едва не наступили... Не бывать такому.
   - Не бывать. Возвращаемся назад вдоль цепи наших, которые в засадах, и очищаем от Чёрных навесы и жилища, прямо по порядку одно за другим.
   - Я так и полагал.
   - Действуй мечом и ножом. Луком - если кого упустим.
   Они вошли, вернее, мелькнули едва приметными тенями в ближние ворота и увидели перед собой три повозки с чем-то, мальчика-жёруха, дремлющего у костра да лошадиные головы в загоне живни. Светь кинул дровинкой в дитя, и тот, ничего не понимая, встал и пошёл осматриваться. В тёмном месте ему зажали рот и объясняли всё на ухо до тех пор, пока маленькое тело
  
  286
  
  не ослабилось и сердце не перестало колотиться от перепуга.
   - Где Чёрные и сколько их? - шепнул Лад.
   - На повозках...семеро...или больше... Да два десятка внутри - в родне, в спаленках... Один прямо на столе улёгся...большущий...Неужто вы их всех умыслили погубить?
   - А чему удивляешься?
   - Тогда и мне дайте нож. Они со мною лютее, чем с конями...
   - Хочешь помочь - притаись и всё примечай. Добре?
   - Да добре...
  Друзья направились к повозкам и три раза взмахнули мечами. Ни звука не услышали они от убитых врагов. В этот миг мальчишкасзади вдруг громко спросил:
   - Чего надобно тебе?
   Чёрный, который только что вышел за порог, повернулся недоумённо к жёруху, и в тот же миг брошенный нож вошёл ему в спину. Воин слабо крякнул, а Соколы признательно кивнули юному помощнику.
   Теперь жилище. Светь и Лад вошли внутрь и тут же вышли обратно под навес. Тут же - так показалось мальчику из племени Барсуков, и он подосадовал:
   - Что же вы?.. Рубите, пока спят.
   - Десяток и два, - проронил один из них.
   - И десяток, - прибавил другой.
   - Уже? - не поверив, жёрух решил заглянуть в жилище.
   - Вот что, наш юный друг, - остановил его Светимир. - Я слышу, братья Куницы уже изрядно шумят. Иди к соседнему навесу, а мы следом, да подашь знак, если там все спят.
   Так они прошли ещё три жилища, пока не попалась живня, заполненная не коровами или лошадьми, а подростками-прислужниками. Убив сторожевых воинов, Светь объяснил пленным всё, что происходит в селении, и велел пойти по их с Ладом пути обратно да собрать оружие убитых Чёрных.
   - Собирайте да переходите на ту окраину, где теперь бьются. Взрослым там оружие весьма пригодится.
   ...Через четверть поры в селении Деремира, который сам погиб несколько дней назад, всё совершенно изменилось. Внутри жёстко схватились шесть сотен Южных и тысяча Чёрных, снаружи все выходы в поле были прикрыты лучниками Меча, которые убивали любого всадника-врага, захотевшего вырваться - от страха ли или за подкреплением... А среди Чёрных, как невидимые духи мести, то там, то тут являлись два десятка ратников-северян, вмиг уничтожали ватагу противников и исчезали за углом какой-нибудь бани.
   Мечислав не случайно был оставлен братом для обучения Куниц ратным умениям. Юноша доподлинно ведал все отцовы боевые ухватки и придумки.
  
  287
  Захватников били с хитростью. Вызволенные взрослые ратники, из которых немало оказалось способных держать оружие, охватывали с двух сторон часть селения и наваливались гурьбой все вместе, пока спины им прикрывали юные лучники Меча. Так численный перевес не давал никакой выгоды врагу. К тому же собраться в дружные ватаги и всем вместе нанести удар воинство зла не сумело: мешала разность языков, не оказалось одного толкового старшего, многие заботились о собственном спасении, посчитав противника превосходящим. Да и Светь со своими дружинниками, быстро перемещались и, не жалея Куньих стрел, создавали большую сумятицу и уверенность, что их, Чёрных, бьют изо всех сторон.
   Только один раз Ярии столкнулись с крепким сопротивлением. Десятков пять воинов Кощего закрыли ворота, выставили лучников и метателей копий, и подступиться к ним возможности не было.
   - Что делать? - обратились ратники к старшему. - Здесь, верно, самые опытные!
   - Друзья, вы смотрели в глаза детей-жёрухов?! Или мало они вам ярости внушили?!. В жертву этих Перуну и Семарглу! Порадуем наших небесных охранителей!
   Его поняли, и вскоре десяток пламенников полетел в жилище с изворотливыми воинами.
   - Вот так! - одобрил Светь. - Или боги пожгут, или мы посечём! Пусть выбирают! У них лишь такой выбор будет теперь: смерть или смерть!.. Повозки к воротам: прорываются на конях!
   В этот миг к Светимиру подбежал Меч.
   - Брат! Едва отыскал тебя! Схватка затягивается, а в селении рода Регомира тоже до полутысячи пленных взрослых! Не успеем до рассвета!
   - Видно, не успеем! Бери с собой сотню самых толковых да вооружённых ратников, чтоб были с луками, садитесь на коней и езжайте! Верно, твои разведчики уже всё там узнали! Потому постарайтесь без шума побить сторожей, вывести пленных куда-нибудь в рощи да возвращайтесь сюда! И пошли людей к въездам в селение: если Чёрные встревожатся от вашего нападения, пусть те перебьют дозоры и отвлекут от вас!
   - Понял! Чтобы устроилась сумятица!
   - Да, пока ты не уведёшь тех, кого вызволишь!
   - Боги с тобой, Светь, я помчался!
   - Бери же тех, кто покрепче! Веди тебя Сокол...
   Они расстались, и Светимир продолжил схватку между строениями. Теперь Чёрные занимали только северо-восточную окраину, и Ярии с Южными, собравшись в четыре отряда - Светя, Ладослава, Граеславы и Тура Семислава, - напали с разных сторон, пробивая оборону врагов клиньями. Сила Чёрных иссякала до самой зари: не в согласном действии она была, а в большом числе воинов, к тому же сгрудившихся в узком месте, где в мирное время жило всего семь-восемь семей.
  
  288
   Чёрные закрывались в жилищах, пытались прорываться на конях, били стрелами из-за повозок... Однако ярости Южных и умелости Яриев воины Кощего противостоять не могли. Ратное обучение их оказалось хуже, чем предполагал Светь: видно, легко давались им захваты не оружием, а отступничеством, да и к обороне не привыкли. Юные Куницы бились парами, как велел им Меч. То же самое переняли теперь и получившие волю взрослые ратники. Такая взаимная помощь позволяла одолевать врагов и сохранять жизни. К тому же всякий понимал, что бьётся не только за себя, а и за погибших отцов, сыновей, братьев и других родственников, которые ушли в Ирий, не сумев защитить Родину. И, верно, рать, ставшая на Небесах бесплотной, отдавала теперь оставшимся на Земле свою силу духа.
   Когда посветлел воздух, и ночь, унося темень, словно питавшую чёрное воинство, сдвинулась к Поясу Рода, в селении Деремира добивали последних врагов. Ратники падали на траву от усталости и потери крови. Отовсюду стали появляться десятки детей и подростков, ещё вчера называвшихся жёрухами, и Светь велел им запрягать лошадей да грузить раненых и своих убитых: надо было уходить в Лес. Он бродил между строениями, заглядывал всюду и принуждал одних перевязывать раны, других вставать и уходить отсюда. То же делали и те, у кого сохранились силы и кому разум подсказывал: расслабляться рано, теперь спасение только в густой чаще. Труднее было объяснять необходимое жёрухам из других Земель, которых оказались сотни. Но их жажда воли не пропала ещё за месяцы и годы плена: чужаки помогали Южным и тоже покидали селение.
   В это время воротился Мечислав, приведя с собой две с половиной сотни вызволенных ратников - половину из тех, кого держали взаперти в соседнем селении. Больше не сумел, потому что его воины бились всю ночь, устали и действовать тихо, умело и расчётливо уже не могли.
   Но и такому числу братьев все были рады, и уже через полпоры из селения выехала последняя повозка. Забрали не только погибших и раненых - около трёх сотен, включая пятерых ратников Светя, получивших удары мечами и копьями. Прихватили и много снеди, посуды и прочей утвари, увели животину и коней Чёрных. Южным теперь предстояло обустраиваться на новых местах - у Куниц или в Лесу. В том самом Лесу, в котором ещё не так давно и охота считалась опасным делом. И вот волки, медведи и разные неведомые чудища, о которых Ярии с Севера слышали от своих братьев, - всё это зверьё воспринималось теперь какой-то детской робостью перед ночным скрипом. Ибо подлинной опасностью, гибельной и для детей, и для взрослых, стали заполнившие долины чёрные воины. "Наши предки - звери, - заметил кто-то очень точно. - Вот мы и возвращаемся в Лес, на первую Родину".
   ...Но если Олени, Лоси, Косули, Туры, Бобры, Выдры, Белки, Барсуки и Куницы то ли скрывались, то ли возвращались под сень деревьев и в заросли кустов, где мирно пели птицы, трескотали насекомые и петляли меж стволов лесные ветерки, то дети племени Лебедей едва не летели на своих быстрых
  
  289
  конях, неся целый ворох вестей народу Севера. Таинственная Подземная дорога, пробитая древними богами во чреве Матери Сырой Земли, ожидала их впереди. За спинами росла и густела невидимая глазам, но ощутимая сердцем, тень Зла, потому что даже в состоянии покоя воинство Аши-Баши отравляло воздух вокруг себя запахами корысти и зломыслия. А Лебеди уносились всё дальше на Северо-запад, и Солнце, падавшее к ночи за Пояс Рода, отсчитывало их время.
   Но не всё скачка. Когда останавливались для отдыха или ночлега и устраивали неприметное становище, одна девушка садилась в стороне и раскладывала вокруг себя по траве скрученные берёзовые закорья - наметки пути Дружины Ярия от берегов Омогдани к новому Алатырю и Аркогору. Спутники Радиславы не удивлялись: ведь она не проходила с ними путь с Севера на Юг длиною в пять Лун, не поднималась на отроги, не обозревала беспределье Велесовых владений и не вздрагивала в темени от шорохов, предвещавших нападение асилков. И невдогад было Лебедям, что этот путь Радя давно постигла по бесчисленным рассказам Вертя и прочих дружинников, а глядела всякий раз в одну и ту же берестинку-скалину, исчёрканную маленькими буковками совершенно необычной повести. Такой повести, какой не знал сам Гремислав, лучший из певунов, ибо говорилось в ней не о богах, их трудах, заботах, битвах с врагами, женитьбах, пирах. Говорилось в ней о людях, об их красоте и любви, а таких повестей аркаиды ещё не придумывали...
   На зорьке выехал в Лебедию неведому
   И повстречал Денницу на лугу:
   В жарко-купавно-солнечном сиянии
   Она предстала с друженем-зверьём.
   Моя Заря, мой свет, мой воздух чистый,
   Моя любленица, богам подобна ты.
   К тебе льнут духи мироколицы,
   Рассказам их внимаешь ты.
   Блестят глаза души бездонной светом,
   Его лучи купают всё вокруг.
   Он растворяет хвори и заботы,
   Где он - там худу места нет.
   Назвать тебя одним каким-то словом -
   Вестимо, ограничить, изменить.
   Всё лучшее в речи людей - тебе,
   И те слова, что знают только боги.
   Украса жизни, всей Земли и Поднебесья,
   Отрада в день любой: и в празднество, и в жаль,
   Радуша и услада зренью, слуху...
   Красивее тебя лишь Ирий-сад.
   Ты мне родимо-кровная душою,
  
  290
  
   Моим глазам приглядна и мила,
   Лицом пригожа и плавна движеньем,
   Любезна говором и разумом ладна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   291
   Повесть 17. Лесные схватки
  
   "Неужели не спасёт меня Перун? Ведь не где-нибудь сижу, а на священном дереве - дубе... Хотя должен ли Перун заботиться о таких неуклюжих? Сам прометнулся... И что в этот день такое сделалось со мною? То с лосем едва не столкнулся, не почуял, то с рысью... Прежде и бурундука мог ощутить за десяток саженей, не то, что хищника или косматого... Вот, снова полезли. Нет, обжоры и разорители: на дереве меня не одолеете. А тот, высокий, опять приготовился бить из лука. Хорошо, что густые ветки..."
   Светь, сидя в развилке дубового ствола, спокойно ожидал нападения. В первый раз за ним полезли трое, и двоих он, ранив мечом, сбросил вниз. Теперь же наверх устремились сразу пятеро, и требовалось не только уцелеть в схватке, но и нанести врагу большой урон. Сокол не мог спуститься вниз: два десятка Чёрных были ему не по силам. Не мог и слезть ниже и достать кого-нибудь из лука: враги становились за деревья и пускали сразу несколько стрел с разных сторон. Оставалось сидеть наверху и надеяться на их нетерпение. Перебив же хотя бы половину, можно было отважиться спрыгнуть вниз и биться на Земле. Хотя и с малой уверенностью в успехе: эти разведчики отличались опытностью и проворством.
   Пока пятёрка чёрных воинов неторопливо, прикрывая друг друга из луков, забиралась на дерево, Светимир озирался и делал в уме наметки нового боя. Влево, на Восток, отходил толстый, почти ровный сук, по которому можно резко метнуться и, укрепившись ногами на разветвлении, два раза ударить из лука. Но до того придётся или согнуться, или сломать вон ту веточку. А это означает - нанести обиду почитаемому людьми дереву. Отсюда же не стрельнешь: едва видно, как Чёрные лезут. Сам-то закрыт, но и они недоступны... Так, высокий воин - самый толковый среди них: полез на соседнюю ольху, чтобы бить по Светю оттуда. Разумно... Значит, здесь только один удар мечом, и всё, потому что в этом месте их сразу трое может влезать. Потом - вправо, стрельба и ниже. К тому времени они встанут все на одной черте, в ряд, и можно будет схватиться только с одним, после с другим... Замысел хороший, но лучник на соседнем дереве сумеет поразить его там, ниже. А наверху - Светь задрал голову - наверху не развернуться. Ветки тонкие, просветов больше, и Чёрные сумеют разом достать луки. Тогда остаётся высокий...
   Рядом ударила по листве тяжёлая стрела и прошла сквозь крону на другую сторону дерева: умелый враг приступил к задуманному. Светь отстранился назад и теснее прижался к стволу. Даже прикрыл глаза: "Неужели не одолею их или не скроюсь от преследования? И всего-то в версте ожидает Дружина, да не досвистишься-не докричишься. Холень, навено, где-то спрятался в траве и может попомогать, только если спуститься на Землю. Остаётся уповать на этот многовековой дуб, его густую многорукость. Да ещё на то,
  
  292
  что Чёрные будут влезать маленькими ватагами, пока он не перебьёт большую часть их здесь, в кроне. Но они не безрассудны. К тому же могут просто сидеть под деревом, пока вечером не подойдёт всё воинство..."
   Ещё одна стрела. Воткнулась прямо в ствол, и Светь, с трудом вынув её, сунул в свой тул. "Да этот разумник не позволит мне биться со своими друзьями! Заставит прятаться, пока они не окружат меня. Надо не медля что-то делать с ним". Сокол попробовал боковые ветки - вправо, влево: нет, чёрного лучника не видно. Полез выше, до самой верхушки: совсем никого не видно, только просеку и тёмное воинство Аши-Баши, которое заметно приблизилось с того времени, как он впервые влез на дуб. Светимир воротился к своей развилке и нашёл там ещё одну стрелу, расщепившую ветвь в вершок толщиной. "Значит, пока бьёт наугад. А видел меня только снизу... Где там мои противнички?.."
   Пятёрка Чёрных миновала уже половину пути наверх, и чистого пространства оставалось четыре сажени. "Времени почти не осталось... Что же делать?" Светь ощутил холодок приближающейся смерти и ещё раз внимательно огляделся. Из перебитой ветки вытекал сок дерева, и он прикоснулся к ране пальцем, словно пытаясь остановить кровотечение. И в тот же миг в голове мелькнула причудливая мысль: "А если - вперёд? Выбора-то нет... Да ведь и Солнце с моей стороны. Может, и слепит его".
   Прямо перед ним веток не было, но на полсажени выше мощный и кривой сук уходил как раз в сторону вражеской ольхи, и юноша тихо скользнул по нему. Поначалу перебирал руками, после пришлось лечь на живот: сук утончался и имел слабые и ненадёжные ответвления. Оказалось, что он даже выходил за крону и окончанием своим подставлялся под солнечные лучи где-то над головами чёрных разведчиков. Но главное - Светь увидел сквозь листья голову высокого воина, снова пустившего стрелу по той самой развилке. "Желает держать меня в опасливости, вот и бьёт беспрерывно. Теперь мой ответ". Он осторожно сел, свесил ноги и потянулся за луком, после за стрелою. Приметился. Стрелку что-то выкрикнули снизу, и он, согнувшись, подставил плечо. "Может, предупреждают, что я перебрался оттуда. Что ж, хотя бы раню". Стрела с соколиным пером - подарок Меча - свистом резанула воздух и впилась в руку врагу. Удар сбил его с дерева. И Светь услышал сначала треск веток, после тяжёлый удар оземь и крики.
   Теперь необходимо было поскорее возвращаться на своё прежнее место: Чёрные уже почти добрались до него, но шум внизу отвлёк их, и Светь успел. Однако эти воины действительно оказались опытными: они остановились, а на ольху полез другой лучник. Медлить было опасно. Светимир рванулся влево, присел на разветвлении: нет, стрелам они ещё не доступны. Скользнул вниз, опять присел. Чёрные уже заметили его передвижения, и один из них поспешил подняться по стволу, чтобы избежать нападения сверху. Юноша обнажил меч. Обмен ударами. Одолеть врага не получилось: владел мечом не хуже, а за спиной его уже появился другой. Решаясь на возможное
  
  293
  падение, Светимир отпустил левой рукой ветку, за которую держался, и выхватил свой верный цеп. Один удар по ногам - и враг летит вниз. Удар по голове, и падает, но виснет на сучьях другой. Снизу вверх летит пара стрел, но неточно. Встав спиной к стволу, Светь увидел, что остальные трое остереглись лезть выше и, посоветовавшись, начали спускаться. Да так, что не нападёшь: один целится из лука, двое перебираются ниже, после меняются. Значит, всё. Вторая схватка окончена. Можно передохнуть, вернувшись на свое надёжное место.
   Трое раненых, двое убитых, полтора десятка живы и здоровы. Перевес за Чёрными, и, похоже, больше они ему свои жизни дарить не станут: разжигают костёр, достают снедь. Худшее предположение его сбывается: разведчики станут ожидать, пока до этого дерева не дойдёт просека. А там, может, его достанут тучей стрел, может, дуб подожгут или срубят. Жёрухи из пленных Южных прочищают Лес Велеса широкой полосою саженей в десять, и чёрное войско движется по новой дороге безостановочно. Всё это и узнал Светимир, взобравшись на высокий дуб, и разведывание его было удачным, пока невидимая до того рысь не подняла злобный рык, который и привлёк внимание дозора Чёрных.
   Юноша вспомнил, как ночью вдруг прискакал один из Куниц с вестью: воинство Кощего пришло в движение - там, где и собиралось до того последние два дня, у селения Лося Вежемира. Только пошло оно на Север не вдоль Пояса Рода по дороге Дружины Яра, потому что там нелегко было бы тащить сотни повозок с утварью и снедью. Чёрный Правитель двинулся прямо сквозь Лес, как и предполагал Меч.
   Прощались с братом и Южными впопыхах: надо было опередить врага и встать у него на пути. Два десятка и семь ратников уводил с собой Светимир, включая раненых, которые пожелали идти в Лес и биться за свой народ. Уходили ещё три Сокола, кроме Светя - Лад и Болеслава с Рудославом, вернувшиеся от Котугдани, реки, по которой поплыли с вестями на Север Кречеты; далее - по шестеро Уток, Журавлей, Сов и столько же Воронов. Провожавшие Радю и Вертя Лебеди пока не вернулись, но ожидать их не стали.
   Куницы не противились против ухода всех Яриев (а Меча они уже считали своим и даже украсили его одежды знаками Куниц); не возражали, потому что полмесяца схваток хотя и унесли много жизней их юных ратников, заменивших отцов и матерей, но превратили оставшихся живыми в бывалых и сноровистых воинов. Недостаток опыта заменялся исступлённостью и удалью. К тому же разорённый народ теперь, через Луну после Великой сечи с Чёрными, немало восстановился: из Оленей, Туров, Белок и Барсуков отбили до трёх тысяч жёрухов. До тысячи набралось и Куниц. Менее этих племён пострадали от нашествия Выдры, Бобры, Косули и Лоси, ибо при первых же вестях о поражении целыми родами уходили в горы. Светь с Мечем побывали в их новых селениях: они были столь же многолюдны, и
  
  294
  только отсутствие мужчин замечалось сразу. И хотя народ Южных уменьшился вдвое, он не только сохранился, но и стал сплочённее и намеревался теперь заселяться теснее. бросив сожжённые селения.
   Выбрали новых родичей и племичей. Уцелевшие вещуны вернулись к привычным жертвованиям богам, устроив Святилища в скрытых от Чёрных воинов местах. Военное время принудило более всего заниматься оружием и ратным ученьем. И здесь Южные были едины: старшим почти тысячной дружины стал Меч. Ни юный возраст, ни то, что он был с Севера, ни вызволение из плена десятков мужчин, сносно владевших оружием, не повлияли на это решение родичей на новом Вещенье племён. Все признали в Мечимире разум взрослого, необычайную ратную сноровку и такую неукротимость в беспрерывных набегах на врагов, словно он защищал родную Землю. Светь полагал, что буйство брата поубавится после того, как нашлась цела и невредима его наречённая Купослава, прятавшаяся с другими Бобрами в предгорье. Но оказалось не так. И Светимир вспомнил теперь своё детство, когда на Равнине ещё не появилась приграничная берёжа, а словом буяры назывались не юноши и девушки, ученики ратному делу, а быстрые ветры. Ярослав тогда, его дядя и отец Меча, с невиданной безусталью раз за разом отправлялся к Лесу отбивать набеги асилков. Приезжал израненный, один раз с переломанной ногой - удар толстой ветвью, но на следующий же день с утра седлал коня и мчался едва ли не в одиночку на какую-нибудь новую ватагу свирепых злотворцев. "Тятина кровь, - решил Светь о брате. - Даже решение Вещенья его не укрощает". Он думал о том решении по предложению племича Куниц Надимира, по которому на пять лет Южные отступали от обычая юношам жениться с двух десятков лет, а девушкам - с десятка и семи. Меч и Купослава теперь могли стать семьёй, но ратник с Севера, так рьяно разыскивавший свою суженную, найдя её, так же рьяно предался схваткам с Чёрными, стремясь до их ухода отбить как можно больше жёрухов да животины и повозок с зерном, чтобы не остался народ в голоде.
   И вот Дружина Яриев стояла перед чёрным войском, вторгшимся в Лес, готовая к нападению. И Светь разведал всё, что хотел. Да подвела его рысь своим вскриком, словно кто из врагов оборотился в зверя и выдал его крепкому дозору, который сидит теперь под деревом - сам неуязвим, а его, Светя, готовый убить, едва начнёт он спускаться со своего дуба-защитника. Защитника и ловушки, потому как на Земле юноша убежал бы от Чёрных, хотя и был пешим против конных. Убежал бы, притаился где-нибудь в высокой густой траве. Как таится в этот миг его верный Холень. Скрылся неподалёку и ожидает, когда хозяин-друг вступит в схватку на Земле... А может, смекнул всё-таки да вернулся к дружинникам, ведёт их на выручку? Неизвестно пока... Может, зря он отказался взять с собой сотню ратников-Куниц? Сами же вызывались. Да истощили их, изранили беспрерывные дневные и ночные схватки. Так, как они с Мечем, Ладом и Болей, никто уже
  
  295
  не держался. Им бы теперь возродить прежнюю жизнь, оплакать погибших, озаботиться о малых детях-сиротах... А что же делать ему, старшему северной Дружины? Или уповать на разум пса, или дожидаться ночи?
   Светимир поднялся на ноги, поставил их понадёжнее, прижал спину к толстому, крепкому стволу и положил руки на ветви, отходившие вправо и влево от него. "Вот теперь мы с дубом - одно целое, - он глянул вниз. - Склонимся эдак к Земле, схватим руками-ветками вас, поганцев, и забросим куда-нибудь вглубь Велесовых владений, что и в год не выберетесь..." Едва он закончил своё грустно-потешливое мечтание, как среди чёрных воинов поднялся дружный крик, заржали и застучали копытами их лошади, и Светь явственно услышал рычание нескольких диких зверей. "Что это?!" - он бросился спускаться ниже, и с высоты трёх саженей разглядел под дубом и вокруг целую волчью стаю. Лошади умчались, враги с криками ужаса и ярости отступали на Юг, бросив и костёр, и утварь, и даже тулы с луками: видно, их застали врасплох. Светь ринулся вниз: там возможностей спастись было больше, даже вступив в схватку с волками. Но едва он оказался у подножия своего дуба, как один из зверей с радостным визгом бросился к нему, и всё вмиг разъяснилось: волков привёл Холень, сам полуволк-полусобака.
   - Холень! Брат мой! Как же ты сумел разъярить целую стаю на людей?!
   Но раздумывать было некогда. К тому же нападение, видно, уже закончилось: два-три зверя мелькнули в траве в обратную от Чёрных сторону. Светимир, столь же ловкий в Лесу, как любой зверь, вмиг исчез за деревьями, и только через сотню саженей прошептал добрые слова богине удачи Срече и покровителю всех ратников седобородому Перуну. "Через восемь дней - твой праздник, насылатель дождей и хозяин молний, - прошептал он. - Следует нам пожертвовать тебе быка, как делают это на Равнине Ладимысл и прочие вещуны. У Чёрных много быков, похищенных в селениях Южных. Отобьём одного на доброе дело". И он бегом пустился к своей Дружине, слегка пригибаясь и держа впереди руку - от паутины да веток.
   ...И началась с полудня десяток и второго дня месяца страденя новая война - лесная. Светимир, воротившись к Дружине, коротко поведал, что с ним приключилось, и подробно - о своей разведке. Ратиться с передовым отрядом Чёрных, тем самым задерживая их движение сквозь Лес, было невозможно. Впереди тёмной силы велением коварного Аши-Баши шли не его воины, а жёрухи. Топорами и пилами прокладывали они просеку - путь Чёрным на Север. Сторожили жёрухов лучшие, самые матёрые ратники, и их умелость Светь уже испытал на себе. Значит, надо нападать со стороны. Но и здесь была трудность, которой и не ожидали: Чёрные не спали, вернее, спали не все сразу, а в черёд. Небыстро уяснил Светь эту лукавую, но и разумную придумку двухголового Правителя, а уяснив, сильно удивился. Две-три сотни жёрухов прорубали Лес днём, столько же - ночью, когда
  
  296
  дневные отдыхали. Потому просека пробивалась беспрерывно. Так же беспрерывно шло на покорение северного народа бродячее воинство. Оно разделилось на четыре отряда не менее как по пять-шесть тысяч каждое. Первый из них выходил на заре и делал становище в сумерках. В темноте к нему подходил второй отряд, который из-за узости дороги выходил позже, назаутре. В полдень с прежнего места трогался третий отряд и шёл до заполночи. Четвёртый, вышедший в середине дня, втягивался в новое становище уже на заре, когда уходил на следующее поприще первый. Так просека всё время была заполнена идущими, едущими, погоняющими повозки, и на три версты в глубь Леса слышны были крики людей, животных, скрипы, стуки и щёлканья плетьми. И в становищах было так же: едва втягивался, разжигал костры и ставил котлы один отряд, как начинал подходить и располагаться рядом, вырубая и вытаптывая кустарник, следующий.
   - Умён Аша-Баша, - сказал Светимир. - Двумя головами думает. А мы будем не просто умны, а мудры. Нельзя допустить эти два десятка, а то и два с половиною десятка тысяч расхитителей на нашу Равнину.
   И Светь начал лесную войну. Дружина двинулась западнее Чёрных на небольшом отдалении, беспрерывно высылая к просеке разведчиков и выискивая уязвимые места для нападения. В темноте, ставшей сторонником, как духи леса, появлялись ратники из травы, из-за деревьев и кустов, из тумана и тихо убивали дозорных. Поначалу старались обезконить врагов и лишить снеди, потому угоняли в чащу лошадей и животину. Когда же начинался переполох, бились стрелами и неспеша отходили обратно в спасительный Лес. Чёрные пытались преследовать, да мало их возвращалось назад.
   Через два дня таких набегов Аша-Баша резко увеличил дозоры. Теперь они стояли не только по краю становищ, но и у костров. Тогда Светь напал на тех, кто был в пути. Прямо в полдень. В Лесу дружинники наткнулись на место, где тёрся, сбрасывая прошлогоднюю шерсть, медведь, навязали её, воняющую грязным зверем, к стрелам и пустили в самую гущу воинского потока. Остались спокойными горбатые и маленькие ушастые лошади, но обычные обеспокоились, начали поворачивать в сторону и назад. Движение смешалось и остановилось. Тут-то Дружина и пошла на сечь. Стрелами смели до полусотни врагов да тут же от убитых набрали стрел ещё более. После пустили в ход мечи и булавы и в сутолоке, средь повозок, сохраняя ладность и взаимную выручку, и добрую треть поры бились с растерянным войском, которое не могло по узости места использовать превосходство в числе.
   Светь был доволен: один день - и сотни врагов как не бывало. Но уже на следующий кощий Аша-Баша выдумал защиту от таких набегов. Теперь по Лесу, вдоль просеки, через каждые десять саженей ехали конные дозорные, прикрытые со стороны деревьев конными жёрухами. Такие пары трудно было разъединить стрелою даже самому умелому лучнику, потому что
   297
  Дозорные старались держать полонённого мальчика или девушку поближе к себе. Можно было подобраться по траве, особенно ночью, и напасть вплотную, но Чёрные успели бы встревожиться, а погубление всего лишь двух-трёх воинов Светя не устраивало. "Сотню в день. Не меньше, - часто повторял он. - Если сотню Чёрных будем всякий день отправлять в Подземелье к Вию, отцу Кощего, тогда спасём свой народ".
   Потому на такую умную придумку своего двухголового противника он ответил выдумкой мудрой. Два-три дружинника нападали на дозор в одном месте, другие - где-нибудь рядом, а когда на выручку своим устремлялись большие ватаги Чёрных, Светимир с остальными нападали туда, где охранение врагов временно нарушалось. В следующий раз Светь, следуя тому совету Яра, которое давал он буярству, действовал по-иному, непредугаданно: нападал всей Дружиной разом. Прикрываясь справа и слева лучниками, он вклинивался прямо в строй идущего по просеке воинства, старался взбеленить животину, остановить повозки и, прячась за ними, биться сколько можно было.
   "Преимущество противника превратим в его недостаток, - повторял он друзьям дядино ученье. - Врагов много. Тем лучше для нас. Ни один отряд их, ни одно племя в том отряде не ведает, откуда ожидать нашего удара и гибельных стрел. В этот день нападаем на один отряд, назавтра - на соседний. После они предполагают увидеть нас дальше, а мы снова, да два раза, бьём первый. Ещё после - совсем в другом месте. Спутывать, держать в неведенье, напряжении и опаске - вот наше намерение. К тому же - сдаётся мне - брат Меч изрядно потрепал хвост этому чёрному чудищу. Верно, через пару Лун у них начнётся нехватка снеди, станут охотиться да рыбачить в Лесу. Вот тогда мы их истощим да запугаем по-настоящему".
   Расчёт старшего подтвердился от самих врагов, хотя и не прямо. После одной из схваток вместе с дружинниками в Лесу скрылись два жёруха-подростка. Держались они, оба из Оленей, крепко и даже не расплакались, обретя волю. "Мы бы всё равно убежали, - уверяли они. - Чёрные теперь слабее нас сторожат, думая, что и мы робеем перед Лесом. Да уж лучше Лес, чем прислуживание им. Весь день идёшь за повозкой, погоняешь горбатых полулошадей-получудищ, обиженных богами, а ночью стряпаешь у костра, едва и поспишь".
   - А разве Чёрные сильно робеют перед Лесом? - удивились дружинники.
   - А то! - засмеялись мальчишки и задержали свои ложки, которыми ели кашу. - Мы их разговоры немного разумеем, особенно Отступников Бродичей. Весьма робеют. Говорят: Яриям помогают лесные духи.
   - Они ведают, кто мы?
   - Всё ведают. Вы Светимир, Ладослав, Болеслава и Радислава.
   - Вот как! - теперь засмеялась Боля. - Помнит чудище кощее моё "Брысь!"
   Вызволенные жёрухи отправились назад, говоря, что через день выйдут на просеку и спокойно, не плутая, вернутся по ней к своим селениям. Им
  
  298
  дали оружие, снедь. А Светимир - берёсту к Мечу, на которой нацарапал стрелу отстриём вверх и знак четырёх сотен - число погубленных им врагов.
   Так пол-Луны прошло в состязании ума и мудрости, лукавства и напористости, опыта и дерзости. "Кощий о двух головах, а наш Светь - о трёх", - шутили ратники. И в один день, накануне праздника
   Перунова Кощий решил избавиться от досаждавших ему набегов, потому что никогда ещё за четыре десятка лет никто не держал его воинство в страхе.
   В тот день, десяток и девятого страденя, Светь напал на врагов в весьма удачном месте. Просека здесь терялась среди толстых, в два обхвата ясеней, которые не срубили, а лишь очистили от кустарника. Повозки проезжали между деревьев-великанов, спускались с небольшого крутосклона по глинистому скату к реке, камышник в которой к первой поре ночи заняли дружинники Светя. Узкое горлышко кринки напоминала эта переправа. К ней прижались и дозоры. А пившие воду лошади замедляли движение. В миг, когда большая ватага воинов остановилась в реке и их кони склонили головы, наверно, сам бог Семаргл, проводник умерших в Навь, незримо спустился к безымянной речушке, потому что десятки душ начали отлетать от своих тел. Тел, пронизываемых стрелами, падающих и сползающих по лошадиным крупам в воду и окрашивающих её чёрной лютой кровью. Луна, хотя и сильно ущерблённая, помогала дружинникам в их жутком, но праведном деле.
   Движение Чёрных смешалось, но ненадолго. К изумлению Светя вдруг появилась ватага, которая прикрылась щитами и твёрдо пошла на них. Старший подал свист к отступлению. Но привычно раствориться среди деревьев и темени не удалось: сотни воинов, широко развернувшись по Лесу, начали не спеша преследовать их. "Ясно: Аша-Баша велел избавиться от нас. Значит, будут идти, пока не выпустим все стрелы и не вступим в неравную схватку. Выход один - оторваться от преследования". Так решил он, поняли это и его друзья.
   Попрыгав на оставленных неподалёку лошадей, они ринулись без разбора сквозь Лес. Ушла назад верста, вторая, третья... Чёрные не только не отставали, но ещё и громко вскрикивали, словно на загоне дикого зверя. "Погоди-ка... На загоне! - вдруг мелькнуло в голове Светимира. - Значит, наперерез нам идёт другая, столь же многочисленная ватага,которая так же разворачивается широкой скобой, чтобы взять в окружение. Ведь эти явно стараются гнать нас в одну сторону. Значит - ловушка". Он остановил своих ратников и развернулся. Нет, прорваться невозможно. Враги это предусмотрели. Укрыться на деревьях, прогнав коней? Не хватит времени: преследователи не дают оторваться и на сотню саженей.
   Снова скачка. У Светя начало щемить сердце: неужели погубит он своей лихостью почти три десятка юношей и девушек? Переиграл его двухголовый, отомстил за осмеяние... Отчаяние, как тогда, на дереве, как при пленении гмурами в Каменном взгорье разом очистило и обострило восприятия - и
   299
  слухом, и душой. Юноша вдруг ощутил, что со стороны гор на него
  надвигается что-то большое и вязкое. "Тёмная сила! Другая ватага врагов, посланная Кощим на перехват".
   В этот миг Дружина упёрлась в овраг, и, спешившись, ратники начали переходить её. Светя озарило. Он подал знак внимания и показал рукой новое направление. Его сразу поняли: шум от врагов, идущих в лоб, уже донёсся из темени и густоты Леса. Дружина гуськом двинулась по дну впадины, придерживая коней, и тут же услышала за спинами шум и крики стычки - то били из луков друг друга Чёрные, уверенные, что наткнулись на Яриев. Светимир, идущий пятым или шестым, велел передать, чтобы первый поспешил и через сотню шагов выбирался из низины. Хрипы раненых и умирающих, ржание лошадей, в чьи шеи впились длинные и крепкие стрелы Чёрных, треск веток - всё это пробудило Лес версты на две вокруг, и таиться не было необходимости. Когда вновь оказались под деревьями, шум сечи уже стих: видно, враги разобрались в ошибке.
   - Всё, друже! - облегчённо вздохнул Светимир. - Чудом спаслись! Потому пора принести жертвования богам, особенно Перуну, чей день уже наступил! Назавтра - отдых, а в эту ночь огня не жгём, по обычаю! Отойдём на Северо-запад вёрст на пять! Лад, Рудь, задержитесь!.. Когда Чёрные вернутся обратно к просеке, разыщите какую-нибудь лошадь. Наверно, много их отбилось после такой доброй стычки. Быка у нас нет, пожертвуем нашему заботливому охранителю Перуну коня от врагов.
   Так и сделали. К началу третьей поры ночи выбрали для становища лужайку средь редкой берёзовой пущи, выслали дозоры и пустили измученных коней пастись. Вскоре к ним прибавилось ещё три животины, одна из которых была раненой. А Ладослав с соплеменником, пригнавшие их, рассказали, что враги бросили своих убитых - числом до двух десятков, только сняли с них оружие. Лад прихватил пару походных котомок чёрных воинов - так, безо всякого умысла, да красивый медный шлем, который подарил Болеславе взамен её гнутого, с отсечённым краем.
   Светимиру не спалось в эту ночь, хотя и чувствовал он, что ни злобников-Чёрных, ни какого-нибудь опасного зверья вблизи нет. Где-то там, у Пояса Рода, который можно было разглядеть в ясный день с дерева, осталась проклятая топь с ёжками-кики-марами, погубившими Кречета Вершислава и Сову Селеслава. Кто ведал тогда, что придётся им, аркаидам, не только возвращаться сквозь Лес, а не вдоль охранительных гор, но ещё и в таком малом числе? Пол-Дружины осталось возводить Аркогор, плыли где-то в безбрежье Велесовых владений братья-Кречеты, затерялись в Лесу Лебеди. А может, и вернулись в долины Южных и помогают теперь в восстановлении разорённых селений. И пронзили с быстротой оленя эти пространства Радя и Верть, которые, если боги милостивы, покинули уже Подземную дорогу, выбрались к Солнцу и встревожили верный Сварогу народ страшной вестью: не только с Севера, но и с Юга наступают слуги чёрных богов. И здесь не
  
   300
  уйдёшь по какому-нибудь оврагу в сторону, чтобы напали Холод на Кощего, а Кощий на Холод. Десяткам тысяч людей не скрыться бесследно. И остаётся надеяться только на силу оружия...
   Но спасёт ли их народ оружие? Даже при самых удачных схватках ему, Светю, удавалось уничтожить до сотни чёрных воинов. А из его неполных трёх десятков половина - израненная и при стычках в врагом остаётся при лошадях. Да и его два раза, хотя и легко, поражали стрелы Чёрных. Ещё одна Луна - и Дружины не будет. Придётся сидеть вот так в Лесу, исцеляться повязками да сосновой смолой, капать сок чернобыльника в загноения, от которых страдает уже четверо ратников, и не находить себе места от мысли, что два десятка тысяч злобников, истомившихся от сумрака Леса и досадливой мошки, вырвутся на Равнину и в два-три дня разорят все четыре десятка и шесть селений, наполненных беспечной, улыбчивой и голубоглазой детворой.
   Не давали спать эти мысли Светимиру, гнали дремоту прочь. Уж и дозорные сменились, а он всё сидел, прислонившись к дереву и замотавшись в накидку, глядел на ясочки, на бездонность Неба, словно ожидал оттуда, с выси, от Светлых богов, помощи и подсказки, как же ему быть дальше. И тысячи врагов не погубит его Дружина, а значит, нет никакой пользы от всех таких схваток. Но должен же быть какой-то выход?.. Он всегда появляется в трудный миг, когда, кажется, уже нет спасения. Уходил юноша от асилков, выбрался из гмурьего Подземелья, спасся из жилища самого Аши-Баши... А теперь?..
   Эх, нет рядом мудрого Гостомысла. Если и не ведает старик все тайны Подсолнечной, да в мире человеческом ему известно всё. Может, и говорил вещун что-нибудь подходящее, да Светь забыл?.. Вот бы и вспомнить в это время - самое тёмное за всю ночь, предрассветное. Вспомнить, увидеть верный путь. Поначалу в уме, после же сотворить его в жизни... "Выпадет тебе войти внутрь зла", - толковал ему Гостомысл. - Но это уже случилось, когда Светь с друзьями побывал в гостях у Кощего. "Войдёшь ты во зло, - прибавил дедуня Ради, - и станет оно тебя кривить, ибо само оно кривое и Праведь с Криведью смешало. И будешь мучиться ты мыслью, как одолеть это зло". Верно, как раз и мучаюсь в этот миг. И что же, как одолеть? "А ежели злом злое станешь губить - растворишься в нём, - подсказывал ему тогда, у горного водопада, старый Лебедь. Подсказывал и пророчил. - А ежели добром и чистотой воссияешь - расступится оно и не покорит тебя..."
   И всё. Более ни слова о его, Светя, будущем старик не говорил. Разумей, если сможешь, сам... Значит, злом зло не одолеть? Не остановить чёрных ратников, убивая их, хотя бы и сотнями? И то верно: куда они денутся из такого большущего Леса? Только вперёд им и идти. Позади - разорённые народы, к Востоку - тысячи вёрст деревьев, рек и болот, на Западе - высокие горы. Теперь хоть погуби самого Ашу-Башу - и без него пойдут Чёрные на Север.
  
  301
   Что же делать ему, Светимиру? Выйти к Поясу и устремиться старой дорогой в родную Равнину да готовить там людей к новой Великой сечи?.. И без него готовят. Хоть Радя, хоть Кречеты - донесут весть о Кощем. С Вертислава там даже больше пользы, если сумеет снова показаться асилкам их богом-Мераром да убедит косматых к содружеству с людьми. Нет, стихия Светя - рать. И лишь в рати он может быть полезен своему народу.
   Совий крик дозорного прервал размышления. Светь прислушался: только красивый напев какой-то незнакомой южной птицы. Он остановил Холеня, а сам скользнул, не поднимаясь над травой, в сторону тревоги. Ворон Кличеслав прятался у дерева, густо обросшего колтушками. Они уже зацветали, значит, третья ночная пора, подутро, заканчивалась.
   - В десятке саженей трелит напевница, - зашептал дружинник, - а за теми двумя берёзками у края рощи будто люди пешие присели... И что меня смущает? Так заслушиваюсь эту птичку, что перестаю примечать. Будто и не идёт война. Уж не птица Сирин ли поёт? Послушаешь - да и забудешь всё. Помнишь, как в древности: не вняли своей матери Купальнице малоразумные ещё братец Купала и сестрица Кострома, пошли в лес послушать дивные песни Сирина, и унесли чёрные духи Купалу в Навь... Долго после этого проливали горючие слёзы Купальница и Кострома. Но сам Семаргл не мог вернуть сына, выступить против доли-Макоши...
   Светь улыбнулся: настолько необычными показались ему эти слова после тяжёлых размышлений.
   - Зараз испытаю: Сирин или нет, - шепнул он выдумщику-Ворону и, решив вдруг проверить свою умелость, пополз не вокруг, а прямо.
   Трава уже покрылась капельками росы, и вблизи видно было, что иные из них едва заметно отражают свет Луны. Но звуки влагой заглушались. Юноша неторопливо скользил между высоких, в полусажень травин, почти не колыхая их - одно из важных умений буяров, из-за которого у иных получалось вплотную подбираться к дикому зверью или самим асилкам. Время то ли исчезло, то ли замерло: напевница рассыпалась трелями всё так же ровно, усладливо, словно с любовью к собственным звукам. И Светь увидел её - на нижних ветках берёзки, маленькую, бело-серенькую. Такую днём спугнёшь и не поверишь, как украшает эта кроха ночную непроглядность, когда ничего не видно, когда злобные духи Нави таятся на кажном шагу, и только птицы, наполняя мир чудными звуками, убеждают: добро и красота всё одолеют.
   ...Итак, птица - обычная. Теперь - люди. Или звери: Светимир и сам приметил, что за сдвоенным деревом кто-то скрывается. На этот раз он сделал крюк. Яр всегда твердил буярам: обнаружив врага, озаботься, нет ли рядом другого. Потому ратник отполз саженей пять в сторону, приблизился к краю березняка и, встав, широко обошёл неизвестного по кустарнику, укрывавшему подножия дубов, осокорей и ясеней. Никого вблизи не было, и
  
  302
  Светь, снова спустившись к Земле, осторожно пополз на тот же напев маленькой птицы, только теперь с противной стороны. Через короткое время он наткнулся на двух лошадей, невидных издали, так как хозяева умело скрыли их внутри кустов красноягодника. Значит, Чёрные. Дошли до самых Яриев, да их не обнаружили, потому что те в эту ночь не разожгли костра. "Вот как Перун нас ещё раз спасает, - подумал юноша радостно. - Не то эти разведчики уже воротились бы за своими и опять нам пришлось бы уходить от погони... Верно, Аша-Баша во все стороны до самых гор разослал своих воинов, решил-таки извести нас. Что же, большого урону в людях я ему не нанёс, но спокойно идти сквозь Лес не дал. А через пару Лун начнутся Земли косматых. Вот уже кто подлинно начнёт досаждать. Нет, этот поход вам будет самым тяжёлым за все десятки лет, что бродите вы по миру с разорениями... Что же мне сделать с разведчиками? Убить? А не пойдут ли за ними утром по лошадиным следам?"
   Светь решил спервоначалу посмотреть, что враги делают. Снова - на Землю и снова через каждую сажень осматриваться, поднимая голову вверх и вправо: мешали лук и стрелы за плечами. Вот уже и то дерево, но Чёрных не видно. Залегли и высматривают?.. Он подполз ещё, только стороною, где трава росла погуще. Спугнул невидимую мышку, писк которой не встревожил врагов, и - изумился. Два человека, как будто юного ещё возраста, лежали на спинах и слушали напевницу. Светь усмотрел даже в проблесках Луны удовольствие на лице одного из них. Да и для чего ещё валяться навзничь ночью в Лесу, подложив руки под голову, когда другие рыщут повсюду в поисках ловко ускользнувших обидчиков-Яриев? Такого он не ожидал. Ему потребовался бы всего миг, для того чтобы убить обоих: хоть стрелами, встав на колено, хоть обнажив меч и нож. Но... Но враги внимали непрерывному, чудному напеву, и Светь не мог никак решиться на то, чтобы прервать и этот напев, и наслаждение врагов красотой. Да и не было бы это ратной схваткой, в которой защищаешь свою жизнь и выступаешь за Праведь. Может, и Праведь здесь не в убийстве врагов, а в этот маленькой птичке.
   Светимир даже встал за дерево и ясно увидел, что Чёрные лежат с открытыми глазами, изредка переговариваются - опасливо, боясь спугнуть напевницу, и, наверно, совсем забыли о том, для чего их послали в гущу Леса. Он пригнулся и тихо пошёл в сторону от них. Сделал круг и воротился к Кличеславу.
   - Долго ты, старший. Неужели враги? - вопросил дозорный в нетерпении.
   - Опасности нет.
   Светь присел рядом и оставался с Вороном до тех пор, пока не окончилась ночная трель и не приметил он колыхание в тех кустах, где стояли лошади красивых душами противников. А Клич всё шептал про своего Сирина.
   - Я, друже, когда ты уполз, всё внимал, внимал птице и что удумал. Криведь Аши-Баши и есть тот самый напев Сирина, который вызывает у
  
  303
  человека беспамятство. Вот о чём твердят Чёрные?.. Что они лучшие из людей, что убивать и нахищать чужое - есть доброе дело, верное. Равно как и жить не своим трудом, а принуждая жёрухов, которые тебе и состряпают, и одежду выстирают, и коня твоего обиходят, даже оружие натрут-вычистят... Разве не бред? А ведь поглянь: тысячи людей этого бреда наслушались, бросили, а то и поубивали своих родственников и идут за двухголовым по Лесу, не страшась его охранителя Велеса, с которым вся природа против них. Так чем тебе Кощий не птица Сирин?..
   - Говоришь: "Вся природа"?.. А ведь так и есть, - удивился Светь созвучью мыслей Кличеслава со своими собственными. - И люди, получается, бывают куда злее да вреднее самих Чёрных богов.
   - Ещё бы, Сокол. Холод с Севера подступает к нам десятилетиями, словно медленно выталкивая народ от Моря. А чёрное воинство нежданно-негаданно нагрянет на Равнину, и запылают наши селения, как месяц назад - Куньи... Да, человек, если наслушался Криведи да очернился душой - хуже и зверя лютого, лесного, и духов ночных, и даже братьев-злобников Вия и Дыя.
   - Так, значит, всё дело в Криведи, в её тлетворности, отравляющей людей изнутри, через сердце?.. Ведаешь ли, Кличеслав - о том мне говорили и большие мудрецы Гостомысл и Заредар. Старик-Атроган так и наставлял меня: не с людьми надо ратиться, а с неправедностью в их душах... И о природе хорошо говоришь ты. Лес давно перестал быть нам чужим. Вот рысь, лесного обитателя, я тогда на дубе не учуял, а приближение Чёрных ночью перед оврагом ощутил вовремя, словно кто подсказал. Раньше врагом был Лес - и я чувствовал его. Нынче мы сами часть этого Леса, часть природы, часть мира, который не принимает Криведи Аши-Баши, и он с радостью помогает нам в противодействии злу... Как же я мог угадать рысь, если она сестра мне теперь? Сам прометнулся: не на лесное зверьё надо было настраивать своё внимание... по старой привычке... а на людей. Разве я в Лесу, у Равнины, опасался людей? Не бывало такого. Человек - значит, брат, свой. А теперь человек - враг.
   - Нет, Светь, не люди они. И нас рубят, и деревья рубят... Я думал: начну убивать - враз почернею душой, изменюсь. Так нет же. Прошепчу: "Я не хочу убивать, но идущему против Праведи не уступлю" и всё, остаюсь прежним...
   Клич продолжал шептать, а Светимир подумал: "Потому-то я и не убил тех двоих, что не шли они против добра, а пробудилась красота в их душах..."
   - Что же, брат Ворон, как-то раз и Велес обратился в Сирина, когда искал своего брата Перуна, которого зачаровали злые силы... Уже светает, и наступил день Перуна. Празднование и восхваление его в этот день будет в наших селениях. Отойдём-ка мы ещё на пару вёрст к Поясу Рода да устроим отдых себе и коням да восславление богу ратников. Ибо носится он с нами по Лесу без отдыху, губит врагов да вызволяет нас из западней...
  
  304
   ...Застольничать решили на новом месте и после обряда. Нашли луг у речки - видно, той самой, на которой ночью схватились с Чёрными. Здесь вода была свежее, прохладнее из-за близости гор, откуда она и стекала. Потому все с радостью омылись, сменили рубашки на чистые, и Забуслав из Журавлей принёс в жертвование Перуну того самого раненого коня, захваченного Ладом и по причине глубоких ран от стрел и без того обречённого смерти. Проговорили вслух Закон Праведи и Песнь предков. Костёр теперь разожгли да большой, и Светимир внимательно поглядывал, чтобы в огонь клали только сухие, мёртвые сучки. "Лес не жгём, друзья, зверья не убиваем, - объяснял он. - И тогда Лес - наш помощник в этой великой войне".
   Когда сотворили положенное, и Болеслава громко произнесла восхваления Перуну и всем Белым богам Ирия, занялись стряпаньем для себя. Взятые у Южных крупы заканчивались, но в котомках Чёрных оказалось много снеди, а ещё одежда и наконечники для стрел. Потому в одном котле затеяли ячменную кашу на воде, а в другом - стараниями Сов - рыбную похлёбку. Зелеслав, Сечеслав и девушки Кареслава да Мереслава оказались очень ловкими рыболовами, сумевшими своими же рубашками перегородить речушку и загнать в них десяток кривоносых рыб с красными пятнами по жирному телу. Похлёбка вышла столь смачная, что кашу оставили на полдень.
   Вскоре Солнце пригрело, и все полезли купаться. Девушки - а в Дружине их была треть - ушли за ивняк, и оттуда вскоре понеслось задорное взвизгивание и шлёпанье об воду. Юноши поначалу омыли коней, отстирали мягкой бурой глиной одежду и лишь потом занялись собой. У пятерых сохранились ещё в котомках взятые в поход лубяные мочала, и теперь многодневная грязь и пот сдирались Яриями с тел и уплывали туда, где переправлялось через эту реку чёрное воинство.
   Самый порядливый из ратников Нареслав, не довольствуясь глиной, обошёл окрестности и принёс ягоды бузины и траву чернобыльник, которую начал укладывать с краю костра.
   - Бузину в огонь не клади! - кричали ему из реки друзья. - Недоброе растенье! Нагрянут злые духи, хотя и день!
   Нарь только отмахнулся и вскоре, набрав на широкий осокорий лист пепла чернобыльника, важно направился мыться. Светимир, буйствовавший с другими в воде, как раз приметил у другого берега пару коряг и решил нырнуть с них, как вдруг на него словно повеяло чем-то - неопасным, но тревожным. Он замер, прищурился. Так и есть. С Запада приближаются люди. Он поднял руку, дал знак девушкам - пропищал чижом, и Дружина вмиг выбралась из реки. Но другого знака - браться за оружие - Светь пока не показывал. И вдруг над лужком, на котором они расположились, появилось полтора десятка больших дневных мотыльков - сине-зелёных, с чёрным отливом. Они, нисколько не пугаясь людей, принялись кружить, поначалу беспорядочно, после - всё более и более ровным кругом.
   305
  Дружинники заворожено смотрели на это диво, а Светимир, уже стоявший с луком в руках, облегчённо вздохнул:
   - Не тревожьтесь. Это забавляется Радислава.
   Он крикнул, подражая дробнице, услышал ответ дозорного, а спустя недолгое время на луг выехали три всадника - Удеслава, Сылеслав и Радя.
   - Не удивляйтесь и не укоряйте нас! - сразу же крикнул Сыль. - Наш Рыжень с Лежеславом умчались на самоладе по Подземелью и уже несколько дней как в родной Земле! А мы вас искали, идя вдоль гор!
   Лебеди спешились, радостно приветствуемые друзьями, и отвечали на расспросы. Вдруг с Неба, которое ещё миг назад светилось солнечно-синим светом и не омрачалось ни единым облачком, брызнул частый и крупный дождь. Дружинники, хотя и были мокрыми да полуголыми, бросились под деревья. Светь и Радя оказались под одной вербой, но непогода тут же закончилась.
   - Да это дождик-плутяшка! - закричал Лад. - Наверно, от матери-тучи отбился, ищет её, слёзки проливает.
   Однако за те несколько мигов, что суженные стояли рядом, они успели сказать главное, и неясного в приключениях Лебедей более не осталось.
   - Почему вернулась и не отправилась с Вертем?
   - Не тревожься: он нисколько не робел под Землёй и самолад без меня легко стронул с места. А я...разве могла я после такой твоей повести быть вдали от тебя...
   И вскоре уже уставшая троица, не сумевшая соединиться с Дружиной к началу похода Чёрных, полакомилась рыбной похлёбкой и присоединилась к игрищам остальных ратников. Плеск, смех, крики огласили Лес на полуверсту вокруг. Так всегда: кто больше пребывает в изнеможении и трудностях, тот с большей рьяностью и предаётся отдыху.
   Удеслава и Радя коротко поведали старшему о своём пути к Подземной дороге и узнали от него о тех лукавых выдумках, которыми всякий день Светь и Кощий старались друг друга превзойти. Выслушав же юношу, обе собрались было присоединиться к подругам, как вдруг Радислава глянула на реку и широко раскрыла глаза.
   - А что там, в неглубоком богаче?
   - Просто четыре коряги, - усмехнулся Светимир. - Вон Зелеслав явно желает с них нырнуть...
   - Нельзя: коряг только три.
   Теперь глаза расширились в великом удивлении и у Светя.
   - Назад, Зель! - крикнул он и бросился на выручку.
   Одна из кривых, покрытых водяными растеньями, притопленных коряг зашевелилась и оказалась невиданным существом - в три локтя длиною, волосатым, серо-зелёным. Оно вдоль берега оплыло застывшего в изумлении Зелеслава и скрылось от глаз под блестевшей на Солнце поверхностью воды.
   - Друзья! Большущий сом!
  
  306
  
   - Или сам водень!
   - Лад, Рудь! На коней! Погоним чудище на Чёрных! - вскрикнул Светимир и, босой, без рубашки и оружия, в одних лишь портах бросился к Здоровку. Вскоре три всадника рванули по мелководью за неведомым зверем, всплесками и криками подгоняя его в ту сторону, где ниже по течению переходило реку войско Аши-Баши. Поток петлял, сужался и расширялся, набрасывая на изворотах кучи золотящегося песка. Порой ивняк заставлял замедлить ход и идти посередине так, что ноги юношей до колен были в воде. В других местах, наоборот, река мельчала, и водень или старая рыбина быстро проплывала их, потому что оказывалась весьма уязвимой. Но это не было рыбалкой. Ладослав и Рудислав уже поняли своего старшего: он хотел устроить на переправе врагов сильный переполох, в котором подавились бы люди да переломались повозки. Их же выбрал как наиболее проворных конями, чтобы уйти от вероятной погони.
   Так и случилось. Существо, видать, издали почуяло преграду и несколько раз поднимало над водой голову, озираясь. Теперь ратники не сомневались: они гонятся за повелителем реки воденем, которого никто из них до этого дня не видел. Но страха не было: если уплывает, значит, сам боится.
   Чёрные поначалу услышались и только после завиднелись сплошным живым потоком среди деревьев. Светь поднял руку. Они встали в ряд поперёк реки, не выезжая за её изгиб и оставаясь невидимыми для врагов. Вдруг послышался дикий вопль, ещё один, тут же заржали кони, закричали испуганно и растерянно люди, и всё смешалось. Слева старались поскорее выбраться на берег, испуганно оглядываясь и лупя коней. Справа повернули назад, но места не было. Затрещали кусты, оглобли повозок. Задние, не понимая остановки, напирали.
   Светь вытянул руку с указательным пальцем - быть настороже. И верно: напуганный водень метнулся назад и, раздуваясь телом, бурля водой, надвигался на Яриев. "Вперёд!" - показал Светимир, и они тронулись навстречу, принуждая коней часто бить копытами по воде. Воля людей оказалась сильнее, и чудище поворотилось обратно. Миг - и сразу десяток жутких выкриков, ещё более усиливших сумятицу. Теперь оба берега в месте переправы очистились от чёрных воинов саженей на десять, и только несколько лошадей с повозками и среди них две-три маленьких, длинноухих, метались в разные стороны и сталкивались друг с другом. Светь повернул друзей, и они скрылись в Лесу.
   Становище пришлось переносить от реки, хотя с трудом верилось, что враги после такого переполоха бросятся в погоню или просто сообразят, что нападение на них было не от Леса, а от людей. Воротилась троица со смехом. Со смехом же и рассказывала, какой жути нагнал водень не менее как на полутысячу врагов.
   - Вот так, лесной силой и станем теперь ратиться! - сказал Светимир. - Потому как мало нас для большой сечи. Посодействуешь мне, Радислава?
   307
   - Хочешь всех местных духов повернуть против Чёрных? Они мне не подвластны.
   - Хочу убедить Чёрных, что они идут против всего мира. И потому будут сокрушены.
   Услышав это, три десятка Яриев огляделись вокруг и в самом деле почувствовали, что они часть этого Леса, плоть природы, сотворённой в древние времена отцом богов Родом. Не для гибели и расхищения заливались напевами птицы, летали туда-сюда мотыльки и пчёлы, играли на лужку пугливые оленята, полз по травинке муравей. Великий закон жизни и счастья властвовал над безбрежными пространствами, и потому в малочисленных ратниках было куда больше силы, чем в тысячах и тысячах чёрного воинства. Невозможно безнаказанно выступать против самой Жизни. А если кто и выступит в самодовольствии и спеси, того Жизнь отвергнет и низведёт в небытие за ненадобностью. Поэтому - живи для счастья или вовсе не живи.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  308
  
   Повесть 18. Противостояние
  
   - ...Всё в твоих словах я понимаю, друг Светь. Внушать Чёрным постоянный страх, ратиться, используя зверьё и растения, как в случае с воденем - всё это правильно. Одного только я не уразумел: на что нам проникать в ночные становища Чёрных и говорить с ними? Увидят светловолосых - враз поубивают. Опять же язык. Только с Бродичами мы и сумеем, хотя и с трудом, объясниться. А речь прочих - ни тебе, ни мне неведома...
   Так говорил в тот же вечер Перунова дня Утка Месеслав, сидя в общем кругу у костра. Таясь, огонь зажгли в овраге, и темень Леса, надвинувшись изо всех сторон, скрывала Яриев так же надёжно, как любого ночного зверя.
   Светимир оглянулся: и другие его явно недопоняли.
   - Хорошо же, повторюсь. Все эти мысли в моей голове уже давно, потому, видно, я чересчур кратко высказал их вам... И без меня вы видите, что своими набегами мы не нанесём Чёрным большого урона, и надобно ратиться по-иному. Как - по-иному? Заредар сделал мне на прощание один добрый подарок - раскрыл тайну, как малой кровью одолеть войско Кощего. Не число их убавлять в стычках советовал он мне, а сломать стержень, сердцевину этот Чёрной силы. Я говорю о той Криведи, которой двухголовый лукавец увлёк за собою столь многих мужчин и юношей. Если убедить их в неправоте, в том, что они умирают не за добро и даже не за себя, многие могут сойти с пути зла и покинуть Ашу-Башу... А с Бродичами, Месь, и следует говорить раньше других, потому что когда рать нашего народа выйдет на Севере навстречу Чёрным, тогда Бродичей, как Примкнувших одну войну назад, Аша-Баша выставит впереди. Они обречены на смерть, все до одного. Подлинные чёрные в любом бою держатся за спинами Примкнувших, получают больше добычи от нахищенного. Ради них, нескольких сотен, идут эти тысячи по миру... Вот что я желаю втолковать нашим врагам да подточить их силу изнутри. Подточить Праведью, открыть глаза и заставить мыслить своим разумом. Наверно, у многих в их войске есть подобные мысли, да опасаются высказывать их, ибо там - вы сами видели в селениях Южных - ибо там всё держится на коварстве, обмане, злобе, недоверии...
   - А на что же тебе помощь природы? - спросила Болеслава. - Заменишь в их убогих душах злобу страхом и всё.
   Светь погладил спину Холеня, лежавшего у ног хозяина.
   - Нет, Боля. Не страхом. А пониманием, что Чёрным противостоит весь мир. Ведь кощий Аша-Баша даже объявил, что отменяет всех богов - и Светлых, и тёмных, - и остаётся сам единственным богом. И на Север он двинулся, чтобы показать, что сильнее Алатыря, сильнее Дыя и Холода. А
  мы покажет, что от его неразумного лепета мир не изменился и живёт так
   309
  же,как год Сварога назад, два года, три... Потому что не по силам человеку отменить мир. Да и переделать к худшему тоже.
   - Тогда очень к месту был бы твой друг - Летучий Змей! - усмехнулся Ладослав.
   - И Верть на ящере! - прибавила Кареслава.
   Когда смех притих, Светимир продолжил пояснения.
   - Уверен, почва готова, и надобно только бросить в неё зерно. Зерно Праведи. Я должен предупредить их, что нашего народа куда больше, чем Южных, что не за добычей и отдыхом они идут, а за смертью... Змеи здесь не летают, но множество всяких придумок появляется у меня в голове. Иные использовал ещё против асилков, иные задумал недавно... А светлые волосы, которые тебя беспокоят, брат Месь, Радислава нам перекрасит. К тому же Лад захватил у Чёрных пару мешков, а в них одежда. Так что изменимся и явимся в становище Чёрных вовсе непохожими на Яриев... Что, Радя, есть здесь такие растенья, чтобы на время затемнить нам волосы?
   - Наберёшь ромашек - затемню, - улыбнулась девушка. - Не затемнили бы вам головы, когда станете говориться вот так, у костров, с теми, кто не любит жить своим трудом...
   - Куда им... Мы с тобой внимали самому Аше-Баше, обоим его головам, и то не поддались. Убегали со смехом.
   - Особенно Болеслава! - снова засмеялись вокруг.
   - Вот такая у нас получается весёлая война, - заключил старший Дружины. - Однако ж через месяц с половиной Чёрные выйдут на Равнину около селений Соколов и Кречетов и прольётся великая кровь. Потому день и ночь нам, братья и сёстры, надо ослаблять врагов: податливых - переубеждать, робких - запугивать, упорных в Криведи - уничтожать.
   ...Два десятка первого страденя утро не наступило. Едва Денница проглянулась на Востоке, как нашла большая туча болотного цвета и укрыла всё Небо. Грянул гром, и сильный дождь превратил воздух в озеро.
   Воины запоздало спохватились, и котлы с неготовым ещё варевом залило водой, а огонь шипел и тух. Стали натягивать большие холстины. Ветер рвал их, завеса мрака мешала действовать дружно, а шум дождя заглушал даже крики.
   Люди перемешались и снова расселись уже не по племенам, а там, где сохранился костёр и удалось соорудить хоть какое-то укрытие. Проклинали непогоду, препирались друг с другом за удобное место, выкручивали одежду.
   - Видели вы духа грозы?! - спросил один, которому удалось в невредимости уберечь котёл с полбенной заварухой, от которой, перебивая сырость, пошёл приятный запах полуготовой еды.
   - Выдумки! Как его увидишь?! - покачал головой его сосед, выливая из сапога воду. - Эй ты, с копьём! Притяни ту бичёвку покрепче: захлёстывает!
   - Не веришь - погляди туда, на Северо-восток, когда полохнёт молния! Там он и будет!
   Ратник показал рукой, куда смотреть, а сам вынул из красивой, расшитой
   310
  поясной сумы ложку и попробовал кашу:
   - Не доспела...
   Следуя его убеждённости, два десятка стоявших и сидевших рядом воинов начали ожидать вспышки, и, когда Небо над деревьями раскололось пополам длинной жёлтой полосой, а сверху, как в камнепад, загрохотал гром, все увидели двухсаженное существо в длинном одеянии и с воздетыми вверх руками, которое стояло прямо в воздухе над высоким, округлым дубом.
   - О боги! - вскричали зараз несколько голосов, а всё тот же ратник с ложкой усмехнулся.
   - Разве есть другие боги, кроме Аши-Баши?!
   - А то нет! - возразили ему с раздражением. - И этот грохочущий дух, и водень, что вчера напал из реки, и светловолосый сын Велеса, что приходит из Лесу, забирает жизни, а если погонишься - обращается то в дерево, то в зверя!
   - Откуда ты знаешь, что он сын Велеса?!. Твоё племя верило в Велеса?!
   - Не верило! А я вот поверил здесь! Молвят, погубленные нами в последней войне лесные Сеятели, что бились так отчаянно, все оборотились в духов и преследуют нас!..
   - А Отступники из них, - прибавил другой, - рассказывали, что племена на Севере, куда мы идём, хотя и имеют много животины, да и сильно воинственны.
   - Я тоже слышал, - сказал тот, что пробовал кашу, - будто их сотня тысяч...
   - Сто?! - перебил его всё тот же низкорослый воин с широкой чёрной бородой, который поверил недавно в чужого бога Велеса. - Две сотни! И сражаются там не только мужчины, но и женщины, и подростки.
   - А у Сеятелей?! - спросил кто-то из-за спин, стараясь перекричать шум дождя. - На нас прямо в селении напали! Только всемером и ушли по длиннотравью!
   - Хоть всемером! - похвалил кашевар. - А от моего племени - а мы примкнули пять войн назад - только двое в живых: я да вот брат мой - Лад.
   - Что за имя такое?!. Как называется ваше племя?
   - Уже никак! Кого сразу побили. А Примкнувших всегда в бою ставят наперёд. Так все и погибли за полгода. С Сеятелями только мы вдвоём ратились. Верно, брат Лад?!
   - Верно, брат Светь! И с вами, Бродичи, то же будет!
   - А я не Бродич, а Резгун, - возразил низкорослый. - Хотя их речь ведаю. А вот ты откуда знаешь нашу речь?!. О боги!
   Снова ратников ослепило молнией, и Светь, видя, что все заворожено глядят на "духа грозы", которого на длинном шесте подняли над деревом Болеслава и Рудослав, не стал отвечать, а кивнул другу и исчез в потоках дождя по направлению к другому костру. Гроза же, будто и в самом деле насланная разгневавшимся богом Леса, всё не утихала, била светом по Земле, воспламенила дерево где-то верстах в пяти в сторону гор и, точно дыша, то
  
  311
  слегка ослабляла потоки воды, то резко усиливала. И била, била... По ратникам и их слабым укрытиям, по лошадям, которые пугались грома и норовили убежать, по тому воинству, которое в свой черёд подходило к становищу, с трудом размещало повозки, не тешась даже мыслью о том, чтобы разжечь огонь. И всё время, пока громыхал сверху Перун, чей праздник Ярии отметили вчера жертвованием, Светимир и Ладослав ходили от кострища к кострищу и говорили с Бродичами, убеждая их в пагубности этого похода. По-разному внимали им, начинавшим разговор как бы между собой. Где прислушивались, где и угрожали донести до Подлинных чёрных. Когда же гроза стала утихать и друзья направились в Лес, от становища за ними тайно последовали три воина.
   - Отойдём за куст да из луков? - шёпотом спросил Лад.
   - Нет,- велел старший. - Приметил я, как они подавали друг другу знаки согнутыми пальцами. Наверно, они - особенные ратники Кощего. Их дело - приглядывать за прочими да прислушиваться к речам, чтобы никто не бросил воинство или не переметнулся к противникам. Убить таких - мало. А вот запугать - было бы немалой удачей. На этот случай мне пригодится совет Радиславы да её помощь.
   - Да ведь она далеко отсюда...
   - Зараз увидишь... как сокращается дальность человеческой мыслью.
   Они отошли саженей на два десятка вглубь Леса и остановились. Оба заметили: Чёрные соглядатаи встали неподалёку за деревьями и следят.
   Лад сломил с ели маленькую веточку и принялся чистить зубы, усмехнувшись: "Я ещё и позастольничать успел в гостях..." Он словно выставлял напоказ безделие и спокойствие, готовый однако вмиг выхватить лук и выпустить хоть все стрелы одна за одной. А его друг встал на видном месте, протянул перед собой руки и прикрыл глаза. Прошло немного времени. Кудри юноши, выбивавшиеся из-под шлема, начал шевелить ветерок, слабый поначалу, но всё крепчавший. Сверху зашумели листья на зеленичье и толстом десятисаженном ясене. Затрепетал густой кустарник справа. Светимир словно очнулся от забытья и весело крикнул:
   - Гей, воины тьмы! Слуги виевы! Прочь отсюда!
   И вдруг сильный порыв слившихся воедино ветерков ринулся в сторону врагов, подхватывая на пути лесной сор и срывая листья. А у самых тех деревьев, за которыми они укрылись, закружились-заиграли два вихря. Чёрные помедлили, видно, смекая, что же произошло, после, уже не таясь, бросились обратно к становищу.
   - Подгони их, брат Вихрич, подгони! - прокричал вослед Светимир. - Добре, Радя... Теперь эти лучшие из воинства Кощего будут робеть перед каждым кустом и другим поведают, как гнали их духи Леса... Скоро просека станет единственным местом для обитания Чёрных. Да и просеку, как реку, Лес постарается побыстрее залечить-затянуть...
   - На что же - "побыстрее"? - не согласился Лад. - Нашему народу очень
  
  312
  
  удобно было бы по ней переселиться на Юг.
   - Далеко заглядываешь, брат. Пока что по ней идёт на наши племена гибельная сила. Всё, кличем лошадей.
   ...Несколько дней шли дожди, и движение Чёрных замедлилось. К тому же два десятка жёрухов-Южных из рубивших просеку сумели сбежать и через Лес направились в обратную сторону, на Родину. Дружинники не повстречались с ними, узнав обо всём по следам, но сильно порадовались удаче братьев.
   В становище Аши-Баши всё это время не утихали разговоры о злых лесных духах, которые будто бы вознамерились преградить путь на Север. Способствовали тому усилия Яриев, обилие мошек и комаров, столкновения Чёрных с диким зверьём и то, что эти воины никогда раньше не шли столь долго по лесам и больше привыкли к открытым пространствам.
   Когда же Небо разъяснилось и дорога-просека стала высыхать, Дружина Светя, ушедшая на два поприща вперёд, приготовила врагам новую трудность и опять - как бы от природы, а не от людей. В тот день сотенный дозор Чёрных, шедший на две-три версты впереди войска и разведывавший направление просеки, наткнулся на широкое лесное озеро. Злобники решили было миновать его вдоль восточного, более сухого берега. Часть отряда поворотилась назад - известить своих о препятствии, другая же спустилась к воде. Едва лошади воинов припали к питью, как произошло нечто диковинное: множество рыбы подплыло к людям безо всякой боязни и принялось тыкаться к ним и играть у ног. Изумлённые Чёрные, которым не удавалось ещё ни разу попробовать лесной рыбы, начали жадно таскать добычу на берег, но, когда навалили изрядную кучу, старший их вдруг опамятовался:
   - Мы её ловим, а она всё так же идёт в руки! Дело неладное! Козни духов!
   - Видно, озёрный водень гонит её к нам! - остановились и другие. - Съедим - и помрём все!
   Страх перед неизведанным оказался настолько сильным, что они бросились носить рыбин обратно в воду, но та не уходила от берега, и воины, обеспокоились уже за коней да отвели их подалее от чудного озера. Ещё один десяток Чёрных поехал назад, к тысячнику, с новой вестью и за новыми повелениями, как действовать. Остальные сдвинули становище глубже в Лес и даже не стали набирать воду в котлы для стряпанья. Жевали сухомятку, тихо говорили о бесконечности и чародействе лесных пространств... Вдруг один из дозорных подал знак тревоги, но не со стороны деревьев и густых кустарников, а от озера. Попрыгали на пасшихся лошадей и снова придвинулись к воде. В этот раз изумление ратников было ещё большим. На противоположном берегу, у песчаной отмели, которая упиралась одним краем в саженный обрыв с кривой сосной, висело в воздухе неведомое существо, всё покрытое зелёными водяными травами, с зелёным же лицом. Оно сидело на подстилке из трав и указывало одной рукой прямо на чёрных
   313
  воинов. Те же стояли, открыв от изумления рты и выпучив глаза. Хотя страх мешал им даже расширенными глазами приметить разные любопытные мелочи. Что существо слегка шевелило губами, потому что переговаривалось с кем-то. Что сидело оно вовсе не на травах, а на рогоже, под которой тлело-чадило кострище из особенных стружек. И тем более не могли ведать чужаки-захватники, что перед ними не какой-нибудь озёрный дух, а девушка Капислава из племени Уток. Она оказалась самой лёгкой во всей Дружине Светя и потому подходящей лучше других для стародавней, известной всем аркаидам ещё с Островов забавы, когда разжигается огонь, присыпается стружками от нужных деревьев и накрывается мокрой рогожей, на которую садится человек. Старики говорили, что встарину удавалось подниматься на пару саженей, но у дружинников получилось лишь на три локтя.
   - Убегаем отсюда! - крикнул кто-то из Чёрных, и все, выйдя из оцепенения, повернули коней.
   Но не тут-то было: теперь замерли на месте лошади. Замерли и не сдвигались ни на шаг, как их ни понукали, а вскоре начали одна за другой ложиться на Землю и даже не вздрагивали от криков и тычков. Чёрные бросились в Лес пешком. И испытанной жути хватило для того, чтобы они бежали несколько вёрст, пока не услыхали шум от порубки деревьев. Скрыть причудливые тайны лесного озера не удалось, да никто и не пытался воспрепятствовать переполоху. Ветром полетела по тёмному воинству весть о том, что ожидает их впереди. И спустя треть поры велением самого Аши-Баши движение остановилось, из-за чего изнурённые трудом жёрухи, делавшие просеку, смогли передохнуть. Длилось это целую пору середины дня, после чего дорогу повернули на Северо-восток. Так выдумки дружинников задержали рать Кощего на два дня.
   Но приключения продолжались, потому что лесные духи - а ими на время стали Ярии, защищавшие Родину - не угомонялись ни днём, ни ночью. Едва Чёрные расслаблялись после нескольких дней без схваток, как на них нападали в самом неожидаемом месте. И всякий раз после таких налётов исчезали подростки-жёрухи, отчего всё больше труда перепадало самим воинам: и стряпанья, и возни с повозками, которые надо было запрягать-распрягать, перетягивать через реки и топкие места, чинить и укрывать от дождей... Силы и дух войска таяли. И Аша-Баша, получая доносы, знал о том. Равно как и о неведомых ратниках, заводивших среди Бродичей и других племён вредные разговоры и быстро исчезавших в Лесу, словно их предупреждали те же Бродичи, едва кто-то из Подлинных чёрных пытался тех ратников схватить.
   Как-то всё войско остановилось на полдня из-за сумятицы, которую устроили лошади передовых отрядов. Оказалось, кто-то разбросал на пути клочья волчьей шерсти и какие-то терпкие травы. И опять Аша-Баша попытался покончить со светловолосым юношей, посмевшим говорить с ним на равных. Ибо двухголовый, сам запугавший и затуманивший многих своим
  
  314
  необычным видом и злым учением Криведи, был уверен, что не духи действуют против него столь дружно, мудро и последовательно. И вот в первый день месяца заревня, на второй Луне чёрного похода, когда темнота ночи едва ушла за Пояс Рода, полутысячные отряды были посланы на поимку Яриев.
   Этим утром дозорными стояли Утки Месеслав, Капислава и Борослав, но никакого движения они не уловили. Зато пробудилась в тревоге Радислава и, не понимая - отчего, посидела, прислушиваясь, и пошла умываться заревой росой. Тут же, словно почувствовав беспокойство в душе суженой, открыл глаза и Светь. А открыв, уже не мог вернуться к дремоте, потому что заботы войны стояли вокруг него, и тут же потекли в голове старшего Дружины самые разные мысли: как пополнить запасы снеди, не убивая лесного зверья, как подлечить захромавшую лошадь Удеславы и многое прочее.
   - Ещё Хорс на далёком Востоке только потягивается, начиная восходить на Небо, а ты уже подскочила, - шепнул он воротившейся Раде.
   - Потягиваешься ты, а Хорс уже светит нашим врагам, вовсе не желая того...
   -...И каждый миг они, свалив несколько деревьев, приближаются на сажень к нашей Равнине, - дополнил юноша.
   - Верно: сгубив несколько деревьев. Ни на миг не перестают нести погибель живому... Скажи, Светик, а деревья дают тебе силу, укрепляют тебя, если прислонишься, прижмёшься?..
   - Сколько прошу!.. То - "буяр", то - "Светик". Что за имена?
   - А ты?!. Радюша, Радёшенька, Радёна...А я - ратница Дружины Светимировой, повелительница рыб Велесова озера и лесных ветров-Вихричей!
   - Эк, расхорохорилась. Тише. Дай моим отважным ратникам поспать всласть... А ведь ты до сих пор ходила у ветров в подругах, а не в повелительницах.
   - Сам же повторяешься: повелительница моего сердца...
   - Так и есть. Возлюбленной - сердце, людям - разум, вере - душа.
   - А себе что же?
   - И себе много чего. Счастье, радость жизни, дружбу, любовь...
   - А что же деревья?
   - Какие деревья?.. А, твой вопрос. Да, есть такое дерево. Сосна. Встану к ней спиной, такой высокой, прямой, ровной, и сам будто устремляюсь ввысь, в Небо, питаюсь её духом... А ты?
   - Берёзка... Обниму, растворюсь в ней, раскину во все стороны ветки, склонюсь ими к Земле... Известно, все люди - деревья. Вот твой дядя Яр - дуб. Только увидела его впервые и сразу поняла: этот - дуб. Крепкий, мощный и хмурый. Он же всегда хмурится?
   - Бывает. А почему тебе вспомнились дубы? Не из-за этого ли? - Светь кивнул на дерево с краю луга, где они расположились.
  
  315
  
   - Этого?.. Постой-ка...
   Девушка вдруг задумалась, встала и подошла к тому дубу. Немного погодя она поманила Светя, и он, осторожно обходя спящих ратников, приблизился к Перунову дереву долголетия.
   - Что? - шепнул он вещунье.
   - Светь, на нас находит большая тёмная сила. Весьма большая.
   - Разве Кощий повернул своё войско к горам?
   - Того не ведаю, но только я не путаюсь, так и есть... И ещё. На Севере, далеко-далеко отсюда, тоже большое движение. Кого - неясно.
   - Верно, наш народ покидает свои селения, предупреждённый Вертиславом и Кречетами.
   - Возможно. Буди друзей. Надобно уходить отсюда.
   ...И началась долгая и изнурительная погоня. Ярии, чувствуя Лес, ставший жилищем, избежали окружения, но отряд, превосходивший их в числе в десятки раз, упорно преследовал дружинников до самой ночи, а к темени поставил становище с кострами, давая понять, что утром погоня повторится.
   - Доняли мы Кощего, - приговаривала Болеслава. - Смекнул двумя разумами, кто настроил против его воинов весь Лес.
   - Теперь бы Рыженя с асилками на выручку, - вторил ей неунывавший Месеслав.
   Эти славные ратники, обладавшие равно большой силой и немалой увёртливостью, давно держались вместе и ведали всею Дружиной, когда Светь сам отправлялся в разведку или переговориться с новыми знакомцами среди Бродичей.
   И теперь ратница из Соколов и ратник племени Уток указывали путь своим друзьям, умело угадывая, где лошадям пройти легче, где Лес прорезает глинистый овраг, а где их ожидает болотина.
   Изредка останавливались, слушали Землю и ветры и, угадав уловки врагов, старавшихся обойти Яриев, мчались дальше. По лицам били ветки, кустарник-дерябник хватался за одежду, иной раз трава становилась будто стеной, доходя до лошадиных голов и мешая животине переставлять ноги, но дружинники не сбавляли ход, чувствуя лавину зла, готовую поглотить их.
   Другой защиты, как от Леса, искать было негде, и Светь с Радей мучительно искали такую защиту, ибо враг был многочисленнее и выносливее и победы открытая схватка не сулила.
   Ночью, когда Чёрные приостановились, Лад настаивал на том, чтобы уходить во мраке. Но непроходимость чащи, усталость коней, которые и без того шли только на постоянных понуканиях, делали такой выход невозможным. Болеслава посоветовала напасть на спящих врагов. Светь сползал в разведование: дозорные Чёрных стояли в пяти саженях один от другого, да ещё по два воина бодрствовали у каждого их костра. Оставалось радоваться хотя бы ночной передышке, добре что рядом бил родник, и воды хватало и людям, и лошадям.
   316
   И вот второй день преследования, подходит полуденная пора, а как избавиться от погони, Светь так и не придумал. Чёрные всё время идут в сотне саженей и широко - то, прежнее исчезновение Яриев в лесном овраге многому научило воинов Аши-Баши. Кони опять начали выдыхаться, и на лицах друзей Светь видел утомлённость и тоску. Только Лад и Рудослав из берёжи сосредоточены и готовы к худшему. Но более всего сердце старшего болит за Радю. Тяжело было ему расставаться с девушкой, с которой обменялся метками Лады, немалые опасения вызывала её новая езда по Подземной дороге, но теперь он и не рад её присутствию, потому как выжить в этот день - маловероятно.
   - Боже зверья и животины, лесов и лугов Сварожич Велес, - зашептал юноша, прячась за шею Здоровка от ударов ветками, - ты даровал нам численник, научил землепашеству, ты помогаешь в охоте, в лечении коров-кормилиц да овец, дарующих шерсть, ты ходишь по лесам и восславляешься птичьими напевами, которые радуют и наш слух. Потому ты друг людям, потому и взываю к тебе в трудности. Приди на выручку добрым моим ратникам, которые не убивают твоего зверья с тех пор, как вошли в Великий лес, не ломают веток, беря для костра сухие дровины, не бросают всякий сор в твоих Землях и не оставляют после себя каких-то следов, даже уголья. Приди нам на выручку. Пусть заступятся перед тобой за нас сам Сварог, жена его Праматерь Сва, бог воинов Перун и родовые птицы Сокол, Лебедь, Ворон...
   И только назвал Светь всех птиц-охранительниц своего народа, как открылась перед ними большая и тёмная дубовая роща, которая и видом своим и духом сразу показалась необычной. Все деревья в этот роще были весьма старыми, ибо не виднелось ни одного, чтоб было менее как в два обхвата. Кустарник здесь почти не рос и ехать можно было вольготно. Да только какая-то неведомая сила будто сдерживала ратников - одних меньше, других сильнее. Болеслава и Месеслав въехали под дубы легко. Также и Светь. Но следовавшая за ним Мереслава приостановилась и сильно побледнела:
   - Что-то не пускает меня вслед за вами...
   Радислава взяла её за руку и увлекла за собой. Также задержались Вороны Буеслав и Чесеслав, но ненадолго. Говорили только, что сердце забилось учащённее да к лицу прилилась кровь.
   Оказавшись в дубняке, по-прежнему увлечённые скачкой, дружинники поторопились было дальше, но через полсотни саженей Радя попросила всех остановиться.
   - Друзья, подруги! Чёрные не войдут в эту чащу. Здесь мы в безопасности. Пока не могу объясниться ясно, но погоня нам более не угрожает.
   Все удивились, но коней придержали.
   - Что же, поглядим? - предложил Лад.
   Светимир кивнул:
  
  317
  
   - Что-то затейливое кроется в этих дубах. Мне кажется, они глядят на нас...
   - Испросить бы соизволения...быть здесь...- озираясь, сказал Борослав.
   - Уже испрашивает, - кивнул ему на прикрывшую глаза и застывшую лицом Радю.
   - Подходят, - оглянулась Болеслава.
   Дружинники оглянулись к врагам лицом, хотя и доверяли Радиславиному знанию природы, и умолкли в ожидании. Всякий чувствовал: на них надвигается, словно стена проливного дождя, великая и мощная сила, которая сметёт всё на своём пути. Трещал и стонал Лес, ранимый тысячами копыт, отдельные вскрики сливались в сплошной гомон. Светь приметил, как у многих напряглись до побеления руки на мечах и тут же осознал, что и сам привычно изготовляется к стрельбе из лука, только меряет глазами дальность. И вот между деревьев мелькнули первые Чёрные, и вмиг к краю дубовой рощи выкатилось из густоты Леса многосотенное воинство.
   Далее произошло что-то неизъяснимое. И если до того "проделки духов" были сотворяемы самими дружинниками, то теперь они видели необычное вместе со своими врагами. Первый их ряд въехал под дубы, и тут же, испустив крики ужаса, боли и злобы, попытался развернуться назад. Но следом шли другие. И они, смешавшись с передовыми, подталкивая их, будто ударялись обо что-то крепкое и отскакивали, как получившие удары оружием. Воинство всё подходило и подходило. Часть Леса перед дубняком кишела уязвлёнными людьми на испуганных и взбешенных лошадях. Треск ломаемых кустов, крики, ржанье, перепалки и понукания - всё это оглушило ратников Светя, хотя и стоявших поодаль.
   Сумятица длилась немалое время. Иные из Чёрных заезжали под дубы и как будто без робости, но ненадолго: то ли выталкивала их неведомая сила дубравы, то ли сами опасались в малом числе биться с Яриями.
   - Поехали отсюда, - посоветовала Радя. - Теперь они повернут назад, к просеке.
   - Погодите, - Светимир тронул Здоровка и дал знак Холеню, который поначалу от вида Чёрных порыкивал, после же тихо заскулил, не понимая происходящего.
   Юноша отважно двинулся на врагов и доехал до самых крайних дубов. Там он прокричал что-то непонятное и, вернувшись к своим, велел трогаться.
   - Пусть теперь ещё и перед Велесом дрожат! - объяснил он свой поступок.
   - Ты всё-таки усвоил их корявую речь? - подивился Ладослав. - А я никак. Даже речь Резгунов...
   Через три сотни саженей попался осветлённый Солнцем лужок, и дружинники решили остановиться для отдыха и полуденного стряпанья. Все сделались веселы и шумны, хотя окружавшие великаны-дубы вызывали опаску. Однако грозящая гибелью погоня вдруг исчезла, никто не погиб и даже не был ранен, и потому быстро разложили костёр, как близкого друга восславили огнебога Семаргла и, слив запасы воды в один котёл, затеяли
   318
  
  кашу из последней гречневой крупы, которой отсыпал им на дорогу ещё Меч.
   -...По квасу, братья, истосковался, мочи не хватает терпеть, - вздохнул, усаживаясь у костра, Нареслав. - Как можно человеку нашей веры обходиться без этого священного питья?
   - Квас - то здорово, - согласилась Кареслава. - А я вот ещё люблю яблоки. Такие - солнечного цвета, налитые сладкой влагой... У нас из яблок и квас делают...
   Она заулыбалась и будто ушла в воспоминания, перелетела мыслью в родные Земли племени Лебедей.
   - Разве у Соколов другие яблоки? - удивился Лад. - Те же. А вот квас добрый выходит из берёзовой воды, что течёт весною по стволу, по веткам... Мы её собирали в детстве, после старшие выпаривали, и получались такие коричневые сладости кусочками. Во рту сразу же тают. Ходишь, жуёшь...
   И этот суровый воин, два года разивший асилков в городьбе у Пояса Рода, вослед за Кареславой смягчил и украсил лицо счастливой детской улыбкой. Но никто не укорил его в этот простоте и искренности. Наоборот, каждый вдруг вспомнил, что жестокие схватки, кровопролития, дозоры непроглядными ночами - всё это возникло в их жизни совсем недавно, и гораздо больше места в ней занимают именно те самые простые радости и жизненные открытия: материна песня, первая езда на лошади, собирание грибов по лескам, туесок студёного кваса в знойный день, катание Дажьбожьего колеса со взгорка...
   - А что ты любишь? - спросила Радислава Светя. - Или угадать?.. Тоже яблоки?.. Груши?.. Сладости из можжевеловых шишек? Мне они по нраву... А может, ты кисельник?.. Лесной кисель из стрелолиста пьёшь с удовольствием.
   - Зачем же тогда застольничать, если без удовольствия?
   - Знаю, знаю! Ты любишь гречаники. Вон как принюхиваешься к вареву в котле! - она засмеялась, а следом и другие, потому что запах каши подействовал не на одного только Светя, который к тому же умел скрывать свои желания.
   - И гречаники, - согласился он, - и овсяничник, и луковник, и морковник, которым ты потчевала уже как-то меня и Холеня. Поведай лучше тайну этот чащобы. Почему муравьи не пустили в неё Чёрных, а нас не трогают?
   - Муравьи? - удивились ратники. - Как муравьи могли воспрепятствовать нашим врагам7
   - А так. Когда я подъехал к краю дубняка да погрозил злобникам карой Велеса, то увидел, как муравьи, которым нет числа, будто войско, движутся живой волною на Чёрных, поднимаются по лошадиным ногам и, видно, здорово жалят. Знаю, в дубовых зарослях всегда много этих больших рыжих муравьёв. Но они явно шли в наступление, как люди... А вот мы им нелюбопытны.
   - И что же враги? - спросил Лад.
   319
   - А что?.. Весьма изумлялись и отступали от рощи. Не я же их поворотил вспять...
  Рассказ Светя удивил и позабавил дружинников, но старший и сам не понимал происшедшего, поэтому смотрел на Радю и ожидал разъяснения. И она начала говорить.
   - Вести мои, друзья, скорее тревожные, чем радостные, хотя эта роща и спасла нас, за что жертвование зерном её духу я принесла. Ежели верно разумею - а дубы вокруг нас очень древние и мудрые и тайнами своими делятся неохотно - ежели верно разумею, - мы вместе с воинством Кощего приблизились к Землям, заселяемым асилками.
   - Теперь будет две напасти, - подосадовала Болеслава.
   - Пока я косматых не чувствую, - успокоил всех Светимир. - Мы с Холенем узнаём их за пару вёрст.
   - Верно, здесь, под дубами их нет, - продолжила Радислава. - Да и не может быть... В минувшие, стародавние времена наши и прочие племена возвращались с Юга на Острова вослед за Белыми богами, которые ярким солнечным светом гнали прочь Холод и чернобогов. Север открывался от белой воды, и было это во Время Велеса, целый десяток тысяч лет назад...И вот в этом месте люди, которые шли прямо сквозь Лес, наткнулись здесь на большие ватаги асилков, не желавших пропускать их через свои рощи. Произошла битва. Враги были побиты, и люди предали их Земле, но необычно - не просто выкопав яму или ямы, а сотворив длинный ров, который замкнули кругом. Рощу молодых дубков, выросших после потепления, посвятили друзьям Перуну и Велесу, а вещуны, как видно, наложили на неё заклятья большой силы...
   - Выходит, - продолжила Мереслава, - эта дубрава для людей как остров, на котором они могут укрыться от любой опасности?.. Чего же я с трудом въехала в неё? Даже перед глазами всё закружилось.
   - Может, души мёртвых асилков повлияли, а ты, верно, в походе немало побила косматых.
   - Она - немало, Радя, - подтвердил Сечеслав. - Из нас, Сов, разве что Огня больше.
   - А может, теперь ратишься чересчур остервенело. Со злобой в душе...
   Радя пристально посмотрела в глаза подруги, а та смутилась.
   - Верно, злюсь на Чёрных... Хочу, как Светь, побольше их изничтожить, пока не дошли до Равнины. Может, теперь ещё и асилки начнут на них нападать?
   - О числе убитых я уже не забочусь, - возразил Светь. - Хотя число живых Чёрных сильно беспокоит... Давайте теперь решать то, как отвадить Ашу-Башу от посылки больших отрядов в погоню за нами. А погоня, которая недавно ушла от нас, едва им не удалась. Предки и их заклятье спасли нас в этот день, но вряд ли такие рощи будут встречаться ещё... Я уповал на Велеса, не умея придумать выхода, но могучий бог не станет всякий раз оберегать людей, которые и сами имеют разум да ещё и оружие.
   320
   - Численный урон мы Чёрным не нанесём: мало нас. А с Бродичами и
  другими соседями Южных ты уже не раз переговаривался, и они обещали в случае большой рати уйти от Кощего. Так может, нам стоит устремиться к своим, на Север, да готовиться к встрече злого воинства?
   Дружинники оживились: видно было, что слова Болеславы нашли в них отклик. Да и избавление от погони в этот день далось с превеликим трудом. Но Светимир, Лад, Радя, Месеслав и другие не согласились.
   - Уверен, что наши племена уже готовятся к большой войне. Чем мы им поможем? Теперь там всё будет зависеть от кузнецов. И берёжи с буярами из Соколов и Кречетов осталось немало. Есть кому научить владению оружием. А здесь другое дело. Уйдём мы - Чёрные через два-три дня перестанут опасаться духов и говорить между собой о том, что Лес, природа, боги, которых отменил Аша-Баша, - все препятствуют их походу, все объединились против них. Нам следует поддерживать и развивать в них и эту робость перед своей будущей судьбой, и сомнения в верности того, что делают... Если поначалу я всего более их стращал, то теперь взываю к совести и Праведи, напоминаю о родственниках, которых они погубили, о матерях, сёстрах, которых они отдали Подлинным чёрным в жёрухи... На этом пути, чувствую, с меня и вас, друзья, куда больше будет пользы нашему народу, чем от простого истребления врагов. Вот и роща эта. Да теперь много дней Чёрные будут передавать друг другу, что Велес хранит Яриев, и даже маленькие муравьи защищают их. И когда я втайне заявляюсь в какое-нибудь из их становищ, никто не посмеет обнажить оружия, даже старшие. Сяду у костра, начну говорить, что хочу. И будут внимать. Причём не как врагу.
   Светь обвёл дружинников глазами и убедился: все были согласны. Однако ясно было, что воротившийся отряд Кощий вновь пошлёт в погоню, жестоко наказав его старших и поставив других, которые не поверят в силу неподвижных дубов. А раз так, значит, надо выдумать такие уловки, чтоб безопасно сближаться с людьми, идущими по просеке, и без потерь уходить в глубь Леса.
   - Радя, - продолжил Светимир. - Травы и порошки твоего деда Гостомысла уже не один раз нас выручали. И когда говорили с Кощим в его жилище, и теперь, в их северном походе. Есть у тебя ещё что-нибудь подобное тому, что вызвало судороги у лошадей на озере?
   - Мало, Светь. Леж-трава вызывает сонливость, если растворить её в воде да испить. А от ириса, которого и здесь немало, у болот, бывает слабость, тошнота...
   - Думаю, у нас теперь одна защита - вода. Реки и озёра. Испортив на короткое время воду - оторвёмся от погони и испугаем врагов невиданным.
   - Мы устрашаем Чёрных как бы духами, а самих духов природных стихий почти и не просили о помощи... - усмехнулась Радислава.
   - Ты можешь призвать их? - спросило враз несколько голосов.
   - Ветры призывала... Деревьям внимала, хотя трудно это: медлительна и малопонятна их речь... Знаю ещё стародавние мощные заклятья, которые
   321
  
  могут... Но о этом, друзья, нельзя говорить вслух.
   - Что же, - Светь поднялся, - нам не говори. А новых помощников в Лесу сыскать попытайся... Погляжу, ушли ли Чёрные.
   Он вынул из котомки кусок слюды и, выбрав дуб повыше, начал взбираться наверх. И верно - дерево было необычным. Старший не слышал подобно Раде его голоса, не то, что целой повести о прошлом возвращении аркаидов на Острова. Не слышал даже короткого слова. Однако его охватило стойкое ощущение, что это - живое существо, которое слышит и видит человека. Светь стал бережно хвататься за ветки, стараясь ничего не обломить, и повинился шёпотом: "Не укоряй меня, старый и мудрый великан, что тревожу твою кору-кожу и ветви-руки: мне бы только оглядеть всё вокруг, нет ли врагов..."
   Вершина рядом. Кудрявые головы прочих деревьев ниже Светя. Он удобно устроился и, поймав слюдой лучик Солнца, начал искать по Лесу, не отразятся ли шлемы, щиты Чёрных или сбруя на их лошадях. Но вокруг только простиралось зелёное море. Не видно было и просеки. Ещё бы: упорная погоня загнала Дружину далеко вперёд, и воинство виева сына в этих местах появится только завтра к вечеру. Навстречу Чёрным Ярии не пойдут: пускай отдохнут кони. Ослабели они на редкотравье в чащобах, где больше низкорослого кустарника да мха. "Да, всем - отдых, - решил Светь, спускаясь. - Отдых и раздумье..."
   ...В ту самую ночь, когда по Лесу рыскали в поисках Яриев пять тысячных отрядов, Аше-Баше донесли, что среди воинов в становищах и в движении распространился один и тот же разговор: не стоило им покушаться на жизнь сына Велеса, лесной бог покарает их всех и, наверно, уже изничтожил все те отряды, потому что ночные Небеса посылают особенный знак - падение множества ясочек. Знамение то виделось всем Севером и сильно помогало силам добра и Праведи. Гмуры и вещуны "птичьих" племён, глядя туда, откуда ожидалось злотворное войско, радовались и говорили о том, что это - знак падения самозваного бога и его чёрных ратников, возомнивших, что миром может управлять человек. Асилки, с трудом понимая разъезжавшего по их селениям рыжеволосого Мерара, вдруг осознали его право повелевать ими и начали готовиться к войне с теми, кто решил захватить Лес и разрубал его на две части. Радовались и Южные, которые доубирали уже остатки урожая и занялись теперь восстановлением разорённых селений.
   - Так много ясочек разом падает. Ведь Аша-Баша только на середине пути к моей Равнине. Что же это означает? - спрашивал в ту ночь старший дружины Южных-Сеятелей Мечимир племича Куниц мудрого старика Надимира.
   - Если на середине,- отвечал тот спокойно, - то битвы Чёрных с твоим народом ещё не было. Тогда может быть только одно объяснение этого знака смерти: гибнут души тех, чьи тела пока вроде как живы. Сколь ясочек упадает, столь душ в эту ночь грозный Бода-Велес уводит в мир Нави...
  
  322
  Твоим Соколам легко будет одолеть рать Аши-Баши, ибо бездушная она теперь, полумёртвая...
   Но более всего дивное небесное явление поразило самих Чёрных. Ясочки летели в сторону Пояса Рода прямо над их головами, и все предугадывали в этом собственную гибель. И дальнейшие недобрые совпадения только подтвердили такие страхи. Сначала воротились отряды, которые не настигли Яриев. После пришла та тысяча, которая упёрлась в заповедную дубовую рощу и была изгнана злобными рыжими муравьями. Аша-Баша в ярости казнил весь десяток сотенных, что вели тот отряд, поставив на их место новых, и велел тут же возобновлять погоню, которая, по его разумению, не удалась только из-за бестолковости воинов, но не по причине вмешательства лесных богов. Последующие события не только усилили среди чёрных ратников ужас перед Лесом, но и поколебали безбожие самого двухголового, который давно уверил себя, что мир живёт только его велениями. Разом отказались рубить просеку все полторы тысячи мужчин-жёрухов. "Мы не Отступники! И убивать наших братьев вас не поведём!" - заявили они и, бросив топоры и пилы, посели, готовые к смерти. Мара, пользуясь велением Правителя, взяла светлые души каждого десятого из них. Однако жёрухов-Южных на сломила эта страшная казнь, они были готовы погибнуть все. Кощий решил было продолжить избиение, но нашлись советники, которые сказали о невыгодности кровопролития: гибель этих мужчин показала бы всему чёрному войску силу духа их противников. К тому же постоянное бегство жёрухов, которые принадлежали ратникам, шли с ними и были услужниками, резко уменьшило число пленных, и многим Чёрным приходилось уже самим стряпать и вести повозки по пенькам и впадинам рек.
   И Аша-Баша впервые смирился с неповиновением: мужчин, рубивших просеку, распределили по войску для разного труда, а валить деревья теперь решено было всем отрядам в свой черёд. Кроме Подлинных чёрных.
   Кто сказал, что у зла не бывает напастей? Бывает. И ещё больше, чем у добра. Напасти Чёрных продолжались. Вдруг оказалось, что снеди, захваченной у Сеятелей, почти не осталось. Хотя брали её даже не на два месяца Лесного похода, а более того. Неизвестно было виевичам, что дети и подростки-жёрухи, которые днями и ночами раскладывали костры, ставили котлы и занимались варевом, всякий миг старались бросить хоть горсть крупы под ноги лошадям или в траву. Оставалась животина - коровы, овцы, которых гнали с собой. Но мяса Чёрные ели всегда много, варили и жарили лишнее, оно не сохранялось в летнюю жару, к тому же недобрый лесной воздух, плохая дорога и худая пасьба приводили к отощанию и хворям животины. Так что мяса оставалось не более как на одну Луну, половину месяца. Значит, необходимо было охотиться. Собирать плоды, ягоды, грибы и всякое растенье воинство, не привыкшее трудиться, вовсе не желало, а пускать для этого в Лес детей-жёрухов опасалось: сбегут. С неудовольствием - затягивается время похода - Кощий объявил о пропитании охотой. Но вот
   323
  тут-то и начались главные напасти. Охотиться начали - на самих Чёрных - три десятка Яриев. Из-за каждого дерева могла прилететь гибельная стрела, бившая без промаха. При этом бивший оставался невидимым, а если преследовали его - исчезал-растворялся в зелени. И потому Чёрные ещё больше робели перед Лесом, не заезжали вглубь и бросали своих убитых, чьи стрелы тут же подбирались дружинниками Светимира.
   Большие отряды, которые Аша-Баша ещё два раза посылал на Яриев, также воротились ни с чем да ещё и потеряв половину коней: на них внезапно нападали хвори-лихоманки - то бешенство, то судороги, то сонливость. Один из отрядов и вовсе исчез. На просеке говорили шёпотом, опасаясь доносчиков Аши-Баши, что какой-то необъяснимый гибельный дым напал ночью на становище того отряда, отчего все две сотни воинов не проснулись на заре.
   И подобных слухов становилось день ото дня всё больше. Чёрные сами запугивали друг друга. Робея, выменивали разные оберёги, с вниманием слушали тех, кто помнил заговоры богам и духам. Тем самым богам, которых под радостные крики войска двухголовый предводитель давно объявил умершими. Теперь многими говорилось иное: никак нельзя переправляться на Блаженные острова. С каждым днём приближения к Морю будет всё больше лиха и трудностей. Белые ли боги, дети Рода, там живут, или чернобоги, изгнавшие Белых Холодом - всё равно лучше людям не вмешиваться в божьи дела, вернуться по просеке на Юг и продолжить захватные походы по Безлесью и предгорьям.
   И словно в подтверждение этих прорицаний погибли разом, в одну ночь, все Отступники из Южных - четверо ратников-Белок, двое Куниц и двое Барсуков (один был сражён стрелою из Леса в самом начале похода). Все они были найдены в разных местах - у кострищ, под повозками, под деревьями на становищах. Все - пронзённые ножами, которые были вложены в их же правые руки. То ли сами убили себя, покорившись совести, то ли пленные-жёрухи расправились со своими - дознание Кощего не сумело выяснить этого. Племич Белок Сетомир, более всех рассказавший Аше-Баше о "птичьих" племенах, Островах, Лесе и дороге на Север, и вовсе исчез, а через день найден был во время охоты со следами когтей по всему телу. "Сам Велес разорвал", - решили Чёрные, и имя лесного бога повторялось ими теперь куда чаще, чем имя своего Правителя, который оказался бессильным перед природой.
   А она, природа,ясно показывала своё неудовольствие самовольным вторжением: частоколом ставила на пути войска толстые и крепкие сосны, ели, ясени; пугала из чащобы грозными криками косматых зверей саженного роста, с жуткими мордами и большими клыками; а с середины месяца заревня обрушилась на людей многодневными дождями, после которых начались хвори, а бессчётные комары и мошки стали донимать днём и ночью, тучами кружа над просекой и грозя выпить всю чёрную, злую кровь. И воины, которым покорились два десятка и девять народов и племён, с
   324
  трудом переправлялись через холодные и вспученные дождями реки и проклинали Лес, свой поход и даже того, кто вёл их.
   ...Два десятка первого заревня, в день Стрибога, после положенных жертвований, Светимир объявил, что Дружина опережает чёрное войско и уходит на Север.
   "Друзья мои, милые сердцу, - обратился он, сидя у костра, к своим ратникам и ратницам. - Более всего счастлив я, что все вы живы и здоровы телом. Умениями Радиславы излечивали мы любые раны, знаниями от родителей легко находили в Лесу разную снедь и не убивали зверья. А ромашкой, черёмухой и шелуханом спасались от жаления летучих кровососов...
   Рад я и крепости нашего духа, потому что полтора месяца мы в Лесу, рядом с большущим воинством злобных врагов, а выглядим, будто победители. И то верно. Тысяча и две сотни Чёрных убито нами, почти три сотни жёрухов вызволено из плена и отправлено на лошадях и с запасом снеди на Юг. Главное же - войско Кощего более не сплочено и держится вместе только теснимое Лесом. Уверен, что едва они выйдут из-под деревьев, как чёрному делу конец. Целые дни я проводил среди Бродичей, Резгунов, Анхаваров, Чесоронов, Кабердахов, ехал с ними по просеке, говорил у костров при отдыхе, обучался их языкам и - полагаю теперь - я убедил их в пагубности Криведи, в том, что их спасение - в уходе от Аши-Баши и возвращении на сторону Белых богов. И если поначалу меня пытались убить, схватить и отвести к Правителю, то в последние дни, хотя волосы мои опять осветлели, даже оберегали и, называя сыном Велеса, внимали всякому моему слову...
   Но пусть в дети Велеса лучше идёт наш славный Вертислав, ведь мы давно уже чувствуем его влияние: асилки постоянно тревожат Чёрных, не позволяют им вольготно охотиться, но вовсе не беспокоят нас... Хотя... хотя все мы теперь сыны и дочери бога Леса и зверья. Он позволил нам таиться под деревьями, безопасно ночевать в его Лесу, питаться плодом, кореньем, ягодой, позволил отравлять на время реки и озёра и тем избавляться от погони врагов, позволил взять в друзья ветры, муравьёв, диких пчёл, набрасывавшихся вместе с нами на общих врагов. А сколько дней уже кружатся над головами Чёрных и, каркая, прорекают смерть прирученные Радей вороны? Жуть стала новым правителем этого воинства. Жуть, а не Аша-Баша. И на этом мы пока расстаёмся с ними. Идём на Равнину к своим родственникам и готовимся к Великой рати. Война наша близится к своему кровавому завершению, и предстоит собрать воедино все силы и уменья, чтобы одолеть чёрную силу с Юга, после же уйти от чёрной силы с Севера и заселяться вокруг Аркогора, нашей новой Родины.
   Всё, братья и сёстры. Белые боги и птицы-охранители с нами. Идём к своим".
   И три десятка и один ратник двинулись в свой последний переход, замыкающий круг. Почти четыре месяца назад покинули они родные селения
  
  325
  и с тревогой и опаской перешли реку Омогдань, за которой начинались неведомые Земли и неслыханные приключения. С чем они возвращались теперь? С чем всегда возвращается юный человек, испытавший множество трудностей, к порогу своего жилища? С опытом. С крепостью сил тела и духа. И с подлинной любовью ко всему, что оставил, покидая родных. Потому что детская любовь к матери, отцу, привычному обиходу, играм - более привычка, чем стойкое чувство. Любовь же того, кто со всем этим расставался и вот снова обрёл с радостью, такая любовь - крепче камня. Ибо - осмысленна. Ибо - по собственной воле. И не по принуждению старших шла теперь Дружина Светимирова подготавливаться к страшному ратоборству, к возможной гибели. Шла осознанно, потому что гибель гибели рознь. И нет более светлого завершения жизненного пути как смерть на ратном поле за то, что ценишь, и за тех, кого любишь...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   326
   Повесть 19. Подготовка к Рати
  
   На деннице вестник от Вертислава, такой же рыжий меньшой брат его, прискакал из Лесу и сообщил: Чёрные в десяти верстах от Омогдани. Рыжень задерживает их не менее как на день, подпалив поваленные много лет назад смерчем и давно высохшие деревья. Слова эти тут же подтвердились дозорными: за рекой пожар.
   - Что асилки? - спросил Светимир подростка. - Не бежали от огня?
   - Как раз наоборот, старший! - весело ответил тот. - Спасают от пламени своего Мерара. А враги-губители до завтра не пройдут: пал не менее, как на пять вёрст поперёк их пути!..
   Вестник умчался обратно, не приметив улыбки Светя: он-то лучше всех ведал этот Лес. А след стародавнего смерча тянулся всего лишь на три версты. Однако и этого достаточно было, чтобы войско Аши-Баши ожидало окончания пожара: обводить просеку вокруг огня они не станут - долго, а то, что Равнина совсем близко, даже и не знают: из-за нападений асилков чёрный Правитель ещё Луну назад перестал посылать впереди просеки свои дозоры.
   Весь день Светимир готовился к большой рати: объехал дружины, переговорил со всеми старшими об их укреплениях, поведении в бою, проверял на выбор коней и оружие, заглянул едва ли не в каждый котёл, повторяя, что в этот день надо застольничать очень сытно. Подвозившие снедь и всякие пожитки юноши сказали ему, что вещуны творят обильные жертвования ради будущей победы, однако Светимир велел всякому ратнику посвятить хотя бы горсть крупы Сварогу и Перуну, попросив неуязвимости в бою.
   И всюду Сокола и Здоровка сопровождали два друга - старый и новый, Холень и Полуденник, ветерок, который с самого первого мига возвращения на Равнину вихрился рядом и ласкал его лицо.
   - Ты хочешь, чтобы он всегда напоминал о тебе, будто у него больше никаких дел нет? - спрашивал Светь Радю при редких теперь встречах.
   - Я не вольна над стихиями, - смеялась девушка. - Ты сам когда-то побратался с ним.
   Теперь они вместе с невидимым братом объезжали берег Омогдани, по которому растянулись рати Белых богов, и Светь, когда получалось отвлечься от забот, говорил шёпотом:
   - Слетай теперь к моей красёнушке. Передай, что завтрева, как только одолеем врагов, отправлюсь к её родственникам свататься.
   К вечеру, изрядно уморив коня, он и про себя решил, что надо вдосталь отдохнуть, и прилёг у костра, согласившись на просьбу верного Ладослава дать наточить заодно и свой меч. Запели сверчки; тихо переговаривались ратники, будто вышли на рыбалку, а не на смертный бой; не пугаясь зарева,
  
  327
  трелили в Лесу ночные птицы... Светь закрыл глаза.
   ...Что может сниться юноше двух десятков лет, которому волей народа и его родичей выпало предводительствовать всею ратной силой содружества племён?.. Звон и лязганье мечей? Крики раненых и стоны умирающих? Бросок в одиночку на ватагу врагов, прорвавших ряды защитников добра и света? Чувство удали, ярости и задора, с которым вступаешь в схватку?.. Неведомо это никому, да и сам юноша, подхватившись в тревоге, через миг ничего уже не помнил...
   - Подымайся, Светь! Множество людей идёт через Лес с пламенниками!
   Ладу не пришлось долго тормошить друга. Старший вмиг сообразил, что с Юго-запада, не таясь, с огнём, движется не менее тысячи ратников. Или Чёрные проверяют путь, догадавшись, что подошли к краю Леса, или Бродичи и другие отступились от Аши-Баши раньше времени. В любом случае лучше изготовиться к бою.
   - От каждой нашей дружины по пять десятков лучников - к гмурам! Усилить дозоры! - велел Светь и тут же, выхватив глазами в темени знакомые очертания Здоровка, запрыгнул на него и погнал к Вербору.
   Правитель Северных гор уже стоял на берегу реки в окружении охранников и напряжённо всматривался в мрак ночного Леса.
   - Ты говорил, что их просека выйдет на три сотни левее нас. Или просчитался? - сказал он.
   - Разве это просека?.. - Светь не стал спрыгивать с коня, чтобы лучше видеть. - Не рубят, идут напролом. Да ещё с пламенниками...
   Постояли молча. Прибежали стрелки из луков, обсели береговые кусты. Вербор велел приготовить земляное масло, и вскоре укрепления гмуров осветились подземным огнём, а тяжёлый запах растёкся по воздуху.
   Постояли ещё. Ратники сжимали оружие и будто старались дышать потише. Никому не думалось, что придётся ратиться ночью, даже не рассмотрев таинственных захватников с далёкого Юго-востока. Однако каждый твёрдо знал своё место и свою часть в общем деле, потому, скинув пелену сна, стоял в спокойствии и решимости.
   Вдруг из Леса, откуда уже доносились голоса тех, кто приближались, долетел слабый поначалу, но с каждым мигом всё более звучный и ясный напев. И вот уже можно было различить слова. К тому же они повторялись почти без перерыва.
   Славный народ, что рождён был на Севере,
   Верный во всех ратях Белым богам,
   Славный народ, что идёт путём Праведи,
   Вновь воздымает стяг Коляды.
   Чёрная сила велит жить по-своему,
   Светлую веру на Криведь сменить,
   Чёрная сила попрать велит предков,
   Жить расхищеньем чужого труда.
   Добрые люди плечом к плечу встанут,
   328
  
  С чистой душой и улыбкой в лице.
   Добрые люди, пусть меньше числом мы,
   Праведь и совесть нам волю крепят.
   - Гремислав?.. - удивился Светь. - Да это наш певун Гремь из племени Журавлей! Друзья, свои идут!!
   - Громкий клич людей и гмуров одобрительной волной хлынул в Лес навстречу братьям, и вскоре Яромир, первым переехавший реку, приветствовал Вербора и племянника.
   -... Хвала богам, нам удалось обойти Чёрных! Много их, злобников! Такие пространства заняли! Сушняк вы подожгли?!
   - Асилки.
   - Асилки?!. Не верится. Разве Вертислав научил их огню?!. То-то мы удивлялись: ни одного нападения на нас от косматых!.. Вот что, Светь. Со мной пять сотен Бродичей и прочих из Безлесья да Меч с тремя сотнями Южных. Где нам разместиться?
   - Восемь сотен! - разом воскликнули Светимир, Ладослав и Вербор.
   - О, вижу, мы вовремя! Но это ещё не всё. Тореслав!
   На том берегу послышались выкликания, и вскоре из темени показался высокорослый всадник с сине-белым стягом в руках.
   - Вот чего нам не хватало, Яр! - восхитился Светимир. - Статный красавец Торь со стягом - это дивно и отрадно... А вот и мой двоюродный брат... Да не один: с Мечимиром Купослава... Теперь все родные собрались вместе, можно ратиться!
   - Да, - посмотрел по сторонам Яр. - От чего начали поход, к тому и вернулись...
   ...Через полпоры, уладив все дела, племянник и дядя остались у Светимирова костра вдвоём. Становище вновь, пережив ночной переполох, погрузилось в сон, и снова самым громким звуком стали короткие напевы сверчков, которые в преддверии кровавой сечи казались столь же усладливыми, сколь голос песнозвучного Гремислава. Перед лицом Смерти-Мары, которая уже порхала невидимо по предлесью, самая маленькая толика жизни приобретала особую значимость. Потому и разговор двух мужчин-ратников, двух старших Дружины, был предельно откровенным. Ибо никто не ведал волю богов, которую исполнит назавтра Макошь, - кому жить, кому уходить в Навь.
   -...Да-а, много ясочек скатилось с Небес к десяток первому дню месяца вересня. Многие погибнут, - задумчиво прошептал Яромир, глядя вверх над Равниной. - Что семья? Виделся?
   - Все в добром здравии. Меньшого сына твоего нарекли Балуславом. Венца после исчезновения Меча извелась, молоко не появилось. Только когда голубь-вестник от тебя прилетел, немного успокоилась. Ты написал, что асилки приняли нас за богов, не нападают, и семья, все Соколы и другие племена тому очень радовались несколько дней.
   329
   - Эх, бросил беременную жену, не приметил вовремя, что старший сын
  встал на путь ратника. Вот мне и наказание от богов. За незаботливость отцову... Верно, Балуслав немало хворал? На коровьем-то молоке здоровым не вырастешь...
   - Теперь - ничего. Я и поиграть с ним успел. Улыбается уже...
   -Улыбается... - голос Яра дрогнул. - А ведь он родился в ночь нашей большой битвы с асилками... когда ты спас правое крыло Дружины. Сколько их крови я тогда пролил... Даже меч притупился... Нельзя так. Детям надо рождаться в дни мира. Чтоб вся Подсолнечная затихала и радовалась... А что же твоя сестра Изяслава? Кого принесла?
   - Тоже сына. Да ты не кручинься. Все у нас по-доброму. Соколиные рода теперь поселились в шалашах у гор, там, где Земли Воронов. Лебеди и Совы там же. Журавли, Утки и Кречеты переправились за Котугдань.
   - Кто известил их о Чёрных? Верть?
   - Он. Радя осталась в Дружине. А Кречеты приплыли позже. К тому времени Вертислав уже с согласия родичей отдал гмурам Подземную дорогу и договорился об оружии из горморуна. У нас теперь половина ратников с гмурьими мечами. День и ночь их и наши кузнецы трудятся.
   - Откуда столько руды? Хотя догадываюсь...
   - Да, и я догадывался, что ты с Вербором знакомы.
   - Нас свёл твой отец. Я удивляюсь, что такого светлого душой, опытного и мудрого человека асилки не почитали, как теперь Вертислава. Видно, не пришло время...
   - Мы ж не рыжие... Отец нашёл горморун не в горах, а в Лесу, в двух верстах отсюда, и начал договариваться с гмурами, чтобы люди добывали, а жители Подземелья плавили и делились поровну. Но асилки убили моего славного родителя, а гмуры не ведали, где рудокопня, да и боялись забредать далеко в Лес. Вертислав собрал асилков, поставил в ряд длиной в целую версту и, как гребень - волосы, прочесал окрестности и нашёл метки моего отца. Жаль только времени у них было мало.
   - Скольких успели вооружить?
   - Только восемь тысяч наших и четыре сотни гмуров.
   - А Чёрных?
   - Два десятка и две с половиной тысячи.
   - О-о! - Яр покачал головой.
   - Сам знаешь, наши семь племён могли бы выставить до двух десятков тысяч. Да нет больше оружия... Так вот, доскажу. Рыжень уговорился с Вербором. Тот занялся кованием оружия. И не ради обретения самолада, а потому что узнал, как обошлись Чёрные с гмурами южных гор.
   - Это они привели западных аркаидов?
   - Да, южные гмуры Голбора. Их пять сотен. А на Медведей и Лис наткнулся наш знакомец Заредар.
   - Неужели дошёл до Бьярмии?! - Яр даже приподнялся от удивления.
   - Дошёл. Брёл на Северо-запад по горам, после лесом и дошёл. Прислал
   330
  мне запись на коре. Виделся с Гостомыслом, говорил с ним три дня. Тот и объяснил ему, что за Поясом Рода уже идут на Юг наши западные братья. Заредар отправился один по Лесу им навстречу и наткнулся на становище родича Желемира из Медведей. Он-то и привёл сюда тысячу ратников. Южные гмуры сами вышли к ним. Они боялись, что Чёрные, страшась Леса, повернут к Поясу, и двигались по горам одновременно с просекой. Нашлись переложители, которые знали наш язык от своих соседей Лосей да Косуль, уговорились с Западными и вместе пошли к Равнине бить Чёрных.
   - Наверно, они шли на Север тем самым путём, которым мы пришли на Юг?
   - Нет, Яр. Они пробирались горами. У гмуров там свои тайные тропы. Но кони шли беспрепятственно... Да и они - Западные и гмуры с Юга - здорово сдружились в дороге.
   - Вот как?
   - Да. И - замечаю - Вербора это немного коробит. Он собирается также уходить от Холода южнее и видит себя общим Правителем всех гмуров. А тут Лисы, Волки, Росомахи, Медведи смешались с его южными соплеменниками, застольничают вместе, вечерами сидят у одних костров... Ничего, смирится. Сам же вывел своих ратников на сечь, обстоятельно готовится... Яр, да ты никак задремал? Может, будем спать?
   - Нет, нет, Светь. Много любопытного ты рассказываешь - и в мысли не вмещается. Люди, гмуры, асилки стоят вместе на берегу маленькой речушки и готовы умереть друг за друга. Дивно это...
   - И мне было дивно. И как-то всё само собой образовалось. Рыжень больше со своими косматыми возился, гмуры вроде как только о Подземной дороге мечтали... Знаешь, мне показалось, когда вышел из Лесу и вдруг стал старшим этот единой рати трёх народов, мне показалось, что наши боги объединились против Вия, Дыя и Кощего и нам велели объединиться... Вот она, та самая война, что была уже под предводительством Коляды и прочих Детей Богов в месяц Дажьбога Коло Сварога, когда чернобоги похитили чудесную Мельню да уронили её в Море.
   - Да, я тоже думал о том. Однако тогда началось Всемирное половодье, и гмуры с асилками бились за пещеры в Поясе Рода. Теперь же они почти что друзья.
   - Не совсем. Вербор просил не ставить их рядом. Потому гмуры - на правом крыле, асилки - на левом. Мы же в середине.
   -...Ты, Светь, говорил о Верборе, - стряхнул Яромир усталость, - да прервался, озаботившись обо мне. Молви. Мне всё любопытно... Только если сам ко сну не клонишься.
   - Что ты! Я теперь не усну. Ничего, вспомни, как мы с тобой, преследуя косматых, на три-четыре дня и ночи забирались в Лес и почти не спали... Говоришь: Вербор?.. Да, теперь нет старых тайн. И Соколы, и в других племенах узнали о Подземной дороге, о том, как "перелетели" на Юг Гостомысл с Радиславой. Узнали и о моём пребывании у гмуров тогда,
   331
  накануне праздника Дажьбога. Теперь рядом с Вербором его старшая дочь Шлевала, и всё становище забавляется, твердя, что она влюбилась в меня да побаивается Ради, которая посадит её в самолад и отправит на край Подсолнечной к Другому морю.
   Яр сначала оторопел, после принялся смеяться, закрывая себе рот рукою, чтобы никого не разбудить.
   - У Ради - соперница?!. Да ещё дочь Правителя?!. Экой ты видный юноша, мой племянник! Метки Лады так и сыпятся на твою голову!
   Светь поначалу смущённо улыбался дядиному смеху, после заразился его весёлостью и тоже громко залился, подумав только мельком, что удивит дозорных у реки.
   Так они и смеялись некоторое время, разбрасывая в этом смехе усталость дня, груз забот и тревогу ожидания грядущего. Ведали бы оба, что в ту самую пору странное уродливое существо прислушивалось к их смеху, злилось и недоумевало.
   К вечеру Аша-Баша велел забросать полосу огня, сделанную Вертиславом, еловым и сосновым лапником, и Чёрное войско к наступлению темени было уже в двух верстах от Омогдани. Но Светь ещё днём вернул всех своих дозорных из Лесу, Рыжень после пожара увёл асилков, и о близости тёмной силы догадывалась только чуткая душа Радиславы. Кощий же перебрался из середины в голову своего воинства и теперь, побеседовав со старшими отрядов, вышел из-под холщового навеса, прислушивался к Лесу, угадывая, далеко ли Земли Яриев, и вдруг услышал весёлый беззаботный смех: а чужих костров он отсюда видеть не мог.
   - Птица какая? - спросила сама себя левая голова.
   - Люди. Точно, люди! - не согласилась правая.
   - Тебе всюду мерещится светловолосый сын Велеса.
   - Вот снесём ему голову, погубим всех соплеменников, тогда забуду... - и одно тело унесло две головы обратно в шалаш.
   А за высоким берегом Омогдани возобновился прежний разговор.
   -...Вербор тогда стремился рассказать мне об отце. Да и не мог он делиться тайной своего народа. Однако же спокойно отнёсся к тому, что я догадался: они что-то ищут во Взгорье. Догадался по самоцветным наметкам, выложенным на стене их главного покоя. Когда Гостомысл поведал мне о Подземной дороге, всё вмиг разъяснилось. Гмуры пробивались к ней под Землёй да ещё копали ямы, пробиваясь с поверхности Земли.
   - Да, мы опасались с вещуном-Лебедем их нетерпения, но не ожидали, что они посмеют копать во Взгорье до нашего Вещенья племён. Старик упрекал себя и меня, что послали тебя прямо в подземный плен. Хотя я с Вербором давние знакомцы, да его слово на совете мудрейших гмуров - не решающее, а лишь одно из десятка и двух. Однако на то он и Правитель: сумел отвести от тебя гнев старых гмуров.
   - Не столько гнев, сколько растерянность. Ведь прав был я, а не они... Вербор говорил тогда, что они ищут архидон. И верно: они сыскали его во
   332
  
  Взгорье. Так что Правитель не слишком лукавил.
   - Знаю от Меча, что ты встречался и с более лукавым Правителем.
   - Да. А Мечимир поведал тебе, как мы гостили у Кощего?
   - Поведал. И о том, почему вы Ашу-Башу прозвали Кощим - тоже.
   - Забавное было приключение. Хотя я погорячился там... А на Вербора я не в обиде. Знаешь, что он сказал, когда привёл дружину гмуров на битву с Чёрными? "Светимир, сын Годослава. Искоренять зло - общее дело всех, кто себя ко злу не относит. А если не искореняешь - значит, стоишь на стороне зла".
   - В этом Вербор не схож со своим дедом Рашбором и отцом Балбором. Те считали, что у гмуров нет дел под Солнцем. Важнее всего - пробить в горах как можно больше нор. Ведь гмурьи рода даже состязаются меж собой по протяжённости ходов. А вот наш низкорослый друг своим говорит, что надо соблюдать обычаи, а на самом деле очень лукавый и ухватистый. Решил, что Подземная дорога свяжет всех гмуров Пояса Рода, даст ему возможность быстро передвигаться на сотни вёрст, и убедил искать её всё своё племя. Не учёл только, что древние боги, которые соорудили это чудо разума, сотворили столь крепкие стены, что гмурьи орудия оказались бессильными. Не пробив стену под Землёй, они впервые за много лет начали даже днём выходить из пещер - в Каменное взгорье. Так появились те самые ямы, у которых тебя схватили. Теперь же Вербор пожелал стать победителем чёрного войска, разорившего поля, сады и овощники его южных соплеменников. С подобной славой и обладая самоладом, он может объединить все их рода и стать общим Правителем. Он мудр, хорошо знает прошлое, откуда черпает знание будущего. Однако желание похвальбы всё время борется в нём с добрыми желаниями души... как во мне когда-то...
   Яр вдруг умолк. И Светь растерялся было: он был уверен, что дядя напрасно укоряет себя в самости и гордости.
   - Земляное масло в поход дал тебе Вербор? - спросил юноша, чтобы отвлечь родственника от уязвляющих его мыслей.
   - Кровь Вия впервые зазжёг передо мной Годослав, твой отец. Но я не ведал, где он её раздобыл. После вытекающую прямо из Земли мне показал её в Триозёрье Гостомысл.
   - Однако ж премудростью Вербора гмуры построили пять швырей. Только они собирались бросать большие камни...
   -... А ты посоветовал использовать горшки с кровью Вия? - договорил за племянника Яр. - Это - моя придумка... Я понимал, что главными нашими врагами в Южном походе будут асилки, а они, как и всё лесное зверьё, более всего боятся огня... Что же, Светь. Ты рассказал мне всё, что здесь произошло с десяток второго цветеня, когда мы покинули Равнину. Уважаю твоё терпение, ибо, наверняка, у тебя много вопросов ко мне. Откуда взялись мои Бродичи? Почему я бросил возведение Аркогора и вернулся на Север?
   - Это так. Расскажи.
   333
   - Всё поведаю, друг мой. Только я опасаюсь, меня сморит, а я не знаю ещё самого главного: где стоять мне в битве со своей дружиной?.. И желательно не разлучать нас с Мечем. Пусть в страшную пору большого кровопролития мой сын-ратник стоит рядом.
   - Добре. Так и будет. Только я полагал, ты захочешь руководить всей ратью, а не стоять лишь в одном её месте.
   - Вот ты о чём? - Яр усмехнулся. - Плохо думаешь обо мне, племянник. Я сам отдал тебе в руки эту войну. Или забыл мои слова, сказанные в Аркогоре при расставании?
   - Я помню их.
   - А я от своих слов не отступлюсь. Ещё не перейдя реки, я увидел, хотя и при свете Луны, разумность всех твоих укреплений и расположения дружин. Этим расположением ты сильно уменьшил превосходство Чёрных в численности. Главное же - тебя избрали старшим всей рати родичи семи племён. И не потому, что здесь не было меня. Ты более всех достоин возглавить светлые силы. И ни гмуры, ни западные аркаиды, ни асилки со своим забавным богом не оспорили твоё главенство. Я видел, Светь, глаза дружинников, которыми они глядели на тебя. Видел, как разговаривают с тобой вестники старших, как исполняются твои повеления. Ты - первый здесь. И я счастлив встать под твоё началие. Потому и Тореславу велел завтра быть со стягом рядом с тобой.
   Светь, и без того удивлённый переменам в дяде-друге, почувствовал, как задрожали его губы и увлажнились глаза. Однако Яр, как видно, угадал племянника и, не желая слов признательности, тут же вернулся к прежнему разговору.
   - Так где же нам встать? С гмурами? С асилками? Здесь, в середине, ты и так силён.
   - Нет, Яромир. Вам с Мечем особое место. Девять сотен гмуров и тысяча Западных крепко держат правое крыло. У них много лучников, кустистый берег, швыри. А ещё Вербор может устроить камнепад с гор, если Чёрные прорвутся на излучине реки, где мелководье.
   - Хорошо. А что же слева?
   Светь с радостью уловил в голосе дяди живую пытливость: нет, рано он отнёс себя в старики-мудрецы, которые целыми днями размышляют о своих душевных изъянах и скорой дороге в Ирий. Дядя ещё и Аркогор построит и другие городьбы на Юге.
   - Слева тысяча и пять сотен три десятка асилков. Я отдал им высокий берег, потому что они без лучников. Однако косматые укрепили крутосклон камнями, деревьями. Конница Чёрных там не пройдёт, луки врагов будут бесполезны, асилки же все с дубьём, научены Вертем следовать знакам. Я видел их обучение: Рыжень сидит на шее у медведя, показывает рукой, а его отважные воины то залегают, то бросаются вперёд с диким рёвом... Увидел бы ты нашего Лебедя. Мы теперь зовём его Мераром Вертимиром. Весь в
  
  334
  мехах, даже в зной, за ним охрана из двух десятков самых высоких и плечистых космачей, рубашка и порты - красного цвета.
   - Красного?
   - Да. Иначе асилки не поверят, что он бог. До нашего приезда никто из Соколов и других племён к этому лесному воинству не приближался. Только сам Верть рассылал вестников-братьев: более с просьбой подвозить еду. Одни опасались наших старых врагов, другие, из берёжи, хотя и не робели, да не знали, как вести себя с...богом.
   Светь усмехнулся.
   - И вот мы вышли из Лесу. Наша рать уже стояла здесь, у реки. Кречет Гормослав заправлял всем до меня. Люди сразу с вопросом: к Вертиславу поедешь? Я говорю: "Как же не обнять наречённого брата? Который ещё и принёс важную весть народу о чёрном нашествии. Не побоялся ехать под Землёй. И вот отправился. Со мной вызвалось ещё до трёх десятков ратников. У Вертя на лесном лугу широкий навес, всюду кучи яблок, груш, разного плода и ягоды. Навес украшен цветами. И - охрана с дубинами. Мы едва не прыснули от такого вида. Особенно Болеслава с Радей.
   - Меч рассказывал мне, как Боля прикрикнула на Ашу-Башу: "Брысь!" - Яр тоже улыбнулся.
   - Но то был враг, а здесь-то свой, друг. Все мне шепчут: "Что станешь делать с этим забавником? Так и метит в боги". А я: "Что делать?.. Поклониться... Доброе ли дело - потешаться над человеком, сумевшим без схваток и убийств покорить Лес? Вся Ярова берёжа, и я в её числе, не добились такого". Слез я с коня. А Верть и сам глядит вопросительно. Хочется ему выйти навстречу, да асилки глядят: бог должен оставаться богом. Вот я приблизился и поклонился ему со словами: "Мерар! (а говорил на языке асилков) Мерар! Рад приветствовать твоё славное и мощное воинство! Общий враг заставил нас объединиться! Но верю, что и после одоления расхитителей Леса люди и асилки останутся друзьями!" Тут он уже подскочил, обнял меня радостно, шепчет: "Не укоряй меня, брат, в самости. Опостылели мне эти зверюги. Они ещё и заставят меня обрасти шерстью, ежели не сбегу отсюда". - "Сбежишь, - отвечаю ему. - Но - после войны".
   - Ты разумно поступил, - одобрил Яр. - Верть, который когда-то первым бросился на асилков, сотворил чудо: подарил людям великое содружество с хозяевами Леса, поставил их на нашу сторону да ещё и рядом с гмурами, их давними врагами... Думаю, противно ему там: быть не самим собой. Но терпит. Ради народа терпит. Полторы тысячи крепких, свирепых в схватке великанов - большое подспорье нам в битве с Чёрными.
   - Согласен. И я то же самое всем говорю. Хотя многие не доверяют асилкам, убеждают: наша Дружина в походе запугала их швырью, потому и покорились... Так что полагаю: левое крыло продержится.
   - Что же остаётся нам с Мечем?.. Запас?
  
  335
   - Ты верно угадал. Встанете вон на том холмике, - Светь показал рукой в темень. - И будете примечать. Если Чёрные прорвут где-нибудь наши ряды, вы вступите в схватку.
   - Ясно. Там растёт высокий осокорь. Вот и заберусь на него: оттуда вся река и предлесье просматриваются хорошо... Значит, Светь, десяток и две тысячи против двух десятков и двух с половиной тысяч Чёрных? Почти двойной перевес врагов...
   - Думаю, ратиться не придётся.
   Яромир не удивился.
   - Я знаю о твоей задумке...
   - От кого?
   - Забыл, что я три Луны шёл по просеке? Всех, кого вы вызволяли из плена, кто сам сбегал, мы встречали в пути. А когда настигли воинство Чёрных, старшие из моих Бродичей тайно проникли в становища Аши-Баши и говорили со своими соплеменниками, упрекали за отступничество. Они и завтра помогут тебе.
   - Вижу, ты не веришь в мою удачу?
   - Мало верю. Но нет более ничего, что может спасти все наши дружины от гибели. Ведь если мы погибнем и Чёрных уцелеет хотя бы пять сотен, они уничтожат или возьмут в жёрухи все наши семьи. Может, только за Котугдань не пойдут... Так что я буду ратиться всеми силами и всею волей. Два десятка врагов уже губил за один раз, теперь же заберу с собой в Навь три десятка.
   - Два? Когда же?
   - Да. Вот теперь мой черёд поведать тебе всё, что было на Юге после ваших ловких налётов на селения и после вашего ухода на Север. Если сон ещё не одолевает тебя - внимай. А то можно и в другой раз.
   - Нет. Рассказывай теперь.
   - Наверно, не ожидал ты увидеть меня и прочих дружинников из Аркогора здесь, на Севере?.. Потому и велел я Гремиславу петь, чтобы вы не перебили нас в темени... Оно и верно: вовсе не собирался я оставлять строительство укреплений на Юге. И даже помогать нашим братьям-Южным, ибо достаточно у них умных мужчин, есть кому собирать разрозненный народ и восстанавливать селения. А нас в Аркогоре после твоего ухода осталось лишь два десятка и семеро. И потому весьма безрадостно было вдруг увидеть на рассвете пять сотен врагов, приближающихся к нашему холму.
   - Пять?
   - Да. Тех самых, которых Меч видел идущими в Безлесье через Земли Куниц. Он говорил тебе о них... Так вот. Названный вами Кощим, этот двухголовый, уродливый "Правитель мира", как оказалось, очень ценил Анкароха. Его отряд вы разбили наголову, когда шли к Южным... Да хранят боги Ирия светлую душу Кулеслава... Меч поведал мне о той схватке. Аша-Баша решил отомстить нам. Как он догадался, что это наше нападение, а не
  
  336
  остатков Южных? В том его убедили Отступники вроде Сетомира. Знаю от жёрухов, что вы тайно унесли этого нелюдя из становища Чёрных и дали растерзать бешеному медведю. Подходящая смерть для того, кто перешёл к врагам от своего народа и от своих богов...
   - Нелегко нам было отыскать того медведя, - сурово сказал Светимир. - Но я должен был запугать Чёрных Лесом, его духами и потому выбрал Отступнику такую жуткую смерть.
   - Понятно... И вот враги встали у Аркогора, готовые наступать на наши слабые ещё укрепления. Как оборонять такой широкий взгорок столь малым числом ратников? Мы были обречены погибнуть... Да вдруг примечаю, что в их ватаге всем заправляют особенно одетые, к тому же старые летами воины - десятка два. А прочие весьма неохотно строятся для схватки. Как они после сказали мне: думали, что нас до сотни, да наслушались рассказов, что у "Северных" страшное оружие Коляды. Тогда же я быстро смекнул, что старшие там - те, кого называют Подлинными чёрными, которые всегда в ратном деле становятся за спины Примкнувших. Я велел своим укрепиться кругом и биться, сколько можно. Вспрыгнул на коня и незаметно объехал врагов. Последние сотни саженей пробежал по траве, ибо лошадь была бы видна им. И вот, едва Чёрные изготовились к бою, я набросился на тех самых подлинных с двумя мечами в руках. Вошёл в бузу и порубил их раньше, чем остальной отряд что-то понял. После Бродичи уверяли меня, что намеренно дали убить тех, кто ими помыкал. Может, и не лукавят. Потому что Аша-Баша отправил на нас самых ненадёжных из Бродичей, тех, кому не хотелось убивать детей и стариков Южных.
   - В этом и была промашка Кощего.
   - Верно: промашка. Наперво они пропустили меня обратно в Аркогор сквозь свои ряды. Я подозвал Живня и беспрепятственно проехал назад. Они же стояли, изумлённые, и ни один не поднял лука или меча.
   И вот я воротился, а Бродичи встали рядом становищем, разожгли костры, отправились на охоту. Мы же вынесли швырь на видное место, и, возможно, это окончательно убедило жителей Безлесья отступиться от Аши-Баши. В заполдень они позастольничали и, раздобрев от сытости, - Яр усмехнулся, - послали двоих говорить со мной. С "богом с Севера", как они сказали... Вот коротко и всё, мой друг... Бродичи объявили, что сожалеют о своём отступничестве от народа, о том, что обратили в жёрухов своих родственников. А Чёрные всех их жён и девушек позабирали себе в плен... Поведали, что три их рода ушли далеко к Югу и тем спаслись от чёрного нашествия, что они разыщут их и восстановят свою мирную, угодную Роду жизнь. Меня же просили, - Яр немного замялся, - стать правителем Безлесья. За чудесные ратные умения, за то, что избавил их от Чёрных...
   - Да, Бродичам и Резгунам пришлась не по нраву Криведь Аши-Баши, - согласился Светь.
   - Им много посулили: коней, снедь, одежду, жёрухов. Однако расхитив
  
  337
  Земли Куниц, Бобров, Выдр и других, Бродичи в дележе добычи почти не участвовали. К тому же они за семь десятков лет сжились по-доброму со своими соседями - Южными и почувствовали себя духами зла в их селениях. Известно тебе, что Бродичи стояли до середины Великой сечи с Южными и не вступали в схватку?
   - Да, известно. Я много раз бывал в их становищах на просеке и о многом говорил...
   - Ты их почти склонил на свою сторону. Там теперь во сне убивают тех, кто желает биться с нами, аркаидами, и стоит за содружество с Подлинными чёрными. Жаль только, Бродичей в воинстве зла - меньшинство.
   - Уверен, завтра они перейдут к нам.
   - Особенно не уповай. Бросит Аша-Баша их против асилков, и будут биться, ибо не найдут общего языка. Один Верть всего не решит.
   - Днём увидим. А легко ли вы миновали воинство Кощего? Большой круг сделали в обход?
   - Никакого круга. Я в своей Земле. Прошли, вернее, прорубились вечером прямо по краю. Мы с Мечем впереди, остальные за нами. Сотни полторы врагов в завтрашней битве уже не поучаствуют... Да, но я ещё не всё поведал тебе о южных делах. Когда Бродичи прислали переговорщиков, я сказал им, что мирной жизни они недостойны.
   - Вот как? - изумился отваге дяди Светь.
   - Именно так... Сказал, что следует им теперь искупить пролитую невинную кровь - бить Чёрных. Тогда мы ещё не знали, что Аша-Баша уже тронулся на Север. Бродичи же отыскали те свои рода, что ушли от Чёрных. И они теперь вместе с десятком моих дружинников под присмотром Огнеславы строят Аркогор. С родичами их я поделил Земли Безлесья, уговорился об обмене: мы им - оружие, плоды Земли, они - защиту наших рубежей. К этому ещё и ратное содружество. Если на кого - на нас ли, на них, на Южных ли - нападёт какой-нибудь враг.
   - Здорово! - не сдержал громкого восклицания Светимир, чем пробудил дремавшего рядом Ладослава. - Спи, спи, брат... Всё спокойно.
   - Не отдохнёте перед ратью... - проговорил тот и вновь уронил голову.
   -... Здорово, Яр. Теперь наш народ сможет переселиться не в опасные, враждебные Земли, а в соседство с друзьями и помощниками.
   - Так. Однако, племянник, ты сначала разбей тех, кто за рекой, - он показал рукой в сторону Леса.
   - Разобью... Верь: разобью. Утром сама великая Праведь встанет за нашими спинами. А над каждой дружиной будет витать кто-нибудь из Белых богов: Твастырь Сварог, Матерь Сва, мощный Перун, огненный Семаргл, Стрибог с детьми-ветрами... Даже Велес выйдет из дубрав к нам на выручку. А над местом рати поднимется солнцедаритель Хорс, который станет отражать свет от наших начищенных щитов, от больших кусков слюды и слепить глаза врагам.
  
  338
   - Слепить? - изумился Яромир. - Верно, у тебя много таких придумок назавтра?.. А вот я избавился от последней заботы, которая мучила меня все последние Луны. Если эта рать - дело твоей жизни, твоё служение светлому народу с Островов, то дело моей жизни - переселение на Юг. Ты прав: Бродичей теперь не стоит опасаться. Юные поверили Криведи двухголового, ввели народ свой в беду, но теперь там правят старшие и мудрейшие, и их правление сильно укрепилось. Они-то и велели этим пяти сотням своих ратников идти со мной и вызволять остальных Бродичей из плена зла. И старики те, родичи, хорошо понимают выгоду нашего с ними соседства.
   - Если так, то от какой заботы ты избавился? Что беспокоило тебя в будущем переселении?
   - А ты не помнишь о моей промашке?.. Верно, помни о своих, а моя - для моей совести... Кики-мары, болотные бабы ёжки. Они оставались на нашем пути на Юг непреодолённой трудностью.
   - Да ведь теперь есть просека. Мы пройдём по ней, а не вдоль гор, и те чудища будут в стороне.
   - Не будут. Их нет больше.
   - Нет?.. - изумился Светислав. - Куда они исчезли?
   - Светь? А ведь мы и в самом деле не отдохнём. Ночь уже в середине, а нам ещё весь день махать мечами.
   - Вот только это расскажи, и будем спать. Любопытно весьма. Да и ото сна я давно отвык. После войны высплюсь.
   - Куда там, выспишься... То свадьба, то переселение на Юг. У тебя ещё много дел, друг мой, - Яр тихо засмеялся.
   - И о свадьбе знаешь... Что же? Сам свёл меня с Радей... А спать я буду в старости, когда не останется уже сил что-то делать для народа. Сон - не для юных. Юным мало дня.
   - Красиво говоришь. Мудрый Гостомысл многому тебя научил. Да только для ума мало разумного и опытного наставника. Главное - ты смотришь в мир широко раскрытыми глазами и впитываешь всё в нём куда быстрее одногодок. Вот и мой Меч такой же. Я и обиды не держу на него, что бросил мать и рванул за нашей Дружиной в одиночку по страшному Лесу. Это - его путь. А поперёк воли богов я не встану... Видел бы ты, Светь, какое уважение к Мечу среди Южных. Старики - родичи да вещуны - с ним советуются. И тому верная причина. До него Южные решили примкнуть к нашим племенам, раствориться среди Соколов, Воронов, Уток... А мой сын объявил: не может исчезнуть целый народ, верный Белым богам. Скольких он вызволил из плена! Скольких он обучил ратному делу, чтобы погубить больше Чёрных!.. И сюда пошёл - за жёрухами-Южными да чтоб ратники Южных участвовали в Великой победе над Кощим как великий народ... Ты завтра будь уверен в нас с сыном: мои Бродичи да дружинники - умелые ратники. Но три сотни Южных равны тысяче Западных. Все юны, но
  
  339
  отважны, как звери-скритени из Безлесья, разумны, как взрослые мужчины пяти десятков лет, да ещё и горазды на придумки. Для ударов в бок, если Чёрные где прорвутся, они лучше всех.
   - Вот и пошлёшь их, куда посчитаешь нужным, Яр. Под твоим началом они будут. А двоюродный брат мой - ты прав - очень быстро учится всему в жизни. Он за эти четыре месяца вырос на четыре десятка лет. К тому же рядом с ним не было, как со мной, тебя и Гостомысла.
   Яр улыбнулся: добрые слова о сыне были явно приятны ему.
   - А кики-мар тоже Меч уничтожил, - вернулся он к своим рассказываниям. - Дошли мы по просеке до того места, где в трёх десятках вёрст к Поясу расположена проклятая топь, место гибели славных Вершеслава и Селеслава. Молвлю я своим: потратим день, вернём должок. Ратники согласились. Я взял только тех, которые шли на Юг в Дружине. Приехали на край болота. Соорудили два плота. На одном я с тремя друзьями, на другом Меч - тоже с тремя... А нас будто ожидали: вновь крики, грязь да всякая нечисть летит в воздух. Но мы на плотах шалаши построили, плаваем спокойно да копьями и мечами меж брёвен и по сторонам разим и разим. Три поры так продолжалось. Вся болотина покрылась трупами ёжек. Но пока всех не перебили - к берегу не вернулись.
   - ...Дались они тебе?.. - не сразу отозвался Светимир, удивлённый этой жуткой лесной схваткой. - И всегда ты, Яр, изничтожаешь всех, кто на нас поднимает руку.
   - Так и будет, племянник. Пусть умные уважают нас за силу и веру, а неразумные - боятся наших силы и веры. Так я поступал с асилками. Так сделал с ёжками. И на Юге - то же самое. "Знайте, - объявил я старшим Бродичей. - Мы будем вам верными друзьями и никогда не позаримся на луга, где вы тысячи лет пасёте свою животину. Но один раз поднимете на нас меч - я всё Безлесье с огнём и оружием пройду во все стороны, и исчезнете вы с Земли, будто не родились никогда. Потому что боги нас хранят, а мы угодны им светлой и праведной жизнью".
   - Ты уж чересчур их запугивал.
   - Не я, Светь. А Гостомысл. Отступники из Южных и жёрухи поведали Чёрным, Аше-Баше, что с нами пришёл с Севера "летающий вещун". И Правитель-уродец послал Бродичей не только отомстить нам за гибель Анкароха, но и на поиски и пленение Гостомысла.. Знал бы Аша-Баша, что старик летает под Землёй, наверно, устрашился бы нашего знакомца-Лебедя, - усмехнулся Яр.
   - Да, какие-то смутные разговоры о "вещуне с Севера" я слышал в их становищах. А ведаешь, как они готовились к покорению Южных?
   - Как же?
   - Нашу речь с Кощим перекладывал с языка на язык человек из Чёрных по имени Гарамуз. Оказалось, он три месяца перед нашествием на Южных жил среди них, научился языку, обычаям. В племени Белок, где он поселился,
  
  340
  переложитель говорил, что его племя перебили Чёрные и мало кто спасся. Тут же и рассказывал Криведь Аши-Баши, что Чёрные - лучший народ, надобно жить чужим трудом, обращать других людей в жёрухов, слуг. А говоря так, Гарамуз примечал, кому эта Криведь придётся по душе. После говорил уже с такими людьми, склоняя их к отступничеству. Так сдружился он с племичем Белок Сетомиром. Потому Сетомир до последней поры не отправлял своих на Великую сечь с Чёрными. Да другие родичи вовремя смекнули об отступничестве своего старшего...
   - Вона как... - вздохнул Яромир. - Измена вползает медленно, да жалит больно...
   - И ещё слышал я в становище Чёрных как-то раз, будто этот Гарамуз сильно влияет на Ашу-Башу, едва ли не правит им. Ведь он как переложитель, который легко усваивает чужую речь, держит в своих руках и переговоры с другими племенами, и посылку лазутчиков к ним.
   - Так ли это - точно не ведаем, - сказал Яр. - Однако возможно. Ведь человек, который желает править другими, имеет в душе много изъянов, темнеет душой. Потому духи зла или лукавый помощник легко могут влиять на него. Только светлая душа неуязвима... Что же, племянник мой, скоро заря. Великая рать ожидает нас. Надо отдохнуть немного.
   - Да разве я засну? Десяток и две тысячи жизней здесь и ещё десятки там, на Равнине, зависят от моих умелости и разума. Как тут заснуть?.. Ты же отдыхай. Только вот что ещё. Вчера... Нет, уже два дни назад был праздник Рода и Рожаниц...
   - Да, девятого. Мы приносили жертвования...
   - Испей, Яр, из этот особенной чаши с жертвенной сытой ради славных богов, дарующих жизнь и хранящих материнство и отцовство... Я хотел выпить это перед схваткой, чтобы Жизнь одолела Смерть. Но тебя не было рядом с нами на празднестве. Все вещуны собирались в Святилище нашего рода и молили богов об избавлении от тёмной силы. Потому испей ты.
   Яромир принял из рук племянника древнюю, потемневшую от времени чашу и задумался.
   - ...При таком питье, - проговорил он, - надо вспоминать в себе, в сердце о любимом человеке... Что же. Да продлят Белые боги дни Венцеславы, моей любезной жены и матери моих шестерых детей. Восславим же, племянник, богов Света и родовую птицу Сокола.
   С этими словами он выпил, подарил последние капли Матери Сырой Земле и сказал, улыбнувшись:
   - Давно мы так задушевно не говорились с тобой, Светь. С тех самых пор, как наши родичи начали упрекать меня, что усиливаю берёжу для подмены их правления своим.
   - Несправедливы были эти упрёки...
   - Обожди. Я не о том... Хотя старики-родичи были правы. Ясно, я не собирался ослаблять их правление, но кое-что новое в моей душе они
  
  341
  приметили. Старики всегда мудрее юных. А ещё мудрее боги. О них скажу тебе...
   Видно было, что Яру трудно говорить, но и выговориться ему требовалось. Светимир не желал мучить родного человека да и опасался: не о своих ли чувствах к Раде станет говорить дядя? "Однако лучше мне, чем Венце", - решил он и принудил себя сидеть молча и внимать чужой душевной боли.
   - ...Когда все заговорили о переселении на Юг, о трудностях, - начал Яр, - я стал думать о том, что впереди великого дела всегда идёт тот, у кого сильнее воля, кто готов пожертвовать собой ради народа: оставить Родину, семью, все привязанности... Я присматривался к самым видным родичам, ратникам, вещунам. Никто не подходил. Родичи не ведали ратного дела, оборонения от асилков. Тем более вещуны. Ратники-Соколы уступали тебе и мне в умениях. Кречеты из берёжи всегда учились у нас, а их старший недавно женился и был очень привязан к семье. Он сам просил меня перед походом вести Дружину. Взамен обещал ведать всей границей, всеми городьбами. Боги сами толкали меня вести народ на Юг. И на совете родичей племён все были в согласии - идти мне... Я и теперь полагаю, что когда-то, годы Сварога назад, боги были людьми. Откуда же взяться богам, как не от Матери Земли, не от людей? И были такие дни, когда я ощущал в себе особенную силу и решимость. Не человеческую. Вот Гремислав пел о Ярии, ведущем целый народ к новой Родине. Асилки бежали прочь от нас. А на Юге все - и Южные, и Бродичи, и Резгуны, и эти Чёрные - все называют нас Яриями. И они уже привыкли. Старое название - аркаиды - уходит в прошлое вместе с нашей прежней жизнью на Островах.
   Он помолчал немного и продолжил.
   -... За поход я многое переосмыслил. Но в этом убеждении не изменился. Смотри сам. Великий Коляда прибыл к нам по Морю на обычной лодке. И ратоборство с воинством зла за Мельню он вёл не чудесным способом, а разумом и человеческим оружием. Да и саму Мельню-то не сумел вернуть, потонула... Дал нам Книгу Всеведенья. А что в ней необычного? Как пахать да сеять?.. Как приносить жертвования?.. Только - Закон Праведи. Но, думаю, аркаиды жили так и до Закона: семьями, Вещеньем, честным трудом... После смерти Коляду назвали Сыном Богов и объявили, что в Ирии он рядом со Сварожичами. Верю. Но на Земле он был человеком. И умер как человек - телом. Значит, и другие люди могут подняться до богов и продолжать, уйдя на Алатырь, войну со злом мира... а не услаждаться плодами Ирийского сада... Когда мы пошли назад по просеке, Гремь решил, что я возглавлю войну с Чёрными, и предложил выдумать песенную повесть обо мне и грядущей Великой рати. Но я-то знал, что вы с Рыженем, Болеславой, Радей, Вербором уже готовитесь и всё решится до нашего прихода. Потому велел ему восславить в напевах Коляду. Ты внимал этот краткой, но доброй повести, когда мы выходили из Леса.
   Да, боги произошли от людей. Так я думаю и теперь. Но одного я не понял
  
  342
  тогда, в начале похода. Богом может стать лишь тот человек, который не хочет стать, не думает о этом. Кто чист сердцем и живёт ради людей, не прося себе восхваления за свой труд. Вот чего мне не доставало - чистого сердца. И у Южных я уже осознал: надо уступить своё место тебе. Ты и умом силён, и душою чист... Я видел, как любит тебя Дружина. Меня - уважает, а тебя - любит. И... и радовался. Радовался, ибо ты подтверждал мои новые мысли... Да, человек может подняться до божественного могущества. Когда одолеет зло не только вовне, но и внутри себя. И ежели против живых врагов нужны сила мышц, смекалка, владение оружием, то против собственных душевных изъянов, слабостей, страхов, страстей, тёмных мыслей надобно только одно - чистое сердце. Мне этого не достаёт. И вести нас на великую и гибельную сечь - тебе. Это - не решение родичей, а воля божия... Станешь ли новым Колядой - не ведаю. Но в этот страшный день быть впереди всех - твоё место.
   Он вновь пораздумывал.
   - ...Эх, а что худого в том, что я желал стать новым богом, как пророк Коляда, сын Солнца-Дажьбога? В чём смысл жизни, ежели не в постоянном восхождении вверх? Твой отец тоже жил для всего народа. Беда моя, что в отличие от тебя и Годослава, я думал о похвальбе людей, желал её... Тогда, не теперь. Теперь сожалею об одном: погибну, а меньшого сына не увижу... Хоть Меч рядом будет, и то хорошо... Вот и всё. Теперь ты знаешь все мои недомолвки, тайны, и мы снова - друзья. Как тогда, когда проникали вдвоём в Лес и учились не робеть перед асилками.
   - Не погибнешь, - улыбнулся Светимир, который чувствовал в душе тихую радость от того, что дядя вернулся к самому себе. - Не погибнешь, потому что ты нужен народу. При переселении. На Юге... Не торопись помирать. Ведь не все ещё свои силы растратил для людей. И особенно - для семьи... Если ты говоришь со мной так открыто, и я тебе скажу. Все последние месяцы ты, Яр, ратился более внутри себя. И это сильно корёжило тебя и мучало. Но двух мыслей ты так и не додумал. Первая. Каким бы ты ни был по нраву, но в памяти людей навсегда уже останешься Ярием, Ярилой, проложившим народу путь на Юг, спасшим сто тысяч людей от Холода. И напевы Гремя о тебе никуда не исчезнут, будут и дальше петься. И они справедливы... Теперь второе. Ты много говорил о чистом сердце. Но постоянно укоряя себя, постоянно мучаясь совестью, ты очищал свою душу, делал её чище. Если Коляда был человеком, разве он не имел человеческих мыслей: о похвальбе людской... и других.
   - Как? - встрепенулся Яр. - Как, племянник? И ты тоже... примерял к себе божье место?
   - Пореже, чем ты, - усмехнулся Светь. - Но я же человек.
   Яромир засмеялся, прикрыв ладонью рот. Светь - следом за ним.
   - Ты, племянник, и в мудрости меня превзошёл!
   - Не превзошёл. Мои мысли подталкивали твои, а от твоих мои шли
  
  343
  дальше. Мы же люди. Зверьё в Лесу - малоразумно, потому что не может передать обучение словами и надписями. А у людей - одинаковый разум. Если бы Коляда не записал Закон Праведи, ты да Гостомысл всю жизнь потратили бы на его выдумывание. А так - старое прочитал и над новым размышляешь. Вот тебе и путь вверх.
   - Так, так и есть. Слава Коляде и всем нашим богам. За то, что дают человеку выбор: развиваться душой и разумом или жить расхлебеней, жруном, сонулей и дурняшкой...
   - И за то слава, что заботятся о нас... Как родители - о детях, пока те учатся жизни.
   - Тогда и старикам нашим слава. Родичам, вещунам, предкам. Их умом живём, пока свой не вырастет.
   - Верно. Но всех мудрее - жена, мать, которая жизнь дарует. Недаром мы девятого числа бросили эти укрепления на гмуров и весь день славили Рожаниц Ладу и Лелю.
   - Хорошо сказал. Потому жёнам Севера, народившим наш народ, - тоже слава. И уверен: твоего первенца-сына вещуны нарекут Мудрославом.
   - А если дочь?
   - Тогда - Мудрославой!
   Дядя и племянник обменивались ещё некоторое время подобными шутками, пока не устыдились того, что раззодорились накануне кровавой сечи. И тогда Яр сказал шёпотом, оберегая предутренний сон ратников:
   - Что же, спать не будем?
   - Нет. Ни к чему.
   - А я вот что думаю. Почему мы спокойно позволяем спать у порога нашей Земли врагу, уродливому Аше-Баше?
   - Может, разбудим?
   - Знаешь, как неприятно прерывается ранний утренний сон? Сотворим маленькую пакость врагу. Может, боги нас простят?
   - Простят... Ты, Яр, ещё забавляешься или как?
   - Племянник...Да мы же с тобой этот Лес на два десятка вёрст знаем лучше зверья.
   - Но до Чёрных далековато.
   - Нет. гляди: дым в двух-трёх верстах. Наверно, жёрухи ночью затушили пожар Вертислава, и Аша-Баша подошёл ближе... Итак, от реки, вербняком три десятка саженей. Далее...
   - Далее - пригнувшись - по высокому варгуню на Юго-восток.
   - Там овраг на полверсты.
   - На две сотни и три десятка саженей.
   - Пусть так. После предлагаю ольховником. Листва густая, и шагов там не слышно...
   - Добре. Только будет ли Аша-Баша в головном отряде?
   - Ты ж знаешь его холщовый шалаш. Небось, его издали видно? А Правитель,
   344
  которому вести ратников на смерть, всегда впереди идёт... Что, прогуляемся?
   - Бери у Лада тул со стрелами. Ты - первым?
   - Да уж позволь, старший.
   Они ещё раз ухмыльнулись друг другу в свете костра и растаяли в ночи.
   ...Аша-Баша после услышанного среди множества лесных звуков человеческого смеха долго не мог уснуть. К тому же вскоре дозоры донесли: сквозь деревья видны огни костров. Он шептался сам с собой о Равнине, о неведомых Яриях и более всего о том, что впервые не засылал лазутчиков, чтобы отыскать среди намеченного для покорения народа Отступников. Гарамуз, наслушавшись Сетомира о верности Яриев Белым богам, наотрез отказался идти вперёд. Да и свирепые асилки не позволили бы ему пробраться через Лес Велеса, растерзали бы. Вести же переговоры с косматыми чудищами, склонять их на свою сторону, пообещав добычу, никак не выходило: звери. Вместо языка - какие-то крики да хрипы. Однако их войску досаждают сильно. Уже две сотни коней похитили да съели где-то в своих чащобах... И вот назавтра большая рать. Верно, поляжет до половины его войска. То нормально: слишком много лишних. Надо обязательно поставить вперёд ненадёжных Бродичей, к которым втайне приходил тот самый изворотливый "сын Велеса". Лазутчики говорили: из светловолосого он обернулся в тёмного, после - обратно в русого. Чудо? Или какая-то уловка? Что, если среди Яриев все такие умелые и разумные? Ишь как та девушка прикрикнула на него. Удивительно: никакой робости перед Правителем мира... Такие независимые... саморазумники...
   Головы начали засыпать. Жёрух - девушка из племени Кабердахов легко покачивала опахалом - перьями птицы бардарыш. Неподалёку потрескивало в чаше с тлеющими пахучими травами гор. И вдруг где-то рядом, будто в каких-то пяти саженях, весёлый голос сказал на языке Атроганов:
   - Не спи, чудище двухголовое! Глянь сам себе в глаза: в них твоя смерть!
   Аша-Баша подскочил, толкнув жёруха. Охрана уже топала вокруг шалаша. И тут же явственно послышались звуки конской скачки: кто-то удалялся от становища прямо в Лес. Правитель выскочил наружу, но чужаков не увидел: они исчезли столь же ловко, как и появились.
   - Дозор! Спит! - закричали обе головы. - Всех заменить и казнить! Нас вырежут за ночь, изменники!
   А два всадника, смеясь, скакали узкой берёзовой рощей, выходившей почти к самой Омогдани. Скакали и, не таясь преследователей, громко перекликались, упиваясь своей дерзостью.
   - В Небо взлетим! И под Землёй пройдём! - кричал один.
   - Снесём головы и Кощему, и Дыю с Вием! - отвечал другой.
   На том берегу уже переполошились ратники и с изумлением смотрели, как кто-то мчится сквозь Лес и визг человеческих голосов опережает шум от конских копыт. Встревоженный Меч подскакал к костру Светя одновременно с Радиславой.
   345
  
   - Что там?! - спросил он протиравшего глаза Лада.
   - Может, духи Леса взбаламутились... - пожал тот плечами.
   Радя всмотрелась в затуманенные прибрежные кусты, прислушалась и - улыбнулась.
   - Нет, не духи. Это - боги...
   И они появились, как сами Белые боги, будто те оставили Алатырь и пришли помогать людям в их большой войне. Спокойно и величаво выехали из Лесу на середину реки и остановились. Ватага Чёрных выскочила было следом, но, увидев многотысячное войско, оторопела. Один всадник обернулся к врагам и громко велел:
   - Вон!
   Рать Севера поддержала его оглушающим криком, и Чёрные пугливо убрались, не пустив ни одной стрелы.
   - Помнишь предсказание? - спросил один верховой другого. - Что "две поганые головы будут сокрушены двумя мужчинаами-родственниками"? Вот ты пришёл, и это сбудется.
   - А мой сын?.. - возразил второй. - Значит, уже трое родственников?
   - Тогда четверо. Ведь мы побратались с тем, кто помогал тебе одолеть ящера.
   - Многовато "мужчин"... А кто те две жены, по предсказанию, что "глядят в одну сторону"?
   Первый задумался ненадолго.
   - ...В этом войске две девушки любят меня, и взгляды обоих я ловлю в этот миг. Наверно, они.
   Сказав это, боги победно выехали на доротных, похищенных у людей конях на высокий берег реки и поднялись вверх. Вверх - к своей светлой рати, готовой биться за добро. Вверх - к новой жизни, в которой нет места сомнениям, а только служение другим, что и есть подлинное божеское предназначение.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   246
   Повесть 20. День Рати
  
   Наутро, когда многие ещё застольничали у костров, дозорные подали знаки тревоги, и вскоре два больших отряда Чёрных, не менее как по тысяче в каждом, ударили по левому и правому крыльям Светимировой рати. Многочисленные ватаги появились, грозя нападением, и против середины, где стояли дружины людей.
   Светь сразу смекнул: это поиск слабого места. Ни Бродичей, ни прочих Примкнувших в последних войнах, не виднелось. Нападавшие широко не разворачивались, а шли по четверо-пятеро, как в Лесу.
   Гмуры и Западные, не допуская Чёрных до укреплений, смяли их ряды вихрем стрел и валунами, которые вылетали из-за спин, пускаемые швырями. Потеряв до сотни воинов, их противники отступили. Однако асилки повели себя опрометчиво: вместо того, чтоб бить врагов с высокого берега да из засек, они тесной ватагой ринулись в реку и подставились под стрелы. И здесь Чёрные ушли обратно в Лес, но десятка два поверженных косматых запрудили Омогдань и окрасили её в красный цвет. Светь, встретившись издали глазами с Вертимиром, постучал себя по шлему: действуй разумом! После, видя, что Аша-Баша закончил свою проверку, обернулся и движением руки направил дружину Меча налево - помогать асилкам. Обе стороны сделали из произошедшего свои умозаключения и начали готовиться к решающей схватке. День Великой рати наступил.
   Уже через полпоры чёрное войско стало выходить из Леса и строиться по берегу реки, вырубая мешавшие коннице кусты. Каждый большой отряд ставил в кучу повозки: прикрытие от ответного нападения. Каждый измерял глубину воды, оценивал подходы к обороняющимся. Светимир стоял на небольшом взгорке, прикрытый горморуновым колонтарём - подарком гмуров - и внимательно рассматривал врагов: где какое племя. "Удача будет на нашей стороне, - радовался он. - Кощий верен себе и ставит в первые ряды Бродичей, Резгунов и Анхаваров. Решил уничтожить их, а добычу делить с наиболее верными воинами. Это его и погубит... Так и следует быть: злого губит его же зло".
   Подъехали родич Западных Желемир и Голбор с Вербором, забавно глядевшиеся на лошадях - маленькие, густо увешанные оружием, блиставшим самоцветами. За ними подтянулись семеро cтарших над дружинами "птиц" и Яромир. Верть, как видно, решил, что будет совет, и послал Меча, опасаясь оставлять своих ретивых подопечных.
   Светь никого не созывал, всё было обговорено ещё вчера в полдень, однако он понял, что всем - от Правителей гмуров до пахаря, только вчера взявшего в руки оружие, - всем им в виду столь многочисленного и лютого воинства нужны слова одобрения, и, вспрыгнув на подведённого верным другом Ладом коня, он повернулся к старшим. Оглядел. Яромир взирал за реку:
  
  347
  примечал задумки врагов. Мечимир, свежий от умывания, в белой, чистой рубахе, улыбался брату небесными глазами и сам ободрял его. Оружие Меча заслуживало лучшей похвалы: всё удобно пригнано, прочно закреплено, наконечники стрел - отточены добела. Болеслава сидела на лошади, опустив глаза, суровая, как никогда. Вербор глядел испытывающее: выдержит ли юноша такую ответственность?
   - Друзья мои, - тихо говорил Светимир. - Впервые так: в одном войске гмуры, асилки, люди. И даже медведи, - он улыбнулся, посмотрев в сторону левого крыла. - Верю: не зло - нашествие Чёрных - объединило нас, а добро. Всё смешалось, и существа делятся теперь не по родам и племенам, а по тому, что в душах - свет или тьма. Потому и Солнце в эту пору освещает нас, а враги стоят в тени, не питаясь живительными лучами Дажьбога. Верю, не прольётся в этот день много нашей крови. Ибо злотворцы уже подточены изнутри, как старое дерево червями, собственными рознью и злобой. Мы подавим их не множеством рати, а своим единством, волей и отвагой. Я поеду говорить с их первыми рядами, вы же выведете своих ратников на видное место. Пусть Чёрные увидят: в наших сердцах нет страха. Мы покажем им то, о чём они и сами разговаривают все два месяца похода: что весь мир - природа и люди - не приемлют безверия, зла и нахищения. Мир отторгает их. Всё! Боги добра с нами!
   - Светлые боги с нами!.. Добрые боги Подземелья с нами! - повторили старшие и поворотили коней к своим дружинам.
   Яр и Меч задержались было, но Светимир покачал головой:
   - Нет. я ни с кем не прощаюсь. Вечером будем застольничать в семье и слушать ворчанья деда Будислава.
   Они молча согласились, но Яромир всё же подъехал ближе и снял с перевязи один из своих мечей.
   - Старший, - стараясь быть бодрым, сказал он, - когда станешь рубить "две поганые головы", тебе понадобится второй меч. Возьми мой.
   Светь принял оружие, вытянул его немного из ножен и поразился отточенности и блеску: когда успел?
   - Левую или правую? - улыбнулся он в ответ.
   - Правую - своим. А я ж левша... Что же... К столу не запаздывай.
   Яр резко повернул коня и пустил с места вскачь, однако его племянник успел приметить слезинки на глазах дяди. "Вот неверующий! Да сокрушу я их без кровопролитья".
   - Тореслав! - крикнул он. - Со стягом стоять здесь, в середине! Ибо он - наш!.. Яриев!
   - Лад! Веления мои помнишь?! Если меня пленят, людей на выручку не посылать! Сражаться в укреплениях!
   - Бродичи не выдадут тебя, друг! Мы среди них давно как свои!.. Но - храни тебя Сокол!
   - И тебя, брат! Всё! Начинаем!
  
  348
   И Светимир, не дожидаясь, когда изготовится к наступлению чёрное войско, начал спускаться на Здоровке к реке. Старшие уже доехали до дружин, и все десяток и две тысячи защитников Праведи вышли на высокий берег реки, будто какой-то великан надвинул и насупил грозно свои густые брови. Копья, щиты, шлемы, даже грязная шерсть асилков - всё это засверкало на Солнце вместе со слюдой в руках Соколов и Уток. Чёрные в недоумении затихли, прекратив передвиженья. Видно было, что они не ожидали такого множества противников. Теперь всякому в их воинстве стало ясно: выживет меньшинство. Через миг все их взоры сосредоточились на одиноком всаднике, отважно ступившем в воду, чтобы переехать на их берег. Хотя был ли он одиноким? Стена ратников сомкнулась за его спиной. Незримой силой и волей веяло от него. И никто из врагов не решался что-то предпринять, все ожидали, что скажет или сделает этот предводитель Севера. А он встал посреди реки, с улыбкой посмотрел на врагов и дал коню напиться. Вдруг с того берега, откуда съехал этот удалец, послышался божественной красоты голос. Он запел в одиночку, но уже с восьмого слова тысячи голосов подхватили песню изо всех сторон, даже от косматых чудищ, которые хрипло завыли, желая объединиться с людьми в звуке.
   Славный народ, что рождён был на Севере,
   Верный во всех ратях Белым богам,
   Славный народ, что идёт путём Праведи,
   Вновь воздымает стяг Коляды.
   Чёрная сила велит жить по-своему,
   Светлую веру на Криведь сменить,
   Чёрная сила попрать велит предков,
   Жить расхищеньем чужого труда.
   Добрые люди плечом к плечу встанут,
   С чистой душой и улыбкой в лице.
   Добрые люди, пусть меньше числом вы,
   Праведь и совесть вам волю крепят.
   Светь выехал на берег врагов и остановился так, чтобы быть слышимым не только полуторатысячному племени Бродичей, но и их соседям по строю - Резгунам и не столь многочисленным Чесоронам и Анхаварам.
   - Сын Велеса... Светловолосый... - пролетело по рядам.
   Десяток Подлинных чёрных двинулся вперёд, чтобы напасть на Ярия, однако Резгуны остановили их, приставив копья к шеям: "Не торопитесь. Пусть говорит".
   Юноша вскочил на коня в рост и, раскинув руки для равновесия, крикнул:
   - В этот день! Десяток первого вересня! Вас уцелеет только пять тысяч! Выбирайте этих пять тысяч! Остальным придётся погибнуть! Ибо нас немало! И мы не отступим!
   Произнеся это, он переглянулся с некоторыми предводителями в чёрном войске и подал им неприметный для прочих знак. И ещё не переехал Светь
  
  349
  реки обратно, как все передовые ряды зашумели-заспорили: кому жить, кому погибать. Десяток из Бродичей Яра выехал вперёд и принялся говорить со своими одноплеменниками.
   - Чёрные выживут за вашими спинами, а вы поляжете за них да за Криведь! - кричали они. - Переходите на этот берег! Воротимся в Безлесье!
   Белая рать молча смотрела на разлад в стане врагов, не показывая явно никаких чувств, даже радости. Все понимали: наступил решающий миг. Вдруг в середине и на правом крыле их произошло большое передвижение, и два отряда, бывших до того сзади, выехали к берегу. Места не хватало, и они заняли реку. Светь снова повернулся лицом к Лесу и догадался: произошло то, чего он ожидал. И вот уже совсем другие крики пошли по войску врагов - не роптания, а приветствия. Нестройные, но громкие, они докатились до самой Омогдани и оборвались возгласом удивления и ужаса: то выехал на берег сам Аша-Баша, а ни Ярии, ни Южные не видели его ранее. Только Светь и трое его друзей, "гостей" Кощего.
   Две головы чудища крутились в разные стороны, оглядывая укрепления. Золотые шлемы сверкали на них. Широкий четвероугольный щит прикрывал двойную грудь, а чернющий вороной конь яро гнул шею и бил копытом в нетерпении.
   Со стороны асилков послышался рёв удивления и ужаса, остальные рассматривали чудище в безмолвии. Только Болеслава выехала вперёд, стараясь попасться на глаза "знакомцу".
   - Это дело, Правитель! - крикнул Светислав на языке Чёрных. - Сразимся?! На что губить так много людей?!
   Кощий вдруг ответил речью аркаидов, видно, заранее вытверженной:
   - Вы! Переходите ко мне! Тогда помилую! Нет - смешаю с грязью!
   - А из какой грязи тебя вылепили, такого урода?! - выкрикнул Ладослав, и все, кто услышал его, громко засмеялись.
   Аша-Баша, явно, не понял шутки, но смех разозлил его, и он махнул рукой своим верным отрядам. Оба они, широко разворачиваясь на мелководье, пошли на левое крыло, на асилков, которых, верно, Правитель посчитал слабейшими среди своих противников. Никто более в его воинстве не сдвинулся с места, взирая на этот мощный бросок Подлинных и Примкнувших первыми. Одни из них принялись осыпать косматых стрелами, другие полезли вверх по круче. Ратники Вертя вопили от боли, потому как раненых было больше, чем убитых, но держались. Дубины их сотнями мелькали в воздухе, сшибая Чёрных в реку, под ноги своим же. Сам Вертимир выехал вперёд на плечах здоровенного медведя и прицельно бил из лука. Вдруг по рядам наступающих прошло движение и на склон поставили грубо сколоченную лестницу с частыми ступеньками - целый помост. По двое воинов зараз начали взбегать по нему и разить косматых длинными копьями. В тот самый миг, когда наверху уже укрепилось до пяти десятков Чёрных, а прочие густо лезли им на усиление, когда до тысячи Чёрных
  350
  спешились и готовились расширить брешь в обороне асилков, в тот самый миг снизу, с реки, показалась дружина Мечимира. Её малое число было недоступно взору врагов из-за излучины, а потому Чёрные остановили свой приступ, бросились к коням, но тут два больших камня упали прямо в гущу их, наизлёт сбив с ног десяток воинов. Асилки радостно заревели и дружным напором сбросили вниз всех, кто успел забраться на кручу.
   Юные ратники Меча умело рассыпались широкой скобой и сосредоточенно и быстро расстреливали врагов, опустошая свои полные тулы. Гмуры, развернув швыри, сыпали тяжёлыми валунами и горшками с земляным маслом. Чёрные расстроились, смешались и стали беспорядочно отступать. Полтысячи их осталось лежать под укреплениями Вертимира.
   Эта схватка заняла столь короткое время, что Солнце едва заметно сдвинулось по своему небесному пути. Рать Добра, хотя и сочувственно поглядывала на лесных друзей, но, следуя велению старших, оставалась на своих местах, а главное - смотрела туда, на середину реки, где решалась участь всей войны. Там уже бились Светимир, признанный врагами сыном бога Велеса, и Аша-Баша, объявленный Кощим, сыном Вия и Мары, повелителей Нави.
   Их мечи брызгали искрами, которые смешивались с брызгами воды, а щит двухголового гулко ухал от ударов Светя. Их кони остервенело кусались и теснили друг друга, не желая быть рядом. Противники старались повернуть один другого лицом к Солнцу, чтобы ослепить и нанести смертельный удар.
   Все сразу приметили, что ратная выучка Светя лучше, но то ли юноша забавлялся над врагом, стремясь обессились его, то ли две головы - два разума восполняли недостатки рук. Вот оба разъехались для очередной стычки, как вдруг что-то мелькнуло в воздухе, и Светимир оторопело глянул вправо: летевшая точно в его голову стрела неведомо почему отклонилась и упала в прибрежный камышник.
   - О боги, - шепнул он. - Боеслав, брат мой, ты рядом? Ты спас меня?... Верный дружинник, ушёл ты в Ирий, но бьёшься вместе с нами. Верь, мы с Радей никогда тебя не забудем.
   - Значит, коварством?! - крикнул он Кощему. - А чего ещё ожидать от тебя, мертвяк?!
   Он толкнул коня, выхватил левой рукой второй, Яров, меч и устремился на врага. Тот также двинулся навстречу, делая широкий, мощный размах. Но ударить не успел: Светь вспрыгнул ногами на спину Здоровка и, соединив руки над головой, разом обрушил два удара сверху вниз, изнутри наружу. Две головы Аши-Баши скатились по бокам коня, а уродливое тело откинулось назад и удержалось в седле. Рёв радости потряс долину реки. Причём с обеих её берегов, хотя с левого - громче.
   Светь решил окончательно повергнуть врага - столкнуть в воду, и для того подъехал вплотную к его присмиревшему коню. Аша-Баша, видно,
  
  351
  обстоятельно готовился к схватке: красивый медно-золотой колонтарь, раздваиваясь, надёжно прикрывал его тело, на широком кожаном поясе висели не только ножны меча, но сума и два длинных ножа, какие-то неведомые нашейники, верно, с заклятиями, теперь ненужными, болтались на тех местах, где только что были головы. Худая рука, смертельной хваткой уцепившаяся за узду, изумляла своими длинными, жёлто-серыми пальцами.
   - Вот и всё, Кощий.
   Светь занёс ногу для толчка, и вдруг стрела с оперением Соколов впилась туда, куда он хотел ударить. Змея Аши-Баши, виденная юношей ещё тогда, в Землях Южных, незаметно вылезла из поясной сумы и, сливаясь с ней окраской, готова была сделать смертельный бросок. Теперь она извивалась, поражённая в голову. Светь оглянулся. На берегу стояли на конях трое: Меч с луком в руках и Радя с Купославой. "Два мужчины-родственника и две жены..." - прошептал старший. - Вот как сбылись слова предсказания... А за ним и последнее: зло уничтожит себя само..."
   Светь говорил о происходящем на другом берегу, потому что там уже вовсю шла сечь. Бродичи и их соседи по южным Землям повернули оружие на Чёрных. Отступников от Криведи оказалось до половины войска, но теперь они бились за себя, к тому же уговорились обо всём заранее. Однако их враги, хотя и лишённые своего самозваного бога, всё ж отчаянно ратились.
   Всё решил Яромир, давно смекнувший, к чему идёт дело. Он обошёл гмуров и по предгорью провёл свою дружину туда, откуда она вышла ночью - на просеку. За ним последовали Западные, и Чёрные оказались в окружении.
   Светимир вновь поднялся на свой взгорок и приметил, что враги частью отбиваются, а частью уходят на Восток сквозь Лес. Лад тут же поскакал к асилкам, и косматые ринулись с кручи через реку наперерез своим обидчикам. Уже спустя четверть поры, когда одна за одной дружины Яриев вошли в Лес, а гмуры перекрыли возможный прорыв через Пояс Рода, Чёрные начали бросать оружие и сдаваться в плен. Их делили на небольшие отряды и выводили на Равнину. Туда же вынесли раненого стрелой в плечо Вертимира. Без рубашки и своих шкур он помахал целой рукой Светю и с трудом улыбнулся. Асилки-охрана угрюмо сопровождали его носилки.
   Так закончилась эта Великая рать Добра со Злом, Света с Мраком, в которой полегли две тысячи и четыре сотни Чёрных, три сотни и два десятка Бродичей и тех, кто их поддержал, шесть десятков асилков, четыре десятка из людей и два гмура. Но когда ещё звенели мечи и безумно сопротивлялись некоторые из лихоимцев, во все стороны Равнины уже понеслись вестники великой победы. И через три-четыре поры, вечером того же дня, вздохнули облегчённо племена Севера: боги с нами, ибо мы не отступились от них.
   ...Десяток первый день месяца вересня заканчивался широкой, во всё Небо, купавной зарёй. Словно вся пролитая кровь поднялась в воздух, провожая души в Навь. Оттого и белая вершина Кетмани окрасилась в жарко-рдяное.
   352
  Наступило время прощаться. Западные и Южные готовились возвращаться вместе по просеке и оставались только до утра, чтобы отдохнуть и дождаться Мечимира, уехавшего повидаться с семьёй. Асилки как ратились в Лесу с Чёрными, так больше и не вышли на Равнину, растворившись бесследно в Велесовых владениях. Хотя все знали: для людей и гмуров они теперь не враги. Бродичи и прочие племена Травеня и Острогорья сторожили бывших своих друзей по чёрному войску, и участь пленных должен был решать созываемый Светимиром совет: гонцов за родичами племён он уже послал. Тысячи обезоруженных врагов предавали Земле своих убитых и, перетащив повозки со снедью на другой берег Омогдани, располагались широким становищем у той самой городьбы, где не так давно жил Ладослав и другие берёжи из рода Вышемира. Три десятка повозок с оружием Чёрных Светь отдал под охрану Болеславы и дружины Соколов.
   Но более всего трудностей было с теми, кого ещё утром называли жёрухами. Когда закончилось пленение Чёрных и их стали выводить из Леса, ратникам предстала стрелой уходящая на Юг просека, забитая животиной, повозками и растерянными людьми, которые почти два месяца варили снедь не для себя, питаясь остатками в котлах, которые обихоживали не своих лошадей, собирали дрова в Лесу, стирали чужую одежду, мокли в дожди без всякого укрытия, мучались от зноя и комарья в солнечные дни. Радислава, проехав по обозу Чёрных и воротившись уже к наступлению темени, рассказала, что разноплемённых жёрухов не менее трёх десятков тысяч, и более всего средь них подростков-Южных. Они проведали уже об одолении Аши-Баши, но у многих не было сил даже на радость: в последнее время им почти не давали еды, а полуголодные Чёрные стали ещё более жестоки в обращении. Утешало одно: спасённые разыскивали теперь своих, собирались родами и племенами, а с приходом ночи просека на многие вёрсты расцветилась кострами, и значит, люди там обогреются и чем-то позастольничают.
   Вести Ради ужаснули Светимира, и без того проведшего остаток дня в больших заботах. Лад, Яр, Болеслава и прочие из той Дружины, что ходила в Южный поход, старались помогать ему, но дел было множество.
   - Знал я, что их тысячи, - сказал Светь о жёрухах. - Сам говорил со многими, когда втайне пробирался в становища Чёрных. Но десятки тысяч!.. Пусть решают родичи и Вещенье. Думаю, раз у Кощего запасы еды почти кончились, нельзя отправлять этих Южных с Мечем или одних. Наш народ, который и без того покинул селения и укрылся от нашествия, уже готов к переселению. Можно разделить жёрухов по родам, после вместе и тронуться в путь.
   - Можно и двумя потоками, - прибавил Яромир. - по просеке и по нашему пути вдоль гор.
   - Или так. Как видишь, Яр, позастольничать в семье нам ещё не скоро придётся. Это одоление Кощего только прибавило дел.
  
  353
   - Ничего. Теперь они радостные. Чёрные надёжно охраняются. Место Рати очищено от мёртвых. Наших погибших повезли к их родам для обряда. А далее - решать старым и мудрым. Ты спас народ и можешь теперь отдохнуть. А я, если позволишь, возьму сменного коня и - к своим. За ночь обернусь.
   - Поезжай да назад не торопись. До Земли Воронов, где укрылись Соколы, ехать не менее как две поры... Особо поспешать теперь ни к чему. Дружинников своих отпустил по семьям?
   - Уже.
   - И я. Только Радя, Боля, Лад, Рудослав и Месеслав здесь. Да наш плутяшка Рыжень с Лежеславом. Оба ранены, но легко... Вот и распалась твоя Дружина. Вряд ли когда теперь соберётся вместе... Поручение племён выполнили, новая Родина обустраивается, и к концу года все поселимся вокруг Аркогора...
   - Ты будто грустишь, племянник и друг мой? Неужели ещё раз хочешь пройти по лютому Лесу, сразиться с чудищами, увидеть исход зверья по Безлесью, поискать Вертя у асилков?
   - Нет, это уже в прошлом. Но больно, что братство наше, ратная семья не сядет более у костров, не подтянет напеву Гремислава...
   - Семья... ежели она семья, не может разрушиться. И уж поверь мне: на новой Родине будет в достатке трудностей и лиха, которые потребуют опытных ратников. Не в Ирий переселяемся. И Аша-Баша - не последний человек, который предпочтёт не пахать самому Землю и убирать урожай, а расхищать чужое. Нет, друг, хватит нам забот и в этом мире, и в другом, когда уйдём отсюда. Сколько будет существовать это божье творение - Подсолнечная, столько и будет требовать жизнь, чтобы вперёд выходили отважные, мудрые, умелые и чистые сердцем. Таким, как мы с тобой, собственная совесть не даст спокойно сидеть на месте и стареть... Теперь же, Светь, позволь мне умчаться к семье и увидеть, наконец, юного сына.
   - Лети, Яр. И молви моей матери, что завтра или через день я обниму её.
   - Передам.
   Яромир отошёл на три шага и вдруг, растерянно улыбнувшись, обернулся.
   - О, боги! Светь! Радя! - посмотрел он поочерёдно на племянника и стоявшую до того молча девушку. - За заботами самое главное-то я забыл!
   - Что? - встревожился Светимир.
   - Милые мои!.. Поздравляю вас с победой! - на его глазах вдруг блеснули слёзы.
   Все трое дружно засмеялись.
   - И я тебя!
   - И я вас, Светь, Яр!
   - Постойте! Так нельзя расстаться! Ведь назавтра мы будем уже другими! А этот день - десяток первого вересня - день нашей великой победы над всем злом мира! - Яр повернулся в сторону, к становищу
  
  354
  
  Соколов. - Болеслава! Ладослав!
   Светь и Радя поняли и поддержали его:
   - Боля! Лад! Руд!
   - А Месеслав где? - спросил Яр.
   - Да с Болей, конечно!
   Вскоре явились четверо дружинников, и Яромир, ничего им не объясняя, велел идти за собой.
   - Чего он хочет? - шёпотом спросила Болеслава у Ради.
   - Объявить победу, - так же тихо сказала та.
   Пройдя сотню саженей, они оказались у костров Лебедей и быстро нашли Вертя и Лежеслава: по шуму да ещё по десяти тёмным взгоркам - асилкам из охраны Мерара, которые молча сидели поодаль от огня.
   - ...Два десятка восемь стрел выпустил! - рассказывал предводитель косматого воинства. - И все два десятка восемь - в шеи врагам. А куда ещё? На груди - колонтарь, на голове - шлем... А-а, друзья! И Светь с вами! Садитесь, садитесь, у нас и каша поспела.
   - Вертимир! - твёрдо сказал Яр, не присаживаясь.
   - Что, старший?! - удивлённо глянул тот.
   - Вертимир, Лежеслав! - посмотрел Яр и на другого своего дружинника-Лебедя. - Я поздравляю вас с удачным завершением нашего Южного похода и с великой победой над Тёмной силой!
   Лежь растерялся и смущённо улыбнулся. Он был одним из тех. кого мало замечали в походе, кто больше слушал других, чем говорил сам. Но в каждой схватке он надёжно делал своё дело и прикрывал тех, кто рядом. А когда у Подземной дороги Радя сказала одноплеменникам, что может быть полезной в лесной войне и потому не отправится на Север с Вертем, только Лежеслав спокойно согласился спуститься в подземелье к самоладу.
   Верть вмиг осознал, с чем пришли к нему бывшие соратники по походу. Осознал и, не стыдясь малознакомых Лебедей вокруг, которые, не умея держать в руках меч, пришли ратиться с Чёрными, не стыдясь ни их, ни своих друзей, заплакал.
   - Яр... старший наш... Светь... ты ж как Коляда когда-то... Радя... Я вас так люблю! Да наш поход - лучшее, что было в моей жизни!
   Он подскочил с места, Лежь за ним, и, все они, обнявшись, встали в круг и радостно захороводили-запрыгали.
   - Победа! Сва! Сва! Сва-а-а! - ударил дружный крик по темени ночи, по склону гор, по стене Леса и - понёсся по Равнине до самого северного Моря и далее, туда, где среди белой воды высился древний Алатырь.
   Жили ли на нём ещё боги света или уже перебрались на Юг, туда, где у высокой, купавной горы поставил себе шалаш старый Гостомысл, - то нам неведомо, но от Моря до Моря, от края до края Земли неслась уже весть о Великой рати и о победе Яриев над Чёрными. Неслась ветрами и птицами, людьми и зверьём, богами и духами. И весь мир осознавал - есть кому
   355
  постоять за Праведь, которая скрепляет две части мира - Явь и Навь, и на которой держится вся Подсолнечная...
   ...А становище у Омогдани стихло и погрузилось в сон. Спали и победители, кроме дозоров и сторожей, спали и те, кого они одолели. Собирался отдохнуть и неугомонный Светимир, который даже верного Лада отправил к семье. В тот самый миг, когда все дневные заботы были обдуманы, а дела грядущего дня намечены, когда Светь бросил уже на траву свою накидку, прибавив в костёр сухих дровин, в тот миг из мрака ночи, блеснув оружием, вышел маленький человечек, ещё в шлеме и колонтаре.
   - Вербор? Присаживайся. Не было времени переговорить с тобой о великом свершении этого дня.
   - Добре, Сокол. Это наша общая победа, и я уже говорил своим ратникам, что теперь мы не одни в самых глубоких наших пещерах. Есть люди...есть асилки. И все мы теперь - часть светлого мира. Ведь и Китоврас - тоже обитатель Ирия, как ваши Белые боги.
   Он подошёл ближе и ласково, хотя и устало, улыбнулся.
   - Ты сиди, а я обниму тебя, - он прижал голову Светя к своей груди. - Поздравляю...друг и брат.
   - Поздравляю, Правитель гор.
   - Вот. А теперь сяду: ноги не держат... У вас погибли ратники. Я пришлю золото и каменья их родным: пусть положат у истюканов ваших богов в Святилищах... В тех, которые вы возведёте на Юге.
   - На что?
   - Пусть их души взлетят в Ирий в блеске золота, как блеснула их жизнь здесь, на Земле. Да и богам будут приятны приношения, которые нетленны.
   - Хорошо.
   - Тогда другое. Мы тоже переселяемся туда, где теплее - в южные отроги Пояса Рода. Наши пещеры остаются пустыми. Когда ваши родичи соберутся на совет и будут решать, как поступить с Чёрными, передай моё мнение. Простить и отпустить злотворцев теперь нельзя: на каждом из них кровь десятков и сотен безвинных людей. Мои предки когда-то поддержали в большой войне чёрных богов, и все гмуры по воле победителей оказались под Землёй на многие тысячи лет. Думаю, теперь мы прощены. Более того - теперь мы вместе с вами победители виева сына. Он получил расплату за содеянное зло твоею рукой. Остальные пусть получат расплату волею ваших родичей.
   - Что же ты предлагаешь, мудрый Правитель?
   - Я предлагаю предать их собственной совести и лишить того, против чего они обнажили мечи - солнечного света. Велите им заселить наши пещеры и не выходить из них, кроме ночных охоты и рыболовства. Хотя через несколько лет Холод покорит эти места, покроет всё белой водой, и только в пещерах можно будет выжить. Мы оставим многое из наших пожитков. Там есть вода, земляное масло для пламенников. Какое-то время Чёрные ещё
  
  356
  смогут сеять поля в горах. Знаю, многие из них обратили в жёрухов своих жён, сестёр. Жёрухи из Южных вернутся в свои селения. Пусть с ними уйдут те, кто желает. Но, верно, жёны из далёких восточных племён останутся со своими мужчинами-хозяевами. Тогда их род продолжится. Не останутся - пусть исчезнет вовсе пагубная сила. Это уже решать богам, а не нам. Мы же, пользуясь Прямой дорогой, Подземной, по-вашему, обязуемся присматривать за Чёрными и убивать тех, кто посмеет выйти из-под Земли.
   - Не скрою, Правитель, я много размышлял о наказании чёрного войска. Решил, что старики-родичи сумеют что-то придумать. Старшие Южных и Западных, горячась, говорили за то, чтобы загнать всех в Лес и предать воле Велеса. Пусть выживет тот, кого простят высшие силы. Но асилки очень помогали нам в Великой рати. За что обижать их таким соседством? Твоё предложение я непременно передам родичам, потому что оно в меру жестоко и справедливо. И мне оно по нраву. Эти гадники десятилетиями жили чужим трудом, и давать им волю сразу - опасно. К тому же число их весьма велико.
   - В наших горах им хватит места. Вот только жёрухов не будет рядом. Если Чёрные научатся трудиться сами - выживут. Всё просто: к чему будет их стремление - к жизни или смерти - то и победит.
   - Согласен.
   - Тогда последнее.
   - Мы расстаёмся?
   - Со мною, думаю, нет. Разве ты не станешь на Юге навещать своего брата Меча?.. А рядом те самые горы, где поселится мой род.
   - А с кем же?
   - Где твои зоркие глаза, Сокол? - улыбнулся Вербор. - Мы же не наедине разговариваем. Шлевала!
   Светь оглянулся и - верно, что гмуры лучше всех умеют таиться - не сразу заметил он девушку, дочь Правителя, которая стояла весь их разговор где-то рядом. Даже Холень, подскочивший на оклик гмура, невидяще оглянулся вокруг.
   - Мы договорились, Сокол Светимир, что она скажет всё, что желает, при мне и более вы не увидитесь. Когда-нибудь я уйду в иной мир, мои дети станут править моим родом, и важно, чтобы отношения людей и гмуров оставались добрыми.
   Он отошёл, но так, что был виден. Шлевала же отмахнулась от приглашения сесть у огня, встав напротив Светя, и он заметил на глазах девушки слёзы.
   Но заговорила она с улыбкой. Наверно, и в самом деле, темень и ночь принадлежали гмурам. Яркие и многочисленные украшения, непонятные людям, сотворяли Шлевале особенную привлекательность. А её живые слёзы ранили теперь юношу в самое сердце. Она не скрывала, что Светь нравился ей, с первого же дня, как гмуры вышли на Великую рать. Более того, она была единственной из жён Подземелья в их мужской дружине. Светю говорили о любви Шлевалы, он чувствовал её и сам. На Радю соперница
   357
  глядела так, что та испуганно бралась рукой за оберёг. Однако подготовка к встрече Чёрных не оставляла Соколу времени даже на постороннюю мысль. Потому-то только в этот миг он подумал, какую боль принёс девушке своим вторжением в Подземелье накануне праздника Дажьбога.
   - Шлевала, рад тебя видеть. Я...
   - Нет. Молчи. Говорю я, ибо готовилась. Ты - не готовился. Так трудно, - она перевела дух, собираясь перекладывать мысли и чувства на язык слов, после с языка гмуров на человеческий, которому училась у отца уже четыре месяца.
   -...Ты, светловолосый, голубоглазый человек, соединил людей и гмуров. Ты напомнил, что все сотворены Родом. Разные боги - не препятствие для...дружества... Когда я узнала тебя, мой мир раздвинулся. Стал широкий и высокий... Теперь я люблю ваши луга... рощи... пение дневных птиц... Я вернусь в Подземелье. Но в сердце несу любовь к Подсолнечному миру... Верю, мы никогда не чужие...
   Она тихо заплакала, но не опускала голову и не вытирала слёз: так и стояла недвижимо с печальной улыбкой.
   -... Никогда не будем чужие. Потому хочу сделать подарок твоим детям... Они родятся... Это сума с разноцветными каменьями гор. В них красота того мира, где нет Солнца... Они нам как Солнце... Знаю: люди отдают золото, серебро, Весегоры... каменья своим богам. Но дети - и есть истинные боги. Пусть играют самоцветами. Как боги в Ирии... А когда будут взрослыми - отнесут в Святилища. По вашему обычаю...
   Она обошла костёр и, заливаясь слезами, протянула красиво расшитую суму. Светь придержал её руку, но Вербор окликнул дочь и увёл.
   - Да простит меня Лада за то, что я не люблю её, - грустно прошептал Светимир и постарался спокойно посмотреть на вернувшегося Правителя.
   - Вот теперь всё, - озабоченно промолвил тот. - Поутру мы выходим из пещер и тайными горными тропами начинаем свой Южный поход. Я оставлю здесь сына, чтобы ожидал вашего решения участи Чёрных и - при необходимости - ввёл их в наши Подземелья.
   - А что же самолад и Прямая дорога? Что вы будете делать с ними?
   - Навещать родные места, присматривать за Чёрными... Это чудесное устройство может принести много пользы.
   - Опять тайны, Правитель?.. А знаешь? Покажи мне его - этот самолад. Я хорошо знаю всё Каменное взгорье, но где нора к Подземной дороге - не ведаю.
   - Ты желаешь теперь ехать туда?
   - Я всё равно не усну: растревожился. А ты...
   - Я готов выполнить просьбу друга. К тому же сечь не утомила меня: Чёрные ратились больше сами с собой...
   - Тогда едем?
   - Едем. Только возьму ратников с пламенниками да отдам кое-какие
  
  358
  
  повеления.
   ...И вот опять Светь в Каменном взгорье, откуда началась цепь событий, доведших его до Великой рати. Однако в месяц свистень здесь было пустынно, безлюдно. Теперь же около того места, где юноша когда-то спрятал Гостомысловы мешки с чудесными травами, гмуры взрыли край возвышения, построили навес, и там постоянно жила охрана. А вместо узкой, неприметной норы, в которую с трудом протиснулись вещун-Лебедь и его внучка, трудолюбивые обитатели подземельного края проделали вход в сажень шириной и такой же высоты, хоть заезжай конно.
   Маленькие ратники, не зажигавшие костров, разом возникли из темени, как это умели только гмуры, и почтительно встретили своего Правителя. "Не те ли, с которыми я схватился у древнего камня?" - усмехнулся про себя Светимир. Но сторожа и не глядели на человека. Как видно, они ещё не знали о победе над Чёрными, потому что после первых же слов Вербора заметно оживились и заговорили радостно и громко.
   - Мы проведали, что в стародавние времена здесь был вход сверху. Однако нам удобнее заходить так, потому просто расширили лаз, - пояснил Вербор, а Светю вспомнилось: "...Будто бы ту дорогу сотворили Белые боги, чтобы быстро переноситься меж Севером и Югом. Так - говорили сыны Борея - боги уходят с Островов при наступлении Холода. Так боги возвращаются обратно, одолев Чёрного Змея и растопив на Севере белую воду". Это говорил ему в жилище Южных мудрый Гостомысл, и верно, жутковато было старику ехать вслед за богами. Но если они перебрались на Юг, почему безлошадная повозка стояла здесь, у Равнины? Ведь перегнали её назад, спеша с вестью о Чёрных, Верть и Лежеслав... И, словно уловив мысли юноши, Вербор сказал:
   - Многое неясно с этим сооружением и чудесным устройством, которое движется само по себе... Повести минувшего рассказывают и о богах - о Белых, о чёрных - и о чужаках, спустившихся с Неба, и о древнем и особенно разумном племени людей, которые были ростом, как три асилка. А я уже и не рад, что сыскал...получил от вас эту Прямую дорогу. Наши старики требуют скрыть оба входа и забыть о ней, чтобы не погубила наш народ. Гмуры южных родов решительно отказываются даже приближаться к ней: будто бы опасна, охраняется заклятиями. Мои же юные ратники и помощники предлагают построить из горморуна ещё одну повозку, прицепить к этой, чтобы побольше гмуров и поклажи можно было перевезти на Юг и не идти сотни вёрст по трудным горным тропам. Война с Ашой-Башой отвлекла нас от этих споров, но теперь они возобновятся. Так что, Светимир, сын Годослава, возможно, ты последний из людей, кто увидит самолад. А если не робеешь, можем проехаться несколько вёрст и вернуться обратно. Мы уже неплохо научились править этот повозкой.
   - Нет. Хотя и не робею, да не хочу кататься не по надобности, праздно. Вдруг она от этого перестанет двигаться?
   359
  
   - Может, и так, - удивился Вербор. - Пойдём же!
   Он сказал своим провожатым, те зажгли пламенники, и через миг Светь ступил уже в глубь Земли, шёпотом попросив у неё прощения за вторженье. Два десятка шагов, и вот перед ним небольшое строение, вроде бани, с окнами, распахнутой дверью, отливающееся рудой окраской.
   - Погоди, сейчас рассмотришь получше, - по-хозяйски оживился Правитель, вступая внутрь самолада, который вдруг весь осветился жёлто-белыми огнями, и Светь увидел высокую пещеру с гладко выложенными стенами и какой-то длинный горморуновый брус, уходящий в темень, которого, наверно, хватило бы на пять десятков мечей.
   - Садись же рядом, Сокол, - позвал Вербор гостя изнутри самолада. - На этих сидениях и ехали вещун Гостомысл и твоя наречённая Радислава. За сколько они добрались до горы Вергомани? За день?
   - С заутра до подвечера, за четыре поры.
   - А я вот так далеко ещё не ездил. Вёрст на пять и - обратно. У нас тоже многие робеют перед Дорогой. А вот дети наоборот: просятся кататься. Садись же!
   Светь пощупал мягкие сидения: будто подушки, плотно набитые птичьим пером и обтянутые то ли холстиной. то ли кожей. Вокруг множество огоньков разного цвета. которые светятся, но не горят, как дровины. Перед глазами - большие окна из чистейшей слюды.
   - Я тебе ещё кое-что покажу!
   Вербор перегнулся назад, взял что-то и развернул перед Светем. То были, явно, одежды, но - весьма необычные: крашеные в серый цвет рубашка и узкие порты, пришитые одно к другому и лишь отдалённо походившие на то, что носили люди или гмуры.
   - Одежда богов? - изумился юноша.
   - Думаешь, боги такие маленькие? Пониже тебя?
   - Чьё же тогда?
   - Чьё? - Вербор усмехнулся. - Могу тебе подарить. Или Вертимиру. Пусть покоряет косматых в этот диковинной одежде.
   - Нет, лучше ей оставаться здесь.
   - Если лучше, пусть остаётся. Я вижу, ты совсем смутился.
   - Ещё как, - признался Светь с улыбкой. - Стоишь здесь, а вокруг будто духи, родственники Вия, носятся незримо, перешёптываются.
   - А среди них один дух - двухголовый, верно?.. - Вербор засмеялся. - Я тоже долго привыкал к этому месту. Теперь знаю: ничего опасного. Древние говорили:
   Многое откроется лишь дерзкому:
   В Небо он взлетит и под Землёй пройдёт.
   Здесь Подземная дорога начинается,
   Безлошадный самолад вдоль гор на Юг везёт.
   - Ты тоже прочитал надписи на Камнях? - вскрикнул удивлённо Светимир.
   360
   - Тоже? А кто ещё?.. Знаю, знаю: Гостомысл. Нет, друг Сокол, они давно нам известны. Хотя время - ветры, дожди - многое истёрли. Но эта надпись самая красивая и соблазнительная. Не желаешь ли в одну ночь не только под Землёй пройти, но и в Небо взлететь? Ни в ком другом из людей нет столько дерзости, сколько в тебе. Даже в дяде твоём, суровом и славолюбивом Яромире.
   - Да мне уже привелось один раз оторваться от Земли и - надолго.
   - На дутене? Этой придумке людей с Островов?.. Нет, друг, я предлагаю тебе такое Небо, откуда всё вокруг видно на десятки вёрст. И хотя теперь ночь, да Луна поможет нам: увидишь и становище своей рати, и опустевшие ваши селения до самой Котугдани, и ту, западную, сторону, которую называете вы Лесом Бармы.
   - Взобраться на Кетмань? Но это очень долго.
   - Для людей - долго. Не пройдёт Луна и одно Небесное сложенье, как мы будем на вершине.
   - Что же? Когда-то я мечтал об этом. И хотя на многое отваживался в своей жизни, но подниматься в горы без гмуров, их хозяев, не стал бы.
   - Вот гмуры и отнесут тебя туда.
   Они вышли наверх, вновь посели верхом на коней и начали вторую за эту ночь скачку. Хотя и не столь быструю, к какой привык Светь: гмуры - Вербор и его охрана - только недавно научились ездить на лошадях, ибо того потребовала война. Однако Правитель, отменно зная дорогу и видя далеко вперёд сквозь мрак ночи, вёл своего гостя уверенно. Едва ли не до середины Кетмани поднялись они на спинах лучших друзей человеческого рода - коней. После же оказалось, что у гмуров проторена весьма удобная тропа наверх, по которой Светю и его провожатому собственными ногами идти не пришлось. Их посадили в носилки, и маленькие юноши, встав по шестеро, почти бегом понесли их туда, где блестела в лунном свете белая вода.
   "Вот какие повеления он давал в становище, - догадался Светимир. - Решил удивить меня перед расставанием. Да, приключение доброе. К тому же не столь опасное, как то, что было со мной и Яром в прошлую ночь..."
   Последнюю сотню саженей им пришлось пройти пешком. Но это было приятно, да и Вербор не хотел, чтобы на вершине рядом с ними были посторонние.
   И вот, наконец, небольшое ровное место и покрытые белой пеленой камни. Светь присел, потрогал:
   - Холодная...жёсткая... Если такая вода покроет всю Равнину, на ней поселится смерть.
   - Ведь ваши вещуны предсказали, что Белые боги растопят её и возродят Север?
   - Да. Это будет через три месяца Сварога, в его новый, седьмой год, через шесть с половиной тысяч лет. Тогда мы вернёмся на Север навсегда.
   - А может, Холод отступит теперь? Ведь чёрная рать повержена, виев
  
  361
  
  сын убит, а ему покорились два десятка и девять народов.
   - Не знаю... Ведь та рать пришла к нам с Юга...
   - Да, многое ведают мудрецы-вещуны, но всякий день приходится делать выбор своим разумом. Так что верь и богам, и самому себе, своему сердцу. У тебя многое получается. Вот гляди!
   Вербор взял горсть белой воды, после руку Светя, повернул её ладонью вверх и насыпал воду. Вскоре она начала таять, сквозь пальцы закапало, и через недолгое время тепло тела всё растопило.
   - Видишь. Перед горячим сердцем и Холод бессилен. А удалось ли тебе стать частью природы? О этом говорил тебе и я, и, верно, ваш мудрец Гостомысл.
   - И ещё Радислава... Не знаю, Правитель, стал ли я её толикой, но чувствую теперь природу и весь мир внутри себя...
   - Внутри себя... Значит - в душе?.. Ты необычный человек, Светимир. Когда состаришься, то уйдёшь в Ирий двумя дорогами, как и твой отец Годослав, - ратника и мудреца.
   - Нет, я уйду одним путём. Землепашца. И нет пути лучше, потому что в нём высшая мудрость.
   - Тогда тремя, - усмехнулся Вербор. - Ведь те два ты уже прошёл, и они никуда не исчезнут из твоего сердца. И выходит, ты превзойдёшь своего отца. Хотя его жизнь прервалась до срока. Он спас двух гмуров, ты спас многие народы.
   Они укутались в накидки от прохлады и ветра и подошли к краю вершины. Спокойно дремало становище справа от Светимира, блистала множеством огней Земля за Котугданью: там праздновали победу, а северо-восточнее, в лугах Уток, горел одинокий костёр. Верно, там пас животину, уведённую подалее от Чёрных, какой-нибудь пастух-подросток и, положив руку на голову верного пса, вроде Холеня, задрёмывал и видел во сне, как возмужавшим мужчиной ведёт своё племя обратно на Север и уносятся по Небу ослабевшие Дый и его слуги. Что для дитя шесть с лишком тысяч лет? Для него и собственная взрослость - далёкое будущее. И Светимир думал: пока есть в его народе те, кто мечтает и сотворяет из мечтаний жизнь, его народ не исчезнет с Земли. Ибо - "многое откроется лишь дерзкому..."
  
  * * *
  
   В отличие от стойких и отважных дружинников Яра, добывших новую Родину, одолевших тёмную силу да скромно забывших о своих великих делах, люди и их родичи все следующие дни высказывали признательность и славили победителей. И Чёрным ещё три дня пришлось ожидать решения своей участи.
   Племена, готовые к переселению, съехались на Омогдань, к месту Рати. Сто тысяч людей заполнили предгорье и речную долину. И Яровой Дружине
   362
  пришлось, красиво разодевшись, с новыми, ярко-купавными перевязями на головах, с гмурьими мечами из горморуна - подарком родичей - пришлось проехаться из-за реки по одному и быть осыпанными цветами, улыбками и криками радости. После весь народ воссел на Мать Сыру Землю за всеобщую праздничную братчину, и один из старших родичей Свиримир объявил во всеуслышанье, что Яр, Светь и Верть навсегда остаются Яромиром, Светимиром и Вертимиром, даже не являясь старшими родов. День же Великой рати становится отныне в ряд со старинными праздниками.
   В подвечер люди поднялись от застольничанья и отправились к ближайшему Святилищу - у селения Вышемира. Там вещуны всех племён помянули добрыми словами ратников, погибших в Южном походе, и тех, которые полегли в схватке с Чёрными. Эти славные дети Яриев ушли в Ирий праведным путём, и щедрые жертвования были преподнесены Белым богам, чтобы милостиво приняли они к себе воинов Света.
   Вскоре семь племён и бывшие в жёрухах тронулись в путь. Одни - вдоль гор, и вёл их Яромир. Другие - по Лесу с идущим впереди Вертем. Светь же по своему обыкновению разведывал и часто пересекал под деревьями два-три десятка вёрст и тихо садился у ночного костра то на просеке, то в ущельях. Лес Велеса и Пояс Рода не препятствовали людям, и в конце месяца груденя, когда к Северу уже подступается Солнечная ночь и Небеса расцвечиваются Огнями Сварога, "птицы" вышли в Земли южных племён. Тут-то они хорошо поняли, какую угрозу нёс Кощий их жизни: малолюдные селения, в которых почти не встречались взрослые мужчины, пустые жилища, вытоптанные лошадьми поля, остатки летних пожарищ - всего этого не смогли ещё скрыть труды и усилия родичей и людей. Меч встречал свой народ кринью кваса, и Яр с Венцей обняли старшего сына. Но северные племена, растянувшиеся на многие вёрсты по Лесу, не останавливались и шли дальше на Юг, в Безлесье. Задержались только две семьи полностью да некоторые из иных семейств. Задержались ради двух свадеб, которые и отпраздновали весело и шумно в селении Бобров. Светимир и Мечимир женились, а Радислава и Купослава вышли замуж. И было на тех свадьбах много гостей, ломились столы от еды и питья, забавлялись и шалили дети всего селения, плакали от счастья, обнявшись, дед Светя Будислав и отец Купы племич Водимир. И рдели от смущения юные мужы и жёны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  363
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"