моя никто, святая никому,
на вьющемся болоте рельсов - или
на жирном маркере беленых шин,
прикопанных заборчиком дворовым -

моя никто, святая никому,
одиннадцати лет, ни жестом больше,
рыжея на закате, улыбнется,
нащупает в кармане дохлый фантик

и на песок, вскипающий сквозь щебень,
сойдет, и редкую осоку сумкой
прошелестит, и добредет к подъезду,
насочиняв причин для опозданья.

и дочь ее - лет двадцати, ни больше -
оглянется, дожаривая рыбу,
и сын ее - лет сорока, не старше,
китайский колокольчик потрепает,

моей никто на счастье...