Если вы утонете и ко дну прилипнете, год лежите, два лежите, а потом привыкнете (Частушка)
Опасен для окружающих равнодушием ко своему здоровью (Ярлык)
Страшась инфекции, требовал у секундантов тщательного обеззараживания клинка или пули противника (Из характеристики Н.)
Глава 1
ПОЕЗДКА ПО ПРОВИАНТ.
ЧЕЛОВЕК В РЕСПИРАТОРЕ.
ЯВЛЕНИЕ УМАЗУЧЕННОГО.
- Так что, Лизавета, и агроном бюллетенит?
- Ой, и не говорите, Михаил Авдеич, прямо страсти-мордасти какие-то открываются, - позевнула Лиза Блюдова и поёрзала, разваливаясь на сиденье поудобнее, - сердце ведь кровью уливается на них глядя. Директор так тот вообще влёжку, даже не подпустил к себе, а так хотелось расспросить его о семейном подряде на откорме перволеток. Зоотехник ещё ходит, но жалится, что изо рта, мол, не уходит стойкий привкус дохлятины, не сегодня-завтря тоже сляжет.
- Да что ты говоришь? экие напасти!
- Да-да, ужас на ужасе, - Блюдова снова кое-как проморгалась от слёз после зевка,- да что ты, плыву ведь совсем - недоспала, что ли...
На Куяна тоже снизошло слегка сонное, благостное расположение духа - денёк начинался просто замечательно. Лизе этот раз не удалось заполучить стойкого слушателя, и потому им быстро, по-деловому оттяпали мяса. И вот, ещё нет и одиннадцати - с Лизой, к одиннадцати!- а они уже едут домой. А мясцо этот раз им выделили просто на загляденье, определял Куян, вырубка из заднего моста годовалого упитаннейшего бычка, Александровна Степановна такие нынче пельмешки соорудит!
Он включил было приёмник, но тут же выключил - агрессивным голосом под зловещий постук некто бесполый выкрикивал признание в любви к отчему дому, матери.
- Лизаве-ет, а отчего скончался наш бычок-то?- спросил Куян.
- Рахит, как гласит диагноз,- она снова смачно позевнула.
Скот в этом совхозишке именем “Прогресс” валился, не приведи боже, вздохнул Куян, за год не меньше батальона, причины же кончин самые разные, животные здесь умудрялись заглатывать пуки колючей проволоки и стекло, срывались в овраги и тараниллись тракторами, задирались волками и рысями, калечились в свадебных схватках... Блистали эрудицией и заключения ветврача, здесь причиной досрочной смерти были: бронхит, дистрофия, инсульты-инфаркты, безудержный понос... Что самое интересное, бренные останки большинства доходяг так и не доходили до скотомогильника, зато оказывались на нужных столах нужных людей в райцентре и области. Да, это был спецсовхоз, типичный для блатных от власти кормоцех, каких на необъятных просторах России не счесть. Что ещё интереснее, как подмечал Куян, руководить таким сверхубыточным хозяйством было даже престижно, здесь проходили обкатку перед ещё большими свершениями нужные люди, годика два и, смотришь, бывший директор накрепко, чаще навсегда, впаивался в обойму номенклатуры. Куян перебрал в памяти последних - этот в обкоме завоотделом, этот руководит сельхозуправлением, этот Наипервейший, а этот пока во вторых секретарях партии... По общему же мнению, всех их единило одно - по всем плакала решётка.
А мясцо этот раз они с Лизанькой отхватили просто отменное, Куян обернулся в который раз и полюбовался на свёртки, у шефа тоже неплохая доля, правда с небольшой косточкой, но косточка, ум-мм, сахарная, для борща - клад.
- А вот и наша станица!- умилился он открывшейся глазам панораме, она всегда при въезде на этот взгорок открывалась глазам неожиданно и всегда, неизменно, подтапливала сердце тёплой волной. Сколько бы он ни ездил, а всегда, хоть чуть-чуть, но подтапливало сердце это тепло. Вот и Лиза Блюдова расплылась непроизвольно, мечтательно озирая уже подёрнутый пылевой завесой городок. Тёплая волна размягчила и уже продолжением его, Куяна, существа откатилась на Лизаньку, посильно вымывая в ней блёстки притягательности. А что, заключал он снисходительно, и неплохая, в общем-то, бабёнка, работящая, бесхитростная, изо всех сил кажилящаяся обустроить личную жизнь, что не совсем просто - двор полон птицы и скота, трое детей, а муженёк не из помощников, выпивоха, их таких, что нет-нет да вывесит сливу под глаз, вот и приходилось сердешной вертеться ужом, топорщиться ежом, начисто забывая о себе, досрочно старея, издёргиваясь, утрачивая приметы пола, омужичиваясь. Куян покосился не её большие тёмные руки, разве такие наманикюришь.
- Так что, на якорь?- заглушил он машину у гаража.
- Ну да, отвезите только шефу его долю, ладно, Михаил Авдеич?
- Само собой, золотце моё, радостными стопами...
Чуть вздремнув на топчане, умалив всегдашний гул в пояснице, Куян пошёл скоротать часок-другой по обкатанному кругу - посидеть в кабинете у Шпура и фотокора, пройтись по ближним магазинчикам, заглянуть в кандейку Никифора.
- О-оо, камрад Михайло, сын Авдея, сидайте отрок, докладайте, в каких размерах с ластонькой шизокрылой нанесли ущерб процветающему хозяйству?- Ванёк откинулся на спинку стула и нахмурился строго, под прокурора.
- А кака же, - подмигнул тот, - на то и поставлены цепными борзыми на страже интересов государственных, точнее, интересов борзых мужей государственных с их жёнами-детками и роднёй на семь колен. Ну как там Регина Ахметжановна, царица шефского осердия, не разгневаны ихнее высочество качеством говядины и ценами совхозными? Опять ведь мослов насовали, лиходеи, а то я не знаю...
- Тьфу на тебя, Ванька, эт-что за суюшка, распред-твою, хлещее чем я даже, - Куян покосился на притворённую дверь, - ну знаешь, так и знай, только помалкивай!
- Да ладно,- потянулся Ванёк,- нэ трухай, больше трёх с конфискацией всё равно не натянут. - Он вскочил, побоксировал и стал жонглировать тремя ядрышками кило по три, что всегда лежали в уголке, моментально раскраснелся, терпко дохнуло свежим потом.
Ванёк встал на руки, сделал шагов пять и запрокинулся на мостик - всегдашняя его процедура.
-Фу-уф,- отёр он лоб и причесался, - загипсовывает-то как, ежель часика два-три посидеть плотно, без выдергу. Ну всё, - отодвинул он на край стола машинку,- я дневную норму, карбованцев на шесть из себя даванул, можно предаться праздности, не расчехлить ли нам, маэстро, ключик “на пятнадцать”?
- Разогнался, только позавчера ведь поставили, ещё не отшумела даже, я только-только ухо прикладал...
- Алло,- поднял трубку Ванёк, - да, служба по охорашиванию действительности слушает вас, - он подмигнул Куяну. - Ах, вам редакцию районной газеты? Секундочку, соединяю... Ты что, маховик мой пенопластовый, не узнал, что ли? Ну-у, быть мне мульонщиком...
Стены этого кабинета щедро улеплены фотографиями, плакатами с переиначенными подписями, крупными карикатурами, что рисовал Шпуру по его сюжетам знакомый художник. Вот одна из многих - детина с наколкой на груди “Народ и партия едины!”, сзади толпа с транспарантами, на переднем - “Не забуду мать родную”. У плеча Шпура фотомонтаж - попугай на клавиатуре пишущей машинки и подпись: “Не уподобься мне, друже!”. Чуть левее снимок - девушка рассматривает картину какой-то авангардной абракадабры, сзади же кучка мужиков любуется её фигуркой, ножками, что просто загляденье.
- Алло... вам фотографа?..Авдеич, ты случайно не в курсе, где нынче наше светило светописи, он с вами не ездил? Ах, в области? Алло, его нет, говорят, в области фотокорь...Да что вы говорите, ах он гадопаразит такой, стригёт, стало быть, купоны неустанно серпом без молота? Это ещё что, он скоро перейдёт на косу, а потом на жатку комбайновую. Ну пока, до встречи на празднике китайской пасхи... Ну и связь, слышно так через слово.
- Это ветер слова с проводов стаскивает,- сказал Куян, - или воробушки склёвывают.
- Дождиком смывает, на ржу исходят, - подхватил Ванёк,- а ветер и впрямь нынче неслабый, смотри, смотри чего он распроделывает охальник,- он указал взглядом в окно. В соседнем дворе сушился на плечиках плащ, плечики зацеплены на верёвку, отчего он сильно и непредсказуемо раскачивался, время от времени рукава перехлёстывались и, казалось, что кто-то безголовый отмеряет запальчиво в споре кому-то полруки.- Они расхохотались, предположили, что плащ зол на хозяина за то, что тот его облевал в который раз, и теперь вот он обещает отказаться ходить с ним на такие приключения.
- Тебе не скучно, Авдеич? Может станцуешь?,- Ванёк потянулся к магнитоле,- Хочешь я тебе врублю чугунный рок или поп-музыку... Вас понял, господин херо-о-граф, - ну её в попу. Тогда я себе, тебе для утехи, устрою чуток продувку мозгов от тенёт только что сотворённого матерьяла под рубрику “За экономную экономику”. Поверь мне, старче, это так сладко сочинять без оглядки, без опаски, что наш учёный агроном может содеять десикацию, кастрацию и прочую обскубацию. - Ванёк дурашливо закатил глаза и, раскачиваясь на задних ножках стула, начал нараспев сочинять пародию на заметки Лизы Блюдовой.
- Лето, с румяными, как щечки поросят, зорьками, ах, лето! Неудержимо набирает привесы на роскошных нивах всеобщей помойки необобществленное пока стадо насекомых. Каждая из голов этого стада с тихой радостию осознаёт, что успешно перекрыт план декадного задания и своею упитанностью они могут возбудить аппетит, обрадовать своим вкусом также необобществлённое пока стадо пернатых... А за околицу, оглушительно хлопая кнутом, выгоняет стадо баранов бригадир Мудькбородьев, бригадир он непростой - подрядный и, пользуясь случаем, его посылают все подряд, даже бараны, но он всё равно ко всем им относится с материнской заботой. Бригадиром и его супруга - Иоланта Пафнутьевна, она руководит бригадой дояров из четырёх членов...
- Хватит трепаться, - заглянула ответсек, - добавь десять строчек в свою информацию о путейцах.
- Мо-оожно, раз нужно, тэ-экс... давай-ка сообщим ещё, что бальность пути за месяц отличная, самая высокая по околотку и это, невзирая на то, что доля ручного труда шестьдесят процентов, а три четверти работающих женщины предпенсионного возраста...
- Это уже много, про женщин и долю ручного труда можно убрать.
- Зря, всё ведь в полном соответствии с генеральным планом чурбанизации общества. Можно добавить также, что имеются факты нарушения техники безопасности, так, к примеру, дефектоскопист Прощеладзе использовал вверенный спирт не по назначению, после чего задремал на рельсах, после чего на него наехал маневровый локомотив, после чего у него отскочила нога, после чего...
- Оставь это под рубрику “Пьянству всенародный бой!”,- посоветовала ответсек и прикрыла дверь.
- Тэ-экс, приспела пора разбираться с тобой, Авдеич, совсем по-крупному. Ты почему, злыдень, до сих пор не представил мне докладную с расшифровкой причин: отчего, к примеру, стало дурно Квазимордову, отчего блевал и до сих пор вдохновенно блюёт Онал Мыльевич? Отчего недужат так хором ряд светочей агрокомплекса? Где твоя хвалёная бдительность? Ты никак ждёшь расчёта за такую работу, причём без выходного пособия? Ведь, наверняка, в головушке твоей забубенной отформовались какие-то обобщения, гипотезы, заключения?
- Ни черта, Ваня, глухо, как в танке...
- Эй! Что там за катастрофа? Что за шум?- метнулся в коридор Шпур и завёл человека в респираторе.- Как это вас, миляга, угораздило, на ровном-то месте, - укорил он массирующего коленку мужчину. - Ах, вам к Лепетунько?- расшифровал он бубнение и жесты. - Это чуть дальше, правее, оне у себя, у себя,- он притворил за ним дверь,- оне рифмовають пленарный доклад Наипервейшего.
- А ведь это Акулькин,- догадался Куян, - начальник дорстройучастка!
- Да-а?..- В коридоре снова загромыхало, но Ванёк махнул рукой, пусть, мол, сам встаёт.
- Чего это с ним, чего это он ваньку валяет,- хмыкнул Куян недоумённо.
- Рыло у него коротко на в той крынке молоко - меня валять,- откликнулся Ванёк и тоже озабоченно поцарапал затылок, больше чем странно - респиратор, спотычка на ровном месте. - Мужики сказывали, что этот Акулькин после первой брачной ночи пошёл от триппера лечиться, сейчас, говорят, это модно, неотделимо от девственности, ну а цацу-то он привёз современную, импортную, с курорта.
- Я пойду его шофёра попытаю,- встал Куян.
- Правильно, меня не забудь потом оповестить, старче...
Шофёр Акулькина охотно рассказал, что с начальничком творится что-то совсем невообразимое, странное и неладное - болезнь открылась медикам неизвестная, задыхается парень, голова раскалывается, как от угару, в довесок к этому спотыкается то и дело, ноги подворачивает, даже расхаживая по кабинету родному.
Куян хмыкал, оглядывая заднее сиденье, заваленное противогазами, кислородными подушками, марлевыми повязками, здесь же лежали костыли, две коробки с новенькими кондиционерами.
- Меняем уже третий раз,- проследил взгляд Куяна шофёр,- мнится ему, что бракованные подсовывают, в каждом окне поставил в кабинете своём. Уволюсь я от него к чёртовой матери или на грузовую попрошусь, неладное что-то вообще творится, как бабка какая нашептала, мне тоже краешком стало перепадать от этих удовольствий - трясти начало совсем непереносимо, это на “Волге”-то! И рессоры уже сменил, и амортизаторы, только без толку, как окостенелая идёт, телега телегой...
Куян направился к Никифору, но приметил близ поликлиники двух чрезмерно оживлённо беседующих мужчин - директора гормолзавода и главврача санэпидстанции, подойдя ближе присел на лавочку с безразличным видом.
- Света белого не вижу,- жалился молзаводец, мужичок невысокий, кругленький, как мячик, да и весь он был будто сложен из мячиков разных размеров - мячик-живот, мячики-щёчки, мячик-подбородок, в разговоре же он безостановочно мял живот мячиками-кулаками. - Такое ощущение, Сан Моисеич, словно во мне какой-то вулкан открылся, так пучит, так пучит, газы, так те, поминутно отходят, отрыжка же, бр-рр, кто бы знал какой привкус у этой отрыжки, да чистый фекалий, ум-мм,- простонал он и покраснел,- вот, не слышал? Врачи уверяют, что всё в порядке, анализы превосходные...
- А мы вас вот так, хоп-хоп и хоп!- санврач пофехтовал мухобойкой и с удовлетворением теранул что-то подошвой. - Видал, какую подвалил, с лёту? Резкость у меня, ого-гоо, второй разряд по теннису, кстати. Хоп-хоп и хоп, что, опять не видел?
- Нет, не видел,- виновато признался молзаводец.
- Да ты что, ослеп? Такого бомбовоза погасил, аж щёлкнул! Разъелись-то как гады,- санврач брезгливо обнюхал пальцы. - Боже, как воняют-то, согласился этот раз дурак проехаться по свалкам-помойкам с народными контролёрами, так теперь... Понюхай-ка, чем пахнут?
- Ничем... ой, извините,- молзаводец снова покраснел.
- Как это ничем?!- оскорблённо вскричал санврач и стал тщательно протирать пальцы платком, предварительно смочив его из пузырька.
- Сейчас спиртиком,- повёл носом заводчанин.
- То-оочно! Хоп-хоп-хоп! - Мухобойка едва не чиркнула собеседника по носу, и тот попятился. - Кстати,- болезненно морщась, санврач тоже помял живот,- и у меня ведь тоже нелады с желудочно-кишечным трактом, явные симптомы дизентерии - режущие боли, жидкий стул, но анализы, тоже, как это ни странно, в норме...
- Чёрт бы вас подрал,- сплюнул несколько раз подряд Куян, отойдя от беседующих, - и меня ведь, распред-вашу мачеху, что-то мутит, будто керосину стопку хлопнул. - Он тщательно осмотрел руки - да нет, чистые, нынче и до ключа-то гаечного не прикасался. Присел на другую лавочку - переждать тошнотную волну.
Неподалёку остановилась поболтать с подружкой беременная девчушка, и Куян залюбовался ею, умилился до медоточивости нутра. Беременные его всегда умиляли, от них исходила некая освящённая простота и тайна, слабость и сила, слабость от набрякания этой же силой, густыми соками, сама земля в такое время, как ему казалось, устилалась ласковее под их грузные стопы. Ненаглядная его Сашенька натаскала ему семерых, но троих, самых первых, когда он был на фронте, прибрал бог, натаскала бы она ему в радость и ещё больше, кабы не нищета, вот и приходилось сердешной ковырять чрево у бабок, гробить себя, что его тогда ввергало в неописуемое смятение и даже потаённые слёзы. “И-ишь, какая она царица мира!”- шептал он восхищённо на округлые неспешные движения девчушки, её приглушенно баюкающий и напевный говор, малозаметную постоянную отрешённость, удивлённое вслушивание в себя, что чуть даже круглило её глаза. “И-ишь, клуня! Только бы не омрачали тебе существа в такое время неурядные пустяки, муж ли непутёвый, свекруха ли стервозная. Да и брюхатеете вы,- посетовал Куян, - холеры нонешние, довольно часто незаконорождёнными, это ребёночку разве на пользу, докука ведь впоследствии, маята сплошная души с телом”.
- И ведь мне что-то недужится, Куянушка,- откликнулся Никифор на его жалобы, - вчера гарт переплавляли, может угорел, да и директриса моя что-то тоже ходит, как чумная, прямо салат из белены поела. Может подлечимся?
- Да не отшумела ещё зараза, поскупились этот раз на дрожжи, говорил же, давай ещё стакашок ввалю.
- Да в пузе отшумит.
- Ну пошли...
- Что творится, что творится-то, отцы мои,- зачастила попавшаяся навстречу им с гранками в руках Лиза Блюдова, - не слыхали новость? Начальника “Агропромхимии” в область ведь увезли в бессознательном состоянии!..
- Вашей Лизке свиту бы в семь ахальщиков,- заметил Никифор,- вот уж тогда бы катила, сутки напролёт, без остановок.
- Не говори, встренет другой раз в деревне какого-никакого терпеливого, всё, час-другой отдай, я так сразу дремать уваливаюсь...
Невзирая на выпитое настроение друзей стало что-то ухудшаться, то ли недужье сказалось, то ли питиё недозрелой пузырчатой. Слово за слово друзья поссорились, и Никифор ухромал прочь.
- Йэ-хэ-хэ, житуха,- Куян заглянул в пустую кружку и поморщился,- ни в земле места, ни крыл на небо,- стал укладываться на топчане поудобнее. И какая ведь заноза, досадовал он на друга, так и шпынял бы поминутно, особенно, видите ли, ему не по нутру, что он при госпитале санитаром полвойны отходил, вроде, как словчил. Так то после ранения, не дезертир, куда приказали, туда и пошёл. И что шоферит на легковушке всю жизнь, “кучером при барине состоит”, то же не его дело, нашёлся указчик, просто ему, может, работать интересно рядом с грамотными людьми, умом-разумом подпитываться. Куян задремал и стало ему сниться, как за подвиг поимки Ваньо Лаптимана его награждает в Кремле сам президент, читает тёплые задушевные слова, прикалывает ему на грудь звёздочку Героя. Куян глотает подступившие слёзы и большим усилием воли сдерживает себя от желания поцеловать всемогущую щедрую руку батюшки-президента, кто единственный в стране рассмотрел его геройскую, скромную сущность...
- Михаил Авдеич? Михаил Авде-евич?!- тягал за лацканы пиджака, с мясом гад вырывал звёздочку, редактор. - Да проснитесь вы, в конце-то концов! И что это ещё за моду взяли - спать в рабочее время?
- Дык,- протирал ошеломленно глаза Куян, косясь на вошедшего с ним мужчину, - забыли, что ли, ведь чем свет нынче поднялись с Лизаветой, на утренней дойке в “Прогрессе” побывали?
- А-аа... ну извините... отвезите-ка этого товарища домой, он покажет куда...
Куян с нарастающей подозрительностью осмотрел товарища, принюхался, было очень похоже, что того только что окунули в мазут.
- Не повезу!- отрезал Куян. - Вы в своём уме? Вы гляньте на него, это же сиденье потом ничем не отмоешь, вам же зады марать, не мне!
Редактор затанцевал близ умазученного, всегдашний заискивающий оскал обрёл оттенок негодования, вот, мол, работнички, ты им словечко, они - десять, поработай с такими.
- У меня с собой обёрточная бумага,- покачал в руке сумку умазученный, - в магаазине взял только что, обернусь слоёв в пять, пропитаться не должно. - Он вышел.
- Михаил Авде-ич, неужели вы не понимаете, что это ну-ужный нам человек, ведает складом горюче-смазочных материалов в автоколонне, он не останется в долгу.
- Ну чехол я снимать не буду, напитается так напитается, нюхайте соляру потом сами, гадьте одёжу.
- Он прямо у меня в кабинете набряк, залоснился, секунд за двадцать... прямо на глазах,- ошеломленно бормотал Лепетунько.
Куян как можно тщательнее упаковал умазученного в бумагу, и они поехали.
- Третий костюм!- вскричал тот вскоре и всхлипнул. - Я отказываюсь что-либо понимать! Не городишко, а чёрт знает что, всё какие-то опыты, как на каких-то кроликах, то разденут до нитки, то дом искурочат, то родня звереть начнёт, то вот это! Содом, дьявольщина какая-то, наговор на честных людей. Тре-етий костюм! Сейчас налево, во-он к той хижине. Наваждение какое-то, я скоро чокнусь, и кто всем этим заправляет? Чтобы дети его рождались трёхногими и двухголовыми! Чтобы голову эту загипсовало и конечности парализовало!.. Ну спасибо, подскакивайте когда, заправлю-смажу... А это вам на пивишко там, сигареты...
- Я не таксист, на службе не воспринимаю,- сухо ответил Куян, отводя руку с дензнаком. Он напитался неприязнью к умазученному, и как только язык его не отсох, это надо же про детей так сказать. Стал разворачиваться и пропустил “Волгу”, ныряющую на ухабах, на сиденье полулежал Акулькин, у губ шланг кислородной подушки, глаза страдальчески закачены в небушко.
Глава 2
О НЕБЫВАЛОМ РЕКОРДЕ АКУЛЬКИНА.
НАВАЖДЕНИЯ У КОТТЕДЖА МЭРА.
ЗАГАДОЧНАЯ КОНЧИНА ГЛАВЫ ОБЩЕПИТА.
Но что же это могло стрястись с Артуркой Акулькиным, размышлял Куян, следуя в редакцию, такой молодой, здоровый, вроде, парнишка и нате вам. Куян неплохо знал их семью, отца. Артурка же, не сказать, чтобы блистал умишком и грамотой, но в начальнички выбился, а всё из-за физкультурного достижения. Достижение же получилось благодаря эстафете, той, что на приз ихней газеты всегда проводится в мае. Горкомхозовская команда, членом которой и был ассенизатор Акулькин, ввиду малочисленности, как всегда была объединена с исполкомовской и горкомовской. Куян вёз судей следом за бегунами.
Артурка тогда бежад на первом этапе, всех обогнал, выложился на нет и тянет свою палочку, тянет из последних сил, а брать-то некому, а брать должен был Квазимордов, но с обочины крикнули, что, дескать, у него уважительная причина - выехал на происшествие, только что дом от газа взорвался. Передали от него просьбу посильно выручить. Артурка постоял секунд пять обалдело, стиснул зубы да и побёг дальше, подвести зампреда он не мог, а во время бега совсем до конца осознал всю ответственность предпринятого шага, да как припустил-припустил и снова всех обогнал. Но на третьем этапе сказался больным заведующий торговым отделом, предпенсионный толстяк, просеменил он рядом, что-то шепнул на ушко Артурке, тот эдак недоверчиво осмотрел его с головы до ног да ка-ак наддал, как вжарил, за пятками было невозможно уследить. Пигарев на своём этапе сунул ему записку, тоже, по всему, чего-то насулил, так как темп бега даже прибавился. Ну а дальше пошли уж совсем уважаемые люди, мэр, горкомовские деятели. Артурка потом уж и взглядом перестал их искать, сменщиков-то, чесал себе напролёт, ровно на крыльях летел, уж до того осознавал ответственность, не омрачить ничьё из имён. Правда, одно время, этапе на восьмом стал сникать, на соседях виснуть, на карачках метров сто одолел, но потом оклемался, судьи сказали, что, мол, пришло другое дыхание. И буквально на последних метрах, очень волнительно и красиво он обошёл, вырвал-таки победу у лидерши, симпатичненькой такой дамочки из поликлиники, пухленькой, с большим вкусом одетой - бордовая велюровая юбочка и жакетик, туфельки-гвоздики, ровно из чистого золота, так лучиками и прыскали - загляденье не дамочка, можно было и пропустить вперёд, уважить. Артурка же тогда совсем освирепел, сорвал ленточку и побежал дале, причём ещё быстрее, ему через мегафон орут, всё, мол, окстись, тормози, только куда там, явно парнишка в степь угребает, на больший простор. Поставили у него на пути тогда “скорую”, он вдарился, упал, и врачи его повязали. Однако и на носилках он сучил ногами, будто бежал, бормотал что-то про обкомовских товарищей, что уж их-то, мол, он никогда не подведёт. Врач объяснил, что зациклило от патологического заискивания, и что бег теперь не закончится, пока по этапам не пройдут все члены правительства и политбюро. Так оно и получилось, лишь часа через три вскричал бедняжка фистулкой еле слышной, из последних силёнок: “Товарищ Генеральный Секретарь! Да я... да ни в жизнь!..”- после чего задёргался на койке сильно-сильно, едва не оборвав ремни, и успокоился - финишировал, уснул мертвецки, проспав трое с половиной суток. Знающие физкультурники сказали, что пробежал он эстафету на уровне очень высокого разряда, даже рекорда.
А ещё месяца два спустя, когда он совсем очухался и его выписали из больницы, в качестве приза ему объявили новое назначение, повышение, из рядовых ассенизаторов его перевели в мастера. И пошёл человек наверх, пошёл, только ступени успевали считать. Вот как высоко ценится в людях, заключал Куян, исполнительность, расторопность и чутьё быть нужным в нужный момент. Артурке бы ещё чуток умишка, но чего, как говорится, нет за шкурой, того уж к ней не пришьёшь, были до него дороги - доски стиральные, сейчас и того хуже.
Возвратившись, Куян зашёл к Никифору, тот заговорщицки подмигнул и показал бутылку портвейна, пойдёт, мол, и эта силосуха, пока пузырчатая зреет. Но у дверей гаража Куяна перехватил Лепетунько, сказал, что надобно везти его в город. Пребывал он в относительно благодушном настроении и потому, похлопав Никифора по плечу, приоскалясь почти без заискивания, сказал, что есть оказывается шанс, напечатать про него, фронтовика, заметку, в военкомате, мол, ему этот раз присоветовали, медальки, мол, воин имеет коё-какие, а сам, такой-сякой, помалкивал всё это время. Конечно, он, редактор, в курсе некоторых слабостей воина - выразительный щелчок по горлу - но он по знакомству закроет на это глаза, да и всё это пока пристойно и умеренно, сигналов никаких.
Лицо у Никифора пошло красными пятнами, резко выдернув плечо из-под фамильярной руки, он хрипло объявил, что никогда не мечтал и не мечтает поныне, чтобы про него писали в этой вонючей брехушке, а чуть оправившись от волнения, криво улыбнулся и спросил, уж поведай, мол, старику-то секрет, как сам-то наловчился её, нехорошую, под одеялом потягивать, от лишнего глазу-то, мастерство-то, мол, какое - лёжа, в темноте и тесноте, неужели не проливаешь ни капли? Или, может, из грелки отсасываешь, по трубке?.. Не дожидаясь ответа, плюнул, угодив на туфель редактора, круто вертанулся и ухромал к себе в типографию.
Куян не знал куда от стыда деться за друга своего вспыльчивого. Хотя Никифор, конечно, частично прав, никто, никогда Лепетунько под хмельком не видел, ни при ком он не пил, однако, нередко, поутру, характерные признаки, запашок просто-таки кричаще выдавали сильное похмелье. В узком редакционном кругу, когда случалось откупорить шампанское в тот или иной праздник, он мастерски уворачивался от объектива фотокора, кто простодушно желал остановить миг за праздничным столом в семейной трактовке. На всех групповых снимках такого ракурса Лепетунько обнаруживал себя самое большое рукой по локоть, поддерживая в этот миг осветитель.
Куян рулил и подавлял вздохи, уж лучше бы Никифор бутылёк не показывал, гадай вот теперь - дождётся или опорожнит в расстройстве в одиночку. Вздыхал и Лепетунько, обескураженный такой вспышкой наладчика, и чего ветеран закобенился, гадал он, с ним как попроще, по-народному, а он...
- Давайте-ка, Михаил Авдеич, завернём на минутку к Уссу домой,- сказал он,- что-то, говорят, прихворнул наш мэр.
Куян мысленно ругнулся - поездка явно затягивалась. При виде же коттеджа Усса он изрядно удивился царящей здесь неопрятности - дом по окна зарос полынью, бурьяном и коноплёй, против ворот две большущие помойки, свалка, то же самое и во дворе. Сколько Куян помнил, порядок здесь блюли образцовый.
- Не могу!- прохрипел вышедший Усс,- ну не могу-у! Что-то неладное творится с вестибюлярным аппаратом, спотыкаюсь на ровном месте, асфальте, подворачиваю то и дело ступни, падаю, да ещё вроде как аллергия открылась, задыхаюсь от пыли и всей этой сорнячной дряни, её цветения, как астматик. К тому же странное и дикое ощущение тесноты, какой-то упрессовываемости пространства, меня постоянно жмёт, будто я в тесном автобусе, комнатёнке общежития, где сгрудилось с полсотни рыл.
- Съездили бы в область, Авгур Ионыч,- танцующе переминался, чуть сближаясь и отдаляясь от него, Лепетунько,- съездили бы, раз наши эскулапы ничего вразумительного сказать не могут.
- А это?- повёл рукой Усс на заросли сорняков и мусор. - Э-это какие эскулапы объяснить могут? Может ты, учёный агроном, объяснишь, откуда всё это берётся, ведь на дню по два раза комхозовцы всё выскрёбывают. О-оо, только бы узнать, чьи это происки - сгною! И милиционера ведь приставил дежурить, только ни черта не помогает - мослы, кожурки, объедки, банки консервные!... О сво-оолочи! Разорвал бы на молекулы!.. Вародрянин ведь умирает, не слышал?
- Ка-ак?!- ахнул Лепетунько, приостановив танец. - Да вы что, Авгур Ионыч, правда, что ли? Да мы его выступление на сессии только-только заверстали...
- Ой, да уйди ты с глаз, не до тебя!- Усс досадливо махнул рукой, повернулся, шагнул к дому и неловко упал на четвереньки. Лепетунько бросился поднимать его, призывно замахав Куяну, кто маячил за воротами, но тот сделал вид, что не заметил, продолжив с преклонением осматривать домину с большим гаражом, баней и прочими многими надворными постройками, всё добротно и красиво, почти полторы сотни квадратов на двоих с супругой. Куян вспомнил дом родной, откуда их увозили на выселки как раскулаченных, вряд ли бы тот дом превзошёл габаритами уссовскую баню. Коттедж Усса, как всем горожанам было известно, предназначался для детской кухни, об этом даже неосмотрительно оповестила когда-то их "завитушка", но замыслы исполкома изменились, и кухня осталась в убогой бревенчатой завалюшке, того же “кулацкого наследия”. Рядом с Уссом таких теремов писаных целый городок, нарёк его народ “Змеиным”, живут же там в основном те, кто расторопен да пробивной, те же оналы мыльевичи. Раскулачивать же змеиногорожан, по всему, время ещё не приспело.
- Вародрянин умирает!- ошеломленно и отрешенно сказал Лепетунько уже в машине. - От истощения.
- От истощения?! Этот боров-то?- хохотнул Куян. - Только что ведь по швам расходился...
- Наваждение какое-то,- продолжил отрешенное бормотанье редактор,- весь цвет, весь партактив, это какая-то диверсия, и куда только смотрят органы? Давайте-ка, Авдей Михалыч, заедем и к нему, попрощаемся, как-никак, а он ведь депутат...
Бедняжка, покосился Куян, заговаривается уже с переживаний-то извечных, не куёт тебя, убогий, а больше плющит.
Вародрянин умер. Ещё в обед. Тело его иссохшее в лучинку, что так неузнаваемо изменило привычный внушительный облик, уже уложили в гроб, всё уже было приготовлено заранее. Просторный двор усопшего был полон родни и сослуживцев, некоторые из них исповедовались неутешной вдове о собственных недугах, уверяли страстно, что тоже не жильцы, что со дня на день проследуют стопа в стопу за верным товарищем. Вародрянина ахала, ломала руки и в который круг ведала, как странно и неестественно умирал муж, брезгливо отказываясь от балыка, осетрины, икры и прочих деликатесов, уверял, что это всё на его вкус было почему-то неотличимо от паршивых столовских творений, чего он, разумеется, никогда в рот не брал и не возьмёт.
А в одной из комнат огромного коттеджа дочь покойного тихо упрекала брата за нечестный раздел завещанного, за машину ему всё-таки следовало бы, на её взгляд, выплатить компенсацию. Брат не нарушал траурной тишины, не ввязывался в провоцируемую полемику, он молча завершал её монологи выразительной, вывернутой с душой дулей, упираемой ей прямо в нос. Сестру это ранило, она роняла слёзы и возобновляла упрёки по новому кругу.
Лепетунько поклялся вдове, что уже завтра, досылом, в газете появится пространный некролог, с фото, с тёплыми словами о том, что не стало талантливого руководителя, постоянного лидера трудового соревнования, инициатора работы на сэкономленном сырье...
Ох уж эти престолы разных размеров, размышлял, Куян, возвращаясь домой, тот же одер смертный большей частию для обладателей, та же липучка для мух, капкан, даже для таких медведей-стадоводников как покойничек, ох уж и вёрток был, ухватист и очень-очень спесив, заносчив по отношению к простым людям - больше денег, больше спеси, ну а что выторговал? Ужель спесь эта так всем глаза застилает?
Проезжая пост гаишников приветливо посигналил, частенько с этими ребятами дежурить приходится, порядок наводить на дорогах, случается и утешать семьи скандалистов, ликвидировать по соседским сигналам очаги самогоноварения.
- Ты чего там забуксовал, что ли?- сердито стриганул кустами бровей на него Никифор, посиживающий у гаража на камушке.
- Вародрянин помер, наведывались.
- Этот пузан-то, никак стерлядкой подавился?..
Глава 3
ОЗАРЕНИЕ НИКИФОРА.
МИТИНГИ, ДИСПУТ АКТИВА С ПОТАСОВКОЙ.
НОВЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ КУЯНА.
Перескакивая с пятое на десятое, Куян стал выкладывать другу подмеченное, несколько склоняясь к версии Лепетунько о диверсии.
- Ой, да сиди ты, - махнул рукой Никифор,- диве-еерсия... да кому нужны эти тыквоголовые, да их, напротив, надо беречь и размножать врагам нашим, беречь пуще зеницы ока, потому как вреда от них куда больше чем от явных саботажников. С охра-аной они разъезжают, начиная с областной полки, да это нас от них надобно охранять! Ведь обнаглели вконец, ничего не боятся, всё в их руках, вся власть и деньги, наши деньги, народные, ведь этот Усс и прочая братия из Змеинобурга опаснее разных холер-тифов, они ведь зараза духа нашего ломкого, им его похерить - раз плюнуть. Ну ладно, мы-то их знаем доподлинно, за что и любим, во снах видим, как удавливаем, но внуки-то наши, внуки, они же по скудости своей душевной, что нынче никак не избежать, равняются ведь на них, подражают, объегорить ближнего тужатся, затоптать, чтобы жить как они, безбедно и на широкую ногу!
- И за что только меня, как кобеля драчливого, на фронте изломало-исковеркало? Чтобы эти уссы жировали, смеялись мне в рожу нагло? У-уу, тварины!.. И этот, писаришко двуличный, осчастливил, про меня, медальки бы мои он черкнул... Да у меня, пустяков ты беремя, четыре боевых ордена, кровушкой улитых, моей и товарищей моих дорогих кровью, да и что ордена, я бы все их отдал, не задумываясь, за уцелевшую голову одного из них!..
- Ну чего ты так разошёлся, чего?- гладил его по руке Куян, знал, нервы у Никифора совсем никуда, десанты дерзкие по тылам немцев аукаются.
- Ничего,- сморщился Никифор и отвернулся, теранул рукавом глаза, - ничего-о.. ты-то, Гусак, что околь них холуйничаешь, или кровь казачья совсем выпарилась? Пей, чего пялишься, слёз моих, что ли, ни разу не видел? Сало вон бери, лук... Помер, говоришь, так туда ему и дорога, невелика потеря, нашего брата, молодняк, тысячами зараз выбивали, закопать до сих пор всех некому, по-омер... да за всё его хорошее его давно бы надо стенке прислонить. Не обращай ты на меня внимания, Минька, как заговорю про этих... так владать собой не могу, так и рвал бы глотки зубами. Ты посмотри, годок, до чего довели эти квартирантишки городишко, да ведь ещё лет двадцать назад мы разве за чем на сторону кланялись? Да посади нас под купол, отрежь от остального мира, сроду бы не пропали - и строились, и кормились, и порядок блюли... а потом повалили залётные, обкатку проходить перед большими делами, а местные, коренные, так при них больше кучерами...
- Да ладно тебе, не злись, мы - люди маленькие, чего попусту-то души мудить.
- Ну, ты это брось, хмырь носатый, ма-аленькие... Ты- народ, и должен чувствовать им себя всегда, ты - частица глыбы, что живёт просто, по природе, а есть на этой глыбе шелуха, шелупонь, что живёт по своим, надуманным законам, паразитным, вредным. Ей, шелупони этой, во смак захребетничать, хотя все они рабишки этих условностей, пострадавшие на празднике жизни, кое-кто из них, порой, чаще запоздало, но прозревает и начинает сильно-сильно завидовать таким вот Куянам, у кого подушка под головой никогда в жизни не плясала...
- Ну-у, чего-то тебя ноне сильно потащило в мудрёности, я вот тужусь узелок распутать, а ты мне политграмоту...- Куян снова повернул разговор к диверсии, жалел того же Акулькина, как-никак сын хорошего знакомого.
- И чего ты мне заладил про них, страдалец, поменьше станет таких грамотных, побольше станет сытых... Давай-ка, Миша, ещё по одной, вино, вроде как, и неплохим уже смотрится, хотя до нашей пузырчатой ему, конечно, далековато, кирза против замши...
Они выпили, зажевались, как вдруг, Никифор хлопнул себя ладонью по лбу, на несколько секунд задумался и рассмеялся.
- Ну конечно же, конечно, всё точно - что ручки делают, то и спинка носит. Подожди-ка, я сейчас...
Он принёс листовку, что снял со столба близ типографии.
- Ну точно, точно,- водил он пальцем по строчкам, - Чрезвычайная Экологическая Комиссия, Ч Э К, создаётся в республике по инициативе граждан повсеместно, в каждом из районов. С определённого времени, часа “икс”, каждый из нас становится ответчиком за малейшую шкоду в природе, за малейшую её царапинку. Вот так, стало быть, мы с тобой, Миша, тоже страдаем по делу! Ты куда, стервец, отработанные масла сливаешь вместо спецбака? На землю, за угол гаража, гадишь? Так получи сдачи. И я этот раз шлак гарта куда как всегда определил?.. Ну точно, всё по делу!
- Что-то не пойму толком,- признался Куян.
- Э-эх, башка чан, да умишком кочан...Возьмём твоего Акулькина, где у них асфальтогонка испокон веку стоит, атмосферу травит? Едва не в центре Юбилейного городка, и кто там глотает этот вонючий дым в первую очередь, как не его жители? Ну а теперь с ними и главный творец - Артурка. Или - вытрясывает ли твои потроха от езды по улицам города? Ещё как? Во-от, а теперь и его трясёт, даже в “Волге”...
- Ой, как сла-авно-то! А с Вародряниным как?
- Йэ-эх, недоумок! Мы ведь с тобой разве не природа, а он нас, помоями потчуя, гробил, язвы нам ростил.
- А-аа!
- Бээ! И жижа из речки нашей после молзавода, как и рыбкам через жабры...
- Директору! А Усса, распред его тётю, помойки и всё остальное в осаду взяли! И санврача, и совхозничков вся ихняя химия!..
- Ну-у, наконец-то, законтачило.
- Нет, ты - башка, Никифор, я всегда говорил, что ты - башка, да ещё какая! А я-то тужусь, за малым котелок не расклепался! Что портвейнчик-то - тю-тю? А-аа, где наша не пропадала, где наш ключик “на пятнадцать”?..
По дороге домой друзья подсели на лавочку к деду Мокею.
- Никак плетню именины справили?- усмехнулся он на раскрасневшегося Куяна, на что тот подмигнул свойски.
- Без поливки и капустка сохнет. Всё-то ты, дедуля, примечаешь со своего насеста, а ведь как там в Писании - многие знания, мол, на муки даются.
- Ну тебя трудно не приметить, как увижу нос из-за угла враз сдогадываюсь - Минька, его дышло, и точно, минут через пять и ты выплываешь целиком, поближе рассмотришь, а у тебя как всегда и глаз поперёк, и язык в киселе вязнет. И как тебя, Минька, с машины не понужнут, диву прямо даюсь?
- Пью, да ума не пропиваю, дедуля, за тридцать лет так не единоразу в уличение не впал. - Куян помолчал немного обиженно, но тут же спросил примирительно, ласково: - Как здоровьишко-то, отец, не зажился?
- Да уж так родила мама, что не принимает яма,- усмехнулся старик.
- Дела-то какие деются, отец, - удручённо подёргал себя за нос Куян и стал сумбурно выкладывать последние новости.
- Опять экксперимент,- зачиркал клюкой по земле дед задумчиво, - это хорошо, головастость народ в себе обнаруживает, как бы ему и заполошенности чуть-чуть скинуть, так совсем бы славно стало, почаще, чтобы в себя каждый вслушивался, да ещё бы побольше кой-кого потчевать бесхмельным питьём - дубиною битьём, надо, разбаловались вконец кое-какие людишки. Вот взять тебя, Минька, ведь на носу уже мозоль натёр от донышка стакана.
- Да ладно тебе, взялся попрекать, какие мы пивцы,- отмахнулся досадливо Куян, - так когда с устатку, после работы, а чего делать-то, батя, куда податься, сидеть на луну, что ли, кукарекать?
- Эксперимент-то дело хорошее, а без судорог ещё лучше, - крупные руки деда заскользили вверх-вниз по отполированной клюке. - Зачем, спрашивается, подделывать природу под себя, да у неё нам всем, божьим тварям, учиться и учиться надобно неустанно, всю жизнь, всё равно ведь ладнее ничего не скроить, ничего, никогда не удумать - не дано... Ра-астёт вон себе, - указал он клюкой на буйный куст чертополоха, где у броского духовитого цветка в колючем венчике кружились пчёлы. - И откуда что берётся? Грязь только ведь кругом да воздух с водой... Экий красавец!- ласково прищурил он светло-голубые глаза. - Ведь всё на виду, возьми замеси да вылепи хотя бы такой же, раз в цари пыжишься. Рад бы, да пупок не теми узлами повязан, да ещё и некогда. А он, вроде как, сам по себе, без понуканий, тихо и в общую пользу, как и всякий прочий организм, ничего-то в нём лишнего, всё-то у него на своём месте.
- Это ты в точку, отец, говоришь,- встрепенулся Никифор, - организм у общества должен как можно больше походить на природный, всяк должен быть у своего конкретного и нужного всем дела, знать его досконально. У меня сынок, Анатолий, инженером-электронщиком работает, с учёными общается, так вот, сказывает он, что есть в ихнем институте машина, которая чуть ли не сама думает. Ну и задали они ей как-то раз задачку, а как, мол, любезная, будет смотреться человек, ежель его организм по нынешним законам общества существовать станет? Покумекала машина да и нарисовала им существо беспомощное, недвижимое, вроде тяжелобольного - провода и шланги от него, кабеля к разным блокам, дублёрам, от тех же, в свою очередь, к другим, побольше, даже от мозгов кабель, даже от мозгов! Вот так, мол, милые люди, под внимательным и чутким руководством извне этот человек и существовал бы. Захотел бы он, к примеру, позавтракать, раз - посылает заявку, её же пару дней обсуждают по инстанциям и пока откладывают, с фондами, мол, туговато, да и служба главного механика против, так как по его графику текущее техобслуживание потрохов только на подходе, в общем, обнадёжили, что в следующем квартале всё прояснится окончательно. И не смей роптать, заявок-то от вашего брата сундуками! И пошла волокита-матушка. Но вот пробили заявку аж на полмесяца досрочно, дали команду запитать объект завтраком, а объекту оказывается уже давно ничего не нужно - объект вышел из строя, списан, что руководству только в радость - экономная экономика...
- Да,- покивал дед Мокей,- мудрёнее всего учить тому, что знаешь, а совсем легче тому, чего сам не разумеешь...
Подошли, подсели на лавочку другие мужики, стали обмозговывать новость ещё обстоятельнее, на лавочке этой и не такое обмозговывали.
Лепетунько, ознакомясь наутро с листовкой, озадаченно поцарапал жидковолосое темя.
- Что ещё за Ч Э К ? Впервые слышу...- Позвонил в горком, исполком - никто ничего не знал. - Ну вот, - заключил он, - всё выходит по моим словам - явная ведь авантюра, диверсия, бунтарство, в конце-то концов! Кто они такие ЧЭКнутые?- он хихикнул удачному сравнению, - какое они имели право проводить подобное мероприятие без санкции исполкома? Где они базируются?
- Во дворе бывшей мельницы, около развалин церкви,- подсказал Куян.
- Гм-м, сейчас я вычитаю до конца пленарный доклад, проводим Вародрянина и туда...
Во дворе бывшей мельницы царило столпотворение, наплыв недоумённых пострадавших. Кого тут только не было - и владельцы домов-свинарников, и те, кто топил свои баньки покрышками, заполняя округу чёрным дымом, и шофера-трактористы, чьи механизмы подтекали-чадили, много было такого брата, вредящего природе. Все они шумели и роптали, кое-кто даже подпускал идейку, развалить пока не поздно эту богадельню. Когда во дворе стало совсем тесно, на крыльцо вышел бородач и очкарик.
Бородач внушительным басом посоветовал собравшимся ещё разок, повнимательнее ознакомиться с листовками, что были расклеены повсеместно два дня назад, там всё, мол, исчерпывающе объяснено. Но шум не стихал, и он сказал небольшую речь.
Сначала он рассказал о немалых полномочиях Ч Э Ка, о том, что обстановка на планете близка к критической и вот поэтому, по инициативе ЮНЕСКО, во многих странах стали создаваться такие чрезвычайные комиссии.
- Уже сейчас,- воспарил бас бородача над притихшей толпой, - уже сейчас природа обижена человеком настолько, что начинает проявлять характер, даёт сдачи. Подтверждением тому могут служить участившиеся ураганы и смерчи, снегопады и ливни с небывалыми по масштабам заносами и наводнениями, как никогда активизировались вулканы. Разве всё это не может насторожить здравомыслящего человека? Где гарантия, что назавтра не дунет ветерок, раз в десять-двадцать превышающий силу привычного урагана - для силёнок же Земли это совершеннейший пустячок - то же самое и с перепадом температур, когда жара будет достигать градусов сто, а мороз градусов двести? Кто нас сможет уверить,- вопрошал бородач,- что со дня на день не пойдёт крупными нарывами истерзанное чрево Земли-матушки, да такими нарывами, что вулканы вроде Везувия покажутся безобидными прыщиками? Кто уверит нас, что больше не будет расползаться и далее озоновая рубашка планеты, пропуская при этом смертоносный поток ультрафиолета из космоса уже не только на льды полюсов, но и на обжитые материки?! А разве не настораживает вас неуклонное повышение собственной уязвимости, болезненности, нас, нервных окончаний планеты, не следствие ли это ослабленного комфортом, расшатанного извращениями генофонда, не ласточка ли из этой стаи тот же СПИД? Разве не исключено, что это одна из форм самообороны природы от агрессивных и неразумных сыновей своих? А мы, - рокотал бородач,- все ещё чего-то лопочем и сюсюкаем, взыскуем к совести разнокалиберных вредителей, так и не можем навести порядок на том клочке земли, где каждый из нас обитает! Всё, сюсюкать больше времени не отпущено, с благославления и понуждения ЧЭКа вы отныне живые, обострённо чуткие индикаторы здоровья нашей природы-матушки, как ей только чуть-чуть занедужится по вашей вине, не минует хворь и вас. Давайте-ка, земляки, - улыбнулся бородач,- возьмёмся за собственное лечение, а стало быть и за лечение природы, задачи, по-моему, ясные и не такие уж трудные.
- А позвольте, уважаемый, интерес утолить?- тянул руку по-школярски какой-то мужичонка. - Как вы, такие-сякие, немазаные-сухие, всю эту штуковину воспроизводите, хворь на нас подпускаете?
- Очень просто, про гипноз, надеюсь, все слышали? Ну так вот, это и есть гипноз, только уровень и масштабы посолиднее, все мы ведь приёмники-передатчики индивидуальных частот, ну а дело техники на них настроиться. Есть и другие методы воздействия, построже, но их доля значительно меньше.
- А вот скажи, сынок ты мой любезный,- протиснулась ко крыльцу старушка, - скажи милый, кто нам ущерб должен возмещать? У меня вот так прошлогод семь гусей подохло, а у соседки Лаптихи --нетель, и всё через речку нашу испоганенную, ядовитую.
- А сколько легковушек у людей облезло после мойки!
- Резины расползлось!
- И поделом, пусть не моют!
- По-моему,- переглянулся бородач с очкариком,- в таких случаях лучше всего действовать через суд...
Двор загудел одобрительно, начались пересуды, вопросов поступало не так уж и много, большинству стало ясно - гадить вокруг себя времечко отошло. Собравшиеся стали помаленьку расходиться, подходили другие.
А чуть после обеда подкатило несколько легковых казенных машин. Ведомый под руки Усс потребовал у собравшихся расступиться, пропустить делегацию гортактива для знакомства с так называемойй ЧЭК-лабораторией, незаконной и самозванной...
- Да пошёл ты, кум помойки, брат очку,- повёл плечищами детина в мазутной спецовке,- пропусти ещё его, главного засранца...
Дошлая пацанва охотно подхватила определение и скандировала его, пока свита зигзагами протискивалась до крыльца и затем скрылась в помещении.
- Кто вы такие?!- вскричал Усс с порога. - Как попали в это здание без моего ведома? - Его усадили на ящик близ стола, где сидел бородач. - Что это ещё за анархия и провокация? Надо мною и рядом уважаемых товарищей уже смеется весь город! Вам что - советская власть не по нраву?.. Что это, что? - Усс всмотрелся в бумажку ему пододвинутую. - Разрешение на аренду помещения, г-мм, подпись моя, странно... чёртова текучка...- Бородач протянул ему ещё одну бумажку, в какую он вчитался как-то изначально подобострастно и сник.
- Да какая разница,- подступил санврач,- зачем делать из нас карикатуры, у меня, к примеру, дядя в облисполкоме, можно ведь... да отвали ты!- яростно махнул он мухобойкой.- Да будет вам известно, у меня жидкий стул уже начался с кровью, а истощение...
- Так... так ты что?! - упал грудью на стол Акулькин. - Так это ты, гад, что ли, всё заделал?! Да я тебя катком разровняю, да я не верю, что ты, соплёй жидок...
- Пустите-ка,- протиснулся к столу молзаводец, - так это, действительно...ой, извините! Действительно, что ли, всё из-за нас самих?
- Санёк,- обернулся бородач к очкарику, колдующему за внушительным пультом, - отключи-ка, милок, для наглядности на пару минут Акулькина и...
- Хмелевский!- выскочил санврач. - Александр Моисеевич Хмелевский!
- И Синюшкина с молзавода .
- Понял. - Очкарик пощелкал тумблерами, потыкал в клавиши. Акулькин выпрямился, с шумом вздохнул раз, другой, зашатался и упал в обморок.
Молзаводец же вслушивался в себя с мистическим ужасом.
- Н-невероятно!- погладил он живот любовно. - Вы - волшебник!
- Извините,- втёрся к столу Лепетунько, - а нельзя ли у вас посмотреть журнал регистрации наиболее злостных нарушителей из частного сектора, для беспощадного, так сказать, обличения их на страницах нашей газеты, органа горкома партии, поимённо, безо всякой утайки.
- А без журнала других примеров вы не приметили? Или мала их очевидность?..
- Вас понял, но уж простите мою профессиональную назойливость, уж такие мы, журналисты, люди, - затанцевал Лепетунько близ стола,- не можете ли вы сказать в двух словах, как создавлась лаборатория, образно выражаясь, откуда пришёл первый импульс, порыв? Кто ваш первый наставник, помощник, каков его партийный стаж...
- Да понял, понял, - поморщился бородач, - мой первый помощник товарищ Усс, именно благодаря ему, его суперочковтирательской отчётности нам было дано разрешение на создание ЧЭК-лаборатории раньше всех в республике. В других городах же ведётся немалая подготовительная работа, иначе будет много пострадавших. А вот для нас сделали исключение, разрешение, - он вынул из рук Усса вторую бумажку и помахал ею в воздухе, - вот это разрешение республика нам дала без проволочек, ибо гражданам нашего города ничего не грозило, городок-то наш по сравнению с остальными образцовый, идеален, только ведь в прошлом году, за второй квартал - первое место в республике и солидная денежная премия за образцовую экологию, чистоту и порядок. В четвёртом квартале, мы, правда, несколько сдали, заняли только второе место. Вот именно поэтому мы и первопроходцы, обладатели новейшего оборудования, которое на поток станет лишь через год. Мы - это самодеятельная группа патриотов своего города, кому осточертел бесконечный трёп и бездействие, очковтирательство высочайшего пошиба...
- А-аа!..- Стоявшая до этого в стороне Вародрянина скакнула к Уссу и погрузила наманикюренные ногти в его пухлые щёки. - Га-а-ад! Корми-ильца загуби-или!.. - Её стали оттаскивать, но столь неловко, что уронили Усса с ящика, кто-то въехал ему коленом в нос, туфлем в ухо, а локтём под затылок да так сильно, что он обмяк и стал укатывать глазыньки под лоб. Вародрянина же, вроде оттащенная, сумела напоследок прямо-таки удлиниться и дотянулась, топнула шпилькой в низ живота, отчего Усс жалобно взвизгнул. Лишь когда к спасению мэра подключился бородач с друзьями, порядок был восстановлен.
- Но, товарищи депутаты,- ошеломленно осмотрел с четверенек членов делегации Усс, - но ведь все мы премии эти получали вместе, за комплексное развитие и благоустройство города, все...
- Да отвали ты!- зафехтовал хлопушкой санврач.
- Корми-ильца!- простонала Вародрянина, порываясь ещё раз сблизиться с Уссом. - Пала-аач!
- Ой, изви...- молзаводец поспешил к выходу, за ним потянулись и остальные, Усса на закорках вынес Лепетунько. Куян приотстал ото всех, вернулся и доверительно, по-свойски взял бородача под локоток.
- Ты паренёк, случаем, не Ломовцева ли Николая сынком будешь?
- Да, а откуда вы меня знаете?
- Здра-асте, наш ведь мужик-то, станичный. Но как выдаёт колодка, вылитый ведь батя, никакими бородами не укроешь, он в такой поре был аккурат после фронта, могутный, статный, завлекательный, девки так сушняком... Ох и молодцы вы, ребятки, ох и молодцы! Тебя зовут-то как?.. Во, а какие, Андрюша, у нас лет тридцать назад в речке язи-лини водились - лопаты совковые.
- Заведутся, папаш, и снова,- подмигнул бородач,- заведутся, дай только время.
- Ну молодцы, чту, верю... такие и цыпу из печёного яйца высидят, дай-ка вам бог удачи, дай-ка бог!..
Вот так и почувствовала в тутошних краях природа к себе признаки уважения, пусть пока робкие и краткие, но конкретные признаки. На улицах стало заметно чище, на сорняки народ стал выходить как один по первому кличу с серпами и косами, стихийных помоек поубавилось, чаще грейдируются дороги... А так, в основном, как и после прочих подобных встрясок, жизнь нашего Райграда потихоньку вошла в свою колею. Из событий последнего года можно бы отметить следующее:
- омолодился-таки Проня Ахынов, но с перебором, до шестилетнего возраста, а мать умудрился омолодить до двухлетнего, так что всю семью малолеток - сестре только три годика - определили в детдом;
- судьбу озверевших татищевцев определил очень выгодный контракт с парагвайской фирмой, что специализируются на отлове орангутангов для зоопарков мира, нет худа без добра - в многострадальный совхоз просочилась валюта, с помощью которой можно будет поднять надои в оставшемся стаде;
- заведено несколько уголовных дел - растаскивается склад возвращённой продукции;
- благодаря энтузиазму общественности заморожена прокладка магистрального пищепровода. А вот общественный туалет отстоять не удалось, он централизирован, ведутся работы по переоснастке пути, чтобы запустить скоростные электрички на магнитной подушке;
- редактора Лепетунько хватил инфаркт, а чуть позже - звено той же цепочки - Ванёк Шпур вылетел с работы. Последний в ходе партконференции вытянул незаметно строчку набора в типографии с фамилией шефа из списка членов горкома. Запредельно взвинченному ожиданием редактору этого достало, прочёл и осел, словно арматура костей расплавилась от мощного короткого замыкания;
- неожиданно, на всю область прогремела Лиза Блюдова, нет-нет не очерком о вечных боронах в соавторстве с Недомудь Ахинеичем, отнюдь, она сама стала героиней заметки со снимком - бурёнка её разродилась всем на диво бычком с тремя хвостами...
Ну а наш Куян после долгих сомнений взял-таки на расплод у Дошликова пару птенчиков страуворов, лишние хлопоты на шею достопочтимой Александре Степановне, кому же ещё, это он, не без угрызений совести осознавал, времечка-то лишнего у него вряд ли сыщется, тут как раз новая задачка возникла, да такая зада-ачка, что все до этого вместе взятые разом затмит. А подметил он, что стали исчезать люди, да не просто люди, а личности единённые общим признаком... Впрочем, я несколько забегаю вперёд, это ведь дело уже другой части, даже романа, над каким потею и даже назвал условно "Кастраты"... Ну а пока переведи дух, о, мой терпеливый Читатель, даст Бог, свидимся, посплетничаем, где приврём, где правду молвим, свидимся, ежель на то, конечно, у вас интерес возымеется. С чем и раскланиваюсь.