Внезапно налетает на город весенняя гроза, и испуганные пешеходы разлетаются во все стороны: забегают, отряхиваясь, в ближайшие магазины, жмутся под навесами, торопливо прячутся в открытых подъездах. Не знаю, как вы, а я люблю, достигнув заветного убежища, смотреть на мимолетное буйство стихии, на город, который сквозь мутную пелену ливня кажется новым, непривычным - как на старой открытке. Но откуда я бы не любовалась грозой - из чужого подъезда или из собственной квартиры, всегда в памяти всплывает одно и то же, одно и тоже. Так уж сложилась жизнь. Или я сложила ее сама, по неопытности и легкомыслию перепутав изначальный узор мозаики.
Первым в памяти воскресает бесконечно далекий, прогремевший над землей тысячу лет назад гром. Мальчишка и девчонка бежали по опустевшим улицам под начинающимся дождем, подгоняемые грохотом грома и биением собственных сердец, пока не нашли спасение в чужом, темном, пахнущем пылью подъезде. Они юркнули в подъезд вовремя: крупные капли перешли в сплошную стену дождя, отгородившую их от мира. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, задыхающиеся и счастливые - потому что успели, потому что беснующаяся за порогом гроза бессильна причинить им вред, потому что им по восемнадцать лет - и еще потому, что полюбили друг друга. Те внезапные, жаркие, неутолимые поцелуи, хлынувшие как ливень! Твое лицо было мокрое, я пила дождевые капли, вытирала их губами, и обычная вода опьянила меня, как самый хмельной напиток. Кто-то мог войти, кто-то мог выйти, кто-то мог услышать, увидеть, подсмотреть в замочную скважину - плевать, мы понеслись, как неслись белые лепестки и зеленые листья в мутных потоках, заливавших улицы. И никогда не жалели об этом.
Казалось, те двадцать минут изменили жизнь. Когда мы вышли на улицу, мы не просто вышли в совершенно новый город, в совершенно новый мир - мы сами стали другими. Отныне не было 'ты' и 'я', отныне могло быть только 'мы'. И как знак благословления над нами, над нашим маем встала огромная, яркая радуга. Она держалась очень долго - мы шли домой через весь город, попадая ногами в теплые лужи и смеясь, а она все не хотела уходить, она медленно тускнела, она упорно отказывалась растворяться в небе. И мне хотелось верить, что эта неугасаемая радуга - это наша любовь, которая будет вечно длиться, вопреки природным законам. Такая прекрасная радуга, такая сумасшедшая радость не могут уйти бесследно - пусть хоть тень, хоть намек останется на бесстрастных лазоревых небесах; хоть знак, чтобы было во что верить сердцу.
Конечно, радуга угасла, но сердце продолжало верить. Когда и же верить, как не в восемнадцать лет? И когда же, как ни на излете отрочества и в начале юности, не играть в игры? Вера и азарт - опасное сочетание. Если б можно было стереть из памяти - вычеркнуть из жизни! - вечеринку в случайном доме, веселую толпу гостей, заведенную музыкой, алкоголем, близостью, паузу между танцами, и лицо лучшей подруги - близко-близко. Я снова вижу горящие светлые глаза, обведенные черным карандашом, красные пятна возбуждения на скулах; я даже чувствую запах ее духов - запах вянущих трав. Не помню, с чего начался спор, но никогда не забуду, чем он завершился.
- Не спорь, они все одинаковые! Они полигамны по природе, это доказано.
- Когда мужчина любит по-настоящему, для него существует только одна женщина.
- Ну конечно. Ты же сама в это не веришь! Ты споришь, лишь бы спорить.
- Если тебе не повезло, не распространяй свой опыт на все человечество!
- Нам всем везет одинаково. Твой ничем не лучше других.
- Завидно, да?
- А что, он особенный?
- Да, особенный. Не веришь? Могу доказать.
Да, я сама! Я сама сказала эти слова, я первая предложила эту глупость - первая, по своей воле. И подруга еще упиралась, отнекивалась, а я сама, идиотка, настаивала - вдруг загорелось внутри, вдруг захотелось поставить все на карту, вдруг обуяло безумное желание пройти со свечой по пороховому погребу. Какой-то бесенок подталкивал меня, но, понимаете, я ведь была уверена, что - выиграю! Я была стопроцентно уверена, что выиграю! Ни на миг не было сомнений, ни на секунду.
Пари было очень простое: она звонит и приглашает его на свидание. Куда? Да хотя бы в кафе, в котором мы обычно встречались. Если он придет - значит, я проиграла.
Но он не мог согласиться, это было исключено. Если б я допускала хоть на миг такую возможность, разве б я стала играть?
: Не забыть его глаза - растерянные, недоумевающие - и торжествующий взгляд подруги. Я подлетела коршуном к столику, начала что-то кричать, и некому было объяснить им, что это кричит мое отчаянье, великое отчаянье человека, поставившего все свои сбережения на красное после того, как 10 раз подряд выпадало черное - и опять выпало черное! Меня трясло, как в лихорадке, я боялась упасть. Посетители оглядывались на нас, но мне уже все было безразлично, все - кроме этих двоих.
Может быть, это был еще не конец. Но тут подруга плеснула масла в огонь и сказала, что это была проверка.
На том все и закончилось. Я не простила, он не простил - в 18 лет нет проблем с верой и адреналином, но всегда сложно с прощением. Он не мог понять, как я могла играть - а мне было непостижимо, как он мог придти на свидание.
- Но ведь это не измена! Это ничего не означает!
- Означает!
- Если ты могла спорить на меня, значит, ты меня не любишь!
- Это ты меня не любишь.
- Любил. До сегодняшнего дня.
Мы долго болели друг другом, долго мучились порознь. Потом были даже попытки сблизиться, начать все сначала - но ни в реку, ни в весенние дождевые ручьи не дано вступить дважды. Встречи сошли на нет, остались звонки, с каждым годом становившиеся все реже - пока не прекратились совсем.
Глупо, все получилось необычайно глупо! и не повернуть время вспять. Где та глупая восторженная девочка, которая загадывала на радугу и цокала каблучками по мокрому асфальту? Где опытная ранней горькой мудростью подружка? Где плечистый мальчишка с полными, сочными губами? Где тот дом? Где страна? Все изменилось до неузнаваемости, и только грозы - внезапные майские грозы - все те же. И я по-прежнему люблю их. Несмотря ни на что.