Полгода я отдал роте охраны, через сутки вышагивая в сапогах 48 размера 4 круга по 8 километров, трамбуя снег, лед, грязь или окаменевшую брянскую глину в зависимости от сезона. (В первый мой караул начальнику позвонили по очереди двое часовых. Увидев мои следы в глубоком снегу, один сообщил, что проехал снегоход, второй грешил на снежного человека).
Двухметровый годичник сильно выделялся среди набранных по деревням срочников с чрезвычайно неоконченным средним, безнадежно спитыми лицами и вдохновляющими прозвищами: Команавт, Сдыховичный, Перегар, Геббельс, ЛТП. Дембеля уважали автора, в отличие от прапорщиков, сильно ревновавших к высшему образованию.
Заметив врожденную интеллигентность, выразившуюся в украшении боевых листков стихами примерно следующего содержания:
Вот май пришел. Весны волненье
Уже тревожит брянский лес,
Вам посылают поздравленье,
Из части славных ВВС,
командование роты решило сделать меня "вожатым караульных собак" или собаководом.
Я радостно встретил это повышение, поскольку собаководу не надо было проходить пресловутые километры. По моим наблюдениям к главным обязанностям собаковода относились курение на крыльце караулки и ироничный осмотр сменяющихся каждые двадцать минут часовых.
Я был приставлен учеником к страдающему, как впоследствии официально выяснилось, нарушениями психики, выкинутому из мединститута парапсихологу-любителю по кличке Шаман. Он был, в противоположность мне, маленьким и пухлым. Когда мы носили лестницу, один ее конец изображал зенитку, другой - зарывался в землю. Шаман избежал последствий неуставных отношений благодаря особенностям своего организма. От призыва к призыву переходила приукрашенная подробностями правдивая история, когда одним мощным пуком он принудил двух дембелей и двух прошедших горячие точки контрактников к позорному бегству через узкое окошко раздатки. С тех пор его подвергали только оскорбительным замечаниям с безопасной дистанции, на которые он реагировал самым флегматичным образом - засыпал.
Собаки жили в трех окруженных лесом полуразрушенных вольерах, которые называли питомником. Кобели были беспородными, беззлобными и еле живыми. Звали их Штуцер и Карцер. Сучка, как часто бывает и в жизни, была злобной, брехливой и никого к себе не подпускала. Ее звали Вандой.
Утром мы наварили в котле на костре ужасной перловой каши без соли, накидав туда гнилых яблок для вкуса. Собаки полученную массу жрали медленно и понуро. Ванда брехала, судя по всему требуя меня на десерт.
Я завалился на продавленный топчан во вросшей в землю хижине, приготовившись к плавному течению службы. (Этот топчан имеет непосредственное отношение к ЧП, когда контрактник за 120 тысяч (120 рублей сейчас!!!) привел на собачник деревенскую нимфоманку, а потом 12 солдат (по десятке с носа!) в микроавтобусе уехали в Брянский военный госпиталь лечить гонорею).
Но недолго длилось мое блаженство. Пришел посыльный от командира роты, требуя обоих собаководов к ноге.
Собаководы, надев ремни и затянув их таким образом, чтобы пряжки не представляли непосредственной угрозы для гениталий, отправились на этот зов.
Командир поставил боевую задачу: в связи с гибелью от неизвестной инфекционной болезни пары поросят, получить на продуктовом складе первую тушку и скормить ее собакам. Перенося завернутый в целлофан трупик, в моем мозгу клубились самые отвлеченные мысли. Но Шаман, словно демон-искуситель, взялся на правах бывшего медика и неразоблаченного экстрасенса утверждать, что температура кипения жира составляет 120 градусов, и что при этой температуре все бактерии дохнут.
Дальше... мне больно говорить об этом... мы совершили должностное преступление. А именно, освежевали и сварили поросенка в грязном котелке с перловкой, яблоками и подозрительно желтой солью. И сожрали его. Несколько килограммов. Автор, получавший за рост двойное питание, голодом вроде бы не страдал. Что же толкнуло его на барбекю? По видимому, то же щемящее чувство, которое заставляет людей летом выезжать на природу, вооружившись палатками, шампурами, водкой и девушками, готовить и есть шашлыки, пить водку, потом, забыв о девушках, пачкать палатки и прилегающие окрестности, утром пробираясь на карачках среди рассыпанной соли и раздавленных помидоров к реке, пить воду, в ужасе рассматривая свое отражение.
А в это время... (Интригует, правда?) Командир роты решил проинспектировать вверенный ему собачник, так как внешний вид подчиненных собак (Кроме суки Ванды) не внушал ему оптимизма. Приготовившись увидеть собак, смахнувших с себя груз дистрофии, вместо этого капитан узрел двух перемазанных жиром полуголых собаководов, лениво выскребывавших остатки каши свежевыструганными деревянными лопатками.
Ярость его не знала границ. Такого отборного мата я не слышал никогда в жизни. Пинками подгонял он нас, пока мы одевались, и таким же макаром конвоировал отделение собаководов на плац. Там как раз на вечернем построении находилась наша полурота.
И вот, перед лицом злорадно ухмыляющихся товарищей, комроты изобретал новые метафоры и гиперболы, для того, чтобы нагляднее проиллюстрировать тяжесть нашего проступка, в то время как я созерцал происходящее осоловелыми глазами, а пятна жира, медленно, но верно проступали на камуфляже. Командование хотело посадить нас на гаупт-вахту - но долг требовал положить обожравшихся инфицированной поросятиной собаководов в санчасть.
И слушая командира я думал о дохлых свиньях, голодных собаках, не сложившихся отношениях с женщинами (в т.ч. сука Ванда), предстоящей ночной отстиркой камуфляжа, загубленной военной карьере.