Наташа не находила себе места... С одной стороны, не хотела волновать Анну Васильевну, мать Вадима, но с другой... Должна же понять, знает ли она что-нибудь об отъезде Вадима? Возможно, что-то сможет прояснить. Раздался нетерпеливый звонок в прихожей.
-Так, трезвонит Денис, - теплая волна нежности охватила мать... Свело зубы от тоски по сыну. А тут еще это событие, разрушившее их жизнь... Дрожа от волнения, открыла входную дверь.
- Мамсик! - Дениска бросился на шею, а Анна Васильевна испуганно пыталась приструнить внука, опасаясь за ногу. Но она поспешила успокоить свекровь, сказав, что уже в порядке - сильно прижала к себе сына.
- Как же я по тебе соскучилась! - сказала Наташа, нежно целуя Дениску в обе щечки. Пока они выражали свои 'телячьи восторги', как резюмировала Вика, сама же, наспех сполоснув руки, принялась за любимые блинчики...
- Вика! - шутливо возмущаясь, вскрикнула Наташа.
- Ты же только сейчас ела пирожное!
- Ну и что. Ты же знаешь, что перед блинчиками с яблочками мой желудок никогда не устоит. Мам! А ты отойти в сторону и не смотри, - процитировала известную реплику из рекламы с набитым до отказа ртом дочь.
Наташа со всех сторон разглядывала сына, и глаза ее заволокло слезным туманом... Сердце сжималось от невероятной тоски: дети, мои милые ребята! Они даже не догадываются, что отец, их славный, добрый - теперь не с ними... Какие-то странные эмоции испытывала сейчас... Ни злости, ни других неприятных ощущений, кроме боли и грусти...
- Как же мне страшно за вас мои милые! - с горечью думала она, нежно обнимая сына.
- Мама! А что папа нам с бабушкой не звонил?! А вам? Бабуле сегодня сон приснился плохой - даже плакала.
- Денис! Ну, что ты там выдумал?! Когда это я лила слезы?! - мягко отчитывала внука Анна Васильевна, но по ней было понятно, что, в самом деле, не по себе.
- Плакала, плакала, - не унимался внук.Я заглянул на кухню, а ты... Бабушкин взгляд с укоризной, угомонил Дениса. Она все время, пока Наташа общалась с сыном, незаметно наблюдала за ней. Показалось, что невестка избегает встречаться с ней взором. Чувствуется, что Наташа как не в своей тарелке. Мечется, суетится и взгляд такой растерянный...
- Ну-ка, Дениска! Иди, пообщайся чуть-чуть с сестренкой, соскучился, поди? Мне нужно с мамой немножко посекретничать, - сказала Анна Васильевна и посмотрела на невестку... У Наташи еще больше сжалось сердце...
- Оно теперь у меня, наверное, как маленький испуганный комочек... - подумала Наташа. По телу пробежала мелкая дрожь в предчувствии неприятного сообщения. Анна Васильевна, вероятно, что-то знает, а, возможно, Вадим попросил поговорить с Наташей. Сам не решился...
- Как это на него похоже, - с горечью подумала она. Оставив детей на кухне, свекровь с невесткой зашли в спальню. Наташа рванулась назад и буквально бросилась в кресло, стоявшее в зале. Испытывала досаду, что не смогла удержать себя в руках при свекрови, но, видимо, уже ее покинули все мыслимые и невыносимые силы. Наташа понимала, что этот поступок совсем сбил с толку свекровь, но уже было поздно что-то менять. Едва понимала, что случилось... Но когда вошла в спальню, взгляд упал на пиджак Вадима, который она любовно приготовила для ресторана... Рассудок, казалось, помутился от сознания, что родной до боли человек не с ней... Что она больше не имеет никакого права даже на его вещи.
Эта нелепая мысль больно резанула по сознанию. Анна Васильевна смотрела на невестку долгим пытливым взглядом... Потом подошла и взяла за руку: перевела из кресла на диван, усаживаясь рядом с ней. Наташа, молча, повиновалась этому действию свекрови. Анна Васильевна обняла, мятущуюся невестку за плечи, и некоторое время сидела, ни о чем не спрашивая.
-Наташенька! - внезапно начала свой разговор свекровь. Я понимаю, что в жизни иногда случается такое, о чем не очень хочется говорить, во всяком случае, некоторое время, пока сам не разберешься... От этих слов еще больше сжалось сердце. Сейчас уже точно знала, что Аннушка скажет что-то страшное, и теперь подготавливает ее. Вся ушла в свои плечи и стала совсем маленьким беспомощным ребенком...
Анна Васильевна почувствовала, что невестку пробивает мелкая дрожь.
- Ты не заболела ли серьезно?! Ведь вся горишь, и морозит, небось... - искренне забеспокоилась Аннушка.
- Нет-нет, - приходя немного в себя, торопливо сказала Наташа. Но пожилую женщину провести было нелегко. Она мудро решила задать совершенно естественный для матери вопрос, надеясь в ответе Наташи уловить нечто такое, о чем были некоторые подозрения.
- Наташенька! А что там за командировка у Вадима?! Он никогда раньше вроде не говорил, что может поехать во Францию?! Да и, кажется, планы-то у вас были совсем другие!? Наташа некоторое время молчала, а потом, подняв глаза на свекровь, обреченно ответила, что сама не имеет сведения.
- Ничего я не знаю! - повторила Наташа, устав изворачиваться перед всеми. Ей стало даже немного легче от этого. Анна Васильевна долго молчала, а после спросила, не поссорились ли они?!
- Нет, - отрицательно покачала головой, но затем быстро ухватилась за эту мысль... Ну, да! Конечно же, поссорились! Так легче будет объяснять детям, почему папа не звонит, а свекровь она попросит им пока ничего не сообщать, - лихорадочно соображала Наташа.
-Анна Васильевна, вы, пожалуйста, детям пока не говорите... Мы п...потом помиримся, а у них останется неприятный осадок. Наташа не умела лгать и Анна Васильевна это видела и прекрасно понимала, но раз ей так нужно... примет правила ее игры. Тяжело вздохнув, сказала:
- Да! Конечно, не скажу, тем более что и сама ничего не понимаю, но я хочу, чтобы ты знала... - она опять замолчала на некоторое время, проглатывая комок, застрявший у нее в горле...
- Моя дорогая! Любимая доченька! - начала говорить тревожно - торжественным голосом Анна Васильевна. Позволишь так тебя называть? Я всю свою жизнь ощущала невыносимое одиночество из-за того, что судьба не подарила мне дочь. Не знаю, возможно, если судьба была благосклонна и подарила мне дочь, то мое одиночество усугубилось бы еще больше из-за того, что мы с ней не стали подругами... Но в этом случае, я думаю, это была бы в большей степени, конечно, моя вина. Не могу сказать, что у меня бессердечный и невнимательный сын.
Нет! Но всю мою жизнь прожила, съедая себя виной перед ним. Это чувство не позволяло общаться с ним, более открыто.
Много раз пыталась, но что-нибудь всякий раз останавливало, и все продолжалось по-прежнему. Вижу, что он меня любит, а он, в свою очередь, испытывает, что я люблю бесконечно... Оба также понимаем, что между нами всегда существует дистанция... - с болью признавалась Аннушка, впервые в своей жизни. Наташа чувствовала, что свекрови эти откровения даются с большим трудом, а в ней самой боролись между собой два противоположных состояния. Одно из них говорило, что это прелюдия к тому, что она должна сейчас приоткрыть завесу над тем, что произошло у них с Вадимом. Другое толкало к свекрови; обнять и согреть теплом, но она сидела, сжавшись, и отрешенно ждала приговора... Но, что же, она натворила, почему у нее все время в голове крутится это ужасное по значению слово приговор?!
Может, что-то не так сделала?! Так, отчего же об этом нельзя было сказать, спросить или исправить, чтобы разрешить недоразумение?! Наташу поразило; вдруг захотелось анализировать, что же произошло?! Засмущалась, что отвлеклась от разговора...
- Разумеется! Вадим в этом не виноват, но и я не могу больше жить с этим страшным чувством, потихоньку сходить с ума. Очень этого боюсь! У меня не получилось открыться ему, поговорить... Возможно, что-то бы прояснилось в нашей жизни, но этого не случилось, - продолжала Аннушка, не заметив некоторого затмения невестки. Сейчас Наташа смотрела на нее с участием и тревогой. Не узнавала свою, немного затурканную свекровь...
- Какая речь! Глубокие мысли!
- Не знаю почему, но именно сейчас я хочу немного отнять у тебя времени и внимания, если... - она, не договорив, сжала Наташину руку еще крепче и вопросительно посмотрела в глаза. Вместо ответа, Наташа прижала ее руку к своему лицу и участливо посмотрела в глаза Анне Васильевне. Ощутила сердцем: разговор не касается их с Вадимом. Теперь ею полностью завладело ощущение сострадания к своей свекрови.
- Мы с отцом Вадима очень любили друг друга. Я была младше его на двенадцать лет. Он же - мужчина необузданных страстей, а я довольно хрупким созданием для такого как он, но тогда никто из нас не хотел ничего: не видеть, не понимать. Я полностью растворила себя в нем, считая, что всеобъемлющую любовь подарил бог только мне. Наверное, за этот эгоизм он и наказал меня, - как бы переживая заново эти мгновения, тихо ответила она сама себе. Все время называл малышкой, носил по квартире на руках.
После работы, едва ступив на порог, хватал, ласково бросая, куда придется и... - покраснев от смущения, свекровь продолжала... Ну, в общем, где хотел, там и овладевал мной. Неистово, жадно, но всегда бережно. Когда забеременела, он сначала сильно обрадовался, но когда с каждым месяцем все сложнее было удовлетворять его страсть... - тут она немного помолчала, собираясь с мыслями от нахлынувших горьких воспоминаний... Стал, часто молчаливо разглядывать меня, когда приходил с работы и ничего не говорил.
Родился Вадим. Отец его, как тогда показалось, встретил с удивлением и даже некоторым страхом. Однажды сказал:
- Слушай! А я его боюсь... Мне кажется, что он украл тебя. Я тогда его мягко пожурила, но с годами стала понимать, что это чувство его уже не покидало. В наши отношения вкралось нечто оскорбительное... нечеловеческое... Тогда думала, что только так, кажется, а на самом деле чего-то не понимаю? Вадима он любил по-своему, но держал на некотором расстоянии, а сын его просто обожал. Я же начинала замечать, что он все больше отстранялся от нас, как бы стесняясь смотреть в глаза, а ночью быстро получал, что нужно и сразу отворачивался.
Не знаю, засыпал или нет, но теперь я могу предположить, что просто не хотел общаться. И если раньше меньше трех раз он не будил за ночь, то теперь - это были редкие мгновения даже за неделю. Я его так любила, что думала, может, у него со здоровьем что-нибудь, а тут со своими подозрениями, вместо того, чтобы помочь ему пониманием. Только потом осознала, что выглядела, очень жалко с наивными попытками взять в толк. Наташа сердцем чувствовала все, что сейчас ощущала Аннушка, и как ей невыносимо тяжело это вспоминать, а уж тем более раскрывать личную тайну, которую она пронесла по всей своей жизни.
- Иногда грубо, неистово брал меня и тут же отворачивался, - продолжала свекровь вынимать из архива своей памяти эти ужасающее документы, хранившиеся там под грифом 'СЕКРЕТНО'. Документы, содержащие уродливую тайну: униженной, хрупкой души молодой женщины. Когда я поняла, что у него кто-то появился, стала проявлять жалкие усилия, пытаясь привязать к себе. Окружала комфортом, хотя видела, что он ничего не значит для этого человека. Изощрялась, как могла, готовя, всякие лакомства, как бы ни замечая, его равнодушия к еде, да и к себе. Боялась оставлять его одного, преследовала своим вниманием.
Умом понимала, что цепи, которыми я пыталась его опутать - будили в нем еще больший инстинкт разрушения... Где-то потом читала, что когда видишь зеркальное стекло в окне, руки чешутся кинуть в него камнем. Умом понимала, что мои унижения перешагнули все рамки дозволенного, но сердце не внимало голосу разума. Он совсем погрузился в себя и часто не ночевал дома. Мое сердце съёживалось от боли за сына, когда Вадим пытался прижиматься к отцу, а тот его отстранял и делал всякие замечания по поводу разбросанных вещей или еще что-нибудь. Больше всего во мне убивало человека - это его нежелание что-либо разъяснять. Молча, выносил приговор, не растолковывая, в чем же моя вина. Ведь я была готова для него сделать все и стать всякой, даже вопреки своему воспитанию и натуре...
Формирование меня, как личности, у меня, было, считаю, благородное и достойное. Мои родители - простые, но честные люди. Слово честь - в нашей семье имело свой первоначальный смысл. Я готова была забыть об этой самой чести, чтобы только сохранить свою любовь, хотя меня об этом никто не просил. Однажды, когда Вадиму было семь лет, муж не приходил домой два дня, а утром пришел, ничего не говоря, стал собирать свои вещи. Передо мной на стол положил какой-то клочок бумаги, где были написаны страшные слова: 'Тебя нет, ни в душе, ни в сердце'...
У Наташи всё внутри оборвалось и улетело дальше пола... Во всем теле образовалась такая пустота, будто ее выпотрошили и никаких органов больше не осталось... Я хотела закричать, - продолжала свою страшную исповедь свекровь, но перехватило горло, и только открывала рот, как рыба... Наверное, в этот момент очень глупо выглядела, потому, что он посмотрел на меня с брезгливостью и вышел. Уже вслед ему все-таки смогла сильно закричать:
-Неужели я не заслуживаю, чтобы мне что-то объяснили?! Ведь я же человек! Разве я заработала такие слова: 'Тебя нет, ни в душе, ни в сердце?!' Но этих слов он уже не услышал, но зато их слышал сын.
Вадим стоял в дверях своей комнаты и смотрел на меня широко открытыми глазами с ужасом и детским отвращением. Его поразили мои слова, и они для него тогда прозвучали, видимо, не в мою пользу. Говорила ведь одна я, а муж молчал, значит, и виноватой в глазах сына оставалась только я. В этот момент ощущала себя чем-то хлипким и размытым. Тогда еще подумала, что вот так, наверное, чувствуют и так живут медузы... Еще очень долго не могла избавиться от мерзкого ощущения.
Сын меня по-детски презирал, а от этого не хотелось жить. Не смела никому об этом рассказать, поделиться. Я очень устала...
Но, теперь у меня есть вы. Может быть, чего-то не должна знать? Я и не настаиваю, хочу только тебе сказать, что... Тут Аннушка отпустила Наташину руку и закрыла свои глаза, а через некоторое мгновение продолжила. Ты должна знать, что бы ни случилось, ты всегда была, есть и будешь моей любимой невесткой и единственной дочерью. Я хочу умереть только рядом с тобой и детьми... Наташа от этих слов подскочила и бросилась на колени перед свекровью, прижалась к ним и разрыдалась бурными детскими слезами: в них были и отчаяние, и боль, и счастье обретения чего-то нового, и бесконечная благодарность...
- Мама! Я тебя очень люблю! После смерти моей мамы - ты у меня одна и мы никогда тебя с детьми не бросим. Анна Васильевна заплакала навзрыд, услышав, как Наташа первый раз ее назвала мама... ОНИ обрели друг друга, а это, пожалуй, одно из самых дорогих приобретений, о которых можно мечтать. И не зря! Надо и предаваться мечтам, и стремиться осуществлять эти прекрасные грёзы.
- Да, что же это такое?! Что это сегодня, день ревунов, что ли?! - взывала к небесам Вика, увидев потоп на диване, устроенный мамой и бабушкой. Подскочила к ним, но те уже вставали, улыбаясь, оправдываясь, что, дескать, вспомнили одну историю, вот и разревелись.
Вика и не собиралась им верить, но просто некогда было вести дознание, так как убегала на занятия французским языком. Поцеловав попеременно маму и бабушку, побежала в прихожую, и вдруг ее слух уловил непривычное имя, каким назвала бабушку.
- Мама! Пойдемте, я, наконец, попробую ваши блинчики, - говорила она свекрови, обняв ее и направляясь в кухню.
- Ну и ну! - с недоумением подумала Вика. И умчалась по своим делам. На столе, из тарелки, выглядывали два блинчика и виновато смотрели на вошедших. Всем своим грешным видом они давали понять, что просят пощады для отпрысков за остальных съеденных собратьев, надо сказать - предостаточно. Но Наташа с мамой и не думали гневаться, пожалуй, даже и не обратили внимания на этот вопиющий факт: им было сейчас хорошо и тепло от внутренних ощущений и чувств, овладевших ими. Увидев такое добродушие со стороны женщин, блинчики расслабленно вздохнули и стали дожидаться последней атаки того из детей, кто еще успеет их слопать.
Наташа попросила свекровь остаться сегодня у них ночевать, чтобы вместе собрать Дениску в лагерь.
- Да! Кстати! Я же совсем забыла тебе сказать, мы ведь все-таки сходили к Валерию Петровичу, - вспомнила с радостью бабушка. Помнишь, я вам рассказывала? Он помог очень многим подросткам встать на ноги. Как раз занимается таким вопросом, как у нашего Дениски... Ну, так вот! - торжественно объявила Анна Васильевна. Проблемы-то никакой и нет! Но он рекомендовал нам иметь дело с опытными инструкторами, чтобы они учили правильно поднимать тяжести. Наташа мягко улыбнулась и сказала свекрови, обнимая ее за плечи:
- Мама! Проблемы потому уже и нет, что Денис занимается с квалифицированным тренером. Он имеет большой опыт работы с детьми, а главное, их уважает. Но, все равно мне чрезвычайно приятно, что вы так обожаете своего внука и лишний раз проверяете наши действия.
Анна Васильевна сказала, что с радостью останется, тем более что хотела ему снарядить пирожков, его любименьких, с собой в лагерь.
-Д-а-а-а-а! Буль-буль! ПирОжки мИ очеННо любим, - завопил из своей комнаты Денис, услышав, что сказала бабушка.
-Дениска! Ну, что это за 'буль-буль'?! Мама, не позволяйте ему так вас называть, пожалуйста.
-Ой! Уж так привыкла. Да мне и нравится, когда он так говорит, - довольно ответила бабушка, уже начав орудовать на кухне. Наташа прижалась к дверному косяку и с ласковой грустью смотрела на суету свекрови.
- Как с ней стало тепло и уютно! - подумала с нежностью. За эти дни совсем забросила дом, и даже начинала потихоньку ненавидеть... Наташа, правда, казнила себя за эти крамольные мысли и чувства: тут живут еще и ее любимые дети. Пока она не могла еще справиться с чувством, что без Вадима дом не имеет для нее того значения и очарования, какое было прежде... Вот ведь! Потеряла мужа, но обрела мать, - тяжело вздохнув, Наташа, отправилась в детскую комнату, собирать вещи сына.
![[]](/img/s/sheremetewa_s/maks-62/loshadi.jpg)