Каждое утро, в независимости от того, какое было время года, Яков Самуилович Собранный вставал ровненько в 5:00 утреца, принимал ледяной душ, и бежал на близлежащий стадион. Там круги обегал...
Хорошо это было, - для здоровья полезно. Хоть весна, хоть лето, хоть осень, а хоть и зима - воздух-то свежий, а как начнут первые окна в домах зажигаться, так это ж загляденье. Вот Яков Самуилович и любовался... Обежит один круг, глядь - в одном окошке электрический мотыль зажжётся; ещё круг - там и во втором, и в третьем... Ну, а через полчасика и к себе домой пора - там опять душ, да и за работу...
А работал Яков Самуилович дома.
Яков Самуилович был мастером-механиком, а к тому же и талантливым художником, и формы разные из тканей, да и пластика умел, как никто иной, творить. Поступали к нему заказы разные: то куклу подвижную соорудить, а то и целый замок, чтоб там и крестьяне крошечные уборкой занимались, и рыцари дрались. Яков Собранный всё делал, и деньги получал достойные; жил не тужил; друзей не знал, жену не заводил.
Ему уж сорок лет, а жены всё нет. Вы, может, спросите, почему так? А я Вам сейчас и расскажу.
Как я уже говорил, Яков в 5 утра вставал, и на стадион бежал. Польза от получасовых пробежек была не только для тела, но и для души. Дело в том, что высился над стадионом многоэтажный дом, и в доме том, ровнехонько в 5:20 зажигалось одно оконце. Десять минут горело, а потом затухало. Само по себе оконце было совсем непримечательным, но вот силуэт...
Конечно, это был силуэт девушки. Вся она белизной небесной сияла... Да что там, разве ж это опишешь! Кто хоть раз влюблён был, тот меня поймёт.
Яков Собранный был влюблён той самой чистой и сильной любовью, которая не требует не только физического сближения, но даже и простого человеческого общения. Яков был идеалистом - такой же была и его любовь...
Десяти минут ему было достаточно. Посмотрит, полюбуется, а дальше - целый день горит, счастливейшим человеком себя чувствует; а чтоб какую-нибудь настоящую девушку к себе привести - это ни-ни... ИДЕАЛ.
А потом, в одно ужасное зимнее утро, когда ветер злорадно выл, да метель неистовыми вихрями неслась, погиб идеал Собранного. Вот как это случилось.
* * *
Яков кружил по стадиону, перепрыгивал через сугробы и никакого внимания не обращал на колючие удары снежного, январского ветра. Он ждал, когда зажжётся небесный свет в оконце, когда появится его идеал.
Вот 5:20 (Собранному не надо было смотреть на наручные часы - иные часы в его сердце были)... что ж в 5:20 свет зажёгся, да только не небесный, а багровый, кровавый.
Яков так и остановился. Минута, другая проходит; а он всё стоит. Дрожит, да только не от холода, а от ужаса. Всё оконце кровью залито, и мерцает эта кровь, и стекает медленно, густая...
Тут Яков Самуилович вздохнул глубоко да обречёно, к дому побрёл. В первый раз в этот подъезд шагнул, по лестнице стал подыматься. Знал, что на тринадцатый этаж ему надо.
Ну, вот и поднялся.
Дверь заветная - нараспашку. А за дверью то...
Там не коридор, не комнаты, а нагроможденье перекошенных, раздробленных механизмов. Там и шестерни многометровые, раздробленные; там и цепи-передачи, да только все порванные. С потолка масло густое капает; а ещё - из разорванных проводов искры электрические брызжут.
Ну, а самое страшное - это возле окна. Там на гранях острых, раскалённых, подрагивающих, висят окровавленные обрывки платья. Там, с цепей оборванных, волосы светлейшие свисают, да кровь с них капает.
Застонал Яков Собранный; стоит, за голову схватившись, качается; а потом к какой-то шестерне привалился, на пол повалился, и даже не заметил этого.
А тут в квартиру новые люди вошли. На них - жёлтые костюмы, а сами все мускулистые, высоченные. Один и говорит:
- Ну, что ж, рано иль поздно - это должно было случиться. Сломалась механическая квартира. Теперь всё отсюда выносите.
Тут жёлтые люди стали сломанные механизмы разбирать, в мешки чёрные складывать да уносить.
Вот и до Якова Самуиловича добрались. Думали - он тоже механизм сломанный, но вскочил Собранный, да закричал:
- Верните мне мой ИДЕАЛ!
Тут к нему самый главный из жёлтых подступает, да и спрашивает:
- Какой такой идеал?
- А ту девушку, что в этом окне стояла.
- А она тоже механизмом была.
- Не верю! Вон же кровь!
- Это не кровь, а заменитель крови. А в голове у неё были процессоры. Вон видите - несут.
И тогда так плохо Якову Собранному стало, что лишился он чувств.
* * *
Очнулся дома, в кровати. Сразу вскочил, да на улицу бросился, а на улице, оказывается, уже весна наступила. Куда несколько месяцев подевалось неведомо.
Но пропавшие месяцы Якова не волновали. Бежал он к заветному дому. Вот тринадцатый этаж. Дрожащими пальцами вдавил кнопку звонка, и жал до тех пор, пока не открыла нервная, визгливая старушенция. Прежде всего, она хорошенько огрела Собранному клюкой по лбу, а уж затем спросила:
- Чего надо, хулиган?
Потирая распухающую шишку Собранный рассказал, что ему надо.
- Совсем малый очумел! - возмутилась старушенция. - Я здесь двадцать лет, а ни о каких молодухах и слыхом ни слыхивала.
И захлопнула дверь прямо перед носом дрожащего Якова.
Тогда гражданин Собранный поплёлся к себе домой.
* * *
Началась для Якова темнейшая, глубочайшая; невыносимо едкая, кусачая депрессия. Он не мог спать ночами; он не находил себе места, он страдал каждую минуту. Кровь у него шла носом, ушами, и даже из пупка текла кровь. Кстати, один раз из пупка высунулся маленький металлический червячок, и сказал, что Собранный больше не человек, а механизм - это люди в жёлтых костюмах произвели над ним эксперимент. Яков червячка кусачками схватил, из живота выдернул, раздавил, да и в толчок спустил...
Но депрессия не проходила, и Яков начал пить. Сначала пивком заливался, потом на водочку перешёл. Но этого было мало - не утолялась боль. Попробовал Собранный сначала курева, затем таблеток, и, наконец, подсел на иглу. Он опустился, выглядел страшно, ходил во рванье, несло от него каким-то перегноем; но всё ещё делал игрушки на заказ, всё ещё получал достаточно крупные суммы.
И вот однажды решил Яков Собранный сделать макет того стадиона, по которому когда-то бегал. Макет дома, и чтобы в оконце на тринадцатом этаже ровно в 5:20 зажигался свет, чтобы силуэт появлялся. Конечно, и про себя не забыл - фигурка Якова Собранного должна была кружить по миниатюрному стадиону.
Что же - сказано - сделано...
Месяца через два напряжённого труда макет был изготовлен. И игрушечка эта - прямо загляденье - лучшее из творений Якова Собранного. Прямо стадион с высоты птичьего полёта - точь-в-точь.
Стоит нажать кнопочку и начинает бегать одинокая фигурка; двадцать минуток побегает, а тут и свет в оконце зажигается - на сцену Идеал выступает.
От этого зрелища совсем тяжко Якову стало, - обкурился он, обкололся; и тут...
* * *
Это было ужасное, ржавое утро, мир скрипел, грозился сломаться. Собранный кружил по стадиону, и ждал, когда зажжётся окно на тринадцатом этаже.
Проходили часы, а окно всё не зажигалось. Истомился Собранный; что-то в его груди скрипнуло, да надломился. Истуканом он застыл; силится с места двинуться, однако ничего у него не выходило. Кое-как, со скрипом, голову вниз опустил, и увидел, что грудь его лопнула, и торчат из неё пружины (на одной пружине, кстати, трепыхался красный будильник в форме сердце).
И вот тогда из дома вышла Она - его Идеал. Её окружали люди в жёлтых костюмах, они ползали перед ней в ржавой грязи, а она стегала их кнутом и сладострастно смеялась. Она была уродиной: прыщавой, горбатой и хвостатой. Завидев Якова, она ещё громче захохотала, набросилась на него, и долго терзала беззащитный, сломавшийся механизм. Она била его ногами, жгла спичками, плевалась в него, а потом аккуратными маникюрными ножницами вырезала ему глаза, и вместо драгоценных камней, вставила в перстни.
Потом провизжала:
- Выбросите в эту развалюху в канализационный люк.
Так люди в жёлтых костюмах и сделали.
* * *
Якова Самуиловича Собранного нашли только через три месяца после его смерти. Он повалился на собранный им механический стадион и дом, и плоть его, разлагаясь, слилась с его последней, гениальной игрушкой. Даже в морге не смогли разобрать, где кончаются его кости, и начинаются механизмы.
Их положили в один гроб: Якова Собранного, стадион, дом и прыщавый идеал механической садистки.
Их закопали в серое октябрьское утро, и никто не пришёл попрощаться, потому что Яков жил один, и никому он не был нужен. Скоро про него совсем забыли.