Не всегда, но часов по девятнадцать в день Аглай Карпович Клоп думал о Лукренции Массолиновне.
В общем-то, ежели вам хочется, можно сказать, что Аглай Карпович был в Лукренцию Массолиновну влюблён. Дело в том, что Аглай Карпович был мужичком сухеньким, бедненьким, и скромненьким, а Лукренция Массолиновна - женщиной полной, и не то чтобы богатой, но, как она сама говаривала: "знающей толк в комфорте житейском".
Аглай обитал в маленькой коморочке под лестницей, а Лукренция в квартире над его головой. Когда Аглай возвращался со службы, он ложился на скрипучий диванчик и с наслажденьем слушал, как хохочет над его головой Лукренция. Часто к голосу Лукренции примешивались мужские голоса, но на них Аглай никакого внимания не обращал.
Кстати, служил Аглай почтальоном. Он хаживал по району, из подъезда в подъезд, из дома в дом, раскладывал по ящикам письма и газетки, и думал об Лукренции.
Был наш герой человечком чрезвычайно скромным, и, хотя ему исполнилось сорок пять лет, он не только ни разу женщину не целовал, но даже и не говаривал с ними. Бывало: обратиться к нему какая-нибудь случайная прохожая, так Аглай Карпович уши заткнёт и прочь бежит.
За такое поведение Аглай сам себя называл "святым", и думал, что рано или поздно Лукренция наведёт о нём справки, и наградит... ах!.. Аглай Карпович Клоп даже и мечтать не смел о том, чем может наградить его Лукренция.
* * *
Уже лет двадцать наш герой ждал, когда же Лукренция сделает ему предложение, но она что-то к нему не обращалась, и, более того: не обращала на Аглая никакого внимания.
И вот наступила весна, и забурлила у Аглая Карповича кровь. Пребывая в своей коморке, сжал он свои сухенькие, желтые кулачки, и проверещал:
- Завтра же подойду к НЕЙ и предложу вступить со мной в брак.
На следующий день он не пошёл на службу, но остался возле подъезда, караулить свою возлюбленную.
И вот дверь раскрылась, и в потоки апрельского солнца выступила Лукренция Массолиновна. На её огромном, вздыбленном грудями теле колыхалось малиновое платье. Потную шею перетягивало даренное каким-то ухажёром жемчужного оттенка ожерелье. Голова у Лукренции была очень маленькой. Нос, что пупырышек, глаз совсем не видно; зато губищи были огромными, и ярко вымалёванными.
У Аглая, при виде его мечты, аж глаза на лоб полезли. Он забормотал:
- Ну, что же за женщина! Такие губы. Раз такими губами поцелует и скушает всего человека... Ну, надо ж решаться, однако, вот счас подойду и скажу. У-у-ух!..
Тогда Аглай Карпович Клоп шагнул к Лукренции, крупно задрожал и зашипел таким страшным голосом, будто ему на грудь навалили гранитные плиты:
- Ну, однако ж, предлагаю вам того... видеть и использовать меня в качестве мужа..
- Му-ж-ж-ж-жа... - протянула Лукренция и усмехнулась.
Аглай Карпович сжался.
И тут оказалось, что рядом с Лукренцией стоит, и держит её под руку некий мужик. На мужике был очень дорогой костюм.
Мужик спросил:
- Может, придавить этого... хм-м... при дамах не выражаюсь!
- А не надо, пожалуй! - прокашлялась семечками Лукренция. - Это ж местный дурачок. Он у нас под лестницей живёт. Да ты, Самсончик, на его одежду взгляни...
- А-а! - усмехнулся Самсон. - Ну, это ж не одежда, а дрянь. Сразу видно, что он не человек, а клоп какой-то. На мне то вон какой костюм!
- О-ох, точно! - засмеялась Лукренция.
И тут Лукренция стала целовать Самсона. Губы у Лукренции были такие огромные, что они полностью заглатывали Самсонову голову, и виден был только его роскошный костюм.
У Аглая Карповича потемнело в глазах и он, покачиваясь, побрёл в свою коморку. Там он повалился на скрипучую лежалку, и, горько рыдая, начал причитать:
- Это ж надо какие губы! Сразу человека глотает, а-а! А груди то! Такими грудями сверху навалится и раздавит, прямо вот в лепешечку! И ведь не моё такое богатство. О-ох, не моё!..
Он ещё порыдал, а потом вдруг вскочил, и, вытянувшись до скрипа, сказал:
- А ведь почему она мне "нет", сказала? Да потому что одежка на мне совсем задранная, да грязненькая. У того кавалера какой костюм! - и мне бы такой! Вот что: раздобуду такой же костюм, а там уж подойду к НЕЙ, и не откажет ОНА мне!
Так решил Аглай Карпович, но, как говориться: легче сказать, чем сделать. На следующий же день отправился Аглай в магазин одежды, прицениваться. И, оказалось, что нужный ему костюм стоит... в общем - Ого-го-го сколько он стоит. Аглай Карпович совсем затужил.
Тут к нему продавщица подступила и сказала:
- Да вы подешевле себе костюм возьмите.
Аглай зарделся от такого обилия женского пола, потупился и драпанул, приговаривая:
- Нет-нет, только тот, чтобы непременно произвести на Лукренцию неизгладимое впечатление!
* * *
И вот началась для Аглая Карповича Клопа страшная жизнь.
Он не мог спать, он не мог есть. Он думал исключительно об Лукренции Массолиновне и об костюме. Здесь возымело действие и весна, и пережитое им унижение.
Ночами он лежал на своём клопастом тюфяке, глядел вверх, и вместо зашарпанного потолка, видел огромные накрашенные губы Лукренции, с губ вёдрами стекала слюна, и губы шипели:
- Приди, приди ко мне, мой ангел!
- Иду, иду! - вытягивался к ней почтальон Клоп.
Но тут из губ высовывался костюм, он размахивал пустыми рукавами и брючинами, он насмехался:
- А поди-ка ты прочь! Заморыш!
Тут и губы Лукренции начинали хохотать, и ссыпать очистки семечек.
Аглай Карпович прятал голову под подушку, и лепетал оттуда:
- Да-с, да-с, только не бейте меня, пожалуйста...
* * *
Прошло две недели без сна и почти без еды. Пожелтевший и сжавшийся Аглай Карпович шёл по улице, пошатывался. В руках его была сумка с почтой, но он её не разносил, - он уже несколько часов кружил вокруг одного дома, и не замечал этого.
И вдруг он увидел, что по улице идёт нужный ему костюм. Это был именно костюм, а не человек. То есть ни рук, ни ног, ни головы, а исключительно самодвижущаяся тканная материя.
Аглай Карпович выронил сумку с почтой и, прячась за кустами, стал за костюмом следить, и, когда тот вошёл в хрустально-мраморный подъезд, набросился на него, крича:
- Изволь одеться на меня!
Тут костюм сильно Аглая Карповича ударил, и несчастный почтальон растянулся на полу, стеная:
Тогда костюм сжалился, и бросил Клопу карточку, сказав:
- Там тебе сошьют, а в качестве оплаты возьмут вещь совсем пустяковую.
Аглая Карпович поднял карточку и прочитал по слогам:
- Ев-ге-ний Ев-ге-нье-вич Че-рт. Пор-тн-ой.
Внизу и адрес значился. Аглай Карпович убрал визитку к сердцу, и, шепелявя разбитыми губами, припустил из хрустально-мраморного подъезда.
* * *
Чрезвычайно много времени ушло на поиски той улицы, где обитал Евгений Евгеньевич Черт. Когда же улица была, наконец, найдена, - наступила уже глубокая ночь.
Это были городские окраины. Дома стояли всё деревянные, перекошенные; многие уже покинутые, с пустой, выбитой чернотой окон. Впрочем, нигде не горели ни окна, ни фонари, и только с далёких "живых" улиц, долетало слабое электрическое свечение. Что же касается звезд и Луны, то они были занавешены унылыми тучами.
И на всей этой улице одно только окошко светило, - свет был багровый, и мерцал. Аглай Карпович сразу догадался, что за этим то оконцем и обитает портной Черт. Вот он к нему и поспешил.
Но прежде ему ещё пришлось подниматься по ветхой, скрипучей лестнице. Было так темно, что хоть глаз выколи. Несколько раз из-под ног Аглая Карповича бросались толи кошки, толи крысы, но он сжал волю в кулак - ведь какова была его цель!
* * *
Неожиданно багровым прямоугольником распахнулась перед Клопом дверь. В проеме стоял портной Евгений Чёрт. Главной чертой у Черта были рога на конической голове. Одет Чёрт был в какие-то средневековые обноски.
- Что угодно? - угрюмо прорычал портной.
- Мне бы то-о-ого... - задрожал Клоп. - Костюмчик бы... того-с...
- А-а, костюмчик! - лицо Чёрта растянулось в улыбку, и стало огромным, как праздничный пирог. - Для Лукрекренции Массолиновны обновка, да-с?
- О, да-с. То есть не совсем не для неё, а только, исключительно чтоб того-с, предстать пред нею, в самом выгодном свете, и затмить иных конкурентов на ниве женитьбы.
- Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь... - умильным голосом говорил Чёрт, и втянул Клопа в свою обитель. - Как же, знаем, знаем: Лукренция Массолиновна - такая почтенная женщина. - и быстро добавил. - А костюмчик сошью!
- Ну-с, - расплылся улыбкой Клоп, но тут же испуганно пискнул. - Однако я весьма в средствах ограничен и не знаю сколько.
- Денежек совсем не надо, Аглай Карпович.
- Да что же тогда?
- Да только вашу душу.
- Как?
- Да вот так. Передаёте вашу душу на вечный срок, и получаете свой костюм.
- То есть, как же? Всего то за одну душу?
- Ну, да, конечно.
- То есть Вы серьёзно? Ох, да какой же вы! Да вы же благодетель! Ох, умиление, ну дайте ж я вас поцелую!
- Ну, оставьте, право, Аглай Карпович. Ни к чему эти нежности. Так согласны?
- Ох, ну конечно. Ведь душа это ж такая штукенция... Ну в общем, совсем ненужная штукенция! Её как бы и нет совсем, её и не покажешь никому. Кому нужна эдакая эфемерная субстанция? А вот вы на костюм меняете...
Черта утомила болтовня Клопа, он поморщился, и достал из рукава бумагу, на которой мелким готическим шрифтом пламенел договор. Портной протянул Клопу перо и потребовал:
- Извольте.
И Аглай Карпович, очень волнуясь, как бы портной не передумал, чирикнул подпись.
- Нет - не так. Кровью извольте.
- А-а...
Аглай Карпович проткнул заострённым пером себе палец, и подписался кровью.
- Теперь я начинаю ткать. - сказал Чёрт.
Он выхватил из рук Клопа ручку, и та обратилась в иглу портного. Игла эта вытягивала кровь из пальца Аглая Карповича и обращала её в нить.
- Вы что же из меня костюм шить будете?! - испугался Аглай.
- Ну да. - ухмыльнулся Чёрт.
Руки Чёрта задвигались с такой скоростью, что совершенно невозможно было за ними уследить. Аглай чувствовал, как его нутро обращается в нить, убывает. Он тоненько завизжал и побежал прочь.
Черт не гнался за ним, но нить продолжала вытягиваться...
Из подъезда выкатилась одна только голова Аглая, но и голова обратилась в клубок нитей - этот клубок был втянут обратно в подъезд.
...Вот нить закончилась, и оказалось, что Чёрт сшил одни только носки. Причём носки были ветхие, дырявые. Они смердели.
- Фу, что за дрянь! - наморщил нос Чёрт, бросил носки в печку, и отправился на шабаш, так как засиделся дома, и хотелось ему развеяться.