Ниже приведены последние страницы дневника художника Ивана Козлова, найденного повесившимся в своей квартире 24 ноября сего года. Я, работник уголовного розыска, Прохор Полиекто, заинтересованный описанным в дневнике Чёрным яром - этот яр нашёл в нашем городском парке. Однако, никаких деревьев, схожих с Чёрным деревом, описанным в дневнике, мне в этом яре обнаружить не удалось. Единственная растительность: голые, ноябрьские кусты, да повалившиеся, сгнившие стволы елей и сосен.
Дело Ивана Козлова закрыто за отсутствием состава преступления (мы имеем типичное самоубийство на нервно-наркотической почве). Описанное же в дневнике рассматривалось лишь как подтверждение "наркотической" версии. В мистику наше правосудие не верит.
"9 ноября.
Сидел дома; смотрел в окно на безрадостное небо, и курил сигарету за сигаретой. Уже третий день без сна, - тоска, одиночество, и вдохновенья нет. Но разговаривать ни с кем не желаю. Достали истеричные разрывы телефона - трубку сбросил на пол, и теперь она пикает бессильно. Звонили в дверь, стучали, а я даже не поднялся - всё смотрел в окно. Господи, зачем я живу?!..
Вот уже потемнело, и это хорошо - значит, на меня не будут обращать внимания. Пойду погуляю.
В тот же день. Позже.
Всё изменилось после этой прогулки! Всё! Теперь есть и жизнь и вдохновенье!.. Но меньше чувств: я должен изложить всё слаженно и внятно.
Бродил по парку, вдали от настырных фонарей; а потом что-то повело прочь от привычных тропок. В темени не заметил Яра, и покатился вниз. Грязный, мокрый - как это несущественно, смешно теперь!
Там, на дне Яра я сразу увидел Чёрное Дерево. Именно Чёрное. Чернее ночи, чернее всего когда-либо виденного. Но совсем не похожее на привычную пьяную пошлость города, и от того притягивающее творческое моё начало.
Подошёл и увидел: из чёрной коры проступали черты девушки. Пусть расплывчатая, пусть недвижимая, - я сразу почувствовал, что вновь живу. Вдохновенье, творческие силы - всё это разом ко мне вернулось.
И я услышал её шёпот:
- Мне так холодно. Поцелуй меня...
Поцеловал - кора была жесткой и холодной. Но на коре была некая пыльца, которую проглотил, и почувствовал, как нечто пьянящее разлилось по телу.
Она улыбнулась и сказала:
- Собирай пыльцу с моего ствола, смешивай с красками и рисуй.
- Что рисовать?
- Ну, что тебе приходит в голову?
- Образ этого парка в октябрьскую пору. Многосолнечный, смеющийся.
- Вот и замечательно.
- Теперь я буду приходить к тебе каждый день.
- Каждую ночь. - поправил меня девичий голос. - Ты можешь приходить сюда каждую ночь, собирать пыльцу и целовать меня.
Затем я набрал достаточно этой пыльцы, распихал её по карманам, и бросился домой. И вот я дома. Рассмотрел пыльцу на свету. Она совсем чёрная, но невесомая, от неё исходит странный пряный запах.
Смешал с красками, начал рисовать пейзаж, как и обещал: наш городской парк в золотую осень. Похоже, это будет лучшая моя картина.
Сейчас, мне кажется, жить осталось две недели. Странное предложение. Зачем его написал? Ладно, за работу.
10 ноября.
Весь день в упоении творил. К чёрту усталость! Я счастлив! Я гений!
В тот же день. Позже.
Вернулся из Яра. Вновь целовал её. Ещё чувствую на губах холод, иногда тело пробивает крупная дрожь, зато в руках - пыльца; сейчас смешаю её с красками и продолжу рисовать.
19 ноября.
Все эти дни рисовал, рисовал и ещё раз рисовал. Я был действительно счастлив, и мне просто не хватало времени, чтобы писать здесь. А если бы и писал - выходили бы сплошные восторженные возгласы. Но каждый раз повторялось одно и тоже: днём рисование; ночью - путь в Чёрный Яр, к дереву, целование, собирание пыльцы, смешивание её с красками, и вновь - рисование.
Всё было хорошо, но вот теперь примешалось нечто тревожное.
Прежде опишу мою картину. Это наш городской парк с высоты птичьего полёта. Конечно - золотые и багряные наряды деревьев. Я старался придать общее ощущение счастья, лёгкого наполненного солнцем воздуха. Мне самому казалось, что эта картина - мой пропускной билетик в рай.
Сначала я думал не рисовать Чёрный Яр. Он слишком резкий, он похож на разлом, на надрыв, на ненужную, дисгармоничную тайну. Однако, когда я попытался изобразить вместо его чёрных склонов праздничные деревья - жутко разболелась голова, руки затряслись, и я вынужден был отложить работу.
...Через пару минут, выпив кофе, я вновь взялся за рисованье. И всё повторилось: я не хотел рисовать Яр - острая боль в голове, дрожащие руки... Я пытался противиться и в третий раз, но потом вдруг понял, что пыльца черного дерева витает по квартире, давно заполнила мои лёгкие, разъела меня всего... Было забытьё, и очнулся как с затяжной, недельной попойки, весь разбитый, обессилевший.
А на картине был отображён Чёрный Яр: угольный, ядовито-злой. Его чёрное копьё засело не только на картине, но и в моей душе.
И прильнул губами к полотну и зашептал:
- Чего ты от меня хочешь?
И услышал голос девушки из Чёрного дерева:
- Ты сам всё знаешь, только вспомнить боишься.
Тогда мне стало так страшно, что я забрался под ванную и пролежал там всю ночь (в этот раз я не ходил к Яру).
21 ноября.
Мне так страшно! Люди, хоть кто-нибудь, спасите меня! Но я не пойду к вам люди, я боюсь вас люди!
Чёрный Яр разрастается на картине, он разрастается и в моей душе.
Я не могу это остановить, понимаете? Я вдыхаю чёрную пыльцу, и руки тянутся к кисти, и они дорисовывают, извращают изначально светлую картину. Подобно ядовитой заразе, подобно спруту Чёрный яр расползается по парку, дробит его, поглощает.
А в моей душе - мрак, ужас, кто-то кого-то бьёт, поглощает; кровь, крики...
Девушка, девушка, оставь меня! Я тебе ничего не делал! За что мне такое наказанье?!
Как тебя звали... а-а-а--а-ааатттааппп...
Господи, господи, не хочу писать, как же болит голова! Апппрр...
Тебя звали Лидочкой, и мы с тобой учились в одном классе. Я тебя любил и ненавидел. Так долго. Ты такая светленькая, чистенькая. Ты меня отвергла, и выбрала такого же светленького, чистенького, и длинноногого, делового. А я тебя не разлюбил!
Как же я тебя любил, как же ненавидел!
Мы жили на одной улице, - вот мученье! Ты такая сияющая, счастливая, смеющаяся. Каждая твоя улыбка калёным железом жгла. Каждое твое слово не ко мне обращённое иглой длинной в ухо вонзалась.
И ты не знала, что я одинокий, никому не нужный бесталанный художник грезил о тебе: сначала целовал, ласкал твоё тело, а потом придумывал изуверские казни для тебя, ненавистная мучительница моя. Самые страшные казни порождённые человечеством - ничто, в сравнении с тем, что я придумывал для тебя, солнышко моё. Ты умирала долго, каждую ночь...
....
...
Но за что мне это наказание? За что эта боль, эта бессонница, за что чернота едкая, ночь беспросветная парк на картине и душу мою поглощает? Ведь всё это были лишь грёзы. Пусть греховные, но просто грёзы - не более того.
Я не убивал тебя, Лидочка.
Ведь почему ты в один осенний день (а это было 24 ноября прошлого года) пропала? Почему ни разу не встречал тебя позже? Ведь не потому же, что убил тебя, и в Чёрном Яре закопал, правда? В ту далёкую ночь, впервые за многие ночи бессонные спал. Видел, как поймал тебя, удушил, и закопал в Яру. Но это не правда!
Как же болит! И опять рука тянется к кисти... Черно! Как же черно в душе моей.
Спасите! Где же вы, люди добрые?!
23 ноября.
Вчера я сам себе поклялся, что никогда больше не пойду в Яр.
Но всё тщетно. Она уже здесь.
Господи!.. Мои дрожащие худые руки смертника вновь и вновь тянутся к краскам. Все краски смешались, все черные. Впрочем, черно и в воздухе. Черный пепел забивается мне в глаза, я едва вижу, что пишу.
На полотне не осталось ничего, кроме черноты. Но этого мало: руки водят кистью по воздуху, и вычерчивается чёрный ствол, ветви. Они остаются, они нависают в воздухе. Она выступает из ствола, она зовёт меня. Она хохочет: "Ты отправил меня в ад, ну иди же ко мне. Здесь давно тебя ждут!"
- Но не убивал я тебя! Не убивал!
- Завтра в годовщину моей смерти, я возьму тебя..."
На этом дневник обрывается.
Мне остаётся добавить только, что Лида это Лидия Игрразиль, была замужем за Иваном Козловым три года. Не в силах сносить его истеричный характер и постоянные запои, развелась и переехала в другой город (маленький, провинциальный, грязный городишко). Работает на фабрике, одна воспитывает двоих детей. Во время беседы произвела впечатление человека глубоко несчастного, разочарованного в жизни. Такая вот мистика...
Смотрю в окно, там чёрная ночь. Ветер леденящий свищет, вот-вот начнутся метели. У меня умница жена, у меня растут толковые дети; но сейчас так горько, и хочет спросить громко, на весь мир: Люди, почему Вы не можете жить счастливо?! Зачем эта боль? Зачем одиночество и тоска? Почему не любите друг друга?! Зачем делаете этот мир таким холодным? Как же горько, и не с кем поделиться. Жене незачем знать. Она уже спит. Мир её душе. Мир всем душам.