Афанасий Петрович лежал, скособочившись в неудобной позе, на кресле. Он прикрылся какой-то тряпкой, и находился в мучительном, иссушающем состоянии меж сном и реальностью. Ему страстно хотелось, чтобы мир преобразился, ну а ещё он был разморенным, и не способен был бороться...
Вдруг привычный скрип над его головой оборвался. Наступила непривычная тишина. Казалось, что весь мир замер...
- Что такое? - одними губами прошептал Афанасий Петрович, и осторожно выглянул из-под тряпки.
И вот увидел, как по окну скользнули тени. С той стороны кто-то приближался. Сразу Афанасию Петровичу вспомнилось недавнее виденье: будто приближаются к его жилищу вооружённые люди, - хотят разрушить только-только зародившееся счастье.
Он хотел вскочить, закричать, но тут, вместо ожидавшихся накаченных фигур за окном появились лёгкие девичьи силуэты, облачённые в ещё более лёгкие, но, тем не менее, удивительным образом благопристойные платья. Они опускались на лианах, которые невесомыми поясами обвивали их талии.
В руках девушки держали букеты цветов. Всего девушек было, толи пять, толи шесть: Афанасий Петрович не мог сосчитать. У девушек были нежные, не способные к проявлению какой либо агрессии лица. В данном случае лица были лучшим отражением их душ.
Девушки приветливо улыбнулись Афанасию Петровичу, ну а он - улыбнулся им в ответ. И сразу прошло всякое напряжение, и никого уже не хотелось звать на помощь.
Одна из девушек открыла форточку, и проскользнула в комнату. Сразу же комната наполнилась ароматами цветов, а также - природными духами невинных тел.
- Кто вы? - спросил Афанасий Петрович.
- Мы спустились сверху. - прошептала девушка.
- А-а, из той квартиры... - пробормотал Афанасий Петрович, и осёкся.
- Ничего-ничего. Мы просто принесли цветы. Мы пришли, чтобы попросить прощения у вас, и у всех, кто вас окружает. За все неудобства, за возможную боль. За то, что мы такие. Мы принесли эти цветы, примите их...
Девушки поставили цветы в горшки, которые, равно как и лейки с водой, принесли с собою. Они стали поливать цветы, а зачарованный Афанасий Петрович, следил за каждым их движеньем.
* * *
В эти самые мгновенья к подъезду, в котором проживал Афанасий Петрович, стремительно подкатила чёрная машина из милицейского департамента. Возле подъезда имелся широкий навес, под ним и постарался уместить машину заранее проинструктированный водитель.
Однако, случилось непредвиденное. Днём здесь был соглядатай, и доложил, что под навесом всё чисто. Однако за прошедшие несколько часов всё изменилось: под навес забрался ветеран Четвёртой Колониальной Войны, Якобсон.
Половина тела Якобсона было заменена металлическими протезами, и он справедливо слыл безумцем. Двадцать лет он провёл в танке, и теперь, лишённый жилища, не смог заснуть не в металлическом "танковом" окружении. Он собирал вокруг себя железки, закапывался в них, обнимал их, и блаженно спал до следующего рассвета.
Волею случая, именно в эту ночь он выбрал местечко под навесом подъезда Афанасия Петровича. Чёрная машина врезалась в груду металлолома, отчего возник немалый шум. Якобсону защемило железную руку, и он, размахивая другим протезом, что было сил, завопил:
- Иридии напали! Тревога!! В бой!!!
- Проклятье! - прохрипел Фет, и прошипел. - Да заткнёт ли хоть кто-нибудь этого идиота!..
Беззвучно распахнулась боковая дверца, один из бойцов бросился к Якобсону. Тот безумно усмехнулся, обнажил проржавевшие зубные протезы.
- Иридий! Живым взять вздумал?! Ну, получай...
Он вскинул свободный протез, и... оказалось, что в протез вмонтирована двустволка, с бронебойными пулями. Громовой раскат сотряс улицу - обезображенный боец отлетел назад.
Последовал ещё один выстрел: на этот раз почти бесшумный и из машины. Пуля вошла точно промеж глаз Якобсона, и прервало его существование.
Бледный от злости Фет выскочил из машины и разразился страшными проклятьями...
* * *
Выстрел из двустволки разбудил Афанасия Петровича и Гильома. Трехглазая Рената даже не шевельнулась.
- Цветы... - то было первое слово, которое вымолвил Гильом.
И действительно: на подоконнике, в красивых вазах стояли, благоухали цветы, и не только подснежники, но и розы, и тюльпаны и гиацинты, и даже - алебастровая лилия в мраморном блюдце.
- Значит, это был не сон. Они действительно спустились, и принесли нам это... - растерянно пробормотал Афанасий Петрович.
- Что, батюшка? - спросил Гильом.
- Я говорю про тех девушек сверху. Они спустились к нам через окно, и принесли в подарок эти цветы. Но как это удивительно, необычно... Это так похоже на сон. Быть может, я и сейчас сплю?
Афанасий Петрович сильно ущипнул себя и улыбнулся:
- Нет. Не сплю. Но что за грохот нас разбудил?..
Он подошёл к окну, и, выгнувшись над цветами, выглянул в форточку. Навес скрывал чёрную машину; а над городом, над окружающими его, воистину бескрайними водами, восходил новый день. И город был старым, уродливым и уставшим. Афанасий Петрович склонился над цветами, и долго нюхал их. Наконец, повернулся к Гильому, который сидел на полу, и смотрел на него.
Сказал:
- Надо ещё немного поспать. В этот день нам многое предстоит...
И, спустя несколько мгновений Афанасий Петрович, вновь улёгся на своём кресле и заснул...
* * *
На этот раз Афанасий Петрович оказался рядом с домом, о котором он грезил. Это был тот роскошный дом, в котором жила Мария.
Он вошёл в этот античный храм, и никто не остановил его. Как и ожидалось, внутри этот храм был заполнен современнейшей техникой. Однако, вот что было необычным: прозрачный лифт не поднимался прямо вверх, а как бы плыл под углом в сорок пять градусов над извивами лестничной площадки. Этим движеньем лифт напоминал детские качели.
Афанасий Петрович вошёл внутрь лифта, и нажал на седьмой этаж, так как знал, что именно на седьмом этаже личные покои Марии.
По пути, на лестнице попались некие фигуры. И лифт, массой свой эти фигуры просто сокрушил, размазал по лестнице и по стенам. Афанасий Петрович даже и не обратил на это побочное происшествие внимания.
Оказывается, Мария встречала его на лестничной площадке.
Афанасий Петрович был в сильном смущении, и не мог ничего сказать. Однако Мария приветливо ему улыбнулась, что было столь необычно, что и он смог улыбнуться в ответ, и вымолвил:
- Пойдём, пожалуйста, со мною...
И она улыбнулась ласково:
- Да. Пускай нас ветер унесёт.
Она протянула к нему руки, и одновременно кто-то стал трясти Афанасия Петровича за плечо.
* * *
И так ему страшно было сознавать, что - это был всего лишь сон, и что вот сейчас он вернётся в реальность, которая никогда его таким счастьем не одарит, что заплакал Афанасий Петрович, и зашептал:
- Пожалуйста, оставьте меня. Я не хочу возвращаться. Пожалуйста... Ну я очень-очень хочу, чтобы этот сон был реальностью. Ну, пожалуйста, пожалуйста.
- Батюшка, пожалуйста, просыпайтесь.
- А? Что? Гильом? Чего ради ты меня разбудил?
- Меня самого Рената разбудила. Говорит - беда.
- Да что же такое?
Афанасий Петрович поднялся с кресла, и увидел Ренату, которая стояла возле раскрытой двери в тёмный коридор. Её глаз на лбу был закрыт, иные два - открыты; в них читалось напряжение. Она выставила перед собой ладошки, с которых слетали едва приметные синеватые нити.
- Что ты делаешь? - прошептал Афанасий Петрович.
Рената отвечала едва слышно:
- Там, за дверью, люди, которые хотят нам зла. У них есть приборы, которые просвечивают стены. Я ставлю на их пути защиту...
- Что за люди? - в тревоге спросил Афанасий Петрович.
- Сейчас...
Рената вздрогнула от сильного напряжения. Теперь от неё исходили не только синие, но и алые нити. И только для них стены стали прозрачными, и они увидели лестничную площадку, на которой столпились воины во главе с Фетом...
* * *
В своих руках Фет держал прибор, который должен был бы высветить тепловое изображение того, что было за стенами. Прибор усердно пищал, но ничего не показывал.
- Так. Понятно. - силясь скрыть волнение, возвестил Фет. - У него там всё оборудовано по высшему разряду. Защита против наших приборов стоит. Ну, ничего - и не таких брали. Действуем по основному плану. Напоминаю: звонит N6. Говорит: неисправность тепло коммуникаций. Требуется немедленно отключить, и именно он N6 - по этому делу специалист, может и бумагу предъявить. В случае отказа: вышибаем дверь...
* * *
Афанасий Петрович превосходно всё это слышал. В голове его ещё сияло чудесное виденье Марии, а вместе с тем, билась отчаянная мысль:
"А, быть может, это всё так, ну, не серьёзно? Может, ошибка, какая-нибудь?.. Может, они сейчас поймут, что ничего с меня не взять, что никакой я не опасный преступник, да и уберутся восвояси?"
Но, вместе с тем, понимал Афанасий Петрович и то, что никуда они уже не уберутся, что им про него многое известно, и что светят ему три года на Титановых рудниках, а, стало быть, и смерть.
Взглядом и мыслью искал он выход, но ничего не находил, потому что заперт был в своей маленькой комнатушке. И с жалостью посмотрел он на Гильома и на Ренату, и спросил:
- Что же с вами будет?
- Ничего плохого с нами не будет. - заверяла его Рената.
- Что ты говоришь?
- Я помогу вам. Видите те цветы на окне?
- Ну, да... Да... - растерянно проговорил Афанасий Петрович. - Их это... того... девушки сверху принесли...
В это мгновенье в наружную, прозрачную для Афанасия Петровича дверь сильно застучал N6.
- Те девушки действительно сюда спустились, но, в то же время - это был сон. Я не в силах это объяснить, не знаю, как это у меня получается, но я могу превращать ваши сны в реальность.
- Что?!
N6, который стоял в нескольких шагах от них, и сосредоточенно колотил в незримую преграду, позвал:
- Афанасий Петрович, я из службы теплокоммуникаций. У нас серьёзные проблемы. Я должен отключить теплосеть в вашей квартире. Открывайте немедленно, иначе возможна утечка ядовитого газа... Афанасий Петрович...
N6 застучал ещё сильнее...
Ну, а Афанасий Петрович всё смотрел на Ренату:
- Ты говоришь, что сны можешь обращать в реальность?
- Да... или, если хотите, наполнять реальность образами из снов... Я точно не знаю. Это как то связано с моим... - тут она осеклась, и прошептала смущённо. - ...третьим глазом.
- Так-так. - Афанасий Петрович сосредоточенно думал. - Но чьи именно сны?
- Тех, кто находится поблизости от меня. А сама я снов не вижу. Поэтому...
- Так, понятно, Рената. Стало быть, нам всего-то надо заснуть, и увидеть какой-нибудь выход...
N6 заорал:
- Афанасий Петрович, если вы сейчас же не откроете, я вынужден буду дверь выломать. Считаю до десяти...
Тогда Афанасий Петрович проявил необычную для себя театральность, - он спросил заспанным голосом:
- Что такое? А?
- Откройте дверь, немедленно.
- Да что такое? Кто вы?
- Повторяю, я из теплокоммуникаций...
Афанасий Петрович повернулся к Гильому и Ренате, и произнёс:
- Так просто нам сейчас не заснуть. Но у меня есть сильное снотворное...
Он бросился в угол комнаты, начал разгребать всяческий, скопившийся там мусор, и говорил всё тем же хорошим актёрским тоном:
- А, да-да. Сейчас вот штаны найду... Здесь всё завалялось... У-у, чёрт на будильник наступил!
N6 заорал:
- Да вы, Афанасий Петрович, наверное не понимаете: взрыв от газа может произойти! Весь подъезд рванёт, понимаете?
- А-а. Сейчас... где же здесь ключи...
Афанасий Петрович извлёк аптечку, в которой, помимо прочего, лежала и пластиковая упаковка с таблетками снотворного. Эти таблетки обещали крепкий сон, наступающий в течение нескольких секунд, и иногда, когда бессонница особенно его донимала, и организм был на грани смерти, Афанасий Петрович этими таблетками пользовался.
Он обратился к Ренате:
- А Гильом тоже должен заснуть?
- Вовсе нет. Заснёте вы один, и реальность начнёт преображаться для всех, в том числе и для меня и для Гильома, и для тех...
А из-за прозрачной двери:
- Я всё же вынужден выломать дверь...
- Сейчас, сейчас. Иду-иду. - бормотал Афанасий Петрович. - Сколько же здесь в коридор мусора навалил, и не продерёшься.
Было видно, как воины на лестнице подняли оружие. Кажется, вот сейчас начнут стрелять.
А Афанасий Петрович тихо приговаривал:
- Но что же я увижу в этом сне? Откуда знать, что это, увиденное, поможет против них?..
Рената молвила:
- Я слышала, что виденное днём, приходит к нам и ночью, во снах...
Афанасий Петрович забормотал:
- У меня здесь одна прелюбопытная книга...
N6 вопил:
- Я выламываю дверь!
- Всё-всё - открываю...
В течение следующих двух секунд Афанасий Петрович извлёк большую, изрядно запылённую книгу, на которой значилось:
"Питер Брейгель. Серия “Нидерландская живопись XVI века”".
- Так. Ну, на что выпадет...
Афанасий Петрович раскрыл книгу наугад, и выпало на так называемую "малую", "Вавилонскую башню". Это была мрачная, ржавых тонов картина. Исполинская башня возвышалась среди почти безжизненных пустошей. Рядом протекала река - кажется отравленная. (Но вот вопрос - были ли в XVI веке отравленные реки; или то было виденьем гениального художника: не построят люди башню до небес, но только гармоничный мир и сердца отравят).
А Афанасий Петрович всё бормотал:
- Ну, вот что нам, стало быть выпало... Что же запомним... запомним...
Он с жадностью вглядывался в репродукцию...
Между тем, уже началась атака. N6, и ещё несколько воинов отскочили от незримой двери, и тут же обрушились на неё всей тяжестью своих, тщательно обученных тел.
Дверь должна была бы рухнуть, но вновь помогла Рената: с её пальцев соскочили стального цвета нити, и оплели дверь и всю прихожую. Дверь выгнулась, но нити выдержали.
Последовал ещё один удар - более сильный, нежели первый. И вновь дверь выгнулась, и вновь выдержала. Отчётливо прозвучала команда Фета:
- Применить орудие...
Бойцы быстро распаковали некий чёрный свёрток. Предстал уродливый робот, голова его была в форме молота. Робот подошёл к двери, ударил молотом. Дверь вдруг стала видимой, и отчётливо проявились на ней трещины.
Афанасий Петрович проглотил сразу две таблетки снотворного (хотя достаточно было одной). В то же мгновенье он заснул.
Гильом подхватил обмякшее тело своего отца-создателя на руки...
* * *
Только Афанасий Петрович коснулся рук Гильома, как тело его наполнилось неожиданными силами; будто бы стал он молодым и совсем здоровым. Рената стояла прямо перед ним, и смотрела на него своим третьим, небесным оком. И Афанасий Петрович спросил у неё:
- Я что, уже сплю?
- Да. - кивнула девочка. - Однако, этот сон - есть, в то же время и реальность. И реальность преображается.
И действительно: комната Афанасия Петровича - комната, в которой столько он промучался преображалась. Стены дрожали, вытягивались. Безвкусная, унылость бетонных плит сменялась мрачной помпезностью массивных потрескавшихся от времени каменных блоков. Кое где, среди блоков прорывались корни. А ещё было множество проходов: больших и малых.
- Бежим! - крикнул Афанасий Петрович.
* * *
Подобная молоту голова робота в очередной раз врезалась в дверь, дверь проломилась.
Фет скомандовал:
- Оружие-к-бою! - и, одновременно отошёл в сторону, ожидая, что сейчас завяжется жаркая перестрелка.
И, действительно: истерично застрекотали автоматы. Разрывные пули впивались в преображающиеся стены, крошили камень, и осколки летели во все стороны, ранили лица; одному бойцу попало в глаз, и он, дико завывая, забился на полу.
- Оста-а-а-ави-и-ить!! - что было сил, заорал Фет, и закашлялся.
Здоровье было уже не то, и он почувствовал, что смерть его очень близка.
Бойцы прекратили палить, но дышали возбуждённо, а в глазах их читался ужас. Они нервно оглядывались по сторонам: ожидали, что сейчас на них нападут.
Место, в котором они вдруг оказались напоминало нутро древнего замка. Они стояли где-то посреди винтовой лестницы. Всё было сложено из камня. Многочисленные коридоры расходились от того места, в котором они стояли. Ржавые лучи выбивались из трещин меж каменных плит. Порывами, и с разных сторон налетал ветер: иногда жаркий, иногда холодный, но всегда душный; всегда с запахом тлена.
- Слышал я о таких штучках. - произнёс Фет. - Это называется лучевое воздействие на мозг. Преступник наполняет нас образами, которых на самом деле нет. Ну а сам он в это время попытается уйти. Смотрите в оба!..
- Вон они! - закричал один боец.
В дальней части одного из коридоров действительно появились некие фигуры. Не слыша крики Фета, бойцы открыли огонь...
* * *
Афанасий Петрович, Рената и Гильом свернули в очередной проход, который отличался от прежних проходов тем, что у него был более низкий потолок, и тут же, на некотором отдалении загрохотали выстрелы.
Афанасий Петрович замер, прислушиваясь, затем пролепетал:
- А не по нам ли это стреляют?.. Тут и не поймёшь даже, с какой стороны...
- Нет. Не по нам. Далеко слишком. - ответила Рената.
- А если не по нам, тогда по кому же? - встревожился Афанасий Петрович.
Рената пожала плечами:
- А я и не знаю. Ведь это ваш сон.
- Ну, и что же, что мой сон?
- Стало быть, он наполнен образами из вашей головы. Откуда же я знаю, кого вы на них наслали.
- Никого я на них не насылал...
- Тем не менее, кто-то на них напал. Кого-то вы на секундочку представили, да тут же и забыли.
- Возможно... Ладно, я сейчас не хочу об этом думать. Надо решать, как нам отсюда выбираться. Наверное, разумнее будет спускаться вниз - там, по крайней мере, сможем выйти на улицу, и убежим...
Они начали искать ходы, которые вели бы вниз, однако ж, оказалось, что всё вело вверх. И ничего им не оставалось, как втиснуться в некий узкий и жаркий туннель, из которого дурно пахло, и протискиваться по нему...
И вот в лица ударил и обжёг раскалённый уличный воздух, и тогда Афанасий Петрович улыбнулся, вымученно и неестественно - затем только улыбнулся, чтобы Ренату ободрить. Но Рената не смотрела на него.
И сказал Афанасий Петрович:
- Ну, вот мы и выбрались...
А Гильом де Кабестань сказал то, что было вполне очевидным:
- Нет. Мы же ещё в городе. Вот когда вырвемся отсюда, и из того мира, вот тогда, может быть, и выберемся...
И они выползли на маленькую площадку, окружённую древними, массивными, испещрёнными трещинами и увитые плющом плитами. И далеко-далеко под ними, быть может, - метрах в трёхстах виднелись крыши высотных городских домов. И ветер - жаркий, пропитанный потом, грехом, безнадёжностью обречённых на никчемное, клонированное существование людей, вырывающий слезы ветер, поднимался снизу, и вдавливал обратно в душный туннель.
- Но ведь это - ваш сон. - обратилась Рената к Афанасию Петровичу.
- Да... - прошептал он.
- Так придумайте же что-нибудь!
И тут же над их головами раздался скрип.
Там был неуклюжий, готовый развалиться летательный аппарат вытянутой, дынеобразной формы; однако борта его были сильно разодраны, и видно было, что "дыня" эта скреплена толстыми, жёлтыми костями. Материя же, покрывающая борта напоминала кожу - толстую, огрубевшую, но разлагающуюся и смердящую кожу. Кое-где, на обрывках кожи висели гнилые зубы.
В верхней части аппарата была подозрительно напоминающая чудовищный рот выемка. Туда им, по всей видимости, и предстояло взобраться.
Афанасий Петрович смущённо, вымученно улыбнулся, и пробормотал:
- Простите, что такое породил. Наверное, в сердце моём всё отравлено. Мне бы лебедя создать; корабль воздушный с парусами солнечными, да вот нет - не могу... Простите...
Рената хотела ответить что-то одобрительное, чтобы не расстраивался Афанасий Петрович, но в это время из-за их спин, из лабиринта ветвящихся в этой новорождённой Вавилонской башни туннелей вырвался приглушённый расстоянием, но всё равно - отчётливо вещающий о беспредельном ужасе вопль. И сразу же вслед - слившийся в единообразную канонаду треск многих автоматов.
И Афанасий Петрович совсем поник, и прошептал испуганно, словно провинившийся мальчишка:
- А что там - я не знаю... Что породило моё отравленное подсознание - не знаю... А теперь - пожалуйста в аппарат, и полетели отсюда...
И он первым взобрался в страшный летательный аппарат, а Рената и Гильом де Кабестань последовали за ним. И вот уселись они, нижнюю часть своих туловищ опустив в глотку аппарата.
И только уселись, как аппарат полетел...
Такой стремительный и плавный полёт возможен только во сне. И, спустя лишь несколько мгновений, они опустились на мостовую. Удар был так силён, что аппарат, развалившись, заполнив пустынную улочку обломками последнего и сгнившего от человеческой меркантильности дракона.
Афанасий Петрович, Гильом де Кабестань и Рената остались стоять на истрескавшейся мостовой; а над крышами домов возносилась в серое, выцветшее, но уже наливающееся калёным железом нового дня небо Вавилонская башня.
И тогда Афанасий Петрович взмолился:
- Рената, пожалуйста, разбуди меня.
Рената подошла к нему, взяла его за руку, закрыла два глаза, но, смотря на него своим третьим, небеснобезмятежным оком сказала:
- Просыпайтесь.
Ничего не произошло.
- Что же? - взволнованно спросил Афанасий Петрович.
- Вы уже проснулись. - ответила девочка.
- Но ведь ничего не изменилось!
- Грань меж мирами так тонка... - устало молвила, и тут же зевнула трехокая.
- Но башня... Она осталась...
- Да. Тот дом, в котором вы раньше жили, теперь стал этой башней. Навсегда. Если её, конечно, не разберут.
- Хорошо, Рената. А теперь слушай. Я прошу тебя: никогда больше не пользуйся этим своим... даром... Хорошо?
- Хорошо. - кивнула и ещё раз зевнула девочка.
- И я объясню, почему. Видишь ли, в нашем мире совсем мало осталось чего-то надёжного. Всё меняется; веришь ты в одно, а на следующий день - это уже рушится, исчезает. Кажется, что ничего нет; что всё - это лишь наши иллюзии. А так хочется во что-то верить!.. Так не надо же этот безумный мир мешать с безумными снами. А то будем совсем плохо.
- Хорошо. Хорошо. - кивала Рената, и выглядела она испуганной.
- А что со всеми теми, кто жил в этом доме... - говорил Афанасий Петрович, глядя на башню. - Живы ли они? А если живы, что чувствуют сейчас? Кажется, я один из главных персонажей в этой истории, но какое право я имею возноситься над теми людьми? Пусть даже для спасения своей жизни, какое право я имею рушить их жизни?.. Мне так одиноко сейчас...
* * *
Через полчаса они уже забрались под основание рухнувшегося моста. В то самое место, откуда несколькими часами раньше Гильом де Кабестань увёл Ренату. И там действительно цвели подснежники, и было тихо и благоуханно.
Афанасий Петрович упал на тёплую землю, поцеловал её нежно, и лепестки цветков поцеловал, сказал:
- А теперь - выспитесь всё-таки, потому что сегодня вечером мы уже пойдём к Марии...
А затем он свернулся калачиком, и сразу же заснул.
Ему снилась Мария, она сидела на поле среди цветов, и безмятежные белые облака плыли над ней в лазурном небе. А Афанасий Петрович был благоуханным цветком, и сущность его была безмятежной, и счастливой, и ни один ядовитый мазок не нарушал окружающую их девственную природу...
* * *
- Батюшка, просыпайтесь... - Гильом де Кабестань осторожно дотронулся до лба Афанасия Петровича, и этим прикосновеньем разбудил его.
Из светлого благоухания того непорочного, что всегда жило в душе его, поднялся Афанасий Петрович в грешный, отравленный деньгами и вожделеньем мир. И тихо заскрежетал он зубами, но тут же, впрочем, со слабостью справился, и огляделся, и прислушался, и понял, что к чему.
Поблизости жадно, голодно, с обрекающей злобой выли одичавшие псы.
Это были те самые псы, о которых говорил Гильом де Кабестань, те псы, от которых спас он Ренату, и к которым вновь привёл.
Судя по тому, как пронзительно и громко стенал этот голодный хор, - псов было много.
Гильом де Кабестань спросил:
- Почему их ещё... не отловили?
- А зачем их ловить? - спросил Афанасий Петрович. - Властям эти ночные псы на руку. Стая поедает беспризорников, а милиции меньше возни. Такие вот отношения. Извини, сынок. Человеческая жизнь нынче ничего не стоит.
Судя по тусклому, похожему на ржавчину освещению, был уже поздний вечер.
И, глядя на этот свет, преобразился вдруг Афанасий Петрович, и глаза его засияли, и сам он как бы помолодел, и даже похорошел, и больше, чем прежде напоминал Гильома де Кабестаня.
- Пора. - сказал он. - Мария ждёт нас.
Но не так просто было из-под моста выбраться. Псы услышали окрепший голос Афанасия Петровича, и зарычали они громче прежнего, и вот уже несколько высоких, но вместе с тем тощих и облезлых тёмных силуэтов появились на фоне скошенных, уходящих вдаль плит разрушенного моста.
Голодные твари бросились на людей, но тут же, завизжав, отползли: благоуханье подснежников длинными иглами ворвалось в их ноздри, и пронзило небольшие мозги.
Визжа от злобы и боли, псы валялись на земле. Это были непростые твари, - мутации коснулись их; у одного было две головы; у другого на спине, вместо шерсти - нежная женская кожа.
Но стая была голодна, они не собирались отступать. Появлялись всё новые и новые псы. Визжа от отвращенья, они клыками выдёргивали подснежники и отбрасывали их в сторону. Делали это чрезвычайно быстро, - шаг за шагом приближались к вожделённой добыче.
Трое отступали вглубь, до тех пор пока спинами не уткнулись в показавшуюся прохладной бетонную кладку. Дальше пути не было.
- Нет. Здесь должен быть выход. - уверенно сказал Афанасий Петрович, и тут же начал обшаривать стены, бормоча. - ...Наверное, я обречён; наверное, все мы погибнем, но не здесь, не сейчас. Перед этим я ещё должен буду увидеть Марию.
Но выход нашла Рената. Одна из каменных глыб над их головами едва держалась, и, раскачав её, они смогли вырваться под чёрное, но ещё с последними ржавыми жилами умёршего дня небо. Звёзд не было. Звёзды умерли для людей. Люди отказались от звёзд, и звёзды ушли. Большинство не замечали этого, но трое бегущих от голодных псов к Марии - замечали, и им было больно и от этого.
И ещё Афанасий Петрович понимал, что сейчас настойчивыми своими мыслями о Марии, он пытается заглушить куда более страшное: мысли о том, что он превратил свой дом в Вавилонскую башню, и что там с тысячами людьми, которые в том жили, - бог знает. И думать об этом было слишком тяжело, и страшно, и поэтому он думал о Марии.
Она была его непорочной звездой, его мечтой. К ней стремился он...