Щербинин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Роман -остров- Часть 2 (полностью)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Глава 1
  "Новое начало"
  
  Перед Афанасием Петровичем лежал почти уже живой клон. Рубашка на его груди была расстёгнута, также и сама грудь была раскрыта. Сердце ещё не билось, но, единственное, что оставалось - это поставить в паз атомную батарейку.
  - Лишь бы только рука не дрогнула... - прошептал Афанасий Петрович.
  Вот он подхватил пинцетом маленькую батарейку и установил в уготовленное для неё место. И тут же сердце начало биться...
  Афанасий Петрович поспешно закрыл грудь клона. Он стал застёгивать рубашку, но пальцы его сильно дрожали, и он никак не мог справиться с пуговицами. Тут клон приподнял голову, посмотрел на Афанасия Петровича, и предложил самым вежливым тоном, какой только можно представить:
  - Не стоит себя утруждать, батюшка. Я застегну свою рубашку. Ну, а вы, скажите, чего бы хотели сегодня вечером?
  - А вы ещё не придумали для меня никакого имени?
  - Нет. Потому что ты - взрослый человек. Ты обладаешь своим сознанием. Я не могу тебя неволить, и нарекать именем, которое, возможно, тебе не понравится. Ты сам должен придумать имя.
  - Хорошо. Гильом де Кабестань.
  - О нет-нет, это же несчастное имя! Ведь всё это уже было!
  - Ах, да - действительно несчастное имя. - ответил клон. - Гильом де Кабестань был каталонским поэтом...
  - Знаю, уже знаю. - нетерпеливо кивнул Афанасий Петрович. - Его угораздило влюбиться в жену своего господина, и посвящать ей стихи. За это он поплатился жизнью. Его сердце было вырезано, и скормлено его возлюбленной. Жуткая история, в духе мрачного средневековья. Нет - я против. Возьми себе иное имя!
  - Хорошо. Франсуа Вийон.
  - Что?
  - Ещё он известен под именем Француа Виллон, или Франсуа де Монкорбье. Жил он в пятнадцатом веке, во Франции. Он родился в тяжёлые для своей родины годы. Она, Франция его, находился под Английским владычеством. Это были годы голода, нищеты, грязи, подлости, боли, унижений. Он был нищим, он жил среди преступников, он и сам ступил на эту стезю. Его приговаривали к повешенью, но он бежал, он скитался. В ноябре 1463 года, он стал свидетелем убийства на улице Сен-Жак, а после - исчез. Где он умер? Где его могила? Никто не знает. Эти тёмные годы поглотили его, оставив нам лишь небольшое количество стихов, в которых описывает он низы общества. То грязные, вульгарные стихи, но за ними чувствуется боль души его, и поэтому его помнят. И я хочу, чтобы меня звали так же, как этого несчастного, одинокого человека...
  - Нет-нет. Почему опять французский поэт? Я против! - возмутился Афанасий Петрович.
  - Какую же взять национальность?
  - Да бери хоть французского, хоть русского, хоть итальянского - главное, чтобы он счастливым был.
  - Да разве же настоящий поэт может быть счастливым? - искренне удивился клон. - Над головой каждого настоящего поэта терновый венец.
  - Да что ты!.. Ну, возьми хм-м-м... Есенина.
  - Пил от боли за людей и за родину. Повесился.
  - Хорошо. Хорошо. Э-э-э... Гумилёва.
  - Был расстрелян.
  - А вот я помню - Брюсов. Своей смертью умер.
  - Сначала он принял революцию, потом томился по прошлому. Тосковал, и в безнадёжности своей искал спасения в беспрерывной работе. Как и вы батюшка... "Душа истаивает..." - так он цикл своих стихов назвал. Чего же боле?
  - Хорошо-хорошо. Лермонтов!
  - Вся жизнь его - страдание. Поиск любви, отчуждение, страстные порывы. И невозможность выдержать своей же демонической души, и смерть в двадцать семь лет.
  - Ну, а Пушкин-то?
  - Он то страдалец великий. Стихи его - всё гармония. А за этой гармонией - работа великая, кровь из носа. И тоже смерть ранняя...
  - Ну, завись ты Пушкиным!
  - Нет. Виллоном могу, а Пушкиным - нет. Виллон в сердцах не отзовётся, хотя душу поэтическую всё же передаст, а Пушкин для нас, русских - насмешкой, над тем Великим будет.
  - Так если у кого фамилия Пушкин...
  - У кого фамилия - у того просто фамилия. А я, именно как поэт зваться хочу.
  - Ладно. Ладно. Скоромного возьми.
  - Скоромный в своих стихах старался быть циничным. Но всё же он был настоящим поэтом, и поэтому его стихи остались. Когда он увидел созданного из своей крови клона, то не выдержал смятения души, и свёл счёты с жизнью. Это ли счастливая судьба?
  - Хорошо. Разве же нет действительно счастливых поэтов?
  - Поэты - музыкальные струны, проводники между Вечностью и людской преисподней. Как же они, чувствующие Божественное, могут быть счастливы в мире страданий, греха, боли? Это же противоестественно. Покажи мне счастливого поэта, и я скажу, что это плохой поэт.
  - Быть может, тот поэт, который верит...
  - Каждый во что-то верит. Кто в Бога, кто в Науку. Но, чем больше света в строфах, тем больше горечи в жизни.
  - Ох, хорошо, тебя не переспорить. Зовись же Гильомом де Кабестанем, но только будь счастлив.
  Гильом склонил голову:
  - Как вам будет угодно, батюшка...
  
  * * *
  
  Некоторое время Афанасий Петрович просидел без движенья, скрестив у подбородка руки. Взгляд его был устремлён в пустоту.
  - Батюшка, что это?! Батюшка, мне страшно! - Гильом де Кабестань схватил его за руку.
  - А? Что? - Афанасий Петрович встрепенулся.
  Над головами их раздавался скрип, время от времени прорывались страстные и, вместе с тем, усталые стоны-вздохи.
  - А, ничего! - махнул рукой Афанасий Петрович. - Не об этом думать надо.
  - А о чём же, батюшка? Да и как здесь, в такой духоте, да в таком смраде вообще о чём-то можно думать?.. Не лучше ли нам пойти сейчас на улицу?
  - На улице немногим лучше, но всё же действительно - надо отсюда уходить. Да - уходить-уезжать и никогда не возвращаться.
  - Я ничего не понимаю.
  - Не удивительно. Сейчас я тебе объясню. Это трудно будет понять, а ещё труднее - в это поверить. Но всё же ты поверь. Ничего иного тебе просто не остаётся. Дело в том, что прежде я уже создавал тебя, и ты прожил жизнь - короткую и несчастную жизнь. Ничего, кроме беспорядочных метаний и боли в той жизни не было. И ты погиб мученической смертью, а я вернулся в прошлое и вновь создал тебя, потому что чувствовал и чувствую ответственность перед тобой, потому что, раз я создал тебя, так должен сделать счастливым.
  Гильом кивнул...
  Афанасий Петрович продолжал:
  - А всё дело в том, что в моей голове был образ женщины-мечты. Женщины, которой на самом деле не существует. Звать её Мария. Для меня она была Богиней и Музой, которая способна одарить счастьем тебя, мой мальчик, но - это была лишь мечта. А на самом то деле - это обычная женщина, только очень несчастная, и отравленная наркотиками, да и всей той неискренней жизнью, которая её окружает. Я не бог, и я не в силах её спасти. И, чтобы не разжигать снова боли в сердце, надо мне от неё подальше держаться. А вот тебя, сыночек мой, я постараюсь сделать счастливым... Ну, веришь ли мне?
  И вновь кивнул Гильом, и отвечал:
  - Да, батюшка, верю. Очень даже верю. Хотя, мне кажется, большинство людей, расскажи им такую историю, решили бы, что над ними насмехаются. Но, я верю Вам потому, что видел нечто подобное во сне, до того, как вы меня разбудили...
  - А что ты ещё видел? - живо спросил Афанасий Петрович.
  - А я ещё... Остров.
  - Вот именно Остров то нам и нужен! - улыбнулся Афанасий Петрович, и взял Гильома за руку. - Ну, вот и расскажи, пожалуйста, что ты об Острове помнишь?
  - А почти ничего не помню. Кроме, разве что того, там - исполняться все наши мечты.
  - Ага. Ага. - кивал Афанасий Петрович. - Ну, а дорогу к этому острову ты случайно ли не помнишь.
  - Нет. К сожалению.
  - Ладно. Ничего. Думаю, мы всё же найдём эту дорогу. Ведь верно же говорят: кто ищет, тот всегда найдёт. Ну, всё, сейчас соберём немногочисленные мои пожитки, да и уйдём отсюда.
  И, пока они собирались, Афанасий Петрович негромко, опасаясь, как бы какой-нибудь соглядатай его не подслушал говорил:
  - Милиции уже известно, что я создал тебя. Через несколько часов они будут здесь. А нас здесь не будет. И никакой Вавилонской башни не будет, потому что и Ренаты не будет...
  - Что?
  - Не важно. Даже и не думай об этом. Просто слушай меня. У меня имеются некоторые средства, на которые можно арендовать плохенькую, но всё же машину. Мы уедем от города, от Марии, от милиции. Мы будем искать наш Остров...
  Афанасий Петрович достал из тайника некоторую действительно совсем небольшую сумму. Проверил наличие документов, удовлетворённо кивнул, и сказал:
  - Ну, что же. А теперь - в путь дорожку.
  Его взгляд остановился на книге "Питер Брейгель. Серия “Нидерландская живопись XVI века”". Он раскрыл эту книгу наугад, посредине. И там, на двух разворотах была картина "Охотники на снегу". Мрачный романтизм былого завораживал, но всё же надо было идти. Поэтому Афанасий Петрович поспешил закрыть книгу, оставить её в этом помещении навсегда.
  Вместе с Гильомом, вышел он на лестницу. Обшарпанные бетонные стены были высвечены ярко-белым электрическим свечением. На ступеньке перед квартирой сидела некрасивая девица в купальнике и отчаянно затягивалась наркотической сигаркой. Глаза у девицы были бесцветные, опустошённые, но, когда мимо неё проходили Афанасий Петрович и Гильом, она плюнула на ботинок Афанасия Петровича, и грязно выругалась.
  Афанасий Петрович сказал: "Извините", и прошёл дальше.
  Несколько десятков этажей проехали вниз на скрипучем, трясущемся в старческой лихорадке лифте. Вышли на улицу...
  Огромные массы людской плоти, смешиваясь с металлической плотью машин, проплывали вокруг них. И, хотя мелькали отдельные руки, ноги, головы - всё же казалось, что - это одно, стонущее от адской боли существо; нечто подобное Ведьмы Титана, но ещё более объёмное, захватившее всю область обитания человека...
  Афанасий Петрович уже успел отвыкнуть от такого концентрированного смешения человеческих сущностей. К тому же и жара его угнетала. В общем, некоторое время ему понадобилось на то, чтобы прийти в себя.
  И, пока они с Гильомом стояли под козырьком у подъезда, к ним подошёл неприметный, бледненький человечек, который осведомился о номере дома. Афанасий Петрович подтвердил, что - это именно тот дом, о котором спрашивал человечек. Тогда человечек осведомился о том, не знает ли он, кто живёт в квартире... и назвал номер квартиры Афанасия Петровича.
  И Афанасий Петрович не смог скрыть замешательства, но всё же помотал головой, и ответил, что нет, - не знает. Человечек вцепился в него пристальным, изучающим взглядом, и посоветовал напрячь память.
  Афанасий Петрович повторил, что всё же не помнит, и уже сам поинтересовался, в чём, собственно дело. Тогда человечек сказал, что он родственник того жильца. Однако у Афанасия Петровича никого из родственников в живых не было, и он сообразил, что этот человек, скорее всего, из милиции, пришёл проверять.
  Тогда Афанасий Петрович, опасаясь, что его сейчас же могут схватить по подозрению, решил схитрить. Он поморщил лоб, и выдавил, что, вроде бы и встречал жильца из той квартиры, но ничего особенного сказать о нём не может. Человечек из милиции продолжал сверлить Афанасия Петровича проницательным взглядом, и спрашивал: дома ли тот человек, и на Афанасий Петрович ответил, что, скорее всего, дома...
  Затем Афанасий Петрович сослался на то, что у него дела, и потянул Гильома за рукав, приговаривая:
  - Пошли же, скорее. Надо выбираться из этого города, пока нас не схватили...
  Вечерело, и теперь большая часть жара исходила не с поблекшего неба, но от мостовой. Казалось, что они идут по раскалённой плите...
  Так, прошли несколько кварталов, и остановились у неприметного, вжавшегося в дом ещё одного здания-исполина магазинчика "Прокат автомобилей".
  Внутри Афанасию Петровичу пришлось отдать под залог практически все свои сбережения. Данные о нём были переписаны с документов, и в итоге получил он машину-развалюху, которая едва ли была выжать на прямой магистрали сто миль, тогда как новинки рекламировались на шестьсот-восемьсот миль...
  Тем не менее, выбирать было не из чего, и Афанасий Петрович с Гильомом уселись в эту колымагу жёлтого цвета, на которой и покатили, поминутно сверяясь с картой города, которую Афанасий Петрович так же прихватил из своей комнатушки. Действительно, без карты было не обойтись: слишком много было улиц, улочек, развилок, мостов и прочих хитроумных переплетений.
  Они истомились, они запарились в этой тесной, железной коробке. Они выехали на некую пустынную улочку. Афанасий Петрович плохо следил за дорогой, и по карте старался понять, куда же их занесло. Уже почти совсем стемнело...
  Вдруг Гильом закричал:
  - Тормозите! Тормозите! - и сам, первый нажал на тормоз, а также - крутанул руль.
  Машину сильно тряхнуло, она протестующе заскрежетала, и казалось, что развалиться, но всё же не развалилось.
  Дело в том, что перед машиной неожиданно выросла фигура. Несмотря на отменную реакцию Гильома, бортом машины они всё же задели эту фигуру, и она упала.
  Машина ещё окончательно не остановилась, а Гильом уже выскочил наружу, и бросился к той, упавшей.
  Это была трёхногая женщина, о роде деятельности которой говорило вызывающе короткое платье, и ещё более вызывающее помада, которая покрывала всё её лицо. У женщины было три ноги. Гильому казалось, что он уже где-то видел её, но не мог вспомнить, где. Что же касается Афанасия Петровича, то он, выбравшись из машины, сразу узнал её - это была та проститутка с Титана, которую он, во время схватил за руку, и требовал, чтобы она рассказала, как пройти к Ведьме Титана.
   Женщина получила ссадину, или, быть может, синяк на животе, но ничего более серьёзного. Тем не менее, она горько рыдала.
  - Простите нас, мы не заметили... - пытался её утешить Гильом.
  - Не заметили! Не заметили! - злым голосом крикнула проститутка.
  - Право, мы не хотели. - каялся юноша.
  - А-ха-ха! - засмеялась она истеричным, совсем не весёлым смехом. - Они, видите ли, не хотели. А вашего желания никто и не спрашивал! Вы должны были меня сбить! Ясно?!.. Я сама бросилась под колёса, хотела, чтобы переехали меня. Ясно?! Ясно?!
  - То есть - из жизни хотели уйти?.. - ужаснулся Гильом.
  - Ага!
  Проститутка дрожащими пальцами достала из кармана сигарету, зажгла её встроенный в палец зажигалкой, глубоко затянулась, выдохнула голубоватый, наркотический дымок.
  Потом ещё и ещё раз затянулась, и так, за полминуты высосала всю сигарету. Тогда достала следующую, и ею задымила, но уже спокойнее, смакуя.
  И заговорила она каким-то замученным, выжитым тоном:
  - Звать меня Жанной. Родилась трёхногой. Родилась в бедном квартале, образования не получила, на нормальную работу меня никто не принимает - кому я такая нужна?.. Пошла в притон, там танцевала стриптиз. Знаете ли, есть такая категория пресыщенных стандартно-кукольными красотками мужланов, которые тянуться к чему-то эдакому, экзотическому. Вот они-то на меня и западали. Танцевала перед ним, обнажала своё уродство; некоторые уединялись со мной. За это получала некие деньги, которых хватало на жратву, и на необходимую в моём деле косметику... Нет - ну вы вот представьте себе эту жизнь. Вечером - часами танцуешь перед пьяным, грязным сбродом, которые потирают сальные ладошки, и обмениваются гадкими, пошлыми репликами. Затем, уже ночью, валяешься с этими потными, волосатыми, пьяными двуногими тушами в постели, и едва сдерживаешь рвоту. А иногда и не сдерживают - и они глотают это, барахтаются в этом, принимают, как ещё один подарок. Утром же, измождённая, засыпаешь, и спишь до вечера. А вечером так не хочется просыпаться, а хочется заснуть навсегда, и существовать только во снах, ведь там куда как лучше, чем в этом мире. Но надо просыпаться, тебя будят, ты жрёшь, красишься, и вновь выходишь пред пьяные очи подонков, и танцуешь, и совокупляешься, и спишь, и не хочешь просыпаться, но просыпаешься, и танцуешь, и совокупляешься, и...
  Несмотря на принятые успокаивающие наркотики, женщина не могла говорить, - слёзы душили её. Но всё же она справилась с собой, м вытерла слёзы, и заговорила уже спокойнее:
  - И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Без какого-либо просвета, но только всё хуже и хуже становиться. И зачем всё это?.. Я поставлена в положение насекомого, меня принимают как низшую, презренную тварь. Но у меня есть душа, и я страдаю! Только кому до этого дело?!.. И я устала, и я ничего уже не хочу, только бы заснуть навсегда, и никогда, никогда не просыпаться. Что же вы не сбили меня, а?.. Сложно разве было? Тогда бы я сейчас уже не мучалась...
  Афанасий Петрович медленно провёл ладонью по лицу, и вымолвил:
  - Жизнь людей отравлена самими людьми. Здесь тяжко жить, здесь - темница, клеть душная... Взгляни на нас: мы тоже одинокие, потерянные, и то же ничего не знаем. Но, как мне кажется, убегать так из жизни - это малодушие, трусость...
  - О-о, какие высокопарные слова!.. - махнула рукой женщина. - Малодушие, трусость. А вот плевать мне на ваше мнение. Плевать на всё и всех, также как и они на меня и в прямом и в переносном смысле плевали. Дайте мне уйти во сны мои, об ином не прошу. Это мои сны - понимаете - мои, и только мои - не ваши, не бога, а мои. И идите вы со своей жизнью, со своими исканьями, куда подальше!
  - Нам тоже очень одиноко... - молвил Гильом. - Пожалуйста, Жанна, поехали с нами из этого города.
  - А-а, одиноко! - фыркнула она. - Что по женщине соскучились? А?.. Да я уж вам подхожу. У меня как раз две дырки вагинальных, и две - анальных...
  На это Афанасий Петрович сказал:
  - Ты жалуешься на обилие грязи, однако ж сама грязь и изливаешь, тогда как мы ничего грязного не сказали.
  Жанна надула губы, задумалась. Потом сказала:
  - Ладно. Хорошо. Поехали... Может, изнасилуете меня за городом, да и убьёте. Ну, и хорошо. Только не слишком болезненно, поскорее убивайте...
  Она уселась в машине на заднее сиденье, а Афанасий Петрович и Гильом - спереди.
  
  * * *
  
  Пётр Викторович Фет, участковый по делам клонирования района 16/243, Нового Живого Комплекса уже переговорил с Натальей Всеславовной Ойро, и уже грезил о награде в десять тысяч Кредитов БО (Кредитов Большого Острова).
  Вечерами его грызла супруга: обвиняла, что не может обеспечить им нормальную, денежную жизнь - но, ему в общем-то, плевать было на супругу, так как он глубоко презирал её, и чуть ли не ежедневно изменял ей с "девочками" (жил же он с супруга, единственно из-за престижа примерного, семейного человека). Он слышал, что за пять тысяч кредитов в известнейшей клиники академика Веркхуве проводят операции по удалению раковой опухоли мозга. И это было ему необходимо. Рак медленно, но верно разъедал его голову; время от времени напоминал о себя сильнейшими болями, но Пётр Викторович и без того помнил о своей болезни и днём и ночью, ведь, по прогнозам специалистов, жить ему осталось самое большее два, ну, если уж очень сильно повезёт - три месяца. А смерть его ужасала. Он готов был на всё, лишь бы оттянуть её. Ну, хотя бы на год... Однако, как он ни старался брать взятки - до требуемой суммы было о-очень далеко. А тут такой шанс: поймать какого-то Афанасия Петровича с клоном, и получить за половину награды шанс на выздоровление, а на оставшуюся: жить припеваючи...
  Итак, Петр Викторович тщательно подготовил операцию. И вскоре после полуночи, вместе с отрядом отборных бойцов выехал на операцию. За день он очень набегался, и поэтому в машине клевал носом. Привиделся ему кошмар: будто тот дом, в который они ехали, превратился в Вавилонскую башню, они заблудились в переходах этой башни, и на них набросились некие твари, порождения худших кошмаров... Пётр Викторович закричал и проснулся.
  - Приехали. - доложил шофёр.
  У подъезда произошёл пренеприятный звуковой инцидент: пришлось пристрелить спятившего, принявшего их за врагов ветерана какой-то там войны. Далее действовали со всеми возможными предосторожностями. Вошли в подъезд, поднялись на тот этаж, где обитал Афанасий Петрович. Долго барабанили в его дверь, однако, никакого ответа не получали. В конце концов дверь выломали, ворвались в квартиру, но там никого не было.
  Пётр Викторович был обескуражен, - он то был уверен в совершенно ином исходе. Тут запищала связь, - его вызывали. Пётр Викторович нажал кнопку, на экранчике появилось раздражённое от ревматизма лицо важного генерала - его начальника. Пётр Викторович тупо глядел на генерала своими несчастными глазами, и ждал.
  - Ну! - потребовал генерал.
  - Вот. - ответил Пётр Викторович.
  - Докладывай обстановку! - закипел генерал.
  - Ушли. - мрачнейшим тоном доложил Пётр Викторович.
  - Так я и думал - фальшивка. Просто, какой-то жулик, а ты мне все мозги прожужжал. Из-за тебя столько человеко-часов в пустую расходуем.
  Тут Пётр Викторович почувствовал, как раковая опухоль раскалённой змеей в его голове зашевелилась. Он едва сдержал стон, а на глазах его выступили слёзы.
  Откуда-то издалёка прорвался к нему голос генерала:
  - Давай - возвращайся.
  Кажется, у опухоли выросли острейшие зубы. Этими зубами она вцепилась в мозг Петра Викторовича, стала его сжимать. От невыносимой боли потемнело в его глазах, и вот из мрака выплыло видение вожделённой награды - эти десять тысяч кредитов. Ради них он был готов на всё.
  - Эй, ты слышишь меня?! - окрикнул его по видеосвязи генерал.
  Боль немного отпустила, и Пётр Викторович спросил:
  - Разрешите продолжить преследование.
  - Чего?! - возмутился генерал.
  - Преследование преступника. - пояснил Пётр Викторович.
  - Чего? Какого ещё?.. Этого жулика что ли?.. Да на кой он сдался - ясно же, что фальшивка. Кому он такой нужен?.. Ты на квартиру его посмотрел: что, похожа на подпольную лабораторию, а?.. Ты видишь там дорогостоящее оборудование, станки, прессы, для производства модифицированных клонов? А?
  - Никак нет. - признался Пётр Викторович.
  - Ну, вот видишь: никак нет. Так что возвращайся с отрядом, а это жулик пускай катит со своим пасынком хоть на край света.
  - Разрешите продолжить преследование...
  - Чего? Чего? - генерал побагровел. - Ты болен?.. Я выпишу тебе отпуск. Если хочешь - вневременный.
  Пётр Викторович взмолился:
  - Вы не понимаете - его обязательно, просто непременно надо поймать. У меня же профессиональное чутьё. Здесь был маститый преступник. Очень-очень важная и опасная личность...
  - Ага-ага. А мне вот эксперты докладывают, что жил там некто Афанасий Петрович N, тихий, неприметный служащий. Ни с кем из опасных преступников он никак не состыкуется... В общем, возвращайтесь - это приказ. А тебе я пропишу длительный отдых. Всё.
  Экран померк. Вокруг Пётра Викторовича суетились бойцы, - зачем-то вытаскивали из квартирки весь нехитрый скарб.
  ...Всю обратную дорогу до участка Пётр Викторович провёл в безмолвии. Хотя к нему обращались с вопросами, он просто этих вопросов не слышал. Вопросы эти ничего не значили потому, что они касались беглецов.
  И дело в том, что весь смысл жизни сводился теперь к этим беглецам. Поймать их, и получить награду - это было то единственное, что интересовало Петра Викторовича.
  Когда они прибыли в участок, один из бойцов спросил:
  - Что же теперь - спать?
  - Кому как... - ответил Пётр Викторович, который, несмотря на большую усталость, спать не собирался.
  Пользуясь своим удостоверением, он прошёл в оружейную, где под расписку получил компактный, скорострельный автомат, а также - дюжину гранат, и баллон с усыпляющим газом. Служитель спросил, зачем это, и Пётр Викторович ответил, что для проведения секретной операции. Больше у служителя никаких вопросов не было.
  А ещё через двадцать минут, от здания милицейского департамента отъехала чёрного цвета легковушка, в которой сидел один только Пётр Викторович Фет. На сиденье же под его рукой лежал чемодан с тем оружием, которое он выбрал.
  
  * * *
  
  Когда Мария проснулась, то первое, что увидела, было Солнце, которое, через раскрытое окно светило прямо на её лицо, и обжигало её, и душило.
  Мария перевернулась на бок, и поползла к краю кровати, где упала на пол, и там сжалась клубочком в тени, и застонала от нестерпимого жара. Затем вскочила, и, качаясь из стороны в сторону, устремилась в бассейн. Там нырнула в прохладную воду, едва не захлебнулась...
  Освежилось, но на душе всё равно было тяжко. Вдруг вспомнила тот сон, который пришёл к ней прошлой ночью, тут застонала, и нажала кнопку связи, которая была вмонтирована в браслет, тонкой серебристой змейкой обвивавший её запястье.
  И услышала знакомый до отвращения голос своего супруга, Аскольда:
  - Да.
  - Через десять минут я буду ждать тебя у Лунной Беседки...
  - Но...
  - Никаких "но"! - нервно вскрикнула Мария
  - Чего?..
  Аскольд изумился. Подобное поведение обычно покорно-несчастной, слезливо-молчаливой жены-наркоманки было для него удивительным.
  - Я сказала! - взвизгнула она. - Я должна тебя видеть...
  - Ну, хорошо-хорошо. Через десять минут буду у Лунной Беседки.
  Но не через десять, а всего лишь через пять минут встретились они в начале аллее, которая вела к Лунной Беседки.
  Аскольд протянул Марии руку, но она отшатнулась от него, как от прокажённого.
  - Так-так, жёнушка капризничает. - невесело усмехнулся Аскольд. - И чего же угодно Её Величеству: персиков, бананов, шампанского, вина; а, быть может, шашлычка?
  - Свободы! - воскликнула Мария.
  - О-о, какое дурацкое заявление.
  - Я задыхаюсь здесь...
  - Что? Конденсаторы испортились? Я велю установить новые.
  - Дело не в конденсаторах. Дело в том, что мне здесь нечего делать. Понимаешь, я просто не знаю - зачем я здесь! Проходят дни и ночи, но они такие пустые! К моим услугам любые развлечения, деньги, но всё это - лишнее, и ещё сто и тысячу раз лишнее!.. Это такая скука. Рядом ни одной близкой души. Вообще - ни одной живой души!..
  - Ух, ты какая живая - наркоманка, конченная! - скривился от отвращения Аскольд.
  Мария зарыдала, зашептала быстро, едва не срываясь на крик:
  - Да - наркоманка! Больная, несчастная, одинокая... Я хочу уехать отсюда! Слышишь?!
  - Ох-ох, и куда же? На какой курорт. Говори, я организую поездку.
  - Не на курорт.
  - Куда же?
  - Я просто хочу сбежать с этого островка, с твоей Аскольдии.
  - Чем же тебе не понравилась моя Аскольдия? - обиженно спросил Аскольд.
  - Тем, что здесь время остановилось. - ответила Мария. - Пускай проходят пирушки, салюты и прочая мишура, всё равно - это сборище мёртвых. И, когда я состарюсь, всё будет так же. И я умру, так и не пожив; потому что я отравленная, глупая, несчастная кукла-наркоманка. Мне так хочется любить и быть любимой.
  - Угу-угу. Ну, так и люби меня.
  - Но как же я могу любить тебя, если я тебя не люблю.
  - Хороший ответ. Логичный, чёрт тебя подери!
  - Аскольд, выслушай меня. Сегодня ночью мне привиделось, что есть такой разрушенный мост, а под его основанием - пещера, в которой растут подснежники. В этой пещерке живёт маленькая девочка Рената с тремя глазами...
  - Что это - очередной наркотический бред?
  - Нет - это я сегодня ночью во сне увидела.
  - Вот я и говорю: наркотический бред.
  - Ладно. А теперь выслушай меня. Знай, что я Должна, подчёркиваю - Должна отправиться в путешествие и взять с собой эту треокую девочку Ренату. Она приведёт меня к моему счастью. Знаю, ты можешь засадить меня под замок. Можешь, но при первой же возможности я сведу счёты с жизнью, потому что я не могу так больше жить, и всё тут... Ты можешь подумать, что всё, что я сейчас говорю - последствие принятие наркотиков. Нет. Некоторое время я не применяла наркотиков, и сейчас совершенно ясно отдаю отчёт в своих словах. Итак, Аскольд, что - крикнешь охрану, велишь приковать меня к кровати, а?.. Ну, тогда жди, когда тебе доложат, что твоя НЕ любимая Мария свела счёты с жизнью...
  Аскольд задумался. Да - первым его порывом было именно желание посадить Марию под замок, однако, теперь он понимал, что, как то неудивительно, чувствует он тоже, что и его супруга. И ему ночью открылось, что он должен с этого острова уплыть-уехать. Кажется, даже и трехокую девочку в том сне видел. Конечно, Аскольд был человеком рациональным, настоящим бизнесменом, поэтому он не слишком распространялся о своих чувствах. Сказал же он следующее:
  - Ты знаешь, Мария, пожалуй и мне не помешает совершить небольшой такой круиз. Поехали, посмотрим, что там под этим мостом. А там, чем чёрт не шутит, может и в небольшое совместное путешествие отправимся...
  На самом же деле чувствовал Аскольд, что, если каким-либо образом Мария уйдёт от него, то будет это для него тяжелейшей утратой. Он даже и не знал, что так на самом деле любит её.
  И вот теперь он даже отходить от неё боялся. Вместе с супругой, прошёл в её покои, и ждал, пока она соберётся. Также по внутренней связи отдал распоряжения, чтобы всё подготовили к их отплытию.
  Конечно, Аскольд не мог себе позволить расчувствоваться настолько, чтобы отправиться в путешествие вдвоём - нет, конечно же - он взял с собой и охранников. Правда не дюжину, как обычно, а лишь троих, но и этих трое многих стоили - широченные, мускулистые, до зубов вооружённые.
  И вот они уже на катере, и плывут, покрывая тысячу миль в час, к городу, к старому, разрушенному мосту.
  Вот причалили. Среди перекорёженных многотонных блоков действительно имелся проход, а за ним, судя по всему, - пещера.
  Мария сказала:
  - Вы оставайтесь здесь. Нельзя Её пугать...
  - Даже и не думай. - отрезал Аскольд. - Вовсе не факт, что там какая-то девочка. Напротив, я уверен, что мы найдём там бомжей-людоедов или крыс-мутантов.
  - Вы не понимаете. Она очень чувственная. Она...
  - Да о ком ты говоришь?! Об образе из своего сна?.. Бред какой! И почему я вообще здесь, а не сижу в своём кабинете? - возмутился Аскольд, затем кивнул охранникам. - А ну - пошли за нами.
  Охранники, хоть и не отличались большим количеством извилин, всё же изумились тому, что их господин ведёт их в такое необычное место. Но, конечно же, не осмелились высказать вслух своих претензий.
  И вот они в той самой, заполненной подснежниками пещере. Солнечные лучи высвечивали лишь незначительную её часть, дальше же был мрак.
  - А ну, посвети... - приказал Аскольд.
  Один из охранников включил фонарь. Яркий электрический луч начал движение по покрытым трещинами стенам.
  Вот что-то треснуло...
  Охранники тут же выхватили своё огнестрельное оружие.
  - Нет! Что вы делаете?! - ужаснулась Мария. - Немедленно уберите оружие!
  - Не убирайте. - отчеканил Аскольд. - Будьте начеку...
  - Вы не понимаете, не понимаете... - не унималась Мария. - С этой девочкой надо быть осторожными...
  - Вот именно - надо быть осторожными! - раздражённо крикнул Аскольд.
  А в пещере действительно была Рената. Бедная девочка итак боялась людей, и уже долгое время ей удавалось не попадаться никому на глаза. Она испытывала чувство страха, даже когда в отдалении слышала какие-нибудь голоса, а тут сразу эти страшные, непонятные люди ворвались в её жилище, стали кричать, щёлкают оружием, и, похоже, собираются её убить. Нет - даже и сомневаться не стоит: конечно же, они собираются её убить... Рената сидела, забившись в трещину, дрожала, и про себя шептала: "Ну, пожалуйста, не трогайте меня. Что я вам сделала?.. Пожалуйста, уйдите..."
  Но она слышала их шаги - они приближались. Трещали под их тяжёлыми, коваными ботинками её милые розы.
  Девочка напряглась ещё больше. Она не хотела она погибать, ведь жизнь её только начиналась. А кто они такие, чтобы отбирать у неё жизнь? Раз они такие злые, так будет на них управа!..
  Вот Рената закрыла два человеческих глаза; третий же начал поиск - и вот нашёл, какая-то букашка спала, укрывшись под подснежником. Некие хаотичные образы мелькали в точечном мозгу букашки, Рената ухватилась за один из этих образов, вытащила его в реальность...
  Неожиданно один из подснежников зашевелился, разросся в уродливое, покрытое шипами растение; растение это раскрыло глотку, изогнулось, проглотило одного охранника. Двое других открыли огонь. Разрывные пули разрывали растительную плоть, из неё хлестала липкая жижа, но раны тут же затягивались...
  - Бежим отсюда! - крикнул Аскольд.
  - Нет! - Мария бросилась вглубь пещеры, крича. - Рената, тебе нечего бояться! Слышишь?! Мы твои друзья...
  Уже очень давно никто не называл Ренату по имени. Она даже уже и подзабыла, как её зовут. Но вот теперь так приятно было услышать это "Рената". Стало быть, это не враги, а друзья. Разве же враги назвали бы её так? Нет - они стали бы обзывать её и ругать за то, что она мутант. А так, стало быть, можно им довериться. Ей так хотелось кому-нибудь довериться! Она так устала от одиночества!..
  И вот Рената открыла два своих человеческих глаза, и растительная тварь исчезла, также, впрочем, исчезли и все три поглощённых ею охранника. Девочка вышла, и попала в объятья Марии. Та подхватила её на руки, поцеловала, и зашептала:
  - Тебе нечего бояться, бедненькая Рената... Мы пришли за тобой, и мы отправимся в путешествие...
  - Мария, бежим же отсюда, чёрт тебя подери! - закричал Аскольд.
  Он набросился на неё сзади, схватил за плечи, и толкнул к выходу.
  Вместе выбежали они на берег. Рената уткнулась личиком в плечо Марии, и никак не решалась открыть свой трехокий лик.
  - Так и знал, что в этой пещере какие-то твари! - ругался Аскольд. - Ну, вот - трёх человек потерял!
  - Мне очень жаль. - молвила Мария. - Но я предупреждала. И они сами, а также и ты - виноваты. Не надо было доставать оружие, и действовать так грубо.
  - Ладно. Пошли отсюда. - косясь во мрак пещеры, сказал Аскольд.
  - Да. Пойдём. - кивнула Мария. - И сейчас же отправляемся в путешествие.
  - Возвращается на остров. - неуверенно возразил Аскольд.
  - Неужели ты не помнишь, о нашем уговоре? - спросила Мария, и посмотрела на Аскольда так выразительно, что тот понял, что у него просто нет выбора.
  И вот они вернулись в катер. Там Мария спросила у Ренаты:
  - Скажи, милая, где начало дороги к счастью моему...
  - Там... - девочка, не отнимая личика от её лица, махнула рукой в сторону едва видной от этого места дороги.
  - Ты всё понял? - спросила Мария у Аскольда.
  - Да. - кивнул тот, и нажал на кнопку трансформации.
  Это был очень дорогой катер-машина. Так что всего лишь через десять секунд без какой-либо, лишней для пассажиров тряски, он преобразился в роскошную машину, которая и поехала по берегу, а потом влилась в поток иных машин.
  Рената вновь и вновь махала ручкой, и Аскольд отдавал указания бортовому компьютеру, - машина послушно заворачивала на всё новые и новые улицы.
  Мария не могла знать, что преследует Афанасия Петровича и Гильома. Тем более она не могла знать, что между ними ещё один преследователь - одержимой премией в десять тысяч кредитов, почти уже лишившийся рассудка Пётр Викторович Фет.
  
  
  
  
  
  Глава 2
  "Деревня у дороги"
  
  Та ненадёжная машина, в которой ехали Афанасий Петрович и Гильом, и трехногая Жанна, заскрипела и заявила голосом ворчливой домохозяйки:
  - Топливо на исходе...
  Афанасий Петрович отозвался:
  - Что же. Как раз во время. Уже темнеет, и нам надо найти, где можно было бы заночевать...
  На остатках топлива проехали ещё пять или шесть миль. Действительно - темнело. Их окружали выжженные кислотными дождями пустоши. Кое-где из почвы поднималось нечто, представляющее собой промежуточную стадию между растением и металлической конструкцией. Даже и смотреть было больно на эти уродливые создания...
  Жанна уже несколько часов крепко спала, уткнувшись лбом в плечо Гильома...
  На некотором отдалении от дороги, появились робкие, багровые огоньки.
  - Тормози. - сказал Афанасий Петрович.
  Уставшая машина, охотно остановилась.
  Афанасий Петрович внимательно эти огоньки разглядывал; водил нервными, подрагивающими пальцами по своему подбородку, приговаривал:
  - Опасно, конечно. Ведь одному чёрту ведомо, кто там поселился. Вполне возможно, что разбойники, а то и ещё кто похуже, но, кажется, выбора у нас нет... Это ж надо: мы выбрали самую пустынную дорогу из всех. Тут ни нормальных стоянок, ни заправочных станций, ни отелей - ни-че-го. И о чём мы только думали?..
  - Куда нам сердце велело, туда мы и ехали. - отозвался Гильом.
  Жанна проснулась, приподняла голову, протёрла глаза, пробормотала:
  - А-а, приехали... Что, там?.. Деревня?.. Вперёд, в деревню. Там, надеюсь, меня и убьют.
  Машина свернула с дороги, и поехала в сторону багровых огоньков.
  - Не говори так, в этих местах... - попросил Афанасий Петрович. - В городе жизнь человека ничего не стоит. Здесь она стоит ещё меньше.
  - Как это - меньше, чем ничто? - язвительно поинтересовалась Жанна.
  - То есть - цена имеет отрицательную значимость. Здесь за человеком охотятся. Видишь ли, Жанна, голод не тётка, тем более, для полузверей - они не прочь полакомиться человеческим мясом.
  - Брр... - Жанна помотала головой. - Я предпочла бы умереть от качественной разрывной пульки, или под колёсами многотонного грузовика, ну или даже под колёсами этой дурацкой колымаги, которая нас везёт, но быть разорванной каким-нибудь волосатым, клыкастым уродцем - брр, брр - увольте!.. Обещайте, что, как только таковые появятся на горизонте, так сразу пустите мне пулю в висок. Ну, что? Идёт?
  - Нет. Не идёт. - ответил Афанасий Петрович. - Во-первых, у нас нет никакого оружия . Во-вторых, даже если бы и было, никаких пуль мы в тебя пускать не стали бы...
  Машина въехала в старую деревеньку. Составляющие деревеньку дома были собраны из пластиковых блоков, которые должны были защищать жителей и от кислотных дождей, и от бурь, и прочих "изысков" отравленной природы. Однако природа всё же нашла свой, особый подход и к этим необычайно твёрдым, отрекламированных, как "значимое достижение химии" блокам.
  На пластике появились растительные грибки-мутанты, которые питались этими затверделыми химикатами, и постепенно разрастались, преображая изначальный квадратно-прямоугольный вид построек, в сюрреалистические нагромождения, которые иногда шевелились, трещали, и запустили свои пластиковые корни на многие десятки метров вглубь отравленной почвы.
  Однако, в этих домах всё же имелись окна, и именно из них и исходило багровое свеченье. Когда же машина въехала в деревню, все огни разом погасли. И Афанасий Петрович сказал:
  - По-видимому, визиту таких как мы, чужаков, здесь не очень то рады...
  Тогда Гильом выскочил из машины, замахал руками, и закричал:
  - Эй! Знайте, что мы пришли к вам с миром! Давайте будем друзьями...
  - Гильом, будь осторожен! - взмолился Афанасий Петрович.
  В это время ближайшая к ним дверь скрипнула, и на пороге появилась не совсем различимая из-за плохого освещения фигура.
  - Гильом, прошу тебя - осторожнее... - прошептал Афанасий Петрович, и сам выбрался из машины.
  Эта тень заковыляла к ним...
  Ещё при въезде в деревню они почувствовали неприятный запах, им показалось, что - это гниют какие-то овощи. Теперь, при приближении существа, запах усилился...
  Существо остановилось в двух шагах от них, и зашипело:
  - Др-р-рузья?!..
  - Да. Друзья. - кивнул, улыбнулся Гильом. - Будьте, пожалуйста, нашими друзьями.
  Тут в одном из ближайших окон зажёгся свет, и они смогли разглядеть того, кто с ними разговаривал. Это был мутант, ростом метра в полтора, но, судя по всему, уже взрослый мужчина. Лицо его и тело оплывало уродливыми, бесформенными складками, в которых имелись многочисленные разрывы, и в этих разрывах видна была тёмная, гниющая плоть, в которой шевелились какие-то паразиты. Капли гноя медленно стекали по его лицу, по туловищу, по ногам. Что касается одежды, то это было тряпьё, которое едва прикрывало срамные места. Один глаз у мутанта отсутствовал, и в пустом глазном яблоке тоже кто-то копошился. Второй глаз был выпученный, красный.
  Утончённого, знающего множество романтических стихов Гильома передёрнуло. Мутант заметил это, и, обнажив гниющие, зелёно-синие дёсна, невесело ухмыльнулся. И зашипел:
  - Ну, вот, стало быть, и познакомились... Что, хотите продолжить знакомство?.. Только предупреждаю: здесь все такие, как я; а есть даже и ещё более уродливые... Ну, так что?.. Уезжаете?.. Пожалуйста - уезжайте, мы вас не держим!..
  Гильом провёл ладонью про своему лицу, и твёрдым голосом выговорил:
  - Нет. Всё же мы хотели бы продолжить знакомства. Мне кажется, голос у вас вовсе не злой. Мне кажется, вы добрые, но только очень несчастные...
  - Ишь какой... - мутант покачал головой, и тут в выпученном его красном глазу пронзительно заблистали слёзы, и он продолжил. - А знали бы вы, как давно мы не слышали добрых слов! Спасибо вам за это! Огромное спасибо!.. Мы ведь отщепенцы, уродцы! Что мы можем вызывать кроме отвращения, неприязни и ненависти?.. Никто из нас даже и не помнит какого-либо, более-менее сносного обращения... А вы такими добрыми словами нас одариваете. Ну, спасибо же Вас, спасибо!.. Быть может, согласитесь к нам пройти, поговорить с нами...
  Афанасий Петровича аж передёрнуло от такой перспективы, но всё же он согласно кивнул. Трёхногая Жанна вылезла из машины, и ухмыльнулась:
  - О, братья мутанты!.. Как приятно...
  Тогда встретивший их махнул рукой, и во всех окнах загорелись багровые огни, послышались многочисленные голоса, в которых преобладали шипящие звуки. На улицу стали выходить, или выползать существа - одно уродливее другого, и вонь усилилась, однако все они либо улыбались, либо плакали от умиления, и шипели:
  - Спасибо вам, гости вы наши дорогие!.. Словами добрыми нас одарили!.. Пройдёмте же, мы вас накормим-напоим. Всё, что пожелаете вам подарим...
  И они провели их в главный, самый большой в этой деревни дом.
  Там имелся большой стол, во главе которого, на большие стулья и усадили гостей. Мутанты суетились, всячески старались им услужить, и столько в их поведении было прямодушной, детской наивности, и детской же жажды ласки, что, глядя на них, невозможно было не умилиться.
  И даже забывалось, куда-то на второй план отходило, что они такие уродливые.
  - Покушать не изволите? - осведомился один из них.
  - Да. Пожалуй. - стараясь не глядеть на говорившего, улыбнулся Афанасий Петрович.
  - Вот вам и кушанья. Лучшее что у нас есть. Не беспокойтесь: готовим в стерильных условиях: в тщательно вымытых резиновых перчатках, так что - никакой заразы...
  И перед ними поставили тарелки полные тёмной-липкой массы, которая булькала и шевелилась.
  - Э нет. Пожалуй, мы уже наелись... - отреагировал Афанасий Петрович.
  Также и Гильом и Жанна предпочли остаться голодными.
  И тогда подступил к ним самый старый и уродливый из всех мутантов. Всё его представляло одну бесформенную, гноящуюся массу, и даже виден был проеденный паразитами мозг. Он зашипел:
  - Вот, знаете, в прошлом году у нас был некий священник. Он приехал в бронированной машине, и не выходя на улицу, кричал, что все мы отмечены проклятьем божьим, и что, раз уж при жизни, являем собой столь гадкое зрелище, то после смерти наше место точно в аду. И он стал требовать, чтобы мы отдали ему все наши денежные сбереженья. В таком случае, он обещал помолиться за нас богу, и, по его словам, за это бог мог бы пожалеть нас, и перевести в аду на менее тяжкие муки... Конечно, мы отдали священнику все наши сбережения, тем более, что они нам совершенно не нужны. Получив то, что хотел, он уехал, и больше не возвращался. А вот мы мучаемся. Пусть он даже помолился за нас, и бог смилостивился, и переведёт нас после смерти в менее мучительный круг ада, но всё дело в том, что нам вообще в ад не хочется! Мы же ничего плохого не делали, мы никого не обижали, и даже стараемся помогать заблудившимся в пустошах людям - выводим их к дорогам. Мы ведь итак всё время мучаемся, а тут и после смерти - ад... Что вы знаете?.. Быть может, найдётся какое-нибудь утешение для нас?..
  И столько мольбы, и столько тоски было в этом голосе, что Афанасий Петрович и Гильом умилились, что же касалось Жанны, то она твёрдо уверилась, что эти окружающие её существа куда лучше тех пьяных мужиков, которые пользовались её телом в городе.
  Также Афанасий Петрович испытывал чувство гнева в отношении мошенника, который сыграл на доверчивости этих существ, и не только выкачал ненужные им деньги, но и оставил в душевном смятении.
  И тут заговорил Гильом. Тёплым и добрым был его голос. Он переводил взгляд с одного мутанта на другого, и каждого одаривал светом своих больших, прекрасных очей. И, должно быть, этот статный юноша действительно казался им, искажённым, на божество. Они в умилении ловили каждое его слово. Вот, что он говорил:
  - Знайте же, что всё то, что сказал вам тот человек - ложь. Ибо был он дьяволом, а дьявол, как известно, есть отец всей лжи. Позвольте же поведать вам, милые мои люди, благую весть... Создатель дал вам уродливые тела, но души в вас прекрасные. Души ваши - есть души милых, наивных детей. Знайте же, что после смерти нет для вас никакого ада... Знаете ли вы гусениц?..
  - Нет... нет... нет...
  - Должно быть, их сейчас уже не осталось, но в старых книгах сказано, что гусеницы есть непривлекательные личинки, которые ползают и поедают листья. И вряд ли непосвящённый сможет сказать, что в гусенице таиться прекраснейшее существо. А, между тем, именно так и есть. Гусеница погибает, но, в тоже время, и перерождается и продолжает жить в форме прекраснейшей бабочки. Эта бабочка яркими, гармонирующими со всей вселенной крыльями взмахивает, и навсегда оставляет тесную оболочку, и всё теплое, солнечное лето порхает среди благоуханный цветов, и радуется каждому мгновенью жизни. Вот также и вы: сейчас подобны гусеницам, но каждый уже несёт в себе прекрасную бабочку, которая в мгновенье смерти из ваших тел освободиться, и устремиться на нездешние поля, где будет только счастье, да счастье. Такое счастье, которое вы сейчас и представить не можете! И, никогда то лето не закончиться, ибо души, как известно, не умирают...
  Гильом закончил говорить, и в зале воцарилась гробовая тишина. Никто не решался ни вздохнуть, ни пошевелиться. А потом мутанты начали опускаться на колени, и шептали они:
  - Будь же благословен!.. Будь же благословен!.. Спасибо!.. Спасибо вам!..
  - Пожалуйста, не надо этого поклонения. - смутился Гильом. - Я просто рассказал вам, как всё будет...
  Так говорил он, а сам очень волновался. Ведь всё, что он рассказал, он только что выдумал. Конечно, выдумал он не из-за желания чем-либо поживиться, а только чтобы утешить этих через чур доверчивых существ. Но всё же выходило, что он их обманул, а теперь ещё и уверял их в этой лжи: "так всё и будет".
  И теперь мутанты стояли перед ними на коленях, и плакали, и шептали:
  - Спасибо вам!.. Будьте же нашими правителями, не оставляйте нас, пожалуйста...
  - Право и не знаю... - пробормотал Афанасий Петрович. - Очень не хотелось бы вас огорчать, но дело в том, что завтрашним утром мы собираемся уезжать от вас...
  Мутанты заплакали, и долго не могли утешиться, но всё же, в конце концов смирились с этим, и вновь уже улыбались, и поздравляли друг друга, с тем, что, оказывается, в ад они не попадут, но будут порхать прекраснейшими бабочками среди небесных цветов...
  
  * * *
  
  В это самое время, в ста милях от них, на обочине дороги стояла чёрная машина, в которой бредил, уткнувшись лбом в руль, человек. Этим человеком был Пётр Викторович Фет.
  Весь прошедший раскалённый день, от самого рассвета и до сумерек преследовал он Афанасия Петровича и Гильома. Змей раковой опухоли продолжал жалить его мозг, а так как он забыл взять с собой необходимые медикаменты, то последствия были устрашающие. Рассудок Петра Викторовича окончательно помутился, и он, время от времени начинал грызть руль, ругался самыми непотребными словами, или же вступал в длительные дискуссии с самим собой, обсуждая, как он распорядиться с полученной за поимку преступника суммой...
  Что же касается направления, которое он выбирал, то здесь Пётр Викторович полагался исключительно на чутьё своё. И, странное дело - чутьё ни разу не подвело Петра Викторовича, и среди множества дорог, он выбрал самую заброшенную, и не ошибся. Тем не менее, после очередной вспышки раковой боли, он потерял сознание, и, если бы машина автоматически не затормозила, так непременно бы разбился...
  Сначала он ничего не видел. Ему чудилось, будто он идёт сквозь мрак. И с каждым его шагом усиливался смрад. Он слышал чьё-то шипенье - во мраке явно таились какие-то твари. Однако, в своей руке Пётр Викторович чувствовал приятную прохладу автомата, и это придавало ему уверенности.
  Вот вошёл он в помещение, заполненное отвратительнейшими мутантами, которые приклонялись перед преступниками: Афанасием Петровичем и Гильомом.
  - А-а, вот вы! Попались! - торжественно вскричал Пётр Викторович, и поднял на них автомат. - А ну - руки вверх!..
  Тут мутанты вскочили, загородили преступников.
  - Ну, получайте! - зарычал Пётр Викторович, и открыл огонь.
  Мутанты прыгали на него, но разрывные пули шпиговали их тела, и они, извиваясь, падали на пол; там ещё дёргались, но уже не в силах были подняться.
  Но вот один из мутантов пробрался по стене, и прыгнул на Петра Викторовича сзади, начал душить его. В глазах Петра Викторовича потемнело, он начал заваливаться на спину. Выпустил ещё одну очередь в потолок, но тут сразу несколько уродцев прыгнули на него, стали разрывать плоть...
  Пётр Викторович закричал, и очнулся...
  Приподнял голову, и обнаружил, что его машина стоит на обочине дороги. Все фары были включены и яркими прожекторами высвечивали несколько метров в угольной ночи. И там, где свет растворялся в черноте, мелькали некие уродливые контуры.
  Компьютер предупреждал:
  "Замечено присутствие опасной органики... Возможно нападение... Совет: немедленно начать движение..."
  - Трогай! - крикнул Пётр Викторович.
  Машина рванула с места, стремительно стала набирать скорость.
  Раздались разочарованные вопли, и на мгновенье Пётр Викторович увидел этих тварей: помесь людей и волков. Клыкастые, волосатые, но всё же и с человеческими чертами - это было зрелищем не для слабонервных.
  И вот одна из этих тварей прыгнула, и оказалась на крыше машины, прямо над головой Петра Викторовича. Послышался пронзительный, болью отозвавшийся в голове звук - когти разрывали обшивку.
  Тогда Пётр Викторович схватил автомат, направил дуло вверх, и выпустил длинную очередь, пробивая как крышу машину, так и плоть твари.
  Последовал вопль раненой твари, от её сильных ударов крыша начала прогибаться. Пётр Викторич продолжал палить вверх. При этом его лицо кривилось безумной усмешкой, и он кричал:
  - Так! Замечательно!.. Вот - доберусь до тебя...
  При этом он имел в виду Афанасия Петровича, и видел не дорогу, но вожделённый десять тысяч кредитов. И, если бы бортовой компьютер не корректировал направление, то давно бы уже врезался в какую-нибудь из подступавших к дороге глыб.
  Тварь на крыше сделала ещё несколько конвульсивных рывков, и замолкла уже навсегда...
  
  * * *
  
  А в другой машине, которая была отдалена от машины Петра Викторовича на триста миль, но всё же медленно её настигала, так как была более дорогой, а, стало быть, - и более быстрой, спала, уткнувшись в плечо Марии, девочка Рената. Мария, и Аскольд уже знали, что у неё три глаза, но они приняли это как должное.
  Что касается Аскольда, то он вообще прибывал в состоянии прострации. Ведь всё, что он делал, было столь необычным, что походило скорее на безумный сон. Однако, он даже и не пытался вырваться из этого сна; более того - он всеми силами старался не просыпаться, так как знал, что иначе может потерять Марию, а от одной мысли об этом у него сжималось сердце. Итак, они ехали по дороге, за счастьем Марии...
  Однако, город остался позади, а вместе с ним и многочисленные развилки, единственный верный путь среди которых указывала Рената. И теперь девочка заснула... Она спала и видела залу, в которой, во главе стола сидело счастье Марии: причём счастье раздвоилось, то был сразу и Афанасий Петрович и Гильом. Так же за этим длинным столом сидели существа, форма которых была отталкивающей, но внутри которых увидела Рената свет.
  Все эти существа были погружены в дрёму, навеянную словами Гильома. Рената заглянула в их сознание, и обнаружила, что все они грезят об одном, - о том, как придёт к ним смерть - сладостная смерть - смерть-избавление. В мгновенье смерти сбросят они ненавистные, гниющие оболочки и бессмертными бабочками полетят на небесные поля.
  Причём все они так свято верили в это, что даже и сама Рената поверила, и ещё пристальнее стала смотреть в них, выискивая, где же в них спрятаны эти чудесные бабочки. Но, сколько она ни глядела, так никаких бабочек и не увидела. И тогда она поняла, что верят они в то, чего на самом деле нет.
  Но это показалось Ренате настолько справедливым, что она, незримым духом, прикоснулась к каждому из них и прошептала: "Ничего, не волнуйтесь. Всё будет хорошо".
  И действовала она так же, как и много раз до этого. Из грёз соткала она реальность. Хотя, пожалуй, эта была самая кропотливая, самая тяжёлая из всех, проделанных ею работ. Дело в том, что и сама создаваемая реальность, должна была оставаться почти что грёзою; чем-то хоть и имеющим форму бабочки, но бесконечно загадочную и прекрасную изнутри, и именно внутренней своей, незримой сущностью, несущую безмерно большее, чем наружным образом. И эти бабочки были таким образом сотканы из атомов света, что законы физики были им неподвластны, им не грозило разрушение, по сути своей они были бессметны. И эти бабочки остались заключены в гниющей плоти, и должны были высвободиться в то мгновенье, когда плоть перестала бы исполнять свои привычные жизненные функции.
  Эта тончайшая операция утомило Ренату, и устремила своей дух, в космос. Там, среди звёзд, не было ни мятежных мыслей, ни страстей, но там всё было гармонией, всё сияло и переливалось неземными цветами. И не породил ещё человеческий разум таких слов и понятий, которые описали того тихого счастья, которое обняло там Ренату. И океан неземной гармонии баюкал и целовал её душу, а она смеялась и плакала, и была такой же безмятежной, как сама вечность...
  
  * * *
  
  Афанасий Петрович, Гильом и Жанна даже и не заметили, как заснули - должно быть, какие-нибудь испарения так на них подействовали. Во всяком случае, они крепко проспали до самого утра, что в их тревожном бытии было большой редкостью. Они проспали бы и значительно дольше, но их растолкали мутанты.
  - А, что?.. - Афанасий Петрович невольно передёрнулся, когда увидел искажённый, гниющий лик перед собою.
  Мутанты говорили извиняющимися, заискивающими голосами:
  - Вы уж извините, пожалуйста, что пришлось вас разбудить, но дело в том, что появился плохой человек, и он вас ищет...
  - А? Что? Какой ещё плохой человек? - Афанасий Петрович сразу подумал о милиции.
  - Поглядите, пожалуйста, в окно, но только осторожнее... - попросил мутант.
  Афанасий Петрович поднялся, за ним последовали и Гильом с Жанной, но Афанасий Петрович махнул на них рукой, и прошептал:
  - Оставайтесь на местах... нам надо быть очень осторожными...
  Сам же он пробрался к окну, и осторожно выглянул на улицу.
  Там стояла чёрная машина, на крыше которой застыла пробитая пулями волкообразная тварь. А рядом с машиной стоял, и размахивал перед мутантами автоматом Пётр Викторович, слышна была его непотребная ругань, перемешанная с требованиями выдать ему: "преступника и его клона".
  Мутанты робко отвечали ему, что не понимают, о ком он говорит. Однако, Пётр Викторович указывал на потрёпанную машину Афанасия Петровича, и вопил, что именно на этой машине и приехали к ним преступники, а теперь мутанты их укрывают. Мутанты опять-таки отвечали, что не понимают, о ком идёт речь.
  Тогда Пётр Викторович направил на них дуло автомата, и заявил, что, если раньше чем он досчитает до трёх, они не скажут, где спрятали преступников, то он начнёт их расстреливать.
  Мутанты переглянулись, и затем Афанасий Петрович отчётливо услышал их голоса:
  - Хорошо. Мы проведём Вас...
  Афанасий Петрович обернулся к Гильому и Жанне, хотел крикнуть им, чтобы они бежали, но стоявший поблизости мутант приложил палец к своим губам, и прошептал:
  - Вам совершенно нечего бояться... Подождите немного...
  Афанасий Петрович вновь глянул на улицу, и увидел, что бывшие там мутанты ведут Петра Викторовича не к этому большому дому, но куда-то прочь из деревни.
  - Куда они его? - спросил Афанасий Петрович.
  - О, вам совершенно не о чем волноваться, о прекраснейшие, божественные гости. Он вернётся сюда, когда вас уже не будет. Мы перельём топливо из его машину в вашу...
  - Спасибо вам большое... Но, что же будет с вами?..
  - О, о нас вам совершенно не стоит беспокоиться. - заверял его мутант.
  Они ещё парочку минут подождали, пока Пётр Викторович отойдёт подальше от деревни, и тогда вышли на улицу.
  Дверь машины Петра Викторовича оказалась приоткрытой, Афанасий Петрович забрался внутрь и решил, что в общем-то, и не зачем переливать топливо, а можно уехать прямо на этой гораздо более надёжной машине.
  Он кивнул Гильому и Жанне, чтобы они садились, и сам улыбнулся:
  - Ну, вот - никогда не думал, что мне придётся угонять машину.
  Бортовой компьютер осведомился:
  - Куда изволите ехать?
  - Прежде всего, вернись на дорогу. - попросил Афанасий Петрович.
  - Счастья вам. - обратился к мутантам Гильом.
  Те опустились на колени, и улыбались ему, приговаривая:
  - Сейчас мы уже счастливы, а скоро будем ещё более счастливыми...
  Вскоре чёрная машина выехала на безлюдную дорогу, и продолжила свой путь вглубь пустошей...
  
  * * *
  
  Как и следовало ожидать, Солнце припекало, и терзало Петра Викторовича. Он шагал за своими проводниками мутантами, и выглядел весьма комично. Обвешенный гранатами, с автоматом, а также и с баллоном, заполненным усыпляющим газом, который он закрепил у себя на спине. Благодаря этой экипировке, он походил на героя дешёвого боевичка, но его оттопыренный пивной живот, да и всё его обрюзгшее от сидячего образа жизни тело выдавало, что вовсе он не герой боевичка, даже и самого дешёвого...
  Мутанты отвели его уже на две мили от деревни. Здесь начинались заросли растений, половину которых составляли растительные ткани, а половину - железо.
  Они вошли в тень, и там остановились.
  Пётр Викторович вытер обильно выступающий на его лбу пот, и спросил нетерпеливо:
  - Ну, долго ещё?..
  - Мы уже пришли. - смиренными голосами отозвались мутанты.
  - Что?!
  Пётр Викторович вскинул автомат, быстро водил дулом из стороны в сторону, высматривал вожделенную добычу. Однако, как понимает читатель, никого, кроме мутантов-людей и мутантов-растений он не видел.
  Вот крикнул:
  - Где же?!..
  - Уже, надеемся, далеко. - ответили мутанты и заулыбались.
  - Что?!.. Вы говорили, что проводите меня к преступникам...
  Мутанты засмеялись. Пётр Викторович дал короткую, но оглушительную очередь в воздух. Тогда один из мутантов вышел вперёд, и пояснил:
  - Видите ли, мы вынуждены были пойти на ложь, потому что вы сами есть Дьявол, отец всякой лжи. Ложь нам неприятна, но сейчас она была оправдана тем, что мы спасали от вас, Дьявол, наших божественных гостей. Мы повели Вас прочь от деревни, в то время, как они уехали, оставив вас, извините, с носом!..
  Мутанты вновь заулыбались.
  - Арррр! - зверем зарычал Пётр Викторович. - Улыбаетесь?! А?!.. Смешно вам, ну так знайте, что сейчас я перестреляю всех вас, вонючее отребье!..
  Улыбки мутантов стали шире, глаза их сияли неподдельным счастьем.
  - ...А вот здесь у меня запасные обоймы. - Пётр Викторович хлопнул себя по боку. - Так что хватит и на ваших сообщников из деревни. Перестреляю всех и жён и детей, и мне за это ничего не будет, потому что и по закону вы выродки, - хуже животных...
  - Счастье то какое! - сияли мутанты. - Стало быть все будут освобождены! Все мы бабочками полетим!..
  - А-а, так у вас и мозги протухли! - заревел Пётр Викторович и нажал на курок.
  Автомат зарабатывал, выплёвывая из ствола стремительный свинцовый поток. Это были разрывные пули, и, попадая в тело, они, осколками перемалывали все кости. Мутанты падали как подкошенные, никто даже и не пытался сопротивляться или же бежать, некоторые даже раскрывали навстречу пулям объятья - так приветствовали они смерть.
  Меньше чем через минуту всё было закончено. Лежали изуродованные тела, а над ними с видом победителя возвышался Пётр Викторович.
  - Так то! - он пнул одно тело своим тяжёлым ботинком.
  Тут ему показалось, что один мутант пошевелился, - он пустил в него ещё несколько зарядов.
  И тут он увидел, что от каждого тела поднимается светоносная бабочка. И сколь уродливы были мутанты, столь прекрасны были вышедшие из них бабочки.
  - Что за... - Пётр Викторович начал палить в ближайшую бабочку, но тут закончились патроны.
  Дрожащими руками он заменил обойму, и дал длинную очередь в сияющий хоровод бабочек, которые парили над его головой. Но пули проходили сквозь их тела и не причиняли им никакого вреда.
  А затем они поднялись высоко-высоко в небо, и Пётр Викторович больше их не видел.
  - Так, стало быть? - спросил он у неведомого собеседника. - Ну, хорошо же! Сейчас я покажу вам, где раки зимуют!.. Сейчас вы мне всё выложите!..
  И он бросился обратно в деревню. Там, обнаружив, что его чёрная машина пропала, а у оставшейся развалюхи скачены шины, он пришёл в ещё большую ярость, и завопил:
  - Ну, выходите...
  Мутанты покорно выходили из домов, и шли к нему, улыбаясь. Они уже знали, что ждёт их, и были рады этому. Ведь смерть являлась для них избавлением.
  Вышли все от мала до велика. Пётр Викторович водил по их рядам дулом автомата, и кричал:
  - Так! Слушайте меня!.. Либо вы расскажете мне, куда они уехали, либо я вас всех перестреляю...
  - Мы готовы. - отвечали они хором.
  - А-а! Ну, вот вам!
  И он начал стрелять. Закончилась обойма, он поставил новую, та закончилась - он и её заменил. Автомат раскалился, воздух дрожал от беспрерывно грохота. Наконец, Пётр Викторович осознал, что ни одного мутанта уже не осталось, но всё что есть - это груда искорёженной плоти.
  Но вот груда тел засияла, и десятки бабочки полетели в поднебесье.
  - Да что же это?! - перепугался Пётр Викторович, и вот повернулся, да и побежал прочь от деревни, в сторону дороги.
  
  * * *
  
  По этой пустынной дороге мчалась роскошная, длинная машина. Многие недобрые глаза провожали её, однако ж не только злоба и голод в этих глазах читались. Также было там и удивление, - уже многие-многие годы не проезжали по этой дороги такие машины.
  А в машине этой сидели Рената, Мария и Аскольд.
  Мария очень волновалась, сжимала и разжимала кулачки. Вот нетерпеливо спросила у Ренаты:
  - Скажи, девочка, далеко ли ещё до счастья моего?..
  Рената прикрыла два человеческих глаза, и ответила:
  - Мы к ним приближаемся... но они едут от нас, так что встреча может быть не такой уж и скорой...
  - У-у, чё-ёрт! Стоп! - крикнул Аскольд.
  Машина послушно затормозила.
  Дело в том, что поперёк дороги лежал, и слабо двигался человек.
  - Объезжай. - приказал Аскольд.
  - Нет! Мы должны ему помочь... - возразила жалостливая Мария.
  Она выбежала из машины, и помогла человеку подняться. Это был Пётр Викторович, с которым случился солнечный удар. И оружие было при нём.
  Мария провела его к машине, и помогла усесться на заднее сиденье. Достала ему из холодильника холодной газировки (кстати, в машине имелся и телевизор, и игровой компьютер, и прочие ненужные им развлечения)...
  Машина поехала дальше...
  
  
  
  
  
  Глава 3
  "Ледяное Королевство"
  
  Чёрная машина, в которой сидели Афанасий Петрович и Гильом, мчалась по дороге, а впереди над раскалёнными пустошами, вздымалась в поднебесье серая с белёсыми прожилками стена. То было величественное и грозное зрелище.
  Стена тянулась от горизонта и до горизонта, и пребывала в постоянном движении вверх, там, на большой высоте, она изгибалась, и мрачным куполом уходила куда-то, в скрытые этой стеной земли.
  - Ну, заворачиваем, что ли? - спросил Афанасий Петрович у Гильома, хотя уже прекрасно знал ответ.
  - Нет, батюшка. Едем через эту преграду. - отвечал юноша. - Ведь именно за ней наше счастье.
  - Да-да. - захлопала в ладоши трёхногая Жанна. - Пускай нас унесёт в небо эта белая гадость! А потом сбросит оттуда, и разобьёмся мы, и взорвёмся вместе с этой треклятой машиной!.. Вот здорово будет!..
  Афанасий Петрович, стараясь не обращать внимания на её истеричные реплики, спросил у бортового компьютера:
  - Что известно по поводу тех области, которые лежат впереди нас...
  Незамедлительно последовал ответ:
  "В результате смещения пространственно-временных пластов, после печально знаменитого эксперимента "Альфа", в данной области феномен, получивший кодовое название "вечная зима". В земной поверхности наблюдаются круглые поры, диаметров от миллиметра, до двух сантиметров. Из этих пор под большим давлением выходят массы холодного тумана, смешанного со снегом. Эти массы, поднимаясь на высоту в пять с половиной миль, загибаются к центру данной зоны. Таким образом, они образуют густой облачный покров, из которого сыплет снег, и температура под которым колеблется от минус пяти, до минус двадцати градусов по Цельсию. Общая площадь зоны более четырёхсот квадратных миль, однако внутренняя география, а также население изучены крайне слабо, по причине того, что большая часть оборудования начинает выходить из строя, вскоре после проникновения за туманный заслон... Вообще же известно, что население там присутствует, и весьма агрессивное. Любое проникновение туда связано с чрезвычайным риском для жизни, и не рекомендовано..."
  Далее последовала масса всевозможных предостережений, но никакой конкретной информации там больше не наблюдалось.
  - Очень хорошо... - сказал Афанасий Петрович компьютеру. - А теперь забудь про все предостережения, которые в тебя напиханы, и приготовься к прорыву...
  До вздымающейся из-под земли массы оставалось не более полумили. Теперь уже верхней части стены не было видно... Зрелище стремительно проносящихся многометровых клубов ледяного пара и снега было столь величественным и грозным, что даже и Жанна оставила свои язвительные замечания, и теперь сидела безмолвная и бледная, вновь и вновь старающаяся смириться с собственной смертью. А в том, что она сейчас же погибнет, Жанна была совершенно уверена.
  Бортовой компьютер доложил:
  - Увеличиваю скорость до максимально возможного предела в восемьсот миль час. Только так есть возможность проскочить через зону подъёму снежных масс и не быть унесёнными вверх...
  - Увеличивай, увеличивай. - кивнул Афанасий Петрович.
  Двигатель взревел - их скорость значительно возросла. Однако рёв двигателя легко потонул в грохоте, который извергала из себя эта вздымающаяся в небо стена. Это был такой грохот, что в нём тонуло всё - и биение сердца, и мысли. И всё же Афанасий Петрович, вновь и вновь повторял: "О господи, что же мы ищем?.. Что там, впереди?.. Что?.. Что?.."
  А в следующее мгновенье чёрная машина канула в серой массе...
  
  * * *
  
  Машина, в которой ехали Мария, Рената, Аскольд и Пётр Викторович Фет приближалась к серой стене. Они не могли знать, что машина с Афанасием Петровичем, Гильомом и Жанной погрузилась в стену за пять часов до них, однако ж, одно они знали точно - счастье Марии за стеной.
  Это Рената кивала в сторону стены маленькой своей ручкой и приговаривала:
  - Там они. За стеной...
  И Пётр Викторович, который уже очнулся, был уверен, что девочка говорит именно о тех, кого он преследовал. Конечно же, ведь Рената говорила о счастье, а они - эти преступники, и есть его счастье, его десять тысяч кредитов и избавление от совершенно нестерпимой головной боли, которая вновь и вновь жалила его мозг.
  Аскольд велел машине остановиться, запросил у бортового компьютера данные о том, что ожидало их впереди, и получил ту же информацию, что и Афанасий Петрович на пять часов раньше его.
  - Ага, очень хорошо. - кивнул Аскольд. - А вот теперь мы разворачиваемся и едем назад...
  - Нет. Мы едем дальше. - твёрдо сказала Мария. - Ведь там моё счастье.
  - О, да-да! Конечно... - кивал Аскольд. - Я, конечно же, сошёл с ума. Ради тебя я бросил все дела. Меня там, наверное, обыскались, а я даже и не думаю общаться с ними по видеосвязи. Но всё, хватит, я же не самоубийца, в конце концов! Можешь закатывать сцену, биться в истерике, но мы поворачиваем назад, и всё...
  - Нет. Не всё... - дуло автомата Петра Викторовича уткнулось в затылок Аскольда. - Если отдашь приказ поворачивать, то навеки расстанешься со своими мозгами. Если не хочешь ехать дальше, - вылезай из машины.
  - Так. - Аскольд кивнул. - Едем дальше. Но предупреждаю - это самоубийство, а вы сумасшедшие.
  Машина рванулась дальше, и вскоре начала набирать скорость, готовясь прорываться сквозь серую массу. Дуло автомата упиралось в затылок Аскольда, он чувствовал, что смерть на расстоянии вытянутой руки от него. И в эти роковые мгновенья Мария обратилась к нему с вопросом:
  - А ты ничего не заметил?
  Аскольд прохрипел:
  - Я заметил, что, если машину тряхнёт, то у того психа на заднем сиденье дрогнет палец, который лежит на курке, и...
  - Нет, я говорю про себя. Ты во мне ничего не заметил?
  - Нет. А что?
  - Я же уже вторые сутки не принимаю наркотиков.
  - Вторые сутки?..
  - Вот именно! И я не чувствую в них потребности. Быть может - это потому, что сейчас у меня появилась цель. И я почти уже счастлива...
  Её последние слова потонули в исходящей от серой стены грохоте. Их машина ворвалась в эту массу, растворилась в ней...
  
  * * *
  
  Несколько минут в машине Афанасия Петровича практически ничего не было видно. Ну, разве что проносящуюся за стеклом тёмно-серую, снежную массу. Однако, движение это было настолько стремительным, что просто невозможно было ни за чем уследить...
  Зато машину сильно трясло, подбрасывало вверх, и один раз они несколько секунд пробыли в воздухе. Жанна закричала:
  - А-а, полетели!.. Отправляемся в последний полёт!.. У-у, здорово!..
  Тем не менее, машину ещё раз тряхнуло, и она покатилась дальше. И вдруг серая завеса осталась позади.
  От неожиданно нахлынувшего яркого свечения они ослепли.
  - Тормози! - приказал Афанасий Петрович, и машина остановилась.
  Несколько минут потребовалось на то, чтобы привыкнуть к белому сиянию. Когда же, наконец, привыкли, то оказалось, что их окружают занесённые снегом поля. Также среди полей, и холмы поднимались, и укутанные белыми шубами деревьями.
  В нескольких десятках метрах позади машины вырывалась в поднебесье стена из ледяного тумана. А на высоте в пять с половиной миль, этот туман изгибался в непроницаемые, плотные тучи. Впрочем, ожидаемого снегопада не было; так - падали отдельные, крупные снежинки.
  Далеко-далеко, за полями и холмами, стекающиеся со всех сторон тучи, сцеплялись в колонну, которая грозным смерчем закручивалась и уходила в воронку, чтобы там, расщепившись на мириады составляющих, промчаться по подземным переходам, и вновь вырваться из пор земли, и вновь устремиться в небо.
  И вновь затрещал, извергая предупреждения, бортовой компьютер:
  "Замечено присутствие электромагнитных полей, источник которых неведом. Воздействие данных полей крайне негативно сказывается на рабочем состоянии всего оборудования, в том числе и управляющего процессора. Рекомендация в течение получаса покинуть аномальную зону; в противном случае..."
  Но, что будет в противном случае, они так и не услышали, потому что из динамика пошли сильные помехи.
  - Так, понятно, мы здесь замёрзнем! - усмехнулась Жанна. - Здорово! Даже и не мечтала о такой роскошной могиле. Настоящая морозилка. Вот через тысячу лет какие-нибудь исследователи найдут нас, а мы совсем не разложимся, потому что будем ледышками. Вот они и будут любоваться на трёхногую Жанну, обсуждать, какая она была уродина, только вот Жанне не будет до них никакого дела, потому что она будет уже мёртвой!..
  - Ладно, поехали. - вздохнул Афанасий Петрович. - А что там дальше - видно будет.
  Среди заснеженных полей имелась колея, оставшаяся от саней, что явственно говорило о присутствии в этом замкнутом мирке жизни. По этой колее и поехала чёрная машина... Если прежде двигатель работал ровно, то теперь он ворчал, трещал, иногда захлёбывался в надрывном скрежете.
  - Да-а, далеко мы не уедем... - вздохнул Афанасий Петрович...
  
  * * *
  
  Уже некоторое время чёрной машине приходилось двигаться под уклоном вверх. И без того измученный неведомыми излучениями двигатель доживал свои последние мгновенья, кашлял, выплёвывая чёрные облака.
  Наконец, когда до окончания подъёма оставалось не более пятидесяти метров, двигатель рявкнул в последний раз, и замер уже окончательно. Машина тут же начала скользить назад.
  Не говоря лишних слов, Афанасий Петрович, Гильом и Жанна выскочили наружу, и тут только почувствовали, что такое настоящий холод. Пожалуй, для зимы это была нормальная погода, минус десять, или быть может двенадцать градусов, но для них, привыкших жить в раскалённом аду парникового мира, - это было просто больно, словно бы бессчётные иглы вонзились в их тело, и начали терзать. К тому же и одеты они были в лёгкую, призванную не согревать, а охлаждать одежку.
  - О-о! - закричала Жанна. - Никогда не думала, что умирать - это так больно.
  - Нам надо как можно больше двигаться! - отозвался Афанасий Петрович. - Тогда, может, и не замёрзнем...
  И они бросились вверх по склону. На бегу размахивали руками, выдыхали облачка белого пара, а Гильома всё подмывало предложить поиграть в снежки. Но всё же он понимал, что такое предложение никто из его серьёзно-мрачных компаньонов не воспримет.
  И вот они выбежали на вершину, и там замерли, забывши вдруг про холод.
  Афанасию Петровичу казалось, что столько уже перевидал, что просто нет на свете ничего такого, что смогло бы его поразить. Однако всё же он был поражён...
  Перед ними простиралась, окружённая кольцом холмов долина, миль десяти в поперечнике. В центре этой долины вздымался пятисотметровый золотой шпиль. В нижней части к этому шпилю была прикреплена железная полоса, которая вытягивалась от самого шпиля, и почти до края круглой долины. Таким образом протяжность полоса имела длину в несколько миль, толщиной же она была всего лишь в пару метров. И эту железную полосу толкали люди! Этих людей были десятки тысяч. На протяжении нескольких миль они двигались бок о бок, впиваясь руками в ледяной металл, и толкая его вперёд.
  Вместо одежды, на людях этих было какое-то рваньё. Они замерзали, тряслись; тела многих посинели, покрылись язвами, они стенали, и стон этот страшным адским хором полнил воздух.
  Время от времени кто-нибудь из людей, окончательно обессилев, падал, и никто не помогал им подняться; они так и оставались лежать, постепенно вмерзая в почву. И, приглядевшись, Афанасий Петрович понял, что вся поверхность поля покрыта телами относительно свежими, и уже почти слившимися с почвой.
  Как только какое-нибудь место освобождалось, так к нему из пещер, которые чёрной сыпью покрывали прилегающие к полю холмы, выбегал такой же несчастный, облачённый во рваньё человек, и со всех сил бежал к освободившемуся месту...
  И столько в это месте было безысходного, вековечного страданья, что Афанасий Петрович почувствовал, как его собственная боль - тоска одиночества тонет в этом стоне...
  И вдруг рядом с ними раздался голос:
  - Что, впечатляет?
  Они обернулись и увидели старца в тёплой, пушистой шубе белого цвета. Длинные волосы, усы и борода - всё у старца было таким же белым, как свежевыпавший снег. Кожа на лице его была загрубелой, привыкшей к холоду да к ветру, а глаза были ослепительно голубыми, как безоблачное, январское небо, которого в этом мирке как раз то и не было. Старец сидел на санях, запряженных двумя оленями с золотыми рогами и серебряными копытами.
  - Не бойтесь... - улыбнулся им старец. - Я не причиню вам никакого зла, хотя бы потому, что мне это совершенно не нужно.
  И голос, и внешность старца располагали к доверию, и поэтому Афанасий Петрович попытался улыбнуться в ответ. Однако улыбка получилась неискренней: невозможно было расслабиться в этом, наполненном адским стоном месте. И старец понимал это, он кивнул на свои сани, и сказал:
  - Залезайте, пожалуйста, там для всех места хватит...
  Только они забрались, и старец взмахнул поводьями, - олени помчались вначале по вершине холма, а потом - прочь от этого жуткого места.
  - Кто эти несчастные? - спросил Афанасий Петрович.
  - Просто отщепенцы. - пожал плечами старец.
  - Отщепенцы от чего? - уточнил Гильом.
  - От разума, от жизни. - ответил старец.
  - Но, пока мы едем, не могли бы вы рассказать поподробнее? - попросил Афанасий Петрович.
  - А рассказывать то особо и нечего. - отвечал старец. - Давным-давно произошёл катаклизм и мы оказались в этом ледяном мире. Вначале жили довольно мирно, но потом, как часто бывает, кому-то вздумалось изобрести новую религию. Зачем? Чтобы управлять массами, естественно. В результате, уверившись в безумное ученье, они добровольно обрекли себя на адское существование...
  - А что за религия? - любопытствовал Гильом.
  - Что, мол, они богоизбранный народ, и что надо им возвести золотой шпиль, и стрелку вокруг него. Несколько поколений добывали золото в рудниках и возводили. Потом, когда построили, начали крутить, так как, по этому же учению, когда они сделают тысячу кругов, пробьёт последний час вселенной.
  - Безумие какое! - воскликнул Гильом. - Даже если бы это было так, то зачем этот конец приближать?
  - Потому что для них жизнь есть мука. А смерть - избавление.
  - Я их понимаю. - кивнула Жанна.
  - Но ведь прежде они жили вполне счастливо, и не мучались. - молвил старец. - А все мучения изобрели для себя сами: и мёрзнут, и надрываются, а всё ради исполнения кем-то придуманного ритуала...
  - Ясно. - кивнул Афанасий Петрович. - И что же, помочь им никак нельзя?
  - Ну, ещё давно я пытался. - ответил старец. - Но они ведь фанатики, и чуть меня не разорвали. С тех пор я и оставил их.
  - Ясно-ясно. - ещё раз кивнул Афанасий Петрович. - Ну, а много осталось Вас?
  - Кого это "Вас"? - нахмурил седые брови старец.
  - Ну, тех кто не отошёл от той прежней, счастливой жизни. - пояснил Афанасий Петрович.
  - Так только я один и остался. - невесело усмехнулся старец.
  - То есть, как...
  - Да вот так уж получилось.
  - И что же - не одиноко ли вам? - поинтересовалась Жанна.
  - Раньше бывало одиноко, но теперь уже привык. - ответил старец. - Вот вас принимаю, и знаю, что ненадолго вы, и совсем по этому поводу не печалюсь. Одиночество может быть прекрасным, если в душе целый мир...
  Между тем они ехали по колее в окружении обледенелых берёзок. Никаких зверей и птиц, а также их следов не было видно. Выехали на лёд широкой реки. На другой её стороне виднелись останки большого города...
  Когда переехали на другой берег, Афанасий Петрович приметил погнутый столб с таблицей, и попросил остановить сани. Надпись покрылась толстым слоем побелелого льда, и долго пришлось его сбивать. Но, в конце концов они были вознаграждены, и смогли прочесть название города: "Киев".
  - Теперь уже совсем близко... - молвил Афанасий Петрович.
  - Но что именно? - спросила Жанна.
  - А вот сам не знаю. Но скоро мы найдём то, что искали...
  И тут старец молвил:
  - Должно быть, вам в Лавру...
  - Куда-куда? - переспросил Афанасий Петрович.
  - Ну, была тут такая лавра. Я и сам в точности ничего не знаю. Но в давние-давние времена была здесь такая, Лавра. То подземные лабиринты, и жили в ней монахи-праведники, Богу молились... Быть может, в тех подземельях и отыщите счастье своё...
  - Что же - вези. - кивнул Афанасий Петрович.
  И вновь они уселись в сани, и вновь старец взмахнул поводьями, и олени понесли их. И вот через какое-то недолгое время остановились они у входа в большую, выложенную каменными плитами пещеру.
  - Что же, вам туда. - кивнул старец.
  - Ну, а вы, стало быть, с нами не пойдёте? - огорчился Гильом.
  - Нет. Мне некогда, так как новых гостей принять надо.
  - Каких ещё гостей? - спросила Жанна.
  - Да вот что-то зачастили ко мне. - ответил старец. - Какие именно, пока не знаю, но чувствую, что приближаются...
  - Как там темно. - поёжился Гильом.
  Отсчитайте шесть каменных справа от входа, и на седьмой будет трещина. На эту трещину надавите, и там откроется тайник, а в тайнике - источники света.
  Сказав так, старец направил своих оленей прочь от этого места, - только его и видели...
  
  * * *
  
  Машина Аскольда прорвалась сквозь завесу, но пассажиры не ослепли, так как автоматически включилось затемнение стёкол, и ярчайшая, снежная долина предстала пред ними в блеклых тонах.
  Компьютер заверещал о воздействии вредных излучений.
  - Не останавливайся! - крикнул на Аскольда Пётр Викторович.
  Аскольд не посмел ничего возражать, так как автоматное дуло по-прежнему упиралось в его затылок.
  Однако, несмотря на то, что машина была куда более дорогостоящей, нежели машина на которой приехал Афанасий Петрович, сломалась она быстрее, даже не доехав до возвышенности, за которой страдали фанатики безумного культа.
  Однако, съехавшая под уклон чёрная машина выделялась ярким чёрным пятном. Пётр Викторович вскричал:
  - Вот они! - и, размахивая автоматом, бросился к этому чёрному пятну.
  Теперь он намеривался сразу застрелить Афанасия Петровича и Гильома, - ведь и за трупы можно было получить награду. Он просто очень боялся, что счастье вновь от него ускользнёт.
  Также и Мария опасалась того, что счастье уедёт, и бежала вслед за Петром Викторовичем по снегу. Ну а за Марией бежал Аскольд, он тоже боялся за своё счастье, - его счастьем была Мария, ради неё он отправился в это безумное путешествие.
  Пётр Викторович первым подбежал к чёрной машине, настежь распахнул переднюю дверцу, и дал длинную очередь внутрь. Осколки уже нефункционирующей электроники расцарапали ему лицо, и некоторое время он ничего не мог видеть, продолжая пичкать внутренности машины разрывным свинцом.
  - Нет! Что ты делаешь?!
  Это Марина налетела на него сзади, попыталась выцарапать ему глаза, но Аскольд оттащил её в сторону, и закричал:
  - Да что вы делаете?! Ведь в машине нет никого! Пусто! Понимаете?!..
  Тут Мария затряслась и заплакала. Она восклицала:
  - Где же они?!.. Счастье то моё?!.. Замёрзнут ведь, бедненькие!
  Также и Пётр Викторович схватился за раскалывающуюся от боли голову, и стонал, и плакал:
  - Где же они?.. Счастье моё... О-ох, не могу больше...
  Тут к ним подошла Рената, и прошептала:
  - Вон он знает.
  - А?! Кто?! - хором воскликнули Пётр Викторович и Мария.
  - Вон он. - повторила Рената, и кивнула на стремительно приближающиеся к ним сани, в которых сидел уже знакомый читателям беловолосый старец.
  Мария подхватила Ренату на руки, и бросилась навстречу саням. Пётр Викторович конечно же последовал за ними. Ну и Аскольду не оставалось ничего иного, как бежать по им следам...
  Ещё, когда до саней оставалась с сотню метров, Мария заголосила:
  - Отвезите нас к ним!.. Пожалуйста!..
  Сани подлетели, старец улыбнулся им:
  - Что же, залезайте, гости дорогие...
  В санях свободно разместились все: и Мария, и Рената, и Аскольд, и Пётр Викторович.
  Но, прежде всего, Старец поднялся с ними на вершину холма, откуда открывался вид на ужасную долину, из которой поднимался стон тысяч добровольных страдальцев.
  Тут даже и Пётр Викторович ненадолго позабыл о своей безумной страсти...
  А Старец говорил:
  - Смотрите и запоминайте - это вам ещё пригодиться... на обратном пути...
  И далее от рассказал им туже историю, которую до этого рассказывал Афанасию Петровичу и Гильому, затем он тронул поводья и сани понеслись в сторону Лавры...
  И тут вновь прежние страсти завладели гостей Старца.
  - Куда вы их отвезли?! - кричала Мария.
  - Куда они просили, туда и отвёз. - отвечал старец.
  - У-у, ты! - цедил сквозь зубы Пётр Викторович. - Куда просили, туда, видите ли, и отвёз!.. А вон попотчую тебя пулями, тогда будешь знать, как без спроса чужое счастье увозить!
  - Так они ж тоже счастья ищут... - отозвался старец.
  - Поговори ты ещё у меня! - ругался Пётр Викторович. - Им счастья не положено, потому что они сами - счастье... Быстрее, быстрее вези, старик!..
  - Да ты шибко не командуй, а то вообще в сугробе останешься. - усмехнулся старец.
  Тут Петра Викторовича охватил столь сильный прилив ярости, что он решил непременно расстрелять дерзкого старца (тем более, что убивать ему было уже не в первой, и это занятие ему понравилось). Однако, от чрезмерного всплеска эмоций, раковая опухоль в его мозгу обострилась, и нахлынувшая боль была настолько сильной, что и тело его парализовало, и он, как ни старался, никак не мог нажать на курок...
  Так доехали они до самого входа в Лавру. Старец сказал:
  - Ну, вот и всё. Можете вылезать...
  Теперь и Пётр Викторович смог двигаться, и выбрался из саней.
  Старец сказал:
  - Ну, всё - оставлю вас на несколько часов. У меня тоже есть дела...
  И он уехал, - только его и видели.
  
  
  
  
  
  Глава 4
  "Лавра"
  
  Что касается источников света, о которых говорил старец, то это были самые обычные свечи. Зажгли же их с помощью спичек, которые также лежали в этом сухом, пыльном тайнике.
  Они пошли вниз по каменным ступеням, и скоро оказались в каменном туннеле.
  Первым шёл Афанасий Петрович, следом за ним - Гильом, и замыкала шествие Жанна.
  - Я вот ничего про это место не знаю. - молвил Афанасий Петрович. - Зато в твои, Гильом, мозги я напихал много разных книг. Быть может, найдётся что-нибудь и про эту лавру...
  - Да, батюшка, кое что есть... - отозвался Гильом, но слабым был его голос.
  - Ну, так расскажи, что ли. - хмыкнула Жанна.
  - Батюшка! - испуганно воскликнул Гильом, и голос его эхом отозвался под низкими сводами.
  - Да?.. Что?.. - Афанасий Петрович остановился, и обернулся к нему.
  - Батюшка, у меня никогда такого не было! Вот сейчас в нижней части глаза появилась надпись: "неполадки в процессоре... перебои с питанием..."
  - Господи, Гильом... Господи! - Афанасий Петрович покачнулся. - Ведь как же я сразу то не сообразил: ведь недаром же предупреждали, - всякая механика здесь ломается. Но ведь и тебя, сыночек, ты уж прости меня, я не совсем человеком создал, и в тебе механические части имеются...
  - О-о, как интересно! - Жанна разглядывала Гильома. - Выходит - это у нас робот, киборг! У-у-ух, а так с виду и не скажешь: человек как человек, я бы даже сказала: красавец мужчина.
  Афанасий Петрович вновь обратился к Гильому:
  - Так что нам надо уходить отсюда!.. Господи, бежать из этой проклятой снежной зоны, пока твоё сердце окончательно не остановилось!..
  Он схватил Гильома за руку, и потащил обратно по коридору, на бегу приговаривая:
  - Ну, надо же, как я глупо поступил!.. Ведь зачем всё это путешествие?.. Да чтобы для тебя, Гильом, счастье найти... А тут получается: создал тебя для счастья, а привёл к гибели...
  Однако, им не суждено было убежать. За прошедшие века пол обветшал, и вот теперь затрещал и провалился.
  Несколько метров они пролетели в чёрной пустоте, и там ударились об пол. Из трёх свечек, только свеча, которую держала Жанна, осталась горящей.
  - Так, главное не паниковать... - вымолвил Афанасий Петрович. - Гильом, как ты?
  - Здесь я. Живой.
  - Видишь чего-нибудь.
  - Только красную надпись в своих глазах. Предупреждение...
  - Понятно. Жанна, пожалуйста, не шевелись, потому что пламень свечи, которую ты держишь - он такой слабый. Если он потухнет, так останемся мы в кромешном мраке... Ведь и спички я где-то обронил.
  - Хорошо. Я стою и не двигаюсь. - отозвалась Жанна.
  Тогда Афанасий Петрович начал шарить руками по полу - он выискивал спички, или же оброненные им и Гильомом свечи. По-видимому маленький спичечный коробок попал в какую-нибудь трещину, и найти его не удалось. Зато две свечи, после некоторых поисков были найдены.
  Одну свечу Афанасий Петрович оставил себе, другую - передал Гильому, и тут заметил, что голова его сына совершает резкие, конвульсивные рывки из стороны в сторону. В глазах юноши читался ужас, он говорил:
  - Батюшка, отчего все это?.. Меня всего лихорадит... Мотает из стороны в сторону. Я больше не контролирую своего тела...
  - Прости, прости меня, пожалуйста, сыночек... - приговаривал Афанасий Петрович. - Каким же я был дураком, что завёз тебя сюда... Ну, теперь пошли скорее - будем искать выход отсюда.
  И вот они пошли. Впереди Афанасий Петрович, за ним - Гильом, и замыкала шествие Жанна. В руках держали они зажжённые свечи, три маленьких островка света продвигались в кромешной темноте. Однако, они не знали, куда идут...
  
  * * *
  
  А на поверхности, у входа в Лавру Пётр Викторович водил дулом своего автомата от Марии, которая держала на руках Ренату, на Аскольда, и от Аскольда - обратно на Марию с Ренатой. При этом он командовал, морщась от сильнейшей головной боли:
  - Встать на колени, и повернуться спиной ко мне. А ну ж-живо!
  - Да ведь ты же сумасшедший! - крикнула Мария. - Ты же стрелять в нас будешь!.. Ребёнка то пощади, изверг!..
  - Не буду в вас стрелять. Не буду вас убивать. Обещаю. - хмыкнул Пётр Викторович Фет. - Не вы мне нужны. Не вы моё счастье. Вы так - случайные попутчики. Вы будете существовать и дальше, а я вас... просто временно нейтрализую.
  - Сумасшедший! - Марию трясло от гнева, - ведь она чувствовала, что счастье её совсем, совсем близко, а этот вооружённый человечек взял да и заслонил счастье.
  - Между прочим, это ты его подобрала! - крикнул перепуганный Аскольд.
  - А ты его заметил!..
  - Всё довольно пререкаться! - рявкнул Пётр Викторович. - Я приказываю - повернуться ко мне спиной и встать на колени!
  С этим восклицанием он сильно пихнул дулом автомата в грудь Аскольда, так что тот пошатнулся, и едва не повалился в снег.
  Мария заскрежетала зубами и стала надвигаться на Петра Викторовича. Тот ткнул дулом и в её мягкую грудь, и заорал:
  - А ну назад!.. Ещё шаг и застрелю!..
  Рената, которая всё это время спала, уткнувшись в плечо Марии, пошевелилась, и застонала жалобно.
  И вот Мария и Аскольд опустились на колени в снег. Они слышали, что за их спинами Пётр Викторович что-то делает, что-то открывает, что-то открывается, но, так как он приказал им не оборачиваться, то они и не смели ослушаться его приказа. Конечно, жутко им было. Они уже не раз имели возможность убедиться, что Пётр Викторович безумец, и в любое мгновенье ожидали автоматной очереди, которая разбила бы их хрупкие человеческие черепа.
  Однако, в намерения Петра Викторовича не входило уничтожение этих людей. Ну, разве что потом, после окончания основного дела. Пока же Пётр Викторович решил испытать на них то парализующий газ, баллон с которым он взял ещё в милицейском департаменте.
  Всё это время баллон нелепым округлым горбом висел у него на спине, а теперь Пётр Викторович отстегнул его, поставил перед собой, и прочитал краткую инструкцию по применению, которая была отпечатана на крышке.
  Там значилось, что с помощью миниклавиатуры (была встроена в баллон), можно было регулировать дальность, направленность и силу применения газа. Далее, мелким шрифтом перечислялись все возможности, и было этих возможностей превеликое множество, так что, читая их, Пётру Викторовичу пришлось напрягать зрение, а от этого новые и новые приступы боли прорезали его голову. Вот он поэтому он и бормотал, - ругался...
  Буквы едва связывались в слова, а слова - с ещё большим трудом - в предложения. Тем не менее, он кое-что осилил, и включил маленький экранчик на боку баллона.
  Дрожащими и от холода, и от боли пальцами набрал на клавиатуре требуемую комбинацию. Тогда на экранчике появились контуры стоящих на коленях Марии с Ренатой и Аскольды, и последовал контрольный запрос: их ли следует подвергнуть воздействию газа. Пётр Викторович ввёл подтверждение.
  Тут из верхней части баллона вырвалась тонкая струйка ядовитого, ярко-зелёного цвета. Струйка эта с поразительной точностью окутала стоящих на коленях...
  Мария, подминая под себя Ренату, тут же рухнула в снег, Аскольд же ещё успел приподняться, взмахнуть руками, выкрикнуть половину проклятья, но и не более того - тут и его ноги подкосились, и он повалился в снег.
  И тут прилив совершенно безумной, неконтролируемой радости на Петра Викторовича, и он начал размахивать руками и прыгать на месте, повизгивая. Так прыгал он довольно-таки долго, быть может, полчаса, затем только немного успокоился, подхватил баллон, и начал его гладить и целовать, приговаривая:
  - Прекрасная вещь! Просто восхитительная! Как раз то, что мне нужно...
  И он поднёс баллон к самому входу в Лавру, и там уселся на камень, и щурил глаза, пытаясь прочесть оставшиеся инструкции. Однако слова прыгали перед его глазами, и он никак не мог уловить их смысла. А дело было в том, что незначительная часть газа всё же попала в его мозг, и усугубила действие раковой опухоли.
  Он долго силился прочесть, но ничего у него не получалось, и тогда он стал истово целовать баллон, приговаривая:
  - Ну, читайся же... Ну, пожалуйста, родненький ты мой... Ну, боковки, ну ж - словечки...
  И так ему хотелось прочесть, что ему почудилось, будто и действительно прочёл, хотя это было лишь воображением его, а написано там было иное.
  Хотел же Пётр Викторович направить паралитический газ внутрь Лавры, чтобы заполнил он все тамошние помещения, чтобы и Афанасия Петровича с его клоном настиг. Там бы они остались лежать, а он, Пётр Викторович, обождав, когда газ рассеяться, спустился, нашёл их, и уже без всяких усилий, расстрелял бы, чтобы доставить тела, куда следует, и заполучить счастье своё.
  Итак, он прочёл из своего воображения то, что хотел бы: с клавиатуры надо ввести максимальные значения по всем параметрам. Этим он и занялся. Он нетерпения, а также и от холода его всего трясло...
  Вскоре ему удалось ввести то, что, по его мнению, требовалось. На экране появился запрос на подтверждение, а также - предупреждающая надпись. Но предупреждающую надпись Пётр Викторович отвергнул, как досадную помеху, и нажал на кнопку подтверждения...
  Для осуществления своего плана, ему требовалось ввести иную функцию: направить поток газа строго внутрь Лавры, он же направил газ во все стороны, в том числе - и на себя.
  На одно мгновенье ему показалось, что он нашёл таки своё счастье, но тут же провалился он в чёрное забвенье...
  Между тем, баллон продолжал шипеть и испускать из себя массы зелёного газа. У входа в Лавру образовалось целое облако этой отравы, но также значительная часть газа попала и внутрь Лавры, поползла по туннелям и переходам, распространяясь всё дальше и глубже, настигая тех, кто был там...
  
  * * *
  
  Свечи в руках Афанасия Петровича, Гильома и Жанны почти полностью прогорели, и эти светоносные огоньки вздрагивали трепетно и слабо, уподобляясь сердцам умирающих.
  Ни у кого из них не оказалось часов, и они не знали, сколько времени блуждали в мрачных туннелях, но им казалось, что очень и очень много времени прошло. И каждая минута тянулась, часу уподобляясь; а час превращался в мучительную вечность, ибо не было ни покоя, ни надежды, но с каждым мгновеньем всё тяжелее на их сердцах становилось.
  А сердце Гильома то и вовсе трещало, дребезжало, иногда накалялось, иногда превращалось в ледышку. Иногда в глазах романтичного юноши всё становилось красным, иногда - заливалось электрической белизной; но чаще шли там помехи, и появлялись надписи о всевозможных неполадках...
  Что касается Жанны, то сначала она ругалась, что мол, такая смерть ей не нравится, так как она просила о быстрой смерти, но потом утомилась, и больше уже не ругалась.
  Несколько раз подходили они к мощам древних старцев, которые лежали в выемках на стенах. Их страшные, суровые лики ссохлись, но всё же не распались полностью, а сохранили те черты, которые были характерны для них при их земном бытии.
  И вот вышли они к тому месту, от которого начали свои скитания по этому глубинному уровню подземелий. И, хотя им и не хотелось верить в это - всё же они сразу узнали - раздробленные каменные плиты на полу, и даже заметили теперь совершенно ненужный коробок со спичками. А над головами, на недостижимой высоте бледным свечением изливался пролом...
  - Батюшка, я чувствую какой-то неприятный запах... - совсем слабым голосом прошептал Гильом.
  - Да нет ничего. - покачал головой Афанасий Петрович. - Это всё, должно быть, от слабости... Ну, ничего-ничего - мы всё-таки выберемся отсюда... - в его усталых глазах появились слёзы.
  - Дело в том, что я тоже чувствую этот запах. - молвила Жанна. - И в глазах жжёт, и во рту перчит... Да вон посмотри - дым какой-то...
  И действительно - сверху, в пролом медленно ниспадал уже знакомый читателю паралитический газ.
  И, хотя Афанасию Петровичу никогда прежде с таким газом сталкиваться не приходилось, он сразу же определил, в чём здесь дело, и крикнул:
  - Уходим отсюда. Скорее!
  Гильом сделал несколько шагов вслед за Афанасием Петровичем, но тут покачнулся, и прошептал:
  - Я больше не могу... Ноги заплетаются...
  - Ну, ничего-ничего. Я тебе помогу... - Афанасий Петрович подхватил падающего на пол Гильому, и так, поддерживая его, прошёл несколько шагов.
  Однако, больше чем на эти несколько шагов его и не хватило. Газ, пусть и сильно разряженный, продолжал воздействовать. В глазах Афанасия Петровича темнело, ноги дрожали. Вот он боком привалился к стене, простонал:
  - Ничего... мы всё равно выберемся отсюда...
  Сзади на них налетела Жанна.
  - А-а, чёрт! - выругалась она. - Надо же, искала нормальную смерть, а получила какую-то газовую камеру...
  - Нет... нет... нет... - из последних сил шептал Афанасий Петрович, и всё силился сделать ещё хотя бы несколько шагов - вырваться из заражённого места.
  Но вот подхватил Афанасия Петровича мрак, понёс куда-то на своих крыльях, швырнул вниз, вознёс в поднебесье, вновь швырнул вниз...
  
  * * *
  
  И вот понял Афанасий Петрович, что он вновь получил возможность двигаться и видеть. Также и Гильом и Жанна, которые лежали на полу, зашевелились, застонали, и вот приподнялись, огляделись.
  Газа больше не было; оставила их и слабость, и даже напротив - теперь тела их наполнились такими силами, будто и не было никакого тяжёлого пути.
  - Как ты, сынок? - спросил Афанасий Петрович у Гильома.
  - О-о, всё замечательно! - улыбнулся тот. - Ты знаешь: такое чувство, будто только что заново родился...
  - А почему о моём самочувствии никто не спрашивает? - спросила Жанна, и вскочила на все три свои ноги.
  Сейчас эта обычно мрачная женщина сияла оптимизмом, и даже три её ноги вполне органично сочетались, будто бы так и было задумано природой: чтобы у людей росло по три ноги.
  - Ну, и как ты? - поинтересовался Афанасий Петрович.
  - Прекрасно! - воскликнула она, и рассмеялась таким чистым, светлым смехом, что не осталось никаких сомнений в искренности её чувств.
  Она же и добавила:
  - Теперь я и удивляюсь: как это прежде я смерти искала?.. Правда ведь, глупость какая, да? Жизнь прекрасна!
  Гильом помог Афанасию Петровичу подняться, и молвил:
  - Батюшка, посмотрите вон из такого прохода, дивный свет исходит!..
  - Ох, и правда! - воскликнул, и улыбнулся Афанасий Петрович. - И как мы этот проход раньше не заметили?.. Ну, пошли туда. Кажется, там и найдём счастье...
  Тот проход, к которому они направились, был завешен паутиной; однако ж из-за паутины этой исходило мягкое и тёплое золотистое свечение, будто бы там была обитель Солнца.
  Словно полог шатра, раздвинули они паутину, и вошли в подземную келью. Солнца там не было, зато на столе горело несколько свечей. Одна самая большая - в полметра, и иные - гораздо меньшие. Всё в этой келье было древним: и стеллажи с массивными фолиантами, и мебель, в которой также хранились бесценные рукописные тома и свитки, и потемневший за прошедшие века стол, и, наконец, старец, который за этим столом восседал.
  И, если тот старец, который встретил их снаружи и вёз в санях, был хоть и седым, но всё же и румяным, и жизнь полнокровную и стремительную всеми своими поступками воплощал, то этот старец был воплощением наружной смерти и ветхости, и, в тоже время - внутреннего, неугасимого пламени. Лик его был ссохшимся и очень напоминал лики тех усопших, которые покоились в нишах Лавры. Это был лик существа, полностью отошедшего от потребности внешней и внутренней в земных желаниях, но глаза его сияли светом, таким же безучастным, вечным и холодным, как и свет звёзд.
  Трое странников замялись на пороге, так не решались пройти в эту спокойную обитель. Афанасий Петрович неловко прокашлялся, и тогда старец лёгким кивком головы дал понять, что знает об их присутствии.
  И вот, он, хозяин этих подземных чертогов, заговорил. И голос его был полон такой внутренней силы, что главным впечатлением от него была уверенность в том, что всё же существует вечная душа, и причём - очень и очень это вечное начало в человеке выражено.
  Старец говорил:
  - Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие. Гости нечастые, ибо уж и не помню, когда ко мне живые захаживали...
  - Да, да, вот... - не зная, что сказать, пробормотал Афанасий Петрович.
  - Что же, чую, что вопрос мне задать хотите? - ободряющим тоном вопрошал старец.
  - В общем-то - да. Действительно... - тут Афанасий Петрович собрался с силами, и дальше говорил уже уверенным тоном. - Дело в том, что все мы ищем счастья. В том мире, откуда мы бежали: счастья нет, и не было. Можно было создавать себе иллюзий, верить в них; но чем краше была мечта, тем горше потом разочарование и боль... Долго скитались мы, многое претерпели, но вот, следуя за голосом сердец своих, пришли сюда. И здесь мы нашли Вас, и у Вас вопрошаем: где же оно, счастье наше?
  И тогда старец ответил голосом, таким могучим и торжественным, что, казалось, - это океанская волна столкнулась с твердью земной.
  - На острове! - вот каковым был торжественный ответ старца.
  - Где же он, остров этот? - спросил Афанасий Петрович.
  - Остров - в океане. - ответил Старец. - У кого бы вы ни спрашивали, никто вам дорогу к нему не укажет, но, всё же, дорога есть. Дорога к Острову через ваши сердца и души лежит... Запомните ли эти слова мои?..
  - Да... - кивали они.
  - Совершайте добрые дела. Делайте то, о чём просит ваше сердце и совесть, и тогда дорога к острову не будет слишком долгой.
  - Да!
  - Так вы ещё хотите что-нибудь спросить.
  - Пожалуй, что да. - попросила Жанна. - Вы бы всё же рассказали немного поподробнее об этом острове. Откуда он взялся, что из себя представляет.
  И вот что рассказал им старец.
  
  * * *
  
  Краткий вариант легенды об Острове.
   Изложено Старцем в подземельях Лавры.
  
  За несколько десятков лет до твоего, Афанасий Петрович, рождения, жил такой видный учёный, именем Амиль. У Амиля была возлюбленная, именем Люси. Была она девушкой милой да прелестной, светлой и чистой, аки ангел небесный. И была меж ними такая любовь, какой уж и не встретить среди людей, ибо были они двумя половинками единого, и уж и не ведали, как прежде друг без друга жили, и, конечно, представить не могли, как смогли бы жить в разлуке.
  И ни раз Амиль говорил: "Самое главное в жизни - Любовь", и Люси ему кивала, ибо сердце её вторило тем словам...
  Был назначен день их свадьбы, но именно в тот день, Люси была поражена лихорадкой - одной из тех страшных болезней, которые распространились из-за надругательств над матушкой-природой. И, также как и матушка-природа, умерла Люси.
  Остался Амиль в одиночестве, и не ведал, почему до сих пор жив он, почему не ушёл вместе с Люси. В великой тоске дни и ночи его проходили. Хотел он свести счёты с жизнью, но потом понял, что есть у него особое предназначение, и что свою великую любовь он может подарить всему несчастному, страдающему человечеству.
  Дни и ночи работал Амиль, высекая из души любовь, привнося любовь в реальность. Таким образом, - душевное чувство небесной Любви воплотил он в особом эликсире, который намеривался растворить в воздухе. После этого земной ад преобратился бы в рай небесной любви.
  Однако, для распыления эликсира требовалось особое оборудование, достать которое Амиль, несмотря на то, что был очень крупным учёным, никак не мог. Он пытался добыть эти дорогостоящие приборы через своего приятеля, который имел отношение к военным. Доверчивым был Амиль, и рассказал приятелю о том, что создал.
  Приятель доложил об этом своему начальникам, а те сразу смекнули, что изобретение Амиля чрезвычайно для них опасно, ибо, ежели все люди будут жить в состоянии небесной любви друг другу, то и войн, а, стало быть, и поживы для политиков и армейских начальников не будет. И вот постановили они Амиля и его чудесный эликсир уничтожить.
  Однако, нашёлся один честный человек, который предупредил Амиля, и сказал, что надо ему немедленно бежать.
  Очень расстроился Амиль, ибо предвидел, сколько ещё боли ждёт человечество, но, тем не менее, под покровом темноты он бежал в аэропорт, где имелся у него маленький, личный самолёт
  Взлетел он в небо, а на коленях его лежал чемодан, в котором покоился бесценный эликсир. Но выследили Амиля, и началась за ним погоня. Над океаном настиг его скоростной армейский истребитель. Всего лишь один выстрел последовал, и ярким пламенем оделся самолётик Амиля, шаровой молнией рухнул в бушующие безбрежные воды.
  Развернулся тогда армейский самолёт и вернулся на свою базу.
  Однако, не погиб Амиль. Да - сгорело тело, но мозг его соединился с эликсиром небесной любви, и, рухнув в воды, разросся островом, который и есть цель вашего пути, и ваше счастье.
  Остров тот есть воплощение абсолютной любви, и центр вселенной. Нет его координат на земных картах, ибо смешались измерения, и этот океан есть сама бесконечность, бесконечно умирающая и рождающаяся...
  
  * * *
  
  Мария очнулась от прикосновения холодного и, главное - свежего воздуха к её лицу. Она приподнялась, и увидела беловолосого старца, который вернулся на своей запряжённой золоторогими оленями повозке, и теперь совершал удивительное дело, по всем параметрам смахивающее на средневековое колдовство.
  Он бормотал некие непонятные слова, и наматывал на руку... паралитический газ! И много же он уже намотал этого дыма! Собрал весь дым с улицы, и теперь вытягивал то, что было в подземельях Лавры.
  Дым наматывался на его руку толстенным зелёным рулоном, и при этом пытался высвободиться: поднимались из него искажённые яростью демонические лики, шипели, щёлкали клыками, но всё тщетно - старец крепко их держал. Наконец, он вытянул весь газ из Лавры, и тогда раскрутил руку, и метнул ядовитый газовый вверх. Вскоре тот растворился с плотной завесой снеговых туч...
  Тогда старец подошёл к Марии и Аскольду, и, ничего не говоря, достал из-за пазухи флягу, откупорил её, дал отпить. А был во фляги согревающий, но не алкогольный, не дурманящий напиток. Возымел этот напиток прекраснейшее действие: отрава была изгнана из их тел, и они вновь получили возможность нормально двигаться, видеть и говорить.
  И вот только Рената не шевелилась, даже и не стонала.
  - Ей бы тоже надо дать отпить... - молвила Мария.
  - Боюсь, что это ей не поможет. - печально вздохнул старец, и принял девочку с рук Марии, осторожно уложил её на тёплой белой шубе, которую за мгновенье до этого снял со своего плеча.
  И Рената была не то что бледна: она даже посинела. Руки и ноги её застыли, в какой-то нечеловеческой, противоестественной позе. Два человеческих её глаза были закрыты, и впали. Так же и небесное её око было прикрыто...
  - Девочка моя! - воскликнула Мария, и упала перед Ренатой на колени, и подхватила её запястья - думала найти пульс, однако ж сердце Ренаты совсем не билось.
  - Господи, неужели она... - Марию душили рыданья, она не могла говорить.
  Старец произнёс негромко:
  - Организм маленькой девочки был слишком слабым, но... она не умерла полностью. Видите ли - теперь часть её духа соединена с теми, кто там, внизу, в Лавре...
  - В Лавре. - повторила Мария и медленно поднялась. - Там... там... должно быть, моё счастье...
  - Быть может... - пожал плечами старец. - Во всяком случае, нам действительно стоит спуститься туда...
  - А как же Рената? - спросила Мария.
  - За ней последят мои олени. - ответил старец.
  Он издал некий особый свист, большую часть которого не способно было различить человеческое ухо. Однако олени, к которым этот свист и был обращён, всё услышали и всё поняли. Они подошли, и окружили лежащую на шубе Ренату кольцом. От оленей исходило такое тепло, что не стоило опасаться того, что девочка окоченеет. Затем Старец, Мария и Аскольд ступили в Лавру.
  
  * * *
  
  В том тайнике, который за несколько часов до них открыли Афанасий Петрович, Гильом и Жанна, осталось ещё как раз три свечи: как раз для Марии, Аскольд и Старца. Они зажгли эти свечи, и тут Марией овладело столь сильное нетерпение, что она бросилась вперёд.
  - Остановись! - крикнул её Старец, и таким властным был его голос, что Мария не осмелилась его ослушаться, и остановилась, прошептала только обижено. - Но ведь там счастье моё...
  - Там в полу пролом. - ответил ей Старец. - Ступайте осторожнее...
  И вскоре они действительно подошли к пролому.
  Мария дрожала от нетерпения, и шептала страстно:
  - Ну, вот теперь чувствую - совсем рядышком счастье моё...
  Тогда старец достал из кармана связку старых ржавых ключей, на некоторых из которых выделялся орнамент из дивных цветов и животных. Вскоре он подобрал нужный ключ, и с его помощью открыл совсем неприметную, маленькую дверцу, которая, оказывается, была в стене.
  А за дверкой той начиналась винтовая лестница. По этой лестнице начали они спускаться вниз.
  И вскоре, разорвав покрывающий стены мох, вышли в затемнённое помещение. В центре этого помещения, на полу высилась груда битого камня, - то были останки обвалившегося потолка.
  - Подойдите сюда. - подозвал их старец.
  И вот они оказались возле ниши. В нише той лежал один из древних обитателей Лавры. Черты усопшего ссохлись, но и доныне выражали необычайную строгость, прежде всего, к самому себе. Несмотря на то, что присутствие плоти было минимальным, в нём чувствовалось столько жизни, сколько не углядишь и в иных подвижных, молодых людях.
  Ну а под этой нишей на полу лежали трое. Это были Афанасий Петрович, Гильом и трехногая Жанна.
  И заговорил беловолосый старец:
  - В этом помещении и застиг их газ. Сразу же они ослепли, но всё же ещё пытались выбраться отсюда. Двигались, пока не упёрлись в эту стену...
  Мария опустилась на колени, и кончиками пальцев осторожно касалась щёк Афанасия Петровича и Гильома. И она шептала:
  - Пожалуйста, не уходите...
  - Они не слышат тебя. - молвил старец.
  - Ну, вы можете, по крайней мере, привести их в чувство? - дрожащим голосом спросила Мария.
  - Нет. - ответил старец.
  - Как же нет?! - воскликнула женщина. - Ведь нам же помогли!.. Ведь они отравились тем же самым газом, что и мы! Ну же, ну же - помогите!
  - Разница между вами и ними в том, что вы лежали под открытым небом, и к вам проникал хоть какой свежий воздух, здесь же, в замкнутом помещении, они слишком долго вдыхали исключительно этот газ...
  - Но они ведь не мертвы! Нет ведь?! - взвизгнула Мария.
  - Нет. Не мертвы. - спокойно ответил старец.
  - Стало быть и спасти их можно! Так ведь?!
  - Не знаю.
  - Как же - не знаете. Ведь, ежели они живы, так... ведь есть медицина! Врачи им помогут!
  - Да-да, но позвольте, я вам объясню, кое-что. Прежде всего, несколько слов о своих способностей: за годы одиночества и медитации я научился видеть те тончайшие нити, которые связывают души людей. Вы и представить себе не можете, какое это подчас хитроумное переплетенье... Итак, та девочка Рената обладает необычайными способностями: она может преображать мечты в реальность. Но, от воздействия газа её хрупкий организм впал в кому, о чём вы уже знаете. Дух же её устремился к этим троим, умирающим здесь. И ей стало так жалко их, уходящих в небытиё, что она решила помочь им. Она была уже слишком слаба, чтобы воплотить их мечты в реальность, но, по крайней мере, она воплотила их мечты в их внутреннем мире. Вот они пред вами: недвижимые и холодные, безмолвные и безучастные, но внутри них развивается настоящий роман. Они разговаривают, они двигаются, они видят. В этом романе они связаны друг с другом так же, как были связаны в этой жизни...
  - И о чём же этот роман? - прошептала Мария, которая всё плакала, плакала и никак не могла остановиться.
  - О счастье. - ответил старец.
  Мария несколько минут молчала. И окружала их первозданная тишина...
  Но вот Мария сжала кулачки, вскочила, крикнула гневно:
  - Чего же мы ждём?!.. Давайте же возьмём их, вынесем отсюда. И повезём к людям, к учёным, которые выведут из комы...
  Тогда Старец сказал:
  - Ваше путешествие, то бишь, путь на Остров - есть путешествие внутреннее, а не наружное... Но, если вы хотите, что же - давайте возьмём их...
  Самым лёгким оказалось тело Афанасия Петровича. Не понятно даже было как в таком худом теле могла протекать жизнь. Но его взял самый сильный из всех них - Старец. Гильома взяла Мария, ей, женщине было неимоверно тяжело, но всё же она подняла его. Жанну же поднял и понёс Аскольд.
  
  * * *
  
  Теперь и Афанасий Петрович и Гильом и Жанна знали, где им своё счастье искать. И вот они поклонились этому древнему, окружённому солнцеподобными свечами Старцу, сказали ему также и слова благодарности, и покинули его обитель.
  Вышли они в то помещение, от которого начались их подземные скитания, и тут увидели выход. Это была покрытая мхом маленькая, неприметная дверка. Теперь мох был сорван, а дверка открылась. По винтовой лестнице устремились они вверх, так как не терпелось им увидеть белоснежный простор, который окружал Лавру.
  
  
  
  
  Глава 5
  "Дорога к Острову (начало)."
  
  Первым из Лавры вышел Старец, который нёс на руках Афанасия Петровича и, похоже, совсем не чувствовал его, действительно небольшого веса. За ним вышла, сгибающаяся под тяжестью Гильома Мария (Гильом был средней упитанности, но ведь Мария была женщиной); наконец появился Аскольд, который не привык что-либо или кого-либо носить, и тоже истомился - на его холёных, а теперь замёрзших ручках возлежала трёхногая Жанна.
  Что касается Ренаты, то с ней за это время не случилось никаких видимых изменений: она тоже лежала, посиневшая и холодная, но всё же несущая в себе частичку жизни, и питающаяся своим духом мир Афанасия Петровича, Гильома и Жанны...
  Тела погрузили в сани, и осталось только тело Петра Викторовича, который лежал сбоку от входа, обнимая посиневшими пальцами пустой баллон.
  Мария и его хотела положить в сани, но Старец остановил её:
  - Нет, не стоит. Он уже мёртв. Я сам позабочусь о нём, и похороню. Земля простит и примет его грешное тело. Но пока пускай он лежит здесь. Не волнуйтесь: никто не тронет его, ибо ни волки, ни люди здесь не ходят. Холод же сохранит его от разложения...
  И вот они уселись в сани и поехали.
  И теперь Аскольд замечал детали, которые в прошлый раз остались им незамеченными. Так увидел он белые златоглавые церкви, которые поднимались из снегов, и были весьма красивы. Он спросил у Старца:
  - Что там внутри?
  И Старец ответил:
  - Там - стены. На стенах - роспись. В подвалах - надгробья. Также в хранилищах лежат запасы зерна. Здесь есть места, где из земли исходит тепло, а снега нет, и эти места я засеиваю, собираю урожаю; а дальше готовлю хлеб. Этим, а также и некоторыми иными плодами я питаю своё тело.
  - Быть может, стоило бы предложить тем несчастным, которые крутят железную дугу заниматься земледелием. - предложил Аскольд.
  - Когда-то я пытался. - ответил Старец. - Но, к сожалению, они не приемлют больше голос своего разума. Они прогнали меня, а семена, которые я оставил, забросали каменными глыбами. Их религия говорит им о том, что они должны слизывать слизь, которая выступают на стенах их пещер. Это отвратительная, смрадная слизь, но именно ей они и питаются...
  Так говорил Старец, но Мария его не слышала. Всё её внимание было обращено на Гильома, в котором видела она воплощение своего счастья. Она просто положила ладонь на его лоб, и про себя шептала нежные слова, которые обращала только к нему...
  Но вот Старец сказал:
  - Похоже, что нам всё же предстоит пообщаться с приверженцами безумной религии. Они взяли вашу машину...
  - Пускай себе оставляют! - махнул рукой Аскольд.
  - Ну, похоже, что я больше вашего знаю. - молвил Старец. - Ведь за стенами из снега, которые это место окружают - пустоши раскалённые. Вашими ногами через них не прошагать, мои же сани по пескам да по асфальту не поедут.
  - Так и машина не поедет. Она ж сломались. - сокрушённо вздохнул Аскольд.
  - Так я её за снежные стены вытолкну, а там - она снова заведётся. В этом можете не сомневаться. Сейчас - главное отобрать её у безумцев...
  И вот они вновь поднялись на вершину холма, откуда открывался вид на долину страданий. Точно так же, как и прежде тысячи полуобнаженных замёрзших и голодных страдальцев надавливали на железную дугу, и она медленно-медленно проворачивалась. И по-прежнему самые измученные падали, чтобы никогда уже не подняться, а на их место бежали из пещер новые.
  Кстати, именно у входа в самую большую пещеру и стояли машины: чёрная, на которой приехал Афанасий Петрович, и длинная серебристого оттенка, на которой приехал Аскольд.
  Возле этих машин собралась довольно большая толпа. Составляющие эту толпу индивиды тыкали в машины палками, и громко галдели. Старец пояснил:
  - Они считают, что эти машины - порождения их злого бога Пуаука, и они хотят их уничтожить. Конечно, мы попытаемся их отговорить подобру, но, боюсь, без оружия, привезённого вашим несчастным знакомым нам не обойтись... - Старец кивнул на автомат Петра Викторовича, который он предусмотрительно уложил на дне саней. - По крайней мере, дадим одну очередь в воздух, может, они и разбегутся...
  И Старец направил свои сани вниз с холма, во внутреннюю часть круглой долины, навстречу стенаниям.
  
  * * *
  
  И вот Афанасий Петрович, Гильом и Жанна выбежали из Лавры, и даже рассмеялись от счастья. Очень уж приятный вид открывался: занесённые белым, пушистым снегом поля да холмы, а кое-где поднимались златоглавые церкви. И, хотя небо по-прежнему было сокрыто облачным покровом, всё же казалось им, что стало как-то солнечнее.
  Ещё издали увидели они Старца, который приближался к ним на своих, запряжённых златорогими оленями санях. И они даже не могли его дождаться, и бросились к нему навстречу.
  Вот они подбежали. Старец стремительно развернул перед ними сани и остановился. Он улыбался, и спрашивал:
  - Ну, как: нашли то, что искали?
  - О, да! - улыбались они. - И, хотя пока ещё Счастье наше только мечтой остаётся, теперь мы знаем верную дорогу к счастью, к Острову...
  - Что же, прекрасно. - улыбнулся Старец. - А я и не сомневался в таком исходе. Что же садитесь в сани, и будем думать, как вашу машину вернуть.
  - Машину? - переспросил Афанасий Петрович. - А что же с ней случилось?
  - Те несчастные, которые по полю круглому ходят и стенают к себе её перетащили. - пояснил Старец.
  - Так пусть себе оставляют. - улыбнулся Афанасий Петрович.
  - Да нет же, - нужна вам машина, потому что без неё через пустыни раскалённые, которые по ту сторону лежат никак вам не пробраться...
  - Хорошо. Тогда мы попросим, и они отдадут. - молвил Гильом.
  - Скорее всего, не отдадут. - покачала головой Жанна, которая со своими тремя ногами почему то казалась настоящей красавицей.
  - Действительно, так просто не отдадут. - покачал головой Старец.
  - Просто надо, чтобы они были добрее. - молвил тут Афанасий Петрович. - Они же, наверное, и питаются очень плохо. Да?
  - Ну, естественно. - кивнул Старец. - Слизывают мерзкую слизь со стен своих пещер.
  - Вот если бы можно было научить их сеять... - задумчиво протянул Гильом.
  Жанна подхватила эту мысль:
  - Скажите, можно ли здесь отыскать зёрна пшена и иных благородных злаков?
  - Ну, а как же. - кивнул Старец. - Вон в Церквах старых, отыскать можно. Там, в подвалах мешки стоят...
  - И что же, вы никогда не предлагали им сеять? - поинтересовался Афанасий Петрович.
  - Предлагал, но они отвергли. Их религия мешает им здраво мыслить.
  - Ничего. Мы найдём с ними общий язык. - уверенно заявил Афанасий Петрович. - Давайте же пройдём в одну Церковь, и возьмём несколько мешков с зёрнами.
  - Ваше дело. - пожал плечами Старец, но всё же видно было, что он очень рад такому обороту дел.
  И он направил свои сани к одной из Церквей. Там они спустились в подвал, и действительно - обнаружили там изрядное количество мешков с зерном. Несколько из этих мешков они погрузили в сани. Причём, так как двигал ими юношеский энтузиазм, то они я тяжести мешков практически не чувствовали, и шутили они, и смеялись, и даже спели несколько весёлых песенок, в которых описывалась красота весенней природы.
  Ну а Старец поджидал их в санях, и тоже улыбалась. Вот они уселись на мешках. Тогда Старец взмахнул поводьями, и сани устремились дальше, навстречу стенаниями, которые они намеривались преобразить в смех.
  
  * * *
  
  И вот приблизились к окружающей машины толпе сани, которыми правил Старец. Аскольд сжимал в руках автомат и приготовился к самым решительным действиям. Что касается Марии, то она по-прежнему держала тёплую свою ладошку на холодном лбу Гильома, а рядом с ним лежали погружённые в грёзы Афанасий Петрович и Жанна. Также лежала и Рената, которая этот мир чудесным своим духом поддерживала.
  Вовремя они подъехали, потому что безумцы уже собирались разбивать машины, и всё сильнее и сильнее стучали по ним своими палками.
  - Прочь! - закричал Старец страшным голосом.
  Гневным стал лик Старца, и теперь он был похож на грозного царя, который вернулся в своё Царство, дабы вершить суровый суд над слугами.
  Безумцы отпрянули, и в какое-то мгновенье казалось, что сейчас убегут. Но тут выступил некто, прикрытый, как и иные, рваньём, но также с золотыми цепочками и цепями, которые висели и на шее его и на руках, и даже обматывали его ноги. Он был более упитанный, нежели иные, а в руках у него была большая железная дубинка, которой он размахивал. Голос у этого человека был очень высокий и нервный. С трудом можно было разобрать, что он приказывает своим подчинённым не отступать, но вступить в схватку со "злыми демонами".
  По всему видно, велика была власть этого человека. Во всяком случае, перепуганные людишки обернулись и, размахивая руками, и, напевая какой-то свой религиозный гимн, начали наступать на сани.
  - Давай - стреляй! - бросил Старец Аскольду.
  Тот направил автомат в небо и дал длинную очередь. От этого оглушительного, громоподобного треска заложило в ушах; почти все человечки попадали на колени, и, стеная от страха, поползли к пещере.
  Но тут вновь начал кричать их предводитель. Причём сам он спрятался за каменной колонной, и только изредка показывалась оттуда его рука, в которой он сжимал железный посох.
  На этот раз длинной и истеричной была его речь. Дело в том, что он очень испугался, что эти пришельцы могут разграбить то, что ему удалось накопить в своём тайнике в пещере. Там был всякий хлам, а за особую ценность почитались им пожелтевшие обрывки порножурналов. Он даже и предположить не мог, что пришельцам до его "сокровищ" нет никакого дела. В своей пламенной речи он делал упор на мученичество, и последующее блаженство. Тем, кто броситься на "демонов" он обещал рай, где тепло и много еды. Непокорным же он сулил вечную муку.
  Немного надо было этой тёмной, необразованной толпе. Всего-то несколько пламенных словечек, и вот они уже готовы отдать собственные жизни, тем более что жизни они эти совсем не ценили.
  И вот они вскочили и бросились на сани. Их разделяют двадцать... уже десять шагов... Аскольд видел перекошенные ненавистью лица; в глазах - безумие; и ясно, что они не остановятся, и убьют их, и в клочья раздерут, и поглотят. Тогда Аскольд направил дуло автомата на них, и нажал спусковой крючок.
  Очередь разрывного свинца скосила первый ряд бегущих, изувеченные тела, обильно истекая кровью остались лежать на утоптанном, грязном снегу...
  Бежавшие следом остановились, - они тряслись, они рычали и стонали; они совершали совершенно безумные рывки из стороны в сторону.
  И вновь заорал их вожак. Тут Аскольд понял, что закончились патроны. Но имелся ещё один, последний рожок. Непослушными, дрожащими руками подхватил он этот рожок, вставил его, и - вовремя! Вновь эти безумцы наступали!
  Вот они уже возле самых саней. Тянут руки, запрыгивают, орут. Аскольд и сам заорал. Открыл огонь. На него, а также и на Старца и на Марию, и на лежащих на дне повозки обильно брызнула кровь.
  Аскольд поднялся на ноги, и начал поливать свинцом сверху на головы бегущих. Головы разрывались, тела падали, и всё уже было усеяно мёртвыми. Вот железный брусок ударил в грудь Аскольд, он пошатнулся, но устоял на ногах, и захохотал безумно, и стрелял до тех пор, пока не вышли все патроны. Тогда он отбросил ставший бесполезным автоматам, и сжал кулаки, готов был вступить в рукопашную.
  Однако, оказалось, что никого больше поблизости не оказалось. И только предводитель, вереща от ужаса, юркнул в пещеру. Те же, кто вращал огромную железную дугу, так по-прежнему её и вращали, не обращая на эту стрельбу никакого внимания, и по-прежнему стенали и падали, умирая, а на место умерших становились новые жертвы...
  Несколько мгновений Аскольд испытывал чувство близкое к экстазу, но потом страшно и темно стало на душе его. Не говоря ни слова, он и Старец прицепили их длинную серебристую машину к саням. Затем златорогие олени напряглись и потащили эту тяжесть вверх по заснеженному холму...
  
  * * *
  
  Афанасий Петрович, Гильом и Жанна очень ждали того момента, когда они предстанут перед несчастными людьми. Вообще мысли их только вокруг этих людей и крутились. И было им так этих людей жалко, что даже и слёзы у них на глазах выступали, но в тоже время и радовались они тому, что могут этим несчастным помочь...
  И вот, наконец, сани поднялись на холм, и открылась круглая долина, в центре которой возносился в небо золотой шпиль. Старец направил сани к большой пещеры, возле которой стояли две машины, а также - толпилось довольно много изодранного, голодного да холодного люда.
  Они увидели приближающиеся сани, и в ужасе отпрянули. И тогда поднялся Гильом, и заговорил добрым да приветливым голосом:
  - Вам совершенно нечего бояться. Мы друзья вам... - и он протянул к ним свои ладони, в которых лежали пшеничные зёрна.
  И столько миролюбия было в каждом его жесте, и в каждом слове, что эти несчастные поверили ему, и больше не отступали, а кое-кто даже и улыбнулся робко.
  Однако, выступил вперёд обмотанный золотыми цепями религиозный предводитель, и начал уверять ободранных людей в том, что это никто иные как Демоны, и что сейчас они соблазнят их сладкими речами, а потом уведут их души в ад, на веки вечные.
  Люди неуверенно переглядывались, перешёптывались.
  И тогда Гильом продолжил говорить:
  - Вы голодаете и мёрзнете, и верите, что когда-то потом, в иной жизни вам за эти страдания воздастся. Но всё это ложь. Надо радоваться жизни сейчас. Потому что жизнь прекрасна, а вы намеренно погружаете себя в муки, хотя бы могли бы свободно жить и без них. Вы могли бы есть вдоволь, быть согретыми, хорошо одетыми и обутыми. Вы могли бы читать хорошие книги. Но до этого ещё далеко. Надо просто с чего-то начинать. И вот вам начало: в этих мешках, которые мы вы вам привезли - зёрна. Посадите их в почву, и через некоторое время взойдут пшеничные колосья. Из зёрен же пшеницы вы сможете испечь вкусный хлеб, которого надолго хватит. Когда же вы будете сыты, то и мысли ваши потекут более размеренно, и если дальше будете слушаться нас...
  - Меня. - поправил его Старец. - Эти прекрасные люди скоро покидают нас, но оставляют этот чудесный дар - зёрна. Я же научу вас, как и где их сажать, как потом собирать урожай, готовить муку и печь хлеб. Будут вам также и пироги и пряники, и любая иная выпечка. Я научу вас, как находить под снегом и собирать питательные, полезные плоды. Также я отведу вас к домам, которые нуждаются в капитальном ремонте. Но, когда вы их отремонтируете - это будут ваши дома. Когда вы будете жить в них, то вам покажется, что вы уже попали в рай, ибо нынешнее ваше бытие, есть ад невежества...
  Так говорил Старец, а люди слушали его и кивали. И даже обмотанный золотыми цепями религиозный предводитель не нашёл, что возразить, так как и ему, честно говоря, хотелось иной, лучшей жизни. И вот он воскликнул:
  - Это посланцы Бога! На колени пред ними!
  Люди падали на колени, но такое зрелище было совсем не по нраву Гильому, и он соскочил с саней, и подбегал к каждому из них, и помогал подняться, приговаривая:
  - Что вы, что вы! Мы ведь не какие-то там божества, а такие же как вы люди. Мы просто хотим вам помочь...
  И теперь оказалось, что в этой прежде безликой массе есть и женщины и дети. Женщины ловили ладонь Гильома, целовали её. Дети протягивали к нему незамысловатые ими же сколоченные из деревяшек игрушки. Такое внимание, и такая наивная любовь так растрогали Гильома, что он даже прослезился...
  Но над долиной по-прежнему возносился стон, ибо тысячи несчастных ещё не ведающие о том, что свершилось, по-прежнему толкали пред собой железную дугу.
  - Довольно же этих стонов! - воскликнул Афанасий Петрович. - Объявите им о том, что не нужно больше надрываться!
  И вот на сани рядом со Старцем встал религиозный предводитель, и олени понесли их по полю вдоль дуги. Предводитель объявлял людям, что отныне кончились их мученья, и начинается новая, счастливейшая жизнь.
  И люди, который втайне, конечно же, ждали этого, безоговорочно принимали эту весть. И бросали они ненавистную, бессмысленную, и бросались бежать, и собирались в огромную толпу возле большой пещере.
  А там, у большой пещеры, Гильом и Афанасий Петрович неустанно, и с большим увлечением рассказывали о том, как надо жить, чтобы быть счастливыми. И по их рассказам выходило утопическое, истинно коммунистическое общество. Причём, они были уверены, что именно такое общество и построят эти люди. Люди слушали их, плакали от умиления, и кивали, и шептали слова благодарности.
  Но вот вернулся на санях Старец, и сказал, что пора ехать; освобождённому же народу он сказал, чтобы ждали его возвращения, ибо теперь он будет руководить ими и воплотит мечты в реальность.
  Они прицепили чёрную машину к саням и златорогие олени понесли их вверх по склону. Люди махали им на прощанье руками и плакали от печали разлуки и от счастья чувствовать себя свободными...
  
  * * *
  
  Мрачен был лик Аскольда, который сидел в санях. Сани стремительно приближались к грозной, возносящейся в небо стене из снега, ветра и тумана, но до этого величественного зрелища не было дело Аскольду. Он говорил:
  - Неужели нельзя было обойтись без этой стрельбы, без убийств?
  Старец, который правил санями, ничего не ответил, только пожал плечами.
  - Что молчишь?! - крикнул Аскольд. - Неужели не было иного выхода? Неужели нельзя было сделать их счастливыми?
  - В идеалистических мечтах - можно. - ответил Старец. - В романтических грёзах они приняли бы зёрна из Церквей, вырастили бы пшеницу, стали бы печь хлеб. Починили бы старые дома, и прочее, и прочее, и так, до тех пор, пока не построили бы идеалистическое общество коммунизма. Но это всё мечты. Мечтать не вредно, но, к сожалению, эти мечты так и останутся мечтами... Дело в том, что за многие годы изменились не только их тела, но также и мозги. Сколько я понимаю, уже с самого рождения значительная часть их мозга остаётся отключённой. По сути, они не могут связно разговаривать; они не отвечают за свои поступки. Часто они грешат каннибализмом, причём поедают слабейших - женщин и детей. Внешне они ещё похожи на человека, но внутри у них всё человеческое мертво. И ты стрелял не в людей, а в хищных, голодных, озлобленных и от того особо опасных зверей. Так что не терзайся понапрасну. И ты не думай - я не злодей. Я просто говорю, как есть, без лишних сантиментов, и без фантазий, который сейчас неуместны.
  И Аскольд успокоился.
  
  * * *
  
  Старец довёз счастливых Афанасия Петровича, Гильома и Жанну до вздымающейся в поднебесье призрачной, но веющей зимним холодом стены, и там велел:
  - Ну, а теперь - садитесь в машину...
  И тогда они поняли, что - это время прощаться, и тогда печально на их сердцах стало, ибо знали они, что уже никогда не доведётся им Старца увидеть. И нежными словами прощались они, и даже говорили, что вернуться, хотя знали, что не вернуться.
  И вот забрались в чёрную машину. Закрыли двери, проверили - всё ли герметично. Тогда Старец подошёл к машине сзади, обхватили её двумя руками, и тут видно стало, как напряглись под его белой шубой могучие мускулы.
  И толкнул он машину с такой силой, что чёрным молотом полетела она сквозь воздух, а потом и сквозь призрачную стену.
  И вот вылетели они снежного царства, в раскалённую пустыню, над которой в выцветшем, тусклом небе неистово палило Солнце. Ещё несколько сот метров проехала машина по дороге, и тогда только остановилась. Ведь двигатель её не работал.
  Также не работала и кондиционная система, и всё прочее оборудование, так что внутри вскоре стало нестерпимо жарко и душно. Они выбрались наружу, и даже сжались под давлением раскалённых лучей.
  - Что же, теперь нам остаётся только ждать... - вздохнул, вытирая со лба пот, Афанасий Петрович. - Ведь, по словам Старца, на восстановление техники потребуется некоторое время...
  Это время обернулось тремя часами, к окончанию которых они уже серьёзно подуматься: не броситься в снеговую стену - там, по крайней мере, не было этого жгучего жара.
  Однако, по истечении этих трёх часов они были вознаграждены: в машине заработал кондиционер, а также маленький холодильник, из которого они смогли напиться охлажденного апельсинового сока (синтетического конечно, но - это не столь уж и важно).
  Но, когда они поехали, то на экране появилась надпись:
  "Внимание. Топливо на исходе... На исходе... На исходе..."
  Так проехали ещё тридцать или, самое большое, сорок миль. Тогда компьютер выдал надпись: "Топливо кончилось", и машина остановилась.
  - Быть может, у него тут найдётся запасная канистра? - предположил Афанасий Петрович (он имел в виду покойного Петра Викторовича).
  Они открыли багажник, и там действительно нашлась канистра, но в которой не было ничего, кроме воздуха.
  - Что же, придётся идти ногами! - ободряюще улыбнулся Гильом.
  Молодой человек всем своим видом излучал такой оптимизм, что и действительно - мало сомнений оставалось в том, что он сможет прошагать сколько угодно миль по этой жарище. А вот Афанасий Петрович, хотя и в его сердце горел теперь энтузиазм, в своих силах не был уверен. А точнее, был он уверен в обратном: ведь до ближайшего отмеченного на карте населённого пункта не менее сотни миль - пройти их даже самому здоровому человеку просто нереально. И дело было не только в жаре, но ещё и в хищных, голодных тварях, которые эти пустоши населяли. Можно было бы, конечно связаться с городом по видео, но, во-первых, там Афанасия Петровича уже наверняка усиленно искали, как преступника; а, во-вторых, исходящая от песков радиация гасила видео и любые иные волны...
  Афанасий Петрович хотел свои замечания высказать, но тут понял, что ни к чему они, и что лучше уж идти, чем сидеть на месте, отчаиваться. И вот они откачали во флягу остатки апельсинового сока, нашли ещё несколько пирожков, которые есть совсем не хотелось, и, прихватив это с собой, зашагали по дороге.
  ...Афанасию Петровичу казалось, что они уже очень-очень много прошли, но, когда оглянулся, то увидел, что, оставленная ими машина, по-прежнему видна: чёрным пятном зыбиться в раскалённом воздухе.
  А уже ноги подгибались, уже голова звенела от жара, и в любое мгновенье мог подкосить солнечный удар.
  - Батюшка, смотрите! - Гильом первым увидел серый дым, который поднимался над холмами.
  До этих холмов было не менее трёх миль, и дорога к ним предстояла нелёгкая: вся в рытвинах, да в острых камнях.
  Но всё же они пошли именно туда, ведь этот дым был явным свидетельством присутствия человека. По пути Афанасий Петрович даже припомнил, что читал где-то, что есть в этих пустошах такие рудники, где работают в основном сосланные преступники. Причём вокруг таких рудников постепенно вырастали городки...
  И, когда они поднялись на холм, то Афанасий Петрович смог убедиться в правоте своих предположений. Там действительно была шахта, и городок вокруг шахты выросший. Городок вполне отражал души населяющих его существ: был он уродливым, грязным и вонючим. Перекошенные, обшарпанные домишки; кривые улочки... Даже с отдаления видны были упившиеся здоровые мужики, которые спали в грязи. Конечно, над хибарками выделялось массивное заведение, а по совместительству и притон. Городок был окружён железной стеной, верхняя часть которой была утыкана стальными шипами. Там же были установлено несколько пулемётов. Пьяные охранники лениво переругивались и играли в карты.
  Идти туда совсем не оставалось, но всё же им не оставалось ничего иного как идти, потому что иначе бы они погибли...
  Только когда они подошли вплотную к закрытым воротам, и Гильом крикнул своим радушным голосом: "Здравствуйте!" - охранники встрепенулись. Прежде всего послышалась грубая ругань, затем чёрное дуло пулемёта извергло несколько крупнокалиберных пуль, которые раздробили несколько крупных камней.
  Далее последовал весьма длинный, нудный и однообразный диалог; в котором Гильом утверждал, что они пришли сюда по доброй воли за помощью, а охранники им не верили, потому что действительно сложно было в это поверить.
  Но всё же закончилось всё тем, что их впустили. За воротами их встретил некто похожий на пьяного бурого медведя, но всё же с примесью характерных для человека черт. Это существо через каждое слово вставляло непотребную ругань, так что приводить его сентенции здесь как минимум неуместно. Говорил и рычал он долго, но суть всего сводилось к тому, что отныне Афанасию Петровичу и Гильому придётся вкалывать на руднике, ну а Жанне работать в притоне, так как они испытывали большой недостаток в женщинах. На этот Жанна ответила, что ей уже довольно пришлось служить подстилкой под вонючую мужицкую плоть, и лучше уж она будет вкалывать на руднике, и даже загнётся там, чем позволит кому-нибудь из этих свинов облапить её.
  Тогда медведеобразное существо хмыкнуло, и заявило, что, поработав на руднике, она изменит своё мнение, и "прибежит в притон скакать, потому что это и есть самое бабье занятье".
  Затем он отвёл их в хибарку, настолько уродливую, ветхую, и вонючую, что и собачья конура в сравнении с ней могла бы показаться комфортным отелем. Уходя медведеобразный пояснил:
  - На работу вас никто гнать не будет. Но здесь только в рудниках, в середине рабочего дня, вы можете получить еду и питьё. Если у надсмотрщиков будут к вам какие-либо претензии, то останетесь без провизии... - и он разразился замысловатой ругательной фразой, качеством которой сам остался очень доволен, и ушёл, ухмыляясь.
  Они разгребли и вынесли из хибарки всякий гниющий хлам. Была там и истлевшая одежда, под которой нашлись человеческие кости...
  После всех этих утомительных из-за жары операций, по крайней мере смрад уменьшился, они разлеглись в тени...
  Но всё равно, от жара всё в них уже пересохло, и страстно хотелось пить. А чтобы получить воду, надо было идти на шахту...
  
  * * *
  
  Что касается Аскольда и Марии, то им пришлось преодолеть примерно такой же путь, как и Афанасию Петровичу с Гильомом и Жанной. Уселись они в длинную серебряную машину Аскольда, туда же уложили пребывающих в коме, и Старец подтолкнул их с такой силой, что они, пролетев сквозь снежную стену, ещё несколько сот метров по инерции прокатились по раскалённой пустыне.
  И потом ждали, мучаясь от жары, когда же заработает оборудование машины. Потом, когда заработало, напились соков (для Аскольда эксклюзивных, натуральных соков), и поехали. Вскоре компьютер предупредил, что топливо на исходе. Проехали ещё тридцать или, самое большое, сорок миль, и тогда остановились окончательно...
  Аскольд выбрался из машины и сказал Марии:
  - Пошли.
  Но Мария сидела, положив ладошку на лоб Гильома, и улыбалась. Она сказала:
  - Я никуда без своего счастья не пойду...
  Дальнейшие уговоры никакого эффекта не дали. Аскольд понимал, что сидеть и ждать чего-то на этой заброшенной дороге не имеет никакого смысла. Они либо помрут от жажды, либо их съедят местные хищники-мутанты.
  И тогда он сказал Марии:
  - Закройся в машине и жди. Если я найду какую-нибудь помощь, то вернусь с этой помощью...
  Он понимал, что шансы его ничтожны, но всё же это было лучшее, что он мог предпринять. И, пройдя некоторое время по дороге он увидел поднимающийся над холмами серый дым, и вскоре уже был под стенами знакомого читателю уродливого городка при шахте. И видел он тоже самое, что Афанасий Петрович, Гильом и Жанна. Вот только заговорил он по-другому: рассказал о машине, которая заглохла на дороге, и просил помощи. Он не знал, что в городе обитают уголовники, которые никакой симпатии к нему, богатенькому счастливчику питать не могли.
  Они потребовали, чтобы он показал, где машина. Аскольд охотно согласился. Выехали на жутко гудящем тракторе, и вскоре уже буксировали в городок серебряную машину Аскольда. Он возражал, говорил и кричал, что не надо буксировать, но надо только топливо, за которое он щедро заплатить. Все деньги и ценности у него отобрали, и заявили, что теперь он также как и все будет трудиться на шахте, - зарабатывать там свою краюшку хлеба и стакан воды. Осмотрев же Марию, они с очень довольным видом заявили, что она будет самой дорогой шлюхой в местном притоне, и что при этом у неё отбоя от клиентов не будет. Аскольд возмутился и полез в драку, но его успокоили несколькими ударами молотоподобных кулаков...
  Аскольд очнулся на полу перекошенной хибарки (кровать просто отсутствовала). Рядом с ним лежали Афанасий Петрович, Гильом и Жанна. Мария была рядом, она гладила волосы Гильома и шептала ему нежные слова.
  Тогда Аскольд начал расспрашивать у своей супруги, что да как, и она поведала ему, что для того, чтобы получать воду и еду, надо работать в шахте. Также она рассказала, что её уже пытались изнасиловать, но она отчаянно дралась, и основательно расцарапала несколько физиономий. Тут ей пришлось бы несладко, но явился представитель местных властей, и заявил, что подобные беспорядки запрещены, и за насилие без денежного поощрения полагается кастрация. Буяны смутились и ушли. Властьимущий же хмыкнул и заявил, что скоро Мария сама прибежит в притон, потому что "жрать и пить всем хочется..."
  На это Аскольд сказал:
  - Ничего, не волнуйся, дорогая, я заработаю на руднике еды и воды достаточно и для тебя и для себя...
  И вот он отправился на рудник работать.
  В прежней своей жизни он был очень мало знаком с физическим трудом, и вообще был очень слабым, привыкшим к неге человеком. К тому же, на сказывались лишения последнего времени. В общем, - его хватило лишь на пару часов, да и то, исключительно из-за любви к Марии.
  А ему дали в руки кирку, которую он едва мог поднимать, и поставили в забой, где он должен был молотить по железной руде. Он стёр ладони в кровь, его знобило, трясло, лихорадило. Он истекал потом. Он стонал, и ругался, и мычал, но всё же долбил до тех пор, пока силы окончательно не оставили его. Тогда он повалился, и не мог уже подняться.
  Его подхватили за руки и поволокли наверх.
  - Дайте мне воды, я её заслужил... - стонал Аскольд.
  - Ты заслужил только порции хороших пинков! - хохотали эти здоровые мужики.
  - Так дайте воды хотя бы для моей супруги, Марии. - кривился он от боли.
  - Здесь все супруги общие! - ржали они. - Пускай приходит в наш кабачок и послужит всем, тогда будет вам и вода и жратва!..
  И в таком состоянии, почти бесчувственного, впихнули его в хибарку, к Марии, которая по-прежнему сидела над Гильомом, и гладила и целовала его...
  
  * * *
  
  Итак, Афансий Петрович, Гильом и Жанна спустились в шахту, где им вручили кирки, и отправили в забой. Но, по дороге заметили они, что помимо взрослых работников, имеются в шахте ещё и дети.
  Трудно было сказать, сколько именно этим детям, так как противоестественное, тяжелейшее существование, отложило на них особенный отпечатков. Тощие, грязные, с выпирающими локтями и рёбрами, которые видны были в разрывах их ветхой одежды - все они были угрюмы, и все напоминали свечи, которые зажгли слишком ярко, и которые грозили прогореть много раньше уготовленного им срока.
  И Афанасий Петрович спросил у их проводника:
  - Скажите, пожалуйста, кто эти несчастные?..
  - Беспризорники! - хмыкнул проводник. - ...Ну, неужели не понятно: всякие шлюхи нарожают такую вот шпану, и выкидывают. Кому они нужны? Кто их кормить будет?.. Вон и скитаются они, если повезёт - крысами питаются. Но есть такие хорошие ребятки... хых-хых! - они эту шпану ловят и к нам отвозят, какая, никакая, а есть от них польза!..
  Тут и Афанасий Петрович и Гильом, и Жанна так прониклись страданием этим детишек, что хором, будто были единым существом, воскликнули:
  - Разместите нас, пожалуйста, вместе с ними...
  - А-а, я то не против! - хмыкнул проводник. - Только предупреждаю: мы их поставили на участок, где много каменной пыли. Никто из нормальных, сильных ребят туда идти не согласен. Долго там не продержитесь, но видно - такая уж у вас судьба... Психи!..
  И он провёл их в забой, где работали детишки. Там было много этих маленьких страдальцев: и мальчики и девочки. Везде то в городишке и шахте воздух был гадким, отравленным, но в этом забое буквально нечем было дышать. В воздухе провисала серая пыль, от которой сдавливало в горле и щипало в глазах. И это, конечно, были первые признаки отравления.
  Тяжёлые кирки, которые держали в своих худеньких ручках дети, врезались в стены, и грохот был такой, что закладывало в ушах. Худенькие фигурки толкали перед собой тяжеленные, груженные рудой тележки, выплывали из ядовитого дыма. Некоторые едва держались на ногах. Некоторых душил кашель, и кровь стекала из их ртов.
  От жалости прослезились Афанасий Петрович и Гильом. И даже привыкшая к грубейшему цинизму Жанна почувствовала дарованное ей природой материнское чувство, и захотела этим детишкам помочь.
  - Да. Мы остаёмся с ними. - заявил Афанасий Петрович.
  Гильом и Жанна не раздумывая присоединились к нему. Тогда проводник занёс их в список, - приписал к данному участку и удалился.
  И вот они начали работать среди детей. Они хотели одобрить детей словами, но все силы отнимала работа (а за их действиями следили надсмотрщиками), к тому же и кашель их душил.
  Но вот наступил перерыв, и их позвали наверх, где каждый получал гнутую железную тарелку, в которой был суп из подгнивших овощей. Также выдавали покрытые грибком и искусанные крысами сухари. И там, где крысиные зубы оказались бессильными, гниющие зубы голодных людей совершали чудеса, и перегрызали и крошили это чудовищное подобие хлеба.
  И тут оказалось, что взрослые отбирают у детишек еду. Не всё, конечно, но половину порции. Смотреть на это, и терпеть это было невозможно, и Гильом вскочил, воскликнул:
  - Прекратите! Они же беззащитные...
  Огромный волосатый кулак уткнулся ему в нос, а сиплый, пропитой голос заявил:
  - А ну-ка: сядь и не высовывайся!.. Здесь есть свои законы, которым вам новичкам предстоит обучиться!..
  И здесь такой обычно романтичный и возвышенный Гильом понял, что надо применить физическую силу. Ведь худенький и слабенький Афанасий Петрович наделил его отменным здоровьем, и знал Гильом множество боевых приёмов, один из которых и применил.
  Он схватил перехватил протянутую к нему здоровенную ручищу, рванул, подсел, и вот уже изрыгающая проклятья туша пролетела над его головой и впечаталась в стену.
  Здоровяк, пошатываясь, поднялся, замахнулся кулаком, но тут прыгнула на него Жанна, боднула головой в живот. Тот повалился на спину, взмахнул на последок руками и больше уже не шевелился.
  В это время и дружки того наглеца решили, что надо им идти в наступление - отстаивать свои права. Их собралось с дюжину самых отъявленных негодяев. И здесь Гильом, даже и с поддержкой от Жанны не справился бы.
  И тогда Гильом закричал:
  - Ребятки! Давайте! Покажем им! Пусть знают!..
  И завязалась жаркая потасовка. Здоровяки размахивали своими пудовыми кулачищами, но их удары никогда не доставали до цели, так как ребятишки двигались с проворностью чрезвычайной. Не прошло и пяти минут, как негодяя были наказаны: они лежали побитые, и даже связанные, а детки прохаживались над ними, и потирали ладони.
  Но тут появились представители властей, которые были вооружены резиновыми дубинками и разрядниками. Они начали орать, чтобы немедленно был восстановлен порядок. Когда же им рассказали, что на самом деле было, то они посмеялись, и даже похвалили Гильома за отвагу, однако ж и добавили, что работать все будут по-прежнему, а о бегстве нечего и думать.
  Этот инцидент сослужил Гильому, а заодно и Афанасию Петровичу с Жанной. Теперь детишки приняли их в свой тайный мир, и разговаривали с ними доверительно, и рассказывали о всех своих бедах и переживаниях.
  Прошёл этот день, утомлённые работники потянулись по своим хибаркам, и тут оказалось, что детишек держат в отдельном каменном помещении, прямо в шахте. Гильом, Афанасий Петрович и Жанна попросились к ним, и получили разрешение. Причём надсмотрщики ещё больше уверились в том, что имеют дело с безумцами, так как никто по доброй воле не согласился бы ночевать в таком даже по меркам городка, дурном месте.
  Там было очень душно. Помещение было тесным, а потолки такими низкими, что даже детям приходилось ходить согнувшись, и, казалось, что все они в гробу. Тем не менее, ни Гильом, ни Афанасий Петрович ни Жанна не теряли того светлого присутствия духа, которое не оставляло их с того самого мгновенья, как они узнали путь к Острову.
  И вот, в сумерках детишки поделились самыми сокровенными своими мечтами. Оказывается, все они грезили об Островах. Именно об Островах, а не об одном Острове. По их словам, то был целый Архипелаг, и для каждого из них нашлось бы там по Острову. И каждый стал бы правителем Острова, и сбывались бы там самые сокровенные их мечты. Они бы плавали в гости друг к другу, дарили бы друг другу подарки, плавали бы под водой вместе с дельфинами, и даже летали бы на облаках...
  - Откуда же вы про эти Острова знаете? - спросил Афанасий Петрович.
  - Так они нам ночью, во снах видятся. - отвечали дети. - Ведь не могут же одни и те же грёзы всем нам одновременно являться? Мы поутру и рассказываем друг другу то что видели. И потихонечку рассказываем, чтобы взрослые не услышали. Они ведь отняли у нас свободу, вдруг и мечты отберут?
  - Нет. Никто ваши мечты отобрать не сможет. - заверил их Афанасий Петрович.
  - И, более того, мы все отсюда устроим побег. - прошептал Гильом.
  - Все хотят убежать, да только это невозможно. - отвечали дети.
  Однако надо было видеть, как засияли надеждой их глаза. Ведь это был их самая сокровенная, самая главная, да, в общем-то, и единственная мечта - стать свободными и поселиться на Островах своего Архипелага.
  - Обязательно что-нибудь придумаем. - заверял их Гильом. - Даже и не сомневайтесь...
  Но тут сморил их сон.
  И виделось Афанасию Петровичу, Гильому и Жанне, будто плывут они на древнем паруснике по синему морю, и обвивает их свежий ветер. Чайки кричат, белые барашки волн мчатся, в небе плывут белые, пушистые облачка.
  И так их хотелось смеяться, что они и засмеялись...
  
  * * *
  
  Только утром следующего дня очнулся Аскольд. Мария по-прежнему сидела над счастьем своим, над Гильомом, держала на его лбу свою ладошку, но уже не шептала ничего, и не плакала, потому что все слёзы выплакала, да и мало влаги в её теле оставалось. Она ведь уже целые сутки ничего не пила, а в окружающем их пустынном климате - это было равносильно смерти. Аскольд видел, что ей очень плохо, однако Мария не жаловалась, и вообще - когда он очнулся, ничего она ему не говорила, будто и не было Аскольда.
  Он пробормотал:
  - Ну, ничего, Мария. - Ты, главное, не потерпи, я сегодня воды для тебя добуду. Ты, главное...
  Он не договорил, потому что горло его пересохло, и начал душить его кашель. И чувствовал себя Аскольд так, будто и не спал он вовсе, а целую неделю тяжёлым трудом занимался. Но всё же, из-за любви к Марии, переборол слабость свою, и поднялся, и вышел, и к шахте направился.
  По дороге к нему присоединился один из местных мужиков, вид у которого, конечно был бандитский. Он говорил Аскольду:
  - Ты вот что запомни: здесь каждый за себя, и выживает сильнейший. Если у кого нет сил свой хлеб да воду отработать, так никто его не напоет, не накормит. Так и умирают слабые... И запомни: тебе хлеба и воды не добыть. Слабак ты. И, чтобы от голода не подохнуть, придётся твоей девки идти в наш кабак. Будет нас ублажать...
  - Нет!
  - Вот помяни моё слово: так и будет, и ждать совсем недолго осталось.
  - Нет - ты помяни моё слово: сегодня добуду и хлеб и воду.
  - Ну-ну! - хмыкнул мужик.
  И вот Аскольд вновь попал в шахту, и вновь в руках у него оказалась кирка, и вновь он начал работать в забое. Резкой болью отдавались вчерашние мозоли, кровь стекала по рукам его, голова кружилась, слабые ноги дрожали, но всё же он продолжал работать - ради Марии.
  И в нём ещё оставались силы изумляться: "Неужели это я - Аскольд?.. У меня же на счету такая сумма, что я мог бы все эти рудники выкупить!.. Но кто мне поверит... А что я здесь делаю? Какой чёрт меня сюда занёс?.. Как странно!.."
  Через несколько часов, он понял, что просто не может больше двигаться. Его перенапряжённое тело повалилось на камни, из носа хлынула кровь, и он жадно слизывал её, - ведь это же была драгоценная влага! Но кровь не утоляла жажду, а только больше её распаляла.
  И вот подошли к нему надсмотрщики, подхватили за руки, потащили вверх.
  - Пить! - взмолился Аскольд.
  - Ишь размечтался! - усмехнулись они. - Не-е, ничего не получишь...
  - Но ведь я же от жажды умираю... - стонал Аскольд. - У меня всё ссохлось. Завтра я уже не смогу выйти на работу. Неужели у вас совсем жалости не осталось?.. Ведь вы же люди, всё-таки.
  - Слушай ты, - помалкивай. - прикрикнули на него надсмотрщики.
  И вот, также как и накануне втолкнули его в хибарку к Марии, и на прощанье ещё крикнули:
  - Э-эй, красотка, чего сидишь-ждёшь! Видишь - дружок твой совсем немощный. Если хочешь спасти себя и его от смерти, так приходи в наш кабак... За твоё роскошное тельце мы не поскупимся...
  ...Время от времени Аскольду становилось так дурно, что его начинало тошнить, выворачивать наизнанку, но желудок был пустым, поэтому ничего из него не выходило.
  Между тем Мария собиралась: у неё сохранилась косметичка, и он, смотрелась в зеркальце, подводила брови, красила губы.
  Аскольд прекрасно понимал, к чему эти приготовления, и пытался этому воспротивиться. Он шептал:
  - Мария, пожалуйста, останься. Мария, прошу тебя, не ходи. Лучше уж умереть, чем...
  - Нет. Мы не умрём. - сказала Мария. - Я принесу воды и еды для тебя, для себя, и главное - для него. - она кивнула на Гильома, а заодно и на Афанасия Петровича, и на Жанну, и на Ренату. - Ведь все они, хоть и в коме, но и им нужна хоть какая-то влага...
  - Мария - нет! - Аскольд попытался подняться, загородить ей проход, но был слишком слаб для этого.
  Мария закончила свои приготовления, и теперь преобразилась в дорогостоящую путану. Она ещё раз критически оглядела себя в зеркало, и нервно рассмеялась:
  - Аха-ха! Ты, можешь, что мне это приятно? А? Ну, назови меня шлюхой!
  - Мария!
  - Так вот, знай: если бы я была одна, я предпочла бы смерть. Если бы у меня был выбор, и я могла бы поставить ноги на жаровню, я бы поставила ноги на жаровню. Но у меня нет выбора, и я иду на муку, в объятия смрадной, гниющей плоти... Но, Аскольд, не отчаивайся, ибо я знаю, что мы вырвемся отсюда. И дальше у нас будет счастье. Всё. До свидания.
  И Мария выпорхнула в неспокойную, пьяную, наполненную драками, руганью и животным вожделением ночь.
  А Аскольд так ослаб, что даже и каких-либо пронзительных чувств не мог испытывать. Он просто потерял сознание.
  
  * * *
  
  В обязанности Афансия Петровича, Гильома и Жанны входило не только выбивание руды из тверди, но также и последующий вывоз наполненных рудой тележек вверх. Несмотря на то, что толкать тележки было чрезвычайно тяжело, всё же это были наиболее приятные за всё время их работы мгновенья.
  Ведь там, наверху, был хоть какой-то, хоть и душный и жаркий, но всё же воздух. И они вдыхали этот дурной воздух с превеликим наслаждением, так как внизу, в забое, где работали детишки, воздуха вообще практически не было.
  Но вот они, так же как и иные работники, сваливали содержимое своих тележек в большой железный чан, который после того, как наполнялся (всегда это происходило к обеду), по скрипучим рельсам уезжал куда-то, чтобы через час вернуться, и вновь молчаливо требовать свою рудную дань.
  И вот, во время очередного такого подъёма, Гильом приметил, что в одном месте, в каменном полу имелась трещина, из которого вырывалась призрачная, сероватого цвета дымка. Никто возле этого места не ходил, но и газ (судя по всему ядовитый), не задерживался, но стремительно вздымался к широкой трещине в потолке, и далее - растворялся в раскалённом небе. Тогда Гильом спросил у одного из детей, что это за трещина, и какой из неё выходит газ.
  На этот ребёнок, а это был мальчишка, лет, быть может, тринадцати, ответил, что он не химик, и про газ ничего не знает, но, раз уж газ выходит, так, стало быть, под землей его превеликое множество, и хорошо было бы, если бы он однажды взял да и рванул.
  Гильом поблагодарил мальчика, и задумался. Он уже понимал, что этот газ - ключ к их спасанию, но никакого конкретного плана у него ещё не было.
  И вот закончился очередной изматывающий день. Пора было спать, и детей уже подгоняли в их каменную келью-темницу. Афанасий Петрович, который едва на ногах держался, безропотно шёл вместе с ними, но Гильом сказал:
  - Ведь мы, в отличие от детей, имеем право свободно передвигаться в пределах городка. Вот сегодня я и хочу воспользоваться этой возможностью.
  - Лучше не надо, сынок. - отговаривал его Афанасий Петрович. - Ведь городок этот - дурное место. Здесь все люди лихие, всё преступники. Нарвёшься ещё на кого...
  - Не беспокойтесь, батюшка, я буду очень осторожным. - заявил Гильом. - Просто надо осмотреться...
  - И я пойду с тобой. - обхватила его за руку Жанна.
  Афанасий Петрович устало кивнул и отправился вместе с детьми, но, перед тем как заснуть, ему ещё хватило рассказать им сказку про Красную Шапочку, сказку про Русалочку, и Гадкого Утёнка. Он хотел рассказать ещё и про Халифа-Аиста, но тут сморил его сон...
  ...А в то время, когда Афанасий Петрович уже спал, Гильом и Жанна очень осторожно пробирались по городку. Среди лачужек было множество пьяных негодяев, которые постоянно ругались, и вообще - были настроены столь агрессивно, что, заметь этих пришельцев, могли наброситься, Гильома избить, а Жанну - изнасиловать. Конечно, так просто они бы не дались, но очень уж много этих преступников там было.
  - А что мы ищем? - шёпотом спросила Жанна.
  - Пока я и сам не знаю... - также шёпотом ответил Гильом. - Но что-то мы обязательно должны найти...
  - Почему же это "обязательно"? - хмыкнула Жанна.
  - Просто потому, что иначе мы здесь погибнем.
  И вот через некоторое время они приблизились к лачуге, которая в отличии от иных лачужек, была именно Лачугой. То есть имелась у неё добротная пластиковая дверь, почти все щели были залатаны; и даже какое-то хилый заборчик вокруг Лачуги имелся. И в этом дворике стояла округлой формы печь, которая, хотя в это время и горела, всё же нестерпимо воняла резиной. Сбоку от печи валялись резиновые ошмётки, на которых храпел двухголовый пёс-мутант.
  Когда Гильом и Жанна приблизились, пёс резко вскинул обе свои головы, и грозно зарычал. И тут же дверь лачужки, и её хозяин, будто того и ждал, выскочил во двор.
  Это был пузатый коротышка, с закопчённым лицом, и с выпирающим брюхом. Он упёр руки в бока, и уставился на Гильома и Жанну, и вот заговорил - голос у него был стремительный и ворчливый.
  - Та-а-ак, новенькие шоли, да? Ну а денежки у вас есть? Или пища или вода? Показывайте, чем расплачиваться будете? А если нечем - убирайтесь. А если не уберётесь - натравлю на вас пса. Он сразу клочья мяса выдирает. Ну так показывайте, чем расплачиваться будете.
  - За что расплачиваться? - спросил Гильом.
  - Вы что - вот такие?! - коротышка постучал себя костяшками пальцев по лбу. - Зачем сюда приходят, а?
  - Вот и мы хотели бы это узнать, мистер Грубиян. - молвила Жанна.
  - О-ох, благородная леди трёножка, вот Вас то я и не заметил! - фыркнул коротышка, но далее, увидев, что Жанна вполне может наброситься на него и придушить, переменил тон и пояснил. - Я здесь выпускаю резиновые изделия. Понятно? Всех цветов, раскрасок и форм... Вот вы, уважаемые, как думаете, если нет ничего, кроме тяжёлого, отупляющего труда; и если люди грубы, необразованны, и нет у них не творчества, ни каких-либо духовных побуждений, так какая у них главная радость... Ну, после выпивки... Правильно, соитие!.. Сходятся с местными шлюхами, но шлюх на всех не хватает, и поэтому - также и с животными: с козами, с коровами, и даже друг с другом. Плевать бы им на эти резинки, но без них никуда - не-е, без моих резинок здесь в первую же ночь можно сотню инфекций прихватить, а на следующий день уже и не проснуться. Вот был случай...
  - Ладно. Мы всё поняли. - кивнул Гильом.
  - Так будете у меня что-нибудь покупать?
  - Да. Причём, будет большой, особый заказ. - ответил Гильом.
  Жанна удивлённо на него поглядела. Коротышка же потёр ладошки, и слащаво улыбнулся:
  - Покупателям, а в особенности богатым, здесь всегда рады. Даже могу предложить бражки. Такая, знаете ли, бражка, - раз глотнёшь, а потом уже и остановиться не сможешь...
  - Нет, спасибо. - отказался Гильом.
  - Ну, так какую же партию изволите? - поинтересовался Коротышка.
  - Да в том то и дело, что нам не ваши обычные изделия, а особый заказ. Но, прежде всего я должен предупредить Вас, что между нами должна сохраняться полная конфиденциальность.
  - Да-да, конечно. - кивал донельзя заинтригованный Коротышка.
  - Итак, мой заказ будет на изготовления резинового шара диаметров пятнадцати метров. - молвил Гильом.
  Глаза у Коротышки округлились.
  - Не спрашивайте - зачем. Ваше дело - исполнить заказ. Наше дело - заплатить Вам.
  - Да уж... - выдохнул коротышка, и задумался, высчитывая, какую сумму можно было бы запросить за исполнение такого необычного заказа.
  И он назвал сумму по местным меркам совсем уж непомерную:
  - Двадцать кредитов, или же двести литров воды.
  - Хорошо. - кивнул Гильом.
  - Да ты с ума сошёл! - дёрнула его за рукав Жанна.
  - Ничего, не волнуйся. Я знаю, что делаю. - молвил Гильом, и далее обратился к Коротышке. - Но за такую сумму у стен шара должна быть особая, с палец толщина.
  - Угу-угу! - кивал несказанно обрадованный такой сделкой Коротышка.
  - Так когда же Вы сможете исполнить заказ? - спросил Гильом.
  - Я буду стараться, но ранее чем через неделю ничего не получится.
  - Хорошо. Требуемую сумму мы будем выдавать Вам постепенно, в течении этого срока, и в виде водного эквивалента. Не забывайте про конфиденциальность.
  - Угу-угу! - кивал Коротышка. - Ежели, кто спросит, чем это я занимаюсь, так отвечу, что получил особый заказ от великана... Хех!.. Но, если серьёзно, то буду отвечать, что делаю резиновую облицовку для своей хижины...
  Гильом кивнул, и они с Жанной удалились. И вновь им пришлось пробираться среди перекошенных хижинок, и, хотя время было уже очень позднее, всё ещё галдели пьяные. И где-то поблизости происходила поножовщина, и, судя по визгу, кого-то уже прирезали...
  Всё же им удалось незамеченными пробраться ко входу в шахту. Но, оказалось, что вход уже закрыт. Тогда они укрылись за камнями, улеглись там на жарком песке. Смотрели в небо - очень им хотелось увидеть звёзды... И, тут действительно - увидели!
  А ведь никогда, никогда прежде им не доводилось видеть звёзды! Та пелена ядовитых испарений, которая полнила атмосферу, пропускала обжигающие лучи Солнца, но робкий свет звёзд не в силах был через неё прорваться.
  Но теперь они действительно увидели звёзды. Не так уж звёзд было много, но это были самые яркие звёзды, лучи которых прошли сквозь ослабшую дымовую завесу.
  - Красотища-то какая! - молвила Жанна.
  - А я даже и не думал, что это так красиво. - улыбнулся Гильом.
  - Так зачем нам резиновый шар? - спросила трехногая женщина.
  - Чтобы улететь на нём. - ответил юноша.
  - Как - улететь?..
  - В шахте я нашёл трещину, из которой вырывается летучий газ. Нам предстоит наполнить шар газом, также построить корзину - большую корзину, ведь мы возьмём с собой и детей...
  - Какой же ты умничка! - она поцеловала его в лоб.
  - Да, нет - ничего особенного. - смущённо молвил Гильом. - Да и ничего такого особенного я ещё и не сделал. Самое сложное ещё впереди...
  - Да уж... - вздохнула, вновь откинувшись на спину, Жанна.
  - Но мы со всем справимся, потому что нас ждёт Остров. - добавил Гильом.
  - Да. - Жанна мечтательно улыбнулась.
  И до самого утра они лежали среди камней и созерцали звёзды, и на рассвете почувствовали себя такими отдохнувшими, будто всю ночь крепко проспали.
  
  * * *
  
  Аскольд уже и не ведал, сколько этот кошмар продолжался. Дни и ночи сливались в один болезненный, терзающий их орган.
  Дело в том, что, если бы не Мария, то они бы умерли от голода и жажды. Также и те, погружённые в кому, которые лежали в их лачужке, давно бы ссохлись, в мумий превратились. Но Мария подходила к каждому из этих недвижимых (а в первую очередь - к Гильому), раскрывала им рот, и вливала в них драгоценную влагу. В общем-то, только ради Гильома Мария и претерпевала эти страшные мучения.
  Она действительно предпочла бы поставить ноги на раскалённые угли, но такого выбора у неё не было. И каждый вечер она ходила в кабак, где входили уже в неё... Это грязное, вонючее отребье - Аскольд, лёжа в хижине, слышал их ругань, слышал, как они дерутся, и как обсуждают анатомические подробности местных шлюх.
  В последнее время чаще всего обсуждали Марию, так как она несомненно была самым красивым существом в этом городке. Для Аскольда же она была самым красивым существом во всей Вселенной. Он любил её больше, чем когда бы то ни было. Раньше он даже и не представлял, что можно так изводиться от любви, от ревности, и от ненависти к мучителям Марии. Он вообще не ведал, что существуют такие муки.
  Ещё один раз пытался он поработать в шахте. Заметил он, что работают там и дети, но ему пояснили, что - это беспризорники, и практически рабы, и их поставили в самое дурное место. Ещё он заметил, что в одном месте из трещины в полу выходил летучий газ, но не придал этому никакого значения.
  В тот день его, обессилевшего, опять-таки вытащили из шахты, и долго потешались над ним, немощным, и плевали в него.
  В тот день явился к Аскольду его Демон. Напомню, что, после смешения измерения, Демоны время от времени являлись ко всем людям. Причём появлялись, когда про них меньше всего думали, или забывали.
  Мария как раз ушла в кабак. Аскольд валялся один в их лачужке. Демон вышел из тёмного угла, и тёмный, мрачный остановился.
  - Ну, что же тут лежишь, Аскольдик, а? - вопрошал Демон. - Слабак! Ха-ха!
  - Заткнись! - зашипел Аскольд.
  - Да ты просто маменькин сыночек! Привык жить в роскоши. Привык, что всё за тебя делают твои слуги, а сам ни на что не способен. Насилуют твою жёнушку, а ты тут валяешься!
  - Заткнись!
  Аскольд зажал уши, но голос Демона колоколом в его голове отдавался:
  - Ничего не можешь, и эти подонки над тобой смеются... Эти преступники: убийцы, воры, насильники - пользуются твоей возлюбленной, и, если захотят заразят её какой-нибудь дрянью...
  - Я молю тебя - не терзай меня больше!
  - О-о, а я ведь чувствую в тебе злобу. Большую-большую злобу. Мне это приятно
  - Ну, пожалуйста, не надо...
  - А я скажу, что тебе действительно надо.
  - Ну, и что же? - стенал Аскольд, который готов был на всё, лишь бы только от этой муки избавиться.
  - Так вот. Знай, что очень-очень скоро сюда вернётся Мария.
  - Как хорошо! Ведь мне каждая минута без неё - мука.
  - Но ты знай: она не одна вернётся. Её сюда пьяный мужик притащит. Он осуждён за ряд убийств, совершённых с особой жестокостью. И вот ему особое удовольствие доставит поиздеваться над тобой: просто совокупиться с ней на твоих глазах - он знает, что ничем иным не сможет причинить тебе большего страдания.
  - Но что же мне делать?! - застонал Аскольд.
  - А они уже идут сюда!.. Уже близко! - молвил Демон.
  И действительно, с улицы, помимо разрозненных обычных криков, раздался ещё и отчаянный вопль Марии.
  - Он тащит её сюда!.. - хмыкнул Демон.
  - Но что же мне... что же мне... - Аскольд метался по полу, перед ногами демонами. - Скажи, что мне делать. Я на всё готов!..
  - Я знаю, что ты на всё готов. Ты и сам знаешь ответ: надо просто убить негодяя.
  - Как... уб...убить... - Аскольд поперхнулся.
  - Вот так, просто взять и убить. Зачем он живёт? Только боль окружающим причиняет. Вон видишь: железный брусок по углу, им и стукнешь его по темени. Только ты уж бей - не жалей. Ну, всё, пошёл я, а то застанут нас тут тет-а-тет.
  Демон шагнул в тёмный угол, и растворился во мраке.
  А спустя несколько мгновений, как то и было предречено, ввалился здоровенный пьяный мужик, который за руку тащил Марию. Видно, он уже несколько раз сильно ударил её, и поэтому Мария сопротивлялась крайне слабо, из уголка её рта стекала кровь.
  Преступник толкнул её в угол, где она упала, и лежала, уже не в силах подняться, сам же глянул на Аскольда, и рыкнул:
  - Ну, что тут отлёживаешься, пока твоя жёнушка работает, а?! Сейчас ты посмотришь на настоящее дело! Уверен, тебе понравиться...
  - Оставь... Добром прошу! - застонал Аскольд.
  - Добром просишь?! Да о чём ты, щенок немощный, просить можешь?! Лежи в своём углу, и моли, чтобы я и тебя не отодрал!..
  И ещё пояснил:
  - Я ей водой заплатил, она приняла, свидетели есть. Так что теперь, могу делать с ней, что угодно. Всё по закону!
  Преступник склонился над Марией, начал раздирать на ней платье. Она попыталась сопротивляться, - пальцами вцепилась в его лицо, но мужик был много сильнее её, несколько раз наотмашь ударил её по лицу, и Мария больше не шевелилась, и не стонала.
  Тогда Аскольд зарычал, словно зверь дикий. Преступник слишком поглощён был своим делом, и уже расстёгивал свои штаны. Поэтому он не обращал на Аскольда никакого внимания. Он и не ожидал, что слабый, забитый Аскольд способен на какое-либо сопротивление, и, тем более - на агрессию.
  Аскольд метнулся в угол, схватил железок, и ударил по затылку преступника с такой силой, на какую только был способен. Череп был проломлен, - смерть наступила мгновенно. Тяжёленная, смердящая, ещё при жизни начавшая разлагаться туша рухнула сверху на Марию, придавила её. Мария не шевелилась, она почти не дышала...
  Не малых трудов стоило Аскольду отпихнуть тушу в сторону. При этом он стенал и плакал, повторяя дорогое имя:
  - Мария... Мария... Мария...
  Она пошевелилась, и тогда он рухнул перед ней на колени, и истово начал целовать её, чего он уже очень долгое время просто не решался делать.
  Она открыла глаза, и в ужасе отстранилась от него, прошипела:
  - Не прикасаться ко мне...
  Аскольд не посмел как-либо возразить ей, но он кивнул на бездыханную тушу, и пояснил:
  - Я убил его.
  Тогда Мария закрыла ладонями лицо, и долгое время просидела так, без движенья. Потом она спросила шёпотом:
  - И что же мы теперь будем делать?
  - Ты, главное, не волнуйся. - попытался улыбнуться Аскольд. - Мы от этого негодяя избавимся. Отнесём куда-нибудь. Тут ведь часто всякие драки случаются, поножовщина и прочее...
  - Действительно, часто. Калечат часто, но убивают редко. Так что нам это с рук не сойдёт.
  - Мария, ну пожалуйста, давай отнесём его куда-нибудь и закапаем! - взмолился Аскольд.
  Он припомнил, что местные законы отличаются особой жестокостью, и предположил, что за убийство ожидает его какая-то особо мучительная казнь. И вот теперь его трясло от страха.
  - Хорошо, давай отнесём... - устало кивнула Мария. - ...Но только ещё подождать надо. Вот утром, когда народу поменьше станет, тогда и понесём...
  И она уселась рядом с Гильомом, открыла бутылочку с водой, просунула горлышко между его белых губ. Когда некоторое количество драгоценной влаги влилось в него, также напоила и Афанасия Петровича и остальных...
  Уже светало, когда они вытащили из своей хибарки мёртвого...
  А ещё через несколько минут, они были остановлены человечком с закопчённым, круглым лицом, и оттопыренным животом. Этот Коротышка деловито осведомился:
  - Кого это вы тащите?..
  И заглянув в изувеченное лицо мёртвого, вздохнул:
  - У-у, так это Жан-грубиян. Хорошенько же вы его стукнули!.. Знаете, что вам будет, если я донесу?
  - Нет. - покачал головой Аскольд.
  - Ну, так я скажу. Вас цепями прикуют к железному помосту, и выпустят кишки, но выпустят так, что вы останетесь живы. Парочку часов вы пожаритесь на солнцепёке, и тогда прилетят стервятники. Знаете ли, у этих пустынных стервятников очень острые клювы, а любимое их кушанье - это как раз кишки... Вы умрёте не сразу - вы ещё накричитесь на потеху толпе.
  - Не доноси на нас! - взмолился Аскольд.
  - Хорошо. Тогда я попрошу вас об одной услуге. - молвил Коротышка.
  - Да. На я на всё готов. - живо кивнул Аскольд.
  - Отдайте труп мне.
  - Что?
  - Ну, ведь вы его несёт на обмен пустынникам?
  - Что?
  - Ну, не притворяйтесь. За сколько вы договорились обменять у пустынников этот труп? Пять или десять литров?
  - Литров чего? - недоумевал Аскольд.
  - Ну, не молока же! - покачал головой Коротышка. - Спирта, ясное дело!.. Вы меня разыгрываете, что ли?..
  - Нет.
  - Может, вы не знаете, что пустынники - это полуразумные твари из пустыни, и что они платят за трупы отменным спиртом, а?.. Правда, не знаете, что ли?.. И о том, что такой обмен противозаконен, и что обычно трупы сжигают, - об этом вы тоже не знаете.
  - Нет. - честно признался Аскольд.
  - Ну, так вот. А, может, вы ещё и сбежать отсюда хотите? - спросил Коротышка.
  - Да. - ответила Мария.
  - Агхых-хых. - ухмыльнулся Коротышка. - Я и не сомневался. Да уж - в нашей дыре мало приятного. Видите ли, для большинства из нас такое бегство исключено. Ведь мы - преступника, все мы под учётом, а вот вы - попали сюда случайно. Если вам удастся отсюда убежать, то никакой погони за вами не будет. Но на своих ножках далеко вы не убедите, понимаете, да?
  Аскольд кивнул. Мария жадно слушала.
  - Так вот: раз в неделю сюда приезжает здоровенный грузовик, забирает руду. Я с водителем приятель, и могу кое-что про вас сказать, он вас заберёт... Но! Это, конечно не задаром. Итак, десять литров спирта мне, и десять водителю. Идёт?
  - Да, конечно. - живо кивнула Мария. - Только тех, кто в нашей хибарке лежит, мы тоже должны забрать.
  - А-а, ну раз так, тогда двадцать литров водителю, и тридцать - мне. И без возражений. Это ж риск какой - перетаскивать их. Меня ж как вашего сообщника казнить могут. Так что, прошу сохранять... э-э-э... - и он по слогам выговорил сложное слово: - Ко-нфи-де-нци-аль-но-сть...
  - Хорошо. Хорошо. - истово кивала Мария.
  - Итого с вас... э-э-э... - Коротышка задумался, и наконец подвёл итог. - Десять трупов.
  - Извините? - переспросил Аскольд.
  - Мне ваши извинения не нужны, а нужен спирт. Спирт вы можете получить только у пустынников в обмен на трупы. - терпеливо разъяснил Коротышка.
  Аскольд всё понял, и сказал:
  - Нет. Я отказываюсь.
  - Я согласна. - кивнула Мария. - Ради Него...
  Да - ради Гильома она готова была даже и на убийства. А Аскольд был готов на всё, ради Марии. И он сказал:
  - Ради тебя я уже оказался в Аду. Что же, раз можно идти ещё дальше, так я согласен.
  Мария ничего ему не ответила. В своих мыслях и чувствах она никогда не отводила Аскольду какой-либо роли; ну, разве что - в негативных эмоциях...
  
  * * *
  
  И вот каков был тайный сговор Гильома, Афансия Петровича, Жанны и детей. Каждый день дети отливали часть своей водной порцию в специальную, найденную Гильомом канистру. Наибольшую же часть в это водное пожертвование вносили собственно Гильом, Афанасий Петрович и Жанна.
  И, несмотря на то, что все они действовали с большим энтузиазмом: больше двадцать литров в день у них никак не выходило. И дело было в том, что порция воды, а в особенности для детей, была строго-настрого рассчитана; и, буквально каждая сэкономленная капля отдавалась потом болью и головокруженьем.
  Однако, дети не роптали. Ведь теперь появилась у них надежда. Появилась цель. И, несмотря на страдания, работали они с большим, чем когда-либо энтузиазмом. Надсмотрщики были довольны, и обещали, что самых трудолюбивых в следующем месяце переведут в менее запылённый забой...
  Три раза в день: утром - Жанна, днём - Афанасий Петрович, и вечером - Гильом, относили воду Коротышке, а заодно проверяли, как идёт изготовление резинового шара.
  Изготовление шло полным ходом; печь Коротышки беспрерывно дымила, а сам Коротышка - грязный и вонючий суетился поблизости. В котлах булькало нечто жирное и смрадное. И было там жарко, как в Аду.
  Коротышка радовался каждой водной порции, но всё же не мог воздержаться от расспросов, зачем всё это, - следовали самые уклончивые ответы, а вместе с тем возрастало волнение: выдержит ли Коротышка, не выдаст ли их...
  Но, помимо того, были у них и иные заботы, главной из которых было строительство корзины. Корзина должна была вместить не только троих взрослых, но и ещё и тридцать детишек (именно столько маленьких страдальцев надрывалось в шахте).
  Сплести такую корзину было чрезвычайно сложно, хотя бы потому, что стебли единственных растений, которые были в пределе досягаемости, были покрыты шипами, к тому же и гнулись чрезвычайно тяжело. Но Жанна сшила из чешуи какой-то пустынной твари такие перчатки, что они могли не беспокоиться за свои ладони и запястья. Дно же корзины они устилали мягким мхом, который можно было найти в некоторых пещерах.
  Была ещё одна проблема с властями, которые весьма скоро заметили, что плетут эту огромную корзину. На их вопросы Афанасий Петрович ответил, что - это особое устройство, которое повысит производительность труда в шахтах. Представители власти были таким ответом удовлетворены, и даже пообещали изобретателям, в случае успеха повышенный паёк...
  Также Гильом достал и притащил на вершину холма, туда, где выходил из трещины летучий газ, старые, ржавые трубы. Ну, а Жанна обменяла пять литров воды на пол-литра спирта, - всё это входило в их план. Ещё пять литров воды были обменены на сеть и верёвки, которые нашли у владельца Трактира. Тот уже ко всему привык, и даже не спрашивал, зачем им это.
  В таком напряжённом труде прошли целых десять дней, и по истечении их оказалось, что резиновый шар уже изготовлен, а корзина - сплетена.
  Во время очередного обеда, Гильом, Афанасий Петрович, Жанна и тридцать детей собрались в уголке. К тому, что они обедают обособленно, и перешёптываются, все уже привыкли, и никакого внимания на них не обращали...
  Гильом сказал:
  - Итак, завтра на рассвете мы улетаем...
  - Ура... здорово... ух ты!.. Наконец!.. Надо же!.. - так шептали, и улыбались эти грязные, худенькие детишки.
  - Вы должны быть готовы... Ждите нас...
  - Да, да! Конечно же! - улыбались дети.
  Итак, когда начали сгущаться сумерки, Афанасий Петрович и Гильом ушли из шахты, и до поры укрылись среди глыб. Жанна же осталась внутри, и, выждав, когда все рабочие уйдут, прошла к столу у закрытого уже выхода, где сидели три охранника. Эти верзилы откровенно скучали. Не зная, чем заняться, они просто переругивались. Увидев же Жанну, они были удивлены и обрадованы.
  Один из них воскликнул:
  - Наконец-то трёхногая красавица соизволила снизойти до нашей компании!..
  Другой подхватил:
  - Ну, кому отдашься первой?
  Третий предложил:
  - Быть может, мне?
  На это Жанна ответила:
  - Я буду с тем, кто выпьет больше спирта.
  И она поставила перед ними бутыль, в которой было пол-литра неразбавленного, стопроцентного спирта.
  Охранники обрадовались ещё больше прежнего, ведь далеко не каждый день доводилось им пить их любимый напиток - спирт, да ещё за такую награду. Нашлись три кружки, в них разлили первую порцию, которой было достаточно, чтобы свалить быка. Они выпили, пошатнулись, но усидели.
  - Так кто же самый стойкий? - поинтересовалась Жанна. - Хм-м, ну, думаю следующая порция всё решит...
  И она разлила им то, что оставалось в бутылке. Они выпили, и тут же повалились под стол, откуда тут же раздался их оглушительный храп.
  Жанна склонилась, и, кривясь от отвращения, начала шарить в их карманах. Вскоре она нашла ключи, и побежала к камере, в которой томились дети. Открыла. Дети выбежали. Они улыбались, глаза их сияли, они готовы были к прекраснейшему чуду.
  А Афанасий Петрович и Гильом забрали уже готовый резиновый шар (в сложенном виде он занимал не так уж много места) у Коротышки, и под покровом темноты отнесли его на вершину холма. Там набросили на шар сеть, и уже сеть прикрепили к корзине (корзина заранее была привязана к выпирающей глыбе, также в корзину были сложены булыжники, - это был балласт).
  Затем они с помощью мха скрепили ржавые трубы (трубы также были приготовлены ими заранее), и подвели их к основанию шара. Шар начал наполняться летучим газом, раздуваться, и рваться вверх. Однако, привязанная к глыбе корзина удерживала шар.
  Всего лишь через десять минут шар был полностью надут, и теперь, если бы кто-нибудь взглянул на вершину холма, то увидел бы это огромное, ни с какими законами не стыкующиеся круглое безобразие. Однако стражи порядка либо спали, либо получали сомнительное наслаждение в лапах прокажённых проституток...
  ...Вот раскрылись двери шахты. Выбежали оттуда дети, а за ними и Жанна. Все они поднялись на вершину холма, и уселись в корзину. Тогда Афанасий развязал верёвку, и шар взмыл в небо.
  Когда они пролетали над стенами городка, стражники их заметили. Кто-то подумал, что - это белая горячка - последствие последней попойки; а кто-то решил, что - это новое чудище из пустыни. Однако, то, что это на самом деле, никто даже и предположить не мог.
  Однако, одному из тех, кому почудилось, что - это чудовище, почудилось также и то, что чудище их атакует. И вот он уже был возле пулемёта, и открыл огонь по шару. Крупнокалиберные пули свистели возле корзины, но, к счастью ни в кого не попали.
  Но одна пуля всё же попала в шар, и пробила две рваные дыры. Газ засвистел, начал улетучиваться в небо. Однако, и к этому они подготовились. С одной стороны шара ловко вскарабкался Гильом, с другой - Жанна. И они заткнули отверстия смазанными клейковиной плотно спечатанными обрывками одежды.
  Итак, они продолжили свой полёт над пустыней. Ветер уносил их прочь от ненавистного городка, а также - от снеговых стен, которые возносились над горизонтом...
  Восторгу детей не было предела. Они высовывались из корзины, смеялись, кричали от счастья. Приходилось постоянно их одёргивать: иначе бы они непременно расцарапались об шипы, которые выпирали с наружной стороны корзины.
  - А куда мы летим? - спросила совсем маленькая девочка.
  - Глупенькая! - усмехнулся мальчик постарше. - Ну, конечно же, к нашим Островам, к Архипелагу...
  Однако, вскоре в небе появились хищные трёхголовые грифы, со стальными клювами. Главным своим противником они посчитали шар, и налетали на него, и драли его. Дети и взрослые кидали в грифов камни, которые лежали на дне корзины, но это мало помогало.
  И вскоре изодранный шар начал снижаться...
  - Ну, ничего... - приговаривал Афанасий Петрович. - По крайней мере, самая опасная часть пустыни позади...
  Действительно: внизу были уже не пустоши, но более обжитые районы. Имелись там и реки, и леса, и города: всё это, конечно, было искажённым и отравленным, но, всё же - там были люди, и чувствовалось, что до Океана уже немного осталось.
  И у самого горизонта они даже увидели Океан...
  
  * * *
  
  Когда Мария шла в кабак, так на неё там многие западали, но она выбирала самых отвратительных, самых грубых и уродливых. Их она вела с собой, к их с Аскольдом лачужке.
  И Аскольд уже поджидал их. Когда каторжник вслед за Марией вваливался в лачужку, на его затылок обрушивался смертоносный удар. Труп они тащили к стенам, где их уже поджидал потный от страха и жадности Коротышка.
  Он открывал тайное отверстие, и сбрасывал труп вниз, где уже копошились отвратительные пустынники. Затем Коротышка спускал туда же на верёвке сосуд, куда и заливался спирт. После каждого убийства Коротышка делал пометку, и говорил, сколько им ещё осталось.
  И так получилось, что до ближайшего воскресенья они так и не набрали нужного количества спирта. Приехал громадный бронированный грузовик, забрал руду, да и уехал, а им предстояло страдать ещё целую неделю.
  Уже больше десяти человек было убито Аскольдом и Марией. То, что они пропадают, было замечено, и началось следствие. Никаких явных улик так и не было найдено. Однако ж кто-то заметил, что в последний раз все пропавшие уходили с Марией. За ней было установлена слежка, и на целых три дня от убийств пришлось отказаться.
  Пропавшие так и не были найдены, и решили, что они бежали - был объявлен розыск.
  Ещё пять убийств, и бегство Аскольда и Марии было оплачено.
  Накануне, тела Гильома, Афанасия Петровича, Жанны и Ренаты, были упакованы в мешки, и под покровом ночи перенесены в ров перед воротами.
  На следующий день приехал грузовик, и, оказалось, что его водитель за предложенное количество спирта, готов хоть в преисподнюю отправиться. Итак, мешки были загружены в тайник под кузовом, а Мария и Аскольд укрылись в тайнике под сиденьем водителя.
  Когда они прошли выездной контроль, и выехали на дорогу; водитель позволил им выбраться из-под сиденья...
  Водитель уже принял спирт и был весел. Он пел песни, и просил, чтобы они рассказывали ему анекдоты.
  Но Мария помнила, что они пережили, и что творили они, и рыдала. Аскольд пытался сдержаться, пытался быть мужественным, но вот и из его глаз хлынули слёзы...
  
  
  
  
  
  Глава 6
  "Дорога к Острову (продолжение)"
  
  Мария и Аскольд почему-то надеялись, что огромный грузовик, который вывез их из шахтового городка, отвезёт их в тот Город, рядом с которым был уже и остров Аскольдия, но, конечно же, они ошибались.
  Два дня они провели в дороге, и, наконец, въехали в город, который был побольше, чем городок, из которого они бежали, но всё же до желанного ими Города не дотягивал в тысячи, а то и в десятки тысяч раз.
  Это был уездный городишко, большую часть которого занимал металлургический завод, на котором работало несколько десятков мужчин и бессчётное множество электронных механизмов. Но до этого завода им так и не суждено было добраться.
  К металлургическому заводу вела специальная дорога, так как один везущий руду грузовик мог разрушить не только хилое покрытие улочек этого городка, но и вызвать трясение, от которого рухнули бы и составляющие городок домики - погребли бы под собой и жителей, и тот нехитрый скарб, который они умудрились натащить в свою вонючие комнатушки, в течении жизни.
  Не доезжая пары миль до металлургического завода, водитель остановил грузовик, и сказал:
  - Всё - приехали. Выметайтесь...
  На прощанье он похлопал по заду Марию, которой не раз за это время успел попользоваться, грозя, в случае отказа, выбросить их посреди пустошей, на растерзание хищным-мутантам. Так же он грозился выбросить и "трупы", которые лежали в тайнике под кузовом. Так как среди лежащих там был и Гильом, то Мария соглашалась, и отдавалась ему.
  Когда они по лестнице спустились из кабины на раскалённую дорогу, Водитель крикнул им сверху:
  - Вы давайте там - поскорее своих мертвяков из-под кузова тащите!.. Вот знайте: сейчас до тридцати досчитаю, и, если до этого времени не успеете - стартую, и тогда - поминайте своих покойничков. Пойдут они вместе с рудой на плавку, и вольются в какую-нибудь новенькую, хромированную машину!..
  Аскольд и Мария побежали, поднырнули под кузов, нажали там на неприметный рычажок. Тогда, грозно скрипнув, раскрылось небольшое отверстие. Из него они поспешно стали вытаскивать завёрнутые в мешковину тела.
  Однако отверстие было слишком маленьким, и края мешковины цеплялись за изогнутые края металлических брусков. Иногда они через чур сильно дёргали, и ветхая мешковина рвалась...
  Послышался насмешливый крик водителя:
  - Двадцать семь... двадцать восемь...
  Первым в тайник положили Гильома, теперь приходилось его вытаскивать последним. Мария залезла в душное, чёрное чрево тайника, схватила за мешковину, зашептала что-то нежное, а сама заплакала от жалости к Гильому и от отвращения к себе.
  Она потянула его к себе. Он не поддавался. Ещё сильнее рванула. Он немного поддался. Она чувствовала себя такой слабой! В это мгновенье грузовик завёлся, пришёл в движенье. Марию швырнуло к дальней стенке, она упала на Гильома.
  - Мария!.. Мария!! - в отчаянии орал Аскольд.
  - Ты только не умирай, миленький. - прошептала Мария Гильому, и вновь потянула его.
  Аскольд орал:
  - Мария, он уже едет! Понимаешь?!..
  Каким-то образом и Аскольду удалось пропихнуться внутрь. Он обхватил Марию сзади, и вот втроём: он, Мария, и Гильом - вывались на дорогу.
  Совсем рядом, сотрясая почву, прогрохотали многометровые колёса, затем дыхнуло выхлопными облаками, и некоторое время они ничего не видели из-за тёмного облака газа.
  Потом облако это медленно отплыло в сторону, и их взглядам открылась пустынная дорога, на которой лежали завёрнутые в мешковину тела. А по соседству расположился уродливый, припекаемый неистовым солнцем городишко, о котором уже было сказано выше.
  И настолько эта картина была безысходной и мрачной, что Мария разрыдалась...
  - Ну, ничего-ничего. - гладил её по плечу Аскольд. - Жизнь-то продолжается. Мы обязательно что-нибудь придумаем...
  - Конечно... А что же нам ещё остаётся? - молвила Мария, но тут поняла, что Аскольд гладит её, и с отвращением отстранила его руку. Крикнула. - Не смей ко мне прикасаться!..
  Аскольд вздохнул, кивнул покорно...
  От зноя гудела, кружилась голова. И тогда Мария обхватила руками голову, и попыталась привести в порядок беспорядочно скачущие мысли. Через некоторое время ей это удалось, хотя это вовсе не значит, что ей стало хоть немного лучше.
  Она сказала:
  - На дороге четыре тела, а нас всего двое. Таким образом, мы сможем перенести их куда-либо только в два приёма. Что же, хорошо. Двоих мы возьмём с собой, а двоих спрячем возле обочины, и вернёмся за ними попозже... Но, прежде всего, надо разведать, что это за городок, и можно ли связаться с большим Городом.
  - Да - это очень интересно. - кивнул Аскольд. - Ведь, если бы мне удалось только поговорить с одним из моих доверенных лиц, так все наши проблемы были бы тут же решены. За нами бы приехали на роскошнейших лимузинах, нас бы сразу накормили чёрной и красной икрой, натуральным осётром и даже натуральными арбузами, дынями, киви и ананасами; я бы вгрызался в сочную мякоть мандаринов и стонал от наслажденья...
  Аскольда трясло от этих видений, а на самом деле лучше было и не вспоминать обо всей этой сочной роскоши в окружающем их безвыходном (по крайней мере, на долгое время - безвыходном), пекле.
  И вот они вошли в городок.
  Шли среди растрескавшихся желтоватых, перекошенных стен; среди оград, за которыми должны были бы цвести сады, но только кривился колючий кустарник, и сухая колючая пыль била их в лицо и обжигала.
  Казалось, что - это мёртвый город, и даже изредка попадавшиеся жители нисколько не развеивали этого подозрения. В их тусклых глазах была лишь смерть; да и голоса были сухими и выжитыми. Пусть и говорили они и зло, и недоверчиво, ясно становилось, что на самом то деле всё им давно надоело, и ничего им не нужно; и всё, чего они хотят - это уйти из мучительного, ненужного существования в пустоту.
  Всё же, после многочисленных расспросов, удалось выяснить, как пройти к пункту связи, который был единственным пунктом связи в окружности ста миль.
  В пункте их встретила бородатая женщина. Руки у неё были мускулистые, как у культуриста. Эта бородатая женщина беспрерывно курила, и одновременно умудрялась жевать жвачку.
  Увидев вошедших, она спросила грубо:
  - Чо надо?!
  - Мы бы хотели связаться с городом N, или же с островом Аскольдией. - заявил Аскольд.
  Бородатая женщина несколько раз крикнула "Ага! Ага!!", потом чрезвычайно глубоко затянулась, и достала толстенную книжку, в которой не менее двадцати минут копалась. При этом она слюнявила липкой слюной пальцы, и материлась. Аскольд же и Мария были чрезвычайно напряжены, они очень-очень ждали, что же она им скажет.
  И, наконец, женщина изрекла:
  - Та-ак. Связь с Аскольдией возможна только по частному, кодовому каналу, доступа к которому у нас - нэ-ма. А связь с городом N, обойдётся вам, рэбятущки, в полкредита - минута.
  Аскольда полез в карманы, и довольно долго там копался, пока не изрёк:
  - Нас обчистили, или я всё потерял. В любом случае - сейчас у нас нет ни единого кредита.
  - А-а, ну и пошли вы! - заорала бородатая женщина. - Из-за такой безденежной дряни, как вы, приходиться здесь копаться! До трёх считаю, а потом - убью вас.
  - Но, послушайте. Дело в том, что я Аскольд. У меня на счету порядка пятнадцати миллионов кредитов, и ещё шесть миллионов в ценных облигациях...
  И тогда бородатая женщина вдруг возопила:
  - Спасите! Пси-и-ихи! Ка-ра-ул!!
  - Вы не понимаете... - быстро лепетал Аскольд. - Если вы только позволите связаться с милицейским департаментом города N... Меня ведь там в лицо все знают. Сразу вам и подтвердят. За мной тут же приедут, а сумму разговора вам возместят в десятикратном... Нет - в стократном размере!
  Женщина продолжила голосить, и тогда дверь в противоположном конце этого помещения распахнулась, и появился мужчина у которого из затылка росли детские ручонки. В этих ручонках он сжимал двустволку.
  - Бежим! - крикнула Мария, и первой выскочила на улицу.
  Аскольд выскочил за нею.
  Они бежали среди клубок обжигающей пыли, а вслед ним неслись истеричные завывания женщины:
  - Пси-и-ихи! Ка-ра-ул!!
  Грохнула двустволка, и часть стены, возле которой они пробегали, откололась. Стала видна комнатушка, по которой кругами носился мужчина. Женщина, по видимому его супруга, лежала оттопырив зад, на диване, и мужчина, каждый раз когда пробегал возле неё, бил её локтем по оттопыренному заду, женщина стонала от наслаждения.
  ...Наконец, Аскольд и Мария остановилась, чтобы отдышаться, погони не было, хотя где-то далеко-далеко все ещё вопила бородатая женщина.
  - Да они здесь все психи!.. - крикнул Аскольд.
  - Да. - кивнула Мария. - Я как-то читала, что, так как жители таких провинциальных городков изнывают от безделья, то и придумывают они себя довольно странные занятия.
  - Бежать отсюда! О-о! Бежать... - стенал Аскольд.
  - Нет. - покачала головой Мария. - Никуда не убежать. Мы останемся здесь, и мы будем зарабатывать деньги, чтобы связаться с городом N.
  - Но...
  - Ты можешь бежать. Я остаюсь.
  - И я! И я остаюсь! - истово выкрикнул Аскольд.
  - Хорошо. Значит так. Мы ищем себе какую-то работу и жильё. После того, как мы их находим, - переносим тела в наше жильё.
  - Да. Да.
  
  * * *
  
  Разодранный трёхголовыми грифами шар уже не мог нести корзину, и являлся уже, в общем-то и не шаром, а безвольной тряпкой. Корзина рухнула на землю, перевернулась, и выбросила тех, кто в ней находился.
  По инерции они прокатились ещё несколько десятков метров, и только после этого смогли, потирая отшибленные бока, подняться и оглядеться.
  Прежде всего, Афанасий Петрович жалостливым, отеческим взором оглядел детишек, и спросил:
  - Все ли целы?
  - Все! Все! Все! - закивали в ответ детишки, и тут же, в свою очередь, начали спрашивать. - А когда мы выйдем к Океану? А когда мы поплывём к Островам?..
  - Прямо сейчас мы и пойдём к Океану. - заверял их Гильом.
  Они находились в нескольких десятках метрах от реки, в которой продвигалась оранжевая жидкость, с жировыми пятнами на поверхности. Именно туда отлетела корзина и остатки шара. Вот розовая жидкость забурлила, и усеянные присосками щупальца обмотали корзину, утянули её на глубину...
  Так что к берегу они не подходили, и вообще - отошли от реки подальше; не только из-за чудищ, но и из-за сильного смрада, от которого кружилась голова. Вообще же шли туда, куда тёк этот яд, так как знали, что все реки, пусть даже и такие мерзкие, в конце концов, впадают в Океан.
  Один из мальчишек поделился весьма странным соображением, которое, однако ж, отдалось и в голове Гильома и Афанасия Петровича и Жанны, как их собственная мысль:
  - Такое впечатление, что я лежу в душном тайнике под кузовом огромного грузовика, который несётся по пустынной дороге...
  Шли очень долго, а Солнце, пусть и не пустынное, пекло немилосердно, очень хотелось пить...
  Постепенно вокруг них всё больше и больше стало появляться ржавых изогнутых форм. Чем дальше они шли, тем больше этих уродливых наростов появлялось, и тем выше они становились. Они потеряли из виду оранжевую реку, а потом поняли, что заблудились. Они попали в настоящий лабиринт, из гнутого ржавого железа.
  Время от времени налетал ветер, в котором не было прохлады, но зато летела ржавая пыль, которая резала глаза и вызывала кашель.
  Афанасию Петровичу до слёз было жаль детишек, и, хотя он сам едва передвигал ноги - всё же подбадривал их ласковыми словами, и уверял, что всё у них будет хорошо.
  Так блуждали они очень-очень долгое время...
  И вдруг в одной из железных конструкций раскрылась дверь, и вышел оттуда горбатый человек со ржавыми пятнами на лице. Такая же дверь открылась и по соседству, и во многих иных местах. Выходили люди: мужчины, женщины и дети, которые все были горбатыми, и на лицах всех имелись следы ржавчины. Оказывается, всё это время Афанасий Петрович, Гильом, Жанна и дети блуждали по городу!
  И жители этого города целеустремлённо шли куда-то.
  - Куда вы все идёте? - спросил Афанасий Петрович.
  Мужчина, у которого он спросил, даже и не глянул в его сторону, но всё же ответил скрипучим голосом несмазанного рода:
  - Ясное дело - на шоу в дельфинарий.
  - У-у, там дельфины! - обрадовались детишки. - А, стало быть, и до океана недалеко! Они скажут, где океан! Пойдёмте в дельфинарий!..
  Что же: кажется, им ничего иного и не оставалось. И они пошли вместе с толпами народа.
  Постепенно улицы становились шире, зато изогнутые ржавые домищи возносились уже на десятки метров.
  Вскоре они оказались в очереди.
  - А, да тут платить придётся... - тихо вздохнул Гильом. - А ведь у нас ни гроша нету...
  Тем не менее, отступать было некуда и они медленно продвигались вместе с остальными. Вот и касса.
  Каждый просовывал туда руку, вздрагивал, и затем - проходил дальше.
  Подошёл и Афанасий Петрович, тоже просунул руку, и почувствовал, как игла впилась в его локтевой сгиб, пробила вену, и откачала сколько то крови; затем на это место шлёпнулась липкая масса и пластырь. Итак, платой за вход была кровь. Туже самую процедуру прошли и Гильом, и Жанна и дети.
  Итак, они прошли в дельфинарий. Он был подобен амфитеатру, в центре которого имелась мутная вода. Все сразу подумали, что нормальных дельфинов в такой воде им увидеть не суждено.
  Они ожидали наблюдать каких угодно уродцев, но ошиблись.
  Из воды появилась милая мордашка молодого дельфина. И, разве что измученным он был, виднелись на нём шрамы. Огромная, занимающая почти все места толпа взвывала, в дельфина полетели тухлые овощи, и он поспешил нырнуть.
  А ещё через полчаса началось нелепое, жуткое, отвратительное представление. В дальней части амфитеатра поднялась решётка, и появилась отвратительная тварь - похожая на помесь исполинской улитки и тюленя. На спине этой твари сидела голая женщина, в два с половиной метра ростом и с бородой. Огромные мускулы перекатывались по её телу, в каждой из рук она сжимала по трезубцу, с которых сыпались электрические искры. Толпа неистово заорала, а из ртов покрытых ржавыми прыщами злых юнцов потекли ржавые слюни.
  Уродливая тварь плюхнулась в вонючее озеро, в его слизком теле раскрылись поры из которых потекла тёмная, вязкая масса, которая наполняла нижние слои воды, и гнала заточённых там дельфинов вверх.
  И эти дивные животные, выскакивали из воды, они стенали, они молили о милости, но милости не было, - толпа платила не за милость, но за жестокость, за боль этих созданий. Когда какой-нибудь дельфин выпрыгивал из воды, слизкая тварь бросалась к нему, хотела проглотить, но, так как пасть её была запечатана стальным намордником, ничего у неё не выходило. Зато бородатая женщина била дельфина своим электрическим трезубцем. Удары были рассчитаны так, чтобы не убивать дельфинов, но только причинять им сильную боль. Они извивались в воздухе, падали в воду, бились на поверхности; а толпа была в восторге! Все прыгали, размахивали руками, рычали, и даже кусали друг друга, некоторые юнцы, а также и их развращённые подружки бились в оргазме. Ржавая дымка смрада поднималась над разгорячёнными телами...
  - Нет! Прекратите! - зарыдала самая маленькая девочка из тех ребятишек, что пришли из Афанасием Петровичем.
  Её даже и не услышал никто. И тогда малютка, проныривая между ног, бросилась к мутному озеру, где происходило отвратительное действо. Остальные дети бросились за ней, и тоже кричали, - требовали, чтобы прекратили это представление. Тогда уж и взрослым не оставалось ничего иного, как последовать за ними. Тогда на них обратили внимание, и начали сильно колотить по спинам. Кто-то даже орал:
  - Убить смутьянов! Загрызть! Уби-и-ить!
  Но, оказывается, подступ к мутному озеру был перекрыт толстой решёткой, в верхней части которой торчали ядовитые шипы.
  Девочка плакала, она просунула между прутьями решётки свои тоненькие ручки, и закричала:
  - Милые, милые дельфины, скажите, пожалуйста, как вам помочь!
  И тогда к ограждению подплыл самый старый из дельфинов, на теле которого было больше всего шрамов, а один глаз выколот ударом трезубца. Он раскрыл рот, и в своей голове девочка услышала очень красивый, и певучий, но только усталый голос:
  - Милая девочка, если нашлась ты, такая добрая, что захотела нам помочь, так знай, что каждое воскресенье выходит на охоту в парк Ржавый Ловчий. С собой он носит клетку, а в клетке той - птица-семигласка - самая умная птица на всём белом свете. Клювом этой птицы можно открыть это озеро, и выпустить нас. Сделайте это, и мы не останемся в долгу...
  Дельфин хотел сказать ещё что-то, но тут подплыла слизкая тварь, и он вынужден был рвануться в сторону.
  
  * * *
  
  Казалось, что этот напряжённый, жаркий день никогда не закончиться.
  Аскольд и Мария ходили по городу, и искали для себя жильё и работу. Что касается жилья, то они нашли несколько хибар столь жуткого вида, что за пользование ими даже стыдно было брать какую-либо плату. Тем не менее, везде находился хозяин или хозяйка - непременно озлобленные и с какими-нибудь психическими выкрутасами, которые требовали, чтобы Аскольд и Мария нашли себе какую-нибудь работу, и принесли с этой работу справку о том, что они кредитоспособны.
  А с поиском работы было куда тяжелее, чем с поиском жилья...
  Наконец, уже под вечер, когда ноги у них подкашивались и дрожали, кто-то им подсказал два места, где имелось как раз две вакансии, для мужчины и для женщины, и они разошлись, условившись через час встретиться на том же самом месте.
  И вот Мария вошла в массивное помещение, где, среди клубов пара копошились некие фигуры. И Мария обратилась к одной из этих фигур:
  - Извините, я по поводу работы...
  И оказалось, что перед Марией стоит здоровенная бабища с круглым лицом и запасной парой рук, которая росла из её спины.
  Бабища хмыкнула:
  - А-а, ну, хорошо, милочка, только предупреждаю - работа временная, всего на две недели.
  - Хорошо. Я согласна. - кивнула Мария. - Ведь мне надо заработать всего полкредита.
  - О-о, всего полкредита! - хмыкнула бабища. - Это для жителя Города, ничтожная сумма, а для нас - это целое состояние. Да за полкредита у нас надо вкалывать так, что руки отваляться. Даже скажу тебе больше, милашка - за две недели у нас полкредита заработать просто нереально.
  - Ничего. Я буду стараться. Я заработаю!
  - Ну-ну. Нелегко же тебе будет. Так объясняю...
  И бабища подвела Марию к ряду корыт. Возле каждого корыта стояла круглолица и четырёхрукая бабища. Они ничем не различались, так как были клонами. Над каждым корытом висел бачок. Когда какая-либо бабища нажимала на педаль, которая была вделана в пол возле её ног, то бачок раскрывался, и из него выплёскивалось некоторое количество кипятка, в которой плескались существа, похожие на дельфинов, но только размером с детскую ладошку. Дельфины имели оранжевое покрытие, но в остальном - и формой и повадкой являлись точной копией настоящих дельфинов. По словам провожатой бабищи, эти дельфины обитали в кипящем озере неподалёку от их городка. Дельфинов ловил Жаркий Ловчий и привозил к ним в цистерне. Итак, когда один или несколько дельфинов попадали в корыто, то бабища ловила их, быстро вытаскивала из кипятка, и растягивала. Дело в том, что такое уж у этих дельфинчиков было свойство: в первые мгновенья на свежем воздухе они становились мягкими и податливыми. Вытянутого дельфина бабища быстро передавала задним своим рукам, которые окунали его в холодную воду, где вытянутый, ошалелый дельфинчик немедленно умирал. И только в таком вытянутом и замороженном виде становился он вкусным лакомством: конфеткой по вкусу напоминающей леденец. Две задние руки быстро поднимали этот "леденец" над холодной водой, и завёртывали его в хрустящую прозрачную упаковку, после чего кидали в бачок, на котором значилось: "Готовый продукт".
  Провожатая пояснила Марии:
  - Просто одна из наших работниц померла, а замену с государствененой фабрики клонов ей пришлют только через неделю. Теперь ты, милочка, понимаешь, почему я сказала, что работа будет не из лёгких?.. Ведь у тебя то всего две ручки! Справляться с нормой не будешь, и, в итоге заработаешь сущие гроши!..
  - Я согласна! Я со всем справлюсь...
  - Ну, ну. Ты смотри не перетрудись, а то будет тоже, что и с нашей старой работницей.
  - Ничего-ничего, не волнуйтесь.
  - Пойдём-ка, я тебе покажу...
  И провожатая вывела Марию на задний двор, где было чрезвычайно смрадно. Среди груд неудавшихся, не принявших состояние конфетки дельфинчиков, лежала умершая бабища. Она уже распухла, и гнила. На ней копошились личинки. Живая бабища презрительно, и с видимым удовольствием пнула свою точную копию, и хмыкнула:
  - Вот - гляди, переработала.
  - Да-да, я всё поняла. - стараясь не глядеть на мёртвую, закивала Мария. - Так когда мне можно выходить на работу.
  - Так завтра с утречка, милочка. Сегодня оформим на тебя бумажки, а завтра начинается. Работаем двенадцать часов в сутки, плюс - часовый перерыв.
  - Да. Да. Я согласна.
  - И запомни, милашка, если попытаешься утащить готового дельфинчика - тебе отрубят обе руки. Таков уж закон. Здесь еда - вещь дорогущая, а дельфинчиком ты спекулировать станешь...
  - Да. Да. - автоматически кивала Мария.
  Что касается Аскольда, то ему, следуя указаниям, прошлось пройти на окраину города, где имелась будка, представляющая собой точную копию собачьей будки, но только гораздо большую по размерам. На будке имелась надпись: "Осторожно - злой Жаркий Ловчий".
  Аскольд помнил, что именно в это место ему было указано идти. Он так устал, что ничему не удивлялся, и просто вошёл в будку.
  На полу лежал трёхметровый пёс, с головой щетинистого пьяного мужика. Ловчий высунул язык, который был раза в три больше человеческого языка, и тяжело дышал. Завидев Аскольда, он грозно зарычал, глаза его стали красными и мутными от гнева.
  Тогда Аскольд поспешил сказать:
  - Я собственно, по устройству на работу.
  - А-а, так что же сразу не сказал! - рявкнул Жаркий Ловчий.
  - Так я сразу и сказал. - оправдывался Аскольд.
  - Ну-ну! Разговорчики! - рявкнул Ловчий.
  - Хорошо. Я вас слушаю.
  - Нет. Это я тебя слушаю!
  - Так я и говорю... - лепетал один из самых богатых людей планеты Аскольд. - Пришёл к вам, стало быть, на работу устраиваться. Вот, собственно... Такие вот дела... Вы уж не откажите... Я ж на всё готов!..
  - Ну-ну, р-разговочики! - зарычал Ловчий. - Видишь ведь, - я захворал! Так чего же издеваешься, изверг!
  - Простите, пожалуйста.
  - Хочешь, чтобы загрыз тебя?
  - Не-е-етс...
  - Так тогда слушай. Пока я более будешь ловить за меня дельфинов из жаркого озера.
  - Да, да, конечно.
  - Я как делал. Хвост свой в кипяток опускал. У меня хвост особый - к жару не восприимчивый... Что, может быть, не веришь? А?
  - Верю-верю!
  - Ну, так вот. Дельфины то к хвосту прицеплялись, я уж и не знаю, что им там так нравилось. Так я как чувствую, что их на хвосте достаточно, так ба-ац - так быстренько перекидываю их с хвоста в цистерну, где уже достаточно кипятка залито. Вот теперь ты будешь меня заменять. Как ты будешь дельфинов ловить, - меня не волнует. Но чтоб каждый день в цистерне по пятьдесят тысяч штук привозил - это норма. За это будешь получать плату.
  - А какая ж плата? - робко поинтересовался Аскольд.
  - А вон - плата. - и Ловчий кивнул в угол, где лежала груда костей. - Я получаю в день по десять отличных костей. Теперь две кости буду отдавать тебе...
  - Но-но...
  - Лучшей работы тебе здесь не найти. Знай, что еда здесь - ого-го какая роскошь. Питаются либо дохлыми дельфинчиками с завода, а от них - галлюцинации, и резь в мозгу, либо пылью, либо своими экскрементами. Кости - это лакомство для избранных; в них есть мозговое вещество. Я бы даже сказал: мням-мням косточки! Ну, согласен...
  Аскольд вслух размышлял:
  - Если Мария будет зарабатывать деньги на минутный разговор с Городом, то я буду добывать для нас еду. Хорошо, я согласен. Итого: две косточки в день...
  - Две Кости в день! Кости, а не косточки! - торжественно поправил его Ловчий.
  - Хорошо. Две кости в день. Каждому - по кости. Думаю, мы как-нибудь протянем. Да - я согласен.
  - Дай я пожму тебе лапу.
  Аскольд протянул руку, и Ловчий прокусил её до кости. В глазах Аскольда потемнело от боли. Он расслышал насмешливый рык Ловчего:
  - Ввек не здоровался с людишками!.. Хых! Хых! Рррр!.. Завтра выходи на работу!..
  
  * * *
  
  Представление закончилось, и те, кто на нём присутствовал, смогли покинуть Амфитеатр. После такого выплеска эмоций, жители Ржавого Города выглядели чрезвычайно усталыми, и двигались медленно, и согнувшись, отчего больше прежнего выпирали их уродливые, острые горбы.
  Вышли Афанасий Петрович, Гильом, Жанна и дети. И тогда маленькая девочка рассказала им то, что передал ей старый, одноглазый дельфин.
  И тогда один мальчик, который был старше других - почти уже юноша, но только тощий, словно скелет, выступил вперёд, и сказал следующее:
  - Мы, конечно же, могли бы искать выход из города, и продолжать свой путь к Океану, но ведь тогда нам самим же будет хуже! Ведь мы не сможем успокоиться, и будем вспоминать об этих дельфинах, и терзать тебя тем, что не помогли им, а многие даже и плакать будут...
  И многие девочки действительно плакали от жалости к дельфинам. Кстати, слёзы они слизывали, потому что очень уж хотелось пить.
  Одна из девочек закончила речь мальчика:
  - Так что мы не уйдём отсюда, пока не поможем бедненьким дельфинам!
  Помня о том, что Ржавый Ловчий выходит на охоту в некий Сад, они начали искать Сад. Однако, легче сказать, чем действительно найти. После представления, Ржавый Город вымер. Все разошлись по своим домам, заперлись и не издавали ни звука. По пустынным улицам раскалённый ветер нёс ржавую пыль...
  Они прошли несколько сот метров, но потом всё же остановились, так как понимали, что так можно блуждать до тех пор, пока последние силы не оставят их. Тогда Гильом начал барабанить в одну из закрытых дверей. Никто не отзывался, но всё же он продолжал отчаянно барабанить, так как понимал, что в иных домах результат будет таким же.
  Через десять минут беспрерывного стука, по ту сторону двери послышался раздражённый голос:
  - Убирайтесь!
  - Нет. Мы никуда не уйдём, открывайте нам!
  - Не открою!
  - Дай-ка! - предложила Жанна, и тут забарабанила по двери своими тремя ногами.
  Грохот поднялся такой, что чувственный Афанасий Петрович даже зажал уши. С противоположной стороны двери раздался визг:
  - Не открою!!!
  - Откроете! - заверила его Жанна, и с ещё большим азартом продолжила барабанить.
  Ещё через десять минут её труды были вознаграждены, - дверь раскрылась. На пороге стоял ржавый мужичок, а из-за его горба выглядывала опять-таки его ржавая жёнушка.
  И вот вся многочисленная компания ввалилась в дом. Внутри было темно, душно и жарко. Отовсюду торчали острые железные шипы, так что двигаться приходилось с чрезвычайной осторожностью.
  - Нам бы попить... - попросил Афанасий Петрович.
  - Ха-ха! - невесело рассмеялся хозяин. - Чего пить-то? У нас норма - по стакану тухлой воды на день, и сегодняшнюю норму мы уже выпили.
  - Так. Понятно. А что скажете про парк, в который каждое Воскресенье выходит Ржавый Охотник.
  - О-о! Сад ужасен, а Ржавый Охотник - прекрасен.
  - Понятно. А как туда пройти?
  Тут вперёд выскочила хозяюшка, упёрла руки в бока, так что стала похожа на изогнутую букву "Ф", и спросила:
  - А вам очень нужно?
  - Да.
  - Ну, так четырнадцать дней будете работать на нас, и за это мы покажем вам дорогу к Парку. Ведь через четырнадцать дней как раз будет воскресенье.
  - Но позвольте-позвольте, ведь за это время пройдёт две недели! - возмутилась Жанна.
  - Так и что же? - усмехнулась хозяюшка. - Будете хорошо работать, - покажем вам дорогу. А не хотите, - убирайтесь! Только, заверяю вас, во всех других домах получите вы точно такой же ответ.
  - Так мы сами Парк найдём! - крикнул какой-то мальчишка.
  - А, ну-ну... - закивал хозяин. - Тогда, как говориться - идите-гуляйте. Только вот дорожку к Парк самим вам ни за что не найти. Вот поверьте нам на слово: заплутаете, а в следующий дом вам уже не достучаться - силёнок не хватит.
  И все они чувствовали, что и действительно - сил совсем немного осталось, и надо цепляться хоть за какой-то шанс.
  - Хорошо. - кивнул Гильом. - Только вот вопрос: чем вы нас кормить будете?
  - А-а, сейчас покажу! - хмыкнул, потирая ржавые ладошки, хозяин, который чрезвычайно был рад тому, что сделка состоялась.
  И вот, вслед за хозяином стали они спускаться вниз по чрезвычайно длинной лестнице, которая вилась вокруг изогнутой железной колонны.
  Наконец они оказались в пещере, стены которой были покрыты мхом. Мох этот испускал оранжевое свечение, и слабо шевелился.
  - Вот этим мхом вы и будете питаться! - заявил хозяин.
  - Издеваетесь! - хмыкнула Жанна.
  - Вовсе нет. Еда не из лучших, но всё же мы, например, иногда кушаем. Вот...
  Хозяин сорвал пучок шевелящегося мха и начал его жевать. Затем - проглотил, и пояснил:
  - Если у вас желудки слабые - много есть не советую, можете отравиться. Но, вот ваша задача: видите контейнер. - и он указал на большой открытый контейнер, который стоял на полу, и от которого уходили вверх цепи. - Срывайте со стен мох, складывайте его туда, и, когда будет наполнено доверху, - кричите. Тогда я включу механизм, и подниму контейнер наверх. Мох я выгружу, а контейнер снова спущу к вам. Мох мы продаём. - пояснил он на прощание и удалился.
  
  * * *
  
  Может ли здоровый взрослый человек (или пусть даже и не здоровый и не взрослый), наедаться одной костью средних размеров (где-то с локоть), выполняя при этом тяжёлую физическую работу? Ответ: НЕТ.
  А может ли такой же человек, и при тех же условиях наедаться половиной той же самой кости? Ответ: НЕТ.
  Тем не менее, именно половина кости была предложена Судьбой в качестве Ежедневной трапезы для Аскольда и Марии. Нет, - Жаркий Ловчий не обманул Аскольда, и действительно в качестве платы отдавал ему по две кости, но одну из этих костей им приходилось отдавать владельцу той развалюхи, в которой они в это время обитали.
  Вначале они вроде бы уговорились на одну кость в неделю, что итак было очень высокой, по местным меркам, платой. Однако, когда они перетаскивали от дороги завёрнутые в мешковину тела, хозяин черты лица которого были стёрты неизвестным недугом, заявил:
  - По одной кости в день.
  - Нет! - воспротивилась Мария.
  - В противном случае, я заявлю властям, что у вас трупы, и вас бросят в озеро кипятка!
  - Никаких трупов у нас нет! - крикнул Аскольд.
  - Ну, конечно. - хмыкнул невидимым ртом хозяин. - А это что такое?
  И он указал ссохшуюся руку, которая высовывалась из разорванной мешковины.
  - Хорошо, мы согласны на Ваши условия. - кивнула Мария.
  И вот таким образом, в качестве ежедневного питания у них осталось по одной кости на двоих.
  Они пытались есть пыль, но давились. Есть же свои экскременты, как делали большинство жителей этого городка, они отказались. Тогда они приспособились выдавливать костный мозг из единственной кости и смешивать его с пылью. Пропорция была следующая: одна двадцатая мозга, и остальное, - уличная пыль. Затем они крошили в этот раствор остатки кости, и заливали вонючей водой, которую Аскольд привозил из Кипящего Озера. Кстати, воду проверял представитель власти, - не везёт ли Аскольд для себя дельфинчика. Если бы там случайно оказался дельфинчик, то Аскольду отрубили бы руки.
  Получившуюся вязкую массу они глотали. В первые дни их рвало, но они приучились есть и свою рвоту, иначе бы они умерли. Если бы не было Гильома, Мария бы с радостью предпочла умереть. Если бы не было Марии, Аскольд добровольно сварился бы в Кипящем Озере.
  Теперь, что касается того, как они работали.
  Мария, как и было обусловлено её рабочим контрактом, двенадцать часов в день занималась изготовлением из дельфинчиков конфеток. От горячей воды подымался пар, четырёхрукие бабищи постоянно галдели, переругивались меж собою - озорно матерились, к тому же - вонь и духотища; к тому же - постоянный голод. А ведь Марии приходилось вертеться за двоих.
  Сначала выполняла первую часть операцию. Затем, стремительно оборачивалась и окунала дельфинчика в холодную воду, делала из него конфетку...
  По правилам, за одного забракованного дельфинчика приходилось изготавливать целую сотню сверх нормы. И в течение первого часа работы, Мария двенадцать раз ошиблась - таким образом, ей надо было изготовить тысячу двести лишних конфеток. Если бы она не отработала этой нормы, то ей бы не только ничего не заплатили, но ещё и казнили бы, так как стоимость одной конфетки в два раза превышала среднестатистическую зарплату на этом производстве.
  Хотя у Марии очень сильно кружилась голова, и подкашивались ноги, она всё же нашла в себе силы сосредоточиться (конечно же, ради Гильома), и с большим ожесточением заняться превращением живых дельфинчиков в конфетки для детишек из средне обеспеченных семей из Города.
  Что касается ожогов, от соприкосновения с горячей водой, то таковые, конечно же имели место, и вскоре её руки распухли. Всё бы ничего, но ими трудно было ворочать, а волдыри постоянно лопались... Однако гораздо большей проблемой для Марии оказалось то, что к окончанию второго рабочего дня она стала терять сознания. Так очнулась она на полу, от того, что на неё наступила работавшая по соседству бабища.
  Бабища по обычаю своему выругалась. Мария поднялась, заняла своё место, и... через пару минут поняла, что опять-таки теряет сознание.
  Тогда она представила лик Гильома. Лик Гильома обнесён был в золотую рамку. И на него прямо-таки молилась Мария. Ему она шептала: "Помоги... помоги..", и, в то же время, сама пребывала в состоянии сильнейшего напряжения. Голова ёе клонилась то вниз, то куда-то вбок, то даже закидывалась назад, но всё же, помимо Гильома, видела она и бачок, в который выплёскивала кипяток с дельфинчиками, а также - и все последующие операции. И, хотя глаза её были закрыты, делала она всё безошибочно, и не только сделала в тот день тысячу двести лишних конфеток, но ещё и перевыполнила норму на четыреста пятьдесят шесть единиц, за что ей полагалась награда в размере одной сотой кредита, что, учитывая их положение, было очень-очень хорошим результатом.
  Однако, когда Мария пошла по вечерним улицам в ту развалюху, где обитала она с Аскольдом, то её мотало из стороны в сторону, словно она приняла очень немалую дозу невиданного в этих местах алкоголя. Последнюю же часть пути ей и вовсе пришлось проползти. Да так и не доползла она нескольких шагов до входа, - потеряла сознание. Там, в пыли, и нашёл её Аскольд, которому довелось пережить ещё большие страдания...
  Как помнит читатель, Аскольд должен был вылавливать дельфинчиков из Кипящего Озера. Жаркий Ловчий в торжественной обстановке включил ему ключи от своей машины, пояснив, что топлива в баке рассчитано как раз на то, чтобы доехать до Кипящего Озера и вернуться. Так что, если бы Аскольду вздумалось бежать, то далеко бы он всё равно не уехал...
  И вот, следуя указания Жаркого Ловчего, Аскольд доехал до Кипящего Озера. Озеро действительно кипело, и, если прибавить к этому поднимающейся из пустыни жар, то приближаться к нему было просто физически больно.
  У берега были каменистые берега, которые покрывал красный ил, прикосновение к которому вызывало жжение. Что касается дельфинчиков, то их было превеликое множество. Они прямо-таки кишели в кипящей воде, но на некотором отдалении от берега...
  И вот тогда то Аскольд и задумался: как исполнить ему то, что от него требовалось. Ведь хвоста, которым приманивал дельфинчиков Жаркий Ловчий, у него не было, а надо было выполнять план.
  Он ходил по берегу, задыхался от жара, и, в конце концов осознал, что шепчет: "Дельфинчики, ну пожалуйста - ну, приплывите!", тогда он сказал сам себе:
  - Так - я начинаю сходить с ума!
  Тогда он уселся на липкий камень, обхватил голову, и начал думать. Шло время - минута за минутой, однако, так ничего он и не придумал.
  И тогда он воскликнул горестно:
  - Но, ведь, ежели я дельфинчиков не наловлю, так Мария без косточки останется!..
  И от одной этой мысли ему сделалось так горько, что он оказался готовым на самые отчаянные меры. И вот он подошёл к берегу, склонился над кипятком, и опустил в него указательный палец правой руки. Боль была нестерпимой. Аскольд начал дёргаться, но всё же удержал в кипятке палец, приговаривая:
  - Ради Марии это... Ну же, дельфинчики, милые вы мои... это вам не хвост, конечно, а кое что даже повкуснее... пальчик мой... о-о-о... ну же, дельфинчики...
  Потом он решил: "Вот досчитаю до двадцати и, если за это время дельфинчики не подплывут к моему пальцу, так никогда больше его туда опускать не буду"
  И, когда он проговорил "тридцать", то вокруг его распухшего пальца закружили дельфинчики.
  - А-а! - засмеялся Аскольд. - Вот вы и попались!
  Он дёрнулся, рухнул в кипяток, и ошпаренный, выскочил на берег, и начал кататься, завывая тоненьким голоском.
  Через некоторое время Аскольд всё же пришёл в себя, и опять уселся на камень, и обхватив голову рассуждал, не замечая, что говорит вслух, и очень громко:
  - Ежели я каждый раз стану так дёргаться, то, даже приловчившись, смогу наловить несколько сот дельфинов в день. Надо же пятьдесят тысяч. То есть - конвейерная работа. Как этот Жаркий Ловчий делал? Опускал свой хвост, - его сразу дельфины облепляли, а он хвать хвост вверх - и в цистерну их. И тут же обратно - в воду. Там дельфинчики на него налипнут, и он тут же - в корзину. И так, словно маятник у часов. А иначе никак не получиться такая сумма. И вот что я сделаю: ради Марии отрежу у себя палец, на ниточке опущу его в воду, там он пускай, словно поплавок плавает, вокруг него дельфинчики будут виться, ну а я их поскорее сачком хватать стану, да в цистерну кидать... Ух, хорошо-то как я придумал!..
  Аскольд был в таком состоянии, что даже обрадовался этому болезненному плану... Однако, прежде всего, ему требовалось откромсать палец. От жары голова его функционировала крайне плохо, поэтому даже если бы и стоило осуществлять эти безумные помыслы, то стоило бы отрезать менее значимый палец - мизинец. Он же выбрал указательный.
  В багажнике машины, на которой он приехал, было навалено много всякого барахла, в том числе - и ржавый, зазубренный нож. Этим ножом, совсем не думая о возможной инфекции, он и начал свою страшную операцию.
  Это было очень больно. ОЧЕНЬ. А также очень-очень долго. Подробностей описывать пожалуй, не стоит, но по окончании операции он потерял сознание, а когда очнулся, то в ужасе понял, что Солнце уже перевалило через линию зенита.
  Тогда он схватил отпиленный палец, привязал его леской к железному бруску, брусок же воткнул под некоторым углом в берег, таким образом его палец оказался под водой, и вокруг него начали кишеть дельфичики, которые на палец бросались, но не кусали его, так как и зубов у них не было, а просто толкали его, как интереснейшую игрушку.
  Вот тогда и начал вылавливать их Аскольд. Сачок то у него имелся! Сачок ему Жаркий Ловчий всучил. Как заведённый работал Аскольд - хватал и хватал дельфинчиков, а на место пойманных тут же подплывали новые. Недостатка в них не было. Аскольд смеялся от счастья, - он чувствовал, что такими темпами выполнит дневную норму.
  И он действительно выполнил дневную норму, однако ж, по окончания дня едва двигался, и ни о чём уже не мог думать. Он забыл вытащить из воды палец, и только чудом довёл машину до конуры Жаркого Охотника, и не разбился.
  Жаркий Охотник приветствовал его громким лаем. Взвесил цистерну на специальных весах, и высчитал, что норма выполнена. Тогда он вручил Аскольду две кости, и на прощанье до крови укусил его в зад. По его мнению, - это было очень смешно...
  ...Однако, на следующий день выяснилось, что забытый Аскольдом палец пропал, и тогда пришлось Аскольду отпиливать указательный палец на левой руке. Всё это он делал ради Марии... И весь тот день он пел частушки, и даже не замечал, что сходит с ума.
  Когда же, поздно ночью он возвращался домой, и споткнулся о тело Марии, то долгое время просто не мог понять, кто же эта женщина. Потом всё же он вспомнил, что - это Мария, и ради неё он претерпевает муки. Он посчитал, что достоин её поцелуя, и сам поцеловал её в губы. Но тут же и заснул.
  Так и проспали они, лёжа друг на друге, посреди пыльной улицы, в нескольких шагах от коморки, в которой сложены были ссохшиеся мумии. Но внутри этих мумий вершился свой роман, и Аскольд и Мария, несмотря на состояние своё, помнили об этом...
  
  * * *
  
  То существование, которое началось для Афанасия Петровича, Гильома и тридцати детишек, могло бы стать животным, однако таковым оно не стало. А ведь имелись все задатки именно для животного существования.
  В течение ближайших двух недель, после того, как вошли они в ржавый дом, то единственное, что им оставалось делать - это добывать пищу для других, а также и самим поглощать этот отвратительный, шевелящийся мох оранжевого цвета.
  В этой пещере им предстояло также и спать. В этой же пещере была и дыра, уводящая, должно быть, к самому центру Земли. И эту дыру использовали они как отхожее место. Им нельзя, да и некуда было выходить. Таким образом, они могли бы уподобиться аквариумным рыбкам, или каким-то иным примитивным организмам, весь смысл существования которых сводиться к поглощению и последующему выделению переработанных продуктов.
  Но через каждые два часа работы они устраивали получасовой перерыв. Тогда они садились возле одной из стен. Гильом сидел в центре, и на него были устремлены жаждущие чуда глаза. И Гильом рассказывал сказки. Много он знал сказок. Очень много. Быть может, все сказки которые когда-либо были напечатаны в книгах знал Гильом. И среди этих сказок он выбирал лучшие и рассказывал. Очарованные дети слушали, а в руках они держали шевелящийся мох, и лизали его, так как какое-либо иное потребление оказалось неприемлемым для их желудков.
  Если же лизать этот мох, то слюна становилась кислой и липкой, но всё же питательной. Если же лизать мох очень долго, то можно было даже и жажду притупить (должно быть, мох содержал в себе некоторую долю влаги), а одно это уже очень многое значило, потому что в течение этих двух недель им не дали ни одного стакана с драгоценной водой...
  И все, они, конечно же, считали дни. Дети верили, что, как только они освободят Дельфинов, те отвезут их к Океану, и дальше - к их Архипелагу, к Островам.
  Когда остался один, последний день, только и разговоров было об освобождении. И, несмотря на то, что все они были и грязными и худенькими, всё же и улыбались, и смеялись они...
  Но вот, наконец наступило долгожданное мгновенье, и винтовая лестница заскрипела, и хозяин закричал сверху:
  - Всё, можете подниматься. Сейчас проведу вас к Парку.
  Дети закричали, бросились к лестнице, но Афанасий Петрович осадил их:
  - Нет, нет. Ни в коем случае не толкайтесь, не суетитесь. Соблюдайте порядок. И один за другим подымайтесь наверх...
  И дети послушались его, и, хотя это немалых трудов им стоило, - вышагивали стройно, без излишней толкотни. И это было хорошо, потому что иначе могли бы они соскользнуть, и полететь вниз, и разбиться на дне ненавистной пещеры.
  Но все они поднялись благополучно, а хозяин пригласил их выйти на улицу.
  Улица опять-таки была пустынной, и, как и следовало ожидать, продувал сильный ветер в котором летела ржавая пыль.
  По дороге хозяин промолвил:
  - Это наши покойнички летят...
  - Что-что? - переспросил Афанасий Петрович.
  - Дык енто закон у нас такой! - хмыкнул хозяин. - Как кто-нибудь умирает, так его и размельчают. А внутри у нас что?..
  - Не знаю.
  - Ржа-вчи-на! - по слогам выговорил хозяин.
  - Не удивительно. - хмыкнула Жанна. - Ведь, если бы там, помимо ржавчины была ещё хотя бы маленькая толика совести, то вы не стали бы в течении двух недель эксплуатировать детей!
  - Ох-ох, кто бы говорил! - съязвил хозяин. - На себя то погляди. Да и все на себя поглядите...
  И вот они посмотрели друг на друга, и при этом, пусть и мутном, но всё же гораздо лучшем, нежели в пещере освещении обнаружили, что на телах каждого из них появились теперь ржавые пятна.
  Некоторые детишки тут же начали эти пятна тереть.
  - Нет-нет. Даже и не пытайтесь. - покачал головой хозяин. - Эта ржавчина изнутри вас проступает. И скоро ничего внутри вас, кроме ржавчины и не останется. Вот так то!.. Да. А вот, кстати, и Парк.
  Всего-то они прошли от дома хозяина минут десять, и тут остановились перед решётчатой оградой, за которой виднелся парк, который составляли гнутые железные стволы. Между стволов медленно плыл тяжёлый ржавый туман.
  И тогда хозяин молвил:
  - Ну, всё - я свои обязательства выполнил: до парка вас довёл. Сегодня воскресенье, и Ржавый Ловчий как раз выходит на охоту. Так что - счастливо вам!
  И хозяин удалился.
  - Что же, будем перебираться через ограду. - сказала маленькая девочка.
  Через несколько минут все перебрались на противоположную сторону. При этом Афанасий Петрович сильно расцарапал себе палец. Однако, из пореза вытекло всего лишь несколько капелек крови, и, приглядевшись, понял Афанасий Петрович, что там уже и не плоть человеческая, но стружка. Однако ж и ещё одна мысль пришла к нему: "А ведь я похож на мумию усохшую..."
  
  * * *
  
  "Похож на мумию усохшую..." - так думал, склонившись над Гильомом, Аскольд.
  Дело было глубокой ночью, толи на восьмой, то ли на девятый день его с Марией адской работы. Мария незадолго до этого приползла, и смогла ещё поцеловать Гильома. Потом - откатилась в угол, и там, свернулась клубочком, и погрузилась в глубокое забытьё.
  Аскольду тоже больше всего на свете хотелось заснуть, но он понимал, что именно сейчас никак нельзя. А дело было в том, что не просто так, из праздного любопытства развернул он мешковину с Гильомом, но с намерением отрезать ему палец.
  Дело в том, что на приманку дельфинчиков ушло уже три пальца Аскольда: указательный с правой руки; указательный - с левой; и безымянный - с левой. И, если первый палец он просто забыл забрать с собой на ночь, и на следующее утро этот палец куда-то пропал, то остальные пальцы он вовсе и не забывал, но со временем они полностью вываривались, и распадались, так что приходилось резать следующие.
  Если бы он додумался срезать пальцы у себя на ногах, то он бы непременно этим и занялся, но почему-то такая мысль его не посетила. Он решился отрезать палец у мумии из-за отчаянья. Дело в том, что он явственно ощущал, что, если лишит себя ещё хотя бы одного пальца, так не сможет уже держать в руках сачок, и вытаскивать из кипятка дельфинчиков.
  И вот он прихватил с работы ржавый и зазубренный нож, который уже покрыт был тёмными пятнами его ссохшейся крови, и склонился над Гильомом.
  Он уже взял его руку, рука была твёрдой, и сухой. Аскольд попытался приподнять руку, но та не поддалась, он потянул сильнее, и из руки раздался сухой треск.
  Мария беспокойно зашевелилась...
  - Нет-нет. Он не подойдёт. - зашептал Аскольд. - Ведь Мария с него буквально каждую пылинку сдувает, и сразу заметит, что он лишился пальца. С кого же тогда?.. С этого?
  Он развернул Афанасия Петровича, посмотрел на его похожее на пергамент, впалое лицо, покачал головой, но всё же достал его руку, и начал отпиливать его указательный палец на правой руке. Однако, из разреза посыпалась какая-то труха, и Аскольд остановился:
  - Нет. Не подойдет. У него ведь и плоти совсем не осталось... Эта?..
  Он развернул Ренату. Лицо девочки, как и лица иных, было ссохшимся, но третье небесное око было слегка приоткрыто, и из него исходило тусклое свеченье ржавого оттенка. И это зрелище показалось Аскольду настолько жутким, что он поспешил поскорее прикрыть мешковиной её лицо.
  - Осталась эта. - и он прополз к Жанне.
  Он раскрыл её лицо, и оно показалось ему менее ссохшимся, нежели лица иных. Тогда он приподнял её руку, и начал отпиливать большой палец на её правой руке...
  Из раны вытекло всего несколько капель густой, похожей на смолу крови, так же распространился острый запах, похожий на запах от каких-то медикаментов.
  - Вот и хорошо... Вот и замечательно... - приговаривал Аскольд, и дрожащими пальцами запихнул отрезанный палец во внутренний карман своей изодранной грязной рубахи.
  Он отодрал от мешковину длинную полоску, и наспех перемотал им место среза. Затем он убрал руку Жанны за её спину, и прикрыл её мешковиной.
  - Вот... вот... - приговаривал он. - А, если Мария и заметит, так буду отвечать: ничего не знаю, и всё тут...
  
  * * *
  
  Только они отошли на несколько шагов от ограды, как почва начала содрогаться.
  - Эта великан! - воскликнула одна из девочек.
  - И он идёт сюда! - крикнул какой-то мальчишка.
  И действительно - шаги становились всё более громкими; и земля содрогалась, и железные деревья скрипели.
  - А ну-ка прячьтесь! - прикрикнул на детей Гильом. - В овраг - живо!
  Детишки послушались: бросились в овраг, где и залегли, укрывшись в тени от нависавшей над ними коряги.
  Афанасий Петрович, Гильом и Жанна выбрали себе иное укрытие. Это была дупло в нижней части большого дерева. Места там хватило на всех, но всё равно лежать было очень неудобно. Так Гильому казалось, что кто-то выворачивает, ломает ему руку.
  Но вот увидели они великана. Было в нём пять метров росту. Был он весь покрыт ржавыми наростами, которые практически полностью скрывали черты его лица. Однако, глаза были видны - они были выпученными и очень злыми. У великана также имелась и борода, которая состояла из ржавой стружки, которая шевелилась и скрипела. Его одежда состояла из листов гнутого железа.
  В могучей длани сжимал он железный посох, а в широченное его плечо вмонтирована была клетка, в которой сидела небольшая, едва ли больше голубя птица. Что касается, внешнего образа этой птицы, то ничего конкретного, кроме того, что она сильно замучена, и грязная, и измятая сказать было невозможно...
  И вот Ржавый Ловчий остановился на краю круглой поляны, на которой ничего не росло. Некоторое время он стоял, прислушиваясь к чему-то, наконец, прорычал: "Здесь!" - и ударил своим посохом об почву...
  Тут же поляна покрылась трещинами, почва вздыбилась, между её разрывами появилась вода... И через несколько мгновений на месте полянки уже появилось целое озеро.
  - Угу! - кивнул Ржавый Ловчий. - Ну, а теперь достанем птицу-семигласку, чтобы она спела песенку, привлекла дельфинов...
  И он достал из клети измученную птицу, сильно встряхнул её, и прорычал:
  - А ну - пой!
  Однако, птица отрицательно покачала головой.
  - А-а, не хочешь по хорошему?!.. Ну, что же - тогда будет как обычно - по-плохому!..
  И вслед за этим Ржавый Ловчий ударил птицу по голове. Удар был не слишком силён, однако достаточным для того, чтобы бедное создание потеряло сознание. И в бессознательном состоянии семигласка начала петь. Слов в той песне было не понять, ибо был то язык дельфинов, но такой дивно красивой была мелодия, что укрывшиеся в дупле заслушались, и на время даже забыли, зачем они в этом месте...
  Но вот в воде появилось доверчивая мордашка дельфина. Ржавый Ловчий тут же направил на него свой посох, и на окончании этого посоха раскрылся специальный хват, который и объял дельфина. Тогда Ржавый Ловчий рванул его вверх. Дельфин пытался вырваться, но тщетно. Тогда в спине Ржавого Ловчего открылась дверка, из него вырвались ещё две запасные руки, подхватили посох, и запихнули дельфина внутрь. Затем посох был передан в передние руки.
  Семигласка немного пришла в себя, прекратила петь, за что получила ещё один удар по голове. Пение возобновилось. Ржавый Ловчий заявил:
  - Ну, вот ещё четыре дельфина и сегодняшняя норма будет выполнена.
  И тогда Жанна спросила у укрывшихся в дупле:
  - Чего же мы ждём?.. Действуем именно сейчас, когда он ловлей занят... Я прыгаю ему на голову - глаза его закрываю. Вы же вырываете птицу из его рук!
  - Но... - начал было Афанасий Петрович, однако ж возражать было поздно, так как Жанна уже выпрыгнула из дупла, и бросилась к Ржавому Ловчему, который не мог их видеть, так как стоял к ним спиной.
  Что же: тогда и Гильом и Афанасий Петрович поспешили за Жанной. Однако за ней не легко было угнаться, так как у неё было три хорошо натренированных ноги...
  И вот Жанна первой подбежала к Ржавому Ловчему, вся напряглась и метнулась вверх, повисла у него на шее, а затем - переползла ещё выше, и ладонями закрыла два его выпученных, и оказавшихся чрезвычайно жаркими глаза.
  Ржавый Ловчий ошалел от неожиданности, он издавал отрывистые звуки и размахивал руками. Между тем, по той руке, в которой он держал птицу-семигласку уже карабкался Гильом.
  В то мгновенье, когда Гильом протянул к птице руки, Жанна сильно надавила на глаза Ловчего, тот сильно мотнул шеей, и Жанна соскользнула вниз. Её рука попала в рот Ловчего, она сразу же отдёрнула её, но всё же железные челюсти оказались чуточку быстрее, и откусили большой палец её правой руки.
  Она рухнула на землю. В это мгновенье Гильом завладел птицей и спрыгнул на землю.
  - А-а-а! - рычал Ловчий и всё топтался на месте.
  Тогда Гильом, Жанна, Афанасий Петрович, а также и подбежавшие детишки толкнули Ловчего, и он рухнул в воду. Поднявшиеся волны омыли стоявших на берегу, однако вода оказалась солёной, так что пить её было нельзя.
  Ржавый Ловчий орал, бил своими ручищами по воде, пытался вырваться, однако вся огромная масса его неуклюжего тела утягивала его вниз. Вокруг него появились дельфины, своими ловкими носами они открыли его спину, и выпустили своего, ранее пойманного собрата.
  Затем, весело ударив по воде хвостами, дельфины уплыли.
  Наконец, в Ржавом Ловчем произошло замыкание. Из его головы повалил чёрный дым, а глаза, разбросав красные искры, лопнули. Он перестал дёргаться и пошёл ко дну. На воде, на месте его затопления, стали расползаться масляные пятна.
  Вслед за этим почва сокрыла это тайное озеро. И только тогда они вспомнили, что Жанна потеряла палец.
  - Ничего-ничего. - отвечала она на их расспросы. - Совсем не болит, и кровотечения нет. - она показала правую руку, где остаток большого пальца был замотан найденной ею на земле мешковиной.
  
  * * *
  
  Аскольд и Мария даже и не знали, как прожили всё это время...
  Но вот настал этот, столь долгожданный день. То было ранним утром, когда раскалённое светило, прорвавшись сквозь трещины в стенах развалюхи, разбудило их.
  И они, уже мало отличающиеся от тех мумий, которых хранили они, медленно поднялись. Иссушённые тела их скрипели и издавали громкие щёлкающие звуки, так что, казалось, стоит им сделать какое-нибудь непродуманное, резкое движение, и они развалятся.
  И вот Мария проползла в тот угол, где складывала кредитки, которые получала по окончании рабочего дня (кредитка составляет одну сотую кредита). Это были ржавые, часто изогнутые монеты, некоторые сильно исцарапанные, некоторые перепачканные какой-то слизью. И Мария начала эти монетки пересчитывать. Она считала, а её распухшие от ежедневных ожогов красные пальцы тряслись, а по впалым щекам катились слёзы...
  Аскольд, пошатываясь, уже прошёл к двери, и тогда Мария окрикнула его:
  - Мы набрали полкредита!
  - А? - Аскольд обернулся и тупо на неё уставился.
  - Мы набрали полкредита! Ты понимаешь?
  - Нет. Не понимаю...
  Аскольд действительно не понимал, так как с некоторых пор он превратился в механизм, выполняющий вполне определённые действия по ловле дельфинчиков, и не позволяющий себе роскоши размениваться на какие-либо сторонние мысли...
  - Неужели не понимаешь?.. - Мария протянула ему сложенные ладони, в которой высилась горстка бесценных кредиток. - Теперь мы можем полминуты общаться с Городом!
  - А?.. Что?.. С каким Городом?..
  - Ладно. Ладно. Пошли!
  Мария сложила кредитки в кусок плотной материи, который заранее присмотрела, тщательно проверив на отсутствие дырок. Теперь не менее тщательно она эту материю завязала, так что получился узелок, который она и сжала в покрытом волдырями кулаке. Другой рукой она схватила Аскольда, и потащила его за собой по улице.
  Через некоторое время они добрались до того переговорного пункта, с которого начались их мытарства в этом городке.
  И внутри их поджидала всё та же бородатая женщина. Несмотря на то, что за прошедшее время Аскольд и Мария чрезвычайно изменились, она их сразу же узнала, и замахала своей ручищей, зашипела:
  - Пси-и-и-ихи... Гра-а-абё-ё-ёж...
  - Нет-нет. - поспешила заверить её Мария. - На этот раз мы принесли требуемую сумму.
  - Какую ещё сумму? - насторожилась Бородатая женщина.
  - Ну, полкредита для разговора с Городом.
  - Для минутного разговора. - уточнила бородатая женщина.
  - Да. С нас хватит. - согласилась Мария.
  - Хорошо. - кивнула бородатая. - Тогда заполните форму...
  И из стойки перед Марией и Аскольдом выдвинулся замызганный компьютер, который нехотя включился, и попросил ввести их имена, а также - придумать пароль. Аскольд ввёл своё имя, а также и некий пароль...
  Последовало ещё несколько вопросов, на которые Аскольд поспешно ответил. Наконец компьютер попросил ввести пароль для входа непосредственно в программу связи.
  - Э-э, а какой пароль? - спросил Аскольд у бородатой женщины.
  - Тот, который вы до этого придумали и ввели. - ответила она, занимаясь подкрашиванием своих пухлых щёк.
  - Так я забыл. - признался Аскольд.
  - Ну, так и всё. - ответила бородатая.
  - То есть... - задрожал Аскольд.
  - То есть - всё. Тю-тю разговор. - ухмыльнулась своему отражению в зеркальце бородатая, и провела языком по губам. - В следующий раз будете внимательнее...
  - Но... пожалуйста... - простонала Мария. - Сделайте что-нибудь!
  - Вы начинаете действовать мне на нервы! - нахмурилась бородатая. - Раз забыли пароль, так никакой связи не будет.
  - Но хоть что-нибудь! - трясся Аскольд.
  - Нет! - крикнула бородатая, и замахнулась на него.
  Аскольд и Мария поднялись, медленно побрели к выходу. Им не на что было надеяться. Мысли о самоубийстве упорно колотились в их головы...
  И тут их окрикнула Бородатая:
  - Эй, так вы же ещё разговор не оплатили! А раз деньги у вас, так можете ввести все данные заново.
  Аскольд стремительно обернулся к ней, и воскликнул:
  - А пароль?!
  - Чего - "апароль"?! - прорычала бородатая.
  - Его то заново можно придумать?
  - Да!
  Аскольд не мог сдержаться и крикнул: "Ура!", отчего сердце его прорезала сильная боль. Вместе с Марией, рванулись он к переговорному устройству, и вновь начал набивать на клавиатуру требуемую форму.
  На этот раз придуманный пароль он прошептал на ухо Марии, и они несколько раз шёпотом его повторили...
  И вот, наконец, подступил торжественный момент оплаты. Из аппарата высунулся совочек, в который они и ссыпали накопленную мелочь. Совочек убрался, и теперь на экране стали появляться изображения каждой из собранных ими монеток, - проходила индификация.
  Наконец, появилась надпись: "Поздравляю. Вами оплачено шестьдесят секунд разговора с Городом. Введите на клавиатуре Городской номер, с которым вы хотели бы соединиться..."
  Появился мигающий курсор.
  - Так-так... - Аскольд хлопнул себя по лбу. - Какой же личный номер генерала N... забыл, забыл, - совсем забыл...
  - Побыстрее попрошу! - крикнула бородатая женщина.
  Аскольда трясло в лихорадке, он водил дрожащей рукой по лбу, и бормотал:
  - Ну вот совсем из головы вылетело... Ничего не помню... А ты? - обратился он к Марии.
  - Я ему никогда и не звонила. - ответила Мария, которая только сейчас заметила, что на руках Аскольда не хватает трёх пальцев, но, однако ж, не придала этому никакого значения.
  - Я попрошу побыстрее. - грозно заявила бородатая женщина. - Иначе связь будет отключена!
  - Ну, хорошо-хорошо. Я уже ввожу! - поспешил заверить её Аскольд, и ввёл номер общей приёмной милицейского департамента - этот простой номер знали все.
  Появилось чёрно-белое, покрытое многочисленными помехами изображение. Там сидела молодая, но задёрганная девица. В верхней части экрана появился счётчик: секунды отсчитывались в обратном порядке с сотыми долями. За каждой секундой стоял адский, мучительный труд Аскольда и Марии.
  - Свяжите меня с генералом N. - дрожащим голосом попросил Аскольд.
  - Вас плохо слышно. - ответила девица.
  - Свяжите меня с генералом N!!! - заорал Аскольд.
  - Вы что, псих? - поинтересовалась девица.
  - Вы не понимаете. Скорее! Скорее! Это вопрос жизни и смерти!!!
  - Сейчас генерал N на совещание, и в любом случае у нет времени разговаривать со всякими...
  - Вы не понимаете я не всякий - я Аскольд! Уже тридцать секунд осталось...
  И действительно - на счётчике осталось тридцать секунд.
  - Какой ещё Аскольд?
  - Тот у которого Аскольдия. Пропал я, и вот нашёлся?
  - Аскольд?! - девица зло усмехнулась. - Тот Аскольд богатый мужчина, а ты - нищий, ничтожество, проходимец.
  - Я столько пережил... - быстро лепетал Аскольд. - А мне ему ещё нужно рассказать ему... Ох, но ведь только пятнадцать секунд осталось...
  Аскольд рыдал, также и Мария рыдала, она тоже бросилась к экрану, и орала этой девице:
  - Спасите же нас! Ради всего святого - соедините - немедленно! Девять секунд осталось...
  - Пожалуйста!!! - молил Аскольд.
  И столько в них было неподдельной боли, что что-то в этой девице всё же дрогнуло, и она нажала на кнопку экстренной связи с генералом N. Оставалось три секунды. На экране появилось недовольное лицо генерала, который хорошо знал Аскольда, так как частенько бывал на его вечеринках.
  - Это я! - крикнул Аскольд, и тут изображение померкло.
  "Конец Связи" - возвестила надпись на экране.
  - Всё - убирайтесь! - потребовала бородатая женщина, и добавила презрительно, но совсем уже не испуганно. - Психи ненормальные!
  - Пожалуйста. Ещё на несколько секунд, а потом всё будет оплачено...
  - А-а, не хотите по хорошему? Ну, тогда будет с бегом и стрельбой!
  И бородатая женщина громко свистнула. Тут же, как по команде, раскрылась боковая дверь, и появился мужчина из головы которого росли детские ручки. В этих ручках он сжимал двустволку. Аскольд и Мария побежала. Их преследовал хохот бородатой женщины.
  - Что теперь? - спрашивал и плакал Аскольд.
  - Не знаю... Не знаю... Не знаю... - стонала Мария.
  
  * * *
  
  Итак, Афанасий Петрович, Гильом, Жанна и тридцать детишек благополучно завладели птицей-семиглаской, и выбрались из Парка.
  И только за оградой, приткнувшись к перекошенной, ржавой стене одного из зданий, они решили эту птицу разглядеть. Видно, совсем несладко ей жилось у Ржавого Ловчего - перья её были изодранны, крылья смяты, а один глаз заплыл.
  Конечно, маленькие девочки стали жалеть несчастную птичку, да и мальчишкам было её жалко.
  - А клюв-то у неё и в самом деле на ключ похож. - заявил Гильом.
  И это его замечание было правдой: клюв представлял собой очень красивую резьбу, которую явно следовало всунуть в некий замок и провернуть.
  - Да-да. - тоненьким голоском запищала птичка. - Именно как ключ и был создан мой клюв. От этого и все мои беды!..
  Они не стали расспрашивать у птички, кто именно её создал, однако ж поинтересовались, не покажет ли она им дорогу до дельфинария.
  - Ну, конечно - подскажу! - охотно кивнула птичка. - Ведь я дельфинов на расстоянии чувствую. Вот сейчас они молят об освобождении. Ох, скорее-скорее - одному из них совсем худо!
  И вот они побежали по ржавым улицам. Птичка была слишком измучена, и не могла лететь, однако ж, пребывая в руках Гильома, она поворачивала свой удивительный клюв, куда следовало завернуть.
  Ветер то подстёгивал их в спины, то бил в лицо. Они бы никогда не подумали, что бегут в нужном направлении...
  Тем не менее, наконец то оказались возле амфитеатра, который в это время был закрыт. Следуя указаниям птички, они побежали вдоль стены, и, наконец, свернули в туннель, над которым кривыми буквами было выведено: "Служебный вход".
  Там, среди множества дверей птичка указала на единственно верную. Однако, клюв семигласки был не от неё. Пришлось стучать. Открыл многорукий служитель - уборщик. Пришлось затолкать его в мусорный бак, и закрыть там.
  Они спустились вниз по лестнице, и там оказались по слизкой стене, из которой выступали древние барельефы изображающие дельфинов.
  - Вот за этой стеной они и томятся. - пояснила семигласка. - Только надо найти отверстие для моего носа. Хм-м-м... здесь всё так заросло илом...
  Они начали расчищать ил в центральной части стены, и в это время за их спинами раздались тяжёлые шаги.
  То была бородатая женщина, которая терзала дельфинов. Она прорычала:
  - Вам развлеченье, а я работу потеряю! - и, размахивая цепью, бросилась на Гильома.
  Цепь просвистела в сантиметре от лица юноши, но в это мгновенье под ноги бородатой бросилась Жанна, сбила её, и ударила кирпичом по её лбу, и сказала:
  - Тебе работа, а для других - мученье. Так что помалкивай, стерва.
  Бородатая действительно больше не двигалась.
  Тут и отверстие для носа птахи нашлось.
  - Ну, давайте! - попросила семигласка. - Всовывайте, проворачивайте, и скорее отбегайте.
  Нос птицы идеально подошёл для этого древнего замка и Афанасий Петрович провернул её тельце. Неведомый механизм громко заскрежетал, и стена медленно начала раскрываться. В образовавшийся проём тут же хлынул поток мутной воды, который сбил с ног Афанасия Петровича.
  Он пытался прорваться к птичке, которая так и осталась в замке, однако ж давление воды возрастало, и отбрасывало его назад. Семигласка тоже пыталась высвободить свой нос, но тот застрял в замке, и ничего у неё не получалось.
  К птичке пытался прорваться и Гильом и Жанна, но проём раскрывался всё шире, и давление воды возрастало. Так что и они, сильные и молодые, не могли устоять на ногах. Тогда они подхватили Афанасия Петровича, и оттащили его на ступеньки, где уже столпились дети.
  Младшие дети плакали, да и те что постарше не могли сдержать слёз.
  - Бедная семигласка! - рыдала маленькая девочка.
  - Птичка утонула! - плакал, уткнувшись в её плечо, маленький братик этой девочки.
  И действительно - замок, а вместе с ним и семигласка скрылись под водой. Теперь через это помещение протекала целая река. Воду поглощала чёрная труба у дальней стены...
  И вот появились первые дельфины. Это были недавние пленники, настрадавшиеся, но теперь счастливые неожиданным освобождением.
  Вот подплыл самый старый дельфин, тот самый, у которого отсутствовал глаз. И он сказал:
  - Спасибо вам большое! Теперь садитесь к нам на спины, и мы отвезём вас далеко от этого места!
  Но печальны были дети, да и взрослые тоже - очень им жалко было Семигласку. И тогда раскрыл рот один из подплывших дельфинов, и оттуда выбралась на его затылок Семигласка - мокрая, истрёпанная, но, по крайней мере, живая.
  - Она уже тонула, ко дну шла. - пояснил этот дельфин. - Но я её ртом поймал, вот она и жива.
  Конечно, дети да и взрослые очень обрадовались спасению птички, и расселись на спины дельфинов, которые понесли их в тёмный туннель, навстречу Океану...
  
  * * *
  
  Аскольд и Мария лежали на спинах в том прямоугольном помещении с растрескавшимися стенами, которое стало их жилищем в эти мучительные дни.
  За несколько минут до этого приходил хозяин, у которого были стёрты черты лица, и потребовал кость в качестве платы. Однако, платить им было нечем, так как сил для работы в их иссушённых телах просто не оставалось. И тогда хозяин сказал, чтобы в течении ближайшего часа они убирались из помещения, да и своих мертвяков прихватили. В противном же случае, он обещал донести на них властям.
  И вот теперь, глядя слипающимися глазами в потолок, бормотал Аскольд:
  - Ну, и пускай докладывает... Я просто не смогу добраться до озера...
  - А я не дойду до завода... - прошептала Мария. - Прости меня, миленький...
  - А? - переспросил Аскольд.
  - Прости меня, миленький Гильом. - закончила Мария.
  Боль сжала сердце Аскольда, и так ему стало горько, что он решил проклясть Марию, и всю жизнь, и всё своё мнимое счастье. И тут услышал характерное стрекотанье вертолёта. И он воскликнул:
  - Вертолёт!
  Мария напряглась, прислушивалась, вот сказала:
  - Действительно... Сюда летит... Надо на улицу выползти, руками помахать. Может быть, увидят, заберут Всех отсюда...
  Кое-как они выползли, и, опираясь о стену, поднялись. Действительно: приближался вертолёт. Это был очень большой, рассчитанный на сотню пассажиров вертолёт.
  И этот вертолёт опустился поблизости от них, на жалком подобии городской площади. При посадке его винт сбил крыши у нескольких домов, сам же он нисколько не пострадал.
  Аскольд и Мария, хромая и шатаясь, направились к вертолёту.
  И Аскольд уже видел, что навстречу бегут знакомые ему люди - в основном, из его личной охраны.
  - Это вы?! - спрашивали они.
  Аскольд кивнул, и повалился к ним на руки.
  Мария не могла успокоиться, - она требовала:
  - Пройдите в тот дом, и возьмите лежащие там тела...
  - Хорошо. Мы выполним это. - с ужасом вглядываясь в её ссохшееся лицо, кивал какой-то лысый здоровяк из охраны.
  - Нет. Я обязана всё проконтролировать. - отбивалась она от протянутого к ней шприца с успокоительным.
  - Не волнуйтесь, мы никого не забудем. - заверял её охранник, и тогда Мария провалилась в забытьё.
  - Откуда вы про нас узнали? - из последних сил спрашивал Аскольд.
  - Из того минутного разговора. - отвечал осматривавший его врач. - Генерал N, успел вас увидеть в последнюю секунду. Вы очень изменились, но всё же он вас узнал. Мы высчитали, откуда поступил звонок, а остальное уже дело техники...
  Ещё через пару минут успокоённые наркотиками тела Аскольда и Марии загрузили в вертолёт; туда же пронесли и мумии, которые по-прежнему были упакованы в мешковины.
  А затем вертолёт поднялся в небо, и вскоре его грохот растворился в раскалённом воздухе.
  Это было самое значительное событие в жизни городка в течение нескольких десятков лет, и теперь на несколько лет была обеспечена тематика разговоров - бесконечное обсуждение посадки этого исполинского вертолёта и его последующего отлёта.
  Быть может, эти люди нуждались в спасении больше, чем кто-либо иные...
  
  
  
  
  
  Глава 7
  "На берегу"
  
  Дельфины донесли Афанасия Петровича, Гильома, Жанна и детишек до основания открытого колодца. В нескольких десятках метрах над их головами в круглом проёме видно было сероватое, жаркое небо; в котором медленно проплывали более тёмные облака. А ещё слышен был рокот, в котором все они безошибочно узнали голос Океана. Туда вела лестница.
  - И что же? - спрашивали дети. - Неужели вы нас здесь оставите?
  - Да. - кивали дельфины. - Дело в том, что в океан мы никогда не выплываем. Вдоль всего побережья, или, по крайней, вдоль всей достижимой нами части побережья разлиты ядовитые отходы... И, хотя вода в трубах, по которым мы вас провезли далека от идеала - всё же она намного лучше той отравы. Там мы сразу погибнем.
  - Понятно... - разочарованно вздыхали дети, которые до последнего мгновенья ещё надеялись, что дельфины отнесут их прямо к их Архипелагу.
  Но всё же потом они вспомнили о хороших манерах и начали благодарить дельфинов за то, что они довезли их до этого места. Дельфины же, в свою очередь благодарили их за освобождение, а самый старый дельфин добавил следующее:
  - Что же касается тех Островов, к которым ваш путь лежит, то на простом корабле до них никак не добраться... Мы высадили вас возле портового города Стока. Там найдите таверну "Последняя Пристань", и спросите капитана Рока. Он - тот единственный, кто может вам помочь. Сейчас он занял не очень хорошее место, но в душе он по прежнему такой же романтик, как и вы. Слушайтесь его во всём. А теперь - прощайте...
  И вот они выбрались по лестнице вверх.
  И открылась им местность, которая если бы не чрезмерное количество хлама, как то груды металлолома, гниющий мусор, а также - разрушенные корабли вполне могла бы украсить полотно какого-нибудь итальянского художника Эпохи Возрожденья.
  Эта холмистая местность спускалась к прибрежной полосе, где и разместился город Сток, который был весьма большим городом, но, конечно ни в какое сравнение ни шёл с тем Городом, с которого началось это повествование.
  А за городом виден был Океан. Это была масса слизи, которая кишела всевозможными мутантами, а из людей там купались разве что самоубийцы.
  Вскоре они ступили на улицы Стока. Воняло гнилой рыбой. Эту рыбу привозили из дальних, не настолько отравленных уголков Океана, но, однако ж и она была подвержена различным мутациям.
  Навстречу попадались многочисленные моряки, которые отличались могучими торсами и наглым выражением пьяных физиономий. Также в избытке было продажных девок, которые не только стояли на улицах, но также, свесив наружу обнажённые ноги, сидели на балконах. Тела многих из этих девок были отмечены следами страшных неизлечимых заболеваний. Также многие из них были клонами...
  Конечно, хотелось поскорее вырваться из этого места. Поэтому, перебарывая неприязнь, они спрашивали у встречных, как пройти к таверне "Последняя пристань". Иногда в ответ они получали изрядную порцию ругани, иногда же противоречивые указания.
  Долго они блуждали, пока какая-то сердобольная старушка почему-то упорно твердившая, что она Рената, не провела их прямо к двери этой таверны. Затем старушка растаяла в воздухе.
  Они ступили в таверну, которая оказалась воплощённым представлением о средневековой припортовой таверне. Никаких технических приспособлений, но зато - огромный камин, в которым медленно поджаривалась туша какого-то жирного зверя, и масса пьяных матросов, которые галдели и хапали разносивших подносы с выпивкой девок в цветастых платьях. Девки громко, заливисто смеялись.
  Афанасий Петрович и Гильом подошли к прилавку, дети остались в тёмном углу под присмотром Жанны. За прилавком возвышался и проверял хорошо ли вымыты пивные кружки человек с огромным, похожим на сардельку носом. Запах пива у прилавка перебивал все остальные запахи.
  - Извините. - прокашлялся Гильом. - А не могли бы вы сказать нам, где здесь найти капитана Рока?
  - А какое вам дело к капитану Року? - грозно переспросил человек с огромным носом.
  - Мы бы хотели предложить ему отправиться в плавание... - выдохнул Афанасий Петрович, голова которого уже кружилась от переизбытка пивных паров.
  - Ха-ха! - рассмеялся человек за прилавком, и тут же вновь насупился. - Так вот, знайте, что капитан Рок отказался от каких-либо плаваний!
  - А вот об этом пускай нам скажет сам капитан Рок. - в тон ему заявил Гильом.
  - А ну-ну. Так вот он вам это уже сказал.
  - Что? - переспросил Гильом.
  - То! - этот человек нахмурил густые, выпирающие вперёд брови. - Перед вами тот, кто прежде был капитаном Роком, а теперь - владелец заведения под названием "Последняя таверна".
  - Но почему? - голос Гильома дрожал от сильного расстройства.
  - А вот почему...
  Человек приоткрыл дверцу прилавка, и медленно выступил из-за него. Оказывается, вместо ног у него были две деревяшки, которые начинались много выше колен.
  - Потерял в поединке с акулоспрутом. - пояснил он. - К дальнейшим плаваниям не пригоден. Но мне и здесь не плохо. Ясно?
  - Вам? Ведь вы же знали Океан! Вы были капитаном! И сидеть в этой дыре вместе со всяким пьяным сбродом... - с большим чувством говорил Гильом.
  Гильома сильно толкнул подошедший к прилавку пьяный матрос, и прорычал:
  - Э-э, парень, ты полегче!... Если бы у меня было настроение похуже, я сломал бы тебе за эти слова нос!
  Затем он обратился к Року:
  - Пять пинт десятиградусного пива на наш стол... - и отошёл.
  Рок крикнул одну из девок, и та кинулась исполнять заказ. Затем он обратился к Гильому и Афанасию Петровичу:
  - Я не знаю, откуда вы такие, но, клянусь - вы самые необычные из всех моих гостей. Вы похожи на романтических героев, сошедших со страниц романов, которые я когда-то читал. Такие слова говорите! Сердце зажигаете!..
  - Да ничего я такого и не говорил. - смутился Гильом.
  - Но ведь за живое задели! - не унимался Рок. - Мне действительно надоело это место, и меня тошнит от этого сброда, который и видом своим и поведением только порочит романтическое слово "моряк", и я бы хотел отправиться в плавание, но как? С этими деревянными ногами?..
  - Можно было бы сделать нормальные протезы.
  - Несмотря на их высокую стоимость, я смог найти деньги на их приобретение, но не стану этого делать, так как не выношу ничего сделанного на заводах, которые отравили Океан... Но, даже если бы у меня появились нормальные ноги, где я найду нормальную команду? Среди этого сброда?.. Единственную команду из честных людей я собирал очень долго, но все они погибли во время Большого Шторма...
  - Мы поплывём с вами. - сказал Гильом.
  - Ага. А на чём? - спросил Рок, в глазах которого загорелись романтические искры.
  - Мы построим корабль. - ответил Гильом.
  - Очень-очень интересно. А из чего же? - Рок старался говорить насмешливо, но голос его подрагивал от волнения.
  - Вы нам подскажите. Можно ли найти какие-нибудь подходящие материалы?
  - Прежде всего, скажите куда плыть желаете? - здесь голос Рока окреп, и в нём почувствовался рокот Океанских валов.
  - К Островам...
  И Гильом вкратце изложил, к каким именно Островам ведёт их дорога.
  - А-а, понятно. - тут Рок сощурил глаза, сжал кулаки, и сказал негромким, но торжественным голосом. - Что же - это очень, очень интересно для меня. Но на обычном корабле туда не проплыть. Ведь эти Острова лежат за гранью нашего измерения. Вы понимаете? Они затеряны в Бесконечном Океане.
  - Да. Мы знаем. - ответил Афанасий Петрович.
  - Так. Ладно... - задумчиво приговаривал Рок. - Вы вот что сделайте: поднимитесь сейчас вон по той лестнице. Там пройдите в комнату, с дверью, которая обведена золотой каёмкой. Это мои личные покои. Вот вам и ключи от них. Видите, как я вам доверяю. Но не удивляйтесь - за свою жизнь я научился различать хороших и плохих людей. Там вы меня и дожидайтесь. На столе найдёте еду... В общем, поговорим в спокойной обстановке.
  - Да. Только вместе с нами женщина и дети... - Афанасий Петрович кивнул в тёмный угол, где, если приглядеться можно было увидеть Жанну и детей.
  - А-а, хорошая команда набирается! - усмехнулся Рок. - Ну, да ладно, всё равно - проходите туда все, и кушайте на здоровье из моих личных запасов. Кстати, сколько всего детей?
  - Всего тридцать. - ответил Гильом.
  - О-о, замечательно. Прощайте мои шоколадные печенья, которые я приготовил на собственный День Рожденья. - весело откликнулся капитан Рок. - Ну, да ничего - угощайтесь на здоровье. Всё это богатство найдёте в красном шкафу. Надеюсь, что вам понравится...
  И вот они поднялись по лестнице, и в конце освещённого живыми огоньками старинных светильников коридора нашли дверь обведённую золотой каймой. И вот ступили в личные покои капитана Рока. Там было очень аккуратно, невиданной роскошью выделялись стеллажи с печатными изданиями в основном классиков. И вообще - почитав корешки можно было отметить, что у хозяина очень даже хороший вкус.
  Что же касается еды, то в красном шкафу её действительно нашлось в избытке, и это была такая качественная еда, от которой они уж и отвыкли, и, конечно же, с особым удовольствием потреблялись натуральные соки, которые разлиты там были во вместительных графинах.
  Когда насытились, то расселись на мягких диванах, а кому не хватило места - те и на полу, и начали читать или же просто листать книги собранные Роком. Ведь в некоторых книгах имелись очень занимательные иллюстрация, изображающие в основном старинные морские сражения, также морских чудищ, или же просто красивые пейзажи моря, морского побережья или островов.
  Так, за этим занятием незаметно пролетело время, и пришёл капитан Рок.
  Он тут же достал большую деревянную трубку, и раскурил её, выпуская под потолок клубы густого, синеватого дыма.
  И сказал он:
  - Своей мечтательностью порадовали вы меня. Ну, а ежели согласитесь и то, что я дальше скажу исполнить, так ещё больше порадуете...
  - На всё готовы! - живо согласился энергичный Гильом.
  - Что же. Тогда внимательно слушайте. Для того чтобы построить корабль, потребуется корабль покрытый перьями белых лебедей. Но не бойтесь, убивать лебедей вам не придётся. Дело в том, что каждую весну, из-за океана, из других миров летит к этому берегу большая стая белых лебедей. Что их манит сюда, в земле скверной человеческой отравленные, то неведомо мне. Однако, не пускают их сюда вороны чёрные. Вороны те обитают в роще Облачных Деревьев, что в трёх милях к северу от Стока. Ежели придумаете как от воронов чёрных избавиться, так каждый из белых лебедей наградит вас своим пером, и в итоге этих перьев как раз и хватит для того, чтобы покрыть наш корабль. Кстати, корабль лучше всего строить из Облачных Деревьев.
  - Да мы этих воронов - запросто! - воскликнул один мальчуган. - Вот понаделаем рогаток, да и посбиваем их всех!
  - Ну-ну. - покачал головой капитан Рок. - Нельзя их недооценивать. Ведь и вороны те - непростые вороны, а хранители большой демонической силы. Ежели просто приблизитесь к роще Облачной - раздерут вас в клочья; так что, не придумав ничего путного - лучше туда и не суйтесь, не хочу, чтобы кровь ваша на меня ложилась... А вообще - не передумали, не отказались от замысла изначального?
  - Нет! - отвечали они хором.
  - Что же. Замечательно. В общем то, я и не сомневался... Так, ну ладно. Давайте-ка, ложитесь спать, ибо верно говорят, что утро вечера мудренее, а до утра, кстати, не так уж и долго осталось.
  И вот они улеглись спать: кто на диванах, кто на полу. Сам же капитан Рок устроился в кресле. Там он просто закрыл глаза, и просидел в таком положении до рассвета, не издавая никаких звуков, так что и не понятно - спит он или бодрствует.
  А новый день преподнес им новые приключения.
  
  * * *
  
  Дорога к дому заняла для Аскольда и Мария очень много времени.
  Вертолёт, который нёс их, пролетал в час несколько сот миль, но всё же, так уж получилось, что их занесло практически на другую часть Земного шара, который, в общем-то из-за искажений пространства, шаром уже и не являлся, но растянулся и был гораздо больше (что не значит лучше), чем Земля былых времён.
  Они летели уже несколько часов...
  Мария очнулась внутри вертолёта, и почувствовала, что тело её наполнено обезболивающими наркотиками, а также дорогостоящими питательными веществами. Первое, что она спросила, было:
  - Где Гильом?
  Её за руку провели в соседний отсек, где, пристёгнутые к столам, лежали ссохшиеся тела. Мария сразу же бросилась к Гильому, уселась рядом с ним, положила ладошку ему на лоб, да так и осталась сидеть, глядя в иллюминатор, и представляя черты не этой мумии, но милого, романтичного юноши, который был её счастьем.
  А между тем, за иллюминатором проплывала страна увитых туманов скал. Скалы эти были все острые, и обрывались они бездонными чёрными ущельями, громоздились друг на друга, и, казалось, что пытаются они добраться до самого неба. В прежние времена этих скал не было, но появились они в результате катаклизмов в последний раз исказивших Землю.
  Подошёл доктор, и сказал участливым тоном:
  - Ещё час и пролетим эту опасную зону. А там до дома всего четыре часа...
  - Вы сказали "опасную зону"? - напряглась, переживая за Гильома, Мария. - Почему же "опасную"?
  - Э-э, видите ли, в общем-то опасаться нечего. - вздохнул доктор. - Но, видите ли, среди этих скал обитают вороны-мутанты. С таким вертолётом как наш особо бояться, конечно, нечего. Но всё же столкновение с ними нежелательно хотя бы со стороны того, что можно будет не тратить лишние боеприпасы. Но, будем надеяться, что нас обойдёт чаша сия...
  Однако "чаша сия" их не обошла. Вороны появились сразу со всех сторон и в неисчислимом множестве. Чёрное облако приближалось справа, слева, а также и спереди, и сзади их настигало; чёрное облако опадало на них сверху, ну а самое крупное облако поднималось из ущелья.
  И вскоре отчётливо стали видны и отдельные составляющие эти облака вороны. Были их тысячи, а может - и десятки тысяч. Каждый ворон был размером со взрослого человека, и у каждого имелась сотканная из крепчайших мускулов широкая грудь, и острейшие полуметровые когти из точёных алмазов, и ещё более грозные клювы.
  И доктор не мог сдержать испуганного возгласа:
  - Сколько же их!..
  Послышались боевые команды, и в разных частях вертолёта открылись проёмы из которых высунулись пулемёты, и стремительно застрочили крупнокалиберными разрывными пулями. Каждая пуля имела систему наведения, и каждая находила свою цель. Мёртвые вороны сотнями падали вниз, однако такие потери не страшили их, так как плодились они в великом множестве, выползая из чёрных радиационных озёр, и подобные схватки были частью их существования. За счёт поедания мёртвых, выживали остальные.
  Итак чёрным дождём падали вниз мёртвые вороны, но на месте каждого убитого появлялось десять новых противников.
  И вот они уже оказались возле самого вертолёта. Мария увидела на расстоянии вытянутой руки от себя, за иллюминатором жуткую помесь из морды птицы и человеческого лица. Птица размахнулась клювом - удар, и пуленепробиваемое стекло треснуло, брызнуло осколками.
  Мария вскрикнула, но подавила первое желание бежать - телом своим загородила Гильома, и приговаривала:
  - Ничего, миленький, не волнуйся, я защищу тебя от всех напастей...
  Однако, конечно же эти её слова были совершенно излишними, так как Гильом не слышал её. Зато вороны продолжали разрушение вертолёта. Они впивались в него когтями, и стальная обшивка прогибалась и рвалась, они исступлённо били своими алмазными клювами, и обрывки стали разлетались, словно это была удара.
  Наибольшее же число птиц пришлось на винты. Вороны кидались на них, и лопасти перерубали их тела, однако ж и сами прогибались, и вскоре главный винт выгнулся так, что дальше уже не мог вращаться, и ударил в кабину пилота, где и так всё уже было разрушено и залито кровью. После этого вертолет окончательно потерял управление...
  Вороны разодрали обшивку, и вот первый из них уже бросился на Марию.
  Однако, между ними метнулась стремительная тень. То был Аскольд, в руках он сжимал металлический торшер. Со всех сил ударил им в грудь ворона. Так как вертолёт нагнулся, то ворона отшвырнуло назад. Однако в проёмы, которых становилось всё больше, пробивались новые вороны.
  - Бежим! - закричал Аскольд и схватил Марию за руку.
  - Нет! Оставь меня! - истерично завизжала она, и крепко прижалась к Гильому.
  В помещение ворвалось несколько человек из охраны, и один из них крикнул:
  - А бежать то и некуда! Они повсюду!..
  У охранников имелись автоматы и они принялись палить в наседавших воронов. Несколько воронов было убито, но остальные набросились на охранников и... не убили их, но просто вырвали из их рук автоматы, клювами выгнули их и сбросили вниз.
  Далее вороны отступили, и считая, что битва закончена, сосредоточено занялись иным, весьма важным по их мнению делом. Они хорошо поработали клювами и когтями, и разорвали махину вертолёта на две части - на нижнюю и на верхнюю, верхнюю часть они сбросили, а нижнюю, в которой находились все выжившие люди, подхватили сотнями своих мускулистых тел, и понесли вниз.
  Ледяной ветер продирал стоявших там людей, и они с ужасом глядели на чёрных воронов, которые окружали их и носились над их головами. То и дело слышались перепуганные, всхлипывающие голоса:
  - Что они сделают с нами... Никто не знает, что они делают со своими пленниками?.. Но не едят ведь, правда?.. Они ведь не такие и злые!.. Вы нас отпустите, правда?!.. Эй, я заплачу вам хороший выкуп за свою голову!..
  Однако, в ответ звучали лишь презрительные, надрывные вопли...
  
  * * *
  
  Портовый город Сток пробуждался нехотя, так как наполняющая его людская толпа напилась и истомилась в плотских оргиях. Такое, впрочем, происходило каждодневно. И этот утомлённый, утренний город с распухшими рожами, с медленным ворчанием языков был много приятнее города вечернего и ночного, так как, по крайней мере, всякая чернь и шваль уже не способна была на активное проявление беззаконий, а, стало быть, на улицах было куда как безопаснее.
  И по этим притихшим, наполненных затаённой злобой улочках шли Афанасий Петрович, Гильом, Жанна и тридцать детишек. В своих руках Афанасий Петрович держал карту, которую вручил ему капитан Рок. Карта была стилизована под стариной: на желтоватой, толстой бумаге, и нарисовано всё было с помощью гусиного пера и чернил.
  Был отображён там Океан, сред вод которого вздымались всевозможные чудища, которые в действительности из-за радиации там обитали; а также и береговая полоса; и город Сток, и окрестности его, с пояснительными надписями, выполненными чрезвычайно аккуратным, каллиграфическим почерком.
  Был обозначен там и лес Облачных Деревьев, над которыми выведены были Чёрные вороны, и подпись имелась: "Чрезвычайно опасно. Чёрные вороны обладают демонической силой".
  И вот наши путешественники вышли из Стока, и оказались среди перегнутых, ржавых корпусов старых судов, а также, почему то и вертолётов. Так дошли они до Кровяного ручья, который кишел пиявками-мутантами, которые забирались под кожу, и со скоростью хороших кротов добирались до своего любимого лакомства - кишок.
  Почему-то никому не захотелось искупаться в этом чрезвычайно приятном, звонкоголосым и романтичном ручейке (во всяком случае, таковым он действительно являлся до тех пор пока его не решил слегка облагородить великий Творец по имени Человек)...
  Более того, к ручейку они не приближались, но, следуя указаниям карты, держались от него на почтительном расстоянии. И вдоль течения шли они до тех пор, пока впереди не появились чёрные, толстые деревья.
  Капитан Рок наставлял их, что, когда они увидят эти деревья, надо им будет укрыться за корягами и выжидать, и наблюдать. Так они и сделали. Прождали целых полчаса, однако, ничего не происходило. А ждать было очень тяжело: ведь небо, хоть и прикрытое пеленой серых облаков, очень сильно припекало. К тому же сама атмосфера была такой тяжёлой и нервной. Казалось, что в воздухе в огромном количестве растворены чужой ужас и страдания.
  И, чем дольше они там находились, тем тяжелее им становилось. Даже и взрослым начало мерещиться, будто коряги шевелятся, тянуться к ним. Афанасий Петрович подумал, что, если капитан Рок знал об этом, так обязан был предупредить, и тогда бы они запретили детям идти с ними (что, правда, было нереально, так как детей было большинство, и они были весьма самостоятельными).
  Но, так или иначе, а дети беспокоились больше всего. А самые маленькие уже и плакали потихоньку, некоторые дрожали. Тогда Афанасий Петрович подумал, что пора командовать отступление, и возвращаться в это место на другой день, или же вовсе не возвращаться, а искать иные пути, так как очень уж тягостно было...
  Однако, он не успел ничего сказать, так как одна девочка поднялась в полный рост, и быстро пошла в сторону.
  - Ты куда? - окрикнул её Гильом.
  - Надо... сходить... - пояснила девочка.
  - Так ты пригибайся! - посоветовала ей Жанна.
  Девочка пригнулась, и вскоре скрылась за корягой, где и сделала своё дело. Однако, к сожалению было уже поздно - девочку заметили.
  Оказывается, в чёрных деревьях были многочисленные дупла, и вот из одного такого дупла вылез теперь чёрный ворон. Его чернота была не просто цветом, она резала глаза, она высасывала из тела силы - эта чернота была окном в абсолютное ничто. А первым шагом к этому ничто была безысходность, которая захлестнула каждого, кто на ворона смотрел. И уже не хотелось бороться, стремиться к счастью, но выйти и сдаться победителю, - лишь бы только он поскорее уничтожил, и одарил забвением.
  - Не смотрите на него! - зашипел Гильом, и сполз вниз, уткнулся лбом в землю.
  И тогда ворон задрал голову, широко раскрыл клюв, и начал издавать низкие, протяжные ноты, которые складывались в завораживающую мелодию, от которой путались мысли и слова.
  И та девочка, которую ворон видел, и которая только что вернулась, вдруг поднялась в полный рост. Зрачки в её глазах закатились, и видна была только пугающая белизна. Девочка вытянула вперёд руки, засмеялась безумным, жутковатым смехом, и бросилась к деревьям.
  - Стой! - зашипел на неё Афанасий Петрович, но, конечно, околдованная девочка уже его не слышала.
  Она очень быстро бежала, и всего-то через минуту достигла чёрных стволов, и вдруг бесследно растворилась на их фоне. Чёрный ворон метнулся вниз, и тоже исчез. По-видимому, он не подозревал, что за корягами скрывается и ещё кто-то, поэтому и прекратил пение.
  - Нам надо возвращаться... - негромко и неуверенно произнёс Афанасий Петрович.
  - Нет. - твёрдым голосом заявил мальчик лет тринадцати.
  - Но как же? - проговорил Афанасий Петрович. - Ведь ты же видел... какие это могучие противники. Что же ты сможешь против них сделать?..
  - Дело в том, что та девочка - моя сестра. - ответил мальчик. - В общем, вы как хотите. Можете возвращаться, а я пойду выручать её. Погибну, так погибну, но... ведь она моя сестра!
  - Стой! - в отчаянии захрипел на него Афанасий Петрович.
  Однако, мальчик уже вскочил на корягу, с одной коряги перескочил на следующую, и так побежал к лесу.
  И остальные дети говорили:
  - Он наш друг. Мы его не оставим. - и они тоже побежали за ним.
  Тогда уж и Афанасий Петрович, и Гильом, и Жанна, понимая, что без детей они и Острова своего не найдут, поспешили за ними.
  И вот очень скоро они достигли первых деревьев. Там неожиданно нахлынул на них холод. И чем дальше они шли, тем холоднее становилось. На деревьях и на выступающих из земли змеевидных корнях появился иней.
  - Дети, лучше нам взяться за руки. - предложил Афанасий Петрович.
  Это был хороший совет и его послушали. Причём за руки взялись не только дети, но и взрослые.
  И вот земля под одним мальчиком расступилась, и он провалился бы в бездонную нору, если бы не руки, которые держали его со всех сторон. Одна ветвь зашевелилась и обмоталась вокруг руки девочки, только совместными усилиями удалось её освободить.
  Так шли они довольно долго, и холод всё усиливался. У них уже зуб на зуб не попадал, однако ж они продолжали продвигаться вперёд.
  И вот вышли они на поляну, в центре которой подымался чёрный, уродливый пень, размером превышающий некоторые деревья. Это был целый чёрный замок, из глубин которого слышалось зловещее нечеловеческое пение.
  И сердце Афанасия Петровича болезненно сжалось, он подумал: "Ведь мы сами, к смерти своей приближаемся...". И стоило ему только так подумать, как из многочисленных проёмов пня-замка стали вылетать чёрные вороны. И смотреть на них было так же больно, как и на того, первого...
  Вороны расселись на корнях, раскрыли клювы, и извергли своё хоровое, заунывное пенье.
  - Нет! - закричал отчаянный мальчишка. - Я вас не боюсь! Ясно?! Отдайте мою сестрёнку!
  И он, увлекая за собой иных детей, и Афанасия Петровича и Гильома и Жанну поспешил навстречу этим воронам.
  А те взмахнули крыльями, и взмыли в воздух, образовав там целую стену из этой режущей, уходящей в ничто черноты.
  - Нет! - кричал мальчишка. - Не боюсь вас! Отдайте мою сестрёнку!..
  И сила этого маленького, бесстрашного мальчика передалась и Афанасию Петровичу, и Гильому, и Жанне, и всем остальным детям. И хоть перед ними было материальное воплощение самых жутких кошмаров - теперь совсем они не боялись. Страшно? Жутко? Ну и пусть! Зато в их сердцах есть отвага, зато чувствуют они друг друга, и знают, что рядом друзья, и что не бросят они друг друга в беде; и вместе пойдут до самого конца.
  А вороны были уверены, что эти существа, эти непонятные, жалкие людишки отступят, разорвут свою цепь, и побегут по лесу, не видя куда, цепляясь ногами за корни, падая, и вот тогда они набросятся на них сзади, когтями в их плоть вопьются, и унесут в свою чёрную, холодную преисподнюю.
  Но этого не происходило: чем громче и страшнее заводили свою песнь вороны, тем с большим азартом кричали дети и взрослые, и быстрее бежали к ним. А потом дети засмеялись, и был этот смех настолько чужд для вороньих органов восприятия, что они сами ужаснулись.
  Они взмыли вверх, и там начали беспорядочно метаться, сталкиваться друг с другом, а потом сцепились крыльями, и образовали вихрь, который рассёк небо и унёсся в небытиё.
  И только тогда дети и взрослые почувствовали страшную, ни с чем несравненную усталость. Только тогда поняли, сколько своей энергии на это дело отдали, и какой подвиг совершили.
  Гильом опустился на корень, и положив руку на свой побелевший, покрытый потом лоб, прошептал:
  - А ведь мы изгнали воронов из леса Облачных Деревьев. Теперь, когда вернуться лебеди, мы сможем построить корабль для плавания к Острову...
  - К Островам. - поправили его дети.
  - Вы не расходитесь... - прошептал Афанасий Петрович.
  - Эй, все здесь?! - осматривалась по сторонам Жанна.
  Детей быстро пересчитали, и оказалось, что двоих не хватает. Конечно, тут уж они не на шутку они взволновались. Думали, где уже криком их звать, как они сами появились. Это был та самая девочка, которая убежала первой, и её брат. Они вышли из пня-замка и, улыбаясь, направились к ним.
  - Все живы, целы... - пояснил мальчик.
  - А я даже ничего не помню. - молвила девочка. - Вот только как братик до меня дотронулся, так и очнулась. Представьте, они меня в сундук запихнули, но даже закрыть не успели!
  И девочка рассмеялась - теперь это жуткое происшествие вспоминалось ей не иначе, как забавный аттракцион.
  Кстати, после того как вороны исчезли, стало потеплее...
  
  * * *
  
  Когда Мария очнулась, то обнаружила, что держит свою ладонь на лбу Гильома. Просто она, как и все люди из разрушенного вертолёта, потеряла сознание от совершенно невыносимого, много ниже нуля холода.
  Но теперь стало потеплее, хотя по-прежнему по привыкшей к жару коже бегали мурашки. Они находились в огромной пещере, стены которой были покрыты бессчётными круглыми отверстиями, и у каждого из таких отверстий сидел ворон-мутант.
  Люди же находились в центральной части этой пещеры...
  Поблизости от них также стояли несколько воронов. И у одного из этих воронов глаза сияли ледяной синевой. Этот ворон заговорил, и по его властному голосу стало понятно, что он привык командовать:
  - Мы ненавидим людей за то, что они трусливы, подлы, лицемерны. Мы ненавидим людей за то, что они так страшатся смерти, хотя смерть ничего не значит, так как и сама Вселенная в конце концов умрёт, забрав с собой все их деяния, всё добро и зло, все религии, время и пространство. Но они, то есть вы - придумываете оправдания для своего никчемного существования и плодитесь, ставя своё ничтожное Эго в центр воображаемого вами мироздания. Мы ненавидим вас за то, что вы есть, за то, что вечно везде суетёсь и искажаете этот мир...
  Доктор-пленник прокашлялся, и молвил:
  - Но, смею заметить, что, если бы не мы, люди, то и вас бы не было, так как вы продукт одного из неудачных экспериментов...
  Вожак воронов сделал едва приметное движение крылом, и один из его слуг, метнулся сверху, и клюнул доктора в череп. С черепом доктора случилось тоже, что с грецким орехом сжатым в мощных тисках.
  То, что осталось от доктора рухнуло на пол, и несколько раз конвульсивно дёрнулось. Кое-кого, кто был послабее, стошнило. Что касается Аскольда и Марии, то они уже ко всему привыкли, и даже не обратили на это внимания.
  Вожак воронов продолжал:
  - А больше всего мы ненавидим вас, людишек за то, что вы создали нас... Итак, пускай подымут из вас руки те, кто хотят жить...
  Подняли руки все, кроме Марии и Аскольда, которые были слишком поглощены: Мария созерцанием Гильома, а Аскольд - созерцанием Марии. Также, по вполне объяснимым причинам, не подняли руки и мумии.
  - Очень хорошо. - кивнул вожак воронов. - Всех тех, кто поднял руки, отдайте на растерзание нашим детёнышам, этим же двоим я дарую жизнь, по той причине, что они слишком отдалились от мира людей, и вообще - уже практически не принадлежат этому миру. Возьмите их, а также и мумий, ради которых и произошла столь значимая трансформация этих двоих, отнесите всех их к границам человеческого мира, и... Ещё соберите для них достаточно денег, чтобы они без проблем могли добраться до любой точки того мирка. И... принесите мне самого сочного, на усмотрение наших поваров пленника, я хочу насладиться его страданьями...
  Ничего этого уже не воспринимали Мария и Аскольд. Они даже и не почувствовали, как подхватили их и понесли. Для Марии, главное было, что рядом с ней Гильом. Для Аскольда, что рядом с ним - Мария.
  И только когда вновь объял их страшный холод, потеряли они сознание.
  
  * * *
  
  Афанасий Петрович хлопнул себя по лбу:
  - Ох, да как же я забыл!.. Ведь капитан Рок дал мне ещё какое-то письмо, и наказал распечатать его только в том случае, если мы "проникнем в лес и сделаем, что надо" - это его слова передаю. Что же, посмотрим, что он такое написал...
  И вот Афанасий Петрович достал из кармана старинный конверт с марками, на которых изображены были красивые парусники. Он аккуратно распечатал конверт, и достал письмо (что касается конверта, то он, из-за наличия этих замечательных марок тут же перешёл к одному из мальчишек).
  Письмо капитана Рока было очень простым и содержательным:
  "Если Вам удастся изгнать воронов, а я уверен, что удастся, потому что вы отважные и честные люди, с ясными душами, то, пожалуйста, подберите для меня два бревна, из которых я выточу себе ноги.
  P.S. Дело в том, что выточенные из Облачных Деревьев части тела приживаются и становятся человеческой плотью.
  P.P.S. Уж очень хочется мне походить на нормальных ногах, а не на тех дурацких деревяшках, которыми я вынужден сейчас довольствоваться!"
  - Вот ведь... - покачал головой Афанасий Петрович. - Похоже, что капитан Рок заранее знал, как всё будет... Ладно, давайте подберём для него нормальные бревна...
  После того, как вороны улетели, в лесу посветлело, и сами деревья преобразились. Теперь и следа от былой тёмной мрачности не осталось. Сияли они белизной, напоминали берёзы, но берёзами не были: казалось - это кто-то спустил с неба наполненные солнечным светом белые облачка и выстроил их в ветвистые колонны. И только чёрный пень на центральной поляне оставался таким же мрачным.
  От обилия света и мягкого тепла стало нашим героям так хорошо, что уж и не хотелось им покидать Облачный Лес, но всё надо было возвращаться в убогий город Сток.
  Они прихватили с собой два бревна для ног капитана Рока, и, часто оглядываясь назад, направились к портовому городу Стоку.
  И вот, когда они ступили на его улицы, то оказалось, что жители озлоблены и перепуганы больше, чем когда-либо прежде. То и дело слышались голоса:
  - Ну, вот Облачный Лес посветлел - теперь точно надо ждать беды...
  И, похоже, один только капитан Рок был рад. Он приветствовал своих гостей широкой улыбкой, принял два бревна и на несколько часов удалился...
  Вернулся же он уже с новыми, вполне человеческими ногами. Он несколько раз подпрыгнул, и даже хлопнул пятками в воздухе.
  - Вот так вот! - воскликнул он. - Ух, как будто заново родился! Чувствую себя молодым, и полным сил.
  - Ну, и когда же мы займёмся строительством корабля? - поинтересовался Гильом.
  - Да вот прямо сегодня и займёмся! - улыбался капитан Рок.
  Затем он прошёлся на своих новых ногах в угол гостиной, и раскрыл сундук, в котором оказалось множество свитков. Он нашёл один нужный свиток, который, когда его развернули, оказался чрезвычайно вместительным - занял почти всю поверхность стола. И на свитке этом отображён был план строительства старинного парусного судна. Там были обозначены все необходимые размеры и пропорции. При одном взгляде на это чудо далёких эпох глаза у присутствующих мальчишек, да и у девчонок тоже, разгорелись, и чувствовалось, что они то и станут самыми активными строителями.
  Потом капитан Рок занялся подготовкой к строительству. Как оказалось, он любил старину во всём. У него и не машина была, а повозка, в которую запряг он двоих вороных коней. Кстати, кони были без каких-либо мутаций, что само по себе являлось большой редкостью.
  Из подвала таверны были извлечены многочисленные инструменты, которые должны были пригодиться при строительстве судна, и при помощи Жанны, Гильома, Афанасия Петровича и детей были загружены в повозку...
  После этого капитан Рок уселся на повозке, и взмахнул поводьями - кони потащили повозку в сторону Светлого Леса. Что касается Афанасия Петровича, Гильома, Жанны и детей, то они окружили повозку плотным кольцом, а также - шли и сзади повозки.
  Жители города кидали в них испуганные или злые взгляды, шипели проклятья, а также - время от времени добавляли, что капитан Рок на старости лет совсем сошёл с ума.
  ...Но вот, наконец, ненавистный город остался позади, и они приблизились к Облачному Лесу, который теперь был премилым местом.
  И вскоре они начали строить судно. Это была тяжёлая, но действительно занимающая их работа, а поэтому дела продвигались очень быстро...
  
  * * *
  
  Вороны опустили Аскольда, Марию, а также мумии возле широкого шоссе, а затем взмыли в небо, и устремились в сторону скал, которые едва виднелись у горизонта.
  И, как только Мария смогла двигаться, она подошла к Гильому, положила ладошку ему на лоб, и прошептала:
  - Я здесь, миленький...
  Каждый раз, когда случались такие сцены, Аскольд переживал сильнейшие муки ревности, и это несмотря на крайнее его физическое истощение (впрочем, также была истощена и Мария).
  И вот теперь, чтобы не выкрикнуть какое-нибудь проклятье, или же просто не застонать, Аскольд сказал то первое, что пришло ему в голову:
  - Давай сядем в то первое средство передвижение, которое возле нас остановиться...
  - Да, обязательно. - даже и не слушая его, кивнула поглощённая своим чувством Мария.
  Шоссе оставалось пустынным, но это не слишком беспокоило Аскольда, так как он видел, что покрытие хорошее, да и местность вовсе не пустынная - так, милях в трёх виднелся промышленный городок с довольно богатыми домиками. В общем, повторение того кошмара, которое пережили они, им уже не грозило. Тем более, что вороны собрали у остальных, нынче уже должно быть мёртвых пленников, все имеющиеся у тех деньги, и теперь толстенная пачка кредитов оттягивала карман Аскольда...
  И вновь он услышал, как Мария шепчет Гильому нежные слова, такие как "миленький", и Аскольд заскрежетал зубами, и ещё раз поклялся, что, какое бы средство передвижения не остановилось перед ними первым - они им и воспользуются...
  И вот, наконец, что-то появилось. Очень медленно ЭТО приближалось, а потом оказалось, что - это телега запряжённая двумя лошадьми-мутантами, у которых была красная, колючая шерсть и рачьи клешни вместо копыт. В телеге сидел сгорбленный старик с огромным носом, на кончике которого росла ещё одна голова. Причём если большая голова старика была весёлая, то маленькая голова на его носу выражала крайнюю меланхолию, к тому же малая голова была головой старухи.
  Аскольд закрыл глаза.
  Повозка заскрипела, и остановилась перед ними.
  - Подвести? - поинтересовался старик.
  - Да... - обречёно кивнул Аскольд.
  - И трупы ваши тоже повезём? - спрашивал старик.
  - Ага... - прикрыв глаза, кивал Аскольд, и вместе с тем думал, что им всё же несказанно повезло, так как никто, кроме этого безумного старика не взялся бы за перевозку трупов, тем более - в таком количестве.
  Старик помог Аскольду и Марию загрузить тела в телегу, и оказалось, что, помимо их, сложены там были ящики с синтетическими помидорами, которые являлись дорогим деликатесом.
  Вот Аскольд уселся рядом со страшным стариком, тот взмахнул поводьями и лошади их повезли. Аскольд говорил:
  - Вы, главное, не беспокойтесь. Мы никакие-нибудь там убийцы. Эти тела - они не совсем мёртвые. Понимаете? И ни мы их до такого состояния довели. Понимаете?..
  - Да мне, в общем-то, всё равно. - пожал плечами старик.
  - Ну, а что касается оплаты, так вы тоже не волнуйтесь. В этом отношении у нас всё в порядке. - и Аскольд хлопнул по оттопыренного кредитами карману.
  Тогда старик повернул к Аскольду своё страшное лицо, и спросил:
  - Ты знаешь, как меня зовут?
  - Нет. - ответил Аскольд.
  - Так вот. Меня зовут КапРок. Сам не знаю, откуда это имя произошло, но живу я очень долго. Живу в беспрерывном так сказать духовном союзе с моей супругой Кораблицей.
  - Да уж помолчал бы, козёл старый! - крикнула маленькая женская голова на его носу.
  В этом зрелище не было ничего комичного, - это было действительно тошнотворное, мерзостное зрелище.
  - Да уж помолчала бы, старая! - ругнулся на неё КапРок. - Так вот мы и родились - вместе. Так и живём - нос к носу! Хи-хи-хи!
  - Пень старый! - надула щёки головка старухи, но всё же и сама не смогла сдержать пришедшей по какой то им одним ведомой причине.
  - Так вот, молодой человек, не догадаешься ли ты, чем занимается КапРок? - спросил старик у Аскольда.
  - Нет. - ответил Аскольд.
  - Так вот: я развожу синтетические помидоры, и привожу их одному клиенту в Город N.
  - О-о, нам туда и надо! - обрадовался Аскольд.
  - Ну, так вот. За помидорчики со мной расплачиваются на контрольном посту, при въезде в Город, а дальше не пускают, так как я мутант. Далее помидорчики сгружают в вертолёт, и увозят к тому самому клиенту. Я же разворачиваю свою телегу и медленно еду на своё ранчо. Такие неспешные путешествия для меня огромнейшее наслаждение, и только одно наслаждение стоит для меня ещё выше. Видите ли, деньги ваши мне совершенно не нужны. Мне вообще много денег не надо, и от того клиента я получаю гораздо больше, чем нужно. Видите ли, я вампир.
  - Что? - переспросил.
  - Вампир. - повторил КапРок, и ещё раз - по слогам. - Вам-пир. То есть существо питающееся кровью. Принимаю всякую кровь, но вкуснее всего - человеческая. Пить человеческую кровь - величайшее для меня наслаждение. Понимаете?
  - Да-да. - кивал Аскольд, и неотрывно глядел в стариковские глаза, где мерцали бесовские огоньки.
  - Но я добропорядочный вампир. - продолжал КапРок. - Я не нападаю на одиноких путников, я не хочу, чтобы меня укокошили бравые ребята из милиции. Мне приходится довольствоваться кровью тушканчиков или кротов или кроликов, которых я развожу. И, знаете, что я по этому поводу скажу?
  - Нет. - признался Аскольд.
  - А то, что у них не Кровь, а мерзкое пойло!.. И как же я соскучился по человеческой Крови. О-о, вы даже и не представляете... В общем, за провоз вы будете расплачиваться своей кровью.
  - Но...
  - Надеюсь, вы уже поняли, что с таким "багажом" вас никто больше не возьмёт.
  - Да, но.
  - Так согласны?
  - Да, но...
  - Стало быть, согласны.
  - Да, но я хотел бы знать, сколько вы будете брать крови.
  - Давайте так: по пол литра за каждые десять миль. Отсюда до города пятьдесят миль, так что не сложно подсчитать, что я выкачаю из вас всего то два с половиной литра кровушки. Так как вас двое, то это получается - литр с четвертью от тебя и от твоей подружки. По-моему, сущий пустяк, за то, что я ввязался в такое рисковое дело.
  - Нет, понимаете...
  - Нет?.. А вы знаете, что если сейчас меня остановит милиция. Проверят. Ага - мутант, ага - в регистрационном написано "вампирические склонности", ага - в телеге ссохшиеся тела, словно из них всю кровь откачали. Как в таком случае поступают милицейские?
  - Э, но...
  - Стреляют! Сразу! Бах! И нет вампира! Ни следствия, ни суда - я ж мутант, тварь эдакая!
  - Да-да! - кивала меланхоличная старуха на его носу.
  Всё же Аскольду удалось вставить в их стремительную речь и свои слова:
  - Я просто хотел сказать, что я согласен на ваши условия, но всю кровь откачиваете, пожалуйста, из меня, а супругу мою не трогайте. Она и так уже слишком многое пережила.
  - Супруга? - переспросил КапРок, и хмыкнул. - Да вот что-то не слишком она на супругу похожа. Кого это она так нежит.
  - А - это сын наш...
  - Что-то не очень похож на сына. Ну, да ладно давай-ка свою руку.
  - Вы потише, пожалуйста, а то она может услышать. Совсем не желательно это, понимаете?
  Однако Мария так поглощена была Гильомом, что совсем не обращала на него внимания.
  Аскольд покорно протянул КапРоку свою левую руку.
  - А рукав кто будет закатывать? - поинтересовался вампир.
  Аскольд выполнил и это распоряжение. Тем временем КапРок расстегнул карман в своей рубашки, и достал из него пару острых клыков, в которых вделаны были некие электронные механизмы.
  - Сам сконструировал. - похвастался вампир, вставляя клыки себе в рот. - Высасывают кровь быстро и безболезненно. Полнота ощущений гарантирована.... Ты готова? - поинтересовался он у своей супруги.
  - Угу! - кивнула меланхоличная голова на его носу.
  Затем КапРок впился в вену Аскольда. Было больно, очень даже больно. Аскольд едва сдержал крик... Однако ж вскоре боль утихомирилась, а на место ей пришла расслабленность, которая могла перейти в сон. Аскольд буквально чувствовал, как легчает его тело, как уходят из него бесценные жизненные соки.
  КапРок постанывал, глаза его закатились, а тело сильно дрожало.
  - Эй, довольно! - толкнул его в плечо Аскольд. - Ты высосал из меня уже целый литр крови, а может... ох... язык уже заплетается... может и... больше... хватит же...
  И он со всех сил, которые у него оставались, толкнул вампира в плечо. Тот отшатнулся, запрокинул голову; блаженная, бездумная улыбка наркомана расплылась по его лицу. Капли крови скатывались по его подбородку, пачкали рубашку.
  - Эй, слышишь! - Аскольд тряхнул его за плечо.
  - А? - КапРок широко улыбался, и смотрел на него выпученными глазами.
  - Ты из меня за раз столько крови высосал, что вся дорога уже оплачена... У-ух, голова как кружиться!..
  - Нет! - громко крикнул старик. - Я буду пить ещё и ещё... Понял?! Или выкину вас!
  Аскольд испуганно покосился на Марию, но она по прежнему была поглощена Гильомом. Тогда он поспешил заверить КапРока:
  - Хорошо-хорошо. Я согласен. Только вы в следующий раз так не увлекайтесь.
  
  
  * * *
  
  Капитан Рок разжился где-то семенами томатов, и теперь у детишек в избытке было этих замечательных фруктов, а также и томатного сока...
  Воду они брали из ручья, который прежде звался Кровяным, но теперь очистился от мутантов-пиявок, и был наполнен живительной родниковой водой. Помимо того, питались всякими плюшками и пирожками, которые росли на ветвях одного из деревьев.
  Однажды Афанасий Петрович сказал:
  - У меня такое чувство, что с каждым днём мы всё глубже и глубже погружаемся в некий фантастический мир...
  Бывший рядом с ним Гильом в согласии кивнул:
  - У меня такое же чувство. Однако, ежели подумать, то мы ведь никогда не принадлежали тому миру, в котором жили прежде. Мы ведь бежали от него, и вот - почти уже убежали, и чем дальше, тем больше нас окружает всяких сказочных вещей. Разве же это плохо?
  - Это замечательно... - кивнула Жанна, и сорвала яблочный пирожок с дерева. - Меня тот мир покорёжил ещё больше, чем вас. Помните, ведь я хотела забвения. Теперь - не хочу. По сути, - жизнь прекрасна. И только люди: глупая, серая толпа отравляют это счастье... Вы знаете, кем бы я хотела стать?
  - Нет. - покачал головой Афанасий Петрович.
  - Деревом. - ответила Жанна.
  - Да что ты! - улыбнулся Гильом.
  - Нет. Я серьёзно! - говорила Жанна. - Это же так здорово. Растёшь себе, да и растёшь, ничто тебя не волнует, мысли не мечутся, а над тобой облачка плывут. Вот только надо, чтобы и небо добрым: днём - солнечным, а ночью - звёздным. И чтобы в почве не было яда, чтобы корням там удобно, да мягко было... Ну, да ладно. Что то мы заговорились. Пора нам работу продолжать.
  И они направились к выстроенной ими миниатюрной верфи, где дети, под руководством капитана Рока собирали из светоносных стволов корпус судна.
  ...Белые лебеди из иных миров появились в тот день, когда строительство корабля было завершено.
  Подобные облакам птицы спустились к тому исполинскому пню, который оставался единственным мрачным пятном во всём Облачном Лесу. Они покрыли этот пень нежными поцелуями, и он ожил, и выросло из него древо, пред которым все остальные деревья были, что трава перед вековым дубом.
  Крона сияла и заполняла собой многие-многие мили небосвода.
  Глядя на это чудо, Афанасий Петрович прослезился, и молвил:
  - Что же: похоже, что совсем недолго нам осталось пребывать в этом мире. Прощай, прошлое. Навсегда прощай моя комнатушка-тюрьма, в которой грезил о...
  И тут Афанасий Петрович понял, что забыл уже и имя и образ той, из-за которой пережил столько страданий. И он нисколько не смутился этому факту, нисколько не расстроился.
  Лебеди слетели к ним, и каждый из них одарил путников пером своим белоснежным. И перьев оказалось как раз достаточно, чтобы обшить все борта, нос, а также и днище их судна.
  Что же касается паруса, то парусом стал лист, который лебеди принесли к ним с кроны многомильного древа. Размером он идеально подходил для паруса, был он мягким, лёгким, и в тоже время - твёрдым.
  С помощью круглых блоков корабль спустили к морю...
  Тридцать три человеческих фигуры взошли на борт, и корабль отплыл от Земных берегов, чтобы никогда уже к ним не возвращаться.
  И в мгновенье, когда они отплывали, каждый в сердце своём почувствовал грусть. Да - они покидали землю скорби и страданий. Но там, среди всякой грязи, среди мерзость всегда ведь жило прекрасное. Там творили: писали стихи и романы, и картины - уже почти никому не нужные, но всё же именно оттуда вышли все они, стоящие теперь на палубе. Эта мёртвая, клонированная земля всё же была их Родиной, и именно теперь, после стольких пусть и невысказанных вслух обращённых к ней проклятий, поняли они, как же любят они свою Родину, и шептали ей: "Прости, миленькая, единственная", потому что чувствовали и свою вину за то, что она стала такой, и ещё большую вину за то, что так и не сделали её лучше, но бегут от неё...
  Светоносное древо исполин махало им на прощанье, но они знали, что дерево спилят, и им было жалко, тех кто будет пилить, и материться, а потом напьётся, чтобы заглушить страх, и плюхнется в объятья дешёвых шлюх, а потом и умрёт вместе с этими шлюхами - безликий, клонированный.
  И жалко было Океан, отравленный, кишащий мутантами. Но эти мутанты не смели приближаться к их судёнышку, потому что чувствовали особую, исходящую от него силу.
  
  * * *
  
  Очень тяжело было Аскольду оставаться в сознании, и дело было не только в Солнце, которое немилосердно припекало его, но также и в том, что очень мало крови в его организме оставалось.
  А всё же Аскольд, в которым мало уже оставалось от прежнего, самоуверенного богатея Аскольда, боролся с забытьём, и более того, находил в себе силы говорить. Всё это он делал ради Марии. Вот что он говорил КапДоку:
  - Вам совершенно нечего бояться... Я всё объясню на контрольном пункте. Так и скажу: эти тела не ваши, а мои. К тому же - меня знают. Я очень известный в этом городе человек. В общем, если хотите: я договорюсь, и вам вышлют цистерну крови из донорского банка. Ну, что - по рукам?
  КапДок слизнул с губ ссохшуюся Аскольдову кровь и проворчал:
  - Ну, ради цистерны крови, я готов рискнуть...
  - Не советовала бы... - мрачно вздохнула меланхоличная женская головка на его огромном носу, но КапДок не обратил на это замечание никакого внимания.
  Они уже вплотную подъехали к Городу. Дома-исполины возвышались над ними; из Города вырывался шум, порождённый мириадами машин и людей, но в этот душный Ад ещё предстояло прорваться, так как окраинные дома были окружены стальным забором с колючей проволокой.
  Все машины, которые въезжали в Город проходили быструю индификацию, но, конечно телега КапДока не могла проехать в Город.
  Возле контрольного пункта телега съехала на обочину, и к ней подошли трое: начальник этого поста - мужчина средних лет главной приметой которого являлось огромное пивное пузо и злые глазки, в которых затаился страх. Два его помощника имели совершенно одинаковые лица и являлись скорее всего клонами.
  - Здорового, КапДок! - намеренно презрительным тоном крикнул начальник. - Кого это ты сегодня привёз?
  - Так - попутчики. - напряжённо ответил КапДок.
  - Попутчики. Попутчики. - проворчал начальник. - Сейчас, стало быть, займёмся установлением их сомнительных личностей. Да-да, сомнительных, потому что похожи они на бродяг...
  Но тут начальник заглянул в телегу, и тут же, как, впрочем и следовало ожидать, изменился в лице, отпрыгнул, и, вытаскивая из кобуры свою скорострельную пушку, взвизгнул:
  - Взять их на прицел!
  Конечно, его мрачные помощники тут же подчинились.
  - Понимаете, мы не убийцы. - сказал Аскольд.
  - Молчать! - орал начальник.
  - Иначе зачем бы мы повезли эти тела прямо к вам? Мы бы их закопали в пустыне!
  - Зачем?.. Да потому что вы наркоманы! Психи!.. Ты похож на наркомана!
  - Мой не очень презентабельный вид обусловлен многочисленными пережитыми мной страданиями. Тоже касается и супруги моей, Марии... Я стараюсь говорить связно, и, кажется, у меня это получается. Скажите, разве же наркоманы способны говорить так...
  - Ладно. Положим так. - немного успокоился начальник. - Но всё равно вам придётся долго объясняться... А в город мы вас всё равно не пустят, потому что у нас и своих бомжей хватает.
  - Дело в том, что у меня имеется жильё.
  - Очень интересно. И какое же.
  - Остров.
  - Что?
  - Остров. Аскольдия. Я Аскольд.
  - Ах, ты... - и тут начальник употребил несколько нецензурных словечек.
  Дело было в том, что Аскольд являлся кумиром этого начальника. На него он буквально молился. Считал он Аскольда Богом, который добился в жизни всего, чего только возможно. У себя дома этот начальник все стены завесил плакатами с Аскольдом. Он даже купил ужасную книгу, написанную якобы Аскольдом (но на самом - подставным автором), которая называлась "Как я стал АСКОЛЬДОМ", и многие страницы этой книги он вызубрил наизусть. Своей жене и детей он наказал во всяком разговоре упоминать имя Аскольда вкупе со словами восхвалениями.
  И вот теперь какой-то бледный, грязный, похожий на наркомана, бомжа, убийцу и ещё дьявол знает кого уродец смеет называть себя Аскольдом. Наладившее было благодушие, как рукой снесло. Начальник взмахнул руками, зачем-то стрельнул в воздух и заорал:
  - Взять их!
  - Говорила же тебе! - верещала женская головка на носу КапДока.
  - Да откуда ж я знал, что мы таких психов везём. - вздохнул престарелый вампир.
  Между тем всех им заломили руки за спину, и повели в сторону контрольного пункта.
  Внутри было весьма чистенько и беленько. Пищали компьютеры, кондиционеры делали отравленный воздух почти прохладным.
  - Ты мне за это оскорбление Аскольда ответишь! - орал начальник и размахивал перед носом Аскольда дулом пистолета. - Аскольд - Бог, а ты - никто. Тебя - нет. Вот захочу и застрелю тебя, и мне даже выговора не будет, потому что я уверен, на сто, на тысячу, на миллион процентов, что тебя нет в регистрационных списках!..
  - У вас имеется индификационная панель? - борясь с тошнотой, прошептал Аскольд.
  - Да, а что, мерзавец?
  - Если вы приложите к нему мой указательный палец, то получите информацию от центрального компьютера, что моё настоящее имя Аскольд...
  Начальник наотмашь ударил Аскольда дулом по лицу. Появился шрам, но крови из него вытекло совсем немного - так как очень мало в Аскольде оставалось крови.
  - А ну повтори! - рычал на него начальник.
  - Я Аскольд.
  Начальник плюнул ему в лицо.
  Аскольд сказал:
  - Я Аскольд, и это очень легко проверить.
  - Хорошо. - хмыкнул начальник. - Мы проверяем, и, если ты не Аскольд, я тут же вышибаю из этой пушки тебе мозги.
  - Да - я согласен. - ответил Аскольд.
  Его провели в соседнее помещение, где он приложил палец к индификационной панели. На примыкающем экране появилась надпись:
  "Подождите. Идёт поиск по базе".
  Спустя несколько мгновений эта надпись сменилась следующей:
  "В базе ничего не найдено".
  - А, ну вот. - довольно хмыкнул начальник, которому с самого утра хотелось пристрелить какого-нибудь человечишку. - Выведите его на задний двор. Там я его - без лишних свидетелей. Сначала - в ногу. Потом...
  На экране появилась ещё одна надпись:
  "Подождите. Идёт поиск по базе vip-персон"
  И тут же эта надпись была замещена:
  "Индификация прошла успешно. Личность: Аскольд..."
  Появилась фотография упитанного Аскольда в дорогом пиджачке, и с сонными глазами - это был тот самый Аскольд, на которого молился начальник. Далее следовал перечень основных его богатств, первым среди которых значился остров Аскольдия.
  Начальник пошатнулся, и рухнул на колени. По лбу его катился пот, он задрожал, и тихонечко завизжал:
  - Простите меня!..
  Аскольд чувствовал себя очень плохо. И всё же он нашёл силы ответить:
  - Ничего страшного. Со всяким бывает. Забудем про этот инцидент.
  Однако, начальник никак не мог про этот инцидент забыть. Только что он ударил и плюнул в своё Божество. Он за свою жизнь во многих людей плевал, и многих, в том числе и невинных, убивал, - это доставляло ему удовольствие, и он никогда не раскаивался...
  Он ещё раз провизжал:
  - Простите меня!..
  Аскольд попытался обойти его, распластавшегося на полу, и говорил:
  - Это действительно глупый, неприятный инцидент. Но, чёрт с вами - я совсем не держу на Вас зла.
  И Аскольд, хватаясь за стены, вышел в приёмную, где ждала его Мария, а также и КапДок.
  Тут грянул выстрел. Аскольд повалился на пол. Но Аскольд остался жить, - он просто потерял сознание. Пуля же попала в голову начальнику, который решил свести счёты с потерявшей вдруг всякий смысл жизнью.
  
  
  
  
  
  Глава 8
  "Плавание к Острову"
  
  Пока парусник, который нёс на своей палубе капитана Рока, Афанасия Петровича, Гильома, Жанну и детишек не достиг границы Земных вод, плавающие в этих отравленные водах людские корабли (а точнее, те, кто на этих кораблях находился), обращали на парусник самое пристальное внимание.
  Сначала они посылали запросы, - требовали остановиться, но никакого ответа не получали. Вообще вид этого покрытого сияющими перьями судна был настолько необычен, что его тут же увязали с появлением ещё более необычного древа-исполина неподалёку от портового города Стока. Так как военные начальники были лишены какой-либо фантазии, они и посчитали, что - это диверсия одного из враждебных государств, только вот ещё требовалось выяснить, какого именно.
  Пока что враждебные государства отмалчивались, и военные решили, что диверсионное судно, судно разведчик надо захватить в плен. Послали к нему так называемого "Хвата" - это был корабль с хватательными приспособлениями, и был он полностью автоматизированный. "Хват" без проблем подплыл к парусники, вытянул к нему свои металлические культяпки и... был телепортирован на расстояние тридцати миль.
  Тогда военные приняли решение немедленно уничтожить опаснейший парусник. Сначала в него запустили торпеды из субмарин, однако - торпеды бесследно исчезли. Следом по нему дали залп из плазменных пушек; заряд плазмы поднялся над парусником, и несколько часов вторым Солнцем сиял в небе. Последний подарок людей своим уплывающим братьям и сёстрам, сыновьям и дочерям был выражен в виде Атомной Боеголовки, которая зависла над парусником, и... невидимыми дланями была разобрана на составляющие. Затем те же невидимые длани эти детали растянули, словно пластилиновыми они были, и ловко собрали из них резиновую утку, с отменным двигателем. Эта резиновая умела быстро плавать и нырять. Мордашка у утки была очень забавная, а выражение глаз - доброе. Военное начальство не оценило этот подарок и приказало расстрелять бедную уточку из крупнокалиберных пулемётов. Более того, случился пренеприятный инцидент: у известного адмирала N, победителя нескольких морских сражений, отличного стратега и светского льва случился нервный срыв, и он совершил то же, что и безвестный начальничек-тиран с поста при въезде в Город. Просто старый, уродливый адмирал N послал себе пулю в висок, оставив свою молодую, красивую жену в слезах счастья.
  К счастью, все плывшие на паруснике уже не знали об этих грязных, суетливых делишках. Они были поглощены светлой печалью, - прощались с Землей. И когда они достигли Границы, печаль эта ушла, и они уже никогда не стремились вернуться.
  Их окружали безбрежные воды, над ними было синее небо с белыми барашками облачков. Воздух был свежим, тёплым, солнечным...
  И это были воды уже не земного Океана. И знали они, что, если бы прямо сейчас повернули, и плыли назад очень долго - неделю, месяц, год или всю жизнь всё равно бы они не вернулись бы назад, потому что Земная география и Земное пространство уже не имели над ними власти.
  И увидели они пред собой белое сияние.
  И тогда Афанасий Петрович спросил в большом волнении:
  - Ну, неужели мы уже и к Острову подплыли?..
  Однако, никто не мог дать ему никакого ответа, так как никто прежде в этих водах не плавал.
  Когда же они подплыли ближе, то поняли, что - это был не Остров. То был туман, который слагался в стены домов-исполинов, а также в фигуры людей и формы машин. И всё, чему надо было двигаться, и все, кому надо было двигаться - все двигались.
  И вот они вплыли в окружение белых домов...
  
  * * *
  
  Аскольд очнулся и понял, что находится он внутри машины, а машина эта мчится по улицам Города. Рядом с ним сидела Мария, но на него внимания не обращала. Она склонилась над Гильомом, который также лежал рядом, и был похож на мумию.
  И больно было смотреть Аскольду на Марию, потому что он жаждал, чтобы она такое же внимание на него обратила, ибо многое он из-за неё претерпел, но знал, что никогда не обратит...
  Тогда Аскольд приподнялся, и спросил у водителя, который находился впереди:
  - Куда мы едем?
  - На Ваш Остров. - с огромнейшим почтением и с испугом проговорил водитель.
  И эти чувства не понравились Аскольду потому, что отвык он от них, и не видел он причин, чтобы этот водитель как либо унижался перед ним, и ставил его, Аскольда, выше себя...
  "Чего мне ждать от жизни дальше?" - сам у себя вопрошал Аскольд, и не находил ответа.
  И вдруг машина остановилась.
  - Что случилось? - спросил Аскольд.
  - Что-то с двигателем...
  Так ответил водитель, и голос его был ужасом преисполнен, ибо уверился он, что его за это с работы выгонят, и останется он без средств к существованию, и не сможет прокормить свою семью, в которую, помимо него входила его жена и семеро детишек, от одного года и до семи лет: три девочки и четыре мальчика, в которых он души не чаял и за которых готов был жизнь отдать.
  Однако, Аскольд совсем на него не разозлился, ибо рассудил так: "Чего быть, тому не миновать. А уж если рок подготовил мне ещё один удар, так, стало быть, и суждено".
  И, действительно, судьба подготовила им ещё одно испытание. Когда водитель вышел из машины, чтобы проверить двигатель, оказалось, что они окружены бандой. И у этой имелся излучатель, которыми они вывели из строя двигатель машины. Также у них имелись и иные излучатели, которые испускали раскалённые лучи. И один из этих лучей ударил в голову водителя, и головы не стало. Также прекратился и жизненный путь этого человека.
  Дело происходило на людной улице, поэтому члены банды делали очень быстро. Двое из них забрались внутрь машины. Одна - это была женщина, застрелила врача, который колдовал над телами, и навела свою пушку на Аскольда. Вторая - это тоже была женщина, завела двигатель, и вырулила на боковую, узенькую улочку.
  Остальные забрались на мотоциклы, и устроили им своеобразный кортёж. В руках у них поблёскивали автоматы - они готовы были отстреливаться.
  Кстати, банда эта состояла исключительно из женщин-клонов. Все они были весьма сексапильны, но и безжалостны ко всему миру, а особенно к мужчинам, которые использовали их в качестве дешёвых шлюх в одном из притонов. Эти женщины бежали из притона, и организовали банду, надеясь сколотить достаточную сумму для того, чтобы покинуть город и поселиться где-нибудь на отшибе. Пока у них был крайний дефицит в средствах, и когда они узнали, что нашёлся Аскольд, так сразу же составили план, как похитить его и потребовать с него выкуп, составляющий половину Аскольдовых капиталов. Этой суммы с лихвой хватило бы на всех них (а всего в банде состояло шестьдесят женщин), и жили бы они припеваючи до конца своих дней.
  Итак, они отвезли Аскольда и Марию на старый завод, там привязали их к креслам. Аскольда одна из этих женщин безжалостно избила, Марию же они не били, но даже предложили поесть, однако Мария отказала, и только попросила, чтобы принесли к ней Гильома. И Гильома принесли, положили перед ней, на пол... и Мария не отрываясь смотрела на счастье своё.
  
  * * *
  
  Парусный корабль плыл по улицам города-призрака, и окружали их люди, которые жили своими призрачными жизнями, раскрывали рты, и говорили призрачные слова, в которых смысла была не более, чем в шелесте лёгкого ветерка.
  А потом корабль вздрогнул и остановился:
  - В чём дело? - спросил Афанасий Петрович.
  - Странно... - ответил капитан Рок. - Борта этого судна покрыты лебедиными перьями, и нет такой преграды, которая могла бы остановить его. Сейчас я проверю...
  Капитан Рок взял весло, перегнулся через борт, и, спустя мгновенье, вот что поведал:
  - Так судьбе было угодно, чтобы туман здесь сгустился, и стал таким же твёрдым, как лёд, вот мы и застряли...
  - Что же нам теперь делать? - спросил Афанасий Петрович.
  - Тоже, что и простым путешественникам, среди льдов застрявших. - ответил капитан Рок. - То есть - дорогу судну пробивать.
  И вот все они выбрались из судна, и ступали осторожно, ибо туман представлялся ненадёжным, а где-то совсем рядом плескалось море...
  - Надеюсь, люди этого города-призрака не станут возражать нам, если мы воспользуемся прутьями от решёток, в качестве ломиков...
  Так молвила Жанна, подошла к какой-то ограде, и стала выламывать из неё прутья. И тут раздались голоса вопрошающие:
  - Что делаете вы?
  Обернулись они, и обнаружили, что вопрошают женщины из тумана сотканные. У всех женщин были разные лица, но всех объединяло дружелюбие.
  - Да вот... - начал Афанасий Петрович, но от смущения замялся, и не смог договорить.
  И тогда Гильом взял на себя обязанности рассказчика, и рассказал женщинам обо всех их приключениях, и о том, почему они оказались в этом месте.
  - Ах, вы бедненькие... - пожалели их добрые женщины, и нежно поцеловали каждого, в том числе и детей.
  А потом женщины сказали:
  - Пожалуйста, погостите у нас...
  И они не могли отказать женщинам, и прошли в ближайший дом, где оказались в зале из тумана, и там уселись за столы из тумана, и были поданы им туманные кушанья, которые давали усладу для души, но не для тела.
  Отблагодарили они женщин, и сказали, что им пора в путь-дорогу, и тогда женщины расплакались, и сказали, что им очень хотелось бы стать матерями, но они не могут, потому что они призраки, и умоляли остаться с ними ещё хотя бы ненадолго.
  И так жалостливо они молили, что они не могли отказать. И вновь были поданы кушанья из тумана...
  
  * * *
  
  Один глаз у Аскольд заплыл, также у него были разбиты губы, да и всё тело саднило и кровоточило: женщины мстили за месяцы и годы унижений в притоне, когда их били по лицу, плевали в них, и многое иное вытворяли "эти ненавистные, потные и пьяные мужики". Теперь они хорошенько поработали над Аскольдом своими острыми каблучками, а также и щипчиками, и даже отвёрткой, и совсем немножко - паяльником. За эти годы в них самих развились садистские наклонности.
  Аскольд совсем не сердился на них за эту боль, он даже был им благодарен. Сильное физическое страдание хоть немного отвлекли его от мыслей об Марии...
  Одна из женщин сидела напротив Аскольда в кресле, закинула одну обнажённую ногу на другую и глубоко затягивалась сигаркой. Он знал, что через пару минут она затушит эту сигарку об его лоб, так как уже много сигарок было затушено об его лоб, запястья и пах.
  Он закашлялся кровью, и с трудовым выговорил:
  - Я совсем не держу на вас зла. Я бы поселил вас у себя...
  - Аха-ха! Ещё один притон! - женщина кинула в него вазочку из небьющегося стекла.
  - Нет-нет. Вас вылечили бы...
  - Вылечили бы? Кто?! Покажи мне хоть одного нормального в этом мире! А?! Быть может, ты?!
  - Нет-нет. Но, по крайней мере, в вас пробудилось бы чувство нежности, материнства...
  - А пошёл ты! - вскрикнула женщина, и поднялась, чтобы затушить об его лоб свою сигарку.
  Однако, её голова лопнула в следствии попадания туда разрывной пули. В помещение ворвался спец. отряд милиции...
  - Не убивайте их... - захлёбываясь кровью, молил Аскольд. - Это не их вина, что они стали такими...
  Однако, его никто не слушал, и все женщины из этой банды были убиты, а Аскольд, Мария, а также и мумии были спасены (причём мумии спасли исключительно по просьбе Марии, а без этой просьбы выкинули бы их на свалку).
  
  * * *
  
  Женщины-призраки никак не хотели их выпускать, и всё кормили их едой из тумана, а также и своими сладкими голосами. Было у них очень-очень хорошо, но всё же ждали наших путешественников Острова, а поэтому - собрались они с силами, и решительно заявили, что им пора.
  Женщины не могли сдержать новых слёз, и каждая их слеза крупной жемчужиной становилась. Из этих жемчужин соткали они жемчужное ожерелье, которые было такой длины, что пришлось бы впору великану. Это ожерелье они подарили трёхногой Жанне, и она обмотала его вокруг своего тела.
  Женщина-призрак сказала Афанасию Петровичу:
  - По этому ожерелью взойдёшь ты на вершину.
  - Что? - переспросил Афанасий Петрович.
  - Ничего. Просто запомни мои слова, а когда придёт время, ты и их смысл поймёшь.
  Потом все вместе вышли они на улицу, и там всеобщими усилиями высвободили корабль из призрачного плена. И Корабль и его команда поплыли дальше, к Островам, до которых оставалось совсем уже недалеко.
  Что же касается Города-призрака, с его призрачными обитателями, то он растаял за их спинами, и они забыли про него, как забывают про сон, проснувшись поутру.
  
  * * *
  
  Аскольд очнулся уже на своём острове, на Аскольдии.
  Он лежал в помещении, стены которого были обшиты белой, мягкой материей. За окном зеленел сад из натуральных деревьев и кустов: за этот сад Аскольд в своё время выложил огромнейшую сумму, так как все деревья и кусты были специально отобраны - т.е. лишены каких-либо мутаций.
  Как только Аскольд очнулся, сработал датчик, и тут же в помещение ввалился широко улыбающийся слуга, а за ним - миниатюрный робот с подносом, на котором расположен был графин с натуральным апельсиновым соком, и несколько румяных, душистых пирожков из настоящей муки высшего сорта.
  Аскольд прикинул, что за содержимое этого подноса простой человек из Города работал бы половину своей жизни, и ему сделалось тошно, и отказался пить сок и есть пирожки.
  - Но вам очень нужно. - заверял его прислужник. - Вы должны поправляться.
  - Нет-нет. Ни в коем случае. - отказался Аскольд, поднялся, подошёл к зеркалу...
  Он ожидал увидеть иссушенный скелет, но обнаружил, что его отражение - это упитанный, розовощёкий мужчина, будто и не было страшных испытаний. Хотя... всё же глаза у него изменились. Прежде они были ленивыми, теперь в них пламень горел.
  Прислужник пояснил:
  - Вы пять дней в забытьи пробыли, и всё это время за вами следил, и питал особой массой сам академик Веркхуве. Он и сейчас здесь. Вместе с вашей супругой...
  - С супругой?! - ревниво выкрикнул Аскольд. - Что же он делает с Марией?
  - По её особому настоянию он изучает те тела, которые вы привезли с собою, и ищет возможность остановить разложение...
  - Разложение? Они что... Впрочем, сейчас я сам всё выясню...
  - Пока что вам прописан постельный режим. - пытался остановить его слуга, однако - тщетно.
  Аскольд распахнул шкаф, и с отвращеньем оглядел ряд дорогих и неудобных и нелепых пиджачков с галстуками и выбрал простую чёрную рубаху, и такие же брюки. На ноги он надел простые тапочки, и, следуя за слугой, пошёл по своему огромному, стилизованному под античный дворец, дому.
  И вот он вошёл в помещение, где прежде была приёмная для гостей. Теперь большую часть этой приёмной занимало пикающее, тикающее, и перекачивающее что-то медицинское оборудование.
  На столах лежали тела Афанасия Петровича, Гильома, Жанны и Ренаты. И они действительно пребывали в самом плачевном состоянии: жёлтые, иссохшие, такие худые, что, казалось, что в них вовсе не осталось плоти - только пергаментная кожа, да кости.
  Все они были обнажены, и по шею прикрыты лёгкими простынями. Многочисленные электроды подходили к их телам. Мария, положив ладошку на лоб Гильома, сидела рядом с возлюбленным своим.
  Под глазами у Марии темнели синяки - следы бессонных ночей. Она не плакала - она уже все слёзы выплакала.
  Академик Веркхуве колдовал что-то над клавиатурой компьютера, но, когда увидел, что появился Аскольд, поспешил к нему. Он широко улыбался, и пожал Аскольду руку, сказал своим подчёркнуто вежливым голосом:
  - Очень-очень рад видеть вас в добром здравии. Стало быть, моё средство оказало должное действо...
  - А почему вы их этим средством не питаете? - довольно резко спросил, остро переживающий за свою жену, Аскольд. - Посмотрите на Марию - она совсем извелась...
  - Давайте отойдём чуть-чуть в сторону, и я вам всё объясню. - попросил академик Веркхуве.
  - Что же, давайте отойдём. - пожал плечами Аскольд.
  И они отошли в противоположный угол помещения, где Мария, если бы даже она захотела, не смогла бы их услышать.
  Веркхуве прокашлялся, и молвил:
  - Видите ли, все эти тела, в том числе и тело одного молодого человека, который очень дорог...
  - Да-да...- нетерпеливо перебил его Аскольд.
  - Так вот их тела - в коме.
  - Это я прекрасно знаю и без Вас!
  - Ну, так вот. Они были бы уже давно мертвы, если бы не трехглазая девочка-мутант. По всем законам она тоже давно должна была бы умереть, но, однако, от рождения она была наделена огромнейшей силой, все пределы которой постичь я не в силах. Так вот - этой силой она питает их мозги, где до сих пор и происходит некое действо...
  - Всё это я прекрасно знаю и без Вас!
  - Хорошо, мой дорогой, нетерпеливый друг, тогда перейдём сразу к неприятным фактам. Итак первый факт: все эти тела полностью замкнуты от какого-либо стороннего воздействия. Просто мы их не сможем питать. Второе: ресурсы Ренаты на исходе...
  Веркхуве замолчал, и скорбно опустил глаза.
  - Когда? - спросил Аскольд.
  - Максимум через три дня. После этого - полное отключение. Их просто не станет. Да, кстати, можете посмотреть, что они там видят...
  Веркхуве подвёл Аскольда к одному из мониторов, на котором отразилось дивное синее море, и солнечное небо над ним, и белые барашки облаков. А по морю плыл парусный корабль обшитый лебедиными перьями. На палубе стояли: Афанасий Петрович, Гильом, Жанна, капитан Рок и дети.
  И Аскольду сделалось так горько, что он не смог сдержать слёз.
  Чего жалел он?.. Он просто понимал, что - сейчас рядом с ним ещё живо то самое прекрасное, что встретил он в жизни, но вскоре это уйдёт, и...
  Академик Веркхуве с большим увлечением рассказывал:
  - Видите этих детей и некоего капитана?.. Так вот - это есть коллективный образ трехглазой девочки. Она воплощена в каждом из этих, не присутствующих на столах персонажах. Могу предположить, что некоторое время она была безучастным наблюдателем, эдаким божеством-демиургом этого мира, но потом ей это наскучило и она сама вступила в игру. Однако, тогда она ещё не знала, что силы её на исходе, а теперь она вынуждена будет избавиться и от детей и от капитана - уйти, так сказать со сцены. Понимаете?..
  Аскольд направился к Марии. Веркхуве схватил его за руку, зашипел:
  - Не вздумайте показывать ей этот монитор. Она находится в таком болезненном состоянии, что это может иметь самые...
  Но Аскольд действовал решительно: он уже подвёл Марию к монитору, на котором плыл по морю парусный корабль, и спросил у неё:
  - Видишь?
  - О, да! - усталое лицо Марии просияло. - Там Гильом - счастье моё! И он такой, каким и должен быть, молодой и красивый! Скажите, как пройти к нему?!
  - Видите ли, это невозможно...
  Так промямлил академик Веркхуве, и сразу стало ясно, что он лжёт. Тогда Аскольд приказал:
  - Говорите только правду!
  - Хорошо. Я мог бы подключить вас к миру созданному трехглазой, но забрать вас оттуда уже не смог бы. Видите ли: такой эффект присутствия достигается тем, что девочка как бы соединяет свой мозг с вашими и с мозгами всех остальных, и, когда она умрёт, а для вашей супруги я специально повторю, что - это произойдёт самое большее через три дня, умрут все подключенные к ней.
  - Я хочу подключиться. - сказала Мария.
  Аскольд ждал этого ответа, он улыбнулся и сказал:
  - И я тоже...
  Веркхуве был удивлён, он спросил:
  - Но почему? Вы богаты. Всё у вас есть. Всё!
  - Что всё? Что у меня есть? - спросил Аскольд. - Всё, что надо Человеку - это Любовь. А моя Любовь - это Мария, но её единственная Любовь - это Гильом, и, когда его не станет - зачахнет и она. Надеяться на иное? Зачем же надеяться, когда я твёрдо знаю, что ничего иного не будет.
  Мария кивнула, и она улыбалась, глядя на экран.
  Аскольд продолжал:
  - И вот сейчас я подумал, к чему же её обманывать, и себя обманывать? Что я смогу ей предложить? Кучку пьяных вечеринок и тьму пустых, скучных дней?.. Ведь она меня никогда не любила, а, стало быть, как же может быть счастлива со мною?.. А?..
  - Не знаю. - пожал плечами растерянный Веркхуве.
  А Аскольд всё говорил:
  - Когда уходит единственная Любовь - всё умирает. Это я по себе знаю. Когда уйдёт Мария я окончательно сопьюсь, и сгину, пусть и богатый, в вязкой трясине. Водка и наркотики отравят моё сердце, я буду жирной, бесчувственной свиньей, и, хотя моё сердце ещё будет биться - я буду уже мёртвым. Так лучше прожить то недолгое, что дано судьбой, но действительно Прожить.
  - И ещё. - сказала Мария.
  - Да, я слушаю. - напрягся Веркхуве.
  - Выпустите моего отца.
  - Вы не понимаете, он...
  И Аскольд сказал:
  - Забирайте половину моего состояния за половину от родителей Марии. Вторую половину я завещаю бедным, хотя, конечно - это всего лишь кичливый шаг римского патриция, решившего забраться в тёплую ванну с бритвочкой, и это ничего не изменит в мире. Но я и не Будда, чтобы нести им свет... А как бы я хотел стать Солнцем и Луной, и светить, и не ведать всех этих проклятых, раздирающих меня страстей!
  
  
  
  
  
  
  
  Эпилог.
  
  Дети сошли на берега островов своего Архипелага. А самый большой из этих островов достался капитану Року.
  Что же касается Афанасия Петровича, Гильома и Жанны, то их ждал отдалённый Остров, расположенный уже вне Архипелага. Внешне Остров был непривлекательным - похожим на обнажённый мозг. Но, когда они сошли на берег, Остров расцвёл и стал подобен Раю.
  Жанна обратилась в древо с тремя могучими корнями. По Жемчужной лестнице взошёл на её вершину Афанасий Петрович и стал листьями в её кроне. Листья те ветер целовал, и Солнце ласкало.
  А Гильом встретил-таки свою Марию, и провели они вместе три счастливейших дня и три ночи. И Солнцем, и Луной и звёздами, которые с любовью на них взирали - всем этим был Аскольд.
  На закате третьего дня Гильом и Мария сидели, взявшись за руки, на берегу Океана. Заходящее Солнце растекалось по водам дивным, неземным златом...
  И Мария шептала на ухо Гильому:
  - Хотя на небе ни облачка - эта будет беззвёздная ночь.
  - Да, я знаю. - улыбнулся Гильом.
  - Это будет очень-очень долгая ночь, любимый. - шептала Мария.
  - Но всё же мы будем вместе, любимая. - смотрел в её очи Гильом.
  - Да, я знаю... - светом вздохнула Мария, и впервые за всё это время поцеловала его, живого и милого.
  
  
  КОНЕЦ
  11.11.2002
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"