Надо же было случиться такому счастью! Родители оставили на три дня Виталика одного в их деревенском домике, а сами отправились по срочному делу в город.
Вообще, лето - это пора свободы, а тут - свобода вдвойне! Можно ходить купаться на речку, загорать, и возвращаться поздно-поздно, или вообще: до самого утра не возвращаться. И это самое замечательное: Виталик уже представлял, как он будет лежать где-нибудь среди трав, и созерцать звёзды.
И теперь, то единственное, что отделяло его от свободы - это задание, которым на прощанье наградили его родители. Надо было выполоть сорняки на заброшенном участке за домом, а потом - разрыхлить землю, и изготовить из неё грядки.
Виталик надел рукавицы и принялся за работу: начал выдёргивать сорняки. Ведь он не только много читал, но и спортом занимался, так что для своих двенадцати лет был очень развитым, и работа пошла хорошо.
Через час почти все сорняки были вырваны, и сложены в отдельную кучу. Оставалось только одно место, где росли особенно здоровые, чёрные сорняки.
Виталик никак не мог с ними управиться, и только с помощью лопаты, кое-как вытащил их из земли. А земля на том месте, где росли крупные сорняки, была чёрной, но не такой, каким бывает сочный чернозём, а выжженной, сухой, безжизненной.
Виталик вытер выступивший у него на лбу пот и пробормотал:
- Обычно, в таких вот местечках закапывают клады...
И он начал копать.
И хотя он не надеялся, что-нибудь откопать - работал он с энтузиазмом. Просто приятно было поиграть в кладоискателя.
И вдруг черенок его лопаты звякнул обо что-то железное.
Мальчик тут же отбросил лопату, и пробормотал:
- Неужели это и в самом деле клад?
Он рухнул на колени, и, перегнувшись через край ямы, уже руками начал разгребать землю. А на дне был проржавевший сундук. Виталик ухватился за его ручку, и потянул сундук вверх.
От натуги мальчик заскрипел зубами.
А в голове его мелькнула мысль: "Что же я делаю? Ведь недаром земля возле сундука такая отравленная. И я не найду добра", но он быстро отогнал эту мысль, так как очень уж ему хотелось посмотреть, что лежит в сундуке.
И вот отравленная земля хлюпнула, и выпустила свою добычу.
Виталик по инерции упал на спину, но сундук остался у него в руках. И мальчик поразился, тому какой же сундук холодный.
Но Виталик тут же себя и успокоил, молвил:
- Наверное, это он от земли так охладился.
Итак, мальчик уселся на недавно разрыхлённой земле, и начал сдирать с сундука ржавчину.
Наконец Виталику удалось прочитать надпись, которая была выгравирована на поверхности сундука:
"Всяк, кто сундук этот найдёт, знай, что в нём - лихо. Кусок той землицы мшистой, коей в нём лежит, угораздило меня на Проклятом болоте сыскать. Да на месте самом злом. Показалось мне, что земля та красы дивной; думал её, как украшенье дома использовать. Но, чрез то много ужаса натерпелся!
Закопай же сундук обратно в землю.
Писано помещиком Иваном Хмельницким, в год..."
Но в каком году была выгравирована эта надпись, Виталику уже не удалось разобрать, так как нижняя часть сундука была полностью разъедена ржавчиной.
Тогда он достал ножичек, который носил с собой, чтобы обстругивать ветки для жарки над костром сосисок и хлеба. И с помощью ножичка он начал расковыривать ржавчину, приговаривая при этом:
- Какое ещё болотное лихо? Бабушкины сказки всё это. А, скорее всего, положил этот помещик в сундук своё золотишко, и написал это, чтобы суеверных людишек отогнать.
И вот ему удалось продырявить днище сундука.
Сзади раздался какой-то шорох. Виталик резко оглянулся. Но никого не было, и только дрожал над землей раскалённый воздух.
- Вот ведь... уже, кажется, сам начинаю в призраков верить, - пробормотал мальчик.
А затем он с ожесточением начал подковыривать днище ножичком. В результате этих действий, лезвие сломалось, но и всё днище сундука вдруг разом отвалилось.
На землю вывалилась тёмная ткань, в которую явно что-то было завёрнуто. Виталик нагнулся, и осторожно дотронулся до ткани. И от этого лёгкого прикосновения ткань стала прахом. Осталась кусок мха, от которого исходило тусклое малахитовое свеченье. Размерами этот кусок был как раз со сжатый кулак Виталика.
Мальчик проворчал разочаровано:
- И ради этого вот мха стоило копать такую яму, и ломать мой нож?!
Он всё же нагнулся и подхватил мох. И одновременно каким-то неизъяснимым образом почувствовал на ладони своей и жар и холод.
И ещё кое-что он почувствовал.
Сзади его кто-то был... или что-то было...
И на этот раз чувство это оказалось настолько явственным, что у Виталика просто не оставалось сомнений: он действительно здесь не один; и это нечто присутствующее рядом - это не человек, и, конечно же, не зверь.
И почувствовал мальчик, будто маленькие ледяные иголки прикоснулись к его шее, к его спине.
Волосы на его затылке встали дыбом. Никогда прежде не испытывал Виталик настолько сильного ужаса.
С трудом раскрыл дрожащие губы, и прошептал очень-очень тихо:
- Кто здесь?
Но никакого ответа не получил мальчик...
Тогда медленно-медленно начал он поворачивать голову. И краем глаза увидел, что в воздухе за его спиной колеблется нечто тёмное, бесформенное.
Виталик сильно вздрогнул, глаза его расширились. И он пролепетал:
- Пожалуйста, оставьте меня в покое...
Нечто похожее на искажённый, дребезжащий смех прорезалось в воздухе. И одновременно воздух стал таким душным и затхлым, что у Виталика потемнело в глазах, и он без чувств повалился на землю.
* * *
Когда Виталик очнулся, уже вечерело.
Огромный, огненно-рыжий диск Солнца опускался за околицу. Тёмно-багровые полосы прорезали небо. И хотя попрохладнело, воздух оставался тяжёлым и густым; казалось, будто кругом натянуты незримые, предельно напряжённые нервы.
Мальчик привстал, и, потирая раскалывающуюся от боли голову, прошептал:
- Какой тревожный вечер... Страшно... У-у, чёрт...
И, как только он произнёс слово "чёрт", как загудел, взвивая тёмную пыль, ветер. И уже целый пылевой вихрь бросился на мальчика.
Виталик закрыл ладонями лицо, но всё равно пыль набилась ему и в рот, и в ноздри...
Когда он, наконец, откашлялся, то краски сгустились больше прежнего. Стремительно наступала, наполняя мир чернотой, безлунная ночь.
И прошептал Виталик:
- Ну а я, когда родители уезжали, обрадовался. Думал: пойду по окрестным полям бродить; в травах полежу, звёздами полюбуюсь... Но куда же в такую ночь идти-то? Эдак я от страха поседею. Вот родители вернутся и не узнают меня... А, может и не вернусь вовсе... Нет-нет, точно я в такую ночь никуда не пойду. Вот пойду в дом, запрусь на все замки, и так до самого утра просижу...
И он уже действительно собирался бежать к их деревенскому домику, как увидел тускло-малахитовое свечение. Пригляделся, и обнаружил, что это кусочек болотного мха, который он откопал из-под земли, а потом опять выронил.
И хотя ему было очень страшно, всё же этот колдовской мох манил своей таинственностью. Ведь Виталик понимал: что это не просто мох - а есть в этом часть чего-то запредельного.
Недолго он колебался: любопытство пересилило страх. Он протянул руку, и схватил мох. И тут же на лбу его выступила испарина.
Дело в том, что со стороны полей прорезался протяжный, заунывный вопль. Так не мог кричать ни зверь, ни человек. Мальчик даже не мог представить, какое существо могло издавать такие заунывные звуки.
И он, сломя голову, бросился к домику.
В руке Виталик сжимал светящийся болотный мох.
Глава 2
"Тьма"
Виталик поступил именно так, как и намеривался: он закрыл входную дверь на все замки (а всего было три замка), а помимо того - на щеколду. Но, несмотря на то, что дверь была весьма прочной; несмотря на то, что стены, несмотря на старость свою, казались надёжными, чувство ужаса, а также и собственной беспомощности не покидало мальчика.
Ему казалось, что неведомая, злая сила, которая пробудилась не далее как нынешним днём, когда он раскопал шкатулку, по-прежнему рядом, и что этой силе ничего не стоит сцапать его.
Виталик занавесил все окна плотными, тёмными занавесками, но и это не помогло: чувствие того, что за ним следят, по-прежнему было с ним. Свеча, которая одиноко горела на столе, высвечивала лишь небольшую часть весьма просторной горницы. А ведь в каждом тёмном углу могло таиться нечто...
Крупные капли пота скатывались по его лицу. Виталик стоял среди горницы, и не смел пошевелиться. Кусок мха, который он положил на стол, пульсировал столь же стремительно, как и его сердце.
- Есть здесь кто-нибудь? - позвал мальчик.
И тут очень-очень слабо скрипнула то ли половица, то ли стена.
Но и этого звука было более чем достаточно, чтобы мальчик громко вскрикнул.
А затем он сжал кулаки, и процедил сквозь побелившие губы:
- Я не должен бояться. Я должен делать хоть что-то...
Рядом с печью лежала весьма объёмистая груда аккуратно нарубленных дров. И вскоре, по крайней мере, часть этого горючего материала запылала, высвечивая уже значительную часть горницы. Но всё равно оставались тёмные углы.
Виталик разогрел оставленный родителями суп, и тут оказалось, что есть ему совершенно не хочется. И это несмотря на то, что он за весь прошедший день только позавтракал. Он слишком перенервничал, да и ныне страх его не оставлял.
Мальчик всё-таки заставил себя съесть пару бутербродов, и запить газировкой. Затем он пробормотал:
- Ну, в такую ночь мне всё равно не заснуть. Так что лучше буду я читать.
Он перебрал привезённые из города книги, и остановился на спокойном и светлом Пушкине. Но даже и стихи великого поэта не шли в голову...
Через некоторое время Виталик осознал, что не читает книгу, но просто переворачивает страницы, и бегает невидящим взглядом узким строкам. И при этом он напряжённо думал о последних событиях, и ждал ещё чего-то ужасного.
Но шло время и ничего не происходило. Тикали настенные часы, и это были единственные звуки в окружающем безмолвии.
- Как же тихо... - прошептал Виталик, и собственный шёпот, показался ему непростительно громким.
И ещё подумалось мальчику, что вся нечисть, какая была на десятки километров в округе, непременно его услышит. И дальше он только думал:
"Хоть бы собаки залаяли. Так нет же - не лают. Все затаились, все пошевелиться боятся. Они зло чувствуют. И деревья в саду не шелестят..."
И тогда решил Виталик: "А, пожалуй, переберусь я на печку. Спать, конечно, не буду, а просто полежу там. Надеюсь, что на печке комфортнее, и не так страшно. Ну, и, конечно же, горницу надо освещённой оставить".
И вот Виталик подложил в печку побольше дров. А затем он совершил поступок, который со стороны показался бы совсем неожиданным: Виталик взял со стола болотный мох, и положил его под подушку, на которую сам, спустя мгновенье, улёгся. А сделал он это потому, что не мох, а нечто иное, пока ещё неведомое, представлялось ему причиной пробудившихся кошмаров...
Уложенные в печь дрова, весьма ярко высветили горницу. Виталик лежал на печи, и смотрел на отблески пламени, которые плавно и успокаивающе переливались по стенам. Он и не заметил, как его глаза слиплись...
* * *
Вдруг раздался некий скрипучий звук.
Виталик открыл глаза, и единственное что увидел - это слабые отблески умирающих углей. Но это багровое свечение высвечивало лишь совсем незначительный участок пола, большая же часть горницы была погружена в непроницаемую темень.
- Ну вот, - очень слабым голосом пробормотал мальчик. - Как же я мог заснуть?
И тут некий слабый вздох вырвался из наполняющей горницу черноты.
Виталик вздрогнул, зарылся лицом под одеяло, но оказалось, что под одеялом ещё страшнее, чем снаружи. Когда он там лежал, ему казалось, что кто-то подбирается, и вот сейчас сцапает, раздавит...
Тогда он снова выглянул из-под одеяла, и увидел, что теперь в горнице не так уж и черно: с завораживающей плавностью пульсировало слабое, серо-малахитовое сияние.
И вновь раздался вздох.
Виталик вздрогнул, и затем забормотал часто и неразборчиво, не понимая даже, что он приговаривает вслух:
- А, может, это я вздохнул? А?.. Нет, вроде не вздыхал. А, если не я, то кто же?.. О-ох, страшно мне... Бр-р-р-р... И что же это мама с папой в город то уехали то? Вернулись бы...
Малахитовое сияние слегка усилилось, и тогда Виталик увидел, что возле стола возвышается некая фигура. Всё же там было ещё довольно-таки темно, и мальчик не мог разглядеть, кто же там всё-таки стоит.
И стало Виталику так жутко, что он даже и пошевелиться не мог. Только раскрыл рот, да смотрел округлившимися глазами на это неведомое. Крупные капли пота скатывались по его подрагивающему лицу.
Когда дальнейшее ожидание стало совсем уж невыносимым, мальчик решился, и вымолвил сильно дрожащим голосом:
- К-к-кто в-в-вы?
Только он вымолвил эти слова, и малахитовое свечение ещё усилилось. Отчётливо стало видно, что возле стола стоит некто с ног до головы покрытый болотным мхом. Кусочек такого же мха лежал у Виталика под подушкой, но он пребывал в слишком большом волнении, чтобы помнить ещё и об этом.
И вот страшная, почти бесформенная фигура застонала и зашевелилась. Куски мха посыпались с неё на пол.
А затем сорвался сразу большой кусок, и обнажилось скрытое подо мхом лицо. Тогда Виталик выкрикнул громко:
- А!!
* * *
Впрочем, Виталик закричал от неожиданности, а не оттого, что открывшееся лицо было каким-то особо страшным. Вовсе даже и нет: оказалось, что подо мхом скрывался юноша, лет, быть может, двадцати пяти. Он был сильно бледным, но черты его лица представлялись благородными, и уж во всяком случае, ничего отталкивающего в них точно не было.
Целых три минуты Виталик пристально вглядывался в это лицо. Что касается гостя, то он на Виталика не смотрел - веки его были плотно закрыты.
И уже более спокойным голосом позвал мальчик:
- Кто вы?
Тогда веки таинственного гостя вздрогнули, и медленно стали открываться. И вот оказалось, что глаза его совсем чёрные. Даже более чёрные, чем вороньи - эта чернота слепила.
Виталик вцепился в край печи, да так сильно, что заболели пальцы. Вновь вернулось невыносимое, острейшее напряжение.
Ведь вполне могло оказаться, что этот юноша - на самом деле злой колдун! И что он теперь учинит над ним?!..
Вот раскрыл юноша рот, и оттуда закапала на пол болотная жижа. Вместе с тем раздался уже знакомый Виталику мученический стон. А затем и голос раздался. И столько в этом голосе было тоски да отчаянья, что сердце мальчика сжалось.
- Творимир моё имя... - таковы были первые произнесённые им слова.
А затем страшный, невыносимый стон:
- Спаси меня... спаси... спаси!..
Стон всё ещё звенел в ушах Виталика, всё ещё переполнял его сознание. Мальчик откинулся к стене, уткнулся в неё спиной, и продолжал крупно дрожать.
Вот вновь мучительно и протяжно застонал его гость:
- Вызволи меня из болота... спаси... А-а!
- Но как я тебя спасу? Как?! - вопрошал Виталик, и не замечал, что по его щекам скатываются слёзы.
Но зашипел Творимир страшно изменившимся голосом:
- Она уже близко...
И так жутко прозвучало это слово "она", что Виталик похолодел, и опять не мог пошевелиться, и только выжидал чего-то невообразимого.
Стены избы заскрежетали, снаружи послышался какой-то шорох. Причём шорох этот раздавался не из одного какого-то места, а сразу и с крыши, и из-за окон.
Затем шорох неожиданно оборвался. Стало совсем тихо. Виталик слышал, как с неимоверной скоростью колотится его сердце.
Неожиданно в дверь раздались размеренные, сильные удары. И хотя Виталик понимал, что это не могут быть его родители - всё же он позвал:
- Мама? Папа? Это вы?
А в ответ раздалось урчанье.
И проговорил Творимир:
- Она уже здесь...
Сразу же вслед затем в том углу, где была дверь, образовалась неимоверно чёрная, густая тень, и, гневно завывая, бросилась на Творимира.
Виталик успел разглядеть древнюю, страшную старуху, которая размерами своими раза в два превышала нормального человека, да ещё к тому же и пульсировала, будто вся была соткана из тумана.
А потом мальчику стало неимоверно душно. Он часто и глубоко вдыхал, но всё никак не мог надышаться. Ещё через мгновенье он потерял сознание.
Глава 3
"Изя"
Сильная боль, словно тисками сжала виски Виталика, и от этой боли он очнулся. Приоткрыл глаза, и увидел горницу. Судя по тонким золотистым полоскам, которые прорывались сквозь закрытые ставни на окнах, уже наступил новый день.
И так как окна были закрыты, воздух казался душным, и давил на грудь. Мальчик даже закашлялся, а затем, соскочил на пол, и бросился к ставням, чтобы поскорее открыть доступ свежего воздуха.
Но он поскользнулся обо что-то холодное, и если бы не выставил перед собою руки, так непременно расквасил бы нос. А так руками попал в нечто липкое, растекшееся по полу.
Он вскрикнул брезгливо, отдёрнулся, и, наконец, смог разглядеть, что на полу разлилась наполовину уже ссохшаяся, премерзко выглядящая болотная тина. Помимо того, валились большие и малые куски мха. И ещё на полу были длинные, от самого стола и до печи царапины - будто кто-то острыми когтями провёл. Виталик вздохнул, и вымолвил:
- Значит, и на самом деле было...
И тут в дверь громко застучали. От неожиданности Виталик отдёрнулся обратно к печи и выкрикнул:
- Прочь!
Стук прекратился, и тут же мальчик сообразил, что, вообще-то, уже взошло солнце, и, стало быть, всякая нечисть лишилась ночной силы.
Поэтому он даже бросился к двери, и проговорил весьма громко:
- Не уходите, пожалуйста!
И он начал возиться с замками...
Наконец, все замки были отперты, а засов отброшен в сторону. Виталик распахнул дверь, и едва не ослеп от потока солнечного света, который хлынул ему в лицо.
Он прищурил глаза, и бормотал:
- Кто здесь?
И вот пришёл ответ:
- Меня зовут Иня.
Наконец, Виталик попривык к свету, и увидел, что в двух шагах от него стоит девочка, примерно его возраста (то есть, двенадцати лет). Но девочка была на целую голову его выше. У неё были густые, солнечного цвета волосы, и такого же цвета платье.
И вообще-то Виталику, когда он её увидел, прежде всего, подумалось, что она вовсе не человек, а ангел, который пришёл к нему на помощь. Он так и спросил:
- Ты что, ангел?
- Ангел? - переспросила Иня, и тут же фыркнула. - Терпеть не могу, когда меня так называют. Никакой я не ангел...
- Тогда кто же? - спросил Виталик, и вид у него при этом был весьма глупый.
На это Иня рассмеялась, и ответила:
- Ну, конечно же, человек.
- Просто человек? - переспросил Виталик.
- Да. А что, разве этого мало?
- Я просто никогда прежде тебя не видел.
- А где ты меня мог видеть?
- Ну, здесь, в деревне.
- А ты разве деревенский?
- Нет. Но я неделю назад из города приехал...
- А я вот деревенская. Но не из этой деревни, а из соседней. А сюда вчера вечером, к своей прабабушке в гости пришла.
- Понятно, а чего ко мне стучаться стала?
- А что, напугала?
Виталик насупился и пробормотал:
- Не твоё дело.
Но Изя даже не обиделась. Она смотрела на Виталика своими большими, красивыми, добрыми, и вмести с тем серьёзными глазами, и приговаривала:
- Ведь я слышала, как ты вскрикнул.
- Ну, предположим, вскрикнул.
- Стало быть, страшно было.
- Ну, может, и было. Но ты всё-таки объясни, зачем стучала?
- На твой дом я ещё вчера внимание обратила...
- А чего так?
- Когда я вчера у прабабушки за блинами сидела, она мне и говорит: "Сегодня ночь страшная, колдовская, так что ты, доченька, из дому не выходи". И, правда, за окнами такая темень была, что и смотреть туда жутко было. Я и пообещала, прабабушке, что из дому не выйду. Но, когда она печке захрапела, так стало мне всё-таки очень любопытно. Ну, и вышла на крыльцо...
Тут светлое лицо Изи омрачилось.
- Так что же ты там увидела? - нетерпеливо спросил у неё Виталик.
- Воздух был таким чёрным, словно и не воздух был вовсе, а нутро подушки, набитой вороньими перьями. А ещё был шёпот. Я явственно чувствовала в этом угольном воздухе движенье. Нечто незримое проплывало рядом со мной. И это пришло из глубин лесов, из болота...
- Из болота, - машинально повторил Виталик, и тут вспомнил о куске колдовского мха, который, должно быть, по-прежнему лежал у него под подушкой.
- Да, и из Ведьминого болота, - проговорила Изя.
И, как только она произнесла эти слова, как почудилось Виталику, будто нечто ледяное, тёмное и жуткое, на мгновенье заглянуло в этот солнечный день.
Изя вымолвила:
- Я заметила то же самое...
Виталик сглотнул, и спросил заговорщицким тоном:
- Что тебе известно про эти тёмные силы?
- Кое-что известно, но я тебе попозже расскажу, - вымолвила Изя. - А я ещё про прошедшую ночь не закончила. Я ведь уже думала обратно в прабабушкин дом возвращаться, когда увидела: в черноте, будто костёр разгорается. Только у того "костра" цвет был серо-изумрудный. А потом различила: в центре этого "костра" дом стоит. Твой дом.
- Понятно, значит, поэтому и пришла.
- Да. Хотела проверить: живой ли ты.
- А что, сомневалась? - улыбнулся Виталик, но совсем не весёлой, а тусклой и вымученной была его улыбка.
- Честно говоря, да. Я ожидала, что, в лучшем случае найду здесь труп.
- Ничего себе! А что же тогда в худшем случае?
- В худшем случае, я ожидала, что дом будет пустым. Это значило бы, что тебя унесла Ведьма.
- Ведьма? - переспросил Виталик.
- Да, Ведьма, - кивнула Изя. - Мне немногое известно о ведьме, но всё же я расскажу тебе, что знаю, если ты пригласишь меня войти.
- А-а, извини, что сразу не догадался, ну, проходи.
Изя перешагнула порог, и Виталик добавил:
- Там внутри не прибрано, ты уж извини...
Изя нагнулась к полу, и вымолвила:
- Болотная тина. Значит, Ведьма действительно была здесь. Удивительно только, как тебя не сцапала. Так, ладно, займусь уборкой, а заодно и расскажу тебе, что знаю.
Итак, Изя достала из чана, который стоял в сенях заранее заготовленную колодезную воду, и начала мыть пол. При этом она рассказывала, а Виталик сидел на лавочке возле печи, и внимательно её слушал.
* * *
Изя, так же как и все деревенские, знала, что Ведьмино болото - место гиблое, что водится там всякая нежить, столь древняя, да столь жуткая, что и имени то для неё нет.
Уж о том, что к болоту нельзя приближаться - об этом можно и не говорить. Другое дело, что даже в леса к болоту прилегающим лучше не соваться, а особенно в чёрные ночи новолуния. Потому что и там всякие ужасы творятся, и раз, зашедший туда, вряд ли уже назад вернётся.
Но кто же такая Ведьма? Старожилы вот какую легенду рассказывают. Давным-давно, во времена тёмные, да голодные, стояла среди этих лесов деревушка, и обитали в ней люди дикие да лютые. Ни грамоты, ни добра, ни света они не знали, а поклонялись лесным духам.
И жил там Трурслав-охотник, да его жена Изильда-кривая. И было у них восемь детей, все мальчишки, все грубые, да драчливые. Когда Изильда забеременела Изильда в девятый раз, снизошло ей ночью виденье: будто от неба и до земли встал слепящий огненный столп, и слышался из этого столпа голос:
- Девятый ребёнок - девочкой родится. Марией её нареките, да воспитывайте в любви нежнейшей. Страшной она будет. Столь страшной, что и смотреть на неё без отвращенья немыслимо будет, но всё же любите её, потому что она - единственное ваше спасение. А если плохое над ней учините, то весь ваш род будет страшным проклятьем истреблён.
Поутру Изильда рассказала это мужу, а тот - их деревенскому шаману-колдуну. И рассердился шаман, и сказал, что виденье то от сил враждебных, и что ребёнок, каким бы он не был рождён, должен был в жертву леса принесён.
Опечалилась Изильда-кривая, опечалился и Трурслав. Но такова была власть шамана, что никто ему перечить не смел.
И в назначенный срок родился у Изильды ребёнок - девочка. И была она столь ужасна, что невозможно было на неё без содроганья смотреть. И пришёл шаман и протянул к ней руку, и прорычал:
- Каргой тебя нарекаю! Ненавистная, будь же ты не в любви, но в ненависти нечеловеческой воспитана. Путь древняя сила лесная поглотит тебя! Отнесите её в лес!..
А на дворе была зима. Мороз трескучий, повсюду сугробы. А воздух, даже и днём, в деревне, и особенно в лесу был сумрачным.
И страшным, нечеловеческим голосом, возопила тогда наречённая Каргой. И даже шаман, который со всякой жутью запредельной часто дело имел, зажал уши, и прокричал голосом, в котором присутствующие явственно различили страх:
- Унесите её! Подальше в лес! Чтобы волки насладились её отравленной кровью!
И завернули Каргу в какое-то тряпьё, и понесли, и так новорождённая извивалась, да вырывалась, будто была уже взрослым воином.
И вот что удивительно: несмотря на то, что Карга должна была только жуть порождать - заплакала она, и удивительными были её слёзы: по красоте их разве что с каменьями драгоценными их можно было сравнить. И там, где падали они, снег таял, и вырастали красоты дивной красоты.
И тогда вспомнила Изильда-кривая своё виденье, и выкрикнула:
- Верните мою девочку. Верните мою Марию. Ведь в ней прекрасное таиться!..
Но унесли Каргу в чащобу лесную, там бросили, да и вернулись.
А что уж с ней дальше было, о том только гадать можно. Не люди её воспитали, но и не звери. Силы, которые раньше человека в этих местах обитали стали её наставниками. Поедала она сердца волчьи да кору с деревьев глотала. Словно воду, то ледяную, то кипящую пила колдовство древнее, и через несколько лет столь же мало в ней человеческого осталось, как и в её наставниках.
И однажды нашли деревенского шамана, с вырванным сердцем. И дальше, уж каждый день кого-нибудь уносила Карга. Жители деревни пытались с ней бороться, но, конечно, тщетно. И все погибли, все тенями лесными стали.
А там, где прежде деревня стояла, болото образовалось, и поныне в том болоте Ведьма-Карга обитает, потому и болото Ведьминым зовётся.
* * *
Таков был рассказ Изи.
Виталик её внимательно выслушал, поднялся, достал из-под подушки кусок болотного мха, положил его на стол, и рассказал всё, что с ним приключилось. А закончил он этот рассказ вопросом:
- Ну, и что ты обо всём этом думаешь? Что это за юноша Творимир, который у меня о помощи молил? Об этом ваши деревенские предания ничего не говорят?