Дмитрий Щербинин
"Зимний Танец"
(повесть)

Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя,
Не потому, чтоб я её любил,
А потому что мне темно с другими...

Посвящаю Лене Гурской

Глава 1
"Парк и Чёрный Дракон"

	Лена была удивительной, непохожей на других девочкой, а к тому же и 
нелюдимой, и скромной. В общем, и в детском саду, и в школе её называли 
чудачкой, и не дружили с ней. А Лена особенно и не старалась завести эти 
знакомства. Всегда молчаливая, всегда задумчивая - она сидела на последней 
парте, погружённая в свой мир.
По таким точным наукам, как математика или физика училась средне. 
Зато в литературе, музыке и в рисовании равных ей не было. По этим предметам 
у Лены были одни пятёрки. Но все знали, все чувствовали, что Лена может и 
петь, и рисовать, и стихи писать гораздо лучше, но она просто не желает 
привлекать к себе излишнего внимания...
Теперь немного расскажу о Мите. Он с самого начала учился с Леной, но 
только в девятом классе начал обращать на неё особое внимание. И именно во 
время их учения в девятом классе произошли те удивительные события, которые 
описаны в этой повести.
Митя то же был мальчиком весьма необычным. Он в большом количестве 
писал лирические стихи, но никому их не показывал, потому что стеснялся. Но, 
в отличие от Лены, у Мити всё-таки были друзья, и он считал, что ни в коем 
случае нельзя запираться в своём внутреннем мире, а надо обязательно с 
разными людьми общаться.
А Лену он немного побаивался, потому что считал её колдуньей.
А узнал он о том, что она колдунья, как раз во время учения в  девятом 
классе. Тогда он, желая познакомиться с Леной поближе, и, не зная, как это 
сделать, решил проследить, где она живёт.
Приближался Новый год, темнело рано, и Митя, уподобившись тени, 
пробирался в сумерках за объектом своих только-только зародившихся 
воздыханий. Всякий раз, когда ему казалось, что Лена собирается оглянуться, 
мальчик отпрыгивал в сторону и прятался за сугробом.
Какого же было Митино изумление, когда он обнаружил, что Лена 
прошла городские окраины, и углубилась в сумеречный, заснеженный парк. Там 
она подошла к маленькой, старенькой избушке, приложила к двери ладони, и 
прошептала:
-	Это я. Откройся.
Дверь послушно распахнулась.
На пороге Лена всё-таки обернулась. Митя едва успел отскочить за 
сугроб.
Несмотря на то, что было весьма морозно, Митя не торопился 
возвращаться к себе домой. Он решил проследить, что же будет дальше.
Он даже подполз к самой избушке, и улёгся в снегу под самым окошком, 
подслушивая. И вот услышал Лену. Её нежный голос, показался тогда Мите 
особенно красивым.
И вот, что говорила Лена:
-	Парк мой милый, родитель мой и воспитатель. Ты заменил мне 
матушку и батюшку, ибо по людским меркам я круглая сирота. И 
каждый человек, который в хоромы твои зайдёт, каждый, у кого 
сердце открытое и ясное почувствует любовь, которая и из земли 
твоей и из воздуха твоего, и из каждой твоей травинки, и из каждого 
твоего деревца исходит. И я люблю тебя, парк, но чувствую, как 
надвигается страшное. Дракон Чёрный, для людского глаза незримый, 
Душу твою, о Парк отравит. И Волшебства, и Любви не почувствуют 
на твоих аллеях поэты. Кто поможет тебе, как не я? И вот я рисую 
картину, в которую может быть поглощён Дракон, но ведь и я могу 
быть поглощена вместе с ним. Слышишь ли меня, о Парк?!
И тут распахнулись окно в избушке, и Митя, который прямо под этим 
окошком лежал, задрожал уже не от холода, а от страха, и вжался в снег. 
Зашумели тёмные, на фоне розоватого неба, деревья; задвигали ветвями, 
заговорили голосами для человека непонятными, но древними и глубокими, как 
само время. И это притом, что никакого ветра не было.
-	Ой, кажется, я вляпался, - пролепетал Митя, - Надо мне сматываться.
А Лена произнесла:
-	И мне не удастся с Драконом справиться. Нужна мне помощь человека 
милого, второй моей половинки. Он ведь сам знает, что он - вторая 
моя половинка, но боится себе в этом признаться, сердце своё 
обманывает. Однако ж, всё равно, рано или поздно ко мне придёт. 
Митя....
Тут Митя аж передёрнулся.
Это его она звала! В голове его проскочила паническая мысль: "Вот 
сейчас меня в лягушку превратит!". Вообще-то он в эту мысль не верил, потому 
что знал, какая добрая и светлая девушка Лена, и что не способна она кому-либо 
зло причинить.
Но, тем не менее, продолжая нагонять на себя мрачные фантазии, пополз 
Митя прочь от избушки, а потом вскочил, и стремглав к дому своему бросился.
При этом лепетал он:
-	Колдунья. Колдунья. Колдунья...
А над его головой печально вздыхали задумчивые, старые деревья.

*		*		*

	Так Митя Лены испугался, что на следующий день, сославшись на плохое 
самочувствие, не пошёл в школу. И целую неделю мнимый больной провёл 
дома, чувствуя, что Лена ждёт его, что только вместе смогут они справиться с 
Чёрным Драконом...
	На улице был сильный снегопад, и вдруг из светло-серого марева 
вылетела, и уселась на Митином подоконнике белая голубка. Взглянул на неё 
Митя, и увидел в её глазе отсвет Лениных очей. Взмахнул Митя рукой, и 
прикрикнул на голубку:
-	А ну-ка - лети отсюда!
Затем занавесил окно, и, повалившись на диван, проговорил:
-	Не хочу я в эти колдовские дела вмешиваться! У меня была 
нормальная жизнь, а тут начинается, чёрт знает что. Нет, и ещё раз нет 
- не хочу я этого...
Но всё же близился Новый год, конец четверти, и надо было идти в 
школу, писать важные диктанты и контрольные. Так что Митя, собрав волю в 
кулак, всё же собрался и пошёл в данное учебное заведение.
Он старался держаться от Лены как можно дальше, а когда чувствовал, 
что она подходит к нему, так отскакивал в сторону.
Однажды, на большой перемене вдруг услышал её голос рядом с собой:
-	Почему ты избегаешь меня? Ведь ты чувствуешь, что приближается 
срок...
Мальчик резко дёрнулся, огляделся, и обнаружил, что Лена стоит на 
значительном отдалении от него - на другом конце рекреации.
Первый, самый искренний порыв Мити был: подойти к ней, и сказать: 
"Да, я с тобой. Я всё знаю. Вместе мы справимся с Чёрным Драконом".
Но этот истинный порыв загнал мальчик куда-то глубоко-глубоко. И с 
напускным недоверием, с ненужным испугом и даже с раздражением в 
мысленно ответил:
"Я с твоими колдовскими штучками связываться не собираюсь! Ты - 
ведьма, а я - человек. Так что не подходи ко мне".
И тогда заблистали на глазах Лены слёзы. Она закрыла ладонями своё 
лицо, и отвернулась лицом к стене.
Те, кто видели эту сцену, в очередной раз убедились, что у Лены не всё в 
порядке с головой.

*		*		*

	До Нового года оставалась всего неделя, когда Митя почувствовал, что 
настал тот роковой день, когда решится судьба Парка.
Лена в этот день была особенно задумчива и бледна. На перемене она 
прямо подошла к Мите, и сказала своим тёплым, добрым и светлым голосом:
-	Ты должен мне помочь.
-	Нет! - в ужасе вскричал мальчик, и отскочил в сторону.
Затем он сослался на головную боль, и ушёл с последнего урока. На улице 
опять сильно мело, ветер выл, словно раненный зверь, а прохожих совсем не 
было видно.
Митя шёл по маленькой улочке, неподалёку от своего дома, когда 
приметил среди сугробов какое-то движение. А, когда увидел, кто это 
шевелится, то его глаза буквально полезли на лоб, а рот сложился в форму буквы 
"О". Это были выточенные из дерева, и покрытые лаком человечки, каждый, 
примерно с детский локоток. Это были забавные создания, с умильными 
мордашками, и в яркой, напоминающей о весне одежде.
И Митя сразу почувствовал, что этих человечков сделала Лена.
И, заговорили человечки, словно бы Митины мысли продолжая:
-	Нас действительно сотворила Лена.
-	Ну, просто замечательно, - пролепетал Митя.
При этом он медленно пробирался вдоль забора, подальше от этих 
деревянных созданий.
-	И мы пришли просить тебя о помощи. Слушай нас внимательно. Это 
очень важно! Только вместе с тобой Лена сможет противостоять 
Чёрному Дракону. Она нарисовала картину - зимний пейзаж, и влила 
в неё частицы своей души. Для Чёрного Дракона это будет 
первостепенная приманка. Дракон попытается поглотить картину, но в  
картине заключена такая сила Любви, что она сама поглотит Чёрного 
Дракона. Но при этом вы должны будете стоять рядом, вместе с 
Леной, взявшись за руки. Тогда светлое чувство вашего единения 
будет настолько велико, что Чёрный Дракон внутри картины просто 
рассыплется на мириады осколков, и никогда уже не возродится. Но, 
если ты откажешься, то Лена будет поглощена вслед за Драконом, и 
ты её уже никогда не увидишь...
При последних словах, Митя выкрикнул:
-	Ну, уж нет! Не втяните вы меня в ваши колдовские штучки!
И побежал к своему дому...

*		*		*

	А, оказавшись дома, Митя сразу же заперся в ванной. Он наполнил ванну 
тёплой водой с пеной, и погрузился в неё, часто ныряя в уютный сумрак под 
лопающимися пузырьками. При этом он приговаривал:
-	Мне здесь очень хорошо. И не достанете вы меня здесь...
Но на самом-то деле он чувствовал себя плохо. И опять-таки сердцем 
понимал, что делает всё неправильно, и что Лене сейчас действительно нужна 
его помощь.
А потом он прошёл к себе в комнату, и проверил: плотно ли заперты окна, 
и хорошо ли занавешены его тёмные, толстые занавески. А на улице выла вьюга, 
и тысячи снежинок неслись, иногда складываясь в зловещие образы,  
напоминающие драконьи крылья.
Но Митя с головой укрылся под одеялом, и пролепетал из этой весьма 
жаркой пещерки:
-	Вот так то. Сама, без меня справишься...
И вдруг увидел прямо перед собой лик Лены. Этот лик был наполовину 
прозрачным, и исходило от него мягкое сияние. Прошептала она:
-	Митя, где же ты?
-	Не твоё дело, - проворчал Митя, и тут же погрузился в глубокий, 
чёрный сон без видений.

*		*		*

	На следующий день Лена в школе не появлялась.
Вообще-то Митя ожидал, что почувствует по этому поводу облегчение, 
но было ему горько и тоскливо. Теперь он понимал, что прежде именно Лена, 
просто присутствием своим делала его жизнь счастливой. И именно из-за Лены 
писал он лирические стихи. Именно для Лены он хотел сотворить что-нибудь 
прекрасное, а потом это прекрасное ей подарить.
Наконец, он не выдержал, и на одной из перемен подошёл к их классной 
руководительнице. Спросил у неё:
-	А куда Лена подевалась?
-	А Лена больше у нас учиться не будет. Она в другой город переехала.
-	А кто это вам сказал?
-	Приходила её бабушка...
-	Какая ещё бабушка?
-	Какая, какая... - учительница поморщилась. - Странная такая 
бабушка. Лицо её и руки были сокрыты. И мне показалось, будто 
она... деревянная... Впрочем, что это я говорю? И что ты меня 
расспрашиваешь? Ступай к своим товарищам.
Но Митя прекрасно понимал, что Лена никуда не переезжала.
Казалось бы - опасность миновала, но Митя чувствовал себя просто очень 
скверно. Друзья пытались с ним разговаривать, но он их не слышал, и теперь 
понимал, что Лена была тем самым прекрасным и самым важным, что 
встретилось на его жизненном пути.
А он это прекрасное из-за трусости своей опустил!
В общем, Митя чувствовал себя предателем, а это было воистину 
отвратительное чувство. Он вышел из школы с опущенными плечами, и ничего 
вокруг не видя, побрёл к своему дому.
И вдруг его осенило! Он должен бежать в парк, и найти ту избушку, в 
которой жила Лена. Быть может, он сможет ещё успеет помочь девушке!
И вот он бросился в парк.
Он долго бегал по маленьким, едва протоптанным после сильного 
снегопада дорожкам, пытался вспомнить, где видел избушку; и ему несколько 
раз казалось, что он нашёл именно то, нужное ему место, но не было там 
никакой избушки.
Уже стемнело. Запыхавшийся Митя остановился, прислушался.
В парке было спокойно и тихо. Любой хороший человек мог бы 
почерпнуть от этого парка вдохновенье. Чёрный Дракон был изгнан из парка, но 
ценой жизни Лены.
Нет! Это было несправедливо! 
Митя сжал кулаки, и выкрикнул:
-	Лена! Я очень сожалению! И теперь я хочу тебе помочь! Если это 
возможно, пожалуйста, дай мне знак!
И тогда какой-то звук, будто колебание хрустальной струны пронёсся 
среди ветвей.
-	Лена? - шепотом позвал Митя.
Но никаких звуков больше не было.
Тогда мальчик опустил голову, и медленно побрёл в город, к своему 
дому. В его глазах блистали слёзы. Он чувствовал, что никогда больше не 
сможет писать стихи.
Из-за своей трусости, он просто не достоин был писать стихи, и 
испытывать какие-либо возвышенные, творческие чувства.





Глава 2
"Картина"

	Был уже поздний вечер. Город готовился к встрече Нового года. В 
воздухе витало светлое волшебство, но Митя этого волшебства не чувствовал, и 
не желал чувствовать. Он сидел за своим столом, уткнувшись лицом в ладони, и 
тяжёло вздыхал.
И он вновь и вновь приговаривал:
-	Если бы мне только был дан шанс исправиться. Если бы я мог помочь 
Лене... Тогда бы я больше никогда не проявил такой трусости!..
Так он говорил, так он шептал, и так он думал.
И сердце Митино колотилось, всё быстрее и быстрее, пока, наконец, не 
превратилось в какой-то стремительный отбивной молоток.
И тут раздался звонок в дверь. Мальчик тут же вскочил и бросился в 
коридор, думая: "Это Лена. Это просто не может быть кто-либо иной. Она 
услышала меня, и пришла за помощью. И на этот раз я её не оставлю".
Из соседней комнаты выглянула мама, но Митя сказал ей быстро:
-	Мама, это ко мне...
И распахнул дверь на лестницу.
Но на лестнице была вовсе не Лена, а созданные ей деревянные 
человечки. Они несли накрытое светлой тканью полотно.
-	Где Лена? - быстро спросил Митя.
-	В этом полотне, - ответили деревянные человечки.
-	Но как мне помочь ей? - спросил мальчик.
-	Просто повесь это полотно к себе на стену, а дальше всё сам поймёшь.
-	Но...
Митя хотел задать ещё очень много вопросов, но один из человечков 
весьма резко прервал его. Он заявил:
-	Мы больше ничего не должны тебе говорить. На этом и расстанемся. 
Возможно, мы ещё когда-нибудь встретимся.
Затем человечки сели в лифт, и уехали.

*		*		*

	И вот Митя оказался у себя в комнате, где с большим нетерпением, 
раскрыл нарисованную Леной картину, и внимательно начал её разглядывать.
Это был зимний пейзаж, выполненный с таким мастерством, что, казалось 
- это не шестнадцатилетняя девочка рисовала, но зрелый художник, признанный 
мастер, и, по крайней мере, академик в своей области.
На этом необыкновенном полотне выверен был буквально каждый штрих, 
и совершенно ни к чему не возможно было придраться. Картина вызывала 
восхищение.
На пейзаже отображена была не Митина современность, но скорее 
Средневековье.
Это была холмистая местность. С одной из холмов и открывался вид. В 
низине располагалось поселение: каменные и деревянные домики. Выгнувшиеся 
над заледеневшими речками мостики. Люди, катающиеся на коньках по льду. На 
ближних холмах серели занесённые снегом рощицы, а вдали возносились горы, 
на склонах которых стояли небольшие крепости. И над всем этим было 
спокойное, сероватое, но с какой-то призрачной, зеленоватой бахромой небо. 
Казалось, вот-вот начнётся снег, но снега всё не было.
И прошептал мальчик:
-	Лена действительно вложила сюда частичку своей души. А теперь и 
вся она, Лена, внутри этой картины.
И вот он выгнулся вперёд, и, почти дотрагиваясь губами до полотна, 
прошептал:
-	Лена, ты слышишь меня? Я готов помочь тебе...
И он почувствовал исходящее из картины тепло, и ему показалось, будто 
призрачные губы Лены дотронулись до его губ.
Но пока больше ничего не происходило.
Тогда Митя снял со стены над своей кроватью репродукцию сельского 
пейзажа, и повесил на освободившийся гвоздик полотно Лены.
Затем он уселся в кресло, и, неотрывно созерцая этот зимний вид, 
произнёс:
-	Ну, что же: теперь я буду ждать...
Он так и не включил в комнате свет, но проходившая в коридоре мама 
увидела сияние, которое, мерцая, выбивалось из-под зазора между дверью и 
полом. Она постучала в дверь и вымолвила:
-	Митя, хватит уже играть на компьютере. Время позднее, так что 
давай-ка, ложись спать.
-	Угу, - отозвался Митя.
Но то сияние, которое увидела Митина мама, не было отсветом от 
безжизненного электрического сияния компьютерного монитора. Митин 
компьютер, равно как и монитор были выключены. А сияние исходило от 
висевшего на стене полотна. И это был тот живой свет, который дарит нам 
природа. Сияние усиливалось, и мальчик чувствовал, что уже очень скоро 
произойдёт чудо.
И вот хрустально-серебристые музыкальные нити выплеснулись из 
картины, и стали зримыми, заполнили Митину комнату, обвили мальчика.
А он встал из своего кресла, и направился к картине, говоря:
-	Я ничего не боюсь. И я готов помочь тебе, Лена.
Он и не заметил, как встал на свою кровать, а потом погрузился сначала 
руками, а потом и всем телом в картину.
И, когда он полностью был поглощён в картину, исходящее от неё сияние 
померкло, и в комнате сразу стало темно и пустынно
Через некоторое время мама опять проходила возле Митиной комнаты, и 
никакого света уже не увидела. Она подумала, что её сын уже лёг спать, тогда 
улыбнулась, и вымолвила:
-	Ну, вот и хорошо. Спокойной ночи, Митя.

*		*		*

	Но Митя не спал. Как и следовало ожидать, он перенёсся внутрь 
нарисованного Леной пейзажа.
И, прежде всего, прочувствовал то, о чём сразу не догадался. Надо ему 
было одеться в зимнюю одежду!
	А что на нём было? Домашние тапки, носки, чёрные джинсы, и майка 
"Rammstein". А было, между прочим, весьма холодно. Дул ветер, и трепал, и 
выгибал к снегу горевший неподалёку высокий костёр.
	Костёр этот разожгли крестьяне, в двух шагах от стены какого-то 
кирпичного строения - по-видимому, постоялого двора. Крестьяне заняты были 
своими делами, и не заметили Митиного появления.
Мальчик ёжился, перепрыгивал с ноги на ногу, выдыхал облачка пара, и 
думал над тем: подойти ли к этим крестьянам, попросить погреться, или же 
найти себе какое-нибудь иное убежище.
Тут сзади его раздался резкий, отрывистый лай. Митя обернулся, и увидел 
охотников и их собачью свору. Они возвращались из заснеженного леса, и несли 
добычу: зайцев и лань.
Псы быстро окружили Митю. При этом они продолжали лаять. Впрочем, 
лаяли без злобы, желая, скорее, поиграть с мальчиком, а не растерзать его. 
Охотники подошли, и уставились на его одежду, с особым интересом 
разглядывая его майку "Rammstein".
 Митя припомнил все те скудные сведения, которые были ему известны о 
средневековье, и сглотнул. Казалось Мите, что его незамедлительно отправят в 
застенок инквизиции, а потом - на костёр.
Тут один из охотников спросил:
-	Ты что ж это, до сих пор ряженым ходишь?
-	А ч-что? - простучал зубами Митя.
-	А то, что карнавал уже давно закончился. А в связи с последними 
событиями в таком потешном виде ходить вообще неприлично.
-	В-в связ-зи с к-ким-ми с-событиями? - чувствуя, что постепенно 
превращается в ледышку, пролепетал Митя.
-	Ну, в связи с похищением Елены, - ответил другой охотник.
-	А-а! - взвыл от холода Митя, и высоко подпрыгнул.
-	Да ты ведь так совсем окоченеешь. Тебе отогреться надо, - 
посоветовали ему охотники.
-	Д-да, к-конечно ж-же, - отозвался Митя и заковылял к костру.
Охотники закричали бывшим там крестьянам:
-	Э-эй, люди добрые, примите-ка мальчонку!
Крестьяне, среди которых было и несколько женщин, обернулись и с 
изумлением уставились на подошедшего к ним Митю. Один из крестьян спросил 
весьма сурово:
-	А ты кто такой?
-	Да, так... - пробормотал, напряжённо думая, чтобы эдакое придумать, 
Митя.
-	Мне кажется, я тебя где-то видел, - проговорил другой крестьянин, и 
начал тереть свой лоб, пытаясь вспомнить, где же он до этого мог 
видеть Митю.
-	Вряд ли вы меня прежде видели, - произнёс Митя, и жадно потянулся 
руками к огню, потому что холод сделался уже совершенно 
невыносимым.
Тогда одна из женщин вымолвила жалостливо:
-	Да что же мы его здесь на холоде, да на ветру держим? Ты проходи к 
нам на постоялый двор, там отогреешься, и вспомнишь, кто ты, да 
откуда...
Митя огляделся, и тут увидел, что со стороны поселения стремительно 
приближается к ним отряд вооружённых всадников-воинов. И мелькнула, и 
обожгла шальная мысль: "Вот эти - точно от инквизиции. Как увидят меня 
такого, так схватят, и в темницу отвезут. А там уж и до сожжения недалеко. И 
как же я тогда, спрашивается, похищенную Чёрным Драконом Елену спасу?"
И он решил, что лучше всего укрыться от этих всадников на постоялом 
дворе. Так что он сказал женщине:
-	Да, я очень вам благодарен за это предложение.
-	Ну, надо же какой вежливый мальчик, - ласково улыбнулась женщина, 
и добавила, - Ну, так пройдём. Хозяин постоялого двора - это как раз 
мой муж. Я ему скажу, и он накормит и напоит тебя.
И они пошли внутрь этого здания. Между тем один из стоявших у костра 
крестьян вымолвил:
-	И всё-таки я совершенно точно могу сказать, что раньше уже видел 
этого мальчишку. Вот только надо вспомнить - где?

*		*		*

	Внутри постоялого двора оказалось тепло и уютно. В большом камине 
пылало пламя. За длинными деревянными столами сидели совсем 
немногочисленные в этот дневной час посетители. Потолок был низким, 
сводчатым, сложенным из необычайно больших, украшенным замысловатым 
цветочным узором, кирпичей.
-	Эй, Ханс! - крикнула женщина.
Подошёл человек невысоко роста, горбатый, но с приветливым, 
открытым лицом.
Женщина представила их друг другу:
-	Вот - это Ханс, мой супруг. А это мальчик, у которого, похоже, нет 
никакой одежды, кроме как карнавальной, и которому срочно надо 
согреться, иначе он совсем закоченеет.
Ханс внимательно изучал Митино лицо, и приговаривал:
-	Где-то я тебя прежде видел...
-	Да что вы все... Не могли вы меня прежде видеть, - произнёс Митя.
-	Ну, ладно. Ты присаживайся за этим столом, а я принесу тебе еды, и  
разогретого медового напитка.
-	Спасибо вам, - отозвался Митя, и уселся за пустовавший до этого 
дубовый стол.
Жена Ханса уселась напротив него, и, улыбаясь, вымолвила:
-	Не зря, всё-таки эти люди тебя узнают. Должно быть, ты чем-то 
действительно прославился.
-	Да нет же, - проговорил Митя, и прикрыл ладонью лицо.
И, надо сказать, что лицо он прикрыл не только от взгляда супруги Ханса, 
но и высокого воина, который стремительно вошёл в залу.
Это был высокий, статный, но уже пожилой человек, с суровым, 
рассечённым несколькими глубокими шрамами лицом. Седая бородка и усы 
были аккуратно выровнены. Глаза у него были ясными, выражали внутреннюю 
его богатырскую силу. На нём был блестящий, тёмно-серый панцирь, и 
кольчуга; на ногах - толстые кожаные штаны. Длинный и широкий клинок был 
закреплён в ножнах у него на поясе.
А за оставшейся приоткрытой дверью, видны были и иные воины, 
которые тоже направлялись в этот постоялый двор. Дворовые служки 
привязывали их коней к коновязям. Выходит - это был тот самый отряд, 
приближения которого так испугался Митя.
Суровый воин остановился, и внимательно начал оглядывать залу. 
Казалось, от его пронизывающего взгляда не мог укрыться ни один, даже самый 
незначительный предмет.
Митя съёжился, и прошептал:
-	Пожалуйста, не выдавайте меня.
-	Что? - спросила жена Ханса.
-	Пожалуйста..., - вздохнул мальчик.
Он ещё больше прикрыл лицо ладонью, так что теперь только его глаза 
выглядывали из-под ладони. Но вот его взгляд, и взгляд сурового воина 
встретились.
И тут же протянул в его сторону руку воин, и проговорил громко:
-	Это он!
-	Нет, это не я! - вскрикнул Митя, и вскочил из-за стола.
В это время в залу вошли и иные воины. Их предводитель крикнул:
-	Держите его!
-	Ну, уж нет! - вскрикнул Митя, и бросился к деревянной лестнице, 
которую приметил ещё прежде, когда только вошёл.
На пути, в узком проходе между столами, повстречался Ханс, который 
как раз нёс поднос с аппетитной, жаркой выпечкой для Мити.
Глаза Ханса расширились, и он пробормотал:
-	Куда же это ты?
-	А-а-а! - закричал Митя, и со всего разгона налетел на Ханса.
Хозяин был сбит с ног, а выпечка, совершив замысловатый воздушный 
пируэт, размазалась по лицам бежавших за Митей воинов.
Вот и лестница. Мальчик буквально взлетел по ней, и оказался в узком 
каменном коридоре, в стенах которого были устроены специальные выемки, в 
которых мерцали высокие свечи.
Митя схватил одну из этих свечей, и со всех сил запустил в лицо только-
только появившегося с первого этажа воина. Это был настолько неожиданный и 
сильный бросок, что воин покачнулся, и с грохотом покатился вниз, сбивая с ног 
поспешавших следом сослуживцев.
С первого этажа прогрохотал глас их предводителя:
-	Недотёпы! На что вы вообще годны?! Вы должны схватить его! 
Немедленно!
-	Ну, уж нет - дудки, - пробормотал Митя, и бросился дальше, по 
коридору.
Оказалось, что в конце коридора имелся маленький, устланный соломой 
закуток. И там была кажущаяся очень ненадёжной, уводящая на чердак 
лестница.
-	Ага, как раз то, что мне нужно, - вымолвил Митя, и быстро по этой 
лестнице вскарабкался.
Затем он втянул лестницу наверх, и захлопнул люк. Потёр ладоши, и 
вымолвил:
-	Вот здесь вы меня не найдёте.
Он огляделся. На чердаке было сумрачно, но всё же можно было 
разглядеть большие соломенные тюфяки, и жердочки, на которых сидели и 
тихонько ворковали белые и серые голуби.
И тут снизу, прямо из-под люка раздались голоса воинов:
-	Его нигде нет!
-	Ну, о чём ты только думаешь?! Естественно он наверху!
Тут Митя пробормотал:
-	Меня здесь нет.
Снизу вновь раздался голос:
-	Слышите? Он даже говорит, что его здесь нет.
-	Ой! - Митя зажал себе рот.
И вновь заговорили воины.
-	Аскольд, давай-ка, вставай к нам на плечи!
Митя уселся на люке, приговаривая:
-	Нет, нет, вам не удастся схватить меня.
Но первый же, пришедший снизу удар, был настолько силён, что и 
мальчик и люк отлетели в сторону.
Митя тут же вскочил. Он напряжённо озирался.
Вот над люком появилось усатое лицо молодого воина. На этом лице 
были уже и кусочки Хансовой выпечки, и капли застывшего воска от свечи.
Воин ухмыльнулся, и вымолвил:
-	А-а, вижу его!
Мальчик нащупал рукой висевшую на крючке кружку. Конечно, он эту 
кружку схватил, и запустил ею в воина. Но, наученный горьким опытом воин, 
успел уклониться. Кружка отлетела к дальней стене, и встревожила голубей, 
которые взвились со своих жердочек, и начали метаться под потолком, громко и 
испуганно воркуя.
В это время первый воин уже взобрался на чердак. За ним появился и 
другой, тоже вставший на плечи своих сослуживцев. Всё это были сильные, 
ловкие люди, и Митя прекрасно понимал, что ему с ними не справиться.
Тем не менее, и сдаваться он не собирался.
Мальчик бросился к закрытой дверце, которая выделялась на деревянной, 
пологой крыше.
Он налетел на неё, и с разгона ударил ногой. В результате облепивший 
дверцу лёд затрещал, и переломился, а дверца распахнулась.
Митя не успел остановиться, и покатился вниз по обледенелому 
деревянному склону, который нависал над крыльцом постоялого двора. В конце 
этого склона был небольшой козырёк, об который ударился ногами, и благодаря 
которому остановился Митя.
Оглянулся, и увидел, что из распахнутого чердака уже выглядывают и 
тянутся к нему воины. Взглянув вниз, и увидел коней.
Пришла отчаянная мысль: "Конечно, мне не удастся от них на своих 
двоих убежать. Но что, если похитить коня? Правда, я никогда на конях не 
ездил, ну и что же из того?!"
И он спрыгнул вниз, намериваясь сразу же заскочить на одного из коней. 
Он ударился об него своей грудью, на которой по прежнему болталась майка с 
надписью и рисунком "Rammstein".
Удар оказался таким болезненным, что Митя застонал, и соскользнул с 
конского крупа на снег. Тут же, он, впрочем, и поднялся, и попытался забраться 
обратно на коня. Но ничего у Мити не получилось, и он вновь соскользнул на 
снег.
Тогда мальчик зашептал:
-	Ну, конь, ну, пожалуйста, помоги мне. Ради Елены, заклинаю тебя!
Конь кивнул, и опустился перед Митей на колени, так что мальчик вновь 
смог запрыгнуть к нему на спину.
Затем он крикнул:
-	Ну, же поскакали!
Конь только пошевелил копытами, но не сдвинулся с места.
-	Ну, что же ты! - крикнул мальчик. - Неси меня, как ветер!
И тут сильная рука сжала его запястье. Митя оглянулся, и увидел 
предводителя наездников - воина с суровым, рассечённым шрамом лицом. И 
вымолвил этот человек:
-	Куда ж это ты скакать собрался, тогда как конь на привязи?
Мальчик взглянул повнимательнее, и понял, что конь действительно на 
привязи. Он пробормотал:
-	Вот так да...
И ещё раз попытался вырваться. Однако ж хватка у воина была, что 
говорится мёртвая. С таким же успехом мог бы пытаться вырваться попавший в 
лапы тигра воробей.
Тут и иные воины выбежали из постоялого двора, и окружили их. Тут 
Митя понял, что всё кончено, и от обиды даже слёзы у него на глазах выступили. 
И он пробормотал:
-	Э-эх, ничего-то вы не понимаете! Ведь я должен Елену спасать.
-	Ладно, хватит болтать! - сурово проговорил предводитель. - 
Поскакали! Нас давно уже ждут!
И он вскочил в седло, рядом с Митей.
Подбежали дворовые служки и отвязали всех коней. Отряд воинов 
помчался вниз по склону холма, в сторону заснеженного поселения.




Глава 3
"Колдун"

	Вообще-то Митя думал, что воины повезут его к замку, который виднелся 
в отдалении, на заснеженном горном склоне. Но воины поскакали вниз по 
склону, и сразу же свернули направо, помчались по высокому каменному мосту, 
который выгнулся тёмно-кирпичными пролётами над заледеневшей рекой.
	Митя в очередной раз попытался высвободиться, но, конечно же, ничего у 
него не получилось. И он спросил:
-	Куда мы скачем?
-	Как видишь, не к твоему отцу, а к колдуну - проговорил воин.
-	Чего? К кому ещё отцу? Откуда вы знаете моего отца? - залепетал 
Митя.
-	Ладно. Хватит притворяться! - весьма сурово проговорил воин.
В это время они остановились перед дверью того дома, который 
возвышался над озером. Досюда ещё доносились весёлые крики катавшихся по 
льду крестьян.
Суровый воин спрыгнул с коня, и одним могучим движением руки 
стащил за собой Митю. Затем он шагнул к двери, и громко застучал в неё своей 
тяжелой, с металлическими бляхами перчатками.
И хотя это здание мало походило на темницу, Митя всё-таки уверился, 
что это именно темница. И он рванулся с такой силой, что у его майки 
"Rammstein" оторвался рукав, а сам он оказался свободным.
Правда, эта свобода продолжалась всего лишь мгновение, потому что тут 
подоспел другой воин, и, перехватив Митю под мышками, вздёрнул его в воздух. 
Мальчик замотал ногами, и один раз всё-таки умудрился этого воина лягнуть. 
Затем вцепился зубами в его руку, но так как рука была защищена плотной 
кожаной тканью, то и особого вреда этим укусом не смог причинить.
- Отпусти! - из всех сил крикнул Митя.
Воин проговорил:
-	Вы уж, ваше высочество, извините, но надоело нам за вами гоняться. 
Так что не выпущу.
Митя подумал: "А он ещё и издевается. Вашим высочеством меня 
называет. А из этого следует, что участь моя предрешена".
В это мгновенье дверь дома раскрылся, и из царившего внутри сумрака на 
порог выступил древний старец, лицо которого было иссечено глубокими 
трещинами, и имело оттенок блекло-жёлтый. На голове у старца был высокий, 
чёрного цвета колпак, а на его мантии поблёскивали звёзды.
Мите подумалось: "Что не очень то он похож на тюремщика. Скорее уж 
на колдуна".
В это время предводитель отряда конников поклонился, и обратился к 
старцу с такими словами:
-	О, достопочтенный и мудрейший колдун Обириус, как и было 
предсказано вами, и как было одобрено отцом этого, в высшей 
степени непоседливого и своевольного юноши, он был доставлен к 
вам.
-	Мой отец никогда бы не одобрил этого! - выкрикнул Митя.
При этом мальчик вспомнил своего отца, которого звали просто Гаврилой 
Петровичем. Этот Гаврила Петрович работал инженером, и неплохо разбирался 
в компьютерных технологиях, так как именно на компьютере выполнял свою 
работу.
Но воин обернулся к Мите, и проговорил:
-	Твой отец, великий правитель этих земель, Родриг-одноногий, не 
далее как вчера, после того как ты, мой непослушный ученик и 
наследник престола Альфред в очередной раз сбежал из нашего замка, 
приказал, чтобы после поимки, я доставил тебя к колдуну Обириусу...
-	Чего?! Какой ещё Родриг-одноногий?! Какой ещё Альфред?! - 
возмущённо закричал Митя. - Я и знать не знаю, и знать не хочу, о 
чём это вы говорите!
Воин пожал плечами и произнёс:
-	Юноша опять дурачится, ведёт себя как мальчишка. Была бы моя 
воля, прямо здесь и выпорол его!
Тут Митя почувствовал искреннее возмущение. Он, по-прежнему 
болтаясь в руках молодого воина, сжал кулаки, и выкрикнул:
-	Ну-ну! Ты только попробуй!
	Колдун Обириус прокашлялся, и вымолвил:
-	Не всё так просто, как вы думаете. Отпустите этого юношу...
-	Но, - начал тот молодой воин, который держал Митю.
Но Обириус повторил:
-	Отпусти его...
И тогда воин повиновался - поставил мальчика на снег. Митя собрался в 
очередной раз драпать, но колдун сказал просто:
-	Зайди в дом.
И мальчик понял, что, в общем-то, глупо бегать в этом незнакомом мире, 
и что всё равно, рано или поздно его схватят.
Так что он вздохнул, и с таким мрачным видом, будто уже был 
приговорён к мукам и казни, переступил через порог.
И после уличного мороза сразу же приятнейшим теплом обдало Митю 
жилище колдуна. Сотни, а может и тысячи, незнакомых запахов смешивались в 
воздухе, и, постоянно сменяя друг друга, напоминали о постоянной близости 
волшебства.
Горевшее в высоком камине пламя частично высвечивало залу, но не 
могло отблесками своими добраться ни до отдалённых стен, ни до сводов, так 
что оставалось только гадать, насколько же эта зала велика.
В любом случае, дальше видимая часть залы казалась значительно 
больше, чем был этот дом снаружи. А ведь, выхваченные факелами, виднелись 
проходы и в иные помещения, так что Митя рассудил, что и при 
конструировании этого дома без магии не обошлось.
Не было видно и сводов, но нависавший над их головами сумрак был 
живым: в нём постоянно что-то двигалось и вздыхало, какие-то, быть может, 
призрачные тела проносились там...
Обириус обратился к воинам, которые столпились у порога, и 
насторожённо озирались:
-	Не бойтесь. Проходите. Вам не помешает отогреться, покушать и 
попить...
Он взмахнул рукой, в результате чего засияли изумрудным пламенем, и 
высветили стол, на котором стояли, свечи. Стол был длинным, и много на нём 
стояло свечей, но ещё больше было кушаний, да всяких не дурманящих голову 
напитков.  И всё это вдруг дыхнуло такими аппетитными запахами, что воины 
расслабились, и уселись за стол, уже улыбаясь, и весело разговаривая.
Им прислуживали экзотические, и столь необычные для этих суровых 
северных земель попугаи. Эти птицы уносили опустошённые тарелки и стаканы, 
и приносили новые, заполненные новыми порциями...
А Обириус обратился к начальнику этих воинов:
-	Пойдём с нами Мечислав, ты тоже должен это увидеть.
Колдун подхватил под руки Мечислава и Митю, и вместе с ними сделал 
несколько шагов. Причём в одной свой ладони он умудрялся удерживать и 
Митину ладонь, и свой посох.
 Сильный, жаркий ветер ударил им в лица, и, если бы Обириус не держал 
его за руку, то Митя непременно бы упал.
Ну, а когда мальчик оглянулся, то обнаружил, что теперь стол, за 
которым сидели воины, виден в виде малюсенькой изумрудной точки. То есть, 
сделав всего лишь несколько шагов, они перенеслись на десятки, а то и на сотни 
метров.
Обириус вымолвил:
-	Не стоит удивляться, и, тем более, бояться этого. Просто сейчас я в 
очередной раз воспользовался теми естественными силами природы, о 
которых обычные люди, не колдуны, то бишь, знают только 
понаслышке, и которыми не умеют пользоваться. Ведь и этот дом, в 
котором мы сейчас находимся, практически бесконечен. Во всяком 
случае, внутри его можно ходить дни, недели, месяцы и годы, всё 
время находить новые места, но никогда не находить выхода. Так что 
не советую вам здесь теряться.
-	А вы везде с такой скоростью можете передвигаться? - спросил Митя.
-	К сожалению, нет, - покачал головой колдун. - В окружающем мире 
есть такие силы, которые противостоят мне. А если бы мог, то это 
очень бы облегчило нашу задачу.
-	Какую ещё задачу? - полюбопытствовал мальчик.
-	Скоро и ты, и твой славный наставник Мечислав всё узнаете.
Митя глянул на сурового воина, который стоял рядом, и вымолвил 
недоверчиво:
-	Вот он, Мечислав - мой наставник? Что за бред вы говорите?
Глаза Мечислава гневно сверкнули, он вымолвил:
-	Ты, мальчишка, совсем от рук отбился. Ты хоть и королевской крови, 
а заслуживаешь хорошей порки.
-	Подожди, Мечислав, - вымолвил колдун, и воин повиновался.
Затем Обириус хлопнул в ладоши, и из мрака выступила весьма 
примечательная фигура.
Вообще-то, Митя уже видел нечто подобное в своём мире. Это был 
оживший, выточенный из дерева человек. Правда, в Митином мире те, 
созданные Леной фигуры напоминали карликов, это же была женщина вполне 
обычного роста. На ней было длинное платье, которое также являлось частью её 
тела - то есть было выточено из дерева. Деревянная женщина была покрыта 
лаком, что придавало ей дополнительного изящества. Двигалась она, как и 
положено плавно и практически бесшумно. Впрочем, если прислушаться, всё же 
можно было расслышать лёгкое поскрипывание скрепляющих её шарниров. Что 
касается волос, то на голове её был роскошный, прибранный серебреной сеткой 
парик.
Женщина приветливо улыбнулась Мите и Мечиславу, после чего 
обернулась к Обириусу и спросила:
-	Что вам угодно?
И, когда она так обернулась, то Митя увидел, что задняя четвертинка её 
головы просто отсутствует, и через образовавшийся проём видна была вата, 
которая изнутри наполняла всё её дело.
На её вопрос Обириус ответил:
-	Прежде всего, я хотел бы представить вас другу-другу, потому что 
вместе вам предстоит пройти некоторые испытания.
-	Это Мечислав, и Альфред...
-	Да никакой я не Альфред, а Митя! - возмутился Митя.
-	Хорошо, - кивнул колдун, - Если хочешь, будем называть тебя Митей, 
хотя имя Альфред было бы для нас привычнее. Итак, я представляю 
вам свою помощницу Хельгу.
Женщина ещё раз улыбнулась, и поклонилась. Глаза её сияли совсем как 
живые. Обириус продолжал:
-	Я создал её, я вдохнул в неё жизнь, но ещё не до конца её доделал...
Он кивнул на отсутствующую четвертинку черепа...
-	А теперь...
На мгновенье колдун замер, а затем ударил по полу посохом, и вымолвил 
голосом, в котором чувствовалась мощь океана:
-	Да будет свет.
И тогда появилось сияние светлого, берёзового оттенка, и высветило 
округлое, примерно двухметровое зеркало, которое, оказывается, стояло прямо 
перед ними.
Поверхность зеркала была совершенно гладкой, без единой трещины, без 
единой пылинки. Однако ж, ничего это зеркало не отражало.
Колдун пояснил:
-	Это моё колдовское зеркало. Лучшее всяких слов, оно покажет то, что 
было, и частичку того, что предстоит. Митя, смотри внимательнее...
Митя начал пристальнее вглядываться в гладкую поверхность и, наконец, 
заметил своё отражение. Это отражение появилось постепенно, словно бы он, 
Митя, выступил из черноты, и постепенно, чёрточка за чёрточкой, прорисовался.
Жалкое он всё-таки представлял зрелище. В изодранной майке 
"Rammstein", с несколькими, заработанными при недавней беготне 
кровоточащими ссадинами, с глазами расширенными от страха и возбуждения, с 
сильно покрасневшим от мороза носом, на котором теперь оттаивала большая 
сосулька...
Но вдруг начала преображаться его одежда. Теперь это был уже 
роскошный средневековый костюм, в котором преобладали цвета светлые и 
золотистые. И Митя начал ощупывать себя, чтобы удостовериться - на самом ли 
деле происходит это преображение.
Но тут раздался голос Обириуса:
-	Не волнуйся. Просто смотри в зеркало...
И дальше Митя смотрел, уже не отрываясь, и просто принимал то, что 
видел и понимал.

*		*		*

	Митиного двойника звали Альфредом.
Альфред родился в королевском замке. Этот замок Митя увидел, когда 
только перенёсся в картину. Замок возвышался на заснеженном горном склоне.
	Альфред был единственным сыном короля Родрига-одноногого, а, значит, 
несомненным наследником престола.
Что касается его отца, то когда-то Родриг был, пожалуй, самым сильным 
и ловким воином в своём королевстве. Но однажды в окрестных лесах завёлся 
свирепый вепрь. Этот зверь был настоящим чудовищем - ростом со здорового 
скакуна, и весом, по крайней мере, в две тонны. Вепрь нападал на крестьян, 
разбивал своими могучими клыками их деревянные домишки, и много ещё 
всяких бесчинств вытворял.
Конечно, отважный король Родриг во главе большого охотничьего отряда 
выступил против неистового зверя. Но так получилось, что, почуяв приближение 
чудовища, конь Родрига понёс в сторону, и король отбился от остальных 
охотников. Возле глубокого оврага довелось ему встретиться с вепрем.
И свершилась схватка, впоследствии увековеченная в поэме. В этой 
схватке Родриг одолел исполинского вепря, но и сам лишился ноги, а также 
получил такие раны, что только чародейство Обириуса спасло его от 
неминуемой смерти.
Тем не менее, Родриг потерял способность двигаться, и отныне уже 
никогда не покидал своего замка.
Что касается Альфреда, то он рос мальчик весьма щуплым, ленивым и 
нерешительным. Впрочем, были у него достоинства: в своих суждениях он был 
справедливым, и никогда не позволял обижать и притеснять невинного или 
слабого. Вообще, по внешнему своему облику, и по характеру, Альфред был 
точным отражением Мити...
А ещё зеркало показало историю Лены, которая была отражением 
пропавшей Митиной одноклассницы. Родилась она в семье лесника, но после 
случившегося в лесу пожара, осталась круглой сиротой. С помощью добрых 
людей отстроила себе новую избушку, и жила в ней, не позволяя себе тосковать, 
но каждую минуту развивая свои душевные качества.
И выросла Лена такой красавицей, и такой разумницей, что просто 
невозможно было её не заметить. Взглянет она на какого-нибудь человека, и 
тому человеку покажется, будто мешком золота его одарили. Ну, а уж если 
говорить начнёт, то никакая музыка с её голосом не сравнится...
Однажды она по какому-то делу зашла в королевский замок, и во дворе 
повстречалась с царевичем Альфредом. Эта встреча произвела на обоих 
огромное впечатление. Одновременно поняли они, что друг для друга 
предназначены.
Альфред спросил просто:
-	Хочешь у нас остаться?
И Лена ответила так же просто:
-	Да...
И с тех пор Лена переселилась в замок. Там она вышивала просто 
чудесные полотна, которыми потом украшали парадные залы. И на этих 
полотнах были виды столь любимых, родных северных пейзажей. Простые и 
одухотворённые - эти полотна  радовали каждого, кто на них смотрел.
Помимо того Лена писала стихи, и сочиняла для этих стихов музыку на 
гитаре или же на лютне. Стихи и музыка вдохновляли слушателей на сочинение 
своих произведений, которые, однако, не могли сравниться с творениями Лены.
А ещё Лена по своей инициативе, открыла в замковой пристройке школу 
для крестьянских ребятишек, где и занималась с ними, обучая грамоте.
В общем, дел у Лены было столько, что на отдых времени совсем не 
оставалась. Впрочем, она и не любила отдыхать, но всё время была в движении, 
в творчестве.
С Альфредом она виделась редко, и разговаривали они немного, но всё же 
совершенно убеждены были, что предназначены друг для друга. И даже Родриг-
одноногий был доволен таким замечательным выбором своего сына.
Родриг-одноногий лежал на кровати, с которой, к сожалению, не так 
часто мог подниматься, и, созерцая одно из полотен Лены, говорил своему сыну:
-	Пусть и не царского Лена роду, но душа у неё выше души любой 
известной мне принцессы. Ангельская у неё душа. Счастлив будешь с 
ней, и сам светом от неё наполнишься. Когда исполнится тебе 
восемнадцать лет, устроим вашу свадьбу...
Быстро летело заполненное делами время, но свадьбы так и не 
дождались...
Однажды вечером, когда Лена проводила в деревню маленьких 
крестьянских ребятишек, которых она с большим успехом обучила уже основам 
стихосложения, потемнело небо над суровыми, снегом заметёнными скалами.
И взвилась над теми скалами туча тёмно-серая, снегом наполненная. 
Завыл, завизжал ветер, неожиданно жёсткий, словно плетью по лицу секущий, с 
ног сбивающий.
Поплотнее закуталась Лена в свою простенькую шубку (а простенькой 
шубка была потому, что не любила она каких-либо дорогих нарядов, веруя, что 
самое красивое и дорогое у человека в душе). И пошла поскорее назад к замку. 
При этом приговаривала:
-	Вот хорошо, что детишек успела к их домам проводить...
А за себя Лена волновалась.
Но именно к Лене приближалось тёмная туча, и именно за Леной 
прилетел Чёрный Дракон, который в центре тучи той таился.
Но вот вырвался Дракон из тучи, и уселся на дорогу перед Леной. 
Страшным был облик Дракона, и продирающий до костей холод от него 
исходил.
Но не испугалась Лена, и только от холода зубами стучала. Сказала 
девушка спокойно:
-	Здравствуй, Дракон.
-	Здравствуй! - прорычал в ответ Дракон.
-	Не холодно ли тебе? - спросила Лена.
-	Мне-то нет, а вот ты, как я погляжу, подмёрзла! - хмыкнул Дракон.
-	Ничего, не обращайте внимания, - вежливо ответила девушка.
-	А, знаешь ли, что за тобой прилетел? - спросил Дракон.
-	Вот вы сказали, и теперь знаю, - ответила Лена. - Но, хочу заметить, 
что мне вовсе не хочется с вами улетать, потому что меня ждут, и за 
меня будут волноваться иные люди.
-	Тем не менее, я должен взять тебя с собой, - вымолвил Дракон. - Ты, 
девица - сердце этой картины, душа её. Как думаешь, что будет, если 
сердце твоё остановится?
-	Наверное, придёт доктор? - предположила Лена.
-	Нет. Никакой доктор к тебе не придёт! - рявкнул Чёрный Дракон. - 
Как только остановится твоё сердце - вся эта земля метелью 
заполнится; везде только холод да тьма будет. И все, кто живут здесь, 
безумцами станут, и всех их в армию своих снежинок вплету.
-	И всё только из-за того, что моё сердце остановится? - 
поинтересовалась Лена.
-	Да, да, да!! - проревел Дракон. - И я бы с огромным удовольствием 
заморозил тебя прямо сейчас, но это, к сожалению, не возможно, 
потому что слишком яркое у тебя сердце, потому что, заморозь я тебя 
сейчас, и ты такой яркой звездой тут же разорвёшься, что я весь 
растаю.
Лена покачала головой и вымолвила своим мягким, приветливым 
голосом:
-	Вам совсем не обязательно таять, потому что вы вовсе не такой 
плохой, каким сейчас представляетесь. Ведь та тёмная туча, в которой 
вы сейчас прилетели совсем не страшная, и даже вдохновила меня на 
написание одной песни.
-	О-о, скоро ты узнаешь, какой я плохой!! - взревел Дракон. - Я унесу 
тебя в своё королевство, и там, окружённая мраком и ужасом, ты 
забудешь свет, и постепенно сердце твоё потухнет. Вот тогда 
свершится предназначенное, и это королевство станет моим.
-	И всё-таки лучше вы меня отпустите, - очень спокойным и светлым 
голосом вымолвила Лена.
-	Это почему же? - спросил, весьма смущённый её невозмутимостью 
Дракон.
-	Потому что добро всегда побеждает, - вымолвила Лена, и без всякого 
страха посмотрела в его, бурлящие мраком глазищи.
-	Вовсе и нет!! - прогрохотало чудище.
-	Ну, как же. Ведь даже если герои гибнут - правда, которую все знают, 
всё равно на их стороне, так что добро побеждает, - изрекла девушка.
Тут схватил Чёрный Дракон Лену, и взвился с ней в поднебесье. Увидела 
девушка птицу, которая рядом пролетала, и рассмеялась:
-	Вы только посмотрите, какая замечательная птица!
Но дыхнул Дракон на птицу, и она, обледенелая рухнула на землю. 
Проревел Дракон:
-	Вот так и с тобой будет!
Но пропела Лена:
-	Милая птица, сестричка моя - оживи! Песню жизни спой!
И взвилась от заснеженной земли птицы, и полетела, такая же спокойная 
и прекрасная, как и прежде.
Крепче сжал Дракон Лену, и рявкнул:
-	Всё равно, скоро ты станешь мрачной и озлобленной!
-	Вовсе и нет! - рассмеялась Лена и пощекотала дракона за нос.
-	Ну, а на кого ты рассчитываешь?! - взревел Чёрный Дракон.
-	Кто-нибудь меня обязательно спасёт.
-	Быть может, ты думаешь, что это будет принц Альфред.
-	Очень даже может быть, - ответила Лена.
-	Но он ленивый и трусливый! Он даже пальцем не пошевелит, чтобы 
тебя спасти.
-	Он вовсе не такой плохой, как вы его описываете. Он очень добрый и 
открытый...
-	А, может, ты рассчитываешь на мальчишку Митю, который является 
отражением Альфреда в ином мире?
-	Я чувствую того Митю. И в другом мире я знакома с ним, - ответила 
Лена. - Очень вероятно, что он придёт сюда...
-	Нет!! - взревел Дракон. - Тот Митя такой же, как и Альфред ленивый 
и трусливый. Ведь в том мире он не помог тебе, когда ты спасала от 
меня парк. Стало быть, и здесь не поможет.
-	Я верю в него.
-	Ну, и верь, а он всё равно не придёт! - прорычал дракон, однако в его 
мощном голосе проскользнула некоторая неуверенность.
Ну, а затем скрылся Дракон за заснеженными скалами, и изображение 
померкло.

*		*		*

	Очнулся Митя перед зеркалом, и обнаружил, что нет на нём изодранной 
майки "Rammstein", но облачён он в средневековый костюм светлых тонов.
Перед ним стояли: колдун Обириус, деревянная женщина Хельга и 
доблестный Мечеслав. Колдун и Хельга были спокойны, а вот Мечеслав не мог 
скрыть своего изумления. Ведь прямо на его глазах преобразилась Митина 
одежда.
И произнёс колдун:
-	Теперь Мечислав ты убедился, что, когда этот молодой человек назвал 
себя Митей, он вовсе не дурачился. Он действительно был Митей в 
ином мире. Но он шагнул в картину, и стал Альфредом.
-	Подождите, подождите, - перебил его Митя, - Но, если я теперь принц 
Альфред - то где же прежний Альфред?
-	Он - это ты, - ответил Обириус. - И ты будешь им, до тех пор, пока не 
спасёшь Елену. А когда спасёшь - вернёшься в свой мир, а Альфред 
будет править здесь.
-	А если не спасу?
-	Обязательно спасёшь.
-	Вы так уверены?
-	А ты помнишь, что говорила Елена? - поинтересовался Обириус.
Митя почесал затылок и вымолвил:
-	Что-то насчёт того, что добро всегда побеждает.
-	Вот именно, - кивнул колдун, а затем спросил. - Умеешь ли ты 
обращаться с мечом?
-	Никогда его в руках не держал, - вздохнул Митя.
Тут Мечислав проговорил весьма мрачно:
-	Значит, все уроки, которые я ему преподал пошли насмарку.
Обириус молвил:
-	На самом деле не насмарку. Мите просто кажется, что он мечом не 
владеет, но, память Альфреда живёт в нём. Стоит только провести 
несколько коротких уроков, и он всё вспомнит. И, Мечислав, я не зря 
тебя позвал. Мы должны сопровождать Митю так далеко, как это 
возможно...
-	Куда ещё сопровождать? - поёжился Митя.
-	Ну, ведь, после всего что узнал, ты пойдёшь в царство Чёрного 
Дракона, чтобы спасать Елену? - спросил колдун.
-	Я... ну... да... - кивнул Митя, вспомнив, что, собственно за этим он и 
перенёсся в картину.
Ну, а Мечислав кивнул:
-	Я готов.
-	Также с нами пойдёт Хельга, - кивнул на деревянную женщину 
Обириус. - Причём она пройдёт с Митей так далеко, как не сможем 
пройти мы, возможно, до самого царства Чёрного Дракона.
-	А почему вы не пойдёте со мной до самого конца? - спросил Митя.
-	Потому, что есть такие области, в которые мы, обитатели этого мира, 
не можем проникнуть, - вздохнул Обириус. - Ну, а Хельга создана 
моим волшебством, так что она сильно от нас отличается.
-	А когда мы отправляемся в дорогу? - спросил Митя.
-	Незамедлительно, - ответил Обириус.
-	То есть, как это? А как же уроки владения мечом? - спросил мальчик.
-	Эти уроки можно будет провести и в пути. Ведь мы и так задержались. 
Помни, что пока мы здесь разговариваем, Елена томиться во мраке.
-	Да, действительно! - Митя аж подскочил от этой простой мысли, и 
закричал. - Чего же мы ждём?! Скорее! В путь!!





Глава 4
"Демон Грабена"

	Итак, из большого деревянного дома, который стоял на берегу 
заледеневшего озера, вышли: колдун Обириус, Митя, Мечислав и деревянная 
женщина Хельга.
А по льду по-прежнему катались на коньках крестьяне, и даже не 
подозревали они, какая страшная угроза нависла над ними. Ведь и их жизни, и 
существование всего того, что их окружало, зависело только от силы сердца 
Лены.
	Но и не надо, впрочем, им было этого знать, потому что они всё равно не 
смогли бы ничего изменить.
	Обириус сказал Мечиславу:
-	Пусть твои воины возвращаются в замок к Родригу-одноногому. Нам 
их помощь не понадобится. Дело в том, что, чем меньше будет наш 
отряд, тем меньше вероятность того, что Чёрный Дракон заметит нас.
Мечислав знал, что колдун Обириус великий провидиц, и что даже 
Родриг-одноногий никогда с ним не спорит. Поэтому и Мечислав не стал 
возражать, а отослал своих воинов к замку.
Ну, а зато для Мити теперь выделили отдельного коня. Ростом этот конь 
был невелик, зато крепко сложен и вынослив. Цвета он был светло-серого, и 
почти сливался со снегом, который покрывал эту северную землю.
Мальчик молвил:
-	К сожалению, наездник из меня никакой...
Но Обириус проговорил сурово:
-	Тебе только так кажется. А на самом деле все навыки царевича 
Альфреда живут в твоём теле. А Альфред был отменным наездником. 
Так что давай - полезай в седло.
С первой попытки у Мити ничего не получилось. Да и со второй тоже. 
Каждый раз он соскальзывал в снег, а потом и вовсе запутался ногой в уздечке.
-	И это юноша собрался сражаться с Чёрным Драконом! - покачал 
головой Мечислав.
Тогда Митя сжал зубы, и совершил такой ловкий прыжок, который сам от 
себя не ожидал. Он сразу оказался в седле, и, почувствовав гордость, воскликнул 
громко:
-	Вот так то!
Но конь неожиданно рванулся вперёд, в результате чего мальчик едва 
вновь не оказался в сугробе.
Обириус усмехнулся и вымолвил:
-	Ну-ну, Снежок, подожди-ка нас!
И Митин конь Снежок послушно остановился, и повернул свою изящную 
голову в сторону деревянной кобылы, которая, мелодично поскрипывая 
шарнирами, вышла из конюшни, и подошла к Хельге.
Тут Хельга показала, на что способно её деревянное тело - она буквально 
взвилась в седло. Вот после этого они и поскакали...

*		*		*

	Попадавшиеся им по дороге крестьяне останавливались, и изумлённо 
раскрывали свои рты. Митя, который в своём средневековом костюме не мёрз, 
но просто чувствовал от мороза бодрость, махал этим людям рукою, и даже 
выкрикивал им какие-то приветствия, но они глазели вовсе ни на него, а на 
деревянную женщину Хельгу...
	Кстати, они проехали в непосредственной близости от замка, в котором 
жил отец принца Альфреда, и даже увидели самого Родрига. Это был пожилой 
человек, с лицом суровым и сумрачным, как окружавшие его камень и снег. Но в 
то же время его лицо было таким же прекрасным, как северная природа.
	Слуги вынесли его на маленький балкон, и он созерцал оттуда свою 
землю - тоже маленькую, но, несомненно, милую и любимую. Увидев 
всадников, Родриг кивнул им: он уже знал, куда они скачут, и жалел только о 
том, что не может присоединиться к ним.
	А дальше всадники свернули налево, и поскакали вдоль скальной гряды. 
Дорога, по которой они скакали, хоть и утоптанная, едва выделялась на фоне 
заснеженных полей. Затем проскакали ещё одно небольшое поселение, над 
которым возвышалась каменная колокольня, и дальше помчались по широкому 
снежному безбрежью навстречу к горизонту, где заснеженная земля сливалась с 
суровым и спокойным, похожим на купол храма небосводом.
	Поначалу так радовавшая скачка, через час утомила Митю, и он, от 
нечего делать, полез в карман своего костюма. И вот достал он толстую, 
обведённую в тёмно-красную кожу тетрадь. Он раскрыл эту тетрадь, пролистал, 
и обнаружил, что почти все её страницы исписаны мелким, неаккуратным 
подчерком, в котором он признал свой собственный подчерк.
	И всё это была длиннющая, и ещё незаконченная поэма, под заглавием: 
"Любовные страдания молодого принца Альфреда". Мальчик прочитал 
следующее четверостишие в начале:

	Когда сердце томимо тоскою,
	Когда, Лена, я не с тобою,
	Тогда бегу от замка я прочь,
	Тогда поглощает меня ночь.

	Митя фыркнул, раскрыл тетрадь на середине и прочитал следующее:

	Я подслушивал, как ты детишек учила,
	Я подсматривал, как полотна дивные шила.
	Неужто дивные дни те ушли?!
	Ведь ты была сердцем этой земли!

-	Да уж! - ещё раз фыркнул Митя.
-	Что такое? - обернулся к нему Обириус.
-	Да вот, нашёл в своём кармане тетрадь, а в ней - поэма этого 
Альфреда. Посвящена поэма Лене. Не мог он, что ли, получше 
написать?
-	Ну, ты в своём мире тоже стихи писал, и такие, что стеснялся их кому-
либо показывать, - молвил Обириус.
-	Вообще-то - да, - смутился Митя. - И, честно говоря, мои стихи были 
не лучше этих.
-	Естественно. Ведь принц Альфред - это твоё отражение. Ты мог бы 
написать точно такую же поэму. Кстати, береги эту тетрадь. Сдаётся 
мне, что заключённые в ней строки нам вскоре пригодятся.

*		*		*

	Короток зимний день на севере, но, тем не менее, этот, первый 
проведённый там Митей день, вместил в себя очень многое.
Теперь вечерело и больше всего хотелось спать. Митя громко и часто 
зевал, и, если бы Обириус не выхватил у него тетрадь с поэмой, то Митя 
выронил бы эту поэму в снег.
Но вот, среди снежных просторов замерцали огни какого-то селения, и 
Митя пролепетал:
-	Ну, вот, наконец-то, можно будет поспать...
В это время они нагнали телегу, с богатым охотничьим уловом. Были там 
и зайцы, и лани, и олени, и даже несколько кабанчиков. Но охотники, которые 
этой телегой правили, были угрюмыми, тощими, а из одежды на них было 
только какое-то рваньё, в которой им, явно, было холодно.
-	Эй, добрый вечер! - окрикнул охотников Мечислав.
-	Для кого-то, может быть, добрый, да только не для нас, - мрачно 
отозвались охотники. - Для нас не бывает ни добрых вечеров, ни дней, 
ни, тем более - ночей.
-	А что случилось? - спросил Мечислав.
-	А то, что мы жители города Грабена. Слышали, небось, о таком?
-	Да, слухи до нас доходили, - сочувствующе кивнул Мечислав. - Хотя, 
конечно, очень далёк ваш город, и многое нам не известно, а в то, что 
известно - трудно поверить.
Тут Митя обратился к Обириусу:
-	Вот Мечислав говорит, что этот город Грабен очень далёк. Но ведь за 
день мы не могли очень далеко ускакать.
И на это получил следующий ответ:
-	Видишь ли, что касается нашей географии, то здесь, на севере, нет у 
нас определённых карт. Хотя, если ты очень хочешь дойти до какой-
нибудь деревеньки, и твёрдо знаешь, что до неё, например, день пути, 
то именно через день до неё дойдёшь. Но, когда ты отправляешься в 
такое вот длительное путешествие, и не знаешь, чем оно закончится, 
то в первый же день можешь попасть в место чрезвычайно отдалённое 
и даже легендарное. Но этому не надо удивляться.
-	А я и не удивляюсь. Я уже ко всему привык. Вы лучше расскажите, 
чем прославился этот Грабен? - спросил Митя.
Колдун ответил:
-	Известно, что под Грабеном поселился могучий Демон, который 
постоянно требует себе пищи. Сначала жители Грабена пытались с 
ним бороться, но потерпели поражение, и нынче превратились в 
данников Демона...
-	А лучше сказать - в его рабов! - изрёк один из охотников, который 
услышал эту часть разговора. - Все свои силы мы тратим на то, чтобы 
прокормить его. И, чем больше проходит времени, тем больше 
разрастается Демон, и тем больше он требует пищи. А, если нам не 
удастся его прокормить мясом зверей, мёдом или плодами, то он 
начинает пожирать нас.
-	Так почему же вы не сбежите из этого своего Грабена? - спросил 
Митя.
-	Вот именно, что Грабен НАШ, - произнёс другой охотник. - Несмотря 
ни на что, мы всё-таки любим этот город, и не хотим его оставлять. А 
если бы даже и оставили, то далеко всё равно бы не ушли. 
Разгневанный Демон догнал бы нас во время первого же перехода, и 
поглотил бы всех. Кстати, мы уже подъехали.
Они остановились возле небольшой выстроенной из тёмного камня 
заставы, от которой до Грабенских окраин было примерно с полверсты. Из 
заставы вышли несколько облачённых в чёрные доспехи воинов.
Они тщательно осмотрели телегу охотников, и, несмотря на обилие дичи, 
покачали головами. И один из них вымолвил:
-	Сегодня опять недочёт на пять заячьих тушек. Придётся отрабатывать 
завтра, на полчаса раньше вставать.
-	Да, конечно же, - покорно кивали охотники.
Начальник караула спросил, обращаясь к нашим путешественникам:
-	Ну, а вы кто такие?
Мечислав представился, а также назвал остальных. Обириус добавил, что 
они путешествуют по одному делу чрезвычайной важности, но раз уж судьба 
завела их в Грабен, то они готовы помочь его несчастным жителям.
Воины переглянулись, затем заявили:
-	Никому ещё не удавалось помочь нам. И, в любом случае, по нашим 
законам, вход в город закрыт до утра. Так что, если уж хотите 
посмотреть на наше невесёлое житьё-бытьё, так сделаете это завтра. А 
пока что можете переночевать в нашей заставе.
Возражать не стали, а Митя так и вовсе воскликнул, зевая:
-	Да-да, конечно же! Спать! Спать! И ещё раз спать!
Устроились удобно, и сразу же заснули...

*		*		*

	На следующий день, выйдя из заставы, увидели повозки и небольшие 
группки охотников, которые разбредались по окрестностям.
-	Всё не для себя, всё для Демона окаянного, - вздыхали, проводившие 
их до окраин Грабена воины.
И вот они вошли в Грабен. Почему-то Митя ожидал, что этот город 
предстанет им омертвевшим, но увидел совсем иное. Повсюду было движенье. 
Среди небольших каменных домишек суетились люди. Они катили бочки с 
недавно сваренным пивом, они тащили в корзинах выпечку, они несли чаны с 
супами, они передвигали корзины, в которых тоже что-то благоухало. А из труб 
вздымался дым - везде что-то готовили: жарили, варили, коптили, месили, 
пекли, подогревали, смешивали-перемешивали, и...
И при таком изобилии пищи, все без исключения жители Грабена 
выглядели тощими, мрачными, и измотанными. В общем, вполне определённо 
можно было сказать, что всё их бытие было поглощено напряжённым 
производством пищи для Демона.
И вот путешественники увидели очередной, прямо-таки перегруженный 
сладко дымящимися хлебами воз. Правил этим возом похожий на жердь 
мужичок с блекло-смоляными длинными усами. Его длиннющий нос часто, 
улавливая запах хлебушка, вздрагивал, и скатывались из его рта слюни. Но он не 
смел притронуться к хлебушку, потому что знал, что одна не дочтённая буханка 
может стоить кому-нибудь (например, ему) жизни.
И вот Обириус спросил у этого истощённого мужичка:
-	Скажи, уважаемый, куда такой богатый воз везешь?
Мужичок произнёс ворчливо:
-	Вы, наверное, не местные, раз ничего не знаете?
-	Мы и на самом деле не местные, - ответил Обириус.
-	Ну, так вот: я везу этот воз к центральной глотке Демона. То бишь, к 
Городской Башне.
И мужичок кивнул на каменную башню, которая из-за тёмного своего 
цвета и сильно выщербленных углов представляла зрелище одновременно 
мрачное и устрашающее.
Следующий вопрос задал Митя:
-	Вот вы сказали, что есть центральная глотка Демона. И из этого 
следует, что есть ещё не центральные, а всякие второстепенные 
глотки.
-	Ну, естественно есть! - прохрипел мужик. - У нас в подвале каждого 
дома есть Его глотка или глоточка. Он повсюду свои корни распустил. 
Залёг под нашим городом, окаянный, и никакой управы на него нет!
-	Ну, ничего, у нас то на него управа найдётся, - произнёс Обириус.

*		*		*

	Вблизи Городская Башня производила ещё более мрачное впечатление, 
нежели издали. Она была похожа на изгнившее, но всё равно живое чудище, 
которое изготовилось к прыжку.
	А когда гружённая хлебом телега, а вместе с ней и путешественники 
проехали через приоткрытые ворота, то у всех было такое впечатление, будто 
они въезжают в распахнутую глотку.
	Они оказались в зале с закопчёнными, почти чёрными сводами. В 
изъеденных трещинами стенами были выемки, а в выемках этих мерцали светом 
алым и зловещим большие факелы.
	Несколько воинов с лицами измождёнными, сумрачными и злыми 
подошли к телеге, и привычными движеньями начали сгружать её содержимое. 
Они подносили хлеб к широкой, округлой яме, которая имелась в центре залы, и 
сбрасывали его туда.
	Подошёл к яме и Обириус. Воины окрикнули его:
-	Э-эй, туда нельзя!
Но Обириус ответил спокойно:
-	Сейчас я освобожу вас от Демона.
Воины воскликнули:
-	Безумец! Если ты его прогневишь, то он поглотит тебя так же легко, 
как глотает хлеб!
Но Обириус только улыбнулся, и произнёс громко:
-	Эй, Демон Грабена, Демон известный древним под именем Хран-Дра-
Рокк, я вызываю тебя! У меня есть к тебе одно дельце!
Воины поспешили удалиться, укатила и телега с хлебом, а Митя, Хельга и 
Мечислав, остались рядом с Обириусом.
В это время из ямы раздалось урчанье, и выглянула оттуда, похожая на 
чёрный, получеловеческий-полуволчий череп голова, на длинной, змеиной шее, 
сотканной из клубов чёрного дыма.
-	Чего надо?! - пророкотала голова Демона.
-	Скажи-ка, тебе давно стихов не читали? - спросил Обириус.
-	Предположим, что вообще никогда, - отозвалась голова.
-	Ну, так я тебе сейчас почитаю, - произнёс колдун, и достал толстую 
тетрадь.
-	О-ох, так это ж моя... то есть принца Альфреда поэма! - воскликнул 
Митя. - Быть может, не стоит её читать, и позориться?
-	Надо! - заявил Обириус. - Поэма, между прочим, очень даже 
достойная. Итак, начинаю...
И он начал читать.
Читал он медленно, но с большим выражением. Перелистывал страницу 
за страницей, а страниц оставалось ещё много-много.
Так прошёл и час, и другой. Митя уже совсем не боялся Демона Грабена. 
Он просто зевал. Ему было невыносимо, немыслимо скучно. Он зевал так 
сильно, что едва не свернул челюсть. А, в конце концов, он заснул...

*		*		*

Растолкал Митю Обириус.
-	Неужели я заснул? - изумился мальчик.
-	Ну, не только ты один, - произнёс Обириус, и кивнул на остальных.
Остальные - это были: Мечислав, Хельга и их кони. Все они храпели, ну а 
самый громкий храп вздымался из ямы.
Обириус пояснил:
-	Такова благотворная сила графомании: она усыпляет всякого. А принц 
Альфред, равно как и ты, Митя, был величайшим графоманом 
современности. Зная это, я произвёл страшное, по усыпляющей силе, 
чтение его поэмы, и чуть сам не заснул и это несмотря на 
специальную подготовку.
Затем колдун растолкал остальных, и они вышли на улице, где, 
изумлённые жители слушали доносящийся из-под земли храп.
Вскоре к ним подошёл городской глава. Он спросил:
-	Так что же это, вам Демона нашего удалось усыпить?
-	Ну, в общем, да, - согласился Обириус.
-	Так мы для вас такой пир устроим, такой что...
-	Нет-нет, спасибо, не надо. Мы и так задержались. До свидания. 
Кстати, возьмите вот это.
И Обириус протянул ему тетрадь с поэмой Альфреда.
-	Что это? - спросил городской глава.
-	Когда почувствуете, что Демон просыпаться начинает, так почитайте 
ему это. Только приготовьте для читающего кровать. Ведь он 
обязательно заснёт...
И Обириус шумно зевнул. Он ещё не совсем отошёл от любовной поэмы 
Альфреда.





Глава 5
"Город Дракона"

	После посещения города Грабена, у Мити было хорошее настроение. Он 
даже сочинил несколько стишков, и постоянно улыбался. Ему казалось, что со 
всеми противниками, в том числе и с самим Чёрным Драконом, удастся 
разделаться также легко, как и с Демоном Грабена. И хотя небо по-прежнему 
было сокрыто сероватыми, предвещающими снег облаками, всё равно было 
светло. И холмы, и рощи, и изредка попадающиеся на их пути небольшие 
деревеньки - всё это, несомненно, радовало...
	Но вот они доехали до весьма широкой и, конечно же, заледеневшей реки. 
Вообще-то когда-то через эту реку был проведён весьма добротный каменный 
мост. Но теперь кто-то, или что-то этот мост разрушило. Осталось только 
основание моста у одного берега, и половинка гранитного чудища.
	Отменное настроение не покидало Митю, и он проговорил, сияя широкой 
улыбкой:
-	Ну что ж - просто переправимся на другой берег и продолжим наш 
путь.
Но хмурым было лицо Обириуса. Он вымолвил:
-	Не нравится мне это место. Кажется, поджидает нас здесь какая-то 
ловушка.
-	Да ладно, какая тут может быть ловушка! - рассмеялся Митя, и 
первый направил своего неутомимо Снежка к заледенелой 
поверхности реки.
Мальчик первым выехал на лёд, и громко воскликнул:
-	Как видите: здесь нет совершенно ничего страшного!
Обриус проговорил голосом ещё более мрачным:
-	Тем не менее, нам не остаётся ничего иного, как только двигаться 
вперёд и вперёд.
И он выехал на лёд. За ним последовали и Мечислав, и Хельга на своей 
деревянной кобыле.
Митя ехал дальше, оглядывался, и уже понимал, что всё вовсе не так 
замечательно, как показалось ему в начале. Дело в том, что подо льдом вовсе не 
вода текла, а клокотала чернота.
Из-за толщины льда он не мог понять, что это такое, но всё же различал 
это мрачное, и совершенно точно на воду не похожее.
А ещё Митя заметил полынью, которая, правда, виднелась на некотором 
отдалении. И вот в этой то полынье совершенно точно чернело нечто, совсем на 
воду не похоже. И тогда мальчик сказал своему Снежку:
-	Ты подальше вон от той полыньи держись.
Снежок понимающе кивнул, но сделал лишь несколько шагов, и его 
копыта разъехались.
Конь отчаянными, воистину титаническими усилиями пытался 
удержаться, но, к сожалению, его попытки были обречены. Он продолжал 
скользить к полынье.
Тогда Митя обернулся к своим товарищам, и крикнул им:
-	Помогите мне!
Но их положение было столь же плачевным. Ведь зеркальный лёд 
выгнулся не только для Мити, но и для них тоже. Так что все они скользили к 
чёрному провалу.
Вот Обириус проговорил некое заклятье, и на кончиках его пальцев 
засиял зеленоватый огонь. Этот огонь помог бы растопить обычный лёд, а, 
значит, можно было бы уцепиться за образовавшуюся выемку, но тот лёд, по 
которому они скатывались, был далеко не обычным льдом, так что колдовство 
Обириуса не подействовало.
А потом лёд перёдёрнулся с такой силой, что все они подлетели в воздух, 
но прямо в воздухе разделились: Митя, Обириус и Мечислав полетели к воронке, 
а деревянная Хельга и их кони попали на берег.
И чёрная воронка поглотила их. Митя понимал только то, что он кричит 
очень долгое и громкое "А!", а также то, что он падает вниз...

*		*		*

-	Митя, очнись! - это Мечислав встряхнул его за плечо.
Мальчик привстал, и обнаружил, что он полулежит, прислонившись к 
стене, на улочке чрезвычайно сумрачного, каменного городишки. Небо над их 
головами было окрашено в цвет тёмно-серый, такими же были и невысокие, 
кривые домишки.
Повсюду был покрытый ледовой коростой снег, а помимо того виднелось 
с угольно-чёрным льдом, и с таким же чёрным мостом. На стенах домов были 
выгравированы черепа, кости, и иные зловещие изображения.
Несмотря на то, что он был одет весьма тепло, Митя поёжился - холод 
пробирал до костей, и немилосердно сжимал сердце. А воздух был нездоровым: 
сухим и застоявшимся, словно в гробнице.
Обириус стоял рядом. Он оперся на свой посох, и тяжело дышал. 
Несколько ссадин и синяков появились на его лице. По-видимому, он неудачно 
приземлился. И эти его раны напомнили Мите, что Обириус - не какое-то там 
всемогущее божество, а такой же, как и они, смертный человек.
Просто он обладал некоторыми необычайными способностями.
-	Ну, и где это мы оказались? - спросил Митя.
-	Не знаю, - ответил Обириус.
-	Ну, а я, тем более, - покачал головой Мечислав.
Обириус произнёс:
-	Однако, могу сказать, что мы провалились в чёрную воронку и 
оказались здесь. Логично, не так ли?
-	Н-да, - кивнул Митя.
-	А, стало быть, и этот мрачный город, и мы находимся подо льдом, в 
воронке.
-	Угу, - кивнул Митя. - Поверить в такое, конечно же, нелегко. Но я 
верю. Дело в том, что я сейчас вообще во что угодно готов поверить...
И тут буквально в двух шагах от них, скрипнула толстая деревянная 
дверь, и в образовавшийся проём, из царившего внутри дома полумрака, 
выглянуло округлое женское лицо. Это лицо было таким бледным, что первой 
Митиной мыслью было, что - это вампир, и он даже отшатнулся.
Но и женщина тоже отшатнулась, и спросила испуганным голосом:
-	А вы кто такие?
-	Не бойтесь нас, мы путешественники, - спокойным, умиротворяющим 
голосом ответил Обириус.
-	Путешественники? - переспросила женщина, и глаза её округлились 
от изумления.
-	Именно так, - кивнул Мечислав.
-	Но как же вы, откуда ж вы, - бормотала женщина.
-	По-видимому, сверху упали, - произнёс Обириус.
-	Сверху, - повторила женщина. - А вы, а вы...
Тут на глазах её выступили слёзы, и она затряслась.
-	Что вы хотите спросить? - поинтересовался у неё Обириус.
-	Я хотела бы узнать, а вы не служите ли тому серому...
-	Какому ещё серому? - спросил Мечислав, и, положив ладонь на 
рукоять своего тяжёлого двуручного меча, огляделся.
Но улица оставалась такой же пустынной и мрачной, какой она была и, 
когда они её впервые увидели.
-	Расскажите нам, пожалуйста, об этом сером, и возможно мы вам 
поможем, - попросил Обириус.
-	Ах, да что вы. Разве же кто-нибудь в силах нам помочь? - спросила 
женщина.
-	Мы вам обязательно поможем, - выпалил Митя, вспомнив, как ловко 
они разделались с Демоном Грабена.
-	На улице об этом лучше не говорить, - произнесла женщина. - 
Пройдёмте-ка лучше ко мне в дом...

*		*		*

	Через минуту они уже прошли в сумрачную горницу. И, хотя в камине 
горело пламя, оно практически не давало света. На стенах развешены были 
унылые, серые саваны.
	Митя не выдержал и спросил:
-	Почему у вас всё такое мрачное? Неужели нельзя было создать что-
нибудь светлое, жизнерадостное, а?
-	Не знаю, о чём ты говоришь, мальчик, - вздохнула женщина. - Скорее 
всего, я даже никогда и не видела никогда того, о чём ты говоришь.
И тут Митя увидел мужчину, не просто бледного, а прямо-таки 
иссушенного до состояния мумии. Этот мужчина, недвижимый, лежал на ветхом 
диване, в тёмном углу, и не шевелился.
У Мити вырвался вопрос:
-	Он что же - мёртвый?
Тогда лик женщины стал ещё более мрачным, и она вымолвила:
-	Это мой супруг. Прежде он был вполне обычным, хорошим 
человеком, а потом...
Тут она пронзительно вскрикнула, и схватилась за сердце. Мечислав 
сразу же выхватил свой меч, и взмахнул им. При этом насторожённо 
оглядывался.
-	Что случилось? - спросил Обириус.
-	Мне показалось, что...
Женщина медленно подошла к покрытому копотью окну, и выглянула на 
улицу. Затем она покачала головой, и вымолвила:
-	Нет, нет, ничего страшного. Мне, стало быть, просто показалось... 
Ладно, я расскажу вам про Серого Человека.

*		*		*

	И вот что узнали Митя, Обириус и Мечислав из рассказа этой женщины.
Оказывается, город, в который они попали, не имел какого-либо 
определённого названия, так как обитатели его и не знали каких-либо иных 
городов. Вообще, их мир отличался чрезвычайной сжатостью.
Стоило отойти на сотню шагов от городских окраин, как путник упирался 
в незримую, но совершенно непреодолимую стену, которая опоясывала весь 
город. Впрочем, жителей такая теснота не смущала - они привыкли жить в этом 
маленьком мире. Населения города не росло, и не уменьшалось, а всегда 
держалась примерно на одинаковом уровне.
Ну, а что касается жизни, которую они вели, так это была скучная, ничем 
не выдающаяся жизнь. В общем-то, и нечего было про эту жизнь рассказать. Эта 
жизнь была лишена творчества, а любовь была такой вялой, что её, можно 
сказать, вовсе не было.
Так продолжалось до тех пор, пока не появился Серый Человек.
Никто не мог сказать, кем был этот Серый Человек. Но своё прозвище он 
получил из-за цвета своей одежды и лица. Он практически сливался со снегом, и 
мог неожиданно оказаться прямо перед случайным, и, конечно же, 
перепуганным прохожим. И, когда случалась такая встреча, то этот случайный 
прохожий был уже обречён.
Нет, Серый Человек не убивал его, не уносил в какое-нибудь тайное и 
жуткое убежище. Он просто смотрел на прохожего, и тот терял совершенно все 
жизненные силы. Не переставало биться его сердце, он ещё мог смотреть, а если 
его потом подкармливали, то он и ел и пил. Но он уже не разговаривал, и ни 
единой мысли не отражалось в его глазах. Такой прохожий превращался в 
живую мумию, и таких живых мумий было в городе уже гораздо больше, чем 
живых людей.
Никто не знал, как бороться с Серым Человеком, и все без исключения 
чувствовали себя обречёнными. Город доживал свои последние дни, а, может, и 
часы...

*		*		*

	Женщина закончила свой рассказ, и с робкой надеждой посмотрела на 
Обириуса. Спросила тихо:
-	Ну, сможете ли нам помочь?
Обириус выглядел весьма озадаченным. После значительной паузы, он 
вымолвил неуверенно:
-	Э-э, ну что ж, надо подумать.
Митя подошёл к чародею, и спросил вполголоса:
-	Как же так - неужели вы не уверены в своих силах?
Обириус, так же, вполголоса, ответил ему:
-	Вообще-то, случай действительно редкий. Вот, помнится, в старинном 
замке Грюмхельде объявился призрак, который убивал одним своим 
взглядом. И, кстати сказать, я знал заклятье против того призрака. Но 
здесь, как подсказывает мне сердце, нечто совершенно иное... Хм-м... 
Хм-м, надо подумать.
Но подумать им не дали. Во входную дверь вдруг раздались настолько 
сильные удары, что дверная щеколда задрожала, а с потолка посыпалась пыль.
И тогда женщина отдёрнулась, и спряталась за широкими плечами 
Мечислава. Оттуда она лепетала:
-	Это он. Это Серый Человек!
Её, лишённый жизненных сил супруг лежал, не двигался, и смотрел 
пустыми глазами в потолок.
-	Не открывайте ему, пожалуйста, - лепетала женщина. - Иначе все мы 
станем такими же, как мой муженек...
Но те удары, которые обрушивались на дверь, становились всё более 
сильными. Дверь выгибалась, дребезжала, и, наконец, переломилась на части, 
которые вылетели на середину горницы.
В образовавшийся проём ворвалась стужа, пронзительно взвыл, ударил по 
лицам морозный, иссушающий ветрило.
-	Он идёт! - вскрикнула женщина, и, повалилась в обморок, на кровать 
рядом со своим супругом.
-	Ну, ничего мы сейчас разберёмся с этим Серым! - воскликнул 
Мечислав.
Все они внимательно вглядывались в ту дыру, которая зияла на месте 
выбитой двери. Все в напряжении ожидали, когда же появится Серый Человек.
В комнату стремительно врывались обледенелые снежинки, и, продолжая 
вихриться, скапливались около стен. А потом, вдруг оказалось, что один из этих 
снежных вихрей - это вовсе уже и не вихрь, а Серый Человек. Он и теперь 
практически сливался со снегом, который продолжал метаться за его спиной.
Лицо у него было чрезвычайно вытянутым, серым как старый снег, и 
покрытым крупными чешуйками. А глаза у него были нечеловеческими - с 
узкими и вытянутыми тёмно-синими зрачками, которые сжимались и 
расширялись, словно сердце. Но он смотрел не на путешественников, а немного 
над их головами.
И говорил Серый Человек голосом задумчивым и раскатистым, словно 
отголоски далёкой, наполненной громами бури:
-	Вы не жители этого города. Вы не часть меня. Хм-м, неужели вы 
упали сверху?
-	Да, - насторожённо ответил Обириус.
-	Так, стало быть, чёрная сфера заработала как ловушка. Возможно, 
таким образом, она хочет остановить меня...
-	Мы хотим остановить тебя! - вскричал Мечислав и со свистом рассёк 
своим двуручным мечом воздух.
-	У вас всё равно ничего не получится, - спокойно вымолвил Серый 
Человек. - И вы вообще мне не нужны. Вы лишние. Так что советую 
не мешать мне.
Мечислав ничего не сказал, но буйволом зарычал, и прыгнул на Серого 
Человека. Он в очередной раз замахнулся своим богатырским мечом, и удар, 
который он должен им был бы нанести, мог бы рассечь даже облачённого в латы 
человека надвое.
Но этому удару так и не суждено было свершиться. Серый Человек 
просто дунул на меч, и лезвие его источилось: в одно мгновенье стало 
тоненьким, как прутик, а потом и вовсе исчезло.
Тогда Мечислав сжал свои кулачищи и прыгнул на Серого Человека.
Но тот, оставаясь невозмутимым, просто вдохнул в себя воздух. Мечислав 
превратился в маленькое, темно-дымчатое облачко, и был поглощён Серым 
Человеком.
Тогда громко вскричал Обириус:
-	Кем бы ты ни был: я приказываю тебе - остановись!
И взмахнул Обириус своим колдовским посохом.
Вырвались из посоха потоки синеватого пламени, и хлынули на Серого 
Человека. Однако ж никакого вреда ему не причинили. Серый Человек просто 
дунул, и пламень превратился в сосульки, которые, звеня, рухнули на пол и 
раскололись на маленькие кусочки.
Тогда Митя понял, что надо бежать. Он бросился к окну, намериваясь 
высадить стекло, и дальше, вылетев на улицу, бежать, столько, сколько хватит у 
него сил.
Но опять раздался спокойный голос Серого Человека:
-	Уже слишком поздно...
А затем некая сила, с которой он не мог бороться, подхватила Митю и 
стремительно понесла его назад.
Мальчик даже и закричать не успел. Просто вдруг ничего не стало.

*		*		*

	Серому Человеку не надо было объяснять Обириусу, Мечиславу и Мите, 
кто он. Как только наши путешественники были поглощены им, они сразу всё 
узнали.
	И оказалось, что Серый Человек не был противником тех людей, которые 
жили в Городе. И он, и эти люди были не то что существами близкими, а они 
были просто единым существом.
	Просто когда-то, очень давно по человеческим меркам (примерно за 
тысячу лет до описываемых событий), жил в поднебесье Снежный Дракон. В 
отличие от Черного Дракона, который похитил принцессу Елену, Снежный 
Дракон был существом вовсе не злобным, и любимейшей его забавой было 
покружиться в метели, среди снежинок, да и самому, выпустить из своей 
ледяной глотки парочку-другую снежных вихрей.
	Но обладал Снежный Дракон огромной магической силой. Узнал про это 
злой колдун Черноглас, и решил призвать Снежного Дракона на свою сторону. 
Дело в том, что в планы Черногласа входило завоевание одного небольшого 
королевства, входящие в состав которого скалы славились своими золотыми 
жилами. А жители того королевства были людьми добродетельными, 
талантливыми и светлыми. Это, конечно же, особенно бесило Черногласа душа у 
которого, равно как и голос и сердце была чёрной, злобной и безумной.
	Итак, Черноглас вызвал к себе Снежного Дракона, поведал ему о своих 
замыслах, и предложил встать на свою сторону,  не сомневаясь, что Дракон ему 
не откажет.
	Ведь Черноглас всё судил по себе, и был уверен, что все без исключения 
Драконы служат злу. Но очень ошибался Черноглас: Снежный Дракон 
решительно отверг предложение Черногласа, и добавил буквально следующее:
-	Раз ты собираешься напасть на этих мирных, добрых людей с 
коварной неожиданностью, то я считаю своим долгом сообщить им о 
готовящемся нападении. И я встану на их сторону.
От гнева и без того страшный лик Черногласа ещё больше искривился, и 
стал настолько страшным, что уже невозможно было на него без содрогания 
смотреть.
Но вот совладал с собой Черноглас, и вдруг заговорил голосом мягким и 
доверительным. Он, мол, только проверял Снежного Дракона, и теперь, 
убедившись, какое хорошее у него сердце, предлагал ему испить с ним вина.
Снежный Дракон был существом весьма наивным, а поэтому не услышал 
в словах Черногласа фальши, и согласился. Дракону была преподнесена 
огромная чаша, в которой темнела некая жидкость, запахом своим 
действительно напоминающая вино.
И вот наивный, не привыкший к обману Снежный Дракон одним залпом 
осушил чашу.
Тут же Черноглас расхохотался и проговорил:
-	А теперь узнай действие того напитка, который ты только что 
поглотил. Стоит тебе предупредить жителей того маленького 
королевства о готовящемся нападении, как вырвется из тебя, и 
окружит тебя чёрная сфера. И тут же, уже внутри этой сферы ты 
будешь раздроблен на сотни частей. В каждой из этих частей 
сохранится жизнь, и каждая из них превратиться в человека, который, 
однако ж, не будет помнить, откуда он появился. Снаружи это будет 
примерно десятиметровая сфера, внутри же её места окажется 
достаточно для того, чтобы построить город средних размеров. В том 
унылом, сером городе и будут вести своё безрадостное существование 
частицы тебя - глупые, маленькие людишки. И никогда больше ты не 
взлетишь в небо. Никогда! Никогда!! Так что подумай хорошенько: не 
стоит ли всё-таки примкнуть на сторону сильнейшего. То есть - на 
мою сторону.
Такова была речь Черногласа. Он рассчитывал, что произведёт на 
Снежного Дракона впечатление. И действительно: впечатление было 
произведено, да только не совсем такое, на какое рассчитывал злой колдун.
Взревел Дракон и бросился на Черногласа. Едва успел превратиться 
колдун в летучую мышь, и забиться в трещину на потолке (а дело было в 
уединенной пещере).
Так и не смог достать его Снежный Дракон, и вылетел из пещеры.
Его не терзали сомнения, что делать. Он чувствовал, что должен помочь 
добрым людям. Хотя, конечно, ему было и печально, и чуточку страшно...
И вот он прилетел к правителю той земли, и рассказал ему обо всём. 
Правитель поверил Снежному Дракону, и начал собирать армию.
И была битва, в которой армия людей во главе со Снежным Драконом 
разбила Черногласа. Но, умирая, крикнул Черноглас:
-	Да свершится проклятье!
Тут же вокруг тела Снежного Дракона появилась чёрная сфера, и был он 
разорван на сотни кусочков, каждый из которых превратился в человека, 
который не помнил своего происхождения.
Сначала жители спасённого королевства хотели построить вокруг сферы 
храм, но заметили, что исходит из неё дурная энергия, и что любой оставшейся 
рядом с ней больше трёх часов, становился бесноватым, и только свежий горный 
воздух мог излечить такого человека.
В общем, решено было отвести сферу на границу королевства, и утопить 
там в болоте. Что и было осуществлено.
Проходили годы, десятилетия, столетия...
Постепенно грунтовые воды подвигали чёрную сферу из болота, и, 
наконец, попала она в реку, по дну которой медленно, год за годом катилась.
Ну, а внутри сферы не было черноты, а был постоянный, унылый сумрак, 
была холодная земля, и материал, достаточный для того, чтобы возвести 
городок. И заключённые внутри люди действительно возвели городок и жили в 
нём безрадостно и скучно, не ведая, ни что такое искусство, ни что такое небо, 
ни что такое свобода.
Страшная тоска сжимала и разрывала их сердца, но не понимали они, в 
чём источник этой тоски. Он рождались и умирали, но всегда были частью 
единого организма, и каждый вновь рождённый помнил тоску своих отцов и 
дедов.
Так получилось, что один из родов, берущий своё начало из 
раздробленного сердца Снежного Дракона отличался ещё более пронзительной, 
чем остальные тоской. И вершиной, и окончанием этого рода стал тот, кого 
потом с ужасом прозвали Серым Человеком.
Все силы свои, всю тоску свою неизмеримую направил он на то, чтобы 
постичь свою внутреннюю сущность. И в конце исканий вспомнил, кем был он 
когда-то, и кем были все остальные, окружавшие его. Вспомнил он и волшебство 
Драконье, и стали его глаза Драконьими.
Отныне ходил он по городу, и вбирал в себя сущности его обитателей - то 
есть частицы самого себя, Снежного Дракона. И все эти частицы, попав в него, 
уже не ужасались и не сопротивлялись, но чувствовали необыкновенную 
гармонию, и, в общем-то, уже не были отдельными, невыразительными 
существами, а единым организмом.

*		*		*

Что же касается Мити, Обириуса и Мечислава, то они хоть и были 
поглощены, но Снежным Драконом не стали, потому что никогда им не были.
Но они стали сторонними наблюдателями. Движение Серого Человека по 
улочкам города представлялось им в виде отдельных, наиболее значимых 
фрагментов. И остававшееся до окончательного единения время пролетело для 
них не заметно, они даже не успели ни соскучиться, ни проголодаться.
И вот, когда последний из жителей города был поглощён Серым 
Человеком (это, кстати, был городской глава, и, чтобы добраться до него, 
пришлось разрушить и каменную ратушу и расположенные под ней 
подземельем) - когда это свершилось, то Серый Человек вновь стал Снежным 
Драконом.
Взмахнул он крыльями, и, подобно многотонному тарану устремился 
вверх. Последовал страшной силы удар, и сфера, которая так долго его 
удерживала, стала прахом. Сверху был ещё и речной лёд, но уж он то не являлся 
сколько-нибудь значимой преградой, и раскололся на мириады мельчайших 
осколков.
И тогда издал Снежный Дракон вопль, который многим мог бы 
показаться ужасающим, но на самом то деле это был вопль светлой радости.
Ведь он видел небо!
Но, прежде чем устремиться в это столь долгожданное и любимое им 
небо, Снежный Дракон промчался над речным берегом, и выдохнул из себя 
очередной снежный вихрь.
И, вместе со снежинками, упали в глубокие мягкие сугробы Обириус, 
Мечислав и Митя.
Вот выбрались они, отфыркиваясь от снега, и отряхаясь, и увидели, что 
уже спешит к ним деревянная женщина Хельга, и ведёт за собой четырёх коней: 
одного деревянного, и трёх обычных.
Мечислав сказал:
-	Ну, вот. Теперь совершенно точно можно сказать, что мы стали 
первыми людьми, побывавшими в драконьей утробе, и оставшимися 
живыми.





Глава 6
"Подземная Башня"

	После приключения в городе Снежного Дракона, наши герои сразу же 
поскакали дальше.
	И, когда Митя спросил:
-	А есть ли хоть какая-то карта, по которой можно посмотреть, как в 
царство Чёрного Дракона попасть?
То получил от Обириуса следующий ответ:
-	Такой карты нет. Единственный путь туда: это всем сердцем желать 
попасть в это царство. Думаю, ты именно этого, ради Елены и 
желаешь. Не так ли?
-	Конечно. Но вы говорили, что нам предстоит расстаться, когда мы 
достигнем какого-то места, дальше которого только Хельга сможет 
пройти со мной.
На это колдун ответил:
-	Да. Но не спрашивай, когда это произойдёт, потому что и я этого не 
знаю.
А Мечислав проговорил:
-	Тем не менее, прежде, чем это произойдёт, тебе надо будет преподать 
несколько уроков владения мечом, чтобы ты вспомнил то, что уже 
знаешь. То, что в тебе осталось от принца Альфреда...
До самого вечера скакали они в окружении северных, зимних пейзажей. И 
казалось Мите, будто он медленно перетекает из одной картины в другую.
Воспоминания о Лене тревожили его сердце.
Он очень волновался: как она там, в темноте, в беспросветном ужасе 
царствия Чёрного Дракона? Долго ли ещё выдержит?..

*		*		*

	Начался сильный снегопад, и сумерки нахлынули, и сжали мир столь 
быстро, что это больше походило на смену декораций в театре, а не на 
природное явление.
	Окружённые этими сумерками, въехали путешественники в небольшой 
городок, и сразу поняли, что городок этот по каким-то причинам оставлен 
жителями, и теперь - совсем мёртвый.
	Они ехали мимо перекошенных, выгнувшихся к земле, а то и вовсе 
рухнувших домишек. Иногда только большой сугроб, из которого торчали 
обледенелые камни, напоминал о том, что на этом месте когда-то стоял дом.
	Что же касается более-менее сохранившихся домиков, то останавливаться 
в них не хотелось. Страшными, затаившимися в ночи чудищами, казались эти 
дома. Скрипели и дёргались сгнившие двери, а ветер надрывно и пронзительно 
визжал в пустых, угольно-чёрных провалах окон.
-	Почему жители оставили этот город? - спросил Митя.
-	Хотел бы я знать, - задумчиво и насторожённо произнёс Обириус.
Но вот они выехали на весьма широкое, открытое место, и оказалось, что 
в центре этого места стоит лачужка настолько маленькая, что, казалось, в ней не 
смог бы разместиться на кровати даже один человек. Тем не менее, за мутным 
окошком этой лачужки мерцало пламя свечи.
-	Поехали туда, - кивнул в сторону лачужки Обириус.
-	Только надо быть осторожными, - шепнул Мечислав.
И этот могучий воитель положил ладонь на рукоять длинного 
охотничьего ножа, который заменял ему потерянный в схватке с Серым 
Человеком двуручный меч.
По меньшей мере двадцать шагов отделяло их от лачужки, когда дверь её 
скрипнула, и на порог выступил горбун в тёмном монашеском наряде. Лицо 
горбуна было скрыто капюшоном. Голос у него был таким резким, будто он при 
каждом слово плевался. Тем не менее, слова, которые он произносил, были 
приветливыми:
-	Здравствуйте, гости дорогие. Очень я вас рад видеть.
-	Должно быть, вы увидели нас ещё задолго до того, как мы 
приблизились к вашему скромному жилищу? - спросил Обириус.
-	О, да, - кивнул горбун. - Дело в том, что у меня по всему городу 
расставлена система зеркал, и они, отражаясь друг от друга, несут 
отражение ко мне. Так что мне многое известно. Например, когда 
приближаются волки. Здесь, знаете ли, очень лютые волчьи стаи, так 
что надо держать ушко на макушке.
И, как только он произнёс эти слова, как очередной порыв ветра принёс 
голодный и злой волчий вой. И не успел этот вой утихнуть, как присоединился к 
нему ещё один, более неистовый волчий голос. И вот уже целая волчья стая воет 
где-то поблизости.
У коней безумно выпучились глаза, они захрапели, забили копытами, и, 
казалось, вот-вот сорвутся в снежную круговерть.
Тогда горбун произнёс:
-	Волки почуяли вас, так что теперь самое время, чтобы укрыться в 
моём жилище.
Митя скептически посмотрел на крохотную лачужку горбуна, и произнёс:
-	Не думаю, что мы все там уместимся. Тем более, с нами ещё и кони...
-	Ну, насчёт вместительности можете не беспокоиться, - заверил их 
горбун.
И с этим восклицанием горбун быстро отошёл на несколько шагов в 
сторону, и с неожиданной для его кривого тела ловкостью расчистил едва 
приметный холмик. И оказалось, что это не холмик, а железная дверь, вделанная 
прямо в мостовую.
Горбун сильно за эту дверь дёрнул, и она распахнулась. Оказалось, что 
под дверью были широкие каменные ступени.
Путники устремились, но горбун остановил их. Он сказал:
-	Нет, нет - это укрытие только для коней. Вас же ждёт более приятное 
место.
	Он отвёл вниз коней, и быстро вернулся - закрыл железную дверь на замок, 
и сказал:
-	За коней не волнуйтесь. Там у них есть, чем поживиться; ну и не 
замерзнут они. Ну, а вы, дорогие мои гости, проходите вот сюда.
	И он первым вбежал в свою лачужку, и открыл люк в полу. За этим люком 
начиналась винтовая лестница.
-	Быстрее. Волки уже совсем близко, - посоветовал горбун.
	Митя обернулся, и словно в кошмарном сне увидел, как из снежной 
круговерти выступил огромный волчище. Глаза у этого зверюги пылали 
неистовым, но, вместе с тем и леденящим серебристым огнём, а из глотки 
вырывались клубы чёрного, отравленного дыма.
	Вслед за первым волком появились и иные - не менее жуткие, голодные и 
яростные. И вот они метнулись на мальчика.
	В то же мгновенье Мечислав подхватил Митю под мышки, и буквально 
впрыгнул с ним в лачужку. Ну, а горбун захлопнул дверь, и поставил толстую, 
железную задвижку.
	Снаружи слышалось неистовое волчье рычанье, лязганье их клыков, а за 
окнами мелькали их выпученные глазищи. Но лачужка, хоть и маленькая, была 
выложена из гранитных глыб, так что, в эту ночь, волкам, по-видимому, не 
суждено было поживиться человечиной...

*			*		*

	Довольно долго спускались они по винтовой лестнице.
	Сначала их окружали каменные стены. А затем очутились они в весьма 
просторной, освещённой факелами зале. Причём факелы высвечивали отдельные 
части залы: и были там, окруженные тьмой, библиотека, лаборатория алхимика, 
кухонька, спальня, а помимо того - склады с какими-то минералами.
	Митя окинул всё это многообразие, и воскликнул:
-	Ух, ты! Сколько здесь всего!
Затем уже более спокойно спросил:
-	Вы всё это сами создали?
-	Ну, конечно же - нет, - ответил горбун, и тут, наконец-то откинул 
капюшон.
	Они увидели морщинистое, старческое лицо, с огромным алым носом, и с 
глазами, источавшими зеленоватое свечение.
-	Зовут меня Мельтехор, - представился горбун. - Конечно, облик мой 
может вызвать отвержение, но, на самом деле, заверяю: вам 
совершенно нечего боятся. Зеленоватое свечение в глазах, и огромный 
нос - это последствия употребления малахитового мха, который 
растёт в близлежащих пещерах. Что же касается наполнения этой 
пещеры, то лишь незначительная часть этого была создана мною. Всё 
остальное принесено мной, а также моим нынче покойным отцом из 
покинутого города, и, таким образом, спасено от окончательного 
разрушения.
-	Но почему жители ушли оттуда? - спросил Митя, и тут же сам 
выдвинул предположение. - Из-за волков?
-	Нет, вовсе не из-за волков, - ответил Мельтехор. - Хотя местные 
волки и лютые, и колдовством тёмным наделённые, а всё ж жители 
этого города научились им противостоять, и любые их вылазки 
отбивали. А случилось здесь нечто иное...
	И вот, что поведал им Мельтехор.

*		*		*

	Жители города Звэля всегда отличались сильной, а временами и просто 
иступлённой верой во всякую нечисть. Повсюду - в каждом камне, в каждом 
деревце, и даже в порыве ветра, или в крике птице им чудилось присутствие 
неких зловещих божеств. 
	Существовали они в постоянном страхе, и большую часть своей жизни 
проводили в неистовой молитве. Конечно, на таких недалёких людях легко 
можно было сыграть. И, если бы попался им какой-нибудь хитроумный король, 
то наверняка вплёл бы Звэльских жителей в свою армию и использовал в 
качестве пушечного мяса.
	Но попался им не хитроумный король, а выходец из их среды - безумец и 
фанатик, Авви. Этот Авви обладал огромной энергией, он умел много и складно 
говорить, людей влекло к нему как магнитом, но в тоже время он был 
бесноватым.
	Когда на Авви находил очередной приступ, он бежал в расположенные под 
городом пещеры, валялся на голых камнях, вопил, визжал, плакал и смеялся. А 
ещё он разговаривал с камнем, а потом, прислонив ухо к какой-нибудь трещине, 
подолгу слушал ответы, кивал, и приговаривал:
-	Да, да. Конечно же. Так я и сделаю.
	А потом Авви возвращался к перепуганным Звэльцам, и в долгих, 
иступлённых проповедях рассказывал им подземные откровения. По его словам, 
якобы близился конец света: небо должно было рухнуть на землю и раздавить 
всех. 	Единственным спасением для всех них был путь под землю. Там, по 
словам Авви, имелась огромная пещера, в которой Звэльцам суждено было 
основать новое королевство.
	Доверчивые Звэльцы поверили ему, и после недолгих сборов, все, и стар и 
млад пошли вслед за Авви в подземелья. Те немногочисленные жители, которые 
всё-таки не хотели покидать насиженные места, были связаны и унесены в 
пещеры насильно. Те единственные, кому удалось скрыться, а затем вернуться в 
опустевший город - это были отец Мельтехора, и его супруга.
	Что же касается остальных Звэльцов, то они, вслед за Авви долго шли по 
туннелям и, наконец, вышли на узкую, природой выточенную лестницу. Под 
ними лежала пещера, в которой действительно могло уместиться небольших 
размеров королевство. Несколько огненных рек протекали по дну пещеры, 
именно в их отсветах Звэльцы и увидели эту свою новую и, конечно же, 
безрадостную землю.
	В течении нескольких часов спускались они по каменной лестнице, пока, 
наконец, не достигли дна этой огромной пещеры.
	Тогда Авви вскричал:
-	Мы останемся здесь навеки и будем спасены!
	Затем он ударил своим железным посохом по той лестнице, по которой они 
только что спустились, и, так как лестница эта держалась, что называется "на 
честном слове", мгновенно развалилась, так что путь к отступлению был 
отрезан.
	Вообще-то, оказавшись в этом каменном подземелье, наивные Звэльцы 
вполне могли погибнуть от отсутствия пищи и воды. Но им несказанно повезло, 
и они нашли то, что не было в иных пещерах: и питьевую воду, и пищу.
	Правда вода была сильно тёплой, и очень неприятной на вкус, а что 
касается пищи, то та плесень, которую они соскребали со стен, поначалу 
вызывала у них только расстройства желудка. Но постепенно они привыкли и к 
такой еде, научились разводить на специальных фермах плесень, и построили 
себе домики, столь же несуразные, как и их жизнь.
	Через некоторое время бесноватый Авви прыгнул в лавовое озеро, и 
Звэльцы на некоторое время остались без предводителя. Однако вскоре нашёлся 
среди них один, назвавшийся Авви Вторым.
	Этот Авви Второй изрёк, что всё то, чему учил Авви первый - это ложь, и 
что единственный путь к спасению - это строительство громадной башни, по 
которой можно было бы подняться к самому куполу подземной пещеры, а уж 
дальше - выбраться в "верхний" город Звэль.
	Конечно, совсем не обязательно было строить эту огромную башню, а 
достаточно было возвести лестницы, или хотя бы одну лестницу возле стен 
пещеры. Но Авви Второй искреннее верил, что только таким вот тяжёлым, 
бессмысленным трудом смогут они искупить воображаемый грех, а всякий иной, 
более лёгкий путь непременно ввергнет их в погибель.
	И наивные Звэльцы поверили ему. Так что вскоре началось строительство 
башни. Нижнюю её часть строили из камня, но потом наткнулись на залежи 
железной руды. Незамедлительно были возведены сталеплавильные заводики, из 
которых днём и ночью несли железные плиты.
	Башня постепенно взрастала, но таково уж было воздействие пещерного 
воздуха, что железо покрывалось ржавчиной, и башня грозила развалиться ещё 
до своего завершения. Тем не менее, Звэльцы, под предводительством уже Авви 
третьего продолжали напряжённо, на пределе своих сил работать...

*		*		*

	Такова была рассказанная Мельтехором история.  Очень заинтересованный 
Митя, спросил:
-	Ну, а откуда вам всё это в таких подробностях известно?
	Мельтехор ответил:
-	А у меня здесь есть наблюдательный пункт. Его ещё мой батюшка с 
матушкой построили, ну а я - только усовершенствовал. Пойдёмте, я 
вам всё покажу.
	И они прошли к состоящему из множества зеркал прибору, от которого 
уходила в каменный пол широкая, и тоже наполненная зеркалами труба.
-	Сейчас вы увидите Башню, - заявил Мельтехор.
	С этими словами он выхватил, и приблизил к путешественникам одно из 
составляющих прибор зеркал.
	На зеркале ничего не было видно, но вот Мельтехор чуточку подвинул его, 
и на поверхности зеркала тут же появилось отображение многокилометровой, 
наполненной отблесками пламени пещеры. И была там башня, достойная этой 
пещеры.
	Широченная у основания, она, постепенно сужаясь, возносилась 
винтовыми переходами по меньшей мере на три сотни метров вверх. Причём 
видно было, что архитекторы просчитались: при таком сжатии, башня должна 
была превратиться в иглу ещё за сотню метров до сводов пещеры. Но и без того 
высота башня составляла уже, по меньше мере, триста метров. В средней своей 
части башня так проржавела, что в любое время могла переломиться и рухнуть.
	Тем не менее, суетившимся на серпантином ведущей вверх широкой 
лестнице и под стенами человечкам, похоже, совершенно наплевать было на эту 
опасность. Они сосредоточенно выполняли свою работу.
-	Насмотрелись? - спросил Мельтехор.
-	Да уж, - произнёс Митя. - Жаль их, всё-таки. Очень уж они свою 
жизнь бессмысленно проводят. Почему вы не поможете им? Почему 
не объясните, что они заблуждаются?
-	Мальчик, неужели ты думаешь, что они послушаются меня? - 
осведомился Мельтехор. - Ведь они же фанатики... Ну, довольно он 
этом. Вы ведь не такие безумцы? А?
-	Вроде нет, - вздохнул Митя.
-	Ну, а раз так, то и волноваться вам нечего. Сейчас я вас накормлю, а 
потом и спать уложу. Пусть наверху ярится снежная буря, пусть 
голодные волки там воюют, но сюда им ни за что не добраться...
	И вскоре им был подан ужин, который составляли удивительные, никогда 
прежде не виданные Митей плоды и коренья. Тем не менее, покушали с 
большим аппетитом.
	Нашлась пища и для Хельги. Но деревянной женщине нужна была не 
простая еда, а солнечный свет, который и наверху, в этом снежном мире являлся 
большой редкостью. Но у Мельтехора имелся консервированный солнечный 
свет, и именно его поглотила Хельга.
	Затем деревянная женщина встала посреди пещеры, и необычайно громко 
прокричала:
-	Спасибо тебе, Мельтехор!
	Её деревянная плоть затрещала, и из неё полезли зеленоватые ростки. Так 
что, если бы Обириус не прочитал бы успокаивающее заклятье, и не ударил бы 
Хельгу своим посохом по лбу то, вполне возможно, что она превратилась бы в 
дерево, из которого и была создана.
-	Ну, что ж, а теперь - спать, - вымолвил Мельтехор, и постелил мягкие, 
тёплые ткани и покрывала на полу.
Но Митя уже знал, что в эту ночь ему не доведётся поспать.




Глава 7
"Аристей и Аннека"

	Как только Мите показалось, что все заснули, он поднялся, и потихонечку 
прокрался к показывающему подземное царство прибору.
	Одно за другим начал он выдвигать, и под различными углами наклонять 
составляющие этот прибор зеркала. Результатом этих манипуляций стало то, что 
он увидел подземное царство под самыми разными ракурсами, а также в 
различной степени удаления или же приближённости.
	Нашёл он и ещё кое-что весьма интересное. К зеркальному прибору был 
придел клапан, который можно было открывать, и слышать то, что говорили 
обитатели подземного царства.
	Причём в первый раз он открыл клапан слишком широко, и грохот одного 
из сталеплавильных заводиков заполнил пещерку Мельтехора.
	Кто-то заворочался, кто-то забормотал:
-	Что такое?..
	Но Митя уже прикрыл клапан, и затаился под зеркальным прибором.
	Дальше он действовал осторожнее, и приоткрывал клапан лишь слегка, так 
что голоса едва доносились
	Картинка за картинкой рассматривал он подземное царство, много чего 
перевидал, но все картинки объединяло одно: опустошённые, ничего не 
выражающие глаза строителей, надсмотрщиков, солдат, палачей, и сборщиков 
мха.
	Даже и старческое лицо Авви третьего, которое было показано одним из 
зеркал (Авви вместе с приблёженными пировал в ржавом зале), не выражало 
ничего, кроме смертельной скуки, и, вместе с тем, расслабленности от ничего не 
делания. Но зато лица и фигуры простых работяг были измождены до предела. 
Казалось, что и не люди вовсе это, а какие-то тени...
	Глядя на эти картины всеобщего горя, Митя так разволновался, что даже и 
не заметил того, что приговаривает вслух:
-	Э-эх, вот кабы знать, как всем им помочь...
	И тут одна из картин привлекло его внимание.

*		*		*

	Митя увидел мальчика, своего ровесника, который, однако, был ещё более 
тощим, чем Митя, то есть, весьма напоминал скелета. Но, в отличие от иных 
обитателей подземелий, глаза у этого мальчика были ясными,  и сияли, выражая 
стремление к жизни.
	Мальчик взбирался на железный холм, который весьма напоминал кривой 
клык чудища-великана. Мальчик тащил два, плотно скреплённых меж собой 
крыла, созданных из какой-то лёгкой материи.
	Рядом с мальчиком шла белокурая девочка примерно одинакового с ним 
возраста, и глаза у девочки были такими же ясными и живыми, как и у мальчика.
	Девочка говорила мелодичным голоском:
-	Дорогой Аристей, неужели тебя не страшит предстоящий полёт?
-	Нет, совсем не страшит, - помотал курчавой головой мальчик. - А что 
меня действительно страшит, так это бессмысленная жизнь в этой яме. 
Подумать только, мои родители провели здесь бессмысленную жизнь, 
они погубили свою молодость, своё здоровье ни за что. А ведь могли 
бы быть свободными! Но они оказались слишком трусливыми, для 
того, чтобы стать свободными. Ну, ничего - это сделаю за них я. Как 
мы и договорились: я поднимусь под купол пещеры, и найду выход, а 
потом вернусь, и заберу тебя с тобой, милая Аннека.
	Девочка вытерла выступившие у неё на глазах слёзы, и начала закреплять 
крылья на спине у Аристея.
	Она приговаривала:
-	Ты только будь осторожен. Смотри, не разбейся.
-	Да. Конечно. Не разобьюсь, - сосредоточенным голосом отвечал 
мальчик, и смотрел вверх.
	Видел Аристей только купол подземной пещеры и не знал, что прямо на 
него смотрит Митя.
	Вот вымолвил Аристей:
-	Ну, что же - пожелай мне удачи...
	Осталось застегнуть только несколько закрепляющих крылья ремешков, 
когда из-за окружающих их валунов выскочили вдруг люди с чёрными, 
рогатыми шлемами на рогах.
	В одно мгновенье они окружили мальчика и девочку, схватили их за руки. 
Начали срывать, ломать крылья, но тут появился ещё один человек - ужасающе 
худой, с тёмным, впалым лицом, и такой маленький, что походил на карлика.
	Он пропищал тоненьким, злорадным голоском:
-	А крылышки то пока не ломайте! Крылышки главной уликой станут...
	Тут появился ещё один человек: у него было широкое, красноватого цвета 
лицо; на его щеках чернела щетина. Видно, что потребление горячительных 
напитков было главной радостью в его жизни. Он проговорил:
-	Теперь то вы убедились, что я правду про Аристейку нашего 
доложил?! Я ж за ним давно подсматривал! Как он крылышки готовил 
- всё, всё я видел! Так что теперь пожалуйте назначенную мне плату!
	Карлик презрительно хмыкнул и бросил пьянице какую-то мелкую, ржавую 
монетку. Пьяница поймал монетку, и тут же захныкал:
-	Мы же о большей сумме уславливались!
Карлик кивнул воякам:
-	Вразумите его!
	От основного отряда отделилось несколько существ, и бросились на 
пьяницу. Они повалили его на землю, и начали избивать его ногами. Пьяница 
охал, ойкал и взвизгивал.
	Наконец карлик произнёс:
-	Ну, ладно. Хватит с него.
Затем спросил у пьяницы:
-	Ну, ты доволен?
Пьяница подобострастно ответил:
-	О, да!
-	Ну, вот то-то же, - с осознанием своей силы, произнёс карлик.
	Затем он посмотрел на Аристея и Аннеку, которые не горячились, не 
дёргались, так как сознавали тщету подобных попыток освободиться. Они были 
спокойны.
	Карлик произнёс:
-	Ну, что ж, могу с абсолютной точностью предсказать решение нашей 
судебной комиссии. Юноша будет посажен в клетку и медленно 
опущен в лавовое озеро. Что же касается девицы, то у неё будет шанс 
спастись, если она согласится стать служанкой Авви третьего.
	Аннека смогла высвободить одну руку. Одна обхватила за локоть Аристея 
и вымолвила:
-	Раз уж нам суждено погибнуть, то мы погибнем вместе.
	Аристей не возражал - он понимал, что Аннека говорит очень искренне, и 
при любом решении будет несчастна. Но он не мог сдержать слёз, которые 
выступили у него на глазах, от жалости к этой замечательной девушке.
	Карлик пожал плечами, и вымолвил:
-	Ну, что ж. Я и не ожидал иного ответа от безумцев. Уведите их...
	И с особым злорадством добавил:
-	Ах, да. Должен заметить, что жить вам осталось совсем немного. 
Казнь состоится уже завтра.


*		*		*

	Созерцание этого действа произвело на Митю огромнейшее впечатление. 
Он сразу проникся глубочайшей симпатией к Аристею и Аннеке. А когда их 
схватили воины, он сжал кулаки и заскрежетал зубами.
	Он так жаждал освободить этих молодых ребят, что даже забыл, что видит 
он это через зеркала, и бросился вперёд. И только уткнувшись носом в 
хитроумный прибор горбуна Мельтехора, он вспомнил, что его и Аристея с 
Аннекой разделяет весьма значительное расстояние.
	Ну, а когда было объявлено, что страшная казнь свершится уже через 
сутки, то на Митиных глазах выступили слёзы, и он вымолвил:
-	Нет. Я не допущу этого.
И тут прямо за своей спиной услышал печальный голос Обириус:
-	Действительно очень печальная история.
	Митя резко обернулся, и обнаружил, что сзади уже стоят проснувшиеся 
Обириус, Мечислав, Мельтехор и деревянная женщина Хельга.
	Тогда Митя проговорил:
-	Но ведь вы понимаете, что мы не можем остаться простыми 
зрителями?! Мы должны помочь им!
-	Тяжело это будет, - вздохнул Обириус.
-	Да что значит это "тяжело"? - спросил Митя. - А весь наш путь разве 
не тяжёлый? Ведь мы идём к Чёрному Дракону затем, чтобы спасти 
Елену, а вместе с ней и маленькое, хотя, несомненно прекрасное 
королевство которым правит Родриг-одноногий. И вот сейчас я 
думаю: почему я должен спасать королевство Родрига-одноногого, и 
проходить мимо Аристея и Аннеки души которых не менее 
прекрасны, чем его королевство?..
	Митя немного перевёл дух, и закончил голосом таким же уверенным, как и 
начал:
-	И я отдам все силы, чтобы помочь им. Если путь в эту огромную 
пещеру, то ты, Мельтехор, должен мне его показать.
И ответил Мельтехор:
-	Такой путь действительно есть, но даже если мы выступим прямо 
сейчас, и всю дорогу будем из всех сил бежать, то всё равно не успеем 
к их казни...
-	Но я знаю, я чувствую, что можно их спасти! - воскликнул Митя, и 
теперь уже и не пытался скрыть слёз, которые скатывались по его 
щекам.
И тогда спросил Обириус:
-	Скажи, Мельтехор, как расположены зеркала, благодаря которым мы 
всё это видим?
И ответил Мельтехор:
-	Зеркала расположены на сводах большой пещеры, где с помощью 
присосок ползали мой отец и я, там имеются и линзы, позволяющие 
увеличивать ту или иную область подземного царства.
	Тогда Обириус достал из кармана маленькую шкатулочку, поставил её на 
расположенный поблизости столик, и надавил на едва приметный выступ, 
который имелся на крышки этой шкатулочки.
	Шкатулка вдруг разрослась, и стала настоящим сундуком. Этот сундук 
раскрылся, и оказалось, что внутри он состоит из множества отделений. Обириус 
раскрыл одно из этих отделений, и оказалось, что в нем лежит множество совсем 
уж крохотных шкатулочек.
	И вот отсчитал Обириус тринадцатую по счёту шкатулочку, поставил её на 
пол, присел перед ней на корточки и краешком ногтя надавил на едва ли 
различимый для глаз выступ на её крышечке.
	Затем Обириус быстро отошёл в сторону, а шкатулочка разрослась в 
двухметровый сундук. Когда сундук раскрылся, то оказалось, что он состоит из 
сотен маленьких отделений.
	Раскрыв одно из этих отделений Обириус достал очередную шкатулочку, 
которая, однако ж, уже не стала разрастаться. В этой шкатулочке лежал порошок 
серебристого цвета.
	И пояснил Обириус:
-	Этот порошок следует нанести на поверхность каждого из зеркал, в 
системе зеркал, подающих изображение с места грядущей казни. 
Когда это будет сделано, то зеркало получит способность передавать 
не только изображение, но и души людей - причём в двух 
направлениях.
-	То есть, я смогу спуститься туда, и спасти Аннеку и Аристея? - 
уточнил Митя.
-	Да, - кивнул Обириус.
Тогда вымолвил горбатый Мельтехор:
-	Что же. Давайте мне свой расчудесный магический порошок, и я 
проползу по зеркальному туннелю - нанесу его на каждое зеркало, 
несущее изображение от места казни.
Обириус протянул горбуну баночку.
	Прежде всего, Мельтехор смазал некоторые из множества составляющих 
его прибор зеркал. Затем он надел на колени и на локти специальные липучки, 
которые позволяли лазить по отвесным стенам, открыл люк в полу, и спустился 
в туннель, который плавно изгибался вниз.
	На стенах этого туннеля были закреплены бессчётные, под сами разными 
углами повёрнутые зеркала. А снизу долетали багровые отсветы, и 
беспрерывный гул.
	Мельтехор начал смазывать нужные зеркала (оставалось только гадать, как 
среди всего множества зеркал он выбирал именно нужные), и спускаться вниз.
	Остальным оставалось только ждать...
	Несмотря на то, что ему так и не довелось поспать, Митя и не думал о сне.
	Благодаря зеркалам, он наблюдал за Аннекой и Аристеем. Правда, иногда 
на изображение наползал тёмный контур, но это было не страшно.
	Прежде всего, Аннеку и Аристея посадили в ржавую железную коробку, 
поставленную на квадратные, и тоже железные колёса. Похожий на раздутый 
кусок волосатого мяса и мускул погонщик начал погонять гибким 
металлическим кнутом, двух тварей, представляющих странную помесь 
увеличенных быков, носорогов и ящериц. Эти пещерные твари обладали 
огромной силищей, однако и им пришлось немало напрячься, чтобы привести 
квадратные колёса в движение.
	Издавая ужасающий грохот, подпрыгивая и высекая снопы ярких синих, 
зелёных и алых искр, железная коробка покатилась к некоему подобию города, 
расположенного у стен главной в этом подземном царствии башни.
	Среди железных домишек, которые весьма похожи были на бесформенные 
ошмётки с беспорядочно прорезанными неровными окнами и дверьми, проехали 
они на центральную площадь. В центре этой площади имелась темница, 
представляющая собой здоровую клетку.
	Аристея и Аннеку выволокли из железной коробки и провели внутрь 
клетки-темницы. Но внутри первой коробки оказалась вторая, а внутри второй и 
третья клетки.
	Мите пришлось повозиться с зеркалами, чтобы изображение пришло 
изнутри также и из внутренностей третьей клетки.
	Оказалось, что там - множество жердочек, по которым прыгают странные 
существа, у которых были длинные, металлические клювы, выпученные тёмно-
багровые глаза, и чешуя на телах. Тем не менее, у них имелись пенсне, галстуки, 
а на головах были выкрашенные в ярко-красный цвет колпаки. Они громко 
переговаривались:
-	Вот привели преступников!
-	Они задумали недозволенное!
-	Их смерть ждёт!
-	Да, да - именно смерть!
-	А теперь приступим к их делу!
	Тут выбежал скрипучий железный бульдог, и выплюнул из своей глотки, 
вместе со стружкой толстенную железную книгу. Появились ещё какие-то 
крохотные безголовые человечки, которые пыхтя и отдуваясь начали 
переворачивать одну ржавую железную страницу за другой.
	Те существа с клювами заголосили так громко, что у наблюдающего за 
этим Митей едва в ушах не заложило:
-	Стойте! Вот на этой странице! Да!..
	И затем скрипучими своими голосами зачитали то, что было понятно уже и 
заранее:
	"По мудрому закону, придуманному несравненным Авви первым, 
усовершенствованным Авви вторым, и приведённым в окончательную гармонию 
божественным Авви третьим за преступление означаемым, как самовольная 
попытка покинуть подземное царство без помощи ещё недостроенной Башни, 
преступник или преступники подвергаются смертной казни через опускание в 
лаву".
	Затем судья добавил с видимым удовольствием:
-	Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. К месту казни 
должны быть согнаны все не работающие в это время жители нашего 
славного города. Пусть это будет назиданием для всех!
	И Аннека с Аристем, которые всё это уже знали, приняли эти слова 
спокойно, и только взялись за руки, потому что так, держась за руки, они лучше 
чувствовали свои родственные души.
	Далее судьи провозгласили:
-	Уведите их, и подготовьте всё для казни!
Митя сжал кулаки, и вымолвил:
-	Ну, где же этот Мельтехор! Скорее же! Скорее!

*		*		*

	Но прошло ещё несколько часов, в течение которых Митя совсем 
задёргался, прежде чем, наконец-то вернулся запыхавшийся Мельтехор и заявил:
-	Дело сделано.
И тогда сказал Обириус:
-	К сожалению, магического порошка было совсем много, так что по 
зеркалам сможет пролететь душа только одного из нас.
-	Конечно - это буду я! - воскликнул Митя.
-	Кто бы сомневался, - кивнул Обириус. - Запомни следующее. Всё, что 
ты должен будешь сделать - это пробраться к Аристее и Аннеке, взять 
их за руки, и спросить: "Готовы ли вы последовать за мной?" При 
этом смотри прямо в их глаза, и они поймут, кто ты и зачем пришёл. И 
они, можешь не сомневаться, согласятся. Затем, взгляни вверх, и всей 
силой свой души возжелай вознестись обратно, к нам. И у тебя 
получится. Ты пронесёшь с собой и Аристею с Аннекой. Правда, 
зеркала, ведущие от этого места, не выдержат и разорвутся, но ведь 
уважаемый Мельтехор готов на такую жертву, ради спасения Аристея 
и Аннеки.
-	Да, конечно же, - кивнул Аристей.
-	Ну, а теперь, Митя, подойди этому вот зеркалу, и внимательно, и не 
отрываясь, вглядывайся в него.
	И Митя увидел принесённое через множество зеркал отражение места 
казни. Это был берег лавового озера. В одном месте над кипящей, и жирными 
пузырями вздымающейся лавой выгибался многометровый железный клык.
	В верхней части этого клыка было закреплено устройство, для медленного 
опускания, и последующего подъёма из лавы клети. Кстати, клеть, специально 
для того, чтобы не расплавиться в лаве, была выточена из алмазов.
	Поблизости от раскалённого озера уже собралась весьма значительная 
толпа подземного народца. Их измождённые, худые лица выражали такую тоску 
и отчаяние, что, казалось, все они вот-вот попрыгают в лавовое озеро. Тем не 
менее, никто в пламень не прыгал, а только испуганно озирались, опасаясь 
получить очередной пинок от увенчанных рогатыми шлемами солдат.
	Доносились угрюмые, тихие голоса:
-	Скоро ли преступников приведут?
-	Говорят, что уже скоро.
-	Хорошо бы, а то уж больно здесь жарко...
	В это время на специальную платформу возле лавового озера забрался тот 
тощий карлик, который присутствовал при задержании Аристея и Аннеки. И он 
начал визжать своим мерзким голоском речь, сколь злобную, столь и 
бессодержательную.
	И, наконец, по толпе пронёсся рокот:
-	Везут... Они уже близко... Сейчас мы их увидим...
В это время Митя сжал кулаки, и прошептал страстно:
-	Я должен оказаться там. Я должен помочь им...
	И тогда и без того отчётливое изображение стало реальностью.

*		*		*

	Аристея и Аннеку везли к месту казни всё в том же несуразном железном 
ящике с квадратными колёсами.
	Несмотря на то, что этот ящик был весьма высоким, Митя увидел только 
верхнюю его часть потому, что оказался довольно далеко от места казни, на 
самой окраине весьма объёмистой народной толпы.
	Один из обитателей подземного мира обернулся к Мите, и тут же громко 
вскрикнул и грохнулся в обморок. Иные тоже начали оглядываться, и тоже 
взвизгивали, а некоторые и в обморок падали.
	Только Митя успел подумать: "Неужели же я так на них не похож?", как 
раздался грозный окрик:
-	А, ну - держи его!
	Мальчик увидел, что к нему стремительно приближаются две большие 
группы рогатых солдат. Не представлялось никакой возможности проскочить 
между ними, поэтому Митя решил отступить, чтобы потом, соблюдая большую 
осторожность, всё-таки вернуться.
	И он бросился назад, и довольно долго вилял среди железных и каменных 
глыб, которые во множестве были навалены на берегу лавового озера.
	Наконец, Митя решил остановиться. Он огляделся, и понял, что солдаты 
больше его не преследуют.
	Тем не менее, то, что он увидел, было весьма мрачным.
	Неподалёку возносилась на три сотни метров проржавевшая Башня, 
которой не суждено было быть достроено. Тем не менее, и в это время строители 
выполняли свою бессмысленную работу: суетились на лестницах, карабкались 
по стенам, и весьма напоминали с такого расстояния муравьёв, суетящихся в 
своём муравейнике.
	Помимо того, Митя обнаружил, что отбежал уже весьма далеко от места 
(едва ли не на противоположный берег лавового озера).
	Между тем, казнь вот-вот должна была свершиться. Аристея и Аннеку уже 
вели вверх по железному клыку, где их должны были засадить в алмазную 
клетку, и опустить в кипящую лаву.
	И тогда Митя вымолвил:
-	Либо я помогу им сейчас, либо уже никогда не помогу! Вперёд! Я 
должен прорваться!
	И Митя бросился назад. Он представлял, как растолкает солдат и всю эту 
здоровую толпу, и прорвётся-таки к Аристею и Аннеке. И вот он увидел солдат. 
Они поджидали его, в руках их были клинки и сети...
	Предводитель солдат закричал:
-	Держи его!
	Митя побежал вперёд так быстро, как никогда прежде не бегал. Он 
проскочил в сантиметре от вытянутой ручищи одного солдата, прошмыгнул под 
чьими-то ногами, перепрыгнул через сеть, но затем споткнулся.
	С разных сторон на него бросились сразу несколько солдат.
	В Митиной голове мелькнула мысль: "И всё же я должен их спасти!". 
Солдаты потянули к нему руки, и должны были бы схватить, но их пальцы и 
ладони проходили прямо через Митино тело.
	Митя приподнялся, посмотрел на себя, и понял, что никакого тела, 
собственно нет, а есть только светящаяся, полупрозрачная, воздушная 
субстанция, своими очертаниями действительно несколько напоминающая 
человеческая тело.
	И мальчик пробормотал:
-	Так вот почему они все меня так испугались! Ведь Обириус 
предупреждал, что по зеркалам может пролететь только человеческая 
душа, а не тело...
	Тем временем начальник солдат голосил:
-	Хватайте же его!
	А солдаты отзывались испуганно:
-	Никак не можем! Ухватиться не за что!
	Тогда начальник прорычал:
-	А ну - разойдись!
	Солдаты отпрянули в стороны, а их начальник замахнулся мечом, и нанёс 
страшный по силе удар, который должен был бы отделить Митину голову от 
тела. Однако лезвие прошло через светящуюся шею, не причинив ей никакого 
вреда, и, ударившись об камень, раскололось на несколько частей.
	Солдаты ещё пытались схватить Митю, но он больше не обращал на них 
никакого внимания, а бежал к месту казни. Но он видел, что Аристея и Аннеку 
уже посадили в алмазную клетку, и опускают в лавовое озеро.
	А тощий карлик голосил со своей платформы:
-	Несмотря на появление некоего незапланированного и явно 
преступного призрака - этот призрак не успеет на помощь Аристее и 
Аннеке! Так что приказываю всем соблюдать глубочайшее 
спокойствие!
	Привыкшие к безропотному подчинению жители подземного мира 
старались исполнить этот приказ, однако ж, некоторые не выдерживали: 
взвизгивали и падали в обморок.
	А Митя действительно не успевал! Как бы быстро он не бежал, а ему всё 
равно пришлось бы сделать значительный крюк по берегу озера.
	И тогда он рассудил следующим образом:
	"Раз уж я теперь призрак бестелесный, так почему бы мне ни попробовать 
полететь прямо над лавой?! Да! Именно так я и сделаю?!"
	И вот он разогнался, и прыгнул над кипящей лавой. Один из раскалённых 
пузырей, надувшись, прошёл прямо через него, но не причинил Мити никакого 
вреда. Мальчик даже и жара не почувствовал.
	Всей силой своей души устремился он к Аристее и Аннеке, и в одно 
мгновенье оказался рядом с ними в алмазной клетке. И, глядя прямо в их глаза, 
он спросил:
-	Готовы ли вы последовать за мной?
	Аристей и Аннека сразу поняли, кто он, и зачем пришёл, и в согласии 
кивнули.
	Ну, а на берегу неистовствовал, прыгая на своём помосте, тощий карлик. 
Он визжал:
-	Не видишь что ли?! Призрак уже там! В лаву их! ЖЫ-Ы-В-О-ОААА!!!
	Этот вопль относился к палачу в красном капюшоне, который медленно 
вращал ручку в спускающем клеть механизме, и был так пьян, что ничего не 
замечал и не понимал.
	Тем не менее, от последнего вопля карлика даже несколько глыб со сводов 
пещеры грохнулись, а один камешек хлопнул палача по лбу, и он, уподобившись 
какому-то разжиженному мешку, медленно опустился рядом с механизмом, и 
очень громко захрапел, иногда в восклицания выдавая истинный ход своих 
мыслей:
-	Авви третий - дурак! Авви третий - осёл!..
	Тем не менее, ручку больше никто не сдерживал, и она стремительно 
начала вращаться. Алмазная клеть буквально полетела в лаву.
-	Хи-хи-хи! - захихикал тощий карлик.
	Но в это мгновенье Аристей и Аннека уже погрузили свои ладони в 
сияющие Митины руки, а он поднял голову вверх, и всеми силами своей души 
возжелал вознестись вверх...
	Если бы кто-нибудь находился в это время в зеркальном туннеле, то он 
увидел бы, как между некоторыми зеркалами промелькнул необычайный по 
яркости луч, и эти зеркала рассыпались в мельчайшую пыль...

*		*		*

	Совсем не долгий мрак разорвался в клочья, и Митя обнаружил, что он, уже 
в своём привычном, человеческом теле стоит перед зеркальным прибором, и его 
поддерживает под руки Обириус.
	И колдун произнёс торжественно:
-	Молодец. Ты справился.
	Митя оглядывался, Митя спрашивал:
-	Где же они?!
-	Так вон они - специально тебя дожидались, - Мечислав кивнул вверх.
	Мальчик задрал голову, и увидел, что там, крыло к крылу, кружатся в 
счастливейшем и вечном танце два сотканных из света голубя.
-	Но как же так... - на Митины глаза выступили слёзы, а губы 
задрожали. - Ведь я спас их.
-	И они будут жить вечно, - вымолвил Обириус.
	И подобный небесной музыке, хор из голосов Аристея и Аннеки 
прикоснулся к их душам:
-	Спасибо, Митя. Спасибо вам всем. Нам сейчас очень хорошо. Нам 
легко и свободно, и мы всегда будем вместе.
И всё же Мите было очень печально. Он говорил:
-	Но почему я не смог спасти их тела?
-	Потому что по зеркалам могли пролететь только души, - вымолвил 
Обириус.
-	Но разве же без моего вмешательства они не были спасены? - спросил 
Митя.
-	Конечно, они бы спаслись, и точно так же вознеслись в вечность, - 
ответил Обириус.
-	Тогда зачем же всё это было нужно?! - воскликнул Митя.
-	Задай этот вопрос себе, - посоветовал Обириус.
	И Митя понял, что, если бы ему не было позволено сделать всё то, что он 
сделал, то он бы совсем извёлся, и был бы самым несчастным человеком на всём 
белом свете.
	А сейчас он был просто печален. Он понимал, что сделал всё, что было в 
его силах.
	Но пели ему Аристей и Аннека:
-	Не печалься и не плачь. Нам сейчас действительно так хорошо, как 
никогда прежде не было. И знай, наш дорогой друг Митя, что в конце 
концов мы обязательно встретимся вновь.
	И сквозь каменные своды, и сквозь небо они взмыли так высоко, как не 
смогут вознести ни одни крылья из плоти.
	Митя плакал, но это были светлые слёзы. И, несмотря на бессонную ночь, 
мальчик чувствовал в себе силы, чтобы продолжать путь к Елене.
	После того как Аристей и Аннека были освобождены и в светлейшем танце 
воспарили в вечность, Митя, Обириус, Мечислав и Хельга покинули подземную 
обитель Мельтехора.
	Впрочем, Мельтехор и сам поднялся с ними, и выпустил их из маленькой, 
но столь многое скрывающей лачужки.
	И хотя небо по-прежнему было завешено сероватыми облаками, всем им, 
после мрачных подземелий, показалось, будто они попали в солнечное царствие.
	Но снег над железными дверьми подземной конюшни был разрыт, а на 
самих дверях остались весьма глубокие царапины.
	Мельтехор произнёс:
-	Видно, очень уж голодными волки были. Но, как видите, не смогли 
они до ваших коней добраться...
	И он вывел коней (среди которых был и деревянный конь Хельги). Все 
кони были целы и невредимы, и вообще - выглядели и весёлыми, и упитанными.
	Затем они распрощались с добрым горбуном Мельтехором и продолжили 
свой путь...



Глава 8
"Проклятье Хаприкорнса"

Скакали до самых сумерек, и много дивных пейзажей за это время 
перевидали. И всё это был север: заснеженные горные склоны, укутанные 
снежной бахромой рощицы, и плавные склоны холмов, у подножия которых 
приютились деревушки, и маленькие каменные города, похожие на иллюстрации 
из книги детских сказок.
И Митя сердцем своим чувствовал, что в каждой из этих деревенек и в 
каждом из маленьких городков ждёт его особое приключение, но он помнил и о 
Лене, и понимал, что сейчас она томится в полоне Чёрного Дракона, и что надо 
как можно скорее добраться до неё, и спасти её...
И, возможно именно поэтому, Митя время от времени говорил своему 
коню Снежку:
-	Скорее скачи вперёд! Лети вперёд и не останавливайся!
Но всё же, когда землю окутали сумерки, надо было останавливаться на 
ночлег. И предстал пред ними составленный из каменных глыб круг. Глыбы 
были очень высокими - некоторые достигали высоты пятнадцати метров.
А несколько глыб были повалены так, что под ними образовалась уютная 
пещерка, в которой развели костёр, и приготовили ужин.
Коней разместили под каменным навесом, и все кони, за исключением 
деревянного коня Хельги резко дёргали головами, испуганно храпели, и били 
копытами.
Обириус огляделся, и вымолвил:
-	В той заснеженной долине, которая окружает это место, обитают 
души древних, забытых божеств. Но, если мы не принесём им жертву, 
они не смогут прорваться внутрь этого каменного круга, который 
некогда был их храмом. А так как никаких жертв мы им приносить не 
собираемся, то и бояться нам их нечего.
Ужин, который им приготовила Хельга хоть и состоял из малого 
количества блюд, но отличался отменным вкусом, и был очень питательным.
После ужина Митя подумал о сне, и глубоко зевнул, но к нему подошёл 
Мечислав и сказал:
-	Прежде чем заснуть, ты получишь от меня урок владения мечом.
-	Н-но-о-ооо, может быть, за-ааа-аавтра, - ещё раз зевнул Митя.
Но Мечислав возразил:
-	Сердце мне подсказывает, что в дальнейшем у нас просто не будет 
времени на подобные уроки. Так что...
-	Ну, ладно, - устало вздохнул Митя.
-	Тем более, тебе не придётся особо напрягаться. Ты просто вспомнишь 
те навыки, которыми уже владел принц Альфред.
И после этого Митя и Мечислав вышли в центр огороженного каменными 
глыбами круга.
Мечислав сражался клинком, который он получил в подарок от 
Мельтехора, а Митя - мечом принца Альфреда, который, убранный в ножны, всё 
это время висел у него на поясе.
И хотя Мечислав сражался не в полную силу, но всё же его выпады были 
далеко не шуточными (хотя он, конечно, и не хотел причинить Мите какое-либо 
увечье). И все эти выпады с лёгкостью и изяществом отбивал Митя, и сам он 
изумлялся своей ловкости - ведь в прежней жизни он никогда и меча-то в руках 
не держал.
А потом, из защиты Митя перешёл в нападение, и, проделав ряд 
головокружительных обманных ударов, смог-таки расцарапать щёку Мечислава. 
И Мечислав похвалил его, после чего они, однако ж, ещё целый час повторяли 
самые разные приёмы.
После этого Мечислав ещё раз похвалил мальчика, и заметил, что теперь-
то пора спать.
Но разгорячённому Митю уже совсем не хотелось спать. И, когда 
остальные захрапели, он подошёл к краю каменного круга, и, выглянув из-за 
глыбы, увидел, что буквально в нескольких шагах от него стоит сотканная из 
тысяч стремительно вращающихся снежинок фигура. Это был древний-
предревний старец трёхметрового роста.
Глаза у старца источали холодное свечение зимних звёзд, но в тоже время 
завораживали своей вековечной, глубокой тоской.
Митя вспомнил то, что Обириус говорил о древних божествах, которые 
обитали в этой долине, кивнул сотканному из снежинок старцу, и произнёс:
-	Вам, наверное, очень одиноко здесь, да?
Тогда старец медленно раскрыл рот. Из его глотки вылетел целый вихрь, 
окружённых тусклым синеватым свечением снежинок, и вместе с тем и 
медленный, тягучий голос, произносящий слова:

-	В обитель вечную снежинок приди.
Вечность танцевать будешь тихо.
Медленно, забывши всё, подойди,
Повторяя слова эти словно эхо...

	Но тут на Митино плечо легла рука Обириуса, и раздался его неожиданно 
резкий назад:
-	А ну-ка очнись и назад!
И Митя понял, что под действием завораживающего напева древнего 
божества, он едва не заснул, и, словно зомби, не помня себя, медленно шёл 
прочь из защитного каменного круга.
Обириус произнёс:
-	Если бы не я не подоспел, то древний снежный бог поглотил бы тебя, 
и стал бы ты одной из составляющих его снежинок.
Митя содрогнулся, и обратился к смотрящему на него с ещё большой 
тоской снежному старцу:
-	Вы уж извините, но я лучше пойду посплю.
И он действительно пошёл вслед за Обириусом в уютную пещерку среди 
поваленных каменных глыб, и проспал там до самого утра.

*		*		*

Казалось Мите, будто он только что заснул, а его уже будила Хельга. 
Деревянная женщина говорила:
-	Просыпайся, завтрак уже готов, и нам пора выезжать в путь-дорогу.
Митя протёр глаза, и обнаружил, что ночь ещё не совсем ушла. Было 
сумрачно, а из низко нависающих, тёмно-серых туч, казалось, вот-вот начнётся 
сильный снегопад.
Обириус встретил хмурый Митин взгляд, и произнёс:
-	Мы подошли к тому месту, где полотно этого мира соприкасается с 
полотном мира, в котором правит Чёрный Дракон. Теперь не жди 
ясных дней. Чем дальше мы будем пробираться, тем мрачнее будет 
становиться.
И ещё добавил Обириус:
-	Но ты не спрашивай, что ждёт нас впереди, потому что, как я уже и 
говорил, карт этого мира не существует, и впереди нас может ожидать 
какое угодно испытание...
И ещё несколько часов скакали они по едва приметной, обледенелой 
дороге.
И, чем дальше они скакали, тем мрачнее становился окружающий мир. 
Теперь их окружали исключительно серые и тёмно-серые тона, а впереди 
дыбилась, заполоняя небо, грозная, похожая на вечное забвение чернота. Было 
очень холодно, а с ветвей согнутых деревьев, и с входов в подземные гроты 
свисали здоровые сосульки.
Клубы пара вырывались из глоток и ноздрей скачущих, но сразу же 
смерзались и оседали на старый снег.
Наконец впереди показалась выложенная из чёрного камня стена. Митя 
спросил:
-	Неужели это уже граница царствия Чёрного Дракона.
И Обириус ответил ему:
-	Ещё нет, но, сдаётся мне, что дорога вывела нас к портовому городу 
Хепреконсу, который многие считают проклятым городом.
-	Опять проклятое место! - вздохнул Митя.
-	Но придётся всё-таки проехать через этот Хепреконс, потому что путь 
в царство Чёрного Дракона лежит именно через него...

*		*		*

	Когда наши путешественники подъехали к стене, то оказалось, что она во 
многих местах проломлена, так что никакой надобности в воротах, да и в самой 
стене не было.
Никто не спросил, кто они такие, никто не попытался их остановить, и 
Митя уже подумал, что их ожидает пустынный, покинутый жителями города. Но 
его предположение не суждено было сбыться.
Когда они через пролом в стене въехали на весьма широкую, заледенелую 
улицу, то увидели, что улица эта весьма оживлена. Под чёрным, клубящимся 
небом, люди катались на коньках или санках (тех, кто катался на санках, толкали 
в спину, или тянули за упряжку люди на коньках).
Несмотря на то, что время было дневное, из-за сумрака во многих 
окошках горели уже лампады. Впрочем, свет этот был слишком слабым, и не в 
силах был рассеять темноты.
А откуда-то спереди доносился беспрерывный, зловещий гул. И, казалось, 
что все эти мчащиеся в сумрак люди, навсегда и бесследно растворяются в этой 
грозной черноте.
Митя вглядывался в лица жителей города Хепреконса, и видел, что все 
они настолько бледные, насколько могут быть бледными лица от самого 
рождения лишённые солнечного света.
Обириус остановил одного из катающихся и спросил у него:
-	Извините, а вы не подскажите, как нам проехать к пристани?
В ответ раздался такой тихий голос, что им пришлось внимательно 
вслушиваться, чтобы понять, о чём же всё-таки идёт речь:
-	Чтобы доехать до пристани, вам надо всё-время ехать прямо, не 
сворачивая. Но вы всё равно туда не доедете.
-	И кто же нас остановит? - грозно спросил Мечислав.
Бледный человек ответил шёпотом:
-	Дело в том, что на нашем городе Хепреконсе лежит проклятье. 
Каждый путешественник, а вы, судя по вашему виду, являетесь 
именно путешественниками, должен остаться здесь хотя бы на одну 
ночь. И вряд ли вам доведётся эту ночь пережить. Ведь каждую ночь 
приходят восковые фигуры Каприкорна, и забирают к себе жертвы. 
Причём они предпочитают гостей. Нет - вы не думайте, что мы 
специально выдаём им гостей, просто они сами чувствуют таких 
путешественников, как вы. Просто в нас, жителях Хепреконса, очень 
мало солнечной энергии, а в вас этой энергии предостаточно.
-	Подождите, подождите, расскажите, кто такие восковые фигуры 
Каприкорна, - попросил Митя.
-	Что же я вам расскажу, - согласился человек. - Пройдёмте в трактир.
Трактир оказался очень странным заведением. Это был каменный и 
угрюмый подвал какого-то покосившегося дома. И никого в этом трактире не 
было. Зато появился толстый как пивная бочка хозяин, и, не требуя никакой 
платы, поставил перед ними поднос с рыбными блюдами, и напитки (для Мити 
был обычный квас).
Пришедший с ними человек начал рассказывать.

*		*		*

	Оказывается, город Хепреконс всегда слыл городом мрачным, да и не 
даром: ведь стоял он на самом краю мира, а дальше начинались уже владения 
Чёрного Дракона.
	И жил в городе Хепреконсе некто по имени Каприкорн. И даже среди 
жителей Хепреконса, о которых везде ходила молва, как о людях чрезвычайно 
странных, Каприкорн очень выделялся.
	Достаточно сказать, что его матерью была страшная ведьма Крызила, 
которой жители Хепрекорнса ежегодно платили дань, чтобы она не насылала на 
них страшный мор. Причём эта дань представляла собой целый воз из рыбьих 
глаз. Что Крызила делала с этими глазами, никто не ведал.
	Что же касается отца Каприкорна, то им было одно морское чудище, 
представлявшее собой  помесь акулы, гигантского кальмара и улитки. Это 
чудище рыбаки видели в леденистых чёрных водах, вблизи от Хепреконской 
набережной.
	Вскоре после родов, ведьма Крызила умерла, но никто из жителей 
Хепреконса не смел приблизиться к её одиноко стоящей, жуткой хижине.
Прошло несколько месяцев. Все думали, что хижина теперь пустует. Но, 
когда всё же подошли к ней, то изнутри раздался хриплый вопль. Люди 
бросились врассыпную, и только через несколько дней вновь решились к ней 
подойти.
И когда подошли к хижине и заглянули в окна, то увидели жуткое 
существо, которое и было Каприкорном. Вместо лица, у него было нечто, 
напоминающее кусок огромной улитки. Но из этой мягкой, слизкой массы 
выступали два красных глаза, а ещё выдвигался змеевидный язык, которым 
Каприкорн поглощал восковые свечи, которых, в доме Крызилы было запасено 
огромное множество. Вместо рук у Каприкорна были клешни, а в разрывах его 
мешковатой одежды виднелось чешуйчатое тело.
Несмотря на то, что ему едва ли исполнился год, Каприкорн был ростом с 
взрослого мужчину, а, увидев в окно дрожащих жителей Хепрекорнса, он 
обратился к ним басистым голосом:
-	Наконец-то вы явились ко мне. Знайте же, что скоро я к вам выйду.
Прошло несколько дней, и Каприкорн действительно вышел, а точнее 
выехал на улицы Хепрекорнса. Он катился по заледенелым улицам на 
выточенных из клыков какого-то морского чудовища коньках.
Люди, завидев его жуткую фигуру, прятались в домах, а Каприкорн 
кричал:
-	Что же вы от меня прячетесь?! Я хочу поговорить с вами!
Но никто не хотел выходить к мерзкому Каприкорну.
Отныне каждый день выезжал Каприкорн кататься на коньках. Он 
объезжал весь город, он звал людей, но оставался одиноким.
Постепенно Каприкорн становился всё более угрюмым. Он начал 
разговаривать сам с собой, и нередко в его речи звучали страшные проклятья.
Во время одной из прогулок Каприкорн увидел белокурую девушку 
Диану, которая была не только внучкой градоначальника, но и первой в городе 
красавицей. Диана вышла на балкон, чтобы воочию увидеть уродца, о котором 
так много в последнее время говорили. Этот балкон располагался на такой 
высоте, что даже выросший до трёхметрового роста Каприкорн не смог бы до 
него дотянуться.
Увидев уродца, красавица содрогнулась от отвращения. Ну, а для 
Каприкорна Диана была первой девушкой, которую он увидел в своей жизни.
И сразу же, и с несказанной силой влюбился в прекрасную Диану 
Каприкорн. Взревел он так громко, что содрогнулись и покрылись трещинами 
близстоящие дома, а Диана лишилась чувств. Если бы красотку не подхватили 
служанки, то она грохнулась бы с балкона прямо в клешни к Каприкорну.
Вновь оставшись в одиночестве, Каприкорн прохрипел:
-	Чего бы мне это ни стоило, но я завладею твоим сердцем!
	И те жители Хепрекорнса, которые жили поблизости от набережной, 
рассказывали потом, что видели, как в ту же ночь Каприкорн с разбега бросился 
в неистовое, бурлящее чёрными ледяными валами море. Они думали, что он 
решил свести счёты с жизнью, и, надо признать, испытывали некоторое 
облегчение.
	Но, нет - Каприкорн не собирался уходить из жизни. Он любил жизнь 
любовью страстной и тёмной, и он готов был бесконечно бороться за 
продолжение своего мучительного существования. Он любил жизнь почти так 
же сильно, как любил он белокурую Диану.
	И на следующем, мрачном как всегда в Хепреконсе рассвете Диана 
проснулась раньше всех в доме, и вдруг с силой необычайной почувствовала, 
что должна выйти на балкон. Так она и сделала. То, что она увидела, заставило 
её громко вскрикнуть, и зарыдать от ужаса и от отвращения.
	В нескольких шагах от её доме на мостовой лежали головы морских 
чудищ. Одни глотки этих порождений ледяной, чёрной бездны могли разом 
поглотить взрослого человека, и от одного их вида даже у отважного человека 
волосы на голове могли встать дыбом.
	Это был дар Каприкорна. Прошедшей ночью он сражался в морской 
бездне с этими чудищами, и, вдохновлённый любовью, каждый раз одерживал 
победы. Он отрывал им головы и приносил их к дому своей возлюбленный. 
Этим он хотел показать Диане свою силу, доблесть и бесстрашие.
	И, Диана, конечно же, поняла, от кого этот "дар". Заливаясь слезами, 
бросилась она к своему батюшку - Хепреконскому градоначальнику. И, 
повалившись перед ним на колени, и, заламывая свои белоснежные ручки, 
молила она страстно:
-	Милый батюшка! Знай, что я не могу далее жить в одном городе с 
этим монстром Каприкорном! Он изведёт меня! Он - я чувствую это! 
- скоро похитит меня, и станет целовать своим мерзким, слизким 
лицом улитки! Батюшка! Дорогой мой батюшка! Сделай одно из двух: 
либо увези меня так далеко отсюда, чтобы Каприкорн меня не достал, 
либо изведи его!
Конечно, Хепреконский градоначальник не мог допустить, чтобы из-за 
какого-то уродца его дочь Диана, уезжала в какие-то далёкие, неведомые земли. 
Так что он решил уничтожить Каприкорна.
Но, прежде всего, были увезены на телегах, и утоплены в море головы 
принесённым Каприкорном чудовищ.
Затем градоначальник собрал всю Хепрекорнскую дружину, и повёл 
перед ними такую речь:
-	Мерзок и хитёр Каприкорн. Конечно, и силы в нём огромные, но 
после схватки с морскими чудищами он несколько ослабел, и сейчас 
отсиживается в хижине своей мамаши - ведьмы Крызилы и 
зализывает свои раны. И именно сейчас мы сможем навсегда 
избавиться от его тягостного присутствия. Вооружайтесь луками и 
стрелами с просмолёнными наконечниками. Зажигайте их, и стреляйте 
в дом Каприкорнс, а когда он выбежит - и в него самого. Пусть этот 
мерзкий слизняк превратится в факел!
Такая речь очень понравилась Хепреконским воинам, и они громко 
возопили, приветствуя мудрость своего градоначальника. Всем им были выданы 
луки и просмоленные стрелы.
Они окружили хижину ведьмы Крызилы, зажгли факелы, и по команде 
открыли огонь. Пламень быстро объял хижина, и она уподобилась огромному 
факелу. И даже на значительном расстоянии чувствовался сильный жар. Лёд и 
снег вблизи от хижины таяли и текли мутными, жирными ручьями.
Из хижины доносились жуткие вопли Каприкорна. Воины ждали, что он, 
горящий, выбежит из двери, и готовы были стрелять в его грудь и голову, но он 
так и не выбежал...
Когда хижина догорела, воины, уверенные, что Каприкорн обратился в 
кучку пепла, подошли к развалинам, и тут среди дымящихся головешек увидели 
идущий под мостовую ход. Причём стены этого хода были смазаны ещё не 
остывшим, дымящимся и медленно отекающим воском.
Бывший поблизости градоначальник нахмурил брови, и вымолвил:
-	Возможно, что Каприкорн ещё остался живым, и уполз в эту дыру. 
Надо его добить, пока он не набрался новых сил. Так что вы, 
ребятушки, полезайте туда, и закончите это дело...
Надо сказать, что воинам совсем не хотелось лезть вслед за Каприкорном, 
но они привыкли безропотно подчиняться, так что всё-таки зашли в этот 
смрадный ход.
Некоторое время ничего не было слышно, а потом раздались жуткие 
вопли воинов, которые, впрочем, оборвались столь же неожиданно, как и 
начались...
Город Хепреконс замер в тревожном ожидании. Теперь все понимали, что 
Каприкорн от рожденья был наделён магической силой, и теперь, униженный и 
отверженный, готовит нечто страшное против них.
Жители города боялись выходить на улицы, и при малейшем шорохе 
резко оглядывались, ожидая увидеть сзади жуткий, похожий на улитку лик 
Хепреконса.
И особенно тревожно было в доме Хепреконского градоначальника. Ведь 
он понимал, что Каприкорн, в первую очередь, будет мстить именно ему. Он 
приказал запереть все двери на замки и щеколды, а возле дома расставил дозор 
из самых лучших Хепрекорнских воинов. Что же касается Дианы, то она была 
помещена в особую, обитую железом комнату, с толстой стальной дверью...
Каприкорн явился за час до рассвета, когда даже самых стойких воинов 
начал морить сон. Он пробрался там, где его не ждали - через подвал. И он 
пришёл не один: теперь с ним были те лучники, которые первыми пропали под 
Хепреконской мостовой.
Но отныне ничего в них не осталось человеческого. Их тела были 
наполнены воском, а черты лица совершенно стёрты - так выглядели бы сильно 
оплывшие восковые фигуры. Но, тем не менее, они могли двигаться, и по 
желанию своего господина творили дела страшные: они хватали прислужников 
градоначальника и, полумёртвых, тащили их в восковые подземелья, где их 
ждало такое же страшное превращение из человека в живую свечку.
Каприкорн лично обезглавил градоначальника, и повесил его голову к 
себе на шею. Что же касается Дианы, то ни железные двери, ни стальная дверь 
не смогла сохранить её от чудовищной силы Каприкорна.
Он выбил дверь, и предстал перед красавицей более страшный, чем когда-
либо. И сказал он:
-	Ты не смогла полюбить меня, тогда как я готов был готов ради тебя на 
всё. И ты значила для меня больше, чем кто-либо иной. Ради тебя я 
смог бы сделать много хороших дел. Но, видно не суждено. Что ж, да 
будет так. Знай, что я не привык отступать, и говорю: ты всё равно 
будешь моей!
Затем он бросился на Диану и вырвал её сердце!
Совершив это ужасное дело, Каприкорн раскрыл свою грудь, которая 
теперь тоже была наполовину восковой, и поставил сердце Дианы рядом  со 
своим сердцем, так что они забились в один такт.
Затем Каприкорн вместе со своим восковым воинством удалился в 
подземелья.
После этого жители Хаприкорнса робко понадеялись, что Каприкорн 
оставит их в покое, но оказалось, что сердце Дианы не только не размягчило, но 
даже и ожесточила сына ведьмы.
И отныне каждую ночь вырывался он из своих восковых подземелий на 
улицы, и забирал с собой шестерых мужчин и шестерых женщин, которые 
примыкали к его войску.
Вначале обитатели Хаприкорнса пытались бороться с этой страшной 
напастью. Но Каприкорн и его восковые фигуры появлялись неожиданно и в 
самых разных местах Хаприкорнса, и нападали в основном на людей не 
вооружённых. Если же они всё-таки встречались с воинами, то не наносили им 
минимальный урон, сами же все гибли.
И ещё одно проклятье наслал Каприкорн на жителей Хаприкорнса.
Отныне любой из жителей, даже если бы он вздумал покинуть город, 
попадал в тёмную, снежную бурю, и волей-неволей возвращался к родным и 
столь ненавистным стенам.
Что же касается случайных путешественников, то у них был 
единственный путь - через море, но, прежде чем добраться до набережной, они 
должны были провести одну ночь в Хаприкорнсе. И всех их непременно забирал 
Каприкорн.

*		*		*

	Житель Хаприкорнса закончил свой мрачный рассказ, и медленно начал 
переводить свой взгляд с лица одного путешественника на другое.
	И вновь он заговорил своим унылым, тихим голосом:
-	Вот так мы здесь и живём, на самом краю бездны, и никто не может 
быть уверен, что доживёт до следующего рассвета. Тем не менее, мы 
катаемся на коньках и санях, мы веселимся, но это мрачное веселье... 
И вот сейчас я вглядываюсь в ваши лица. Они такие живые...
Тут он посмотрел на деревянное лицо Хельги и поперхнулся. Затем всё-
таки вымолвил:
-	А завтра вы уже примкнёте к восковой армии Каприкорна.
-	Не будет этого, - спокойно произнёс Мечислав. - Не зря мы этот путь 
проделали, и разделаемся с вашим чудищем.
Ну, а Митя печально зевнул. Он предчувствовал, что в наступающую 
ночь ему опять не удастся нормально поспать, и предчувствия его не 
обманывали.





Глава 9
"Схватка с Каприкорном"

	Быстро закончился день, который, в общем-то, и днём можно было 
назвать с большой натяжкой - так было сумрачно и темно. Жители 
Хаприкорнса, на коньках и на санках спешили в свои дома. Повсюду мелькали 
их сильно бледные, словно бы уже вылепленные из воска лица.
	Дул, воя, леденящий пронизывающий ветер. Над головой неслись, стеная, 
чёрные, тучи. Иногда, стегая, налетали крупные, обледенелые куски снега, но 
настоящий снегопад не начинался.
	Тот житель Хаприкорнса, который рассказал им зловещую историю 
Каприкорна, любезно провёл наших путешественников к какому-то весьма 
большому по Хаприкорнским меркам, каменному дому. Там было весьма 
оживлённо: ходили простые люди, а также и воины с мечами и стрелами. Но ни 
в одном взгляде не было решимости. Все они были мрачно-спокойны, все 
принимали близость смерти, как должное.
	И увидев путешественников, один из воинов проговорил негромким, 
сдержанным голосом:
-	Вижу гостей. Вижу, по вашим лицам: вы уже знаете, что вас ждёт. На 
нашу помощь можете не рассчитывать. Нам с Каприкорном не 
совладать.
Мечислав сказал:
-	А ведь они, если восковые, так, стало быть, огня боятся. Не пробовали 
ли в них стрелы огненные пускать?
-	Пробовали, а что толку? - вздохнул воин. - Один из этих уродцев в 
свечку превратится, да обратно в подземелья стечёт, а на его место тут 
же десяток новых встанет. И, кажется, что каждый растаявший, на 
самом деле не погибает, а вновь, благодаря волшебству Каприкорна, 
возрождается. Так что его армия всё растёт, а нас - меньше 
становится. И вскоре по улицам Хаприкорнским только фигуры 
восковые будут ходить...
И тогда прокашлялся Обириус и вымолвил:
-	Ну что ж. Чувствую, что пришло время воспользоваться моей 
шкатулочкой.
Эти слова сильно порадовали Митю. Он даже воскликнул:
-	Ух, ты! Опять волшебство будет!
И Обириус, отойдя под деревянный, обледенелый навес, делал такие же 
действия, какие он уже делал в жилище горбуна Мельтехора.
Иначе говоря, он сначала достал шкатулочку, и, когда она разрослась до 
размеров сундука, достал из одного из бессчётных её отделений другую 
шкатулочку, которая также разрослась, и предоставила баночку, в которой 
источала мягкое огнистое свечение некая жидкость.
Столпившиеся вокруг простые жители Хаприкорнса и воины 
поглядывали на эту жидкость испуганно, шушукались, некоторые даже и 
пятились.
Обириус пояснил:
-	Принесите воду из колодца, и размешайте в ней эту жидкость. Затем, 
пусть каждый из вас сделает по глотку. В результате, вы на одну ночь 
получите возможность выдыхать пламя. Уподобитесь вы 
огнедышащим драконам, правда, миниатюрным. Выдыхаемые вами 
огненные струи будут бить на пять метров. И любой ваш восковой 
противник должен будет расплавиться.
Один бородатый воин усиленно замотал головой и вымолвил:
-	Бессмысленно это. Ведь и расплавленные они возродятся, и снова 
придут за нами.
-	Да, я уже слышал об этом, - кивнул Обириус. - И именно поэтому мы 
сегодня должны будем проникнуть в подземелья, и выжечь источник 
зла у самого его основания.
Со всех сторон послышались угрюмые голоса:
-	Бессмысленно... с Каприкорном нам не совладать... Он слишком 
силён...
Тогда Обириус ударил своим посохом, и от него в воздух взвились 
разноцветные, изящные змейки, которые, наконец, достигнув низко несущихся и 
свистящих чёрных туч, разорвались праздничным салютом.
Все бывшие поблизости жители Хаприкорнса замерли, и смотрели на 
Обириуса со смешанным чувством страха и восторга.
Обириус говорил:
-	Вообще-то заниматься хвастовством - это не в моих правилах, но 
вынужден отрекомендовать себя как одного из сильнейших магов 
современности.
-	Именно так и есть! - кивнул Митя. - Он уже со столькими 
страшилами совладал!
-	Так вот, - едва заметно улыбнулся в свою седую бороду Обириус. - Я 
предлагаю вам свою помощь, и глупо от этой помощи отказываться. 
Вряд ли вы дождетесь лучшего помощника...
Затем он кивнул на Мечислава, и вымолвил:
-	А этот богатырь дюжины богатырей стоит. Так что думайте сами. Но 
учтите: без вашей помощи нам едва ли удастся справиться, а вместе 
мы наверняка одолеем Каприкорна.
И вновь зашушукались Хаприконсцы, теперь доносились такие слова:
-	А ведь он правду говорит... хотелось бы ему верить... надо им 
помочь... и поможем!..
Вполне вероятно, что дело разрешилось бы в пользу Обириуса и 
компании, но тут появился новый персонаж. Этот некто был с ног до головы 
закрыт старой, тёмной мантией. Он не шагал, а подпрыгивал, а в руках он 
сжимал тяжёлую железную клюку.
Кто-то шепнул путешественникам:
-	Это Нашкан - глава культа Каприкорна.
-	Какого ещё культа? - быстро спросил Митя.
-	Есть у нас такой культ, - прозвучал быстрый, наполненный страхом и 
напряжением ответ. - Согласно этому культу Каприкорна надо не 
только бояться, но ещё и почитать. В дом Нашкана и его слуг несут 
денежный и продуктовый оброк, который он потом якобы передаёт 
самому Каприкорну...
И тут подал голос сам Нашкан. Надо сказать, что голос у него был такой 
же резкий и безумный, как визжащий по обледенелым улицам ветер:
-	Как вы смеете слушать их?! Ведь они ж еретики! Ведь они ж против 
самого Каприкорна вас понукают! А ведь Каприкорн всемогущий - он 
всё слышит, всё чувствует. И подумайте-ка теперь, сколь ужасная 
ждёт вас кара! Ведь все вы, здесь присутствующие, будете 
превращены в восковых воинов вне очереди, сегодня же!!
Эти слова произвели на присутствующих такое действие, что все они, не 
помня себя, попадали на колени, затряслись, и взмолились:
-	Милости! Прощения! Мы на всё готовы!
В ответе Нашкана прозвучала насмешка. Видно, иного он и не ожидал:
-	Что ж, в таком случае вяжите их, и кидайте в центре этого двора. 
Каприкорн придёт и заберёт свою законную добычу.
-	Подождите, - начал было Обириус, но его никто не слушал.
Со всех сторон бросились жители Хаприконса. Мечислав потянулся было 
к клинку, но Обириус остановил его окриком:
-	Нет, не делай этого! Нам ещё кровопролития не хватало!
Мечислав повиновался.
Их весьма резво связали, отнесли в центр двора, и там бросились. 
Хаприконсцы ушли в стоявший поблизости большой каменный дом, и 
столпились у окон, ожидая, что будет дальше.
Впрочем, они уже знали, чем всё закончится: появится Каприкорн и его 
слуги и уволокут путников в подземелья.
Что касается магических сундуков Обириуса, то к ним горожане не 
прикасались - так и остались эти сундуки, а также и склянка с огненной 
жидкостью стоять под навесом. Потекли минуты мучительного, напряжённого 
ожидания... 

*		*		*

	Митя попробовал высвободить руки, напрягся, ужом по обледенелой 
земле начал извиваться, но ничего у него не получилось. Послышался 
напряжённый шёпот Мечислава:
-	Крепкими нас верёвками спеленали... ух... даже и мне не легко их 
разорвать...
Мускулы на теле богатыря вздулись с такой силой, что, казалось, сейчас 
разорвётся его одежда. Верёвки затрещали, но так и не разорвались.
-	Да что ж такое? - прохрипел богатырь, - прежде мне и не такие 
верёвки доводилось разрывать...
Тогда вымолвил Обириус:
-	Скорее всего, на эти верёвки наложено заклятье.
И тут раздались испуганные крики Хаприконсцев:
-	Идёт!.. Он идёт!.. Каприкорн со своим войском идёт!..
И тогда Митя зашептал:
-	Послушай, Обириус, а ты не мог прочитать такое заклятье, чтобы 
наши путы развязались?
-	Я пытаюсь вспомнить, - пробормотал Обириус.
Мостовая вздрогнула, несколько камней из неё вдруг выскочили и 
улетели куда-то высоко-высоко в клубящееся, гневное небо.
Теперь из-под мостовой отчётливо раздавалось урчание, и чьи-то 
стремительные, приближающиеся шаги.
Тогда Митя взмолился:
-	Ну, Обириус; ну, пожалуйста! Ведь не пропадать же нам здесь! Я, 
например, вовсе не хочу в восковую фигуру превращаться.
-	Прекрати ныть! - раздражённо прервал его Обириус. - Или, быть 
может, ты думаешь, так легко выбрать нужное заклятье из примерно 
ста тысяч заклятий, которые роятся у меня в голове? А если я что-
нибудь спутаю, то скорее наврежу, чем помогу.
-	Да куда уж хуже, - проворчал Митя.
Дело в том, что из пролома в мостовой появилась вылепленная из воска 
рука. Однако внутри восковой руки просвечивались кровеносные, 
пульсирующие вены. А потом появилось и страшное лицо с оплывшими, почти 
уже не различимыми чертами.
-	Нет, я не хочу становиться таким! - громко вскричал Митя.
А вслед за первым монстром выбрался и второй, а потом и третий...
Откуда-то сверху раздался безумный вопль Нашкана:
-	Каприкорн могучий, Каприкорн славный, возьми этих гадких 
чужеземцев, недостойных врагов твоих, и поглотили их навеки...
Но Каприкорн пока не спешил появляться, зато его слуги, его восковые 
уродцы приближались к связанным путешественникам.
Даже обычно такой невозмутимо-спокойный Обириус разнервничался. 
Несмотря на холод, на его лице выступили капли пота, и седые пряди прилипли 
к его высокому лбу.
-	Ну, же, Обириус!! - закричал Митя.
-	Нет, простите, не могу вспомнить, - вымолвил Обириус.
И тогда Митя сам принял решение. Он вымолвил:
-	Скорее - ползём к дому!
И он подбородком кивнул туда, где под навесом стояли сундуки 
Обириуса, и источала огнистое сияние склянка с магической жидкости.
Поползли они довольно-таки резво, извиваясь всеми, и весьма 
напоминали каких-то снежных червей.
Что же касается восковых существ, то они двигались неспешно, так как 
ни разу ещё не встречали существенного сопротивления, и уверены были в 
своём превосходстве. И, благодаря этому промедлению, путешественники 
первыми добрались до навеса.
А далее им пришлось проделать прямо-таки цирковой номер.
Прежде всего деревянная Хельга схватила своими деревянными зубами 
склянку с огнистой жидкостью. Затем Мечислав, тоже зубами (но, естественно, 
своими), начал выворачивать крышку.
И вновь завопил где-то над головами сумасшедший Нашкан:
-	Э-эй, что вы там задумали?! А?! Даже и не смейте противиться воле 
могучего Каприкорна!
Но уже удалось открыть склянку, и Мечислав сделал первый глоток, он 
сразу же развернулся и выдохнул густую, ярко-жёлтую огненную струю в 
подступившее уже совсем близко восковое чудище. И это чудище издало 
душераздирающий вопль, который довольно быстро переродился в невнятное 
бульканье. Само чудище потеряло всякую форму, и дымчатой, пузырящейся 
массой потекло обратно к пролому в мостовой.
-	Нет! Нет! Нет! - голосил Нашкан. - Не смейте это делать! Гнев 
Каприкорна будет ужасен!
Но уже все, за исключением деревянной Хельги, для которой всякое 
соприкосновение с огнём было губительным, уже отхлебнули из склянки, и все 
получили возможность выдыхать пламя.
И довольно быстро им удалось весь подступавший к ним отряд.
Итак, они получили минутную передышку, когда противник ещё был 
слишком растерян, ещё не решил, что делать. На этот раз Обириус подполз к 
магическому посоху, который лежал там же, под навесом, и просто прикоснулся 
к нему своими путами. И верёвки тут же развязались.
Получивши свободу в передвижении, Обириус сразу же подхватил посох, 
и дотронулся им до каждого из связанных, и все они были освобождены. В это 
же время возопил Нашкан голосом, в котором перемешались восторг и ужас: 
-	А вот и сам Каприкорн!!
И действительно - явился сам Каприкорн.

*		*		*

	Появление этого легендарного чудища сопровождалось сильным 
грохотом, тряской близлежащих домов, а помимо того - разрушением некоторой 
части мостовой. Именно из-под мостовой выбрался Каприкорн.
	За прошедшее время он значительно вырос, и теперь возвышался, по 
меньшей мере, на пять метров. Что касается его облика, то он оказался ещё более 
мерзостным, чем это было описано жителями Хепреконса. Удивительно, как 
такое жуткое существо могло рассчитывать на любовь несчастной красавицы 
Дианы.
	Из его плоского, похожего на помесь из исполинской улитки и восковой 
свечи лица торчали на дугами изгибающихся стебельках два совершенно 
красных глаза.
	И потому, как замирает и болезненно сжимается его сердце, Митя понял, 
что Каприкорн смотрит именно на него. Вот в слизкой плоти чудище раскрылась 
прорезь рта, и раздался утробный, чрезвычайно низкий, совсем не человеческий 
голос:
-	А я уже и забыл, что такое борьба! Ведь жители этого обречённого 
городка не смеют оказывать мне какого-либо сопротивления. Я бы 
очень хотел назвать вас достойными противниками, но всё же вы 
слишком ничтожны...
И тут из его глотки с молниеносной скоростью вырвался змеевидный 
липучий язык, и обвившись вокруг посоха Обириуса, резким и сильным рывком 
вырвал его из рук волшебника. Причём рывок этот был настолько сильным, что 
посох, стрелой просвистев в воздухе, пробил стену соседнего каменного дома, и 
остался торчать в ней, выглядывая из раздробленного гранита лишь наполовину.
Каприкорн усмехнулся и вымолвил:
-	Ну, надо же - какой крепкий посох оказался - даже не сломался! 
Однако ни посох, ни что-либо иное вам уже не поможет. Вы 
обречены!
И он начал весьма резво надвигаться на них.
Тогда Обириус вымолвил:
-	Дуйте ему прямо на грудь. Все вместе. На счёт три... Раз!..
От Каприкорна разило невыносимым зловонием, и он продолжал 
приближаться.
-	Два!..
Уже невозможно было терпеть. Казалось, что Каприкорн вот-вот их 
схватит. А Обириус всё медлил, и, наконец, в самое последнее мгновенье, 
вскрикнул:
-	Три!!
Одновременно три огненных струи: из ртов Обириуса, Мечислава и Мити 
впились в грудь Каприкорна.
Чудище издало оглушительный вопль и отшатнулось.
На какое-то мгновенье счастливое чувство овладело Митей. Он поверил, 
что им удалось разделаться и с Каприкорном, и он даже уверился в их 
всемогуществе. Хотел Митя закричать радостно, но не успел, потому что вокруг 
стали падать куски размягчённого, горячего воска. Этот воск был вырван из 
груди Каприкорна.
От сильного удара по голове Митя повалился на мостовую. Было 
слишком жарко, воздух был отравленным, душным.
Мальчик простонал слабым голосом:
-	Обириус... Мечислав... Хельга... где вы?
Но никто из его друзей не ответил, и вообще ничего в клубах 
обжигающего дыма не было видно. Утопая руками и коленами в разжиженном, 
жгучем воске Митя пополз куда-то. Он чувствовал, что силы покидают его, что 
ещё немного, и он просто потеряет сознание.
А потом Митя увидел Каприкорна. От полученных ран чудище тоже 
ослабло, и теперь медленно ползло к пролому в мостовой, намериваясь, по-
видимому, укрыться в своих подземельях.
Мальчик прохрипел:
-	Эй ты... стой... тебе говорю - стой... не уйдёшь...
Каприкорн обернулся, и тогда Митя увидел, что вся грудь у него 
разворочена, и вытекает из этой страшной раны не только воск, но и 
человеческая кровь. Два сердца - чёрное сердце Каприкорна, и вполне обычное 
сердце красавицы Дианы билось в этой груди.
Вдруг жалость овладела Митей, но он быстро откинул это чувство, и 
набрал в грудь побольше воздуха, намериваясь точным огненным залпом навеки 
выжечь оба этих сердца.
И вдруг составляющий Каприкорна воск начал преображаться.
И вот уже оказалось, что перед Митей лежит не мерзкое чудище, а 
прекрасная, белокурая Диана. Казалось, что в ней совсем нет воска, но только 
живая, человеческая плоть. Но из глубокой раны на её груди текла кровь.
Красавица говорила слабым, но всё равно нежным, и очень красивым 
голосом:
-	Неужели ты хочешь сжечь меня? Я ведь так люблю жизнь...
Митя поперхнулся, слёзы жалости к Диане заблистали в его глазах, и он 
пролепетал:
-	Конечно же, я не хочу причинить тебе никакого вреда. Я помогу тебе 
выбраться отсюда, и такой именитый лекарь, как Обириус обязательно 
излечит тебя.
-	Хорошо, - прошептала Диана, голосом ещё более кротким и нежным.
И тут сзади раздался резкий крик Мечислава:
-	Митя, назад! Неужели ты не понимаешь, что это ловушка?! Назад!
-	Да нет же, - пролепетал Митя, которому просто хотелось верить, что 
перед ним прекрасная женщина, а не мерзкое чудище.
Диана потянулась к нему, а Митя, разгребая воск, пополз к ней навстречу. 
При этом мальчик лепетал:
-	Я обязательно помогу тебе выбраться отсюда.
Он уже почти дотронулся до её руки, когда сзади налетел Мечислав. Он 
просто схватил Митю за плечи, и перебросил его через свою голову. В 
результате мальчик совершил сальто в воздухе, и, пролетев метров, пять 
грохнулся в ставший уже ненавистным воск.
Ну а Мечислав дыхнул пламенем в грудь Дианы. И тут же жуткий, 
отнюдь не человеческий вопль вырвался из неё.
Мгновенно превратилась красавица в Каприкорна, и вырвался из него 
заострённое щупальце, поразило Мечислава в руку. Но богатырь даже не 
поморщился, а продолжал дуть огнём в развороченную грудь чудища.
Но от того места, куда попало щупальце Каприкорна, уже 
распространялся по могучей руке воск, стремительно поглощая человеческую 
плоть Мечислава.
-	Всё равно победа будет за мной! - воскликнул Каприкорн.
-	Нет, - спокойно ответил Мечислав и переломил свою восковую руку.
Оказалось, что внутри его руки уже не кость, а фитиль от свечи. Он дунул 
пламенем на этот фитиль, и тут сильнейшей поток пламени ударил из этого 
фитиля.
Вспыхнул Каприкорн, вспыхнул и Мечислав, и вскоре и от того и от 
другого ничего не осталось. Так закончилась эта схватка, так древний город 
Хепреконс был освобождён от проклятья.





Глава 10
"Ледяное, тёмное море"

	Митя не плакал, потому что уже не было сил плакать, но он всеми силами 
своей души скорбел о погибшем друге, и жаждал сочинить погребальный плач о 
доблестном Мечиславе. Но он чувствовал, что стихотворец из него ещё 
плохенький, и он не сможет передать в четверостишьях то, что чувствовал в 
душе.
	Между тем, к нему подошли Обириус и Хельга, грязные, обожённые, но 
всё-таки живые, и помогли ему выбраться из застывавшего уже воска.
Митя огляделся, надеясь увидеть хотя бы народную радость по случаю 
освобождения, но вообще никого не увидел.
И тогда Обириус вымолвил:
-	Они слишком запуганы и не смеют в своё счастье поверить. И, если 
хочешь, чтобы руку тебе пожали - долго ждать придётся.
-	Не буду я ничего ждать, - произнёс Митя.
-	И правильно, - кивнул Обириус. - Мы дальше, к принцессе Елене 
должны прорываться.
Никто их не остановил, и они вышли со двора на улицу, где, на привязи 
дожидались их кони. Конь Мечислава выглядел особенно печально - уже знал, 
что случилось с его хозяином. И, как только отвязали его привязь, конь сорвался 
с места, и скрылся в сумраке, больше его не видели...
А они поскакали дальше по улицам Хепреконса, которые были такими же 
мрачными, как и прежде - будто и не произошло долгожданного освобождения 
от Каприкорна...
Наконец они выехали к набережной, и поняли, что тот грозный гул, 
который они слышали всё время с тех пор, как въехали в Хепреконс - это гул 
сурового северного моря.
Несмотря на то, что вроде бы наступил день - впереди была густая темень 
беззвёздной ночи, и из этой темени, уподобляясь бессчётным рядам вражьего 
войска налетали бесконечные, сплавленные из промораживающей, угольно-
чёрной воды грозные, тяжёлые валы.
Приближаясь к берегу, эти валы, молотами били по гранитной 
набережной, и от каждого удара она вздрагивала, и даже жалко было 
набережную, потому что казалось, будто она испытывает постоянную муку, и 
вскоре всё-таки не выдержит, и расколется. Жалко было и рыбацкие суда, 
которые передёргивались возле этой набережной. Удивительным казалось, что 
эти суда до сих пор ещё не пошли ко дну.
Вскоре путешественники заметили маленький каменный домик, который 
словно бы вмёрз в каменную твердь набережной. Из маленького окошечка робко 
выбивался тусклый, желтоватый свет.
Подъехали, спешились, постучали в дверь. И вот скрипнула, и раскрылась 
дверь. Вышел человек с длинной, серой, скомканной бородой, и такими густыми 
бровями, что под ними совершенно не было видно глаз.
Человек этот спросил грубо:
-	Чего надо?
А Обириус ответил вежливо:
-	Нам нужен корабль.
Тогда человек выкрикнул:
-	Никто с вами не поплывёт, потому что это верное смертоубийство.
Митя вымолвил:
-	Отныне город Хепреконс избавлен от Каприкорна, так что его жители 
могут спокойно покидать это место, и путешествовать, куда им 
угодно.
Похоже, что новость об избавлении Хепреконса от Каприкорна не 
произвела на этого угрюмого, бородатого человека никакого впечатления. Он 
просто пожал своими широкими и, вместе с тем, вывернутыми вперёд плечами, 
и вымолвил:
-	Ну, и что ж с того? У нас и без этого Каприкорна чудищ хватает. 
Сейчас сезон бурь, и любой вышедший в море корабль непременно 
пойдёт на прокорм чудищам из бездны.
-	И скоро этот сезон бурь закончится? - спросил Митя.
-	Через месяц, а, может быть, и через два. Тут уж всё от морских 
божеств зависит.
-	Нет, мы не можем так долго ждать. Мы выплываем сейчас же, - 
проговорил мальчик.
Человек произнёс очень грубо:
-	Что ж, господа самоубийцы, есть тут одно лишнее рыбацкое 
судёнышко, но вы уж учтите, что вам придётся заплатить за него 
полную стоимость, так как, уж будьте уверены, что назад вам не 
вернуться...
-	Мы заплатим, - спокойно произнёс Обириус.

*		*		*

	Предоставленное им судёнышко явно не стоило тех крупных брильянтов, 
которыми расплатился за него Обириус (кстати, брильянты эти были извлечены 
из его легендарной, раскладывающейся шкатулки). Что касается судёнышка, то 
оно носило гордое имя "Витязь морской". Но был этот "Витязь" изрядно 
потрёпан, неказист, и скрипел так громко и отчаянно, что, казалось, вот-вот 
развалится на кусочки.
	Митя вымолвил возмущённо:
-	Обириус, неужели мы поплывём на этом?! Потребуй, чтобы нам 
предоставили другое судно.
Но Обириус внимательно осмотрел "Витязя", и вымолвил с видимым 
довольством:
-	Это как раз то, что нужно...
На борт взошли только Обириус, Митя, Хельга и деревянный конь 
Хельги. Что касается Митиного коня Снежка, и коня Обириуса, то их по 
настоянию Обириуса отпустили.
Колдун сказал коням:
-	По долинам снежным, по холмам заледенелым, по рекам морозом 
скованным скачите назад, в наше родное королевство.
Обириус закрепил на седле своего коня кожаную сумку, в которой было 
обращённое к Родригу-одноногому послание. В послании говорилось о том, что 
они уже на подступах к царству Чёрного Дракона...
Главный парус на "Витязе морском" оказался тёмно-багровым, словно бы 
кровью пропитанным. Никто их не провожал, никто в городе Хаприкорнсе уже 
не помнил о своих избавителях.
И, когда они отплыли всего на тридцать метров от берега, то не стало 
видно уже ни набережной, ни источающих тусклое свечение обледенелых 
домиков...

*		*		*

	Море ревело, море грохотало, море ярилось.
	Огромные, тяжеленные валы вздымались вверх, и тут же, с 
невообразимым шумом рушились. Эти наполненные чёрной, ледяной водой 
валы могли запросто раздавить "Витязя морского" и тех, кто был на его борту. 
Каждый из этих валов мог послужить орудием смерти...
	У Мити вскоре началась морская болезнь. Его мутило, голова кружилась, 
ноги дрожали, он был слаб, и этим - самому себе отвратителен. Мальчик жаждал 
бороться - он понимал, что, чем дальше они пробираются, тем большего 
напряжения сил душевных и физических от него требуется.
	Но всё же по настоянию Обириуса, он был отведён в капитанскую каюту. 
Там Митя улёгся на кровать, и сразу же заснул.
	Удивительный, и страшный сон привиделся тогда мальчику. Был этот сон 
таким же отчётливым, как реальность, и мальчик знал, что в этом сне по-
настоящему, как и в реальности, решается не только его судьба, но и судьба 

*		*		*

	Снилось Мите, будто прямо сквозь скрипучее дно "Витязя морского" 
вытянулись к нему призрачные длани, обхватили его и потянули за собой. 
Мальчик пытался удержаться, но оказалось, что теперь он просто дух 
бестелесный, и не может ни за что ухватиться. И тело его осталось где-то 
наверху, в недрах кораблика, а душа, просочившись прямо сквозь деревянное 
дно, кануло в воду.
	И, хотя он не чувствовал холода, всё же, всё то, что он видел, было столь 
реально, что Митина душа содрогалась от ужаса.
	Да - несмотря на кромешный мрак, он многое видел. Он видел чудищ, 
выпученные глазищи которых источали тусклое, зловещее свечение. И не было в 
этих глазищах ничего, кроме тупой жажды поглощать. И даже самое малое из 
этих чудовищ превышало своими размерами "Витязя морского", а самое 
крупное - запросто могло проглотить их кораблик, и даже, пожалуй, ничего не 
заметить.
	Чем глубже погружался Митя, тем более жуткие порождения бездны 
попадались на его пути. Но вот услышал голос успокаивающий и мягкий:
-	Не бойся, Митя, они не сделают тебе ничего плохого.
И только тогда увидел Митя, что его уносит вниз молодая, прелестная 
дева, полупрозрачное тело которой источало мягкое янтарное сияние. Длинные 
её волосы были живыми водорослями, а глаза - двумя живыми, мягкими 
жемчужинами. Перламутром сияли её ласковые губы, а улыбка согревала, 
выметая мысли о страшной буре. Дева сияла на морском коне, который 
размером был с настоящего, земного коня.
-	Откуда ты знаешь моё имя? - спросил Митя.
-	О, мне многое известно, - загадочно улыбнулась дева.
Тогда мальчик поинтересовался:
-	А как твоё имя?
-	Меня зовут Викка, я дочь морского царя.
-	А куда ты несёшь меня?
-	В наш подводный город.
-	Но зачем?
-	Сейчас всё ты сам всё поймёшь, - мягко вымолвила Викка.
В это время они спустились уже на такую глубину, что, если бы у Мити 
было человеческое тело, то это хрупкое тело было бы раздавлено водной толщей 
так же легко, как изящный хрустальный кувшин разбился бы от рухнувшего на 
него горного хребта.
И морские чудища, которые попадались на их пути, были всё какими-то 
плоскими, и ещё более жуткими, чем наверху. Из лбов этих чудищ выступали 
отростки, на концах которых сияли алые или ярко-зелёные огни. Но огни эти 
выхватывали лишь незначительную часть бездны, и, конечно же, не могли 
наполнить её теплом.
А у одного из попавшихся на их пути чудищ был огромный, шаром 
выпученный живот. Этот живот был полупрозрачным, и видно было, что внутри 
его переваливаться целый корабль, причём значительно больших размеров, чем 
"Витязь Морской".
И они проплыли прямо сквозь плоть этого чудища, и сквозь этот корабль. 
Когда они проплывали сквозь каюту капитана, то Митя увидел, что там сидит 
бородатый, мрачный человек, и старательно выводит в толстом бортовом 
журнале поэму. Лишь одну строчку успел прочитал мальчик:

-	К тебе одной из тьмы взываю...

И ему показалось, что это он сам эту строку написал. А вместе с тем и про 
Лену вспомнил, и он вскрикнул, обращаясь к дочери морского царя Викке:
-	Выпусти меня! Я должен быть наверху, рядом со своими друзьями!
-	Подожди. Сначала посмотри, куда я тебя несу, - вымолвила дева.
Они как раз обогнули широкую скалу, выступавшую из морского дна, и 
оказалось, что под этой, нависающей скалой, сокрыт город. И этот город не был 
мёртвым, покоящемся на дне морском городом.
Он источал многоцветное сияние. Он был прекрасен, как сон. Им можно 
было любоваться днями, часами, годами и всё время находить что-то новое, 
милое для глаз. Его можно было описывать в романах, стихах, длинных поэмах, 
восторгаться им бесконечно много, и, всё равно, не описать даже и малой доли 
его чудес.
Спросила Викка:
-	Нравиться ли тебе наш город?
-	Это очень-очень хороший город, - ответил Митя, - но всё же самый 
лучший город - это тот город, в котором живёт Лена.
-	Что же это за город? - обиженно спросила Викка.
-	Это может быть совершенно любой город, или даже деревушка. 
Главное, что там живёт Лена, - с большим чувством говорил Митя.
-	Но в нашем городе безопасно, - говорила Викка, - Морские чудища не 
могут пробраться через магический купол.
-	Там, где нет Лены, не важны такие понятия, как опасно или безопасно. 
Сейчас я понимаю: она для меня как небо и земля, как огонь, вода, как 
воздух и солнечный свет, как свет звёзд и...
-	Достаточно! - воскликнула Викка. - Я хотела тебе сказать: Митя, ты 
полюбился мне, и, когда немного подрастёшь, то станешь моим 
женихом. Ты будешь жить во дворце моего батюшки - морского царя, 
и всего у тебя будет в достатке, ты получишь новое тело, которое 
будет сильнее и совершеннее человеческого тела. Ты будешь жить 
рядом со мной, и не ведать ничего, кроме радости.
И тогда Митя сказал, то, что было правдой, и всё объясняло:
-	Я люблю Лену.
Глаза Викки засияли ослепительно ярко, а волосы зашевелились, словно 
змеи. Она остановила своего морского коня, и резко обернулась к Мите.
Она вымолвила:
-	Но знай, что, если ты вернёшься, то тебя ждёт неминуемая гибель.
-	Я непременно должен вернуться, - проговорил мальчик.
А затем мальчик всеми силами своей души устремился вверх. Но не 
отпускала его Викка. Он поднимался вверх, а она висела на его руке, и из 
ослепительных её глаз выплёскивались слёзы и тут же превращались в крупные, 
способные сделать целое состояние у бедного человека, жемчужины.
Она говорила:
-	Быть может, я кажусь тебе через чур настойчивой. Что ж, пусть так. 
Но знай, что я предвижу: ваш жалкий кораблик обречён. Скоро он 
подойдёт к границе нашего мира и будет там разбит в щепки. И тогда 
я уже не смогу тебе помочь - твоё окоченевшее тело станет добычей 
морских хищников, а душа воспарит туда, откуда нет возврата.
-	Тем более, я должен быть рядом со своими друзьями! - воскликнул 
Митя.
И мальчик из всех сил потянулся вверх.
Тогда прекрасная Викка обратилась в отвратительное чудище. И обвились 
щупальца этого чудища, вокруг Митиных рук и ног.
-	Прости меня, Митя, но я не могу тебя отпустить, - говорила Викка.
-	Выпусти! Выпусти! Выпусти! - без конца выкрикивал Митя, и 
продолжал со страшной силой рваться вверх.
Митина душа тянулась вверх, а чудище, которое прежде было Виккой, 
пыталось вернуть его в подводный город. И Митина душа вытянулась, 
золотистой струной стала, и те порождения бездны, которую эту пульсирующую 
струну видели, в ужасе плыли прочь.
-	Не выпущу! Не выпущу! Не выпущу! - выкрикивала Викка.
-	Обириус, помоги мне! - взмолился Митя.
И тут высоко-высоко, в бурлящей, ледяной черноте раскрылось 
маленькое, круглое оконце, и заглянул в него Обириус. Волшебник перегнулся 
через это оконце, и протянул Мите руку. Рука волшебника стала удлиняться, и, 
наконец, дотронулась до кончика золотистой струны, которая была Митиной 
душой.
И чудище, которое удерживало Митю, вновь превратилось в Викку. 
Горько рыдала морская царевна, и молила у Мити:
-	Вернись! Будь супругом моим! Живи со мной в счастье и довольстве! 
Иначе ты погибнешь!
-	Я умру, только если моя любовь к Лене затухнет. Но эта любовь 
никогда не затухнет.
Громко вскричал Обириус:
-	Митя, очнись!!
И мальчик очнулся.

*		*		*

	Митя вскочил с той же кровати в капитанской каюте "Витязя морского", 
на которой и заснул. Перед ним стояли Обириус и Хельга. Корабль в очередной 
раз накренился, пронзительно заскрежетали переборки, а голова у мальчика 
сильно закружилась, в висках отдалась сильная, жгучая боль.
-	Вот, отведай этого, - молвил Обириус, и протянул Мите бутылочку, в 
которой бурлила жидкость голубого цвета.
Мальчик безропотно выпил, и головокружение прошло.
Обириус проговорил:
-	Мы подплыли к самому краю нашего мира. Дальше начинаются 
владения Чёрного Дракона. Думаю, Митя, тебе нужно подняться на 
палубу и всё самому, своими глазами увидеть.
И вот, что увидел на палубе Митя.
	По-прежнему вокруг них ярилось море. Чёрные водные валы взметали 
"Морского витязя" к тёмному,  клубящемуся небу, из которого временами 
начинали хлестать куски льда. Но впереди трёхмерное прежде пространство 
становилось двумерным. То есть, отсутствовала глубина. Это была плоская, 
пребывающая в постоянном, стремительном движении стена. Эта подвижная 
плоскость порождала море и тучи, но представлялась твёрдой и непробиваемой.
	Только благодаря колдовству Обириуса (а он наколдовал ураганный, 
попутный ветрило, который наполнял их алый парус), они приближались к этой 
стене, а иначе были бы снесены назад и раздавлены об набережную Хепреконса, 
от которой, впрочем, их отделяли уже десятки морских вёрст.
	Митя вымолвил:
-	Когда я был внизу, то морская дева Викка предупредила меня, что наш 
корабль может разбиться...
Несмотря на то, что за грохотом моря его совсем не было слышно, 
Обириус всё же услышал Митю, и кивнул.
-	Да, именно так и будет.
-	Что?! - у Мити аж глаза округлились.
-	Но ведь ты хочешь спасти Лену и наше королевство? - спросил 
Обириус.
-	Д-да, конечно, - вымолвил Митя. - Но неужели нет какого-нибудь 
иного пути?
-	Нет, иного пути нет, - ответил Обириус.
-	Но ведь если "Морской витязь" разобьётся, то кто-то погибнет! - 
воскликнул Митя.
-	Совершенно верно, - согласился Обириус, и голос его был как никогда 
спокоен. - Кто-то погибнет, но кто-то спасётся.
-	Но...
Митя хотел что-то возразить, но просто не нашёл слов. На его глаза 
выступили слёзы, но не суждено было этим слезам по его щекам скатиться, 
потому что сразу в ледышки они превратились.
Произнёс Обириус:
-	Сейчас не время, чтобы слёзы лить. Надо быть стойким до конца, или 
вовсе за дело не браться.
Затем волшебник окрикнул Хельгу:
-	Эй, Хельга, выводи-ка своего коня.
Митя удивлённо посмотрел на Обириуса, но Хельга безропотно 
повиновалась своему создателю.
Она открыла люк, и вывела на палубу своего деревянного коня.
-	Садитесь на него, - вымолвил Обириус.
Хельга и Митя уселись на коня...
Волшебник достал из своего ларца небольшой тюбик с краской, и, 
помимо того - кисточку. Он выкрикнул заклятье, и ураганный ветер, который 
наполнял тёмно-багровый парус "Витязя морского", несколько усмирился, так 
что теперь корабль не летел вперёд, а медленно продвигался против встречного 
ветра.
Теперь до границы мира оставалось совсем недалеко. И усилился запах 
тёмной краски, которая клокотала на поверхности ограничивающей этот мир 
стены.
Обириус вместе со своим тюбиком и краской прошёл в носовую часть 
корабля, и оттуда, обернувшись, крикнул Хельге и Мите:
-	Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, оставайтесь на месте 
до того мгновенья, пока я не позову вас!
Затем он вымолвил ещё одно заклятье, и тюбик с краской начал 
разрастаться. Волшебник вынужден был поставить тюбик на палубу. Также и 
кисточка разрасталась. Теперь это уже и не кисточка была, а двухметровая 
кисть. Тюбик раскрылся, и, оказалось, что он наполнен сгущённым солнечным 
светом. Свет этот заклокотал и обвился вокруг кисти.
Тем временем "Морской витязь" подплыл совсем близко к стене мира.
Обириус выгнулся вперёд, и нарисовал на чёрной клокочущей 
поверхности солнечную дверь. Нос корабля протиснулся в этот яркий проём, но 
тут же застрял - чёрная краска плеснулась со стены на палубу, и словно кислота 
или ластик, начала её разъедать.
Тогда Обириус ещё раз провёл по этому проёму кистью. Проём слегка 
расширился, но окружающая его чернота закипела с утроенной силой, и быстро 
начала разъедать живое золото, попадая и на палубу, и на Обириус. Капли 
черноты погружались в тело волшебника, и причиняли ему сильную боль, но он 
ничем не выдавал своего страдания.
Он вымолвил негромко, но и Хельга и Митя отчётливо услышали каждое 
его слово:
-	Ну, что ж. Да свершится то, что я уже давно предчувствовал...
И Обириус, отбросив кисть, вытянул руки, и дотронулся до кипящих 
чернотой и золотом краёв проёма. И тут же его плоть начала разрываться, и, 
источая сильный свет лазурного неба, растекаться по стене.
Проём ещё расширился, и "Витязь морском" немного проплыл вперёд...
Обириуса уже не было, но его голос звучал из стены:
-	Я не могу долго сдерживать черноту. Скоро меня не станет. Скачите 
вперед!!
Деревянный конь бросился вперёд, и, подбежав к тому месту, где палуба 
корабля переходила через грань мира, прыгнул.
В то же мгновенье чернота, с гневным урчаньем поглотила лазурь 
Обириуса, и, сомкнувшись на "Витязе морском", перерезала его надвое.





Глава 11
"Ледяные Поля"

	Деревянный конь Хельги целых десять метров пронёсся вперёд по 
воздуху, и только после этого погрузился в леденящую воду. Тут же, впрочем, и 
вынырнул.
	До этого Мите казалось, что он уже ко всякому холоду привык, но тут 
объял его такой холод нестерпимый, что он громко вскрикнул.
Но шепнула ему на ухо Хельга:
-	Не дёргайся понапрасну, и ни в коем случае со спины Хельма (так 
звали деревянного коня) не срывайся, и он донесёт нас до берега.
Митя повиновался...
Мальчику было очень больно, у него кружилась голова, чёрные круги 
плыли перед глазами, и он практически ничего не видел.
Но вот Хельм выскочил на берег и...
Мите стало ещё холоднее, ещё больнее!
Дул пронизывающий, стегающий, леденящий ветер. Зубы стучали с такой 
силой, что, казалось, вот-вот сломаются, да и всё тело пробирала сильнейшая 
дрожь. Он закричать: "Холодно!", но вместо этого вышел протяжный, 
мученический стон.
Тогда вымолвила Хельга:
-	А теперь двигайся. Бегай, прыгай, скачи! Всё, что хочешь делай, но 
только быстрее двигайся!
И Митя повиновался ей. Он проделывал все указанные и многие иные 
упражнения с той предельной скоростью, на которую только был способен.
Наконец, он запыхался, и ему даже стало жарко. Он немного отдышался, 
и огляделся.
Оказывается, они стояли на краю ледового поля. За их спинами чернела 
зеркально чёрная, неподвластная ветру поверхность моря.
А спереди, оттуда, куда им предстояло пробиваться, дул сильный, 
ледяной ветрило. Этот ветер нёс позёмку, завывал среди снежных барханов. 
Причём некоторые из этих снеговых наносов вздымались на пять или шесть 
метров.
Но ещё дальше, на очень значительном расстоянии стояли металлические 
трубы. А среди этих труб клубилось пламя, вздымалось клубами багровыми к 
самому небосводу, валил оттуда чёрный дым, но жара от этого пламени не 
чувствовалось.
И молвил тогда Митя:
-	Ну, что ж: продолжим наш путь...
И Хельм понёс их дальше...

*		*		*

	Невозможно было всё-время сидеть на спине у Хельма, потому что уж 
очень сильным, невыносимо пронзительным, обмораживающим был встречный 
ветер.
	И, когда очередной белый бархан заслонял своей холодной грудью этот 
ветер, Митя спрыгивал с коня, и начинал быстро прыгать, скакать, вертеться в 
снегу, который был сильно обледенелым и лишь слегка прогибался под его 
лёгким телом. В таких случаях Хельга тоже слезала с коня, и разминала свои 
деревянные конечности.
	Надо сказать, что и деревянные конечности Хельги, и деревянные 
конечности её коня быстро покрывались инеем, а потом и льдом. Когда они 
двигались, то этот лёд с сухим треском переламывался и опадал вниз.
	Таким образом пробирались они довольно долго, а те железные трубы и 
клубы пламени за которыми должно быть таился Чёрный Дракон, как им 
казалось, совсем не приближались.
И теперь безумные пробежки и прыжки не помогали Мите. Мальчик всё 
больше замерзал, и чувствовал, что через некоторое время окончательно 
замёрзнет...
Хельм вёз их по довольно широкому открытому пространству. Примерно 
в пятидесяти шагах впереди вздымался из снега ледяной столб. Митя подумал, 
что возле этого столба можно было устроить стремительный хоровод, попытался 
улыбнуться, но болью отдались его обмороженные губы, и посыпались с них 
кусочки льда...
Но в это же мгновенье одно из копыт Хельма попало в трещину. Конь не 
успел вовремя остановиться, и от сильного рывка вперёд, его деревянная нога 
переломилась надвое.
Конь сразу же завалился, а Хельга с Митей выскочили из седла, и 
покатились по обледенелому, отполированному ветром снегу. Когда же они 
приподнялись и оглянулись, то увидели, что конь ковыляет в сторону ледяного 
столба.
-	Эй, Хельм, постой! - окрикнула коня Хельга.
На какое-то мгновенье конь действительно остановился, и даже повернул 
к ним голову. Тогда Митя увидел его глаза - это были очень красивые и 
печальные глаза, из которых сияла бессмертная душа.
Мальчик прочитал в этих глазах простую, ясную мысль: "Простите, но я 
не смогу идти с вами дальше. Тем не менее, сейчас я постараюсь сослужить вам 
последнюю службу".
И он действительно сослужил эту службу. Дело в том, что возле ледяного 
столба поверхность несколько выгибалась вниз, и Хельм получил возможность 
разогнаться до весьма значительной скорости, и в этот ледяной столб врезаться. 
И такова была сила удара, что ледяной столб покрылся трещинами, а Хельм 
развалился на несколько неравных частей.
-	Хельм! - вскрикнула Хельга, но уже ничем не могла помочь своему 
верному коню.
Но, когда они шли к тому месту, где закончился путь единственного в 
своём роде деревянного коня, они уже прекрасно понимали, зачем он это сделал. 
Они собрали безжизненные уже деревяшки и отнесли их в укрытие между двумя 
ледовыми холмиками.
Затем Митя пошарил у себя в кармане и достал коробочку, в которой 
лежали кремний и огниво.
Провозившись некоторое время, постучав зубами, он высек-таки 
достаточно большую искру, и деревянная плоть Хельма занялась сначала робким 
огоньком, а затем - взметнулась пламенем высоким и сильным. Блаженное, 
столь долгожданное тепло разлилось в воздухе.
Холод, который уже мертвил Митино сердце, начал выходить из 
мальчика. Но и этого было мало, и Митя подступил практически вплотную к 
пламени и обжёгся. Однако после пережитого им могильного холода, даже и эти 
ожоги казались ему приятными.
Потом, по настоянию Хельги, он всё-таки отступил подальше от огня, а 
иначе бы превратился в шашлык.
Но ещё целый час горела плоть Хельма. За этот час они согрелись, и 
набрались новых сил, так что теперь Мите казалось, что он бегом сможет 
добраться до логова Чёрного Дракона.
Но, как вскоре выяснилось, он ошибался.

*		*		*

	 Казалось бы, чем ближе они подступали они к железным трубам, и 
клубящемуся среди них пламени, тем теплее должно было бы становиться. Но 
ничего подобного - становилось только холоднее, а бьющий навстречу ветер 
усиливался. Этот ветер сбивал с ног, плетью хлестал, пытался растянуть, 
разорвать, отбросить назад.
	Но всё же Митя и Хельга продвигались вперёд. Они согнулись, они 
качались, иногда - падали. Митя стучал зубами и трясся, Хельга вся трещала от 
налипшего на её деревянном теле льда. И этот мучительный путь продолжался 
очень долго...
	Наконец, они забрели в относительно тихое, но всё равно очень холодное 
место между двумя высокими снежными барханами.
Над их головами проносились полчища мелких ледышек, которые уже 
успели сильно исцарапать их лица, и едва не лишили Митю зрения. А ещё выше, 
на фоне почерневшего неба перекатывались багровые отсветы...
	Митя повалился на снег, и застонал:
-	Хельга прости - у меня уже нет сил. Лена, ты тоже прости...
И тогда Хельга вымолвила:
-	Митя, поднимайся.
-	Что? Зачем? - простонал мальчик, и хрипло закашлялся.
-	Ты должен подняться, обойти этот вот бархан, и внимательно 
посмотреть: далеко ли осталось до тех труб и пламени, - настоятельно 
проговорила Хельга.
-	Но, Хельга...
-	Нет, ты должен это сделать! - с неожиданной резкостью воскликнула 
деревянная женщина.
Затем она схватила Митю за руку, и резким, сильным рывком поставила 
его на ноги, подтолкнула его в спину, и проговорила:
-	Иди, посмотри, и возвращайся...
Через несколько минут вконец измученный Митя вернулся. Он повалился 
на колени, и простонал, стуча зубами:
-	Кажется, что уже совсем немного осталось, но это не имеет никакого 
значения. Ты можешь пинать меня, можешь орать на меня, но я и шага 
больше не сделаю. Я уже тела своего не чувствую...
И тогда Хельга произнесла мягким голосом:
-	Митя, разожги костёр...
И тогда мальчик увидел, что Хельга сидит, завернувшись в нечто 
напоминающее длинную багровую шаль. На самом деле это был кусок паруса 
"Витязя морского", который ворвался через проём в этот мир, и потом был 
подобран Хельгой где-то среди ледяных полей.
А прямо перед деревянной женщиной лежала на земле груда поленьев.
-	Ух, ты, - вымолвил Митя. - Откуда это?
-	От моего коня осталось, - вымолвила Хельга.
-	От коня? - переспросил Митя.
-	Да. Ты давай, костёр разводи, а то совсем застудишься.
-	Да, да, конечно же, - кивнул Митя.
Митя ещё покряхтел над кремнием и огнивом, но, наконец, костёр был 
разведён. Мальчик экономно подкладывал дрова, и, блаженствуя, вбирал 
каждую крапинку тепла.
Через некоторое время он совсем отогрелся, и даже почувствовал себя 
хорошо. Тогда вымолвила Хельга:
-	Ну, что же. Теперь положи в костёр все те дрова, которые остались, и 
спи.
Так Митя и сделал.
Дрова ярко и жарко запылали, а мальчик спал, практически соприкасаясь 
с огнём. Но он знал, что этот костёр - его друг, и ничего дурного ему не сделает, 
и тихими, и мирными были его сны.

*		*		*

	Проснулся Митя, и увидел большую груду углей, которые ещё тлели, и 
окружали его тёплой аурой.
	Он повернулся, и увидел лицо Хельги, которая сидела на прежнем месте, 
завернувшись в багровую шаль, которая раньше была парусом. Деревянная 
женщина мягко и приветливо ему улыбалась. Митя, который тоже очень хорошо 
себя чувствовал, улыбнулся в ответ.
	Затем он приподнялся, потянулся блаженно, чувствуя живительное тепло, 
которое переполняло его тело, и вымолвил:
-	Ну, что же, Хельга, пойдём. Теперь до логова Чёрного Дракона совсем 
недалеко осталось.
-	Митя, последнюю часть этого пути ты должен будешь пройти в 
одиночестве, - вымолвила Хельга.
-	Что? Но почему? Разве ты не хочешь идти дальше?
-	Митя, я бы очень хотела идти с тобой, но не могу.
-	Но почему? Почему?
-	Просто приподними мою шаль.
Митя безропотно повиновался. Он приподнял шаль, и тут же в ужасе 
отпрянул. У Хельги больше не было тела. Одна только голова была закреплена 
на выступающей льдине.
И тогда Митя всё понял, и вымолвил:
-	Это твоё тело сгорело ночью.
-	Да, - кивнула Хельга. - Я должна была это сделать, потому что иначе 
ты бы действительно стал куском льда, и Елена, и наше королевство 
погибли бы. А теперь...
-	Я возьму тебя с собой! - воскликнул Митя.
-	О, нет. Моя голова станет для тебя лишним грузом.
-	Да что ты говоришь?! Нет, конечно!
-	К тому же такое существование мучительно для меня.
-	Но, Хельга, что я могу сделать для тебя?
-	Просто положи меня на эти угли, и не говори лишних слов, и не плачь. 
Мне больно смотреть на твои слёзы. Лучше улыбайся. Ведь на самом-
то деле всё просто замечательно, и добро всегда побеждает зло, и 
жизнь прекрасна...
Митя безропотно положил голову Хельги на тлеющие угли, и голова тут 
же вспыхнула. Мальчик попытался улыбнуться, но из глаз его хлынули слёзы.
-	Не плачь, - ласково шепнула Хельга, и изо рта её вырвалось пламя.
-	Прощай, Хельга, - вымолвил Митя.
-	Прощай, Митя, - произнесла Хельга, и последним её заветом, прежде 
чем она скрылась в пламени, было короткое и вечное, - Люби.

*		*		*

	Митя выбрался из-за снежных барханов, и пошёл навстречу железным 
трубам, среди которых ярилось пламя. Он шёл по заснеженному полю, а ему 
навстречу дул ветер, ещё более яростный и холодный, чем накануне. Но теперь в 
мальчике были силы, чтобы этому ветру сопротивляться. Он шёл, стиснув зубы 
и сжав кулаки. Иногда ветер сбивал его с ног, но всякий раз он поднимался, и 
продолжал пробиваться вперёд.
	Над его головой не было неба, но неслась серая масса из снежных рек. 
Иногда оттуда разносился грозный, похожий на раскаты грома хохот, но Митя 
не обращал на этот хохот внимания, а двигался вперёд, и иногда говорил:
-	Я всё равно дойду до тебя, Лена. Слышишь? Мы всё равно будем 
вместе...





Глава 12
"Мост"

	Митя очнулся, и понял, что лежит, уткнувшись лицом уже не в снег, но в 
землю. Это была тёмная, безжизненная земля, и кое-где в ней протекали 
грязевые ручейки. Было достаточно тепло, для того, чтобы Митя, неизвестно 
сколько пролежав так, без сознания, не замёрз, и остался в живых.
	Он совсем не помнил, как добрался до этого места. Последние 
воспоминания, которые сохранились в его голове, были воспоминания о том, как 
он, шатаясь, шёл сквозь жгучий холод, и шептал имя Лены...
	Он оглянулся. На некотором отдалении виднелись ледовые поля. Но это 
была уже пройденное испытание. Митя посмотрел вперёд.
	Казалось, что до железных труб, и клубящегося среди них пламени 
осталось не так уж и далеко. Митя представил, что вскоре увидит Елену, и это 
придало ему сил. Он довольно таки быстро пошёл вперёд.
Грязь хлюпала под его ногами, иногда ноги разъезжались, и тогда тяжело 
было сохранить равновесие. От этой земли поднимался резкий, неприятный 
запах; и не порождала эта земли ни трав, ни кустов.
Митя пробормотал:
-	Бр-р-р, ну и местечко! Поскорее бы вырваться отсюда...
Через некоторое время, он вышел к берегу грязевого потока, примерно 
десяти метров в ширину. Возле берега стояла ветхая, перекосившаяся хижина, с 
выбитыми окнами, и качающейся и громко скрипящей дверью.
Митя покосился на хижину, и ещё раз пробормотал:
-	Бр-р-р, ну и местечко!..
Через грязевой поток был перекинут верёвочный мост ещё более ветхий, 
чем хижина. Мост тоже вздрагивал, скрипел, качался, а под ним бурлила густая, 
тёмная жижа, из которой, казалось, уже невозможно было бы вырваться.
-	Ну что ж, делать нечего, буду перебираться по этому мосту, - 
вздохнул Митя.
Он схватился за верёвки, и, медленно переставляя ноги, начал 
перебираться на противоположный берег. Так велико было напряжение и страх 
упасть в смрадную грязную массу, что Митя весь взмок, и почему-то был 
уверен, что мост переломиться, и он всё-таки рухнет в грязь.
Но вот он перебрался на противоположный берег, и несколько секунд 
постоял там, на месте, вопрошая:
-	Неужели я остался в живых?
И тут сзади раздался очень знакомый и долгожданный голос.
-	Митя...
Это был голос Лены. Мальчик обернулся, и увидел, что эта удивительная 
девочка - цель всего его путешествия стоит на оставленном берегу, и машет ему 
лёгкой своё ручкой. Она была облачена в белое платье, и сияние белоснежных, 
наполненных солнечных светом облаков исходило от неё.
Она говорила своим красивым, музыкальным голосом:
-	Ты должен вернуться ко мне...
И Митя уже не испытывая страха перед грязевым потоком, очень резво 
перебрался обратно. Но, оказалось, что Лена опять перенеслась на 
противоположный берег.
Она стояла там, и приговаривала своим нежным голоском:
-	Митя, иди скорее сюда...
Мальчик крикнул:
-	Лена, что же ты бегаешь от меня?
И девочка ответила:
-	Я не бегаю, а летаю. Видишь ли: мне удалось бежать от Чёрного 
Дракона, но этот мост, обозначающий границу его внутренних 
владений, не пускает меня дальше, и мы никак не можем 
встретиться...
-	Но ведь я что-то могу сделать? - с дрожью в голосе спросил Митя.
-	О, да, конечно же, - кивнула Лена. - Ты тридцать раз должен пройти 
туда и обратно по мосту...
Такое указание могло показаться, по меньшей мере, странным, но Митя 
безропотно повиновался, так же как он повиновался бы и любому другому 
указанию Лены. Так, например, если бы она сказала ему в грязевой поток 
прыгнуть, так он, не раздумывая, прыгнул бы.
Итак, тридцать раз он перешёл мост туда и обратно. Всё это время он 
повторял имя Лены, и даже сочинил какой-то посвящённый ей стишок.
И, наконец, он остановился там, откуда начал свои мостовые похождения 
- то есть возле покосившейся хижины. Он очень запыхался и устал, но он 
счастлив, ожидая долгожданной встречи с Леной.
Он оглянулся, вопрошая:
-	Лена, где же ты?
И тут сильнее обычного скрипнула дверь хижины, и Лена вышла из-за 
неё. Митя широко улыбнулся, и проговорил подрагивающим от волнения 
голосом:
-	Лена, наконец-то...
И тогда Лена протянула руки со своего лица, и... сняло лицо. Оказалось, 
что под лицом был полупрозрачный, источающий тусклый жёлтый свет череп. И 
волосы, и тело её были призрачными. И платье было всё изодранным, и ветхим.
Митя вскрикнул, и отшатнулся, а череп ухмыльнулся, спросил отнюдь не 
музыкальным, но хрипловатым, режущим слух голосом:
-	Что же ты испугался?
Мальчик совладал с собой, сжал кулаки, и вымолвил таким твёрдым 
голосом:
-	Теперь я понимаю: ты мерзкий призрак какой-то ведьмы, и ты 
посмеялась надо мной, заставив бегать туда и обратно по этому мосту. 
Что ж, в следующий раз я буду умнее, а сейчас я пойду дальше. И 
только попробуй заслонять мне дорогу. Тогда...
Митя выразительно показал призраку кулак, а тот изверг пронзительный 
скрежещущий хохот. Затем спросил:
-	Что же ты мне сделаешь своим кулаком? Ведь у меня уже нет тела в 
привычном тебе понимании, и твоя рука пройдёт сквозь меня, как 
сквозь воздух, не причинив никакого вреда. Зато я могу обхватить 
своими призрачными дланями твоё сердце, и сжать так, что оно станет 
чёрной ледышкой, и навсегда остановиться.
-	Тем не менее, я пойду дальше, - упрямо проговорил Митя.
-	Да, да, иди, но только что принцесса Елена даже ещё и не похищена.
-	Что ещё за бред? - пожал плечами Митя, и направился к мосту.
-	Митя, ведь это не простой мост. При каждом твоём переходе, он 
переносил тебя на день назад. А всего, если считать с самым первым 
переходом, ты прошёлся тридцать один раз. И ты перенёсся на 
тридцать один день назад.
-	Нет! Не правда!! Не верю!!! - очень громко закричал Митя.
Он кричал с гневом, он даже топнул ногою (при этом поскользнулся, и 
едва не съехал в грязевой поток). Глаза его сверкали, когда он кричал, то 
брызгал слюной, а ещё и кулаками размахивал. И весь этот гнев происходил от 
того, что он чувствовал, что призрачная ведьма говорит правду.
И призрак вымолвил:
-	Ты, конечно, можешь сколько угодно горячиться, но такого быстрого 
пути вперёд как назад нет. Падать всегда легче, чем поднимать. Хе-хе-
хе...
-	Так, ладно, я верю тебе. Что ж, раз так приключилось, то я сейчас же 
пойду назад, предупрежу Лену о готовящемся похищении, и вообще - 
всех спасу: и Мечислава, и Обириуса, и Хельма и Хельгу.
-	Но у тебя ничего не получится, - вздохнула призрачная ведьма.
-	Что?! Ты мне помешаешь?!
-	Ох, да хватит же горячиться. Не собираюсь я тебе мешать. Можешь 
идти, бежать, ползти, плыть или лететь, куда тебе угодно, но учти, что 
эта вот хижина является центром прошлого мира, в который ты, Митя, 
теперь перенёсся. Учти, что ты можешь отойди от неё на двадцать 
шагов, а потом... Ну-ка подними вон тот камень...
Заворожённый этим грозным предупреждениям, Митя безропотно поднял 
лежавший на берегу камень.
-	А теперь кидай его! - крикнула ведьма.
Митя из всех сил бросил камень в сторону. Отлетев на расстояние 
пятнадцати шагов, камень вдруг вспыхнул и бесследно исчез.
Ведьма проговорила наставительно:
-	Вот то же самое и с тобой будет.
-	Ну, и зачем вы это сделали? - спросил Митя.
-	Я это сделала это потому, что мне очень одиноко, - очень тоскливым 
голосом ответила ведьма.
-	И почему же вам одиноко?
-	Всё очень просто: мне одиноко потому, что я здесь одна.
-	Ну, так и пошли бы в какое-нибудь место, где есть люди или такие же 
как вы призраки.
-	Всё дело в том, что я заперта здесь навечно.
-	Но кто же вас запер?
-	А ты не догадываешься?
-	Неужели Чёрный Дракон?
-	Именно!
-	А за что? Чем вы перед ним провинились.
-	Пройдём внутрь моей хижины, и там я тебе всё расскажу.
Митя с сомнением посмотрел на страшную хижину, и вымолвил:
-	Да вот что-то не хочется.
Но ведьма хмыкнула:
-	А всё-таки придётся. Погода здесь мерзостная, а хижина - это 
единственное укрытие.
-	Но...
-	Волей-неволей тебе придётся провести здесь тридцать один день, так 
что пошли в хижину.
Митя тяжело вздохнул, и следом за ведьмой прошёл в хижину.
Оказалось, что внутри было ещё хуже, чем снаружи. Всё заросло плотной, 
зеленоватой паутиной, через дырявую крышу капало, и, несмотря на то, что окна 
были выбиты, воздух был очень тяжёлым.
-	Есть хочешь? - спросила ведьма.
Тут только Митя вспомнил, что очень давно не ел. В его желудке 
заурчало, и он признался:
-	Да. Очень хочу.
-	Хорошо. Тогда возьми с полки хлеба.
Ведьма кивнула на полку, которая перекосилась, и почти уже повалилась 
на пол. Митя подошёл, и обнаружил на хлеб, и не сухарь даже, а какой-то не 
разбиваемый кирпич.
Он обратился к ведьме возмущённым тоном:
-	Издеваетесь, да?
-	Вовсе и нет, - искренне вымолвила ведьма. - Просто я здесь уже 
очень-очень долгое время обитаю, и вся еда, которая только была, 
давно уже испортилась. Я рада была бы предложить тебе что-нибудь 
вкусненькое, да не могу...
-	Ладно, управлюсь как-нибудь с этим "хлебушком", - вздохнул Митя, 
которому очень уж кушать хотелось.
Итак, он уселся за столом, достал из ножен клинок, и начал с его 
помощью крошить хлебный кирпич. Затем он собирал со стола крохи, размягчал 
их с помощью слюны, и глотал.
Ну, а ведьма, тем временем, рассказывала ему весьма занимательную 
историю.

*		*		*

	Когда-то та ведьма, которая рассказывала Мите эту историю, вовсе не 
являлась ведьмой. И был у неё не источающий призрачное, желтоватое свечение 
череп, а милое девичье личико.
	Родилась она в простой крестьянской семье, и назвали её родители 
Валенсией. И росла Валенсия девушка ясной, доброй, пригожей да чистой. 
Выделялась своим умом, а также и душой поэтичной.
И когда выдавалась свободная от работы в поле или дома минута, брала 
она лютню, и шла в лес. Это был древний, и суровый дубовый лес. Среди 
мрачных деревянных исполинов всегда нависали густые тени и не пели там 
птицы, не кричали звери.
Но всякий раз, когда приходила в этот лес Валенсия, словно бы 
радостный солнечный поселялся среди деревьев, и сиял, перекидываясь с ветви 
на ветвь. Это Валенсия пела, это играла она на лютне.
И говорила Валенсия, обращаясь к лесным глубинам:
-	Пускай люди называют тебя, лес, страшным и угрюмым, а я в это не 
верю. Я иным тебя, лес, вижу. Ты древний, ты мудрый и загадочный; 
ты тайну в себе хранишь, лес. Ты похож на сон, на волшебную 
сказку...
И однажды, когда Валенсия, сидя на опушке леса, пела очередную песню, 
подошёл к ней юноша пригожий, и представился Родомиром, сыном мельника.
Поговорили они, а потом и песни вместе спели, и вдруг поняли, что души 
у них не просто близкие, а как бы являющиеся частью одной души. И поняли 
они, что всё прежнее время только и ждали этой встречи, и дальше уже и жить 
друг без друга не могут.
И отныне каждый день встречались они на опушке леса. Они приносили 
посвящённые друг другу сонеты и благоуханные букеты луговых цветов, а 
затем, взявшись за руки, гуляли по маленьким лесным тропинкам неведомо кем, 
и неведомо когда протоптанным. И этот лес им, влюблённым, вовсе уже не 
казался мрачным. Нет - это был прекраснейший из всех лесов. Они радовались 
каждой минутке, каждому мгновенью, проведённому вместе, но иногда тревогой 
сжимались их сердца, уже и тогда предчувствовали они, что ждёт их впереди 
несчастье. Но вот улыбнуться друг другу, поцелуются, и мрачности прежней, как 
ни бывало...
Но вот подступила зима, суровая да лютая, намела сугробов, ветром 
завыла. И так случилось, что застудилась Валенсия, и очень тяжело заболела. 
Охватила её тело горячка, и лежала она в беспамятстве. Приходил лекарь 
деревенский, который славился тем, что многие тяжёлые болезни вылечить мог. 
Но, осмотрев Валенсию, только развёл лекарь руками, и вымолвил:
-	В данном случае ничего поделать не могу. Видно уж у неё судьба 
такая - молодой погибнуть.
И тут распахнулась дверь, и вместе со снежным вихрем ворвался в 
хижину Родомир, который уже знал о болезни своей возлюбленной. Вот только 
одет был Родомир не как обычно, в простую крестьянскую одежду, а в дорогой, 
золотом да брильянтами вышитый кафтан (от которого, впрочем, ему никакого 
счастья не было).
Дело в том, что Родомир был не простым крестьянином, а царским 
сыном, наследником той земли. Но он являлся к Валенсии в образе простого 
человека, чтобы проверить, полюбит ли она его таким, без рода, без племени, не 
богатого, полюбит ли его просто за то, что он хороший человек. И, убедившись в 
её искренности, намеривался открыться ей, и взять в свой дворец в день свадьбы.
Бросился Родомир к Валенсии, пал перед ней на колени, стал её звать, она 
приоткрыла глаза, и впервые за долгое время смогла вымолвить слабым голосом:
-	Прости и прощай, любимый, я ухожу. Ты очень хороший человек, и 
ты ещё встретишь своё счастье...
-	Нет, и не будет мне счастья без тебя! - вскричал Родомир.
Его пытались остановить, утешить, но он, никого не слушая, бросился 
прочь из хижины, в сторону леса, в котором они с Валенсией провели столько 
счастливейших часов.
За ним увязался только один слуга, который следовал за Родомиром от 
самого дворца, и тщетно пытался его остановить. И именно этот слуга рассказал 
потом всё, что произошло в лесу.
Теперь воистину мрачным и зловещим казался лес. Между огромных 
деревьев намело снега, и все оттенки, которые окружали Родомира, были 
оттенками тёмно-серыми или чёрными. И ещё более темно было на его душе. 
Подобно волку выл он. Заламывал свои руки царевич, и кричал страшным 
голосом:
-	О лес древний, лес колдовской! Всё, что хочешь отдам за Валенсию 
милую! На всё, ради спасения жизни её отдам.
И тогда открылись в близстоящем дереве два огромных глаза, из которых 
тусклое, зеленоватое свечение исходило. В том же дереве раскрылась и пасть 
чёрная, и раздался голос такой низкий, что у Родомира даже в ушах зазвенело.
Вопрошал этот голос:
-	Действительно ли ты, Родомир, всем, ради спасения своей Валенсии 
готов?
-	Да! - бесстрашно выкрикнул юноша.
-	И даже жизнью своей?
-	О, да - я готов отдать свою жизнь ради любимой Валенсии, - без 
малейшего сомнения ответил Родомир.
-	В таком случае я прикоснусь своими ветвями до твоего лба, и часть 
твой жизненной силы передам Валенсии, а часть, в качестве платы за 
старания, заберу себе. И сердце твоё остановиться навеки. Такой 
молодой, так многое не повидавший и не испытавший, готов ли ты?
-	Да, готов! - более твёрдым, чем гранит, сталь, и алмаз голосом 
ответил Родомир.
Тогда сами собой зашевелились ветви дерева, и прикоснулись ко лбу 
Родомира. Яркая, солнечная энергия жизни потекла вверх по ветвям, а часть 
этой энергии собралась в маленький кувшинчик.
Бездыханным пал Родомир, а дерево подозвало дворецкого слугу, 
который залёг за ближайшим кустом, и всё видел:
-	А ну-ка подойди сюда, и ничего не бойся.
Слуга едва на ногах от страха держался, но всё же подошёл к дереву, и 
получил кувшинчик с бесценной жизненной энергией Родомира.
И, прижимая к груди этот кувшинчик, слуга бросился назад, в хижину к 
Валенсии. А прекрасная Валенсия уже умирала, и видела старуху Смерть, 
которая тянула к девушке свою костлявую длань. Но, когда ворвался в хижину 
слуга, отпрянула в тёмный угол Смерть, а когда испила из кувшина Валенсия, 
так и вовсе сгинула костлявая.
Валенсия заснула крепким, здоровым сном, и на следующий день 
проснулась совершенно здоровая, цветущая, и более прекрасная, чем когда-либо.
Деревенские жители поздравляли её с чудесным исцелением, но Валенсия 
вопрошала:
-	Где мой Родомир?
Никто не мог ей ответить, и тогда, бросившись в сторону леса, увидела 
Валенсия скорбный кортёж.
Это хоронили принца Родомира. Безутешные отец и мать: король и 
королева хотели похоронить любимого сына в своём родовом склепе, но 
оказалось, что древний лес не выпускал тело отважного южного.
Стоило только несущим гроб слугам подойти к опушке, как руки и ноги 
их деревенели, и неведомая сила разворачивала их назад.
Узнав, в чём дело, Валенсия залилась слезами, и бросилась к гробу, желая 
усыпать лицо любимого поцелуями, но её никто не знал, и отогнали Валенсию, 
как безродную, не имеющую никакого права прикасаться к принцу девушку.
Тем временем царская чета посовещалась, и решено было похоронить 
Родомира прямо в лесу. И тут же раскрылась перед ними широкая тропа, по 
которой прошли они к каменному гроту, Валенсия кралась на некотором 
расстоянии от них, и слышала зловещий шёпот деревьев.
Это были очень пышные похороны. Родомира положили в гроб из 
чистого золота, а вокруг всё усеяли драгоценными каменьями, затем проход в 
этот грот замуровали, и, полные скорби, пошли обратно.
С этих пор Валенсия каждый день ходила к гроту, и стоя возле 
замурованного входа, горько плакала, и шептала:
-	Ах, любимый, свой смертью ты даровал мне жизнь. Но это так тяжело 
- жить без тебя! Я не вижу в этой жизни никакой радости. Я знаю, что 
никого не смогу полюбить так, как тебя...
Говорят, что время лечит любые раны, но всё иначе было в случае с 
Валенсией. Чем больше проходило время, тем величественнее представлялся ей 
подвиг Родомира, и тем сильнее она его любила. Она очень исхудала, а глаза её 
были красными от бессонных ночей и пролитых слёз. Наверное, если бы собрать 
все пролитые ей за это время слёзы, то набралось бы целое озеро.
И однажды она так горько и так долго рыдала возле входа в грот, что 
последние силы покинули её, и она заснула.
А когда проснулась Валенсия оттого, что услышала какие-то грубые 
голоса. Приподнялась, огляделась и поняла, что уже наступила ночь. Но вот 
замелькали среди ветвей отсветы от факелов, и девушка поспешила укрыться за 
валуном.
Затем, осторожно выглянув, она увидела разбойников, которые, 
вооружившись кирками и мотыгами, приближались к гроту.
Разбойничий атаман приговаривал:
-	Ну, вот мы и пришли. Стоит только пробить вход, и царские 
сокровища из захоронения будут нашими.
-	А что будем делать с телом принца? - спросил другой разбойник.
-	А-а, выкинем его куда-нибудь! - пренебрежительно хмыкнул атаман.
И разбойники начали пробивать своими орудиями проход.
Увиденное и услышанное произвело на Валенсию настолько ужасное 
впечатление, что она едва не лишилась чувств.
Но вот собралась она с силами и бросилась в лесную темень. Там она 
остановилась возле древнего, страшного дуба, и воскликнула:
-	Ведь ты слышишь меня, да?!
Раскрылись в дереве тускло-зелёные глазищи и чёрная пасть. Прогудело 
дерево:
-	Да, я тебя слышу.
-	Так помоги мне! Защити прах Родомира от разбойников!
-	А зачем мне это делать? - лениво и с едва заметной усмешкой 
спросило дерево. - Мне то что до ваших делишек? Что мне до вашего, 
людского золотишка и драгоценных камней? Пусть разбойники уносят 
эти безделушки - я не стану им мешать.
-	Но мне дорога память о Нём! Я не могу допустить это! Я на всё 
готова, чтобы остановить разбойников.
-	О-о, ну а кто бы сомневался? - хмыкнуло дерево. - Ладно. Тогда ты 
навсегда лишишься своего тела, но станешь призраком, достаточно 
сильным для того, чтобы отгонять любых разбойников.
-	Охранять священный покой любимого... О! Могу ли я мечтать о 
большем счастье! Да, я готова, только делай это поскорее! - 
воскликнула Валенсия.
И тогда прикоснулось к телу Валенсии одна из ветвей, и вылетел из тела 
сияющий призрак. Бездыханное тело пало на землю, и было погребено под 
корнями.
Но сразу же забыла про своё тело Валенсия, и полетела назад к гроту. Её 
появление вызвало у разбойников такой ужас, что они побросали свои орудия, и, 
окружая округу воплями, бросились прочь.
С тех пор Валенсия витала возле грота, и строго следила за тем, чтобы ни 
один злоумышленник не приблизился к её возлюбленному. Так проходили годы, 
но Валенсия не чувствовала ни скуки, ни течения времени. Половиной своей 
души она уже пребывала в вечности, и слышала дивную музыку любви, которую 
излучала душа её возлюбленного...
Чувство любви оставалось неизменным, но окружающий мир изменялся. 
Та земля, которая была родиной Валенсии, граничила с королевством Чёрного 
Дракона. Росла мощь Чёрного Дракона, и год от года, всё более мрачным 
становилось небо, всё более продолжительными и лютыми были зимы, и всё 
более сумрачными и дождливыми - короткие летние дни.
И однажды все волшебные обитатели этой земли почувствовали могучий 
зов Чёрного Дракона. И все, за исключением Валенсии, приклонились перед его 
величием.
Тогда подхватил снежный вихрь Валенсию и отнёс к самому Дракону. 
Тот проревел:
-	В последний раз спрашиваю: будешь ли мне служить?!
-	Я служу только одну Родомиру, возлюбленному моему, - ответила 
Валенсия.
Чёрный Дракон очень рассвирепел, во-первых, потому, что он привык, 
что все ему подчинялись, а во-вторых, потому, что он просто ненавидел такое, 
чувство, как любовь.
Тогда он провёл по лицу Валенсии когтем, и соскоблил её лицо - один 
череп остался. Дунул он на её призрачное девичье тело, и стало оно телом 
ветхой, страшной старухи.
После этого перенёс Дракон её в уродливую хижину у грязевого потока. 
И только на пятнадцать шагов от этой хижины могло отходить Валенсия. 
Многие-многие годы и даже века жила она в одиночестве.
Время от времени являлись к ней призрачные слуги Чёрного Дракона, 
показывали в зеркале её отражение, и насмехались над её уродством. Помимо 
прочего они называли её и ведьмой. Их целью было ожесточить сердце 
Валенсии, и за долгое время им это отчасти удалось.
Во всяком случае, она сыграла злую шутку над Митей.

*		*		*

	Вспоминая прошлое своё, расчувствовалась Валенсия, и даже призрачные 
слёзы на её призрачных глазах выступили.
И проговорила она уже совсем не так, как прежде, а с нежностью и с 
искренним сожалением:
-	Ты уж прости меня за то, что так с тобой обошлась. Просто очень уж 
мне здесь одиноко, и поговорить не с кем. Год за годом проходит и 
ничего не изменяется. А как увидела из окошечка тебя, мимо 
проходящего, как прочитала в глазах твоих воспоминание о Лене, так 
и поняла: вот кто мне нужен...
-	Стало быть, теперь мне здесь тридцать один день придётся провести? 
- спросил Митя.
-	О-ох, именно так.
-	А потом я всё-таки смогу уйти отсюда?
-	Да.
Далее Митя выяснил, что из продовольственных запасов, помимо уже 
упомянутого закаменевшего батона, имеется ещё несколько пирогов, которые, 
конечно же, тоже давненько стали камнем.
-	Что же мне теперь, с голода, что ли, помирать? - сердито спросил 
Митя.
-	О-о, нет, в погребе имеются мешки с разными зёрнами, в которых ещё 
жизнь сохранилась.
-	Ну, и что же мне с этими зёрнами делать? - поинтересовался Митя.
-	Конечно, в землю посадить, - ответила Валенсия.
-	В землю посадить! - невесело хмыкнул Митя. - И сколько ж они 
расти будут?
-	Ну, с моими заклятьями, да с Божьей помощью быстро вырастут, - 
спокойно ответила Валенсия. - А потом и хлебушка себе свежего 
испечёшь, и булочек и пирожков.
-	Вы помолчите, - попросил Митя.
-	А что ж такое? - поинтересовалась Валенсия.
-	А то, что у меня уже и в животе бурчит, и слюни текут. Вы лучше 
покажите, где у вас эти зёрна хранятся...
И тогда Валенсия провела его в погреб, где действительно стояли 
несколько окружённых зеленоватой аурой мешочков. По-видимому, эта аура и 
защищала зёрна от гниения.
В подвале нашлась и мотыга, с помощью которой Митя тщательно 
взрыхлил землю возле хижины (при этом даже взмок), а затем посадил зёрна.
Валенсия пролетела над полем, и пропела заклятье. Так что посаженные 
зёрна весьма быстро начали расти, и на следующий день уже можно было 
собирать первый урожай.
Митя был так голоден, что некоторые из собранных зёрен просто глотал, 
а запивал их весьма неприятной на вкус, но, по крайней мере, не отравленной 
водой из родничка, который выбивался прямо из-под стены этой хижины.
Под руководством Валенсии, Митя проделал все операции, необходимые 
для выпечки хлеба. Сначала жатва, потом молотьба, затем изготовление теста, и, 
наконец, поджарка в печи...
А потом мальчик отведал этот, испечённый им хлеб, и понял, что это - 
несомненно, самое вкусное из всех, когда-либо отведанных им кушаний. Хотя, 
если честно признаться, то хлебопёк из него был неважнецкий и этот 
бесформенный хлеб был не то что лучшим, а, пожалуй, даже и худшим из всех, 
когда-либо отведанных хлебов.
Ну, в общем, на первый раз Митя остался более чем доволен, и потирал 
свой оттопыренный живот...

*		*		*

	Вначале Митя ожидал, что его жизнь в хижине возле моста будет 
продвигаться медленно, что он будет скучать и тосковать. Но он каждый день 
трудился, каждый день возделывал поле, каждый день слушал старинные 
предания, которых в великом множестве знала Валенсия, и сам рассказывал ей о 
том мире, из которого пришёл, и время летело быстро, и даже, порой, весело.
Ведь Валенсия, помимо прочего, знала старинные баллады. Она доставала 
из сундука призрачную лютню, начинала наигрывать на ней своими сияющими 
пальцами (пусть и костяными), и её обычно хриплый её голос преображался - 
становился таким, каким он, должно быть, был в её юности.
Например, Мите очень запомнилась и понравилась такая песнь:

	За морями за долами,
	За высокими горами,
	В светлой смерти, в вечном сне,
	Суженый лежит в земле.

	Он давно уж прах, но вечен -
	Образ в памяти моей.
	С нашей встречи путь отмечен,
	К свету неземных огней...

	И, по-видимому, пение этой, и иных баллад будили в призрачной 
Валенсии столь сильные воспоминания, что слёзы выступили из её пустых 
глазниц, и она, рыдая, долгое время ничего не могла выговорить...
	Митя пытался её утешить, а она говорила:
-	Да, да, всё будет хорошо, и я, в конце концов, встречусь с Родомиром, 
а ты спасёшь Лену.
А в другой раз спросила:
-	А скажи-ка, Митя, с каким оружием ты против Чёрного Дракона 
выступать собрался?
И Митя показал свой клинок.
Тогда Валенсия покачала головой и вымолвила:
-	Конечно, это неплохое оружие против обычных разбойников, но 
против такого чудовищного разбойника, каковым является Чёрный 
Дракон и оружие нужно особое.
-	Ну, и где же я такое оружие возьму? - поинтересовался Митя.
-	А я тебе его сотку, - ответила Валенсия.
И она провела руками в воздухе, прошептала заклятье и появилась 
призрачная прялка. Затем она раздвинула кости, которые у неё были вместо 
груди, и оказалось, что под костями этими билось светоносное сердце.
Костяными своими пальцами вынула Валенсия из сердца пульсирующую 
светом нить, и начала ткать... меч.
Говорила колдунья:
-	Этот меч из любви своей тку. И любовь эта Чёрному Дракону 
ненавистна, в клочья его, окаянного, разорвёт...
Оставалась неделя ожидания, когда явились в хижину к Валенсии слуги 
Чёрного Дракона. Это были два рогатых чудища, тела которых были усыпаны 
шипами. Сжимающий свой новый, сияющий меч Митя едва успел укрыться в 
шкафу.
И из шкафа он мог видеть и слышать, как чудища принялись насмехаться 
над Валенсией, с тем, чтобы ожесточить её сердце, и заставить служить Чёрному 
Дракону. Они показывали её отражение, он называли её уродиной, и ещё 
многими обидными прозвищами.
Но спокойной оставалась Валенсия, и отвечала им:
-	Что ваш Чёрный Дракон - как и все тираны: призрак и мираж. 
Сегодня есть, а завтра не будет. И только Любовь вечно. И в Вечности 
истинный облик всего откроется...
-	Что ты такое говоришь?! - зашипели на нёе чудища. - В прошлый раз 
ты была более озлобленной! А ну признавайся, кто внушил тебе такие 
мысли!
-	Я!! - выкрикнул Митя, и, выскочив из шкафа, двумя стремительными 
ударами разрубил чудищ.
Их тела вспыхнули ярким пламенем, и все изгорели. Даже и пепла от них 
не осталось.
Они ожидали, что вслед за этими, пропавшими чудищами, могут 
нахлынуть и иные, но этого не происходило. По-видимому, Чёрный Дракон 
очень занят был делами по захвату миру, и просто не заметил пропажи двоих из 
своих поданных.
Кстати, и сам Чёрный Дракон, подобно крылатому гранитному утёсу 
пролетел над ними. И Митя увидел в его когтях маленькую светлую крапинку. 
Это была Елена, которую Дракон только что похитил.
Вот после этого видения ожидание стало действительно тягостным.
Но всё когда-нибудь кончается, и житьё Мити в хижине Валенсии тоже 
подошло к концу. Он убрал сияющий клинок в ножны, попрощался с ведьмой, 
перешёл мост и направился дальше к железным трубам и ревущему пламени.





Глава 13
"Чёрный Дракон"

	После всего пережитого холода странным казалось, что можно страдать, 
что можно страдать от жара. Но, тем не менее, именно от жара страдал Митя.
	Чем дальше он шёл, тем сильнее становился жар.
И, в конце концов, Митя вынужден был скинуть свою верхнюю, порядком 
уже поизносившуюся одежду, и остался в одной только расшитой золотыми 
нитями, лёгкой рубашке, да штанах. На ногах его болтались порядком уже 
стоптанные ботинки. Но всё равно он обливался потом...
Воздух был тяжёлым, витали в них частицы серого пепла, а из трещин, 
которые покрывали землю, вырывались огненные языки. И трубы железные, и 
главные, многометровые огненные вихри - всё это было ещё впереди.
Каждый шаг давался ему с таким трудом, будто ноги его были наполнены 
свинцом. Но всё же Митя не останавливался.
Ему было очень тяжело. Иногда отчаяние, подобно чёрной, едкой туче 
заполоняло его сознание. Казалось ему, что он слишком слаб, и всё было 
напрасно, и он шептал:
-	Ну вот, какой я глупый. Иду вперёд - туда, где совсем уж 
нестерпимый, где я поджарюсь, сгорю, и...
Но всё же и в эти, самые тяжёлые мгновенья, он шагал вперёд. И жар 
действительно усиливался. Волосы на Митиной голове дымились, от едкого 
дыма слепли глаза, но он всё равно делал шаг за шагом вперёд.
Иногда он начинал шататься, словно пьяный, иногда почти 
останавливался, потому что не чувствовал уже своих ног, но чувствовал только 
два, наполненных пламенем столпа.
Но он вспоминал бесконечно далёкий Парк, который спасла Лена. Он 
вспоминал прекрасный зимний пейзаж, который нарисовала эта удивительная 
девушка, и понимал, что ради этого стоит бороться, и принять, ради спасения 
этого любые, даже самые страшные мученья.
И в какое-то из мгновений этого долгого, огненного испытания, когда ему 
показалось, что кожа на его лице и на всём теле уже вспыхнула, Митя нашёл в 
себя, и поднял голову. Он посмотрел прямо перед собой, и увидел широкую 
пропасть из которой вздымались в чёрное поднебесье стометровые огненные 
языки. И сказал Митя твёрдым голосом, в котором не осталось уже никаких 
сомнений:
-	Что ж. Пусть я погибну. Но я знаю, что смерть моя не пройдёт даром, 
и любовь моя послужит к освобождению Елены!
И, воскликнув так, он больше не таясь, выхватил из ножен сияющей 
любовью Валенсии клинок, и бросился вперёд в это пламя.
И вот он подбежал к краю пропасти и прыгнул прямо в пламя.
И тут же огненный поток подхватил его, и понёс вверх. Митя должен бы 
изгореть, но этого не произошло. Из сердца его вырвалось мягко-золотистое, 
солнечное сияние и соединилось с тем серебристо-звёздным сиянием, которое 
источал клинок Валенсии.
И, соединённый в единую ауру, свет этот объял Митино тело. Теперь 
мальчик чувствовал целительную, врачующую его ожоги прохладу; и чувствовал 
силу, большую, чем когда-либо.
Но клубящийся, едкий пламень продолжал возносить его всё выше и 
выше, и Митя понимал, что главная схватка ещё впереди.

*		*		*

	А что же Лена?
	Погрузившись в Митины приключения, и в описание его чувств, не 
забыли ли мы о внутреннем мире Лены?
	Что же тут сказать?..
Вот задать вопрос: любила ли она Митю? То можно ответить однозначно. 
Да - любила, и ещё больше, чем Митя её любил. Описывая выпавшие на Митину 
долю испытания, и мучения, которые он пережил, стоит сказать, что мучения, 
которые пережила Лена, были более тяжкими, более протяжными, и она 
перенесла их с большим мужеством.
Она, девушка с таким мягким, нежным голосом; с такой светлой душой; и 
такими ясными, светоносными очами, которые были отражением её души, 
показала, попавши в лапы к Чёрному Дракону, твёрдость ни с чем 
несравненную: ни с алмазом, ни со сталью, ни с гранитом. Разве, что с 
вечностью можно было её твёрдость сравнить.
Ведь всё это Митя был окружён друзьями. Он часто любовался 
северными пейзажами, которые, кстати, из Лениной души были порождены, и 
даже оставшись на долгий месяц возле ручья, он нашёл нового друга в лице 
ведьмы Валенсии.
А Лена всё это время была в одиночестве.
Чёрный Дракон принёс её в царство, и спеленал её тело чёрными, едкими 
вихрями, так, что она и пошевелиться не могла. Он дунул в её глаза, и отныне 
она не могла их закрыть, и вынуждена была видеть, то, что её окружало.
Она оказалась внутри чёрной тучи, которая была отражением 
отравленной, злобной души Чёрного Дракона. Она висела в верхней части 
огромной залы. Зала эта была высвечена багровыми отсветами, и можно было 
видеть, всё, что там происходило.
А там были слуги Чёрного Дракона. Эти твари, без конца порождались 
его сознанием, и были столь же отвратительны, как самый дурной кошмар 
безумца. Чёрную злобу источали они, сыпали проклятьями, бросались друг на 
друга, и умерщвляли друг друга самыми жестокими способами. А иногда 
оторванная голова кого-нибудь из них вгрызалась в шею своего противника, и 
оттуда хлестала чёрная кровь. Иногда они применяли друг к другу страшные 
пытки, иногда поедали друга. И всё это, отвратительное, противоестественное, 
продолжалось днём и ночью, и не только не усмирялось, но ещё и усиливалось.
Сам Чёрный Дракон подлетал к Лене, и, вглядываясь в её глаза, 
приговаривал:
-	А-а, вижу, какую боль ты испытываешь. Страдает твоя душа. Сама 
ведь чувствуешь: будто на огненном кресте твоя душа распята. От 
того, что ты здесь видишь отравиться, озлобиться твоя душа, и тогда 
тьмой наполнится твоё королевство, и уже ничто не помешает мне 
завладеть им.
-	Нет, - отвечала Елена.
-	Почему же нет?! - яростно шипел Чёрный Дракон.
-	Потому что я помню людей, которые мне дороги, и ради них, и ради 
самой себя не совершу это предательство.
-	Не понимаю, зачем тебе нужны эти мученья? - свирепел Чёрный 
Дракон. - Просто подчинись мне, и всё будет хорошо.
-	Как же я могу предать то лучшее, что есть в душе моей? - спокойно 
спрашивала Лена. - А лучшее, и самое главное - это любовь.
Слово "любовь" было столь ненавистно Чёрному Дракону, что он едва не 
сдерживался, чтобы тут же не сжечь Лену. И он не делал это только потому, что 
чувствовал те незримые нити, которыми они были связаны, и понимал, что, 
уничтожив её, и сам погибнет.
Тогда он насылал на Лену ещё более мерзостные виденья, и она 
вынуждена была созерцать их. Но Лена оставалась такой же ясной, как и в 
начале. Но всё же чувствовал Чёрный Дракон, какого огромного напряжения 
душевных сил стоило ей сохранить эту ясность.
И Чёрный Дракон шипел:
-	Сопротивляйся, раз ты такая упрямая, но помни, никто тебе не 
поможет, и никогда эта мука не прекратиться. Рано или поздно: через 
месяц, год или тысячелетие ты всё равно сломаешься.
-	Нет, - шептала Лена, и сияющие слёзы текли из её прекрасных очей.

*		*		*

	Огненный вихрь вознёс Митю прямо к Лене.
	Казалось бы эта встреча должна была вызвать у них изумление, но они 
так часто эту встречу представляли, так её ждали, что никакого изумления не 
было. И радость была тихая, без громких восклицаний, но такая же неистощимая 
была эта радость, как свет звёзд.
	И вымолвила Лена просто:
-	Митя.
А Митя произнёс в ответ:
-	Лена.
Затем он осторожно повёл своим сияющим клинком, и разорвал те чёрные 
вихри, которые сжимали тело Лены. Таким образом, Лена получила 
возможность двигаться.
Но в это время сзади раздался вопль Чёрного Дракона:
-	Это Т-ТЫ-Ы-Ы!!!
Митя обернулся и увидел это чёрное, крылатое чудище, которое, выдыхая 
огненные вихри мчалось к нему через тёмную наполненную ужасами пещеру. 
Чёрный Дракон превосходил Митю в сотни раз, но мальчик совершенно не 
чувствовал страха.
Он проговорил:
-	Просто надо помнить, что добро всегда побеждает зло.
И прыгнул навстречу Чёрному Дракону.
Лена воскликнула:
-	Митя, помни, что я с тобой.
И мальчик действительно чувствовал, что она всё время с ним.
Сильный, жаркий вихрь подхватил его, и бросил прямо в пасть к Чёрному 
Дракону.
Со всех сторон раздался оглушительный вопль:
-	Приготовься умереть!!
-	Я не боюсь умереть, - произнёс Митя. - Ведь я знаю, что своей 
смертью утвержу победу Любви над злобой и пустотой.
Чёрный Дракон схватил его, и начал раздирать Митину плоть. Мальчик 
испытывал такую боль, какую никогда прежде не испытывал, но, в то же время, 
испытывал он такой силы духовную любовь, что боль эта становилась уже не 
значимой.
И он говорил Чёрному Дракону:
-	Я не боюсь смерти, так же, как не боялись её мои друзья: Мечислав, 
Обириус и Хельга. Они отдали свои жизни, чтобы я дошёл сюда, а я 
отдам свою жизнь, для спасения своей любимой, снежной земли и 
парка...
-	Умри!! - взревел Чёрный Дракон, и разорвал Митю надвое.
Но, и когда он разрывал хрупкое тело мальчика, то чувствовал, что он 
могучий и всесильный, на самом то деле уже проиграл, и что его поражение 
было предопределено с самого начала, и что все силы его ничего не стоят.
Чёрный Дракон разорвал Митю надвое, но каждая из половинок мальчика 
стало отдельным человеком. Одной половинкой был, собственно, Митя, а другой 
- принц Альфред, который являлся зеркальным Митиным отражением.
Альфред оказался сверху на шее Чёрного Дракона, а Митя - снизу, и у 
каждого был сияющий клинок, ибо каждый был влюблён в Елену. Они ударили 
одновременно, и, когда их клинки встретились, во все стороны ударили 
ярчайшие молнии, и отсечённая голова Чёрного дракона полетела вниз, прямо на 
лету изгорая, в пепел превращаясь.
А молнии изожгли чёрные тучи, и железные трубы...





ЭПИЛОГ.

Не было больше ни пламени, ни жара, ни холода, ни ветра 
пронизывающего. А было белоснежное, простирающее от горизонта до 
горизонта небо. И лазурью сияло над этим полем небо.
А тишина была такая, что ни только каждый шаг, но и каждый удар 
сердца отчётливо раздавался.
Митя подошёл к Лене, которая рисовала на полотне, однажды уже 
созданный ей зимний пейзаж. Тот самый пейзаж, который Митя повесил на 
стене в своей комнате.
Когда он подошёл, Лена обернулась к нему, и одарила неземным сиянием 
своих очей, которые были ещё более прекрасными, чем когда бы то ни было. 
Затем она взяла его за руку, а свободной рукой продолжила рисовать свою 
картину.
Рисовала она вдохновлёно и стремительно, не делая ни одного лишнего 
движения, но привнося в каждый штрих живое изящество своей ласковой, 
солнечной души.
Затем вымолвила Лена:
-	А сейчас, Митя, мы расстанемся.
-	Расстанемся... - печально повторил Митя, и на глазах его заблистали 
слёзы.
-	Но, в то же время, мы уже никогда не разлучимся. Ведь я - часть тебя, 
а ты - часть меня.
-	Да, конечно, - вздохнул Митя.
-	Но, конечно же, мы встретимся и в школе, и просто на улице. Так же 
ты можешь приходить в мой домик, который стоит в Парке.
-	О, конечно же, я приду в этот прекрасный, спасённый тобою Парк! - с 
большим чувством повторил Митя.
-	Этот Парк мы спасли вместе, - улыбнулась Лена. - Помни, что в его 
спасении твоя заслуга столь же велика, как и моя. А теперь - До 
Свидания! До встречи!
-	До встречи! - воскликнул Митя.
Лена завершила картину, и картина ожила, обхватила их мягкими 
красками, и растворила в себе. Митя стал принцем Альфредом, но только лишь 
на мгновенье, а потом опять превратился в Митю и вернулся в свою комнату, в 
городской квартире, на восьмом этаже многоэтажного жилого дома.
Он стоял перед картиной, которая источала едва заметное сияние, и 
понимал, что в этом мире с его погружения в картину и до возвращения прошла 
лишь какая-то очень маленькая доля секунды.
Некоторое время он изучал картину. Он увидел Мечислава, который 
вместе со своими всадниками, только что подъехал к постоялому двору.
Митя разглядел и Обириуса, и деревянную женщину Хельгу. Они как раз 
вышли из дома колдуна, который возвышался на берегу заледенелого озеру. Ну а 
по озеру, по-прежнему катались на коньках простые люди.
А в отдалении, в замке, который приютился под суровым, заснежённым 
утёсом, принц Альфред и Елена, предстали пред очами Родрига одноногого. И 
этот, обычно такой суровый правитель, просиял светлой, простодушной и даже в 
чём-то детской улыбкой, когда увидел их. И хотя Митя не мог это видеть - он 
духом своим всё это чувствовал.
И картина, внешне неподвижная, жила всем бесконечным многообразием 
жизни, и в каждом из её обитателей, так же как и в каждом человеке, жила 
бесконечность.
Митя подошёл к окну, отдёрнул занавеску и увидел усеянное яркими 
зимними звёздами небо.
Всю ночь он писал стихи, а на следующий день пошёл в Парк, и 
преподнёс их Лене.
Лена просияла, и поцеловала его.

КОНЕЦ.
28.11.03


1