"Что только себе не представлю, то произойдёт, и это просто ужасно!"
Так думал, сидя у себя в пустынной, грязной комнате напротив стола Игнатий Ипполитович Стон. Он был ещё довольно моложавым человеком, но очень неопрятным, и с нечастными, большими глазами лемура. Он нервно крутил в руках папироску, и время от времени затягивался.
А то, что касается его мыслей о воображении, так это истинной правдой было. Вот, скажем, примерно за год до этого он влюбился. И, когда влюблялся, то уже представил, как девушка будет выглядеть, и что не ответит ему взаимностью, а на его признание в любви, скажет: "Извините, но мне, кажется, мы совершенно друг другу не подходим. Вы просто невыносимо, катастрофически мрачный. Вы всё время стонете о своих проблемах. Но вы подумайте: зачем людям знать о ваших проблемах, когда у них и своих хватает? Прощайте". Именно так всё и случилось. Причём, произнесла она эти роковые слова именно с такой интонацией, в такое время, и в такой обстановке, в какой представлял это себе Стон. И с тех пор Стон увивался за этой особой, представляя себе, как она каждый раз будет отказывать ему во встречах, и как он при этом будет мучаться. И он мучался всякий раз по два раза: когда представлял, и когда это происходило.
Вот, наконец, Стону удалось уговорить её встретиться. Заверил её, что говорить о любви они не будут, и она согласилась.
До встречи оставалось совсем немного, и Стон был более мрачным, чем когда-либо, он даже посерел и сжался от мрачности, а желваки его сильно выступили на щеках, и дрожали, как и пальцы его.
И он заговорил вслух:
- Ничего из этого хорошего не выйдет! Потому что ничего хорошего вообще быть не может. Сегодня должно произойти что-то особенно мрачное. Ну что же, что же. Э-э...
Он некоторое время думал, пытаясь сгенерировать в воображении картину помрачнее, и, вот что представил: эта девица должна отравиться недоброкачественными продуктами, причём отравиться серьёзно - одной беготнёй в туалет здесь не обойдётся. Она будет испытывать страшные мученья. За ней приедет скорая, её уложат на носилки, вынесут из подъезда, и при этом она будет дёргаться, взмахивать руками и громко кричать. Уже в машине она потеряет сознание, а в больнице её едва откачают. Во всяком случае, несколько недель она проведёт в палате, будет мрачной, депрессивной, и разговаривать со Стоном не станет.
- Вот так всё и будет. Ведь я это представил, а мои фантазии всегда воплощаются в реальность, - проговорил Стон, и так ему невыносимо тоскливо стало, что он даже застонал.
И всё же он собрался, и вышел на грязненькую осеннюю улицу, по которой и пошёл, мрачный, думая: "Всё же пойду на эту встречу, которая не состоится. И в очередной раз испытаю столь ненавистную боль. И в очередной раз убежусь, что моё воображение всегда воплощается в реальность".
Когда он подошёл к нужному дому, то увидел, что возле подъезда, в котором жила его возлюбленная, уже стояла машина скорой помощи.
Стон пошатнулся, и, опершись спиной о гараж-ракушку, простонал:
- Ну, вот - сейчас её вынесут, и...
Дверь подъезда раскрылась, и врачи вынесли носилки, на которых билась, заходясь страшными стенаниями, его возлюбленная.
Стон зарыдал, и простонал:
- Всё именно так, как я себе представлял.
И, не дожидаясь конца этой душещипательной сцены, медленно побрёл прочь. Он опустил плечи, и всхлипывал, приговаривая:
- И это ещё не всё. Не исчерпаны ещё мои сегодняшние мученья, потому что всё очень-очень плохо. Всё просто до невозможности плохо! Ну, вот что же со мной такое должно произойти. Э-э-э...
И он вновь задумывался, напряжённо выдумывая, что же эдакого плохого с ним сегодня приключится. И, конечно же, придумал. К нему пристанут пьяные хулиганы, он от них убежит, но, в конце концов, споткнётся, и ударится лбом об бетонную плиту, так что весь лоб у него будет разбитый и окровавленный, к тому же он перепачкается в холодной октябрьской грязи.
В таком состоянии он вернётся домой, а дома то, конечно, никого не будет, потому что он холост, и никому не нужен, и никто ему не позвонит, потому что и голос его мрачный вызывает во всех отвращение. И он будет сидеть, согнувшись в три погибели на диванчике, и страдать от одиночества. Ну, а завтра идти на работу, с перемотанным лбом. А на работе у него будет сильная головная боль, и он ошибётся при вводе цифр в базу данных. Так что начальник наорёт на него, и ему придётся задерживаться, всё переделывать...
* * *
На следующий день, после того, как начальник наорал на него, Игнатий Ипполитович Стон схватился за свою перевязанную голову, и начал раскачиваться из стороны в сторону, стеная. По крайней мере, его никто не видел, потому что начальник, уходя, захлопнул дверь в комнатку, в которой работал Стон.
И стенал Стон:
- Ну, почему же всё так плохо! Вот сегодня опять случится нечто ужасное. Я буду возвращаться поздно вечером с работы, и... и... и... меня переедет машина. Нет-нет - хуже того - на меня упадёт метеор... Да-да - такой маленький камешек, но упадёт он с огромной скоростью, и пробьёт мне руку. Я буду орать от боли. Меня госпитализируют, и я окажусь в одной больнице с возлюбленной, но она меня будет отвергать, как я уже и прежде себе вообразил. И всё будет очень-очень плохо, и никто мне слова доброго не скажет, и будут меня лечить скучные, мрачные доктора. И при лечении выявится, что у меня рак, спид и сифилис. О-о-о!!!
Стон зарыдал от жалости к самому себе. Будущее его было воистину ужасным.