Всегда он сознавал себя просто Человеком, а каких-то иных обозначений, как-то имя, фамилия, или же порядковый номер от него никто не требовал.
На чём спал Человек? Спал он на железной кровати, накрепко вмонтированной в пол. В центре кровати имелась выемка из мягкого, пористого пластика, в которой и помещался, свернувшись в обычной позе Человек. Там он проводил одну треть жизни, потому что именно столько уходить у обычного человека на сон.
Что видел Человек, просыпаясь? Видел он железный потолок и железные стены, на которые были маленькие пупырышки и выемки. Таким же железным был и пол, но на полу лежала ещё и подстилка из мягкого пластика.
Человек вскакивал с кровати, и делал привычные гимнастические упражнения. Если бы не выработанная с годами привычка, то он задевал бы стены, потому что помещение, в котором он находился, было всё-таки очень маленькими.
Затем Человек проходил на кухоньку, которая была ещё меньше, чем помещение, в котором он спал. Конечно же, в кухоньке этой всё было железным. С потолка спускалась трубка, а из выемки в полу выскакивала тарелка. Из трубки выплёскивалась питательная, булькающая масса рыжего цвета, и человек пожирал эту массу руками; затем он засовывал руки в две большие выемки в стене, и незримые потоки тёплой жидкости мыли их.
И, наконец, после этого Человек вставал из-за стола, делал пару шагов, и оказывался в смотровой рубке. Там он помещал голову в специальное отверстие. Его шею обхватывал стальной обруч, и открывалось перед Человеком оконце, через которое он мог созерцать окружающий мир.
И что же он видел в этом мире, за пределами своего жилища? А видел он занесённые ржавчиной улицы, над которой вздымались исполинские небоскрёбы в форме букв. Но в этих небоскрёбах давным-давно никто не жил, потому что они устарели. Теперь люди жили в таких же летучих домах, как и Человек. И Человек часто видел эти дома. Они выглядели как металлические прямоугольники примерно пяти метров в высоту, и десяти метров в ширину.
Эти дома, так же как и дом Человека, летели над улицами, и там, где они пролетали, вздымались с мостовой вихри измельчённой ржавчины. И в маленьких окошечках этих домов видел Человек лица их жильцов. Такие встречи не вызывали никаких эмоций - люди продолжали лететь над улицами, и смотреть вперёд. При этом не было никаких мыслей, и, разве что, время от времени, всплывала одна аксиома: "Мы движемся вперёд. Мы живём".
Иногда такое однообразное движение прерывалось работой, которую получал Человек. В таких случаях дом Человека подлетал к многометровым сильно ржавым многогранникам, которые хоть и стояли на месте, но постоянно скрипели, вздрагивали, и источали то жар, то холод. Тогда Человек протягивал свои руки вперёд, и перед ними в стенах его дома открывались маленькие окошечки, такие же окошечки раскрывались и в многограннике, и Человек получал из них работу. Далее он летал по улицам, и, продолжая смотреть вперёд, руками собирал что-то, на что смотреть не полагалось. Когда работа была закончена, Человек возвращался к многограннику, и протягивал неведомый, собранный им предмет внутрь многогранника.
Знание того, как надо выполнять работу, было заложено в Человека с самого его рождения. О своём рождении Человек ничего не помнил.
Кстати, от рождения в него были заложены и иные знания. Так, например, он умел разговаривать. Правда, делал он это крайне редко, когда количество эмоций превышало в нём обычную норму.
Так, например, он выражал своё отношение к процессу размножения следующими словами:
- Это плохо. Мне это не нравится, потому что лучше ночной удовлетворитель в стене.
А дело было в том, что изредка, примерно раз в месяц, под потолком начинала мерцать алая лампочка, и Человек, вздыхая, вынужден был подойти к специальной, помеченной фаллическими символами выемке в стене. Там он спускал штаны, и просовывал соответствующий орган в эту выемку.
Происходило сближение с домом помеченной буквой "Ж", обозначающей, что в таком доме обитает женщина. В стене этого дома тоже открывалось отверстие, из которого, конечно, ничего не высовывалось, но женский детородный орган был уже наготове. И орган Человека, когда он начинал делать соответствующие однообразные движения, входил прямёхонько в неё.
Почему Человеку не нравился этот процесс? Ну, во-первых, ему не нравилось делать тазовые движения взад и вперёд. И, во-вторых, самое главное - его член задевал о железные края выемки, отчего появлялись ссадины, пусть и небольшие, но всё равно очень болезненные.
Куда приятнее был ночной удовлетворитель, которым можно было воспользоваться ночью перед сном, или же даже утром, перед временем, предназначенным для пробуждения. Там не надо было дёргаться, и никаких ссадин не появлялось - специальное, встроенное в стену устройство нежными своими прикосновениями вызывало эрекцию, или даже несколько эрекций.
В общем, так и жил Человек. Нельзя сказать, что сильно чему-то радовался, но и не горевал никогда. Ведь всё у него было, как надо.
Но вот однажды в это житьё-бытьё вторглось нечто совсем неожиданное.
* * *
Человек только недавно проснулся, сделал зарядку, покушал, и собрался пройти в смотровую рубку, когда услышал стук.
Человек аж подскочил! Ведь никогда прежде он подобных звуков и не слыхивал. А, между прочим, стук не только не прекращался, но даже и усиливался, и раздавался он из-под пластикового коврика, который прикрывал пол, в той комнатке, в которой он спал. А потом ещё и женский голос раздался:
- Откройте, пожалуйста!
Человек поперхнулся, а потом подошёл к коврику, и медленно опустился перед ним на колени, глаза у него были выпучены, пальцы нервно вздрагивали.
И вновь женский голос снизу:
- Что же вы не открываете?! Неужели не слышите меня?! Откройте же!
После чего последовали несколько столь сильных, требовательных ударов, что Человек выкрикнул отрывистым, механическим голосом:
- Да, я слышу! Я открываю!
И он резким движением откинул коврик в сторону. Никогда прежде он этого не делал, потому что не было в этом надобности. Зато теперь обнаружил, что под ковриком затаился люк овальной формы.
В той бороздке, которая отделяла люк от остального пола, была набита мелкая ржавая труха, также имелась и выемка, в которую Человек смог втиснуть два пальца - указательный и большой. Затем он потянул люк вверх. Где-то щёлкнул замковый механизм, и люк нехотя пополз вверх.
Однако снизу на люк обрушился сильный удар, и он резко откинулся вверх и в сторону, так что едва не сшиб Человека. Тот издал испуганный, блеющий звук: "Э-э-э", и склонился над открывшемся проёмом. И увидел ржавую мостовую, над которой пролетал его дом, а также сильно дрожащую железную лестницу, которая доставала почти до самой земли.
А также он увидел женщину. Она, с длинными и густыми рыжими волосами, обнажённая, быстро забралась внутрь, и уселась на полу, уставилась на него своими изумрудными, страстными очами.
- Кто ты? - всё тем же прерывистым голосом спросил Человек.
- Ошшшжжж, - произнесла она.
- Что? - переспросил Человек.
- Ты спросил, кто я, вот я тебе и ответила: Ошшшжжж. Это первый звук, который я помню. Вот я и взяла себе такое имя.
- Но почему ты здесь? - поинтересовался Человек.
- Ты хочешь узнать, почему я не в таком доме, как у тебя, и как у всех остальных людей?
- Ну да, да, да, - несколько раз повторил Человек, размышляя - не есть ли это самый диковинный из всех, когда-либо виденных им снов.
Пытаясь проснуться, он щипал себя, чувствовал боль, и волей-неволей слушал то диковинное, о чём рассказывала ему Ошшшжжж:
- Механический распределитель поместил меня, новорождённую, в дом, оставшийся пустым после смерти хозяина. Но за домами нынче совсем не следят; по-видимому, что-то расстроилось в ремонтной службе. И, как результат: мне достался дом почти совсем ни на что не годный. Воспитывал он меня по заложенной программе до пяти лет, а потом взял и сломался. Просто развалился на части, и я осталась вовне. Я одна ходила по улицам, и наблюдала за происходящим со стороны.
Услышанное показалось Человеку настолько невозможным, что он из всех сил себя ущипнул, и от боли издал резкий звук: "А!".
Ошшшжжж продолжала:
- Все эти годы я росла, думала и созерцала. Что касается пищи, то я слизывала зеленоватую слизь, которая выступает на стенах некоторых домов. Эта слизь совершенно безвкусная, но питательная. Но всё это не важно, всё это так - бессмысленная прелюдия к тому главному, что я хочу сказать.
- А-а-а, - бессмысленно протянул Человек.
- А хочу я сказать, что за эти годы одиночества, я поняла, что самое главное - это любовь. Не путай только это слово с тем, что ты делаешь раз, во время соития. Я тебя очень прошу - не путай! А это самое главное - вселенское чувство. Понимаешь?
- Э-э-э, - вздохнул Человек - он кое-что начал понимать.
По щекам Ошшшжжж потекли слёзы, и она продолжала с ещё большим чувством:
- Быть вместе, быть свободными! Пойдём отсюда. Нет - не пойдём, а побежим. Ты спросишь: "Куда?", а я отвечу: Пока ещё не знаю, потому что ещё не нашла выхода из этих заполненных летающими домами улиц. Но я верю, что не на бесконечность они тянутся. И вместе мы найдём выход. Понимаешь?
И вот теперь Человек окончательно всё понял. Он резко поднялся, и распрямил плечи. Поднялась и Ошшшжжж - смотрела на него робко, но и с надеждой.
И Человек начал говорить то, что уже было занесено в его голову при воспитании, и дремало до такого вот экстремального происшествия:
- Ты есть существо недостойное. Ты есть существо лишённое воспитания естественного, того воспитания, которым одаривает нас Механическая природа. А без этого воспитания, без своего дома, в котором ты должна была взрасти, ты не Человек. Ты вообще - никто. Тебя просто нет. Ты говоришь слова противоестественные самой природе Человека. Слова призывающие вернуться в состояние не то что животное, но даже более низкое - в состояние слизи. У тебя нет души, потому что, будь у тебя душа, ты не предложила бы деяние столь противоестественное, как совместное проживание с иным Человеком. Ведь Человек на то и Человек, что он в состоянии прожить от рождения и до самой смерти в изоляции от иных индивидов, пребывая в своём внутреннем мире. И из всего этого, в конце концов, следует, что у тебя просто нет Внутреннего мира, и это ещё подтверждает, что тебя не существует. А теперь изыди навсегда, и помни, что точно такие же слова скажет тебе любой Человек.
И слова эти с необычайной лёгкостью исходили из Человека. Ведь ему даже не приходилось думать, чтобы произносить их. И так как женщина замешкалась, он вытолкал её обратно в люк, и закрыл его, твёрдо зная, что уже никогда, ни на какие крики, и ни на какой стук не откроет его.
Затем он прошёл в смотровую рубку, и в течение нескольких часов смотрел на улицу, по которой летел. Ненужные мысли о Ошшшжжж временами тревожили его жаждущий безмятежного созерцания разум, и он давил на них мыслью: "Я должен забыть её".
И, когда он подлетел к скрипучему многоугольнику и получил работу, то действительно забыл про неё, и уже никогда не вспоминал.