Когда писатель Константин Синеус умирал, то думал: попадёт ли он после смерти в ад, или же, всё-таки в рай. Надо сказать, что жариться в аду ему совсем не хотелось, так что он, всё-таки, надеялся на рай
Сразу же после смерти он предстал перед полной женщиной с маленькими, едва выглядывающимися из-за широченной округлой спины крылышками. Женщина сидела за широким, лакированным столом, в окружении светло-сиреневых облаков и скучала. Она перебирала бумаги, которых на столе было ну просто очень много, и время от времени зевала.
Увидев эту женщину, Константин Синеус весьма обрадовался, и пробормотал робко:
- Извините, а вы ангел?
Женщина смерила его недовольным взглядом, и пророкотала:
- А что: разве не заметно?
- Вот, и я про тоже, что очень даже заметно. Значит, всё-таки в рай! - просиял широкой улыбкой Константин Синеус.
- Э-э, про что это вы? - сухим официальным тоном осведомилась женщина-ангел.
- Ну, про рай, - смущённо пробормотал Синеус. - Ведь меня же туда направляют?
- Так-так, а кто отрабатывать будет? - поинтересовалась женщина.
- Что отрабатывать? - напрягся Синеус.
- Ну, вот здесь же всё указано...
И женщина протянула Синеусу увесистую стопку из сияющих, благоуханных листов, на которых были перечислены все произведения Синеуса, начиная от первых юношеских рассказиков, и до зрелых романов. А больше всего в этом огромнейшем списке было коротеньких стишков и рассказиков, которых Синеус клепал несколько десятков в день.
Дело в том, что Константин Синеус в своей земной жизни был не просто писателем, а писателем мега-графоманом, и писание новых и новых похожих друг на друга вещичек было главным его счастьем.
- Н-да, это всё мои творения, - произнёс Синеус.
- Откройте последний лист, - посоветовала женщина-ангел.
Писатель открыл последний лист, и обнаружил, что там значилось итоговое число в миллион произведений, написанных им за всю жизнь.
- Ничего себе! - присвистнул Синеус, - А я и не знал, что столько навоял! Неужели, ровно миллион?
- Вообще-то, было девятьсот шестьдесят пять тысяч двести двадцать девять штук, но мы для ровного счёта округлили. А вы расписывайтесь, поскорее, - посоветовала ему женщина.
Синеус получил призрачную ручку, и расписался.
- Так, а теперь получите ваши инструменты, - женщина-ангел протянула ему золотую иглу, и клубок ниток, которые переливались всеми цветами радуги.
- Извините, но что это такое? - спросил Константин Синеус.
- Инструменты, чтобы ткать мечты, - проворчала женщина-ангел, а затем добавила совсем уж раздражённо. - Вы, гражданин, долго ещё будете очередь задерживать? Пройдите в помещение "ИКС-18-А, для работников литературы".
Ничего не понимающий Синеус пожал плечами, взял инструменты и пошёл между облаками, пока не нашёл указанную, вылепленную из розового тумана надпись. Тогда он шагнул в облако, и оказался в весьма просторном зале, где за столами сидели люди и ткали такими же иголками и нитками полотна. Некоторые полотна выходили так себе, а некоторые поражали своей красотой.
Над головами этих людей летали маленькие ангелочки, и уносили куда-то готовые полотна.
Синеус подсел за стол к одному из ткачей - бледному человеку с сильно вытянутом лицом, и спросил:
- А что вы здесь делаете?
- Новенький? - вопросом на вопрос ответил бледнолицый.
- Так точно, - отрапортовал Синеус.
- Ну, так вот. Все мы, здесь собравшиеся - это писатели и поэты, и мы отрабатываем здесь полученное при жизни божественное вдохновение. За каждый написанный рассказик, стишок, поэму или роман, мы обязаны выткать полотно соответствующее с получившимся произведением по параметрам объёма, вдохновения, жизненной силы, долговечности и прочего.
- Э-э, и что же с этими полотнами дальше делают? - пробормотал Синеус.
- Здесь, на небесах, они никому не нужны, так что направляют их на землю, и заправляют в головы молодых литераторов. Подобные мастерские есть, конечно, и для живописцев, и для скульпторов, и для музыкантов. Вообще для всех людей живущих божественным вдохновеньем.
- Э-э, извините, а сколько ж времени на каждое полотно уходит? - спросил Синеус.
- Это, смотря какое полотно, - ответил бледнолицый. - За какой-нибудь юношеский стишок, можно и в полчаса отделаться. А вон Толстой, например, за одну свою "Войну и Мир", семь лет ткал, и такое полотно выткал, что почти всю залу им забил. Однако ж, архангелы, забраковали всю работу, и пришлось Льву всё заново перешивать. А вон, видишь, человек сидит?
Бледнолицый указал на сосредоточенно ткущего человека в богатом костюме, века эдак от семнадцатого.
- Ну, и? - спросил Синеус.
- Что "ну и"? Не узнал что ли. Это ж сам Лопе де Вега!
Де Вега услышал это восклицание, посмотрел в их сторону, улыбнулся, кивнул головой, и продолжил свою работу.
- Ну, и что? - спросил Синеус.
- А то, что Лопе де Вега в течение своей жизни написал тысячу восемьсот пьес. Тут, правда, здесь это число "округлили", до пяти тысяч, так как - сам понимаешь, число живущих литераторов растёт прямо пропорционально с численностью человечества, и для всех них надо ткать полотна вдохновенья.
- А я, а я... - Синеус заплакал.
- Что ты? - спросил бледнолицый.
- А мне, а мне... - рыдал графоман.
- Ну, сколько?
- Миллион!
Глаза бледнолицего округлились, он хлопнул Синеуса по плечу, и воскликнул громко:
- Во даёт!
И ещё громче, закричал:
- Э-эй, у новенького МИЛЛИОН!!
- О-о-о!! - с восторгом и сочувствием вскричали литераторы, внимательно разглядывая Константина Синеуса.