От самого рождения своего Добромысл был человеком очень ранимым, и всякая грубость, пусть даже и не на него направленная, сильно его терзала. И особенно болезненно он относился к бранным словам. Так, одно случайно услышанное на улице матерное слово, могло его в течение целого дня терзать.
Он купил себе плеер, но и плеер не помог.
Бранные слова процеживались даже сквозь самые лучшие, и включенные на полную мощность наушники. И так, порой, Добромыслу становилось больно, что он начинал шептать:
- Ну, люди, ну, пожалуйста, произносите только поэтические слова.
Однако его шёпота его никто не слышал, а если бы и услышали, то только посмеялись над несчастным юношей.
И однажды Добромысл открыл в себе одну необычную, и даже лучше сказать, волшебную способность.
* * *
В тот день Добромысл в очередной раз шёл по улице, а навстречу ему попалась компания пьяных мужиков. И мужики это не просто бранились - они буквально извергали из себя смрадные матерные реки.
Страшные слова вылетали из них с такой скоростью, что, казалось, собеседники просто бояться, что не успеют выплеснуть всю ту грязь, которая в них накопилась.
И так невыносимо больно за них, и так тошно от их пошлостей стало Добромыслу, что ему представилось, будто голоса всех этих людей складываются в некое тёмное облако и он, Добромысл, это облако вдыхает. И так получилось, что действительно нечто попало к нему в рот, и затрепыхалось быстро между его щёк, жаждя на свободу вырваться. Но Добромысл плотнее сжал губы, и нечто осталось в его рту.
А пьяные мужики больше не ругались. И даже более того - они больше не были пьяными. Они разом протрезвели, когда осознали, что лишились своих голосов. Они, впрочем, ещё пытались что-то сказать, но даже самые их отчаянные попытки заканчивались нечленораздельным мычанием.
И тогда смекнул Добромысл: "Эге, да это ж я их голоса сейчас поглотил, и они в моём рту бьются, на свободу жаждут вырваться. Но ничего не получится. Не выпущу я вас!"
И он поспешил домой, где достал трёхлитровую, пустую стеклянную банку, и раскрыл над ней рот. И вылетели из его рта призрачные, но всё равно - весьма мерзкого вида субстанции. Больше всего они напоминали слизняков. Но это были голоса пьяных мужиков.
Добромысл захлопнул крышку, и приложил к банке ухо. И расслышал Добромысл эти голоса - попискивали они непристойности, но такими тихими были, что на расстоянии в полметра от банки уже совершенно ничего не было слышно.
Погрозил Добромысл банке кулаком и вымолвил:
- Вот там и сидите, а меня больше не тревожьте.
И отныне каждый день возвращался домой Добромысл с раздувшимся от пойманных бранных голосов ртом. Он выпускал их каждый раз в разные банки, которых прикупил в большом количестве.
Добромысл жил не в таком уж и большом городке, и поэтому неожиданное онемение самых разных его жителей не могло остаться без внимания. В местной газете появились статьи под заглавием "Эпидемия распространяется!" или "Новые жертвы немоты", или ещё лучше "Кто лишится голоса в следующий раз? Быть может - ты?!"
Добромысл читал эти статьи, поглядывал на заполненные призрачными червяками банки, и потирал ладони, приговаривая:
- Вот так то. А скоро совсем от скверны улицы будут очищены!
* * *
Бывает так, что человек в чём-то весьма уверен, а потом приходит к нему озарение, и понимает он всю порочность прошлой свой жизни. И уже дикими, и жуткими кажутся те взгляды, которые он до озарения готов был с пеною у рта отстаивать.
То же самое случилось и с Добромыслом.
Как-то раз он шёл по улице, и увидел одного из тех пьяненьких, у которого он отнял голос. Печальными были глаза этого человека, и ещё хранили следы от пролитых, быть может, и пьяных слёз.
Но самое главное, что увидел в нём Добромысл, так это прекрасную душу, спрятанную под напускной грязью. Понял, что он, Добромысл, той силой, которая по какому-то недоразумению снизошла на него, отнял у этого человека голос, сделал приятно себе, но ведь не помог этому человеку, не сделал его лучше, а только как бы убил его, чтобы ему, Добромыслу, хорошо жилось.
И понял Добромысл, что должен сделать шаг неожиданный, но от сердца идущий. И он подошёл к этому человеку, положил ему руку на плечо, и, заглянув прямо в его глаза, вымолвил:
- Ты прости меня, пожалуйста. Я был не прав. Но я тебе помогу.
Мужик не понял, к чему эти слова, но почувствовал в голосе Добромысла приветливость и открытость, и ответил ему взглядом уже прояснённым и доверчивым.
- Скоро голос вернётся к тебе, - произнёс Добромысл, и бросился назад, к себе домой.
Дома он по очереди раскрыл все банки, и уже порядком истомившиеся в них призрачные червяки голосов вылетели из них, и дальше, через форточку устремлялись к своим законным обладателям.
Ну, а Добромысл произнёс:
- Простите меня, пожалуйста, все. Я был не прав, и теперь раскаиваюсь. Я должен делать людей лучше, перевоспитывать их, а не воровать у них голоса. Я должен очистить их души от напускной грязи, чтобы у них и желания больше не возникало, так браниться. Быть может, это звучит несколько наивно. Что ж, пусть так. Но теперь я точно знаю, что прав. Это в моих силах сделать так, чтобы эти улочки наполнились добрыми и приветливыми голосами. У меня есть для этого силы, и эти силы в моей душе.