А дело было так: в дождливый, ноябрьский вечер, он выгуливал своего пуделька, и увидел, что в грязи лежит некий предмет, нагнулся, поднял, и разглядел, что это зонт.
Вообще-то у Павла Павловича уже имелся один зонтик (он защищал его от промозглого, затяжного дождя). Тогда гражданин Предпоследний стал оглядываться - высматривать, не найдётся ли владелец зонта, даже и прикрикнул в темноту:
--
Эй, это не вы ли зонтик обронили?
Однако, поблизости никого не было; а когда П.П. Предпоследний вошёл в электро-ауру фонаря, то обнаружил, что найденный зонт роскошный - с золотыми каёмками на чёрном полотне; с драгоценными каменьями на ручке.
Тогда Предпоследний присвистнул и сказал:
--
Эге-ге, да эдакий зонтик не плохо бы и самому иметь. Что ж, будем считать - это мне от Бога подарок. За все мученья мои...
Что касается личной жизни Павла Павловича Предпоследнего, так он был несчастен. Мало того, что на работе у него не ладилось, так и не любил его никто. Ну, не везло ему с девушками, и всё тут. Вроде и не урод, а вот не нравилась женскому полу его внешность, да и характер в особенности.
П.П. Предпоследний снимал комнату, и его домохозяйка - жирная тётя Клава, была сущей стервой. Она могла за просто так наорать на своего жильца, а он что, - он неудачами подавленный, он в ответа и слова пикнуть не посмеет...
* * *
Итак, Предпоследний возвращался домой с обновкой. Свой старый зонт он запихнул себе подмышку, а вот найденный - расправил над головой.
И надо же - с золотистых каёмок спускалось едва приметное сияние. Воздух, благодаря этому свету, становился лёгким необычайно; Предпоследний чувствовал бодрость, счастье чувствовал, и вдруг рассмеялся громко.
Рядом проходила девушка, обернулась к нему, Павел Павлович ей подмигнул, и крикнул, смеясь:
--
Жизнь прекрасна!
И такая от Павла Павловича лёгкость, такая свежесть да чистота исходили, что и девушка рассмеялась...
В тот вечер гражданин Предпоследний преподнёс своей домохозяйке, тёте Клаве большой букет роз. Тётя Клава подумала, что она спит, и сказала:
--
Наверное, я сплю.
Но гражданин Предпоследний рассмеялся и заявил:
--
Нет, вы не спите, можете себя ущипнуть.
Тётя Клава себя ущипнула, взвизгнула, приняла от П.П. Предпоследнего букет, и вдруг, уткнув своё огромное лицо в алую пахучую цветочную глубь, разрыдалась. Запричитала жалостливо и нежно, с материнской любовью:
--
Какой Вы замечательный человек, Павел Павлович! А я Вас всё принижала, не любила. Простите вы меня, дуру грешную. Вы вон прямо сияете. Святой Вы Павел Павлович!
--
Ну, уж это вы Клавдия Олимпиадовна загнули! Ха-ха! Прямо-таки святой?! Да, просто счастливый человек!
Всю ночь Павел Павлович писал оды любви, и хотя стишки выходили дурашливые, сам-то он был счастлив, и хихикал, и на стуле раскачивался.
Предпоследний понимал, что причина его счастья в найденном зонте, и время от времени к этому зонту подходил, гладил его, целовал, и, словно невесте клялся, что никогда с ним не расстанется, будет хранить, лелеять и прочее, и прочее...
* * *
Погода, как на заказ стояла дождливая, так что с чудесным зонтом можно было расхаживать с утра и до вечера (а иногда и ночью Павел Павлович хаживал). Может, мир за пределами зонта и был мрачным, да только Павел Павлович этого не замечал - под зонтом мир был светлейшим, и я бы даже сказал - сказочным.
Может, прошлая жизнь П.П. Предпоследнего была одним большим тёмным пятном, да вот только он этого и не помнил. Теперь был свет, свет и ещё раз свет. На работе, не прилагая никаких усилий, он сделал очень важное открытие, и премия раз в десять превысила ту сумму, которую П.П. мог бы заработать, во всю прошлую жизнь.
Но радость от необычных покупок (компьютер, видео- и музыкальные центры), померкла в сиянии нового счастья. Он познакомился с девушкой Аллой (красивой, длинноногой блондинкой, с внешностью фотомодели и с разумом академика), влюбился в неё без памяти, а она также, без памяти влюбилась в него.
Дни кружились в восторженном вальсе. От рассвета и до заката, от заката и до рассвета - ни одного неприятного чувства; всё смех, всё счастье, и всё сильнее... сильнее...
* * *
Павел Павлович Предпоследний очнулся в троллейбусе.
В висках ломило как с тяжкого похмелья; мир за окнами был мрачен и холоден, дождливо тягуч. Люди смотрелись неприятно, враждебно даже.
Предпоследний стал шарить по сиденью, и вдруг понял, что Зонта нет. Он вскочил, бросился в одну сторону, в другую, кого-то сильно толкнул, нарвался на крепкое ругательство. Обратно - к сиденью, на колени повалился, заглянул - и на полу зонта не было. На ближайшей остановке он вырвался под холодный дождь, и побежал, терзаемый болью и отчаяньем, скуля:
--
Верните мне зонт! У-у, разбойники! Верните!..
* * *
Когда вечером усталый, грязный, подавленный вернулся домой (без зонта, конечно), то обнаружил, что дома, а точнее его квартиры, нет. Вся дорогая техника сгорела.
Тётя Клава набросилась на него с кулаками, завизжала:
--
Где шлялся, алкаш?! Короткое замыканиие... - прибавила несколько крепчайших ругательств и разрыдалась.
Павел Павлович Предпоследний тоже разрыдался, бросился вниз по лестнице, и... эту ночь он провёл под лестницей в каком-то грязном, обшарпанном подъезде. Воняло невыносимо...
На следующий день, на работе его ожидало следующее известие: при ближнем рассмотрении в его, якобы прорывном изобретении нашли кучу изъянов; теперь требовали вернуть премию (уже растраченную), и вообще - за постоянные опоздания грозили уволить.
А потом была встреча с Аллой. Блондинка с умом академика подтвердила Чеховскую поговорку: "Краткость - сестра таланта":
--
Ты мне больше не нужен.
И ушла.
* * *
У Павла Павловича Предпоследнего появилась навязчивая, важная как жизнь мысль: "Я должен вернуть зонт".
Ночами он не спал - лежал под лестницей в подъезде, лениво пережевывал найденные в ближайшей помойке объедки и думал.
Ясно: зонт пропал во время поездки в троллейбусе, номер троллейбуса П.П. помнил - тогда он возвращался из парка, где гулял с Аллой, домой. Всего пять остановок. На одной из них вышел похититель. Есть вероятность, что он там выходит каждый день по возвращении с работы. В тот роковой день было что-то около семи вечера - вот в это время он и станет караулить на остановках.
* * *
На четвёртый день Предпоследнему повезло, - он увидел похитителя зонта.
Это был склонный к полноте мужчина, с обвислыми варёно-раковыми щеками, и с жирными усищами. Мужчина нёс Зонт над головой и сиял от счастья.
Предпоследний, дрожа от нетерпенья, проводил похитителя до его подъезда. И уже там, в липком, влажном сумраке, в окружении почтовых ящичков, и трубном урчании подвала, набросился, схватил за плечо, развернул, отвесил пощечину, и взвизгнул:
--
Негодяй!
Выражение беспредельного счастья сменилось на лице мужчины выражением недоумения, он спросил:
--
Что вам угодно?
--
Зонт! - визжал Предпоследний.
--
Какой зонт? - насупился мужчина.
--
Который Вы у меня украли!
--
Извините, но я у вас ничего не крал. Этот зонт по праву принадлежит мне, и я ни за какие коврижки его вам не отдам. Да-да, так и знайте. Если понадобиться драться, я буду драться. Этот зонт - моё счастье.
--
Но ведь вы его украли у меня!
--
А вот и не правда. Этот зонт я нашёл три дня назад, ранним утром, в троллейбусе. Он закатился под самое крайнее сиденье, в тень. Но этот зонт не ваш. На нём не написано, что он ваш. Так, знаете ли, любой может заявить: моё! Моё! Много вас таких охотников! А вот вам!
И мужчина показал Предпоследнему кукиш. От сжатого волосатого кулака воняло сельдью и женскими духами (тоже, стало быть, личную жизнь наладил).
Этого Павел Павлович выдержать не мог. Он вцепился в этот кулак зубами, вгрызся, сначала до крови, затем, до кости.
Усатый мужчина дернулся назад, но споткнулся на ступеньке, упал, ударился затылком, и вдруг затих.
Предпоследний пощупал у поверженного пульс, и понял, что "похититель" погиб. Пошарил в пальто, поднял: портсигар, портмоне, паспорт. Паспорт приоткрыл, прочел: Пётр Петрович Последний.
Понял Павел Павлович Предпоследний - померли помыслы, потух - почти покойник - Павел Павлович Предпоследний.