Валерич, Люгер Макс Отто, Шепелёв Алексей : другие произведения.

5. Грани судьбы. Роман

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.84*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    9-я и 10-я главы и эпилог.

Глава 9.

Белые Горы. Ладильские календы.

   - Как будто в сказке, - довольно произнёс Серёжка. Глаза у мальчишки восхищённо блестели.
   - В какой сказке? - педантично уточнил Балис.
   - Ну, в какой... Не помню. По телевизору показывали. Там так вот хворост таскали.
   Гаяускас позволил себе легонько улыбнуться.
   - Нет, Серёжа, это как раз не сказка. Сказка - это драконы, эльфы, Шипучка, Рия и другие наши знакомые. А вязанка хвороста - это будни. Самые что ни на есть простые средневековые будни.
   - Ой, будни. Вы когда-нибудь раньше так вот хворост таскали?
   - Приходилось, - теперь капитан улыбался уже во весь рот. - Летом на хуторе. Братьев моих троюродных в лес за хворостом дед посылал.
   - Адмирал?
   - Нет. Другой дед. Даже не совсем дед, брат бабушки. Но я его всё равно дедом называл.
   - Понятно, - кивнул Серёжка. А чего не понять? У него тоже был такой дедушка, только далеко, в Воронеже.
   - Вот. А мне как-то неудобно бездельничать, когда они работали. Вот я и помогал.
   Серёжка согласно кивнул: бездельничать, когда твои друзья работают не честно, тут и думать нечего. А если друзья ещё и братья... Правда, троюродные, это какие-то очень дальние родственники. Своих троюродных братьев и сестёр мальчишка даже и не знал.
   - То-то я смотрю, как Вы ловко вязанки делаете.
   Никаких особых секретов вязки хвороста Гаяускас тогда в детстве, конечно, не освоил. Да и потом тоже. Всё просто: охапка сучьев, благо этого добра здесь навалом, верёвка, да морской узел. Но разочаровывать Серёжку морпех не стал.
   Скитания и невзгоды отразились на характере парнишки довольно странным образом. Он стал каким-то нелюдимым, замкнутым, угрюмым, старался избегать общения. В такой ситуации его старались лишний раз не тревожить и изрядную часть времени мальчик проводил в одиночестве. Но порой общительность и весёлый нрав прорывались сквозь отчуждённость, словно бурливый весенний ручеёк из-под ледяного панциря, и тогда он становился прежним Серёжкой, непоседливым и радостным. Жаль только, не на долго. И совершенно непредсказуемо.
   Вот и сейчас: равнодушно воспринял слова о том, что его очередь собирать хворост, бродил по лесу с отрешенным видом, так что, откровенно говоря, почти весь груз собрал сам Балис. И вдруг, ни с того ни с сего будто проснулся. И засыпать пока не собирался.
   Лихо взвалил на спину меньшую связку, склонил голову набок, вопросительно глянул на спутника.
   - Куртку смотри не порви, - ляпнул первое, что пришло в голову морпех.
   - Порвёшь её, - хмыкнул мальчишка. - Настоящая кожа. Бараса говорил, её мечом не сразу разрубишь.
   - Ну, если Бараса говорил...
   - Он ведь разбирается, правда?
   - Ещё бы, - отставной капитан душой не кривил. Охотник и вправду был знающим человеком, а в придачу отменным воином и надёжным товарищем. Наверное, водились у него и недостатки - куда ж человеку без этого, только Балис предпочитал искать в людях хорошее, а не плохое. Свинья грязи везде найдет, только зачем ей уподобляться?
   - А Шипучка Вам вчера как? - вопросы сыпались из Серёжки как из пулемёта.
   - Нормально.
   - А почему же он Вас победил?
  
   Идея устроить спарринг с ящером пришла Гаяускасу в голову ещё в первый вечер после побега из Толы. Слишком уж знакомыми движениями Шипучка вертел в лапе рукоятку тесака. Прямой хват, реверс, обратный хват... Так, бывало, вели себя курсанты во время занятий по ножевому бою. Сидят, инструктора слушают, а нож порхает в руке вроде как сам по себе, без участия головного мозга. Наработка рефлексов, чтобы в боевой ситуации не тратить драгоценные мгновения на продумывание того, что должно выполняться автоматически.
   Тогда, разумеется, Балис отложил эту мысль до лучших времён: с Серёжкой непонятно что будет, погоня на хвосте висит. Тут уж не до учёбных боёв. Но, после того, как благодарные драконы унесли беглецов в относительно безопасные Белые Горы, идея вернулась. Тем более, что свободного времени появилась масса, надо было его как-то убивать.
   Шипучка охотно принял предложение морпеха. Поглазеть на спарринг, разумеется, возжелала вся компания, от Наромарта и Мирона до Анны-Селены и Рии включительно. Ножи заменили деревянными муляжами, на скорую руку выстроганными из подходящих сучков. Тёмный эльф традиционно призвал к осторожности, высказавшись в том плане, что медицинскую помощь милостью Элистри он в случае чело окажет, но выбитые глаза отращивать не умеет. Бойцы в ответ вежливо кивнули. Каждый знал, что самая безобидная тренировка при всех необходимых мерах безопасности может оказаться роковой, а отказ от любых тренировок вообще - отнюдь не гарантия от несчастных случаев. Но при этом оба понимали, что лишнее напоминание не повредит: самоуспокоенность до добра не доводит.
   Сам учебный бой, к удивлению многих зрителей, оказался мало похож на то, что они ожидали, примерно так же, как спортивное фехтование кардинально отличается от киношных дуэлей отважных мушкетёров. Серёжке он напомнил игры маленьких котят. Стоят с поднятыми передними лапами, смотрят друг на друга, потом вдруг раз - и только замелькали лапки, не поймёшь, кто бьёт, кто отбивает. А потом опять вдруг замерли.
   Так и здесь. Длинные паузы сменялись каскадом финтов, а те опять паузами.
   Гаяускас не ошибся: ящер и вправду здорово владел ножом, да ещё и вполне в земной манере. Если забыть о чешуйчатой зелёной коже, хвосте и прочих видовых признаках, то можно сказать, что ему повстречался коллега. По сравнению с тем же Битым Шипучка был намного более своим, привычным.
   Да ещё и здорово обученным. Как не старался капитан, но прорваться через защиту ящера ему не удавалось. В боевых условиях, разумеется, Шипучка бы уже заработал несколько царапин, но не более того. Так ведь и сам Балис невредимым бы не остался: раза три-четыре муляж соперника по предплечью черканул.
   Оговоренное время поединка уже заканчивалось, когда Гаяускас всё-таки подловил противника на ошибке. Почувствовав, угадав грядущий удар снизу в живот, Балис, не только сместился вправо и заблокировал удар левой рукой, но и успел перекинуть в неё нож, которым и коснулся запястья ящера. В реальных болевых условиях - перерезанные сухожилья на правой руке со всеми вытекающими последствиями. Правда, опытный боец, превозмогая боль, может успеть перекинуть нож в другую руку.
   Сам Гаяускас так бы и поступил, но от противника такого трюка не ожидал. А когда понял, что происходит, то было уже поздно. Зажатый в левой лапе сауриала сучок упёрся в живот отставного капитана. В боевых условиях - проникающее ранение брюшной полости со всеми вытекающими последствиями. Чистая победа Шипучки.
  
   - Он хороший воин, Серёжа. А я его недооценил, потому и проиграл. Нельзя недооценивать соперника. В бою - особенно нельзя.
   Мальчишка серьёзно кивнул.
   - Виорел Петревич тоже так говорил. Я вот однажды боролся на отборочных соревнованиях с мальчишкой, а он с виду такой хлюпик...
   Балис уже давно подметил, что за время пребывания в рабстве Серёжка заметно вытянулся и окреп. Возраст у мальчишки был такой, что, не смотря на все беды и невзгоды организм развивался и рос. Но всё равно, даже сейчас назвать его крепышом было невозможно. А уж при первой встрече он и вовсе показался Гаяускасу "маленьким комариком". Интересно, как же должен был выглядеть его противник в том поединке?
   - Я думал, что с ним легко справлюсь, а он меня сразу на лопатки положил.
   - Обидно было?
   - Не то слово, - искренне признался Серёжка и после маленькой паузы доверчиво добавил: - Я потом даже чуть не расплакался.
   - Но ведь не расплакался же, - ободрил его Балис.
   Дипломатичнее было бы сказать что-нибудь общебодряющее. На тот случай, если мальчишка всё-таки приукрасил своё поведение. Но Гаяускас почувствовал, что Серёжка не придумывает. А раз так, то можно было немного и подыграть. Наверняка парнишка рассчитывал и наделся на такую реакцию. Или на что-то похожее.
   - Виорел Петревич не позволил. Увидел, что глаза у меня на мокром месте и сказал, что ревут только слабаки. И что чем плакать, лучше навсегда запомнить, что на любой поединок надо выходить как на решающий, и не расслабляться до самого конца, каким бы слабым соперник ни казался.
   - Хорошо сказал, - одобрил отставной капитан.
   Конечно, тренер не открыл мальчишке великой тайны. Кто этого не знает? Да все знают. И, тем не менее, самоуспокоенность и недооценка противника раз за разом губит и губит бойцов. Иногда - очень хороших и очень опытных бойцов. Да чего там далеко за примерами ходить...
   - Значит, Вы сильнее Шипучки, а проиграли только потому, что его недооценили? - не унимался мальчишка.
   Тут уж общими фразами не отделаешься.
   - По силам и мастерству мы примерно равны. А когда соперники примерно равны, то побеждает тот, кто сильнее в данной конкретной схватке. Кто лучше к ней готов. Часто - тот, кому нужнее победа.
   - Шипучке победа была нужнее?
   - Не знаю. Мне вот просто было интересно посмотреть, как он ножом владеет. В настоящем бою этот удар я бы не пропустил.
   Получилось немного хвастливо, а потому, наверное, неубедительно. Но Гаяускас сказал истинную правду: будь бы бой всерьёз, он вёл бы себя намного внимательнее. Спарринг - он только спарринг, не больше. Хотя и не меньше. И за сознательную халтуру на тренировке капитан Гаяускас в своё время строго взыскивал с подчиненных, и сам себе такого не позволял. И всё равно, настоящий бой - совершенно иное дело.
   Серёжка понимающе хмыкнул и согласно кивнул.
   - А вообще, Шипучка очень хороший воин. Повезло нам с ним. Без него может быть и не прорвались у моста. Умеешь ты друзей себе находить.
   - Ну да, скажете - друзей. Он большой, а я - маленький.
   - И что?
   Мальчишка как-то необычно громко вздохнул, а потом тихо произнёс:
   - Хотел бы я быстрее вырасти. Чтобы стать Шипучкиным другом... и Вашим тоже.
   - Да ты и так наш друг, - буднично констатировал Гаяускас. Времени, чтобы обдумать слова Йеми у Балиса было достаточно. Обдумать и признать правоту кагманца. В обычных обстоятельствах предположение о дружбе взрослого тридцатилетнего мужика и двенадцатилетнего мальчишки способно вызвать только ироническую улыбку. Но обстоятельства у них с Серёжкой были необычными, а потому и дружба сложилась самая настоящая. Кому смешно - могут пойти по известному адресу. В смысле - в цирк.
   Только вот мальчишка не поверил. Вздохнул и убитым голосом сказал:
   - Утешаете...
   А потом отвернулся. И казалось, прямо на глазах стал съёживаться, скукоживаться, вновь впадая ставшую уже привычным хандру. Гас, словно лампочка на практикуме по физике, когда медленно перемещаешь ползунок реостата, увеличивая сопротивление цепи.
   Надо было срочно что-то делать. Но что? Ведь скажешь не так хоть одно слово - и обидишь парня на всю жизнь. А главное, в душе-то всё понятно и просто, только вот высказать это ой как не легко.
   - Серёжка, ты раньше дома с кем-нибудь дружил?
   Мальчишка словно налетел на невидимое препятствие. Остановился. Обернулся. Внимательно посмотрел на Балиса. В глубине серых глаз ещё мерцали не окончательно потухшие лукавые искорки.
   - Ну, Вы спросили. Конечно дружил. С Тошкой Климановым. С Радькой Епуряну и Димкой Кочегаровым. А ещё...
   - И что, вы вот так всё время и говорили между собой: "Я твой друг, я твой друг"?
   Теперь Серёжкин голос звучал почти обиженно:
   - Вы издеваетесь, что ли? Нет, конечно.
   - Тогда чего ты ждёшь от нас с Шипучкой?
   Мальчишка окончательно смешался. Уши и щёки порозовели, он опустил голову, словно крупно нашкодивший сын перед строгим папашей, и недовольно засопел.
   Балис сбросил вязанку и присел перед Серёжкой на корточки.
   - Главное, что я верю в тебя и рассчитываю на твою помощь. А это ведь и называется дружба. Правильно?
   Серёжка поднял лицо, глаза как-то очень подозрительно щурились.
   - Честно - рассчитываете?
   - Честно. Ведь справиться с тем воином у моста ты мне помог.
   - Вы бы и сами...
   - Не знаю, Серёжа. Может да, а может и нет. Он был очень сильным бойцом.
   - Значит, я не зря? Тогда за что же Вы меня потом ругали?
   - Не зря. А ругал за то, что ты так рисковал. Достань он тебя тогда ногой...
   - Не достал же, я вовремя откатился.
   - Вовремя, - снова согласился Балис. - И всё равно за такие вещи нужно ругать. А потом говорить "Спасибо!" Понял?
   - Ага, - улыбки до ушей на Серёжкином лице не наблюдалось. Но вот шкодливо-весёлые искорки в серых глазах мерцали вовсю. Оставалось только закрепить достигнутый успех.
   - И имей ввиду, ещё раз об этом спросишь...
   Оборванная на полуслове фраза - этот приём Балис ещё давно отработал на Кристинке. Срабатывало почти безотказно. Вот и Серёжа, хоть и вдвое взрослее дочки, всё равно влетел в ловушку что называется всеми четырьмя лапками.
   - То что?
   - Ужас что будет... - морпех не отказал себе в удовольствии поиграть на мальчишкином любопытстве. Не всё детям играть на нервах у взрослых. Пусть отольются и мышкам кошкины слёзки.
   - А всё-таки? - поверить, что минуту назад Серёжка был нахмуренный и скучный было невозможно. Сейчас парень просто сгорал от любопытства.
   - Решу, что ты набиваешься на похвалу за проявленный героизм.
   Риск, конечно, был тот ещё. Мальчишка мог обидеться, причём очень серьёзно. Но другого способа убедить Серёжку Балис не видел. Так что оставалось только двигаться выбранным курсом и надеяться, что повезёт.
   По Серёжкиному лицу было видно, как происходит внутренняя борьба. Ни обида, ни благоразумие никак не могли взять вверх, поэтому парнишка ограничился растерянно-нейтральным:
   - Так нечестно...
   - Ах, нечестно? А не верить друзьям - это честно?
   Морпех неожиданно ухватил мальчишку за запястья. Дрова полетели вниз, Серёжка - вверх. Весил парнишка ненамного больше Кристинки, раскрутить его было столь же легко. Дочка от таких процедур впадала в совершенный восторг, парнишке тоже понравилось.
   - Ну что, будешь ещё сомневаться и жаловаться?
   Мальчишка рассмеялся в ответ.
   - Не, не буду...
   - То-то же...
   Балис ещё несколько раз крутанул продолжавшего счастливо хихикать паренька, для пущего удовольствия слегка качнув в вертикальной плоскости, чтобы ещё бросало то вверх, то вниз, потом замедлил вращение.
   - Хорошего понемножку.
   Встрёпанный Серёжка встал на ноги. Улыбка на лице мальчишки принадлежала к категории "до ушей", но ехидства хватило даже на то, чтобы нарочито недовольным тоном произнести:
   - Справились, да? Такой большой с таким маленьким...
   - Знаем мы таких маленьких. Самбист разрядник. Того и гляди, через себя кинешь.
   - Ага, кинешь Вас, как же. Наверное, сто килограмм весите...
   - Немного поменьше.
   - Всё равно, Вы тяжелый. Вот Наромарта я может бы и кинул.
   - Не советую, - подчёркнуто серьёзно ответил Гаяускас. - Ты слышал, как он мечом управляется? Нарежет на кусочки раньше, чем успеешь ойкнуть.
   - Да я же пошутил...
   - А я тоже пошутил. Наромарт с детьми не воюет. Тем более - с друзьями.
   Они обменялись понимающими улыбками. Напряжение спало. У Гаяускаса словно гора с плеч свалилась. Было понятно, что Серёжкина хандра закончилась окончательно и бесповоротно. Это не значит, что мальчишка теперь будет лишь смеяться и улыбаться: поводов для грусти у него больше чем достаточно. Но из практически беспрерывной апатии он вышел и это - правильно. Жизнь продолжается.
   Кроме того, Балис в эти минуты ещё чётче почувствовал своё отношение к Серёжке. Бывает такое: начнёшь объяснять то, что тебе давно известно и знакомо и неожиданно приходит понимание на более глубоком уровне.
   Да, Серёжка был для него именно другом. Не попыткой как-то заменить погибшую Кристинку. Не отражением так и не родившегося Ирмантасика. Не просто - воспитанником. Не усыновлённым Серёжкой Гаяускасом. Не ожившей выдумкой - младшим братиком.
   Нет, именно другом, человеком, на помощь к которому Балис был готов броситься в любую опасность, и которому в любой переделке мог не задумываясь доверить прикрыть себе спину. Другом, которому двенадцать. А значит, способному на бессмысленную детскую шалость, на глупость, на совершенно неожиданный фокус. Ладно, это всё можно пережить. Главное, что Серёжка не способен на подлость, а остальное уже не так важно.
   И вообще, друзей не выбирают, их принимают такими, как они есть. А детство - это недостаток, который со временем очень быстро проходит. Какая-то пара лет - и Серёжке будет четырнадцать. Уже не ребёнок, а подросток. Ещё пара - таким уже паспорт выдают. Потом ещё пара - и призывают в Армию. А там уже без всяких скидок на детство. Вчера - юноша, а сегодня уже боец, защитник Отечества. Потому что если придёт беда, то встречать её придётся им, кому же ещё.
   Беда в страну пришла с чёрного хода, и встретить её, защитить Родину оказалось некому. Нет больше СССР. Ни в мире Мирона, ни на Женькиной Грани, ни в их с Серёжкой реальности...
   - А чего Вы хмуритесь?
   Ну вот, задумался в неподходящее время в неподходящем месте.
   - А то, что опаздываем мы с дровами. И это плохо. Подводим людей.
   - Плохо, - с готовностью согласился Серёжка. - Тогда пошли быстрее назад. А Вы расскажете, как нас нашли?
   - Кого это - нас?
   - Ну, всех нас. Сначала Анну-Селену, потом Риону и меня.
   - Расскажу. Только это долгая история.
   - Ага, очень долгая. Я ничего не хочу сказать, но кое-кто мог бы и поторопиться.
   - А кое-кто мог бы не разводить партизанщину и не освобождать самовольно драконов. Между прочим, мы с Мироном Павлиновичем собирались надрать тебе уши.
   - Садизм, часть восьмая. Вот пожалуюсь на вас.
   - Кому?
   - Даку. Драконы теперь мои друзья и будут меня защищать, - сообщил мальчишка и тут же добавил: - Шутка.
   - Плохая шутка.
   - Почему? - по Серёжкиному лицу промелькнуло беспокойство: неужели Балис Валдисович обиделся. Только этого ещё не хватало.
   - А они тебя в качестве защиты отведут в поселение бака-ли, а те станут тебе поклоняться. Вот тут ты и взвоешь.
   Серёжка почесал лохматую голову. Соти подстригла его в первый же день пребывания в горном убежище, но вняла просьбам не делать волосы "слишком короткими". Так из сильно заросшего паренёк превратился просто в длинноволосого, каким он был в день знакомства с Балисом в Приднестровье.
   А насчёт участи в соседнем посёлке ящеров, куда сразу перебрались жить Рия и Шипучка, Гаяускас не преувеличивал. Неизвестно что им наговорил спасённый дракон, только его обитатели всерьёз предоставили мальчишке статус чего-то вроде живого бога. Проявилось это первым же вечером, когда вместе с вейтой и сауриалом в гости к бывшим беглецам нагрянула целая толпа ящеров из племени бака-ли. Серёжкиного терпения хватило на десять минут непрерывных восхвалений, постоянно сопровождаемых поклонами, после чего мальчишка выбежал из дома и где-то спрятался. Мирон попробовал разыскать - ничего не получилось. В конце концов парнишка вернулся сам, но через добрых полчаса после ухода чешуйчатых гостей. И наотрез отказался участвовать в ответном визите.
   - Взвою, - констатировал мальчик после короткого раздумья. - Лучше уж уши дерите.
   - Не станем. Традиции русской Армии мы с Мироном обязаны чтить. А традиции гласят, что победителей не судят.
   - А я знаю. Это Императрица Екатерина Вторая Потёмкину про Суворова сказала.
   - Точно, - кивнул Гаяускас. - Откуда знаешь?
   - Книжку читал. Интересная... И потом, я же - приднестровец.
   - Ах да, конечно...
   В последний аргумент Балис не поверил. Служили у него в роте ребята с левого берега Днестра, да и в "Кировухе" на соседнем потоке был парень из Бендер Сашка Гурок, никогда от них термина такого "Приднестровье" Гаяускас не слышал, и особого почитания Суворова за ними не замечал. Не затрещи по швам СССР, никто бы и не подумал о таком территориальном образовании.
   Это уже после восемьдесят девятого новая республика спешно отстраивала себе государственность, непременным атрибутом которой является самоидентификация: мы - такие-то, а это значит... Малолетний Серёжка, разумеется, миф впитывал как губка и верил в него искренне. Тем более, что книга про Суворова действительно могла быть интересной. Уж не рассказы ли Алексеева читал мальчишка?
   Интересно всё-таки, что читают ребята стыка восьмидесятых-девяностых? Проблема книжек для дочки перед Балисом успела только обозначиться, Кристинка лишь осваивала азбуку, но всё равно он успел понять, что круг чтения детворы по сравнению с концом шестидесятых сильно изменился. Да и читать на взгляд Гаяускаса ребята стали меньше. Конечно, теперь телевизоры не то, что тогда, полноценное кино на дому. Про видеомагнитофоны и компьютеры можно не напоминать: слишком дорогие игрушки, не для всякого. Но если, как рассказывал Мирон через несколько лет всё это станет по карману большинству населения... Хотя, некоторые дети будут читать и в этом царстве электроники. На что уж Женька, судя по его словам, любил компьютерные игры, но всё-таки книгу про приключения Мерлина, короля Артура и Горлойса Корнуольского прочитал. Так что, не всё безнадёжно.
   Но Серёжка вышел из депрессии вовсе не для того, чтобы позволить Балису игнорировать своё присутствие и предаваться размышлениям. Потому стоило морпеху чуть задуматься, как немедленно последовал вопрос:
   - Балис Валдисович, а Вы верите, что Сашка не погиб?
   Пары секунд, на которую Гаяускас промедлил с ответом, хватило мальчишке, чтобы виновато добавить:
   - Ну, Мирон Павлинович же рассказывал, что он бессмертный...
   Балис вздохнул. Трудно было бы найти тему, на которую ему сейчас хотелось говорить ещё меньше: слишком жалко было Сашку. Как боевого товарища, как воспитанника, просто как мальчишку.
   Но ведь и Серёжкой руководило отнюдь не праздное любопытство: парнишка привязался к казачонку ещё сильнее, нежели Балис. Когда и как это произошло, было не очень понятно, но факт есть факт. Надо было видеть, как вскинулся Сашка на защиту малыша от шуточек Реша. А потом отправился в палатку успокаивать и вернул Серёжку к костру. Со стороны в тот вечер они напоминали двух братьев. Кто бы мог подумать, что для Сашки это был последний вечер жизни...
   Или, всё-таки, не последний?
   - Не знаю, Серёжа. Хочу верить, очень хочу, но... Ты же знаешь, как нас воспитывали: человек живёт один раз, потом умирает - и всё. Остаётся только то, что он в жизни успел сделать. А загробную жизнь, религию, богов и всё такое придумали глупые и трусливые от страха перед смертью. И верить в это нельзя.
   - Ага, - кивнул мальчишка, - нас так тоже учили. Мы вот с Тошкой как-то в церковь зашли посмотреть, а Олег Логачёв настучал пионервожатой. Так потом нас на сборе отряда ругали: "Вы всю пионерскую организацию позорите, стыдно в такие глупые выдумки верить, как Яшкин может быть звеньевым, если он в церковь ходит..."
   - Даже так? - с удивлением переспросил Гаяускас. В своём пионерском детстве он ни с чем подобным не сталкивался. Правда и по церквям ни он, ни его одноклассники вроде не ходили. В смысле - по действующим церквям. Вильнюсская консерватория когда-то была католическим костелом.
   - Угу, - грустно кивнул мальчишка.
   - И что, наказали?
   Серёжка хитро улыбнулся.
   - Не... Когда вожатая наругалась, Татьяна Алексеевна, наша классная, спрашивает: "Вы зачем в церковь-то пошли?" Ну, мы с Тошкой и объяснили, что интересно было посмотреть, её же только что открыли. "А не богу молиться?" Да мы, говорим, ни в какого бога не верим. Тогда она спрашивает у отряда: "А кто из вас в церкви был, поднимите руку". Все сидят, молчат. А Татьяна Алексеевна и говорит: "Пионер - это тот, кто открывает неизведанное, кто первым идёт туда, куда не ходили другие. Получается, мы сейчас ругаем Климанова и Яшкина за тот, что они настоящие пионеры".
   - Значит, защитила вас?
   - Ага.
   На взгляд Балиса, поступок учительницы выглядел довольно рискованно и мог обернуться серьёзными неприятностями. Во времена его детства. Но Серёжке всего двенадцать, а значит всё это происходило в последние два года. Тогда всем было не до таких мелочей. Страна разваливалась на куски, кому уж тут интересно, что два проказливых мальчишки заглянули в церковь и что об этом сказала их классная руководительница.
   - Выходит, всё кончилось хорошо?
   - Выходит так, - согласился парнишка и замолчал. Очень так выразительно замолчал.
   Приходилось продолжать.
   - Вот и получается, Серёжа, что верить во всякие чудеса нам с тобой трудно. Только мы на своей шкуре убедились, что чудеса всё-таки бывают. Для тех, кто на позиции остался, мы, наверное, тоже погибли. Но мы ведь живы. В этом ты не сомневаешься? Или ущипнуть?
   - Не надо. Меня уже... щипали...
   Первые четыре слова Серёжка выпалил сразу, последнее - после паузы. И потупил голову, явно считая себя виноватым в том, что так неуместно и неуклюже напомнил о своём геройстве. Гаяускас на этот счёт имел прямо противоположное мнение: виноват в неловкой ситуации был исключительно он сам. Только обсуждать это означало сделать ещё хуже. Поэтому только оставалось делать вид, что ничего не произошло.
   - Вот видишь. Мы с тобой уверены, что живы, но наши друзья, конечно, считают нас погибшими. А расскажи им кто нашу историю - не поверят. Во всяком случае я бы на их месте простому рассказу не поверил.
   - Я бы, наверное, тоже, - после некоторой паузы признался Серёжка. - Хотя, наверное, думал бы, что уж лучше так, чем совсем ничего... Ничего после смерти...
   - Ещё бы не лучше, - поддержал Балис. - Здесь мы хоть как-то, но сами решаем свою судьбу. Но вот только одна беда: мы знаем что произошло с нами. А что с другими после смерти происходит - тёмный лес. Можно только предполагать. Например. что раз мы такие необычные, то и другие необычные тоже бывают. Верно?
   - Верно.
   - В Сашкину историю я верю. Про то, что его убили, а он всё равно остался живой.
   - Я тоже верю.
   - Ну, а если получилось один раз, то могло получиться и второй. Правда, мы этого, скорее всего, никогда не узнаем.
   - Почему?
   - Потому что и он, и мы, умерев в своём мире, покинули его. Мы же не можем вернуться обратно на Землю?
   - Почему это - не можем?
   - А как?
   - Ну... - Серёжка на мгновение задумался, а потом выпалил. - Сейчас не можем, а потом может и сможем. Мы же толком и не пытались.
   Гаяускас не мог не признать правоту мальчишки.
   - Тоже верно. Но, в любом случае, времени у нас это займёт много. Так и у Сашки. Если он даже и жив, то быстро к нам он не вернётся.
   - Лишь бы только был жив, а остальное неважно, - тихо пробормотал Серёжка.
   - Во всяком случае, надеяться на лучшее мы имеем полное право. И никто не скажет, что мы себя обманываем, - подвёл итог Гаяускас. И вовремя: они как раз вышли на опушку леса. На другой стороне широкого луга стояло полтора десятка домиков: деревенька живущих в долине людей. Облюбовавшие долину народы жили дружно, но каждый в своём поселении. Наромарт, предпочетший общество людей жизни среди родичей-эльфов оказался исключением. Впрочем, как успели понять его друзья, репутация его народа среди обитателей долины была весьма неважной, поэтому, даже не смотря на рассказы Льют, вряд ли бы у лесного народа ему жилось комфортнее.
   Новым пришельцам достался большой пустующий дом на самом краю посёлка. Сперва они чувствовали некоторую неловкость, но Ошера им разъяснил, что домов здесь специально больше, чем постоянно живущих людей, так что никого они не стеснят. А для полного успокоения пообещал, что если встанет вопрос о постройке нового дома, то всем жителям посёлка придётся поучаствовать, после чего вопросов уже не возникало.
   Хворост сложили на заднем дворе, там же на плите под навесом Анна-Селена с помощью Рии готовила ужин. Сидевший рядом Женька со скучающим видом присматривал за работой самогонного аппарата: Мирон Павлинович всё-таки решил облагодетельствовать Вейтару технологиями перегонки спиртосодержащих субстанций.
   Гаяускас, разумеется, посоветовал другу создать что-то более полезное, но оказалось, что Нижниченко тоже присуща инерция мышления. Только после того, как была собрана более-менее работоспособная модель перегонного куба, Мирон смог переключить свои способности на что-то другое и довольно быстро спроектировал бумажное производство на основе водяной мельницы.
   Самое удивительное для Балиса заключалось в том, что живущие в долине люди интереса ни к первому, ни ко второму изобретению не проявили. Вежливо посмотрели, послушали, пожали плечами и разошлись. Зато драконы в лице предводителя - чёрного Дака приняли новинки на ура. Большие ящеры бака-ли, испытывающие к крылатым ящерам чуть ли божественное почтение по первому же слову приступили к воплощению конструкций Мирона в жизнь. А сам Дак каждый вечер прилетал к новым знакомым на беседы. Дракона интересовало всё: и техника, и абстрактные знания, и просто истории. При этом он не только слушал, но и охотно рассказывал о Вейтаре, а знал он невероятно много и умел подать свои знания завлекательно и интересно. Поэтому неудивительно, что разговоры начинались ещё засветло, а заканчивались далеко за полночь.
   - Чего-то сегодня Дак задерживается, - заметил Балис, складывая свою вязанку возле плиты. - Уже смеркаться начинает.
   - Вам задерживаться можно, а ему нельзя? - не удержался от ехидного вопроса Женька.
   - Кто говорит, что нельзя? - пожал плечами Гаяускас. Подростку ни разу не удавалось вывести его из себя, и сейчас тоже не получится. - Просто, обычно он в это время уже здесь.
   - Дела, наверное, задержали, - предположил вышедший из дома Наромарт. Эльф утверждал, что он полностью оправился от полученных ранений, но, по мнению Балиса, это было преувеличением. Острый взгляд отставного капитана морской пехоты замечал в движениях целителя тщательно скрываемую слабость. И мысли сами собой возвращались к беседе на корабле после боя с пиратами. Тогда сам Наромарт признался, что магия может залечить раны, но не способна моментально избавить от их последствий. А исцеление эльфа поражало своей чудесностью даже на фоне других исцелений. Ни Мирон, ни Йеми, ни Серёжка не пострадали настолько серьёзно. Не даром сразу после боя Соти предсказала ему скорую смерть. Раны и потеря крови были смертельны и сами по себе, но кроме этого предстояла бешеная скачка. Оставаться на месте было невозможно, пилоты драконов наверняка навели на деревню новые поисковые отряды, сражаться с которыми у беглецов уже не было сил. И всё-таки Наромарт упорно цеплялся за жизнь, и, когда поредевший отряд остановился на ночёвку, он ещё дышал. Его положили чуть в стороне и, занятые обустройством лагеря на какое-то время оставили без присмотра. Каково же было всеобщее удивление, когда через некоторое время эльф, пусть и шатаясь, словно колебимая ветром былинка, но всё же самостоятельно прибрёл к костру. Сравнивать с аналогичным поступком Серёжки накануне вечером не приходилось: тогда все знали, что мальчишкины раны залечены и его жизнь вне опасности, на сей же раз на ноги встал без пяти минут покойник.
   Главное, что никаких объяснений, кроме того что "Элистри помогла мне" от Наромарта так и не удалось добиться. Уже в долине Нижниченко обстоятельно поговорил на эту тему с Теоклом, а потом сообщил Балису, что по словам священника, предания гласят, будто бывали и прежде молитвенники высокой и праведной жизни, способные залечить и такие раны, вот только было это очень давно, да и раны они лечили не себе, а другим, что на самом деле очень важно. Дальше друзья полностью сошлись на том, что на праведника эльф не слишком походит, но факт остаётся фактом: вылечить себя он смог. Настолько хорошо, что на следующий день перенёс сначала поездку на лошади, а потом, после того как их обнаружили ведомые Скаем и Даком драконы - и длительный перелёт в когтях у ящеров.
   - Конечно, Мирон Павлинович ему задачку за задачкой подкидывает, - усмехнулся Серёжка.
   - У него и без нас дел хватает, - не согласился тёмный эльф. - Не забывай, Дак - самый главный в этой долине.
   - Самый главный - Скай, - хмуро поправил Женька.
   - Скай - номинальный вожак стаи, - поправил Наромарт. - А Дак... У него нет никакой формальной власти, но его слово очень много значит для всех. В том числе и для Ская. Он - хранитель духа стаи, а это больше, чем вожак.
   Женька состроил ироничную гримасу, но ничего не сказал: во двор вышел Мирон Павлинович.
   - Все в сборе? Наши прогульщики, наконец, вернулись?
   - Между прочим, мы во двор раньше вас пришли, - ответил Серёжка и тут же потупил взгляд. Мирон внимательно посмотрел на мальчишку, подметил как из-под чёлки хитро поблескивают глаза и усмехнулся.
   - Подтверждаю, вы пришли во двор раньше, чем я вышел в третий раз.
   Серёжка только вздохнул: крыть было нечем.
   - Хватит спорить, рассаживайтесь за стол, - не терпящим возражения тоном потребовала Рия.
   Впрочем, возражать никто и не собирался. Отсутствием аппетита новые жители долины не страдали, к тому же готовила ящерка на редкость вкусно. Анна-Селена выучила два десятка замечательных рецептов и очень переживала, что нет чернил и бумаги, чтобы записать остальные. Пусть маленькая вампирочка сама не нуждалась в еде, но оставшийся от прошлой жизни интерес к искусству кулинарии и не думал никуда исчезать.
   Прерываемое лишь стуком деревянных ложек молчание нарушил вдруг Сашкин голос:
   - А на меня лишней тарелки не найдётся?
   Серёжка поперхнулся и закашлялся. Женька от души съездил мальчишке кулаком промеж лопаток - на всякий случай. Рия выронила ложку и испуганно зашипела. Балис оторопело застыл на месте, держа ложку перед полуоткрытым ртом. Мирон внешне остался спокоен, но был поражен до глубины души. И только чёрный эльф сохранил самообладание.
   - Саша, заявиться сюда таким способом было не самой лучшей идеей.
   - Можно подумать, у меня выбор был, - проворчал казачонок, подходя к столу. - Переход внезапно открылся. Если бы я остался на Дороге, потом бы неизвестно сколько вас искал. Потому и нырнул без раздумий, и сразу сюда попал.
   - Оно и видно, что без раздумий, - съехидничал Женька, но весь его сарказм пропал впустую: прокашлявшийся, наконец, Серёжка соскочил с лавки, одним рывком преодолел расстояние до Сашки и повис у него на шее. Казачонок пошатнулся, но на ногах всё же устоял.
   - Хорошо, что пополам, - одними губами шепнул Мирон.
   - Что пополам-то? - не понял Балис.
   - Как что? - всё так же тихо пояснил Нижниченко. - Эм вэ квадрат, конечно, что же ещё.
   Честно сказать, генеральский юмор до Гаяускаса так и не дошел. Но переспрашивать морпех не стал: друг мог пуститься в длительные обстоятельные объяснения, которые сейчас были абсолютно неуместны.
   Сашка тем временем кое-как освободился от Серёжкиных объятий и обалдело уставился на малыша:
   - Ты что, дурной что-ли на людей бросаться? - строго спросил он мальчишку.
   Но Серёжкиного восторга такой мелочью было не перешибить.
   - Сашка, ты живой?!
   - Конечно живой, - сказал казачонок и чуть-чуть сморщился. - Мирон Павлинович, разве Вы им не рассказали?
   - Рассказать-то я рассказал, да только поверить в это не так-то просто.
   - Вы прямо как дети малые, - рассержено проворчал Сашка, и тут Женьку просто согнуло от смеха. Казачонок сверкнул на него глазами, но тот не унимался. Более того, смешинка перекинулась на Анну-Селену, да и Серёжка, похоже, сдерживался из самых последних сил.
   - Сдурели вы что ли? Что я такого сказал? - глядя на вампирят возмутился Сашка, но получилось ещё хуже. Теперь смеялись уже все: и ребята, и взрослые, и даже Наромарт. Подросток даже и не подозревал, что тёмный эльф умеет так самозабвенно веселиться. Оставалось только махнуть рукой и сесть за стол: он и правда проголодался не на шутку. Пока все высмеются, как раз можно поужинать, а потом уже серьёзно говорить.
   Рия тут же подвинула ему глубокую миску, полную тушеных овощей. Ящерка не смеялась, а во взгляде огромных золотистых глаз Сашка прочитал изумление и восхищение, смешанные с лёгким испугом. Впрочем, подросток понимал, что это могли быть только его фантазии: вейта - не человек, много ли по глазам поймёшь.
   - Ладно, - произнес Нижниченко, почувствовав, что смех, во многом нервный, немного улёгся. - Посмеялись, а теперь к делу. Саша, ты расскажешь нам, как это, всё-таки, надо понимать.
   - Расскажу, - пробормотал Сашка набитым ртом и на всякий случай дополнил слова согласным кивком. Проглотил варево, окинул взглядом исполненных внимания друзей, наконец, попытался объяснить ситуацию:
   - Я ведь не просто так на Дороге живу. Меня убить нельзя, вообще. Мальчишкой был, мальчишкой навсегда и останусь.
   - Счастливый, - Серёжка сказал это вроде про себя, но получилось громко, так, что услышали все, включая и Сашку. Казачонок ничего не сказал, просто бросил на мальчишку короткий взгляд, переполненный такой грустью, что Серёжке стало не по себе. Он виновато съёжился и инстинктивно прижался поближе к сидящему рядом Балису.
   - Меня здесь убили - я проснулся уже там, у себя на Тропе. Помнил всё до самого последнего момента. Сразу побежал Адама искать.
   - Какого Адама? - не понял Женька.
   - Да есть там у нас один... Мирон Павлинович его знает.
   - А он-то здесь при чём? - упорствовал маленький вампир.
   - Это ты у Мирона Павлиновича спроси, - хитрым финтом ушел от ответа казачонок и продолжил рассказ: - До Адама я не дошел - встретил старого муфтия.
   - Кого? - изумилась Анна-Селена. Конечно изумилась - такого слова в морритском языке не было.
   - Да есть там у нас один старичок-священник, обычно где-то пропадает, но иногда на Тропу заходит. Вот он мне и сказал, что всё кончилось.
   - Что - кончилось? - на сей раз вопрос задал Наромарт.
   - Поход наш кончился. Мы сделали всё, что должны были сделать и теперь можем вернуться...
   - В свой мир? - не выдержал Серёжка.
   Сашка в ответ вяло махнул рукой.
   - Не... Обратно на Дорогу. Проход откроется сегодня в полночь, я проведу. А насчёт возврата в свои миры он ничего не говорил. Да и куда мне возвращаться? Дома у меня давно нет. В Бутырку, что ли?
   - У тебя нет, а у меня есть, - заявил Женька. - И Наромарт нас с Анной-Селеной хотел на наши Грани доставить, верно? Без всяких там муфтиев и этих... кадиев.
   Полной уверенности, что муфтий и кадий являются персонажами одного места и времени у подростка не было, но уж больно хотелось Женьке блеснуть эрудицией. Впрочем, всё равно никто не оценил. Нижниченко, например, гораздо больше интересовали совсем другие проблемы:
   - Скажи, Саша, а на этой твоей Тропе-Дороге есть вообще кто-нибудь, кто не в курсе нашей экспедиции?
   Казачонок досадливо поморщился:
   - Мирон Павлинович, я же объяснял Вам: Дорога это Дорога, а Тропа... она во многом особенная. Ну, это вот как...
   Он замялся, подыскивая подходяще сравнение.
   - Вот в штабы посторонние не попадают, правильно?
   Гаяускас тихонько усмехнулся. Конечно, посторонних в штабах быть не должно, но... Всякое случается. Не говоря уж о том, что некоторых штабных офицеров по совести следовало записать в посторонние - чтобы к врагам не причислять. Не зря ходит шутка, что разница между своим и чужим штабом заключается в том, что чужие уничтожать можно, а свои, к сожалению - нельзя.
   Мирон, менее склонный скрывать свои чувства, явственно хмыкнул над наивностью казачонка. Но никто не услышал, потому что Женька ехидным голосом заключил:
   - Ага, значит, у вас на Тропе все такие продвинутые штабисты, всё обо всём знают.
   - Нет, - серьёзно ответил Сашка. - Кубыть знают, а кубыть и не знают. Но могут знать, понимаешь?
   Женька с умным видом кивнул, хотя понимал только одно: опять парень строит из себя крутого и сильно умного. Не лечится.
   Зато Мирон понял почти всё. И поинтересовался:
   - Значит, сегодня мы должны отсюда уйти. А если - не уйдём?
   Сашка удивлённо вскинул голову.
   - Мирон Павлинович... Вы это - серьёзно?
   - Вполне серьёзно. Я человек военный и умею подчиняться, но прежде чем исполнять приказ - его нужно понять.
   - Бочковский учил меня иначе: приказ надо выполнять - и всё тут.
   - Вот потому он был поручик, а я - генерал.
   Женька рассмеялся. Серёжка - тоже. Сашка на мгновение помрачнел, но сумел взять себя в руки. Что поделаешь, характер такой у Мирона Павлиновича... своеобразный.
   - Вообще-то приказов никто никому не отдавал.
   - Но что мы должны делать - за нас решили.
   - Неужели Вы хотите остаться здесь? - изумился казачонок.
   - А почему бы и нет? - невозмутимо поинтересовался Мирон. - В этом мире мы добились некоторой определённости и она мне, честно говоря, нравится. Сейчас мы среди друзей, нас здесь уважают. Можно в Кагман переселиться, Йеми только рад будет. Устроим им тут прогресс по меркам двадцатого века, дайте только срок. Чем плохо? А что нас на этой Дороге-Тропе ожидает?
   - Домой вернуться, - торопливо ответил Серёжка.
   - Если бы, - Нижниченко вздохнул с неожиданной грустью. - Саша же сказал: насчёт возвращения домой нам никто ничего не обещал.
   - Но и никто не сказал, что это невозможно, - вмешался Наромарт. - Мирон, я тебя не узнаю. Как можно сдаться, не использовав все возможности? Как можно отказаться от своего шанса?
   Мальчишка с надеждой повернулся к тёмному эльфу.
   - Я не отказываюсь. Я говорю, что надо всё хорошенько обдумать, а не бросаться, сломя голову, в неизвестность.
   - Так обдумывай. То полуночи ещё много времени.
   - Кстати, а, почему именно - полночь? - хитро сощурился Женька. - Подозрительно всё это. Полночь - время всякой нежити.
   Маленький вампир широко усмехнулся бескровными губами, показав не слишком большие, но всё-таки игольно-острые клыки, однако на казачонка это не произвело ни малейшего впечатления.
   - Так прилив же, - пояснил подросток. - Самый большой прилив - в полночь. Океан как бы налетает на сушу и словно сдвигает её немного в сторону... в пространстве и во времени.
   - Это кто тебе так объяснял? - заинтересовался Наромарт.
   - Да мальчишка один на Тропе.
   - Боюсь, что твой друг изрядный фантазёр. Во-первых, на шарообразной планете, а других я не встречал, всегда где-то полночь, а значит и всегда время прилива. Получается, что планета только и делает, что во времени в сторону сдвигается. Во-вторых, отсюда до ближайшего побережья... далековато. Как не велик океан, но здесь, в горах, он ничего и никуда не сдвинет.
   - Ну, я не знаю, - недовольно проговорил Сашка. - Кубыть он всё и придумал.
   - А хорошо придумал, красиво, - вступилась за неизвестного мальчишку Анна-Селена.
   - Так ведь неправда это, сказка, - наслаждался триумфом Женька.
   - Красивые сказки людям тоже нужны, - парировала маленькая вампирочка.
   - Малышам вроде Серёжки.
   - Я вроде не малыш, но от хорошей сказки не откажусь, - возразил Нижниченко.
   - И зачем же вам, взрослым, сказка?
   Генерал пожал плечами.
   - Не знаю зачем. Но нужна - и всё. Считай, что просто так.
   - Сказка помогает нам лучше понять самих себя. А это полезно в любом возрасте, - серьёзно сказал Наромарт. - Правда, история с приливом в изложении Саши не сказка, а всего лишь ошибочная гипотеза. Хотя может быть и так, что ошибаюсь как раз, а гипотеза верная. В любом случае, сказку из этого ещё надо вырастить.
   Маленький вампир сморщился и попросил:
   - Может быть, вместо сказок ты скажешь, возвращаемся мы на Дорогу или нет?
   - Я возвращаюсь в любом случае, а остальные как пожелают. Анна-Селена, ты как?
   - Я?
   Девочка была удивлена до глубины души. В прежней жизни мало кого интересовало, что она думает и чего хочет. К тому, что Наромарт и другие взрослые с ней советуются, девочка привыкнуть уже успела, но чтобы ей доверили решать такой серьёзный вопрос... Конечно, и когда они сходили с Дороги решение принимали тоже вместе, но тогда было видно, что все взрослые заодно, а сейчас между ними разлад. Прав Мирон - неприятно, что кто-то ими командует, туда-сюда дёргает. И прав в том, что здесь к ним все очень хорошо относятся, что у них появилось много друзей... Но остаться - значит навсегда оставить мысль о возвращении домой...
   - Я с вами, на Дорогу.
   - Вот и хорошо.
   У Наромарта словно гора с плеч свалилась. Если честно, то он немного схитрил, сказав, что уходит в любом случае. Одну бы Анну-Селену в этом мире он бы ни за что не бросил. Девочка хоть и доказала, что умеет сама справляться с падающими на неё неприятностями, всё равно нуждалась в помощи и поддержке. Слишком уж серьёзная опасность угрожала маленькой вампирочке.
   Но теперь не надо было ломать голову, какие слова найти, если вдруг Женя захочет уйти, а Анна-Селена - остаться. Всё разрешилось само собой. Будь благословенна Элистри!
   - Мы уходим, - подвёл итог тёмный эльф. - А вы - как хотите. Только имейте ввиду: я обещал вам помочь вернуться на свои Грани, и я об этом помню.
   - Мы в этом ни на мгновение не сомневались, - за всех ответил Мирон, - но всё-таки, нам надо подумать. Серёжа, ты как считаешь?
   В широко раскрытых мальчишкиных глазах промелькнула растерянность.
   - Я не знаю... Я... как Балис Валдисович. Можно?
   Балис ободряюще улыбнулся оробевшему парнишке.
   - Конечно можно, почему же нет.
   Рия грустно уставилась на Анну-Селену.
   - Значит, ты уходишь навсегда.
   Маленькая вампирочка кивнула:
   - Извини. Я ухожу туда, где мой дом.
   - Я всегда знала что вы - боги.
   - Мы не боги, Рия. Мы не лучше и не сильнее вас. Просто, мы живём в другом мире.
   - Наверное, он прекрасен.
   - Каждый любит то, что близко его сердцу, - дипломатично ответила девочка. Солгать вейте у неё бы не хватило сил. А назвать прекрасной свою родную страну, где большинство безындексных людей проживают на положении изгоев, она бы не смогла. Не сильно лучшими были и судьбы бедняков из городских трущоб. Конечно, рабов в Вест-Федерации не было, но что толку сравнивать между собой два зла? Оба хуже.
   Хотелось сохранить в памяти не плохое, а хорошее, ведь и его на этой Грани было немало. Запомнить тех, кто так или иначе помог заплутавшим между мирами путникам.
   - Я буду помнить тебя долго-долго, до самой смерти, - горячо пообещала Рия.
   И тут Анна-Селена отчётливо поняла, что ей нужно сделать.
   - Подожди.
   Маленькая вампирочка резко взмахнула рукой, и прямо из ничего в её пальцах материализовался большой лист бумаги.
   - Возьми. Это - тебе.
   - Что это? - Рия недоумённо и очень осторожно взяла из рук подруги незнакомый предмет, глянула на него и издала изумлённое шипение: удивление вейты было столь велико, что вопреки многолетней жестокой дрессировки она осмелилась в присутствии людей заговорить на родном языке. Впрочем, ящерка тут же поняла, что кроме Наромарта этот язык здесь никому неизвестен и перевела вопрос:
   - Это - я?
   - А ты как думаешь? - хитро улыбнулась Анна-Селена.
   - О боги! Я словно гляжу в зеркало!
   - Покажи! - не утерпел любопытный Серёжка.
   Следом за ним к вейте потянулись и остальные.
   Рисунок, пусть и был выполнен на довольно плохонькой бумаге одним лишь серым карандашом, всем показался на удивление хорошим. И дело было даже не только в безупречном на взгляд непрофессионалов портретном сходстве. Маленькая вампирочка сумела передать в изображении характер вейты, по крайней мере, его основную черту: казалось, огромные нарисованные глаза так и излучают любопытство - восторженное и совсем чуть-чуть испуганное.
   Зрители один за другим издавали одобрительные возгласы, и это придало девочке смелости. В руке непонятно откуда появился второй лист бумаги.
   - А это передай Шипучке, - попросила она Рию.
   И снова портрет всем понравился: некрасивое на первый человеческий взгляд морда сауриала явно излучало ум и спокойную, но твёрдую решимость.
   - Вот это да, - простонал восхищённый Серёжка. - Аська, а ты их наколдовала или сама нарисовала?
   Маленькая вампирочка весело улыбнулась. Ох, и смешной же иногда бывал мальчишка в своей наивности.
   - Ага, наколдовала. Только раскрасить забыла.
   Серёжка виновато потупился. Умей девчонка так колдовать, она бы наверняка смогла вырваться из каравана работорговцев, да и его с собой вытащить. Эх, вечно у него слова вперёд мыслей вылетают...
   - Эх, красиво, - одобрил Сашка и с лёгкой завистью добавил: - Меня бы кто так нарисовал.
   - А вдруг тебе мой рисунок бы не понравился?
   - С чего бы это? Ты хорошо рисуешь.
   Анна-Селена на мгновение зажмурилась для храбрости, а потом решительно протянула казачонку листок с портретом:
   - Держи.
   Отчаянно-весёлый Сашка во весь рот улыбался с рисунка. Но где-то в глубине его глаз проглядывала тщательно скрываемая грусть.
   - Анна-Селена, похоже, ты рисовала нас всех? - предположил Наромарт.
   Вампирочка молча кивнула.
   - А когда? - не утерпел Серёжка. - Я тебя никогда с карандашом не видел.
   - Ночами, - просто ответила Анна-Селена. - Ты же знаешь, что мне не нужно спать. И свет мне тоже не нужен, я вижу иначе, чем люди.
   Мальчишка молчал, не в силах справиться с охватившим его удивлением.
   - Что ж, доставай остальные портреты, - предложил чёрный эльф. - Посмотрим, какими мы получились.
   Девочка кивнула и робко попросила:
   - Только вы не очень ругайте, если не понравится.
   - Не знаю, кому как, а мне очень понравилось, - заявил Сашка.
   - Саша прав, - поддержал подростка Наромарт. - Три рисунка и все отличные. Можешь мне поверить, я всё-таки эльф, а эльфы считаются самыми строгими и знающими ценителями живописи.
   Анна-Селена снова кивнула и протянула ему целую пачку листов.
   - Вот.
   Сверху оказался портрет Балиса. Если до этого на рисунках были только лица, то морпеха девочка нарисовала сидящим возле костра с виуэлой в руках.
   - Балис Валдисович, Вы на гитаре играете? - изумился Серёжка. Аналога к слову "гитара" в морритском мальчишка не обнаружил, поэтому в концовке предложения он перешел на русский.
   - Это не гитара, а виуэла, по-здешнему называется олинта. Я действительно умею на ней играть.
   - И поёте?
   - И пою. А что?
   - А здесь такой у Вас нет? - вместо ответа снова спросил мальчишка.
   - Есть. Где бы ещё меня Анна-Селена с ней увидела.
   - Тогда почему Вы ни разу на ней не играли?
   Серёжка был прав: после побега из Толы Балис музыкальный инструмент в руки ни разу не брал. То времени не было, то настроения.
   - Как-то всё не складывалось. Хочешь, сегодня небольшой концерт устроим? По случаю... Сашиного неожиданного возвращения
   - Ага, - Серёжка расплылся в довольной улыбке.
   Следующим шел портрет Наромарта. Девочка снова изобразила только лицо, ничуть не преуменьшая уродства, но эльф на потрете совсем не казался страшным. Через искаженные черты на портрете, как и в жизни, проступали доброта и мудрость целителя.
   - Спасибо, малышка, - растроганно произнёс Наромарт. - Я не мог на такое и надеяться.
   - Это намного меньше того, что ты сделал для меня... и для Жени, - возразила маленькая вампирочка.
   - Как знать, Анна-Селена, как знать, - покачал головой чёрный эльф, но развивать тему не стал.
   В глубине души Нижниченко опасался, что неудачным окажется именно его портрет. Конечно, девчушка талантлива, но слишком мала, а потому просто обречена на нестабильность. Мало опыта, не огранённый талант, не набитая рука. Пять на редкость удачных рисунков подряд - уже чудо. Вряд ли шестой будет таким же.
   Но и шестой оказался ничуть не хуже. На первой взгляд мрачное и унылое лицо на портрете скрывало в себе ум, хитринку и глубоко спрятанный юмор. Похожий портрет Мирон вместе со своими сокурсниками по "одесской школе" подарили после её окончания горячо любимому руководителю, генерал-лейтенанту Семёну Абрамовичу Цевелёву. Так и рисовал его профессиональный художник и коренной одессит, а не десятилетняя девочка.
   "А вообще-то, если посторонний человек видит меня таким, значит, я добился, чего хотел", - усмехнулся Мирон. Каждый безопасник из "одесской школы" мечтал быть похожим на её создателя и бессменного шефа. Мечта сбылась...
   - Аня, мне тоже очень нравится. Наверное, ты много занималась рисованием дома?
   - Конечно. Я уже второй год специализируюсь на дизайнера. Мой проект даже прошёл в финал на... государственном конкурсе.
   Слова "федеральный" в местном языке не нашлось.
   - Это серьёзно, - одобрительно кивнул Нижниченко.
   На последнем листе оказалось изображение Женьки. Губы на портрете было плотно сжаты, так, что опознать в нём вампира было невозможно, а само лицо имело насторожено-агрессивное выражение. Словно подросток опасался, что кто-то прямо сейчас его заденет и заранее готовился к отпору.
   - Похоже, - усмехнулся Сашка.
   Женька независимо хмыкнул и забрал рисунок. Что бы там не говорили, но ведь и вправду получилось очень похоже.
   - А меня разве нет? - растеряно спросил Серёжка. У мальчишки от обиды даже губы задрожали.
   Анна-Селена виновато моргнула.
   - А твой портрет я нарисовать не успела. На Дороге я никого не рисовала, в караване, сам знаешь, не могла. Потом тебя долго не было. А дальше - ну, ты понимаешь...
   - Шипучка тоже появился "дальше", - недовольно пробурчал мальчишка.
   - Он очень колоритный, его рисовать было интересно, - беспомощно пояснила девочка.
   "А меня, значит, не интересно?" - хотел ядовито спросить паренёк, но передумал. Подружка выглядела такой огорчённой, что совсем не хотелось её добивать. И потом, если разобраться, то никого рисовать она не обязана. Другое дело, что обидно: всех нарисовала, а его - нет.
   - Серёжа, ну не обижайся, - попросила маленькая вампирочка. - Я обязательно тебя нарисую. Или хочешь, я тебе один рисунок дам, когда я его рисовала, то про тебя думала.
   Женька хмыкнул. "Про тебя думала..." Уси-пуси, у малышни, кажется, любовь. Да знают ли они куда и как? И чем, небось, ещё не отросло. Сам Женька, правда, ещё никого не любил, но историй про это наслушался, а так же насмотрелся картинок и таких специальных фильмов.
   - Какой рисунок?
   - Вот.
   Из пустоты возник ещё один листок бумаги. На нём была изображена палуба плывущего по морю корабля. Вдали из воды поднимался краешек солнца. А у борта стоял мальчишка. Тонкий, узкоплечий, с разлохмаченными ветром волосами, он, казалось, был устремлён вперёд, навстречу восходящему светилу. И хоть обращенного к восходу лица не было видно, никаких сомнений не оставалось: это был именно Серёжка.
   - Классно, - на русском довольно воскликнул мальчишка. Вся обида растаяла в один момент, словно кусочек льда из размораживаемого холодильника под струёй горячей воды. Переходя на понятный Анне-Селене местный язык, он попросил: - Можно, я тоже возьму его себе?
   - Бери, конечно. А портрет я ещё обязательно нарисую.
   - Ну, если хочешь, - мальчишка немного смутился. Минуту назад он был недоволен недостатком внимания к своей персоне, а сейчас уже страдал от её избытка.
   - Хочу, хочу, - заверила девочка.
   - Так, молодёжь, доедаем ужин у кого осталось и перебираемся на полянку, - скомандовал Мирон. - Дак хоть и задерживается, но прилетит обязательно. Да и темнеет уже во всю.
   - А пока они перебираются, мы с тобой сходим за олинтой и заодно обсудим наши дальнейшие планы, - предложил Гаяускас.
   - Можно.
   Когда друзья оказались в глубине дома, Балис, перейдя на всякий случай на русский язык, поинтересовался:
   - Ты это серьёзно насчёт остаться?
   - Вполне серьёзно рассматриваю такой вариант. А ты - нет?
   - Пока ты не сказал - даже и не думал об этом. Нет, имел ввиду, конечно, что может придётся в этом мире долго жить. Год, два, сколько нужно. Но всегда держал в уме, что как только у нас появится возможность вернуться - сразу вернёмся.
   - Почему?
   - Почему? - задумчиво переспросил морпех. - Знаешь, я об этом даже и не думал, вопрос такой и не возникал.
   - Теперь вот возник.
   - Если возник... Если вопрос возник, то я так скажу: чужые мы здесь, Мирон, понимаешь? У них свой мир, своя жизнь. Мы тут с нашими знаниями и умениями таких дров наломать можем. Думаешь, нам за это скажут "спасибо"?
   - Понятно, - кивнул Мирон, а затем, старательно и очень похоже имитируя эстонский акцент продекламировал: - Суверенная Эстония сама решает, какую политику проводить в отношении мигрантов, оказавшихся на её территории в период Советской оккупации, и никому не позволит вмешиваться в свои внутренние дела.
   Балис нахмурился.
   - Неостроумно. И смеяться тут не над чем.
   - А я и не смеюсь, я вспоминаю. Девяносто третий год, Тарту, госпожа Снежана... Нет, не Снежана... Как же её звали? А, точно: Каролина... Каролина... Чёрт, совершенно забыл фамилию. Старость - не радость.
   - Ну, до старости тебе далеко, - Балис вполне натурально усмехнулся, но в душе, наоборот, почувствовал себя скверно. Прибалтийский сепаратизм был для бывшего советского офицера не просто болезненно, а кровоточащей темой. Не стоило Мирону касаться старой раны, ох, не стоило.
   - И всё-таки забыл. Я ж в Эстонии был всего два раза. В первый раз - как раз в девяносто третьем, попал под руку начальству сопроводить культурную делегацию. Ну, понимаешь, Тарту, университет, великий Лотман, всё такое...
   - Прямо-таки великий? Никогда не слышал.
   - Не интересовался, значит, семиотикой?
   - Да я как-то всё больше тем, что стреляет и плавает, - развёл руками Балис, не очень понимая, шутит Мирон или говорит серьёзно.
   - Жаль, - Нижниченко вздохнул, и Гаяускас понял, что друг предельно серьёзен. - В своём деле Лотман действительно велик. Как Колошенко в своём. Просто - профессии у них разные... Так вот делегация наша тогда и попробовала поднять вопрос предоставления гражданства Эстонии этническим украинцам. Вот и услышали от мадам Каролины такую отповедь.
   - И к чему ты это мне рассказываешь?
   - А вот к чему. Представь, весна девяносто девятого, то же Тарту. Фестиваль славянской культуры. Делегация Юго-Западной Федерации на уровне министра. То же самое от соседей. И вот эта же мадам Каролина... нет, ну ты подумай, не вспоминается фамилия, да и всё тут...
   - Да фиг с ней, с фамилией...
   - Тоже верно. В общем, эта же госпожа Каролина сначала приветствует каждую делегацию на своём национальном языке, а переговоры о дальнейшем развитии и укреплении культурных связей проходили по большей части на русском. Всё-таки у нас он второй государственный.
   - Что, убеждения поменялись? - скорее из вежливости, чем из интереса спросил Балис.
   - Господи, да какие там убеждения... Откуда бы им взяться... Место в голове для них нет, всё одним занято: с кем бы ночь переспать. Синдром пятикурсницы.
   - Синдром кого? - изумился Гаяускас.
   - Пятикурсницы. Неужели не слышал в курсантские годы?
   - Не приходилось.
   - Дикий народ - военные, - констатировал Нижниченко. - Бородатейшей же анекдот. В общем так. Первокурсница: "Никому! Никому! Никому!". Второкурсница: "Только ему! Только ему! Только ему!". Третьекурсница: "Только своим! Только своим! Только своим!". Четверокурсница: "Всем! Всем! Всем!". Ну, и пятикурсница: "Кому?! Кому?! Кому?!"
   Отставной капитан хмыкнул.
   - Вышла бы замуж...
   - Да была она замужем, - махнул рукой Мирон. - Это состояние души, а не тела. Из тех дамочек, что за ночь секса продадут Родину, друзей и мужа без размышлений. Детей и родителей - возможны варианты. Это надо уже изучать глубже и конкретнее.
   - Ты её что, вербовал? - изумился Балис.
   - Очень надо. Средней руки чиновница из Министерства Культуры. Что от неё зависит, что она знает? Разве что агентом влияния для массовки, так зачем нам такие агенты в Эстонии? Настолько серьёзных интересов там у нас нет.
   - Да? А как же предоставление гражданства этническим украинцам?
   - Нормально, предоставилось. Ещё в девяносто четвёртом. Просто, изменились не убеждения мадам Каролины или там кого-то ещё, а обстановка. А все эти Каролины - им на всё наплевать, они всегда служат тем, кто их кормит и ...
   - Догадываюсь...
   - Именно. Сохранись СССР, поверь, такая Каролина и там бы не затерялась. С той же самой педантичностью заставляла бы эстонских детей учить русский язык и чувствовать себя частичкой единого советского народа. Получала бы благодарности по профсоюзной линии...
   - Охотно верю. Думаешь, не видел таких старательных? Слушай, а что всё-таки за обстоятельства-то такие?
   - Я ж тебе рассказывал, что у нас девяносто третьем было. После этого Лондон и Вашингтон зарвавшихся националов хорошенько встряхнули. В Латвии всё быстро поняли, а в Эстонии соображали долго... Пока не надоело, что у всех соседей уровень жизни в два раза лучше, чем у них. В общем, нормальные люди подвинули особо национально озабоченных, кстати, с обеих сторон, и стали наконец, страну обустраивать.
   - И как успехи?
   - Не знаю. Я ж из осени того же девяносто девятого на Дорогу попал. Да и потом, откровенно говоря, Прибалтика меня особо никогда не интересовала. Хотя, конечно, Старая Рига...
   - Ничего особенного в Старой Риге, - ревниво заметил Балис. - Один квартал старины, да и то новоделы кое-где напиханы. На площади Латышских стрелков, помню, пятиэтажку какую-то сварганили. Крепостной стены - метров пятьдесят, да и та, подозреваю, новодел. Шведские ворота, Пороховая башня - и ничего больше. А вот в Таллине Старый Город - целый район. И крепость почти целиком сохранилась. А уж Вильнюс...
   - Извини, дружище, в Вильнюсе я вообще не был, а в Таллине - только проездом. Старый Город - только издалека. А если будешь дальше требовать объективности, то вот расскажу, как в девяносто шестом бывал в Праге...
   - Какая интересная у людей жизнь, - деланно восхитился Гаяускас, и друзья весело рассмеялись. А потом морпех продолжил: - Но ты всё-таки не прав. Никто нас, конечно, отсюда не гонит и мигрантами или как там ещё не называет. Наоборот, рады будут, если мы останемся. Но мы-то сами... Понимаешь, для этих украинцев и русских, которые в Эстонии живут Родина - уже там. Не для всех, конечно, но для большинства. Какой там чемодан-вокзал. Куда им ехать? Россия, конечно, примет, а только они потом до конца жизни родную Эстонию помнить будут. У нас-то в Литве вопрос просто решили: неважно кто ты по нации. Живёшь в Литве - получи гражданство, если хочешь. Не было у нас "неграждан". На моей Грани, по крайней мере.
   - На моей тоже, - поспешил успокоить друга Нижниченко.
   - Но были те, кто уехали. Потому что для них Литва была только временным местом проживания, не более. А Родина - где-то в другом месте. Нет, я не говорю, что они были плохими людьми, что делали для Литвы зло, но... Понимаешь, если человек может в любой момент бросить... не знаю как сказать... страну, землю... Но ты понимаешь?
   - Конечно, понимаю, - заверил Мирон. Да и чего тут было не понять.
   - Если он сам считает себя чужим, то откуда у него право решать, какой дальше быть этой земле и как на ней жить людям?
   - Согласен.
   - Вот... А здесь, на Вейтаре, мы всё-таки чужие. И, боюсь, своими никогда не станем. По крайней мере, я не стану, - подвёл итог Гаяускас.
   Мирон задумчиво кивнул.
   - Ну, да. Как там было: "она ненадёжный союзник. Если сейчас зазвонит телефон, и скажут: "Нийя, твоя планета нашлась...". Вроде, не переврал?
   - Э-э-э...
   Отставной капитан лихорадочно вспоминал источник пришедшей другу в голову цитаты. К счастью, в ней содержалось имя.
   - "Через тернии к звёздам"?
   - Точно.
   - Хороший фильм. Момент помню: это Степан своей бабушке говорит. А вот точный текст, извини, давно забыл: сколько лет прошло. Это у тебя память, как магнитофонная плёнка.
   - Преувеличиваешь, - улыбнулся Нижниченко, но глаза у него оставались серьёзными. - Но ты мне на один вопрос ответь: если чужим ничего решать нельзя, а мы, я согласен, своими не стали, то нагрешили мы капитально. Пока ребят из плена добывали, не смотрели, куда щепки летят. Ящерку вот из рабства освободили, легионеров потрепали, ты с Инквизицией аграрный вопрос обсудил. Как с этим быть?
   - Да очень просто. Мы не светлое будущее Вейтаре добывали, а решали свои проблемы. Не наша вина, что ребят украли. Освободить их мы имели полное право, да и средства применили адекватные. Никакого напалма и вакуумных бомб. Про ядерное оружие молчу.
   Мирон не выдержал и усмехнулся, но Балис с серьёзным видом продолжал.
   - А что касается Рии, так нам право решать её судьбу отдали совершенно добровольно. Всё законно.
   - Ская Серёжа выпустил незаконно.
   - Не будь занудой, дружище. Имеет право мальчишка немного поиграть?
   Дальше выдерживать серьёзный тон было невозможно, и друзья, наконец, расхохотались.
   - Ладно, - решительно сказал Нижниченко. - Я с тобой согласен. Даже сразу был согласен. Но лишний раз проверить решение не мешает.
   - Значит, уходим ночью?
   - Значит, уходим. А сейчас пошли к остальным.
   - Пошли. Серёжа, наверное, заждался. Очень ему хочется послушать, как я на гитаре играю, он же ни разу не слышал.
   - Кстати, что ты там с ним в лесу такого сделал? То он ходил, словно в воду опущенный, а тут прямо расцвёл.
   - Что я мог с ним сделать? - усмехнулся Гаяускас, выходя из комнаты. - По душам поговорил, только и всего.
   - Удачно поговорил.
   - Не забывай, мы с ним вместе через такие передряги прошли, что теперь понимаем друг друга почти с полуслова. Почти так же, как у нас с тобой.
   - Да в тебе выходит, великий педагог прячется, - не упустил случая сыронизировать Мирон.
   - А это у меня наследственное, - хладнокровно пояснил Балис. - Я разве тебе не рассказывал, что дед у меня одно время был завучем в рижском Нахимовском училище.
   - Никогда не рассказывал... Погоди, а ты не путаешь? Какое Нахимовское в Риге?
   - Не знаю, как на твоей Грани, а на моей после войны было. Потом закрыли.
   - Гм... Наромарт, если помнишь, предполагал, что до начала шестидесятых Грань у нас с тобой была общей. Хотя, конечно, с полной уверенностью этого утверждать нельзя.
   Пока офицеры обсуждали дальнейшие планы, остальные путешественники удобно расположились на лугу и разожгли небольшой костерок. Сашка и Серёжка жарили над огнём на прутиках кусочки мяса и репы, видимо посчитав, что ужин - ужином, а лакомство - само по себе. И все с нетерпением ожидали концерта, даже Наромарт и Анна-Селена, не понимавшие русского языка. Ведь хорошая песня производит впечатление, даже если она поётся на незнакомом языке.
   - Балис Валдисович, а Вы какую песню будете петь? - нетерпеливо поинтересовался Серёжка.
   - А что, есть предложения? - спросил в ответ капитан и начал настраивать инструмент.
   Мальчишка смутился. Под гитару во дворах по вечерам иногда пели старшие ребята, только мелкоту вроде Серёжки они гоняли, да и сами младшие вовсе не горели желанием сидеть и слушать малопонятные песни, когда вокруг столько более интересных занятий. Например, каждый знает что сумерки - самое лучшее время для игры в прятки.
   - Балис Валдисович всё время поёт какие-то несерьёзные песни, - съехидничал Женька. - Даже не похоже, что он офицер.
   - Настоящие офицеры часто совсем не похожи на офицеров, - полушутливо вступился за друга Мирон. - Я вот, в бытность офицером плотницким делом подрабатывал, кроме шуток. Тоже, наверное, не похоже?
   Маленький вампир кивнул.
   - Ну, раз у меня уже сложилась репутация, не стану её нарушать, - вслух решил Балис. - Песенка про двух братьев, которым вечно на месте не сидится. Вроде как наши Саша и Серёжа.
   Мальчишки, не сговариваясь, смущённо потупились. А Женька немедленно перевёл краткое содержание песни на морритский, чем вызвал у анны-Селены дополнительный интерес.
   Гаяускас, настроив, инструмент, взял первый аккорд. Правда, текст по сравнению с каноническим пришлось немного изменить, но это не страшно. Авторскую песню во время исполнения часто переиначивают в соответствии с предпочтениями той компании, где она исполняется.

Нашим планам - каюк! Наша мама на юг

Улетела недавно.

Это ж каждый поймёт, жизнь без мамы не мёд,

А с отцом и подавно.

В доме трам-тарарам, папа нас по утрам

Кормит жжёною кашей.

Он в делах, как в дыму, и ему потому

Не до шалостей наших.

А пошалить хочется очень,

Мы ведь не так много и хочем!

Каждый отец и даже отчим

Это поймёт.

Вот вчера, например, я такое имел -

Полетать захотелось.

И, была, не была, два бумажных крыла

Мы приделали к телу.

И пошли на балкон, - пусть на нас из окон

Поглядят домочадцы.

Как с балкона мы - ах! Сиганём на крылах,

Чтоб по воздуху мчаться!

Плыли внизу реки, поляны бы,

У всех бы пап падали шляпы!

Вот красота, только бы папа

   Не увидал!

Я уже улетал, но отец увидал.

Представляете жалость?

Он расширил глаза и схватил меня за

То, что ближе лежало.

Папы страшен оскал; я от папы скакал,

Как лошадка в галопе.

И как будто коня, папа шлёпал меня

По гарцующей попе.

У всех отцов богатый опыт

По мастерству шлёпанья попы.

Вот подрасту, и буду шлёпать

Папу я сам!

Мы отца не виним, мы помиримся с ним

И забудем о ссорах.

Есть такой порошок, с ним взлетать хорошо,

Называется - порох.

Мне б достать порошка, пол посыпать слегка,

Кинуть спичечку на пол.

Как взлететь я хотел! Что ж, коль сам не взлетел,

Так взлечу вместе с папой!

   - Классно! - первым нарушил молчание восхищенный Серёжка.
   - А как это мама может на юг улететь? Она что - птица? - спросил обескураженный Сашка.
   Женька и Серёжка в ответ неприлично расхохотались.
   - На самолёте она улетела, - пояснил Мирон. - Помнишь, где мы с тобой познакомились?
   - Самолёт - это аэроплан? - уточнил казачонок. А после подтверждения удивился ещё больше: - Да кто же это женщин в военный самолёт пустит?
   - Во-первых, Саша, женщины с техникой обращаться умеют не хуже мужчин, - как всегда обстоятельно принялся объяснять Нижниченко. - В Великой Отечественной войне, о которой я тебе столько рассказывал, участвовало несколько женских авиационных полков.
   Женька такое заявление встретил недоверчиво. Воевать на Великой Отечественной женщины, конечно, воевали, это известно. В том числе - и лётчицами, немцы их ещё "ночными ведьмами" называли. Но чтобы целый женский авиаполк... Только не имел обыкновения генерал Нижниченко врать по мелочам. Неужели, такое и правда было?
   - Так прям и полков? - не удержался Сашка.
   - Так прямо и полков. Разведывательных и бомбардировочных.
   - И командовали тоже женщины?
   - Как когда.
   Мирон лихорадочно вспоминал давно прочитанные книги.
   - Сто двадцать первым гвардейским командовала Герой Советского Союза, полковник Марина Михайловна Раскова. А когда она разбилась, командование принял полковник Марков.
   Углядев вспыхнувшее в Сашкиных глазах удивление, Нижниченко на всякий случай добавил:
   - Другой.
   - Да я уже сообразил, что другой, - немного недовольно пробурчал казачонок. - Мало ли в России Марковых?
   - И не сосчитать, - на мгновение оторвавшись от разговора с Наромартом, невозмутимо добавил Балис. Чтобы не рассмеяться, Нижниченко пришлось прилагать сверхусилия. Такого удара в спину он от друга не ожидал. Тем не менее, Мирон сумел справиться с эмоциями.
   - А во-вторых, Саша, самолёты бывают не только военные, но и пассажирские, которые развозят обыкновенных людей куда нужно. Почти в каждом городе есть гражданский аэропорт.
   - А почему - почти?
   - Бывают такие города, что аэропорт нормально не построишь. Ты был в Новороссийске?
   - Спрашиваете, - фыркнул Сашка.
   - А в Севастополе?
   - Не приходилось, но мне про него много рассказывали... Горы?
   Мирон кивнул.
   - Горы, Саша. Негде там пассажирским самолётам садиться. Вот и летают люди в Анапу или Симферополь, а дальше уже другим транспортом.
   - На авто?
   - Или по железной дороге.
   Сашка изумлённо хлопнул глазами.
   - Какая железная дорога? В Анапе же станции нет.
   - Не было в твоё время, а в наше - уже построили, - усмехнулся Мирон, краем глаза наблюдая, как Серёжка на ухо Анне-Селене пересказывает содержание песни, комментируя непонятные моменты. Девочка довольно улыбалась - видимо, юмор иного мира пришелся ей по душе.
   А вот Наромарт, похоже, юмора не понял, хотя ему переводил текст сам исполнитель.
   Разговоры прервал шелест огромных крыльев. Невдалеке от компании приземлился громадный дракон. Пламя костра заиграло бликами на аспидно-чёрной чешуе.
   - Дак! - радостно воскликнул Серёжка и подбежал у крылатому ящеру. - А почему ты сегодня так поздно, уже совсем темно. Мы скучали.
   - Было много важных дел, Шустрёнок, - мимика драконов была небогатой и очень специфической, но Нижниченко был готов поклясться, что Дак улыбается. - Но я наслышан, что к вам пришел мироходец.
   - Рия уже разнесла, - проворчал Женька. - Не ящерица, а сорока.
   - Да, она уже оповестила всех ящеров, что юный бог победил смерть и вернулся к своим друзьям.
   - Глупости! - досадливо дёрнул плечом Сашка. - Никакой я не бог, и вообще...
   - Я чувствую, что ты не бог, - спокойно согласился Дак. - Но и обычным человеком тебя тоже нельзя назвать. Хотя бы потому, что ты - мироходец, а это дано не каждому человеку. Точнее, пройти через открытый проход способен любой, но лишь немногие могут открыть его сами.
   - Откуда тебе знать? - невежливо спросил казачонок. Видимо, сравнение с богом его здорово разозлило.
   - Я - тоже мироходец, - ответил дракон, не обращая внимания на тон собеседника. - Это дано не каждому дракону, но я могу открывать путь в иные миры, и подобного себе смогу узнать без особого труда. Но даже не будь я мироходцем, я - дракон. И мы чувствуем многое, что не замечают люди.
   Дак слегка повернул голову. Балис догадался, что взгляд предназначался Наромарту, и тайна рождения полуэльфа-полудракона предводителю стаи отлично известна. В свою очередь, целитель тоже отлично знал, что дракону про него всё известно.
   - Но даже мироходец не в силах противостоять смерти и вернуться в мир живых, - продолжал Дак после короткой паузы. - Ты смог. Так что, не стоит удивляться, что кто-то по душевной простоте принял тебя за бога. Не держи зла на вейту, она не могла подумать иначе.
   - А я и не злюсь вовсе, - сказал Сашка, но таким тоном, что поверить в его искренность было очень непросто.
   - Дак, а почему ты и другие драконы не объясняете ящерам, что вы и мы - не боги? - поинтересовался Серёжка.
   - Это не так просто сделать, как тебе кажется, Шустрёнок. Боги этого мира, если не считать Иссона и Серого Руи, жестоки и безжалостны. Они заставляют поклоняться себе железной рукой. И те, кто осмеливается восстать против такой силы в глазах более слабых сами становятся божеством, хотят они этого или не хотят.
   - А вот Скай говорил, что боги - это выдумка. На самом деле их не существует, - заметил ехидным голосом Женька.
   - Скай выстраивает и толкует смыслы вместо того, чтобы их постигать. Он смотрит на тот же мир, что и мы, но видит то, что ему хочется, а не то, что есть в действительности.
   - А в действительности всё совсем не так, как на самом деле, - усмехнулся Нижниченко.
   - Ты очень мудрый человек, Мирон, - уважительно заметил дракон. - И ты совершенно прав. Увы, Скай прожил больше двух сотен оборотов по имперскому счёту, но пока что этой мудрости не усвоил.
   - И всё-таки это не честно, - упрямо сказал Серёжка. - Можно же рассказать им правду.
   - А разве Рия не слышала от вас правды? Сдаётся мне, что слышала и даже не один раз, - в голосе Дака прорезались ехидные нотки. - Но считать вас богами ей это не мешает.
   Мальчишка огорчённо вздохнул: крыть было нечем.
   - Но почему так получается? Почему они не хотят понять?
   - Дело не в том, что они не хотят понять, Шустрёнок. Они просто не могут этого сделать. Разуму не так-то просто вырваться из тех оков, которые он накладывает сам на себя. Бака-ли и вейты живут той жизнью, которой жили их предки и не хотят ничего менять. Они с интересом воспринимают новые ремёсла, с опаской - новые знания, и бегут от новых мыслей. И до тех пор, пока им будет легче списать непонятное на богов, чем попытаться понять и объяснить - ничего не изменится. Впрочем, это свойственно не только бака-ли. В той или иной степени этот недостаток присущ всем мыслящим существам.
   - И драконам? - ехидно прищурившись, поинтересовался Серёжка.
   - Драконы совершенны только в речах Ская. Но если через пару десятков оборотов после Катастрофы нас стало вдесятеро меньше, чем было до - значит, мы что-то неверно поняли. Если сейчас нас осталось ещё вдесятеро меньше - значит, мы не смогли понять этого до сих пор. Мы умираем. Мы забиваемся в недоступные для людей места, но знаем, что рано или поздно люди дотянутся до самых укромных уголков континента. С такой тактикой мы обречены на гибель. Не сейчас, конечно, пройдут десятки, сотни оборотов, но всё-таки мы обречены.
   - А почему вы не уйдёте совсем из этого мира? - спросила Анна-Селена.
   - Куда?
   - Куда-нибудь. Ведь ты же можешь ходить между мирами.
   - Я - могу, остальные - нет.
   Повисла пауза. Все понимали, что не досказал Дак. И даже Женька не осуждал дракона за его желание разделить судьбу своего народа.
   - А Драконьи острова? - спросила, наконец, маленькая вампирочка. - Йеми рассказывал как-то легенду, что далеко в океане лежит большой архипелаг. Там не живут люди, там нет инквизиторов. Он говорил, что после Катастрофы туда перебралось большинство драконов, а здесь остались только те, кто не смог или не захотел улететь.
   - Драконьи острова, - задумчиво повторил Дак. - Да, Драконьи острова... Там живут свободные драконы так, как должны жить свободные. Не таясь, не опасаясь ежеминутно за свою жизнь и жизнь своих близких. Там нет ни инквизиторов, ни других охотников на драконов. Нет благородных сетов, считающих нас ездовым скотом, и нет скотов, с упоением наблюдающих, как на гладиаторских аренах льется драконья кровь.
   - Так почему же вы не уйдете на эти острова? - изумился простодушный Сережка.
   - Эх, Шустренок... - грустно ответил дракон. - Если бы все было так просто... Никто из нас не знает, где эти острова находятся. Да и есть ли они на самом деле? Может быть, это только красивая сказка?
   - Но можно было послать разведку, искать... - вмешался Мирон.
   - Искать? Искали. Многие, очень многие стаи отправлялись на поиски этих островов. Одни не нашли и вернулись, другие погибли в пути, третьи... Третьи просто пропали без вести. Я знаком со всеми свободными драконами на континенте, и ни один из нас не может сказать: "Я знаю, где искать Драконьи острова!"
   - Страна Беловодье, - негромко сказал Женька.
   - Что? - переспросил Дак.
   - Страна Беловодье, - повторил подросток. - Ну, это такая легенда есть... Была... В моей стране... Что есть такая земля, где все живут мирно и счастливо. Многие ее искали, но никто не вернулся и не сказал: "Я нашел ее и покажу вам, как туда идти"... Мы даже стихи в школе учили, про то, как искали эту страну.
   - Стихи? Интересно... Может, ты расскажешь? - попросил дракон.
   - Могу, но только на своём языке. Я же не поэт, срифмовать на языке Моры.
   - Это не важно, Женя. Я же говорил, что мы, драконы, чувствуем то, чего не могут чувствовать другие. Ты можешь говорить со мной на любом языке - я пойму. Конечно, не каждое слово, но смысл - обязательно.
   - Только это очень длинное стихотворение, - предупредил Женька. - Можно сказать - поэма, хотя в учебнике она названа балладой.
   - Если это помешает вам собраться в путь, то, конечно, не стоит. А если нет - мне бы очень хотелось услышать стихи другого мира.
   Женька вспомнил, сколько времени он провел над учебником, заучивая текст. Вообще-то по программе требовалось выучить только отрывок из баллады, но Зоя Кирилловна тогда решила наказать класс и задала выучить победу полностью. Что ж, почему бы и не почитать стихов, все хоть какая-то польза от потраченного времени. Вздохнув поглубже, подросток начал чтение:
  

С утра, с потемневшего запада, сзади

Подуло легко, но уже через час

   Вокруг заплясали холодные пряди

Бурана, и день, не начавшись, погас

Котлом забурлила и вспенилась Гоби

И старый вожатый, привстав в стременах

С тоской оглядел караван свой убогий,

Едва различимый в белесых волнах.

Тяжелая пыль забивалась в овчины

Тулупов, и снег ускорял свой разбег, -

И нужно залечь бы, но были причины

Идти, невзирая на гибельный снег.

То были причины особого склада.

Но позже об этом... Во мраке густом

Верблюды сбивались в ревущее стадо

И кони безумным брели табуном.

От ветра искрились вьюки, истекая

Тревожным свеченьем в исчерченной мгле,

И думалось, что уж ни ада, ни рая

Давно не осталось на этой земле.

Давно ничего не осталось на свете,

И смерть впереди уж не будет мертвей...

И женщины выли, и плакали дети

За спинами полуживых матерей.

  

И ветром, и снегом, и вьюгой продуты,

Уже отрешенно молчали, - как вдруг

   Из вихря, как призраки, выплыли юрты

С буграми верблюдов, лежащих вокруг.

Развьюченный скот разбредался уныло,

А люди, нежданным пригреты теплом,

Едва ль понимали, что все это было

Спасеньем, предвиденным их вожаком.

  
   Женька сделал небольшую паузу. Нет, ему не надо было переводить дыхание, у него не могло пересохнуть в горле. И все же он сделал эту паузу - чтобы справиться с волнением. Музыка стихов захватила его и подчинила его своим законом - как и всех собравшихся у костра. Даже не понимавшие ни слова Наромарт и Анна-Селена, что уж говорить об остальных. Такое внимание льстило мальчишке: когда на уроке рассказываешь стихотворения, до этого никому нет дела, кроме учительницы, да и ей почти всё равно. А сейчас от него действительно ждали каждое слово. И если сначала Женька всего лишь неохотно выполнял прихоть дракона, то теперь увлёкся.
  

Над юртами буря свистала без края,

И с вечностью звук был в единое слит,

И чудилось - птиц беспросветная стая

Куда-то, как жизнь, бесконечно летит.

Очаг под котлами покуривал чадом,

И, рыжий аргал в очаге вороша,

Угрюмый вожатый со старым номадом

За чаем беседу вели не спеша.

Они говорили на странном наречье,

На спутанной смеси чужих языков,

Которой всегда объяснятся при встрече

Скитальцы среди азиатских песков.

Белели безглазые лики бурханов,

И старый номад, погруженный во тьму,

Смотрел на вожатого смутно и странно.

И вот, что вожатый поведал ему:

- Хозяин, за три перехода отсюда,

От встречных случайно твой выведав путь,

Мы гнали своих истомленных верблюдов,

Чтоб в черном буране тебя не минуть.

Мы знаем, твой путь, как и наш, не из легких,

Но, может, кочуя на полночь, на хлад,

Пройдешь мимо наших селений далеких,

Откуда мы вышли два года назад.

И там, на Алтае, в Ясаке и Камне,

Скажи соплеменникам в наших горах,

Что мы еще живы, что наших исканий

Еще не коснулись ни ересь, ни страх.

Скажи, что наш путь еще богу угоден,

Что души ведет указующий глас,

Что так и идем, на восход и на полдень,

И только лишь сорок осталось из нас.

Что всех хоронили по старым обрядам,

С молитвою праведной и со крестом,

Что жаль недошедших... Что, может, уж рядом

Завещанный край тот, куда мы идем.

- Ом мани, - вздохнул сокрушенно хозяин,

И эхом ответила тьма: - Паде хум...

Какая же цель ваших трудных исканий,

   Дороги без края, пути наобум?

Буранная полночь тоской снеговою

Свистала, и билась струя о струю...

И старый вожатый, тряхнув бородою,

Продолжил нехитрую повесть свою:

Мы ищем, хозяин, страну Беловодье.

По книгам, которые взяли с собой,

Страна эта там, далеко на восходе,

За черной пустыней, за горной грядой.

Там белые реки и светлые нивы,

Пшеница родится там сам-пятьдесят,

Там издавна вольные люди счастливы

И в радости господа благодарят.

Там птицы - несметно, несчитано зверя.

Там в вечном цветении сказочный лес,

Там старая вера, там истинно верят,

И всем благодать ниспадает с небес.

По юрте скреблись вихри снега и пыли,

И звук заунывный просящ был и нищ,

И лики бурханов, казалось, ожили

И скорбно смотрели из войлочных ниш.

- Нас гнали по свету сатрапы раскола,

И там, на Алтае, куда ты идешь,

Ты встретишь и нивы, и пашни, и села,

Но всюду там зло, произвол и грабеж.

Мы русские люди. Терпенье и вера

Ведут нас, и нет нам возврата назад.

За путь бесконечный, за муки без меры

Нас ждет в утешенье Взыскующий Град.

И там, когда вдруг загудят на подходе

Со звонниц невидимых колокола,

Откроется взорам страна Беловодье,

   Куда эти годы нас вера вела...

Буран не кончался... Над дымом аргала

Огонь пробивался под днища котлов,

И красное пламя едва освещало

Склоненные головы двух стариков.

И каждый из них был согбен и терзаем

Тяжелую ношей тревожащих дум...

- Ом мани, - вздохнул отрешенно хозяин,

И эхом ответила тьма: - Паде хум...

Гудели пустыни разверстые недра,

И струи песка, уносимые прочь,

Летели сквозь мрак под ударами ветра...

И вот, что номад рассказал в эту ночь:

- Мой гость, я прошел со своим караваном

Насквозь и Амдо, и Цадам и Тибет,

Я видел в пути своем разные страны,

Но там, на Востоке, страны твоей нет

Мы племя тангутов с холодных нагорий,

Сыны опустелой и стылой земли.

Нас тоже в скитания выгнало горе,

И пастбища наши остались вдали.

Дунганский ахун с озверелой барантой,

Тибетский найон да китайский амбань

Все вымели вплоть до последних баранов, -

И всякому - подать, и откуп, и дань.

Нищают кумирни, и нет уж просвета,

Пустеют поля, вымирает народ...

И вера в расколе: два толка, два цвета, -

Цвет крови и солнца... И кто их поймет!

   Но если, о гость, ты пройдешь через горы

И целым достигнешь высокой страны,

Скажи соплеменникам у Куку-Нора,

Что мы еще живы и верой полны...

Пустыня смолкала. Во тьме непочатой

Слабел постепенно тоскующий вой...

- О боже, - вздохнул сокрушенно вожатый,

   И эхом ответила тьма: - Боже мой...

И сверху казалось, не ветер, а время

   Стекало по мраку с шуршанием крыл...

- Куда ж ты ведешь свое гордое племя?

С волненьем вожатый номада спросил.

По древним преданьям, в краю полуночи

Средь моря главами светлейших вершин

Вздымается остров, блажен, непорочен,

То остров счастливых, святой Шамбалын.

Там белые реки и млеком, и медом

Струятся меж пастбищ и сказочных скал.

Любовь и свобода там правят народом,

Там каждый нашел то, что в жизни искал.

Там люди красивы, добры и безбедны,

Как радостный праздник свершается труд.

В высоких кумирнях творятся молебны

Во славу единственнейшего из Будд.

И в край тот, явясь из высокого Храма,

По древним преданьям - чрез тысячу лет,

Народ за собой поведет дадай-лама,

И путь тот осветит сияющий свет.

Но тысяча - это для смертного много...

И, встав из своих разоренных долин,

Мы вышли на Север неясной дорогой,

   Искать свой блаженный святой Шамбалын...

Беседа угасла... В костре поседели

Последние угли... И в юрте к утру

Вдруг стало не слышно безумной метели,

Всю ночь продолжавшей глухую игру.

В рассветном тумане сквозь сон и усталость

Готовились люди вершить переход,

И в гулкой морозной тиши раздавались

Лишь крики погонщиков, вьючивших скот.

Они расставались, вожатый с номадом,

И каждый, храня и тепло, и печаль,

Прощался друг с другом напутственным взглядом,

Пред тем, как уйти в безвозвратную даль.

И если кто мог бы свободною птицей

Подняться в тот день над застылой землей,

Внизу различил бы он две вереницы

Людей, уходящих невидной тропой.

Две тоненьких нити, готовых порваться,

Две вечных надежды, два всплеска огня,

Которым гореть, умирать и сбываться,

Храниться и тлеть -

до грядущего дня.(1)

  
   Женька закончил чтение баллады, на некоторое время повисло молчание.
   - Сильно, - наконец произнёс Нижниченко. - Говоришь, это в школе проходят? В наше время не проходили.
   Балис кивнул. Действительно не было этой баллады в программе по русской литературе.
   - А кто автор?
   - Не помню, - подкупающе честно признался Женька, глядя в глаза Мирону. - Мы это давно проходили, ещё в третьем классе. Автора я давно забыл, а вот стихи всё помню.
   - Гм...
   Вообще-то забыть автора, но помнить стихи для ребёнка - обычное дело. Нижниченко и сам помнил с далёких времён как бы не с полсотни стихотворений, авторство которых он определить бы очень затруднился. Ну, может, не с полсотни, но десятка два - уж совершенно точно.
   Вот только уж больно хороши были стихи. Потому и выглядела забывчивость подростка особенно несправедливой.
   - Хорошие стихи, - одобрил дракон. - И верно подмечено, как эти люди идут в неизвестность, толком не зная, существует ли вообще в их мире то, что они ищут.
   "Что бы ты понимал в стихах?" - досадливо подумал Женька и, словно нарочно, Серёжка тут же спросил у Дака:
   - А драконы сочиняют стихи? - неожиданно даже для себя поинтересовался Сережка.
   Морда Дака на мгновение пришла в движение, и, хотя мальчишка не разбирался в драконьей мимике, он понял, что черный диктатор улыбнулся.
   - Конечно. Иначе как бы я смог понять красоту ваших стихов?
   - А расскажи нам что-нибудь...
   - Ну что же, слушайте...
   Дак, в отличие от Женьки, декламировал на морритском. Наверняка от такого перевода стихи изрядно проиграли в качестве, но всё равно производили впечатление:
  

Был некогда мост, соединявший века,

Горела на нём - свеча.

Сквозь ночи и ветры пылала она,

Свеча была горяча.

Однажды усталый, замёрзший дракон,

Холодные крылья сложив

Ступил на тот мост, и увидя огонь -

Он понял, что всё ещё жив.

Меж скал ледяных одиноко горел,

Мерцал огонёк свечи.

Кому он светил? Ведь никто не смотрел

На отблеск его в ночи.

Веками парили они в небесах,

Драконы не смотрят вниз.

Зачем был построен тот мост в горах?

Нелепый, смешной каприз.

И путник усталый, взглянув на свечу

Внезапно почувствовал боль.

Одна, без надежды, горела она,

Как рана, насыпь туда соль.

Замёрзший, потерянный в белых горах,

На пламя смотрел Дракон.

Горела свеча на мосту, и страх

Внезапно почувствовал он.

Он понял, что если однажды свеча

Навеки погасит свет -

Погибнет надежда и рухнет мост,

Стоявший тысячи лет.

Усталый, дрожащий от боли Дракон,

Крылом оградил свечу.

Он так и остался в горах, на мосту

От ветра хранить мечту.

Был некогда мост, соединявший века,

Горела на нём свеча.

Её охранял ледяной Дракон,

Чья кровь была горяча. (2)

  
   Едва Дак завершил стихотворение, как Наромарт попросил его повторить чтение, но теперь - на зыке оригинала. Дракон уважил просьбу целителя. Остальные выслушали непонятную, но удивительно певучую и гармоничную речь в полном молчании и совсем не удивились, когда эльф подвёл итог:
   - Очень жаль, что вы не можете оценить стихи на языке их сочинения.
   - Ещё бы не жаль, - согласился Нижниченко. - Стихи всегда лучше слушать в оригинале, а не в переводе.
   - А кто придумал эти стихи? - тихо спросила Анна-Селена.
   - Не знаю, - Дак снова сделал легкое движение крыльями, словно плечами пожал. - Это очень древние стихи. Говорят, их написали наши предки, до того, как спустились со звезд в этот мир.
   - Говорят? - уточнил Мирон, от которого не ускользнула легкая заминка на этом слове.
   - Наши знания погибли почти сразу же после Катастрофы - вместе с теми, кто хранил их. На континенте сейчас осталось едва ли больше десятка Крылатых, которые помнят мир таким, как он был прежде.
   - А ты? - не утерпел Сережка. - Ты же родился раньше, правда.
   - Правда, но не намного. Когда случилась Катастрофа, мне не исполнилось и сорока оборотов.
   - Но всё равно, ты же должен был многому научится и многое узнать, - не отступал мальчишка. Но Дак отрицательно покачал огромной головой.
   - Я не знаю, Шустренок. Мы, драконы, живем не так, как люди, ведь мы - другие. Драконы бессмертны, нам некуда спешить. Поэтому маленькие дракончики не изучают знания старших, они просто живут и познают мир, стараясь везде побывать и все увидеть, услышать, ощутить. И только повзрослев, они приступают к обучению. Я был тогда еще ребенком. Я парил над равнинами Паннонты и петлял в ущельях Ласских гор, я купался в Восточном Океане и нырял в озеро Пэлла, я жил среди бака-ли, считавших меня маленьким живым богом и спускался в город Горного Народа Тронтандин, который сейчас считают легендой. Я помню это так хорошо, будто это было вчера. Но знания моего народа... Я лишь успел к ним только чуть-чуть прикоснуться. Тем, кто уничтожал драконов, нужны были только наше золото и драгоценности. Больше их ничего не интересовало. В такой войне знания обычно гибнут первыми.
   - Знания в любой войне гибнут первыми, - мрачно констатировал Мирон. - Потому что именно они представляют самую большую ценность. Золото, драгоценности, территории - всё это можно вернуть назад, а вот раскрытые секреты уже не скроешь.
   - Однако же, Инквизиция именно этим и занимается. И довольно успешно, - не преминул вставить своё слово вечный спорщик Женька.
   Мирон отрицательно покачал головой.
   - Инквизиция - плотина. Прогресс - поток. Да, таких плотин в истории нашего мира не было, поэтому и кажется, что прогресс остановился. Покажи человеку из Киевской Руси Днепрогэс - представляешь, как он впечатлится? Пороги исчезли, Днепр разлился - конца-края не видать.
   - Редкая птица долетит до середины Днепра, - с иронией процитировал Гоголя подросток. Как известно, во времена создателя "Мёртвых Душ" никаких гидроэлектростанций на Днепре не было даже в проекте. Другое дело, что и преувеличил писатель изрядно: наверняка самая заурядная ворона способна из Троэщины перебраться в Оболонь.
   Мирон кивнул, признавая правоту классика, и хотел продолжить объяснение, но не тут-то было.
   - Пингвин - точно не долетит, - рот у Серёжке был набит печёной рыбой пополам с репой, поэтому говорил мальчишка очень неразборчиво. - Значит он - птица не редкая.
   - Чучело, ты пингвина-то хоть раз вживую видел? - рассердился Женька, попутно удивляясь, что в морритском языке оказалось нужное слово. Значит, и на этой Грани где-то птички прижились.
   - Два раза, - мальчишка ничуть не обиделся. Он проглотил еду и пустился в объяснение, помахивая зажатым в руке прутом с насаженным на него кусочком рыбы: - В кишинёвском зоопарке и в московском. Они забавные такие. Зимой с горки на пузе катаются.
   - Я бы дорого дал, чтобы посмотреть на это вблизи, - горестно вздохнул Дак.
   - Не удавалось? - сочувственно спросил Наромарт.
   - Ни разу. Пингвины чуют нас издалека, принимают за хищников и тут же разбегаются и прячутся. Когда я был маленьким хетчлингом, то пытался подкрадываться, маскируясь за скалами, но тщетно. А сейчас, - морду дракона исказила гримаса, обозначавшая улыбку, - сейчас и не спрячешься никуда.
   - Даже у драконов есть свои недостатки, - серьёзным до издевательства голосом подвела итог Анна-Селена.
   - И немало, - согласился Дак. - Но мне бы хотелось услышать окончание той истории, которую начал рассказывать Мирон. Насколько я понимаю, речь шла о какой-то реке и о плотине.
   Нижниченко кивнул.
   - Об очень большой реке, наподобии Валаги.
   Дракон выгнул шею, морда разительно изменилась, рога, можно сказать, встали дыбом. Такая мимика означала крайнее удивление.
   - Люди могут перегородить такую реку? - он особо выделил голосом слово "такую".
   - Изучая науки и совершенствуя технику, люди способны очень на многое.
   - Однако, подобная плотина по сравнению с теми, которые они строят сейчас и строили до Катастрофы...
   - Соотносится примерно так же, как и попытки остановить прогресс в нашем мире и Инквизиция. Но суть остаётся неизменной: у каждой плотины либо есть водосброс, либо вода её обтечёт или перехлестнёт. Запретные знания рано или поздно станут всеобщим достоянием.
   - Хотел бы я иметь такую уверенность. Боюсь, всё случится иначе.
   - Что ж, надеюсь, что у тебя будет возможность вспомнить о сегодняшнем разговоре, когда нас рассудит время.
   - Я о нём никогда не забуду, - заверил дракон.
  
   Они ещё долго разговаривали о самых разных вещах.
   Звезды медленно плыли по ясному чёрному небу, спрятался за горные отроги нарастающий Умбриэль, взошла бледно-голубая, словно маленькая льдинка Иво. Ветер шумел в кронах недалёкой сосновой рощи. Где-то рядом стрекотали совсем земные кузнечики, а где-то вдали перекликались порой совершенно незнакомые птицы. Потрескивали в костре прогоравшие сучья.
   Словно нарочно кто-то пытался опутать странников путами уюта и комфорта, убедить отказаться от дальнейшего путешествия. Маленький дом в горах, спокойная размеренная жизнь среди друзей, возможность заниматься любимым делом - чем не счастливый конец для опасного приключения? Но всё-таки каждый из них выбрал иную судьбу. И когда Сашка сказал: "Пора собираться", никто не стал с сожалением задерживаться у костра, ну, разве самую малость.
   Лишь Серёжка попросил:
   - Я хочу Дака спросить наедине. Вы идите, я догоню.
   - Мы во дворе тебя подождём, - пообещал Сашка, прочувствовав умоляющий взгляд мальчишки. - Вещи твои я возьму.
   - Спасибо, - горячо поблагодарил Серёжка.
   А когда спутники отошли подальше, он горячо зашептал в ухо дракону:
   - Дак, Сашка - бессмертный. Его убить нельзя, совсем. И от старости он не умрёт, всегда таким же останется. Понимаешь?
   - Удивительно, но случаются чудеса и побольше, - отреагировал Дак.
   Мальчишка досадливо рубанул воздух левой рукой.
   - Да нет. Я сказал, что он счастливый, а он рассердился. Почему? Ведь никогда не умирать - это же счастье. Верно?
   - Нет, Шустрёнок, счастье - это другое. Совсем другое. А то, что ты сказал - больше похоже на проклятье. Можно понять, почему он рассердился.
   Серёжка огорчённо моргнул. Вот так: всем понятно, а ему - нет. Неужели он такой глупый? Словно прочитав его мысли, Дак пояснил:
   - Ты вовсе не глупый, Шустрёнок. Ты просто очень мало прожил на свете, а чтобы понимать, мало быть умным или много видеть. Нужно ещё осознавать, а осознание требует времени. Даже от человека. Поэтому не переживай: всему своё время.
   - А мне нужно - сейчас понять, - упрямо ответил Серёжка.
   - А вот подумай: он будет жить вечно. А остальные. Вы все - его друзья, что с вами будет? Жизнь человека не так уж длинна, для него пройдёт лишь миг, а вас уже не будет рядом. И исправить это он не сможет никаким образом. И так будет с любым человеком, к которому он привяжется: с друзьями, с любимой. Ты же понимаешь, невозможно жить, чтобы не прикипать душой к другим людям. А если это у кого-то и получится - разве это жизнь?
   Мальчишка согласно кивнул. Если тебе все безразличны - тогда и жить незачем. Сашка, конечно, не такой. Теперь-то понятно, почему он так сердился.
   - Спасибо, Дак. Ты мне очень помог. А теперь - я побегу?
   - Беги, Шустрёнок. Тебе пора.
   - Спасибо... Дак, я никогда тебя не забуду. И Шипучку тоже не забуду. И Рию. И Ская.
   - Мы тоже будем помнить о тебе. А сейчас - торопись. Временя уже поджимает. Твои друзья ждут тебя.
   И Серёжка побеждал к темнеющему невдалеке дому. А дракон, когда мальчишка оказался на безопасном расстоянии, тяжело подпрыгнул в воздух и распростёр могучие крылья. Даку некуда было торопиться, но он не хотел видеть, как странники покинут его мир. Драконы - бессмертны и терпеливы, но мудрый Дак не сомневался, что никого из путешественников ему больше увидеть не суждено.
  
   Они покидали другую Грань, не ставшую своей, но ставшую близкой. Покидали навсегда, оставляя за спиной и плохое и хорошее.
  
   Любимое белое пиво казалось отвратительной кислятиной. И похмелье не брало. Отцу Тарло хотелось напиться вдрызг, чтобы забыть про горечь утраты, но это ему не удавалось. Наоборот, с каждой выпитой кружкой боль от потери становилась только сильнее.
   - Тысяча ауреусов. Большая тысяча золотых ауреусов, - сокрушенно простонал священник, стукнув деревянной кружкой о плохо оструганную столешницу.
   - Самое малое. Он бы и больше дал, - пробормотал Хайен, а потом громко икнул и уронил голову на стол, звонко тюкнув любом по дереву. Трактирный слуга, в отличие от Тарло, был пьян почти до потери сознания. Священник посмотрел на подельника осовелым взглядом, а потом снова стукнул кружкой по столу. Ещё сильнее.
   - Эй, хозяин, ещё пива!
   - Конечно, господин. Снова белого?
   - Нет, демоны тебя побери! Давай чего покрепче!
   - Сию минуту!
   Тарло перевёл взгляд на собутыльника:
   - Больше бы дал? Ты уверен?
   - Ещё бы... Он же был благородный сет... А у них денег...
   Слуга некоторое время бессмысленно таращил глаза, пытаясь оценить богатство морритских аристократов. Арифметика больших чисел не была его сильной стороной, поэтому он возвёл их к небу, назидательно поднял вверх указательный палец и очень медленно произнёс:
   - Несчитано.
   - Да...
   Спорить было не о чем. Благородный сет мог отдать за своё спасение не одну тысячу ауреусов. О такой жертве для вымогательства ни один толийский преступник не мог и мечтать. А они с Хайеном почти держали его в руках - и упустили.
   - Ячменное пиво, господин.
   Некстати подошедший трактирщик прервал размышления. Отец Тарло принял деревянную кружку с шапкой густой белой пены, раздраженно отпил.
   - Ступай!
   Священник отёр перепачканную пеной бороду, покосился на собутыльника - тот захмелел окончательно, упал лицом на стол и заснул. Пьяная тварь... Ведь это из-за его медлительности они упустили благородного сета. Если бы, обнаружив среди вещей якобы слуги какого-то там лагата двуручный меч и красный шарф он бы сразу поспешил сообщить отцу Тарло - беглый аристократ никуда бы не делся, уплатил денежку. Но Хайен имел глупость отложить новость до утра и его медлительность стоила им уймы денег. Тысяча золотых ауреусов... Хайен - пьяная свинья... И вообще, все кругом - мерзкие, грязные свиньи...
  
   Они расположились на опушке горного леса: огромный чёрный дракон и казавшийся совсем крошечным на его фоне планхед. Новый день вступал в свои права. Восходящий Ралиос окрасил небо на востоке в алый свет, горные вершины оставались ещё тёмными, лишь один далёкий заснеженный пик казался розовым.
   - И всё-таки я не понимаю тебя до конца, - признался Дак. - Ведь ты тоже чужой на этой Грани, и ты - не мироходец. Почему ты всё-таки не ушел с ними?
   - Я чужой не только этому миру. Им я тоже чужой. Если Дорога, о которой ты говорил, ведёт каждого к его родному миру, то очень скоро нам бы пришлось расстаться.
   - Пришлось бы, - согласился дракон. - И что с того?
   - Расставаться лучше одним разом, а не тянуть до бесконечности. Ты сам сказал, им было нелегко покидать Вейтару. Я не хочу, чтобы почти сразу после этого им пришлось бы прощаться со мной. Лучше остаться здесь и надеяться, что у меня ещё будет шанс вернуться в свой мир.
   - Шанс у тебя, наверное, будет, - согласился Дак. - И всё-таки, мне кажется, что ты сделал очень большую ошибку...
  
   (1) Е.Курдаков.
   (2) Дж.Локхард.
  

Глава 10.

Межмирье

Куда подует ветер - туда и облака,

По руслу протекает послушная река.

Но ты - человек, ты и сильный, и смелый,

Своими руками судьбу свою делай,

Иди против ветра, на месте не стой,

Пойми: не бывает дороги простой.

(Ю.Энтин)

  
   Второе путешествие по Дороге от первого отличалось довольно сильно. Теперь у них не было ни лошади, ни повозки.
   Хорошо ещё, выручили кольца Элистри, позволявшие перемещать предметы во "внешнее пространство", а в нужный момент доставать их обратно. Именно с помощью кольца Анна-Селена устраивала фокусы с охапкой дров и портретами. Теперь же она запрятала утварь на весь маленький отряд, а Женька взял на хранение палатку.
   Любопытный Серёжка поинтересовался, а что на кольцах лежит ещё интересненького, но вампирята неожиданно отшили его так дружно и резко, что мальчишка обижался на весь свет не меньше четверти часа. В другом случае Наромарт бы обеспокоился таким поведением своих подопечных, но в этот раз целитель был целиком на их стороне: ну, не показывать же, в самом деле, всей компании гробы. Хотя ребята и восстанавливали силы без их использования, но всё-таки они были вампирами, а значит - очень зависимыми существами, да к тому же тщательно свою зависимость скрывавшими.
   Пейзаж вокруг тоже изменился. Теперь они шли по плотно укатанному тракту через бесконечный смешанный лес. К вечеру первого дня Женька заикнулся о тайге, но Мирон Павлинович разъяснил подростку, что при всём уважении Дороге с тайгой эта растительность и рядом не стояла. Скорее уж, что-то вроде древних лесов, покрывавших когда-то бескрайние просторы Владимирской Руси.
   Преобладали лиственные деревья: осины, берёзы, дубы, липы и вязы. Из хвойных - сосны да ели. По большей части всё это шло вперемешку, но порой Дорога прорезала то дубраву, то ельник, то осинник. То и дело встречались небольшие озерца с тёмной водой, берега которых густо обрастали ракитами и ольхой. На ночлег остановились возле одного из таких озёр, Сашка с Серёжкой затеяли купание, Мирон с Балисом охотно присоединились. Анна-Селена грустно смотрела на резвившихся в воде мальчишек, которые сейчас ей особенно сильно напоминали братцев Тони и Алека. А ещё девочке тоже хотелось поплавать и поплескаться в лесном озере, ведь она этого никогда в жизни не делала. Но, увы, жизнь уже давно осталась в прошлом, а любой водоём представлял для маленькой вампирочки смертельную опасность.
   Наутро продолжили путь - всё так же сквозь лес. Ближе к полудню слегка озабоченный Нижниченко спросил Сашку, почему на Дороге им до сих пор никто не встретился. Где же обещанный город? Где хоть какое-то жильё?
   Казачонок беспечно ответил, что по Дороге можно идти целыми неделями и не встретить ни единой живой души. А города - так вообще большая редкость.
   Разговор плавно свернул на окружающие пейзажи, Сашка рассказал историю как целый день шел по лугу, трава на котором была "в аккурат Наромарту по макушку".
   - Идёшь словно в бесконечном коридоре и ничего вокруг не видно.
   Анна-Селена и Серёжка потребовали новых историй и Сашка охотно принялся пересказывать, на какие ландшафты заносила его судьба. Продолжалось это довольно долго, пока, наконец, путники не вышли на опушку леса. Дальше расстилался ровный луг, покрытый совсем молодой изумрудно-зелёной травой, а километрах в полутора впереди и чуть слева от дороги возвышался самый настоящий то ли дворец, то ли замок.
   - А такие вот замки у вас на Дороге часто попадаются? - поинтересовался генерал Нижниченко. Бойницы чердака и угловых башен заставили генерала в первую очередь подумать о военном назначении здания.
   Сашка меланхолично пожал плечами.
   - Я же говорил: здесь что угодно попадается. Вот рассказать не успел, как однажды на настоящий форт набрёл, совсем такой, как Его Благородие поручик Малышев рассказывал.
   - А что Его Благородие был большим специалистом по фортам?
   - Он с немцем под Ковно воевал. А потом - под Двинском.
   - Ого, - вмешался Балис. - Солидный опыт. Можно верить.
   Мирон кивнул. Опыт обороны Динабургской крепости - это убедительно. А профессиональный интерес немедленно потребовал ответа на вопрос, каким это образом к генералу Шкуро занесло кадрового военного с Лифляндского или как там его называли тогда фронта. Понятно, что революционным, но интересно было бы узнать подробности... Впрочем это могло подождать. Гораздо важнее, что теперь делать.
   Генерал ещё раз оглядел строение. Эдакий милый двухэтажный особнячок из белого камня, с мезонином посредине и увенчанными острыми конусами черепичных крыш декоративными башенками по углам. Пожалуй, даже трёхэтажный: высокая двускатная крыша, наверное, позволяет считать чердак полноценным этажом. Не зря же помимо мезонина на уровне чердака ещё аж четыре небольших окошка. Не для голубей ведь их сделали: уж больно тщательно выполнено обрамление.
   Да, хозяева тут люди, может и простые, но эстетике явно не чуждые.
   - Так что будем делать, друзья? - поинтересовался Мирон. - Заглянем в гости или проедем мимо?
   - Нас, вроде, никто не приглашал, - заметила Анна-Селена. Попробовал бы кто-то без приглашения вломиться в загородный домик господина фон Стерлинг. Если, конечно, этот кто-то не член Собрания Директоров "Электрического Мира" или, скажем, шеф Корпуса Уланов.
   - А как нас могли пригласить, если не знали, что мы идём? - изумился Сашка. - Это же Дорога, тут никогда заранее ничего не известно. А гостям всегда рады.
   - Почему? - мрачно поинтересовался Женька.
   - Потому что тут главная ценность - знания. У кого они есть, всегда окажется нужным и сможет получить то, что нужно ему.
   - Совершенно верно, - согласился Наромарт. - А поскольку нам крайне желательно выяснить дорогу в свои миры, я бы предложил непременно попробовать добыть нужные знания у хозяев этого милого замка.
   Звучало очень заманчиво. И всё-таки генерал испытывал сомнения, а потому и тихонько пробормотал себе под нос подходящий афоризм:
   - Быть или не быть - вот в чём вопрос.
   Наромарт всё-таки умудрился разобрать полушепот. Он повернулся и уставился на Мирона с видом крайнего удивления.
   - Что-то случилось?
   - Прости, Мирон, но то, что ты сейчас сказал, требует объяснения.
   Настала пора удивляться уже Нижниченко.
   - "Быть или не быть? Вот в чём вопрос". Это цитата из одной пьесы. Что в этом странного?
   - Ничего, кроме того, что я бывал на той Грани, где эта пьеса написана. В том мире есть богиня, я знаю это совершенно точно. А ты говорил, что не умеешь перемещаться между мирами, и в твоём мире нет богов. Мы через многое прошли вместе и как-то неприятно иметь дело с мелкой бессмысленной ложью.
   Дети недоумённо воззрились на затеявших на ровном месте конфликт взрослых.
   - Дела, - протянул Мирон. - Что ж, давайте разберёмся.
   Он сделал приглашающий жест и сам первым уселся на траву. Остальные последовали его примеру. Путники шли без перерыва уже не один час и небольшой привал, в любом случае, помешать не мог.
   - Наромарт, прежде всего, я что-то не помню, чтобы говорил тебе о том, что в нашем мире нет Бога или богов.
   - Женя говорил, - ответил Наромарт после короткой паузы. В голосе эльфа явно скользила неуверенность.
   - Говорил, - кивнул подросток. - И сейчас скажу. Никто никаких богов у нас не видел. И никто не может так лечить. И вообще...
   - Не видел - не значит, что этого нет.
   - А зачем богам от людей прятаться?
   - Сложный вопрос, - уклончиво ответил Мирон и повернулся к целителю. - Но ты-то должен понимать, что такое возможно.
   - Разумеется, - утвердительно кивнул чёрный эльф. - Но, видишь ли, речь идёт не о каком-то абстрактном боге, а о безумной Геро. И не заметить её существование... довольно затруднительно.
   - Какой ещё Геро? - Нижниченко помимо воли заинтересовался: трудно себе представить богиню, к которой применим эпитет "безумная".
   - Это не мой мир, и я знаю о ней не так уж много. И не могу поручиться за точность своего рассказа. Возможно, легенды сильно исказили то, что было на самом деле.
   - Хорошо, расскажи то, что знаешь, - терпеливо попросил Мирон.
   - Когда-то давно Геро была человеком, дочерью то ли короля, то ли знатного вельможи. Её отец мечтал о власти над всем миром и вступил в сговор со жрецами мёртвого бога. Девушке предстояло стать той жертвой, которая вернёт божество к жизни.
   Женька подумал, что история определённо смахивает на фэнтези. По ней запросто можно написать роман, даже, наверное, не один.
   - Но замысел злодеев по каким-то причинам сорвался, а возлюбленный девушки и его друзья сумели спасти её от гибели, а потом вступили в схватку с властелином и жрецами и начисто их разгромили.
   Серёжка довольно улыбнулся. Хорошо, когда добро побеждает зло.
   - Однако, какую-то часть обрядов жрецы над ней успели провести. Поэтому Геро вернулась в свой мир спустя несколько сотен лет после своей смерти, вернулась богиней. Увы, её любимый был простым человеком, а потому не мог быть рядом с ней в её новой жизни. Горе от утраты самого близкого человека затмило ей рассудок. И тогда Геро принялась направо и налево карать людей за то, что они не настолько добры, честны, смелы и благородны, как её покойный возлюбленный.
   - А он действительно был таким... безупречным? - поинтересовался Женька.
   - Легенды восхищаются его доблестью, - лаконично ответил тёмный эльф.
   Подросток окончательно уверился, что перед ним сюжет для фэнтези. Это только там бывают рыцари без страха и упрёка, а в жизни - таких нет. Во всяком случае, Женька их никогда не встречал.
   - Печальная история, - заключил Мирон.
   - Более чем, - согласился Наромарт. - Жестокость Геро потрясала воображение. Тот, кто обратил на себя её внимание и избежал ужасной смерти, мог считать себя счастливцем. Одним из таких везунчиков был некий сочинитель, писавший стихи и пьесы для бродячих театров.
   - Его звали Вильям Шекспир? - серьёзно спросил Балис.
   Наромарт замолчал, пытаясь припомнить что-то давно забытое.
   - Нет, - вымолвил он после длительного молчание. - Слишком много времени прошло с тех пор, как это было, и я не помню точно его имени. Кажется, звали его Армэль, а может и иначе. Но уж точно не Вильям Шекспир. А почему ты про это спросил?
   - Спросил и спросил, - пожал плечами Гаяускас. - Лучше расскажи, что случилось с этим Армэлем.
   - Геро не понравилась одна из его пьес, она почитала что сочинитель жестоко оскорбил одного короля, к которому она испытывала большую симпатию. Насколько я могу судить, этот король был очень достойным человеком, и нужно было очень постараться, чтобы увидеть его в главном злодее. Тем более, что действие, как всегда в его сочинениях, происходило в некой вымышленной стране. Но гнев застелил богине глаза и она покарала сочинителя страшной кожной болезнью. В столице каждый знал, что этот человек страдает потому, что посмел вызвать неудовольствие Геро.
   Серёжка возмущённо засопел. Да это не богиня, а просто какая-то живодёрка получается.
   - Ну а фраза: "Быть или не быть - вот в чём вопрос?" - из его очень известной ранней пьесы. Можете себе представить: в некотором государстве, которого на самом деле никогда в том мире не существовало, короля отравил его родной брат, а потом женился на его вдове. Мерзавец задумал извести и единственного сына покойного, но призрак убитого короля предупредил юного принца и тот сумел отомстить злодеям, хотя и сам погиб от отравленного клинка.
   - Очень хорошо представляю, - сообщил Гаяускас, в своё время читавший "Гамлета" в оригинале. - Кстати, как называлось то королевство? Часом не Дания, Данмарк или что-то в этом роде?
   - Кажется Дэнрэг, - озадаченно произнёс тёмный эльф. - Послушай, Балис, ты что-то скрываешь?
   - Сущую мелочь. В нашем мире пьесу с таким же сюжетом под названием "Гамлет" написал тот самый Вильям Шекспир. А королевство Данмарк или Дания - очень даже хорошо известно.
   - Я там даже бывал один раз, - скромно добавил Нижниченко, вспоминая Копенгаген.
   - Больше того, история с принцем действительно там когда-то давно приключилась, хотя на самом деле всё было совсем не так, как написано в пьесе, - добавил морпех.
   Наромарт тяжело вздохнул.
   - Приношу свои извинения. Я поторопился с выводами и нанёс незаслуженную обиду. Мне очень жаль.
   - Я не обидчив по пустякам, - ответил Мирон. - Хотя, не скрою, мне жаль, что ты сразу проявил недоверие вместо того, чтобы просто спросить.
   - Я виноват, - повторил тёмный эльф. - Сам не знаю, что на меня нашло. Наверное, уж больно вопиющий пример подвернулся. Никогда не поверю, чтобы в веках остались пьесы Армэля или как его там звали, но исчезла память о его несчастной судьбе. Но о волнах-то я должен был вспомнить.
   - О чём? - недоумённо переспросил Нижниченко. - О каких волнах?
   - Волны, тени... Их называют по-разному. Помните, когда я рассказывал про Великий Кристалл, то говорил, что это только одна из теорий строения мироздания, есть ещё и другие.
   - Конечно, помним, - поторопился ответить за всех Серёжка. Ещё бы не помнить такие интересные истории.
   - Одна из этих других - теория Великого Океана. Не случайно перемещение между мирами по воде происходят легче, чем по суше.
   - В самом деле? - заинтересовался Гаяускас. - Что ж мы тогда всё посуху и посуху?
   - А кто тут у нас Звёздный Штурман? При всём уважении к твоим морским навыкам, вряд ли ты способен проложить правильный Звёздный Курс. Впрочем, сейчас это не важно. Важнее другое: Океан - это не только вода. Океан - это ещё и...
   Эльф замялся, подбирая нужные слова.
   - Это особая субстанция, по которой, можно сказать, расходятся круги от происходящих событий. Ну, всё равно как в воду бросить камень. Так вот, любое событие - это камень. Чем событие крупнее - тем сильнее круги. Главное заковырка в том, что впрямую почувствовать эти круги нельзя. Во всяком случае, я не знаю ни одно существа, которое было на это способным. Ни драконы, ни эльфы, ни гномы. А уж люди - тем более.
   - В таком случае, почему ты так уверенно говоришь, что они существуют? - не удержался от скептического замечания Нижниченко. - Может и нет никаких волн?
   - Есть, - убеждённо ответил целитель. - Их нельзя ощутить по своей воле, но среди самых разных народов бывают такие чувствительные натуры, которые порой ощущают волны, порождённые какими-то далёкими и неизвестными событиями. Как бы видят их тень. Особо точно воспроизвести произошедшее по такой тени невозможно, но суть произошедшего события им, как правило, удаётся понять. Обычно такие обострённые чувства бывают у творческих натур, поэтому видения ложатся в основы пьес, романов, поэм, картин и других произведений искусства.
   - То есть это что получается? - недовольным голосом спросил Женька. - Мы думаем, как этот писатель всё замечательно придумал, а он просто украл сюжет?
   - Что значит - украл? - возмутился Мирон.
   - А то и значит, - упорствовал парнишка. - Это же не его мысли, а чужие, подслушанные. Плагиат это называется, вот.
   - Я думаю, что ты не прав, - мягко заметил Наромарт. - Во-первых, в основе любого произведения лежит реальность.
   - Не любого. В основе фантастики лежит фантазия.
   - У любой фантазии в основе опять-таки реальность.
   - Это точно, - подтвердил Нижниченко. - Средневековая фантазия, Женя, придумывала самые страшные и вычурные облики демонам, но всё - на основе известных в Европе живых существ. А вот кенгуру придумать никто не догадался, пока Австралию не открыли.
   Серёжка украдкой хихикнул.
   - Ты чего? - шепотом спросил Сашка.
   - Кенгуру - они совсем не страшные. И добрые. Я их в зоопарке видел.
   Казачонок только головой покачал. Повезло же мальчишке - сколько всего он успел повидать. Даже немного завидно. И - обидно. Ведь всё его счастливое детство прошло в стране "товарищей", красных. А что бы его ждало в Империи? Он ведь не из богатых, говорил, что отец был механиком, а мама водила автобус - такое большое авто. По меркам Кубани - иногородний, мастеровой. Сашка хорошо знал, как живут мальчишки в таких семьях. Начальная школа, потом ремесленное училище. И конечно, никто из них в Крым с мамой отдыхать не ездил и в зоопарке, то есть - в зоосаде кенгурей не рассматривал.
   Так что же получается, Сашка против этого воевал? Да и в мыслях не было. И "товарищи" совсем не походили ни на Мирона Павлиновича, ни на Балиса Валдисовича.
   - И потом, - продолжал между тем объяснять Наромарт, - если так рассуждать, то и этот ваш Архимеда тоже получается не учёный, а вор: закон природы и без него существовал.
   - Не Архимеда, а Архимед, - мрачно поправил Женька. Было понятно, что взрослые, как обычно, единым фронтом провозгласят своё единственное правильное мнение. И спорить бесполезно. Но отступать без боя было слишком противно и напоследок маленький вампир огрызнулся: - И он закон сам открыл, а не получил от кого-то готовенький. А этот автор - что он сделал, если идею ему волны напели?
   Совершенно неожиданно для подростка, ему ответил не Наромарт и не Нижниченко, а офицер:
   - А он написал хорошую книгу. Для этого мало знать, что произошло, надо ещё и рассказать так, чтобы людям захотелось об этом слушать. Знаешь, сколько на свете скучных книг: вроде и история жизненная, и проблемы серьёзные поднимаются, а читать невозможно. В сон тянет. А вот написать так, чтобы не скататься ни в скуку, ни в глумливое хихиканье - это и есть талант.
   - Полностью согласен, - кивнул Наромарт.
   - И я согласна, - вставила слово Анна-Селена. - Один и тот же пейзаж могут нарисовать разные люди. Только у одних получится мазня, а у других - шедевр.
   Женька нарочито вздохнул, показывая, что полностью и безоговорочно капитулировал. Повисло молчание.
   - Что ж, с происхождением крылатой фразы более-менее разобрались, осталось только принять решение по дальнейшим действиям. Я думаю, раз опытные путешественники считают нужным нанести визит вежливости, то надо последовать их совету, - подвёл итог Нижниченко.
   Балис кивнул и на всякий случай убедился, что пистолет на своём месте. Знания - знаниями, традиции - традициями, а осторожность - осторожностью.
   Через четверть часа повозка остановилась возле замкового крыльца. Широкая мраморная лестница в шесть ступеней вела к двустворчатым дверям, поблёскивавшим тёмным лаком.
   - Представляю, какой тут замок, - восхищённо прошептал Серёжка.
   - Если только навесной с противоположной стороны, - хмыкнул Женька. - А вообще, тут больше подходит большой засов.
   - Почему?
   - По стилю, - ехидно ответил подросток.
   - Точно, - поддержала Анна-Селена. Дизайнерская сущность не позволила девочке остаться безучастной.
   Балис потянул за начищенную до блеска витую медную ручку - дверь мягко поддалась. За ней оказался короткий то ли коридор, то ли тамбур, а потом ещё одни такие же двери.
   - Об освещении не позаботились, - огорчённо констатировал Мирон.
   Темноту коридорчика разгонял лишь солнечный свет, проникавший снаружи через открытую дверь.
   - Дальше будет лучше, - оптимистично пообещал Наромарт. - А если что, то светом я вас обеспечу.
   - Волшебным, - подсказал Женька, вспомнив визит вежливости в дом Цураба Зуратели.
   - Именно.
   Комната, в которую попали путешественники, больше всего походила на библиотеку в каком-нибудь старинном французском или английском замке. Огромные, упирающиеся в высоченный потолок стеллажи от стены до стены, плотно заполненные книгами. Лесенки-стремянки и даже одна большая приставная лестница. Сотни книг, тысячи книг. Толстых и тонких, маленьких и больших. Большинство - в кожаных переплётах с золотым тиснением, но порой попадались и нестандартные варианты. Взгляд Балиса зацепился за изрядно потёртый красный бархат на корешках нескольких подряд стоящих томов, а Мирон подметил здоровенную книжищу в поблёскивающем серебряном окладе, вроде Евангелия, которое на воскресной Литургии читали главном Севастопольском соборе.
   Дальнюю стену драпировали гобелены с вытканными пасторальными пейзажами. В камине, отделанным белым мрамором, весело потрескивали поленья. Причудливо изогнутые прутья чугунной решётки украшали золотые или, в крайнем случае, позолоченные наконечники. Перед камином стоял большой круглый стол, за которым в мягких кожаных креслах восседали двое: полный мужчина средних лет в обильно расшитом золотой нитью красном парчовом халате и существо с телом худощавого человека и головой крупного волка, наряженное в чёрный бархатный кафтан с серебряной опушкой.
   В центре комнаты с потолка свисала огромная бронзовая люстра, на которой горела добрая сотня свечей, заливая зал ярким светом. Четыре её меньших сестрицы, распложенные ближе к углам, дополняли освещение.
   Мирон, вроде и привыкший на Вейтаре и к средневековым интерьерам и к общению с нелюдьми, тем не менее чувствовал себя как-то неуютно. Да и, судя по поведению друзей, не один только он: все путешественники ощущали себя в той или иной степени не в своей тарелке. Даже многоопытный Наромарт и невозмутимый Балис замялись на пороге, что уж говорить о детях.
   - Проходите поближе, не стесняйтесь, - вывел путников из замешательства голос дородного обитателя замка. - Мы вас давно ждём.
   Инстинктивно Нижниченко чувствовал симпатию к незнакомцу. Гладко выбритое круглое лицо, умные чёрные глаза, аккуратная стрижка как-то невольно располагали к доверию, чего никак нельзя было сказать о втором хозяине замка. В желтых волчьих глазах читался далеко не звериный разум, но Мирон не мог отделаться от впечатления, что взгляд нелюдя пропитан злобой.
   "Ерунда, самовнушение", - уверял себя генерал. - "Просто, я ещё не привык к общению нечками". Но это не слишком помогало. Память тут же подсказала, что взгляд вейты, полуогра и даже драконов вовсе не казался ему злым.
   - Мы - это кто? - ровным голосом уточнил Балис, преодолевший нерешительность и первым подошедший к столу. Вслед за ним потянулись и остальные.
   - Мы - это мы, - лицо незнакомца было абсолютно серьёзным, если он и шутил, то делал это в лучших традициях Бастера Китона. - Мы те, кому поручено подвести итоги вашего, так сказать, путешествия.
   - Кем поручено? - с чисто прибалтийской основательностью продолжал гнуть своё Гаяускас.
   - Тем, кто имеет на это право, - ответил человек.
   - Не будь слишком любопытен, Балис, - добавил нелюдь. Голос у него оказался вполне человеческим, разве что хриплый, как у большинства уроженцев Днепровского Левобережья. - А то ведь можем усадить за чтение трудов мудрого Конфуция о порядках на небесах. Малая толика истины в них, однако, содержится.
   - Канга Фу-Цзы, - поправил человек.
   - Твоя любовь к абсолютной точности создаёт одни проблемы. В их время и их землях он известен как Конфуций, к чему порождать непонимание?
   - Людей лучше называть их подлинными именами, - не уступал мужчина. - Впрочем, к делу это не относится.
   - Вот-вот, - попробовал вклиниться в разговор Нижниченко, - давайте, пожалуйста ближе к делу. И если можно обойтись без Конфуция, то давайте и обойдёмся.
   Незнакомец одарил генерала печальным взглядом тёмных глаз, тяжело вздохнул и кивнул:
   - Как вам удобно. Мы пригласили вас для того, чтобы сказать: ваша миссия завершена. И её результат признан успешным.
   - Кем признан? Вами?
   Человек в халате усмехнулся:
   - Нет, нам такие оценки выдавать не по чину. Наше дело маленькое: довести их до вашего сведения.
   - Тогда кто же оценивает? - настаивал Нижниченко.
   - Вам же в своё время сказали: это было пожеланием Дороги. Вы напрасно так недоверчивы.
   - А вы напрасно так скрытны, - парировал Мирон. - Одни многозначительные разговоры, но ничего конкретного. Мы вам что, игрушки?
   Волчью морду исказила гримаса, очевидно долженствуя обозначать улыбку.
   - Мне казалось, что Ваша фамилия не Перен. Да и господина Ромбаль-Коше я здесь что-то не вижу.
   Женька не выдержал и хмыкнул. Подросток всей душой был на стороне своих старших товарищей, но не мог не оценить, как лихо человолк ( то есть человековолк ) прокатил Нижниченко. Впрочем, у генерала с юмором тоже всё в порядке, наверняка вывернется.
   Словно подтверждая мысли маленького вампира Мирон нарочито вздохнул:
   - Это верно. Я не Франсуа Перен и даже не Пьер Ришар. И, думаю, вашу великую эрудицию здесь все уже оценили. Давайте всё же о деле.
   - Начните с себя, Мирон Павлинович, - неожиданно сухо ответил человек. - Хотите говорить по делу - не прерывайте нас каждую секунду. Мягко говоря, это непрофессионально.
   - Извините, - недовольно буркнул бывший зам начальника Службы Безопасности ЮЗФ. Крыть было нечем.
   Мужчина в халате окинул путешественников долгим взглядом, потом удовлетворённо кивнул и продолжал:
   - Итак, вы сделали то, что от вас ждали. У Вейтары появился шанс - это раз. Вы добровольно отказались от пути прогрессоров, дав возможность её народам самим строить свою судьбу - это два. Большего невозможно было и желать. Дело сделано.
   - Чьё дело? - коротко бросил Балис.
   - Простите?
   - Чьё это дело? Ваше?
   - Ваше. Твоё и твоих друзей.
   - У нас сложилось другое впечатление, - Гаяускас был абсолютно спокоен и именно это подсказывало Сашке, что настроен он очень серьезно. - Нам кажется, что кто-то использовал нас, словно марионеток. Кто бы это мог быть?
   - Печально, - человек в халате откинулся на мягкую спинку кресла. - Как я понимаю, сейчас последуют обвинения в том, что мы виноваты во всех неприятностях, обрушившихся на вас? Думаете, это мы нашептали господину Зуратели проект его великой скульптурной композиции? Мы затащили Альве в Баровию?
   - Этого я не говорил, - тихо возразил эльф.
   - Ну, по крайней мере хоть одно разумное существо среди вас обнаружилось, - констатировала волчья голова.
   - Ну, за двести лет уму разуму не набраться - нужно быть редкостным... Пропустим. Что там ещё нам готовы поставить в вину? Взрыв самолёта, на котором летел Мирон?
   - Да при чём тут вы, - с горечью в голосе признался Сашка.
   - Так, вот и юноша на правильном пути. Кто следующий? Кто не считает, что всё произошедшее подстроено исключительно для того, чтобы создать ему побольше неприятностей?
   - Я, - хмуро признался Серёжка.
   Сидевшие в креслах мальчишке были откровенно не симпатичны, но, конечно, виноватыми в своих бедах он их не считал. Потому что свой выбор Серёжка Яшкин всегда делал сам. А если представить себе, что эти боги развязали Перестройку, войну в Приднестровье, вложили в головы похитителей продать их с Анькой купцу, а тому - перепродать их наёмникам, поставили на его пути Рика с компанией, Арша, управляли синими, охранниками гладиаторской школы, инквизиторами... И всё - только для того, чтобы сделать гадость самому обыкновенному мальчишке? Нет, если они всё это могли, то делать бы этого точно не стали, потому что такое могучее существо не может быть настолько сдвинутым. Это всё равно, если бы Серёжка изо дня в день мучил бы какого-нибудь котёнка или щенка. Он же не живодёр какой-нибудь, и все нормальные ребята тоже не живодёры. Значит, и нормальные боги тоже не должны быть живодёрами. Даже той безумной богине, про которую рассказывал Наромарт, такие изощрённые мучительства вряд ли бы пришли в голову.
   - Никто не говорит, что "исключительно", - попытался предложить альтернативу Мирон. - Но всё-таки руку к произошедшему вы приложили.
   - В ваших мирах - нет. И на Вейтаре - тоже нет. На Дороге - да, кое-какой вклад в произошедшее с вами мы внесли. Но это не значит, что мы вами манипулировали.
   - Мани... что? - громким шепотом переспросил изумлённый Сашка.
   - Управляли, - так же шепотом пояснил Женька.
   - А... так бы сразу и сказали.
   - В своих поступках вы были абсолютно свободны. А то, что нас вас влияли результаты наших действий, так и любой человек или эльф своими поступками влияет на то, что происходит вокруг него. И как вы не старайтесь, влияние это по слабейшему не выровнять.
   - Понятно, - Балис убедился не столько в том, что перед ним сидят не кукловоды произошедших событий, сколько в бесполезности качать права. А привычки биться лбом об стены за ним не водилось, если не считать встречи с водосточным желобом, познакомившим когда-то очень давно его и Риту.
   Взгляд желтых волчьих глаз неодобрительно скользнул по морпеху.
   - Преувеличиваешь, - констатировал собеседник. - Да и вообще ты не очень-то силён в философии, но всё-таки я тебе скажу. Дар свободы выбора у тебя, да и у всех вас - от Вседержителя и Творца, и никто, кроме него, никогда не сможет этот дар отобрать. Но этот дар получили не только вы. И не только вы этим даром пользуетесь. Те, кто стал причиной ваших горестей - тоже были свободны в своих поступках, не менее, чем вы. И не более того. По крайней мере - когда-то были. Так что мы даже не Мойры, выбирающие нить судьбы и равнодушно откладывающие её в сторону. Каждый делает свою судьбу сам, но при этом влияет на судьбу тех, кто его окружает. А они, в свою очередь, влияют на его судьбу. Такая вот диалектика.
   - Да уж, диалектика... - пробормотал Мирон. Откровенно говоря, в Высшей Школе КГБ диамат, то есть диалектический материализм был одним из наиболее ненавидимых экзаменов. И известный анекдот гулял среди слушателей в адаптированном варианте:
   "- В чём сходство и различие мата и диамата?
   - Мат все понимают, но делают вид, что не понимают, а диамата не понимает никто, но все делают вид, что отлично в нём разбираются. Но и тот и другой являются мощным оружием в руках офицера госбезопасности".
   - С диалектикой мы как-нибудь разберёмся, - заверил Балис, - а вот этот-то разговор ради чего? Задачу мы, получается, выполнили. А дальше что?
   - А дальше - как обычно, - улыбнулся толстяк. - Вознаграждение и полная свобода дальнейших действий.
   - Значит, всё-таки это было ваше дело, раз вы платите нам за его выполнение, - констатировал Нижниченко.
   Незнакомец потешно всплеснул руками. Анне-Селене бросилось в глаза, что его крупные ладони были розовыми и мягкими, как это обычно и бывает у полных людей.
   - Честное слово, не понимаю, как можно так долго упорствовать в ошибке и настолько не уважать самих себя. Мирон Павлинович, скажите прилюдно, уважаемый, Вы под лавину залезли ради нашей награды? А на штурм Вальдского замка подались тоже из-за неё?
   - Нет, но...
   - Тогда о чём мы с вами препираемся столько времени? Поймите нас правильно: нас очень устраивает то, что вы сделали на Вейтаре и поэтому мы хотим вас отблагодарить. Не нужна вам наша благодарность - откажитесь, настаивать никто не будет и зла на вас не затаит. Только сначала хорошенько подумайте, действительно ли хотите отказаться. Мы ведь вам не деньги предлагаем и не золото.
   - А что же? - не утерпел любопытный Серёжка.
   - Исполнение желаний. По одному на каждого. Разумеется, не любых, не всё в мире в наших силах. Но всё-таки мы способны на большее, чем чашка ароматного кофе.
   Толстяк небрежно махнул рукой и на столе из ничего возник кофейный сервиз: семь синеватых фарфоровых чашечек с белыми ручками и золотистыми ободочками на таких же синеватых с золотистыми ободочками блюдечках. Наполнявшая их тёмная жидкость испускала лёгкий парок. По залу разлился тонкий кофейный аромат.
   - Нам-то зачем? - угрюмо пробормотал Женька.
   - Всем поровну, - приветливо улыбнулся незнакомец. - Эту чашку кофе ты и Анна-Селена можете выпить так, словно вы обычные дети. И получить те же ощущения, которые испытывали во время своей прежней жизни.
   Нижниченко вспомнилась чешская пословица, как-то невзначай оброненная полковником Хиски: "На языке медок, да на сердце ледок". Человек в кресле был явно себе на уме. Хоть он изо всех сил и старался показать своё дружелюбие, но Мирон не сомневался, что если что-то пойдёт не по его планам, церемониться с путешественниками незнакомец не станет.
   Женька, не забивая себе голову всякими сложностями, нахально хмыкнул, подошел к столу, подхватил ближайшую чашку и сделал крупный глоток.
   Это был настоящий кофе, которого мальчишка не пил... не пил... с прошлого лета. Ну, да, они всей семьёй отдыхали в Феодосии. Вокзал там расположен у самого моря, они пришли к посадке прямо с пляжа, сидели в кафе на привокзальной площади, ели мороженное, пили кофе и строили планы, как приедут сюда следующим летом. Кто тогда мог подумать, что папы и мамы то лето было последним...
   - Жень, правда? - требовательно спросила Анна-Селена.
   Мальчишка взял себя в руки, хватило сил не только ответить:
   - Попробуй - узнаешь.
   Но и на улыбку. Правда улыбка получилась бледной, так ведь быть вампиром подросток не перестал.
   Женькины слова словно сломали какую-то невидимую стену. Отведать кофе захотели практически все. Наромарт с непривычной робостью признался, что никогда не пробовал такого напитка, после чего Сашка и Серёжка наперебой принялись убеждать эльфа, что это очень вкусно. Балис машинально удивился Сашкиным познаниям в этой области, на что казачонок заикнулся, было, про шустовский коньяк, но тут же смешался и покраснел. Морпех предпочёл оговорки не заметить.
   А вот Серёжкино:
   - Вкусно, но на настоящий кофе совсем не похоже.
   Не заметить было невозможно.
   Балис встретил фразу спокойно. В раннем детстве всё было просто и ясно: настоящий кофе - из "московского" пайка, который получал дед. Ирмантас Мартинович щедро делился дефицитными продуктами с детьми, а значит - и с внуками. Потом выяснилось, что вполне настоящее кофе, хотя и немного другое, можно попить в некоторых вильнюсских кафе. А окончательно осознать относительность критерия "настоящий" применительно к этому напитку ему помог визит крейсера "Михаил Кутузов" в Неаполь в восемьдесят шестом. Тогда старший лейтенант Гаяускас умудрился последовательно попробовать турецкий, греческий и итальянский кофе. Три совершенно не похожих друг на друга вкуса. Но попробуй назвать кого-то из них ненастоящим...
   У Серёжки же наверняка опыт был победнее.
   А вот Мирон, большой любитель и специалист по части этого напитка, не удержался от того, чтобы поинтересоваться, какой-такой кофе мальчик называет настоящим, на что получил потрясающий по своей наивности ответ:
   - А у нас мама иногда из Тирасполя привозила. Там ещё такой казак на пакете. В этой, как её... в бурке.
   Сашка уставился на друга широкими от удивления глазами. Мысль о том, что на упаковке с каким-то там напитком можно изобразить казака показалась подростку совершенно дикой. Нет, конечно, людей всяких на коробках рисуют, а с трёхсотлетия дома Романовых в хате у Кириченок поселился шкалик, выполненный в виде Великой Княжны Ольги Николаевны ( мама при взгляде на него немедленно вспоминала, как батька на праздник от души кирьнул ), но казак-то здесь при чём? Казаки - воины, их на лубках правильно изображать, а не на пакетах. Тем более, с кофием, которого в станицах отродясь не пили. Кубыть только у атамана в хате по большим праздникам, да и то вряд ли, если только заради гостей из самого Екатеринодара или Новочеркасска.
   Мирон изумился ещё больше, но совсем по другой причине.
   - Серёжа, это случайно был не напиток "Кубанский"?
   - Точно, "Кубанский", - радостно кивнул мальчишка.
   Нижниченко скривился, словно у него стрельнул больной зуб. Вот в такие моменты и особенно чётко и ясно становилось понятно, насколько тяжело был болен Советский Союз. Старшее поколение безопасников, выбравшись коллективно на природу или просто на пьянке по случаю, любило побурчать о том, как "страну развалили". Чего там говорить, соответствующие спецслужбы недружественных СССР стран, конечно, не в песочнице играли. Но то, что уже взрослый мальчик из провинциального городка искренне полагал настоящим кофе суррогатную бурду то ли из цикория, то ли из молотых желудей, то ли вообще чёрт знает из чего - это отнюдь не происки американцев, а стопроцентно своё, родное. Примерно в Серёжкином возрасте Мирон ездил в гости к родственникам, жившим в глубинке Тамбовской области. Сколько сил потом отец потратил на убеждение сына в том, что "это тоже мороженное, только не сливочное". А другого в городке и не было, а городок-то, между прочим, был не простым, а целым райцентром. Ежедневная газета с призывами к верности делу Ленина в нём имелась, а вот нормальное мороженное - нет. Насчёт кофе Мирон точно не помнил, но к версии о его существовании в магазинах райцентра относился крайне скептически. Скорее всего, там кроме "Кубанского" можно было встретить только ещё один "растворимый кофейный напиток" - "Летний", которому до настоящего кофе, как... в общем, как коллеге "Кубанскому".
   Разумеется, высшая ценность жизни не в качественном кофе. Но и не в том, чтобы посадить всю страну на макароны и мойву, которую в народе называли не иначе, чем "помойва", а потом требовать безоговорочной и безоглядной преданности даже не абстрактной коммунистической идее, а конкретным мордоворотам из обкомов, крайкомов и ЦК КПСС. Уж эти-то недостатка в хорошем кофе не испытывали. Да и не только в кофе: в обкомовских пайках было хоть и не всё, но почти всё. А простые люди штурмовали большие города "продуктовыми электричками". Не потому, что в провинции чего-то не было, а потому, что в городах хоть что-то было.
   И вот о том, что это безобразие закончилось Мирон Павлинович Нижниченко не сожалел никогда. Страна, которая так не уважает своих граждан, существовать не может и не должна. При этом он понимал, что за эту самую страну погибли Балис с Серёжкой. Бросить даже тень сомнения на их выбор Мирон не мог. Такое вот противоречие. Может быть, оно образовалось потому, что в их мире на месте СССР расцвело уж какое-то совсем невообразимое безобразие. Всегда на место плохого может прийти ещё худшее. На Мироновой Грани всё прошло намного приличнее и цивилизованее.
   Итог невесёлых размышлений в голове генерала подвёл ещё один анекдот эпохи ранней Перестройки:
   "Пьют, значит, в одном маленьком австрийском кафе агенты КГБ и ЦРУ. Наш втихаря ихнего спаивает, супостат спивается.
   - Скажи, Джон, - приступает к выполнению важного правительственного задания чекист, - Чернобыль - это ведь ваша работа?
   - Нет, Иван, - отвечает рыцарь плаща и кинжала, - Чернобыль мы не взрывали.
   Выпили ещё по одной.
   - Скажи, Джон: Чернобыль - ваша работа?
   - Нет, Иван, к этому взрыву мы не причастны.
   Выпили ещё. Совсем худо американцу стало.
   - И всё-таки признайся, Джон, это же вы Чернобыль взорвали.
   - Нет, Чернобыль - это не мы. Но я тебе скажу, Иван: "Агропром" - это наша операция!"
   Голос пухлого божка вернул Мирона к реальности.
   - А теперь давайте перейдём от кофе к серьёзному делу. Всё очень просто. Чтобы не смущать остальных, каждый из вас по очереди задумывает желание, а мы либо исполняем его, либо говорим, что это невозможно. Тогда вы повторяете попытку.
   - А как же вы узнаете желание, если мы его не скажем? - простодушно изумился Серёжка.
   - Так и узнаем, - оскалился тип с волчьей головой. - Мы ещё и не то можем.
   - Если ты веришь, что мы способны желание исполнить, то узнать его для нас не должно быть сложным, - ласково улыбнулся толстяк.
   Мальчишка смущённо потупился, словно первоклашка, на открытом уроке забывший, какая буква идёт в алфавите после фэ.
   - Начнём, - бодро продолжил обладатель шелкового халата и возбуждённо потер руки. - Женя первый взял кофе, ему первым и загадывать.
   Подросток не колебался.
   "Хочу стать человеком и вернуться домой".
   Приключениями он уже был сыт по горло. Пусть Солнечный Козлёнок ищет себе для развлечения других дурачков и пудрит им головы историями про борьбу с Тёмными Властелинами. А Женька теперь точно знает, что интернат - не самое плохое место для мальчишки-сироты. Особенно, если это не простой интернат, а для одарённых детей и с углублённым изучением... Оказалось, вспомнить, что именно углублённо изучали в интернате, куда Женьку собирались сдать дядя и тётя, пареньку уже не под силу, но это его не сильно огорчило. Главное - он будет в своём мире, почти что дома.
   - Два желания, а не одно, - оскалился волчара. С желтых клыков капала белая пена. Анна-Селена с огорчением подумала, что жизнь не сказка: там желания обычно исполняют бородатые добрые волшебники или благообразные феи. Бог стрельнул в её сторону круглыми желтыми глазами.
   - Можно попробовать.
   В следующее мгновение он исчез. Теперь в кресле сидела круглолицая большеглазая девушка в распахнутом кожаном пальто поверх чёрной же блузы. Костюм дополняла широкополая шляпа и кожаные перчатки. Разумеется, тоже чёрного цвета. Затянувшись папиросой, которую она держала почему-то в левой руке, девушка голосом человековолка поинтересовалась:
   - Так больше нравится?
   - Мне всё равно, - честно ответила маленькая вампирочка.
   Бог в халате окинул бога ( или богиню ) в пальто кислым взглядом.
   - И такой отдать душу? Вот уж никогда не пойму.
   Богиня кивнула, тряхнув длинными каштановыми волосами, свободно ниспадавшими на плечи.
   - Не поймёшь. Он любит её, а ты не любил никого и никогда. Кроме себя, конечно.
   Толстяк нахмурился, но тут же взял себя в руки, повернувшись к Женьке. Тот взирал на происходящее с гордым видом Памятника Обиженному Детству. Дескать, опять эти взрослые оборвали разговор на полуслове, занявшись своими очень важными взрослыми делами. А ребёнок... что - ребёнок. Ребёнок и подождать может, никуда не денется.
   Но уговаривать Женьку чудотворец не собирался. Вместо этого он будничным тоном произнёс:
   - Два желания мы исполнять не будем. Но второе может сбыться и без нашей помощи, ты это знаешь.
   Подросток мрачно кивнул.
   - Значит, мы выполняем первое?
   - Выполняйте.
   Всё равно ничего другого в голову не приходило. Хорошо хоть, эта парочка не уподоблялась Якубовичу с его "Полем Чудес" и не переспрашивала по десять раз: "Вы уверены? Нет, Вы действительно уверенны?"
   - Готово, - сообщила женщина.
   - Уже? - удивился Женька.
   Никаких изменений в себе он не чувствовал. Смеются над ним, что ли?
   - Уже, - подтвердил мужчина.
   Как положено в таких случаях, мальчишка слегка ущипнул себя за руку. Щипок оказался до безобразия болезненным.
   - У-йя, - не сдержался Женька. Божки довольно усмехнулись.
   - Теперь твоя очередь, Анна-Селена.
   Девочка не задумывалась. Она уже давно поняла, что перед ней тот самый случай, про который во сне рассказывал Олаф. Заветное желание у неё было только одно: вернуться домой. Но для этого надо перестать быть вампиром.
   - Уже перестала, - поощрительно кивнула женщина и затянулась сигаретой.
   Правда? Анна-Селена с силой топнула ногой. Пятка отозвалась лёгкой ноющей болью, вызвавшей приступ безумной радости. Девочка запрыгала на месте и захлопала в ладоши.
   - Анька, ты чего? - изумился Серёжка.
   Лучше бы промолчал От избытка чувств она тут же чмокнула друга в щёку, чем повергла его в величайшее смущение. Мальчишка покраснел так сильно, что, казалось, от него запросто можно было прикуривать.
   - Только знай, индекса у тебя не появилось, - заявил толстяк, но Анна-Селена только беспечно махнула рукой.
   - Вот уж наплевать. Проживу как-нибудь и без него.
   Даже в прежней жизни она бы не стала тратить желание на получение индекса, придумала бы что-нибудь более стоящее. Например... Мама...
   Улыбку с лица Анны-Селены как ветром сдуло. На глаза навернули слёзы. Дура, восторженная дура. Она же могла пожелать, чтобы мама не погибла, и тогда...
   - И тогда пришлось бы выбирать другое желание, - безразличным голосом сообщила женщина. - Мы же предупреждали, что не всесильны.
   Девочка недоверчиво поглядела на нежащихся в креслах чудотворцев. Похоже, они не обманывали. Плакать сразу расхотелось, но и радость не возвращалась.
   - Прошу следующего, - немного картинно объявил толстяк. - Наромарт?
   - Я в этом не участвую, - негромко, но твёрдо ответил тёмный эльф. - Я служу Элистри и не могу принимать дара от иных богов.
   Женщина недовольно скривилась.
   - Что ж, я непременно поинтересуюсь, какую награду она определит тебе за проявленную верность.
   - Моя верность не зависит от награды, - с достоинством парировал священник.
   - Хорошо, это твой выбор, - как-то торопливо встрял толстый бог. - Мирон Павлинович, Ваша очередь. Или Вы настолько верующий человек, что отвергните наш дар?
   - Не настолько, - честно признался Нижниченко.
   В последнее время перед переводом в Киев он стал всё чаще заходить в Владимирский Собор, несколько раз подолгу беседовал с отцом Михаилом. Христианство, вроде знакомое с раннего детства стало открываться генералу совершенно по-иному. Но воцерковленным христианином Мирон себя назвать бы никак не рискнул. И о том, как в его ситуации должен вести себя верный сын Церкви он, откровенно говоря, понятия не имел. Зато имел стойкое подозрение, что в церковных книгах про это ничего не сказано. А раз так, то необходимо полагаться на совесть и здравый смысл. И оба этих чувства подсказывали ему, что если он попросит неожиданно встреченных чудотворцев сохранить жизнь экипажу самолёта, то никому плохо от этого не будет.
   - Невозможно, - развёл руками толстяк. - Они и без нас живы. Кстати, Вам на это уже намекали.
   - Мне много на что намекали. Но я не спешу верить на слово.
   Прозвучало резковато. Не надо бы было так говорить с богами. Грубость никого и никогда до добра не доводила. К счастью боги не обиделись.
   - Нам можете верить, - заверила женщина, небрежно стряхивая пепел в материализовавшуюся на столе пепельницу, которая оказалась не слишком соответствующая антуражу: эдакое маленькое блюдечко с низкими бортиками из толстого стекла. В мире Мирона такие обычно расставляли на столиках маленьких кафешек. - Обманывать вас нам решительно не за чем.
   - Вам я верю, - особо подчеркнуть искренность чувств голосом Нижниченко даже и не пытался: раз собеседники способны читать мысли, то их не обманешь, даже если очень захочется. А в данном случае он и обманывать никого не собирался.
   - Тогда - Ваша вторая попытка.
   "А ведь нечего мне особенно и желать-то", - осознал Мирон. - "Привык ставить себе достижимые цели и всего добиваться сам, давно уже за журавлями в небесах не гоняюсь. Денег, как у Билла Гейтса? А что потом с ними делать? Пост министра или, хуже того, Президента? Нет уж, это работа не для аналитика, а для политика. Свою школу, как у Цевелёва? Хотелось бы, да только авторитет и уважение греют лишь тогда, когда на все сто процентов заработаны своим трудом. Дело об инопланетных прогрессорах, вроде раскрыли и закрыли... А вот это - идея. Вот что надо загадать: устранить наиболее крупную угрозу безопасности Юго-Западной Федерации".
   - Э-э-э... Мирон Павлинович, разве это называется "желание для себя"? - недоумённо переспросил полный божок.
   - Разумеется, - уверенно кивнул Нижниченко. - Я всё-таки заместитель министра, заниматься этим придётся мне. И головомойку получать - тоже мне.
   - А за что головомойку-то? - как всегда, догадаться по интонации, шутит ли Балис или интересуется всерьез было невозможно. Но вопрос оказался очень кстати.
   - Сам же офицер, должен понимать, что головомойки начальство устраивает не только за то, что виноват, но и по ходу дела - чтобы исполнители не расслаблялись. А если учесть, что начальники у меня - не профессионалы.
   - Всё-всё, я убеждён, - торопливо согласился толстяк. - Правда, есть ещё одна небольшая неувязочка: безопасности Юго-Западной Федерации в настоящий момент практически ничего не угрожает. После уничтожения излучателя странники к вам долго не сунуться, а что касается дальних и ближних соседей... Теоретические планы, конечно, разработаны у многих у многих государств, но на практике... Есть дела поважнее. Внутренние же экстремисты малочисленны. Хотя... Есть одна организация, всерьёз подумывающая о террористических актах.
   - Вот от них нас пожалуйста и избавьте!
   Страшно было себе представить, что и до них доберётся эта зараза.
   - Авиакатастрофа? Криминальное происшествие? Автомобильная авария? Взрыв бытового газа? - принялся подчёркнуто деловито перечислять толстый.
   Женщина возмущённо фыркнула:
   - Что за расточительность, Шафранек? Камень на шею - и в воду!
   А потом подмигнула Серёжке. Мальчишка подмигнул в ответ. Прикольный был мультик - "Ловушка для кошек". Серёжка его в клубе смотрел целых три раза.
   - Ладно, а теперь - серьёзно, - богиня затянулась сигаретой. - Убить этих людей мы не можем. Перевоспитывать - не по нашему профилю. А вот сердечный приступ в самый неподходящий момент одному очень активному человеку обеспечим. Компрометирующие документы и списки активных членов организации будут при нём. Дальше уже - ваше дело. Устраивает?
   - Более чем, - кивнул генерал.
   - Значит, договорились, - подвёл итог бог в халате. - Львов, проспект Ленина, дом двадцать один, гостиница "Первомайская". Скоро услышите.
   "Век бы не слышать", - искренне подумал Мирон. Но раз доморощенные террористы в Федерации уже завелись, придётся иметь с ними дело. И помощь встречных богов здесь весьма кстати.
   - Так, ещё одним невыполненным желанием меньше, - довольно потёр руки толстяк. - Продолжим. Саша?
   "Снимите с меня проклятье", - мысленно произнёс казачонок.
   Он не признавался никому: ни Адаму, ни Михаилу-Махмуду, ни Мирону Павлиновичу, но это давно уже стало для него самым заветным желанием. Подросток не знал, что с ним станет после того, как проклятье исчезнет, но был согласен на всё. Даже на немедленную смерть. Потому что лучше умереть, чем такой вот... ужас без конца.
   Женщина иронично улыбнулась:
   - Просьба не по адресу. Это не нашего ума дело.
   - Почему? - разочарование было таким сильным, что Сашка не сдержал эмоций.
   - Мы не можем отменить волю Того, кто принял это решение.
   Парнишка ссутулился, обречено махнул рукой.
   - Ничего мне тогда не надо.
   - Подумай, - начал, было, толстяк, но подросток прервал его неожиданно резко и зло.
   - Да чего здесь думать? Того, что мне действительно нужно, вы сделать не можете. А кофе выпить... Это я и без вашей помощи могу. Если вам так нужно, чтобы я обязательно что-то попросил, давайте сюда тарелку настоящего кубанского борща.
   Чудотворец рассержено взмахнул широким парчовым рукавом.
   - Не обязательно. И тратить желание на какой-то там борщ - глупость несусветная. Ты получил такую возможность, которую не получает почти никто, хотя чуть ли не все люди мечтают об этом всю жизнь.
   - Вот и выполняйте желания тех, кто об этом мечтает.
   - Правила устанавливаешь не ты. Мы выполняем желания только тех, кого считаем нужным. Кого мы считаем нужным, - бог особо выделил голосом слово "мы".
   - А у меня только одно желание: оставьте меня в покое. Понятно?
   По голосу Мирон понял, что Сашка близок к срыву. Если эти чудотворцы не отстанут от парня, то придётся вмешаться.
   К счастью, чудотворцы отстали:
   - Понятно. Значит, желание называет Балис. Только мы должны тебя сразу предупредить: ты на особом положении.
   - В каком смысле?
   - Ты знаешь, что ты не обычный человек. Твой друг назвал тебя лемуром, твой народ называет себя дарами или дэргами. Суть не в названии. Важно, что ты - другой. И применительно к тебе наши возможности сильно ограничены.
   - Как я вижу, - Балис кивнул на отшедшего к стеллажам Сашку, - не только по отношению ко мне.
   - Ты наблюдателен, - не без сарказма заметил толстяк.
   - Такая у меня профессия, - парировал капитан морской пехоты.
   Взмахнув широкими парчовым рукавами, божок вскинул руки вверх, демонстрируя признание капитуляции. А женщина пояснила:
   - Если очень сильно постараться, то, наверное, ты сможешь выбрать что-то и для себя. Но, боюсь, что перебирать мы будем очень долго. Если бы ты направил желание не на себя и свою семью, мы были бы крайне признательны. Конечно, многим людям такие предложения делать просто бессмысленно, но, насколько мы можем судить, ты не из их числа.
   Женька украдкой очень заинтересовано рассматривал офицера. Неужели действительно осчастливит какого-нибудь постороннего человека? Пожалуй, ни он сам, ни любой из его одноклассников на такое бы не согласился. Да что там одноклассников, взрослые бы тоже нашли благовидный предлог отвертеться от такой щедрости. Раньше Женька считал, что так и должно быть, а иначе поступают немногие упёртые, из которых то самое... только гвозди делать.
   Но в приключениях раз за разом приходилось убеждаться, что это не так. Все его спутники были не идеальными героями, не ангелами с пёрышками, и не зацикленными фанатиками. И заблуждений у них хватало, и недостатков. Но внутри каждого жило какое-то особое чувство, которое позволяло его обладателю отдать, что называется, последнюю рубашку тому, кто действительно находится в бедственном положении. Так что же, Женькин мир, Женькина Грань утратила что-то незаметное, но очень ценное? Или это нечто утратила только большая часть людей на его Грани, а меньшинство, думающее о других больше, чем о себе живёт где-то рядом. Может быть, в соседней квартире, за тонкой бетонной стенкой. Но никто об этом даже не подозревает, потому что большинство твёрдо уверено: честные, неподкупные, добрые, смелые и совестливые люди встречаются только в книгах и фильмах. Да и там они стали попадаться всё реже и реже, потому что зрители и читатели больше любят смотреть и читать "про то, как в жизни", то есть как люди ломаются, а не как умеют держать удар.
   "Восстановления Советской Власти на всей территории СССР, конечно, тоже желать не стоит?" - иронически прикинул Балис.
   - Почему же, с этим как раз особых проблем нет. Президент Ельцин издаст соответствующее постановление - и вперёд.
   - А независимые государства, конечно, не согласятся? - уточнил Гаяускас.
   - А ты сомневаешься? - по-одесски вопросом на вопрос ответил толстяк. Вообще, божку явно было не чуждо чувство ехидства.
   В чём-чём, а уж в этом никаких сомнений у Балиса не было. Что думает народ - это вопрос сложный, да и не думает никогда весь народ одинаково, а вот республиканские элиты уж точно снова под Москву идти не захотят. Конечно, их можно подкупить, запугать, убедить, но кто это будет делать? Ельцин или, может, Козырев? Легче представить себе Президента Джонсона во главе Компартии США, а Сайруса Вэнса правой рукой команданте Че Геварры.
   В общем, загадать такое желание означало нагрузить родную страну гражданской войной. И, как ни кощунственно звучит, хорошо если только гражданской, потому как можно и интервенцию получить. Редко когда гражданская война без интервенции обходится. Повезло американцам в своё время, чего уж там говорить. И очень немногие знают, что это "повезло" называлось "русские эскадры контр-адмиралов А.А.Попова и С.С.Лесовского". Те самые, что курсируя возле побережий СШСА - Попов возле западного, Лесовский возле восточного, служили серьёзным аргументом против вмешательства Великобритании и Франции в конфликт Севера и Юга.
   Ладно, мы пойдём другим путём. Как там в Питере сказал Огоньков? "Спасать мир - занятие для героев, я не потяну. Но конкретным людям помочь могу и должен". Да, что-то такое он тогда и сказал. Самое время последовать его совету.
   "Несколько лет жизни для Элеоноры Андрюсовны. По возможности здоровой и счастливой жизни".
   Божки молча переглянулись. А он пытался понять, почему первой в голову пришла старая женщина, а не кто-то из друзей-сослуживцев. Наверное потому, что друзья были молоды и здоровы, а соседку деда поджидали впереди только одиночество и смерть.
   Наконец женщина с запинкой проговорила:
   - Вообще-то формулировка очень сомнительная. Есть все основания оспорить утверждение, что это одно желание, а не несколько. Но раз ты пошел нам навстречу, то и мы можем ответить любезностью. Она увидит новое тысячелетие. Этого, надеемся, достаточно?
   Балис кивнул. Честно сказать, на такую щедрость чудотворцев он даже не рассчитывал. Два-три года, максимум - пять. А новое тысячелетие - это же две тысячи первый год. С ума сойти. Сколько бы ему исполнилось в две тысячи первом? Тридцать восемь...
   - Взгляните, - предложил толстяк тоном модного парикмахера.
  
   Видневшиеся вдали сквозь зелёную листву башни домов-новостроек из нарядного оранжевого кирпича были ему незнакомы, но парк Балис узнал: Жверинас. Одно время он подолгу гулял здесь тёплыми вечерами вместе с Беруте. Тогда юношеская влюблённость в более серьёзное и сильное чувство не переросло.
   Но сейчас был вечер, а не день. И в парке резвились малыши. А на скамейке под раскидистым каштаном дремала аккуратная старушка: Элеонора Андрюсовна Жвингилене. С того времени, как Балис её видел последний раз, она совсем поседела, как-то ссохлась, ещё больше сморщилась, но, в то же время, не казалась дряхлой и больной.
   К скамейке подскочила белоголовая девчушка лет семи с синеньком платьице, розовых гольфах и новеньких беленьких сандаликах. Когда-то Балис купил Кристинке почти такие же. Сейчас ему казалось, что он даже слышит хруст сгибающейся кожи.
   - Бабушка, ты спишь?
   - Мария? - встрепенулась старушка. - Я задремала.
   - А что тебе снилось, бабушка?
   - Не помню, Мария.
   - Ты всегда так, бабушка, - малышка смешно надула губы и обидчиво хлопнула ресницами. - Помнишь только то, что было давно. А что было вчера - не помнишь.
   Элеонора Андрюсовна только улыбнулась.
   - Поэтому я и рассказываю тебе сказки.
   И девочка сразу позабыла про капризы, бойко стрельнула глазами:
   - А сегодня вечером расскажешь?
   - Жива буду - обязательно расскажу.
   Видимо, это была у старушки постоянной присказкой, потому что Мария в ответ воскликнула:
   - Спасибо, бабушка!
   Потом чмокнула Элеонору Андрюсовну в щёку, и объявила:
   - Я пойду уток покормить.
   И девочка умчалась к пруду, в котором, как и во времена Балисовой юности, неспешно плавали очень важные утки. Старушка проводила её любящим взглядом, а потом повернулась к Балису и пояснила:
   - Моя правнучка, Мария. Недавно ей исполнилось восемь.
   - Просите, - машинально переспросил Гаяускас.
   - У неё день рождения третьего июня, в самом начале лета, - по-своему поняла его растерянность Элеонора Андрюсовна.
   - Она называет вас бабушкой, - только и смог выдавить офицер. На язык просилась совсем другая фраза: "Как вы меня заметили?", - только вот звучала она уж больно картинно.
   - А как ей ещё меня называть?
   Господи, да он же стал забывать литовский...
   - Знаете, я очень за вас тогда переживала, - как ни в чём не бывало, продолжала старушка. - Но была уверена, что вы обязательно вернётесь в Вильнюс, и, как видите, оказалась права. Правда, не могла предположить, что для этого вам понадобится столько времени: больше десяти лет. Странно, что я смогла это увидеть. Знаете, никогда не думала, что доживу до нового столетия. Как модно говорить у молодёжи - Миллениум.
   - Главное - дожили, - не впопад ответил Гаяускас, всё ещё чувствовавший себя очень неуютно.
   - Знаете, последние годы мне этого очень хотелось. Мне очень повезло. Мантас, мой внук, забрал меня в свою семью. У него прекрасная жена, две милых дочки. Мария - младшая, а старшую зовут Ромуальда, ей уже тринадцать. У Мантаса хорошая работа, квартира здесь, в Жверинасе. Знаете, иногда кажется, что после обретения независимости Литвы я попала в сказку.
   Старушка лукаво улыбнулась.
   - Нет, не думайте, что я выжила из ума. Литва - не рай на земле, конечно, в стране есть проблемы. Но по сравнению с соседями... Знаете, спросите любого встречного, и он ответит, что хотел бы жить именно в Литве, а не в Белоруссии, Латвии или Польше. Я уверена. И не важно, литовец он, белорус, русский или поляк.
   Балис не стал огорчать недоверием трогательно-наивную в своём патриотическом восторге старушку. Да и, откровенно говоря, стой перед ним сейчас такой выбор, в качестве альтернативы Литве он рассматривал бы никак не Латвию или Белоруссию, и уж тем более не Польшу.
   - Вот и ты вернулся сюда, так что...- подытожила Элеонора Андрюсовна. Тут он уже промолчать не мог.
   - Я не вернулся. Вы не понимаете, я ведь...
   Но она решительно прервала:
   - Это ты не понимаешь, - сказала старушка таким тоном, как говорят с малышами вроде Марии. - Ты любишь Литву, ты не делал подлости и ты сейчас здесь. Это - главное. А всё остальное... Поверь, это уже абсолютно неважно. Пока - просто поверь. Придёт время, и ты сам это поймёшь.
   Сквозь зелёную листву в глаза неожиданно ударило яркое жёлтое солнце. Балис непроизвольно сощурился, прикрыл лицо рукой.
  
   - А вот так мы с тобой не договаривались, - укоризненно покачал головой толстяк. - Разговаривать с ней ты права не имел.
   У Гаяускаса чуть не вырвалось, что разговор Элеонора Андрюсовна начала сама, не молчать же ему в ответ, но он сообразил, что с такими противниками оправдываться, означает обязательно остаться виноватым. Это как в бою на ножах: обороняться можно, а вот уходить в глухую защиту - верная гибель. Надо самому нападать, надо чтобы они оказались виноватыми.
   - Что-то я не помню, чтобы мы вообще о чём-то договаривались. Вы предложили мне посмотреть, я даже согласиться не успел.
   - Но ты же хотел...
   - У вас тут что, мысли к личному делу подшивают?
   Вообще-то кто знает, какие нравы в этой... небесной канцелярии. Только что-то не верится, что боги - всего лишь переростки-политотдельцы ( не при Славке Огонькове будет сказано ).
   - Дэрг прав, - негромка заметила женщина. - Ты поторопился, не оформил чёткого договора, а потому не в праве предъявлять ему претензии.
   - Ты формалист, - отмахнулся пухлой ладошкой бог в халате. Обращение к женщине в мужском роде выглядело забавным, но никто не рассмеялся: не до того было. - Я никогда не ставил букву закона выше его духа...
   - Со своими адептами разбирайся как знаешь, но сейчас мы с тобой всего лишь работники. И я намерен проследить, чтобы все обговорённые формальности были соблюдены. Дэрг ничего не нарушал.
   - Ладно, - сокрушенно вздохнул толстяк. - Будем считать вопрос исчерпанным.
   Кажется облегчённо вздохнули все собравшиеся в зале.
   - У нас осталось последнее желание. Серёжа.
   Уж слишком тихий и послушный был у Серёжки вид. Мирон почувствовал, что точно знает: сейчас что-то произойдёт. Кажется, не он один. Женщина бросила в пепельницу окурок и подалась вперёд.
   - Поскольку это последнее желание и повлиять на выбор остальных ты уже никак не сможешь, то можно кое-что произнести в слух. Мы не воскрешаем мёртвых - нам это не дано. Мы не можем постоянно управлять твоим миром. Нам под силу внушить почти любому человеку любую идею, но как отнесётся к ней другие люди - от нас не зависит. Мы можем сделать так, чтобы Президент Молдовы издал Указ о независимости Приднестровья, но убеждать согласиться с этим политиков мы не станем.
   - Нужны нам его Указы... - пробормотал Серёжка. Кто такой Снегур, чтобы решать за Приднестровье? Пусть ещё... как же эта африканская страна-то называлась... Сингапур... нет... точно. Пусть Занзибар учит решать, как им жить. - У меня другое желание.
   - И очень хорошо, - как-то преувеличенно бодро воскликнул толстяк и снова потёр руки. - Мы готовы.
   "Пусть Сашка станет обычным человеком. Он этого очень хочет".
   - Мы уже обсуждали этот вопрос. Это невозможно, - скучным голосом ответила женщина. - Неужели ты думаешь, что он об этом не просил?
   Сашка, которого перепалка Балиса с богами вернула от стеллажей с книгами к столу посмотрел на Серёжку очень подозрительным взглядом, но ничего не сказал.
   - Видно было, что просил...
   - Тогда зачем желать невозможного?
   Мальчишка смутился, опустил голову и, глядя на богов из-под чёлки, тихо пробормотал:
   - Он просил для себя, а я - для другого.
   Женька возмущённо фыркнул:
   - Можно подумать, у них от этого сил прибавится. Соображать же надо!
   Серёжка обиженно засопел.
   - Как всё-таки хорошо иметь дело с нормальными детьми, - толстяк подчеркнул голосом слово "нормальные", - они думают. Они оценивают ситуацию. И принимают логичные решения. И как неприятно иметь дело с койво. У меня иногда складывается впечатление, что они вообще не думают. Только чувствуют - и сразу совершают поступки.
   В словах бога Женьке почудилась насмешка. И, словно нарочно, Анна-Селена спросила:
   - Но ведь Женя прав: какая разница, кто назовёт желание? Или нет?
   - Или нет, - кивнула женщина, и девочка заметила, что её волосы, ещё минуту назад бывшие иссиня-чёрными, стали пепельного цвета. - Многое в этом мире нелогично, если иметь ввиду только вашу, человеческую логику. На самом деле разница есть, и порой - просто огромная. Но сейчас не тот случай. Мы не можем выполнить это желание, Серёжа. Даже с учётом того, что ты просишь за другого.
   Теперь обиженно насупился уже Женька. Очередной раз мелкому геройство сошло с рук. Особенный он, что ли? И, словно нарочно, в разговор вмешался Наромарт:
   - Простите, но разве Серёжа - койво?
   - Конечно койво, - уныло согласился толстяк. - Да ещё какой.
   - Но... я этого не чувствую. Он - обычный человек.
   - А что ты собрался чувствовать? - с деланно невинным видом поинтересовалась женщина.
   - Но, это же должно как-то проявляться? Я же чувствовал особенность у Балиса... у Саши...
   - Никаких особенностей у койво нет. Они - обыкновенные люди... или эльфы... да-да эльфы-койво. Их способности не связаны с какими-то физическими особенностями.
   - Любая способность должна иметь какое-то физическое обоснование, - упорствовал эльф.
   - И это говорит священник? Впрочем, гномьи священники всегда отличались оригинальными взглядами на своих богов-покровителей.
   - При чём тут гномы? - изумился Мирон.
   - Да при том, что ваш друг воспитывался у свирфов. Кстати, он от Вас этого и не скрывал. А Вы могли бы догадаться, что это должно было сильно отразиться на его характере. На обычного эльфа Наромарт, мягко говоря, поведением не слишком походит. Неужели вам в глаза не бросилась разница в его поведении по сравнению, например, с Льют?
   - Я думал, это связано с тем, что они из разных народов...
   - И это тоже важно. Но воспитание даёт вам, смертным, намного больше, чем происхождение. Тут кое-кто постоянно сомневается, человек он или нет. Вспомнил бы, кто его воспитал. Кто были его друзья - в школе, во дворе, в училище, на службе. Учителей бы школьных вспомнил и командиров... Может, тогда что-то и поймёт... если не безнадёжен.
   - Что вы нас всех отчитываете? - возмутился Серёжка.
   - Сами напрашиваетесь, - парировал бог. - Напридумываете себе непонятно чего, а потом мучаетесь от призраков, которых сами на себя натравили. Впрочем, мальчик, ты прав. Мы здесь не для того, чтобы учить вас жизни. Со своими призраками боритесь сами. Придумывай желание, и покончим с этим.
   "Раз вы не можете сделать Сашку нормальным, то сделайте меня таким как он".
   - Этого мы тоже не можем, - произнёс толстяк скучным голосом и осёкся.
   Лицо бога исказилось, словно он ненароком сел на острую кнопку или получил лёгкий разряд от электрошокера. Второй бог снова сменил облик: на месте женщины снова сидел человековолк, только теперь шерсть у него на затылке встала дыбом, а белки глаз налились кровью.
   Гаяускасу стало не по себе. Случись что - этих двоих вряд ли даже волшебный кортик остановит. Хотя, конечно, попробовать стоит - другие способы ещё хуже. Но что такого мог нафантазировать Серёжка?
   - Услышано, - церемонно произнёс волчара, прямо-таки впиваясь жёлтыми зрачками в Серёжкино лицо. - И будет так, как ты просил.
   Не смотря на всё старание держаться спокойно, голос у бога предательски подрагивал. Мальчишка с каменным лицом молча кивнул.
   - Вы что наделали? - с угрозой спросил Балис, делая полшага вперёд.
   - Мы - ничего, - толстяк выглядел сильно уставшим, его высокий лоб покрылся обильной испариной. - Хотел бы я знать, где и когда вы стали такими недоверчивыми? Вроде бы в ваших мирах люди лгут друг другу не больше, чем в других. Может даже и поменьше.
   - Вы - не люди, - Мирон стоял рядом, как в старые добрые времена.
   - Тем более. Боги, врущие смертным по мелочам - дурная фантастика.
   - Тогда объясните, что произошло.
   - Что произошло объяснить несложно. Ваш юный друг добился исполнения своего желания. Только вот не спрашивайте, как ему это удалось. Мы здесь не при чём.
   Путешественники, все как один, повернулись к Серёжке. Он продолжал стоять всё так же неподвижно, уставившись в одну точку перед собой.
   - Серёжа, - предельно спокойно спросил Нижниченко, хотя внутри генерала страсти бушевали не слабее десятибалльного шторма. - Серёжа, что ты загадал?
   Парнишка моргнул, повернулся к Мирону и спокойно ответил:
   - Я теперь стал таким же, как Сашка.
   - Что?!
   Прежде чем остальные успели осознать новость, казачонок подскочил к спутнику и грубо схватил его за куртку.
   - Да ты понимаешь, что наделал?
   Карие Сашкины глаза впились взглядом в серые Серёжкины, и бушевавший в них огонь наткнулся ледяную стену.
   - Понимаю, - малыш даже голоса не повысил. - Не глупее тебя.
   - Я же тебя не просил! - отчаянно выкрикнул Сашка. - Я даже не думал!
   - Саша... - попытался, было, вклиниться Мирон, но сейчас контролировать подростка было невозможно.
   - Да идите Вы... - отмахнулся он от генерала, точно от назойливой мухи.
   Нижниченко чувствовал, что максимум через полчаса парень будет искренне извиняться, но сейчас слушать взрослых не готов. Беда была в том, что ждать полчаса, пока Сашка остынет, они не могли: помощь Серёжке нужна была прямо сейчас.
   Положение спас тот, от кого этого не ожидали - Женька.
   Подросток просто негромко, но уверенно сказал:
   - Кончай малыша пугать. Рад ведь до смерти, что теперь не один.
   - Что? - Сашка пружинисто повернулся, казалось, он вот-вот набросится на Женьку с кулаками. Но тот продолжал оставаться спокойным. - Я рад?
   - Ты рад. Я же знаю. Сам таким был.
   - Каким - таким?
   - Таким - не таким, - разобраться в этой абракадабре постороннему было невозможно, но мальчишки отлично понимали друг друга.
   - Если бы не она, - продолжал Женька, кивнув на Анну-Селену, - то я вообще бы рехнулся и точно бы натворил глупостей.
   Девочка уставилась на него с величайшим изумлением. За всё время совместно вампирского существования ей и в голову не приходило, что она что-то значит для Женьки. Так, случайная подруга по несчастью. В голову сразу закралась мысль что мальчишка нагло врёт, только врать с таким видом мог лишь очень профессиональный и опытный лжец, на которого парень никак не тянул.
   Сашка тяжело выдохнул.
   - Рад... Да что мне теперь делать с этим обормотом?
   - Гоняй, как тебя Балис Валдисович гоняет. Каждое утро по пять километров.
   - Я согласен, - быстро вставил Серёжка.
   - Ох, смотри у меня...
   - Это вы сможете выяснить потом, без нас, - очень кстати вмешался толстяк. - Конечно, мы могли бы просто исчезнуть, но хотим быть вежливыми и потому прощаемся. Теперь каждого из вас ждёт своя дорога. Какая именно - Дорога подскажет.
   - Погодите! - воскликнула Анна-Селена. - Мы что же, расстанемся навсегда? И больше никогда-никогда не увидимся?
   - Вообще-то отвечать на ваши вопросы мы не обязаны... - начал толстяк.
   Потом боги переглянулись и волкоголовый закончил:
   - Но и ответить нам ничто не мешает. Вы действительно скоро расстанетесь. Кроме этих двух молодых людей, если конечно один из них не прогонит другого.
   Серёжка на всякий случай бросил на Сашку косой тревожный взгляд, казачонок в ответ хмуро бросил:
   - Прогонишь такого.
   Мирон успокоено вздохнул: гроза прошла, и, хотя Сашка ещё злился, этих друзей теперь разлучить будет совсем непросто.
   - Но обещать, что вы больше не встретитесь и никогда друг друга не увидите, вам не сможет никто. А если кто-то пообещает - не верьте. Жизнь непредсказуема. Как вы только что видели, она способна удивить даже богов. Так что, у вас есть все основания верить в лучшее.
   - Мы будем верить, - негромко произнёс Наромарт.
   Поправлять эльфа никто не стал.
   - Ну, а теперь на этой мажорной ноте позвольте нам удалится, - подвёл итог толстяк, а через мгновение он, его волкоподобный собрат стол и кресла растаяли в воздухе.
   - В цирке бы им выступать, - прокомментировал Балис. - Аншлаг был бы обеспечен.
   - Ага, точно, - поддержал Серёжка. Значения слова "аншлаг" было ему совершенно незнакомо, но в кишинёвском цирке он разок был и точно знал, что после такого исчезновения все дети на представлении аплодировали бы до тех пор, пока совершенно не отбили бы себе ладони. Да и взрослые, наверное, тоже.
   - Не по чину им цирк, - усмехнулся Мирон. - Серьёзные ребята. Ладно, пошли отсюда. Надо ещё место для ночлега найти и устроится.
   Но место для ночлега искать не пришлось. За дверями их ожидали вовсе не луга, а приморский город. Небо казалось особенно ярко-голубым с маленькими кляксами белых облаков, воздух - по-особенному свежим и чуть солоноватым, ветерок - ласковым и озорным одновременно. Мирону и Балису показалось, что они снова в Севастополе, где-нибудь на Очаковцев или Шестой Бастионной. Сходство усиливали белёные стены окружающих башню двухэтажных домов, раскидистые каштаны вдоль улицы и увитые плющем изгороди. Именно башню - старую, с замшелыми стенами, сложенными в незапамятные времена из красного кирпича.
   Разрушала впечатление мостовая - именно мостовая, выложенная истёртым временем и колёсами булыжником. Да и пешеходные дорожки тоже были мощёными - большими квадратными плитками какого-то рыжего камня. А главное - стоявшее напротив выхода из башни средство передвижения, по классификации Мирона - нечто среднее между микроавтобусом и вагончиками, развозившими посетителей по московской Выставке Достижений Народного Хозяйства, проще говоря - ВДНХ. Кажется, в отринувшей советское прошлое Северной Федерации, это теперь называется ФВЦ - Федеральный Выставочный Центр. Притом, что никаких выставок там не происходит: все павильоны давно превращены в торговые центры.
   А вообще, и небо, и домики, и улицы, и видневшиеся вдали горы составляли только фон, главное же внимание приковывал к себе стоявший перед "авто" человек: коротышка ростом не выше Сашки, зато шире мальчишки в плечах как бы не втрое, с пышной пепельной шевелюрой и густой и широкой, словно лопата, бородой, ниспадавшей аж до живота. Одет сей оригинал был жемчужно-серую рубаху с короткими рукавами, из которых выпирали могучие мускулистые руки, густо заросшие жестким пепельным волосом, такого же цвета просторные штаны и кожаные сандалии на босу ногу эдак сорок восьмого, а то и пятидесятого размера.
   - Прелесть! - тихонечко пропищала восхищенная Анна-Селена.
   - Аой, дорогие! - донёсся хриплый бас откуда-то из недр бороды. - Садитесь, прошу. Всех развезу, куда надо доставлю. Бородой деда клянусь, довольны будете.
   Мирон машинально подметил, что хотя манера разговора незнакомца до раздражения напоминала киношных грузин ( реальные грузины вели себя совсем иначе, если, конечно, по каким-либо причинам не хотели подыграть стереотипу ), но акцента в его произношении не было. Совсем никакого.
   - Мы сами точно не знаем, куда нам надо, - попытался, было, отделаться от навязчивого сервиса Гаяускас, но не тут-то было.
   - Аой, дорогие! Почему не знаете? Заказ сделан, да? Всё оплачено, да? Садитесь, поехали. У Гиви - лучшая троллеконка в городе, да.
   - А кто такой Гиви? - простодушно поинтересовалась Анна-Селена, никогда раньше не сталкивовшася с подобным поведением. - И что такое троллеконка?
   - Гиви - это я, понятно, да? - по-детски обидчиво произнёс бородач. - Между прочим, лучший водитель города. Любого спроси: "Кто в Эннинге лучший водитель?" Каждый скажет: "Гиви лучший!" Точно говорю, да. Не веришь - иди, спроси.
   Спрашивать на пустынной улицы было некого. К тому же Анна-Селена чувствовала себя немного виноватой, поэтому торопливо сказал:
   - Извините, я верю. А что такое троллеконка?
   - Какая непонятливая девочка, - с осуждением покачал головой Гиви. - Вот троллеконка.
   Он громко хлопнул ладонью по деревянной раме фургона.
   - Четыре троллика в моторе. Это вам лошадь запрячь. Садитесь, говорю. Поехали.
   Окончательно обалдевшие Мирон и Балис повернулись к Наромарту. В конце концов, необычные встречи на Дороге были по его части.
   - Раз предлагают, надо садиться, - решил тёмный эльф. - Только уж Гиви, придётся тебе нам рассказать, что за заказ и кем он оплачен.
   - Всё расскажу! - энергично кивнул лучший водитель города. - Всё покажу!
   Балис и Мирон переглянулись и дружно рассмеялись. Женька бросил на них удивлённо-недовольный взгляд, в котором явно читался вопрос: не поехала ли у дядей от обилия приключений крыша. Друзья стойко проигнорировали подозрение. Чтобы понять их реакцию, надо было не только знать анекдот про Мюллера и мумию, но ещё и обстоятельства при которых двенадцатилетний Биноклик рассказывал его тринадцатилетнему Павлиновичу. Хотя нет, и этого маловато будет. Надо ещё понимать, чем был для мальчишек середины семидесятых фильм "Семнадцать мгновений весны".
   Первым в троллеконку забралась Анна-Селена, потом - Женька. Следом влез Балис и помог протиснуться внутрь Наромарту: если в обычной обстановке увечье эльфу практически не мешало, то при неординарных действиях неуклюжесть начинала буквально резать глаза. После целителя залезли внутрь и остальные. Мирон подметил, что Серёжка сначала хотел сесть возле Сашки, но смутился и пристроился подальше. Видимо, мальчишка опасался, что тот на него ещё сердится и, похоже, не без оснований: казачонок был непривычно мрачен. Впрочем, неплохо изучивший подростка Нижниченко был почти уверен, что суровость эта напускная.
   - Все сели, да? - на всякий случай спросил забравшийся в кабинку водитель Гиви. - Сейчас троллики настроятся - и поедем. С ветерком!
   С ветерком - это точно. Окна у повозки, кроме лобового, были не застеклённые, так что при мало-мальски приличной скорости ветер неизбежен.
   Корявые и неуклюжие на вид руки жизнерадостного бородача прямо порхали среди рычагов, кнопок и тумблеров. А банальную земную рулевую "баранку" ему заменял почти всамаделешний штурвал.
   - Какие всё-таки троллики? - не отставала Анна-Селена.
   - Понятно какие, - Мирон был готов поклясться, что довольный Гиви ухмыльнулся в бороду, - электрические троллики. Не садовые же. Кто же в мотор сажает садовых тролликов?
   Лучший водитель города громко рассмеялся, со стороны было похоже, что гулко ухает железная бочка, по которой лупит палкой увлечённый ребёнок.
   - Электрический троллик пока маленький, он много работать не может. Вот их сажают в мотор по три-четыре, они такие троллеконки и двигают. А когда вырастают, их в большие кареты пересаживают.
   Гиви мечтательно прищёлкнул языком.
   - Троллейбусы называются.
   Мирон и Балис оглушительно расхохотались. Женька согнулся от смеха. Серёжка тоже развеселился, но намного скромнее чем обычно.
   - Вы чего? - удивился Сашка.
   - Троллейбус. С электрическим троллем в моторе, - давясь от смеха, попробовал объяснить Женька. - Это же надо такое придумать.
   - Зачем смеётесь? - обиженно сказал Гиви. - Правду говорю, да. Не я придумал. Сами увидите, настоящий троллейбус.
   - Не сердись, Гиви, - взяв себя в руки, попросил Мирон. - Издалека мы, там у нас троллейбусы без троллей.
   - Э, дорогой, Гиви пятьдесят лет штурвал крутит, Гиви не обманешь. Как может быть троллейбус без тролля? Кто ему будет электричество вырабатывать? Ты знаешь что такое электричество, дорогой?
   - Знаю немного, - усмехнулся Нижниченко.
   - Сила тока в участке цепи прямо пропорциональна разнице электрических потенциалов на концах участка и обратно пропорциональна сопротивлению этого участка, - доверительно сообщил тёмный эльф.
   - Однако, - обалдело произнёс Мирон.
   Гаяускас только плечами пожал. Он уже давно решил, что от Наромарта можно ожидать всего, чего угодно. Закон Ома в интегральной форме - это ещё не самое невероятное. Напиши целитель между делом что-нибудь из институтского курса физики, Балиса бы и это не удивило. Хотя, если это что-то окажется уравнением Шредингера, удивиться всё-таки придётся. Потому как такую премудрость в своё время курсант Гаяускас так и не осилил. Да и не он один, почти весь поток плавал в основах квантовой механики. Как выяснилось впоследствии, стать хорошими офицерам это не помешало.
   - Слушай, дорогой, откуда знаешь? - обернулся к пассажирам Гиви. Охватившее водителя удивление не могла скрыть даже великолепная борода. - Сто шестьдесят лет живу, пятьдесят лет народ вожу - никогда такого грамотного эльфа не видел.
   - Я у свирфнебнинов учился, - пояснил Наромарт и добавил несколько слов на непонятном языке. Гиви прямо расцвёл.
   - Аой, дорогой. Почему молчал? Почему сразу не сказал? Это надо отметить. Непременно выпить надо. Граппу пьёшь?
   - Лучше вина, - предложил целитель.
   - Нет, дорогой, никакого вина. Скажи, разве свирфы пьют вино?
   - Не пьют, - признался чёрный эльф. - Ладно, граппа - так граппа.
   - Решено, дорогой. Вечером я угощаю. А сейчас - поехали!
   Гиви дёрнул один из бесчисленных рычагов, и троллеконка покатила, быстро набрав весьма приличную скорость. Мягкая подвеска скрадывала тряску от булыжной мостовой.
   - А почему на улицах никого нет? - полюбопытствовала Анна-Селена.
   - После полудня - самое жаркое время. Никто не ходит, только если очень надо, - не оборачиваясь, ответил Гиви.
   Улица потихоньку спускалась ниже, скоро маленькие домики справа сменились большими трёхэтажными особняками, а слева - пышным парком. Каштаны и клёны в нём мирно соседствовали с кипарисами, эвкалиптами, платанами и пирамидальными тополями. У ворот парка Гиви лихо затормозил. Лучший в городе, не лучший, но хорошим водителем бородач был - это точно.
   - Женя кто? Анна-Селена кто? Вам выходить.
   - Куда выходить? - не поняла девочка.
   - В парк идти, понимаешь? Прямо по аллее до солнечных часов. Потом Жене направо, а Анне-Селене прямо.
   - И что? - уточнил Женька.
   - Там ваши миры. Дальше не знаю. Не сказали ничего, - развёл руками Гиви.
   - Кто не сказал? - не унимался подросток.
   - Боги! - бородач с почтением поднял вверх правую руку, чуть ли не уперевшись вытянутым указательным пальцем в крышу кабинки. Потом повернулся вполоборота и пояснил: - Боги сказали, что делать. Трелин позвал, сказал: "Гиви, ты лучший водитель, прошу, встреть их как самых дорогих гостей. Сам понимаешь, не каждый день боги заказ делают. Какой престиж: не в "Пилигрим", не к Ориендиру, ни к Радлову - к нам обратились. Нельзя опозориться, никак нельзя". Я говорю: "Трелин, дорогой, как родных встречу, довольны будут". Все инструкции выучил. Сначала Женю и Анну-Селену к парку, потом Мирона Павлиновича к вокзалу. А остальных - в гостиницу.
   - Почему так? - теперь уже к расспросу подключился Мирон.
   - Не знаю, дорогой. Моё дело - встретить и развести. Зачем, почему - откуда мне знать? Боги не говорят. Они знают. Три точки перехода в Эннинге: парк, вокзал и сама Дорога. Кто умеет - тот выбирает сам. Кто не умеет - делает так, как говорят знающие, правильно, да? А уж кому не знать, как богам.
   Ну, не боги горшки обжигают. Точнее, не только боги. Нижниченко повернулся к казачонку.
   - Саша, ты переход чувствуешь?
   - Да. Тут даже не переход, тут узел. Много Граней.
   - А их Грани здесь есть?
   Подросток пожал плечами и немного виноватым голосом пояснил:
   - Я же не знаю, куда им нужно.
   - Да, задача... - озадаченно протянул генерал.
   - Ой, ладно, Мирон Павлинович, - усмехнулся Женька. - Это всё равно как своей тени бояться. Никто там нам засаду не устроит.
   Он приподнялся с места.
   - До свидания. Спасибо вам за всё. Пойду я... Ты идёшь?
   Анна-Селена кивнула.
   - Иду.
   Девочка привстала, окинула взглядом салон троллеконки.
   - До свидания. Я буду вас всех вспоминать. И мы ещё обязательно встретимся.
   А потом неожиданно чмокнула Серёжку в щёку.
   - А тебя буду вспоминать особенно.
   Так густо Серёжка Яшкин, кажется, не краснел за всю свою жизнь. И за свою жизнь так не терялся. Не потому даже, что ещё никогда не целовала девчонка дважды за день. Честно сказать, его вообще девчонки целовала всего пару раз. Но всё равно дело было не в этом. Ведь Анька была не просто подругой. После побега из Толы мальчишка понял, что девочка ему нравится. Да-да, привыкший глядеть немного свысока на "слабый пол" уличный сорванец из Днестровска по самые уши втюрился в Анну-Селену. Или, как ещё говорили - втрескался.
   После этих слов полагалось смеяться, но ничего смешного в происходящем парнишка сейчас не видел. Ему ведь всего только хотелось быть почаще с Анькой рядом. Оберегать её от неприятностей, защищать от невзгод. Может, даже сделать ради неё какой-нибудь выдающийся поступок, чтобы девочка поняла, какой он, Серёжка, смелый и надёжный ( считать таковым историю с перетёртым ремнём мальчишке и в голову не приходило, там всё было по-другому, совсем по-другому ). Но только, чтобы ни в коем случае не догадалась, что он втюрился. А то стыда не оберёшься.
   И вот теперь приходилось расставаться. Если не навсегда, то очень-очень надолго. И ему хотелось сказать девочке очень многое, только вот слов он не находил. Хватило его лишь на то, чтобы выдавить из себя:
   - Я тоже.
   Кажется, он произнёс это настолько тихо, что его услышала только Анька. Услышала - и улыбнулась. А Женька, словно в последний момент спохватившись, задержался у двери экипажа.
   - Да, Сашка, я же должен уйти уверенным, что у нас всё в порядке.
   - А чего у меня не в порядке? - изумился казачонок.
   - Серёжку прости, - Женька кивнул на сразу напрягшегося мальчишку.
   - Да простил я его уже, простил, - недовольно пробурчал Сашка.
   - Угу, только он в это всё никак не поверит. Хватит малыша мочалить.
   В другое время бы Серёжка нашел, чем ответить за "малыша", но сейчас он молчал, с волнением ожидая Сашкиного ответа. Молчали и взрослые: все трое понимали, что ребята повзрослели и негоже без особой нужды лезть в их отношения.
   - Его не мочалить - так сразу на шею сядет, - проворчал Сашка.
   - Сядет, - серьёзно кивнул Женька. - А ты - терпи. Всё равно ведь никуда не денешься.
   Казачонок хотел что-то буркнуть в ответ, но вдруг широко улыбнулся.
   - Да чёрт с ним. Ладно, Серёга, хватит дурить. Садись рядом.
   И подросток звонко хлопнул ладонью по кожаному дивану. Серёжка моментально просиял, как новенькая монетка, и не то что пересел - перепрыгнул к другу, плюхнувшись рядом.
   - Только учти: в следующий раз потянет на подвиги - сначала предупреди меня, а потом действуй, - Сашка тщетно старался сохранить хоть какие-то остатки строгости. Напрасно. Осознавший, что его простили, Серёжка старшего друга уже больше не опасался. Но, тем не менее, абсолютно честно ответил:
   - Ага.
   И всем стало понятно, что обещание это он наверняка не сдержит. И не потому, что обманывает, а из-за того, что способен влипнуть в такую историю, когда предупреждать кого бы то ни было времени уже нет. Остаётся только пять секунд на бросок, как тогда в Кусачем Лесу.
   Но это уже будет другая история. А сейчас Женька улыбнулся и сказал:
   - Вот теперь я спокоен. Счастливо!
   Мальчишка выбрался наружу, они с Анной-Селеной ещё раз обернулись, махнули рукой оставшимся, а потом прошли в ворота сада, уже не оборачиваясь. Сидевшие в троллеконке молча провожали их взглядами, пока зелень деревьев не скрыла детей из виду. А когда скрыла - продолжали сидеть всё так же молча. И лишь когда тишину нарушил бодрый голос Гиви:
   - Аой, дорогие, ехать надо. А то на поезд опоздаем.
   - Поехали, - вздохнул Мирон. На душе было не тревожно, но очень тоскливо.
  
   Небольшая площадка с солнечными часами оказалась совсем рядом со входом в парк. Узкая аллея уходила дальше вперёд, вправо и влево между кустарником пролегали узкие тропинки.
   - Ну, что, разбегаемся? - деланно спокойно поинтересовался Женька.
   - Ага, - кивнула Анна-Селена. - Счастливо тебе. Давай.
   И девочка пошла по аллее.
   - Давай, - произнёс ей в спину Женька, сворачивая на тропку.
   Всё-таки обидно. Серёжку вон поцеловала, могла бы и его поцеловать. Или хотя бы попрощаться потеплее. Ну, да, всегда внимание героям, а злыдням - так, пара слов мельком. Обидно.
   Ладно, не больно-то и нужно Женьке её внимание. Пигалица-малолетка. Ей ещё в куклы играть. А Женька уже большой, у него переходный возраст. Пора заводить себе серьёзную подругу, как это сейчас модно называть гёрл-френд. И, уж конечно, постарше Анны-Селены, и поумнее. И по красивее... Только вот, всё равно обидно. Ой!
   Нельзя уноситься в мечты, когда идёшь среди кустарника. Какая-то ветка сильно хлестанула мальчишку по лицу. Женька машинально утёрся рукавом спортивной куртки, порадовался, что нет крови, а потом остановился как вкопанный. Откуда куртка? Киевская одежда осталась где-то в Торопии, в парк он вошел в жакете и средневековых штанах. А сейчас на нём снова был синий тренировочный костюм и кроссовки. Женка нагнулся, глянул на правую коленку. Даже выцветшее пятно от краски на своём месте. В гараже у Прокопчука, когда с мопедом возились он себе на колено краской ляпнул. Сколько потом растворителем не тёр - слабый след всё равно остался. Хорошо хоть, если особо не приглядываться - то незаметно. Тётя не приглядывалась, а дяде Тарасу - и вовсе всё одно.
   Значит - он всё-таки вернулся? Мальчишка бросил взгляд по сторонам. В просвет между кустами виднелся Зелёный театр...
  
   Когда-то безлюдная аллея казалась Анне-Селене настолько опасным местом, что она ни за что бы по ней не пошла. Сейчас над такими страхами можно было только улыбаться. Это, конечно, не значит, что если она вернётся домой, то обязательно облазает все пустые аллеи городского парка, а так же все развалины, трущобы и прочие места, куда приличные девочки не ходят. Но и прежней робкой и послушной малышкой ей тоже уже не стать.
   Вот только сначала надо вернуться.
   Порыв ветра принёс к ногам Анны-Селены небольшой листок бумаги. Недобрым словом помянув бескультурных варваров, что разбрасывают мусор в городском парке, девочка нагнулась и подняла бумажку, чтобы выкинуть в ближайшую урну. Но что-то показалось ей подозрительным, она развернула мятую страничку и прочла:
  
   "Граждане Реттерберга!
   Запомните!
   Все, кто посещает Верхний парк, могут лишиться индекса.
   Там особое излучение. Это правда!
   Те, кто идет смотреть театр в Верхнем парке, -- знайте: вы можете вернуться домой безындексным человеком. Если идете, помните: вы сами решились на это"
  
   Анна-Селена недовольно фыркнула. Написанная крупным и чётким детским почерком записка выглядела откровенно глупой шуткой. А потом девочка поняла: знакомые буквы, родной язык. Она всё-таки вернулась в свой мир. Не маленькой вампирочкой, зато маленькой безиндой. Эх, если бы шутка незнакомых ребят могла обернуться правдой. А вдруг? Ведь и Олаф и боги в один голос утверждали, что в этом мире очень мало что на самом деле невозможно...
  
   Та часть города, в которой располагался вокзал оказалась более людной. Наверное потому, что над жилыми домами здесь преобладали разного рода общественные заведения: лавчонки и магазины, пивнушки и таверны, гостиницы и постоялые дворы. Поражало разнообразие фасонов одежды - от античного до прямо-таки футуристического, причём всеми это воспринималось как должное. Хотя со стороны было трудно удержаться от улыбки, наблюдая оживлённую беседу кудрявой длинноволосой девушки в белом пеплосе и сандалиях с бритым наголо юношей в бермудах и майке-сетке. А уж если добавить, что череп юноши был обильно татуирован, то для того, чтобы воздержаться от смеха требовались воистину героические усилия.
   У молодого поколения как Серёжкиного, так и Сашкиного возраста большим почётом пользовались тельняшки. Похоже, матросская одежда оказалась воистину интернациональной, хотя, с другой стороны, на Вейтаре моряки в полосатом им как-то не встречались.
   Серёжка, проводив завистливым взглядом очередную стайку своих легко одетых сверстников, решительно скинул куртку и пояснил:
   - Зажарюсь.
   - Смотри, продует и схватишь ангину посреди лета, - скорее для проформы, чем всерьёз пригрозил Мирон.
   - На такой скорости? Издеваетесь? - усмехнулся мальчишка, но тут же стал серьёзным. - Ой, Анька и Женька свои вещи оставили.
   - И правда, - с досадой согласился Нижниченко, глядя на стоявшие на полу заплечные мешки. - Вот незадача. Гиви, вернуться надо.
   - Зачем вернуться, дорогой? Они, наверное, дома уже, их теперь не найдёшь.
   - Дома им это не нужно, - поддержал Сашка.
   - А нам что с этим грузом делать? - поинтересовался Мирон.
   - Продать, конечно, - объяснил чёрный эльф. - В каждом городе торговля вещами из разных миров - одно из самых доходных занятий. Верно, Саша?
   Подросток пожал плечами.
   - Наверное. Я просто в городах мало был. Я ж прямо на Дороге живу. Но торгуют, конечно. Михаил-Махмуд рассказывал, и вообще...
   - Понятно, - резюмировал Нижниченко. - Гиви, а ты что скажешь?
   - Дорогой, всё покупается, всё продаётся. Кроме совести, конечно.
   - Кое-кто и совесть продаёт, - хмуро дополнил Гаяускас.
   - Э, дорогой, если кто совесть продаёт, у него ничего покупать нельзя. А купишь - в убытке останешься. Верно говорю, врать не стану.
   - Верим, Гиви, верим, - торопливо вмешался Мирон, не желавший, чтобы с обсуждения конкретной проблем разговор свернул в сферы высокой морали. Во-первых, по Сашке было видно, что от общения с богами подросток ещё не отошел, а, во-вторых, вопрос с забытыми вещами требовал именно практического решения. - Но, раз ты в городе живёшь, так посоветуй нам честного торговца.
   - У нас в Эннинге, дорогой, нечестные торговцы не приживаются. А продать вещи лучше всего Мартику, у него магазин как раз напротив гостиницы Трелина. Сейчас Мирона на поезд посадим - и в гостинцу отвезу.
   - Погоди, Гиви, почему меня на поезд, а остальных - в гостиницу?
   - Аой, дорогой, сам подумай, откуда мне знать? Я между мирами ходить не умею, что говорят, то и делаю. Смотри, вот вокзал, вот Кайра стоит, у неё твой билет. Хочешь - её спрашивай.
   - Её? - изумился Нижниченко.
   Сашка и Серёжка дружно зажали рты обеими руками, заменив таким образом обидный смех утробным хрюканьем. И только Гаяускас остался невозмутим. Каждый по-своему с ума сходит. Водитель предпочёл хоть и оригинальный, но довольно безобидный способ: отозвался как о женщине про невысокого крепыша с пышными и густыми чёрными бакенбардами. Серёжке вспомнился надсмотрщик из того города, где они познакомились с Шипучкой, но грустные воспоминания мальчишка сразу прогнал подальше. Тем более, что Гиви, вполне серьёзно обиделся:
   - Аой, дорогой, зачем так сказал? Думаешь, если Кайра женщина, так ей ничего доверить нельзя, да? Зря так думаешь. Не знаю, как в других мирах, а наши гномьи женщины не только красивы, но и умны!
   - У каждого народа своё понятие о женской красоте, - дипломатично заметил Наромарт.
   Серёжка в изнеможении сполз на пол пассажирского салона. Сашка старался сдержаться - всё-таки считал себя взрослым, но получалось это у него из рук вон плохо. Мирон смеялся профессионально - без малейшего звука, но неудержимо. И только Гаяускас хранил непроницаемую серьезность. Впрочем, на то, чтобы что-то сказать не хватало и его. Выручил Наромарт:
   - Что ж, Мирон, счастливо добраться. Рад был знакомству, очень надеюсь, что ещё увидимся.
   - Я тоже надеюсь, - кивнул Нижниченко. - А уж если не увидимся, то, поверь, никогда тебя не забуду.
   Человек протянул чёрному эльфу руку. Тот мгновение удивлённо смотрел, потом изувеченное лицо осветила улыбка.
   - Совсем забыл. Это человеческий обычай.
   Мирон мысленно выругался. Лучше бы целитель не понял жеста. Правая рука Наромарта по-прежнему была безжизненной, какое уж тут рукопожатие.
   Но эльф без заминки вышел из положение, пожав левой рукой запястье правой руки Мирона. Нижниченко повернулся к Серёжке.
   - До свидания, дружище. И смотри, Сашу слушайся. А то узнаю, что безобразничаешь, найду и... накажу.
   Серёжка улыбнулся и протянул свою маленькую ладошку.
   - Саша...
   - Мирон Павлинович, Вы на меня совсем не сердитесь? За самолёт?
   - Я думал, мы это уже решили и забыли.
   - Нет, Вы скажите... - упрямо произнёс казачонок.
   - Не сержусь. Но, если я тебя убедил, что ты был не совсем прав...
   - Убедили. Вы меня во многом убедили... и многому научили.
   - Значит, всё это было не зря, - подвёл итог Нижниченко. - Раз так, то стоило потрепать нервы. Ладно, вещи я тоже оставлю, на развитие здешней торговли.
   Мирон выбрался из троллеконки, следом выпрыгнул Балис.
   - Ну, давай, дружище...
   Мужчины крепко обнялись.
   - Ещё увидимся...
   - Обязательно... Если уж мы один раз проврались через все эти барьеры, то по второму-то даже легче будет.
   - Точно...
   - Счастливо.
   И ещё одно крепкое рукопожатие на дорогу. А оборачиваться назад Мирон Павлинович Нижниченко не стал.
  
   Поезд, в который его усадила гномья женщина Кайра, напоминал кинофильмы про дореволюционные времена. Деревянные вагоны внешне выглядели унылыми и непрезентабельными, зато внутри впечатляли роскошью отделки и размерами купе: если уж не втрое больше стандартных советских, так вдвое точно. Почти сразу после отправления поезда Мирона сморила усталость. Широкая полка, высокая мягкая подушка и накрахмаленное бельё пришлись как нельзя к стати. Заснул Нижниченко мгновенно.
   А вот пробуждение получилось не из приятных. Поначалу сквозь сон пробился какой-то дискомфорт в горле, который постепенно становился всё сильнее и сильнее. "Простыл я, что ли?" - недовольно подумал Мирон Павлинович, всё ещё пребывая в пелене сновидений. Он попробовал проглотить застрявший в горле ком, но не тут-то было. Это был уже не ком, а цельный кол.
   Да что же это такое!
   Мирон попытался пошевелиться, но получилось у него плохо. Генерал с изумлением осознал, что его руки привязаны к ложу. Ничего себе поворот событий. Он рванулся всем телом и вдруг услышал над собой незнакомый женский голос.
   - Мирон Павлинович, вы меня слышите? Если да, то моргните один раз.
   Нижниченко дисциплинированно моргнул и увидел совсем рядом женское лицо, точнее, его частицу: прядь чёрных волос, загорелый лоб, перечёркнутый почти незаметными линиями неглубоких морщин и огромные чёрные глаза. Остальное скрывали накрахмаленный серый колпак с вышитой эмблемой медиков одной шестой части суши - обвившейся вокруг чаши змеёй, и белая марлевая повязка.
   - Вы находитесь в госпитале, в реанимационном отделении. У Вас во рту трубка, которая помогает Вам дышать, - продолжала врач.
   Про трубку - Мирон и сам понял. Кем надо быть, чтобы не догадаться, если второй конец трубки и подходящий к нему от мерно шипящего аппарата шланг болтаются перед самыми глазами.
   - Я вызвала врача, - сообщила женщина. - Сейчас он подойдёт.
   Значит, он ошибся, приняв женщину за доктора. Медсестра. Логично. Не может врач около каждого больного сидеть.
   Впрочем, доктор появился почти тут же. Пожилой, с выбивавшейся из-под маски седеющей бородкой, и в круглых очках. Тут же забросал сестру непонятными Мирону вопросами, на которые быстро и уверенно следовали ничуть не более понятные ответы. Сам же доктор всё отлично понял и принял решение:
   - Экстубируем.
   После чего нагнулся над больным и ласково, словно общался с капризным ребёнком, проговорил:
   - Мирон Павлинович, сейчас я выну эту трубку. Вы должны по моей команде сделать глубокий вдох. А потом - выдох. Если поняли меня, то моргните один раз.
   Мирон моргнул.
   - Вот и отличненько, - с профессиональной бодростью заключил врач. - Поехали. Вдо-ох. Выдох.
   Нижниченко чуть не вывернуло наизнанку. Обслюнявленная трубка полетела в таз, а больной зашелся в приступе кашля. Прокашлявшись, генерал поинтересовался:
   - Где я?
   - В Медицинской Академии, в отделении реанимации.
   - Киев, бульвар Леси Украинки?
   - Точно, - кивнул доктор. - Вы, конечно, помните, кто Вы и что с Вами произошло?
   Помнил Мирон много чего. По совокупности это тянуло на пожизненное заключение в самой серьёзной психиатрической лечебнице Юго-Западной Федерации. Впрочем, никто из него признаний сейчас не тянул.
   - Мирон Павлинович Нижниченко. Генерал-майор, заместитель Начальника Службы Безопасности ЮЗФ. Зачем меня связали?
   - Господь с Вами, Мирон Павлинович. Не связали, а привязали. Такие правила у нас в реанимации. Так Вы помните, что с Вами случилось?
   - Не очень...
   - А как себя чувствуете? Болит что-нибудь?
   - Горло саднит...
   - Ну, после интубации это нормально. А кроме горла? Голова? Живот? Трудно дышать?
   Мирон честно прислушался к своим ощущениям.
   - Вроде нет.
   - Слабость? Тошнота?
   Чувствовалось, что врач любил свою работу. А как же иначе. В Академии все были трудоголиками, другие там не выживали, уходили в более спокойные места.
   - Да нет...
   - Позвольте.
   Доктор бесцеремонно оттянул генералу веко сначала на одном глазу, потом на другом, удовлетворённо хмыкнул и повернулся к сестре.
   - Хорошие показатели. Продолжайте наблюдение.
   - Руки-то развяжите, - напомнил Мирон.
   - Конечно-конечно, - согласился доктор уже в дверях палаты.
   Через час его перевезли из реанимации в одноместную палату-люкс с холодильником и телевизором. Правда, пульт от телевизора не выдали.
   А ещё через час генерал-лейтенант СБ ЮЗФ Мыкола Хомыч Лыбедь, возбуждённо расхаживая от окна к двери и обратно, посвящал Нижниченко в историю его чудесного спасения.
   - Лiтак тiльки почав заходити на посадку - i раптом буквально розлiтається на шматки в повiтрi. В Управлiннi усi шокованi були. Експертиза нiчого зрозумiти не може. Чорнi скриньки дослiджували - всi бортовi системи працювали нормально. А пiдривники повторюють - не було мiни на бортi i все тут. Однi папери пишуть, iншi пишуть, а користi нiякої.
   - На сусiдiв, либонь, грiшив? - устало поинтересовался Мирон.
   Кое-кто из коллег Мыколы Хомыча общался с ним на втором государственном столь же принципиально, сколь сам генерал Лыбедь всегда и везде говорил только на украинском. Мирону подобное поведение всегда казалось неоправданным расходом энергии, вроде обогревания улицы в зимние холода. Сколько батарею не топи, за окном теплее не станет. Любой государственно мыслящий человек понимает, что два госязыка в Юго-Западной Федерации - единственное разумное решение. Оставить государственным только один ( неважно какой ) - прежде всего, крупно нагадить своей стране. А уж людей, не способных отличить патриотизм от идиотизма, в Киеве к реальной политике не подпускали на пушечный выстрел. Демократия - хорошая штука только тогда, когда отлажен скрытый от посторонних глаз механизм реального принятия решений. К счастью, в ЮЗФ этот механизм отлаживали настоящие специалисты.
   - Перевiряли таку версiю. Так тiльки там же не дурнi остатнi - тебе пiдривати. Полiтичною фiгурою, вибач вже, ти нiколи не був...
   - За правду не перепрошують.
   - От. Немає їм резону тебе пiдривати. А неприємностей уникнути.
   - Так вже... Як подумаю, що мiг стати приводом для вiйни...
   - Якої вiйни? Бережи Боже, приводiв i без тебе досить. Он до нас у ПЗФ рветься, Кубань. Усiм Москва кiсткою в горлянцi. Та тiльки руки в нас зв'язанi. Сам знаєш, стабiльнiсть насамперед.
   - Знаю... Гай, пропустимо сусiдiв. Так що iз нами було?
   - Так я ж тобi говорю: лiтак розлетiвся на шматки на висотi бiля двох кiлометрiв. Катапультуватись пiлоти не встигли. Ясна справа, думали, що нiхто не врятувався. Газети навiть устигли повiдомлення дати, що загинули усi. А потiм знаходять вас у байрацi. Як у казцi: всi троє вкупi, внутрiшнi органи не ушкодженi. Нiхто пояснити не може, як таке може бути. Лiкарi щось там бурмочуть латиною, бурмочуть, а притиснеш , тiльки i скажуть: "Не розумiємо".
   - Виходить, усi троє... - задумчиво произнёс Мирон.
   Что ж спасибо Адаму, не соврал, спас всех. Хотя игры у этих богов... Хоть бы Геракл, что ли, какой на них нашелся и объяснил, что нельзя так с людьми. Не мышки же подопытные.
   - Троє, - кивнул Мыкола Хомыч. - Усi живi. Ти от сьогоднi отямився Тучкiн, Кравець - без змiн. Я перед тим, як до тебе зайти, лiкарiв питав.
   - I скiльки днiв ми так лежали?
   - Сьогоднi дванадцятий. Другий тиждень.
   - Ясно.
   - А менi нiчого не ясно. Мирон, поясни, що там було?
   Нижниченко вздохнул. С тем, что правду не расскажет никому и никогда, он определился ещё в реанимации. Но и врать тоже не собирался. Хотя бы потому, что был профессионалом и знал, как легко попадаются на вранье.
   - Що ти хочеш, Миколо? Розповiдi про те, як нас абордажувала лiтаюча тарiлка, i з неї вирлоокi чужопланетяни? Не було цього. А може й було, тiльки я нiчого такого не пам'ятаю. Летiли як звичайно. Чаювали з Тучкiним, я його в салон запрошував. Потiм вiн пiшов: посадка почалася. I усе.
   - Що - все?
   - Так просто - все. Бiльш нiчого.
   - Мироне, - почти жалобно произнёс генерал Лыбедь. - Так адже не буває. Ну не виживають люди, якщо падають з висоти двох кiлометрiв.
   - Чуєш, Миколо, а ти в Бога вiруєш?
   - Що? - опешил собеседник.
   - У Бога ти вiруєш, питаю? - повторил Нижниченко.
   - Так это, - неуверенно забормотал Мыкола Хомыч, - хрещений я... греко-католик... вiрю, звичайно.
   - Так чого ж ти тодi в мене запитуєш? Ти Його запитай...
  
   Когда троллеконка отъехала от вокзала, Гаяускас поинтересовался:
   - Так что, Гиви, ты, выходит, гном?
   - Аой, дорогой, ты что, вчера родился? И я - гном, и папа мой был гном, и мама гном, и все в роду гномы были. Неужели непонятно? А ты меня за кого принял?
   - За человека, конечно.
   - Дорогой, ты думай, прежде чем говорить, да. Какой я тебе человек?
   От возмущения водитель даже выпустил из рук штурвал.
   - Балис просто никогда в жизни гномов не видел, - пояснил Наромарт.
   - Аой, дорогой, ты меня совсем не уважаешь, да? - окончательно озверевший Гиви тормознул так резко, что лёгкий Серёжка словно пёрышко слетел с сидения и чуть не впечатался в сидящего напротив Балиса.
   - Гномов не видел, да? По Дороге путешествует, а гномов не видел?!
   Лицо обернувшегося водителя источало праведный гнев.
   - Так получилось, - спокойно ответил Балис.
   Гиви изумлённо хлопнул глазами.
   - Ты что, серьёзно?
   Гаяускас кивнул.
   - Извини, дорогой, - озадаченно проговорил гном. Весь его запал сразу куда-то улетучился.
   - Ничего, бывает. Только ты, пожалуйста, больше так резко не тормози, ладно. Детей ведь везёшь, не кирпичи.
   - Извини, дорогой, - повторил Гиви, развернувшись обратно к штурвалу. - Думал, смеешься надо мною. Обидно, понимаешь, да?
   - Ладно, считаем, что вопрос закрыт.
   Остаток дороги до отеля молчали, благо ехать было сосем недалеко. Минут через пять троллеконка остановилась возле длинного дома. Первый этаж здания был сложен из светло-розового кирпича, над которым были надстроены ещё два деревянных.
   - Гостиница Трелина, - пояснил Гиви. - Вас здесь ждут. А магазин - напротив.
   Действительно, над одной из дверей дома на противоположной стороне улицы красовалась надпись: "Одежда и обувь из разных миров".
   - Сначала устроимся, а потом уж в магазин, - решил Балис, подхватывая заодно поклажу Мирона и Женьки. Дорожный мешок Анны-Селены взял Серёжка.
   За двустворчатыми деревянными дверями оказался небольшой холл. Из дверей в его правой стене доносился аромат жареного мяса, а возле левой стены за конторкой сидел ещё один бородач в такой же рубахе с коротким рукавом, как и у Гиви, только ярко-красного цвета.
   - Керлин, гости доставлены, - сообщил с порога вошедший последним Гиви. - Размещай.
   - Какие номера господа желают? - бас у Керлина оказался ещё более хриплым, чем у его сородича.
   - А какие есть? - озадаченно поинтересовался Балис, привыкший к немного другому сервису. Дежурным ответом администратора советской гостиницы являлась фраза из двух слов: "Мест нет". Дальше следовало незаметно сунуть рубль, а то и трёшку. После этого места обычно появлялись. Но чтобы можно было выбирать... Не то, чтобы такого совсем не бывало, но, если уж случалось, то проходило по категории "маленькое чудо".
   А на Вейтаре вопросы организации постоя неизменно выпадали на долю Йеми.
   - Одноместные, двухместные. Можно большую комнату на четверых, - совершенно серьёзно ответил длиннобородый портье.
   Путешественники переглянулись.
   - Мы вместе, - сообщил Сашка. Серёжка согласно кивнул.
   - А мы по одноместным, - предположил Гаяускас. Наромарт кивком подтвердил своё согласие на такую диспозицию.
   - Если только карман выдержит, - добавил офицер.
   - Вещи продадим и расплатимся, - оптимистично предположил казачонок.
   - Номера на три ночи за счёт агентства, - прогудел Керлин. - Дальнейшее проживание оплачивается из расчёта одна золотая монета в день за одноместный номер и полторы - за два места в двухместном. При оплате вперёд длительного проживания у нас действует гибкая система скидок. И ещё.
   Портье бросил на конторку кожаный кошелёк.
   - Это ваше. Двадцать золотых монет. По пять на каждого.
   - За какие заслуги? - холодно поинтересовался Балис.
   - Меня это не касается, - тем же тоном ответил Керлин. В отличие от Гиви, он ни коим образом темпераментного грузина не напоминал. Скорее уж, веяло от него чем-то родным, балтийским. Да, совсем разные люди эти гномы. - Деньги переведены - извольте получить.
   - Кем переведены-то? - не унимался Гаяускас.
   Портье слегка наклонил голову, словно собирался боднуть собеседника, строго посмотрел на офицера из-под густых бровей а-ля Леонид Ильич Брежнев, и внушительно изрёк:
   - Наша фирма неукоснительно придерживается соблюдения коммерческой тайны.
   - Мой друг раньше не имел дела с гномами, - поспешил вмешаться Наромарт. И добавил несколько непонятных слов. Услышав их, Керлин просиял, выложил на стойку три фигурных медных ключа, каждый из которых любой краеведческий музей оторвал бы с руками, и напыщенно произнёс:
   - Желаю вам приятного отдыха в нашем прекрасном городе.
   - Спасибо на добром слове, - откликнулся Сашка.
   - Аой, дорогой, граппу пить будем? - от дверей поинтересовался у эльфа шофёр.
   - Непременно, только вечером, - обернулся Наромарт.
   - Конечно, вечером, как иначе, - согласился Гиви. - Сейчас работать надо. Я зайду.
   - Буду ждать.
   Гиви вышел на улицу, а путешественники поднялись по широкой лестнице на второй этаж.
   - Гномы очень щепетильны в денежных вопросах, - в пол голоса объяснил морпеху целитель. - Если не хотят говорить - не заставишь.
   - Это точно, - кивнул Сашка.
   - А ты раньше гномов встречал? - немедленно заинтересовался Серёжка.
   - Сколько раз. Чудные мужики, но правильные.
   - Так, друзья, надо решить, что дальше делать. Гостиница, деньги - это всё прекрасно, но...
   - Не беспокойся, Балис. В городе два места большого стыка: парк и вокзал.
   - А откуда вы узнали про вокзал? - изумился Сашка. - Я же ничего не сказал.
   - Но я прав?
   - Да...
   - Отлично. Похоже, я теперь тоже могу чувствовать места соприкосновения Граней.
   - Великолепно! - искренне восхитился подросток.
   - Про вокзал говорил Гиви, - охладил восторг Гаяускас.
   - Серьёзно? - Наромарт резко погрустнел.
   - Было дело. Но это неважно. Дальше-то что делать? - Балис пока что не понимал хода мыслей более опытных путешественников между мирами.
   Эльф охотно пояснил:
   - Дальше - найдём те миры, куда нам нужно. Сами. А сегодня, я полагаю, мы заслужили отдых. Лично я уже вижу себя в главной городской библиотеке.
   - А вы, что скажете, парни? - офицер хитро посмотрел на мальчишек. Сашка - на Серёжку. Тот лукаво улыбнулся и с надеждой предположил:
   - На море?
   - В яблочко, - кивнул казачонок и ободряюще улыбнулся. - Кто как, а мы пойдём купаться.
   - Библиотека - это здорово, - с невозмутимой серьёзностью рассудил вслух Балис. - Но я, пожалуй, тоже на пляж. Только, сначала надо наведаться в магазин, продать ненужные вещи. А может, и прикупить чего.
   - Тогда - до вечера, - подытожил Наромарт, скрываясь в дверях своего номера.
  
   Магазинчик оказался ещё более странным, чем предполагал Балис. Помимо средневековой одежды на любой фасон в неё оказалось немало вещей, которые можно было встретить в магазинах "Одежда" крупных городов Советского Союза. Или - похожих на такие вещи. А ещё больше было такой одежды, которую граждане СССР до Перестройки видели только в передаче "Международная панорама" или фильмах про жизнь за рубежом. Кому-то посчастливилось втридорога купить что-то такое с рук, а особо "продвинутые" не покупали, продавали. Это называлось фацевать от слова "фарца", то есть искаженного английского for sale - на продажу. Начинающих фарцовщиков стыдили на комсомольских собраниях, законченных - судили за спекуляцию, но явление, естественно не умирало. А в Перестройку спекуляция стала солидным и даже почётным занятием, и импортная одежда появилась в стране в изобилии. Только почему-то по больше части такого качества, что не заслуживала иного названия, чем "шмотьё". Ну, а качественные вещи стоили столько, что для большинства населения оставались столь же недоступным, как и в во времена предшествовавшего Перестройке "застоя".
   Здесь, в магазинчике вещи тоже было разного качества, что, впрочем, выглядело логичным: раз основным источником товара были приходившие в город путешественники, приходившие из самых разных мест, то и одежда с обувью на них должна быть самая разная во всех отношениях.
   Продавцы - улыбчивая молодая женщина в лёгком светлом платьице и строгий низенький мужчина с крупным носом, быстро рассортировали предложенные к продаже вещи, после чего мужчина, бывший здесь за главного, предложил за всё четыре золотых. Балис торговаться не стал: сумма хорошо делилась на число оставшихся путешественников. И потом, как торговать в месте, про которое не знаешь практически ничего? Может, стареющий проныра и крепко обсчитал чужеземцев, только как это поймёшь? Пусть уж обман, если таковой действительно произошел, остаётся на его совести. К тому же, при виде ассортимента одежды у Гаяускаса окончательно укрепилось желание не только продать, но и закупиться. Уж теперь слупить с них за одежду втридорога здесь не сумеют.
   Услышав просьбу офицера, продавцы с огромным старанием принялись демонстрировать имеющийся товар. Сашку магазин не впечатлил, а вот Серёжка впал в совершенный восторг. За пару минут он подобрал себе фиолетовую футболку, короткие синие шорты и сандалии, почти такие же старые, как и те, что были на нём в тот день, когда мальчишка попал на Дорогу. После чего посмотрел на Балиса такими умоляющими глазами, с какими обычно маленькие дети выпрашивают у родителей "ещё одну игрушку".
   - Серёжка, неужели тебе этого настолько хочется? - изумился Гаяускас.
   - Ага, - простодушно кивнул мальчишка и пояснил: - Жарко же, я уже весь запарился.
   На взгляд офицера, парнишка изрядно преувеличивал свои страдания: рубаха и штаны - это не меховой тулуп. Но, раз уж деньги есть, так надо их тратить, а не солить. И тратить лучше на дело, например, на привычную одежду.
   - Ладно, берём тебе обновку.
   - И Сашке тоже.
   - Ага, ещё не хватало, - скривился казачонок. - Я что, Петрушка, что ли - такое надевать?
   - А я что - Петрушка? - Серёжка настолько удивился, что даже забыл обидеться. - У нас все так ходят.
   - А у нас - не ходят, - отрезал Сашка.
   - Не хочешь - заставлять не станем, - успокоил его Балис. - Хотя, теряешь возможность ощутить себя человеком будущего. В котором мамы среди лета улетают отдыхать на юг. Иногда даже вместе с детьми.
   - Подумаешь, - протянул казачонок. - В моё время мамы тоже с детьми на юг ездили. У меня в Геленджике приятель был, у него отец самый настоящий французский граф. Он вот с мамой на юг отдыхать приехал - а тут война началась.
   - И что же твой приятель? - недовольно спросил Серёжка. Ишь ты, какая птица: граф, да ещё французский. А другие мальчишки на фабриках по десять часов в день вкалывали, за гроши. И, конечно, ни на какие юга отдыхать не ездили, у них вообще отпуска не было. Серёжка это в школе проходил.
   - Деньги на жизнь зарабатывал, чего ещё. Он артистом мечтал быть, в Императорском Александринском театре играть. И в синематографе сниматься.
   - В кино, что ли? - озадачено переспросил Серёжка.
   - В кино, - подтвердил Балис. - Тогда это называлось синематограф. И что, стал он артистом?
   - Не знаю, - вздохнул Сашка. - Я в Геленджике был недолго, а Жорка остался. А только думаю, что артистом он стал. Он так чертей и водяных изображал - просто умора. Полную кепку денег завсегда собирал.
   - Хорошо звучит: граф Жорка собирает в кепку деньги, - ехидно усмехнулся Серёжка.
   - Жорка - это для друзей, - пояснил подросток. - А на самом деле он был граф Георгий де Милляр. Или Жорж де Милляр. Звучит?
   - Звучит, - признался мальчишка.
   - А деньги в кепку собирать - не позорно. Если трудовые, а не ворованные, - закончил Сашка. Серёжка промолчал.
   Гаяускас озадаченно поскрёб макушку.
   - Эх, жаль Мирон уже далеко. Любопытно.
   - Что любопытно?
   - Любопытно, артист Георгий Милляр, который Кащея Бессмертного играл, и твой геленджикский приятель - один человек или разные?
   - Кащея? - заволновался Серёжка. - Страшный такой? Он еще Бабу-Ягу играл? И слугу у Водяного Царя? И придворного в "Королевстве Кривых Зеркал"?
   - Точно, - подтвердил Балис.
   - Он смешной, - в исполнении Серёжки фраза прозвучала как высшая похвала.
   - Не то слово, - серьёзно кивнул морпех. Восторженную оценку артиста он разделял в полной степени. В Серёжкином возрасте фильмы режиссёра Александра Артуровича Роу, в которых обычно играл Милляр Балис с друзьями смотрели в кино по несколько раз.
   - А Мирон Павлинович откуда про это знает? - не отставал Серёжка.
   - Он почти всё на свете знает, - всё так же серьёзно ответил Гаяускас. - Уж две трети всего - совершенно точно.
   - А что не знает, то вычисляет, - добавил Сашка, вспомнив музыкальную проверку на борту самолёта. Из посторонних про брата генерала знали очень немногие.
   Возражать Серёжка не стал, и Балис обернулся к продавцу всё это время слушавшему разговор покупателей с каменным выражением лица:
   - Давайте посмотрим что-то лёгкое на меня.
   - Трудновато будет, - признался продавец. - Рост у вас, господин хороший, слишком для человека велик, не в обиду будет сказано.
   - Какие уж тут обиды. Ладно, возьму и покороче, лишь бы налезло.
   - И Вы тоже такое оденете? - изумился Сашка, кивнув на комок пёстрой одежды в руках у Серёжки.
   - А почему нет? Если уж идти на пляж, так и одежда должна быть соответствующая. Кстати, а для купания у вас чего-нибудь найдётся?
   - Конечно найдётся. Извольте, - продавец выдернул очередной ящик, в котором сверху возлежал английский купальный костюм-трико начала двадцатого века в матрасную бело-красную горизонтальную полоску. Гаяускас содрогнулся. Менее впечатлительный Серёжка приступил к перебору товара и вскоре его настойчивость оказалась вознаграждённой: среди разнообразной экзотики обнаружились и привычные плавки.
   Балис тем временем подобрал себе кремовую рубашку с коротким рукавом и светлые парусиновые брюки. Потянулся за кошельком, чтобы расплатиться, но тут решился Сашка:
   - Ладно уж, я тогда тоже переоденусь. За компанию.
   - Лучше поздно, чем никогда. Сейчас Серёжка тебе подберёт.
   Мальчишка довольно улыбнулся и деловито зарылся в ворох с одеждой.
   - Лучше Вы, - опасливо заметил Сашка. - А то этот подберёт...
   - Слышишь, Серёж: не доверяет. Накажем?
   - Можно, если осторожно, - согласился мальчишка.
   - Вы что, за одно? - почти всерьёз изумился казачонок.
   - Конечно, - кивнул Балис. - Мы же друзья.
   Серёжка благодарно улыбнулся.
   Сашка махнул рукой и пристроился у младшего за плечом: надзирать за процессом. В результате ему досталась чёрная футболка, украшенная яркой, разноцветной, но бессмысленной вышивкой, словно неуклюжий художник опрокинул на ней палитру с красками, и зелёные бермуды с шестью карманами. Долго не могли найти подходящей обуви. Раздраженный подросток проворчал:
   - Да и не нужны мне эти ваши кожаные лапти.
   Серёжка просто согнулся от смеха, а Балис просто заметил:
   - Твои сапожки к этому костюму не слишком подходят. Будешь выглядеть глупо.
   - Я и босиком могу.
   - Босиком - неприлично... Наверное.
   Судя по увиденному на улицах, местное подрастающее поколение имело иную точку зрения, но его представители жили в городе в собственных домах, а не в гостинице.
   - Ха, подумаешь, неприлично, - беспечно махнул рукой Сашка. - Слышал я это.
   - Где? - немедленно заинтересовался Серёжка.
   - В Таганроге. Генерал тогда жил в "Европейской", господа офицеры - в "Бристоле", а меня в хате поселили.
   - Что ж не в гостинице? Не заслужил с господами? - подколол друга Серёжка.
   Казачонок нервно дёрнул плечом.
   - Я сам не захотел. Чего я в этих номерах не видел? И потом, хата к морю ближе.
   Серёжка спорить не стал. Конечно, то, что Сашка воевал за белых, а не за красных, было большим недостатком. Настолько большим, что надо было либо становиться его врагом, либо прощать сразу и безоговорочно. И Серёжка давно уже выбрал второй вариант. И хотя от искушения время от времени поддеть Сашку мальчишка удержаться не мог, но очень старался не увлекаться. Да и не часто казачонок вспоминал про ту войну.
   - А потом меня как-то позвал штабс-капитан Ковин, да срочно. Ну, я и прибежал в чём был: в штанах, рубахе и босиком.
   Гаяускас представил себе такую картину. Получалось довольно забавно. А Сашка продолжал.
   - Вбегаю в "Бристоль", а там сидит такой прилизанный с бабочкой... коридорный.
   - Может, не коридорный, а портье, - засомневался Балис.
   - Не знаю, кубыть и портье... Нехай так, один чёрт. Как заорёт на меня: "Ты куда, босяк, лезешь!" За ухо хотел схватить...
   - Зря это он, - предположил Гаяускас. Сашка хищно улыбнулся.
   - Ещё как зря. Тут как раз по лестнице Его Благородие поручик Малышев спускался.
   Серёжка досадливо сморщился. Ну, неужели нельзя было просто сказать "подпоручик Малышев", зачем ещё про Благородия-то каждый раз упоминать. Неужели самому не противно быть таким... таким... холопом, что ли?
   - Маузер достал? - выдвинул идею морпех.
   - Стеер, - усмехнулся Сашка. - Он только этот пистолет и признавал. А как Вы догадались?
   - Саша, - с укоризной в голосе произнёс Балис. - Я ведь тоже офицер.
   - Извините, - сразу как-то сник казачонок.
   - Не извиняйся, дальше рассказывай. Что потом было?
   - Да ничего. Пошли мы с Его Благородием по Петровской.
   - А портье? - упорствовал Гаяускас.
   - Не знаю, - честно признался Сашка. - Наверное, вылез из-под стойки, когда мы ушли. Не сидел же он там всю оставшуюся жизнь.
   - Логично, - с серьёзным видом согласился морпех.
   А Серёжка, наоборот, рассмеялся, представив, как испуганный портье лезет под стол. Белые, конечно, были плохими, но ведь и плохие иногда делают что-то хорошее. Никаких симпатий прилизанный гостиничный служащий у паренька не вызывал. Уши сразу крутить, а за что? Подумаешь, босой мальчишка в гостиницу зашел. Нет, плохое у Сашки было время. То ли дело у Серёжки: было дело, они с Тошкой прошлым летом однажды в клуб босиком припёрлись. Некультурно, конечно, а только они не виноваты: заигрались на Днестре, а потом выяснилось, что времени до сеанса осталось времени всего ничего. Ну, не опаздывать же им было на "Груз без маркировки", в самом деле. Вот и пришлось прийти как были. И ничего. Никто не ругался. Билетёрша тётя Гана только посмеялась: "Якие у нас хлопчики закалённые". Это она пошутила: летом босиком ходить закалка не нужна, и так жарко.
   - ПМ у меня, конечно, не хуже поручиковского Штаера, - продолжал между тем Балис, - но гнома загонять под стойку мне совсем не хочется. Они к нам всей душой, не можем же мы о себе оставить дурную память. Серёжа, неужели ничего подходящего нет?
   - Только это.
   Мальчишка протянул офицеру шлёпки на кожаных ремешках. Гаяускас вздохнул.
   - И больше ничего?
   - Полуботинки есть, только это же совсем не то, - грустно констатировал Серёжка.
   - Придётся шлёпки брать.
   Сашка скорчил недовольную физиономию, но его спутники сделали вид, что ничего не заметили.
   Как выяснилось, опасался подросток не зря. Когда Серёжка и Балис впервые увидели его в новом наряде, то с трудом удержались от улыбок. Мало того, что непривычная одежда сидела на пареньке кособоко и мешковато, так ещё и выглядел он в ней каким-то тощим, угловатым и невзрослым. Лихой казачонок словно по волшебству превратился в робкого домашнего мальчика с тонкими бледными руками и ногами. И только обветренное загорелое лицо свидетельствовало, что Сашка совсем не тот человек, которым он сейчас казался.
   - Ну, и кто из вас, спрашивается, томился в плену? - поинтересовался Гаяускас, переводя взгляд на загорелого и подтянутого Серёжку. - Ладно, не нужно хмурится. Две недели грамотного отдыха - и будешь выглядеть не хуже этого обормота.
   Довольный обормот ухмыльнулся до ушей.
   - Очень надо, - проворчал Сашка.
   - А почему нет? Никакого вреда, кроме пользы. Ладно, поскольку мы на отдыхе, мораль читать не буду.
   - Мораль... Сами-то в башмаках.
   - Это не башмаки, а полуботинки. К таким брюкам - вполне подходящая обувь. Правда, сами брюки коротковаты.
   - Вот-вот, коротковаты, - подзадорил Сашка.
   - Ничего, я уже придумал, как с этим бороться.
   - А как?
   - А вот увидишь.
   На самом деле, становится законодателем местной моды Балис вовсе не собирался. Выйдя на набережную, он просто разулся и подвернул брюки до колен. На фоне немногочисленных то ли отдыхающих, то ли местных жителей, лениво прогуливавшихся по набережной, белой вороной он никак не выглядел.
   - Ну вот, а мне говорили, что босиком некультурно, - не удержался от упрёка Сашка.
   - В гостиницу я вернусь обутым. А здесь - пляжная зона. Отдыхаем.
   - Отдыхаем - так отдыхаем, - согласился Сашка и тут же сбросил шлёпки, которые явно доставляли ему неудобство.
   Серёжка согласно хмыкнул и тоже разулся.
   - Ох, воспитывать вас не кому, - вздохнул Гаяускас.
   Мальчишки дружно проигнорировали его фразу.
   Пляж от городской набережной отделял короткий мол, оборудованный маленькой пристанью, возле которой лениво покачивались на волнах небольшие прогулочные лодки и катамараны.
   - Прокатимся? - предложил Балис.
   - На лодке? Можно, - согласился Сашка.
   - Лучше на катамаране.
   - На этом, что ли? - казачонок чуть опасливо кивнул на подозрительную конструкцию из брёвен-поплавков, гребных колёс, сидения и металлического коленчатого вала, снабженного деревянными брусками-педалями.
   - Именно. Самый настоящий катамаран, он же водный велосипед. Серёжа ты когда-нибудь катался на таком?
   - Не... - вздохнул мальчишка.
   - Вот и попробуете оба.
   На пристани командовала чрезвычайно толстая тётка с грудью такого размера, что в голову Балису невольно налетели пошлые мысли насчёт коровьего вымени, почетных дояров и прочая, прочая, прочая. А как удержаться, если у дамы амулет с "куриным богом" - подвешенным на нитке дырявым камушком, не свисал на грудь, а в самом буквальном смысле на ней лежал?
   Обычно, такие толстухи злы на весь и срывают своё зло на всех подряд, но эта оказалась приятным исключением. На вопрос Гаяускаса она радостно ответила, что прокат водного велосипеда стоит пять медных монет, а кататься на нём можно хоть до заката.
   - Погоду на сегодня обещали хорошую, море спокойное, катайтесь, сколько душе угодно, - ворковала женщина. - Только к закату возвращайтесь обязательно. Не надо уж береговую охрану зря тревожить, у них и так служба беспокойная, надо к ним уважение иметь.
   - Мы раньше вернёмся, - пообещал Балис, первым переходя с причала на катамаран. Следом за ним перебрались и мальчишки. Было видно, что оба они явно опасаются, хрупкая на вид конструкция доверия не внушала. На самом же деле, катамаран выдержал бы ещё и Скаута, да и самого Балиса в Истинном Облике.
   Сразу выяснилось, что крутить педали могут только Балис и Сашка: короткие Серёжкины ноги сразу срывались с деревянных педалей, едва те уходили подальше от сиденья.
   - Велосипед, - проворчал недовольный мальчишка. - На велосипеде под рамкой можно.
   - А ещё лучше на "Орлёнке" или "Школьнике", - предположил Балис.
   - Чем лучше-то? - возмущённо поинтересовался Серёжка. - "Школьник" - вообще складной, девчачий. Шины толстые, колёса маленькие, толком не разогнаться. А "Орлёнок" - хороший, но для малышни. Вот у папки был "Прогресс", это - вещь...
   "А ведь я забыл себя в детстве", - понял Балис. Конечно, парнишка преувеличивал, и на "Орлёнке" можно было неплохо разогнаться, но, конечно, взрослый "велик" в глазах двенадцатилетнего мальчишки, конечно, неизмеримо выше детского. И ерунда, что ноги с седла не достают до педалей. Встал под раму - и поехал, какие проблемы. Лети вперёд, дорога... Как давно это было...
   Хотя насчёт "Школьника" Серёжка напутал, это "Десна" или "Салют" складные, а "Школьник" как раз на жесткой раме.
   - Ладно, садись в середину, мы тебя покатаем.
   Серёжка сел, но не успокоился.
   - Серёга, ну чего ты вертишься, как ужаленный? - рассердился Сашка.
   - А можно, вы меня побуксируете?
   - Чего? - не понял казачонок.
   - Как тебя с корабля, - пояснил Гаяускас. - Только без каната. Ладно, непоседа, сейчас твоё время. Покатаем.
   - Ура!
   Серёжка быстренько перебрался через Сашку на поплавок, сбросил на сиденье футболочку и шортики и бултыхнулся в воду.
   - Вот шебутной, - вздохнул подросток.
   Серёжка вынырнул, обоплыл вокруг катамарана круг почёта и, наконец, уцепился обеими руками сзади за сиденье.
   - Поехали!
   - Не запряг, а уже погоняешь, - возмутился Сашка. Малыш в ответ только хихикнул.
   Катамаран плыл вдоль берега, Серёжка болтался сзади, усердно работая ногами. То ли просто так, то ли всерьёз полагая, что помогает плыть. Время от времени Балис оглядывался. Мальчишка неизменно вскидывал вверх довольное лицо и лёгким кивком головы показывал, что у него всё в порядке и даже намного больше того. На третий раз Сашка отчётливо вздохнул, видимо, уже не в силах сдерживать зависть.
   - Хочешь к нему? - спросил Гаяускас.
   Сашка промолчал, потом с деланным равнодушием ответил:
   - Вообще-то можно. Раз уж отдыхаем...
   - То не теряй времени.
   - А я и не теряю, - донеслось до Балиса через стаскиваемую футболку.
   Так он и буксировал ребят добрую четверть часа. Наконец, такое вялое купание им надоело, парни заявили, что хорошо бы и просто поплавать. В ответ Гаяускас заметил, что он тоже не прочь искупаться, а потому надо бы вытащить катамаран на берег. И, поскольку отдыхают они все трое, то он с удовольствием уступает эту работу младшему поколению. Мокрые мальчишки забрались на катамаран, Сашка заработал педалями, Серёжка просто уселся на сиденье, наслаждаясь бездельем.
   Город уже закончился, перед путешественниками лежал пустынный скальный берег. Местами скалы отступали от воды и там образовывались маленькие песчаные пляжи, на один из которых они и выволокли средство передвижения.
   - Тяжелый, - пропыхтел Серёжка, старательно упираясь пятками в горячий песок.
   - Ага, - согласился Сашка. - А в воде так легко идёт, словно ничего и не весит. И с лодкой всегда так же.
   - Закон Архимеда, - сообщил Гаяускас, последний раз поднажав на медленно ползущее по песку плавсредство. - Саша, я же тебе рассказывал, когда мы на корабле плыли.
   - Да помню я. Выталкивающая сила. А только формулы всякие одно, а жизнь - другое.
   - Ох, загнать бы тебя в школу. Чтобы пять уроков каждый день. А в понедельник - все шесть.
   - Да ну её школу. Лучше бы как сейчас, чтобы просто рассказывали. Вы, Мирон Павлинович, Наромарт...
   - Спасибо, конечно, только до настоящих учителей нам далеко. Вот Серёжка подтвердит, ему есть с чем сравнивать. Что скажешь?
   Ежедневные занятия, начавшиеся на следующий же день после того как путешественники оказались в безопасности, стали для мальчишки большим сюрпризом. Поначалу - несколько неприятным. Но после первых же занятий отношение к ним у Серёжки изменились.
   - По-моему, вы все отличные учителя.
   А потом он бросил на взрослого хитрющий взгляд и добавил:
   - Особенно если не забудете, что сегодня - выходной, и мы приехали сюда, чтобы искупаться.
   - Всё, не слова об уроках! В воду! - согласился Балис.
   Ух, и хорошо же было окунуться в тёплое южное море. Первым желанием было устроить хороший заплывчик километра эдак на три, но пришлось себе в этом удовольствии отказать: дети не потянут, а бросать их одних тоже не хотелось. В итоге получилось то, что на благоустроенных пляжах называется "до буйка и обратно", благо мальчишки оказались способными не только плескаться на мелкоте. Сашка, хоть и саженками, плавал вполне пристойно, а Серёжка тот и вовсе сразу пошел техничным кролем, только взлетали над водой острые локти.
   - Во гонит, - не сдержался Сашка.
   - Спортсмен, наверное, - усмехнулся Балис, державшийся рядом с более слабым в этой стихии казачонком.
   - Скажете тоже. Спортсмены - это в цирке. Французская борьба. Я видел в Екатеринодаре. И в Таганроге... элп...
   На последней фразе предательская волна залепила подростку рот. Глотнув изрядную порцию горькой и солёной воды, Сашка смолк.
   - Ладно уж, помалкивай, - посоветовал Балис. - На берегу поговорим.
   Но до отдыха на берегу было ещё очень далеко. Вернувшись из заплыва, они не стали выбираться на берег, а продолжили купание. Мальчишки на мелкоте затеяли обычную ребячью возню, когда салки переходят в брызгалки, брызгалки в борьбу, борьба в нырки на дальности или на продолжительность, ныряние снова в салки и дальше по кругу. Гаяускас, рассудив что излишняя опека парням только во вред, всё-таки решил нагрузить себя посерьезней, устроив себе тест не на дальность, так на скорость. Как и следовало ожидать, форму он подрастерял, но не так сильно, как этого опасался. Пару месяцев потренироваться на совесть - и можно снова принимать роту и готовить ребят к заданиям любой сложности. Да только кто ему эту роту даст?
   - Классно вы плаваете, - уважительно протянул Серёжка, когда Балис завершил тренировку.
   - Ну, ты тоже неплохо. Занимался?
   - Немного, - скромно потупился мальчишка. - Я в детстве с вышки прыгал.
   - В детстве, - хмыкнул Сашка. - Старичок ты старенький. Руки вон дрожат.
   - Это он замерз, - на всякий случай взял Серёжку под защиту офицер. - Вылезайте, позагараем.
   Местное светило уже изрядно склонилось к горизонту. Как раз подходящее время для солнечных ванн. Но Серёжка по молодости лет этого не понимал.
   - Мы лучше ещё поплаваем. Правда, Сашка?
   - Да, мы ещё...
   - Ну, купайтесь. Только, пожалуйста, без меня далеко не уплывайте.
   - Ладно...
   Отойдя подальше, Гаяускас с удовольствием растянулся на горячем песке. Приятно гудели уставшие мышцы.
   - Всё правильно. Когда дела сделаны, то и отдохнуть не грех.
   - Дед?!
   Балиса словно пружиной подбросило. Повернулся на голос, открыл глаза. Ирмантас Мартинович сидел, привалившись спиной к скале так, что плескавшиеся в море мальчишки не могли его видеть. И выглядел так, словно пришел сюда с севастопольского пляжа, на котором они с Балисом отдыхали в августе девяностого. Морпех преодолел в себе совершенно детское искушение немедленно вскочить и потрогать: живой человек перед ним или иллюзия.
   - Удивлён? - поинтересовался адмирал. - А мог бы уже привыкнуть.
   - К чему привыкнуть? - настроение у Балиса сразу испортилась. - К тому что вокруг бродит полно непонятного народу, которые знают обо мне больше, чем я сам и при этом только и делают, что говорят загадками? Ты-то хоть настоящий?
   - Сомневаешься?
   - А не знаю. В гробу ты похуже выглядел.
   Фраза прозвучала откровенно грубо, и Гаяускас сразу пожалел, что её произнёс. Но слово, как известно, не воробей.
   К счастью, Ирмантас Мартинович не обиделся, только усмехнулся:
   - Гроб, Балис, никого не красит. Все там выглядят плохо, откровенно говоря.
   Помолчали.
   - Устал я, - наконец вымолвил внук. - Устал от этих тайн и загадок.
   - А ты заявление напиши, - серьёзно посоветовал адмирал. - Мол, так и так, устал от жизни, прошу мне создать льготные условия. Может и рассмотрят. Хотя, думаю, не утвердят.
   - Кто рассмотрит? И кто не утвердит?
   - Кому положено, тот и рассмотрит...
   - Вот и ты тоже темнишь... - с досадой произнёс младший Гаяускас.
   - Нет, это я шучу. Раньше у тебя с чувством юмора было получше.
   - Не до юмора мне сейчас.
   - А без юмора в жизни вообще никуда, - дед очень знакомо вздохнул. - Она так устроена, что если только на проблемах да бедах зациклиться, то долго не протянешь.
   - Слушай, дед, - Балис приподнялся на локте, - вот объясни мне одну вещь.
   - Давай попробуем.
   - Вот ты же знаешь, как меня всю жизнь учили: умер человек - и нет его больше. Тело сгнивает, а душа - религиозная выдумка. Ты умер, я сам видел. А теперь сидишь передо мной живой и здоровый. Что я, по-твоему, должен думать? Что скорбел над гробом кого-то другого? Или что ты воскрес, словно Христос?
   - Во-первых, я не воскрес, - строго поправил Ирмантас Мартинович. - Я к тебе явился, а это далеко не одно и то же. А вот что ты о Господе задумался - это хорошо. Умнеешь.
   - Поневоле задумаешься, - честно признался Балис, - если твой святой с иконы по ночам мозги вправляет.
   - Поневоле не нужно, - всё так же строго ответил адмирал. - К Господу приходят только по доброй воле. И Святой - это тебе не замполит. Ладно, с этим разобраться у тебя время будет.
   - Это ты о чём, дед?
   Балис тщательно скрывал дошедшее до критической точки внутреннее напряжение. С самого начала было ясно, что дед здесь не просто так, что сейчас наступит какая-то определённость с его будущим. И вот теперь разговор подошел к самому главному.
   - О тебе. Дело своё ты сделал и, надо сказать, сделал отлично. Дорога тебя отпускает. Так что, добро пожаловать на Высокое Небо.
   - Куда?
   - Увидишь. Но сначала у тебя есть ещё одно дело на Земле.
   - В самом деле? - слегка иронично поинтересовался внук.
   - А ты как думал? - проигнорировал иронию дед. - Перстень и меч уволок с собою? Надо вернуть.
   - Я уволок? - изумился Балис.
   - А кто же ещё? Если бы они тебе были не нужны, думаешь, после взрыва мины они бы пропали? Их такие мастера делали, что тебе и не снилось. Ядерный взрыв перенесут и целы останутся.
   - Точно? - скорее машинально, чем недоверчиво переспросил морпех. Адмирал вдруг смутился.
   - Ну, если, конечно, не в эпицентре окажутся. А вообще, точно не скажу. В магии я не особо силён. Самоучка же, наставника у меня не было.
   - Кажется, я о тебе узнаю сегодня много нового.
   - Узнаешь, - кивнул старик. - Обязательно узнаешь. Только не сегодня. Времени у меня сейчас слишком мало. В общем, как мальчишки наиграются - возвращайся в город, попрощайся со своим другом-эльфом - и на вокзал. Билет бери на Веллесберг, туда идёт много поездов. Ложись спокойно спать. А утром ты будешь знать, что тебе делать дальше.
   - Дед, - вкрадчиво произнёс Балис.
   - Что?
   - Скажи, ты правда думаешь, что я вот так сразу соглашусь?
   - А что, неужели такого подарка мне не сделаешь? - с шутливыми интонациями поинтересовался старик.
   - Не, - усмехнулся внук. - Не сделаю.
   - Мальчишка, - вздохнул адмирал. - Два метра ростом, а ума не больше, чем у этих.
   Он кивнул головой в сторону воды, где всё ещё плескались Сашка и Серёжка.
   - У них ума побольше чем у многих взрослых.
   - Тоже верно. Ладно, чем тебя убеждать? Рассказывать малоизвестные подробности из розового детства? Как ты не любил геркулесовую кашу, всегда объедал белые горбушки и обожал управлять кофемолкой?
   Да уж, это дед попал в десятку. По степени неприязни рядом с геркулесовой кашей у маленького Балиса могли сравняться только кукурузные палочки, и то после того, как он однажды объелся им до рвоты. Горбушки Биноклик, напротив, обожал неимоверно. В пять лет в летнем детском лагере его сначала усадили за один стол с капризной девочкой Мариной, которая тоже очень любила горбушки. Первые два дня мальчишка остался без лакомства, но потом сумел опередить девчонку. Ревела Марина просто потрясающе...
   А зелёная пластмассовая кофемолка довольно долго числилась у Гаяускасов одной из самых любимых игрушек сына. Разумеется, после того, как он убедил родителей, что уже стал большим мальчиком и ему совершенно неинтересно включать её без крышки, а уж тем более совать в механизм палец. После этого ведь не получится соскребать ложечкой прилипшую к пластику крышки коричневую кофейную пыльцу.
   - Скажу честно, чтобы знать такие подробности, совсем необязательно быть твоим дедом. Немного в мозгах покопаться - и готово дело. А уж в специалистах этого дела на Дороге недостатка нет.
   - Тогда расскажи мне то, чего я не знаю, а ты знать обязан. Понимаешь, о чём я ?
   - Да уж догадываюсь. Только долго про всё рассказывать, а я, извини, временем сейчас жестко ограничен. Время не проведёшь.
   - А как насчёт с ним договориться?
   - Чтобы брало в своё время? - коротким кивком адмирал дал понять, что и он севастопольский пляж хорошо помнит. - Сейчас не получится - не та ситуация. Ладно, спрашивай, то, что считаешь главным. Самым главным.
   - Кто убил Риту?
   - Не знаю. Но подозреваю, что те же, кто и меня.
   - Погоди, - изумлённый морпех приподнялся на локте, потом и вовсе сел. - Тебя разве убили? Мне сказали - инфаркт.
   - Магия, - коротко пояснил адмирал. - Эта нежить белоглазая умеет, если надо, убивать без следов.
   - Какая нежить?
   - Да ты их видел. Помнишь, под Ташкентом в восемьдесят четвёртом? Я тебя потом ещё в ВМА водил на обследование.
   В памяти Балиса снова ожили воспоминания: раскалённая жёлтая пустыня, белёсое горячее небо, чуть ли не текущий от жары серый асфальт, бьющий в лицо упругий жаркий ветер. Пахнущий раскалённым металлом "козёл", взмокший водитель, крупные капли пота на висках прапорщика. Красные лица непонятных "военных инспекторов". Красные лица...
   Балис глухо застонал.
   - Ты что? - обеспокоено шевельнулся дед.
   - Каким я был дураком...
   Как же можно было не сопоставить эти красные рожи с той, что он увидел за ветровым стеклом "Москвича" за мгновение до того, как машина сбила Кристину и Риту? Сейчас не было никаких сомнений в том, что они похожи, очень похожи. Но раньше-то почему он об этом не подумал?
   - Ты что-то вспомнил?
   - Да я эту красную рожу до смерти не забуду...
   - Значит - точно они. "Красная рожа" - это у них, можно сказать, символ "национальной принадлежности". Быстро же они на тебя вышли. Я-то надеялся - не догадаются, кто стал наследником.
   - Так это они из-за перстня и кортика?
   - Ещё из-за архива. На Головинском я спрятал малый архив. Добраться до него они не смогут, но знать про него знают. Логовище у них там.
   - И в это логовище ты меня послал? - изумился внук.
   - Днём они для тебя безопасны были бы безопасны. В смысле магии и всего такого прочего.
   - А не такого прочего?
   Адмирал тяжело вздохнул.
   - Недооценил я этих тварей. Времени у меня практически не было, да соображал я после смерти плоховато, но получается, что я виноват в том, что погибли Рита и Криста.
   - Дед, ты себя послушай, какую чушь ты несешь, - искренне возмутился Балис. - "Соображал после смерти плоховато".
   Старик вяло махнул рукой.
   - Да нет, я всё правильно говорю. Мы ж другие люди, необычные. В таких ситуациях мы просто так не умираем.
   - Погоди...
   Морпех утёр рукой лоб. Мысли путались, сбивались в какой-то бесформенный клубок и он не понимал, что происходит.
   - Другие люди... Так люди мы, или нет?
   - А это кто как смотрит. В старину многие говорили, дескать мы - дары, высшие существа, а люди, по-нашему асхары - так, пыль придорожная. А другие считали, что и дары и асхары - всё равно люди, только разные. Никто не лучше и не хуже, не выше и не ниже. Просто - разные. Вот так то. А уж с кем соглашаться - каждый сам решает.
   - А у людей спрашивали?
   - Приходилось. Мне вот Рита не раз говорила, что ты - очень хороший человек. Стас Фёдоров о тебе хорошо отзывался. Осипко хвалил, я с ним уже после твоего выпуска разговаривал.
   - Да я не про себя, - перебил возмущенный Балис.
   - Ах, в мировом масштабе? А кто такие люди, чтобы решать за нас, кто мы такие? Конституцию Американской Конфедерации читал?
   - Да ты что, дед? Разве в СССР такое публиковали?
   - Ещё как публиковали. Хрестоматия по истории, кажется, даже не для ВУЗов, а для школьников. Ты же вроде брал у меня её читать.
   - Может и брал. Не помню. А к чему ты это?
   - Да вот преамбула там хороша была: "Мы строим нашу страну на той великой истине, что чёрный человек не равен белому человеку". И вот таким экспертам ты доверишь решать свою судьбу?
   - Я ж нормальных людей имел ввиду, - обиженно произнёс Гаяускас-младший, но деда это не успокоило.
   - А с чего ты взял, что Конституцию Конфедерации писали ненормальные? Руку, конечно, большинству из этих джентльменов я бы не подал, но вот с психикой у них всё в порядке было, это уж точно. Как всегда, обманываешь ты себя Балис. Ты ведь с Мироном говорил на эту тему. Нормальнее мужика найти трудно. Он же тебе всё по полочкам разложил, а ты всё дёргаешься. Наромарт тебе всё объяснил - а ты не веришь. Ну, спроси хоть у мальчишек. Но только давай уж заканчивай метаться. Уже не солидно даже, честное слово. Риту расстроишь.
   - Что?
   Балис дёрнулся, словно его ударило током.
   - Что ты сказал?
   - Сказал, что Рите твои метания не понравятся, - как ни в чём ни бывало произнёс дед. - А ты что же считаешь, она от них в восторг придёт?
   Морпех вытер вспотевший лоб. Голова кружилась, мысли разбегались в разные стороны.
   - Так она...
   - У нас, на Высоком Небе. Вы хоть перед Господом и не венчаны, а всё-таки муж и жена. И Кристинка там же, с нею. Ждут тебя.
   - Они... такие же...
   - Хочешь спросить, как живые? Не совсем. Смерть есть смерть, даже для даров. После неё всё по-другому. Но говорить об этом бессмысленно, видеть надо. Четыре дня вытерпишь?
   - Почему четыре дня? - недоумённо переспросил Балис.
   - Я ж тебе русским языком говорю: сначала ты должен передать кортик, перстень и архив новому Хранителю. А потом - сразу к нам. Четыре дня тебе должно на всё хватить. А может, и быстрее управишься.
   Гаяускас-младший тряхнул головой, отгоняя наваждение.
   - С ума сойти можно.
   - Можно, - согласился адмирал. - Но лучше этого не делать. От этого лечить долго. И противно.
   - А что, приходилось?
   - Да нет, к счастью сам ни в чём таком не участвовал. Но - наслышан.
   - Ладно, - Балис почувствовал, что волнение в душе постепенно успокаивается. - В Москву так в Москву. Где там этого хранителя искать?
   - Выспишься - узнаешь, - усмехнулся Ирмантас Мартинович. - А сейчас я именами и явками нагружать не стану, отдыхай. И ребята пусть отдохнут, в кои-то веки им такое счастье выпало.
   Под разговор дед как-то незаметно выбрался из-за камня и сейчас сидел уже рядом со внуком, наблюдая за пляжем. А там мальчишки наконец-то выбрались на берег и устроили борьбу. Сашка был старше и сильнее, он раз за разом заламывал противника, стараясь прижать его лопатками к песку, но ловкий и вёрткий Серёжка раз за разом коричневой ящеркой выкручивался из захватов и уходил от поражения.
   - А я столько лет голову ломал: у кого же из детей того солдата судьба с моим наследником пересечётся.
   - Дед, так ты что же... заранее знал?
  
   - Вот, товарищ военный, Третья Дачная. Вам выходить.
   - Спасибо.
   - А улица Мира - вон, в горочку идёт.
   - Спасибо большое.
   Эту площадь капитан первого ранга Ирмантас Мартинович Гаяускас узнал бы и без посторонней помощи: Мальцев описал её подробно и узнаваемо. Дом культуры в стиле сталинский ампир. Футбольный стадион. Мост за спиной - конечно, через железную дорогу. И улица Мира - узкая лента асфальта, уходящая вверх, к вздымающимся над городом зелёными холмами.
   И вдруг словно иглой укололо предчувствие. В первый момент Ирмантас Мартинович даже не поверил себе: видения из будущего посещали его очень редко и было совсем невероятным прозреть грядущее здесь, в Саратове, где он оказался в первый и, скорее всего, последний раз в жизни, заглянув к фронтовому товарищу. Но никакой ошибке не было - дар предвидения заявил о себе.
   - Товарищ солдат! - окликнул Гаяускас стоявшего на соседней остановке юношу в парадной форме рядового-связиста. - Подойдите сюда.
   По лицу паренька было видно, как взволновало его это неожиданное приглашение. Ещё бы, внимание со стороны старших офицеров как правило не сулило ничего хорошего. Тем не менее солдат по-уставному подошел к каперангу и вскинул руку к фуражке.
   - Товарищ капитан первого ранга, рядовой Яшкин по Вашему приказанию прибыл.
   - В увольнении?
   - Так точно.
   - Ваша увольнительная?
   Из внутреннего кармана кителя юноша извлёк красную книжечку со вложенной в неё бумажкой и протянул её офицеру.
   - Яшкин Пётр Васильевич?
   - Так точно.
   - Откуда родом?
   - Из Молдавии, товарищ капитан первого ранга.
   - Из Кишинёва, значит?
   - Никак нет. Посёлок Днестровск.
   - Понятно.
   Ирмантас Мартинович вернул рядовому военный билет.
   - Всё в порядке, товарищ солдат. Отдыхайте. Только не опоздайте вернуться в расположение части.
   - Никак нет, - довольно улыбнулся Яшкин. - Не опоздаю. Разрешите идти?
   - Идите.
   - Есть! - Солдат улыбнулся совсем уже весело, молодцевато отдал честь, развернулся и чуть ли не бегом рванул к остановке: "трёшка" уже заканчивала посадку.
   Гаяускас проводил его внимательным взглядом. Он никак не мог привыкнуть к своему дару. Вокруг него сейчас множество людей, про будущее которых никому не известно. А вот про этого юношу из маленького ( наверняка ) молдавского посёлка Ирмантас Мартинович точно знал, что тот после Армии вернётся домой, женится, будут у него дети... И кто-то из его детей в трудную минуту окажется рядом с наследником самого Ирмантаса Мартинович, следующим Хранителем из рода Гисборнов-Лорингеров.
  
   - А дальше?
   - Нет никакого дальше. Предвидение - это тебе не телепередача "В гостях у будущего". Только образ, может и яркий, но неясный. А сантиметр в сторону - и уже полная темнота.
   Балис утёр лоб. Слишком много новостей для одного раза. В голове не укладывалось. Дед всё понял.
   - Ладно, заболтал я тебя, похоже. Пойду. Что делать - ты знаешь. Так что счастливо. Скоро увидимся.
   Адмирал с правдивой старческой медлительной неловкостью поднялся на ноги и, не спеша, пошел вглубь нагромождения береговых скал, почти сразу пропав из виду. Балис некоторое время глядел ему вслед, потом повернулся к морю. Мальчишки, наконец, угомонились и теперь загорали, уткнувшись носами в песок. Словно почувствовав на себе взгляд морпеха, Серёжка поднял голову. Несколько секунд размышлял, потом поднялся, молча подошел и уселся рядом, растопырив острые коленки. Так они и сидели молча, глядя на море.
   Наконец, мальчишка обернулся через плечо и, внимательно глядя прищуренными глазами, спросил:
   - Балис Валдисович, Вы на меня не сердитесь?
   - За что бы?
   - Ну, за то, что я теперь... такой, как Сашка... Получается, что я Вас бросил...
   - Да что ты говоришь? И как же это я не догадался?
   Мальчишка обиженно насупился.
   - Смеётесь, да?
   - Лучше смеяться, чем обижаться. Не могу же я поверить, что ты меня и вправду считаешь таким собственником.
   - Каким собственником? - изумился парнишка.
   - Таким собственником. Мой друг, чужим не приближаться. Может, ещё на тебя табличку повесить: "Занято".
   - Скажете тоже, - фыркнул Серёжка. От обиды не осталось и следа.
   - Я-то как раз ничего не говорил. Это ты меня подозреваешь.
   - Я не подозреваю, - снова обиженно воскликнул мальчишка, - я...
   И смущённо смолк.
   - Понимаешь, Серёжка, друзья - не игрушки. Их к себе насильно не привяжешь. Люди ведь как друзьями становятся? Как правило, случайно. Жили себе два человека, каждый по-своему, а потом вдруг бац - и подружились. А если специально выбрать себе друга и начинать его приручать, то что получится?
   - Наверное, ничего не получится, - предположил парнишка.
   - Точно, скорее всего не будет дружбы. Потому что привязывая к себе человека ты пытаешься под него подстроиться, быть не собой, а тем, кого ему хочется видеть. Но от себя ведь не убежишь. А если и убежишь, так всё равно может оказаться, что предполагаемый друг хотел вовсе не этого. Понимаешь?
   - Понимаю.
   - А раз это понимаешь, то должен понять и то, что нельзя на друзей сердиться за то, что они дружат не только с тобой. Сашке же тоже друг нужен.
   Балис хотел добавить, что и возрастом Сашка для дружбы с Серёжкой подходит куда больше него, но вдруг ясно понял, что такие слова мальчишку обидят и очень крепко.
   А мальчишка снова обернулся через плечо и немного виновато объяснил:
   - Я потому и попросил. У Вас всё хорошо будет, я знаю. А Сашка - совсем один, у него вообще никого нет.
   - Ох, Серёжка... Какое уж там хорошо...
   - Нет, правда, - парнишка порывисто развернулся к Балису. - Я чувствую. Честное слово. Вы скоро со своими встретитесь, а он - нет...
   - А больше ты ничего не чувствуешь?
   Мальчишка виновато вздохнул.
   - Больше - ничего.
   И тут же торопливо добавил:
   - Значит, Вы на меня не сердитесь?
   - Если больше не станешь глупости говорить - не сержусь.
   - Я постараюсь, - пообещал парнишка и после короткой паузы добавил. - А если скажу что-то не так, то Вы мне мозги вправите, ладно?
   - Ага, по-дружески вправлю... Большой такой кувалдой...
   Серёжка дурашливо хихикнул.
   - Вы кувалдой не станете: Вы добрый. И потом, мозги кувалдой не вправляются.
   - А чем вправляются?
   - Правильным словом, - очень серьёзно ответил мальчишка. - Вот как Вы мне сейчас.
   Балис вздохнул.
   - Кто бы мне правильным словом мозги вправил...
   - А Вам разве надо? - изумился Серёжка.
   - Ещё как надо. Ты же знаешь, в какое чудище я превращаться могу.
   - Ага, - мальчишкино лицо прямо-таки светилось восторгом. - Классно вы наёмников разогнали. Так им и надо.
   Капитан Гаяускас был человеком далеко не слабонервным, но от вида оторванной головы командира отряда преследователей ему тогда стало не по себе. Чуть было не вывернуло наизнанку. Да и теперь этот бой он не мог вспоминать без содрогания.
   Хорошо, что Серёжка не видел этого кровавого кошмара и знал о произошедшем только из скупого пересказа. Кровавые подробности Балис сократил до минимума: чудовище появилось, наёмники бежали. А поскольку беглецы покинули деревню сразу же после боя, то и узнать, как всё было на самом деле никто из мальчишек не мог.
   - Разогнал я их, может, и классно, вот только получается теперь, что я - не человек. Мирон с Наромартом убеждают, что это я всё придумываю, что на самом деле я как был человеком, так им и остался, а вот я - не верю. Понимаешь, какая штука?
   - Понимаю, - тихо и серьёзно ответил Серёжка.
   - Вот и получается, что мне бы тоже мозги вправить бы не помешало...
   Мальчишка тяжело вздохнул, почесал затылок. Мокрые каштановые волосы уже почти высохли и охотно сложились в привычные вихры.
   Балис ждал. Серёжка сидел, уставившись в море, словно хотел увидеть там ответ на свои вопросы. Потом, наконец, повернулся в пол оборота и виновато сказал:
   - Нет, Балис Валдисович, я Вам ничем не помогу.
   Только в этот момент до Гаяускаса дошла вся нелепость происходящего. Надо было додуматься сбросить такую проблему на двенадцатилетнего мальчишку. Да откуда ему разобраться в том, чего взрослые люди понять не могут. Хорошо хоть, хватило ума честно в этом признаться, а то бы ещё понёс детский лепет, который пришлось бы выслушивать с каменным лицом. Что-то расслабился капитан Гаяускас настолько, что перестал соображать, кому какие вопросы задавать можно.
   - Понимаете, я же маленький ещё...
   Что-то расслабился капитан Гаяускас настолько, что сразу не заметил, как пляшут в серых глазах озорные чертенята.
   - А чтобы вам помочь, это надо Вас раскрутить и в море бросить. А потом напомнить, что друзьям не верить не честно.
   - В море, значит? - нехорошим голосом переспросил Балис.
   Серёжка с готовностью подтвердил:
   - В море. Чтобы в следующий раз друзьям верили сразу. Ещё скажите спасибо, что они на Вас не обиделись.
   - А может, это кого другого в море нужно?
   - Можно меня в море, - охотно согласился Серёжка. - Но с условием.
   - С каким это ещё условием?
   - Признаёте, что я Вам мозги подкрутил. И Вы больше в себе не сомневаетесь.
   - Подкрутил, подкрутил...
   Мальчишка и вправду мозги вправил основательно. В самом деле, сколько можно самоедством заниматься? До чего он себя довёл, если слова Мирона и Наромарта ему мало. Стыдно, в самом деле. Geda.
   - Так, значит, тебя в море?
   - Ага, раскрутить и бросить. И так пять раз.
   - А не много будет?
   - А Вам что, жалко, что ли? - в голосе Серёжки явственно прозвучало недовольство, которым мальчишка маскировал опасение: а не слишком ли много внимания он к себе требует.
   - Да нет, не жалко и не трудно. Просто удивляюсь, сколько можно играть.
   Парнишка дёрнул коричневыми плечами.
   - Что поделать, я вот такой... энергичный. Мама говорила, что у меня моторчик внутри. А ещё - что меня с пляжа можно только бульдозером утащить. На буксирном тросе.
   - Даже так?
   - Честно. Это у нас с ней игра была такая, когда мы в Поповке отдыхали. Помните, я вам рассказывал?
   - Помню, конечно. Это когда мы через пустыню шли.
   - Точно...
   Балис глянул на море, на клонящееся к закату светило и решительно встал на ноги.
   - Ладно. Предлагаю договор.
   - Какой? - Серёжка снизу бросил на офицера взгляд, переполненный хитростью и любопытством.
   - Я тебя бросаю в море пять раз. Даже шесть. Но после этого ты уходишь с пляжа без троса и трактора, потому что взять их здесь мне всё равно негде.
   - А мы разве уже уходим? - разочаровано протянул мальчишка. - Рано же ещё.
   - Уходим. Мне нужно вернуться пораньше.
   - Ладно, - Серёжка со вздохом поднялся на ноги, короткими ударами сбил с плавок прилипший песок. - Нужно - значит нужно. Но завтра мы подольше останемся, правда?
   - Не будет завтра, Серёжа...
   Балис положил мальчику руку на плечо.
   - Сегодня вечером я ухожу...
   - К своим? - задрав голову вверх, парнишка внимательно смотрел в лицо Гаяускасу. Офицер молча кивнул. Мальчишка улыбнулся:
   - Вот видите, Балис Валдисович, я же говорил, что Вы своих найдёте. А Вы не верили...
   - Почему это я не верил? Кто тебе это сказал?
   - Ну...
   Гаяускас потрепал Серёжкины высохшие непослушные вихры.
   - Ты ещё скажи, что чувствуешь, что мы ещё увидимся. Я и в это поверю.
   - Обязательно увидимся, - уверенно ответил мальчишка. - Иначе и быть не может. Ведь это же мы.
  

Эпилог.

Ни земли, ни погоста

Не хочу выбирать:

На Васильевский остров

Я приду умирать!

(И.Бродский)

   ГОРОД, ГДЕ СХОДЯТСЯ ЛЮДИ.
   МОСКВА. 13 ОКТЯБРЯ 2001 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
  
   "Ранняя в этом году в Москве осень", - подумалось Балису.
   Снег ещё не выпадал, но холодно было совсем по-зимнему. Да ещё сильный пронизывающий ветер. Гаяускас, хоть и одетый по сезону, постепенно замерзал. Может быть, сказывалось ещё и близость кладбища: не зря говорят, что с таких мест даже в самую большую жару тянет могильным холодом.
   "В метро надо было встречаться", - как обычно, с опозданием, пришла в голову мудрая мысль. От станции "Водный стадион" до Головинского кладбища каких-то десять минут ходьбы, если знать дорогу. Балис раньше в этом районе Москвы не был, но не заблудился: идти нужно было прямо по Головинскому шоссе. Судя по ширине асфальтовой ленты, когда-то движение здесь было оживлённым, но теперь всё движение сосредоточилось на соседней Ленинградке. Старым шоссе, помимо тех, кто приезжал на кладбище теперь редко кто пользовался.
   Логично было предположить, что и людей на старое кладбище ходит совсем немного, но это оказалось не так. Возле ворот стояло полдесятка машин, причём все - иностранного производства. То ли за неполные десять лет, прошедших с того времени, когда Балис последний раз был в столице России ( уже России, не Советского Союза ) благосостояние москвичей резко выросло, то ли окончательно развалилась российская автопромышленность, то ли и то и другое сразу, но на улицах Москвы иномарки теперь встречались чаще российских автомобилей.
   Рядом с машинами собралась группа из десятка мужчин среднего возраста, все в шарфах бело-голубой расцветки, с цветами исключительно белого и синего цвета в руках. Сначала Гаяускас подумал, что перед кладбищем собрались фанаты московского "Динамо". Потом - отказался от этой мысли: как известно, фанаты - дети и подростки, а здесь собрались солидные мужики. А затем, по мере того, как вникал в доносившиеся до него обрывки разговоров, понял, что первое предположение было верным: всё-таки это были динамовцы.
   - Да, братик мой вечно опаздывает...
   - Ещё пять минут - и идём.
   - Может, вонзить для сугрева? У кого водка?
   - У Эм Икса.
   - Водку здесь пить не будем, нефиг.
   - Депутат Смыков, ты не в Думе...
   - А иди-ка ты...
   - Я тебе говорю, Толика тогда считали талантливее Блохина.
   - Тебе виднее, я-то не помню ничего, пешком под стол ходил.
   - Ты какого же года?
   - Семьдесят второго.
   - У, какой молоденький...
   Подъехали красные "Жигули", с сидения рядом с водителем выбрался улыбчивый длинноволосый парень в кожаной куртке и таком же бело-голубом шарфе.
   - Соратник Ядохимикатов! - представился он собравшимся.
   - Так вот ты какой, северный олень, - усмехнулся тот, кого назвали депутатом: полный молодой человек в длинном пальто.
   - А вон и братик мой идёт, - подал голос худой парень в очках. - Теперь все в сборе.
   Балис непроизвольно посмотрел в сторону метро: оттуда к кладбищу приближался ещё один динамовец с цветами в руках.
   - Валлон, теперь все в сборе. Можно идти.
   - Ай, Алекс погоди. Я Крюне про Толика рассказываю, он же его на поле-то никогда не видел.
   - Да, такого как Кожемякин у нас потом и не было.
   Фамилия покойного показалась Гаяускаса неожиданно знакомой. Анатолий Кожемякин... Ну, конечно.
   Трагическая смерть молодого талантливого футболиста в своё время произвела на маленького Балиса сильное и страшное впечатление. Особенно благодаря тому, что в Советском Союзе практически никогда не рассказывали правду о несчастных случаях, люди узнали обо всём из слухов, которые быстро обрастали самыми невероятными и ужасными подробностями. Вот и о гибели Кожемякина точно было известно только то, что его раздавило в лифте. Можно себе представить, какие кошмары вставали перед глазами одиннадцатилетнего мальчишки.
   Да, осенью семьдесят четвёртого Балису как раз исполнилось одиннадцать лет. Как же давно это было. Он уже почти забыл то, что происходило в его жизни в том далёком году. А эти люди до сих помнят футболиста, приходят в годовщину смерти на могилу...
   Балис вспомнил разговор с Даком. Короткая человеческая память? Выходит, не такая уж и короткая.
   Динамовцы уходили всё дальше по главной аллее, Балис задумчиво смотрел им вслед. Вот они прошли мимо свежеотстроенного храма и свернули куда-то направо... Гаяускас снова повернулся к шоссе. Ко входу к кладбищу подходил высокий, начинающий седеть мужчина в серой болоньевой куртке. Балис сразу понял, что это тот, кого он ждал. Кажется, это называлось "зовом крови".
   - Это ты - Балис? А я - Виталий Литвинов.
   Мужчины с чувством пожали друг другу руки.
   - Ну что, пошли?
   - Пошли.
   С уходом динамовцев аллея опустела, они в одиночестве прошли сначала вглубь кладбища, потом свернули налево.
   Балис узнал эти места. Именно Головинское кладбище привиделось ему в кошмарном сне перед нападением легионеров на изонистский приют в Торопских горах. Вот и тот та самая ограда, у которой он споткнулся...
   А нужная им могила оказалась совсем недалеко от входа. Цветник был занесен палыми листьями, но, судя по недавно покрашенной ограде, могилу не забыли, посещали. Если смотреть обычным человеческим взглядом, то памятник как памятник. Ничего особенного: гранитный обелиск, надпись: "Герой Советского Союза, Полковник Павел Иванович Левашов 1908-1960". Но логрское зрение, которое теперь было доступно Гаяускасу в любой момент, позволило ему убедиться, что чемодан с архивом всё ещё остаётся на том месте, где его оставил Ирмантас Мартинович.
   - Ну, что? - осторожно спросил Виталий.
   Со стороны, наверное, казалось, что рука Балиса ушла чуть ли не по локоть в камень. А потом из недр обелиска он извлёк объёмистый портфель. "Совсем как Артур", - усмехнулся про себя Гаяускас. Не смотря на то, что теперь он знал о том, как родились новые легенды, скептичный разум никак не мог смириться с крушением прежних убеждений, и любое проявление новых способностей обязательно сопровождалось всплеском иронии.
   - Сильно, - восхищённо произнёс Виталий. - Да ты прямо как гармэ.
   - Какой из меня маг, - устало отмахнулся Балис. - Вот дед действительно был магом, а я... Так, погулять вышел.
   Он протянул портфель Литвинову.
   - Держи. Теперь ты - Хранитель. И кортик возьми.
   Виталий улыбнулся.
   - Придётся малому в моряки идти. Старшему поздно уже, а мелкому - как раз.
   - Сколько им?
   Литвинов широко улыбнулся.
   - Димке семь, а Вовке - десять.
   - Ничего себе - поздно. Я в десять о будущем и не думал.
   - Акселерация, - снова улыбнулся Литвинов. - Вовка на медицине помешан, не свернёшь. В маму пошел.
   - Бывает. Так, ещё перстень держи. Теперь - всё. Как говорится на у нас на Флоте: "Вахту сдал".
   - Вахту принял, - серьёзно ответил новый Хранитель. - Не сомневайся, всё как надо будет.
   - А я и не сомневаюсь. Счастливо тебе.
   Они обменялись крепким рукопожатием, а потом возникла неловкая пауза. Виталий, вместо того, чтобы повернуться и уйти, стоял, не решаясь задать мучивший его вопрос.
   Балис слабо улыбнулся.
   - Всему своё время. Тебе теперь столько изучать придётся... Там и все ответы найдёшь. А я - всё.
   Литвинов торопливо кивнул.
   - Понятно. Ладно, счастливо тебе.
   - И тебе тоже. Когда-нибудь встретимся. Только, давай как-нибудь попозже.
   - Постараюсь, - натянуто улыбнулся Виталий, ещё не освоившийся с навалившимся на него новым знанием.
  
   Фигура нового хранителя исчезла в глубине аллеи. Балис стоял, прислонившись к тополю и жадно дыша холодным октябрьским воздух. В эти последние минуты своего пребывания на Земле он отчаянно тосковал по тому, что оставляет. По оставшимся в Вильнюсе родителям, сестре и племянникам, которых он не успел увидеть. По друзьям. Да просто по этому серому небу, желтым листьям, пронизывающему ветру. По родному Ленинграду. По Вильнюсу и Севастополю. По Балтике и Чёрному морю.
   Что ж, наверное, это тоже счастье: уходить с чувством горечи о тех, кого оставляешь и о том, что оставляешь. Гораздо хуже было умереть терзаемому горем, как было в девяносто первом в Вильнюсе, или пораженному безразличием, как в девяносто втором в Приднестровье. Теперь он уходил не как дезертир, а как человек, который честно выполнил свой долг, прошел положенный ему путь.
   Его ждало Высокое Небо и теперь он сможет спокойно смотреть в глаза тем, кто его там встретит, от Кхоты Коруольского до деда. Он, Балис, не подвёл Хранителей.
   А главное, там, на Высоком Небе его ждёт Рита. Наконец-то они снова будут вместе...

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь.

Хотя, что может быть красивее?

Сидеть на облаке и, свесив ноги вниз,

Друг друга называть по имени...

  

КОНЕЦ

  

Москва-Таганрог-Шумерле-

Харьков-Киев-Севастополь-

Каир.

Оценка: 4.84*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"